Ожила вертушка. Предправления, не глядя, подцепил трубку, вытряхнул из глотки дежурные: ...да... нет... нет... да... нет... - шваркнул трубку так, что по хилой пластмассе, едва не заструились трещины. Мастодонт водил по бумаге пером с такой яростью, что казалось: вот-вот из-под пера брызнут искры. Предправления провел кулаком по лбу, высоко занес руку и... ручка сорвалась в штопор для проставления жирной, рвущей бумагу точки. И тут же предправления отшвырнул шариковое стило... ручка упала на пол...
      Холин, пронизанный хладом от пяток до темени, парковой статуей серел посреди кабинета.
      Мастодонт, так и не отрываясь от листа, не подняв головы, не заглянув в глаза опальному, прорычал:
      - Во-о-н!
      Раскаты его гнева отразились от стен, от потолка, от пола перемешались и огрели Холина по голове стопудовым начальственным недовольством. Мастодонт выложился в вопле негодования, поднял голову, брезгливо оглядел Холина и уже несравненно менее устрашающе повторил:
      - Вон!
      Холина вышвырнуло из кабинета в предбанник, как утлую лодчонку штормовой волной на брег. Марь Пална подняла невыразимо разные - холодные, понимающие, смеющиеся, осуждающие глаза и, не разжимая губ, подвесила в воздухе иезуитский вопрос:
      - Как пообщались?
      Холина здорово трепало все это время, и человеком он уродился неглупым, понимающим тонкости, но... всему же есть предел и мысленно он стократно отматерил Марь Палну, Мастодонта, соввласть, сонмища кретинов, всю жизнь стреноживающих нормального человека, и все же... жизнь продолжалась, и правила игры не рекомендовали срывов, а тем более воплей в начальственных предбанниках, и потому Холин лучезарно - сказывалась проклятая западная школа - улыбнулся и однословно удовлетворил торквемадовское [Торквемада - одна из мрачнейших фигур испанской инквизиции] любопытство Марь Палны - "как пообщались?":
      - Конструктивно...
      Мастодонт с Ребровым летели в Среднюю Азию. В самолете, в салоне первого класса царили тишина - если не считать мерного гудения двигателей - и прохлада. В иллюминаторах, в лучах замечательного солнца весело скакали облака, Мастодонт похлопывал Реброва по колену.
      - Слушай сюда... место Холина освободилось... Цюрих! Представляешь!.. Мечтают десятилетиями. Вчера, думал, Холина кондратий в моем кабинете хватанет.
      Мастодонт утонул в кресле, запрокинув голову на подголовник:
      - Говорят: чурки! Чурки?.. Это от зависти. Ох, у некоторых башки работают... У них свои игры... их царьки тоже валюту желают иметь при вылазках во вражий стан... - Предправления затих, смежил веки.
      Ребров лениво перелистывал журнал, полагая, что Черкащенко задремал.
      - Зря не слушаешь. - Не открывая глаз, усовестил Мастодонт. - Я тебе науку преподнесу... никто не сравнится. Ох, брат, какие экземпляры попадаются... кто на пять ходов вперед рассчитывает - это мелюзга, кто на десять - тоже не шик, кто на двадцать - эти посерьезнее, но есть - мыслят турнирами, не отдельными ходами, не играми - турнирами. Вот Герман Сергеевич из таковских, прислушивайся к нему, угождай, такие всегда на плаву при любых партиях, любых правителях, у них особый нюх на власть... другой в двух шагах прошмыгнет - не заметит, а Герман Сергеич свою выгоду выжмет.
      - Он богатый человек? - Ввернул Ребров.
      - Дурацкий вопрос! - Погрустнел Мастодонт. - Я тоже не бедный, но... он король! Тут другое. Как поется?.. Каждый сам ему приносит... и спасибо говорит. Вот в чем фокус... и спасибо говорит! Отобрать власть - несложно, заставить на блюдечке поднести - это класс.
      Вошла стюардесса, предложила воды. Мастодонт покачал головой. Девица в форме вышла. Мастодонт толкнул Реброва локтем в бок. В миг из портфеля явилась бутылка "метаксы". Ребров разлил по рюмкам. Выпили. Мастодонт крякнул:
      - Люблю это пойло... Тут ездили корм раздавать грецким, значит, коммунистам, не то Попис, не то Жопис, запамятовал, но ушлый гад... запомнил, и как только на митинге отбубнил марксовый "отче наш", меня за кулисы... Мне, говорит, запало ваше пристрастие к мягким коньякам... Вот, извольте, и ящик "метаксы" преподносит. - Предправления вздохнул, - за наши же деньги, ясно... но все равно приятно. Такой вот славный парень Жопис, наследник Одиссея и Ахилла... Развращает красное братство.
      - Зачем вы меня с собой взяли? - не утерпел Ребров.
      - Приглядеться... все ж на "точку" тебя ставлю... и Азию хочу показать, обомлеешь...
      ...и действительно, такого Реброву увидеть не удавалось, да вряд ли и удасться. Кортеж для порядка покружил вокруг самаркандских красот, высадил этнографический десант на восточный базар, а далее устремился за город, пробирались среди песков, по пыльным дорогам и... вдруг визг колес въехали в натуральный рай: сочная зелень, фонтаны, столы заваленные горами еды, привольно вышагивают павлины... рассадили гостей, присягнули тостами на верность красным боярам и... покатился пир горой. Вечерело... Азиатские глаза хозяев источали приязнь. В кронах деревьев вспыхнули гирлянды цветных ламп и...
      ...Ребров протер глаза, выпил стакан минеральной, еще раз приложился к воде, внимательно вгляделся в деревья и...
      В гуще крон на толстой ветке примостилась голая малолетка... а дальше еще одна чуть старше и еще... и тут у Реброва, будто прорезался третий глаз. В кронах деревьях, сгрудившихся вокруг изобильных столов густо сидели голые дамы не моложе шестнадцати, не старше двадцати.
      Ребров склонился к Мастодонту:
      - Тихон Степаныч, я пьян?
      - Ты?.. Как стеклышко! Я даже порадовался... пить умеешь, тож не последнее ремесло в Рассее... А что?
      - Бабы голые в ветвях привиделись. - Шепотом выдохнул Ребров.
      - Привиделись!.. - хохотнул Мастодонт. - Это ж чистая быль - явь... колорит местный... не зря я тебя сюда тащил. Хлопковый вариант марксизма. Впечатляет? А? Расскажи такое в Цюрихе... в дурдом навечно определят...
      Ребров поднялся, подошел к дереву, неуверенно погладил бархатную женскую ногу, тихо спросил:
      - Ты кто?
      - Комсомолка, - еще тише ответила девушка.
      - А тебя можно?.. - спьяну ляпнул Ребров.
      - Можно... - еле слышно обнадежила комсомолка, - но только потом... после всего... когда отвисим положенное...
      - Это когда же? - уточнил Ребров.
      Комсомолка взглянула на часики - единственное одеяние:
      - После полодиннадцатого... только ты не пей сильно...
      - А то что? - показно возмутился Ребров.
      - Что... что... сам знаешь что, - и комсомолка захихикала, показывая немалый опыт в общении с мужчинами после половины одиннадцатого...
      Ребров вернулся к столу. Мастодонт вроде подремывал, неожиданно открыл один глаз, зыркнул на подчиненного:
      - Сговорился? - и закрыл глаз.
      Ребров оседлал скамью, глядя на хозяев, запустил пальцы в блюдо плова, запил зеленым чаем.
      Захмелевший азиат из местных князьков изловил павлина, другой сбросил со стола салатницы и корзины с хлебом, освобождая павлину пространство для выгула, пустили птицу по столу, несколько человек откупорили шампанское и стали поливать птичьего вельможу пенными струями.
      На чистейшем небе сиял полумесяц. К Мастодонту приблизился невероятной толщины человек, не менее чем с дюжиной подбородков:
      - Какие люди! - пьяно заголосил толстяк.
      Мастодонт открыл глаза. Толстяк нагнулся и совершенно трезво, даже чуть с обидой поинтересовался:
      - Все в порядке?
      - На двух счетах... и остаток на руки прямо в посольстве.
      - Спасибо, дорогой! - подбородки толстяка задрожали, телеса заходили ходуном, из глаз-маслин выплеснулся восторг...
      Толстяк отошел на шаг-другой, присел и залюбовался молодым гепардом на цепи, грациозно выхаживающим вокруг кряжистого в основании и расщепляющегося выше на три ствола дерева.
      Политый шампанским павлин подурнел, публика утратила интерес к сморщившемуся, сразу потерявшему величие, представителю пернатых.
      Мастодонт поднялся, приблизился к облицованному мрамором бассейну ладони в три глубиной: в прозрачной воде шевелили плавниками крапчатые форелины. В центре бассейна журчал фонтан, серебряный свет, будто только что выкованного серпика луны, радужно преломлялся в ледяных струях.
      Подошел Ребров, замер рядом с начальником. Мастодонт следил за шевелением плавников рыбы, не оборачиваясь обронил:
      - Понял, что почем? - вздохнул. - За Холиным тоже кой-кто стоит... не без того... но калибр заступников жидковат... готовься в Цюрих!..
      Приблизилась черноволосая красотка - скорее всего полукровка-кореянка, шепнула Реброву:
      - Ну, как?
      - Неужели полодиннадцатого? - Ребров поднес к глазам часы: ба! полночь. - Я что... тебе глянулся?
      Комсомолка с дерева, дочь далекой страны утренней свежести запросто объяснила:
      - Толстых не люблю... тяжелые и потные... после них всю неделю ломает...
      Мастодонт оглядел кореянку, поиграл тяжелыми волосами, ласково потрепал по щеке, подтолкнул пониже спины: юная энтузиастка компорока поджала губы и скрылась в тени кустов.
      Мастодонт побрел к машине за предправления покорно, будто гепард на невидимой, но от того ничуть не менее прочной цепи вышагивал Ребров. Быстро домчали до аэропорта. Успели на самолет... В Москву!.. Подремывали в креслах на высоте десять тысяч метров.
      - Хорошо слетали, - не открывая глаз, подытожил Мастодонт. - Всего-то сутки! Хотел, чтоб ты увидел. Расскажи я, никогда б не поверил...
      В московской квартире Холина царил беспорядок - разительный контраст с белой гостиной и стильной спальней в столице цюрихских гномов. Но... забугорные годы зря не пропали - Холины успели натащить. Попади сюда работяга из глубинки, обомлел бы...
      Супруги сидели друг напротив друга на кухне. Холин вертел вилку, Ольга мяла салфетку. Холин переживал потерю сладкого места... скорбел о "золотом деле" Мадзони, плывущем в руки Пашке Цулко... мстительно поражался бездушию Мастодонта... и даже ревновал - как же! Перед несостоявшимся убиением жену еще употребили... Холин скрючился, нахохлился, постукивал тупым концом вилки по столу.
      - Перестань! - Холина, похоже, сожалела, что в поспешности отлета потеряла матерчатую сумку с разящим камнем.
      - Перестань! - повторила Холина.
      Дробь по столу стала еще чаще... Холин поднялся, позвонил:
      - Добрый день... от Цулко... если можно, сегодня?.. буду в два, опустил трубку.
      Холин подъехал к пресс-центру на Зубовской площади, остановил "фолксваген-пассат" на Кольце среди иномарок с желтыми, редко-красными номерами. Прошел в стеклянные двери меж стен с надраенными медными табличками и замер у второго остекления, сквозь которое виднелась конторка и капитан милиции.
      Из дверей вышел Седой:
      - Вы Холин?
      Эдгар Николаевич кивнул. Седой придержал Холина за локоть, на миг замер рядом с капитаном милиции:
      - Товарищ со мной, Борис Иваныч!
      - Какие проблемы! - улыбнулся напоминающий американского киногероя капитан Борис Иваныч и с благодарностью взял сигарету из пачки протянутой Седым.
      Разделись, поднялись по правой мраморной лестнице, у городского телефона сгрудились трое или четверо иностранных корреспондентов с кофрами, треногами и камерами с длиннофокусными объективами.
      Поднялись по двум лестничным пролетам - Седой время от времени кивал встречным - прошли бар-кишку, глянули на стойку с бутылками, сигаретами и закусками.
      Прошли в ресторан. К Седому подошла метрдотель, блондинка средних лет, более напоминающая доктора филологии. Посадила у левой стены под зеркалом в обрамлении зажженных миньонов.
      Официант подскочил тут же. Седой, не обращаясь к меню, заказал:
      - Соленые грибы... лобио... четыре порции пельменей... две рыбные солянки и две вырезки с грибами.
      Официант не шелохнулся. Седой обратился за советом к Холину:
      - Водку или красное к мясу?
      - Я на машине... лучше вино.
      - Две бутылки "Каберне".
      Официант исчез.
      - Слушаю вас, - Седой разлил воду по фужерам.
      Холин отхлебнул:
      - Цулко полностью доверяет вам...
      - Слушаю, - бесстрастно подстегнул Седой.
      - К нам в Цюрих приезжал человек и...
      - Я все знаю... что случилось, как и почему. У вас проблемы с женой? Я тут кое-что придумал. - Седой с интересом взирал, как официант расставил четыре стальные плошки с пельменями и разлил вино.
      Выпили. Седой и Холин склонились к середине стола. Седой долго говорил. Холин слушал. Оба время от времени прикладывались к бокалам.
      В ресторанный зал входила разношерстная публика от нечесанных юнцов с размалеванными девицами до вышколенных дипломатов.
      Появился капитан Борис Иванович, протянул пачку сигарет Седому и Холину. Холин отказался. Седой взял: капитан и Седой обменялись дружескими улыбками.
      В конце неспешной беседы Седой осведомился:
      - Неплохо?
      Холин сжал ножку бокала:
      - Мне никогда б не пришло в голову...
      - У каждого своя профессия! - рассмеялся Седой.
      Холин сослался на занятость - попытался расплатиться, Седой пресек попытки. Холин ушел. Седой продолжил трапезу. Несколько раз к нему за стол присаживался капитан Борис Иванович, и оба заразительно смеялись.
      В Париж летели втроем: Черкащенко, Марь Пална и Ребров. Самолет взлетел, Мастодонт направился в туалет, Марь Пална, сидевшая в центре между двумя мужчинами привычно не утерпела:
      - Кто ж за тобой стоит, Ребров?
      - Никто. - Ребров вспоминал приключения в сердце Азии и не верил.
      - Так не бывает! - наставительно заключила Марь Пална. - Скрытник великий!
      Вернулся Мастодонт, тяжело опустился в авиационное кресло. Марь Пална вмиг примолкла.
      Сели у де Голя, быстро добрались до города на серостальном "ситроене", присланном администрацией Евробанка. Разместились в отеле. Мастодонт остался в номере отдыхать, Реброва и Марь Палну послали в Евробанк готовить документы. Вез шофер-француз ни слова не понимающий по-русски.
      Ушлая Марь Пална, за возможность поерничать не пожалеющая родную мать, нашептывала на ухо Реброву:
      - Раньше большевички тащили младших братьев из Коминтерна на склады, в запасники музеев, раздавали добро дворян, купцов - все что награбили... это в двадцатых... крали у одних - плохих, и передавали другим - хорошим. Антиквариат, бриллианты, николаевские десятки мешками... Эйфелева башня?! - Марь Пална быстро утеряла интерес к символу галльской столицы. - После войны насоздавали народных банков... открыли отделения совковые в Швейцарии, ФРГ, Иране, Люксембурге, Австралии... Евробанк, между прочим, основали русские эмигранты, жертвы красного террора... потом проморгали или сознательно отдали своим мучителям. В Евробанке нашенском пасутся все посольства соцдрузей, вся грибница Жорика Марше - куча организаций: женские, молодежные, профсоюзные, пионерские, спортивные... Тьма нахлебников... Отделения всеобщей конфедерации труда, включающие - не поверишь! - работающих на французскую "оборонку".
      - Не понимаю, почему 99.7 процента капитала принадлежат Госбанку и Внешторгбанку, а не все сто? - Ребров хотел показать, что и он не лыком, тоже готовился к набегу на Париж. - Кокетство?..
      Марь Пална не только для подоконников годилась, но и дело знала:
      - По французским законам на территории страны банк может возглавлять только подданный Франции. Вот эти косметические 0.3 процента принадлежат местным коммунистам, и во главе банка - для отмазки! - француз.
      Приехали, прошли в офис Евробанка. Ребров запросил бумаги для Мастодонта. Расторопные клерки быстро завалили стол папками, Марь Пална потребовала кофе, выпила две чашки, выкурила сигарету и сообщила Реброву:
      - Я шефа ждать не буду... пройдусь по магазинам... через пару часов ждите. - И исчезла, обворожительная, таинственная, на взгляд непосвященных, неприступная.
      Мастодонт вошел по-хозяйски, выгнал из кабинета посторонних, оглядел Реброва, корпевшего на ворохом бумаг:
      - Ну что?
      - Разбираюсь, - сообщил Ребров.
      - Давай, давай... - тоном Мастодонт показал, что все эти бумаги ему совершенно безразличны.
      - Не понимаю, - поделился Ребров.
      - Чего? - без одобрения, скрывая усталость уточнил Мастодонт.
      Ребров протянул несколько бумаг - колонки цифр напротив чреды фамилий, как выплатная ведомость:
      - Фамилии только испанские и выплаты приблизительно одинаковые, похоже зарплата. Откуда столько испанцев, и за что мы им платим?
      Мастодонт лениво подцепил листок, пробежал сверху вниз отшвырнул:
      - Яснее ясного... Зарплата... только не испанцам. Кубинцам! Содержим экспедиционный корпус в Анголе... полностью. А ты как хотел? Тоже люди... жрать-пить должны, опять же бабы... домой перевести... набегает...
      - Но почему деньги наши, если Кастро послал? - Не утерпел Ребров и различил в глазах Мастодонта неодобрение.
      - Почему, почему?.. Где бы мне "Беломора" достать? - поплакался предправления, но все же ответил. - Почему, говоришь? Да потому что у Феди ж... голая. Мы за все платим! И за всех! Думаешь, нас поддерживают за то, что мы такие хорошие? За поддержку заплачено, еще как! Все друзья куплены! Без конца снуют гонцы, осведомляются все ли в порядке у наших ставленников? Не пособить ли деньжатами?.. А где взять... на всех? злость полыхнула в глазах Мастодонта, приблизился к окну: внизу пестрел крышами, разновысокими зданиями, зеленел скверами, голубел лентой реки знаменитый город. - Вон! Смотри! Дома в престижных районах. Живут буржуа, им и в голову не приходит, что приобретение участков под застройку, возведение домов - все финансировалось из Кремля, и живут господа-парижане в наших квартирах.
      - Но есть же законы... можно проследить, откуда деньги... - возразил Ребров.
      - Проследи!.. Где ж мой "беломор", мать его?!. - Мастодонт, закурил из пачки на столе. - Игры... Даем в долг, под смехотворный процент и... никогда не требуем назад. Сплошь подарки! Или скупим на корню тираж никому не нужной газетенки да еще по десятикратной цене... А как, ты думаешь, кормятся компартии в странах, где их, кроме как придурками, никто не признает? Займы, кредиты, разовые дотации - все гонорар за верную службу. Курьеры кремлевские так и скачут туда-обратно, развозят "зеленые"... а уж способов отмывки - сотни. Один праздник газеты "Юманите" чего стоит! Сколько собрали на празднике? Парижане, может, и ста тысяч пожалели, а наорут, мол собрали сто миллионов! Проверь. Вспотеешь!
      - Сицилийская мафия... - Ребров отодвинул от себя бумаги.
      - Этого я не люблю!.. - поморщился Мастодонт. - Когда ярлыки клеют... Запуталось все, не распутаешь...
      - А вы не боитесь говорить все это? - Ребров красноречиво обвел глазами стены, имеющие уши.
      - Не боюсь! - Мастодонт хлопнул по столу. - Штуковина у меня есть отменная, - ткнул в толстый "атташе-кейс". - И вообще, не боюсь... Мастодонт поднял руку открытой ладонью вверх будто клялся. - Наше дело не правое, но... мы победим. - И любезно разъяснил. - Не правое - факт, но... победим, тоже факт. Слишком много денег - раз, и людей даже за говно не считаем - два. Это сила! - Мастодонт поднялся, приказал Реброву. Подготовь акты ревизии и прочую требуху - все подмахну. И не копай, тяжелее жить будет.
      Вошла Марь Пална, притворно повинилась:
      - Задержалась чуть, Тихнстепаныч, магазины...
      - О! - оживился Мастодонт, мне тоже кое-что потребно. Поехали! Устрою знакомство с Парижем! Как я перепахал этот городишко, так врядли кто...
      Серостальной "ситроен" медленно многопушечным дредноутом отвалил от входа в Евробанк.
      Мадзони и Цулко беседовали в офисе итальянского банкира.
      - Жаль, что сеньор Холин так стремительно покинул нас. - Мадзони вертел никелированную телескопическую указку. - Надеюсь, это не меняет наших планов?
      - Нет... - Пашка, конечно же, тискал стакан, - но... вместо Холина приедет другой.
      - Ну и что? - Мадзони не хотел преувеличивать возможные трудности. Мы и с ним договоримся? Разве нет?..
      В соседней комнате на диване, плечом к плечу, как воробьи на жердочке, смирно устроились два молодых человека - уже других! - с мотоциклетными шлемами на коленях. Мадзони рассеянно посмотрел на юношей, сокрушенно покачал головой, доверительно сообщил Цулко:
      - Ну и женщины в России...
      Мадзони, в шелковом пиджаке от Сен-Лорана и с шейным платком Риччи, ироничный и уверенный в себе, проводил Цулко до дверей:
      - У вас страсть давать названия сделкам... нашу окрестим "голден вэй - золотой путь"! - обменялись рукопожатиями. Мадзони, не отрываясь смотрел в спину спускающемуся Цулко, как недавно Холину и напевал излюбленное: "...que sera sera". Итальянец развернулся, вошел в комнату с диваном - оба юноши вскочили, как по команде, прижав шлемы к груди.
      - Brigandi! - Мадзони дружески потрепал парней.
      Ребров прилетел в Цюрих вскоре после встречи Цулко и Мадзони. В аэропорту сразу попал в объятия Пашки Цулко, который усадил нового начальника в машину, домчал до дома, где жил Холин, провел в холинскую квартиру с прежней же мебелью, но уже без личных вещей "погоревшей" четы. Внесли вещи, Пашка провел Реброва по комнатам, наконец уселись в белой гостиной. Пашке не терпелось выпить, благо остались еще бутылки Холина, он притащил с кухни стаканы:
      - Не возражаете?..
      Ребров кивнул, выпили, спросил:
      - Что тут у вас?
      - Все в порядке... - Пашка замялся, подумал и... решил сразу взять быка за рога, - готовлю... выгодную сделку с золотом...
      - Выгодную кому? - Ребров уже немало слышал о нравах совчиновников, и их представлениях о выгоде.
      - Нашей стороне, - не моргнув, сообщил Пашка, в глубине души надеясь, что если вновь прибывший - лопух, то и все сорок процентов отойдут в пользу Цулко.
      Ребров разжевал соленую соломинку:
      - Помните? Что Россия?.. Воруют-с!
      Пашка располагающе рассмеялся.
      Ребров неуловимо походил на Чугунова и даже предложил тоже самое:
      - Завтра начнем с баланса...
      Пашка кивнул.
      Ребров подхватил ломтик сыра, посмотрел на просвет:
      - Кто покупает золото?
      - Весьма почтенная - не старая, но проверенная - фирма. За ней стоят близкие нам организации...
      - Коммунисты? - уточнил Ребров.
      - Решительно левые, скажем так... - пояснил Пашка.
      - Кто санкционировал продажу? - Ребров принялся за сыр.
      Пашка извлек козырного туза:
      - С самого верха... Герман Сергеевич... слыхали?..
      - Еще бы! - непонятно, проникся ли Ребров робостью или осуждал. - Я пока замораживаю эту сделку.
      - Как? - не выдержал Пашка.
      - Так! - Ребров ободряюще улыбнулся и предложил. - Вам еще налить?
      Даже столь великодушное предложение не смогло утешить Пашку.
      Утром в офисе совбанка в Цюрихе Ребров просматривал бумаги.
      - У вас была недостача?
      - Была, - согласился Пашка.
      - Я смотрю, она покрыта. Кто перечислил деньги?
      - Это стерильный перевод, источник мне не известен, очевидно решили поддержать... решение приняли на самом высоком уровне... и нам не сообщили. В нашей практике случается... приходит сумма... мы не задаем лишних вопросов, подержим ее полгода-год и... переводим, согласно указаниям...
      Ребров листал документы:
      - Вы ошиблись... это не стерильный перевод... деньги пришли из "Банко ди Бари".
      Пашка разыграл недоумение:
      - Выходит, забыл. Столько текучки...
      - Это частный банк? - Ребров пристально смотрел на Цулко.
      - Частный. - Пашка едва заметно нервничал.
      - Кто им владеет?
      Пашка задумался:
      - Я знаю только, кто контролирует большую часть авуаров.
      - Кто? - Не унимался новый начальник.
      Пашка взмок: не предвидел, что вновь прибывший начнет так напирать.
      - Слушай, старик, - рискнул Пашка, - давай выпьем! Ничего, что я так по-свойски?
      - Нормально, старик, только выпьем позже, я слушаю...
      Пашка нахохлился: терпеть не мог допросов с пристрастием, выдавил:
      - Кастелоне, Донацци, Мадзони...
      Ребров поднял руку:
      - Можно подробнее о последнем?
      Пашка краснел, бледнел и чекистская гордость вмиг покинула его могучее тело в преддверии потери заветных сорока процентов:
      - Мадзони - человек с решающим голосом в банке.
      Ребров разлил виски по стаканам:
      - Есть повод выпить!
      Пашка просветлел - наисложнейшие задачи без труда решались за выпивкой, браво выкрикнул:
      - За что?
      Ребров дружески пояснил:
      - Я блокирую сделку с золотом... старче! - и выпил до дна.
      Мадзони приехал на прием к Реброву лично. Такого не случалось ни разу. Внизу, у черного "мазератти" итальянца, разгуливали двое с мотоциклетными шлемами. Мадзони влетел стремительно, потряс руку Реброву и, не успев сесть, выкрикнул:
      - Che cosa? Что случилось, господа?
      Ребров сидел в торце стола, закинув ногу на ногу. Пашка, как хлопотливая мамаша, пытающаяся выдать замуж крепко пересидевшую дочь, обхаживал Мадзони. Итальянец не замечал Цулко, без труда сообразив, что успешный исход "голден вэй" целиком зависит от неторопливой, мягко улыбающейся "новой метлы" из Москвы. Мадзони решил, что сорока процентами не отделаться и смирился с неизбежностью: нужно подвинуться еще на десять процентов. Фифти-фифти! И это его последнее слово. Он тайно платил из своих процентов Сановнику, раскрывшему зонт над сделкой на самом верху.
      Мадзони понимал, что и с этих двоих - Реброва и Цулко - Сановнику причитается. Могущественное теля со Старой площади сосало двух маток... и пусть! Сделка впечатляющая - всем хватит.
      - Сеньор Ребров, медлить нельзя... цены на золото весьма нестабильны... и сейчас на свободных рынках максимальны.
      Ребров улыбался, не упивался несогласием, и вообще нравился Мадзони.
      - Вы человек не импульсивный, как мы, южане... сделка обоюдовыгодная, уверен мы поймем друг друга.
      - Надеюсь! - Ребров протянул руку. Мадзони исчез также стремительно, как явился. Внизу взревел мощный двигатель, "мазератти" и два мотоцикла исчезли.
      Прием на вилле Мадзони был в разгаре. Ребров и хозяин виллы с бокалами шампанского стояли на открытой веранде.
      - Вы напрасно упираетесь, - увещевал Мадзони. - Цулко вам рассказал об условиях?..
      - Условиях? - Ребров поставил бокал на поднос лакею, явно не понимая смысла сказанного Мадзони.
      - Не сказал... Я вижу, - глаза Мадзони заледенели, - сеньор Цулко полагает, что если не держать вас в курсе, то ему достанется все или большая часть... Недальновидно! Между нами, Цулко - без головы... Мадзони пригубил шампанское, - вам пятьдесят процентов, сеньор Ребров... сколько отдать Цулко, - "и, наверх" хотел высказать свою осведомленность в российских делах банкир, но решил промолчать, - решите сами.
      - Не понимаю, - Ребров искренне недоумевал.
      Мадзони вывел его на веранду, внизу благоухали розы, терпкий, напоенный ароматами садов ветер едва шевелил волосы:
      - Понимаете, сеньор Ребров, я уверен... поверьте пятьдесят - это очень высокий процент.
      Ребров пробрался сквозь толпу подвыпивших гостей и шикарных женщин в вечерних платьях. Мадзони догнал его у выхода, задержал, взяв за локоть:
      - Все в порядке?
      - Незабываемый вечер, - и шутя, и всерьез оценил прием Ребров, поклонился и вышел. Вслед невольному нарушителю договоренности с Холиным смотрели три пары глаз: Мадзони и двое юношей в мотоциклетных шлемах.
      Сановник пил чай из подстаканника с ракетами и ГЭС и хрустел баранками. Напротив, с неизменным кофром, устроился Седой. Сановник размешивал сахар, ложечка пронзительно стучала по стеклу - никто не говорил Сановнику, что это неприлично, да его и не интересовали бредовые условности.
      - Золото!.. - Сановник отпил чай. - Двадцать ящиков... в этом, кивнул на кофр, - не перевезешь. - Сановник поднял трубку "вертушки" ожил телефон под гербом в кабинете предправления:
      - День добрый! - Сановник не представился, должны узнавать по голосу, а не узнают... тем хуже. - Что там ваш Ребров? Тормозит дело. Перебросить товар? - Сановник кивнул на Седого, тот разжал рот:
      - Хоть завтра!
      - Хоть завтра, - уже без подъема повторил Сановник. - Все уперлось в Реброва.
      Мастодонт нервничал: всего месяц с небольшим и уже подставляет... эх, Ребров, просил же не копай, живи спокойно...
      - Я разберусь, - заверил Сановника.
      Ребров вечерами бегал по близлежащему парку в теннисных шортах с лентой-перевязкой на волосах, бежал и сейчас по пустынной аллее. Сзади раздался рев мотоциклетного мотора. Ребров обернулся и увидел несущийся навстречу серебряный "судзуки", попытался ринутся вперед, но... прямо на него с включенной фарой наезжал второй мотоцикл. Обе машины резко затормозили в двух шагах от Реброва каждая, сухая земля брызнула из-под колес. Ребров замер в центре "коробочки" из двух мотоциклов и густых кустов по бокам. Двое тренированных парней соскочили с мотоциклов, не снимая шлемов, и начали сходится, чуть расставив руки. Били долго, обстоятельно, не торопясь и ничего не опасаясь: уезжая, сыпанули песка в рот окровавленному распластанному человеку.
      ...Ребров не помнил, как добрался до дома и тут... позвонил Мастодонт. Ребров слушал его далекий рев и рассматривал лицо в зеркале: из рассеченной губы на белоснежные шорты "шлезинджер" падали красные капли и расплывались бесформенными пятнами на ткани.
      Трубка ревела голосом Мастодонта. Ребров вытянул ноги, время от времени ощупывал ссадины и грязные с налипшей землей раны, опасаясь переломов.
      - Запомни! - последнее, что взрычал Мастодонт. - Чтоб завтра же... связь оборвалась.
      Прошло не более десяти минут... и телефон снова ожил... голос Мадзони шептал, оглаживая как ветерок из садов, окружающих банкира:
      - Che cosa? Что случилось, сеньор Ребров? Вы после приема не позвонили? Вас никто не обидел? Отлично. Кстати, я послал вам презент... у вас в почтовом ящике. До встречи, сеньор Ребров!
      Избитый с трудом извлек из почтового ящика конверт, разрезал, вынул пластинку, поставил на толстый диск проигрывателя. Переворачивающий душу баритон пел: ...Que sera sera...