Эльфийский Камень Сна

— Наш господин был встревожен не на шутку, — нахмурился Донал. — Не думаю, что он опасался Ан Бега. Он…

— Молчи! — Ризи внезапно выпрямился и, схватившись за нож, рванулся к лестнице. — Эй, наверху! Эй, вы!

Снизу, из-за поворота лестницы возникла голова, мелькнул собачий взгляд и наконец появилась согбенная фигура человека.

— Калли! — с отвращением промолвил Донал. — Кто там еще?

— Вон! — приказал Ризи, — шпион…

Калли протянул ему ведро.

— Всего лишь несу воду наверх, господин Ризи, всего лишь воду, мне приказали.

— Вон! — закричал на него Барк так, что лестница откликнулась ему эхом, и Калли полетел, подскальзываясь на ступенях.

— Проклятый болтун, — сказал Донал.

— Побудьте здесь, я припугну его, — предложил Ризи.

— Не надо, — сказал Барк, — останься, — ибо южанин был жесток и свиреп. — Не вынимай из ножен этот нож.

— Разве я сказал, что собираюсь пролить кровь? О нет.

— Не надо так шуметь из-за его подслушивания, иначе Калли и об этом расскажет всем. И так довольно сплетен.

— И это еще не все, — пробормотал Ризи. — Теперь их будет больше. Вы, жители долин, все выбалтываете и не умеете хранить секретов.

— Но ничто не заставит народ любить господина Кирана меньше, — сказал Донал. — Пусть он — колдун, но расскажи это на хуторах или заяви это в казармах, и тебе ответят, что сплетня устарела, — он рассмеялся и устроился поудобнее, поставив одну ногу на выступ окна. — Я, признаюсь, время от времени хожу по лесу. Лично я много бы отдал, чтобы увидеть кого-нибудь из волшебного народа. А если это дурно, тогда зачем, Барк, твоя родная мать, да и моя выставляют плошки с молоком по вечерам. И ты, который воевал…

— Ты слишком наивен, — прервал его Барк.

— Ты не хочешь говорить об этом, — теперь уже нахмурившись, промолвил Донал. Он редко когда заводил об этом речь, но сейчас он не намерен был отступать. — Это в природе людей — рассказывать небылицы, не так ли? Как Калли, который болтает обо всем, что услышит, как воробей. По прошествии войн люди еще долго рассказывают о них и слагают песни, как в древности. Есть своя песнь об Эшфорде и о смерти короля, и о Кервалене… Но теперь песен никто не поет. Воины, сражавшиеся на этой войне, стареют, мы там не были и не можем сложить их, даже арфист молчит о ней, потому что никто не хочет ничего рассказывать.

— Арфист воевал, — вспомнил Барк.

— Но ты-то молчишь. Там была Ши. Это так? Ведь все должны были ее видеть, кто был на поле, но все молчат. Я был сегодня в лесу. За рекой. И не почувствовал ничего дурного.

— Тогда ты глух и слеп, и туп, брат, — ответил Барк.

— Возможно, — Донал взглянул на Ризи с тоской по невидимому. — Но вы-то видите.

— Мой дед обладал магическим зрением, — сухо заметил южанин, — но, увы, вы, жители долины, называли его безумным.

— А у вас рассказывают о войне? — спросил Донал. — Или все онемели, как Барк?

— Немногим больше, — ответил Ризи с серьезным видом, — а я охранял наши пределы, так что не видел ничего. Волшебство тает и принимает странные обличья, но этой земле сопутствует удача. Что говорить? Будь все мы Калли, у нас хватило бы тем для болтовни.

— Смысла в твоих речах еще меньше, чем обычно, — заметил Донал. — А может все это лишь лунный свет. А говорят, что Ши въезжала внутрь стен Кер Велла. Ах, как бы я хотел увидеть ее хоть разок.

— Ну что ж, я видел, — с трудом промолвил Барк слабым голосом.

— И на что она была похожа? — спросил Донал.

— Свет, — ответил Барк. — Как свет, — он передернул плечами, вспомнил о своем эле и прильнул губами к чаше. — Потому-то, мой юный брат, Кер Велл и высится так одиноко, что видел ее не только я. И никто не поет песен, ибо не знают, как слагать их; и может, об этом и не следует трубить, ибо это было ни на что не похоже, как солнце, как луна, только иное. Такое не забывается. Уж я-то не забуду. Сегодня все было иначе. Она была темнее. И это не к добру. С ними все в порядке? Они не испугались?

— Выглядели они довольно бойко, — ответил Ризи. — Если судить по их лицам, они не испугались.

— По-моему, все вы относитесь к этому слишком серьезно, — сказал Донал. — Прошлись по лесу и всего-то; может, они и видели что, но это никак на них не повлияло. По-моему, вы слишком преувеличиваете значение теней.

— Теперь ты понимаешь, почему никто из бывших на войне не говорит о ней? — сказал Барк. — В наше время мало кто во что верит. Да, вы выставляете плошки с молоком, не пропуская ни одного вечера. Я это знаю. Но то, что видел я, не примет таких подношений. Никогда.

— Так что ты видел? — прямо спросил Донал.

Но Барк в который раз покачал лишь головой, отказываясь говорить.

И вдруг началась суматоха, несмотря на поздний час, Мурна, невзирая на сумерки, выбежала за ворота и вернулась, неся связку сучьев. «Моя госпожа хочет свежих ветвей», — так объяснила она, ни словом не упомянув об ожидавшейся гостье — а в замке гостей не было уже более года, с тех пор как заезжал сюда господин Дру со свитой. И в кухне дым шел коромыслом, вбегали и выбегали болтливые пажи, для которых молчать было то же, что выполнять поручения не бегая. «Для стола господина, — говорили они, — и для тех, кто знает толк в еде», что разжигало сердце в ожидании по всему Кер Веллу, от чего текли слюнки и бурчало в животах, ибо из кухни разносились ароматы пекущегося хлеба, запах меда и доброго масла, оттуда выносили пироги и лучшие ветчины и колбасы, и олений бок на жаркое. И большие кувшины эля и сидра. И лица блаженно расплывались в предвкушении.

И среди всей этой суеты Барк поднялся наверх, а вместе с ним Донал и Ризи, ибо слово Кирана было обращено ко всем троим, чтобы они явились в трапезную поговорить с ним. И хотя ничто не занимало их сейчас, кроме ужина, они, с тоской взирая на огромный стол, думая о еще больших столах, расставленных во дворе замка, приняли строгий и серьезный вид и отмытые, причесанные и в лучших одеждах предстали перед своим господином и госпожой. Дети уже легли, как бы там ни было, в зале их не было видно.

Лишь лицо Кирана выражало тревогу.

— Друзья мои, — промолвил он, — мои дорогие друзья, сегодня у нас будет гость, и вы должны прислуживать в трапезной. Никому другому я не могу доверить это. Не сослужите ли вы мне эту службу?

— Да, — ответил Барк, но брови его недоуменно нахмурились. Впрочем, он, отогнав предчувствия, приготовился приступить к делу. Конечно, это было странно, но в этих стенах творилось и не такое. И не его дело было задавать вопросы, хотя мысль его бешено скакала — неужто гонец от короля и ради него все это изобилие огней и свежие ветви, и пир в трапезной и во дворе, да и будет ли вообще какой гость? А может быть, это всего лишь увертка, обман или что-то другое, задуманное Кираном специально; может, он хочет собрать домочадцев, чтобы отпраздновать благополучное возвращение детей, и просит верных людей прислужить ему — что тоже странно, но лучшего Барк придумать не мог.

— Она придет. Ши, — промолвил тогда Киран. — Вы прислужите?

— Да, — снова ответил Барк после мгновенного замешательства. — Мой господин знает меня.

— А остальные?

— Да, — сказал Ризи, — без всяких сомнений.

— Мы увидим ее? — воскликнул Донал от всего сердца, и его синие глаза широко раскрылись. — Здесь? Сегодня? В трапезной?

— Возможно, — ответил Киран и добавил: — Если она пожелает, вы увидите ее. Если же нет, то нет. Но если увидите, вы не должны никому говорить об этом.

— Не скажем, господин, — воскликнул Донал, но глаза его распахнутые так же, как сердце, горели от восхищения.

— Снимите железо, — сказал Киран, — моя гостья не переносит его.

— Да, — ответил Барк, — мы понимаем.

— Ее не надо бояться. — добавила госпожа Бранвин слабым и нежным голосом. — Оно вам не потребуется, и все мы будем невредимы.

— Да, — подтвердил Киран, — можете не сомневаться.

Он не мог поручиться за Барка, и взгляд Ризи, как всегда, был непроницаем, но лицо Донала светилось, и глаза горели надеждой, словно во всем мире не существовало зла, и это при том, что с шестнадцати лет он охранял пределы владений.

Возможно, Киран заметил это, ибо он дольше всех смотрел на Донала, и слабая улыбка тронула его губы.

— Не ждите многого. Она может еще и не останется. Но может и побыть.

III. Арафель

Она пришла — не без сомнений, ибо теперь этот путь стал труднее, чем когда-то. Туман между ее Элдом и миром людей стал плотнее. Она присела в последний раз под бледными серебристыми деревьями, среди эльфийских драгоценностей, мягко отблескивавших в лучах тусклого, странного солнца ее дня; она хотела взять кое-что с собой и переодеться в светлые эльфийские наряды, которые она носила по праздникам — о, давным-давно, когда среди эльфов звучали песни. Она вверялась нынче человеку, единственному, кому верила, и шла безоружной, если не считать легчайшего из кинжалов, и без плаща, что было полным безрассудством, ибо они были друзьями.

И так она явилась в верхней трапезной Кер Велла — оказалась там в мгновение ока, выйдя из тумана в столь хорошо знакомом ей зале, и сощурилась от яркого света, и отступила в тень в тревоге.

Огни горели перед ней рядами ядовитых цветов. Поблескивал металл. И все кричало в ней: «беги!» Но Киран протягивал ей руку, и рядом стояла Бранвин, менее любимая ею, но не коварная, глядя на нее огромными встревоженными глазами. Огни же были пламенем свечей и факелов, металл — серебром чаш и блюд и украшениями ее хозяев. Зал пах теснотой и людьми, и огнем, и пищей, и срезанными ветвями, и умирающими цветами. И она осталась, как ни неприятны ей были огни.

Ибо этим они хотели оказать ей честь, как поняла теперь она. И ее душу наполнили страх и усталость, и сожаление о том, что они так расстарались к ее приходу. На ней были одежды мира из уважения к приглашению; а люди, как им было свойственно, превратили этот серый мрачный зал в водопад жира убитых животных, огонь, пожирающий поверженные деревья и ветви; но из металла — лишь серебро, и никакого железа, которое могло причинить ей боль; море тепла и света — они считали это самым важным.

— Пожалуйста, — сказал Киран и указал ей место во главе накрытого стола. — Добро пожаловать.

И она полностью ступила в этот зал, гостьей в Кер Велл, в эту маленькую и душную трапезную. Она огляделась и посмотрела на предложенное место.

— Ты удивил меня, — чистосердечно промолвила она и взглянула на закрытые двери трапезной. Вдоль стены полыхали факелы, на столе трепетали свечи, в камине жарко горел огонь. Умиравшие на столе ветви благоухали безмолвной болью.

— Мы сами будем прислуживать тебе, — тихо сказал Киран, — или те, кому я доверяю, как братьям. Они знают о тебе. И готовы сделать все по первому моему слову, нет, не готовы, горят желанием. Сами не свои. Но я не знал, согласишься ли ты.

— Я никогда не гостила у людей, — с сомнением промолвила Арафель, глядя на него и Бранвин, и тогда от любви к этому человеку странные чувства охватили ее — отчаяние и воспоминания о том, как когда-то было — о светящихся рощах, о песнопениях и плясках.

— А музыка будет? — робко спросила она и добавила, томимая сердечной мукой: — А детей мне можно будет увидеть? А потом мы поговорим. Время бесед наступит потом.

Бранвин тревожно сжала руку Кирана, но глаза того лучились гордостью.

— Позови их, — сказал он Бранвин. — Пусть спустятся вниз, — и сам поспешил к двери. — Барк, — крикнул он, — иди сюда и позови Леннона, Роана и Шихана.

— Мурна! — вскричала Бранвин у другой лестницы. — Мурна, возьми Келли и Мев и спустись с ними вниз!

Арафель замерла, чувствуя страх от этих множившихся имен. Когда-то она была в этом зале в окружении многих людей. Но сейчас было сейчас, и как ни казалось ей это место странным и грубым от блеска огней и запаха смерти, она заставляла себя быть спокойной и ждала, стоя там, где они хотели, чудес от них таких же, каким сама была для них.

И загремели ступени от топота ног: сначала Мурна — такое имя носила худая костлявая женщина, лишенная цвета, а рядом — мальчик и девочка, как восход и закат, остановились на ступеньке и открыли рты от удивления, ибо Арафель явилась не в сером залатанном плаще, как они видели ее, но в серебре и эльфийских драгоценностях.

Затем вошли воины, и первый по почестям — арфист, держа арфу в руках, он склонился перед ней на колено: Леннон звали его — и она вспомнила другого арфиста Кер Велла, взглянув в его иссохшее лицо. Так и тот бы постарел — мысль ужалила ее и наполнила сердце печалью.

— Я видел тебя, госпожа, когда ты спасла Кер Велл, — промолвил арфист. — Я помню. Я был здесь. Жаль лишь, что я это плохо помню. Я пытался сложить песню об этом… но она никогда не получалась такой, как я хотел.

Голос его пресекся, и он лишь смотрел изумленно, пока Киран нежно не взял его за руку и не отвел в сторону. Она искала знакомые лица. Но Мередифь и Эвальд умерли, и их не было здесь. «Умерли, конечно же, умерли, — вдруг поняла она, — как умирают люди». Госпожа Смерть собирает не только деревья и так незаметно, что уход их почти неощутим. Арафель окружали совсем незнакомые лица. И большая их часть уже была отмечена временем.

— Барк, — назвал Киран высокого, с проседью рыжеволосого воина. — Сын Скаги. И Донал, его двоюродный брат. Мои правая и левая рука, столь я ценю их. Ризи — сын Дру. Роан. Шихан, — последний был старик, старейший из всех них.

— В тот день я ехал по полю вслед за моим господином Кираном, — трясущимися от напряжения губами промолвил этот бывалый воин. — Когда ты пришла… — и голос его увяз в прерывистых слезах, распространявших нечто, напоминавшее эльфийское тепло, и она невольно была тронута ими.

— Да, — ласково откликнулась она, не помня этого человека и гадая, какое у него было тогда лицо. Эти перемены в людях вселяли в нее отчаяние. Она взглянула на детей, которых обнимала Бранвин, и прочла в них также перемены, происходящие с неумолимой скоростью.

— Ты сядешь? — спросил ее Киран, возвращая к действительности, и она опустилась в приготовленное для нее кресло перед серебряными блюдами и гибельным пламенем.

— Нам тоже можно сесть за стол? — взволнованно спросил Келли и, получив утвердительный кивок отца, зардевшись, обнял сестру и мать. И все пришло в движение: вносились лавы и новые блюда, и с облегчением и шумом все принялись рассаживаться по местам.

Зазвучали первые робкие звуки арфы, чисто и нежно, и воцарилась тишина, умолкли даже дети. И арфист заиграл, заиграл для нее, песни веселые и светлые. А затем была трапеза. Мурна все взяла на себя, проявляя особое внимание к гостье — подносила Арафели вино и медовые лепешки и фрукты, когда та отказывалась от другой еды.

Арафель не знала, сколь человеческими были эти подношения, но на вкус они были сладки, а вино, хоть и горчило, было приятно пить. Все ели в такой гробовой тишине, что стук чаши казался громом, а мышиные шажки Мурны гремели тяжелой поступью. Даже дети были серьезны и молчаливы, но глаза их впитывали все.

— К чему такая тишина? — горестно воскликнул Киран.

— Значит нам можно говорить? — вскричал Келли высоким чистым голосом, от которого у Арафели перехватило дух. Она рассмеялась, и смех ее подхватили сначала Мев, а затем и Донал.

— Да, — промолвил Киран, — мы можем говорить.

— Может, арфист споет нам песни, чтобы на душе у нас стало светло, — предложила Арафель.

Это обрадовало арфиста, который снова взял арфу, и вскоре дети хлопали в ладоши, и домочадцы с трудом могли усидеть на местах; последним из всех засмеялся даже суровый рыжеволосый Барк. Песня напомнила старому Шихану сказку, которую он рассказал искусно и складно, и снова принесли вина, и Арафель, странно робея от быстротечности всего, поведала эльфийское предание и приуныла, когда ответом ей стали лишь молчаливые взоры.

— Ах! — выдохнула Мурна, и все вздохнули, и Арафель увидела, что все довольны и даже более чем довольны, что глаза их искрятся, а арфист утирает слезы.

— Расскажи еще, — попросила Мев.

Бесценное настало время — время мира и покоя. Но юный голосок хотел его нарушить.

— Нет, — сказала Арафель, внезапно ощутив прошедшие часы, увидев, как осели свечи в подсвечниках, услышав, как раскололось сгоревшее полено в очаге, заметив, как погас один из факелов, обрушившись на плиты пола целым звездопадом искр. — Нет, теперь мы должны заняться вашими делами. Может, ты мне расскажешь, — повернулась она к Кирану, — как шли у вас дела с тех пор, как я была здесь в последний раз.

— О, хорошо, — откликнулся Киран. — Земля не подводила нас. И мои кони — моя конюшня процветает.

— А мир? Мир есть у вас?

И воины встрепенулись.

— Король постановил быть миру, — сказал Киран. — И, как могу, я храню его.

— Ах так, — промолвила она.

— Наверное, детям пора в постель, — сказал Киран.

— Нет, — ответила Арафель; и Мев и Келли, чьи глаза сразу потухли, снова расцвели и чуть не подскочили на своих местах. — Потерпи, — сказала Арафель Бранвин, чей взгляд блуждал от старого Шихана к замершей Мурне. Волосы той растрепались и прядями упали на худое лицо, раскрасневшееся от беготни туда и сюда. Она ни разу так и не присела. Сейчас она держала кувшин с вином и даже позабыла об этом, несмотря на его тяжесть. Все замерли: и Роан, поставленный на стражу к дверям, но позванный ею к столу за широкую улыбку, и Донал, светловолосый красавец, младше всех остальных, и темный Ризи с тихим и мудрым взглядом, и Барк, сын Скаги, столь похожий на своего отца.

— Годы Шихана простираются далеко назад, — промолвила Арафель, — и в них своя слава; годы Мев и Келли тянутся дальше всех вперед, и как разбросает время этих людей, никому не дано знать, кроме меня. А потому к детям я обращаюсь так же, как к остальным. И пусть они услышат мой совет, ибо я не знаю, когда вернусь сюда в следующий раз.

И тревога охватила всех, за исключением детей, и больше всех Кирана, но никто не проронил ни слова.

— За все годы Кер Велла, — продолжила она, — лишь люди приходили в Элд, и никогда еще Ши не гостили у них. Но сегодня вы пробудили старые воспоминания. Вы напомнили мне о почти забытых мною временах. С вами благословение Ши: ваш шаг по палым листьям будет легок, и путь не будет плутать в лесу, и глаза ваши будут видеть истину, там где взор других замутнится, и так на все времена. Элд не будет таять для вас. Все, что увидите, будете видеть в истинном свете. Это мой дар. И еще один я дам Мев и Келли… Пойдите сюда, — промолвила она, заметив, что дети мнутся в нерешительности, и они извинились и подошли к ней во главу стола, глядя на нее такими огромными, как у оленят, глазами.

— Вот, — сказала она и разжала ладонь, положив на стол что-то похожее на солнечных зайчиков, но свет поблек, и остались лежать два листа, скорее серебряных, чем зеленых. — На память, — сказала она, — на память об истинном Элде. Это с самых юных моих деревьев. Держите их при себе, и они никогда не завянут. Вы никогда еще не видали настоящих деревьев, и я не могу отвести вас туда. А как бы хотела. Но они станут вам надеждой в безнадежности и истинным видением, когда меркнет взор. А еще на них лежат чары обретения дома. И для недавних потеряшек это самый подходящий дар.

В смущении и изумлении дети взяли в руки по листу.

— Мама! — воскликнула Мев, показывая матери свой.

— Госпожа, — приглушенно промолвил Келли и, взглянув на свой, понес показать его отцу.

— Я видел эти деревья, — тихо промолвил Киран.

Келли сел рядом с отцом, и Киран жарко обнял его, прижимая к себе это ценнейшее из сокровищ, подаренных ему временем, как и Бранвин прижимала к себе Мев. Друзья и домочадцы, собравшиеся в зале стояли крепостью против ночи, против теней, против всех бед мира. И все же в глазах Кирана таилось знание, и все словно видели эти тени за стенами замка.

— Ты говоришь так, словно собираешься идти, — промолвил он. — И все же тебя привело сюда какое-то дело. Могу я спросить о нем?

— Не надо.

Она провела пальцем по краю чаши и взглянула на Мурну, которая бросилась наполнять ее. И ее движения странно тронули Арафель, как и искренность карих человеческих глаз, угадывавших чужую нужду. Она благословила и Мурну, одарив ту своей милостью, когда кувшин коснулся чаши, и тут же забыла о ней, как забывала о поверженном дереве в цвету… воистину ее мысли блуждали и кружили, и вновь возвращались к детям, а от детей к Барку, который смотрел на нее не мигая, на что был способен редкий человек. Он боялся, и она это видела. Верность и страх его простирались далеко в темное будущее. Дрожь охватила ее — совершенно не свойственная ей слабость. Она перевела взгляд на Донала, чья душа была прозрачнее всех, и на Ризи, в ком хоронился мрак, но такой же, как в эльфах, и наконец на Кирана, к чьему постаревшему виду она никак не могла привыкнуть.

— Я буду открыта, — сказала она. — Рядом с вами ходит беда. Я не могу сказать, какая, ибо я просто не знаю. Когда-то я говорила тебе о равновесии вещей, теперь оно нарушено. Мев и Келли повстречали лишь случайного путника в твоих землях и не стали причинять ему вреда. Он и не заслуживал этого. Но есть вещи и пострашнее. Ты их не знаешь. Но часть Элда погрузилась во тьму, и сам Элд стал шире и темнее, чем прежде. Проснулось то, что спало. Я стояла на страже и сдерживала их, ты понимаешь, о, господин людей? И так я стерегла все это и впредь буду стеречь. Вы — моя слабость и моя сила, вы, Кер Велл, этот круг света от очага, горящего во тьме. А тьма сгущается. И скоро грянет ночь. Молитесь, чтобы за нею наступил рассвет.

И полено рассыпалось угольями в очаге. И дети вздрогнули, и вскрикнула Бранвин. Огонь взметнулся, и тени заплясали и опали. И все неловко поежились на своих местах.

— Война? — спросил Барк хриплым грубым голосом. — Ты говоришь о войне? С Ан Бегом?

— Война, — она приложила руку к камню у своего сердца и почувствовала, как трудно ей оставаться здесь. Все вдруг показалось ей нереальным, словно серая паутина была наброшена на лик истины. А потом снова все встало на свои места. — Я уже спрашивала вас. Имеете ли вы мир?

— С Ан Бегом и Кер Давом? — переспросил Киран. — Дурной мир, но такова воля короля.

Она неопределенно указала рукой на запад.

— Там нет света.

— Там правит король, — ответил Киран. — Он — господин Дун-на-Хейвина.

— А Кер Донн?

— Свободен.

— На западе нет света — я говорю. Следите за своими пределами.

— В Кер Донне правит мой брат.

— Я уже сказала то, что сказала. И война слишком простое слово.

— Король не обращает внимания на Кер Велл, — внезапно промолвила Бранвин. — Мы не в чести. Мы верны ему, как немногие даже из тех, кто сражался за него у наших стен. Что до Кер Донна…

— Он — мой брат, — оборвал ее Киран.

На мгновение мелькнула тень, и Арафель вздрогнула, заморгав от света огней. И снова она прикоснулась к камню и пробудила напевы, звучавшие в этих стенах много лет тому назад. Они звучали вовсю даже сейчас. Арфа была разбита, но музыка продолжала звучать. Она встала, и в смущении все поднялись вслед за Кираном, и тот протянул руку, моля ее еще остаться. Она с трудом поборола объявший ее холод. Все более черная тоска наваливалась на нее, и она сопротивлялась ей, как всякому оружию мрака.

— Проводи меня, — сказала она Кирану, — недалеко, до наружного зала.

Он предложил ей руку, вероятно, смущенный, ибо места никогда ничего не значили для нее. Но иные пути были опасны, и она избрала дорогу людей, пройдя в деревянную дверь вместе с Кираном.

— Закрой дверь, — сказала она, когда они вышли в зал перед лестницей. — То, что я скажу сейчас, предназначено лишь для твоих ушей. И что ты скажешь им потом, выберешь сам.

Он послушался ее, господин Кер Велла, и снова повернулся к ней лицом. Одинокий затухающий факел разбрасывал тени вокруг, обостряя черты лица Кирана. Он выглядел старым и изможденным, страшно изможденным.

— Что ты хочешь? — спросил он.

— Ты понятливее их. Ты знаешь, что вырвалось на свободу. И я скажу тебе, что нижние пределы Аргиада покрыла тень, заволокла она и холмы. Деревья выступают из нее, но вид их необычен и смутен, и неуютен. В них нет утешения. Скажи мне правду, открой свое сердце: не чувствуешь ли ты признаков беды? Спокойно ли ты ездишь по этой земле?

— Ты знаешь, что нет.

— Я мало что знаю о людях. Скажи мне правду: а почему?

— Они помнят меня. Они помнят, кто я такой. И если удача сопутствует мне, говорят, что это волшебный дар, а если нет, то называют это проклятием. И больше всего они подозревают меня…

— В чем?

— В тщеславии. Я думаю. Или в стремлении к власти, — вздрогнув, он оглянулся, и пламя вновь заиграло на его бородатом лице. — Да и как они могут забыть? Как король может сидеть со мной на совете и не помнить? Или мой брат…

— Он тоже боится своего соседа?

— Он боится своей собственной крови. Мы не обмениваемся гонцами. Меж нами царит молчание. И страх, да. И недоверие. Мне слишком хорошо живется в Кер Велле, — он вздохнул и покачал головой, но всепожирающий страх остался на его лице. — Нет, он никогда не причинит нам вреда. Донкад — хороший человек.

— Зато не мудрый.

— Разве это так дурно?

— Для того, кто сидит в Кер Донне? Чей замок получил свое имя в Элде? Да, это очень дурно, очень дурно. И принесет много зла. Я стерегу, но моих сил недостаточно. Потому-то я и пришла сюда. Просить твоей помощи.

— Нет, — он покачал головой. — Теперь я знаю, о чем ты хочешь просить, и мой ответ: «нет».

— Сохрани для меня Кер Велл. Всего лишь сохрани. А если случится худшее, и ты поймешь, что сил больше нет, тогда ты сам решишь, что тебе делать. Ты — единственный свет, понимаешь ли — единственный. Беды в Керберне — ничто по сравнению с другим. Возьми вот это. Я не прошу, чтоб ты его носил. Решай сам, но у тебя должен быть выбор. Ради тебя, ради сохранности этого места.

Он ничего не ответил, и она достала из сокровенного места у сердца тот камень, что он когда-то носил, точно такой же, как и у нее на шее. Он мерцал странным светом под факелом, не отбрасывая тени и не отражая огня. Он лежал у нее на ладони, и, наконец, он протянул руку и взял его, и сжал в кулаке, и, казалось, зал померк после этого.

— Не ходи в Элд, — сказала она. — Тебе нельзя приходить туда. Позови меня, если будет нужда, но не произноси заклятий, ради мира прошу тебя — не приказывай мне. Будь мудрым, будь осторожным.

— Арафель! Увижу ли я тебя снова — в своей жизни — еще раз увижу?

Она уже начала таять, отступая в Элд, но задержалась, прикоснувшись к его широкой, изуродованной шрамами руке.

— Не знаю, — ответила она, но сердце ей говорило, что это и вправду их последняя встреча. — Слишком рискованно. Но кто знает? Будь здоров, брат, полуэльф, друг. И во всем…

Прикосновение растаяло. И Элд сомкнулся вокруг нее. Мгновение она еще боролась с ним, раскинувшись по всему замку, словно обняв его, так что сила, озеленявшая деревья, разлилась широко.

И кустарник, пробивавшийся сквозь трещины стен, вдруг зацвел под сумрачным небом.

И больное дитя поправилось и, вздохнув, забылось целительным сном, улыбаясь так же, как и она.

И дремавший стражник сжал в руке копье, обманутый преждевременным рассветом, пригрезившимся ему.

И люд пробудился и залился слезами, уверенный, что им приснился дивный сон, который и не вспомнить, или счастье снизошло на них, другие же заснули еще глубже, ощутив неземной покой.

И лишь один сопротивлялся, прячась на лестнице, куда он вполз, чтобы подслушать, и имя ему было Калли.

«Надо предупредить его», — подумала она, но была уже во власти рока, и мысль растаяла, как минутный рассвет над Кер Веллом. Элд принял ее назад, как сети, сплетенные из сучьев и корней, из предрассветной тьмы, в которой даже звезды были бессильны. Слеза скатилась ей на щеку, оставив за собой холодный и узкий след.

— Ты рискуешь, — прошептала тень.

Она гневно обернулась, смахнув слезу, и, выпрямившись, уставилась на тьму в тумане.

— Божок, тебе здесь нечего делать. Не трогай их. Я тебя предупреждала.

— А я говорю, ты рискуешь, — тень совсем сгустилась, став дырой в тумане. И послышался звук топнувшей ногой лошади. — Я обходила свои владения. Ты что-то сдвинула с мест. Ты пустила меня в погоню и ты призвала меня сюда, так что не шли мне угроз, не надо. Ты их всех подняла. И угрозами их не загонишь назад. Они наступают.

Арафель передернула плечами и отвернулась.

— Ты не сказала мне ничего нового. Попробуй еще раз.

И рядом во мгле послышались шаги, мягкие и бестелесные.

— Есть место по имени Кер Донн. Ты, верно, знаешь.

Она взволнованно обернулась, не заботясь о том, что подумает о ней Охотница и Хранительница ее пределов.

— Что с Кер Донном?

— Лишь то, что его господин близок с королем. Я слышала, как они совещались в Дун-на-Хейвине. Тебе бы пристало уважать меня. Я якшаюсь с королями. И говорю — берегись Кер Донна. Его история слепит твой взор. Ты заблуждаешься. Ты рискуешь, я говорю, и твои союзники нетерпеливы и ненадежны.

— Мои союзники, — она выпрямилась и прикоснулась к маленькой рукоятке кинжала на своем поясе. — Единственное, что я знаю — ни ты, ни твои братья не выиграют от моего поражения. К чему таиться? Что ты слышала в Дун-на-Хейвине?

— Весь королевский совет; я видела, как с королем говорили господин Ан Бега и владыка Кер Дава, с ними же были правители Кер Донна и Кер Лела… и в самом центре совета был сам господин Кер Донна. Ты разве не знала?

— Возможно и знала.

Тень помолчала. Темное подобие пса подкралось к ней сбоку и слилось с ней.

— Ты жестока.

— Так говорят о Ши.

— Этот человек, этот Киран… этот брат Донкада из Донна…

— Это мое дело.

— Ты связала меня обязательствами. Это твой человек вверг в сумятицу мир. Это его рук дело с самого начала, а ты все защищаешь его. Займись Донкадом, он не менее опасен.

— Донкад вне досягаемости для меня.

— Да. Вне досягаемости для тебя. Но не для других. Ты глупа, моя госпожа деревьев. Ты бесконечно глупа, но зато теперь не одинока. А в окружении врагов. И тех, кто соблазнен ими.