Эльфийский Камень Сна

«Госпожи здесь нет. Донкад никогда не был женат. И странно, — подумалось ему, — что он всю жизнь слышал о Донкаде, но никто никогда не говорил, чтобы он имел жену или детей». Он был богат и почитаем при дворе короля. Временами Донкад спускался с холмов в долину и на несколько месяцев являлся к королю в Дун-на-Хейвин со свитой, знаменами и прочим, в то время как господин Киран сидел в Кер Велле, побывав там всего лишь дважды с печальными последствиями, да и то много лет тому назад.

Донал ждал большего богатства и меньше признаков крестьянской жизни тут. «Очень напоминает хутор, — подумал он, садясь за стол. — Или пастушью хижину, только очень большую». Здесь могло бы быть уютно и радостно. Но здесь не было детей — ни топота бегущих ног, ни игр, ни детских голосов — ни детей господина, ни челяди. Возможно, их не подпускали к ненадежным гостям, возможно, в замке были не только надоедливые пажи.

И женщины — конечно же, они здесь жили. Но такой госпожи, как Бранвин, здесь не было, потому-то замок и выглядел так мрачно — и дети своими играми не нарушали покой господина и царившую повсюду тишину. Человек, лишь в окружении мужчин, становится мрачным, как Донкад. «Я женюсь, — рассеянно подумал Донал, — заведу детей — с полдюжины по меньшей мере, на радость себе и жене» — а ведь до вчерашнего дня он мечтал лишь о славе и о похвале. Он видел в своей жизни лишь Кер Велл, мечтал увидеть Дун-на-Хейвин и короля, отправиться на какую-нибудь войну; но теперь, приехав в столь отличающийся от его родного дома замок, он всей душой стремился лишь назад, вспоминая, как красивы дома поля, как зелен лес, как прекрасно все то, на что он прежде не обращал внимания. И как богат был его господин — он никогда не думал об этом — не золотом, не тем, что было в Донне, а совсем иным.

«Может, нынче вечером, — подумал он, — станут играть на арфе, и люди начнут смеяться, признав в нас своих друзей. Что он спросит? И что я ему скажу? Боги, Бок, зачем ты это сделал? Напрасно ты оставил меня спать».

Наконец принесли и завтрак — не служанка подала его, но трое мрачных мужчин по очереди внесли хлеб, сыр и мясо в таких количествах, которые он никогда не видел в Кер Велле.

«Возможно, — подумал он, — все гости их обжоры или привыкли привередничать и любят, чтоб их вкусам угождали».

— Я поеду и посмотрю, не удастся ли мне нагнать вашего господина, — промолвил Донал. — Велите оседлать мне лошадь.

На мгновение наступило гробовое молчание.

— Господин, мы скажем сенешалю, чтоб он зашел к тебе, — откликнулся, наконец, один из них.

Донал принялся ждать, и сенешаль пришел к нему — тот самый человек, что встречал их у ворот с золотой цепью, седой бородой и темными прищуренными глазами.

— Я не спросил вчера, как тебя зовут, — промолвил Донал. — Прости меня.

— Меня зовут Брендан.

— Я хочу отправиться нагнать охоту, — сказал Донал.

— Так мне сказали слуги.

— Мне будет нужен проводник.

— Наш господин не отдавал таких приказов.

— И что же, — сказал Донал, и сердце у него бешено забилось, а мысли помчались одна быстрей другой.

— Ради твоей безопасности.

Донал открыто и весело рассмеялся.

— Но я проделал этот путь ночью, во тьме.

— Я не могу позволить этого.

Смех оборвался, и Донал изумленно уставился на Брендана.

— Тогда я сам займусь этим. Где у вас конюшня?

— Я не могу позволить этого.

«Может, бежать под этим предлогом? Узнать, где Бок, Кайт и другие». Он отошел на два шага, неловко себя ощущая под ровным немигающим взглядом серых глаз. «Боги».

— А когда твой господин вернется домой? Сколько я должен здесь его ждать? Я не намерен долго оставаться. Это не входило в полученные мной приказы.

— Не очень долго, — откликнулся Брендан.

— Тогда я вернусь в свою комнату.

— На этот счет я не имел распоряжений. Молю, останься здесь.

— Вот как? — Донал приблизился к очагу и, обернувшись, взглянул на Брендана. «Возможно, моего оружия уже там нет. Но я должен вначале в этом убедиться».

— А где мои люди?

— Я справлюсь, — сказал Брендан, направляясь к двери.

— Я слышал… — Донал повысил голос, — что они отправились на охоту с твоим господином.

— Отчего же, вполне возможно. Я справлюсь, господин Донал.

Где-то внизу гулко хлопнула дверь, и эхо прокатилось, отдаваясь от деревянных стен.

— Может быть, это мой господин вернулся.

— Я не слышал, чтобы открывали ворота.

— Замок большой, в нем много залов. И то и дело доносятся какие-то звуки, обманывая слух. Постой. Теперь я уверен, что это он. Наберись терпения.

— А мои люди? — он стоял совершенно спокойно, несмотря на бешеный стук сердца. — Ты думаешь, они с ним?

На соседней лестнице послышались шаги большой группы мужчин, судя по звуку; и Брендан расплылся в фальшивой улыбке.

И вот вошел Донкад — без плаща, в легких сапогах — костюм, неподходящий для охоты; за ним вошли воины при оружии, в доспехах и заполнили всю заднюю часть зала.

— Где мои люди? — спросил Донал, следя глазами за этим братом своего господина, за этим худым и неулыбчивым человеком, который, войдя, взял кресло во главе стола, отодвинул его в сторону и уселся посередине зала, как господин, вершащий суд.

— Что? — спросил Донкад. — Что за болтовня о людях? Я полагал, мы будем говорить о верности. О мире. О прощении.

— Как прошла охота, господин? Взял ли ты волка?

— А-а. Волк. Не слишком удачно, господин Донал.

— Где мои люди, господин?

— Похоже, у тебя припев один и тот же.

— Пока я не получу ответа.

— Глупый юнец. Ты будешь давать мне ответы и без всякой помощи, один.

— Один. Вот твой ответ?

— Ты колдун. Я это почувствовал сразу, как только ты вошел. Говорят, как-то ночью, Донал, сын Гелвена, при закрытых дверях в Кер Велле творились необычные вещи — все исподтишка, игра на арфе — и говорят, в этот день была заключена сделка.

— Кто говорит? И почему ты позволяешь утверждать такое — чтоб найти подтверждение собственным домыслам?

— Сделка такая же, как брат мой заключал и прежде. Как в битве при Кер Велле. Мы знаем, что это предвещает, и, заметь, он был младшим в нашем доме, теперь же у него есть замок и земли, и имя, известное повсюду и унижающее короля. Эвальд из Кер Велла принял его в семью, и то была его ошибка.

— Все это немыслимо.

— И все же правда, господин Донал. Эвальд был в расцвете лет, когда вдруг умер, не прожив ему отпущенного срока.

— Мой господин любил его. Эвальд ему был ближе, чем вся его кровная родня.

— Но Эвальда постигла безвременная смерть, не так ли?

— Все люди смертны, господин. И никто из нас не знает собственного срока.

— И все же за закрытыми дверями была та встреча: и заключались сделки и строились планы, какая участь суждена остальным. Ни у кого нет земель его богаче и более здорового скота и лошадей — и это он-то, двоюродный брат короля по жене. О да, все люди смертны. И удача может обходить их стороной. Но он заключил сделку с Ши, чтобы получить все, что он имеет. Я знаю это. Все противно законам естества в его владениях. А теперь он метит выше — о, я не сомневаюсь, теперь он хочет победить меня. Король слабеет… боюсь, не протянет и до лета. И теперь в Кер Велле свершается новый сговор. Ты был там. Ты знаешь, что там говорилось и к чему они пришли.

— Ши предупреждала его об опасности.

— Не сомневаюсь, что она говорила обо мне. И теперь он говорит: «Приди ко мне и будь мне братом и помоги мне сбросить короля…»

— Он служил королю лучше, чем король служил ему. И первая забота господина была всегда о короле, о Лаоклане. Ши говорила об опасности, о тени, нависшей над нами, и потому мой господин послал к тебе…

— Чтоб я ему поверил.

— Он любит тебя. Дважды он отправлял гонцов к вашему отцу. Теперь — к тебе.

— Когда-то в этом зале было больше радости, он был полон моей родни. Их кости лежат у стен Кер Велла.

— Они сами предпочли быть там, отправившись вслед за королем. Как ты. Как Эвальд. Как мой господин. А без него…

— И его союзников Ши.

— Он выиграл битву для вас; и если погибли его двоюродные братья, неужто ты думаешь, он не оплакивает их? Что ж, там погибли многие. Мой дядя и мои двоюродные братья. Нет никого в Кер Велле, кто не потерял бы в том сражении родню. Ты не один такой, господин Донна.

— А он все богатеет. Он и его союзники. А теперь он шлет ко мне гонца, надеясь получить еще больше, чем имеет. Мне надо знать, что было сказано той ночью.

— Ничего, имеющего отношение к тебе. Много дельных слов. И нежных чувств.

— К Ши.

— Господин, если говорят правду, то кровь Ши в нем со стороны твоего отца, господин. Я не понимаю, за что ты ненавидишь его.

Вена вздулась на виске Донкада, а ноздри побелели.

— Мы знакомы друг с другом. И я владею зрением. Какую сделку он заключил?

— Речь не шла о сделке.

— И что он носит при себе? О, я и сам знаю. Я много чего знаю.

— Кроме правды. Ты все это узнал от своих соглядатаев? Он послал нас сюда с открытым сердцем. Он желает тебе лишь одного — добра.

— Эта встреча… этот приход…

— Эта встреча. Ты слишком пуглив, господин. На ней не было заключено никаких сделок. — «Снова он об этом, — подумал Донал. — И слова исчерпаны». Он повернулся, чтобы прикинуть расстояние между собой и дверью — из пятерых, охранявших ее, одно лицо ему показалось знакомым — коротышка ухмыльнулся при виде его и расплылся в безобразной улыбке.

— Вот оно что, — сказал Донал, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног. — Калли. А мы-то волновались, куда ты делся, — и добавил громче, не отрывая глаз от Калли: — Господин, а знаешь ли ты, что держишь у себя воров? Или ты их вскармливаешь?

Руки метнулись к мечам, и клинки блеснули в лучах солнца.

— Живым, — раздалось сзади. — Взять его живым.

— Калли! — воскликнул Донал и, легко выхватив кинжал, метнулся вперед — Ризи научил его — вонзив по рукоять его в брюхо Калли. Не останавливаясь, он нырнул, подхватил упавший меч Калли и бросился бежать, чувствуя, как в спину вонзилось острие оружия и чужие руки хватают его за одежду. Он развернулся в коридоре и сделал выпад против наступавших из-за двери, и побежал. Он ощущал раны в спине, в боку, там, где его достал чей-то клинок. С яростными воплями весь замок грохоча бросился за ним следом: преследователи были повсюду — наступали сзади, бежали снизу по лестнице, которая ему была нужна.

Он бросился к свету — к окну, через которое струилось солнце в темный коридор: он знал, что находится на вершине замка, но такая смерть была быстрее и легче. И он кинулся ей навстречу, когда на него набросились. Чьи-то руки пытались ухватить его за одежду. Залитые светом холмы ослепили его на мгновение. Он оттолкнулся от подоконника и полетел, чувствуя, как чистый ветер подхватил его.

Ветви вонзились в него, как клинки.

Он ухватился за них, пытаясь удержаться, и снова полетел вниз со скалы, поросшей кустарником — один удар, другой, и в глазах его померкло.

До него донесся лай собак с заливистыми всхлипами и звуки голосов. Он был на скале, а до дна ущелья не долетел.

— Обойдите, — закричал кто-то, — обойдите со стороны холма. Если его нет внизу, значит, он свалился на тот заросший кустами уступ.

— Туда долго лезть.

— Пустите собак, болваны, и побыстрей.

Он протягивал руки, как младенец, неустанно продолжая ползти, и это движение облегчало одну боль и приносило другую — глубокие ссадины на теле — сначала под ним был кустарник, потом — гладкий горячий камень, и вкус крови на губах, и приступ нестерпимой боли, пронзившей его до корней зубов, до самой сердцевины чрева. «Кости сломаны», — подумал он, расслышав собак, и продолжал ползти. Сознание к нему вернулось, и он различил топорщившуюся листву и свет на камнях и резную тень листьев. Боли он уже не ощущал. Все превратилось в одну сплошную рану, он встал на распухшее колено и, спотыкаясь, поднялся на ноги. Он стоял, держась за искореженную ногу, и смертельная глубина ущелья, покачиваясь, плыла перед его взором; освещенные солнцем камни манили и не пугали, но он отшатнулся назад, сделал шаг, другой, ибо он еще видел холмы и небо, и направился к ним.

«Там собаки», — подумал он. Он не мог вспомнить, где он находится и как он здесь оказался; потом до него донесся разговор двоих, охотившихся на него, и он понял, что пришел сюда умирать. Он вспомнил деревянные коридоры, вдруг оборвавшиеся этим кошмаром, потом он ударился головой и упал. И тут были колючие ветви — он все еще ощущал боль уколов, когда они впивались в его тело; он утер залитое кровью лицо и, поднеся руку к глазам, уставился на нее.

«Донн», — подумал он затем, и память к нему вернулась: эти странные холмы, которые он узнавал, были холмами Донна. Он ощутил всю тяжесть нависшего над ним замка и увидел себя, карабкающегося по краю у всех на виду. Впереди уступ кончался — еще одно падение — и мужество оставило его. Там были деревья, там была надежда, пусть на мгновение, но это мгновение включало всю оставшуюся жизнь. С той стороны холма, из-за спины, к нему уж поднимался человек; и то был лишь один из слуг Донкада, которые, рассеявшись, ищут его по всем холмам.

Он добрался до склона, до травы и кустов, где древние камни воздевали вверх свои черные пясти, обреченно глядя на полевые цветы — первые мазки краски на этой бурой мертвой земле. Он был как на ладони на этом холме, лишенный прикрытия деревьев — он двигался то и дело хромая от приступов боли в боку и искалеченной ноге. Собаки лаяли и выли. Враг наступал, и он почувствовал, как у него снова меркнет взор. Небо поблекло, и стало темно как ночью, повеяло жутью, и мелкие твари замелькали меж камнями, уродливые кривые тени.

«Сюда, — послышался чей-то голос. — О человек, иди, протягивай мне руку».

Теперь во мраке он различил какой-то свет, становившийся все ярче и теплее, и с надеждой он потянулся к нему. Раны его сковало холодом. Словно через океан протянул он руку, и кто-то прикоснулся к ней, взял ее в свои и подхватил его, когда он начал падать. Дымка окутала его серым плащом и заключила в объятия. Он стоял на коленях, прильнув головой к чьему-то плечу, и чувствовал нежную руку на своей голове, словно он был ребенком, вернувшимся домой.

— Ну же, не бойся, я держу тебя.

Он почувствовал запах листьев, зелени, роз и лилий, который напомнил ему Бранвин. Он ни о чем не тревожился, но вот загрохотал гром, и ветер взвился голосами. Он поднял голову и встретился с ней глазами. Ветер развевал ее волосы, а глаза ее были жуткими очами Ши.

— О человек, что делаешь ты здесь среди этих камней? Тебе здесь не место.

— Мой господин послал меня к Донкаду, господину Донна, Дина Ши, чтоб заключить с ним мир, а Донкад замыслил против нас убийство. Я потерпел поражение, я обесчестил себя, о Ши! — он услышал звуки рыданий в порывах ветра и поднялся на ноги, ослепнув на мгновение от блеска молний, выхватывавших из тьмы вздымавшиеся как колонны скалы. — Ши, они не должны поймать меня.

— Не бойся, они не поймают, — Арафель встала рядом с ним.

— Там кто-то есть! — вскричал Донал, ибо меж скал что-то кружилось и подскакивало, пока не исчезло во мгле.

— Он не причинит тебе зла. О человек, не стоило тебе сюда являться. Разве я не говорила, что на запад нет надежды? Разве я не предупреждала вас? Возвращайся, скажи своему господину, чтобы не ждал ни надежды, ни помощи от других. А отсюда — меньше всего. Донкад заслуживает его сожаления.

— Сожаления? Человек, покушающийся на жизнь гостей?

Она ему казалась белым облаком, словно какой-то внутренний свет исходил из нее; потом белизна померкла, покрывшись черными пятнами на груди и руках, а потом она уже вся была в его крови.

— Пусть пожалеет Донкада. И Кер Дав, Ан Бег и Брадхит. Да, пожалеет. Они всего лишь люди и погрязли в зле, которое пытались приручить. Оно же окружило их и лежит затаившись. Я сделаю тебе подарок, чтобы ты видел опасности, но его не спрячешь, ибо это место могущественно, и оно приманило тебя сюда… — грянул гром, и ветер вихрем окружил их, так что и плащ, и волосы ее взметнулись вверх, и она рассыпалась светом, словно истекая кровью; и жало холода впилось в него, словно проверяя глубину его ран.

— Это из самого древнего Элда, — выкрикнула она, пересиливая вихрь. — Он дует с Дун Гола, от старости, от злобы и ненависти… Ты таешь, человек, остановись! Держи меня за руку!

Наощупь он ухватился за нее. Ее плащ обвил его, и, нащупав его руку, она повела его вперед. С усилием он опирался на свою больную ногу, даже несмотря на ее помощь, чувствуя, как их сотрясает ураганный ветер.

— Арафель! — раздался тоненький голосок. — Арафель! Подними его вверх!

— Подступает. О, прижмись ко мне, человек. На тебе нет железа, и ты сможешь удержаться. Не дай ему стряхнуть тебя.

Они вступили в пространство, заросшее деревьями, странными серыми деревьями, которые скрипели и хрипели под напором ветра. И снова перед ними вспыхнул свет, почти у самой земли, как пригоршня молний, и маленькая тварь, подпрыгивая на четвереньках, метнулась рядом с ними.

— О-о, — взвыла она слабым тонким голосом, — о Дина Ши, садись верхом, верхом, верхом. Здесь слишком страшно, слишком страшно. Тебе не осилить его.

— Добудь ему лошадь, — промолвила Арафель. — Граги, прошу тебя.

И ее не стало. Он споткнулся и его подхватили на руки — теплые сильные руки подняли его как ребенка, словно он был легче перышка, руки, пахшие сеном, солнцем, землей, и он снова лишился сознания, ощущая жгучую боль.

Потом его швырнули на спину вздрогнувшего пони, и он постарался удержаться за гриву и перекинуть ноги по бокам: странное создание, подпрыгивавшее перед ним, тянуло его за ногу и поддерживало, стараясь помочь.

— Скорей, скорей, скорей, — неустанно повторяло оно, — мрак наступает, одинокий мрак; о человек, о человек, Граги должен помочь ей, Дина Ши. О, торопись, человек! Этот пони не потеряет тебя.

— Помоги ей, — ответил Донал, но рядом уже никого не было. Пони тронулся вперед, и мимо замелькали деревья: он пустился вскачь, но Донал не ощущал бега, словно он летел по воздуху, этот маленький косматый пони.

Оно пришло. Завыли ветры. Арафель, крепко держась на ногах, вынула свой узкий серебряный меч, звездным светом пронзивший ночь.

— Финела! — позвала она, и за спиной послышались раскаты грома.

Потом ветры стихли, и ночь стала беззвучной — там, меж древних камней, в которых виднелся проход в темное сердце горы.

И мрак высился там, превратившийся в высокого стройного эльфа.

— Арафель, — промолвил он.

— Далъет.

Он улыбнулся. Все было черным на нем, и свет, падавший на его одежду, тут же умирал. Она держала меч перед собой, но даже его серебро поблекло — то было его место и его владения.

— Я свободен и я властелин этого места, — промолвил он. — Властелин всей этой земли. Я вернул назад…

— Духов. Всего лишь духов, Далъет. И печаль. Живи. Но уйди обратно. Вернись в свой сон.

Облик его померк и снова уплотнился. И меч, такой же, как у нее, блеснул в его руке, но с голубой прожилкой вдоль клинка, пропитанного тусклым ядом.

— О Арафель, — промолвил он и опустился на камень, положив руки на колени и нежно улыбнувшись ей. — Чары мои разрушены, и ты считаешь, что я послушно погружусь обратно в сон? О нет, — клинок взвился, целясь ей в сердце, и ветер, дыша холодом, зашелестел травой. — Слишком давно мы друг друга ненавидим.

— Дроу, — промолвила она. — В моем сердце есть место жалости к тебе.

— Жалость. Я не знаю, что это такое. Я потерял ее.

— Ты хочешь сердце? У меня их много — я их храню. Скажи — которое, и я отдам.

— Даже свое?

Она прикоснулась к камню на своей груди и ощутила закравшийся в него холод.

— Его-то ты и просишь? Да, я отдам его.

— Как мудро, — он улыбался, но взгляд был серьезен. — Но стоит мне его взять, и ты меня свяжешь им — на это ты и надеешься. Как ты связала этого человека — о, я все знаю — ты дала ему камень, но он не поможет твоему любимцу. Мои чары пересилили его. А скоро они победят и его самого. Ты слишком щедра на такие подарки.

— Я считала, что ты отважнее. Что, хочешь померяемся силой?

— Я не глупец, чтобы давать тебе такое преимущество, — он встал, держа перед собой меч. — Эта земля моя, Арафель. Ее король принадлежит мне со всеми господами, включая того, Донкада. Он ненавидит нас. Но жаждет от меня Власти, чтобы сравняться с братом — это ли не по-людски? Он в моих руках. Как Кер Велл — в твоих, но не навечно. Ах, сестричка, как плохо ты хранила Элд — от него осталось несколько деревьев, а Ши и не шелохнулась. Где остальные, Аовель? Наш брат Лиэслиа тоже ушел? Вы отринули мир. А могли бы им править. Глупцы!

— Ты уже создал один Дун Гол. Тебе еще нужны мертвецы? Снова захотелось эльфийских костей? Далъет, я помню, каким ты был, и скорблю о том, что ты откололся.

— Это человеческая кровь на тебе? — он поднял меч. — Смертность. Она прожгла прорехи на твоих доспехах. Но я отпущу тебя. Ступай, Арафель, — острие меча накренилось к ней ближе. — Или сдавайся. Я снизойду до милости к тебе. Хорошая цена за мое долгое ожидание. Нас много, о, как нас много — тысячи тысяч. И мудрее всего сдаться мне на милость.

— Нет, — ответила она, поднимая меч, ибо Далъет приблизился. — Неужто я послушаюсь твоего совета? В них никогда еще не было прока. Так неужели я поверю тебе сейчас?

Рванул пронзительным холодом ветер. Он прыгнул и бросился на нее, и она едва отвела его удар. Его мертвенно бледное лицо мелькало перед ней в перекрещении клинков, метавшихся, как вспышки света, с эльфийской быстротой. Ветры сражались на его стороне. И она почувствовала, что тело ее немеет. Молнии освещали холм и вспыхивали меж камней, превращая его лицо в черноглазую маску, а мелькание его клинка в синеватые вспышки. Его доспехи отразили ее удар; ее же, запачканные человечьей кровью, грозили подвести ее — и она все отступала и отступала, чувствуя, как немеют пальцы, как отражает ветер ее удары. Синее лезвие скрестилось с ее мечом и мимоходом ранило ее руку своим отравленным острием.

Но она отразила этот удар и рассекла ему щеку. Он вскрикнул и исчез среди камней. И чрево древнего холма разверзлось перед ней — то, куда он ушел. Оттуда вылетал ветер, и доносилось бормотание многих голосов, сулящих ей зло и погибель.

— Иди, спускайся к нам, — говорили они.

— Дина Ши, — раздался сзади тоненький голосок. — О Дина Ши, не слушай. Граги не сможет последовать за тобой во тьму. Не ходи туда.

Гром загремел вокруг, и вспышкой света явилась Финела, а на спине эльфийской кобылицы восседало маленькое темное существо, прильнув к ее гриве. Оно протянуло руку.

Арафель ухватилась за нее, чувствуя, как ее покидают силы, и Финела понесла их обоих прочь, и грохот ее копыт громом отдавался по долине; но и этот звук становился все глуше.

— Не падай, Дина Ши, — с мольбой прозвучал голосок, и сильные руки обхватили ее. — О, не падай, иначе все они набросятся на нас.

— Увези меня, — прошептала она сквозь раскаты грома. — О братец, я отравлена. Отвези меня домой, в Элд, в тот Элд, что за рекой. Оно пробудилось, пробудилось, и мне теперь не остановить его.

Тени сгущались в зале, и слуги ходили на цыпочках. «Исчез, — сообщали охотники. — Господин, мы не можем его найти».

— Снова ищите, — велел Донкад, и опять в кустах замелькали огни, как светлячки, и залаяли собаки, носясь туда и сюда, пока не пошел дождь.

Теперь он сидел в зале и пил красное вино, пытаясь усмирить те страхи, что грызли ему душу. «Исчез, исчез, исчез». В нем что-то было, в этом юноше, от Ши, и люди его клянутся, что видели, как он упал и как разбился о скалы. Но он исчез.

«Человек», — раздался шепот в сумерках под стук дождя по карнизу и деревянной крыше, и темный человек возник во мраке угла, и Донкад принял его за сон или же за какое-то явление древнего Кер Донна из глухих камней. У его брата была Ши; зато у него были духи, темные порхающие существа, ничего не знающие о гибельной зеленой дымке — они шептались с ним по ночам и приносили с собой холод как истинные привидения.

«Человек, он улизнул от тебя насовсем».

Существо придвинулось. Казалось, лицо его сочится кровью, и кровь дымилась — тонкие струйки по бледной щеке, как теплая вода по льду и снегу.

— Что же мне делать? — спросил он своего советчика. — Какой ты мне можешь дать совет? И кто ранил тебя?

Темный человек склонился ближе, оперевшись на подлокотники его кресла, и ледяное дыхание ударило ему в лицо, и вино разлилось из опрокинувшейся чаши.

— Арафель ее имя, имя той силы, что помогает твоему брату. Она унесла любимца твоего брата с собой, и, как ты думаешь, какие вести теперь она принесет ему? Глупец, Донкад, глупец, что все нарушил. Ты не послушался меня.

Донкад вспыхнул, заерзав на месте. Темные и жестокие глаза смотрели прямо на него, и он попытался не отводить своих.

— Мой брат. Я знаю, кто союзники у моего брата. Эта сила, которую ты обещал мне — где она? Где этот мальчик с душой Ши?

— Человек, — видение склонилось ниже и улыбнулось, прекрасное и жуткое в одно и то же время. — Человек, за кого ты меня принимаешь?

Донкад уже думал об этом, но думать об этом было тяжело, как тяжело было удержать в памяти это лицо, даже тогда, когда оно склонялось над ним, как сейчас. «Киран», — подумал он, вспоминая радость прошедших дней, и холмы, освещенные солнцем — и мысли его заскакали, как скакало лицо перед ним — когда еще не было Ши, и он не знал, кто его брат и что значит править. В те дни они умели смеяться.

— Я — Ши, — промолвил дух, но так тихо и неразборчиво, что голос был будто и не слышен, но он был ясен и мелькал, как свет на темной воде. — Тебя пугает это, Донкад?

— Киран! — вскричал Донкад, взывая к безмятежному прошлому, к такому далекому времени. — О Киран, неужто так же было с тобой?

— Тебя страшит это, Донкад?

И бледное прекрасное лицо затопило его. Повеяло запахом сырых старых камней, древним лесом и ночным ветром. И в сердце его что-то шевельнулось, словно кто-то нежно прикоснулся к нему, и то был страх и жажда власти.

— Исчезни, — прошептал Донкад. Мгла окружила его, и он мог лишь шептать. — Оставь меня, дух.

— Ты хочешь приказывать мне? Но тебе потребуется мое имя. Дух — это ты. А я — Далъет. Можешь гнать меня, если хочешь. Но неужто ты думаешь, твой брат поступит так же с Ши, которую взял себе в союзники? О, ты всегда знал, кто я такой. Я нашептывал тебе это в твоих снах. Я повторял это снова и снова, и наконец сегодня ты услышал меня. Прогони меня, Донкад, и останься один. Ты убил людей твоего брата. Ну же, произнеси мое имя; прогони меня, если хочешь, но ты совершил убийство. Я ведь могу встать и на его сторону или предложить свою помощь другому господину земли людей, чтобы помочь ему стать королем. Лаоклан отходит. Твой брат честолюбив. Как и другие господа этой земли. Так что ж, прогонишь меня, человек, и будешь дожидаться, когда войска осадят твои деревянные стены?

Холодный пот выступил на лице Донкада, его обдало страшным ветром. Ему стало не по себе, сомнения, к которым он так привык, терзали его душу. Ему было страшно. Страх сочился из самих камней, лежащих под ногами. Он чувствовал, как все вокруг шевелится. Кер Донн принадлежал Ши — он всегда это знал. И Ши, как и людям, было знакомо зло и потворство и козни друг против друга. Этот, живя здесь, защищал Донн.

— Так ты просишь меня уйти? — спросило существо. Прекрасные его глаза светились окнами во мгле, лаская его сердце уверенно и ловко. Он не мог сопротивляться им.

— Нет, — ответил он, смирившись. Ему трудно было признаваться в этом, но у него не было другого советчика, кроме его духа, чьи советы всегда были верны. Ему был известен мир, он участвовал в жестокой войне и в еще одной, после, когда дом его был обесчещен, здоровье родителей подорвано, а родня полегла в бою или ополчилась друг на друга. Благодаря советам своего духа он обратил на свою сторону короля. Обрел власть, когда другие злоумышляли и вели интриги вместе с королем, который знал лишь заговоры и убийства.

— Тогда послушай, — промолвил Ши, его темный человек, голосом, нашептывающим ему мысли уже много лет — а он-то думал, что этот голос принадлежал ему. — Ты должен быстро собрать свои силы, пока брат твой не помешал тебе. Не надо ждать осады здесь. Кер Донн никогда не был приспособлен для нее; и если ты запрешься в этих холмах, он достигнет Дун-на-Хейвина и отрежет тебя от короля. Выступай нынче же ночью, пока еще можно.

— И что дальше?

Убийство пришло ему на ум — украдкой — даже не шепот, а видение — король, безжизненно лежащий в гробу, и войска с пиками, сверкающими на солнце, вступающие в долину.

«Помешай ему, — донесся голос, — помешай».

XI. Отступление

Они были все еще там, скрываясь в зарослях, откуда время от времени вылетали стрелы: люди Дава, а может, и дикари Брадхита прятались на берегах озера в камышах и ивах. И повсюду в холмах рассеялись жители Кер Велла — крестьяне, умеющие обращаться с луком и копьем и знакомые с мечом, даже старики и дети, готовые ко всему в случае необходимости; и лучники явились стройными колоннами, а не как-нибудь, и немало дочерей, искусных в стрельбе, были готовы к вражескому наступлению на границу.

— Ступайте на юг, — сказал Киран людям с хутора Аларда, которые прибыли первыми и подстрелили немало засевших на берегах Лиэслина. — Вместе с соседями разойдитесь вверх и вниз по течению Банберна и следите, не зашевелится ли Ан Бег.

И сыновья Аларда отправились в путь, и Киран не без сожаления проводил их.

— Ан Бег распустит слухи, — мрачно промолвил Киран, — и король узнает, что я заварил войну, взбудоражив всю страну. И стоит напасть Ан Бегу, скажут, что это я пошел на них.

— Возвращайся в Кер Велл, — заметил Барк. — В твоем присутствии здесь нет нужды. Меньше будет разговоров, если ты вернешься домой, а все, что происходит здесь — так в этом я повинен.

Киран ничего не ответил на это. Он устал от просьб Барка и, отойдя в сторону, укрылся за холмом.