Эльфийский Камень Сна

А мальчика принесли мертвым чуть спустя, ибо стрела пронзила его горло, и его место занял другой, еще более юный. Киран заплакал, увидев это, и отошел в угол, пытаясь скрыться ото всех.

С наступлением сумерек шум сражения утих, а вскоре и вовсе прекратился. Киран вернулся в зал, согреться у очага и послушать разговоры слуг. Пришли женщины, усталые, с тенями под глазами, и заговорили о холодном ужине, к которому ни у кого не лежало сердце. Мужчины во дворе пытались укрепить ворота, и звук молотков отдавался в зале.

Пришел Скага, бледный и измученный раной от стрелы, пронзившей его руку. При виде его Киран отвернулся и уставился в угли очага. Дамы сели, и прислуга принесла хлеб, вино и холодное мясо.

Киран подошел к столу и тоже сел, глядя перед собой, не поднимая глаз ни на женщин, ни на сражавшегося весь день арфиста и уж менее всего на Скагу. Еда была подана, но никто не притронулся к ней.

— Это из-за его раны, — внезапно прервала молчание Бранвин. — Он болен.

— Он утверждает, что пробрался сквозь ряды неприятеля и перелез нашу стену, — ответил Скага. — Он дал нам добрый совет. Но кто он на самом деле? Откуда он прибежал? И кого мы приняли в то время, когда наши жизни зависят от закрытых ворот?

Киран поднял голову и встретился глазами со Скагой.

— Я из Кер Донна, — промолвил он. — Мы служим одному королю.

Скага ответил ему суровым взглядом, и никто не шелохнулся.

— Это все его рана, — повторила Бранвин. И Киран почувствовал к ней благодарность за это.

— Мы не видели раны, — ответил Скага.

— Хотите? — спросил Киран, ибо у него не было недостатка в шрамах. Он изобразил на лице своем гнев, но на деле стыд пожирал его. — Можем пойти в оружейную, если хочешь. Можем поговорить там об этом, если желаешь.

— Скага, — с укоризной заметила Бранвин старому воину, но госпожа Мередифь прикоснулась к дочери рукой, делая ей знак умолкнуть. И Скага встал. И Киран поднялся на ноги, готовясь следовать за ним, но Скага кликнул пажа.

— Меч, — сказал Скага. И мальчик принес его от дверей. Киран стоял не шевелясь, чтобы не опозориться в глазах всех. Бранвин вскочила на ноги, за ней поднялась госпожа Мередифь, и один за другим все повставали.

— Я хочу посмотреть, как ты будешь держать меч, — сказал Скага. — Мой сгодится. Он из доброго старого железа.

Киран ничего не сказал. Сердце екнуло у него, и камень загодя отозвался болью. Он взглянул в глаза старого воина и понял, что тот повидал больше на своем веку, чем остальные. Скага вынул меч из ножен и протянул ему; он взял обнаженное лезвие в руки, стараясь скрыть боль, отразившуюся на его лице. И не смог. Он протянул оружие обратно, чтобы не обесчестить его, уронив, и Скага сурово принял его. В зале застыла мертвая тишина.

— Нас обманули, — медленно выговорил Скага, и глубокий его голос был печален. — Ты принес нам сладкие слова. Но ваши дары никогда не бывают без расплаты.

Послышались всхлипывания. То была Бранвин, которая вдруг вырвалась из объятий матери и выбежала из зала. И это причинило ему боль не меньше, чем железо.

— Я сказал вам правду, — промолвил Киран.

Ему никто не ответил.

— Король придет сюда, — продолжил Киран. — Я вам не враг.

— Мы слишком долго живем рядом со Старым лесом, — произнесла госпожа Мередифь. — Заклинаю, скажи мне правду. Жив ли мой господин?

— Клянусь тебе, госпожа, он дал мне кольцо со своей руки и был жив и здоров.

— А чем клянется ваш эльфийский люд?

У него не было ответа.

— Что будем делать с ним? — спросил Скага. — Госпожа? Железо удержит его. Но это будет жестоко.

Мередифь покачала головой.

— Возможно, он говорит правду. И в ней вся наша надежда, не так ли? Зачем нам лишние враги сейчас, когда своих достаточно. Пусть делает, что хочет, и лишь приставь к нему охрану.

Киран склонил голову, благодарный и за это. Он не взглянул ни на Скагу, ни на других, лишь посмотрел на госпожу Мередифь. Но более она ничего не сказала, и он тихо вышел из зала и поднялся наверх в предоставленную ему комнату, где, по крайней мере, он был избавлен от укоризны их глаз.

Спустилась тьма. Лампада не горела, и он знал, что из прислуги никто к нему не поднимется сегодня. Он закрыл за собой дверь и сквозь дымку слез уставился в окно. Ночь, обрамленная камнем, была светла.

Где-то, обманутая, рыдала Бранвин. Вся принесенная им радость растаяла. Теперь они готовились к смерти. Он закрыл глаза и вспомнил о своей семье, представив всю ту боль, что причинит им. Стыд и боль еще пронзительнее охватили его при мысли, что им предстоит узнать, кто они есть и потерять всю веру в себя.

Он сел во тьме на кровать, расшнуровал воротник и, вынув камень, сжал его в ладонях.

VIII. Пути Элда

— Арафель, — прошептал он, — помоги нам.

Но никто ему не ответил, а Киран и не надеялся. Видно, сомнения подкосили его. Он ощущал боль в сердце, боль во всех суставах, словно яд железа, к которому он прикасался, просочился внутрь. Возможно, это и отпугнуло Арафель; возможно, это ранило ее гораздо больше, чем он мог себе представить. Там, где когда-то раздавался ее шепот, теперь стояла тишина, и это напугало его.

В камне была власть. Она так обещала. Сорвать его, искать смерти в бою… он думал и об этом, заранее зная, что прежде чем смерть настигнет его, он увидит такое, чего увидеть никому не суждено. И это вдруг показалось ему хоть и отчаянным поступком, но малодушным — себялюбиво погибнуть без толку и унести с собой все упования Кер Велла. Власть выражалась в том, чтоб вывести их из того тупика, в который они попали по его вине — ах, если бы он только знал как.

И какой прок был в камне, если не считать связи с Элдом? «Возвращайся», — молила его Арафель.

И он решился, держа камень обеими руками. Он встал и соскользнул мыслью в зеленый волшебный мир… увидел серую дымку и вошел в нее.

Вокруг все было пусто. Он попробовал вспомнить путь, которым его вела Арафель. Ему казалось, что он лежит перед ним во мгле. Что-то говорило в его сердце ему об этом, и он послушался, хотя прежде никогда не доверял ему.

«Лиэслиа», — подумал он, призывая воспоминания этого сурового эльфа, но ничто не пришло к нему. Наверное, в том виновен был запах железа. Паника нахлынула на него, как потоки воды. Он развел руками туман и в испуге мигнул, ибо стоял на темном склоне холма за стенами Кер Велла.

Испуганно он снова нырнул в туман и побежал в нем, побежал изо всех сил, но очень скоро он и в самом деле заплутал, не зная, верный ли путь избрал с самого начала. Ему казалось, что он различает во мгле деревья, но они были корявы и уродливы, и мгла сгущалась.

И тени появились рядом с ним — они скакали с замедленностью сна. Он плохо различал их, но слышал треск сучьев, неторопливый и странный стук копыт. Олень промчался в тумане, но он был черен и вскоре скрылся во тьме. И черная птица пролетела мимо с недобрым взглядом. Увидев его, она вскрикнула и пронеслась дальше. Он пробежал еще, едва дыша, и временами, казалось, почва уходила из-под его ног, и он проваливался. Псы лаяли, повергая в ужас его плоть, и рана его начала саднить, все больше заполняясь болью. Затем послышался топот уже более тяжелого скакуна, и ветер принес звук рога.

Что-то, завывая, шмыгнуло мимо. Он метнулся в сторону и налетел на другую тень, заметив, как исказились облики деревьев. Дорога становилась все темнее и темнее, рифмуясь со смертной ночью, чего не могло быть в эльфийском лесу. Его охватил внезапный ужас, что он вообще перепутал направление, что он бежит и стремится к врагу, где никакой камень не сможет спасти его. Подул ветер, но не разогнал туман, а лишь заморозил его до костей.

— Арафель! — отчаянно закричал он, ни на что не надеясь. — Арафель!

И тень сгустилась перед ним. Он метнулся в сторону, но она поймала его, и камень потеплел у него на груди.

— Имена имеют свою силу, — промолвила она. — Но нужно трижды произнести их.

Он поймал ее руку и сжал ее, закрыв глаза, ибо мимо проносилась гурьба теней, и Охотница среди них. Вид ее был столь ужасен, что ему показалось, она навсегда оставит шрам в его памяти.

И холод оставил его. Он открыл глаза, и они уже выходили из тумана на солнечный свет, к зеленому лесу, к лугам с бледными цветами. Он без сил упал на траву, и Арафель опустилась рядом, спокойно выжидая, когда он отдышится.

— В тебе больше смелости, чем мудрости, — сказала она.

— Мне нужна твоя помощь, — промолвил он. — Ты нужна им.

— Им! — она вскочила на ноги, и голос ее задрожал от негодования. — Их войны это их войны. Ты же видел. Ты знаешь, что есть выбор. Ты вернулся по собственной воле. Разве ты не знаешь теперь, что нам сделали люди?

Он не мог найти доводов. И серая дымка окружила его, как настоящего эльфа в минуту печали, когда мир переставал устраивать их или они мир.

Ее гнев утих. Он по камню ощущал, как тот замирает. Она опустилась на колени рядом с ним и прикоснулась к его лицу, к его сердцу, все еще холодному от воспоминаний о псах.

— Это, — она дотронулась до камня, — и железо не переносят друг друга. Теперь ты это знаешь. Ты стал мудрее, чем был. А когда ты еще больше помудреешь, ты узнаешь, что у тебя нет с ними ни общей судьбы, ни мира.

— Я видел сон, — промолвил он, — и теперь я знаю, кем вы были. Я прошу твоей помощи. Арафель-Арафель-Арафель, я прошу тебя помочь Кер Веллу.

Лицо ее стало холодным и спокойным.

— Ты слишком мудр, — промолвила она. — Берегись таких заклинаний.

— Тогда возьми свой дар обратно, — ответил он. — В нем нет сердца.

— В нем наше сердце, — отрезала она и пошла прочь. Он встал и огляделся, посмотрел на зайцев, которые покойно восседали под белым деревом. В отчаянии он тряхнул головой и собрался выбросить камень, но это была его единственная надежда вернуться в собственную ночь. Он шел уже раз этой дорогой и снова двинулся по ней под серебряными деревьями, все дальше и дальше в туман, ибо он правильно выбрал путь, и страх его прошел. И он ни разу не оступился в самом густом и неестественном тумане. Деревья расступались перед ним, пока впереди не появилась его комната. Он различил ее. Черная обитель в сумраке. Он вошел в нее, и стены снова сомкнулись вокруг него.

Всю ночь он просидел не шевелясь. Снов не было. Перед восходом он немного поспал, проснувшись, вымылся, оделся и спустился в зал с душой, занемевшей для страха, даже когда взгляд его остановился на людях Скаги, стороживших его. Он вошел в зал, где собрались уже все остальные, и тишина воцарилась.

— А есть ли место здесь для меня? — послышался чей-то легкий голос. Он взглянул. То была Арафель.

Заскрипели кресла и скамьи, и все повскакивали из-за стола. Бранвин замерла, прижав руки к лицу. Скага схватился за меч, но так и не вытащил его из ножен. Арафель стояла спокойно, и ее лесные одежды потускнели и были залатаны. Меч висел у нее на боку. Ее бледные волосы были стянуты сзади. Она походила на высокого стройного юношу.

— Давненько я здесь не была, — произнесла она среди всеобщего молчания. Со стен раздавались сигналы тревоги, сзывая всех к битве. Но никто не тронулся с места.

— Меня просили помочь вам, — промолвила она, — Я спрашиваю — вы хотите этой помощи? Скажите: помочь или удалиться.

— Мы не смеем принять такую помощь, — сказала Мередифь.

— Это опасно, — добавил арфист.

— Это правда, — согласилась Арафель.

— Арафель, — промолвил Киран. — В чем здесь опасность?

Она взглянула на него своими бледными глазами.

— У Вина Ши есть другие враги. Есть многое такое, чего ты не видишь. И так было задолго до того, как войны достигли Элда.

— Мы погибнем без твоей помощи, — сказала Мередифь. — Если о помощи ты говоришь.

— Да, это верно, — согласилась Арафель.

— Тогда помоги нам, — сказала Мередифь.

— Назови свою цену, — добавил Скага.

— С этим ты уже опоздал, — мягко ответила Арафель. — Чу, или ты не слышишь тревогу?

— Твоя цена? — повторил Скага.

— Я не из мелкого люда, — холодно взвешивая слова, ответила Арафель. — Мне не платят блюдцем молока или пригоршней зерен. У меня есть свои причины. Я говорю о справедливости, человек, но об этом сейчас поздно. Моя помощь была призвана, и я должна оказать ее.

— Тогда мы примем ее, — сказал Скага и со страдальческим видом двинулся к двери. — Там и сегодня же.

— Дай мне время, — промолвила Арафель. — Обороняйтесь собственными силами и ждите. — Она повернулась и взглянула на Бранвин, а последним посмотрела на Кирана, без гнева и вовсе без всяких чувств. — Не выходите на стены, — добавила она. — Оставайтесь в замке. И ждите.

Голос ее начал таять, как и она сама, и вскоре не осталось ничего кроме стен, да кресла, да тишины, повисшей после ее ухода.

— К оружию! — вскричал Скага, ибо сигнал тревоги все еще звучал, но никто не откликался на него. — К оружию, к бою!

Все побежали. Лишь Киран остался стоять в зале, чувствуя себя раздетым и одиноким. Он вдруг заметил, что камень висит у всех на виду, и прикоснулся к нему, но тот ничем ему не ответил.

Он обернулся и заглянул в глаза Бранвин. В них стоял ужас.

— Я знаю ее, — промолвила Бранвин. — Мы с ней были друзьями.

— И что случилось? — спросил он, в смятении осознавая, как тесно переплелась жизнь здесь с делами Элда. — Что произошло, Бранвин?

— Я пошла в лес, — сказала она. — И испугалась.

Он кивнул, понимая ее. И теперь они уже вдвоем стояли в окружении испуганных глаз. Но с самым огромным ужасом смотрела на них госпожа Мередифь, словно она вновь ощущала весь тот кошмар. Дочь, ушедшая в лес и возвращенная ими домой. И Скага знал, он тоже — он видел эту дрожь в железе, которая безошибочно указывала на известный ему недуг. Страх обуял их, но он всегда был с ними, клубком таясь у их сердец.

— Я — Киран, — медленно произнес он, чтобы самому расслышать свои слова, — второй сын Кирана из Кер Донна. Я потерялся в лесу, и она помогла мне добраться до вас. Но я ни слова не солгал о короле, о вашем господине. Нет.

Никто не ответил ему — ни женщины, ни арфист. Киран отошел к очагу и опустился на скамью, чтобы согреться.

— Бранвин, — резко окликнула Мередифь.

Но Бранвин подошла и села рядом с ним, и, когда он протянул ей руку, взяла ее в свои, не глядя на него, но, вероятно, зная, каково идти путем, который выбрал он.

Арафель вернется. Он верил в это; и он помнил слова Арафели, которые другие не захотели услышать, разве что кроме Скаги — но и тот не понял ее ответа.

Элд спал в глубокой тишине, а люди просили ее нарушить. И сделал это он, думая лишь о власти, но не о цене. Он крепко сжимал руку Бранвин, которая была вся плоть и тепло, и гадал, ощущает ли она то же.

Приближалась война не железа и крови. Они заблуждались, если ожидали от Арафели меча и огня; и он был слеп до времени. Теперь он прозрел.

IX. Заклинание Ши

Она быстро шла, проворно и упруго, сквозь мглу, обрамлявшую ее мир, к мягкому зеленому лунному свету, игравшему на серебряных деревьях. Олени и другие создания смотрели на нее и не осмеливались приблизиться.

А когда она добралась до сердца Элда — до травянистого холма, усеянного цветами, до круга вековых деревьев, весь Элд затих, даже теплый ветер перестал играть в ветвях. Лунный свет сверкал и отблескивал от камней, висевших на древе памяти, от серебряных мечей, теснившихся рядом, от доспехов и сокровищ, вмещавших в себя всю магию Элда. Магия дремала, но какой силой она обладала. Спали и воспоминания растаявших Вина Ши, которые составляли жизнь Элда.

Она сбросила облик, в котором являлась людям, и замерла, прислушиваясь к малейшим звукам, а потом и к полной тишине, нарушаемой лишь шепотом эльфийских голосов. Переходя от камня к камню, она поочередно касалась их, пробуждая их к жизни, чтобы ни один не спал от малого до великого.

А в мире людей Киран вздрогнул, глядя в огонь перед собой, и ощутил волнение, от которого всколыхнулась сама земля. И люди, стоявшие вокруг, показались ему паутиной, податливой и хрупкой.

— В чем дело? — спросила Бранвин. — Что с тобой?

— Мир покачнулся, — ответил он.

— Я ничего не чувствую, — промолвила она, пытаясь вселить в него уверенность, но все было напрасно.

Элд всколыхнулся. Арафель стояла в центре рощи, оглядывалась и прислушивалась; и наконец, пройдя между сокровищ Элда, она приблизилась к своим доспехам, которых веками не касалась ее рука. Она надела их на себя — кольчугу, сияющую, как сама луна, взяла свой лук и стрелы с наконечниками из серебра и прозрачного, как лед, камня. Она взяла свой меч и меч Лиэслиа, его лук и все его доспехи. Взойдя на холм, она сложила весь свой груз и села, положив меч на колени. Она отвратила свой взор от Элда, каким он был, и прислушалась к камням.

— Эктиарн, — прошептала она в воздух, и тишина вздрогнула, и поднялся ветер, от которого зашепталась трава на холме, зашуршали листья и запели камни.

Ветер рванулся дальше, скользя меж деревьев, через луга, заставляя склоняться цветы и замирать зайцев, скакавших под лунным светом.

Он коснулся вод Аргиада, подернув их серебром.

Он качнул деревья на другом берегу, и их ветви всколыхнулись.

— Эктиарн, дай мне своих детей.

Ветер скользнул по склонам холмов, серебря их волнующейся травой, и полетел еще дальше.

А потом он подул обратно: через холмы и лес, пересекая тихие воды Аргиада, в луга и рощу, шелестя травой и раскачивая камни, с легким привкусом моря, тумана и прощаний, и криков чаек.

Арафель вздрогнула от этого ветра, и серый туман всколыхнулся, подавая ей знак. Печаль охватила ее, но она сжала камень, открыла глаза и увидела рощу, какой та была.

— Финела! — позвала она. — Финела! Аодан!

И ветер снова откликнулся ей, благоухая зеленым Элдом, и сладкими травами, и тенью, и летним теплом. Он улетел, и все замерло.

И снова ветер подул обратно, сначала слегка, потом все больше набирая силу, бренча ветвями и сотрясая воды Аргиада, укладывая наземь траву и сгибая деревья, как перед грозой, а камни на деревьях вдруг загорелись несказанным светом. Небо было безоблачным, звезды сияли, луна незамутненно горела, но гроза бушевала, срывая листву, и Арафель поднялась, сжимая меч обеими руками. Всполохи молний мелькали в ее летящих волосах и играли меж мечей на древе. Нарастая, загрохотал гром, гудя и вторя нежному перезвону камней и круговерти листьев.

И ветер принес с собой свет в ночь: друг за другом, как луны, летящие над землей, гремя копытами и полыхая гривами, они бежали вместе, как то было и всегда.

— Финела! — приветственно воскликнула Арафель. — Аодан!

В завываниях ветра примчались к ней эльфийские кони, с раскатами грома они окружили ее; и бледная Финела подошла к ней и дохнула огнем из бархатистых ноздрей, и взглянула на нее, как олень, глазами широко распахнутыми и дивными. Аодан вдохнул ветер и потряс головой во всполохах молний, и ударил копытом землю, и та содрогнулась.

— Нет, — печально промолвила Арафель. — Его нет здесь. Но я прошу, Аодан.

Сияющая голова склонилась и вновь приподнялась. Она пристегнула к поясу меч и взяла доспехи Лиэслиа. И Финела, заржав, подошла к ней. Она ухватилась одной рукой за сверкающую гриву и вскочила на нее, Финела взрыла землю и повернулась, и Аодан последовал за ней. Шаг становился все шире, и ветер мездрил деревья, сминая траву, и молнии, треща, полыхали в гривах и ее волосах.

— Кер Велл, — промолвила им Арафель, и Финела легко побежала над землей. Туман слоился перед ними, но ветер разогнал его, и молнии вспороли его, обнажив очертания, давно затерянные в нем, верховья Аргиада и контуры завядших деревьев. Тени, захваченные врасплох, разбегались в ужасе, завывая на ветру под равномерные раскаты грома, цепляясь за разлетавшиеся клочья тумана.

Молния ослепила Кер Велл, заплясала в небе под рокот грома… и замерла, и лошади остановились, и наездница взглянула на хаос, на ворота, грозящие рухнуть и бегущих людей, пораженных тем, что явилось в их гуще.

— Киран! — закричала она. — Я здесь!

И Киран поднялся со своего места у очага, и более его уже не было, не было и руки Бранвин, чей голос в отчаянии взвился ему вслед.

Он стоял во дворе, и камень горел, как огонь, у его сердца, и молнии трещали вокруг него… и сны становились явью.

Арафель соскользнула с коня, сияя серебряными доспехами, и обеими руками протянула ему такие же. Он взял и надел их, пристегнул эльфийский меч, но сердце его было холодно, и холод пронизал все его нутро, и молнии окружали их. Человеческий день был серым и облачным, но они стояли в ином миру, и эльфийская луна светила на них бледно-зеленым светом; ночь шла своим чередом — спутница бури, и из двух коней он узнал, что один принадлежит ему.

— Аодан, — назвал он его по имени. — Аодан. Аодан. — И конь подошел к нему и застыл в ожидании.

— Еще не пора, — промолвила Арафель, ибо вокруг них были и другие — люди, заслонявшиеся от ветра, — женщины, дети и раненые, на чьих испуганных лицах отражалось сияние. Они ей не сказали ни слова; и она не удостоила их речью. Рядом с Кираном она тронулась к воротам, и эльфийские кони шли за ними.

— Скага, — промолвил Киран, указывая рукой на стену.

— Скага, — повторила она, и старый воин взглянул вниз, и лицо его исказилось.

— Мы молим вас — сделайте все, что сможете, — сказал Скага.

— Помни, Скага, о чем ты сейчас попросил. У тебя есть всадники — приготовь их, чтобы они выехали вместе с нами, если смогут.

Отзвучало несколько ударов сердца, а старый воин все стоял. Он был умудрен и боялся их. Но затем он созвал своих воинов и спустился по лестнице, и принялся отдавать распоряжения мальчикам, и приказал седлать лошадей. Арафель стояла спокойно, потом задумчиво сняла с плеча лук и натянула его. Она могла бы подняться на стену и помочь им оттуда. Но железные стрелы летели стаями, и это она всегда успеет.

— Помни, — сказала она Кирану, — когда скачешь иными путями, ты неуязвим для железа, но и сам не можешь поразить человека. Перемещайся то туда, то сюда — это умнее всего.

— Мы можем погибнуть, не так ли? — ответил Киран.

— Нет, — сказала она. — Ты не погибнешь, пока на тебе камень. Ты можешь лишь растаять. У каждого своя судьба, Киран. Смерть здесь на поле. Шагни в иной мир, и ты увидишь ее. Предоставь людей мне — они сами хотят кровопролития. Во мне больше добра, чем ты даже можешь себе представить. Стрелы — оставь их — они слишком страшны для людей.

— Тогда что же мне делать?

— Езжай со мной, — тихо ответила она. — Мудрость должна управлять рукой, иначе верх возьмет безрассудство. Чу, они уж готовы.

Воины и мальчики выводили лошадей из замка — цокот стоял во дворе, защитники оставляли укрытия стен, направляясь к воротам. Аодан слабо заржал, и Финела приветствовала их также, и смертные скакуны, сбившись гурьбой, прядали ушами и втягивали воздух. Но Арафель пошла между ними и, прикасаясь по очереди к каждому, называла их истинными именами и успокаивала их.

— Это Белянка, а это Прыгун, — говорила она наездникам. — Зовите их верными именами, и они будут ваши.

Люди смотрели на нее, но никто не осмелился задать ей вопрос, даже Скага, владелец Белянки.

Она взглянула на ворота, сотрясавшиеся под напором тарана. Финела подошла к ней ближе, опустила голову и нетерпеливо потрясла ею.

— Не оставляй меня, — попросила она Кирана. — Ты заклинанием призвал мою помощь; я не заклинаю, я просто прошу.

— Я с тобой, — ответил он.

— Скага, — приказала она. — Вели открыть ворота. — И тихо добавила Кирану: — Обычно люди видят лишь то, что хотят, и не замечают нас. Даже эти нас видят превратно. Впрочем, им это на благо.

— А я? — спросил он. — Вижу ли я тебя такой, как ты есть?

— Я не могу знать, — откликнулась она. — Но я знаю тебя. И ты обладаешь властью призвать мое имя. На это способен лишь тот, кто обладает истинным видением.

Он ничего не ответил. Она схватила Финелу за гриву и вспрыгнула ей на спину. Он влез на Аодана, и конь вздрогнул и вскинулся, и ноздри его затрепетали, ибо это был не его наездник. Но Киран уже видел этот сон, и Аодан был его частью. Финела тряхнула головой, и поднялся ветер.

X. Битва перед воротами

Ворота подались со стоном и треском щепок, когда отодвинули подпорки, удерживавшие их, и распахнулись створы. Киран почувствовал, как конь его метнулся в сторону, легкий, как пух чертополоха, и пряданул ушами в сторону неприятеля: ему не нужны были ни узда, ни удила. Аодан поднял ногу и двинулся с такой же легкостью, как ветер, обвевавший их, и копыта его опускались с грохотом грома. Молнии раскалывали небо, и волосы и гривы летели по ветру. Арафель ехала рядом с ним на белой кобылице в свете эльфийской луны, нога в ногу с Аоданом.

И враг, навалившийся на ворота, увидел их, и страх отразился на освещенных молниями лицах, и воздух сотряс протяжный жуткий вой. Они бросали оружие и поворачивали назад, но подступавшие сзади орды теснили их вперед и вперед.

— Следуй за мной! — сказала Арафель, и Финела растаяла, как только она вынула серебряный меч. Киран прильнул к Аодану, и тот метнулся в иной мир.

А затем наступили страх и ужас. Боль пронеслась мимо: то было железо, лезвие, пронзившее его, но безопасное для его иного облика. Арафель бросилась на этого человека: она явилась из иного мира и тут же исчезла обратно, но серебряное лезвие принесло смерть. Люди и смертные лошади двигались медленно, и движения их замедлялись с каждым мгновением, лишь эльфийские кони неслись своей ровной и устрашающей поступью, вскачь, не касаясь земли. Киран держал в руке меч обнаженным, но сноровка покинула его: он ударил и промахнулся и снова ударил. Камень пел в его душе, и холод сковывал его сердце; Аодан, чувствуя это, рванулся вперед, и гром загремел еще громче. Рядом неслись и другие создания — скачущие контуры псов, большое и черное облако лошади и абрис наездницы на ее спине. В страхе Киран потянулся к луку.

— Нет, — промолвила Арафель. — Не трогай их.

Смерть отстала, свернув по дороге, и Киран, оглянувшись, увидел Скагу и прочих воинов в их медленном и неуклонном продвижении вперед. Всполохи молний выхватывали раздувающиеся плащи и летящие волосы. Арафель окликнула его, и эльфийские кони замедлили шаг. Кругом мелькали люди, все быстрей и быстрей — тенями они проносились мимо, не задевая их. Железо рубило болью и ядом, но кони соскальзывали в иной мир и вновь возникали, чтобы не сбиться с пути,

«Мы лишь тени на этой земле, — думал Киран, — и не ведаем, для чего мы созданы», — ибо между вспышками иного мира стоял лишь серый день, и не было там войск, лишь незнакомый ровный пейзаж без ферм, без войн, без людей.

И все же не пустынный. Взвизгнув, взревел рог, и из-под копыт эльфийских скакунов брызнули мелкие твари — одни прелестные, другие злые, а облик третьих и вовсе был неразличим. Чье-то оружие скользнуло по кольчуге Кирана, и надо было принимать бой. Киран ударил мечом и увидел Арафель, окруженную сворой теней, слетавшихся из густеющего воздуха. Она исчезла, и он решил, что ей конец, но тени хлынули за ней в ее ничто.

— Вперед, — крикнул он Аодану, и конь скакнул за Арафелью в смертный день. Теней здесь не было — они попрятались или изменили вид. Арафель рубила людей — страшный сон, от которого стыло сердце Кирана… «Я один из них», — кричало все его нутро; но в нем уже пробуждалась иная душа, наполняя его тело и члены.

«Сдавайся, уступай», — пел камень в его сердце, твердя о его человеческой беспомощности перед таким оружием.

Он старался победить этот голос и вернуться, желая жить. Аодан перестал слушаться его и начал дико метаться в нарастающем ветре, и кошмары мелькали все быстрее с обеих сторон. И гнев поднялся в нем при виде безобразных тварей, что вились, искажаясь, вокруг него, то был зов древней вражды.

— Лиэслиа! — в ярости орали они; и гнев усилился в нем, наполнил его сердце и поднял его руки к борьбе. Он закричал, и сам не понял, что это был за крик. Аодан послушно подскочил и понес его вперед, пока Киран доставал стрелу и натягивал эльфийский лук. И воздух забурлил от урагана — то понеслась стрела, оперенная светом и с наконечником из льда. Твари с воплями бросились врассыпную, и ветер подхватывал их. Рядом вспыхнул свет, превратившийся в Финелу и ее наездницу, и он увидел, что лицо Арафель спокойно и жутко, когда она шлет стрелу за стрелой вслед за его. Они забыли о людях. Те стали для них ничем. Здесь шла война, и тут был враг, древний, как сама земля, и столь же старый, как они. Сменяющиеся образы бежали перед ними, то оборачиваясь и обороняясь, то падая и погибая от ран.

И вдруг они остались одни, и все вокруг затянуло серой дымкой — «они бежали, бежали», — пело ему воспоминание; и куда бы он ни глянул, всюду стояла отравленная железом тишина.

— Идем, — сказала Арафель и перенеслась на кровавое, разоренное поле. Дождь лил, не касаясь их, но барабаня по кровавым лужам, пропитывая мертвые тела и сломанные копья. Они были в середине поля, где обе стороны разошлись для передышки. Киран повернул Аодана и поскакал к Кер Веллу, у которого сгрудились пешие и конные, прижимаясь к стенам.

Это была передышка, а не победа. Это была подготовка к новому бою, пока небо проливало свои слезы.

И еще один всадник возник в мареве поля боя. И вид его был, как всполох ночи, и одежды его раздувались встречным ветром, дувшим навстречу тому, что бушевал в смертном мире. Госпожа Смерть остановилась перед ними и склонилась через холку своей лошади, и Киран вздрогнул, ибо в смутных очертаниях головы скакуна ему увиделась голая кость черепа.

— Ты обезумела, — промолвила Смерть. — Возвращайся. Останови это.

— Я обязана, — ответила Арафель. — Они призвали мою помощь.

Смерть выпрямилась и, приподняв черный рукав, указала на дальние ряды противника.

— Они там, пришли из-за холмов на помощь им. Разве ты не знаешь? Там силы, пришедшие на помощь им.