Золото красных

      Мастодонт не сопротивлялся, буркнул:
      - Конечно...
      - У него взрывные бумаги, - вздохнул Седой. - Ну, это наша забота, у нас генералы пай-мальчиками становятся. Как же вы, Тихон Степанович, с вашим опытом и... такую промашку...
      - Не знаю... - предправления простодушно помотал головой, поднял трубку, устало приказал:
      - Отозвать!.. Чтоб первым рейсом в Москву. - И, впадая в раж, становясь неизвестно зачем в позу, выкрикнул. - Достаточно?
      - Вполне! - Уверил Седой. На конфликт не пошел. Попрощался. Прошел мимо Марь Палны. Остановился. - Давно не баловали, Марь Пална? Никак, роман в разгаре? Рад, что невольно приложил руку к вашему счастью номер... ну, ну молчу. Однако, дружба дружбой, а служба... вздохнул.
      Марь Пална поднялась, строгая, вовсе не склонная к игривости:
      - Я скоро явлюсь к вам с важным сообщением...
      - Может дело не терпит отлагательств? Тогда сейчас...
      - Терпит. - Марь Пална увидела, как за спиной Седого открылась дверь и выплыл разъяренный лик Мастодонта.
      Седой, почуяв опасность, обернулся, шутовски замахал руками, по-бабьи всполошился:
      - Ухожу, ухожу!.. - Исчез мгновенно.
      Мастодонт в сердцах шваркнул дверью.
      Холин сидел в кресле перед предправления: каялся, молил, клял судьбу, обещал, признавался, уверял и... снова каялся, давно свои, не покаешься... в усладу начальству, не согрешишь... на пользу себе.
      - После гибели жены... - Холин уловил недовольство Мастодонта, примолк, будто захлебнулся.
      - Ты сколько там просидел? Пять лет. - Сам себе ответил Мастодонт, и у нас тут никакой головной боли. Разве что Чугунова вы с Пашкой...
      - Что? - Встрепенулся Холин.
      - Что! Что! - передразнил Мастодонт. - Приняли, видать, хреново, если он врезал. Человек, между прочим, крепкий. Ну да это дело прошлое. Ты хоть бестия продувная, но управляем... опять же комитет за тебя горой... только вчера принимал ходатая. Чем ты им там угодил? Стучишь охотно? Так все не зевают. Эка невидаль!
      - Что вы... - пытался изобразить недоумение Холин. - Что вы...
      - Будет целку-невидимку ломать. Стар я, давно живу... вашего брата насквозь вижу, до шестого знака после запятой могу сказать, сколько украл у государства и на каких счетах упрятал. - Выдохнул. - Только я-то в обвинители не гожусь, сам шестерил, отмывал, перебрасывал со счета на счет, прятал концы... распылял денежки партфунков на тысячи и тысячи различных счетов, пойди найди... Ты-то понимаешь... Сколько раз стремительно росли масштабы операций, а значит, и накачка депозитов прикрытие для наспех состряпанной отчетности... Есть в нашем великом и могучем подходящее определение... Фуфло! Лучше не скажешь...
      Холин вздохнул. Мастодонт разжевал валидол и... закурил, перехватил взгляд Холина, объяснил:
      - Ухожу я... все... отставка... сил нет... - и начал сползать в кресле.
      Реброва встречали в аэропорту, дали пройти паспортный контроль, помучали отстоем в очереди к таможеникам, а могли бы взять у трапа... не спешили, куда спешить? Наши кругом...
      Подошли двое - Мозгляк и еще один с перебитым носом - под руки, как ожидал Ребров, не взяли, зашагали рядом, сообщив:
      - Вас ждет машина!
      - Я арестован?..
      Растерялись, не привыкли к разговорчивым жертвам, не привыкли к вопросам в свой адрес.
      - Ну что вы... - заблестели нос и лоб, зашевелились губы Мозгляка, просто поговорить по душам... вы же наш человек...
      - Тогда может я сам доберусь до дома, а завтра поговорим?
      - Вас ждет машина, - как заводной долдонил напарник Мозгляка, вытирая украдкой каплю, набухающую под носом.
      Ехали долго: противотанковые ежи на въезде в город, ресторан "Союз", Речной вокзал, безобразный грязно-зеленый "Лебедь", развилка, нырок под землю... дальше ушли к "Правде"... Только когда задрожав корпусом, "Волга" въехала на трамвайные пути Красноказарменной, Ребров сообразил:
      - Лефортово?
      - Вроде того... - пояснил, смущаясь Мозгляк, а его напарник лихо подхватил каплю с носа и расплылся улыбкой довольства.
      - У вас, конечно, есть все... постановления, печати, подписи? - не утерпел Ребров.
      - Не сомневайтесь, - утешил Мозгляк.
      Генерал-полковник Лавров навис над столом. О недавних событиях свидетельствовали разве что бледность и синева под глазами.
      Вошел адьютант, шепнул на ухо генералу... исчез, через минуту, распахнув двери, пропустил в генеральский кабинет Седого с кофром.
      Генерал вскочил, бросился навстречу гостю... расселись, Седой опустил кофр на ковер.
      Генерал приоткрыл заветную дверцу, кивнул на бутылочки марочного коньяка, вопрос застыл в глазах...
      - Не откажусь... - Седой зябко повел плечами. Генерал разлил по рюмкам, выпили, Лавров определенно не находил путей к разговору, смущался, желая нащупать нить беседы, единственно приводящую к необходимому результату - полному примирению.
      Седой не облегчал участь генерала, сидел, молчал, вертел в руках рюмку.
      - Что же это творится?.. - Генерал развел руками. - Страшно газеты читать...
      - А вы не читайте... - разрешил Седой.
      - Ну как же?.. - Жалобно вопросил генерал.
      - Так же... не читайте... и все. Что газеты?.. Все решают деньги... Седой пнул кофр носком ботинка. - Завтра доставите?
      - Сегодня вечером... в двадцать один тридцать! - Рапортовал генерал, радуясь, что хоть чем-то может угодить гостю.
      - Точно? - Седой потянулся к телефону.
      - Обижаете... - генерал развел руками.
      Седой набрал номер, не представляясь, уронил в микрофон: - Это я... сообщи встречающим... двадцать один тридцать... сегодня... сегодня!.. - С раздражением швырнул трубку.
      Лавров нажал кнопку, вошел адьютант - взгляд на генерала - подхватил кофр, беззвучно удалился.
      Поднялся и Седой:
      - Как здоровье? - В глазах смешинка, или генералу только почудилось?
      - Не жалуюсь... - не твердо оповестил генерал, пытаясь понять какого же ответа от него ожидали.
      - Ну и отлично! - поддержал Седой, не испрашивая разрешения, будто у себя дома, налил еще рюмку коньяка, выпил и, не сказав ни слова, ушел. Генерал вцепился в столешницу: каждый понял, кто есть кто.
      В камере Ребров коротал время не один. Сокамерник представился Сеней - ветераном диссидентства, на сей раз схваченным за оскорбление президента.
      - Чем же ты оскорбил президента? - Ребров сразу смекнул, что Сеня-диссидент, оскорбитель президента, конечно же работает на "кума", то есть на следствие, попросту стучит...
      Сеня развалился, полусидя на койке:
      - Слушай, если про слона сказать, что он слон или про бегемота, что он бегемот - это оскорбление? А про осла - осел? Оскорбление?.. Нет, Сеня хмыкнул - констатация...
      - А ты за что? - Полюбопытствовал оскорбитель.
      - Вызовут - расскажут за что... - резонно предположил Ребров. - Может соснем чуток?..
      Сеня желал общаться:
      - Еще надрыхнешься... Я вот один здесь куковал два месяца, не с кем словом переброситься. - Сеня замер, сощурил глаза. - А ты, случаем, не подсадной?..
      - А ты? - В тон съязвил Ребров.
      - Я? - Сеня рассмеялся в голос. - Да я в списках госдепа в первой двадцатке... я Марченко знал... - Сеня догадался, что лишний треп неуязвимости ему не прибавляет, сменил регистр: кто не знает чудеса маскировки комитета? Наморщил лоб. - Я... нет!
      - Тогда и я... нет! - Поддержал Ребров. - Часто на допрос таскают?
      - Как у них настроение... но не лютуют, того, чего ты ждешь нет... двухсотваттную лампу в морду... дергать по ночам... нет... Вроде примарафетились, с пониманием, даже с сочувствием тебя разрабатывают, но это видимость, внутри они те же ребята, что двадцать, сорок лет тому... только свистни... и понеслась...
      - И как же тебя разрабатывают? - не утерпел Ребров.
      - Душеспасительными разговорами... и демонстрацией вольнодумства... чтоб мог подумать что ты и они единомышленники... неподготовленных здорово пробирает. Рассчитываешь биться головой о цементную стену... а на поверку - вата... весь запал пшиком и выходит... Ушлые ребята, терпеливые... все по-доброму да по-доброму... и вдруг, как врежут поддых, мало не покажется...
      - Бьют что ли? - Приподнялся Ребров на локте.
      - Других, что ль, способов нет?.. Пруд пруди! - Сеня отпил холодного чая, пояснил. - Человека в Лефортово не с облака привозят... каждый где-то чего-то когда-то, они раскапывать мастера... так, мол и так... значит анальный секс уважаете?..
      Холин сидел в любимой белой гостиной своей квартиры в Цюрихе и плакал, без стеснения и намека на мужественность:
      - Уж и не мечтал, здесь оказаться. Ольгу жаль... вот попала.
      Напротив, с обожаемым "чекистом за бугром", примостился верный Пашка Цулко. Пашка принял свою дозу и нравоучительно заметил, показывая, что все московские фокусы Холина ему известны:
      - С Олькой ты здорово обтяпал... честно скажу, не ожидал... не верил, что сможешь...
      - Ты о чем? - Холин погрузился в привычную атмосферу вранья и "несознанки", царящую в совколониях.
      - Ладно... ладно... - Выпивка настроила Пашку на добрый лад. Прогнусавил: - Не сыпь мне соль на раны!.. Не сыплю! Молчок! Твоего предшественника Реброва конторские взяли в оборот... Я подкинул коллегам тягостные для него бумажки, по дурости подмахивал, да подсовывал... Ребров из наших с тобой грехов кое-что умыкнул в Москву, не поймет, дурья башка, что грехи не наши персональные, а групповые... а в группе сам знаешь кто!.. себя, а значит и нас, сожрать не дадут...
      В кабинете следователя КГБ подполковника Грубинского тихо, и лишь позвякивала ложка в стакане чая. Ребров сидел на стуле уже который час, неспешно разговаривал с подполковником.
      Грубинский отпил чай, предложил Реброву:
      - Не хотите?
      - Спасибо! - Отказался подследственный.
      - Вчера, - сообщил Грубинский, - был в Вахтангова на "Турандот"... отпихнул лимон ложкой, сделал глоток, - не то... вот в шестидесятых, помню... или моложе был, острее восприятие...
      Ребров молчал. Перед Грубинским лежали бумаги - результаты допросов вчерашних, позавчерашних, недельной и месячной давности.
      - Мы уже четыре месяца с вами работаем? - Уточнил Грубинский, точно зная день и час задержания Реброва. - Отчего вы не хотите сказать, где документы?..
      Ребров не скрывал:
      - Это единственная гарантия, пусть слабая, моей безопасности...
      - Весьма слабая... - Грустно улыбнулся Грубинский, прихлопнул бумаги ладонью. - Не для протокола... Воруют?
      - Еще как... - Подтвердил Ребров.
      Грубинский пригубил чай:
      - По вашим оценкам, сколько партийной валюты за рубежом... сотни тысяч? миллионы?
      Ребров смотрел сквозь зарешеченное окно, прислушивался к трамвайным перезвонам:
      - Сотни миллиардов!
      - Да бросьте! - Грубинский оторвался от чая. - Не поверю... нет, ерунда какая-то... конечно, есть нечистоплотные партработники... один, другой... украдут сотню тысяч, но чтоб, как вы утверждаете...
      - Я не утверждаю, - поправил Ребров, - вы спросили, я предположил...
      - Верно, верно... - охотно согласился Грубинский, потянул на себя листок из стопки. - Фамилия вашей матери Ястржембская?
      - Я уже говорил. - Подтвердил Ребров.
      - Полька... - подполковни задумался. - Я сам вот тоже не без польских кровей... с поляками круто взяли одно время, да и не только с ними... Ваша мать сидела... - Полуспросил, полупотвердил Грубинский. - Все отворачивались от таких... А ваш отец не отвернулся... - Грубинский замолчал.
      - Ребров, фамилия вашего отца?
      Подследственный кивнул.
      - Он и мать давно развелись?
      - Давно, - подтвердил Ребров, - мне стукнуло восемнадцать, я хорошо отношусь к отцу... несмотря на его новую семью, на детей... он никогда не повышал голос... любил меня... сколько себя помню, не поднимал на меня руки...
      - Естественно... не поднимал руки... - Грубинский постучал ложечкой по стакану. - Ребров же не ваш отец, наказывать чужого... не каждый способен...
      - Что? - Ребров вскочил, перевернув стул, перед глазами поплыло, решетка на окне стала изгибаться, задрожала, как горизонт в мареве жаркого дня и побежала складками, будто крупноячеистая сеть.
      - А вы не знали? - Грубинский паузой, потупленными глазами выразил сожаление. - Вот видите... Ребров усыновил вас в полтора года...
      - Значит, он и есть отец, - выдохнул подследственный.
      - Так-то оно так... - мудро заключил подполковник, - но есть и настоящий отец... чтоб там ни было, узнай я такое о себе, непременно б умолял... скажите кто отец?
      - Кто отец? - Повторил Ребров и поразился сухости во рту, непослушанию языка.
      - Интересно? - Повеселел Грубинский. - А когда узнаете... У-ух! Нет, не буду раньше времени. Давайте заключим договор. Мы вам фамилию настоящего отца... вы нам документы... и разойдемся по-хорошему... суд вам вынесет символическое наказание... с учетом предварительного заключения на свободу прямо из зала суда... живите - наслаждайтесь...
      - Нет. - Отрубил Ребров.
      - Зря. - Грубинский налил в стакан заварку из гжельского заварного пузанчика пальца на четыре, сверху огулял струей крутого кипятка, перочинным ножиком отрезал ломтик лимона, опустил в чай, туда же перстами, три куска рафинада из коробки:
      - С сахаром перебои... беда!.. не могу без сахара... мозги не работают, тяжело, работа умственная... - рассмеялся, - небось клянете меня?.. вот, мол, дурак, сам про свою работу заявляет - умственная! Чего ж умственного?.. Хлестать чай с утра до ночи и ворошить протоколы...
      Грубинский отпил чай, фыркнул - горячо, неожиданно поинтересовался:
      - Вы давно в Вахтангова были?
      - А что? - С трудом разжал потрескавшиеся губы Ребров.
      - Да нет, ничего... - нотки извинения прозвучали в голосе подполковника: простите, мол, покорнейше, отрываю не ко времени, от созерцания решетки на окне. - Зря, эх, зря... - бормотнул Грубинский и хитро прищурился. - А хотите, скажу про отца?.. За так... по дружбе... Огляделся, скользнул к входной двери, приоткрыл, шуганул охранника, чтоб не дремал, дернулся, сел, отпил глоток, будто призывая на помощь все отпущенное мужество, выдохнул шепотом:
      - Каганович!
      В комнате повисла тишина.
      Ребров с трудом унимал дрожь в пальцах, смирял желание выплеснуть остатки чая в лицо через стол.
      - Пошутил... неудачно... - признал Грубинский, - хотел, сказать, что сам отец народов... потом вспомнил, ко времени вашего рождения у него уж не фурчало, поди, лет десять как, а может больше... кстати... - оживился подполковник. - Вы-то как переносите вынужденное воздержание?..
      Ребров молчал, в сотый раз пересчитывая число квадратов в решетке по вертикали и по горизонтали, и перемножая их.
      - Извините, что вторгаюсь в интимную сферу... но у нас есть данные, что вы весьма активны в смысле... ну сами понимаете...
      - Чьи данные? - Ребров спросил только, чтобы унять дрожь и подавить искушение мордобоя.
      - Тут секрета нет, не то, что с вашим настоящим отцом. - Грубинский нырнул под стол, Ребров думал, к одному из нижних ящиков, чтоб извлечь подтверждающую его половые свойства бумагу, но подполковник пояснил: Носки без резинок стали продавать! Сползают... Куда мы катимся?.. чьи, говорите, данные? Мадам Шестопаловой... Почему фамилию против всех правил назвал? Это не данные... так, бабьи сплетни. Не каждая блядь агент, поверьте агентов меньше.
      - Есть что-нибудь на свете, чего вы не знаете? - Ребров, как раз скользил глазами по середине решетки.
      - Нет, - простодушно, и упиваясь откровенностью, ответил подполковник.
      Поворошил бумаги, поохал, покряхтел, выплеснул остатки заварки в пластиковую урну:
      - Подумайте... договоренности мы соблюдаем свято... кого угодно спросите, хоть вашего сокамерника Сеньку... мы вам родного отца, вы нам документы... - Нажал вызывную кнопку. Вошел охранник. - Всего доброго! Напутствовал подполковник.
      В кухне Шестопалова принимала Холина за уютным семейным столом. Лена подливала сидящему в халате гостю рейнское вино к мясу.
      - Этот халат без меня носили? - Холин ткнул в набивной герб на махровом кармане.
      - Дурачек! - Лена обильно полила мясо соусом. - Слушай, Холин, ты теперь вдовец, я свободная женщина, детей у тебя нет, я отроду не хотела... не объединить ли наши усилия на службе Родине?
      Холин, мотая длинными концами махрового пояса, тоскливо поведал о своих опасениях:
      - Гулять будешь...
      - Не чаще раза в квартал. - Лена подложила Холину зелени. - Причем, раньше гульба шла впустую... теперь только тебе на пользу... тут сеньор Мадзони на меня глаз положил... это серьезно...
      - Ты с Ребровым спала... Пашка сказал. - Холин разрезал кусок мяса, смазал местной горчицей, отведал, поморщился. - Все могут делать, а вот горчица им не дается.
      - Подумаешь, Пашка... я тебе сама без Пашки могу сказать... да спала... ну и что? Откуда это в вас байские замашки?.. И ты спи с кем хочешь... мало ли таких крепких семей?.. - Подумала: - ...Может, только такие и крепкие?.. Опять же, маршальская дщерь... дача-срача... трофейный фарфор - услада старости... а хочешь! - Ленку повело от вина. - Хочешь? Я и родить могу! Маленького Холина, такого кудрявого... дед будет нянькаться с внуком... а мы с тобой прокладывать дорогу новой российской буржуазии, то бишь старой номенклатуре на мировые рынки... Соглашайся, Холин, пока добрая. Красивая баба, в койке огонь... ну чего тебе еще надо?
      Холин отложил вилку и нож.
      - Завтра или после завтра привезут золото...
      - И тогда... ты разбогатеешь! Я знаю! Маршальские дочери голодранцам предложений не делают!
      - Знаешь? Про золото? От кого?.. И Пашке отпустила?
      - Был грех. Зато к тебе теперь с полным уважением. Двадцать пять процентов! Не шутка!
      - Идиот! Скотина! Пьянь! Все выболтал... - завопил Холин и выскочил из кухни.
      ...Вскоре из спальни донеслась мелодия... que sera sera...
      - Откуда у тебя эта пластинка?
      - Ребров подарил... перед отъездом.
      - А у меня есть брелок... с этими же словами. - Холин вынул из кармана пиджака золоченый брелок, снятый с его убиенной жены... жена завладела брелком в свою очередь убив итальянского Brigandi.
      Брелок оказался предвестником смерти, но... о его происхождении Холин к счастью для себя не знал.
      Седой прибыл в хранилище в сопровождении Мозгляка. Прошли мимо охранников внешнего кольца безопасности, спустились на лифте, миновали еще три поста...
      Наконец подошли к решетке из вертикальных прутьев, каждый толщиной с черенок лопаты. Сопровождающий долго возился с запорами, наконец открыл, прошли по глухому, сплошь забетонированному коридору и уперлись во вторую решетку из вертикальных прутьев. Первая решетка автоматически закрылась. Над второй телекамера следила за пришедшими. Сопровождающий отомкнул запоры второй решетки, спустились по ступеням и попали в зал со стеллажами. На стеллажах лежали слитки золота с клеймом госбанка, указанием пробы и веса.
      Седой и Мозгляк прошли вдоль стеллажей. Лоб Мозгляка блестел. Прошли к уже упакованным ящикам с крашенными зеленым, чтоб не царапались, слиткам.
      - Вот... - сказал ни к кому, не обращаясь Седой, - двадцать ящиков. Повезем на двух обычных рафиках, чтобы не привлекать внимания, и "Волги" сопровождения без мигалок... две чуть впереди... две чуть позади, обгонять, отставать... в общем никаких кортежей...
      Седой и Мозгляк вышли из подвала со стеллажами, снова распахивались и щелкали запорами решетки, снова три поста, снова охрана внешнего кольца безопасности...
      ...По ленинградскому шоссе ехали две "Волги" - "белая ночь", и защитно-зеленая... чуть отстав, два рафика, один грязно-голубой, как для перевозки алкашей, другой кофейный, тоже с наглухо замазанными стеклами, на хвосте у рафиков сидели две серые "Волги" - в последней Седой, чуть впереди Мозгляк и еще трое тренированных мужчин.
      Пронеслись в Шереметьево-2, въехали прямо на летное поле, минуя и пограничников, и таможню... Самолеты в ярких потоках света, тьма, прореженная цепочками синих или янтарных огней рулежных дорожек, маркировочные огни, прожекторы, поливающие светом взлетно-посадочные полосы и погрузочно-разгрузочные зоны. Ушел вверх "Боинг-707" Люфтганзы, за ним "DC", и чуть - позже джаловский красавец 747-ой с красным журавлем на хвосте. Рафики замерли, дверцы открылись: из каждого фургона выскочило по трое автоматчиков.
      "Волга" Седого подъехала последней, пассажир вышел, тут же рядом вырос мужчина в штатском, ткнул в самолет у забора.
      - Этот? - переспросил Седой.
      - Этот, - подтвердил местный гэбист.
      К рафикам подошли обыкновенные работяги и принялись таскать, как водку в районном магазине, по одному ящику, нежно, боясь уронить.
      Самолет подпирали два трапа. По заднему поднимались работяги с ящиками золота и скрывались в распахнутом люке. По переднему трапу спустился командир экипажа в синей гэвээфовской форме. Командир подошел к переднему колесу, пнул ногой, тоскливо оглядел цилиндры гидравлики и крикнул мужику в черном комбинезоне:
      - Зафиксировать надо колесо... укрепить тяжелым... - И прошел к служебным помещениям. "Черный комбинезон" скомандовал работягам и те послушно подперли колесо одним из ящиков с золотом.
      ...Погрузка продолжалась. Автоматчики переминались с ноги на ногу, Мозгляк травил с операми, Седой, не спуская глаз с заднего трапа, выслушивал жалобы местного гэбиста.
      Погрузка завершилась. Работяги скатились с трапа, как горох, растворились во тьме. К Седому подошел командир экипажа, поручкались, знали друг друга давно.
      - Вас встретят. - Предупредил Седой и кивнул местному гэбисту, чтоб отошел. - Все, как обычно...
      - Цулко? - Уточнил летчик.
      Седой кивнул.
      - Он подъедет с броневиком итальянского банка, не удивляйтесь... так и оговорено... все документы на ввоз оформлены... с местными властями проблем не будет...
      Седой зашагал к серой "Волге". От самолета откатили второй трап, командир поднялся по первому, задраили люки и откатили носовой трап. Самолет подцепил тягач.
      "Черный комбинезон" скомандовал двоим из аэродромной обслуги оттащить ящик из-под переднего колеса. Двое поволокли ящик, пригибаясь от тяжести, швырнули под забор и ушли.
      Тягач откатил самолет к рулежным дорожкам. Седой, стоял у машины, наблюдал за самолетом. Взревели двигатели и, покачиваясь, махина устремилась к взлетно-посадочной полосе. Замерла перед стартом... форсаж турбин... самолет, будто выбросили из пращи, машина рванула вперед и плавно ушла вверх, скрылась во тьме, прокладывая привычный "голдэн вэй золотой путь".
      Седой посмотрел в небо, юркнул на заднее сидение... автоматчики скрылись в рафиках... хлопнули дверцы "Волг", и "группа доставки" двинулась в город.
      Седой сидел в кабинете, перебирая книги. Мозгляк раскладывал на приставном столе "порнуху".
      - Убери! Не люблю. - Седой потянулся к стакану с карандашами... и тут ожил телефон с гербом.
      - Что? - Седой осел в кресле, будто уменьшился в размерах, съежился на глазах. - Что?.. - Переспросил полковник Прут, и Мозгляк, на всякий случай вскочил, холкой ощущая надвигающуюся опасность.
      - Как девятнадцать? - Губы Седого побелели. - Я что ж себе взял?.. Перезвоните через десять минут. - Трубка шмякнулась на аппарат. - Ты принимал ящики? - Мозгляк кивнул, глаза его потухли, сальные железы от напряжения заработали с утроенной силой. - Сколько их было?
      - Двадцать. - Мозгляк хотел бы сжевать самолично эти растреклятые журнальчики с голыми бабами, так некстати оказались они сейчас в начальственном кабинете.
      - Двадцать, значит... - спокойно, даже улыбаясь согласился Седой. Мозгляк сжался: лучше бы орал, материл, чем это бездонное, страшное непредсказуемое спокойствие.
      - А прилетели, между прочим, девятнадцать...
      - Не может быть!.. - Вырвалось у Мозгляка.
      - Я вру! - Театрально взмахнул руками Седой. - Развлекаюсь. Или... мои офицеры - кретины. Взяли двадцать? Отвечаешь? - Мозгляк кивал. Привезли двадцать? Отвечаешь? - Мозгляк кивал. - И погрузили двадцать?.. Мозгляк кивал, пот скатывался из-под волос и стекал по лбу, по щекам, от чего казалось, будто виновный в утере ящика золота рыдает.
      - Вон отсюда! - Рявкнул Седой, - ищи, где хочешь! Не найдешь - под трибунал! Я уж постараюсь...
      Мозгляк выскользнул из кабинета. Седой в сердцах схватил порножурнальчик, разорвал, побросал обрывки в корзину: - Мудачье!
      Зазвонила "вертушка", Седой придал голосу возможную мягкость:
      - Меры приняты, Герман Сергеевич. Ищем... Найдем... из-под земли достанем.
      По опыту Седой знал: лучше отвлечься, думать о другом, чем травить себя понапрасну... не такой кретин Мозгляк, чтоб не побороться за свою шкуру... лучше поговорить с приятным человеком, который никогда - о чем ни попроси! - не подводит.
      Седой набрал номер:
      - Марь Пална, узнаете? Ваш покорный... Вот припомнил, вы обещали сообщить важное, хоть и не срочное. В пятницу свидетелем по делу Реброва?.. Интересно... и я подъеду, как раз пообщаемся...
      Седой успокоился. Найдут этот чертов ящик, не иголка же...
      Две "Волги" серии МЕЧ рванули от хранилища в Шереметьево. Домчали быстро... Въехали на поле. Десятки самолетов, прожектора, огни... то же, что и вчера. Местный гэбист слушал Мозгляка в окружении оперов и вертел головой, будто надеясь обнаружить - вот так, слету - пропавший ящик.
      - Командир экипажа надежен? - строил умопомрачительные версии Мозгляк.
      - Исключено. На борту наш человек, - доложил местный гэбист.
      - Может сговор? И ваш человек тоже! - не унимался Мозгляк. - Будут дружно уверять, что ящиков девятнадцать... а двадцатый сгрузили по дороге?
      - Где? - Местный гэбист, едва сдержал улыбку. - Беспосадочный полет... в картофельное поле бросать среди ночи? И как? не бомбардировщик... все же...
      - Команду работяг сюда! - перешел на визг Мозгляк, без конца промокая лицо бумажными салфетками из пачки, что таскал с собой.
      Согнали работяг, выстроили, Мозгляк безмолвно обходил шеренгу, внимательно вглядываясь в сумеречные лица.
      - Что ищете? - не утерпел работяга в буклированной кепке.
      Мозгляк грубо хватанул работягу за грудки, вырвал из строя:
      - Так... первые ласточки... я разве говорил, что ищу?.. А что искать?.. Может подскажешь?.. - Мозгляк кивнул операм, кряжистые ребята в миг оттащили говоруна в сторону.
      - Итак, - Мозгляк понял, что безмолвие потеряло смысл, - вчера грузили золото... золото!.. пропал ящик... засадим всю бригаду, может и под вышку подведем... госпреступление... кража золото-валютных ценностей в особо крупных размерах.
      Работяги в строю загалдели, один повыше, покрепче вышел вперед:
      - Чего стращать, начальник? Мы только сейчас и узнали, что золото. За день перекидываем по десятку тонн на рыло. Раз-зи все упомнишь?
      - Коль! - обратился парламентер. - А помнишь вчерась Бориска скомандовал колесо подпереть?.. мы, значит, и подперли.
      - Точно помню, - поддержал сморчок с длинными волосами и фиксой в верхних зубах.
      Местный гэбист похоже сохранял остатки спокойствия:
      - Где стоял самолет?
      - Да вон! - Протянул грязную руку парламентер. - Тама! Да теперь его тама нет.
      - Издеваешься! - Прошипел Мозгляк. Работяги, теснимые полукольцом оперов, приближались к месту вчерашней стоянки самолета. У забора залегла тьма.
      - Пусто. - Без выражения заметил местный гэбист и не успел замолкнуть, как Мозгляк припечатал. - Вы тоже ответите по всей строгости...
      Луч прожектора упал с высоты, высветил забор, скользнул ниже, выхватил ящик на земле под забором.
      - Да вот же он, ядрена холера! - Крикнул парламентер, и все увидели зеленый дощатый ящик. Мозгляк бросился первым, попытался приподнять и не смог, осмотрел пломбы - все целы, велел операм оцепить ящик, сообразил, что ошибся, скомандовал оттащить в багажник "Волги" - зад машины сразу просел под грузом.
      Работягам Мозгляк приказал:
      - Об инциденте никому, ни слова, подписки не беру, но... все равно что взял! - И рванул к телефону, дозвонился, заорал в трубку:
      - Пал Устиныч! Нашли! Расскажу - не поверите! - Трубка уже дружелюбно выплюнула. - Мудачье!
      Работяги переговаривались, забыв об "устной подписке": всю ночь пролежал... ящик с золотом... если б знать... всю ночь...
      Допрос в кабинете подполковника Грубинского шел своим чередом. Охранник ввел Реброва, подследственный сел. Подполковник привычно предложил чаю, Ребров привычно отказался, и все же... Грубинский заварил в двух стаканах с подстаканниками, разложил сахар ложкой, несколько раз роняя белые кубики в сахарницу, отрезал по ломтику лимона, пустив желтые кругляки в плавание по чайному морю и... придвинул напиток Реброву:
      - Отведайте!
      Ребров в нерешительности смотрел на чай.
      Подполковник рассмеялся:
      - Может боитесь?.. думаете, еще подсыпят чего, чтоб развязать язык... не опасайтесь!.. зря... - и пояснил вполне дружелюбно, - если нам надо развязать язык, знаете сколько способов? - и смеясь, стал загибать пальцы.
      Ребров для порядка и успокоения пересчитал квадраты решетки на окне по вертикали, по горизонтали и... перемножил: сошлось со вчерашним результатом. Сделал глоток, отталкивая языком ломтик лимона. Подполковник заметил, посоветовал:
      - Съешьте его! - Подцепил свой ломтик и сжевал, - и все проблемы...
      Пили чай минуту-другую, капель выбивала дробь по ту сторону окна, в водосточной трубе загрохотало - сорвался с самого верху подтаявший лед.
      - Так вот, - начал Грубинский, - значит, узнать, кто отец в обмен на документы не хотите? - Ребров промолчал, даже порадовался спасительной возможности предаться чаепитию. - Нет... так нет. - Грубинский подошел к окну, вытянул шею, будто высматривал кого снаружи, обернулся, прижался задом к подоконнику над источающей жар батареей, скрестил руки на груди. Погрею поясницу... вчера неловко повернулся, и как скрутило! Едва разогнулся утром. У вас прострелы случались?