Ранняя и на редкость дружная по сибирским меркам весна уже к середине апреля согнала с полей снежные сугробы. Быстро отжурчали вешние ручьи, зазеленела молодая трава и наступил по-летнему теплый май.
      Девятого мая в селе Раздольном праздновали очередной День Победы. Когда-то здесь насчитывалось больше десятка участников Великой Отечественной войны. Теперь от большинства из них, как память, остались только поблекшие красные звездочки, прибитые к домам тимуровцами-пионерами в советское время. Из ныне живущих ветеранов, пожалуй, лишь восьмидесятитрехлетний дед Егор Ванин – гвардейского роста с белой окладистой бородой оставался в полном здравии и на крепких ногах. Всю Отечественную Егор Захарович провоевал снайпером. Несмотря на солидные годы, старик не утратил навыков стрельбы, имел хорошее зрение и был заядлым охотником. Промышлял он птицу и зверя с зауэровской двустволкой, привезенной из поверженной Германии в качестве трофея. Помогала ему в охотничьем деле породистая сибирская лайка по кличке Белка.
      Как большинство сибирских сел, Раздольное представляло собой одну широкую улицу. До райцентра от села насчитывалось около тридцати километров по укатанной щебеночной дороге, а буквально за околицей проходила автотрасса Новосибирск – Кузбасс. Почти на стыке этих дорог стояла похожая на терем «Шашлычная», к которой часто сворачивали проезжавшие по трассе автомобилисты. В этот день из распахнутой настежь двери шашлычной слышалась радиотрансляция «Маяка», передававшего песни военной поры. Молодежь «старые песни о главном» не интересовали. Подрастающий жених Ромка Удалой, прозванный в селе Шустряком, сидя на лавочке перед палисадником родительского дома, наяривал на двухрядке мелодию некогда популярной «Жалейки» и юношеским баском напевал совсем другие слова:
 
Ноет сердечко у меня,
Часто давленье скачет.
Знаю, что водку мне нельзя,
Но не могу иначе…
 
      Окружавшие гармониста школьные подружки-хохотушки после каждого куплета закатывались звонким смехом.
      На другой стороне улицы на завалинке ветхой избенки с покосившимся навесом над крыльцом задумчиво сидел небритый тракторист Кеша Упадышев – лысоватый пухлый мужичок, лет сорока в вылинявшем солдатском обмундировании и в тапочках на босу ногу. Неожиданно он уставился на гармониста и строго крикнул:
      – Шустряк! Ты на кого намекаешь?!
      – Ни на кого! – хитро прищурив озорные глаза, ответил Ромка. – Для души играю!
      – Как это «для души»?
      – Просто так, чтобы всем весело было.
      – Гляди у меня! Доиграешься…
      Упадышев погрозил Ромке желтым от самосада пальцем и стал смотреть в сторону шашлычной. Оттуда только что вышел долговязый комбайнер Замотаев, одетый, как и Кеша, в старую солдатскую форму с тем лишь отличием, что вместо тапочек на его ногах были растоптанные кирзовые сапоги, а на кудлатой голове – камуфляжный картуз. Он прямиком устремился к Упадышеву. Присев рядом с Кешей на завалинку, поздоровался.
      – Здорово, Гриня, – ответил Упадышев. – Чо, причастился в шашлычной?
      Замотаев с тяжелым вздохом потер ладонями морщинистое лицо. Заговорил с сожалением:
      – Хотел по случаю Победы стакашек портвейна чекалдыкнуть, да промахнулся. Лизка Удалая сегодня не в духе. Наотрез отказалась отоварить под запись.
      – Зато братец Лизкин в веселом настроении. Ишь, как гармонь терзает.
      – У братца наших забот нету. Ты давеча хвастал, будто трехлитровая банка первача у тебя в баньке заначена.
      – Была банка, но сплыла, – хмуро буркнул Упадышев.
      – Выпил, что ли?! Или украли?
      – Если б… Людка, зараза, об угол бани мою заначку вдребезги расхлестала.
      Замотаев словно опешил:
      – Не врешь?
      – Чего врать… Не видишь, праздничный день, а я сижу трезвый, как дурак.
      – Ну, тигра! – заволновался Гриня. – С чего она так люто озверела? Наверно, Колька малой своим ревом довел бабу до белой горячки?
      – Колька подрос. Теперь, даже когда Людка его нещадно лупит, молчит, как партизан. Терпеливый будет мужик.
      – Ну, форменная тигра! И собственного дитя не жалеет. За что лупит-то?
      – За недостойное поведение. Навернет карапуз чашку овсяной каши «Геркулес» и по часу впустую на горшке сидит. Только Людка на него трусы наденет, он, стервец, тут же в них и навалит.
      – Вот безобразник. Уже кашу наворачивает?
      – И соленые огурцы до безумия любит. Как увидит на столе миску с огурцами, сразу хватает самый большой и уплетает за обе щеки, будто с похмелья.
      – Гляди-ка… Причудливый вкус. От материнской груди давно отвык?
      – С Людкиных грудей котенка не накормишь. На коровьем молоке пацан вырос. Начиная с четушки. Теперь поллитряк враз заглатывает. После верещит: «Щас ушшусь, ушшусь» и мочится, где попало под Людкины подзатыльники.
      – Говорить научился?
      – Лопочет. Матерные слова почти все освоил.
      – Тебя признает?
      – В каком отношении?
      – Папкой или батькой называет?
      – Ни так и ни сяк.
      – А как?
      – Наголик стебаный.
      – Алкоголик, что ли?
      – Дураку понятно.
      – Людкина школа?
      – Ну, а чья больше. Сам знаешь, без мата Людка двух слов связать не может.
      Помолчали.
      – Что же нам теперь придумать?… – со вздохом спросил Замотаев. – Не отметить День Победы – большой грех.
      – Да, Победа – святое дело… – Упадышев тоже вздохнул. – Можно бы заглянуть к деду Егору Ванину. Прошлый год в этот самый праздник он неплохо угостил меня настойкой на зверобое. Сам битый час просидел с одной рюмашкой, а меня не ограничивал. Считай, всю поллитровку я оприходовал и травку из бутылки зажевал. Мировой старик. Его рассказы о прошлой жизни да о войне настолько приятно слушать, ну прямо, как… стакан хорошего самогона выпить.
      – У Егора Захарыча, по-моему, какая-то беда стряслась.
      – С чего взял?
      – Когда из шашлычной к тебе шпарил, краем глаза видел, как старик с Богданом Куделькиным на корточках разглядывали во дворе лежащую Белку. Либо заболела собака, либо совсем подохла. Так что навряд ли сегодня Егор Захарыч…
      – Погоди, Гриня, – внезапно сказал Упадышев и, прищурясь, уставился на усадьбу ветерана, возле которой остановился свернувший с райцентровской дороги мотоцикл «Урал». – Я на трезвую голову хреново вижу. Глянь ты: что за милиционер к деду Егору прикатил?
      – Так это же наш участковый Сашка Двораковский из Березовки, – приглядевшись, ответил Замотаев.
      – Чего он сюда на праздник припорол?
      – Должно быть, Егор Захарыч вызвал.
      – Для какой надобности?
      Замотаев пожал плечами.
      – Давай из любопытства сходим, – после недолгого молчания предложил Упадышев.
      – Во придумал! – Замотаев покрутил пальцем у виска. – Там же Богдан Куделькин. Только заявимся, он сразу нахамит: «Вы, друзья, опять пьяные?»
      – Ты чо, Гриня, мелешь? Разве мы сегодня пили?
      – А ведь, правда, не пили… – смутился Замотаев. – Не пойму, чего мне вдруг померещилось, вроде мы под турахом. – И поднялся с завалинки. – Айда, Кеша, представимся начальству тверезыми как никогда.
      Упадышев тоже поднялся.
      – Айда-пошли, Гриня.
      – Тапочки переобуй, – подсказал Замотаев.
      Кеша провел ладонью по лысине:
      – Я не артист, чтобы перед каждым выходом в люди обувать штиблеты да причесываться.
      Лайка Егора Захаровича оказалась жива и здорова. Когда Упадышев с Замотаевым вошли во двор ветерана, собачка миролюбиво лежала на травке возле ног хозяина и словно прислушивалась к разговору председателя акционерного крестьянского хозяйства Богдана Куделькина с участковым Двораковским. Куделькин, прервав разговор, пристально посмотрел на внезапно появившихся механизаторов и недоуменно проговорил:
      – Удивительно…
      – Что? – не понял стоявший рядом с ним участковый.
      – Праздничный день, а закадычные друзья трезвые.
      – И на старуху, Богдан Афанасьевич, бывает проруха, – с усмешкой отшутился Кеша.
      – Зачем пожаловали? Если за авансом, то в праздничные дни я денег не выдаю.
      – Откровенно говоря, с деньгами у нас всегда две проблемы: или их мало, или совсем нету, – опять усмехнулся Кеша. – Но сегодня, председатель, не волнуйся. Деньжат клянчить не станем. Увидели участкового и решили узнать: чо случилось?…
      – Случилось, мужики, такое, что хуже некуда, – сказал участковый и показал на лежавшую около собаки почерневшую кисть человеческой руки. Поглядите, что притащила Белка Егору Захаровичу…
      – Во, бляха-муха, елки зеленые… – растерянно произнес Упадышев. – И где она такую оказию нашла?
      – Не говорит.
      Коша повернулся к Егору Захаровичу:
      – А ты, дед Егор, утверждал, будто собачка у тебя настолько умная, что человеческую речь понимает.
      – Видишь, Иннокентий, в чем дело… – старик потеребил седую бороду. – Понимать-то она понимает, но сказать не может.
      Замотаев, присев на корточки, стал разглядывать необычную находку.
      – Это ж левая мужицкая рука! – будто сделав открытие, вдруг воскликнул он и уставился на Упадышева. – На пальцах это самое… тутуировка «Люся». Может, твоей Людки знакомый мужик?
      Упадышев удивленно выпучил глаза:
      – Сам не понимаешь, какую чушь спорол?… Если б этот мужик знал мою Людку, он бы натутуировал слово «Сука».
      – Чего ты, Кеша, так осерчал на супругу? – усмехнулся участковый. – Опять, как в прошлом месяце, каблуком туфли по лбу звезданула?
      – Еще хуже отмочила, – буркнул Упадышев. – Устроила праздник со слезами на глазах.
      – На выпивку денег не дала?
      – Нужны мне ее деньги, как попу гармонь. Трехлитровую банку первача вдребезги об угол бани расхлестала.
      Богдан Куделькин прыснул смехом:
      – Вот, оказывается, почему вы с Гриней сегодня трезвые. А я, грешным делом, уж подумал, что к вечеру снег по колено выпадет.
      – Снегопад, Богдан Афанасьевич, от нашей выпивки не зависит. Зря подковыриваешь. На душе горько, что в победный день нечем помянуть воинов, погибших за наше счастливое будущее.
      – Настоящее счастливым не считаешь?
      – Какое может быть счастье, когда жена не понимает, что мужик не кактус, ему надо пить.
      – Самогон не на продажу гонишь? – строго спросил участковый.
      – Ты чо сморозил, Сашок?… Какая на хрен продажа, если самому на похмелку не каждый раз остается.
      – Не надо злоупотреблять выпивкой.
      – На этот счет могу ответить словами поэта Есенина:
      «Лучше уж от водки умереть, чем от скуки».
      – Ого! Даже поэзию знаешь?
      – Не всю, конечно, а что касается моих интересов, кое-что знаю. – Упадышев достал из кармана обвислых галифе кисет и, сворачивая самокрутку, сменил тему: – Впрочем, чо пустое обсуждать. Ты, стражник порядка, не забивай себе голову пустяками. Маракуй над тем, как разыскать мужика, у которого Белка отгрызла руку.
      – Может, подскажешь, с чего начинать розыск? – иронично поинтересовался Двораковский.
      – Может, подскажу… – Упадышев раскурил зачадившую самокрутку. – Надо тебе, Саня, перво-наперво строго допросить Ромку Удалого. В апреле Шустряк ведрами таскал из лесу березовый сок. И, как я приметил, каждый раз за ним бегала деда Егорова лайка. Надо обследовать их маршрут.
      Участковый посмотрел на Егора Захаровича. Старик, поняв немой вопрос, подтвердил:
      – Ромка постоянно угощает Белку чипсами да конфетами. Вот она за ним и бегает, словно за кормильцем.
      – Роман сейчас дома?
      – Куда ему, сорванцу, деваться, – вставил Кеша. – Собрал малолетних девок. Рвет перед ними гармошку да песни двухсмысленные базлает.
      – Сходите, мужики, за ним, – попросил участковый. – Пригласите сюда.
      Упадышев глянул на Замотаева:
      – Гриня, у тебя костыли длиннее моих. Сгоняй по-быстрому за Шустряком.
      Ромка Удалой – круглолицый с вьющимися коротко стриженными волосами подросток в поношенном джинсовом костюме вошел во двор следом за Гриней Замотаевым и смело поздоровался. Миролюбиво лежавшая лайка тотчас подскочила к нему и уперлась передними лапами в грудь. Подросток, изображая борьбу, обеими руками обхватил собаку.
      – Шустряк, кончай каратэ! – прикрикнул Упадышев. – Щас участковый милиции тебе допрос учинит.
      – Чего меня допрашивать? – удивился Ромка.
      – Того, что влип ты, субчик, в уголовную историю. Одним словом, доигрался…
      – Помолчи, Кеша, – одернул Двораковский. – Без твоих угроз поговорим с Романом.
      Вначале настороженно, но слово по слову осмелев, Ромка рассказал, что действительно в апреле месяце около недели подряд он каждый день утром и вечером ходил в лес за автотрассу. Там были просверлены три березки с подвешанными трехлитровыми банками, которые за полсуток наполнялись березовым соком. Белка часто бегала с ним, однако никаких «частей человеческого тела» в лесу не находила. Откуда собака притащила кисть руки, подросток не знал.
      – И никакого беспокойства собака в лесу не проявляла? – спросил участковый.
      – А чего там беспокоиться? – откровенно удивился Ромка. – Ну, бывало, бурундука на дерево загонит. Полает на него. Один раз зайца прямо мне под ноги пригнала. Я чуть за уши его не схватил. А то двух рыжих лисиц из лесопосадки за трассой выгнала.
      – Не догнала их?
      – Она почему-то за ними не погналась. Вернулась в лесопосадку, полаяла минут пять и ко мне прибежала.
      – Место это запомнил?
      – Там и запоминать нечего. Березки я подсачивал далеко от трассы. Чтобы сок чистый был. А лесопосадки всего-то метрах в двадцати от дороги.
      – Можешь проводить нас туда?
      – Запросто.
      – Значит, так, земляки… – Двораковский, взявшись за козырек, поправил форменную фуражку. – Придется всем прогуляться со мной в лес.
      – Если чо отыщем, магарыч поставишь? – мигом ввинтил Упадышев.
      – Нет, угощения не будет. Не на пикник пойдем.
      – А мог бы и угостить. Как-никак День Победы все-таки… – поникшим голосом проговорил Кеша и стал наблюдать, как участковый принялся заворачивать в целлофан огрызок почерневшей руки.
      Когда Двораковский упрятал целлофановый сверток в коляску мотоцикла, всей гурьбой отправились к лесу. За селом вытянулись гуськом и пошли один за другим по проторенной Ромкой тропе. Сам Ромка вышагивал впереди. Рядом с ним, повиливая загнутым хвостом, семенила Белка. Замыкали ватагу Кеша Упадышев и Гриня Замотаев. Яркое майское солнце нещадно палило с безоблачного неба. Пока миновали поляну от околицы до автотрассы, на лысине Упадышева выступила испарина. Вытирая ладонью пот, Кеша то и дело поправлял на ногах тапочки.
      – Говорил тебе, переобуйся. Не послушал, теперь маешься. Я вот сапоги ни на что не сменяю, – сказал идущий следом Замотаев.
      – Ты бы с радостью щас поменял их на водку, да дураков нету на такой обмен, – отпарировал Кеша.
      – Не плети что попало, – буркнул Гриня.
      Молча перешли через трассу. В лесопосадке стало сумрачно. Повеяло приятной прохладой. Густая хвоя высаженных ровными рядами сорокалетних сосен вперемешку с пихтами надежно укрывала от палящих солнечных лучей. Семенившая возле Ромки Белка внезапно прыгнула вправо и пулей устремилась в чащу. Через недолгое время из чащи послышалось удаляющееся тявканье.
      – За лисой погналась, – пояснил Егор Захарович.
      – Она и в прошлый раз здесь двух лисиц выгнала, – сказал Ромка. – Я тогда за лесопосадкой был, у березового колка, и видел, как рыжие огневки прытко удирали по полю к кустарнику.
      Все остановились в ожидании. Тявканье быстро утихло. Наступившую тишину нарушали лишь порхавшие в кронах деревьев птахи да в пожухлой прошлогодней траве изредка шуршали юркие мыши.
      – Ну, чо стоим? Кого ждем? – не вытерпел Упадышев.
      – Белку дожидаемся, – ответил Егор Захарович. – Она должна к нам вернуться.
      – Должна, но не обязана.
      – Ты, Кеша, сегодня на редкость разговорчивый, – сказал Богдан Куделькин.
      – Это его контузило при взрыве банки с первачом, – мрачно проговорил Замотаев.
      Упадышев под общий смех повернулся к нему:
      – Заглохни, юморист хренов.
      Назревающую перебранку прервал приглушенный собачий лай, доносившийся с того места, откуда несколько минут назад слышалось тявканье.
      – Чо она гавкает, дед Егор? – спросил неугомонный Кеша.
      – Зовет к себе, – прислушиваясь к лаю, ответил старик. – Надо, парни, идти туда.
      – Пойдемте, – сказал участковый.
      Упадышев скосил взгляд на прикрытую поясом летней милицейской рубахи кобуру и вроде из любопытства поинтересовался:
      – У тебя, Саня, пистолет заряжен или с пустой кобурой щеголяешь?
      Двораковский усмехнулся:
      – Заряжен, не трусь.
      – Да я ничего. Гриня затрусился, как умирающий кролик.
      – Не вали с больной головы на здоровую, – пробурчал Замотаев.
      Идти пришлось совсем недолго. Лающая Белка сидела у края неглубокой лощинки, окаймленной густыми кустами жимолости. Увидев приближающихся людей, она прекратила лай, словно хотела сказать: «Я свое дело сделала, дальше разбирайтесь сами». А разбираться было с чем. На дне лощины среди почерневшего и почти истаявшего снега лежали два полураздетых мужских трупа. Лица и босые ноги так изгрызли лесные зверьки, что о визуальном опознании не могло быть и речи. У одного из трупов напрочь отсутствовала кисть левой руки.
      «Подснежники» оттаяли, – нахмурившись, сказал участковый.
      – Ни хрена себе цветочки… – полушепотом выдохнул Кеша. – Убийственно тяжелый сегодня день.
      – Кто их так сильно изгрыз? – будто сам себя спросил Богдан Куделькин.
      – Хорьки поработали, – присматриваясь к трупам, определил Егор Захарович. – А руку отгрызли лисы.
      – Не собака?
      – Нет, Белка падалью не питается.
      Куделькин посмотрел на участкового:
      – Звони, Саша, в райцентр. Без прокурора тут не разобраться.
      – В этом деле и прокурору, и следователю с оперативниками много будет мороки, – доставая мобильный телефон, хмуро проговорил Двораковский.

      Выезжавшая к месту обнаружения трупов следственно-оперативная группа во главе с районным прокурором Антоном Бирюковым вернулась в райцентр только с двумя неопознанными телами и без малейших вещественных доказательств, проливающих хотя бы смутный свет на свершившуюся трагедию. По указанию Бирюкова следователь Петр Лимакин возбудил уголовное дело, однако надежда на раскрытие преступления была весьма проблематичной.
      Судебно-медицинский эксперт Борис Медников, проведя анатомирование трупов, сделал заключение, что принадлежат они разновозрастным мужчинам. Старшему было около пятидесяти пяти лет, младшему – около тридцати. По одинаковому росту, составлявшему 180 сантиметров, и телосложению при жизни они могли быть похожими друг на друга. Из характерных примет судмедэксперт отметил только татуировку «Люся» на коренных фалангах пальцев левой руки у старшего и вставной коренной зуб из желтого металла на правой стороне верхней челюсти у младшего. Судя по отверстиям в черепах и извлеченным пулям, оба были убиты из макаровского пистолета выстрелами в голову. В занесенной снегом лощине, прикрытой густыми кустами жимолости, трупы пролежали больше месяца. Это давало возможность предполагать, что трагедия случилась в первых числах апреля. Ни в областной прокуратуре, ни в ГУВД никаких сведений о розыске двух пропавших без вести людей не имелось. Не упоминались они и в розыскных ориентировках других сибирских регионов.
      Для очистки совести Лимакин вынес постановление о назначении экспертизы по ДНК, чтобы выяснить, не являются ли потерпевшие родственниками. Ответ из областной судебно-медицинской лаборатории задерживался. Через две недели Лимакин укрепился в мысли, что в конце концов трупы будут захоронены на райцентровском кладбище, как неустановленные личности, независимо от результатов экспертизы. На такую процедуру требовалось распоряжение Главы местной администрации. На всякий случай следователь переговорил с мэром райцентра, и тот согласился, мол, если ситуация безнадежная, то тратить силы на пустую волокиту не стоит. Оставалось согласовать вопрос с прокурором.
      Когда Лимакин вошел в кабинет Бирюкова, там сидел оперуполномоченный уголовного розыска Слава Голубев. Выслушав предложение следователя, он живо проговорил:
      – Считаю, Антон Игнатьич, Петр предлагает разумное решение. Такого «висяка» у нас никогда не было. Две недели колотимся, а толку – ни на грош.
      – Ай, какие вы скорые ребята. Преступники будут вам очень благодарны за такую услугу, – осуждающе сказал Бирюков. – Надо дождаться заключение экспертизы по ДНК.
      – А что она даст? – спросил Лимакин. – Родственники или не родственники – все равно зарывать придется.
      – Жизнь, Петр, не стоит на месте. Преступники наверняка попадутся на другом деле. В их показаниях может проясниться наш «висяк». Как мы тогда будем выглядеть?
      – Сомневаюсь, что бандиты сознаются в двойном убийстве.
      – Это будет зависеть от смекалки следователя.
      – А я уже с мэром согласовал вопрос о захоронении, – не сдавался Лимакин.
      – Согласование еще не означает исполнение. Знаешь ведь, какие криминальные ребусы встречались в нашей практике, но все они были разгаданы. – Бирюков улыбнулся. – Когда я работал в уголовном розыске, начальником районной милиции был подполковник Гладышев. Опытный оперативник, он в трудных ситуациях постоянно говорил: «Нет безнадежных дел. Есть следователи, безнадежно опускающие руки».
      – Тогда не было таких заморочек, как теперь.
      – Всякие, Петя, головоломки были, – вмешался в разговор Голубев. – Забыл, как мы в одной упряжке с Антоном Игнатьичем раскалывали крутые криминальные орешки.
      – Спасибо, Вячеслав Дмитриевич, за солидарную поддержку, – вновь улыбнулся Бирюков. – Давайте обмозгуем, что у нас есть на сегодняшний день.
      – То же самое, что и две недели назад: два неопознанных трупа, – усаживаясь поудобнее на стуле, сказал Лимакин. Голубев с упреком посмотрел на него:
      – Не впадай в апатию. Я поначалу хотя и ухватился за твое «гробовое» предложение, но, пошевелив мозгами, отказываюсь от него. Устроить похороны проще простого. А вдруг придется опознавать потерпевших. Что тогда, эксгумацию делать?
      – Где бы, Славочка, найти этих опознавателей?
      – Искать, Петечка, надо. Наверняка погибшие мужики были не безродные. Я уверен, что родственники уже ищут их, да не там, где надо. – Голубев повернулся к Бирюкову. – Игнатьич, не созвониться ли тебе с начальником уголовного розыска в Кузнецке подполковником Тараном?
      – Анатолий Викторович Таран теперь полковник и занимает должность начальника криминальной милиции, – ответил Бирюков.
      – Тем лучше! Хотя не генерал, но шишка солидная. Пусть подшерстит своих оперативников, чтобы не дремали. В Новосибирске не только оперов угрозыска, всех участковых осведомили о двух мужиках, пропавших без вести в начале апреля.
      – На прошлой неделе я звонил Анатолию Викторовичу. Говорит, ничего подобного в его ведомстве не числится. Обещал разобраться и результат сообщить.
      – Пусть сельских участковых поднимет на ноги. Может, в каком-нибудь глухом селе пропадали люди, – Слава вздохнул. – Крутится у меня назойливая мысль, что ехали мужики из Новосибирска в Кузнецк или в какое-то попутное село, а у Раздольного их тормознули бандюги. Тюкнули и быстренько утащили в лесопосадку.
      – А того, что их «тюкнули» в Новосибирске и привезли к Раздольному в багажнике, не допускаешь? – спросил Лимакин.
      – Нет, не допускаю. На выезде из Новосибирска надо миновать контрольно-пропускной пункт ГИБДД. Такой же пост функционирует на трассе в поселке Таежном. В связи с проблемой наркобизнеса и терроризма гаишники досматривают почти каждую автомашину. Нарваться на досмотр – себе дороже. А щекотать собственные нервы без навара мерзавцы не любят. К тому же, увозить трупы за сто с лишним километров нет смысла. Можно запрятать их гораздо ближе.
      Неожиданно дверь прокурорского кабинета бесшумно приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась лысая голова судебно-медицинского эксперта Бориса Медникова.
      – Можно к вам, господа хорошие? – в ироничной своей манере спросил эксперт.
      – Заходи, доктор, присаживайся, – ответил Бирюков. – Откуда и куда путь держишь?
      – Из Новосибирска на свою службу, в морг, добираюсь.
      – Рассказывай, что новенького привез.
      Медников неторопливо уселся рядом со следователем. Поставил возле ног пухлый портфель и вдруг достал из кармана серого пиджака расческу:
      – Гребешок новенький купил. Теперь буду ходить причесанным, как прокурор.
      Голубев засмеялся:
      – Боря, у тебя от макушки до лба ни одной волосинки нет.
      – А на затылке венчик остался. Отращу из него космы, как у эстрадных певцов, и буду сзаду наперед зачесывать. – Медников положил руку на плечо Лимакина. – Угости хорошей сигареткой.
      Лимакин предложил «Золотую Яву».
      – На «Мальборо» не тянешь, сыщик?
      – Не тяну, зарплата не позволяет.
      – Вам же каждый год прибавляют бешеные деньги.
      – Вам тоже добавляют, а ты постоянно «стреляешь».
      – Нашей добавки хватает только на «Приму», а от нее кашель душит.
      Судмедэксперт прикурил сигарету и жадно затянулся.
      – Заключение по ДНК привез? – спросил Бирюков.
      – Привез, – Медников достал из портфеля пакет. – Читай, прокурор. А чтобы опер со следователем не томились в ожидании своей очереди, перескажу содержание упрощенным русским языком. Исследование показало, что потерпевшие граждане находились в близких родственных отношениях. Возраст их, как я ранее указывал в своем заключении, подтвердился. Разница в двадцать пять лет позволяет судить, что это были, скорее всего, отец и сын. Между братьями столь большой возрастной разницы обычно не бывает. Я все сказал…
      – Маловато нам этих сведений, – с сожалением проговорил следователь.
      – Конечно, вам бы хотелось узнать фамилии и имена потерпевших. К большому огорчению, медэкспертиза, как и гадальные карты, такие сведения не дает.

      Начальник криминальной милиции Кузнецка полковник Таран сдержал свое обещание. Он позвонил Бирюкову буквально на следующий день после получения экспертизы по ДНК. Узнав о выводах судебно-медицинской лаборатории, Анатолий Викторович воодушевил Бирюкова. Оказалось, что полтора месяца назад в ночь с первого на второе апреля по пути из Новосибирска в Кузнецк бесследно исчезли отец и сын Васютины. В заявлении на розыск указывалось, что Васютин-старший работал вахтовым методом в Сургутнефтегазе. Накануне вылета из Нового Уренгоя в Новосибирск он получил крупную сумму денег и намерен был купить автомашину ВАЗ-2107. В аэропорту Толмачево отца встретил сын. Новую «семерку» они купили в автосалоне «Обские зори». Пока ездили по новосибирским магазинам и закупали подарки, наступил вечер. Старший Васютин позвонил жене и сказал, что они решили ехать без ночевки, чтобы быстрее добраться до Кузнецка. Дорога, мол, хорошая, асфальт сухой. И машина надежная – новенькая «семерка» синего цвета. Их ждали несколько дней, но в Кузнецк Васютины так и не приехали. На пропавших вместе с пассажирами «Жигулях» были транзитные номера, так что в ГИБДД машина еще не была зарегистрирована, нигде не числилась.
      – Странно, Анатолий Викторович… Почему об этом не было розыскной ориентировки? – спросил Бирюков.
      Таран тяжело вздохнул:
      – Служебное разгильдяйство. Жена Васютина передала заявление в дежурную часть Горуправления. Дежурный сунул его в стол и забыл зарегистрировать в журнале учета происшествий. Сейчас он подыскивает себе другую работу, где хорошая память и исполнительность не нужны.
      – Нам от этого не легче. По горячему следу можно было общими усилиями прочесать всю трассу от Новосибирска до Кузнецка. Наверняка какие-то улики обнаружили бы. Теперь время упущено. Надо срочно провести опознание потерпевших.
      – Сегодня приеду к вам с женой Васютина Людмилой Сергеевной.
      Таран приехал в середине дня. В присутствии понятых Людмила Сергеевна опознала мужа Юрия Семеновича по татуировке на пальцах левой руки, сделанной в годы их молодости, а сына Олега – по вставному зубу и по остаткам нательного белья. Вид полуразложившихся трупов вверг пятидесятилетнюю женщину в столь сильную прострацию, что судмедэксперту Борису Медникову пришлось больше часа приводить ее в чувство нашатырным спиртом и валерьянкой. Когда женщина, наконец, пришла в себя, Бирюков поинтересовался, откуда муж звонил ей последний раз. Людмила Сергеевна поднесла к носу смоченную нашатырем ватку. Подумав, заговорила:
      – У Юрия Семеновича был маленький мобильный телефончик. Кажется, «Нокия». Он из Нового Уренгоя по нему часто домой звонил. И мы ему звонили… А последний звонок был, видимо, с окраины Новосибирска. Муж сказал: «Сейчас завезем Ивана на улицу Волочаевскую и выезжаем на трассу».
      – Кто такой Иван?
      – Вот и я это спросила у мужа. Он ответил: «Продавец из автосалона ”Обские зори”, оформлявший нам машину».
      – У продавца автомобилей своей машины не было?
      – Не знаю, не спрашивала.
      – Как отец и сын были одеты?
      – Юрий Семенович обычно приезжал с Севера в меховой куртке и в унтах. А Олег поехал его встречать в дубленке и в утепленных сапогах. Шапки у обоих были ондатровые.
      – Сколько у Юрия Семеновича при себе могло быть наличных денег?
      – Когда согласовывали покупку машины, он предполагал, что останется наличными тысяч триста. В отличие от молодых вахтовиков, которые меняются через месяц, Юрий Семенович всегда отрабатывал на Севере по полгода подряд. Заработок у него был хороший, и привозил он деньги обычно тысячными купюрами.
      – Ваши знакомые или соседи знали, что Юрий Семенович возвращается домой в новой машине и с крупной суммой денег?
      – Никто об этом не знал. В нашей семье не принято было распространяться ни о покупках, ни о заработке, чтобы не вызывать зависть у обывателей.
      Больше, к сожалению, Людмила Сергеевна ничего сказать не могла. Когда следователь Лимакин завершил все формальности по опознанию, тела погибших были выданы родственникам, приезжавшим с Людмилой Сергеевной.