XIV. Беженцы

Утром им предстояли похороны. Они не походили на то, о чем мечтал Шихан — бесшумные, в темном рассвете, без эля и всенощных рассказов о былом: все слишком спешили и были обременены мыслями о своем господине. Они сложили старику курган из серых камней Кер Велла и поклялись возвести более высокий, когда дождутся лучших дней. Леннон обязался сложить песню в честь него — а пока ни о каком пении и речи быть не могло, пока обстоятельства не изменятся к худшему или к лучшему, так что арфист лишь остался у насыпи после того, как все разошлись, и посидел там, склонив голову на руки — потом вернулся в замок, выпил чашу, вымыл лицо и принялся бродить меж навесов среди несчастных, бежавших за стены Кер Велла.

— Спой песню, — просили дети, что были более стойкими — он всегда старался подбадривать их, ибо минувшая ночь была ужасной, и наступавший день не сулил добра.

— Цыц, — строго одергивали их старшие. — Он — арфист господина, и у него сегодня горе. Будьте почтительны.

И так вокруг него застывала тишина. Слухи росли от горестного молчания арфиста, от того, как снова укреплялась стена туч после ночной грозы, от шепотков, передававшихся от одного стражника другому… ибо Бан Ши молчала: «Она выла по старику, — говорили люди. — Теперь господин будет жить».

Но на кухне говорили другое: «Из зала не приходит больше распоряжений. Что-то там не так».

И еще: «Его люди выходили прошлой ночью, а вернулись с его детьми, которые не покидали до того пределов стен. Ши заколдовала их».

«Господин мертв — это он покоится под курганом, а старик просто спрятался».

— Господин Киран ушел вчера ночью, — сообщил Барк собравшимся воинам, среди которых были Ризи, Маддок и Оуэн с южанами. Он произнес это громко и отчетливо, чтобы ни у кого не оставалось сомнений и никто бы не принялся ничего сочинять. Он прокричал это во всю глотку, и крестьяне обступили тесную группу воинов и южан.

— Он не умер, вы слышите? А куда он ушел и зачем — это его дело; но он простился с госпожой перед уходом, и у него на это были веские причины. А остальное — не для болтовни во дворе. Возвращайтесь к своим делам. Попридержите свои языки и предоставьте своему господину самому заниматься его делами. А пока нам предстоит управиться с Брадхитом — господин приказал заниматься этим.

Донал наблюдал за собравшимися. Он видел скорбные взгляды и изумление на лицах людей, повидавших в жизни слишком много бед. Но никто не подверг сомнению сказанное Барком — никто не ухмыльнулся и не принялся спорить. Люди слушали, и Барк говорил, что предстоит им сделать и как быстро.

Когда Барк закончил, Донал миновал Ризи, стоявшего у подножия лестницы и поднялся наверх мимо Маддока и Оуэна. К нему теперь это не имело отношения. Приказы предназначались другим. Он отправился в зал присмотреть за Мев и Келли — это было последнее поручение его господина, и эта обязанность так и осталась на нем даже теперь, когда прибыла их южная родня.

В зале на скамье сидела верная Мурна, Мурна, прявшая при свете факела, который продолжал гореть над тюфяками, где спали дети у очага. Все здесь снова было приведено в порядок — одеяла были убраны — конечно же, об этом позаботилась Мурна, как она заботилась обо всем в замке.

Он устроился с ней по соседству в тепле еще не остывшего очага, находя утешение в присутствии Мурны и наблюдая за проворной работой ее пальцев, которые вытягивали нить из шерсти — работой, за которой он так часто следил, пока выздоравливал. «Это был дар Ши Мурне, — думал он тогда, — прясть, прясть и прясть мир из хаоса, и облегчение из боли». Когда он наконец вынырнул из спутавшихся дней и ночей своей болезни, ему было стыдно за то, что его видели в таком состоянии. Но Мурна ни единым движением не намекнула ему на это, более того — она бросала на него робкие девичьи взгляды, над которыми в другое время он бы посмеялся, — такая надежда таилась в них и это в ее-то годы. В самую жестокую лихорадку с ним сидела его мать; но когда вернулись воспоминания и нахлынули на него тысячей вопросов, рядом была Мурна — тогда он узнал, что она никогда не покидала стен Кер Велла, хотя пережила войну и осаду за ними. Она мало что знала о мире. Всю жизнь она пряла, занимаясь детьми и заботами замка, сначала служа госпоже Мередифь, а потом Бранвин, и была так же одинока в своем мире женщин, как какой-нибудь солдат в мире мужчин. И вдруг она оказалась в такой неожиданной компании с ним и робко делилась тем, чем могла, дорожа каждым мгновением его соседства… «Может ли существовать дружба между столь разными людьми? — думал он. — О, если бы она была моложе…»

Она продолжала прясть. Он смотрел на ее пальцы, на освещенное всполохами огня лицо. Как заботливо она приводила в порядок эту комнату и все остальные в течение всех этих страшных дней, бесшумно она мелькала все время рядом, словно защищая всех ото всего. «И вправду защищая, — подумал он, — если любовь и верность что-нибудь еще значат в этом мире».

Зал казался необычно тихим — ни приказаний, ни распоряжений, которые обычно исходили отсюда. Измученная госпожа почивает, а господин… одним богам известно. А во дворе Барк готовился к отмщению — сгусток рыжеволосой ярости — он занимался всем — оружием, продовольствием, тягловым скотом и лошадьми.

А над ними снова смыкались тучи, залатывая дыры, прорванные ночной грозой. Бастионы вздымались все выше, и весь лес был во тьме, когда забрезжило утро, и солнце поднялось над стеной туч. Солнечного времени становилось все меньше; и с севера тянулись зловещие метелки облаков, великое множество их, оттуда, где стоял на границе Роан.

И дрожь охватила Донала, когда он увидел это — не то чтобы резкий страх, но иное чувство, соединившееся с остальными впечатлениями дня — криками Барка и шумом во дворе, перешептываниями, движениями и красками — все стало казаться ему зловеще хрупким, как последний всплеск жизни.

«Перед кончиной», — думал он. — Перед тем, как мир померкнет». И наконец он назвал словами то, чего опасался — силы Кер Велла слабеют, они готовятся не к тому, к чему надо, а тем временем кольцо туч все сужается, как подступающие войска. Господин Киран ушел. «Не умер», — твердил он себе, но он помнил, как Киран упал с коня, помнил черные стрелы и восковую плоть, которая держалась за жизнь только благодаря камню… «Вернулся в Элд, вошел в него со всею обреченностью и оседлал эльфийского коня, чтобы из последних сил бороться с неизбежностью…»

«О, ступай, — мысленно обратился он к своему господину, — ступай туда, куда они уходят, и обрети мир, чем бы ни являлось это таяние». Он закрыл глаза и увидел холм у Кер Донна, и черный страшный ветер раздувал, разрывая в клочья, белый огонь Ши.

Он вздрогнул, почувствовав, как судорога пробежала по его членам. Воздух был тяжел и грязен.

Кто-то прикоснулся к нему — но это всего лишь Мурна положила ему руку на плечо.

— Успокойся, все хорошо.

— Им не нужно делать этого, — пробормотал он, вдруг отчетливо увидев двор и готовящиеся к отправке повозки и посредине всего Барка, направляющегося на север на защиту хуторов. — Не нужно. Север и так гибнет. О боги…

— Донал! — прошептала Мурна. Она стояла перед ним на коленях, сжимая его руки. Но только когда она потрясла их, он увидел ее. Ему все еще было холодно, и то, о чем он думал, пронеслось как мимолетный сон.

— Прости, — смущенно промолвил он, забыв обо всем, словно о гаснущем видении.

— Успокойся, тебе нельзя утомляться. Ты задремал сидя здесь. И что-то приснилось тебе. Ляг в свою постель и отдохни. Тебе уже пора.

И тогда он отстраненно подумал о бесплодности всего. Его часто мучили кошмары после Донна. Он вдруг испугался, что мог кричать во сне, и жар залил его. Он отвернулся и посмотрел на детей, спавших на матрасах. Он почувствовал, как болят от напряжения его плечи, как ломит кости.

— Если Элд падет, я стану лунными лучами и паутиной, — вырвались из него обрывки случайных мыслей, разрозненных как все, что приходило теперь ему в голову. — О, лучше бы я остался там, где был, на скалах под Кер Донном.

— Т-с-с! — Мурна прижала пальцы к его губам, и в глазах ее отразилось страдание.

Он поймал ее руку и уже сам прильнул к ней губами. Но она была безутешна и казалась такой усталой. В глазах стояли слезы и испуг.

— Мурна, — промолвил он, — если у Кер Велла есть герои, то ты — одна из них. Знаешь ли ты это?

— Почему? — спросила она в смущении.

— Потому что так оно и есть, — он отпустил ее руку, ибо она вся зарделась. Наверное, она сочла его слова пустой лестью, шуткой над беззащитной женщиной. Он почувствовал это и неловко встал. Немногим он дозволял видеть свои страдания, но Мурна была одной из немногих, и он покорился, не чувствуя сил, чтобы скрывать свою боль. Тревога грызла его. Опасения, мучившие его еще мгновение назад, казались теперь туманными, и он почувствовал потребность снова увидеть тучи, сделать что-то для защиты замка, хотя бы просто проводить войска, отправлявшиеся на границу. «Я и сам могу поехать, — мелькнуло у него в сумбуре мыслей. — На лошади я вполне ничего. Я могу удержать щит».

Но он вспомнил о детях и почувствовал облегчение, что у него есть предлог не отправляться на север, ибо он ощущал в этом что-то не то.

— Донал? В чем дело? — спросила Мурна.

Он заморгал глазами, возвращаясь из серой пустыни, где он был так одинок, неуверен и беззащитен, где порывы ветра уносили остатки надежды.

— Мев! — закричал он. — Келли!

— Донал… — оборвала его Мурна; но он уже бросился к ним и обхватил их расслабленные тельца, прижимая к себе как можно крепче.

— Просыпайтесь! — зашептал он им, пытаясь вернуть их оттуда, куда они ушли. — Возвращайтесь! Мев, Келли! Вы нужны вашей матери, слышите ли меня?

И они покорно вернулись.

— Донал, — промолвила Мев, и он приник к ее застывшему лицу.

— Мы здесь, — пробормотал Келли и, зашевелив руками, начал просыпаться.

— О боги, — выдохнула Мурна.

«Береги их», — сказал мой господин, — сердце Донала разрывало ему трудную клетку. — Береги их. Он все время знал о грозящей им опасности. А я еще хотел их бросить. О, просыпайтесь, просыпайтесь, слышите меня? Я знаю, где вы, и вам там не место. Возвращайтесь. Ну, возвращайтесь же.

— Как было темно, — промолвила Мев. — И свет задувало, Донал!

— Разбуди их мать! — резко сказал Донал. — Мурна, разбуди ее, быстро!

Мурна бегом кинулась к лестнице.

И дрожь пронизала Келли, и он глубоко вздохнул — и оба наконец были здесь.

Но только удостоверившись в этом, Донал выпустил их из своих объятий. Мев протерла глаза. Они сидели, глядя на него, и в глазах их брезжила печаль от того, что держал их всего лишь он, а не тот, кого они любили больше жизни.

— Если б я мог уйти вместо него, — сказал им Донал, — о боги, я сделал бы это.

Мев заплакала, сидя среди одеял, и слезы заструились по ее щекам. Она утерла их и закинула назад спутавшиеся от сна волосы. Келли сидел как пораженный громом. Донал снова обнял обоих и закачал их у себя на коленях, хотя у него и болела раненая нога.

— Настало утро, — промолвил он, — и мир таков, каков он есть, и вы должны оставаться в нем.

Они ничего не ответили ему, ни слова.

— Ваш отец велел мне вас беречь, — проговорил Донал, — и так и будет.

За дверью послышались поспешные шаги. И вслед за Мурной вбежала их мать, растрепанная, как Мев, в простом белом платье, с рассыпанными по плечам волосами.

И тогда Донал, превозмогая боль, поднялся на ноги, опираясь на камни очага и руку Мурны. Он смотрел, как Бранвин обняла детей, как те заплакали, как то и должно было быть, а потом Бранвин обрушилась на Мурну, ругая ее за их растрепанный вид и за то, что они спали здесь, а не у себя наверху. Она утерла лицо Келли рукавом, во всем проявляя строгости не меньше любви.

«Она не знает, что с ними было, какой они подвергались опасности, — с содроганием сердца подумал он. — И никогда не узнает». Бранвин пробудилась лишь ото сна, всего лишь сна, легкого ли, тяжелого, но это был сон и не более. «Она всего лишь прах, — думал он, — а в нем был дух, и она знает это». Печать смертности лежала на Бранвин. Она ссутулилась. И нынче утром от глаз ее разбегались морщины. Она оставила своих детей и повернулась к Доналу.

— Где Барк? — спросила она.

— С твоими двоюродными братьями. Собирают людей, отправляющихся на север.

Она взглянула на него широко раскрытыми глазами.

— Нет, — промолвила она.

— Госпожа?

— Нет, они не пойдут.

— Госпожа, они мало чем могут помочь здесь, в Кер Велле, — он почувствовал, как жар залил его лицо. Он оборвал себя, вспомнив, с кем говорит. Он поглядел на нее и увидел ее голубые глаза, бледные и бесстрастные. — Граница, — продолжил он, пытаясь исправить положение, — северные хутора — они не могут больше ждать, — но она была уроженкой Кер Велла, вскормленной и воспитанной здесь. Она знала лишь то, что его необходимо защищать — об этом он тоже помнил.

— Они не пойдут, — повторила она, крепко сжав губы, отчего по щекам разбежались морщины, и прижала к себе детей, словно заслонившись ими. — Скажи это Барку.

— Я передам ему, — он бросил отчаянный взгляд на Мурну, склонил голову и поспешил прочь, зная, как Барк отреагирует на эти вести.

Она была непреклонна, когда, топоча ногами, наверх поднялся Барк, когда за ним вбежал Ризи с братьями, и Ризи повысил голос на нее, что говорило о том, в каком он был отчаянии и как негодовали воины. Оседланные лошади переминались во дворе, нагруженные повозки стояли за воротами, и возницы лишь ждали приказаний. Народ роптал по всему Кер Веллу в тревоге и смущении, напуганный не только зловеще нависавшим небом, но и резким изменением приказов своих военачальников.

— Благие боги, ты не можешь так поступать, — кричал Ризи. — Одно дело горе, но принесение в жертву своего народа — бессмысленно. В этот час трещит твоя граница — лошади готовы, войска стоят в доспехах, и двор полнится слухами.

— Король мертв, — ответила она. Она спокойно сидела в скромном синем платье, волосы были уже туго заплетены в косы, лицо очень бледно. Казалось, облик ее вырезан из слоновой кости. — Ты понимаешь?

— Лаоклан мертв, — Ризи шагал из угла в угол, и остальные бы с радостью последовали его примеру — до того всем было не по себе. Ризи замер, умиротворяюще протянув к ней руки. — Ну что ж, меня не удивляет это, сестра, но откуда ты это знаешь?

— Мой муж сказал мне это, — спокойно ответила она непререкаемым тоном. — Перед уходом. Пошлите гонцов во все концы наших владений. До самых границ. Пусть все идут в замок, и велите Роану вернуться домой со всеми людьми.

— Госпожа сестрица, — мягко заметил Ризи, — господин Киран был в лихорадке.

Она поднялась с кресла, и на мгновение все в ужасе отпрянули, несмотря на ее малый рост.

— Брат, ты понял меня? Мой кузен Лаоклан мертв. Он ненавидел нас. Но он мертв. Они убили его, задушили его в постели после того, как не подействовали яды. Король убит.

Глаза Донала метнулись в угол, где рядом с сестрой сидел хрупкий рыжеволосый мальчик, и дрожь пробежала у него вдоль позвоночника. «О боги», — подумал он впервые, ибо до вчерашнего вечера был жив Киран и оставались возможности для дипломатии и заключения союзов; к тому же Лаоклан мог объявить кого-нибудь наследником. Но уже этим утром все изменилось. «Келли. Боги, боги, этот мальчик — король».

Молчание объяло всех. А возможный король с отчаянием взирал на окружающих, сжимая руку своей сестры.