- Что ты предлагаешь? - напряжение и растерянность сквозили в голосе управляющего отделением банка.
      - Конечно, попробуем, как обычно... подношения... возлияния... поездки, если не клюнет, что ж... есть запасной вариант.
      - Какой? - Холин спросил и сам убоялся возможного ответа.
      - Какой?.. - голос Пашки вибрировал, рвался из груди, как пес, взявший след, рвется с поводка. - Не пойдет на мировую, что ж... возвращаться ему не понадобится.
      В этот момент раздался щелчок выключателя, вспыхнула тридцатирожковая, напоминающая гору искрящегося льда хрустальная люстра.
      В дверном проеме застыла жена Холина - Ольга.
      - Давно стоишь? - жестко хлестнул Цулко.
      - Давно, - простодушно подтвердила Холина.
      - Все слышала?
      - Все, - женщина сдавленно выдохнула, бросила взгляд на мужа: показалось, супруг плавится на глазах от страха и ярости.
      - О ком мы говорили? - напирал Пашка.
      - О Чугунове... ревизоре из банка. - Ольга так и застыла, припечатав пятерней выключатель.
      - Что ж мы решили? - издевка всегда числилась "коронным номером" Цулко, особенно, если Пашка оказывался под парами.
      - Решили?.. - наконец Ольга оторвала руку от выключателя, - вы решили его... его... решили... - Из глаз женщины потекли слезы.
      - Слушай, Эдгар Николаевич - чиновно и законопослушно обратился Цулко к начальнику, - да она у тебя... дура... дурища! Это ж надо такое придумать?
      - Ты что, Оль? - попытался бросить жене спасательный круг Холин. - Ты что, в самом деле?
      - Я ничего не придумала... Я слышала... и Пашка... все знают кто... и что он может...
      - Ну, знаешь, мать! - возмутился Цулко, - все ж, думай, что несешь... Кто ж я, по-твоему?..
      Холин поднялся, не дал жене ответить, вывел из комнаты, притворил тщательно двустворчатые остекленные двери.
      Цулко зло метался меж столов, хватал бутылки, перевернул вазу с цветами: вода заструилась по дымчатому стеклу и закапала на белоснежный однотонный ковер. Пашка матюгнулся, надел пиджак, посмотрел на Холина, застывшего у стены и цветом лица не отличающегося от шероховатой "мелкой шубы" побелки, заорал в коридор:
      - Тряпку принеси!
      И, не дожидаясь пока появится Ольга, покинул квартиру, громко хлопнув дверью.
      В японском ресторане "Сакура" в хаммеровском центре на Краснопресненской набережной Сановник - Герман Сергеевич - выгуливал секретаря Черкащенко.
      Марь Пална превзошла самое себя - жаль, некому восхищаться. Дорогой валютный ресторан почти пуст, не считая четверых подгулявших немцев в дальнем углу.
      Обслуживала настоящая японка в кимоно... В центре стола стояла жаровня. Сановник цеплял с блюда тончайшие, почти прозрачные куски мяса, мясо привозили на самолетах из самой Японии.
      Сановник положил очередной кусок на жаровню, перевернул: бычков отпаивали молоком... специальные бычки, специальная трава, специальная цена, и все... для специальных гостей.
      Сановник налил из керамического кувшинчика сакэ, сначала женщине, потом себе, рюмки звякнули - немцы непроизвольно обернулись на звук.
      - Хотите научу чокаться по-партийному? - Сановник охватил рюмку пятерней, тоже предложил проделать женщине, коснулись кулаками с зажатыми рюмками, Сановник длил приятное прикосновение, затем выпили.
      - Бесшумно... - хохотнул Сановник, - и есть возможность дотронуться до приятного партнера. Не хотите суси? - Придвинул блюдо. Женщина ловко управлялась с палочками.
      - Вы здесь бывали? - между прочим, едва разжав зубы, уточнил Сановник.
      - Не раз. - Женщина разрезала кусок сырой рыбы и отправила в рот.
      Сановник на миг погрустнел, тут же снял с жаровни подрумянившийся кусок мяса, положил женщине:
      - У вас кончился соус. - И подтолкнул треугольную бутылочку с соевой жидкостью. Еще раз выпили, чокнувшись по-партийному.
      - Вас не назовешь болтушкой...
      Женщина взяла деревянную палочку с нанизанными крошечными кусочками куриного шашлыка:
      - Слушать интереснее...
      - И полезнее, - добавил Сановник. - Кстати, Марь Пална, вы давно знаете человека, познакомившего нас... вы сами признались, что давно... давно, значит хорошо... не могли бы вы нам рассказывать приватно о важном на ваш взгляд в жизни, в поведении, в привычках этого человека, только не отказывайтесь сразу...
      - Я и не думала отказываться. - Марь Пална обворожительно улыбнулась. - Я догадываюсь... иногда так важно дать понять человеку, что его секреты чуточку и ваши...
      - Вот именно! - рассмеялся Сановник, - очень точно... чужие секреты чуточку и ваши.
      Немцы шумно покинули ресторан.
      Японка бесплотно возникла перед единственными гостями, осведомилась, не надо ли чего... Она бесшумно исчезала и являлась, умудряясь совершенно незаметно уносить пустые блюда, приносить новые и менять посуду.
      - Значит, договорились?
      - Значит, договорились, - в тон ответила Марь Пална.
      - Вы на удивление располагающая, приятная женщина. - Сановник сжал тонкое запястье своей дамы.
      - Мне тоже с вами легко и... не скучно. - Женщина улыбнулась.
      Сановник заглянул ей в глаза:
      - Единственно, что меня мучает, искренни ли вы со мной?
      - С умными людьми я всегда искренна... умным врать глупо.
      - Значит я умный, по-вашему? - не без ноток фанфаронства вопросил хозяин стола.
      Господи, подумала Марь Пална, до чего все кобели одинаковы, и провести их проще простого, играя лишь на одном тщеславии, но вслух подтвердила:
      - Вы умный человек... это очевидно...
      Сановник нагнулся, поцеловал руку женщине, на макушке склоненной головы Марь Пална разглядела плешь и прыснула.
      - Вы о чем? - встрепенулся Сановник.
      - Так... вспомнила смешное... когда-то казалось смешным, а теперь, если подумать, вовсе не смешно...
      Расплатился Сановник кредитной карточкой. Японка долго кланялась уходящей паре. Пить кофе в баре Сановник отказался, а когда вышли на улицу и сели в машину, неожиданно признался:
      - А вот у вас, если можно, я бы покофейничал.
      - Разумеется можно, - ответила Марь Пална, ей показалось, что возникла неловкость и, чтобы уничтожить и намек на непонимание, добавила. - Я сама хотела вам предложить.
      Черная "чайка" понеслась к "дворянскому району" в центре, где обреталась все понимающая Марь Пална.
      Черкащенко прибыл на работу после полудня, как и обещал, прошел мимо секретарши, у дверей обернулся, вгляделся в красивое, беспутное лицо с явными следами ночного загула.
      - Зайди, - обронил не зло и слишком отрывисто.
      Секретарша вошла через несколько минут, дав шефу расположиться.
      Предправления включил кондиционер, закурил "беломорину" и вместе с дымком выпустил изо рта протяжное - да-а!
      Марь Пална знала все способы начальника нагонять страх и знала о его трюках такое, чего он и сам не знал. Женщина подошла к боевому подоконнику, полуприсела, отодвинула горшочек с кактусом, погладила мясистые листья бесплодного, но вполне зеленого лимона.
      - Да-а! - запустил еще один пробный шар предправления, но подготовка Марь Палны к любым канцелярским баталиям оказалась выше всяческих похвал.
      - Ты что? - не выдержал Мастодонт.
      Марь Пална горько улыбнулась - переиграла, всегда приятно:
      - Лимон жалко!
      - Что? - не понял Мастодонт и уронил столбик пепла на полировку.
      - Пустоцвет, - пояснила женщина, - вот и жалко.
      - Маш! - хрипанул предправления. - Что ж я, по-твоему, совсем идиот? Старый идиот?!
      - Я этого не говорила. - Марь Пална сложила руки поверх возмутительно короткой юбки, как школьница-отличница поверх белого передника.
      - Спасибо, - поддел начальник.
      - Пожалуйста.
      Кротость Марь Палны в этот миг могла соперничать с ее привлекательностью.
      - Ладно! Устроила... оперетту! - предправления впал в гнев, и жертва видела, что не наигранный. - Что ж я узнаю, Маш! Ты "двоишь"! Мне стучишь? На меня стучишь?
      - Врут, - спокойно ответила Марь Пална и огладила подоконник любовно, как истинного гаранта ее благополучия.
      - Что-о-о!.. - задохнулся Мастодонт.
      - Врут, - с неподражаемой убежденностью повторила секретарша и забралась на подоконник поглубже, чуть раскинув ноги, не вызывающе, но... недвусмысленно.
      - Агент-двойник в моем предбаннике! - сокрушался предправления. Доверенное лицо... помощник... исповедник... - Мастодонт покачал головой, попросил скорбно и достойно. - Объясни... как это?
      Марь Пална разыгрывала обиду не хуже, чем невиновность и другие, часто необходимые для укрощения строптивых, человеческие чувства. Поджала губы, увлажнила глаза, создав ощущение этакого предслезья, прикинула не случится ли перебор в праведном гневе и начала, балансируя на тонкой грани, отделявшей стремительную атаку от столь же энергичного отступления:
      - Двойник! Скажете тоже... А предположим... двойник! Но этого никак нельзя знать наверняка, только догадки. - Насупилась. - А догадка - родная дочь оговора!
      - Я тебя вышибу к чертям и все догадки, и возьму другую. - Мастодонт, едва не присовокупил, что умение елозить по кабинетному подоконнику, по его наблюдениям, вряд ли редкостное, но... подумав, воздержался - рвать не время, слишком многое связывало его с секретаршей, если б только подоконник...
      - Другая... - Марь Пална не торопилась, давно усвоила: медленно, с паузами роняемые слова, оставляют у собеседника необъяснимое ощущение значительности говорящего, рождают подозрения в скрытой силе, хотя женщина множество раз убеждалась, что на деле такие прикидки частенько не срабатывают. - Другая... а разве о другой можно знать наверняка? И о третьей... и о четвертой?.. У нас вербуют влет, только прознали, что имярек метят на путное место, еще анкету не подвез, а его уже - бац! Не согласитесь ли поспособствовать?.. "Добровольный" вы наш помощничек?! Присных менять - пустые хлопоты, я-то хоть человек проверенный... от мне, если что просочится, только хорошее, только вам на пользу! Если я им кое-что о вас не поведаю, то и вам от них ничего не перепадет. Не "подвоишь" - не прознаешь. Разве я вас хоть раз подставила?
      - Нет, - честно и мужественно признал Мастодонт.
      - А те, кто меня заложили... насчет "России" и прочего, может, как раз ваши недруги?.. И желают вашими руками выбросить на улицу вашего доброхота.
      Мастодонт насупился, поставил на попа пачку "Беломора":
      - Логично.
      - Между прочим, я не "двойник", - примирительно сообщила Марь Пална, - а "тройник", может и "четверник"... я уж запуталась... не подбросишь доверительно сведений-дровишек, разве разожжешь костерок доверия и приязни. Одно знайте - я ваш друг... если не больше... - глаза Марь Палны подернула пелена любовного безумия или чего-то чрезвычайно похожего, - у меня свои представления о порядочности...
      - О порядочности?.. - не верил собственным ушам Мастодонт, настроение улучшилось, как раз предправления был в состоянии оценить величественность, тончайшую продуманность разыгранного на его глазах спектакля, и еще раз убедился: с одной стороны верить нельзя никому, с другой - секретарша не лжет - играть против шефа для Марь Палны все равно, что против себя, а Мастодонт не встречал в жизни проходимцев, сознательно загоняющих самих себя в угол.
      - Мы не слишком разболтались? - Марь Пална обвела стены, быть может, а скорее наверняка приютившие микрофоны-"клопы".
      - Не слишком, - успокоил Мастодонт. - Холин прислал чудную штуку генератор стираний, пусть нас хоть сто магнитофонов пишут, кроме бу-бу-бу ничего не запишется.
      - Здорово! - Марь Пална погладила мясистые листы лимона-пустоцвета, будто желая поделиться с растением радостью обретения генератора стираний.
      - С агентурной жизнью ясно. - Мастодонт вытряхнул из пачки папиросу, размял табак в мундштуке, ковшиком ладони сбросил крошки на пол. - С кем куролесила, душа моя?.. - Без злобы поинтересовался предправления, по давней договоренности, ни ревности, ни покушениям на личную свободу другого в их отношениях места не находилось.
      Откровенность Марь Палны в этот день сверкала пенной, брызжущей, тугой струей, как при открытии теплого шампанского:
      - Сегодня ночью "троила", - призналась Марь Пална и присовокупила, не дожидаясь уточнений, - между прочим, ваш куратор!
      - Господи! - утратив игривость, выдохнул Мастодонт и по лицу его скользнула тень досады и растерянности. Неловко прикурил, закашлялся, стал суетливо выгребать из ящиков бумаги, пытаясь хотя бы приблизительно вспомнить, что они означают и зачем написаны.
      Марь Пална проницательно отметила внезапную и необъяснимую смену настроений и решила "опускать занавес", легко соскочила с подоконника, тихо осведомилась:
      - Я пойду?
      Мастодонт вроде поначалу и не услышал, затем будто вынырнул на поверхность реального из глубин времени и, запинаясь, пробормотал:
      - Да... иди... конечно... потом договорим...
      Секретарша исчезла. Предправления вскочил, подбежал к сейфу, прижался лбом к холодной стали, обеими руками обхватил сейф за боковины, будто возжелал обнять махину, рывком стронуть с места, поднять над головой и швырнуть... то ли в окно, то ли в приемную, то ли в портрет вождя над головой, если достанет сил...
      В неприметном особняке в мешанине переулков центра, скромном снаружи и роскошном внутри, предстояла встреча с представителем братской партии. Гостиная с лепными медальонами и крашеными в цвет лаванды стенами безупречной гладкости ожидала гостей.
      Первыми вошли Черкащенко и Сановник. Сели за уставленный яствами стол. Хотя Сановник был намного моложе Мастодонта, странное сходство проглядывало в их разных лицах. Сановник разлил минеральную по фужерам, принялся жадно пить.
      - Синдром обезвоживания, - меланхолично ввернул Мастодонт.
      - Было дело, - не стал оправдываться Сановник. - Схема простая... наши братья регистрируют торговую фирму - форин трэйд и все такое... мы продаем им оружие по бросовым ценам, затем они его перепродают на Западе по рыночным, разницу на наши счета и немножко им, на сытую жизнь и пропаганду марксизма...
      - Все это делалось уже сотни раз, - заметил предправления.
      - Разумеется, - согласился Сановник, - но наши сотоварищи по идеологии часто такие бестолковые, сущие дети, непременно напутают... на той неделе наш польский друг приволок шестьсот тысяч... на черта они нам здесь?
      - На красивых женщин, - подсказал Мастодонт.
      - Этого хватает и бесплатно, - разъяснил Сановник, - дамы как бы авансируют тело могущественным кавалерам в преддверии будущих благ...
      - Как правило, призрачных, - выказал осведомленность Мастодонт.
      - Как правило, - не стал возражать Сановник. - Однако, вернемся к делам... кредитование, проводки денег, финансовая отчетность - по вашей части.
      Мастодонт кивнул.
      Двери гостиной распахнулись, вошел маршал авиации и крохотный человечек с бегающими оливковыми глазенками - скорее всего представитель братской партии.
      - Какие люди! - Закричал маршал, мужчины обменялись рукопожатиями, никто б не усомнился - знают присутствующие друг друга тысячу лет.
      Четверо расселись за столом, вышколенные официанты-унтеры, а может и младшие офицеры - обслуживали споро и бесшумно.
      Представитель братской партии кивал, как китайский болванчик, маршал методично насасывался коньяком, Сановник нашептывал в уши присутствующих свои соображения.
      Наконец, осовевший маршал отвалился от стола, облапил худосочного представителя братской партии, сказал наставительно:
      - Что ж ты такой костлявенький... прямо призрачный... не кормють?.. Ты тут поешь! Вишь! - Маршал метнул пухлую кисть к центру стола. - У нас добра на всех запасено, особенно для правильных людей, знающих толк в классовой борьбе... - Сановник остерегающе зыркнул на хмельного вояку, и маршал враз заткнулся, сник, опустив плечи и безвольно свесив руки, с ужасом припоминая, как генерал-полковника Лаврова впихнули в дурдом да еще в смирительной рубахе.
      Чахлый представитель братской партии уродился скорее всего человеком не только хлипким, но и злобным - впрочем, малопочтенные качества эти часто сопутствуют друг другу - потому что прожег маршала пренебрежительным взором и ехидно уел, коверкая слова:
      - Плехо? Такой болшой чиловъек, - похлопал по впадине под ребрами, намекая на оплывшую гору маршальского брюха, - а не... не... - тут представитель не нашел нужных слов и постучал себя по лбу костяшками жалкого кулака.
      Маршал счел за благо не встревать, не напарываться на международный скандал и... прикинулся в дым пьяным, даже лобастую башку свесил на плечо, хотел и пасть раззявить для пущей убедительности, но решил, что уж это слишком.
      Сановник миролюбиво оглядывал отключившегося военачальника: сильно пьющие никогда не вызывали тревоги властей, не то что трезвенники или, хуже того, люди себе на уме.
      Мастодонт отвел Сановника к камину. Представитель наворачивал ложкой черную икру, предвкушая мысленно, ка расскажет на далекой родине, бьющейся в тенетах распроклятого капитализма о чудесах невиданного и, поразительно! - бесплатного изобилия. Маршал натурально дремал.
      Мастодонт кивнул на маршала:
      - Он-то зачем?
      - Его ведомство товар отгружает... - Сановник подумал, заметил проникновенно. - Какие у них радости? Жена стопудовая... дочки - подстилки майорского состава, сослуживцы дуболомы... пусть хоть напьется в охотку...
      Мастодонт решил, что время пришло, допил вино - недурное божоле поставил бокал на мрамор камина:
      - На правах старшего товарища... - не без презрения глянул на представителя, на бескровных губах борца налипли черными точками икринки, казалось нагадили огромные мухи, - держу пари, сегодня ночью вы развлекались.
      - Угадали, - подтвердил Сановник.
      - Хотите скажу с кем?
      В глазах Сановника мелькнул испуг.
      - Скажите.
      Мастодонт по-детски осведомился:
      - А что мне за это будет?
      - Внеочередная поездка в Париж, инспекция нашего Евробанка. Совершенно серьезно предложил Сановник.
      - Устал я мотаться, надоело, - искренне признался Мастодонт. - Как приедешь, как дорогие соотечественники опрокинут тебе на голову ушат дерьма, что копили весь год... кто чью жену... кто чьего мужа... кто сколько украл... кто в тряпках субординацию нарушил...
      - Так кто же? - не обращая внимание на "лирику", нажимал Сановник.
      Мастодонт молчал.
      - Вы не шутите! - с облегчением выдохнул Сановник. - Вы ба-а-льшой шутник. Все знают.
      Мастодонт желал, чтоб Сановник успокоился, морально разоружился, как любили говаривать в парткабинетах. И действительно Сановник усадил маршала поудобнее, потрепал представителя по плечу и даже подсунул заботливо еще одну плошку с икрой, и уж совсем взяв себя в руки, снова приблизился к предправления.
      И тут Мастодонт нанес стремительный, проникающий, рапирный удар:
      - Вас ублажала Марь Пална, не так ли?
      Лицо Сановника посерело и вытянулось.
      В Цюрихском аэропорту верные сыны Мастодонта - Холин и Цулко встречали визитера из Москвы.
      Чугунов вышел в зал ожидания с небольшим, видавшим виды чемоданчиком, и Пашка, впервые в жизни узревший этого человека, прошипел:
      - Не нравится он мне.
      - Только не улыбайся, - умолял Холин.
      - Не нравится он мне, - с упорством заезженной пластинки повторял Цулко.
      Представители банка в Цюрихе направились навстречу Чугунову, визитер из столицы не видел встречающих, но знал, что они должны быть.
      - Не брякни вместо добрый день - не нравится он мне! - предостерег Холин. Пашка улыбнулся. Холин похолодел. Женщина, едва не налетевшая на них, остановилась, как вкопанная, будто споткнулась о Пашкину улыбку.
      - Убери улыбку! - завопил Холин. Уже на подходе к Чугунову, Пашка расправился с улыбкой убийцы на розовощекой морде и придал лицу выражение вполне чиновное, даже глуповатое, что, впрочем, дается большинству совслужащих без малейшего труда.
      - Добрый день! - выкрикнул Холин и выхватил чемоданчик у Чугунова.
      - Здрасьте! - Пашка решил плебействовать напропалую, мало чем рискуя, усвоив давно - простота выходцев из подвалов более всего радует вельможных путешественников из далекого далека.
      Чугунов поручкался с встречающими и зашагал, не глазея по сторонам, будто каждый день проезжал Цюрих на перегоне между Малаховкой и Удельной. Холин волок неожиданно тяжелую поклажу, Пашка приотстал, изучал спину и крепкие, чуть кривоватые ноги нежеланного визитера: ничего грибок! не первой свежести, но не пропит в труху, не прокурен до никотиновой вони чуть ли не из ушей, следит за собой, поди бегает по утрам, тискает гантельки, может и гирьки, а то и штангу лапает.
      Пашка поравнялся с Чугуновым:
      - Балуетесь спортом?
      - Балуюсь, - не скрыл Чугунов. - А вы кто?
      - Я?.. - Пашка вспомнил, что Холин в спешке забыл его представить. Заместитель Эдгара Николаича.
      - Хотите сказать, что вы тоже банковский работник?
      - Вот именно! - восторженно выпалил Пашка и неожиданно для себя улыбнулся. Еще более неожиданно оказалось, что Чугунову плевать на устрашающую улыбку Цулко. Пашка опешил, хотя должно было случиться наоборот.
      - Вы банковский служащий? - еще раз, не скрывая изумления, как если б увидел бабочку без крыльев или жирафа без шеи, переспросил Чугунов.
      - Именно... Я... - затряс головой Пашка. - Дебит, кредит, учетная ставка, что еще?..
      Чугунов расхохотался. Холин зашагал быстрее, чтобы избавить себя от зрелища этого позора.
      - Вы где учились? - стерев с глаз слезы, припечатал Чугунов.
      - Я?.. - Пашка возмутился допросом, улыбнулся, чтобы привести московского дурня в чувства и... вторично убедился - зубодробительная ухмылка не срабатывает.
      - Что вы все переспрашиваете я?.. да?.. я?.. не я же... Я-то уж имею право забыть, где и когда учился.
      - Я тоже, - нашелся Пашка. - Я просто выгляжу молодо.
      - Хотите отгадаю?
      - Отгадайте, - не слишком охотно согласился Цулко.
      - Вы учились в Вышке... - Чугунов задумался на миг, - причем, плохо.
      Пашка поскучнел:
      - Не понимаю вас... Вышка?.. Что за вышка? - и резко ушел влево к газетному киоску.
      Вернулся Цулко с иллюстрированным журналом и напрочь забыл о предшествующем разговоре. Холин поставил чемодан в багажник "BMW" цвета "золото ацтеков" с искрой, усадил Чугунова назад, Пашка устроился рядом с водителем:
      - Не хотите проехать по городу... покажем всякие разные "грибные места"...
      Чугунов откинулся на подголовник:
      - Давайте в отель... устал с дороги...
      Холин дружелюбно спросил:
      - Что в Москве?
      - А что в Москве? - Чугунов глянул на Пашку, ухо стучалы отвисло почти до пола и, чтобы не разочаровать Цулко, брякнул, - накрывается советская власть.
      - Да ну? - ойкнул Пашка.
      - Ну да... - в тон ответил Чугунов и замолчал.
      - Красивый город... - начал было светскую беседу Холин.
      - Красивый? - усомнился Чугунов. - В сравнении с Мухосранском, а так... обычный западный город.
      Не идет на контакт, с досадой подумал Холин и попробовал еще раз:
      - Как Тихон Степаныч?
      - Велел кланяться.
      - Да ну?.. - подпрыгнул Пашка.
      - Ну да! - подтвердил Чугунов. - Так и наказал... ты этим сукиным детям задай жару... страна с голода пухнет... а наши банкиры жируют на враждебных харчах.
      - Так именно и сказал? - решил поддержать шутейный тон Холин.
      - Вы имели ввиду "сукины дети"? Так именно и сказал...
      - Я имел ввиду насчет страны, пухнущей с голода, а вообще... Тихон Степаныч известный шутник.
      - Одно слово Мастодонт, - подвел итог Чугунов.
      - Что-о? - вскричали, не сговариваясь, Пашка и Холин.
      - А то вы не знали?.. - холодно заметил Чугунов. - Давайте договоримся, дураков друг из друга не делать.
      Приехали в отель, оформились, поднялись в номер - шикарный, кажется впервые с момента прилета, Чугунова хоть что-то проняло.
      - Сколько же в сутки? - не утерпел командированный.
      - Неважно, - пояснил Холин, - платят наши швейцарские друзья.
      - Это как же? - Чугунов любил ясность во всем.
      - Долго рассказывать... этакий бартер личного состава, мы за них там, они тут...
      Пашка, как фокусник вытянул из-за спины вместительный пластиковый пакет, неизвестно откуда и появился, поставил на журнальный столик:
      - Здесь кое-что выпить на первый зуб... и сигареты.
      - Не пью, не курю, к женщинам равнодушен... сухарь... заберите пакет.
      Цулко глянул на Холина, тот кивнул, Пашка подцепил пакет, снова упрятал за спину.
      - Завтра с утра подготовьте всю документацию... начнем работать. Спасибо за встречу. - Чугунов учтиво склонил голову, давая понять, что аудиенция завершена.
      - За вами заехать в десять? - сдавленно уточнил Холин.
      - В десять... у меня разгар рабочего дня... если не затруднит, в восемь.
      Попрощались. Пожимая руку Пашке, Чугунов обронил:
      - У вас располагающая улыбка... наша... чувствуешь себя среди своих.
      Пашка попятился к двери и спиной выскользнул в коридор.
      В машине сидели долго, не включая движка.
      - Вот сволочь! - глаза Цулко сузились.
      - Не заводись, - попросил Холин.
      - Как же! - взбрыкнул Пашка, - он нам весь кайф сломает, скотина, подумал, успокоился, - с ним-то все ясно... тут я спокоен... меня больше всего твоя баба волнует.
      - В смысле? - Холин отлично понял заместителя.
      - В смысле... вчерашнего дня... влезла дурища... запомни, если что... она нас сдаст с потрохами.
      - А ты считаешь, понадобится? - голос Холина упал.
      - Уверен. Ты видел его... ты знаешь наши дела... наверх не пожалуешься, мол, это они требовали. По бумагам мы с тобой под статью пойдем... в особо крупных размерах... валютные махинации... злоупотребление служебным положением... весь букет.
      - Но нас обязывали... из Москвы.
      - Дурак! - Пашка играл подтяжкой пристежного ремня, - ты еще вспомни, как тебя инструктировал полгода назад этот управделами, скажешь на суде: это Герман Сергеевич мне велел! Так? Тебя зачем здесь держат? Чтоб у верхних голова не болела... засбоил, дал проскачку... на вылет, сберкассой командовать... это в лучшем случае...
      - Что же делать? - Холин повернул ключ зажигания, заурчал движок.
      - Не знаю. - Цулко смотрел на лужи сквозь лобовое стекло. - Одна надежда, что он не рубит в этой банковской трихомудии, хотя вряд ли, тот еще гвоздь. Попроси Мадзони, может, он заткнет наши дыры краткосрочными вливаниями?
      Холин положил руки на руль:
      - Так просто Мадзони не поможет... потребует встречной услуги.
      - Господи, - хмыкнул Пашка, - вспомнила баба, як дивкой була. Соглашайся на все... нам бы этого козла, - кивнул на отель, - скорее домой возвернуть, а потом с Мадзони сговоримся, или пошлем... на хер.
      - Может, твое ведомство поможет? - неуверенно поинтересовался Холин.
      - Ты сюда ведомство не впутывай, - отрубил Пашка и, поздно спохватившись, прогундел, - да и какое такое ведомство?
      - Ну ладно... ладно... - Холин отпустил ручной тормоз, машина плавно покатила.
      Ребров не часто заезжал к матери и корил себя за черствость, понимая, что пустые укоры не облегчают участи единственного в этой жизни безоговорочно любимого человека.
      Снова Ребров вышагивал по коммунальному коридору: у обшарпанных стен громоздились цинковые баки, стиральные доски, велосипеды-развалюхи, и еще невесть какая рухлядь. Каждый раз добираясь до двери материнской комнаты, Ребров втягивал голову в плечи, допуская, что прикрепленный к стене может пять, а может двадцать пять лет тому назад велосипед рухнет на темя, сбивая при падении тазы, санки, швабры и веники.
      Открыл дверь, положил гвоздики на стол, подошел, поцеловал мать, болезнь отступила, и стало видно, что перед ним еще бесспорно красивая женщина, не молодая, но и далеко не старуха.
      Вышел на кухню, вернулся с чистой водой в вазе, обрезал по косой ножницами цветочные стебли, расставил в вазе цветы.
      Мать, не отрываясь, следила за сыном. Ребров вынул из сумки продукты, положил в холодильник, сказал:
      - Грязный... надо вымыть... если б с Иркой не разругался, ее бы попросил.
      - Мириться не думаешь? - с опаской уточнила мать.
      - Ни за что! - Ребров сел на край кровати.
      - Решил, значит решил, не вмешиваюсь, - мать вздохнула.
      - По глазам вижу хочешь что-то сказать, а боишься, - ввернул Ребров.
      - Боюсь, - созналась мать.
      - Тогда молчи, тем более, что я предполагаю приблизительно: какие вы все мужики... не цените... бросаете любящих вас... так?
      - Вроде того, - улыбнулась мать.
      - Вот видишь, сказала бы... слово за слово глядишь скандал... а так, я вроде сам болею, сам себе горькую микстуру прописываю... а ты только наблюдаешь, и вроде не причем, и мне орать не на кого.
      Мать снова улыбнулась:
      - Я тоже по глазам вижу - хочешь спросить. Что?
      - Хочу... - Ребров подошел к окну, приоткрыл форточку пошире. Можно? - Мать кивнула, поглубже нырнула под одеяло.
      - В прошлый раз, ма, ты говорила... странные вещи... вроде, что... ты хоть помнишь... даже всплакнула...
      - Я? - мать подтянула одеяло до глаз, опасаясь тока прохладного воздуха из форточки. - Не помню ничего... странные вещи?.. Удивительно... - вдруг глаза ее озарились догадкой. - Я тут пила лекарство... доктор выписал... очень сильное... доктор предупредил, у лекарства побочное действие, вплоть до галлюцинаций...
      - Боже мой! Не помнишь, что говорила в прошлый раз?
      Мать съежилась от напряжения:
      - Не помню, ничего существенного... видно температура и это средство, - тронула коробочку на стуле... - все вместе наложилось и... - бессильно махнула.
      - Но ты сказала... сказала, что... - продолжил Ребров.
      Мать прервала:
      - Скорее всего из-за лекарства... ослабленный организм... доктор уверял, все пройдет бесследно... мне уже лучше, много лучше...
      Ребров не стал продолжать: у каждого есть причины для молчания. Протер пыль влажной тряпкой, разогрел матери ужин, покормил и собрался уходить.