Ранняя и на редкость дружная по сибирским меркам весна уже к середине апреля согнала с полей снежные сугробы. Быстро отжурчали вешние ручьи, зазеленела молодая трава и наступил по-летнему теплый май.
      Девятого мая в селе Раздольном праздновали очередной День Победы. Когда-то здесь насчитывалось больше десятка участников Великой Отечественной войны. Теперь от большинства из них, как память, остались только поблекшие красные звездочки, прибитые к домам тимуровцами-пионерами в советское время. Из ныне живущих ветеранов, пожалуй, лишь восьмидесятитрехлетний дед Егор Ванин – гвардейского роста с белой окладистой бородой оставался в полном здравии и на крепких ногах. Всю Отечественную Егор Захарович провоевал снайпером. Несмотря на солидные годы, старик не утратил навыков стрельбы, имел хорошее зрение и был заядлым охотником. Промышлял он птицу и зверя с зауэровской двустволкой, привезенной из поверженной Германии в качестве трофея. Помогала ему в охотничьем деле породистая сибирская лайка по кличке Белка.
      Как большинство сибирских сел, Раздольное представляло собой одну широкую улицу. До райцентра от села насчитывалось около тридцати километров по укатанной щебеночной дороге, а буквально за околицей проходила автотрасса Новосибирск – Кузбасс. Почти на стыке этих дорог стояла похожая на терем «Шашлычная», к которой часто сворачивали проезжавшие по трассе автомобилисты. В этот день из распахнутой настежь двери шашлычной слышалась радиотрансляция «Маяка», передававшего песни военной поры. Молодежь «старые песни о главном» не интересовали. Подрастающий жених Ромка Удалой, прозванный в селе Шустряком, сидя на лавочке перед палисадником родительского дома, наяривал на двухрядке мелодию некогда популярной «Жалейки» и юношеским баском напевал совсем другие слова:
 
Ноет сердечко у меня,
Часто давленье скачет.
Знаю, что водку мне нельзя,
Но не могу иначе…
 
      Окружавшие гармониста школьные подружки-хохотушки после каждого куплета закатывались звонким смехом.
      На другой стороне улицы на завалинке ветхой избенки с покосившимся навесом над крыльцом задумчиво сидел небритый тракторист Кеша Упадышев – лысоватый пухлый мужичок, лет сорока в вылинявшем солдатском обмундировании и в тапочках на босу ногу. Неожиданно он уставился на гармониста и строго крикнул:
      – Шустряк! Ты на кого намекаешь?!
      – Ни на кого! – хитро прищурив озорные глаза, ответил Ромка. – Для души играю!
      – Как это «для души»?
      – Просто так, чтобы всем весело было.
      – Гляди у меня! Доиграешься…
      Упадышев погрозил Ромке желтым от самосада пальцем и стал смотреть в сторону шашлычной. Оттуда только что вышел долговязый комбайнер Замотаев, одетый, как и Кеша, в старую солдатскую форму с тем лишь отличием, что вместо тапочек на его ногах были растоптанные кирзовые сапоги, а на кудлатой голове – камуфляжный картуз. Он прямиком устремился к Упадышеву. Присев рядом с Кешей на завалинку, поздоровался.
      – Здорово, Гриня, – ответил Упадышев. – Чо, причастился в шашлычной?
      Замотаев с тяжелым вздохом потер ладонями морщинистое лицо. Заговорил с сожалением:
      – Хотел по случаю Победы стакашек портвейна чекалдыкнуть, да промахнулся. Лизка Удалая сегодня не в духе. Наотрез отказалась отоварить под запись.
      – Зато братец Лизкин в веселом настроении. Ишь, как гармонь терзает.
      – У братца наших забот нету. Ты давеча хвастал, будто трехлитровая банка первача у тебя в баньке заначена.
      – Была банка, но сплыла, – хмуро буркнул Упадышев.
      – Выпил, что ли?! Или украли?
      – Если б… Людка, зараза, об угол бани мою заначку вдребезги расхлестала.
      Замотаев словно опешил:
      – Не врешь?
      – Чего врать… Не видишь, праздничный день, а я сижу трезвый, как дурак.
      – Ну, тигра! – заволновался Гриня. – С чего она так люто озверела? Наверно, Колька малой своим ревом довел бабу до белой горячки?
      – Колька подрос. Теперь, даже когда Людка его нещадно лупит, молчит, как партизан. Терпеливый будет мужик.
      – Ну, форменная тигра! И собственного дитя не жалеет. За что лупит-то?
      – За недостойное поведение. Навернет карапуз чашку овсяной каши «Геркулес» и по часу впустую на горшке сидит. Только Людка на него трусы наденет, он, стервец, тут же в них и навалит.
      – Вот безобразник. Уже кашу наворачивает?
      – И соленые огурцы до безумия любит. Как увидит на столе миску с огурцами, сразу хватает самый большой и уплетает за обе щеки, будто с похмелья.
      – Гляди-ка… Причудливый вкус. От материнской груди давно отвык?
      – С Людкиных грудей котенка не накормишь. На коровьем молоке пацан вырос. Начиная с четушки. Теперь поллитряк враз заглатывает. После верещит: «Щас ушшусь, ушшусь» и мочится, где попало под Людкины подзатыльники.
      – Говорить научился?
      – Лопочет. Матерные слова почти все освоил.
      – Тебя признает?
      – В каком отношении?
      – Папкой или батькой называет?
      – Ни так и ни сяк.
      – А как?
      – Наголик стебаный.
      – Алкоголик, что ли?
      – Дураку понятно.
      – Людкина школа?
      – Ну, а чья больше. Сам знаешь, без мата Людка двух слов связать не может.
      Помолчали.
      – Что же нам теперь придумать?… – со вздохом спросил Замотаев. – Не отметить День Победы – большой грех.
      – Да, Победа – святое дело… – Упадышев тоже вздохнул. – Можно бы заглянуть к деду Егору Ванину. Прошлый год в этот самый праздник он неплохо угостил меня настойкой на зверобое. Сам битый час просидел с одной рюмашкой, а меня не ограничивал. Считай, всю поллитровку я оприходовал и травку из бутылки зажевал. Мировой старик. Его рассказы о прошлой жизни да о войне настолько приятно слушать, ну прямо, как… стакан хорошего самогона выпить.
      – У Егора Захарыча, по-моему, какая-то беда стряслась.
      – С чего взял?
      – Когда из шашлычной к тебе шпарил, краем глаза видел, как старик с Богданом Куделькиным на корточках разглядывали во дворе лежащую Белку. Либо заболела собака, либо совсем подохла. Так что навряд ли сегодня Егор Захарыч…
      – Погоди, Гриня, – внезапно сказал Упадышев и, прищурясь, уставился на усадьбу ветерана, возле которой остановился свернувший с райцентровской дороги мотоцикл «Урал». – Я на трезвую голову хреново вижу. Глянь ты: что за милиционер к деду Егору прикатил?
      – Так это же наш участковый Сашка Двораковский из Березовки, – приглядевшись, ответил Замотаев.
      – Чего он сюда на праздник припорол?
      – Должно быть, Егор Захарыч вызвал.
      – Для какой надобности?
      Замотаев пожал плечами.
      – Давай из любопытства сходим, – после недолгого молчания предложил Упадышев.
      – Во придумал! – Замотаев покрутил пальцем у виска. – Там же Богдан Куделькин. Только заявимся, он сразу нахамит: «Вы, друзья, опять пьяные?»
      – Ты чо, Гриня, мелешь? Разве мы сегодня пили?
      – А ведь, правда, не пили… – смутился Замотаев. – Не пойму, чего мне вдруг померещилось, вроде мы под турахом. – И поднялся с завалинки. – Айда, Кеша, представимся начальству тверезыми как никогда.
      Упадышев тоже поднялся.
      – Айда-пошли, Гриня.
      – Тапочки переобуй, – подсказал Замотаев.
      Кеша провел ладонью по лысине:
      – Я не артист, чтобы перед каждым выходом в люди обувать штиблеты да причесываться.
      Лайка Егора Захаровича оказалась жива и здорова. Когда Упадышев с Замотаевым вошли во двор ветерана, собачка миролюбиво лежала на травке возле ног хозяина и словно прислушивалась к разговору председателя акционерного крестьянского хозяйства Богдана Куделькина с участковым Двораковским. Куделькин, прервав разговор, пристально посмотрел на внезапно появившихся механизаторов и недоуменно проговорил:
      – Удивительно…
      – Что? – не понял стоявший рядом с ним участковый.
      – Праздничный день, а закадычные друзья трезвые.
      – И на старуху, Богдан Афанасьевич, бывает проруха, – с усмешкой отшутился Кеша.
      – Зачем пожаловали? Если за авансом, то в праздничные дни я денег не выдаю.
      – Откровенно говоря, с деньгами у нас всегда две проблемы: или их мало, или совсем нету, – опять усмехнулся Кеша. – Но сегодня, председатель, не волнуйся. Деньжат клянчить не станем. Увидели участкового и решили узнать: чо случилось?…
      – Случилось, мужики, такое, что хуже некуда, – сказал участковый и показал на лежавшую около собаки почерневшую кисть человеческой руки. Поглядите, что притащила Белка Егору Захаровичу…
      – Во, бляха-муха, елки зеленые… – растерянно произнес Упадышев. – И где она такую оказию нашла?
      – Не говорит.
      Коша повернулся к Егору Захаровичу:
      – А ты, дед Егор, утверждал, будто собачка у тебя настолько умная, что человеческую речь понимает.
      – Видишь, Иннокентий, в чем дело… – старик потеребил седую бороду. – Понимать-то она понимает, но сказать не может.
      Замотаев, присев на корточки, стал разглядывать необычную находку.
      – Это ж левая мужицкая рука! – будто сделав открытие, вдруг воскликнул он и уставился на Упадышева. – На пальцах это самое… тутуировка «Люся». Может, твоей Людки знакомый мужик?
      Упадышев удивленно выпучил глаза:
      – Сам не понимаешь, какую чушь спорол?… Если б этот мужик знал мою Людку, он бы натутуировал слово «Сука».
      – Чего ты, Кеша, так осерчал на супругу? – усмехнулся участковый. – Опять, как в прошлом месяце, каблуком туфли по лбу звезданула?
      – Еще хуже отмочила, – буркнул Упадышев. – Устроила праздник со слезами на глазах.
      – На выпивку денег не дала?
      – Нужны мне ее деньги, как попу гармонь. Трехлитровую банку первача вдребезги об угол бани расхлестала.
      Богдан Куделькин прыснул смехом:
      – Вот, оказывается, почему вы с Гриней сегодня трезвые. А я, грешным делом, уж подумал, что к вечеру снег по колено выпадет.
      – Снегопад, Богдан Афанасьевич, от нашей выпивки не зависит. Зря подковыриваешь. На душе горько, что в победный день нечем помянуть воинов, погибших за наше счастливое будущее.
      – Настоящее счастливым не считаешь?
      – Какое может быть счастье, когда жена не понимает, что мужик не кактус, ему надо пить.
      – Самогон не на продажу гонишь? – строго спросил участковый.
      – Ты чо сморозил, Сашок?… Какая на хрен продажа, если самому на похмелку не каждый раз остается.
      – Не надо злоупотреблять выпивкой.
      – На этот счет могу ответить словами поэта Есенина:
      «Лучше уж от водки умереть, чем от скуки».
      – Ого! Даже поэзию знаешь?
      – Не всю, конечно, а что касается моих интересов, кое-что знаю. – Упадышев достал из кармана обвислых галифе кисет и, сворачивая самокрутку, сменил тему: – Впрочем, чо пустое обсуждать. Ты, стражник порядка, не забивай себе голову пустяками. Маракуй над тем, как разыскать мужика, у которого Белка отгрызла руку.
      – Может, подскажешь, с чего начинать розыск? – иронично поинтересовался Двораковский.
      – Может, подскажу… – Упадышев раскурил зачадившую самокрутку. – Надо тебе, Саня, перво-наперво строго допросить Ромку Удалого. В апреле Шустряк ведрами таскал из лесу березовый сок. И, как я приметил, каждый раз за ним бегала деда Егорова лайка. Надо обследовать их маршрут.
      Участковый посмотрел на Егора Захаровича. Старик, поняв немой вопрос, подтвердил:
      – Ромка постоянно угощает Белку чипсами да конфетами. Вот она за ним и бегает, словно за кормильцем.
      – Роман сейчас дома?
      – Куда ему, сорванцу, деваться, – вставил Кеша. – Собрал малолетних девок. Рвет перед ними гармошку да песни двухсмысленные базлает.
      – Сходите, мужики, за ним, – попросил участковый. – Пригласите сюда.
      Упадышев глянул на Замотаева:
      – Гриня, у тебя костыли длиннее моих. Сгоняй по-быстрому за Шустряком.
      Ромка Удалой – круглолицый с вьющимися коротко стриженными волосами подросток в поношенном джинсовом костюме вошел во двор следом за Гриней Замотаевым и смело поздоровался. Миролюбиво лежавшая лайка тотчас подскочила к нему и уперлась передними лапами в грудь. Подросток, изображая борьбу, обеими руками обхватил собаку.
      – Шустряк, кончай каратэ! – прикрикнул Упадышев. – Щас участковый милиции тебе допрос учинит.
      – Чего меня допрашивать? – удивился Ромка.
      – Того, что влип ты, субчик, в уголовную историю. Одним словом, доигрался…
      – Помолчи, Кеша, – одернул Двораковский. – Без твоих угроз поговорим с Романом.
      Вначале настороженно, но слово по слову осмелев, Ромка рассказал, что действительно в апреле месяце около недели подряд он каждый день утром и вечером ходил в лес за автотрассу. Там были просверлены три березки с подвешанными трехлитровыми банками, которые за полсуток наполнялись березовым соком. Белка часто бегала с ним, однако никаких «частей человеческого тела» в лесу не находила. Откуда собака притащила кисть руки, подросток не знал.
      – И никакого беспокойства собака в лесу не проявляла? – спросил участковый.
      – А чего там беспокоиться? – откровенно удивился Ромка. – Ну, бывало, бурундука на дерево загонит. Полает на него. Один раз зайца прямо мне под ноги пригнала. Я чуть за уши его не схватил. А то двух рыжих лисиц из лесопосадки за трассой выгнала.
      – Не догнала их?
      – Она почему-то за ними не погналась. Вернулась в лесопосадку, полаяла минут пять и ко мне прибежала.
      – Место это запомнил?
      – Там и запоминать нечего. Березки я подсачивал далеко от трассы. Чтобы сок чистый был. А лесопосадки всего-то метрах в двадцати от дороги.
      – Можешь проводить нас туда?
      – Запросто.
      – Значит, так, земляки… – Двораковский, взявшись за козырек, поправил форменную фуражку. – Придется всем прогуляться со мной в лес.
      – Если чо отыщем, магарыч поставишь? – мигом ввинтил Упадышев.
      – Нет, угощения не будет. Не на пикник пойдем.
      – А мог бы и угостить. Как-никак День Победы все-таки… – поникшим голосом проговорил Кеша и стал наблюдать, как участковый принялся заворачивать в целлофан огрызок почерневшей руки.
      Когда Двораковский упрятал целлофановый сверток в коляску мотоцикла, всей гурьбой отправились к лесу. За селом вытянулись гуськом и пошли один за другим по проторенной Ромкой тропе. Сам Ромка вышагивал впереди. Рядом с ним, повиливая загнутым хвостом, семенила Белка. Замыкали ватагу Кеша Упадышев и Гриня Замотаев. Яркое майское солнце нещадно палило с безоблачного неба. Пока миновали поляну от околицы до автотрассы, на лысине Упадышева выступила испарина. Вытирая ладонью пот, Кеша то и дело поправлял на ногах тапочки.
      – Говорил тебе, переобуйся. Не послушал, теперь маешься. Я вот сапоги ни на что не сменяю, – сказал идущий следом Замотаев.
      – Ты бы с радостью щас поменял их на водку, да дураков нету на такой обмен, – отпарировал Кеша.
      – Не плети что попало, – буркнул Гриня.
      Молча перешли через трассу. В лесопосадке стало сумрачно. Повеяло приятной прохладой. Густая хвоя высаженных ровными рядами сорокалетних сосен вперемешку с пихтами надежно укрывала от палящих солнечных лучей. Семенившая возле Ромки Белка внезапно прыгнула вправо и пулей устремилась в чащу. Через недолгое время из чащи послышалось удаляющееся тявканье.
      – За лисой погналась, – пояснил Егор Захарович.
      – Она и в прошлый раз здесь двух лисиц выгнала, – сказал Ромка. – Я тогда за лесопосадкой был, у березового колка, и видел, как рыжие огневки прытко удирали по полю к кустарнику.
      Все остановились в ожидании. Тявканье быстро утихло. Наступившую тишину нарушали лишь порхавшие в кронах деревьев птахи да в пожухлой прошлогодней траве изредка шуршали юркие мыши.
      – Ну, чо стоим? Кого ждем? – не вытерпел Упадышев.
      – Белку дожидаемся, – ответил Егор Захарович. – Она должна к нам вернуться.
      – Должна, но не обязана.
      – Ты, Кеша, сегодня на редкость разговорчивый, – сказал Богдан Куделькин.
      – Это его контузило при взрыве банки с первачом, – мрачно проговорил Замотаев.
      Упадышев под общий смех повернулся к нему:
      – Заглохни, юморист хренов.
      Назревающую перебранку прервал приглушенный собачий лай, доносившийся с того места, откуда несколько минут назад слышалось тявканье.
      – Чо она гавкает, дед Егор? – спросил неугомонный Кеша.
      – Зовет к себе, – прислушиваясь к лаю, ответил старик. – Надо, парни, идти туда.
      – Пойдемте, – сказал участковый.
      Упадышев скосил взгляд на прикрытую поясом летней милицейской рубахи кобуру и вроде из любопытства поинтересовался:
      – У тебя, Саня, пистолет заряжен или с пустой кобурой щеголяешь?
      Двораковский усмехнулся:
      – Заряжен, не трусь.
      – Да я ничего. Гриня затрусился, как умирающий кролик.
      – Не вали с больной головы на здоровую, – пробурчал Замотаев.
      Идти пришлось совсем недолго. Лающая Белка сидела у края неглубокой лощинки, окаймленной густыми кустами жимолости. Увидев приближающихся людей, она прекратила лай, словно хотела сказать: «Я свое дело сделала, дальше разбирайтесь сами». А разбираться было с чем. На дне лощины среди почерневшего и почти истаявшего снега лежали два полураздетых мужских трупа. Лица и босые ноги так изгрызли лесные зверьки, что о визуальном опознании не могло быть и речи. У одного из трупов напрочь отсутствовала кисть левой руки.
      «Подснежники» оттаяли, – нахмурившись, сказал участковый.
      – Ни хрена себе цветочки… – полушепотом выдохнул Кеша. – Убийственно тяжелый сегодня день.
      – Кто их так сильно изгрыз? – будто сам себя спросил Богдан Куделькин.
      – Хорьки поработали, – присматриваясь к трупам, определил Егор Захарович. – А руку отгрызли лисы.
      – Не собака?
      – Нет, Белка падалью не питается.
      Куделькин посмотрел на участкового:
      – Звони, Саша, в райцентр. Без прокурора тут не разобраться.
      – В этом деле и прокурору, и следователю с оперативниками много будет мороки, – доставая мобильный телефон, хмуро проговорил Двораковский.

      Выезжавшая к месту обнаружения трупов следственно-оперативная группа во главе с районным прокурором Антоном Бирюковым вернулась в райцентр только с двумя неопознанными телами и без малейших вещественных доказательств, проливающих хотя бы смутный свет на свершившуюся трагедию. По указанию Бирюкова следователь Петр Лимакин возбудил уголовное дело, однако надежда на раскрытие преступления была весьма проблематичной.
      Судебно-медицинский эксперт Борис Медников, проведя анатомирование трупов, сделал заключение, что принадлежат они разновозрастным мужчинам. Старшему было около пятидесяти пяти лет, младшему – около тридцати. По одинаковому росту, составлявшему 180 сантиметров, и телосложению при жизни они могли быть похожими друг на друга. Из характерных примет судмедэксперт отметил только татуировку «Люся» на коренных фалангах пальцев левой руки у старшего и вставной коренной зуб из желтого металла на правой стороне верхней челюсти у младшего. Судя по отверстиям в черепах и извлеченным пулям, оба были убиты из макаровского пистолета выстрелами в голову. В занесенной снегом лощине, прикрытой густыми кустами жимолости, трупы пролежали больше месяца. Это давало возможность предполагать, что трагедия случилась в первых числах апреля. Ни в областной прокуратуре, ни в ГУВД никаких сведений о розыске двух пропавших без вести людей не имелось. Не упоминались они и в розыскных ориентировках других сибирских регионов.
      Для очистки совести Лимакин вынес постановление о назначении экспертизы по ДНК, чтобы выяснить, не являются ли потерпевшие родственниками. Ответ из областной судебно-медицинской лаборатории задерживался. Через две недели Лимакин укрепился в мысли, что в конце концов трупы будут захоронены на райцентровском кладбище, как неустановленные личности, независимо от результатов экспертизы. На такую процедуру требовалось распоряжение Главы местной администрации. На всякий случай следователь переговорил с мэром райцентра, и тот согласился, мол, если ситуация безнадежная, то тратить силы на пустую волокиту не стоит. Оставалось согласовать вопрос с прокурором.
      Когда Лимакин вошел в кабинет Бирюкова, там сидел оперуполномоченный уголовного розыска Слава Голубев. Выслушав предложение следователя, он живо проговорил:
      – Считаю, Антон Игнатьич, Петр предлагает разумное решение. Такого «висяка» у нас никогда не было. Две недели колотимся, а толку – ни на грош.
      – Ай, какие вы скорые ребята. Преступники будут вам очень благодарны за такую услугу, – осуждающе сказал Бирюков. – Надо дождаться заключение экспертизы по ДНК.
      – А что она даст? – спросил Лимакин. – Родственники или не родственники – все равно зарывать придется.
      – Жизнь, Петр, не стоит на месте. Преступники наверняка попадутся на другом деле. В их показаниях может проясниться наш «висяк». Как мы тогда будем выглядеть?
      – Сомневаюсь, что бандиты сознаются в двойном убийстве.
      – Это будет зависеть от смекалки следователя.
      – А я уже с мэром согласовал вопрос о захоронении, – не сдавался Лимакин.
      – Согласование еще не означает исполнение. Знаешь ведь, какие криминальные ребусы встречались в нашей практике, но все они были разгаданы. – Бирюков улыбнулся. – Когда я работал в уголовном розыске, начальником районной милиции был подполковник Гладышев. Опытный оперативник, он в трудных ситуациях постоянно говорил: «Нет безнадежных дел. Есть следователи, безнадежно опускающие руки».
      – Тогда не было таких заморочек, как теперь.
      – Всякие, Петя, головоломки были, – вмешался в разговор Голубев. – Забыл, как мы в одной упряжке с Антоном Игнатьичем раскалывали крутые криминальные орешки.
      – Спасибо, Вячеслав Дмитриевич, за солидарную поддержку, – вновь улыбнулся Бирюков. – Давайте обмозгуем, что у нас есть на сегодняшний день.
      – То же самое, что и две недели назад: два неопознанных трупа, – усаживаясь поудобнее на стуле, сказал Лимакин. Голубев с упреком посмотрел на него:
      – Не впадай в апатию. Я поначалу хотя и ухватился за твое «гробовое» предложение, но, пошевелив мозгами, отказываюсь от него. Устроить похороны проще простого. А вдруг придется опознавать потерпевших. Что тогда, эксгумацию делать?
      – Где бы, Славочка, найти этих опознавателей?
      – Искать, Петечка, надо. Наверняка погибшие мужики были не безродные. Я уверен, что родственники уже ищут их, да не там, где надо. – Голубев повернулся к Бирюкову. – Игнатьич, не созвониться ли тебе с начальником уголовного розыска в Кузнецке подполковником Тараном?
      – Анатолий Викторович Таран теперь полковник и занимает должность начальника криминальной милиции, – ответил Бирюков.
      – Тем лучше! Хотя не генерал, но шишка солидная. Пусть подшерстит своих оперативников, чтобы не дремали. В Новосибирске не только оперов угрозыска, всех участковых осведомили о двух мужиках, пропавших без вести в начале апреля.
      – На прошлой неделе я звонил Анатолию Викторовичу. Говорит, ничего подобного в его ведомстве не числится. Обещал разобраться и результат сообщить.
      – Пусть сельских участковых поднимет на ноги. Может, в каком-нибудь глухом селе пропадали люди, – Слава вздохнул. – Крутится у меня назойливая мысль, что ехали мужики из Новосибирска в Кузнецк или в какое-то попутное село, а у Раздольного их тормознули бандюги. Тюкнули и быстренько утащили в лесопосадку.
      – А того, что их «тюкнули» в Новосибирске и привезли к Раздольному в багажнике, не допускаешь? – спросил Лимакин.
      – Нет, не допускаю. На выезде из Новосибирска надо миновать контрольно-пропускной пункт ГИБДД. Такой же пост функционирует на трассе в поселке Таежном. В связи с проблемой наркобизнеса и терроризма гаишники досматривают почти каждую автомашину. Нарваться на досмотр – себе дороже. А щекотать собственные нервы без навара мерзавцы не любят. К тому же, увозить трупы за сто с лишним километров нет смысла. Можно запрятать их гораздо ближе.
      Неожиданно дверь прокурорского кабинета бесшумно приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась лысая голова судебно-медицинского эксперта Бориса Медникова.
      – Можно к вам, господа хорошие? – в ироничной своей манере спросил эксперт.
      – Заходи, доктор, присаживайся, – ответил Бирюков. – Откуда и куда путь держишь?
      – Из Новосибирска на свою службу, в морг, добираюсь.
      – Рассказывай, что новенького привез.
      Медников неторопливо уселся рядом со следователем. Поставил возле ног пухлый портфель и вдруг достал из кармана серого пиджака расческу:
      – Гребешок новенький купил. Теперь буду ходить причесанным, как прокурор.
      Голубев засмеялся:
      – Боря, у тебя от макушки до лба ни одной волосинки нет.
      – А на затылке венчик остался. Отращу из него космы, как у эстрадных певцов, и буду сзаду наперед зачесывать. – Медников положил руку на плечо Лимакина. – Угости хорошей сигареткой.
      Лимакин предложил «Золотую Яву».
      – На «Мальборо» не тянешь, сыщик?
      – Не тяну, зарплата не позволяет.
      – Вам же каждый год прибавляют бешеные деньги.
      – Вам тоже добавляют, а ты постоянно «стреляешь».
      – Нашей добавки хватает только на «Приму», а от нее кашель душит.
      Судмедэксперт прикурил сигарету и жадно затянулся.
      – Заключение по ДНК привез? – спросил Бирюков.
      – Привез, – Медников достал из портфеля пакет. – Читай, прокурор. А чтобы опер со следователем не томились в ожидании своей очереди, перескажу содержание упрощенным русским языком. Исследование показало, что потерпевшие граждане находились в близких родственных отношениях. Возраст их, как я ранее указывал в своем заключении, подтвердился. Разница в двадцать пять лет позволяет судить, что это были, скорее всего, отец и сын. Между братьями столь большой возрастной разницы обычно не бывает. Я все сказал…
      – Маловато нам этих сведений, – с сожалением проговорил следователь.
      – Конечно, вам бы хотелось узнать фамилии и имена потерпевших. К большому огорчению, медэкспертиза, как и гадальные карты, такие сведения не дает.

      Начальник криминальной милиции Кузнецка полковник Таран сдержал свое обещание. Он позвонил Бирюкову буквально на следующий день после получения экспертизы по ДНК. Узнав о выводах судебно-медицинской лаборатории, Анатолий Викторович воодушевил Бирюкова. Оказалось, что полтора месяца назад в ночь с первого на второе апреля по пути из Новосибирска в Кузнецк бесследно исчезли отец и сын Васютины. В заявлении на розыск указывалось, что Васютин-старший работал вахтовым методом в Сургутнефтегазе. Накануне вылета из Нового Уренгоя в Новосибирск он получил крупную сумму денег и намерен был купить автомашину ВАЗ-2107. В аэропорту Толмачево отца встретил сын. Новую «семерку» они купили в автосалоне «Обские зори». Пока ездили по новосибирским магазинам и закупали подарки, наступил вечер. Старший Васютин позвонил жене и сказал, что они решили ехать без ночевки, чтобы быстрее добраться до Кузнецка. Дорога, мол, хорошая, асфальт сухой. И машина надежная – новенькая «семерка» синего цвета. Их ждали несколько дней, но в Кузнецк Васютины так и не приехали. На пропавших вместе с пассажирами «Жигулях» были транзитные номера, так что в ГИБДД машина еще не была зарегистрирована, нигде не числилась.
      – Странно, Анатолий Викторович… Почему об этом не было розыскной ориентировки? – спросил Бирюков.
      Таран тяжело вздохнул:
      – Служебное разгильдяйство. Жена Васютина передала заявление в дежурную часть Горуправления. Дежурный сунул его в стол и забыл зарегистрировать в журнале учета происшествий. Сейчас он подыскивает себе другую работу, где хорошая память и исполнительность не нужны.
      – Нам от этого не легче. По горячему следу можно было общими усилиями прочесать всю трассу от Новосибирска до Кузнецка. Наверняка какие-то улики обнаружили бы. Теперь время упущено. Надо срочно провести опознание потерпевших.
      – Сегодня приеду к вам с женой Васютина Людмилой Сергеевной.
      Таран приехал в середине дня. В присутствии понятых Людмила Сергеевна опознала мужа Юрия Семеновича по татуировке на пальцах левой руки, сделанной в годы их молодости, а сына Олега – по вставному зубу и по остаткам нательного белья. Вид полуразложившихся трупов вверг пятидесятилетнюю женщину в столь сильную прострацию, что судмедэксперту Борису Медникову пришлось больше часа приводить ее в чувство нашатырным спиртом и валерьянкой. Когда женщина, наконец, пришла в себя, Бирюков поинтересовался, откуда муж звонил ей последний раз. Людмила Сергеевна поднесла к носу смоченную нашатырем ватку. Подумав, заговорила:
      – У Юрия Семеновича был маленький мобильный телефончик. Кажется, «Нокия». Он из Нового Уренгоя по нему часто домой звонил. И мы ему звонили… А последний звонок был, видимо, с окраины Новосибирска. Муж сказал: «Сейчас завезем Ивана на улицу Волочаевскую и выезжаем на трассу».
      – Кто такой Иван?
      – Вот и я это спросила у мужа. Он ответил: «Продавец из автосалона ”Обские зори”, оформлявший нам машину».
      – У продавца автомобилей своей машины не было?
      – Не знаю, не спрашивала.
      – Как отец и сын были одеты?
      – Юрий Семенович обычно приезжал с Севера в меховой куртке и в унтах. А Олег поехал его встречать в дубленке и в утепленных сапогах. Шапки у обоих были ондатровые.
      – Сколько у Юрия Семеновича при себе могло быть наличных денег?
      – Когда согласовывали покупку машины, он предполагал, что останется наличными тысяч триста. В отличие от молодых вахтовиков, которые меняются через месяц, Юрий Семенович всегда отрабатывал на Севере по полгода подряд. Заработок у него был хороший, и привозил он деньги обычно тысячными купюрами.
      – Ваши знакомые или соседи знали, что Юрий Семенович возвращается домой в новой машине и с крупной суммой денег?
      – Никто об этом не знал. В нашей семье не принято было распространяться ни о покупках, ни о заработке, чтобы не вызывать зависть у обывателей.
      Больше, к сожалению, Людмила Сергеевна ничего сказать не могла. Когда следователь Лимакин завершил все формальности по опознанию, тела погибших были выданы родственникам, приезжавшим с Людмилой Сергеевной.
      Перед отъездом Таран и Бирюков еще раз обговорили ситуацию и пришли к единому мнению: истоки бандитского налета надо искать в Новосибирске. Особое подозрение вызывал некто Иван, которого Васютины подвозили на улицу Волочаевскую. К этому же склонялись и Лимакин с Голубевым. Бирюков обвел взглядом их невеселые лица и спросил:
      – Кто из вас попытается отыскать Ивана?
      – Кому прикажете, – ответил следователь.
      Голубев недолго подумал:
      – Разреши, Игнатьич, я сгоняю в Новосибирск. «Запорожец» мой хотя и бренчит, но бегает шустро. Оперативно поработаю в автосалоне под простачка. Покручу финты. Авось и полезное что-то узнаю.
      – Сильно не увлекайся финтами, чтобы подозреваемого Ивана не насторожить.
      – Обижаешь, начальник, – шутливо проговорил Слава. – Крутых обвалов в моей работе не было.
      – Дай Бог, чтобы и сейчас все удалось.

      С трудом миновав затор машин на светофорах у Гусинобродского вещевого рынка, Голубев мало-помалу выехал к старому коммунальному мосту и, спустившись на улицу Большевистскую, устремился в сторону ГЭС, где находился автосалон «Обские зори». Вскоре он подъехал к вместительной площадке, огороженной прочной металлической сеткой, над решетчатыми воротами которой полукругом красовалось название салона. На площадке стояли несколько автомобилей «Нива», три синих ВАЗовских «семерки» и одна машина девятой модели. Особняком у красивого кирпичного домика-конторы чернела «Тойота» с тонированными стеклами. Слава посигналил клаксоном. Из конторы неторопливо вышел «камуфлированный» охранник с пистолетной кобурой на поясе. Заспанным голосом спросил:
      – Чего надо, мужик?
      – Новую машину хочу купить, – залихватски ответил Слава.
      – Рано приехал. У нас начинают работу в десять часов.
      – Ну, оборзели! Сейчас плюну на вашу торговую точку и уеду к другому продавцу.
      – Скатертью тебе дорога.
      – Охранник не заинтересован в продаже машин?
      – Охранники у нас на твердом окладе.
      – А продавцы?
      – Какие-то проценты им набегают, но это не мое дело.
      – Иван сегодня будет на работе?
      – Турунтаев?
      – У вас разве несколько Иванов?
      – Пока только один.
      – Вот мне его и надо.
      – Не дождешься.
      – Почему?
      – Иван улетел в Таиланд отмечать майские гулянья.
      – Праздники давно кончились, а он все гуляет?
      – Когда баксов невпроворот, можно каждое воскресенье отмечать, как красный день календаря.
      – На чем Турунтаев разбогател?
      – На прошлогодних думских выборах. Был доверенным лицом крутого бизнесмена. Тот, воротила, прорвался к теплому месту и на радостях отстегнул Ивану сотню тысяч баксов.
      – Долларов?
      – Козе понятно, не рублей.
      – Ну, блин, живете…
      – В России кому подфартит, тот и выбивается из грязи в князи.
      – Турунтаеву часто фартит?
      – Иван крутится, как белка в колесе. Никакими способами обретения «бабок» не брезгует.
      – Даже нечестными?
      – В бизнесе не разберешься, где честь, а где бесчестье.
      – Эта теория для жуликов. Закон четко определяет рамки.
      – Теоретически. А на практике наши законы, что дышло, куда повернут, туда и вышло.
      Голубев не стал ввязываться в дискуссию по поводу схожести российских законов с дышлом. Вместо этого Слава спросил:
      – У Турунтаева есть собственная автомашина?
      Охранник показал на черную «Тойоту» с тонированными стеклами:
      – Вон поставил свою японку под охрану, чтобы не угнали из домашнего гаража, пока в Таиланде кейфует.
      – А где Турунтаев живет?
      – На улице Волочаевской.
      – Не понимаю…
      – Чего? Не знаешь, где Волочаевская находится?
      – Волочаевскую знаю. Не понятно: почему Иван на своей «Тойоте» не ездит?
      – Кто тебе такое сочинил?
      – Нынче первого апреля знакомые мужики покупали у вас синюю жигулевскую «семерку». Говорят, пришлось завозить Ивана на Волочаевскую. Почему он на своей машине не уехал домой?
      – Вон какую давность вспомнил. Точно не скажу, но, кажется, в ту пору у «Тойоты» генератор «крякнул». На жигулевских станциях техобслуживания японских деталей не держат. Пришлось на авторынках мышковать. Вот тогда Иван катался на работу и с работы то на такси, то с попутчиками. Да и друзья часто за ним заезжали.
      – Много у него друзей?
      – Тьма всяких мастей. От малообеспеченных граждан до денежных мешков и криминальных авторитетов.
      – Широкий диапазон.
      – Еще какой широкий.
      – С «авторитетами» что его связывает?
      – «Братки», как и «денежные мешки», с его помощью во власть проникнуть хотят. Иван – мужик башковитый. Два высших образования имеет. Техническое и экономическое. В политике рубит лучше, чем я в букваре. Когда продвигает своего кандидата в депутаты, тарабарить может без устали. Такое райское будущее намелет – закачаешься. А затурканному электорату чем больше наобещаешь сказок, тем послушнее он плетется на поводу у краснобая. Я однажды на встрече с избирателями схлестнулся с ним. Так он после выговорил: «Ты, Мраморнов, больше не приходи на мои мероприятия. Не подстрекай народ». И в качестве откупных пять тысяч рублей мне презентовал.
      – Смотри, какими деньгами разбрасывается, – покачав головой, сказал Слава.
      – Из своего кармана Иван денег на ветер не бросает. А из избирательного фонда пять тысяч – капля в море. Там сотни народных миллионов без дыма сгорают. Правильнее говоря, сначала оседают в карманах предвыборных деятелей. Потом проматываются в Таиланде, Турции и на разных Канарских островах.
      Охранник оказался разговорчивым и довольно откровенным. Чувствовалось, что он завидует предприимчивому Турунтаеву, и в то же время старается сохранить видимость объективности. Пока Голубев разговаривал с ним, в новеньком черном джипе приехал владелец автосалона. Представительный седовласый мужчина в светлом костюме, белоснежной сорочке и при ярко-красном галстуке.
      – Как дела, Мраморнов? – перво-наперво спросил он охранника.
      – Все в норме, Сан-Саныч, – ответил тот и взглядом указал на Голубева. – Вот первый покупатель полчаса назад пожаловал.
      – Какую модель намерены приобрести? – участливо спросил Сан-Саныч.
      – Неделю назад был твердо настроен на ВАЗовскую «семерку», теперь – в замешательстве, – слукавил Слава.
      – Отчего так?
      – Приятель недавно купил у вас синюю «семерочку». Расхвалил машину и убеждал меня, что такая модель не очень привлекает угонщиков. А угоны ныне, сами знаете – бич автовладельцев. Никакая охранная сигнализация не помогает.
      – Можно сказать, что ваш приятель прав. Из ВАЗовских моделей у угонщиков большей частью котируются «девятки».
      – Вот и приятель так утверждал, пока его «семерка» не исчезла вместе с документами. Самое досадное, что он не успел поставить машину на учет в ГИБДД и теперь не ведает, как объявить ее в розыск. Номеров ни двигателя, ни кузова не запомнил.
      – У нас, говорите, покупал?
      – У вас.
      – Какого числа, месяца?
      – Нарочно не придумаешь: первого апреля.
      – И до сих пор не поставил на учет?
      – К сожалению, так получилось. Ждал, когда страховую автогражданку отменят. Короче, оказался жертвой безответственных думских депутатов, наобещавших в предвыборном ажиотаже три короба льгот и послаблений для автовладельцев.
      – Наивный человек. Как его фамилия, инициалы?
      – Васютин Юрий Семенович, – сказал Слава, краем глаза наблюдая, не насторожится ли Сан-Саныч, и добавил: – Из Кузнецка.
      Вместо настороженности на чисто выбритом приветливом лице владельца автосалона появилось искреннее удивление.
      – Северянин из Сургутнефтегаза? – внезапно спросил он.
      – Так точно! – автоматически выпалил Голубев.
      Сан-Саныч вроде бы недоверчиво улыбнулся:
      – Трудно поверить, чтобы нестесненный в деньгах Васютин стал экономить на автогражданке и почти на два месяца затянул постановку машины на учет в ГИБДД.
      Пришла пора удивиться Голубеву:
      – Вы, оказывается, запомнили его?
      – Мы с Юрием Семеновичем знакомы более трех лет. Он квалифицированный инженер-механик. Прекрасно разбирается в автомобилях. Почти после каждой отработанной на Севере вахты Васютин появлялся в нашем салоне то с одним, то с другим другом-северянином и помогал им выбирать для покупки машину без заводского брака. Как же он смог опростоволоситься с ГИБДД?
      Слава развел руками:
      – Этого объяснить не могу. Юрий Семенович всего лишь рассказал мне сложившуюся ситуацию и по возможности попросил взять у вас официальную справку о покупке машины с обязательным указанием соответствующих заводских номеров. Без этих данных машину в розыск не объявишь…
      – Со справкой проблемы не будет. А вот отыщут ли правоохранительные органы угнанный автомобиль – вопрос вопросов, – невесело проговорил Сан-Саныч и пригласил Славу пройти с ним, как он сказал, «в офис».
      Офис представлял собой светлую комнату, где помещался небольшой канцелярский стол, два стула, металлический сейф и некое подобие мебельной «стенки» с закрывающимися на ключ полированными дверками. На столе стояли компьютер, ксерокс и плоский телефонный аппарат городской АТС с кнопочным набором цифр. Основную часть помещения занимал магазин автозапчастей, стеллажи которого были заложены всякой всячиной, необходимой для подновления изнашивающихся машин.
      Пока Сан-Саныч искал в компьютере необходимые для справки данные, подъехали другие сотрудники автосалона: два моложавых продавца и бухгалтер – темноволосая дива, словно сошедшая с глянцевой обложки дамского журнала элитной моды. Продавцы быстро переоделись в фирменные рабочие халаты, а бухгалтер, поправив перед зеркалом прическу и убедившись, что в порядке макияж ухоженного лица, села к компьютеру и по подсказке Сан-Саныча стала сочинять справку.
      В справке, подписанной директором торгового общества с ограниченной ответственностью А. А. Назаровым и заверенной круглой печатью, указывалось, что гражданин России Васютин Ю. С. 1 апреля с/г купил в ТООО «Обские зори» автомобиль ВАЗ-2107 (№ двигателя 7788488, № кузова (шасси) 1143393), цвет синий. Оплата произведена наличными деньгами в сумме сто двадцать тысяч рублей. Для перегона автомобиля к месту постановки на учет был выдан Госзнак: «Транзит: ТО 22–21 54RUS».
      Основная задача, с которой Голубев прикатил в Новосибирск, была выполнена на редкость удачно, но Слава не привык успокаиваться минимумом. Надо было еще попытаться выяснить: не из автосалона ли потянулся за Васютиными след налетчиков? Задержаться здесь позволяла «заявка на покупку машины».
      Между тем жизнь в салоне оживала буквально на глазах. Приехавшие в зеленом «Москвиче» два спортивного вида парня облюбовали белую «Ниву». Один из продавцов пошел с ними, что называется, показывать товар лицом. При попытке завести двигатель «Нива» так густо задымила выхлопом, что пришлось ее тут же заглушить.
      – Дима! – крикнул продавцу Сан-Саныч. – Посмотри поплавковую камеру карбюратора. Заводские бракоделы наверняка опять поставили поплавок раком.
      Продавец открыл капот «Нивы» и стал разбираться с карбюратором. При повторной заводке двигатель заработал чисто, без черной дымовой завесы.
      – Итак, будем выбирать «семерку»?… – обратился к Голубеву Сан-Саныч.
      – Сколько она теперь стоит? – поинтересовался Слава.
      – Сто двадцать пять тысяч.
      Голубев растерянно заглянул в справку:
      – Первого апреля стоила сто двадцать…
      – Ту партию «семерок» мы продали в апреле. Теперь продаем майское поступление.
      – Они что, каждый месяц дорожают?
      Сан-Саныч улыбнулся:
      – Цены, как дети, растут постоянно.
      – И просвета не видно?
      – В ближайшие годы улучшения не будет. Посредники безбожно накручивают проценты. Мы ведь не по заводской цене закупаем машины.
      – Досадно. Так мне, пожалуй, никогда не скопить на «семерку». Придется тарахтеть в «Запорожце», – расстроенно сказал Слава. – А что мешает вам закупать непосредственно у завода, без посредников?
      – Тольяттинская мафия не позволяет.
      – А местные рэкетиры?…
      – Местный рэкет притих.
      – Может, они исподтишка стали шарашить? Не здесь ли угонщики положили глаз на новенькую машину Васютина?…
      – Положить глаз, как вы говорите, можно где угодно. Но, если сомневаетесь в репутации нашей фирмы, могу гарантировать стопроцентно: наводчиков среди нас нет.
      – Мне-то сомневаться не в чем, – стараясь не обострять разговор, сказал Голубев. – Это Юрий Семенович может усомниться в порядочности продавца, которого по пути домой подвозил на улицу Волочаевскую.
      Сан-Саныч отрицательно повел головой:
      – Юрий Семенович знаком с Иваном Турунтаевым лучше, чем со мной. И он сам попросил Ивана проехать с ним по новосибирским магазинам, расположение которых знал плоховато, чтобы купить подарки домочадцам. С чего это вы взяли, будто Васютин может дурно подумать о Турунтаеве?
      – Так мне показалось после разговора с вашим охранником.
      – Вот, оказывается, откуда уши растут! Мраморнов – бывший участковый милиции. Покинул этот пост, как объясняет, из-за коррупции в органах. Турунтаев постоянно его разыгрывает. Мол, коррупционеры жируют, словно сыр в масле, а ты, карась-идеалист, в сторожах подвизаешься. Мраморнов принимает розыгрыш за чистую монету и сердится на Ивана, нашедшего свою нишу в рыночных условиях.
      – «Ниша» продавца автосалона настолько доходна, что позволяет Турунтаеву больше месяца отдыхать в Таиланде?
      – У нас Иван работает в антрактах между выборами. Как он шутит, чтобы не перегрузить мыслительный чердак, надо периодически чередовать ответственную работу с безответственной. А зарабатывает Турунтаев на предвыборных технологиях. От клиентов у него отбоя нет. Иван талантливый пиарщик и программист. Умеет составить программы кандидатов в депутаты любых крайностей.
      – От «Всем счастливое будущее» до «Всех в матросскую тишину»? – съерничал Слава.
      Сан-Саныч искренне рассмеялся:
      – Почти что так.
      – Ловкий приспособленец.
      – Не сказал бы… Ярых приверженцев «светлого» прошлого Турунтаев ни за какие деньги не поддерживает.
      Извинившись за финансовую несостоятельность в намечавшейся «покупке» машины, Слава покинул автосалон «Обские зори» в настроении, как он определил про себя, серединка на половинку. Все складывалось так хорошо, что не походило на правду.

      На обратном пути из Новосибирска Голубев решил провести некое подобие следственного эксперимента: определить хотя бы примерно, сколько времени потратили Васютины на езду от улицы Волочаевской до места нападения на них вооруженных бандитов. Учитывая, что при обкатке новых «Жигулей» не рекомендуется использовать их скоростные качества на полную катушку, Слава выбрал наиболее рациональную скорость движения – семьдесят километров в час и, раскочегарив своего «Запорожца», покатил по автотрассе в сторону Кузбасса.
      Безоблачное с утра небо постепенно затянули белые кучевые облака. От приспущенного бокового стекла тянул легкий ветерок. Под монотонное гудение мотора Слава мысленно представляя, как первоапрельским вечером, когда после двадцати часов уже наступают сумерки, по этой дороге ехали в новенькой «семерке» отец и сын Васютины, радуясь скорому возвращению домой с подарками для родственников. Автотрасса то вырывалась на просторную равнину с зелеными полями по обеим сторонам, то широкой просекой ныряла в сумрачный хвойный лес. В ту раннюю апрельскую пору поля еще не зеленели, а придорожные кюветы в лесу были занесены нетронутым зимним снегом, прикрытым от солнца густой кроной хвойных деревьев.
      Изредка голубевского «Запорожца», словно стоячего, обгоняли шикарные иномарки с тонированными стеклами. Навстречу часто попадались легковые машины с кузнецкими номерами и груженые под завязку самосвалы местных коммерсантов, зарабатывающих на продаже кузбасского угля жителям сел, расположенных вблизи магистральной дороги.
      Через час езды Голубев миновал указатель дороги на райцентр, сворачивающей с трассы влево от поселка Таежный. У поворота возле стационарного поста ГИБДД райцентровские гаишники досматривали вишневую «Ауди». Узнав среди инспекторов начальника районной ГИБДД майора Филиппенко, Слава коротко нажал на клаксон. Филиппенко в ответ махнул полосатым жезлом. Еще через час слева от трассы показалось село Раздольное с бревенчатым теремком «Шашлычной» на обочине щебеночной дороги, ведущей к райцентру. Отсюда до места нападения на Васютиных спидометр «Запорожца» показал ровно полкилометра.
      Заглушив двигатель, Голубев стал высчитывать предполагаемое время преступления. По ориентировочным прикидкам, учитывая, что Васютины купили машину в конце рабочего дня, затем, по всей вероятности, не менее двух-трех часов закупали в разных новосибирских магазинах подарки да завозили Ивана Турунтаева на Волочаевскую, приехать к этому месту они могли только близко к полуночи. В такие поздние часы автотрасса обычно пустует, и под покровом ночи бандиты чувствуют себя неуязвимыми. Слава попытался представить картину нападения, однако ничего у него не получилось. Не было известно: то ли налетчики гнались за Васютиными из Новосибирска, то ли ехали из Кузнецка и, встретив одинокую легковушку, внезапно взяли ее на гоп-стоп.
      Бесплодно помароковав несколько минут, Голубев развернулся и выехал на дорогу к райцентру. Время приближалось к обеду. Вспомнив, что сегодня после раннего домашнего завтрака во рту не было маковой росинки, Слава подрулил к шашлычной. По привычке замкнул дверцу «Запорожца» на ключ, неторопливо поднялся на резное крыльцо и через гостеприимно распахнутую дверь вошел в небольшой уютный зал, обустроенный под русскую старину.
      В шашлычной находился один-единственный посетитель. Знакомый Голубеву раздоленский тракторист Кеша Упадышев, примостившись бочком у торца продолговатого стола возле буфетной стойки, сидел с ополовиненной бутылкой портвейна и что-то рассказывал буфетчице Лизе Удалой. На Кеше был почти новый темно-зеленый пиджак, на правой стороне которого красовались два значка «Ударник пятилетки», а на левой – три Памятных знака в честь 50-летия СССР, продававшиеся при советской власти в киосках «Союзпечати» по пятьдесят копеек за штуку. Лиза, в кружевном кокошнике и в белоснежном передничке похожая на новогоднюю снегурку, слушала рассказчика с недоверчивой лукавой улыбкой.
      – Привет, крестьяне, – весело сказал Слава.
      – Здравствуйте, – прищурив подкрашенные глаза, ответила Лиза, а Упадышев будто растерялся:
      – Во, елки-зеленые, легок на помине…
      Слава улыбнулся:
      – У тебя, Иннокентий, сегодня что, поминальный день?
      – На больничном я… – Кеша замялся. – Не к столу будь сказано, геморрой воспалился. Видишь, сижу набекрень…
      – При геморрое вино пить нельзя.
      – Не пьянства ради – вместо наркоза употребляю портвейн. От испуга лечусь. Рассказываю Лизке свое ужасное приключение, а она, чудачка, не верит, хихикает… – Упадышев показал на бутылку. – Хочешь, Вячеслав-батькович, налей себе пластмассовый стакашек. Угостись со мной за компанию.
      – При исполнении служебных обязанностей мне угощаться запрещено.
      – Портвейну-то стакашек, поди, можно…
      – Нельзя.
      Голубев заказал у Лизы шашлык и бутылочку минеральной воды «Карачинская». Усевшись за стол напротив Упадышева, встретился с Кешей взглядом.
      – Ты откуда едешь? – сразу спросил тот.
      – Из Новосибирска, – сказал Слава.
      – Стало быть, по трассе газовал?
      – По трассе.
      – Случаем, не встретились тебе синие «Жигули» с треснувшим лобовым стеклом?
      – Нет, не встретились.
      – Значит, в сторону Кузнецка бандит упорол.
      – Какой бандит?
      – Вооруженный пистолетом.
      – Игрушечным?
      – Ты чо! Настоящим, макаровским, как у нашего участкового Сашки Двораковского. В прошлом году к Грине Замотаеву в курятник забралась зараженная бешенством лиса. Мы с Гриней растерялись, не зная, что делать с опасным зверем. Тут удачно подвернулся Саня Двораковский и одним выстрелом из Макарова ухайдакал рыжую нахалку. Я тогда очень хорошо рассмотрел его пистолет и щас безошибочно утверждаю, что точно таким вооружен бандит, хотевший ограбить меня.
      – Когда это случилось? – заинтересовался Голубев.
      Упадышев повернулся к буфетчице:
      – Лизуха, сколько времени я у тебя заседаю?
      – Уже полчаса страшилку сочиняешь, – с усмешкой ответила Лиза, поджаривая на электрическом мангале заказанный Славой шашлык.
      – Не сочиняю, истинную правду говорю, – Кеша приложился к стаканчику с портвейном. Вместо закуски облизал потрескавшиеся губы и продолжил: – Вот, стало быть, полчаса тут сижу да около часу пешим ходом телепался от места десантирования из «Жигулей» до шашлычной. В итоге получается, что полтора часа назад я чудом не лишился жизни. Когда заявился сюда, Лизка не даст соврать, на мне лица не было. Спасибо Лизухе, что под запись не пожалела бутылку портвейна. Иначе мог бы запросто копыта откинуть…
      – От страха?
      – С перепугу.
      – И кто тебя так сильно напугал?
      – Дураку понятно, вооруженный бандит. Хочешь, во всех подробностях свою беду изложу? Будешь слушать?
      – Излагай, послушаю.
      – Начну с житейской завязки… Работаю я, как известно, на стареньком «Беларуси». По пахотной земле этот тракторишко катит терпимо. Но как на твердую дорогу выедешь, такая трясучка возникает, аж зубы чакают. Нормальную амортизацию у него инженеры хреновы не предусмотрели. От такой многолетней тряски завелся у меня хронический геморрой. Когда воспалится, света белого не вижу. Вот и нынче пришла пора пахать, а мне – ни сесть, ни встать. На прошлой неделе Богдан Куделькин свозил меня в райцентровскую полуклинику. Обследовавший врач без долгих разговоров выписал больничный лист и для лечения прописал противогеморройные свечи. За неделю малость полегчало. Сегодня утром я уже самостоятельно отправился в райцентр на коммерческой «Газели». Тут у нас такой небольшенький автобусик трижды в день циркулирует между райцентром и Раздольным. За проезд берет по десятке с рыла. В полуклинике мне быстро продлили больничный. В аптечном киоске я закупил пару коробок лечебных свечей и отправился на остановку ждать «Газель». Хотел заглянуть в закусочную, да финансы не позволили. Всего десятирублевая бумажка в кармане осталась, только-только на проезд до Раздольного. На остановку пришел, кажись, рановато. Там ни души не было. Примостился на уличном диванчике. Перекурил и нате вам… останавливаются синие «Жигули». За рулем – мордастый парнюга лет тридцати. Одетый в пятнистый наряд то ли десантника, то ли омоновца. Оглядел мои цацки на пиджаке и говорит: «Здорово, ударник труда!» – «Здоров, коли не шутишь». – «Куда лапти навострил?» – «В Раздольное». – «Садись, попутно подкину»… – Упадышев торопливо глотнул портвейна, облизнулся и с виноватой усмешкой продолжил: – Мне бы следовало послать этого угодника по материнской линии и вся забота. Я же, деревенский пентюх, втиснулся рядом с ним в «Жигули». Парень поинтересовался, мол, как живешь, хорошо ли зарабатываешь. Я и тут сдурил хуже малолетнего балбеса: «Живу на широкую ногу. Дом – полная чаша. Денег куры не клюют». Какая нечистая сила дернула за язык, до сей поры не могу смикитить. Обидно, что тверезый был, как стеклышко. И до сегодняшнего дня, покалечился, всю неделю ни граммульки алкоголя в рот не брал. Наверно, от длительного напряжения какой-то сосудик в мозгу лопнул, и меня поволокло на похвальбу…
      – Дальше что было? – поторопил Голубев.
      – А то, что хуже не придумаешь… – Упадышев, словно в ознобе, поежился. – Не доезжая Раздольного, в лесочке, парень остановил «Жигули» и заявил: «Ну, керя, пора платить за проезд». Без задней мысли подаю ему десятирублевку, которую притырил на билет в «Газели», а у него от удивления аж челюсть отвисла: «Ты, муходер, чего мне суешь?… Выкладывай три сотни!». Не поверишь, у меня мороз по коже пробежал. Вот, думаю, залетел в переплет! «Извини, говорю, – браток. Насчет красивой жизни я малость погорячился. В хате у меня, кроме четырех малолетних детей, – шаром покати. Жинка – первая в селе матерщинница отбирает заработанные мною деньжата не отходя от кассы. Дак откудова у меня триста целковых возьмется?» Тут парень натурально озверел. Под дулом пистолета все мои карманы обшарил. А там только две коробки лечебных свечей да кисет с самосадом. Ох, как он взвился! Такую матерную лайку на меня опустил, что Людка могла позавидовать. Матерясь, вышвырнул меня из машины. Поставил лицом к кювету и, уткнув дуло пистолета между лопаток, приказал: «Ну, болтун, проси Бога, чтобы в рай тебя зачислил». С перепугу мне вспомнились трупы в лесопосадке за трассой, и сердце в пятки ушло. Думаю, щас бабахнет выстрел и, как тем изъеденным зверьками горемыкам, каюк Иннокентию Упадышеву. Однако вместо выстрела получил такой сокрушительный пендель под зад, что от боли потерял сознание. Сколько времени пребывал в беспамятстве, не знаю. Очнулся за придорожным кюветом. В задницу будто раскаленный лом воткнули. А жигулевский след простыл.
      – Госномер «Жигулей» не запомнил? – спросил Слава.
      – Какой там на хрен номер!.. – Упадышев ладонью вытер вспотевшую лысину. – У меня в башке один звон остался.
      – Внешность парня можешь обсказать?
      – Это пожалуйста… Гриню Замотаева помнишь?
      – Помню.
      – Так вот, по высоте роста бандюга не ниже. Может, даже чуть подлиннее. Тока у Грини кожа да кости, а бандитская туша на центнер с хорошим гаком потянет.
      – Лицо какое, говорит как?
      – Морда сытая, но не бритая. Как у некоторых небритых парней, какие по телеку выпендриваются. Рот до ушей, хоть завязочки пришей. Глаза бандитские. Остроносый. Говорит чисто по-русски. А матерится, елки-зеленые… Моя Людка по сравнению с ним – первоклассница.
      – Прическа какая?
      – Как у солдата-новобранца. Черные волосы длиной на два пальца.
      – Татуировки какие-либо есть?
      – Может, под одежкой чо-нибудь и наколото, но на открытых местах ничего нету.
      – Пальцы веером?
      – Не, кулачищами грозился. В правой руке был пистолет. Если его срочно не арестовать, бандит может огромных неприятностей натворить.
      – Прежде, чем арестовывать, надо найти.
      – Ищи, Вячеслав-батькович, синие «Жигули» с треснувшим стеклом. Трещина спереди сильно приметная.
      Лиза принесла Голубеву заказанный шашлык и с улыбкой посоветовала:
      – Вы кушайте на здоровье. Этого балабона после бутылки портвейна до ночи не переслушать.
      Упадышев обиженно посмотрел на буфетчицу:
      – Ты, Лизка-подлизка, напрасно меня опровергаешь. Если б, не дай Бог, такая оказия приключилась с тобой, ты бы, милашка, щас не лыбилась, а ревом ревела.
      – Я с кем попало в легковых машинах не езжу.
      – Вот это тебя и спасает…
      По мере того, как бутылка пустела, интерес Упадышева к разговору увядал. Сник Кеша внезапно. Навалившись грудью на стол, он уткнулся лицом в столешницу и мгновенно уснул.

      Следователь Лимакин встретил Голубева без энтузиазма, но, ознакомившись со справкой о покупке Васютиными автомобиля в салоне «Обские зори», повеселел и с интересом стал слушать о происшествии с трактористом Упадышевым. Когда Слава умолк, следователь задумался. Неторопливо закурив сигарету, спросил:
      – Не сочинил ли гражданин Упадышев трагедию ради того, чтобы выпросить у буфетчицы бутылку портвейна в кредит?
      Голубев пожал плечами:
      – Способы добычи спиртного алкоголиками неисповедимы. Но в данном случае, по-моему, повод для «сочинения» был.
      – Какой, например?
      – Допустим, автомобилист-частник решил подкалымить на попутном пассажире. Узнав, что попутчик неплатежеспособен, калымщик с матюгами вышвырнул его из машины и в сердцах поддал хорошего пинка.
      – А макаровский пистолет?…
      – Если это не выдумка, то возникает мысль: не из наших ли сотрудников кто-то подрабатывает частным извозом. Надо переговорить с Гришей Филиппенко, чтобы обязал своих инспекторов выяснить, что за синие «Жигули» с треснувшим лобовым стеклом появились в райцентре.
      Лимакин внимательно перечитал привезенную Голубевым справку. Затушив в пепельнице окурок, сказал:
      – У Васютиных тоже синие «Жигули были…
      – Этот факт я взял на заметку, – подхватил Слава. – Короче, надо срочно объявлять васютинскую «семерку» в розыск. По ней теперь все данные есть.
      – Сегодня же объявим… – следователь подумал. – Между нападением на Васютиных и происшествием с Упадышевым связи не усматриваешь?
      – Там было явное нападение, завершившееся убийством двух человек. Случай с Упадышевым, по-моему, банальная бытовуха. Вот только синие «Жигули» фигурируют в обоих случаях.
      – Из Новосибирска след за Васютиными не выявил?
      Голубев подробно рассказал о разговоре с охранником и владельцем автосалона «Обские зори». В конце высказал предположение:
      – Из всех, так сказать, причастных лиц наибольшее подозрение вызывает продавец автосалона Иван Турунтаев. Он знал о наличии у Васютиных крупной суммы денег и вполне мог стать источником информации для налетчиков.
      – По словам владельца салона, Турунтаев неглупый мужик.
      – Дураки кандидатов в депутаты не проводят.
      – Из этого посыла возникает вопрос: стоит ли умному и вроде бы обеспеченному мужику связываться с уголовниками?
      – Нет, я не утверждаю, что в роли наводчика выступил именно Турунтаев. Побеседовать с Иваном мне не удалось. Поэтому ни плохого, ни хорошего о нем сказать не могу. Но среди его знакомых есть и «авторитеты». А они – ребята ушлые. Стоило Ивану мимолетно проговориться и – дело в шляпе.
      – По-твоему, без наводчика не обошлось?
      – Такое предположение само собой напрашивается, хотя… Внимание бандитов и без наводки могла привлечь машина с транзитным Госномером. В ГИБДД такой автомобиль не числится. Что в какой-то мере облегчает его оформление на другого владельца.
      – Поражает жестокость, с которой налетчики расправились с Васютиными. Преступников много, однако на убийство способны далеко не все даже из самых лютых, потому что здесь мистическая черта…
      – Нынешние головорезы эту черту уже затоптали так, что она почти не видна.
      – И все-таки… – следователь повертел в руках сигаретную пачку. – Сегодня не разговаривал с буфетчицей шашлычной насчет того первоапрельского дня, когда погибли Васютины?
      Голубев вздохнул:
      – Говорил, да без толку. Кроме розыгрыша младшего брата Ромки, ничем тот день Лизе не запомнился.
      – Какой розыгрыш?
      – Шустряк растрезвонил по селу, будто в шашлычной водка подешевела наполовину, и, как говорит Лиза, полдня ее осаждали обманутые алкаши.
      – Роман часто бывает в шашлычной?
      – Часто. После уроков в школе он забегает к сестре пообедать. Сегодня тоже забегал, когда Кеша Упадышев уже заснул. Закончив трапезу, посидели мы с ним в «Запорожце». Потолковали с глазу на глаз. Меня, разумеется, интересовали «крутые» посетители шашлычной. Таковых Ромка припомнить не смог, а вот «три здоровенных гаишника» ему запомнились. В последних числах марта или в начале апреля приезжали они в серебристом «Мерседесе» с синими милицейскими номерами. Одеты были в камуфляжные куртки с буквами ДПС на спине. Сидели в шашлычной недолго. Распили на троих бутылку водки «Флагман», съели по два больших шашлыка, купили по пачке сигарет «Парламент» и уехали на автотрассу. В райцентровской дорожно-патрульной службе «Мерседесов» не имеется. Значит, были те ребятки либо из Новосибирска, либо из Кузнецка.
      – Предполагаешь, «оборотни»?
      – Если мужики в служебное время пьют флагманскую водку и курят дорогие сигареты, у меня невольно появляется мысль о нетрудовых доходах.
      – О поборах автоинспекторов анекдоты ходят.
      – От поборов слабо скатиться и на хапок с убийством. Скажи, не так?
      – Так, конечно.
      – Это один из вариантов. Другой вариант, на мой взгляд, более верный, заключается в том, что под видом сотрудников ДПС орудует банда налетчиков, которым в любое время суток остановить проезжающий автомобиль пара пустяков.
      – А ведь это версия, – подумав, сказал Лимакин. – Давай завтра соберемся у Бирюкова. Обсудим с Антоном Игнатьевичем последнюю информацию и наметим план оперативных действий на ближайшие дни.
      – Давай соберемся.

      Говорят, человек предполагает, а Бог располагает. События следующего дня подтвердили эту расхожую присказку. Прокурор Бирюков с девяти часов утра до половины одиннадцатого пробыл на совещаний в районной администрации. Обсуждавшийся там вопрос касался посевной кампании. К прокуратуре крестьянские заботы не имели никакого отношения, однако районное начальство считало, что присутствие прокурора на таком мероприятии крайне необходимо.
      Уединиться в прокурорском кабинете Бирюкову, Лимакину и Голубеву удалось только в одиннадцать часов. Внимательно выслушав Голубева, затем Лимакина, Антон спросил:
      – Машину Васютиных объявили в розыск?
      – Вчера я оперативно запустил ориентировку, – ответил Лимакин.
      – Молодец. Теперь сообща можно устроить мозговую атаку…
      Едва начавшееся обсуждение прервал внезапно появившийся начальник районной ГИБДД майор Филиппенко. Передав Бирюкову автовазовскую сервисную книжку, он вроде как виновато проговорил:
      – Нашлись документы объявленной вчера в розыск автомашины Юрия Семеновича Васютина.
      – Документы, Григорий Алексеевич, – это хорошо, но сама машина – лучше, – сказал Бирюков.
      – К большому сожалению, Антон Игнатьевич, сама машина и ее «липовый» владелец исчезли.
      – А такое совсем уж никуда не годится…
      Бирюков раскрыл сервисную книжку. В ней модель автомобиля, номер двигателя и шасси, место и дата продажи полностью совпадали с данными «семерки» Васютина. Но владельцем машины значился Беломорцев Альберт Кириллович, проживающий в райцентре по улице Степной в доме № 31.
      – Это что, подделка? – спросил Антон.
      – Несомненная, – ответил Филиппенко. – Раньше при продаже машин документы заполняли шариковой пастой от руки. Теперь используют компьютерную технику. Получается красиво, но стоит оформленные таким способом бумаги сунуть на несколько секунд в микроволновку, и ксероксная краска осыпается. На образовавшемся чистом месте можно напечатать что угодно.
      – Беломорцев подарил вам эту книжку в память о ротозействе?
      – Нелепость вышла, Антон Игнатьевич…
      Филиппенко сел у приставного столика рядом с Голубевым и стал рассказывать. Вчера утром ему позвонил начальник Горуправления ГИБДД Кузнецка и попросил тщательно досмотреть вишневую «Ауди» с кузнецкими номерами, которая должна следовать по автотрассе в сторону Новосибирска. Предполагалось, что в ней перевозится крупная партия наркотиков. Самым удобным местом для такой операции был пост ГИБДД у поселка Таежный. Филиппенко немедленно выехал туда. «Ауди» появилась лишь к середине дня. При ее досмотре в присутствии понятых, как и предполагалось, обнаружили полуторакилограммовую упаковку героина. Пока ждали следователя из Кузнецка и оформляли задержание наркодилера, рабочий день кончился. Когда Филиппенко вернулся из Таежного в райцентр, в отделе ГИБДД, кроме дежурной бригады автоинспекторов, никого не было.
      Сегодня на утренней планерке выяснилось, что вчера, как только Филиппенко уехал, к инспектору, занимающемуся регистрацией автомобилей, обратился гражданин Беломорцев с заявлением поставить на учет новые «Жигули» седьмой модели с треснувшим лобовым стеклом. Инспектор, сверив заводские номера, хотел было оформлять регистрацию, но, заметив «шероховатости» в сервисной книжке, решил схитрить: «Замени поврежденное стекло и приезжай завтра утром». И сервисную книжку замкнул в сейф. Беломорцев, чтобы «не тянуть резину», предложил тысячу рублей. Инспектор отшутился: «Сначала сделаем документы, потом – деньги». А утром в отдел поступила ориентировка на розыск машины Васютина.
      Не дожидаясь визита Беломорцева, Филиппенко с инспектором сели в машину и помчались на улицу Степную. Там их ждало полное разочарование. Хозяина не было, и дом оказался на замке. По словам соседей, Алик Беломорцев, как уехал вчера утром на синей машине, так больше на Степной не появлялся. Среди ночи к его дому подъезжал крытый КамАЗ с потушенными фарами, и вроде бы в него грузили какую-то мебель.
      – Час от часу не легче, – нахмуренно проговорил Бирюков. – Инспектор запомнил внешность Беломорцева?
      – Естественно.
      Как только Филиппенко обсказал словесный портрет одетого в камуфляж высокого здоровяка с короткими черными волосами, Слава Голубев воскликнул:
      – Игнатьич! Этот гражданин подвозил Кешу Упадышева.
      Тотчас заговорил Лимакин:
      – Выходит, после неудачи в ГИБДД Беломорцев, не заезжая домой, поехал к Раздольному и…
      – Выехав на трассу, повернул в сторону Кузнецка, – скороговоркой выпалил Слава.
      – Не в Новосибирск?
      – Ни в коем случае! Я же в то время ехал из Новосибирска, имея все данные на машину Васютина. Если бы мне встретилась синяя «семерка» с транзитным Госномером, непременно бы ее тормознул.
      – И мог бы нарваться на пистолетную пулю.
      Слава усмехнулся:
      – Что поделаешь… Как пели советские «Знатоки», наша служба и опасна, и трудна.
      – Я видел вчера, когда ты в «Запорожце» мимо поста по трассе прокатил, – сказал Филиппенко. – Почему у Таежного не свернул в райцентр?
      – Эксперимент проводил. Потом в раздоленской шашлычной беседовал с трактористом, с которого упущенный твоим инспектором Беломорцев хотел триста рублей за тридцать километров езды сорвать.
      – При чем тут мой инспектор? Сами виноваты, поздно объявили в розыск машину Васютина.
      – Классические российские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?» Ныне к ним еще добавился третий: «Кто платит?» Кстати, Гриша, какие сигареты курят твои инспектора?
      – В основном – дешевые. Типа «Балканской звезды».
      – «Парламентом» не балуются?
      – Такой табак им не по карману. А что?
      – Интересуют меня три богатыря дорожно-патрульной службы, которые ездят в серебристом «Мерседесе». В служебное время пьют дорогую водку и курят элитные сигареты.
      – Это не наши. «Мерседесов» у нас, сам знаешь, нет. Своих сотрудников от водки на службе я отучил, а насчет курева уже сказал.
      – Ты, Гриша, часто бываешь на трассе. Не встречался с такими типами?
      – Нет, Слава, с «тремя богатырями» судьба меня до сегодняшнего дня не сводила.
      – Если вдруг встретишь их, попробуй выяснить: кто такие? Только имей в виду, что они, по всей вероятности, хорошо вооружены и могут быть очень опасны.
      – К несчастью, наши дороги вообще – зона повышенной опасности.
      Бирюков посмотрел на Голубева:
      – Ты, вижу, крепко запал на этих «богатырей»?
      – Пока не убежусь, что они честные менты, землю рыть буду, – запальчиво ответил Слава.
      – Похвальная настойчивость. Беломорцев в криминальной картотеке не числится?
      – Никак нет. По нашему ведомству он не проходил.
      Бирюков повернулся к Лимакину:
      – Пригласи, Петр, эксперта-криминалиста. Придется посмотреть дом Беломорцева.
      – Мне можно быть свободным? – спросил Филиппенко.
      – Можно, Григорий Алексеевич. Если появится Беломорцев, задержите его.

      Тихая, не заезженная машинами, улица Степная находилась на окраине райцентра и располагалась параллельно щебеночной дороги, ведущей в Раздольное. Под № 31 стоял крытый шифером бревенчатый домик с ярко-зелеными резными наличниками. Появление оперативной группы во главе с одетым по форме прокурором привлекло внимание соседей, и возле усадьбы Беломорцева быстро собралась толпа любопытных женщин пенсионного возраста. Пригласив двух из них наиболее активных в понятые, Бирюков прежде всего поинтересовался хозяином дома.
      Из разноголосых высказываний, уточняющих друг друга, выяснилось, что раньше в этом домике жили старики Беломорцевы. Их единственный сын Кирилл, закончив в райцентре среднюю школу, уехал во Владивосток, где поступил в мореходное училище. Теперь он живет на Сахалине и работает капитаном большого рыболовецкого корабля. Два года назад дед Беломорцев скончался в областной больнице от рака, а через неделю сердечный приступ скоропостижно увел в могилу и его престарелую супругу. Ни сын, ни сноха прилететь на похороны родителей не смогли. Похоронил стариков внук Альберт Кириллович, живший в Кузнецке. Оформив наследство, Алик, – так называли внука дед с бабкой, – переехал на жительство в райцентр. В первый же месяц он распродал за бесценок всю стариковскую мебель и обставил дом современным гарнитуром с импортным телевизором и всяко-разной радиомузыкой. С соседями Алик почти не общался. Где работает теперь, никому не говорил. Обычно куда-то уезжал на сутки, потом суток трое был дома. Прошлую зиму у него вроде бы жила молодая красивая женщина, но с весны ее здесь никто не видел. О том, куда Беломорцев уехал вчера утром и кто прошлой ночью увез из его дома мебель, соседи не знали. Судя по тому, что дверной замок не был взломан, сделал это сам Алик или ловкие воры, сумевшие проникнуть в дом без взлома.
      – Много чего увезли? – спросил Бирюков.
      – А, почитай, ничего не оставили, – ответила бойкая женщина. – Я все окна проглядела. В доме пусто, как перед новосельем.
      – Давайте вместе это посмотрим, – сказал Антон и попросил эксперта-криминалиста Тимохину вскрыть замок у входной двери.
      Из дома было вывезено буквально все. Остались только мусор, груда старой одежды, две пустые водочные поллитровки с этикетками «Флагман» возле кухонной плиты да на подоконнике консервная банка окурков с белыми фильтрами. Бирюков, Лимакин и Тимохина в присутствии понятых начали осмотр помещений с кухни, а Голубев для сбора информации решил выйти к народу.
      Толпа любопытных заметно поредела. Оставшиеся женщины от нечего делать обсуждали свои житейские проблемы. Перемалывать с ними уже известное было ни к чему. Внимание Славы привлек серьезный мальчуган лет двенадцати, сидевший на лавочке у дома на противоположной стороне улицы. Из опыта, когда несколько лет работал инспектором по делам несовершеннолетних, Голубев знал, что подростки зачастую бывают намного наблюдательнее взрослых. Подсев к мальчику, Слава спросил:
      – Тебя как зовут?
      – Пацаны в школе называют Граф или График. Но правильное мое имя Евграф. Так звали прадедушку. Он на Отечественной войне погиб. Москву защищал.
      – Хорошо, что знаешь родословную.
      – Папа говорит, без этого жить нельзя.
      – А фамилия твоя?…
      Мальчишка наморщил веснушчатый нос:
      – Фамилия у меня неважная… Копейкин.
      – Ну, почему же неважная. Копейка рубль бережет.
      – Может быть. Но пацаны смеются: «Граф Копейкин».
      – Не обращай внимания и не обижайся.
      – Я не обижаюсь. Привык. – Мальчишка скосил глаза на Голубева и не сдержал любопытства: – Правда, что у Алика из дома все-все увезли?
      – Правда.
      – Вот жалость… Алик говорил, что у него обстановки и радиоаппаратуры на сто тысяч рублей. Приедет, а в доме ничего нету.
      – Не сам ли он надумал переехать на новое место жительства?
      – Никуда Алик не собирался переезжать. Говорил, в райцентре жить лучше, чем в большом городе, где от смога дышать невозможно.
      – Куда он уехал, не знаешь? – спросил Слава.
      – В автоинспекцию, ставить на учет новые «Жигули». Вечером позавчера я за «Сникерс» вымыл ему машину. Алик пообещал еще шоколадку, когда все документы оформит, но почему-то вчера домой ночевать не приехал.
      – Давно у него появились «Жигули»?
      – Недавно. Два или три дня назад. Старый «Рено меган» Алика совсем развалился. Он его продал за пустяковую цену, а себе купил подешевке новые «Жигули». У них только переднее стекло с трещиной, а пробег на спидометре небольшой.
      – Откуда это узнал?
      – Пока мыл машину, Алик рассказывал.
      – Где он нашел такого лоха, который согласился продать подешевке новые «Жигули»?
      – Какому-то мужику срочно деньги понадобились, а кроме «Жигулей», нечего было продать.
      – Где этот мужик живет?
      – Наверное, в Кузнецке.
      – Почему так думаешь?
      – Потому, что Алик там работает охранником в фирме «Черный лебедь», где алкоголиков лечат кодированием. Сутки отдежурит и трое суток дома, как он говорит, занимается своим делом.
      – Какое у него свое дело?
      – В радиотехнике и в компьютерах Алик разбирается – лучше всех.
      – Выпивает часто?
      – Никогда не видел его пьяным.
      – А какие сигареты курит?
      – Он вообще некурящий.
      – Рассказывают, будто зимой у него жила женщина…
      – Появлялась какая-то тетя, но я с ней не знакомился. И давно ее не вижу.
      – А друзей у Алика много?
      – Есть, наверное, друзья, но я их не знаю. К нему приезжают клиенты. Привозят в починку телевизоры, магнитофоны, видаки, компьютеры.
      – И он все это ремонтирует?
      – Без проблем.
      – Серебристый «Мерседес» с синими милицейскими номерами не появлялся здесь?
      – Нет, не появлялся.
      – Может, ты проворонил его?
      – Да нет же. Милицейские сотрудники к Алику не ездят.
      – Из других городов клиенты приезжают?
      – Не знаю.
      – Может, он мимолетно какой-нибудь город упоминал?
      – Мимолетно… – мальчишка задумался. – Как-то, разговаривая по мобильнику, спросил: «Погода сегодня хорошая в Новосибирске?»
      – Какой у него мобильник?
      – «Билайн».
      – Не «Нокия»?
      – Нет, «Билайн». Алик мне разрешал по нему звонить знакомой девчонке.
      – Как ее зовут?
      – Оксанка. Учимся в одном классе.
      – Хорошая девочка?
      – Мне нравится. Умная. У нее дома компьютер есть. Она меня учит на нем работать. Один раз я уже домашнее сочинение на компьютере написал.
      – А с каким оружием Алик охраняет «Черного лебедя»?
      – С макаровским пистолетом.
      – С настоящим? – недоверчиво спросил Слава.
      – С каким же еще. Алик давал его подержать. Тяжелый. Обещал, как еще раз помою машину, даст мне стрельнуть по мишени. Придется двумя руками держать, с одной руки промахнусь.
      Из дома Беломорцева вышли Бирюков, Лимакин, Тимохина и понятые. Лимакин с Тимохиной замкнули входную дверь и стали опечатывать ее. Слава Голубев дружески обнял разговорчивого собеседника:
      – Ты, Евграф, мировой парень. Спасибо за содержательную информацию.
      Подросток смутился:
      – Да, чего там…

      Следующим утром Голубев пришел в отдел пораньше, чтобы основательно проверить, не проходил ли ранее по уголовным делам Альберт Кириллович Беломорцев. Почти полуторачасовое старание оказалось бесплодным. Ни в районной криминальной картотеке, ни в Информцентре ГУВД Новосибирской области никаких сведений о Беломорцеве не было. Перед тем, как идти в прокуратуру, Слава заглянул в лабораторию эксперта-криминалиста Тимохиной. Та занималась сверкой дактилоскопических отпечатков.
      – Леночка, ну что у тебя высвечивается? – сразу от порога спросил Голубев.
      – Ничего хорошего, Славочка, не светит, – в тон ему ответила Тииохина. – На бутылках две разновидности отпечатков мужских пальцев. В дактилоскопической картотеке они отсутствуют. Значит, на уголовных делах эти мужики ранее не попадались.
      – На полу какие отпечатки удалось снять?
      – Никаких. Во-первых, погода сухая. Во-вторых, когда выносили мебель, затоптали пол так, что ни один след не просматривается.
      – А с окурками что?
      – Окурки от «Парламента» и от дамских сигарет «Вирджиния».
      Голубев заглянул в консервную банку из-под крабов, изъятую вместе с окурками с места происшествия:
      – Тонких дамских фильтров намного меньше. И на них следы губной помады…
      – Угадал.
      – Выходит, мужики смолили «Парламент», а мадам дымила «Вирджинией»?
      – Похоже, что так.
      – И «пепельница» оригинальная. Давно я не видел в продаже натуральных крабов.
      – Перед новым годом в районном гастрономе несколько баночек лежали в витрине.
      – Сколько они теперь стоят?
      – Сто пятьдесят восемь рублей.
      – Одна баночка?!
      Тимохина засмеялась:
      – Разумеется, не ящичек.
      – Вот это цена-а-а… – Слава покачал головой. – Кажется, Беломорцев – мужик состоятельный, если такие деликатесы покупает.
      – Наверняка не беднее нас с тобой.
      – Зато, Леночка, мы духовно богаче его, – Голубев подмигнул. – В прокуратуру не собираешься?
      – Мне там делать нечего. Я уже по телефону переговорила с Антоном Игнатьевичем.
      – Ну, бывай здорова, ласточка. Я побежал.
      – Беги, касатик.
      В кабинете Бирюкова сидел следователь Лимакин и словно изучал вчерашний протокол осмотра места происшествия. Присев напротив него. Голубев доложил о бесплодном копании в криминальной картотеке. Бирюков тотчас спросил:
      – Что думаешь о Беломорцеве?
      – Если бы не автомашина Васютина, я вообще бы о нем не думал, – быстро ответил Слава.
      – Если бы да кабы в следственной практике – не аргументы.
      – В настоящее время, Игнатьич, у меня ни фактов, ни аргументов в наличии не имеется. Только смутные предположения…
      – Выкладывай хотя бы их.
      – Судя по тому, что рассказал мне мальчуган Копейкин, Беломорцев на уголовника не похож. Он больше смахивает на доверчивого простака, которого блистательно подставили с криминальной машиной. Ради чего это сделано, не могу понять.
      – Эта махинация напоминает дилетантскую глупость, – сказал Лимакин.
      – Дилетанты глупят, а мы мозги напрягаем, – Слава вздохнул. – И зачистка под метлу дома Беломорцева тоже не понятна. Дверной замок не поврежден. Такое впечатление, будто сам Альберт Кириллович устроил переезд на новое место.
      – Какой смысл самому заниматься переездом в ночное время? – спросил Бирюков.
      – Только спешка… Любопытно, что накануне этого, видимо, за сутки, у Беломорцева побывали двое неизвестных мужчин и женщина.
      – Откуда такая информация?
      – Учитывая, что сам Беломорцев некурящий, по оставленным в доме окуркам сужу. Вместе с хозяином компания состояла из четырех человек.
      – А на бутылках Тимохина обнаружила только две разновидности мужских отпечатков пальцев, – сказал Лимакин.
      – Ничего удивительного. Женщина к бутылкам не притрагивалась. Ей наливали галантные кавалеры. И кто-то из мужиков, может быть, сознательно не захотел оставлять своих пальчиков. – Беломорцев так и не появился дома?
      – Нет, конечно. Как в воду канул. Вот эта загадка посложнее отпечатков на бутылках.
      – Чует кошка, чье мясо съела.
      – Как бы его самого на съедение зверушкам не отправили, – Голубев встретился взглядом с Бирюковым. – Надо, Антон Игнатьич, опять обращаться за помощью к полковнику Тарану. Пусть узнает, что за фирма «Черный лебедь» и работает ли там охранником Альберт Беломорцев.
      – Я уже звонил Анатолию Викторовичу, – ответил Бирюков. – Фирма «Черный лебедь», специализирующаяся на лечении алкоголиков, существует в Кузнецке более пяти лет. Ни у налоговых органов, ни у криминальной милиции никаких претензий к «Черному лебедю» нет. Охранники там действительно вооружены макаровскими пистолетами и дежурят сутки через трое.
      – Все хорошо, прекрасная маркиза?
      – Так вот получается.
      – А насчет Беломорцева что сказал?
      – Обещал навести о нем подробную справку и, не откладывая, перезвонить.
      Полковник Таран не заставил долго ждать. Его сообщение повергло Лимакина и Голубева в уныние. Оперативники Кузнецка выяснили, что Альберт Кириллович Беломорцев охраняет «Черный лебедь» уже третий год. За это время дисциплинированный и всегда трезвый охранник не имел ни единого замечания по службе. Позавчера он должен был заступить на дежурство в восемь часов вечера, однако к означенному времени в офис не явился. Где он находится в настоящее время, не известно. Попытка сослуживцев выйти с ним на связь по мобильному телефону не удалась. «Билайн» Беломорцева не отвечает, хотя сигнал вызова проходит четко. В Кузнецке Беломорцев имеет однокомнатную квартиру в хрущевской пятиэтажке, но, по словам соседей, в ней Альберт Кириллович ночевал недели две назад и в последние дни здесь не появлялся.
      – Связи с криминальными группировками проверили? – спросил Бирюков.
      – Пока ничего не выявлено. Работаем в этом направлении, – ответил Таран. – Много добра из дома Беломорцева увезли?
      – Основательно зачистили.
      – Странная какая-то кража.
      – Очень странная. Такое впечатление, будто хозяин освободил дом для продажи.
      – Не в сговоре ли это сделано?
      – Трудно сказать. Накануне этого у Беломорцева были гости. Состоялась выпивка, но о том, какие вопросы обсуждались во время застолья, нет ни малейшей информации.
      – Свидетелей не нашли?
      – Судя по пустым бутылкам да окуркам, посторонних в компании не было.
      – Это один из признаков сговора. Только замысел его сложно разгадать.
      – У нас есть предположение, что нападение на Васютиных совершили дилетанты разбойного бизнеса. А Беломорцева сделали козлом отпущения. Трудно поверить, чтобы соучастник преступления заявился в ГИБДД ставить на учет машину, приобретенную ценою убийства двух человек.
      – Да, это, как говорится, свежо предание, но верится с трудом, – согласился Таран. – В заключение даю тебе информацию к размышлению. Час назад Людмиле Сергеевне Васютиной звонил из Новосибирска Иван Ильич Турунтаев и интересовался, какие проблемы возникли у Юрия Семеновича с купленной машиной.
      Бирюков нахмурился:
      – Что Людмила Сергеевна ему рассказала?
      – Правду. Мол, Юрий Семенович с сыном до Кузнецка не доехали. Тела их недавно обнаружены возле трассы в лесопосадке у села Раздольного. Машина пропала. Следствие ведет районная прокуратура. Турунтаев страшно удивился. Выразил сердечное соболезнование и пообещал всяческую помощь в розыске убийц.
      – Как бы этот, с позволения сказать, «помощник» еще круче не завернул нам детективный сюжет.
      – Такой трюк возможен. Будьте начеку.
      – Спасибо, Анатолий Викторович, за предупреждение. Странно, куда подевался Беломорцев… У вас на въезде в город пост ГИБДД постоянно работает?
      – Постоянно. Машине, находящейся в розыске, там не проскочить.
      – А за деньги?…
      – Вопрос на засыпку. Рынок есть рынок. Тут сам Господь не ведает, чья рука чью руку моет. Только мне думается, что Альберт Кириллович, как и Васютины, в Кузнецк не приехал. Будем искать его или в лесопосадках, или на проселочных дорогах.
      На этом разговор с полковником Тараном закончился. Положив телефонную трубку, Бирюков обратился к молчавшим Лимакину и Голубеву:
      – Слышали?…
      Лимакин молча кивнул, а Голубев сразу заговорил:
      – Какая-то чертовщина получается. Стоило объявить машину Васютина в розыск, тотчас Беломорцев с поддельными документами в ГИБДД нарисовался. Сегодня вдруг Турунтаев из Таиланда прилетел. Найти бандитов обещает. Ох, Игнатьич, интуиция мне подсказывает, вот-вот на нас обрушится новое несчастье.
      Бирюков встретился с ним взглядом:
      – На этот счет, Слава, есть старый афоризм: «Ожидание несчастья – худшее несчастье, чем само несчастье». Не надо паниковать.
      – Я вообще-то не паникер, но стремительное появление Турунтаева и его неожиданное внимание к судьбе Васютиных меня встревожило не на шутку. Не рвануть ли мне прямо сейчас в Новосибирск, чтобы пообщаться с Иваном? Авось удастся раскусить его задумку.
      – Человек не орех: сразу не раскусишь. Тем более, если он умный. Не пори горячку. Посмотрим, как дальше проявит себя Турунтаев.
      – Пока мы смотрим, он в Москву улизнет. Через своего шефа-депутата обзаведется документом неприкосновенности. Что тогда станем делать?
      Молчавший до этого Лимакин усмехнулся:
      – Тогда в столицу полечу я, чтобы покусать неприкосновенную персону.
      Голубев живо повернулся к следователю:
      – Не усмехайся, Петр. Я серьезно обеспокоен.
      – А я, по-твоему, нет?
      – По-моему, тебе по этому делу придется написать многотомное криминальное сочинение. Но оперативный розыск – на моей совести. И достается он соленым потом.
      – Нам всем предстоит изрядно попотеть, пока до истины доберемся, – сказал Бирюков.

      В конце рабочего дня к Голубеву в кабинет вошел знакомый радиотехник Федя Полозков и поставил перед Славой на стол небольшой транзисторный приемник «Алмаз». Приемник был давний-предавний. Ловил он всего две станции: «Маяк» и «Радио России», но, чтобы быть в курсе новостей, Славе было этого вполне достаточно. Много лет «Алмаз» работал безупречно, а на прошлой неделе замолчал.
      – Отремонтировал? – с некоторым удивлением спросил Слава Полозкова. – Что там у него внутри свихнулось?
      – Проводок отпаялся, – усаживаясь на стул возле стола, ответил Полозков. – Еще сто лет проработает.
      – Ему уже под сорок. От отца мне достался. Как живешь, Федя?
      – Хорошо живу. На жизнь зарабатываю.
      – Счастливый человек. Сколько я тебе задолжал?
      – За что?
      – За ремонт «Алмаза».
      – Не придумывай. Со знакомых денег не беру.
      – Гляди, чтобы потом не попрекал.
      – Не буду. Расскажи, что случилось с Алькой Беломорцевым?
      Голубев уставился на Полозкова:
      – Хорошо его знаешь?
      – Больше десяти лет дружбу водим.
      – Где познакомились?
      – Служили в десантных войсках. Наши койки в казарме рядом стояли. После службы учились вместе в Новосибирском техникуме связи.
      – Беломорцев, как и ты, радиотехник?
      – Такой же диплом имеет. Только у меня синие корочки, а у Альки – красные.
      – С отличием техникум закончил?
      – Лучше всех из нашей группы учился.
      – Что он за человек?
      – Простецкий. Я с армейской поры его Алькой зову. И теперь, когда нам за тридцать перевалило, Альберт на такое обращение к нему не обижается. Во время учебы жили коммуной в одной общежитской комнате. Стипендии, как водится, не хватало. Выручали родительские харчи. Я из райцентра привозил, в основном, картошку да овощи. А Беломорцеву родители часто присылали с Сахалина деликатесы: красную рыбу, икру, консервы крабов и лосося. Алька щедро всех угощал.
      – Федя, ну почему ты раньше ко мне не пришел?
      – Повода не было. «Алмаз» только сегодня поправил. Попутно зашел на Степную к Беломорцеву, чтобы пригласить его поудить карасей, а дверь дома опечатана. Соседи говорят о крупной краже и, дескать, сам Беломорцев третьи сутки на Степной не появляется. Хотел у тебя узнать, что случилось, а ты вдруг стал меня допрашивать.
      – Это не допрос – дружеская беседа. Представляешь, Федя, о случившемся с Беломорцевым я почти ничего не знаю. Есть предположение, что позавчера Альберт Кириллович по поддельным документам пытался поставить на учет в ГИБДД, мягко говоря, чужие «Жигули».
      – Откуда у него чужая машина? – удивился Полозков.
      Голубев развел руками:
      – Дальше – больше. Когда трюк с регистрацией не прошел, Беломорцев скрылся из райцентра в неизвестном направлении. И в первую же ночь после его исчезновения кто-то зачистил домик на Степной. Увезли буквально все, до мелочей. А, говорят, мебели и аппаратуры всякой у Беломорцева было на сто тысяч рублей.
      – Пожалуй, побольше.
      – Насчет сомнительных друзей Беломорцев как?
      Полозков усмехнулся:
      – В сомнительных связях замечен не был.
      – А насчет выпивки?
      – Как всякий нормальный мужик. Можно даже сказать, что почти непьющий.
      – Сколько он в охранной службе получает?
      – Около десяти тысяч в месяц. Основной доход у него от игральных компьютеров. «Шпильхауз» в райцентре знаешь?
      – Вывеску видел, но никогда туда не заходил.
      – Так вот, пятьдесят процентов акций в этой «Игральной хазе» Алькины.
      – А другие пятьдесят чьи?
      – Оскара Эрнстовича Ремера.
      – Это кто такой?
      – Тридцатипятилетний потомок приволжских немцев, сосланных в Сибирь. Имеет высшее экономическое образование. Отличный организатор. Интеллигентен и по-немецки педантичен.
      – Словом, беспорочен, как святая дева Мария?
      Полозков улыбнулся:
      – Один порок есть. Женщин безумно любит.
      – А женщины его?
      – Сдаются без боя. Мужик обворожительный и страстный.
      – Беломорцев в женском вопросе не чета компаньону по бизнесу?
      – Полная противоположность. В отличие от Ремера, который любит без разбора, Алька с замужними дамами вообще не связывается.
      – Почему он не женится?
      – Первый брак у него был неудачный. Теперь осторожничает.
      – Любовницами обходится?
      – Не сказал бы… Хотя нынешнюю зиму возле него грелась зажигательная блондинка Клава Шиферова.
      – Шиферова?… – насторожился Голубев. – Это она когда-то работала в кафе «Русалочка»?
      Полозков утвердительно наклонил голову:
      – После «Русалочки» Клава устраивалась в деревне Веселая Грива в сельский магазин. Там вроде бы зарезала или застрелила какого-то парня, но районный суд почему-то ее оправдал.
      – Малость по-другому, Федя, там было. Шиферова хотела присвоить десять тысяч рублей. Изворачиваясь от возврата долга, подставила под пулю прижившегося в деревне уголовника Кипятилова. Убийца был приговорен к восьми годам лишения свободы. А виновница, заварившая эту кашу, отделалась шутейным испугом. Суд определил ей три года условно. Сейчас возраст Шиферовой, кажется, лет двадцать шесть?…
      – Около этого, но выглядит она моложе.
      – Где подвизается?
      – В «Шпильхаузе» присматривает за играющими подростками. По совместительству крутит любовь с Ремером.
      – Интересное кино… – Слава откинулся на спинку стула. – На этой почве между акционерами игрального дома конфликта не произошло?
      – Беломорцев и Ремер не те мужики, чтобы конфликтовать из-за женщин. Бизнес у них идет успешно, доходы хорошие. Кстати сказать, основные, более прибыльные «Шпильхаузы», они содержат в Кузнецке и Новосибирске.
      – Слушай, Федя, а там ведь конкуренция…
      – В разговоре со мной Алька ни разу не жаловался на конкуренцию. Приезжавшие к нему с финансовыми отчетами ребята, которые работают в городских игральнях, насколько знаю, тоже о каких-либо проблемах не заикались.
      – Какой возраст этих ребят?
      – По внешнему виду, от двадцати пяти до тридцати лет. Парни видные, в плечах косая сажень. Интеллигентные и деловые. Правда, я близко не общался с ними. Ни фамилии, ни имена их не знаю. Обычно Ремер в этих встречах участвовал. Дело-то у них общее.
      – Женщин среди приезжавших не было?
      – Ни разу не видел.
      – Когда ты последний раз встречался с Беломорцевым?
      – Недели полторы назад забегал к нему за видеокассетой с записью концерта Пола Маккартни.
      – О чем разговаривали?
      – Да ни о чем. Перебросились парой фраз и попрощались.
      – Как у Беломорцева насчет употребления ненормативной лексики.
      – В присутствии женщин и детей – ни единого слова. Среди мужиков, когда раздражен, может загнуть матом. Школьные годы Альки прошли в матросском обществе, где, по его словам, были старые боцманы, умевшие загибать такие словесные пируэты, от которых у культурных людей уши в трубочку сворачивались.
      – Частным извозом не подрабатывал?
      – Такой необходимости не было. Беломорцев достаточно обеспечен. Попутчиков может запросто подвезти.
      – За деньги?
      – Вряд ли. Скопидомством он не страдает. Голубев облокотился на стол и прижал кулаки к щекам. Задумчиво помолчав, встретился взглядом с Полозковым;
      – Федя, по твоим словам, Беломорцев – положительный герой нашей бесшабашной эпохи. Правильно я тебя понял?
      – Правильно, – без тени сомнения сказал Полозков. – Говорю то, что думаю. Ни обелять, ни очернять друга не хочу.
      – Тогда объясни мне: как Беломорцев мог лопухнуться на поддельных документах, с которыми он заявился в ГИБДД? Какой бес его попутал?
      – Вопрос для меня трудный. Самому до боли в душе хочется узнать, какая беда стряслась с Алькой. Никогда не подумал бы, что он может связаться с сомнительными людьми, подсунувшими угнанную машину.
      – Давай, Федя, подумаем вместе. Вот я, когда хочу понять поступки человека, мысленно ставлю себя на его место. Это часто мне помогает. Тебе характер Беломорцева известен хорошо. Представь, что оказался в ситуации Альберта, и скажи: на чем бы ты мог «проколоться» при покупке машины?
      Полозков сосредоточенно наморщил лоб и, словно рассуждая вслух, заговорил:
      – Я, пожалуй, клюнул бы на приманку, если бы машину предложили люди, которых хорошо знаю. Таких людей у Альки много. Кто из них сыграл злую «шутку», судить не берусь.
      – И поддельные документы тебя не насторожили бы?
      – Смотря, как подделаны…
      – В общем-то ловко, но инспектор ГИБДД «шероховатости» усек.
      – Инспектор постоянно имеет дело с документами. У него глаз наметанный. Беломорцев же в таких делах профан. Вдобавок, зрение у Альки оставляет желать лучшего. Но очки он принципиально не носит, стесняется. Те «шероховатости», которые обнаружил инспектор, Алька попросту мог проморгать. Уверяю, не круглый же он дурак, чтобы с фальшивыми документами заявиться в автоинспекцию. Во всяком случае, так я думаю.
      – Логично, Федя, думаешь. В чем-то ты мне приоткрыл глаза. Теперь послушай детективную историю, случившуюся якобы с Беломорцевым, и скажи, насколько она достоверна…
      Голубев изложил рассказанное Кешей Упадышевым о нападении на него вооруженного бандита при поездке из райцентра в Раздольное. Когда Слава замолчал. Полозков рассмеялся. Преодолевая смех, спросил:
      – Этот… геморройный тракторист… не под балдой был?
      – Под «наркозом» от портвейна.
      – Оно и видно. На трезвую голову такой бред трудно наплести. Уверяю, сам Беломорцев никогда пассажиров не приглашает. «Проголосовавшего» может подвезти в попутном направлении. И то не каждого встречного-поперечного. Угроза пистолетом и пинок под задницу – алкогольная горячка. Если бы Алька в сердцах врезал пинка по геморройному заду, тракторист на ноги бы не поднялся. Вернее сказать, он загнулся бы, не приходя в сознание. Во всей этой истории, на мой взгляд, достоверным кажется одно: высадить попутчика из машины с матюгом Беломорцев мог, если его чем-то обидели.

      После ухода Полозкова Голубев крепко задумался. Сложившееся было у него мнение о Беломорцеве, как о странном субъекте с уголовными замашками, померкло. Постепенно в голове складывалась совсем иная картина, когда поступки человека становятся в какой-то степени понятны и объяснимы. Положа руку на сердце, Слава был далек от мысли, чтобы принимать рассказанное Кешей Упадышевым за чистую монету. Более того, он был убежден, что тракторист преувеличил свою «трагедию», однако не думал, что преувеличение дойдет до такой степени. Ехать в Раздольное, чтобы выведать у Кеши истину, было уже поздно. Вечернее время позволяло лишь заглянуть в компьютерный «Шпильхауз» и переговорить с Клавой Шиферовой, причастность которой к Беломорцеву сильно заинтриговала Славу.
      Игральный дом располагался в стандартном торговом модуле, коих в райцентре за последние годы расплодилось множество. В сравнительно просторном зале с большими светлыми окнами было установлено на подставках около десятка компьютеров и столько же стульев. Всего два подростка увлеченно смотрели на экраны мониторов. Один мальчуган гонял по лабиринту киношного Шварценеггера, который, обороняясь от погони, беспрестанно палил из кольта в белый свет, как в копейку. Другой малый вел по лесу навстречу серому волку «Красную шапочку». Возле прикрытой двери, ведущей то ли в кабинет начальства, то ли в подсобку, небольшой столик и венский стул с цветным мягким сиденьем. На столике – портативный кассовый аппарат; хрустальная пепельница, наполовину заполненная окурками с белыми длинненькими фильтрами, подкрашенными губной помадой; миниатюрная газовая зажигалка и продолговатая пачка дамских сигарет «Вирджиния». Оглядевшись, Голубев выбрал два окурка, где следы помады были наиболее яркими, и осторожно положил их к себе в карман. После этого шутливо спросил подростков:
      – Боевики, где хозяйка «Шпильхауза»?
      Один из мальчишек, не отрывая взгляда от экрана, махнул рукой в сторону прикрытой двери:
      – Там.
      Слава костяшками пальцев энергично постучал. Дверь отворилась не сразу. Пришлось ждать около минуты, пока в зал вошла синеглазая блондинка Шиферова. В белоснежном костюме Клава выглядела ослепительно. Увидев Голубева, она с ноткой удивления проговорила:
      – Кажется, угрозыск?…
      – Но не угроза, – весело скаламбурил Слава.
      Шиферова лукаво улыбнулась и сказала подросткам:
      – Мальчики, ваше время кончилось. Пойдите, мои хорошие, на уличку, отдохните от напряга. – И, проводив взглядом с неохотой оторвавшихся от компьютеров мальчишек, повернулась к Голубеву: – Чем обязана вашей светлости?
      – Лично вы – ничем. Беломорцева ищу, – без обиняков сказал Слава.
      На ухоженном красивом лице Шиферовой вновь появилась обаятельная улыбка:
      – Ласковый мой, я не справочное бюро.
      Славе пришлось слукавить:
      – Мне сказали, будто вы знаете, когда Альберт Кириллович вернется в райцентр.
      – Здравствуйте… Откуда мне это знать? Я не контролирую, куда он ездит и когда возвращается.
      – Давно с ним виделись?
      – Давно.
      – Разве Беломорцев здесь не появляется? Он же акционер этого детища.
      – Появляется, когда деньги надо. Но бухгалтерия не по моей части.
      – А на днях вы не были у него в гостях?
      Шиферова уставилась на Голубева:
      – О чем вы говорите?… С какими бы глазами я приперлась к Альберту в гости, если мы с ним разошлись, как в море корабли.
      – Что не поделили?
      – Нам нечего было делить. Просто надоели друг другу до чертиков.
      – Вот как… Лично мне Беломорцев кажется серьезным и порядочным мужчиной.
      – Вы не ошибаетесь. Альберт серьезен и порядочен до невозможности. Но лично мне нравятся мужчины с мальчишеским задором, – сделав ударение на словах «лично мне», с улыбочкой сказала Шиферова.
      – А о том, что Беломорцев купил новые «Жигули» знаете?
      – О «Жигулях» и прочих тачках я знаю лишь то, что они являются средством передвижения.
      – Сами не водите машину?
      – Упаси Бог! Женщина за рулем – это как обезьяна с гранатой. Не угадаешь, куда она кинет взрывчатку, – со смешком ответила Клава и неторопливо закурила.
      Слава улыбнулся:
      – Оградите детей от табачного дыма.
      – При детях я не курю. И у нас вентиляция отличная.
      – Такие вот чинарики с губной помадой, – Голубев указал на пепельницу, – обнаружены в обворованном доме Беломорцева.
      Шиферова, удивленно расширив подведенные тенями глаза, тихо спросила:
      – Как обворованном?…
      – Подчистую.
      – Какой идиот устроил такой трюк?
      – Разбираемся. Поэтому и разыскиваю Альберта Кирилловича, который уже третьи сутки словно в воду канул.
      Клава погрустнела:
      – Вот чудеса в решете… Рада бы вам помочь, но, честное слово, ничего о Беломорцеве не знаю.
      – А с господином Ремером увидеться можно?
      – Ради Бога… – Шиферова приоткрыла за своей спиной дверь и не очень громко крикнула: – Оскар, тебя хочет видеть сотрудник угрозыска.
      Голубев сделал удивленное лицо:
      – У вас все так непочтительно обращаются с начальством?
      Клава в ответ игриво подмигнула:
      – Сочтемся славою, ведь мы свои же люди. – И тотчас добавила серьезным тоном: – Проходите к нему в кабинет.
      Появившись в кабинете, Голубев по привычке оперативника первым делом быстро огляделся. Приспущенные до половины китайские жалюзи прикрывали единственное окно от вечернего солнца и создавали своеобразный домашний уют. Обстановка тоже была домашней: мягкий раскладной диван; полированный секретер, заставленный технической литературой; возле двери – простенькая вешалка для одежды; под окном – ряд венских стульев; на стенах – в багетных рамках две небольшие масляные картины с яркими осенними пейзажами, написанными явно местным художником-самоучкой; на небольшом канцелярском столе – плоский ноутбук, подставка с набором цветных карандашей, кнопочный телефон, стопка ксероксной бумаги, закрытая металлическая пепельница-вертушка и пачка сигарет «Кэмэл».
      Сидевший за столом хозяин кабинета выглядел молодцевато. Чисто выбритый, по-юношески худощавый, с русыми волнистыми волосами, в светло-сером с иголочки костюме при модном галстуке он походил, скорее, на телевизионного ведущего, нежели на владельца районного «Шпильхауза». Легко поднявшись из-за стола, протянул Голубеву слегка загоревшую жилистую руку и представился:
      – Оскар Эрнстович.
      Голубев тоже назвался.
      – Очень приятно, – с мягкой приветливой улыбкой сказал Ремер и указал на стоявший у стола стул. – Присаживайтесь, пожалуйста, Вячеслав Дмитриевич. Рад с вами познакомиться.
      Усаживаясь, Слава также улыбнулся:
      – Часто при знакомстве с сотрудниками уголовного розыска люди не испытывают радости.
      Ремер весело засмеялся:
      – Мы перед Законом честны, аки невинные младенцы. Поэтому печали не ощущаем даже в том случае, если придется знакомиться с прокурором. – И, посерьезнев, спросил: – Какие заботы привели угрозыск в нашу скромную обитель?
      – Беломорцева ищем, – ответил Слава. – Не знаете, где он может находиться?
      – Скорее всего, в Кузнецке. В других местах Альберту делать нечего. Для чего он вам понадобился?
      – Ночью из его дома кто-то увез все, что там находилось. Надо срочно разобраться в непонятной ситуации, а хозяин уже трое суток не появляется в райцентре.
      – Не может быть… – растерянно проговорил Ремер. – В это трудно поверить.
      – К сожалению, это факт, – сказал Слава и попросил собеседника рассказать о деловых и личных отношениях с Беломорцевым.
      Оскар Эрнстович достал из пачки «Кэмэл» сигарету, слегка помял ее пальцами, прикурил и стал рассказывать. С его слов выходило, что никаких проблем в деловых и личных вопросах с Альбертом Кирилловичем никогда не возникало. «Шпильхаузы» они создавали совместно. Начинали с райцентра, затем образовали филиалы в Новосибирске и Кузнецке. Кузнецкую фирму курирует Беломорцев, Новосибирскую и райцентровскую – Ремер. Компьютерные программы рассчитаны, главным образом, на детей школьного возраста. По доходности самым прибыльным является Кузнецкий «Шпильхауз», вторым – Новосибирский, а райцентровский еле-еле сводит концы с концами. Одно время Ремер предлагал его закрыть, но Беломорцев настоял на сохранении, чтобы хоть как-то отвлечь подростков от пивных палаток и от наркотиков, которые нещадно навязываются молодежи наркоторговцами разных мастей.
      – Рэкетиры сильно досаждают? – спросил Голубев.
      – На первых порах были настойчивые предложения братвы из Новосибирска взять нас под «крышу» за соответствующую мзду. Признаться, я смалодушничал. Готов был согласиться, но Беломорцев восстал против. Сам съездил в Новосибирск и сумел убедить братков, что грешно брать деньги с тех, кто старается спасти пацанов от алкоголя и наркоты.
      – Он там не нажил себе врагов?
      – Как мне известно, вопрос решился мирно.
      – И теперь вы никому за «крышу» не платите?
      – Никому не платим.
      – А доход позволяет достойно жить?
      – Без шика – вполне.
      – При таком раскладе… Что заставляет Беломорцева подрабатывать гроши в охранниках «Черного лебедя»? Ремер сунул в пепельницу сигаретный окурок.
      – По признанию Альберта, его не гроши, как вы сказали, интересуют, а лицензия на владение боевым пистолетом. Для вас, конечно, не секрет, какая опасная нынче обстановка на российских дорогах. Того и гляди, на вооруженных грабителей нарвешься.
      – У вас боевого оружия нет?
      – Я газовым пистолетом обхожусь. От него, кроме шумового эффекта, пользы мало, но все-таки какая-никакая надежда.
      – Не приходилось попадать в дорожный переплет?
      – От грабителей Бог миловал. На гаишников по глупости нынче нарывался.
      – При каких обстоятельствах?
      – Полис автостраховки забыл дома и поехал в Кузнецк. Едва у Раздольного свернул на трассу, увидел у обочины «Мерседес» цвета металлик с синими милицейскими номерами. Возле него, как молодые львы, грелись на солнышке три красномордых верзилы в камуфлированной одежде патрульной службы и с полосатыми жезлами в руках. По мановению «волшебной палочки» пришлось остановиться и без лишних слов раскошелиться на тысячу рублей штрафа. Взамен получил от рвачей квитанцию без печати и обещание на обратном пути не придираться.
      Заинтересовавшись «верзилами», Слава спросил:
      – Патрульные трезвыми были?
      – От всех троих разило, как от пивной бочки.
      – Не сохранили выданный ими квиток?
      – Когда вернулся домой, выбросил пустую бумажку. Теперь все документы вожу в бардачке и страховой талончик приклеил рядом с талоном техосмотра на лобовое стекло машины.
      – Номер «Мерседеса» не запомнили?
      – Не запомнил. От неожиданности растерялся.
      – У вас какая машина?
      – Новая ВАЗовская «девятка».
      – Недавно купили?
      – Нынче, первого апреля.
      – В Новосибирске покупали? – почти непроизвольно вырвалось у Славы.
      – Там, в автосалоне «Обские зори».
      – Васютины одновременно с вами оформляли покупку синих «Жигулей» седьмой модели?
      – Васютины… Кто такие?
      – Отец с сыном, из Кузнецка.
      – Отец работает на Севере?
      – Так точно, в Сургутнефтегазе.
      Ремер будто обрадовался:
      – Вспомнил! У него из рюкзака торчали роскошные оленьи рога. Моей сотруднице они так понравились, что она с полчаса уговаривала северянина продать их ей. Тот ни в какую не согласился. Оказывается, он привез оленье украшение для автопродавца, оформлявшего покупку машины.
      – Сотрудница кто?
      – Шиферова Клава, которая сейчас в игральном зале дежурит.
      – Она для украшения с вами ездила или по делам?
      – Красивая женщина рядом с мужчиной – залог успеха, – шутливо сказал Ремер и опустил глаза. – Дел у Клавы в Новосибирске никаких не было. Пригласил ее за компанию, чтобы в дороге не скучать.
      «Понятно, с любовницей ездить веселее», – подумал Слава и спросил:
      – Вам тот же продавец оформлял покупку, что и Васютиным?
      – Тот же, Иван Ильич Турунтаев. Очень общительный и знающий толк в машинах товарищ. Мы с ним на всякий случай визитками обменялись.
      – Понравившиеся Шиферовой рога достались Турунтаеву?
      – Наверно, ему, если Клаве не удалось их купить.
      Слава решил копнуть поглубже:
      – Оскар Эрнстович, вам прошлое Шиферовой известно?
      Ремер поправил на столе сигаретную пачку. Помолчав, заговорил с ироничной усмешкой:
      – Видите ли, Вячеслав Дмитриевич, по моим наблюдениям, даже очень порядочные женщины, – когда начинаешь интересоваться их прошлым, лгут самым беспардонным образом. Поэтому я никогда не задаю дамам пикантных вопросов. Между нами говоря, – Ремер понизил голос, – Клава – особа веселого нрава и любительница острых ощущений. Она постоянно ищет новизну. В общении с «бой-френдами» не знает тормозов. Чувствую, вы догадываетесь о нашем тайном альянсе. На это скажу без лукавства: крестить детей с Шиферовой и, тем более, брать ее в жены я не собираюсь.
      – Вы холостяк?
      – Разведенный. К счастью, потомство с бывшей женой мы не завели, и угрызения совести меня не мучают.
      – Шиферова пришла к вам от Беломорцева?
      – Ситуация другая. Она пыталась женить на себе Альберта, но скорее медведь научится играть на гармошке, чем Альберт женится. Сейчас Клава живет в своей роскошной квартире, подаренной якобы каким-то новосибирским бизнесменом, разбогатевшим, не знаю, на чем. У меня своя небольшая квартирка. Периодически мы встречаемся. Большей частью, в ее апартаментах. Так проще иметь дело с ветреными дамами.
      – По-моему, с такими особами лучше вообще никаких дел не иметь.
      Ремер смущенно улыбнулся:
      – Вы, конечно, правы, но увлечения бывают сильнее разума.
      – Следам за неразумными увлечениями обычно наступает горькая расплата.
      – Ничего не поделаешь. Жизнь устроена так, что за всякое удовольствие приходится платить.
      – Беломорцев не затаил на вас камень за пазухой?
      – Ну, что вы! Дружески выпили по рюмке коньяка, посмеялись. На следующий день Альберт уже рассказывал анекдот: «Слышали, какая у Оскара беда?» – «Нет. А что случилось?» – «К нему ушла моя сожительница»… – Чуть улыбнувшись, Ремер внезапно нахмурился: – Вячеслав Дмитриевич, хотя бы какое-то предположение есть, куда подевался Беломорцев?
      Слава пожал плечами:
      – Предполагать можно что угодно, да истина затянута густым туманом. Достоверно известно одно: Альберт Кириллович по подделанным на его имя документам пытался поставить на учет в автоинспекции машину Васютина.
      Ремер словно онемел. Какое-то время он недоумевающе смотрел на умолкшего Славу, затем почти шепотом выдохнул:
      – Это нечто из области очевидного-невероятного…
      – В отместку за несостоявшееся замужество Шиферова не могла подставить Беломорцева?
      – На «подставы» Клава не способна. У нее на это ума не хватит.
      – А по легкомыслию?…
      – Легкомыслия – хоть отбавляй, но… откуда взялась васютинская машина?
      – В ту апрельскую ночь Васютины в Кузнецк не приехали. Их убили возле села Раздольного.
      Внезапно задрожавшими пальцами Ремер достал из пачки сигарету и закурил. Затянувшись несколько раз кряду, растерянно проговорил:
      – Это вообще какой-то ужасный наворот. Предполагаете, что Шиферова связана с убийцами?
      – Такое исключено? – вопросом на вопрос ответил Голубев.
      – По-моему, полностью. Способных на кровавое преступление среди знакомых Шиферовой, кажется, никого нет.
      – А новосибирский бизнесмен, который устроил ей в райцентре роскошную квартиру?
      – По словам Клавы, он давно умер.
      – Беломорцев не собирался покупать «Жигули»?
      – «Жигулями» Альберт заинтересовался после того, как я купил «Девятку». Даже адрес автосалона «Обские зори» спрашивал. Но почему он влип в неприятность с криминальной машиной, мне об этом ничего неизвестно. – Оскар Эрнстович быстро докурил сигарету и вдруг сказал: – Вячеслав Дмитриевич, сегодня у меня с Клавой запланирован ужин в ресторане. Постараюсь осторожно ее прозондировать и завтра утром скажу вам результат.
      От Ремера Голубев ушел с твердой уверенностью: Оскар Эрнстович к исчезновению Беломорцева не причастен. Относительно Шиферовой такой уверенности не было. Покидая «Шпильхауз», Слава не предполагал, что предстоящая ночь окажется для него бессонной.

      Телефонный звонок раздался в тот момент, когда Голубев только-только окунулся в дрему. Слава включил ночник и машинально глянул на тикающий у изголовья будильник. Стрелки показывали полчаса двенадцатого ночи. Звонил дежурный райотдела милиции:
      – Дмитрич! Мигом собирайся! Сейчас за тобой опергруппа заедет.
      – Сбербанк ломанули? – полусонным голосом пошутил Слава.
      – У ресторана «Сосновый бор» криминальная братва автоматную разборку учинила. Есть трупы.
      – Много?
      – На месте происшествия увидишь.
      – Пусть опергруппа не тратит на меня время. До ресторана пешком дойду.
      – Не хочешь ехать, беги рысью, – сказал дежурный и положил трубку.
      Майская ночь была удивительно тихой и темной. На затянутом плотными облаками небе не просвечивалась ни одна звездочка. Скупо освещенные электрическими фонарями улицы райцентра казались вымершими. Лишь у ярко светившихся окон ресторана, возле входа, Голубев увидел небольшую кучку молодежи. Чуть в стороне, на обочине дороги, стояли темная ВАЗовская «девятка» и желтый милицейский УАЗ. Следственно-оперативная группа под руководством прокурора Бирюкова уже работала. Слава подошел к Бирюкову и тихо спросил:
      – Кого расстреляли, Игнатьич?
      – Мою землячку Клаву Шиферову и сидевшего за рулем «девятки» мужчину, – хмуро ответил Антон.
      От удивления Голубев присвистнул. Пытаясь сосредоточиться, полувопросительно проговорил:
      – Вроде помню, что Шиферова, как и ты, родом из Березовки.
      – Оттуда.
      – А я буквально прошлым вечером беседовал с ней в «Шпильхаузе» по поводу Беломорцева.
      – Что Клава рассказала?
      Голубев коротко изложил суть вчерашних разговоров в игральном доме и огорченно добавил:
      – Доигралась красавица…
      – Пойди посмотри, не Ремер ли погиб вместе с Шиферовой, – сказал Бирюков.
      Слава подошел к «девятке», изрешеченной с правой стороны пулями. По характеру и количеству пулевых отверстий, без всякого сомнения напрашивался вывод, что преступники стреляли из убойного автомата АК.
      Следователь Лимакин, судмедэксперт Медников и криминалист Тимохина, подсвечивая фонариком, осматривали трупы. Шиферова, склонив белокурую голову и привалившись правым плечом к дверце машины, сидела рядом с водителем. На ее белом костюме в трех местах проступали кровавые пятна. Водитель с окровавленной головой откинулся на спинку сиденья. Когда Тимохина осветила фонариком его лицо. Голубев узнал Оскара Эрнстовича Ремера.
      По словам свидетелей, бандитское нападение на «девятку» произошло внезапно в течение какой-нибудь полминуты. Вышедшие из ресторана мужчина и женщина успели лишь сесть в машину. Тотчас откуда-то из темноты выскочил черный джип и, чуть притормозив, изрешетил «девятку» автоматной очередью.
      В разговор Бирюкова со свидетелями вмешался паренек в джинсах и футболке с надписью «Олимпик» на груди:
      – Здесь еще одна бандитская машина была. Я вышел из ресторана, чтобы освежиться. А вот там… – паренек показал в сторону от ресторанного крыльца, – стояла красная жигулевская «восьмерка». За рулем сидел здоровый амбал. Когда мужчина с женщиной сели в «девятку», амбал сразу поднес ко рту микрофон, как у шоферов медицинской «скорой помощи», и вроде подал команду: «Ястреб, они в машине». В ответ что-то проскрипело, как из радиодинамика. Мгновенно появился джип и устроил трах-тарарах. Когда и куда после стрельбы исчезла «восьмерка», я с перепугу не заметил.
      Красную «восьмерку» видели и другие свидетели. Некоторые из них тоже слышали что-то вроде радиопереговоров, но содержания никто толком не разобрал. В основном, запомнилось одно слово «Ястреб». Из вещественных доказательств на месте происшествия остались только стреляные гильзы от автомата Калашникова, которых набралось семнадцать штук. Все пули от них попали в «девятку». Судя по тому, что стрелявший не допустил ни единого промаха, можно было сделать вывод о высоком мастерстве стрелка.
      Тела потерпевших в сопровождении судмедэксперта были отправлены в морг, а простреленную автомашину до окончания следствия пришлось поставить в гараж районной милиции.
      …Утром, едва начался рабочий день, на столе Бирюкова не умолкал телефон. Слух о ночном происшествии с удивительной скоростью распространился по небольшому городку. Звонили большие и малые руководители районной администрации. Каждому хотелось немедленно узнать ответы на извечные следственные вопросы: «Кто?», «Где?», «Когда?» и «С какой целью?» совершил столь жестокое преступление. Убийство Ремера и Шиферовой на самом деле было демонстративно дерзким и безжалостным. Это был вызов всему райцентру. Смешок в лицо правоохранительных органов. Как сказал судмедэксперт Борис Медников, беспредел в беспредельной степени. Когда вслед за начальством стали звонить просто знакомые, Бирюков отключил телефон и собрал оперативное совещание. Стараясь не выказать раздражения от никчемных звонков, Антон обвел взглядом хмурые не выспавшиеся лица участников следственно-оперативной группы и как можно веселее спросил:
      – Что приуныли, соколы? Появилась хорошая зацепка – Ястреб, умеющий прицельно стрелять из автомата…
      – Ястреб летает, а соколики опустили крылья, как мокрые куры, – флегматично вставил судмедэксперт, намекая на Лимакина и Голубева.
      – Не иронизируй, эскулап. Докладывай, по сколько пуль попало в потерпевших, – огрызнулся Слава.
      – Мотай на ус, сыщик, докладываю, – Медников передал Бирюкову заключение медэкспертизы. – Шиферовой досталось три пули, все навылет. Голову Ремера пронзила единственная пуля, которой хватило для мгновенной смерти.
      Бирюков глянул на Лимакина:
      – Утром «девятку» осмотрели?
      Следователь кивнул:
      – Спозаранку мы с Леной Тимохиной всю машину досконально обшарили. Пуля, пронзившая голову Ремера, пробила стекло левой дверцы и улетела бог весть куда. А три пули, прошедшие через Шиферову, обнаружены в машине и оформлены на экспертизу. При этом выявилась неувязочка. Входных пулевых отверстий в «девятке» восемнадцать, а стреляных гильз на месте происшествия мы собрали только семнадцать штук.
      – Одну гильзу не нашли?
      – Такого не может быть. Все гильзы валялись на чистом асфальте. Затеряться там негде. Скорее всего, гильзочка при стрельбе отскочила из автомата в салон джипа и уехала от нас.
      – Возьми, Петр, это на заметку. Если преступники не обнаружат гильзу и не выбросят, она станет веским доказательством.
      Голубев обратился к Тимохиной:
      – Лена, какую картинку показали окурки из «Шпильхауза», которые я сегодня утром передал тебе?
      – Цвет и химический состав губной помады на фильтрах идентичен с помадой окурков, обнаруженных в доме Беломорцева, – ответила эксперт-криминалист.
      Слава живо глянул на Бирюкова:
      – Что и требовалось доказать. В гостях у Альберта курила дамские сигареты мадам Шиферова. Кстати, вчера Ремер обещал мне, что в ресторане «прозондирует» Клаву насчет ее знакомства с сомнительными личностями, да вот какой печалью все завершилось.
      – Теперь с Шиферовои взятки гладки. Покурила и ушла в небытие, – хмуро сказал Бирюков.
      – Сейчас в Березовке кто из родственников Шиферовой есть? – спросил следователь.
      – Родители Клавы там живут.
      – Придется им сообщить неприятную весть?
      – Конечно. Наверняка они захотят похоронить дочь в родном краю.
      – Не могу понять, чем вызвано скоропалительное убийство Шиферовой и, тем более, Ремера, – с досадой заговорил Голубев. – Испытываю такое гадкое чувство, будто в этом повинен мой вчерашний визит в «Шпильхауз». Или это случайное совпадение…
      – Шиферова была неразборчива в любовных связях. Может, на почве ревности какой-то строптивый самец заказал «сладкую парочку», – высказал предположение Лимакин.
      – Обычно ревнивцы устраняют только соперника, – возразил Слава.
      – Обычно, да не всегда. Если ревнивец получил категорический отлуп от пассии, он в порыве гнева или зависти не пощадит ни соперника, ни объект своего вожделения.
      – Возможно, но в данном случае исполнение «заказа» выглядит нелепо. По-моему, на убийство при свидетелях бандиты пошли от безысходности, когда промедление в ликвидации намеченных жертв для них самих смерти подобно.
      – Это предположение, пожалуй, наиболее верное, – поддержал Голубева Бирюков. – Если Шиферова была с компанией у Беломорцева в доме, она наверняка владела хотя бы частью криминальной информации. Узнав, что Клавой заинтересовался уголовный розыск, братве ничего не оставалось, как в спешке ликвидировать соучастницу.
      – Об интересе уголовного розыска братки могли узнать только от самой Клавы.
      – Значит; она сама подписала себе смертный приговор.
      – А не Ремер ее выдал? – спросил следователь.
      Голубев покрутил головой:
      – После разговора с Ремером у меня сложилось твердое убеждение, что Оскар Эрнстович к криминалу не причастен. Погиб он безвинно, за компанию с Шиферовой.
      Улучив паузу, судмедэксперт пробурчал:
      – Ваши детективные рассуждения, сыщики, очень увлекательны, но в морге меня ждут неотложные дела.
      Бирюков повернулся к нему:
      – Не смею задерживать, Борис. – И глянул на эксперта-криминалиста. – Ты, Лена, тоже можешь заниматься своими делами.
      Когда Медников и Тимохина ушли, следователь сказал Бирюкову:
      – Что-то из Кузнецка никаких сведений нет. Позвони, Антон Игнатьевич, полковнику Тарану.
      – У меня связь отключена, – сняв телефонную трубку, спохватился Бирюков и, передвинув на аппарате рычажок, стал набирать по коду междугородный номер.
      Таран ответил после первого же звонка и с облегчением проговорил:
      – Наконец-то объявился. Спозаранку, прорываясь к тебе, бьюсь, как рыба об лед. То постоянно занят был твой телефон, то не отвечал.
      – Бесконечные звонки до печенки достали. Пришлось отключить связь, – сказал Бирюков. – В сегодняшнюю ночь два трупа у нас.
      Таран вздохнул:
      – С чем и поздравляю. Как говорил известный литературный пройдоха Остап Бендер, лед тронулся, господа присяжные заседатели. У вас – два трупа, у нас – Беломорцев с двумя огнестрельными ранами лежит без сознания в реанимации.
      – Где он скрывался?
      – Двое суток пролежал в лесу возле кооператива «Астра». Дачники, собиравшие полевой чеснок, обнаружили. И сутки в реанимации не могли опознать, пока не догадались пригласить на опознание сотрудников «Черного лебедя».
      – Документов не было?
      – Ни документов, ни денег, ни пистолета, ни машины. Обчистили, как липку.
      – Жить будет?
      – Врачи говорят, теперь это от Всевышнего зависит. Другой на месте Беломорцева давно бы умер, а он пока еще дышит. По кровавому следу на траве видно, что пытался ползти из леса к дороге, но сил не хватило. Кстати, у Беломорцева мобильный телефон был?
      – «Билайн» имелся.
      – Мобильник бандиты тоже забрали.
      – Какие есть предположения?
      – Орудует та же банда, которая угробила Васютиных. Когда я приезжал к вам с супругой Юрия Семеновича на опознание, взял у криминалиста Тимохиной копию экспертизы по исследованию пуль. Наши эксперты-оружейники сравнили пулю, извлеченную из тела Беломорцева, и пришли к выводу, что вылетела она из того самого пистолета Макарова, из которого был застрелен Васютин-старший. При наличии такого факта комментарии излишни.
      – Дачный поселок «Астра», помнится, расположен слева от автотрассы, несколько километров не доезжая Кузнецка?
      – Верно. Схема преступления, по нашим прикидкам, выглядит примерно так… Беломорцев, видимо, был знаком с кем-то из банды, всучившей ему «Жигули» Васютина. По всей вероятности, этот знакомый имеет в «Астре» дачу. Почуяв при регистрации машины в ГИБДД что-то неладное, Беломорцев помчался к знакомому на разборку. Предварительно, похоже, созвонился с ним, и тот назначил встречу у дачного поселка. Разборка вышла не в пользу Альберта Кирилловича.
      – Какая надежда на раскрытие преступления?
      – Мои оперативники рвут и мечут. Если Беломорцев придет в сознание и заговорит, управимся быстро. Как бы там ни было, слово даю, выведем негодяев на чистую воду… – Таран сделал паузу. – У вас какие жертвы?
      – У нас, Анатолий Викторович, уже очередями из калашниковского автомата начали строчить, – сказал Бирюков. – Застрелили предполагаемую наводчицу и ее любовника. Такое впечатление, словно банда торопливо устраняет подельников, владеющих компроматом.
      – После такой стрельбы, Антон Игнатьевич, негодяи, как водится, наверняка залягут надолго в глухую берлогу. Надо воспользоваться их спячкой, чтобы не допустить новых выходок хищников.
      – Сложа руки сидеть не будем. Среди кузнецкой братвы Ястреб не числится?
      – Впервые слышу такую кликуху. Чтобы не сомневаться, немедленно дам оперативникам команду проверить весь реестр уголовных кличек.

      Не успел Бирюков как следует обсудить с Лимакиным и Голубевым информацию, полученную от Тарана, в кабинет неслышно вошла секретарша и, плотно прикрыв за собой дверь, сказала:
      – Извините, Антон Игнатьевич. К вам на прием настойчиво просится посетитель из Новосибирска. Назвался Иваном Ильичом Турунтаевым. Говорит, что приехал по очень важному делу. Когда сможете его принять?
      – Пусть заходит немедленно, – посмотрев на переглянувшихся Лимакина и Голубева, ответил Бирюков.
      Секретарша тихо вышла из кабинета, и тотчас на пороге появился одетый по-летнему черноволосый красавец лет тридцати с небольшим и ростом под два метра. Поздоровавшись, он сразу представился:
      – Я тот самый Турунтаев, который первого апреля оформлял Юрию Семеновичу Васютину покупку машины в автосалоне «Обские зори».
      Антон показал на свободный стул у приставного столика напротив себя:
      – Присаживайтесь, Иван Ильич. Рассказывайте, какая забота привела к нам.
      Турунтаев спокойно сел. Встретился с Бирюковым взглядом и без обиняков заявил:
      – Мне надо переговорить с вами с глазу на глаз.
      – Присутствующие здесь следователь и оперуполномоченный уголовного розыска – люди не посторонние. Я догадываюсь, о чем пойдет разговор, и считаю, что их присутствие будет полезным, – ответил Антон.
      – Ну, что ж… Хочу оказать вам помощь в розыске убийц, которые хамски лишили жизни Васютиных.
      Бирюков улыбнулся:
      – От помощников мы всегда требуем лишь одно: говорить правду и только правду. Вмешательство добровольцев в розыскные дела чреваты плохими последствиями.
      Турунтаев наклонил голову:
      – Понимаю, услужливый дурак опаснее врага. Поэтому вмешиваться в следствие не собираюсь. Хочу поделиться с вами сведениями, которые удалось раздобыть после телефонного разговора с женой Юрия Семеновича Васютина. От нее я узнал о страшном несчастье и решил воспользоваться услугами новосибирской братвы. Не в обиду вам, ради истины, скажу, что о всех происшествиях преступный мир информирован намного лучше, нежели правоохранительные органы.
      – Но «братва» не любит делиться информацией с правоохранительными органами. А, если когда и делится, то только в корыстных целях, – сказал Бирюков.
      – Это верно. Со мной, тоже не без корысти, поделился крутой «авторитет», ставший солидным бизнесменом, и рассчитывающий с моей помощью стать депутатом областного Совета. Так вот он уверен, что на участке Кузбасской трассы между постом ГИБДД у поселка Таежный и Кузнецком с лета прошлого года, когда вступил в силу Закон об обязательном автостраховании, паразитирует группа из трех человек, наряженных под инспекторов патрульной службы. Они безбожно обирают автовладельцев. Возглавляет банду вымогателей некто Ястреб. Все трое не связаны ни с какими криминальными группировками и не новосибирцы. Это жители либо Кузнецка, либо вашего райцентра. На вооружении имеют макаровские пистолеты и автомат Калашникова. Используя поддельные милицейские Госномера, разъезжают в «Мерседесе» цвета металлик. По убеждению «авторитета-бизнесмена», убийство Васютиных – дело рук именно этой ряженой банды. Назвать своего информатора, естественно, не могу. Во-первых, дал честное слово не упоминать в правоохранительных органах его имя, ибо человек стремится к власти. Во-вторых, при официальном допросе он ничего вам не расскажет.
      – И вы считаете, что такой бизнесмен с криминальные прошлым необходим областному Совету?
      – Напротив. Помогать ему в осуществлении «мечты идиота» я не собираюсь. Но, чтобы не осложнять отношения, у меня нет привычки сжигать за собой мосты. Осторожность – мать удачи.
      – Хотя бы одну фамилию или имя участника банды не сказал?
      – Этого он якобы не знает.
      – Откуда же ему известна кличка главаря и вооружение вымогателей?
      – Однажды он со своей охраной ездил в Кузнецк. На автотрассе, недалеко от села Раздольное, их остановили ряженые. Состоялась крутая разборка с демонстрацией оружия с обеих сторон. По обоюдному согласию разъехались без стрельбы. При этом один из бандитов проговорился, назвав главаря Ястребом.
      – О внешности бандитов что ваш информатор сказал?
      – По его словам, все трое похожи на спортсменов тяжелой весовой категории. У двоих неприметные российские лица. А главарь смахивает на представителя кавказской национальности с характерным для южан крючковатым носом.
      На вопрос – давно ли Турунтаев знаком с Васютиным-старшим? – Иван Ильич ответил, что Юрий Семенович больше трех лет был нештатным дилером автосалона «Обские зори». Помогал реализовывать машины в Кузнецке и на Севере. Постепенно служебные отношения переросли в дружбу. По заказу сотрудников салона Васютин привозил ведрами бруснику и клюкву, хорошую рыбу, которая в северных реках еще не перевелась, добротно выделанные шкурки полярных песцов. А последний раз он привез Турунтаеву великолепные оленьи рога, ставшие оригинальным украшением квартиры.
      О поездке с Васютиными по новосибирским магазинам Иван Ильич рассказал подробно: в каком магазине и что покупали. Главным образом куплены были дамские вещи для Людмилы Сергеевны и кое-что из одежды для сына. Из приметных вещиц Турунтаев отметил золотистую статуэтку танцующего Шивы.
      О неприятности с машиной Васютиных в первый же день по возвращении из Таиланда Ивану Ильичу сказал глава автосалона «Обские зори» Александр Александрович Назаров. В то, что машину якобы угнали до постановки на учет в автоинспекции, Турунтаев не поверил. Позвонив в Кузнецк, он узнал от Людмилы Сергеевны о трагедии и решил во что бы то ни стало отыскать убийц.
      Внимательно слушая собеседника, Бирюков старался уловить фальшь, однако ни в голосе, ни в мимике Турунтаева не мелькнуло ни малейшего намека на ложь. Говорил Иван Ильич уверенно. На вопросы отвечал без многословных рассусолов и уверток. Он без натуги вспомнил, что в тот же первоапрельский день, кроме Васютиных, ВАЗовскую «девятку» купил в «Обских зорях» Оскар Эрнстович Ремер, проживающий в райцентре. Этот интеллигентного вида покупатель запомнился Турунтаеву прежде всего редкой фамилией, которая читается одинаково, «что с начала, что с конца».
      – Мы визитными карточками с ним обменялись, – сказал Турунтаев.
      – Ремер при покупке машины один был? – задал уточняющий вопрос Бирюков.
      – Молодая разговорчивая блондинка с манерами провинциальной путаны возле него ластилась. Оскар Эрнстович Клавой ее называл. Ей так понравились оленьи рога, что Васютин с трудом отбоярился от настойчивых уговоров продать их. Получив категорический отказ, женщина уселась в машину и от нечего делать увлеклась разговором по мобильному телефону.
      – При Ремере говорила?
      – Нет, Ремер ушел в офис платить деньги, а я открыл капот машины и стал регулировать карбюратор.
      – Содержание разговора не слышали?
      – Занятый делом, я не прислушивался, о чем она болтала.
      – Может, отдельные фразы уловили? Например, с мужчиной или с женщиной разговаривала…
      – По фривольной интонации, вроде бы со знакомым мужчиной щебетала… – Турунтаев задумчиво помолчал. – Да, с мужчиной. Запомнилась фраза: «Юлька, ты никогда в жизни не видел таких красивых рогов». А один раз, кажется, Ястребком его назвала.
      – Не Ястребом? – уточнил Антон.
      – Нет, именно Ястребок сказала. Да ведь это одно и то же. Только в ласкательной форме.
      – Вот поэтому хотя бы фрагментарно из того разговора что еще вам запомнилось?
      – Еще запомнился игривый смех Клавы: «Я не о тех рогах, которые жены наставляют мужьям. О настоящих рожках северных оленей». Мужчина, видимо, спросил: откуда рога? Она надула губки: «От верблюда. Дядечка для друга с Севера привез. Сейчас покупает синие „Жигули“ и с сыном уезжает в Кузнецк». Мужчина опять что-то спросил. Она вновь скапризничала: «Ну, ты совсем, как младенец. С пустыми кошельками северяне не ездят». Тут подошел Ремер с оплаченными документами, и я стал ему рассказывать об особенностях эксплуатации «Жигулей».
      – Телефонный разговор продолжился?
      – Нет. Едва завидев Ремера, Клава прощебетала: «Гуд бай, ласковый мой» и выключила мобильник.
      – Из ваших слов можно сделать предположение, будто игривая спутница Ремера навела Ястребка на Васютиных, – сказал Бирюков.
      – Откровенно сказать, раньше фривольному разговору я не придавал значения, – чуть помедлив, ответил Турунтаев. – Теперь же, мысленно анализируя запомнившиеся фразы, думаю, что такой вывод напрашивается. К слову сказать, через Оскара Эрнстовича вы можете его спутницу найти и основательно допросить.
      – Этого уже невозможно сделать. Прошедшей ночью Ремер и его спутница убиты.
      На лице Турунтаева появилось крайнее удивление.
      – Кошмар… – изумленно проговорил он. – Первое апреля стало роковым числом. Из покупателей двух автомашин, проданных нами в тот день, никого не осталось в живых. Это какой-то ужас. Неужели Ястребок избавился от соучастницы?
      – Сейчас, Иван Ильич, трудно ответить на ваш вопрос. Из того дня что-то необычное можете вспомнить?
      Турунтаев задумался:
      – Ничего особенного припомнить не могу. День был как день. Солнечный. Температура плюсовая. Заметно подтаивало. Одним словом, весна.
      – Кто раньше уехал от автосалона, Ремер или Васютины?
      – Ремер пораньше. Через полчаса после него и мы с Васютиными отправились объезжать магазины. Юрий Семенович слабо знал Новосибирск. Чтобы не заплутать в лабиринте перегруженных автотранспортом улиц, за руль «Жигулей» сел я. Юрий Семенович устроился рядом, а сын – на заднем сиденье.
      – Слежки за собой не заметили?
      – Стопроцентно уверен, что при езде по Новосибирску никто за нами не следил. Езжу по городу я осторожно. Постоянно контролирую транспортную обстановку через боковое зеркальце и через зеркало заднего обзора. Никакой «хвост» за нами не тянулся.
      – В какое время Васютины уехали из Новосибирска?
      – По часам я не замечал, но можно вычислить… В первых числах апреля солнце садится около восьми часов вечера. А Васютиных я проводил от своего дома часа через два после солнечного заката, когда наступили сумерки. Перед расставанием посоветовал Юрию Семеновичу для лучшей обкатки двигателя держать скорость около восьмидесяти километров. Юрий Семенович сел за руль, включил фары и поехал по Волочаевской к вещевому рынку. Затем на моих глазах свернул на Гусинобродское шоссе. При этом я не заметил, чтобы за ним кто-то увязался. Движения машин у рынка почти не было.
      Разговор с Турунтаевым продлился дольше часа. Когда стало видно, что других сведений от Ивана Ильича не получить, Бирюков спросил:
      – Не станете возражать, если ваши показания следователь оформит протоколом?
      – Пожалуйста, оформляйте. Все, что рассказал, чистая правда, – согласился Турунтаев и чуть замялся. – Не могу лишь внести в протокол фамилию своего информатора о криминальной банде Ястреба. Подскажите, как поступить в этой ситуации?
      Бирюков развел руками:
      – Подсказывать нам категорически запрещено. Поступайте, как сочтете нужным.
      Для оформления протокола допроса Лимакин предложил Турунтаеву пройти вместе с ним в следовательский кабинет. Едва за ними закрылась дверь, Голубев выглянул в окно. На площадке перед входом в прокуратуру стояла черная «Тойота» с тонированными стеклами.
      – На своей иномарке приехал господин Турунтаев, – с ноткой разочарования сказал Слава.
      Бирюков улыбнулся:
      – А ты хотел увидеть «Мерседес» с милицейскими номерами?
      – Не подковыривай, Игнатьич. Хочешь или не хочешь, но моя первоначальная версия о переодетых гаишниках начинает подтверждаться. Если «Мерседес» не выдумка, кровь из носа, разыщу его.
      – Насчет Ястреба что думаешь?
      – Ястреб и его команда – новички на криминальном поле. Петух правосудия их еще не клевал. Оттого новобранцы ведут себя цинично до наглости. Надо срочно обломать Ястребку крылья.
      – Сначала его надо найти.
      – Задание понял. Сегодня открываю сезон охоты на пернатую дичь.

      После ночной стрельбы у ресторана «Сосновый бор», унесшей жизни двух человек, по райцентру распространились слухи один нелепее другого. Бывалые люди утверждали, что состоялась криминальная разборка за передел собственности, молодежь отстаивала версию об убийстве на почве секса, а наиболее «прозорливые» осторожно намекали на «чеченский след», прогнозируя в недалеком будущем террористические взрывы на колхозном рынке и в других людных местах.
      Прошло несколько дней, однако взрывов не последовало. Более того, даже количество типичных для райцентра краж и бытовых происшествий уменьшилось наполовину. Опытные «сидельцы» преступного мира сообразили, что после автоматной стрельбы правоохранительные органы будут начеку, и, чтобы опрометчиво не схлопотать очередную отсидку в местах не столь отдаленных, прижали уши, негласно объявив воровской тайм-аут. Исчез с Кузбасской автотрассы и серебристый «Мерседес». Вся трасса от Новосибирска до Кузнецка была взята под строгий контроль дорожно-патрульной службы ГИБДД.
      Клаву Шиферову родители похоронили в Березовке. Похороны Ремера организовала его бывшая жена на деньги, присланные мигрировавшими в Германию родственниками Оскара Эрнстовича. Кузнецкие врачи упорно боролись за жизнь Беломорцева, но никак не могли привести Альберта Кирилловича в сознание.
      Слава Голубев сбился с ног, отыскивая трех спортивного вида тяжеловесов, один из которых имел характерный для южан крючковатый нос. Из кавказских национальностей в райцентре с десяток армян занимались частной торговлей. Ингуши и чеченцы, сгуртовавшись в артели, строили частникам шлакоблочные гаражи и летние водопроводы. Таджики продавали фрукты. По спортивной классификации, это были мужички, относящиеся к легкой и средней весовой категории. И никто из них не имел крючковатого носа.
      Одновременно с поиском «тяжеловесов» Голубев совместно с начальником районной ГИБДД майором Филиппенко дотошно осматривал красные «восьмерки» и черные джипы, надеясь обнаружить переговорное радиоустройство, которым пользовались убийцы, и недостающую на месте преступления автоматную гильзу. Здесь тоже удача не светила. В конце концов Слава заявил Бирюкову:
      – Игнатьич, разреши мне съездить в твою родную Березовку и пообщаться с родителями Клавы Шиферовой. Может, они что-то знают об отношениях дочери с Ястребком.
      – Я об этом тоже думал, – ответил Антон. – Полезнее мне самому туда съездить. С земляком разговор получится откровеннее. Заодно своих стариков проведаю.
      – У родителей Клавы какой возраст?
      – Постарше меня. Когда они после пединститута приехали в Березовку, я учился на втором курсе Юридического.
      – Учителя?
      – Тимофей Макарович – математик, Ксения Родионовна – биолог.
      …В Березовку Бирюков приехал к вечеру. Теплое майское солнце мирно светило с голубого неба. Длинная сельская улица ярко зеленела свежей травой с обеих сторон наезженной дороги. По придорожной траве, поклевывая, бродили меланхоличные куры. За околицей, словно огромное зеркало, сияло гладью Потеряево озеро. От него, вальяжно переваливаясь с боку на бок, неторопливо тянулись на ночлег к домам подрастающие выводки гусей. Умиротворенную тишину нарушало лишь хрюканье проголодавшихся свиней, да в соседнем с бирюковским дворе девяностолетняя беларуска бабушка Ганна, загоняя в хлев непослушного поросенка, сердито покрикивала: «А калиб ты сдох!»
      Худощавая Полина Владимировна встретила сына, как всегда, упреком:
      – Давно не проведовал родителей. Надолго ли заглянул?
      – На одну ночь, – ответил Антон.
      – Всего-то…
      – Работа, мам. Отец где?
      – С удочками отправился к Потеряеву озеру на вечернюю зорьку. Рыбу уж некуда девать, по соседям раздаем.
      – Раньше, бывало, его на рыбалку никакими уговорами не заманишь.
      – Раньше, сынок, считай, полсотни лет на его плечах колхоз держался. Сам знаешь, как председателю в ту пору доставалось. Домой только на ночевку являлся. Теперь, как на пенсию оформился, вольный казак стал. В райцентре фабричные удилища купил, две катушки заграничной лески да крючков разных. Сам поплавки сделал из гусиного пера. С домашним хозяйством управится и – к озеру. Говорит, на рыбалке дурные мысли в голову не лезут.
      – Здоровье как?
      – Слава Богу, врачам не надоедаем. К непогоде у отца в плече осколок ноет, так он у него еще с военной поры лучше барометра погоду предсказывает, – Полина Владимировна внезапно спохватилась: – Ты сильно проголодался? Давай, на скорую руку приготовлю глазунью…
      Антон, усаживаясь на табуретку у обеденного стола, с улыбкой сказал:
      – Я не с голодного мыса. Вместе с отцом поужинаем.
      – Отец заявится после заката солнца.
      – Ничего, подождем. Расскажи деревенские новости.
      Полина Владимировна тоже присела к столу. Глянув в окно, невесело заговорила:
      – Новость, сынок, у нас одна. Несчастье Шиферовых на все лады обсуждается. Не знаешь, за какой грех Клаву убили?
      – За легкомыслие, – уклончиво ответил Антон.
      – Так я и думала. Легкомыслием она уже в школьные года отличалась. Со всеми парнями в Березовке передружила. Парни к ней липли напропалую. Слишком привлекательная была девушка. Тимофей Макарович и Ксения Родионовна гордились красотой дочери. Рассчитывали, что она поступит в московский театральный институт и станет знаменитой артисткой. А Клава после школы поступила на курсы парикмахеров в Новосибирске. Не зря говорится: не родись красивой, а родись счастливой.
      – В Березовку часто приезжала?
      – Заглядывала на денек-другой, чтобы похвастаться перед бывшими подружками новыми нарядами. Бывало, спросишь: «Как живешь, Клава?». Она засмеется: «Живу, баба Поля, на большой палец с присыпочкой». И правда, деньги у нее водились постоянно. Приезжала всегда не в райцентровском автобусе, который ежедневно утром и вечером к нам ходит, а на такси. Подарки родителям привозила. Подружкам тоже – кому модную блузку, кому дорогие импортные колготки дарила.
      – Одна приезжала, без мужа?
      – А был ли у нее муж?… Слушок по селу прокатывался, будто в Новосибирске она выходила замуж за какого-то богача, но быстро заглох. С мужчиной я видела ее всего один раз. Нынче на День Победы утром прикатила в синей легковушке, а вечером укатила. Мужчина, управлявший легковушкой, высокий, представительный и вежливый. Имя и отчество не русские. Я в тот день принесла Шиферовым утренний отцовский улов. Улучив минуту, спросила Клаву: «Замуж вышла?». Она, как всегда, засмеялась: «Нет, баба Поля. Это мой бой-френд». А годов тому «френду» за тридцать с хорошим лишком. Лет на десять старше ее.
      – С кем она дружила в Березовке?
      – Самой близкой подругой у нее была завклубом Лариса Хлудневская. Не помнишь Лариску?
      – Ну, как же, помню.
      – Вот и поговори с ней, если хочешь узнать подробности о Клаве. Лариска серьезная, врать не умеет.
      – Мне с Клавиными родителями надо как-то побеседовать.
      – Тимофея Макаровича с инфарктом сегодня утром «скорая» увезла в районную больницу. А Ксения Родионовна перед твоим приездом пошла к Ларисе Хлудневской за фотокарточками.
      – За какими?
      – Лариска фотографировала Клавины похороны. Сама она карточек не делает. Заказывает в райцентре. Сегодня обещала привезти… – Полина Владимировна посмотрела в окно и удивленно ойкнула: – Ой, легка на помине! Ксюша Шиферова с фотографическим пакетом шла от Лариски и вдруг повернула к нашему дому.
      Ксения Родионовна была не намного старше Бирюкова, но сейчас Антон с трудом узнал односельчанку. Убитая горем, в черном траурном наряде, она походила на пожилую монахиню. Перешагнув порог, Шиферова тихо поздоровалась. Полина Владимировна выдвинула из-под стола табуретку и приветливо предложила:
      – Садись, Ксюшенька, в ногах правды нет.
      – Я всего на минутку… – присаживаясь, сказала Ксения Родионовна. – Увидела в вашем дворе машину Антона Игнатьевича и решила зайти, чтобы узнать, как идет следствие по убийству моей единственной дочери.
      – Следствие идет полным ходом, но убийцы пока скрываются, – ответил Антон.
      – Неужели уйдут от расплаты?
      – Думаю, что нет. Через недельку-другую отыщем их.
      – В Москве и Новосибирске вон какие громкие убийства, а преступников не могут найти.
      – Райцентр не Москва и не Новосибирск. У нас спрятаться труднее, чем в большом городе, – сказал Антон и сразу спросил: – А что вы можете сказать о личной жизни дочери?
      Ксения Родионовна поправила на коленях пухлый пакет фотофирмы «Кодак». Вздохнув, потупилась:
      – Личную жизнь Клава скрывала от нас с отцом. Когда мы спрашивали об этом, отделывалась шуточками-прибауточками. У нее всегда все было «о'кей».
      – Меня интересуют Клавины друзья или знакомые мужчины.
      – Нам известен только Оскар Эрнстович, с которым дочь приезжала нынче в День Победы. Других ее знакомых в нашем доме никогда не было.
      – Может, в разговоре упоминала Ястребова или, скажем, Ястреба?
      – Нет. Разговор о мужчинах для Клавы был тайной за семью печатями.
      – Почему ей в Новосибирске не пожилось?
      – Говорила, что Новосибирск дурной город. В райцентре, мол, и жизнь спокойнее, и зарабатывать можно неплохо.
      – Замужеством Клава себя не обременяла?
      – Ольга, жена нашего участкового Саши Двораковского, в прошлом году мне проговорилась, будто Клава рассказывала ей, что в Новосибирске выходила замуж за очень богатого бизнесмена. Когда я спросила дочь – правда ли это? – она расхохоталась и показала чистый паспорт. Без штампа о регистрации брака.
      Каждый ответ Ксении Родионовны убеждал Бирюкова в том, что о личной жизни дочери она действительно ничего не знает. Чтобы сгладить тягостное впечатление от бесплодного разговора, Антон попросил посмотреть похоронные фотографии. Ксения Родионовна молча подала ему кодаковский пакет. Десятка полтора цветных фотоснимков запечатлели моменты прощания родителей с покойной дочерью, лежавшей в обитом кумачовым бархатом гробу, и устроенные наскоро поминки у свеженасыпанной могилы со стандартным мраморным памятником. Сделанные на глянцевой фотобумаге снимки были отчетливые. Неторопливо рассматривая их, Бирюков легко узнавал односельчан. Не смог он узнать лишь одного рослого парня в черной водолазке, сфотографированного дважды. На одном снимке парень, наклонив коротко стриженную голову так, что не видно было лица, укладывал на постамент памятника букет красных гвоздик. На другом – закрыв глаза, подносил к смуглому лицу с крючковатым носом поминальную рюмку. Показывая этот снимок Ксении Родионовне, Антон спросил:
      – Что за парень?
      Шиферова долго смотрела на фотографию. Ответила с тяжелым вздохом:
      – Не знаю. На кладбище я ничего не видела. Глаза словно мраком затянуло.
      Антон показал фотоснимок матери:
      – А ты, мам, не знаешь его?
      Полина Владимировна прежде, чем ответить, достала из кухонного буфета очки. Надев их, глянула на снимок и быстро сказала:
      – Это чужак, не березовский. Видела его на кладбище.
      – С кем и в какой машине приезжал?
      – Вот этого, сынок, я не видела.
      – А вообще у кладбища много машин было?
      – Нет. Процессия от села пешком тянулась. Только трое или четверо из березовцев на машинах ехали Да участковый Двораковский на мотоцикле.
      Антон обратился к Шиферовой:
      – Можно на время взять эту фотографию?
      – Берите хоть навсегда. Она мне не нужна, – тихо ответила Ксения Родионовна.
      Отложив заинтересовавший его снимок в сторону, Антон внимательно рассмотрел остальные фотографии. Больше ни один «чужак» в объектив фотоаппарата не попал. Когда Шиферова собралась уходить, Полина Владимировна предложила:
      – Посиди еще чуток, Ксюша. Скоро Игнат Матвеевич с рыбалки вернется. Свежей рыбкой тебя угощу.
      – Спасибо, тетя Поля. Никакая еда мне на ум не идет. Боюсь, что следом за Тимофеем слягу в больницу.
      – Не убивайся, милая. Разве у одной тебя горе. Погляди, сколько в одной Чечне молодых солдатиков гибнет. Думаешь, их матерям легче, чем тебе?
      – Там – война, а у нас – глушь сибирская, но людей стреляют, как на фронте, – с горечью проговорила Ксения Родионовна и попрощалась.
      – Ох, горе-горюшко великое… – Полина Владимировна, покачав головой, посмотрела на сына. – Поскорее бы вы нашли да осудили убийц. Может, Шиферовым хоть маленько бы полегчало.
      – Скоро, мам, только сказки сказываются. А преступников живых или мертвых разыщем, – твердо сказал Антон. – Не знаешь, как позвонить Двораковскому?
      – У него карманный телефон. Погляди в справочнике на буфете. Отец там своей рукой записывал.
      Отыскав отцовскую запись, Антон набрал сотовый номер. Как только участковый ответил, представился и сказал:
      – Саша, я сейчас у родителей. Загляни ко мне на несколько минут.
      Двораковский появился быстро. Полина Владимировна сразу вышла из дома во двор, чтобы загнать кур на насест. Бирюков показал участковому фотографию:
      – Посмотри, Саша, что за орел, зажмурившись, нюхает поминальную рюмку?
      – Наверно, ухажер Клавы Шиферовой, если примчался на похороны, – сказал Двораковский.
      – На какой машине приезжал?
      – На светлом «Мерседесе». За рулем сидел такой же габаритный «качок». Только не кавказского вида, как этот, а с похмельной российской физиономией.
      – Почему «россиянин» ни разу в объектив фотоаппарата не попал?
      – Да он из «мерса» не вылазил. Орел тоже появился у могилы, когда Шиферову уже зарыли. Положил к памятнику букет цветов, выпил предложенную рюмку и слинял.
      – Госномера у «Мерседеса» какие?
      – Обычные, с индексом Новосибирской области. Вот только цифры, Антон Игнатьевич, я не запомнил. Обстановка была, прямо сказать, угнетающая. Истерический плач Ксении Родионовны, заунывные причитания старух, суета…
      – Жаль, Саша, что не запомнил. Оперативнику при любой обстановке надо держать глаз остро.
      – Виноват, Антон Игнатьевич, – смутился Двораковский. – В следующий раз, если увижу этого «мерса», не проморгаю.
      – Постарайся, но помни: «габаритные качки», как ты их назвал, могут быть вооружены до зубов.
      – Не беспокойтесь. На ура под пули не полезу.
      – В Раздольном давно был?
      – Позавчера ездил к Богдану Куделькину за жмыхом для кур.
      – Как там себя чувствует Кеша Упадышев?
      – С геморроем бюллетенит.
      – Съезди завтра утречком пораньше к нему. Попробуй узнать правду, как он недавно возвращался из райцентра в частных «Жигулях». Голубеву Кеша наплел такую детективную околесицу, что не стыкуется ни с какими показаниями. Оформи это протоколом. После встретимся. Я пробуду в Березовке до завтрашнего полудня.
      – К полудню я запросто управлюсь, – сказал участковый.
      – Постарайся, Саша, – Бирюков подал Двораковскому руку. – До свидания.
      Вскоре после ухода Двораковского пришел с рыбалки Игнат Матвеевич, высоким ростом и сутуловатостью похожий на своего отца, деда Матвея, безболезненно скончавшегося во сне на сто шестнадцатом году жизни. Сдержанно поздоровавшись с Антоном, он передал Полине Владимировне садок с крупными окунями и словно приказал:
      – Жарь, мать, рыбу. Угостим сына экологически чистым продуктом.
      Антон улыбнулся:
      – Оказывается, ты заядлым рыбаком стал.
      – В селе пенсионеру только рыбалка и остается в утеху.
      – Не скучаешь по председательской работе?
      – Лошадь по хомуту не скучает. Это чиновников, которые за руководящие кресла мертвой хваткой держатся, приходится кнутом на пенсию гнать. Надолго к нам заглянул?
      – На одну ночь.
      – С Клавой Шиферовой разбираешься?
      – С ней.
      – Ну-ну… Большое горе у Шиферовых.

      В Раздольное Двораковский приехал спозаранку, когда по селу брело на выпаса понурое стадо, подгоняемое резкими щелчками пастушьего кнута. Во дворе Упадышевых полураздетая жена Кеши ополаскивала подойник.
      – Людмила, где твой суженый? – спросил участковый.
      – Храпит, как трактор, – Упадышева сочно матюгнулась и по привычке добавила: – Прости меня, Господи, туды-его-мать.
      – Разбуди по-быстрому.
      – Присядь на лавочку. Щас вытурю из хаты дурака.
      Минут через десять на ветхом крыльце появился заспанный Кеша в измятых галифе, в майке-безрукавке и в тапочках на босу ногу. Примащиваясь рядом с Двораковским на лавочку, недовольно заговорил:
      – Тебе, Санек, чо, в жизни покоя нету? Какого хрена ни свет ни заря нагрянул? Больному человеку отдохнуть не даешь.
      – Районный прокурор меня прислал, – сказал участковый.
      – А прокурору чего не спится?
      – Хочет привлечь тебя к ответственности за ложные показания.
      Кеша пальцами протер заспанные глаза:
      – Кому я чо показывал?
      – С оперуполномоченным уголовного розыска Голубевым в шашлычной разговаривал?
      – Не помню.
      – Не увиливай, Иннокентий. Прокурору дословно известно, какую чепуху ты наплел Голубеву, и он по-серьезному намерен взяться за тебя.
      Упадышев заскорузлой ладонью вытер вспотевшую лысину и ухмыльнулся:
      – Не стращай, Саня. Не в сталинскую эпоху живем, когда без суда и следствия к стенке ставили. Теперь воля вольная.
      – Конечно, к стенке теперь не ставят, но за ложные показания до трех лет лишения свободы дают.
      – В кутузке сидеть?
      – В исправительно-трудовой колонии, где уголовников содержат.
      – Ты чо накаркиваешь?… На хрена мне вляпываться в уголовную компанию? Я не вор и не убивец.
      – Если не хочешь «вляпаться», расскажи мне правду, как приехал в «Жигулях» из райцентра в Раздольное.
      – Ну, ты прилипчивый, как банный лист… Чо про пустяк рассказывать? Ехали, ехали и приехали.
      – Рассказывай подробно.
      Упадышев молча достал из кармана галифе кисет. Свернув толстую самокрутку, пошарил по карманам. Вздохнув, обернулся к распахнутому окну избы и крикнул:
      – Людка! Кинь мне спички!
      Через несколько секунд из окна вылетел спичечный коробок и, ударившись об лысину, упал Кеше под ноги. Нагибаясь за ним, Кеша недовольно пробурчал:
      – Вульгарная баба. Пустяка не может сделать культурно.
      – Не тяни, Иннокентий, время, – строго сказал участковый. – Мне надо быстро составить протокол с твоими искренними показаниями и срочно передать его прокурору.
      – Не надо бумагу марать… – Упадышев раскурил трескучую самокрутку. – Без протокола не поверишь?
      – Не поверю. Зачем Голубева обманул?
      – Ты, чо, Саня, не знаешь меня? Как выпью, так плету всякую хренотень: елки-палки, просил я у Наталки… колечко поносить.
      Двораковокий достал из планшетки протокол дознания и предложил:
      – Давай без «колечек» запишем показания.
      – Ну, пиши, коли не лень, – окутываясь табачным дымом, согласился Кеша. – Прежде всего отрази такой факт, что водитель «Жигулей» меня не грабил и не пинал. Мои отношения с ним складывались по-другому. Автобус до Раздольного предстояло ждать долго. Тут «жигуль» подвернулся. Я проголосовал. Он остановился. Узнав, что мне надо в Раздольное, сказал: «Садись, попутно подброшу». В дороге, чтобы не скучать, разговорились. Я назвался Иннокентием, водитель – Альбертом. Я на геморрой пожаловался, он – на друзей. Мол, надули его кореша с машиной, и теперь он настроился в дачный поселок под Кузнецком, чтобы разобраться с ними. Я намекнул, дескать, по телеку видел, как при разборках убивают. Альберт ответил: «У меня есть чем защититься». И показал макаровский пистолет. Точно такой, из какого ты у Грини Замотаева в курятнике бешеную лисицу ухайдакал. В моем кармане от выданных Людкой денег десятка оставалась. Когда к Раздольному подъехали, я хотел культурно расплатиться, а водитель усмехнулся и послал меня куда подальше таким заковыристым матом, аж подумалось, что моя Людка так красиво выражаться не умеет. Извинился я перед ним, вылез из «Жигулей» и прямиком – в шашлычную. С устатку до изжоги портвейна захотелось. Лизка Удалая впала в амбицию. Мол, под запись не дам, перетопчешься. Пришлось пустить слезу об ужасном ограблении. На Лизку это подействовало, как гипноз. Хотя со скрипом, но подала семисотграммовую бутылку. Когда милицейский Голубев залетел в шашлычную пообедать, я уже был на хорошем взводе и увлекся так, что сам поверил в небылицу.
      Двораковский без эмоциональных отклонений разборчиво записал суть показаний и попросил Упадышева прежде, чем подписывать протокол, прочитать его содержание. Кеша долго читал, царапал затылок, дымил самосадом и внезапно заявил:
      – Без собственного примечания подписывать не буду.
      – Какое еще «примечание»? – удивился участковый.
      – Очень важное, – сказал Кеша и, взяв у Двораковского ручку, стал выводить в конце протокола кривыми буквами:
      «Здеся все написано верно. А кода беседовал с Голубем был в дугу пьяный и какую хренотень наплел хоть убей не помню. К сему Кентий Упадышев».
      Из знаков препинания в «примечании» было всего две точки. Двораковский, сдерживая смех, сказал:
      – Вместо «Кентий» надо писать «Иннокентий».
      – Так короче, – затягиваясь самокруткой, ответил Кеша. – При существовании колхоза был у нас экономист Пашка Петров. Он всегда подписывался коротко: «Пав. Петров».

      В то время, когда участковый Двораковский записывал показания Кеши Упадышева, Антон Бирюков сидел в скромном кабинетике заведующей сельским клубом и разговаривал с Ларисой Хлудневской. В строгом брючном костюме, с короткой стрижкой русых волос и с едва приметным макияжем на курносом лице, Лариса, несмотря на свои двадцать шесть лет, походила на бойкого подростка. Оторвав сосредоточенный взгляд от «поминального» фотоснимка, она посмотрела на Бирюкова и торопливо проговорила:
      – Кажется, об этом парне Клава мне рассказывала, будто за ней ухлестывает богатый коммерсант. Но ей не нравилось, что у него нос на семерых рос, а одному достался.
      – Давно этот разговор был? – спросил Антон.
      – Летом прошлого года. Вскоре после суда, где Клава отделалась шутейным наказанием. Еще она над молодым судьей посмеялась. Мол, поиграла с ним в гляделки, и «лопух» чуть совсем от наказания не освободил. О вас хорошо отозвалась за то, что пожалели землячку и не стали опротестовывать приговор суда. Это адвокат Клаве так заявил: «Если прокурор не подаст протест, можешь спать спокойно».
      Бирюков вздохнул:
      – Пожалел, да, видимо, напрасно. Если бы Шиферова тогда получила три года безусловных, то сейчас бы была жива.
      – Это всегда так, Антон Игнатьевич! – живо подхватила Лариса. – Недаром ведь народная мудрость гласит: не сделаешь добра – не наживешь зла.
      – Ни фамилии, ни имени носатого коммерсанта Шиферова не упоминала?
      – Насчет имен и фамилий своих поклонников Клава скрытной была. Рассказывала, что он в горячих точках контрактником служил. Там «большие бабки» заработал. А наград разных и армейских значков у него, как у генерала.
      – Где он живет?
      – Я так поняла, вроде бы в райцентре.
      – А в Новосибирске за кого Клава замуж выходила?
      Хлудневская потупилась:
      – Неудобно о мертвой говорить плохое.
      – Я не из обывательского любопытства спрашиваю, – сказал Бирюков. – И не только плохое, хорошее меня тоже интересует.
      Чуть поколебавшись, Лариса бойко заговорила:
      – Кроме материальной выгоды, в новосибирской жизни у Клавы ничего хорошего не было. Сразу, как поступила на курсы парикмахеров, она пристроилась в сожительницы к престарелому ветерану. Не поверите, дедуля был старше ее на пятьдесят лет. Старуху свою он давно похоронил. До перестройки дедок возглавлял какую-то очень крупную торговую фирму. Имея в центре Новосибирска четырехкомнатную полногабаритную квартиру и двухэтажный кирпичный коттедж в дачном кооперативе «Родники». Наследников ни близких, ни дальних у него не было и, когда бес вселился ему в ребро, он все свое богатство официально завещал Клаве, чтобы соблазнить ее. Через полгода дедуля скоропостижно умер. Как установили врачи, от злоупотребления виагрой. Похоронив сожителя, Клава, будто в сказке о рыбаке и золотой рыбке, стала столбовою дворянкой.
      – Это не вымысел Шиферовой?
      – Чистая правда, Антон Игнатьевич. Была я и в квартире, и в дачном коттедже. Роскошь – невероятная! Видно, и при строгой партийной власти большие начальники умели хапать.
      – Что Клава сделала с доставшимся ей богатством?
      – Распродала все за бешеные деньги и переехала в райцентр. Здесь купила хорошую квартиру. Сделала полный евроремонт. Обставила дорогой мебелью. И, конечно же, обзавелась неимоверным количеством модной одежды.
      – Почему не стала жить в Новосибирске?
      – Альфонсы и рэкетиры всякие стали настырно к ней свататься. Как говорила Клава, надо было срочно уматывать из большого города, пока криминальные поклонники не охмурили или не пришибли.
      – О жизни в райцентре что рассказывала?
      – В основном, хвасталась. Живу, мол, роскошно, в средствах не нуждаюсь.
      – Какая же необходимость заставляла ее работать за мизерные оклады то в кафе «Русалочка», то в сельском магазине, то наконец – в «Шпильхаузе»?
      – Это объясняется просто. На словах у Клавы было одно, а на самом деле жизнь складывалась по-другому. Обустроившись в райцентре, Клава по легкомыслию вбухала оставшиеся деньги в финансовую пирамиду типа «Властелины» и… осталась на бобах.
      – Поклонников часто меняла?
      – Как модница – наряды. Но расставалась со всеми удивительно мирно. Ни о ком плохого слова не сказала и считала всех экс-ухажеров друзьями до гроба. Парни тоже хорошо к Клаве относились. Видимо, по-настоящему любили ее, что ли…
      – Из-за ревности конфликтов не было?
      – Никогда!.. – Хлудневская помолчала. – Не представляю, какому зверю ласковая Клава так круто насолила.
      – Есть предположение, что она каким-то образом была связана с преступным миром, – сказал Бирюков.
      – Ой, Антон Игнатьевич, мне в это трудно поверить. Блатных братков Шиферова боялась. Не случайно же она без сожаления уехала из Новосибирска.
      Бирюков показал на фотографию:
      – А с этим, у которого «нос на семерых рос», не могли у Клавы возникнуть сложности?
      Хлудневская, задумавшись, пожала плечами:
      – Когда Клава рассказывала о носатом поклоннике, я поняла так, что она, образно говоря, водила его за нос. В конце концов неопределенность могла ему надоесть. Сгоряча он мог озлобиться на непокорную Клаву и на своего соперника. Хотя в такое мне тоже трудно поверить.
      О поклоннике с «ястребиной» фамилией или кличкой Лариса от Клавы не слышала. Зимой Шиферова упоминала какого-то Алика, с которым вроде бы хотела зарегистрироваться, но почему-то передумала. Больше Хлудневская ничего рассказать не смогла.
      Вернувшись из клуба в родительский дом, Антон по настоянию матери вынужден был сесть за обеденный стол. Полина Владимировна настряпала гору пышных пирогов и ни в какую не отпустила сына без угощения. Еще большой пакет с гостинцами заранее приготовила для семьи. Усадила она за стол и приехавшего из Раздольного участкового. Когда оба насытились пирогами и выпили по большому бокалу чая, Двораковский передал Бирюкову протокол дознания. Внимательно прочитав его и посмеявшись над Кешиным «примечанием», Антон сказал:
      – Вот теперь образ Альберта Беломорцева становится ближе к реальному.
      По возвращении в райцентр Бирюков первым делом зашел к эксперту-криминалисту Тимохиной и попросил ее размножить привезенную из Березовки фотографию, чтобы вручить фото участковым милиции для опознания подозреваемой личности. В прокуратуре Антона встретил повеселевший следователь Лимакин. По сообщению полковника Тарана, возле дачного поселка «Астра» кузнецкие рыбаки-любители обнаружили утопленные в реке синие «Жигули» с треснувшим лобовым стеклом. К трещине в стекле добавилось пулевое отверстие, судя по которому можно предполагать, что первую пулю Беломорцев получил в грудь, сидя за рулем машины. Вторая пуля – в голову была, видимо, контрольной, но выстрел оказался неудачным. Получилось уникальное ранение. Как объясняют врачи, полушария головного мозга отделены друг от друга эластичными пленками. И получилось, что контрольная пуля прошла точно между пленок, не причинив серьезного повреждения мозговому веществу. Только благодаря этому в могучем организме Беломорцева теплится жизнь. Отклонись пуля на какой-то микрон влево или вправо, Беломорцев мгновенно бы скончался.
      – Он так и не пришел в сознание? – спросил Бирюков.
      – Пока нет, – ответил Лимакин. – Ранения очень серьезные. Однако врачи надеются вырвать его из комы.
      – Еще какие новости у Тарана?
      – Появилась уверенность, что преступника надо искать в дачном поселке «Астра». Полковник направил туда самого опытного из своих оперативников.

      Старший оперуполномоченный Кузнецкого УГРО Владимир Фомичев – коренастый мастер спорта по греко-римской борьбе обладал не только природным даром смекалистого розыскника. Он имел феноменальную память, неистощимую энергию и умел найти общий язык с любым собеседником, будь то добропорядочный гражданин, крутой «олигарх», криминальный «авторитет» или начинающий воришка.
      Получив от полковника Тарана задание вплотную заняться дачным поселком, Фомичев первым делом пообщался с главарями кузнецких группировок Гуляй-Ногой, Мурзиком и Хипарем. Все трое, словно сговорившись, заявили, что «мокруху» возле «Астры» учинила не местная братва, а залетный гастролер.
      Дачный поселок находился от Кузнецка в десяти километрах по направлению к Раздольному в живописном лесном массиве на берегу не очень широкой, но глубоководной реки. Появившиеся здесь в советскую пору первые строения напоминали дощатые будки российских туалетов. В лучших случаях шахтеры-дачники приспосабливали на отведенных им шести сотках земли списанные строительные вагончики или ветхие железнодорожные контейнеры. В полную силу «Астра» расцвела в годы перестроечного сумбура. Внезапно разбогатевшие на халяву чиновники и коммерсанты с непостижимой быстротой стали возводить кирпичные хоромы таких причудливо-замысловатых форм, которые не вписываются в рамки никаких архитектурных стилей. С окончанием перестроечной эйфории строительный бум в поселке угас. Владельцы многих дачных дворцов за незаконное использование бюджетных средств и за циничные взятки вынуждены были переселиться на казенные харчи в места лишения свободы. Конфискованные государством по решению судов дворцы обесценились, и «Астра» стала увядать.
      Задавшись вопросом – почему Беломорцев держал путь к дачному поселку? – Фомичев скрупулезно стал интересоваться дачниками. Поначалу было предположение, что преступники, заметая следы, подбросили безжизненное, по их мнению, тело в лес подальше от автотрассы. Однако, когда вытащили из реки «Жигули» с пулевым отверстием в треснувшем лобовом стекле, это предположение отпало. Беломорцев бесспорно направлялся в «Астру», но в полутора километрах от поселка его встретил «Мистер Икс», вооруженный макаровским пистолетом. Теперь как можно скорее надо было отыскать этого «Мистера». Для общения с дачниками Фомичев выбрал повод покупки дачного участка. Нарядившись под россиянина среднего достатка, он за пару дней обошел половину поселка. Приценивался не к хоромам, стоимость которых взлетала за сотни тысяч долларов, а к более доступным по цене небольшим коттеджам и деревянным строениям с остекленными верандочками или с крохотными мезонинами в одно оконце. Продавцов набралось около десятка. В основном, это были состарившиеся пенсионеры, которым стало не под силу заниматься садово-огородническими работами. Ни один из них, так же, как и те, кто не собирался продавать свои участки, не вызывали подозрений в причастности к преступлению. Задумавшись, Фомичев хотел пройти мимо двухэтажного бревенчатого теремка и неожиданно услышал ироничный голос:
      – Володя, не ходи по косогору, сапоги стопчешь.
      В распахнутой калитке теремка стоял седой, как лунь, грузный старик с большим отвисшим животом. Это был Аскольд Денисович Пузырев – владелец крытого рынка в Кузнецке, известный в определенных кругах по кличке «Пузырь».
      – Приветствую ударника капиталистического труда, – улыбнувшись, сказал Фомичев.
      – Здравствуй, Володя, – Пузырев тоже улыбнулся и предложил. – Не побрезгуй, зайди к старому прохиндею на рюмку чая.
      – Непременно зайду, Аскольд Денисович, – согласился Фомичев. – С умным человеком всегда приятно поговорить.
      – Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую в оную пищу, а другая от нее засоряется, – афоризмом Козьмы Пруткова ответил Пузырев и, взяв Фомичева под руку, повел его по песчаной дорожке к своему теремку…
      Биография Аскольда Денисовича состояла сплошь из криминальных эпизодов. Его родители – известные в Кузбассе партработники были безвинно репрессированы в тридцать седьмом году прошлого века, и пятилетний Аскольд с клеймом отпрыска «врагов народа» начал свою бедовую жизнь, скитаясь по разным детским приютам. Первую судимость он схлопотал в родном Кузнецке в возрасте двадцати трех лет при хрущевской оттепели, а вернулся сюда уже коронованным «авторитетом» в разгар перестроечной неразберихи. Проблем у кузнецкой братвы к этому времени накопилось с лихвой. Шли кровавые разборки за передел территорий и коммерческих структур. Хроническими стали взаимные неплатежи между преступными группировками, что по воровским понятиям было верхом беспредела. Такой сумбур оказался на руку наделенному смекалкой и незаурядным даром лидерства Пузырю. За короткий срок – где кнутом, где пряником – он сплотил в одну мощную группировку грызущиеся между собой мелкие бригады и взял криминальную ситуацию под свой контроль. Растекавшиеся по разным карманам жидкие ручейки денег слились в финансовый поток и потекли в пузыревский «общак». В отличие от многих новоявленных нуворишей Аскольд Денисович не стремился пролезть во властные городские структуры, не прожигал деньги на заморских курортах и не транжирился на возведение ошеломляющих дворцов. Из недвижимости закоренелый холостяк имел только просторную квартиру в элитном доме, двухэтажный дачный домик в «Астре» и приватизированный городской рынок. После шестидесяти лет Пузырев тихо отошел от криминальных дел и стал заботиться только о рынке, приносившем ему ежедневно чистоганом такой «навар», которого для среднестатистической российской семьи хватило бы для безбедного проживания на добрый год. Поскольку одинокому старику девать деньги было некуда, Аскольд Денисович щедро помогал детским домам, покупал для оборудования школьных классов компьютеры, оказывал спонсорскую помощь на восстановление православных храмов и финансировал разные общественные городские мероприятия. Из прежних своих увлечений он сохранил только любовь к роскошным иномаркам, которые менял ежегодно. Не получивший никакого серьезного образования, Пузырев был человеком начитанным. Обладал завидным чувством юмора, знал уйму афоризмов, часто цитировал обожаемого им Козьму Пруткова и любил пофилософствовать о смысле жизни, уснащая при этом свою речь иносказательными оборотами.
      …Держа под руку, Пузырев провел Фомичева в светлую комнату, в центре которой стоял продолговатый полированный стол с двумя рядами мягких стульев возле него, и сказал:
      – Это конференц-зал. Здесь и проведем мы с тобой пресс-конференцию. Спиртное пить будешь? В запасе у меня есть все, что твоя душа пожелает.
      Фомичев отрицательно повел головой:
      – Как пел популярный мой тезка: «Нет, ребяты-демократы, только чай».
      – А мой приятель, тоже популярный картежник-одессит, царство ему небесное, говорил другое: «Здоровым можешь ты не быть, но за здоровье пить обязан». – Пузырев хитро подмигнул. – И еще один толковый афоризм по поводу пития у него имелся: «Если нос чешется, а выпить не на что, стремительно падает доверие к народным приметам».
      Фомичев засмеялся:
      – Народные приметы в наше время плохо сбываются.
      – Да, теперь в России то дожди без просвета, то засуха без дотаций. Значит, чай… Может, лучше – кофе с коньяком?
      – Нет, Денисович, только чай.
      – Крепко Анатолий Викторович Таран держит оперов в ежовых рукавицах?
      – Мы без «рукавиц» его слушаемся.
      – Правильно делаете. Тарана я уважаю. Он работает по правилам, как и надо работать в правовом государстве, а не в банде, живущей по понятиям.
      – Жаль, что бандиты не соблюдают никаких правил.
      – Традиция у них такая. Хотя времена меняются. Сейчас в преступном мире спрос на интеллектуалов стал больше, чем на громил. Но мы, кажется, рано открыли дискуссию, – Пузырев показал на стул. – Садись, мой дорогой гость, к столу. Оглядись. Я тем временем отлучусь в пищеблок… пардон, в местах моей молодости так именовалась кухня. Через десяток минут будет отличная заварка вьетнамского чая. Он, к слову сказать, улучшает работу сердца.
      «Конференц-зал» был обставлен довольно просто. Кроме стола со стульями, здесь стояли мягкий диванчик, японский телевизор с большим плоским экраном, музыкальные стереоколонки «Сони» и два кресла. Между кресел – невысокий журнальный столик, на крышке которого был изображен инкрустированный двуглавый орел и вокруг него – надпись старославянской вязью: «Звуки и формы исчезают. Нетленна лишь слава мастеров России». Паркетный пол сиял навощенным блеском. Под лепным потолком – хрустальная чешская люстра. В переднем углу – старинная икона Божьей матери с младенцем на руках. На одной из оклеенных дорогими импортными обоями стен – два масляных портрета в золоченых рамах. Волевое лицо примерно тридцатилетнего мужчины отдаленно напоминало Аскольда Денисовича. Прическа молодой красивой женщины была уложена по моде тридцатых годов прошлого века.
      Пузырев вернулся из кухни с подносом. Переставляя на стол литровый фарфоровый чайник, из носика которого шел пар, две чашки с серебряными ложечками и сахарницу, спросил Фомичева:
      – Как находишь мое гнездышко?
      – Прекрасное, – ответил Фомичев. – Но, наверное, скучновато жить одному?
      – Я не одинок. У меня доблестная бригада обслуги во главе с комендантом – майором КГБ в отставке.
      – А супругой так и не обзавелись?
      – Сваталась ко мне дама, проигравшая битву с возрастом. Пришлось отказать. Побоялся, что превратит мое гнездо в песочницу. Женщина после сорока годится только на запчасти. Это Диоген сказал.
      Фомичев улыбнулся:
      – При вашем достатке, Аскольд Денисович, можно без проблем сосватать молодку в минимальной юбке и с максимальным бюстом.
      – Эх, Володя, зимой лета не бывает, – со вздохом проговорил Пузырев. – Молодую жену, конечно, можно купить, но с «техобслуживанием» возникнут проблемы. В моем возрасте уже наступила, как говорят веселые французы, «лямур пердю», в смысле – прошла любовь. И теперь я полагаю, что Шекспир был прав, когда однажды написал: «Жизнь – это повесть, которую пересказал дурак: в ней много слов и страсти, нет лишь смысла».
      – Вы очень преувеличиваете.
      – Нет, дорогой мой… – Пузырев наполнил из чайника чашки, присел к столу и, размешивая ложечкой сахар, указал взглядом на портреты в золоченых рамах. – Это мои родители. Профессиональный художник написал их лица с фотографий из архива Кемеровского ФСБ. Нынешние вежливые чекисты дозволили мне полистать тощие уголовные дела. Оказывается, папу и маму опричники НКВД расстреляли лишь за то, что они отказались причислить к «врагам народа» своих товарищей по партии большевиков. Разве их пример не подтверждает шекспировский вывод о бессмысленности жизни?…
      – Трудное тогда было время, – сказал Фомичев.
      – В нашей державе быть человеком во все времена трудно. По меткому высказыванию Федора Ивановича Тютчева, история России до Петра Первого – сплошная панихида, после Петра – одно уголовное дело. А Тютчев, как известно, был талантливым поэтом. Он смотрел в корень, передавал трагическое ощущение противоречий бытия…
      Пузырев явно уселся на своего любимого конька, однако Фомичев, прихлебывая чай, слушал его с интересом, ожидая, когда, наконец, он заговорит о деле. Без дела сотрудников угрозыска Аскольд Денисович в гости не приглашал. Так и получилось. Выговорившись, Пузырев посмотрел на собеседника:
      – Заметил я, Володя, что ты второй день «Астрой» интересуешься. Ради чего обувь топчешь?
      Фомичев улыбнулся:
      – Хочу избушку на курьих ножках здесь купить.
      – Это ария Тоски из оперы Пуччини. Короче, не разговор. Я ведь догадываюсь, кого ты ищешь.
      – Если догадываетесь, скажите.
      – Скажу. Но прежде поведаю, почему старый прохиндей стал подпевать уголовному розыску. Произошла сия метаморфоза из-за того, что я устыдился своего безобразного образа жизни. Разве полагали мои родители, что их кровиночка-мальчуган станет генералом преступного войска?… Нет, такой пакостной карьеры своему малышу они не желали. Досадно, что зубы мудрости всегда бывают вставные, и прозрение ко мне пришло только на старости лет. Мы ленивы и нелюбопытны, справедливо сказал о нас Пушкин. А проявить любопытство к родословной мне посоветовал полковник Таран. За это склоняю перед ним седую голову. Он же познакомил с кемеровскими чекистами, которые, к моему удивлению, оказались любезными парнями и раскрыли мне более чем полувековую тайну. До этого, как бродяга, не ведал: чей я родом, откуда я… Было только клеймо «ЧСВР» – член семьи врагов народа. Первую судимость заработал за оскорбление личности. Зануду комсомольского секретаря шахты обложил нецензурной бранью и загремел в Забайкалье. Там, как пел твой тезка Высоцкий, «много леса и веры» было повалено. Освободившись, стал гастролировать на просторах родины чудесной. От края и до края, от моря и до моря. О том, каким «чесом» занимался в Кузнецке, тебе известно. Энергия из меня перла, как огненная лава из Везувия в последний день Помпеи. Клокочущий вулкан остыл разом, когда узнал о трагической судьбе родителей. На «сходняке» моя прощальная речь была краткой: «Братва, престарелый Пузырь завязывает с криминалом и становится законопослушным гражданином Великой России. Ваше право: судить старика или миловать». После бурных дебатов принято было решение: «Помиловать». И вот я пью чай в компании оперативника УГРО…
      – Больно было расставаться с прошлым? – спросил Фомичев.
      – Сидя на булавке, о зубной боли забываешь. Способность быстро принимать крутые решения мне досталась, вероятно, от родителей, не пощадивших себя ради спасения товарищей. Это возвышенное качество человеческой души после массовых сталинских репрессий у россиян загублено безвозвратно.
      – Так, кого же, по-вашему, я ищу в «Астре»? – поторопил Фомичев.
      – Не спеши, скоро узнаешь. Тем более, что твоя проблема совпала с моей, – Пузырев во второй раз наполнил из чайника чашки. – Почему с моей?… Потому, что общим собранием дачников я избран председателем кооперативного общества «Астра». Мне даже зарплату хотели назначить в три тысячи рублей. Отказался. С моим рыночным доходом стыдно обирать малоимущих. Вот, Володя, мы и подошли к сути вопроса. Председатель, как известно, обязан заботиться о соблюдении порядка в поселке. С моим вхождением в поселковую власть пять лет у нас здесь царил покой. А на днях случилось чэпэ: человека подстрелили и его «Жигуленка» в реку сбросили. Пришлось срочно собрать в Кузнецке толковище без подлянки. Я, как водится, выступил там коротко: «Сорванцы, вы дали мне вольную. Какого черта лезете на рога и шкодите возле вотчины старого прохиндея?» Шум получился крутой. Даже невозмутимый Гуляй-нога стукнул себя кулаком в грудь и заявил, что его пацаны на пушечный выстрел к «Астре» не приближались. Другие тоже поклялись, что давно забыли дорогу в дачный поселок. Пришлось разбираться на месте. К моему удивлению, оказалось, что в нашей «Астре» втихушку «поселился замечательный сосед». По договору купли-продажи – это некий Зырянов Николай Арсентьевич, житель райцентра Новосибирской области.
      – Ближе он не нашел дачного участка?
      Пузырев усмехнулся:
      – Вопрос для второгодника. Вероятно, в райцентре у него напряженка с правоохранительными органами или с налоговой инспекцией. Приходится отмывать «бабки» за границей района.
      – Сколько заплатил за дачу?
      – Около ста тысяч деревянных.
      – По меркам «Астры», это дорого или дешево?
      – Средне.
      – Какое отношение Зырянов имеет к стрельбе и утопленным «Жигулям»?
      – Дачный сторож видел, что темной ночью, за двое суток до обнаружения дачниками «подранка», сей господин с такими же широкоплечими быками, как сам, завез в купленный домик полный КамАЗ мебели.
      – Нормальные люди ночью мебель не перевозят?
      – Какая необходимость мутить воду по ночам, если совесть чиста? Короче, такой хитрозадый индивидум в подведомственной мне «Астре» не нужен. Не скрою, мелькало намерение шепнуть братве, и его отсюда как ветром вымело бы. Но я себе твердо сказал: «Аскольд, взялся за праведный гуж, не говори, что не дюж». Поэтому, Володенька, и пригласил тебя на чаек…
      – Далеко отсюда та дача? – спросил Фомичев.
      – При въезде в «Астру» видел покрашенный голубой краской финский домик?
      – Видел. Своего «Москвича» возле него оставил.
      – Вот он и есть. Только ты в него сейчас не попадешь.
      – Почему?
      – С момента завоза мебели дача замкнута на все замки, а господин хозяин находится неизвестно где.
      – Скрывается, обеспечивая себе алиби?
      – Я, тертый калач, другого повода скрываться не вижу.
      – А мотив покушения какой вам видится?
      Пузырев, прищурившись, погрозил указательным пальцем:
      – Володя, ты парень – ухо с глазом. Не прикидывайся шлангом и не заставляй старика потеть. Попробуй, дружок, сам ответить на этот вопрос.
      Фомичев засмеялся:
      – По-моему, Аскольд Денисович, «подранок» владел серьезным компроматом. Когда компрометирующая информация известна многим, убийство теряет смысл. Если человек носит информацию в себе, у противников высок соблазн убить его, похоронив компромат навсегда. А «Жигули» утопили, чтобы спрятать концы в воду.
      – Видишь, как складно получилось. Готов подписаться под каждым твоим словом…
      Вечером Фомичев доложил полковнику Тарану о разговоре с Пузыревым. Таран тут же позвонил Бирюкову и попросил направить в Кузнецк следователя со свидетелями, которые могут опознать мебель и вещи Беломорцева. Бирюков дал задание Лимакину срочно переговорить с соседями Альбертг Кирилловича и, выбрав из них наиболее осведомленных, выехать утром следующего дня на опознание. А Голубеву Бирюков поручил разыскать в райцентре Николая Арсеньевича Зырянова, «втихушку» купившего дачу в поселке «Астра».

      По сведениям паспортного стола тридцатилетний Николай Зырянов проживал в частном доме по улице Южной, расположенной недалеко от Степной. Шлакоблочное серое строение под тесовой крыжей Слава отыскал в два счета. Выбравшись из «Запорожца», он оглядел замусоренный дворик со ржавым металлическим гаражом, поднялся на невысокое крыльцо и, постучав в приоткрытую дверь, громко спросил:
      – Хозяева, можно к вам войти?
      – Заходитьте, – ответил чуть заплетающийся женский голос.
      Миновав узкую прихожую. Голубев вошел в просторную светлую кухню. За обеденным столом сидела пышногрудая смазливая шатенка лет двадцати пяти в ярком цветастом халатике длиною, как сказал бы ироничный судмедэксперт Медников, «по самое небалуйся». На столе стояли рюмка, фужер, початая поллитровка водки и полуторалитровая пластиковая бутылка пива «Очаковское». Из закуски были только несколько ломтиков хлебного батона и нарезка красной рыбы.
      – Завтракаете? – спросил Слава.
      – Завтракаю, – игриво ответила шатенка.
      – С водочкой?
      – Пиво без водки – деньги на ветер.
      – Живете до принципу: с утра выпьешь – весь день свободна?
      – Я всегда свободная.
      – Как мне переговорить с Николаем Зыряновым?
      – Никак. Зыряй улизнул на курорт.
      – На какой?
      – Фиг его знает. Мы не контролируем друг друга.
      – А вы кто и кем доводитесь Зырянову?
      – Я Милана Запольская, гражданская жена Зыряя. А вы?…
      – Я оперуполномоченный уголовного розыска.
      Девица, дурашливо вскинула руки:
      – О, мама-миа, хэнде хох! – И, посерьезнев, вроде удивилась: – На фига вам Зыряй понадобился?
      – Дачу его обворовали, – слукавил Голубев.
      – Какую дачу? Где?
      – В поселке «Астра», под Кузнецком.
      – Чего вы мне мозги крутите? Никакой дачи у Зыряя нет.
      – По-вашему, нет, а на самом деле есть.
      – Вот, хохма с яйцами!.. Ты забавный мальчиш-кибальчиш. Садись, прими со мной сотку за мир-дружбу.
      Голубев присел на табурет, но от выпивки отказался. Милана на это ничуть не обиделась. Слово по слову Слава узнал, что родом она с Украины, но жила в Адлере. Работала в курортном ресторане официанткой. Там летом прошлого года познакомилась с Зыряновым, отдыхавшим с «двумя корефанами». Около месяца хорошо погуляли и «запрягайте, хлопцы, коней» – приехала с любовником в Сибирь. На вопрос – какими достоинствами очаровал ее Зырянов? – ответила шаловливо: «Мужскими плавками образца ”девушка, вам не скучно на пляже, а то у меня в номере бутылка водки”». Где работает Зырянов, Запольская знала только, что «вкалывает менеджером», но фирму вспомнить не смогла.
      – Теперь и колхозный пастух – менеджер, – сказал Слава.
      Милана хохотнула:
      – До пастуха Зыряй не опустился. Зарабатывает он кучеряво.
      – Неужели о покупке дачи Николай вам не сказал?
      – На фига ему дача! Он же не баба, стремящаяся и рыбку съесть, и на лодке покататься.
      – А вдруг, скажем, у него появились лишние деньги…
      – Деньги не люди, лишними не бывают. На даче надо вкалывать, а мы – не свиньи, в земле рыться не любим.
      – Чем же вы лично занимаетесь?
      – Лично ничем. Хотела устроиться в ресторан «Сосновый бор», но Зыряй сказал: «Не егози. Там тебя быстро затрахают местные кобели».
      – Не скучно целыми днями бездельничать?
      – И скучно, и грустно, и некому морду набить. Иногда такая хандра накатывает, что жить не хочется, и застрелиться лень. Спасибо, водка выручает.
      – Давно Зырянов уехал?
      – С неделю его не вижу. Если скоро не вернется, бля буду, умотаю отсюда на ридну Украину. Баксов, которые он оставил, мне за глаза на дорогу хватит.
      – Один уехал или с друзьями?
      – Фиг его знает. Утром проснулась – мужика дома нет. Только записка на столе: «Уехал на курорт». Даже обидно, почему без меня?… Ну и пусть катится колбасой, попутный лом ему в спину.
      – Друзья в райцентре у него есть? – не отставал с вопросами Слава.
      – Никого не знаю.
      – А те, с которыми в прошлом году отдыхал?
      – При мне он с ними здесь не встречался.
      – Имена, фамилии их не знаете?
      – Зыряя они называли Ника. Один из них был Миха. Другой – Юлька. Фамилий, по-моему, не говорили.
      – А клички?…
      – Они не урки, чтобы кликухи иметь.
      – Но Зырянова вы называете Зыряем…
      – Это одна я так его зову.
      Голубев показал фото с похорон Шиферовой и спросил:
      – Этого джигита не знаете?
      – Какой кацо-о-о… – нараспев протянула Запольская, приглядываясь к фотоснимку. – Так это же Юлька!
      – Он в райцентре живет?
      – А фиг его знает.
      – Из Адлера разве не вместе возвращались?
      – Нека. Мы с Зыряем раньше улетели, а Миха с Юлькой остались там с полюбившимися девками бухать. Больше я не видела их.
      – Автомашина у Зырянова есть?
      – Имеется красное зубило.
      – «Жигули» восьмой модели?
      – Ну, с двумя дверками.
      – Посмотреть ее можно?
      – Нека. Она в гараже замкнута. А ключи от гаража и от машины Зыряй мне не доверяет. Боится, что, забалдев, вздумаю покататься и во что-нибудь кучеряво врюхаюсь. У меня в Адлере хорошая «Тойота» была. Так я на ней с пьяных глаз в море заехала. Пришлось продать.
      – Не верится, что у Зырянова здесь нет ни одного друга, – сказал Голубев.
      – Может, и есть, да он их в гости не приглашает.
      – Почему?
      Милана игриво повела глазами:
      – Боится, рога ему наставлю.
      – Вероятно, причина есть?
      – Без причины и чирей не садится. Сама виновата. Еще в Адлере зашел разговор о мужиках. Дескать, бывают такие-сякие, ужасно плохие. Я взяла да в шутку брякнула: «Для меня не бывает плохих мужиков – бывает мало денег или водки». Зыряй на этой шутке зациклился: «Дома одна бухай сколько влезет, но с мужиками – засохни! Удушу!» Вот и пью теперь в гордом одиночестве как последняя алкашка. Надоело – жуть!.. Ты больше не приезжай ко мне днем, чтобы соседи не накапали Зыряю, будто у меня фраер завелся. Если хочешь повеселиться, приходи ночью без свидетелей. Принесешь литряк – козырно побалдеем…
      – Спасибо за приглашение, но по ночам я ходить опасаюсь, – схитрил Слава.
      – Какой же ты к черту опер, если дрейфишь, как малолетка, – удивилась Милана. – У тебя же служебный пистолет должен быть в заначке.
      – У меня-то есть, а у Зырянова?…
      – Нет у него ни фига. Он ведь не мент и не урка с прибабахом.
      Подвыпившая Милана, кокетливо играя озорными глазами, беспардонно выставляла напоказ впечатляющий бюст и обнаженные сверх меры привлекательные ноги, то и дело закладывая их одна ла другую. Завершая с ней разговор. Голубев пришел к убеждению, что внезапный отъезд Зырянова на «курорт» вызван не случайной прихотью, а серьезными обстоятельствами. Скорее всего, это было убийство Шиферовой и Ремера. Появилось предположение, что Зырянов причастен к кровавому преступлению. У него имелась красная «восьмерка». Именно из такой машины, стоявшей возле ресторана «Сосновый бор», наводчик информировал по рации Ястреба, что Шиферова и Ремер сели в машину.

      В отделе милиции Голубева дожидался участковый Анатолий Кухнин, смуглостью лица и черными, как смоль, волосами похожий на рослого крепкого в плечах цыгана.
      – Полчаса, Дмитрич, тебя жду, – здороваясь за руку, сказал Кухнин. – Где мотаешься?
      – Оперативника ноги кормят, – весело ответил Слава и, открыв ключом свой кабинет, предложил: – Заходи. Угощенья предлагать не стану, но деловой разговор поддержу.
      Когда оба уселись возле стола, Кухнин достал из кармана размноженную на цветном сканере фотографию с похорон Шиферовой и показал ее Голубеву.
      – Не хвались, у меня такая карточка есть, – быстро сказал Слава.
      Участковый интригующе подмигнул:
      – Зато я знаю этого парня…
      – Не томи душу. Говори, кто он и чем занимается?
      – Это сын Риммы Парфеновны Дурдиной – хозяйки частного магазина «Марианна».
      Голубев, зажмурившись, тряхнул головой:
      – Не тумань мне разум. Я знаю хозяйку «Марианны» красавицу Жанну Мерцалову. Познакомился с ней, когда разматывали уголовное дело под кодовым названием «Фартовые бабочки».
      – Отстаешь от жизни, опер. Жанка давно продала магазин и теперь ворочает коммерцией в Новосибирске.
      Слава мгновенно оживился:
      – Это уже интересно! Что собою представляют Римма Парфеновна и ее большеносый сынуля?
      – Парфеновна – бабища весом больше сотни кэгэ и гренадерского роста. С таким же носом, как у сына. Прожженная торговка. Когда магазин принадлежал Мерцаловой, цены в нем были самые низкие для райцентра. Теперь – самые высокие. Ее единственному сынку тридцать годиков. Зовут Юлиан…
      – Стоп, Анатолий, – перебил Слава. – Юлиан… Значит, Юлька?…
      – Запанибрата можно и Юлькой назвать.
      – Под какой фамилией и где проживает?
      – Фамилия Дурдин. Живет у мамы, на втором этаже магазина «Марианна».
      – Очень интересно! Юлька Дурдин – житель нашего райцентра. Правильно, Анатолий, я тебя понял?
      – Правильно, Дмитрич.
      – Сегодня у меня везучий день. Поехали, Толя, дальше. Выкладывай все подробно, что ведаешь о Юлиане Дурдине.
      – Могу рассказать только со слов Риммы Парфеновны.
      – Лично с Юлианом не знаком?
      – Нет, хотя при встрече здороваемся.
      – Мама, конечно, информатор предвзятый, но за неимением другого источника можно послушать и из ее уст словесный портрет сына.
      – По словам Парфеновны, портрет получается красивый. В школе Юлиан учился хорошо. Увлекался лыжным спортом. Летом играл в футбол, но особо любил бокс. В этом виде узаконенного мордобоя неоднократно занимал призовые места на областных соревнованиях и олимпиадах. Парфеновна показывала дипломы и кубки. После школы хотел поступить в военное училище, но, чтобы убедиться в правильности выбираемой профессии, решил сначала отслужить действительную службу…
      – Впервые встречаю такого предусмотрительного юношу, – сказал Слава. – Что-то, Анатолий, тут не то.
      Кухнин усмехнулся:
      – Рассказываю со слов матери. Как говорится, за что купил, за то и продаю. В действительности, наверно, завалил приемные экзамены и волей-неволей загремел в армию. Слушай дальше… «Нанюхавшись» дедовщины, от училища отказался. Отслужив положенный срок, поступил на платное заочное отделение юридического факультета Томского университета, филиал которого находится в Новосибирске. Проучился больше двух лет и бросил. Специальность юриста не понравилась.
      – Разборчивый, словно капризная невеста.
      Кухнин вновь усмехнулся:
      – Невесту ему выбирает мама.
      – Сам не может?
      – Сам Юлиан выбрал Клаву Шиферову, когда она в кафе «Русалочка» красовалась в белоснежном костюме «Армани». Парфеновна срочно навела справки о предполагаемой невестке и заявила сыну: «Только через мой труп!» Это было позднее. До неудавшейся помолвки с Шиферовой Юлиан закончил ускоренные курсы прапорщиков и контрактником отправился в Чечню. Участвовал там во многих боевых действиях по ликвидации бандформирований. Надо отметить, что воевал геройски. Парфеновна показывала армейский мундир сына, увешанный наградными знаками. Есть награды серьезные: два ордена Мужества, медаль «За отвагу», медаль «За заслуги перед Отечеством» второй степени и медаль Жукова.
      – Не на черном рынке награды куплены?
      – Этого не знаю. Документы не проверял.
      – Ладно, уточним в военкомате. Поехали дальше.
      – Несколько раз был ранен. Залечив последнее ранение, уволился в запас. В прошлом году больше двух месяцев поправлял здоровье на Черноморском побережье, в Сочи и в Адлере.
      – Один или с друзьями?
      – Об этом Парфеновна не говорила.
      – А что она еще сказала?
      – За участие в боевых действиях Юлиан получил много денег. Конкретную сумму не назвала. Купил джип «Лэнд Крузер»…
      – Какого цвета? – тотчас вставил вопрос Слава.
      – Черного. Видел его несколько раз. Мощный новенький внедорожник с никелированными прибамбасами. Оставшиеся деньги пристроил в коммерческий банк под хорошие проценты.
      – Позволяющие ему не работать?
      – О работе сына, как мне показалось, Парфеновна чего-то темнила. Работает якобы менеджером в крупной коммерческой фирме Новосибирска. А название фирмы вспомнить не смогла.
      – Такой же «менеджер» неведомой фирмы живет на улице Южной. Николая Зырянова не знаешь?
      – Не знаю. Чем интересен?
      – В прошлом году он тоже отдыхал в Адлере. С друзьями Михой и Юлькой. Привез оттуда сожительницу, обожающую выпить и пошухарить. Недавно тайком от пассии купил дачу под Кузнецком и втихомолку внезапно исчез из дома, оставив подруге записку, будто уехал на курорт.
      Кухнин удивленно уставился на Голубева:
      – А Юлиан Дурдин, по словам Парфеновны, на днях внезапно поехал то ли в Омск, то ли в Томск, точно она не помнит, хоронить скоропостижно скончавшегося друга.
      – Вот любитель похоронных дел, – Голубев покачал головой. – К Шиферовой на похороны заглянул с букетом цветов. Теперь к другу сквозанул. Друг, случайно, не Миха?
      – Ни имени, ни фамилии его Парфеновна не знает.
      – Когда с ней разговаривал?
      – Вскоре после похорон Клавы Шиферовой.
      – Надолго сынуля улизнул из дома?
      – Это мамуле тоже неизвестно.
      – На джипе уехал?
      – Нет. Джип замкнул в гараже, а ключи от гаража и от машины забрал с собой. Собственно говоря, из-за джипа и состоялась моя встреча с Парфеновной. Когда была установка осматривать все черные джипы на предмет обнаружения стреляной автоматной гильзы, я намеревался тщательно осмотреть джип Юлиана. Попасть в гараж без хозяина можно было только взломав замок. У меня на взлом смелости не хватило. Если бы осмотр ничего не дал, неприятностей было бы по самую макушку. Поэтому решил дождаться возвращения с похорон Юлиана, но тот до сих пор не вернулся.
      – Парфеновне сказал о цели визита?
      – Прежде времени не стал ее настораживать. Разговор о Юлиане завел исподтишка. Мол, как у него здоровье, как дела и все в таком, обывательском, духе.
      – Правильно поступил. Так и дальше веди себя. Не выказывай интереса к Юльке. Но возьми его под бдительное негласное наблюдение. Когда появится, немедленно сообщи мне или в прокуратуру. Очень меня беспокоит одновременное исчезновение Зырянова и Дурдина. Кстати, Зырянов так же, как Дурдин, замкнул гараж и ключи от красной «восьмерки» увез с собой.
      – Черный джип и красная «восьмерка»… – будто рассуждая вслух, проговорил Кухнин.
      – Улавливаешь связь? – подхватил Голубев.
      – Автоматная стрельба у ресторана?…
      – Вот именно! Двоих предполагаемых подельников мы вычислили. Теперь надо выйти на след третьего.
      – Думаешь, третий был?
      – А как же. Одновременно управлять джипом и прицельно стрелять из Калашникова никакой виртуоз не сможет. Значит, в джипе находились двое: один – за рулем, другой – с автоматом. А наводчик сидел в «восьмерке». Усекаешь такую арифметику?
      – Усекаю, да не могу поверить, что в разборке участвовал Дурдин. По моим наблюдениям, Юлиан – парень уравновешенный. Да еще его сердечная привязанность к Шиферовой…
      – Я не утверждаю, что именно Юлька поквитался с Клавой и Ремером, хотя… – Слава вгляделся в похоронную фотографию. – Горбатый нос его очень уж напоминает мне одну птичку. Знаешь, есть такая хищная птица с крючковатым клювом и длинными острыми когтями. Ястребом называется. Не отсюда ли кличка?
      – Не слышал, чтобы Дурдина называли Ястребом. А горбинка на носу у него со школьной поры. Перебили нос, когда боксом начинал заниматься.
      – Он в здешней школе учился?
      – Здесь, в райцентре.
      – Поищи его одноклассников. Обычно в школьные годы клички приклеивают.
      – Радиотехника Федю Полозкова знаешь?
      – Конечно, знаю.
      – Про перебитый нос он мне рассказывал. Кажется, Федя и учился вместе с Юлианом.
      – Сей миг это выясним, – Голубев, полистав телефонный справочник, набрал номер. Услышав в трубке голос Полозкова, поздоровался и сразу спросил: – Федя, ты хорошо знаешь Юлиана Дурдина?
      – Относительно, – чуть помолчав, ответил Полозков.
      – Не вместе с ним в школе учился?
      – В одно время, но в разных классах.
      – Будь другом, забеги ко мне на несколько минут.
      – Жди, скоро прибегу.
      Когда Голубев положил телефонную трубку, Кухнин собрался было уходить, однако Слава предложил ему остаться, чтобы «для расширения кругозора» послушать разговор с Полозковым. Федор появился быстро. Пожав Голубеву и Кухнину руки, сел возле стола и улыбнулся:
      – К допросу готов.
      – Допрос заменим дружеской беседой, – тоже с улыбкой сказал Слава. – Расскажи нам о Юлиане Дурдине. Чем он, на твой взгляд, интересен?
      – Прежде всего, как достойный защитник Отечества. Четыре года контрактником в Чечне оттрубил, а это не баран начхал. Порассказывал, в какие сложные передряги там попадал. Чужой крови насмотрелся и свою от ранений не раз пролил.
      – Это, Федя, нам известно. Воевал Дурдин достойно. А вот, как человек, что он собою представляет?
      – По внешнему облику и поведению, нормальный мужик.
      – Внешний облик и поведение людей часто не отражают их душевного состояния.
      – В чужую душу не заглянешь.
      – И все-таки…
      – Конечно, после кровавых схваток с бандформированиями на душе Юлиана вряд ли сохранились чистота и покой. Наверняка там много грязи накопилось.
      – В школьные годы какое у него прозвище было?
      – В начальных классах не помню. Года за два до окончания школы, когда Юлиану на областных соревнованиях по боксу разбили переносицу и нос обрел крючковатость, стали Ястребом называть.
      Голубев глянул на Кухнина:
      – Мотай, Анатолий, на ус. – И вновь обратился к Полозкову: – Как Дурдин реагировал на такую кликуху?
      – Ничего, не обижался. Ему даже нравилось. Ястреб – птица боевая, задиристая.
      – Любил задираться?
      – Нет, никого не обижал. За обиженных, бывало, заступался. Веселый, компанейский был парень. Теперь замкнутый стал, нелюдимый.
      – Часто с ним общаешься?
      – Редко. Последний раз был у Юлиана осенью прошлого года. Портативную рацию «Гродно» починил.
      – Зачем ему старомодная рация, если сейчас мобильные телефоны в моде? – удивился Слава.
      – Сказал, в Чечне она жизнь ему спасла. Привез домой как реликвию в память о войне.
      – А с Беломорцевым у Дурдина какие контакты были?
      – Никаких не было. По-моему, они даже не знают друг друга. Альберт ведь приезжий.
      – А Шиферова не могла их познакомить? Говорят, будто Дурдин увлекался Клавой.
      – О любовных увлечениях Юлиана ничего не знаю. Мы с ним просто знакомые, но не друзья, чтобы откровенничать на интимную тему…
      Разговор прервал телефонный звонок. Антон Бирюков срочно пригласил Голубева в прокуратуру на оперативное совещание.

      В прокурорском кабинете только что вернувшийся из дачного поселка «Астра» следователь Лимакин разговаривал с Бирюковым. Усевшись к приставному столику напротив него, Голубев спросил:
      – Как съездил?
      – Удачно, – Лимакин показал многостраничный протокол опознания. – Вся мебель и вещи Беломорцева находятся в дачном доме, купленном нашим земляком Николаем Зыряновым.
      – Соседи опознали?
      – Без малейшего сомнения. У тебя какие свежие новости?
      – У меня, Петя, такая сногсшибательная информация, что закачаешься…
      – Смотри, не упади, – сказал Бирюков.
      – Прежде, чем падать, постараюсь довести дело до победного конца, – бодро ответил Слава и стал подробно излагать содержание своих разговоров с подвыпившей Миланой Запольской, участковым Кухниным и радиотехником Полозковым.
      Когда Голубев высказался, Бирюков задумчиво проговорил:
      – Информация на самом деле очень серьезная. Давайте, друзья, детально ее обсудим.
      – Надо, Игнатьич, немедленно объявлять в розыск Зырянова и Дурдина, – тотчас предложил Слава. – Внезапное исчезновение их из райцентра – это откровенный побег, чтобы скрыться от ответственности за совершенное преступление.
      – Объявить в розыск – дело несложное. Сначала надо хорошенько обмозговать: не опрометчиво ли будет такое объявление?… – подумав, сказал Бирюков. – А в первую очередь давайте подумаем над тем, какая может быть связь между убийством Васютиных, покушением на жизнь Беломорцева и беспрецедентным расстрелом Шиферовой с Ремером.
      – Это, пожалуй, труднее всего сделать, – нахмуренно проговорил Лимакин.
      Бирюков повернулся к нему:
      – На вопрос «Что труднее всего делать» один умный священник ответил: «Труднее всего Богу молиться, старых доглядывать и долги отдавать». Ни под одну из этих категорий, Петр, наши трудности не подпадают.
      Лимакин в ответ усмехнулся:
      – Священник не знал нашей специфики.
      – Зато мы свою специфику основательно знаем. Главное в ней – не хандрить и активно думать. – Бирюков глянул на Голубева. – Так, Слава?
      – Так точно, Игнатьич! Мозговую деятельность постоянно надо стимулировать.
      – Подскажи, каким способом? – иронично спросил Лимакин.
      – Способов, Петя, великое множество. Самый простой из них – ковырять в носу, – в тон следователю ответил Голубев. – Недавно прочитал в газете, что американские физиологи сделали открытие и утверждают: такой массаж слизистой оболочки носа, набитой разными рецепторами, круто улучшает работу мозга.
      – Врут шарлатаны, – с усмешкой буркнул следователь. – Российская практика не подтверждает американскую теорию. Если бы такой закон природы существовал, наша держава давно была бы впереди планеты всей.
      – Скептик ты неисправимый, – с наигранным упреком проговорил Голубев и, повернувшись к Бирюкову, посерьезнел: – Игнатьич, я стопроцентно убежден, что все три, перечисленных тобой, криминальных эпизода – звенья одной преступной цепи. Натворила эти беды банда, возглавляемая Юлианом Дурдиным, со школьной поры имеющим кличку Ястреб.
      – А ты не допускаешь мысли, что школьной кличкой Дурдина воспользовался иной главарь? – спросил Лимакин.
      – Не вижу в этом смысла, – ответил Слава.
      – Тогда объясни, какая необходимость привела убийцу Шиферовой явиться с цветами на похороны своей жертвы?
      – Вот тут я допускаю, что стрелял другой бандит, а Ястреб управлял джипом. Еще возможен иной вариант. Дурдин появился на Березовском кладбище, пытаясь обеспечить себе алиби. Мол, не шизик же я, чтобы «засветиться» на похоронах жертвы. – Голубев посмотрел на Бирюкова: – Какое, Игнатьич, у тебя мнение на этот счет?
      – Такой вариант возможен, – сказал Бирюков. – Но есть и еще один. Не знаю, может, это из области мистики, однако психологи говорят, будто что-то неотвратимое, чему нельзя противиться, влечет убийц на могилы своих жертв. Хотя нет тут ни чувства вины, ни угрызений совести. Тут что-то другое, скорее, подсознательно связанное с примеркой, с предчувствием их собственной участи.
      – О таком помешательстве некоторых убийц я тоже слышал, – подхватил Слава. – Возможно, Ястреб как раз из тех самых, кто поддается такому влечению.
      – Положительная характеристика Дурдина тебя не смущает? – вновь спросил Лимакин.
      – Она пока голословная. Надо в военкомате полистать личное дело Юлиана. Кстати, Петя, в каком состоянии сейчас Альберт Беломорцев?
      – По словам полковника Тарана, есть надежда, что скоро Альберт Кириллович заговорит. Но что он расскажет – большой вопрос.
      – Мне думается, скрывать ему нечего.
      – Его причастность к банде исключаешь?
      – По-моему, Клава Шиферова впутала Альберта в махинацию с приобретением машины Васютина, и преступная пирамида стала рушиться.
      – Слишком круто она рухнула.
      – Жадность фраеров сгубила. Мало им показалось штрафных поборов с автовладельцев на трассе. Решили крупный хапок урвать и подавились.
      – По-твоему, переодетые гаишники на серебристом «Мерседессе» – это…
      – Дурдин, Зырянов и кто-то третий, – не дал договорить Лимакину Слава.
      – Уверен, что не Беломорцев?
      – Стопроцентно. Видимо, неизвестному пока для нас третьему принадлежит «Мерседес» с фальшивыми милицейскими номерами, на котором троица шарашила по трассе. В пользу этого предположения говорит такой факт: Беломорцев уже лежал полуживой в лесу около дачного поселка «Астра», когда бандиты расстреляли Шиферову и Ремера. Было их трое. Наводчик – в красной «восьмерке» и два ухореза – в черном джипе. – Голубев посмотрел на Бирюкова. – Как, Антон Игнатьич?…
      – Убедительное предположение, – согласился Бирюков. – Приложи, Слава, все силы, чтобы выявить этого третьего. Если придется объявлять розыск, то надо заранее подготовить ориентировки на всех троих. А теперь, когда появились двое подозреваемых, проведем у них обыск. Надо искать вещи Васютиных.
      – Для опознания придется пригласить из Новосибирска Ивана Турунтаева, – сказал Лимакин. – В протоколе допроса вместе с домашним адресом я записал и номер его мобильника.
      – Созвонись срочно с Иваном Ильичом и попроси, чтобы приехал завтра к девяти часам утра. Начнем с Дурдина. После навестим усадьбу Зырянова. Заодно тщательно осмотрим их автомашины. Возможно, что гаражные замки придется отмыкать без ключей. Предупреди Лену Тимохину, чтобы прихватила с собой набор отмычек.
      – Мое присутствие при обысках необходимо? – спросил Слава.
      – Непременно. Работы будет много.
      – Тогда я сегодня уточню в военкомате характеристику Юлиана Дурдина.
      – Обязательно уточни. Попутно поинтересуйся другими контрактниками. Может быть, среди них найдутся такие, кто служил вместе с Дурдиным.

      Районный военком – сухощавый подполковник предпенсионного возраста встретил Голубева приветливо. Без лишних слов он приказал старшему лейтенанту отыскать личное дело прапорщика Дурдина и после того, как старлей ушел выполнять распоряжение, поинтересовался:
      – Чем Дурдин привлек ваше внимание?
      – Хотим на службу в милицию его уговорить, – увильнул от правды Слава.
      – Не советую этого делать, – сухо сказал подполковник. – Вояка Дурдин хороший, но для работы в органах милиции он не подходит.
      – Почему?
      – Заносчив и груб. Склонен к экстремальным поступкам. Вряд ли такой сотрудник станет находкой для милиции.
      Голубев улыбнулся:
      – Такого добра у нас своего хватает.
      Подтверждение сказанному подполковником Слава нашел в личном деле, которое довольно скоро принес старший лейтенант. «Заносчив и груб. Склонен к экстремальным поступкам и необдуманному риску» – такими словами заканчивалась в целом положительная характеристика, подписанная командиром воинской части, где на контрактных условиях служил прапорщик Дурдин. Все награды подтверждались документами. Была в деле и фотография Юлиана в камуфляжной форме. По просьбе Славы старший лейтенант тут же скопировал ее на ксероксе.
      – Кстати, как сейчас платят контрактникам в Чечне? – спросил Голубев.
      – Хорошо платят, – сказал военком. – Например, годовой доход сержанта на воинской должности «командир отделения» составляет около ста семидесяти тысяч рублей. Доплата за участие в боевых действиях до двадцати тысяч в месяц.
      – Из местных парней кто еще служил там по контракту?
      Военком посмотрел на старшего лейтенанта:
      – Не помнишь фамилии двух сержантов, служивших вместе с Дурдиннм?
      – Зырянов и Хомяков, – не задумываясь, ответил тот. С трудом удержав внезапно нахлынувшую радость. Голубев попросил показать личные дела сержантов. Зырянов оказался тем самым Николаем Арсеньевичем, в доме которого «завтракала» с пивом и водкой Милана Запольская, а Михаил Андреевич Хомяков проживал по улице Лесопосадочной в доме № 1. Характеристики у них были скромнее, чем у Дурдина, но без приписки об экстремальных поступках и необдуманном риске. Из наград оба сержанта завоевали только по медали «За заслуги перед Отечеством». Откатав на ксероксе копии фотографий сержантов, Слава поблагодарил военкома за предоставленные сведения и, не теряя времени, покатил в «Запорожце» на Лесопосадочную.
      Минут через десять Голубев затормозил у почерневшего от времени бревенчатого дома с табличкой № 1, находившегося, как и положено, в самом начале длинной улицы. Сквозь запыленные стекла окон на подоконниках виднелись горшки с увядшими цветами красной герани. Над коньком шиферной крыши на длинной покосившейся жерди был установлен, похоже, заброшенный птицами старый скворечник. Выбравшись из машины, Слава откинул ржавый крючок калитки, вошел в небольшой дворик и огорченно остановился – на двери дома висел замок. Двери кирпичного гаража тоже были замкнуты большим навесным замком. В запущенном огороде не было ни души. На улице двое подростков неутомимо пинали друг к другу футбольный мяч, а в соседней усадьбе рослый старик разбирал на дощечки тарные ящики, сложенные невысоким штабелем. Голубев направился к нему. Войдя во двор, сказал:
      – Бог в помощь, хозяин.
      – Бог-то бог, да сам не будь плох, – живо откликнулся старик и вопросительно посмотрел на внезапно заявившегося посетителя.
      – Не знаете, где Хомяковы? – спросил Слава.
      – Частично знаю. Глава семьи Андрей Андреич Хомяков, не дотянув до пенсионных лет, в прошлом году помер от инфаркта. Супруга его Анастасия Евгеньевна доживает последние дни в областной онкологии. Младшая дочь Вера работает там медичкой. А сын Мишка, оставшись в доме один, больше недели домой глаз не кажет.
      – Куда он пропал?
      – Либо с друзьями запил, либо у гулящей зазнобы притулился. Мишка наподобие самолета. На земле от него никакой пользы нету.
      Исчезновение Хомякова в одно время с Зыряновым и Дурдиным крепко озадачило Голубева. Представившись сотрудником райвоенкомата, Слава решил основательно побеседовать со словоохотливым стариком. Тот назвался Николаем Власовичем Потехиным и охотно согласился на разговор. Чтобы не стоять на ногах, он предложил присесть на перевернутых ящиках. Едва усевшись, достал из кармана пиджака пачку «Беломорканала» и первым делом предложил закурить Голубеву.
      – Спасибо, не курю, – отказался Слава.
      – Счастливый ты и умный человек… – Потехин, чиркнув спичкой, прикурил папиросу. – А я вот, дурень, больше полвека копчу небо. Кроме «Беломора», иной табачной гадости не употребляю. Мишка Хомяков угощал меня дорогими американскими сигаретами. «Парламент» называются. Голимая трава! Затянувшись, чуть не задохнулся от кашля. Если подсчитать, сколько за свою жизнь денег прокурил, то получится такая уйма, на которую без натуги можно было бы купить иномарку похлеще, чем у Хомякова Мишки.
      – Какая у него иномарка?
      – Красивый, как серебряный, шестисотый «Мерседес». Машина мощная, да не для наших сибирских дорог.
      «Вот, оказывается, чей серебристый “мерс”»! – быстро подумал Голубев и сразу спросил:
      – Госномера у «Мерседеса» какого цвета?
      – Обычные, белые. Разве они бывают других цветов?
      – У милицейских машин – синие.
      – Мишка к милиции никаким боком не привязан. И машина у него частная. Как из Чечни вернулся, купил. На войне хорошие деньги огреб. Правду говорят: «Кому – война, а кому – мать родна». Друзья, какие вместе с ним воевали, тоже автомашинами обзавелись.
      – Много у него друзей?
      – Когда Анастасия Евгеньевна лежала дома, никого не было видно. Но как только Вера увезла мать в онкологическую больницу Новосибирска, и Мишка остался в доме один хозяйствовать, двое его сослуживцев денно и нощно стали здесь ошиваться. Последнее время дружки вместе с Мишкой неведомо куда пропали.
      – Как они выглядят?
      – Один вахлак по имени Николай простецким лицом на Мишку смахивает. Другой – с орлиным носом и командирским голосом вроде не русской национальности. И имя у него не русское – Юлиан. Между собой они, как пацаны, друг друга называют: Ника – Миха – Юлька.
      Голубев показал ксерокопии фотографий:
      – Посмотрите, кто из них кто?
      Потехин, затушив окурок папиросы, ткнул пальцем в снимок Дурдина:
      – Этот носатый – Юлька, – потом указал на Зырянова. – Это Ника. Ну а третий – Миха Хомяков. Чего военкомат их разыскивает. Сызнова хотите на службу призвать?
      – Интересуемся, как живут бывшие солдаты. Не нужна ли им какая помощь, – увильнул от искреннего ответа Слава.
      Потехин махнул рукой:
      – Не надо им помогать! На водку, дорогое курево и на игральные карты у бывших солдат денег хватает.
      – Здорово пьют?
      – Как лошади! Под выпивку в карты напропалую режутся. Привлекали меня в компанию. Посидел с ними вечерок и закаялся. В разговоре только взрывы, стрельба да рукопашные схватки, вроде: «Боевик хотел ударить ножом, а я – очередью из Калашника в упор по нему, аж клочья со спины полетели». Здесь, на Лесопосадочной, мой старший брат Никифор Власович живет. Ветеран Отечественной войны. Большой любитель поговорить о фронтовых делах да о политике. Он, как и я, больше одного вечера в компании этих друзей не смог находиться. Сказал: «Ребята боевые, но участвовали они не в военных действиях, а в бандитской разборке. И в политических вопросах ни бельмеса не знают».
      – Откуда у них средства на выпивку?
      – Аналогичный вопрос я по-соседски задавал Мишке. Мол, признайся, где ты деньги берешь? Он захохотал: «В тумбочке». Наверно, за контрактную службу им продолжают платить, а?…
      – По завершении контракта выплачивают всю причитающуюся сумму и никаких доплат больше не производят, – сказал Голубев.
      – Ну, фокус-мокус… – удивленно проговорил Потехин. – Больше года контрактники гуляют со свистом, а деньги у них не кончаются. Неужели такую уйму денжищ получили, что им конца не будет?
      Слава улыбнулся:
      – Деньги, как вода, без источника пополнения утекают быстро.
      – Я тоже так думаю. Вот мы с супругой, к примеру сказать, получаем ежемесячно пенсию больше четырех тысяч. Кроме продуктов питания, ничего не покупаем. А к концу месяца, считай, вся сумма уплывает.
      – Наверно, Хомяков где-то работает?
      – Куда-то ездит, только, кажись, не на постоянную работу. То в ночь укатит, то среди дня крутанется, а к вечеру, глядишь, и напьется.
      – Не интересовались у него насчет работы?
      – Спрашивал, мол, ты, Михаил, бомжуешь, что ли?… Мишка даже обиделся: «Не городи чего попало, дядя Коля. Вкалываю будь здоров». И красные корочки показал. Правда, я в них не заглядывал. По моим раздумьям, красное удостоверение личности у него для отвода глаз. Теперь, по телевизору видел, мошенники любые документы стряпают как блины.
      – С соседями мирно живет?
      – В этом плане к нему претензий не имеется. Молодежь на нашей улице иногда хулиганит. То музыку заведут так оглушительно, что ночью заснуть невозможно. То меж собою драчку учинят. Особо пакостят в ночь на Ивана Купалу. И скамейки возле дворов переворачивают, и в огородах с овощами бедокурят. А Мишка, когда с друзьями загуляет, без музыки обходится. У него даже исправного телевизора в доме нету.
      – Всегда втроем собираются?
      – Только втроем. Ну, меня да брата Никифора приглашали. Так мы быстро от них откололись.
      – Женщины не участвуют в их компании?
      – Ни разу ни одной девахи не видел.
      – Друзья на машинах приезжают?
      – Большей частью пешком приходят. Они где-то недалеко живут. Иной раз в черной иномарке или в красненьких «Жигулях» подкатывают. Но это редко бывает.
      – А синие «Жигули» здесь не появлялись?
      – Синих не видел.
      – О намерении уехать на длительное время Хомяков вам не говорил?
      – О своих намерениях Мишка мне никогда не докладывал. У него все дела тайком делаются.
      – Какого числа он уехал, не помните?
      – Число не помню… – Потехин задумался. – На этот вопрос скажу так: после той ночи, когда у районного ресторана застрелили мужчину и женщину, я своего соседа не видел.

      Утро выдалось безоблачным и теплым. Пахло весною. Ласковый ветерок слегка шевелил молодую листву буйно зазеленевших тополей. На все лады перекликались увлеченные любовным чувством птахи, согревшиеся после студеной сибирской зимы. По улицам райцентра спешили к рабочим местам люди. Молодые мамы катили в колясках своих отпрысков, которым предстояло провести весь день в детских садах и яслях на попечении нянечек. Будничная жизнь шла своим чередом.
      К восьми часам в прокурорском кабинете собрались все участники группы для проведения обысков, намеченных Антоном Бирюковым. Срочная необходимость этого серьезного мероприятия диктовалась оперативной информацией; собранной за вчерашний день Славой Голубевым. Медлить было нельзя. Все трое подозреваемых явно ударились в бега, и скорое их возвращение к родным очагам не предвиделось. Ждали приезда из Новосибирска Ивана Турунтаева, который при телефонном разговоре со следователем Лимакиным заявил, что сможет опознать почти все вещи Васютиных, и обещал приехать в райцентр не позднее девяти часов утра.
      – Может, все-таки запустим в розыск ориентировки на беглецов? – обращаясь к Бирюкову, спросил Голубев. – Фото всех троих у нас теперь есть.
      – Прежде надо улики против них найти, – ответил Антон.
      – Они и при наличии улик уйдут в глухую несознанку.
      – Тем хуже будет для них. Быстрое признание подозреваемого сказывается на качестве следствия. А «несознанка» обязывает добывать обвиняющие документы с запасом. Преступление, сам понимаешь, вызывающее. Чтобы уголовное дело не рассыпалось в суде, надо провести расследование без сучка, без задоринки.
      – Знаю, Игнатьич, эти азы криминалистики, но так уж хочется посмотреть в наглые глаза бандитов, что терпения не хватает.
      – Раньше ты терпеливее был.
      – Раньше таких дерзких плевков в наш адрес не было.
      – Не заводись, – сказал Лимакин. – Подумай, что станем делать, если обыски окажутся безрезультатными.
      – Не пророчь, Нострадамус районного масштаба, – огрызнулся Слава. – Мебель Беломорцева уже нашли. Ника Зырянов у нас на надежном крючке. И Ястребу, даст Бог, крылья подломаем. Обыск, Игнатьич, с Дурдина начнем?
      – Конечно. Тем более, что у него, как раньше говорили, на хозяйстве родная мама осталась.
      – У Зырянова хозяйничает привезенная с берега Черного моря пьяная сожительница, а Хомяков вообще бросил хозяйство на произвол судьбы. Почуяли, хищники, что порохом запахло. Теперь наверняка готовы локти кусать, да укусить никак не удается.
      – Что-то я не услышала ни слова о Шиферовой, – внезапно сказала эксперт-криминалист Тимохина.
      Голубев повернулся к ней:
      – Клава пока «засветилась» только на телефонном разговоре с Ястребком, когда Ремер покупал машину в «Обских зорях», да на окурках «Вирджинии» в доме Беломорцева.
      – Не из спортивного же интереса ее застрелили.
      – Интерес, Леночка, убийцы преследовали явно криминальный. Стопроцентно можно утверждать, что в кровавой заварухе Шиферова сыграла одну из главных ролей. За это и поплатилась жизнью. Слишком много она знала…
      – Черная «Тойота» – у парадного подъезда, – глядя в окно, проговорил Лимакин. – Иван Ильич Турунтаев приехал досрочно…
      …Магазин «Марианна», которым владела Римма Парфеновна Дурдина, получил название от имени полюбившейся россиянам героини из некогда популярного мексиканского телесериала «Богатые тоже плачут». Представлял он собою двухэтажный готического стиля особняк, отдаленно похожий на круглую кремлевскую башню. Собственно магазин занимал полностью нижний этаж, а на втором располагалась просторная фешенебельная квартира. К тыльной стороне магазина примыкали подсобное складское помещение и утепленный вместительный гараж.
      Дурдина – высокая полная дама с крупными чертами лица, узнав о цели приезда оперативной группы, уставилась карими большими глазами на Бирюкова и по-командирски сурово спросила:
      – В какой стране мы живем, господин прокурор?
      – В России, – спокойно ответил Бирюков.
      – Эта страна сейчас демократическая или по-прежнему тоталитарная?
      – Что вы понимаете под словом «демократия»? – задал встречный вопрос Антон.
      – Прежде всего свободу и неприкосновенность частной собственности.
      – Свободу мы не ограничиваем и собственность не отнимаем. Нам необходимо осмотреть автомашину вашего сына.
      – Она замкнута, а ключей у меня нет.
      – Попробуем отомкнуть.
      – Взламывать замок не позволю.
      – Обойдемся без взлома.
      – В чем вы обвиняете Юлиана?
      – До обвинения дело еще не дошло. Юлиан подозревается в совершении серьезного преступления. К слову, он не вернулся домой?
      – Пока – нет. Наверно, остался на девятидневные поминки умершего друга.
      – Откуда Юлиан узнал, что друг умер?
      – Ему позвонили друзья… – Дурдина замялась. – Из Омска или из Томска, я не разобрала.
      – Вы с ними разговаривали?
      – На звонок ответила я, потом трубку взял сын. У него много друзей, с которыми служил в Чечне. Могу показать его награды за добросовестную службу.
      – О наградах Юлиана нам известно.
      – Как же вы смеете подозревать в преступлении заслуженного человека?
      – Перед Законом равны все.
      – Не говорите банальные слова!
      – Напрасно возмущаетесь. Машину мы все-таки осмотрим. – Бирюков обратился к Голубеву: – Пригласи кого-либо из соседей в понятые.
      – Хотите выставить меня на позор?! – вскипела Дурдина.
      – Юридический порядок такой, Римма Парфеновна. Ничего позорного в нем нет, – сказал Антон.
      Вскоре Голубев вернулся с двумя женщинами среднего возраста. Следом пришел участковый Кухнин. Бирюков попросил Дурдину открыть гараж. Распахнув настежь обитые оцинкованным железом большие створчатые двери, участники оперативной группы вместе с понятыми и Дурдиной вошли в просторное помещение. Под высоким потолком светились лампы дневного света. Бетонированный пол был чистым, словно его только что подмели. Прямо перед дверями стояла грузовая «Газель». Справа от нее, у верстака со слесарным инструментом, сиял полировкой черный джип «Лэнд-Крузер». Бирюков объяснил понятым их права и обязанности. Следователь Лимакин с экспертом-криминалистом Тимохиной без особого труда открыли замкнутую дверцу джипа и приступили к осмотру. Женщины-понятые стали настороженно наблюдать за ними.
      К распахнутым гаражным дверям подошел худощавый мужчина лет сорока в поношенной тельняшке и в широченных брюках, подпоясанных солдатским ремнем. Заросшее белесой бородкой круглое лицо выражало по-детски нескрываемое любопытство.
      – Кто такой? – тихо спросил участкового Слава Голубев.
      – Прошка Пимокатов, алкоголик с приветом, – полушепотом ответил Кухнин. – На выпивку зарабатывает подметалой. Владельцы магазинов в округе платят бедняге по сотне в месяц, а он старательно убирает мусор и зимой снежные заносы чистит. – Кухнин посмотрел на мужчину: – Как дела, Прохор?
      Тот, раскрыв в улыбке редкозубый рот, выставил большой палец:
      – На ять! – И показал на чисто подметенный пол в гараже. – Моя работа.
      – А джип кто помыл?
      – Тоже я.
      – Трудишься не покладая рук?
      – С утра до вечера тружусь, а с вечера до утра сплю.
      – Заработка хватает?
      – Хотелось бы побольше, да хозяева не прибавляют. Жалуются, что экономика подорвана, налоги непосильные. Я не обижаюсь. Понимаю их трудное положение.
      – Иди, Прохор, работай. Нечего тебе здесь глазеть.
      – Я не гордый, однако пойду… – все с той же улыбкой проговорил мужчина и как ни в чем не бывало удалился от гаража.
      Осмотр джипа продолжался около получаса и принес первую удачу. Позади переднего сиденья обнаружили завалившуюся под резиновый коврик стреляную гильзу от автомата Калашникова. Показывая ее понятым, Бирюков спросил:
      – Знаете, что это такое?
      – Выстреленный патрон, – ответила одна из женщин.
      – Ага, патрон без пули, – поддержала другая.
      Бирюков обратился к Дурдиной:
      – Надеюсь, не станете отрицать, что гильза находилась в машине вашего сына?
      – Эту беду подбросили Юлиану его враги, – безапелляционно заявила Дурдина.
      – В своих бедствиях люди склонны винить судьбу, богов и всех кого угодно, но только не самих себя, – сухо проговорил Антон.
      – Не сочиняйте!
      – Это сочинил умный грек Платон за четыреста с лишним лет до нашей эры. К сожалению, с той давней поры бедовые люди не поумнели. – Бирюков передай гильзу следователю и вновь обратился к Дурдиной: – В связи с такой находкой, Римма Парфеновна, придется сделать у вас тщательный обыск.
      – На каком основании?
      – На основании постановления об обыске в связи с возбужденным уголовным делам.
      – Против кого возбуждено это дело?
      – Уголовные дела возбуждаются не против конкретной личности, а по поводу совершенного преступления. Виновные лица выявляются в ходе расследования.
      – Хотите обвинить Юлиана?
      – Обвинен будет виновный.
      – Так что же вы здесь ищете?
      – Частично уже нашли, что требовалось найти. Теперь поищем другое.
      К поиску активно подключились Голубев и Кухнин. В надежде выявить тайник простучали гаражные стены. Тщательно оглядели смотровую яму под «Газелью» и саму «Газель». Когда стали перебирать автомобильные запчасти в большой картонной коробке под верстаком, обнаружили портативную рацию «Гродно». Не удалось найти в гараже главной улики – автомат Калашникова. Из вещей Васютиных здесь тоже ничего не нашли.
      Обыск подсобного помещения оказался безрезультатным. Зато, как только вошли в квартиру, Иван Турунтаев указал на золотистую статуэтку танцующего Шивы, стоявшую на инкрустированной тумбочке у широкого окна, и торопливо проговорил:
      – Вот эта вещица принадлежала Васютиным.
      – Вы что сочиняете?! Каким Васютиным?! – возмутилась Дурдина. – Юлиан купил ее в Новосибирске.
      Турунтаев пригляделся к статуэтке. Показав на серое пятно у основания, хмуро посмотрел на Дурдину:
      – Вы говорите неправду. При покупке в Центральном универмаге Юрий Семенович Васютин увидел этот брачок. Хотел заменить вещицу, но она оказалась в продаже последней.
      И еще одну васютинскую вещь опознал Иван Турунтаев. В платяном шкафу нашли упакованный в целлофановый пакет гарнитур импортного дамского белья пятидесятого размера. Это был размер Людмилы Сергеевны Васютиной. В пакете даже сохранился кассовый чек новосибирского магазина «Фаворит» с пометкой оплаты первого апреля. На вопрос Бирюкова – чье это белье? – Дурдина с брезгливой усмешкой ответила:
      – Юлиан купил для знакомой женщины, но я категорически запретила сыну презентовать такой подарок шлюхе.
      – Имеете в виду Клавдию Шиферову? – уточнил Бирюков. Римма Парфеновна вроде удивилась. Чуть подумав, резко сказала:
      – Именно ее.
      – Какие отношения связывали Юлиана с Шиферовой?
      – Ничего серьезного у них не было. Какие могут быть отношения у порядочного парня с гулящей женщиной, на которой, как говорится, пробу негде поставить.
      – Зачем же Юлиан белье ей покупал?
      – По глупости.
      – В тридцать лет пора бы поумнеть.
      – Ну, что вы придираетесь. Парень вернулся с войны после ранения. Захотел отдохнуть и втюрился в ветреную бабенку. Клава строила Юлиану глазки, а сама сожительствовала с другими мужчинами. Да что вам рассказывать… В райцентре только слепой да глухой не знают, кто такая Клавка Шиферова. Когда рассказала сыну правду о ней, он сразу одумался и заявил, что такая подруга жизни ему не нужна!
      – Знаете о том, что Шиферову застрелили?
      – Слышала. Туда ей и дорога.
      – Не допускаете мысли, что это сделал ваш сын?
      Дурдина всплеснула руками:
      – С ума сойти! Как вам такое пришло в голову? Во время стрельбы у ресторана Юлиана не было в райцентре. Он за сутки до этого уехал на похороны друга.
      – Между тем недостающую на месте преступления гильзу от автомата мы нашли в машине вашего сына. Разве это ни о чем не говорит?
      – Совершенно ни о чем! Гильзу подбросили.
      – Кто?
      – Не знаю.
      – У Юлиана есть автомат?
      – Еще чего!.. Сын в Чечне настрелялся досыта.
      – Понимаете, Римма Парфеновна, за добровольную выдачу огнестрельного оружия… – закинул было удочку Бирюков, но Дурдина резко оборвала его:
      – Нет у нас ничего огнестрельного!
      – Ну, что ж… На нет, говорят, и суда нет, – сказал Антон и снова задал вопрос: – В отсутствие Юлиана друзья не пользовались его джипом?
      – Не знаю.
      – Ответ не искренний.
      – Чем богаты, тем и рады, – с ядовитой усмешкой проговорила Дурдина.
      – Понятно. Придется продолжить обыск.
      Хотя дальнейшие полтора часа оперативная группа потратила впустую, но начальный успех превзошел ожидания. Обнаруженные автоматная гильза, рация «Гродно» и две вещи Васютиных давали основание делать в отношении Юлиана Дурдина серьезные выводы. Оформив результаты обыска протоколом выемки вещественных доказательств, опергруппа покинула фешенебельный особняк Риммы Парфеновны.

      Когда уселись в оперативный УАЗ, Голубев обратился к Бирюкову:
      – Предлагаю, Игнатьич, теперь заехать на улицу Южную к Зырянову, затем – на Лесопосадочную к Хомякову.
      – Поехали, – ответил Бирюков.
      В доме Зырянова оперативников встретила полусонная Милана Запольская в цветастом мини-халатике.
      – Доброе утро или добрый вечер? – скороговоркой прочастил Слава. – Еще не ложились или уже встали?
      – Уже встала, но еще не проснулась, – заспанным голосом сказала Милана. – Ты чего приперся с балдежной компанией? Я же тебя предупреждала, чтобы днем ко мне носа не совал.
      Узнав о цели приезда «компании», Запольская удивленно расширила припухшие глаза:
      – Ни фига себе хохмочка… Что вы тут потеряли, чтобы искать?
      – Что-нибудь вроде оружия или чужих вещей, – быстро проговорил Слава.
      – Ну, мальчиш, ты выкидываешь фишки! Оружием мы не торгуем и чужих вещей у барыг не покупаем. Своих шмоток хватает.
      – От Зырянова никаких вестей нет? – спросил Бирюков.
      – Ночью по мобильнику звонил.
      – Откуда?
      – Фиг его знает.
      – Чем интересовался?
      – Пустяковой фигней.
      – Конкретнее сказать можете?
      Запольская смущенно позевнула:
      – Ну, спрашивал, не ночуют ли у меня менты и о чем они со мной базарят.
      – Что вы ему рассказали?
      – Послала матюгом на фиг и отключила мобильник. Вконец охамел Зыряй. Сам, кутила бзиковый, наверняка закадрил на курорте маруху, а меня к ментам стал ревновать. Прежде чем такой бред нести, подумал бы: «Не дурак ли я?»
      – Видимо, хотел узнать, не разыскивает ли его милиция?
      – Может, и хотел, да мне Зыряевы проблемы до лампочки. Если заварил какую-то вонючую кашу, пусть расхлебывает без меня. Я тут кукла посторонняя.
      – Но обыск будем делать в вашем присутствии и с понятыми, – сказал Бирюков.
      Запольская пожала плечами:
      – Шмонайте с кем хотите. Моя хата с краю.
      В понятые на этот раз Слава Голубев пригласил молодого, похожего на хиппи, паренька Афоню Красноталова и мрачноватого с виду пенсионера Гордея Ефимовича Струкова. Оба жили по соседству с Зыряновым и, по их словам, никаких претензий к Николаю Арсентьевичу не имели.
      Обыск начали с домашних помещений. Обстановка в доме была, мягко говоря, старомодной: полупустой шифоньер со скрипучими дверками, примитивный комод с застиранным постельным бельем, накрытый поблекшей клеенкой четырехугольный стол и кустарного изготовления тумбочка под небольшим телевизором «Рекорд». В кухне – холодильник «Океан», стол с четырьмя табуретками да посудный шкафчик. Единственной «роскошью» была стоявшая в небольшой комнате новая двуспальная кровать с неприбранной постелью. Ничего компрометирующего в доме не нашли. Голубев, подсвечивая электрической переноской, оглядел даже затянутый паутиной подпол под кухней. Там тоже было пусто.
      – Теперь пойдемте смотреть гараж, – сказал Бирюков.
      – Ключей ни от гаража, ни от машины у меня нет, – торопливо предупредила Запольская.
      Бирюков кивком головы указал на Тимохину:
      – У нас своя есть ключница.
      Чтобы отомкнуть гаражный замок, Тимохиной потребовалось около десяти минут. Голубев шепнул на ухо эксперту-криминалисту:
      – Леночка, с твоим талантом медвежатницы я жил бы припеваючи.
      – Возможно, немного и пожил бы, но потом долго бы пел: «Сижу на нарах, как король на именинах», – тоже шепотом ответила Тимохина.
      Слава поморщился:
      – Эх, такую песню испортила…
      Железные двери гаража распахнулись со скрежетом, и все увидели красную жигулевскую «восьмерку». Госномера ее, словно умышленно, были заляпаны грязью.
      – Машина снаружи чистенькая, а номерные знаки как будто в грязнушке побывали, – удивленно подметил понятой Афоня Красноталов.
      – У твоего КамАЗа тоже не всегда цифры разглядишь, – с усмешкой сказал пенсионер Струков.
      – Такое, Гордей Ефимович, у меня бывает, когда в распутицу возвращаюсь из дальнего рейса. А перед рейсом всегда номерные знаки отмываю от грязи, чтобы у гаишников на штраф не напороться. Теперь мужики с полосатыми палками за каждую мелочь готовы с водителей шкуру содрать. Представляешь, за такую вот мазню на знаках выписывают квитанцию на половину минимального размера оплаты труда.
      Вместо сочувствия Афоне Струков поддержал «мужиков с полосатыми палками»:
      – Правильно делают, чтоб лихачи не расплескивали грязные лужи на пешеходов.
      – Не отвлекайтесь, пожалуйста, – попросил Бирюков. – Внимательно следите за тем, где и что обнаружим при обыске.
      Тесноватый металлический гараж был завален всякой рухлядью. Похоже, что Зырянов совершенно не заботился о порядке и чистоте. На фоне негодного барахла выделялась картонная упаковка навесного багажника, какие устанавливаются на крыше легковых автомобилей для перевозки габаритной поклажи. На картоне красовалась яркая наклейка с фирменным знаком торгового автосалона «Обские зори».
      – Вот эта вещь Васютиных, – уверенно заявил Турунтаев. – Юрий Семенович хотел использовать багажник при поездках на дачу.
      Других васютинских вещей в гараже не обнаружили. Зато, перебирая хлам, нашли целлофановый пакет с рацией «Гродно», точно такой, как у Юлиана Дурдина, а на дне ржавого ведра, заполненного песком, – макаровский пистолет с полной обоймой патронов. В вещевом ящике салона «восьмерки» лежали документы на покупку дачного дома в кооперативе «Астра» под Кузнецком.
      Милана Запольская наблюдала за процедурой обыска с нескрываемым интересом, словно малый ребенок, листающий ярко оформленную детскую книжку. Слава Голубев, подойдя к ней, спросил:
      – Как вам это нравится?
      – Как в анекдоте про одесского грузчика: кнопку нажал – мешок уже у тэбэ на спине, – ответила окончательно «проснувшаяся» Милана.
      – Почему утверждали, что у Зырянова нет дачи?
      – Не знала, что она у него есть. Теперь понимаю: Зыряй – убогое дарование. Захотел и невинность соблюсти, и капитал приобрести. Я не раз говорила ему: «Куда ты лезешь со своими умственными данными?» Он с апломбом: «Я человек-невредимка! Посмотри, сколько дураков нынче выбилось в люди».
      – Чтобы выбиться в люди, одной дури мало. Нужны еще и хорошие манеры.
      – У Зыряя манеры никудышные. Меня, дубарь, сорвал с теплого места, и сам неведомо куда запропастился. Когда вернется домой, так искромсаю ногтями нахальную рожу, что ни друзья, ни родные не узнают.
      – Вряд ли вам удастся это сделать. Зырянов, если и вернется сюда, то в стальных наручниках.
      – Судить дурака будут?
      – Само собой.
      – За что?
      – За ограбление с убийством.
      – О, мама миа… – Запольская, обхватив ладонями локти, поежилась. – И какой срок дуралею корячится?
      – Очень большой.
      – Ну, хохмочка… Значит, он не на курорт умотал, а от ментов скрывается? И меня на произвол судьбы бросил?
      – Так получается.
      – Вот бык рогатый. Впрочем, его судьба меня не касается. Надо по-скорому линять в ридну Украину, пока «бабки» не кончились.
      – Не торопитесь. Следователь наверняка возьмет у вас подписку о невыезде.
      – Зачем такая фигня?
      – Придется выступить свидетельницей в суде.
      – Если я там выступлю, Зыряю мало не покажется…
      Следователь Лимакин и Антон Бирюков внимательно рассматривали документы о покупке дачи. Стоявший возле них Афоня Красноталов неожиданно сказал:
      – Между прочим, дачный домик в «Астре» принадлежит другу Николая.
      – Почему другу, если документы оформлены на Зырянова? – удивился Лимакин.
      – Ну, так Николай говорил, когда я с грузчиками перевозил мебель и вещи из райцентра в «Астру».
      – Расскажи, Афанасий, об этом подробнее, – Тотчас заинтересовался Бирюков.
      Красноталов начал с того, что имеет в частной собственности приватизированный КамАЗ и зарабатывает на жизнь грузовыми перевозками. Для погрузки-выгрузки сколотил бригаду из шести надежных парней. Недели полторы назад вечером, готовясь к рейсу в Кузнецк за кирпичом по заказу предпринимателя, строящего магазин «Автозапчасти», Афоня отмывал у КамАЗа забрызганные грязью номерные знаки. В это время подошел Зырянов. Узнав, куда готовится ехать Красноталов, предложил: «Увези попутно мебель и вещи моего друга. Понимаешь, мужик купил в „Астре“ дачу для постоянного жительства, а сам уехал в длительную командировку. Уговорил меня провернуть перевозку его хозяйства». – «Мне к шести утра надо быть в Кузнецке на кирпичном заводе, чтобы не стоять там в очереди весь день», – сказал Красноталов. «Ничего страшного, – ответил Зырянов. – В полночь погрузимся здесь. К трем часам будем в „Астре“. Парни у тебя крепкие, час на выгрузку потратят. От „Астры“ до Кузнецка всего десять километров. Ты раньше шести утра на кирзавод приедешь, и очередь твоя будет первая. Поговори с парнями. Если согласятся на такой вариант, по тысяче каждому из вас отстегну».
      – Грузчики, конечно, согласились? – спросил Бирюков.
      Красноталов смущенно улыбнулся:
      – За такой навар грешно было не согласиться. Зырянов рассчитал время чика в чику. В шесть утра я уже был в Кузнецке, а в восемь парни начали загружать КамАЗ поддонами с кирпичом.
      – В райцентре на какой улице и из какого дома загружались?
      – На Степной, номер тридцать один.
      – У вас не возникло подозрение, что Зырянов зачищает чужой дом без ведома его владельца?
      Красноталов удивленно посмотрел на Бирюкова:
      – С чего подозревать-то было?… Николай открыл дверной замок ключом и распоряжался погрузкой, как заправский хозяин.
      – Из соседей никто ничего вам не сказал, когда загружались?
      – Соседи спали. Чтобы не будить их, Николай попросил не включать у КамАЗа фары. От дачного домика у Николая тоже были ключи. Выгрузились тики-так. Наличкой получили по тысяче и поехали из «Астры» в Кузнецк.
      Разговорившись, Красноталов рассказал еще одну сенсацию. Оказывается, Зырянов весь апрель и прошедшие дни мая держал в его гараже не зарегистрированные в ГИБДД синие «Жигули» седьмой модели, принадлежавшие как будто тому самому другу, которому перевозили вещи в «Астру». Угнал Николай эту «семерку» за двое суток до перевозки вещей. Куда он ее дел, Красноталов не знал.
      – Лобовое стекло у «Жигулей» было целое? – спросил Бирюков.
      – При стоянке было целое, а когда Николай выезжал из гаража, зацепил стоявшую у дверей лестницу, и та хрястнула по лобовому стеклу так, что стекло треснуло… – Красноталов чуть замялся. – Вообще-то про эту машину Зырянов просил никому не рассказывать.
      – А ты распустил язык, – вставил понятой Струков. – Гляди, Афоня, накостыляет тебе Зырян шею.
      – Ну, я ж не вру, Гордей Ефимович.
      – Колька может и за правду накостылять.
      – Скандальный мужик? – спросил Бирюков.
      Струков вздохнул:
      – Что и говорить, есть у Зыряна замашки невоздержанности. В прошлое лето мы в складчину наняли бригаду чеченцев, чтобы провели на нашей улице летний водопровод. Так Колька каждый божий день с ними зубатился. Мол, убирайтесь, чурки, в свою агрессивную республику. А ребята очень даже мирные, отличный водопровод сделали. Конечно, Зыряну вода летом не нужна, огород он не содержит, но зачем же хороших людей обижать.
      – Наверное, выпивает?
      – Зырян что пьяный, что трезвый – бузила.
      Бирюков обратился к Красноталову:
      – Вы какой дорогой в Кузнецк ездите?
      – Самой короткой, через Раздольное.
      – Серебристого цвета «Мерседес» дорожно-патрульной службы на трассе не встречали?
      – Зимой часто видел. Обычно он за Раздольным пасся. Но в последнее время его что-то не стало.
      – Не останавливали вас?
      – Никогда. Правил дорожного движения я не нарушаю. Ограничение скорости выдерживаю строго по знакам. Талоны техосмотра и автогражданки держу на лобовом стекле. Придраться ко мне, чтобы штраф содрать, не за что.
      – От других водителей не слышали жалоб на самоуправство сотрудников дорожно-патрульной службы?
      – Сколько угодно! Особо свирепствовали «мерседесовские» при отсутствии страховых полисов автогражданки. Те, кто попадался к ним на крючок, говорят, на этом «бизнесе» блюстители дорожного движения огребли с автовладельцев такую кучу денег, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
      – Шибко не загибай, Афоня, – усмехнулся Струков. – У нас расстояния большие, а деньги маленькие.
      Красноталов обидчиво глянул на него:
      – Ну, я ж не вру, Гордей Ефимович…

      На Лесопосадочную улицу к дому Михаила Хомякова оперативная группа приехала в шестом часу вечера. Антон Бирюков был нахмуренно сосредоточен. Эксперт-криминалист Тимохина устанавливала в цифровую фотокамеру свежую батарейку, а следователь Лимакин массажировал затекшие от напряженной писанины пальцы правой руки. Иван Турунтаев тихо разговаривал с участковым Кухниным. Работать пришлось без обеда. Все участники группы проголодались и заметно устали. Только вдохновленный двумя успешными обысками Слава Голубев был полон энергии и оптимизма. Бирюков обернулся к нему:
      – Быстренько – за понятыми.
      – Есть, за понятыми! – бодро отозвался Слава.
      Первым из жителей Лесопосадочной улицы на глаза Славе попался уже знакомый Николай Власович Потехин, с интересом смотревший на высадившихся из машины оперативников. Поздоровавшись с ним за руку, Голубев спросил:
      – Не появился ваш сосед?
      – Как в воду канул, – ответил старик. – Чувствую, не только военкомат разыскивает Мишку, а?…
      – Правильно, Николай Власович, чувствуете. Более серьезные силы заинтересовались исчезновением Хомякова. Прокурор намерен провести обыск его усадьбы. Вы согласны поучаствовать в качестве понятого?
      – Если это необходимо, согласен.
      – Кого еще посоветуете пригласить в пару к вам?
      – Старший брат Никифор зашел ко мне чаю попить, да уселся глядеть по телевизору «Парламентский час». Не может никак без политики. Позвать его?
      – Позовите.
      Никифор Власович был постарше Николая Власовича лет на десять, но выглядел молодцевато и отличался от младшего брата лихими чапаевскими усами. Пожав Голубеву руку, он хотел было обсудить только что просмотренный «Парламентский час», однако Слава уклонился от обсуждения, заявив, что сотрудники правоохранительных органов в политических дискуссиях не участвуют.
      – Почему не используете свое гражданское право на свободу слова? – удивился старик.
      – Свободных говорунов без нас хватает.
      – Вот этим говорунам, которые голословно осуждают действительность и тянут общество в застойное прошлое, вы должны дать по шапке, чтобы прикусили свои ядовитые языки.
      – Вопрос очень щекотливый. Они ведь сразу завопят: «Зажимают свободу слова! Дух зажима – слабина режима!» И так далее и тому подобное, – Слава улыбнулся. – Пойдемте, Никифор Власович, поучаствуем в обыске.
      – На какой предмет состоится обыск?
      – Поищем у Хомякова чужие вещи и запрещенные для хранения предметы.
      – Как понимаю, оружие?
      – Может, и оружие найдем.
      – В хомяковской компании предпочитают употреблять слово «ствол».
      – Это из уголовного жаргона.
      – Хомяковские друзья хотя и кичатся воинскими подвигами, но по разговору они ближе к уголовным браткам, чем к солдатам вооруженных сил. Или теперь вся молодежь перешла на блатной язык?
      – К сожалению, случился такой облом в молодежной среде, – огорченно сказал Голубев.
      В доме Хомяковых веяло запустением и заброшенностью. Слой пыли на облупившемся от краски полу, увядшая герань в потрескавшихся горшках на подоконниках, мебель, занавески, рисованные потемневшие ковры с лебедями над двумя кроватями с панцирными сетками, вообще все мелочи домашнего обихода говорили о крайне застарелой бедности. На этом фоне казались инородными пустые бутылки из-под дорогой водки «Флагман» и бело-синие коробочки от элитных сигарет «Парламент», заполнявшие пол между тумбой примитивного умывальника и кухонным столом.
      – Эк до чего запустил Мишка родительский дом. Вконец парень обленился, – досадливо проговорил Потехин-младший, а старший сразу продолжил:
      – Он с малых лет ленивцем живет. В школе учился шаляй-валяй. За побеги с уроков мамаша Анастасия Евгеньевна постоянно за ним с хворостиной по улице гонялась. После школы ни учиться дальше, ни трудиться не захотел. С утра до вечера с уличной шпаной в карты хлестался да соловьем-разбойником свистел. Если б не армейская служба, сидеть бы Мишке в тюрьме.
      – Ты, брат родной, прав, – поддержал младший. – Не напрасно, когда сына забрили в солдаты, Хомячиха в церкви ставила свечки да молитвенные поклоны отбивала.
      – Итак, товарищи, приступаем к обыску, – после беглого осмотра кухни сказал Бирюков и направился в комнату, где стояли кровати и покосившийся старый шифоньер.
      Следом за прокурором потянулись друг за дружкой участники опергруппы и понятые. Как только открыли шифоньер, Иван Турунтаев, показав на висевшую там коричневую дубленку, торопливо проговорил:
      – В такую шубу был одет Олег Васютин – сын Юрия Семеновича.
      Принадлежность дубленки Олегу Васютину подтвердили инициалы О.Ю.В., сделанные синим фломастером на подкладке правого кармана. Здесь же Турунтаев опознал и унты Васютина-старшего. Еще в шифоньере висели три комплекта камуфляжной формы дорожно-патрульной службы. Между ними – парадный мундир с погонами сержанта, медалью «За заслуги перед Отечеством» и военными значками. Больше из вещественных доказательств в доме ничего не обнаружили.
      Ко всеобщему удивлению, в гараже не оказалось серебристого «Мерседеса». Зато здесь нашли съемный маячок-мигалку, три автоинспекторских жезла и номерные автомобильные знаки, кустарно покрашенные синей масляной краской. По подсказке Турунтаева среди старой одежды, висевшей на одной из стен гаража, пытались найти меховую куртку Юрия Семеновича Васютина, но не нашли.
      – Предполагаю, Хомяков спалил ее, – неожиданно сказал Николай Власович Потехин. – В начале апреля от его дома горелой овчиной густо несло. На вопрос: «Чего ты палишь?» Мишка ответил: «Старый полушубок уничтожаю». Моль, дескать, поела так сильно, что надевать стыдно.
      – Куда он шлак из печи высыпает? – спросил Бирюков.
      – За гаражом бугор насыпан.
      Слава Голубев, не дожидаясь указания, быстро отыскал лопату и осторожно стал разгребать кучу шлака, перемешанного с осколками разбитых бутылок и сигаретными окурками. В помощь ему подключился следователь Лимакин. Под верхним слоем стали попадаться обугленные по краям кусочки овчины со слипшимися клочьями белой шерсти. Вскоре Слава отрыл неподдавшуюся огню короткую полоску металлической «молнии» и латунную застежку в виде львиной головы.
      – Это от куртки Юрия Семеновича, – оглядев «львиную голову», с горечью сказал Турунтаев.
      «День обысков», как окрестил его Слава Голубев, для участников опергруппы закончился поздно. По подозрению в убийстве Васютиных Дурдин, Хомяков и Зырянов были срочно объявлены в розыск. В ориентировках с фотографиями разыскиваемых указывалось, что все трое вооружены и при задержании могут оказать серьезное сопротивление. Одновременно заявили в розыск и «Мерседес» цвета металлик с Госномером А 576 УР 54RUS, принадлежащий по данным ГИБДД жителю райцентра Хомякову Михаилу Андреевичу. Подведение итогов Антон Бирюков назначил на следующее утро.

      К десяти часам в прокурорском кабинете, кроме самого Бирюкова, собрались Лимакин, Голубев и Тимохина. Обсудить было что. Вещественных доказательств в причастности Дурдина, Хомякова и Зырянова к трагедии Васютиных и Беломорцева оказалось столько, что отпадали все сомнения в виновности сбежавшей из райцентра троицы друзей. Найденная в дурдинском джипе автоматная гильза являлась серьезной уликой в причастности Юлиана к убийству Шиферовой и Ремера, однако главный предмет этого преступления – автомат Калашникова при обысках обнаружен не был.
      – По-моему, дружбаны решили без боя не сдаваться и прихватили «калашника» с собой, – высказал предположение Голубев.
      – Такое можно сделать только при условии, что они уехали в «Мерседесе», – заметил Лимакин.
      – Другого выхода в их щекотливом положении я не вижу, – продолжил Слава. – При покупке авиабилетов надо предъявлять паспорт. В железнодорожных кассах теперь тоже паспортные данные фиксируют. А дружбанам кучно «засвечиваться» нельзя. Вот они и рванули в личном транспорте. В машине можно любой боеприпас перевезти.
      – Рискованная затея.
      – Да они вообще рискуют по-дурному. Все навороченные ими преступления – неистовый разгул то ли пьяных, то ли окончательно свихнувшихся идиотов.
      – Обрати внимание, что «навороты» начались после того, как Беломорцев хотел поставить на учет подсунутую ему васютинскую машину, – сказал Бирюков. – О чем это говорит?
      – О стремлении убийц любой ценой спасти собственную шкуру, – ответил Голубев.
      – Правильно. У страха глаза велики. Отсюда и возникают непродуманные нелепости. – Бирюков обратился к эксперту-криминалисту Тимохиной: – Лена, пистолет, найденный в гараже Зырянова, исследовала?
      Тимохина утвердительно кивнула:
      – Судя по номеру, этот «Макаров» принадлежал охраннику фирмы «Черный лебедь» Беломорцеву. Ни по каким преступлениям он не числится.
      – По автоматной гильзе, обнаруженной в джипе Дурдина, никаких сомнений не возникает?
      – Нет, Антон Игнатьевич. Эта гильза – родная сестра тех семнадцати, которые мы обнаружили на месте преступления у ресторана. Теперь их у нас полный комплект, восемнадцать штук.
      – О поддельных номерных автознаках из гаража Хомякова что скажешь?
      – Знаки обычные. Вручную покрашены кобальтом – масляной краской синего цвета, в состав которой входит химический элемент одноименного названия. Применяется такая краска обычно для живописи. Продается в тюбиках. Купить ее можно в любом канцелярском магазине. Крепежные болтики с гайками и отверстия в знаках не ржавые. Похоже, что знаки неоднократно привинчивали к машине, затем убирали.
      – Конечно, – сказал Голубев, – милицейские номера им были нужны, когда выезжали на автотрассу промышлять штрафами. В другое время катались в «Мерседесе» с законными Госномерами.
      – Не узнал, откуда фальшивые знаки попали к Хомякову? – спросил Бирюков.
      – По справке областного Управления ГИБДД, под этим номером были зарегистрированы «Жигули» одного из жителей Новосибирска. Пять лет машина числится в угоне.
      – Не причастен ли Хомяков к ее угону?
      – Пять лет назад Хомяков служил в Чечне, а машину угнали в Новосибирске из гаража владельца.
      – Еще одна загадка, – досадливо проговорил Лимакин.
      – Загадок, Петя, хоть отбавляй.
      – Но контакт Хомякова с угонщиками очевиден.
      – Бесспорно, если у него оказались знаки с угнанной машины.
      – Может, Дурдин или Зырянов занимались угонами?
      – В то время они вместе с Хомяковым служили.
      – Домой в отпуск не приезжали?
      – Два года назад Дурдин был в краткосрочном отпуске.
      После недолгого молчания Лимакин спросил:
      – Как думаете, зачем Хомяков сжег меховую куртку Васютина? Хотел избавиться от улики или что-то иное заставило его это сделать?
      – Скорее всего, куртка была испачкана кровью, – ответил Бирюков. – В домашних условиях устранить кровь, скажем, с мехового воротника не так-то просто, а в химчистку соваться с окровавленной вещью опасно.
      – Я тоже так считаю, – поддержал Голубев. – Куртка сама по себе – улика слабая. Она была, конечно же, не эксклюзивного пошива. Да и об «эксклюзиве» всегда можно сказать: «Купил на барахолке». После такого ответа попробуй отыскать продавца. С ног собьешься – не найдешь. Вот чистую дубленку Васютина-младшего Хомяков ведь сохранил. Не побоялся, что она может стать уликой.
      – Убедили, – согласился Лимакин. – Еще мне представляется странным дележ имущества Васютиных. Дурдину досталась пустяковая статуэтка танцующего Шивы и комплект дамского белья. Хомякову – меховые вещи, а Зырянову – новенький автомобиль. Где логика?
      – У Васютиных, кроме вещей, была еще крупная сумма наличных денег, – сказал Бирюков. – А «логику» преступников можно узнать только из их показаний. Сейчас все размышления на эту тему сродни гаданию на кофейной гуще. Проще говоря, пустая трата времени.
      – А «зачистка» дома Беломорцева и перевоз, по существу, краденых вещей в недавно купленный Зыряновым дачный домик в «Астре»?
      – Это из той же «оперы».
      – Однако, Антон Игнатьевич, согласись, что подобный трюк отдает, если и не откровенной шизофренией, то явным признаком инвалида умственного труда.
      – По большому счету, Петр, все преступники в умственном отношении инвалиды. Адреналина у них не хватает для нормальной жизни. К тому же, если преступник-дилетант, то какая блажь ему стукнет в голову, даже прозорливая бабушка Ванга не угадала бы.
      – И все-таки… На что надеялся Зырянов?
      – Скорее всего, на то, что посчитал Беломорцева мертвым. Зачищая карманы Альберта Кирилловича, он вместе с документами и пистолетом прихватил ключи от дома. Это позволило ему без взлома замка вывезти мебель, а в случае чего сочинить легенду, скажем, об оптовой покупке. Возможны другие варианты.
      – Личных документов ни Васютиных, ни Беломорцева мы не нашли.
      – Чтобы их уничтожить, у преступников ума хватило.
      – Почему же они не позаботились об уничтожении других вещественных доказательств?
      – Если полностью все уничтожить, то нет смысла идти на преступление… – Бирюков помолчал. – Видимо, были уверены, что опознавать вещи Васютиных некому. Либо спешка помешала. Когда надо уносить ноги, не задумываются о последствиях. Скоропалительный побег из райцентра подозреваемой троицы наводит на мысль, что решение ликвидировать Шиферову возникло у них внезапно.
      – Значит, Клава была соучастницей преступного промысла.
      – Нам, Петр, обязательно надо выяснить, сознательно или нет Шиферова примкнула к группировке. Может, ее завлекли в компанию обманом. Может быть, Клава знала участников группировки, но чем они занимаются, ей было неизвестно.
      – По-моему, Клаве теперь все едино, что в лоб, что по лбу.
      – Зато родителям не безразлична степень вины дочери.
      – Ну, что ж… Поработаем и над этим вопросом.
      Когда уже собрались расходиться, раздался междугородный телефонный звонок. Полковник Таран сообщил, что Беломорцев наконец-то пришел в сознание.
      – Как у него с памятью? – спросил Бирюков.
      – Вспомнил себя и домашний адрес в райцентре. Обеспокоен исчезновением документов и пистолета. Опасается, что из-за потери оружия могут быть большие неприятности.
      – Его пистолет мы нашли в гараже Николая Зырянова.
      – Прекрасно. Врачи говорят, что потерпевшему сейчас нужны положительные эмоции.
      – Положительного для него у нас мало. Постараемся отрицательным не забивать ему голову. О «Жигулях» что говорит?
      – Ехал в «Астру» к Николаю, фамилию не помнит, разбираться с «Жигулями». Дальше – туман.
      – Когда можно провести официальный допрос?
      – Завтра Беломорцева переведут из реанимации в одноместную палату. Хотя бы полчасика на допрос у врачей выпросим. Приезжай со следователем.

      Пожилой профессорского вида лечащий врач встретил Бирюкова с Лимакиным приветливо.
      – Полковник Таран уведомил меня о ваших проблемах, – сказал он. – Надо учесть, что ранения у больного серьезные. Чтобы не ухудшить его состояние, прошу не затягивать беседу. Полчаса вам хватит?
      – Постараемся уложиться, – ответил Бирюков.
      – Сейчас санитарочка выдаст вам халаты и проводит к больному.
      В светлой одноместной палате было тепло. Беломорцев с забинтованной головой лежал прикрытый простынью до подбородка. Поздоровавшись, Бирюков и Лимакин сели возле кровати на заранее приготовленные санитаркой табуретки. Следователь сразу достал из «дипломата» портативный магнитофон.
      – Как, Альберт Кириллович, себя чувствуете? – поинтересовался Антон.
      – Терпимо. Все пули из меня доктора удалили. Теперь в груди побаливает да комарики в ушах поют, – слабым голосом проговорил Беломорцев.
      – Не будете возражать, если нашу беседу запишем на магнитофон?
      – Записывайте.
      – Что у вас произошло с покупкой «Жигулей»?
      – Вопиющая глупость…
      Беломорцев болезненно поморщился и начал рассказывать, как его старенький «Рено Меган» катастрофически стал «сыпаться» чуть не каждый день. Замаявшись разыскивать на авторынке импортные запчасти, Альберт по примеру своего компаньона из «Шпильхауза» Оскара Ремера, который недавно купил «Жигули» девятой модели, решил тоже обзавестись новой отечественной машиной. Из всех ВАЗовских моделей ему приглянулась заднеприводная «семерка». Узнав о намерении Беломорцева, Клава Шиферова спросила: «Сколько стоит такая тачка?» – «Сто двадцать пять тысяч», – ответил тот. Клава усмехнулась: «Я знаю парня, который ищет покупателя и готов отдать новейшую „семерку“ за сто тысяч». – «Почему он так дешевит?» – «Наверно, деньги срочно нужны. Хочешь, познакомлю, и сам у него все узнаешь». – «Ну, познакомь»…
      – Как состоялось знакомство? – воспользовавшись паузой, спросил Бирюков.
      Беломорцев чуть передохнул:
      – Через несколько дней после разговора с Клавой мне позвонил некто Николай, кажется, Зыряев…
      – Не Зырянов? – уточнил Антон.
      – Да, правильно, Зырянов… Он сказал, будто Шиферова попросила его оформить машину на мое имя. Что, якобы, уже и сделано в новосибирском автосалоне «Обские зори». Я удивился, мол, серьезные дела так опрометчиво не делаются. Николай вздохнул: «Извини, Альберт, мне думалось, что у тебя с Клавой все согласовано, и поспешил. Понимаешь, деньги нужны, как воздух. Купил роскошную дачу и остался, в полном смысле, без копейки». – «Мне надо хотя бы одним глазом взглянуть на машину. Не могу же я за сто тысяч: покупать кота в мешке». – «Ноу проблем. Мы вечером на “семерочке” к тебе приедем». Перед закатом солнца на самом деле приехали Николай, Михаил и Клава Шиферова.
      – Как фамилия Михаила?
      – Честно сказать, у меня не хватило смекалки поинтересоваться этим. Увлекся осмотром машины. Номера двигателя и кузова были заводские, без признаков подделки. На спидометре накрутилось всего двести пятьдесят километров. Даже обкатку машина не прошла. Только на лобовом стекле была трещина, но это сущий пустяк. И то за такой дефект Николай скостил со ста тысяч две тысячи.
      – Почему документы на ваше имя были оформлены не как обычно при продаже машины с рук, а в автосалоне?
      – Николай сказал: «Чтобы грабительские налоги не платить».
      – На ваш взгляд, какую роль в этой истории сыграла Шиферова?
      – По-моему, она выступила посредницей, чтобы с вырученной продавцом суммы получить свою долю. Бескорыстно Клава услуги обычно не оказывает.
      – Какие у вас с ней отношения?
      – Беспроблемные.
      – Говорят, нынче зимой она у вас жила…
      Беломорцев задумался. Недолго помолчав, ответил с натянутой усмешкой:
      – «Жила», пожалуй, не то слово. Клаве очень хотелось заполучить в паспорте официальный штамп о регистрации брака, но я не клюнул на ее удочку. У меня с аннулированием первого брака было много проблем.
      – Зачем Шиферовой понадобился «официальный штамп»?
      – Возраст Клаву поджимает. Женщине уже двадцать шестой год. Перепробовала десятки мужчин, а официально замужем ни разу не была. В простонародье есть такое слово «обабиться». Не в смысле опуститься, а прикрыть лишение девичьей чести через законный брак.
      – Почему для этой цели она выбрала вас?
      – Затрудняюсь сказать… Может, я показался Клаве сговорчивее, чем другие ее ухажеры, и не таким болтливым, как они.
      – Много у нее ухажеров?
      – Хватает. У Клавы удивительный природный дар… Она может улыбаться и строить глазки одновременно десятку мужчин, но каждый думает, что внимание оказывается только ему. Это, знаете, что-то наподобие японских гейш.
      – Как Шиферова общалась с Николаем Зыряновым и Михаилом, когда в их компании была у вас?
      – Была с ними на «ты». Учитывая сверхобщительный Клавин характер, это было в порядке вещей. Она даже с малознакомыми людьми может обращаться запанибрата.
      – А среди поклонников Клавы Юлиана Дурдина не знаете?
      – Имя вроде знакомое, но вспомнить не могу. Как он выглядит?
      – Смуглый горбоносый богатырь.
      Беломорцев задумался:
      – Контрактник из Чечни?
      – Да.
      – Видел его при всех наградах в кафе «Русалочка», когда Клава там работала. Она в глаза и за глаза Ястребом его называла. У них завязался бурный роман, кажется, даже свадьба намечалась, но почему-то быстро все заглохло.
      – И общение прервалось?
      – Окончательно любовные связи Клава никогда не обрывает. За соответствующую мзду может оказать и сексуальную услугу бывшему любовнику. Последнее время она закрутила служебный роман с Ремером, но это ненадолго. Оскар – мужик умный. На официальный брак с ветреной особой ни при каких условиях не согласится. Значит, месяца через два Шиферовой придется охмурять нового поклонника.
      – Сколько вы заплатили за «Жигули»? – спросил Бирюков.
      – Парни хотели получить сразу всю сумму, то есть девяносто восемь тысяч. Выставили две бутылки водки. Намеревались подпоить меня для сговорчивости. Я пить отказался. Шиферова тоже не пила, только дамскими сигаретами дымила. К алкоголю Клава равнодушна. У нее, как уже сказал, другая пламенная страсть. Пусть достанется ей сам бог любви – она пожелает другого мужчину.
      Бирюков улыбнулся:
      – Не из ревности или от обиды говорите?
      – «Ревность» и «обида» не из моего репертуара… – Беломорцев тяжело вздохнул. – Конечно, если бы не Клавино посредничество, я с авантюристами не связался бы. Но обиды на нее не имею. Надо было думать своей головой. Давно Пушкина не читал: «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной».
      – О чем шел разговор во время застолья?
      – Обычная хмельная болтовня. Николаю понравилась моя мебель и радиоаппаратура. Подвыпив, он стал предлагать обмен: «Жигули» – мебель. Этот проект я зарубил на корню. Короче говоря, тридцать тысяч аванса Николай под свою расписку с меня все-таки выжал. Остальную сумму, договорились, уплачу сразу после постановки машины на учет в ГИБДД. Но до этого дело не дошло…
      – Вот дальнейший ход событий хотелось бы услышать от вас подробно, – сказал Бирюков.
      Беломорцев, помолчав, заговорил с усилием:
      – Николай записал мне номер своего сотового телефона. Когда автоинспектор заставил меня заменить у «Жигулей» треснувшее стекло и закрыл документы в сейф, подумалось, что это не спроста. Главное, он не поинтересовался автостраховкой, без которой теперь и техосмотр не пройдешь, и новую машину не зарегистрируешь. Со своего мобильника я сразу позвонил Николаю. Тот заюлил. Дескать, не может такого быть. Документы и машина чистые. Потом спросил: «Машину не забрали? Нет. Тогда гони немедленно ко мне в „Астру“. На развилке дорог перед въездом в дачный поселок встречу тебя. Тут разберемся». Я сразу направился к Кузнецку. Попутно подвез из райцентра до Раздольного разговорчивого крестьянина. Он хотел расплатиться за проезд десяткой. Послал его подальше…
      – Как началась «разборка»?
      – На развилке дорог Николая я не увидел. Только остановился, и искры из глаз брызнули. Очнулся в реанимации. Обчистили разбойники меня основательно. В карманах было пять тысяч рублей, документы, расписка Николая в получении от меня тридцати тысяч, а в багажном ящике «Жигулей» – служебный пистолет. Из-за него теперь неприятностей не оберешься.
      – Ваш пистолет мы нашли у Николая Зырянова в гараже, – сказал Бирюков.
      – Неужели этот бегемот нашпиговал меня пулями? – удивился Беломорцев.
      – Разберемся, Альберт Кириллович. А за служебный пистолет не переживайте. Из нашей фирмы он не исчезнет.
      – Спасибо…
      На заострившемся носу и осунувшихся небритых щеках Беломорцева появилась сильная испарина. Бирюков посмотрел на часы. Отведенное лечащим врачом время кончилось.

      В райцентре Бирюкова с Лимакиным ждала обнадеживающая новость. На курорте «Белокуриха» бойцы Алтайского ОМОНа задержали объявленных в розыск Дурдина, Хомякова и Зырянова. Там же находился и принадлежавший Хомякову «Мерседес». При задержании чуть не возникла перестрелка, но благодаря умелым действиям омоновцев кровопролития удалось избежать. У всех троих были изъяты макаровекие пистолеты с полными обоймами патронов. Предположение о том, что беглецы увезли с собой автомат Калашникова, не подтвердилось. Ни в «Мерседесе», ни в люксовом номере, где обосновалась троица, автомат не обнаружили. Через сутки задержанных, в наручниках и под надежным конвоем, доставили в следственный изолятор Новосибирска. Рано утром следующего дня Бирюков и Лимакин выехали в Новосибирск.
      Первый допрос в присутствии адвоката начади с Дурдина. В сопровождении конвоира Юлиан вошел в следственную комнату с высокомерным видом. В отутюженном с иголочки костюме он выглядел молодцом, который прекрасно выспался в гостинице, а не скоротал ночь на жестких нарах в изоляторе. Усевшись на привинченный к полу стул, поправил на брюках стрелки и, закинув нога на ногу, уставился на одетого по форме Бирюкова. Когда Бирюков, назвавшись, представил следователя и лысоватого пенсионных лет адвоката, шутливо усмехнулся:
      – Навалился класс гегемон на невиновного одиночку.
      На стандартные вопросы протокола, касающиеся фамилии, имени, отчества, даты и места рождения, Дурдин ответил спокойно, но как только Бирюков поинтересовался, знает ли он причину задержания под стражу, возмущенно сказал:
      – Никакой вины за собой не признаю. Мы отдыхали по купленным на курорте путевкам, и вдруг ворвался ОМОН…
      – Которому вы пытались оказать вооруженное сопротивление, – добавил Антон.
      Юлиан оскорбился:
      – Странное дело!.. В люксовый номер ворвались люди с автоматами, а мы, прошедшие пекло Чечни, должны были прижать хвосты, как мышата, оказавшиеся на кошачьей свадьбе. Так, по-вашему?
      – По-моему, к невиновным отдыхающим бойцы ОМОНа не врываются.
      – А к нам, в полном смысле слова, ворвались.
      – Значит, для этого была серьезная причина. Откуда у вас троих боевые пистолеты?
      – Из Чечни, вестимо.
      – О том, что владеть огнестрельным оружием без лицензии запрещено, вам не известно?
      – Ну, почему же… Известно. Сказалась чеченская привычка – без оружия ни шагу. Эту вину признаю и готов нести наказание.
      – Хотите избежать более серьезной ответственности?
      – Мне нечего избегать. Кроме незаконного владения пистолетами, ни я, ни мои друзья ни в чем ином не виноваты.
      – А если подумать?…
      – Думай не думай – сто рублей не деньги.
      – У Васютиных вы взяли значительно больше.
      – Что за Васютины?
      – Отец и сын, которых вы с друзьями застрелили ночью первого апреля на автотрассе у села Раздольного.
      Дурдин внезапно расхохотался:
      – Чудеса в решете… Мы боевые друзья по чеченской службе, но не разбойники с большой дороги.
      – Позвольте с вами не согласиться, – нахмуренно сказал Бирюков. – Как раз на большой дороге вы и разбойничали. От штрафных поборов с автовладельцев докатились до грабежа с убийством.
      – Какие «поборы»?! Какой «грабеж»?! – возмутился Дурдин.
      – Напрасно возмущаетесь, – Бирюков показал протоколы обысков. – Вот документы, подтверждающие вещественные доказательства, обнаруженные у вас и ваших друзей. Здесь все указано подробно и подтверждено подписями понятых.
      – Это произвол. Почему обыски проведены без нас?
      – Потому, что вы находились, мягко говоря, в бегах.
      – Мы отдыхали в «Белокурихе» и никуда не убегали.
      – А по словам Риммы Парфеновны, вы уезжали не в «Белокуриху»…
      – Куда же?
      – На похороны друга то ли в Омск, то ли в Томск.
      – Да, уезжал туда, но сразу после похорон присоединился к отдыхавшим друзьям.
      – Где и кого хоронили?
      – Это мое личное дело.
      – Ваши личные дела стали нашими заботами. Сказать на этот вопрос вам нечего, так как любой ответ будет досконально проверен. Зырянов поступил умнее. Он оставил сожительнице записку, что уехал на курорт. Там и оказался.
      – Я не хотел огорчать маму. Она считает, будто от курортной жизни можно стать алкоголиком или заразиться венерической болезнью, – после некоторого молчания проговорил Дурдин.
      – За что вы Шиферову лишили жизни? – внезапно спросил Бирюков.
      На смуглом горбоносом лице Юлиана появилось подобие скорби, а голос словно охрип:
      – Не сыпьте мне соль на рану. Когда убили Шиферову, меня в райцентре не было. О смерти Клавы я узнал от мамы, позвонившей по мобильнику.
      – Но в вашем джипе обнаружена автоматная гильза, идентичная гильзам, оставшимся на месте преступления у ресторана.
      – Это происки убийц, чтобы свалить вину на меня. Как они ухитрились такое сделать, объяснить не могу. Поверьте, у нас с Клавой были серьезные намерения создать семью. После моего возвращения с курорта мы планировали зарегистрировать брак и поселиться в Клавиной квартире.
      – Против вашего брака с Шиферовой категорически выступала Римма Парфеновна.
      – Я давно уже вырос из того возраста, когда шел у мамы на поводу. Она противилась всему, что мне хотелось сделать, да не всегда ей удавалось остановить меня.
      Бирюков показал «поминальную» фотографию:
      – Узнаете себя?
      – Узнаю, – чуть прищурившись, спокойно ответил Дурдин.
      – Шиферову хоронили на третьи сутки после убийства. Если вы находились на курорте в Алтайском крае, то каким образом оказались на похоронах в Березовке?
      – Приезжал из Белокурихи с Михаилом Хомяковым в его «Мерседесе». Не проститься с любимой женщиной было сверх моих сил.
      – И вас не смутило, что накануне вашего бракосочетания любимая женщина ужинала в ресторане с Ремером?
      – Хотите сказать: кто даму «ужинает», тот ее и «танцует»? – шутливо спросил Юлиан.
      Бирюков шутку не принял:
      – Хочу получить серьезный ответ. По достоверным сведениям, Шиферова выходить замуж за вас вовсе не собиралась. Последним ее увлечением был Оскар Ремер.
      Дурдин насупился:
      – Не собирайте районные сплетни. О привлекательных женщинах завистницы и завистники сочиняют всякие небылицы.
      – Ладно, оставим Шиферову в покое, – сказал Бирюков. – Объясните, как попали к вам статуэтка танцующего Шивы и комплект дамского белья, принадлежавшие погибшим Васютиным?
      – Никаких Васютиных не знаю и знать не хочу. Шиву и белье я купил в Новосибирске.
      – Когда и в каком магазине?
      – Теперь уже не помню.
      – А свидетель, который опознал эти вещи, помнит.
      – Откуда он взялся?
      – Из автосалона «Обские зори», где Васютины первого апреля покупали «Жигули». Помните, когда Шиферова, называя вас Ястребком, рассказывала до мобильному телефону о понравившихся ей оленьих рогах, привезенных богатым северянином для друга?
      – Свидетель ввел вас в заблуждение. Не было такого разговора с Клавой, и прозвище свое я со школьной поры ни от кого не слышал.
      – А как же фраза Ястреб, они в машине, прозвучавшая по рации «Гродно» перед стрельбой у ресторана?
      – Чушь собачья!
      – При обысках такие рации обнаружены у вас и у Зырянова.
      – Рации – память о Чечне, но это не означает, что мы с Зыряновым совершили преступление. Жизнь полна случайностей и, если нас кто-то подставил, то зачем нам отдуваться за чужой грех? Повторяю, когда убили Шиферову, меня с друзьями в райцентре не было.
      Бирюков повернулся к писавшему протокол Лимакину:
      – Сегодня же, Петр, запроси администрацию «Белокурихи», какого числа друзья прибыли к ним на отдых.
      – Мы двое суток не могли купить путевки в «люкс» и жили в Белокурихе дикарями, – торопливо сказал Дурдин.
      – Выясним и это.
      – У кого?
      – У администрации спросим, какого числа вы подали заявки на «люкс».
      Дурдин внезапно уставился на сосредоточенного адвоката и сердито спросил:
      – Маэстро, вы почему молчите?!
      Адвокат встрепенулся:
      – Пока мне нечего сказать. Допрос идет в рамках закона.
      – В рамках… При таком обрамлении меня без вины упрячут за решетку!
      – Не надо нервничать, Юлиан Самвелович.
      – Как это не надо?! Разве можно сохранять хладнокровие, когда задают провокационные вопросы?
      – Ничего провокационного нет. Прокурор без подвоха выясняет фабулу уголовного дела…
      – Ну, маэстро… – голос Дурдина сорвался. Глубоко вздохнув, он процедил сквозь зубы: – Такой защитник мне не нужен. Попрошу маму, чтобы заказала из Москвы самого дорогого специалиста.
      – Ваше право, – с обидой сказал адвокат, а Бирюков тут же добавил:
      – Напрасно потратите деньги. Следствие будет проведено добросовестно, и никакому «специалисту» не удастся «развалить» дело в суде.
      – Не пугайте. Запишите в протокол, что я отказываюсь от дальнейших показаний.
      – Зря горячитесь. Отказом давать показания только осложните свою судьбу.
      – Не хочу оправдываться перед вами. Попробуйте без моей помощи доказать вину.
      – Если виноваты, докажем. Ваше решение окончательное?
      – Да, окончательное.
      – Что ж, так и запишем…
      Бирюков вызвал конвойного.
      Следующим на допрос доставили Николая Зырянова. В отличие от Дурдина Зырянов выглядел невыспавшимся. Усевшись на стул, он начал нервно позевывать. На стандартные вопросы о биографических данных отвечал полусонным голосом, но, как только Бирюков спросил его о взаимоотношениях с Беломорцевым, моментально «проснулся»:
      – Имеете в виду Альберта?
      – Да, Альберта Кирилловича, – уточнил Антон.
      Широкоскулое лицо Зырянова расплылось в улыбке:
      – С Альбертом мы, без преувеличения, как братья.
      – Давно знакомы?
      – Много лет корефаним.
      – На какой почве?
      – В смысле – дружим?
      – Да.
      Зырянов щелкнул себя по горлу:
      – На почве: «Не дай себе засохнуть».
      – Не хитрите. Беломорцев не алкоголик.
      Серые глаза Зырянова удивленно расширились:
      – Разве я сказал, что Альберт алкаш?… Мы с ним при встречах так это… по махонькой употребляем для душевного разговора.
      Бирюков укоризненно покачал головой:
      – Вы же всего раз с ним встречались, когда подсунули под аванс в тридцать тысяч чужие «Жигули». Правда, была еще встреча на развилке дорог у дачного поселка» Астра», но там вы не дали «брату» и слова сказать. А свела вас с Беломорцевым Клава Шиферова. Неужели забыли дела недавних дней?
      Зырянов, будто онемев, долго молчал. Видимо, спохватившись, что пауза подозрительно затягивается, он возмущенно заговорил:
      – Гражданин прокурор, подобную туфту могла наплести только Клавка. Она, зараза, до безумия задурила башку Юльке Дурдину, но я с ней не корефанил. В прошлом году я из Адлера привез себе секс-куклу. Милана, конечно, тоже не подарок, но насчет левых закидонов сдержаннее Клавки.
      – Дурдин всерьез хотел жениться на Шиферовой? – спросил Бирюков.
      – Еще как всерьез! Мы с Хомяковым ему внушали, мол, одумайся, чудак. Клавка ведь неисправимая прости… господи. Юлька ощетинился: «Заткнитесь, лопухи! Какая есть, такую и возьму». Ну, прямо анекдот: «У каждого свой вкус», – сказал индус и женился на обезьяне, – Зырянов хихикнул. – А видели бы вы, как Дурдин разрыдался, когда мамка сообщила ему, что какие-то паразиты замочили Шиферову…
      Бирюков обратился к Лимакину:
      – Надо узнать на АТС, звонила ли Римма Парфеновна в Белокуриху.
      – Юлька с ней по мобильнику разговаривал, – быстро вставил Зырянов.
      – Разговоры по мобильной связи тоже учитываются автоматикой, – ответил Антон и сразу спросил: – Какого числа вы приехали на курорт?
      – Число не помню, но за несколько дней до того, как бандиты укокошили Клавку.
      – В курортной гостинице сразу поселились?
      – Две или три ночи кувыркались в «Мерседесе». Ждали, когда номер-люкс освободится.
      – Точнее не можете сказать?
      – Не могу. Пьяный в драбадан был. Мы, как приехали туда, закиряли по-черному.
      – Обрадовались, что алиби себе обеспечили?
      – В смысле чего?
      – В смысле того, что за убийство Шиферовой и Ремера отвечать не придется. Вспомните свою фразу, сказанную по рации «Гродно» у ресторана: «Ястреб, они в машине»…
      – Какой идиот такую туфту придумал?!
      – Свидетели рассказали. Вы, друзья, так опрометчиво спешили ликвидировать Шиферову, чтобы она не выдала ваши темные махинации, что отважились на бессмысленный риск.
      Побледневшее было круглое лицо Зырянова стало багроветь от возмущения.
      – Я протестую и требую не обвинять нас голословно! – с апломбом заявил он. – Русским людям не свойственны бесшабашные налеты. Здесь очевиден след чеченских террористов. Вы же ловите в мутной воде ту рыбку, которая сама плывет к вам в руки…
      «Бузила», как назвал Зырянова во время обыска понятой Струков, откровенно нарывался на скандал, и Бирюков вынужден был осадить его.
      – Мы не на митинге, где можно протестовать и требовать, – строго сказал Антон. – Опровергайте мои слова фактами, а не прожектерскими вымыслами. Против вашей троицы набралась такая масса убедительных улик, что никакими хитростями вам всем не избежать наказания за жестокие преступления. Чтобы не играть в кошки-мышки, сообщу самое неприятное лично для вас: Беломорцев, которого возле «Астры» вы посчитали мертвым, выжил и дал подробные показания, как вы хотели сплавить ему «Жигули» Васютиных.
      Зырянов будто не дослышал:
      – Каких Васютиных?
      – Васютиных, – отчетливо повторил Антон. – Северянина с сыном, которых вы лишили жизни ночью с первого на второе апреля у села Раздольного и упрятали раздетые тела убитых в лесопосадке.
      – Ну, это во-о-още туфта безразмерная, – нараспев протянул Зырянов. – Жигулевскую «семерку» синего цвета я купил первого апреля в автосалоне «Обские зори». Позднее по просьбе Беломорцева там же переоформил документы на его имя.
      – Не лгите. Ничего вы в «Обских зорях» не переоформляли. Есть официальная справка автосалона, что за первоапрельский день текущего года там было продано всего две автомашины. «Жигули» седьмой модели приобрел Юрий Семенович Васютин, а «девятку» купил Оскар Эрнстович Ремер. Кстати, с Ремером была Клава Шиферова и разговаривала по мобильному телефону с «Ястребком». Не она ли навела вашу троицу на Васютиных?
      Зырянов тыльной стороной ладони вытер вспотевший лоб. Натянуто усмехнувшись, обидчиво заговорил:
      – Вы, гражданин прокурор, рассказываете такие страсти-мордасти, которые не укладываются в моей голове. Ни Васютиных, ни Ремера я никогда в глаза не видел и разговор Клавки с каким-то Ястребом… или Ястребком не слышал.
      – Почему «с каким-то»… Разве не знаете кличку Дурдина?
      – Я хорошо знаю Дурдина Юльку, но какая у него кликуха мне до едрени-фени. И, если он на самом деле о чем-то болтал с Шиферовой, пусть исповедуется перед вами сам. С какого бодуна я должен ввязываться в их отношения?
      – Отношения вашей троицы переплелись так плотно, что подпадают под определение «Организованной преступной группировки». Изъятые у вас и ваших друзей пистолеты сейчас находятся на экспертизе. Завтра станет ясно, в каких преступлениях они участвовали. А лично вам уже сейчас можно предъявить обвинение по нескольким статьям уголовного кодекса.
      – По каким, например?
      – Вымогательство с разбоем на автотрассе. Покушение на Беломорцева. Кража в особо крупных размерах…
      – Какая еще кража?! – возмутился Зырянов. – Если имеете в виду мебель Альберта, которую я перевез на дачу, то это сделано по его просьбе. Мы хотели обменяться жилплощадью.
      – Не сочиняйте сказку про белого бычка. Подобное оправдание выглядит детским лепетом, – сухо сказал Бирюков. – Повторяю, Беломорцев жив и при очной ставке уличит вас во лжи. Самым разумным в вашем безвыходном положении является чистосердечное признание. Оно в какой-то мере снизит срок наказания.
      – Перечислите все улики против меня.
      – Сегодня это делать преждевременно. Обмозгуйте хорошенько хотя бы то, что сказано. Надеюсь, при следующей встрече поговорим более содержательно.
      Зырянов ухмыльнулся:
      – Вряд ли…
      Доставленный на допрос после Зырянова Михаил Хомяков оказался самым неразговорчивым. На все вопросы, кроме биографических, он, словно психически больной, мрачно отвечал одной и той же фразой: «Я никого не убивал». Получить от него вразумительный ответ удалось лишь на один вопрос, когда Бирюков спросил:
      – Где вы взяли номерные знаки от угнанных пять лет назад в Новосибирске «Жигулей» и кто подделал их под милицейские?
      – В этих «Жигулях» с поддельными номерами и маячком-мигалкой на нас нарвались боевики в Чечне. Юлька Дурдин подорвал их гранатой, а я снял с развороченной взрывом машины номера и мигалку, – уставясь тупым взглядом в пол, тихо проговорил Хомяков и сразу добавил: – Но я никого не убивал.
      – Для чего вам понадобились номера и «мигалка»?
      – Привлек индекс Новосибирской области на номерных знаках. Хотел, когда вернусь домой, сдать их в ГАИ, чтобы не искали угнанную машину, от которой осталась груда металла, да забыл.
      – И стали привинчивать к «Мерседесу», чтобы промышлять штрафными поборами на автотрассе?
      Не отрывая взгляда от пола, Хомяков вздохнул:
      – Честное слово, я никого не убивал.
      Бирюков вынужден был прекратить никчемный разговор.

      В середине следующего дня в прокурорский кабинет вошли Лимакин и Голубев. Следователь сразу достал из папки листок с компьютерным текстом, передал его Бирюкову и, усаживаясь на свое излюбленное место у приставного столика, сказал:
      – Вот, Антон Игнатьевич, ответ по электронной почте из администрации курорта «Белокуриха». Подозреваемая нами троица друзей появилась там вечером первого дня после убийства Шиферовой и Ремера. «Люкс» был свободен, и поселили их в номер без проблем. Таким образом, придуманное друзьями алиби рухнуло, словно карточный домик.
      – Я в этом не сомневался, – читая текст, ответил Антон.
      Лимакин взял из папки другой листок и тоже передал его Бирюкову со словами:
      – А вот справка АТС. Римма Парфеновна Дурдина ни по мобильнику, ни по обычному телефону в Белокуриху не звонила.
      – Откуда же Дурдин узнал о дне похорон Шиферовой?
      В разговор включился Слава Голубев:
      – Вчера, Игнатьич, я разговаривал с помощником Бориса Медникова. Он мне рассказал, что на второй день после стрельбы у ресторана в морг звонил по междугородке неизвестный мужчина и интересовался, когда будут хоронить Шиферову. Помощник ответил, что родители уже забрали тело дочери, и похороны состоятся завтра в Березовке. Наверняка это был звонок Дурдина.
      – Конечно, его, – поддержал Лимакин. – Получив такую информацию, Дурдин примчался в «Мерседесе» с Хомяковым из Белокурихи в Березовку, чтобы изобразить горечь утраты «любимой» и свою непричастность к убийству.
      – Резонно, – согласился со следователем Бирюков. – Экспертиза пистолетов что показала?
      Лимакин достал из папки три заключения экспертов:
      – Оружейники установили, что из пистолета, изъятого у Дурдина, убит Олег Васютин. Пистолет Зырянова «засветился» дважды. Из него застрелен Васютин-старший и совершено покушение на Беломорцева. А вот пистолет Хомякова оказался «чистеньким».
      – Выходит, не зря он твердил: «Я никого не убивал»…
      – Похоже, что не зря, Антон Игнатьевич.
      – Ну, и как они, подозреваемые? – спросил Голубев.
      – Ничего так ребята. Бойкие, – сказал Бирюков.
      – Только Хомяков впал в меланхолию, словно «крыша» у него поехала иди «фаза» замкнулась, – добавил Лимакин.
      Антон повернулся к следователю:
      – По-моему, Хомяков первым из троих осознал безысходность ситуации, в которой оказались друзья. Если умело подвести его к откровенным показаниям, то замысловато закрученный клубок начнет разматываться стремительно.
      – Очень уж пышный букет преступлений на совести дружков, – огорченно проговорил следователь. – По фактам вымогательства на автотрассе новосибирские и кузнецкие сотрудники ГИБДД уже выявили более тридцати потерпевших водителей и продолжают работать в этом направлении. Характерно, что райцентровские водители поборам не подвергались.
      – А Ремер?… – вставил вопрос Голубев.
      – Ремера «штрафанули» либо по ошибке, либо Дурдин из ревности решил наказать соперника. Других не трогали. Видимо, опасались, как бы не наткнуться на знакомых. Они и место промысла выбрали у Раздольного, чтобы видеть выезд из райцентра на трассу. Словом, по этому делу у нас доказательств будет предостаточно. По эпизодам, связанным с Васютиными и Беломорцевым, улики тоже неопровержимые… – Лимакин помолчал. – Труднее на сегодняшний день уличить друзей в убийстве Шиферовой и Ремера.
      – Свидетели помогут, – сказал Слава.
      – Конечно, свидетельские показания и вещдоки имеются. Две рации «Гродно» обнаружены у подозреваемых. Есть даже гильза, найденная в джипе Дурдина. Но нет основной улики – автомата Калашникова. Без него доказательства покажутся судьям хилыми.
      Бирюков спросил Голубева:
      – Не прекратили искать автомат?
      Слава тяжело вздохнул:
      – Участковые перешерстили всю райцентровскую братву, связанную с криминалом. К Сожалению, братки «клянутся мамками», что ни видом не видывали, ни слыхом не слыхивали, чтобы у кого-то в райцентре имелся калашниковский «ствол». Так как банда Дурдина орудовала обособленно, то о наличии у них автомата уголовники, естественно, не знают.
      – Не прекращайте поиск.
      – Будем рыть землю до победного конца, – заверил Бирюкова Слава.
      В это время никто из участников разговора не предполагал, что ночью следующих суток в райцентре пророкочет автоматная очередь.

      В дежурной части РОВД телефонный звонок раздался в полночь.
      Испуганный женский голос с сонной хрипотцой истерично прокричал:
      – По магазину «Марианна» стреляют! Приезжайте немедленно! – И в трубке зачастили короткие гудки.
      Минут через десять дежурившие в эту ночь по районному отделу милиции Слава Голубев и эксперт-криминалист Тимохина подъехали в оперативной машине к месту происшествия. У входа в магазин их встретила возмущенная Римма Парфеновна Дурдина. Непричесанная, в наспех подпоясанном длинном халате она с демонической злостью напустилась на Голубева, выскочившего из машины первым:
      – До каких пор в нашем захолустье будут твориться столичные безобразия?!
      – Что, собственно, произошло? – спросил Слава.
      – Ослепли, что ли?! – Дурдина показала на освещенные изнутри магазина большие окна. – Небьющееся стекло бандиты изрешетили пулями. Это тысячи убытка! Да бутылок с ликероводочными напитками расхлестали вдребезги не на одну тысячу.
      – Не видели, кто стрелял?
      – Из черного джипа, как градом, шарахнули по окнам!
      – В какую сторону уехали?
      – Кажется, к выезду из райцентра.
      – Точно не знаете?
      – У меня нет прибора, чтобы в темноте видеть.
      Голубев взглянул на яркий серп луны:
      – Нынешняя ночь не так уж и темна…
      – Вот и ловите бандитов пока светло, – съязвила Дурдина и вновь стала наливаться яростью: – Никого. вы не поймаете! При обыске прокурор требовал от меня выдать автомат. Жалко, что его сейчас здесь нету. Хотя мне хочется плакать, но я рассмеялась бы ему в лицо.
      – Иной раз поплакать полезнее, чем смеяться, – сказал Голубев. – Говорят, смеется тот, кто смеется последним.
      – Не учите меня жить!
      – Извините, я не учителем работаю, – отпарировал Слава и направился к Тимохиной, которая осматривала пулевые отверстия в оконных стеклах. Подойдя, спросил: – Много дырок?
      – В стекле – семь. Три пули расплющились, угодив в кирпичную стенку между окнами, – ответила эксперт-криминалист.
      – Разброс пуль очень большой, – глядя на отверстия в стеклах, сказал Слава. – Парфеновна говорит, будто из проезжавшего джипа по окнам шарахнули, но на дороге гильз не видно.
      – Скорее, стрелок был неопытный, – Тимохина показала на огромный тополь у противоположной стороны улицы. – Надо поискать возле того дерева. Похоже, оттуда стреляли.
      К магазину прибежал поднятый по тревоге участковый Кухнин с двумя похожими на студентов парнями. Запыхавшись, проговорил:
      – Женихов… с любовного свидания увел… в понятые.
      – Спасибо, Анатолий, – сказал Голубев. – Благодаря твоей смекалке, не станем среди ночи беспокоить соседей. Пойдемте искать вещественные доказательства стрельбы.
      Как и предполагала Тимохина, справа от тополя, если смотреть на магазин, в радиусе каких-то пяти-шести метров быстро отыскали десяток стреляных гильз от автомата Калашникова. Гильзы были совсем «свежими», не утратившими запаха пороховой гари. Молчаливо наблюдавшая за поиском Дурдина неожиданно сказала:
      – Вот, оказывается, откуда стреляли.
      – Выходит, что черного джипа не было? – спросил Голубев.
      – Был. Понимаете, я проснулась от грохота выстрелов. Сразу посмотрела в окно и увидела джип, сорвавшийся на полный ход с этого места.
      – А того, кто стрелял, не видели?
      – Не видала. Наверное, он успел сесть в машину.
      – С таким же успехом можно было отстреляться из машины. Ради чего стрелок вылез из джипа?
      – Узнайте это у него, – грубо ответила Дурдина и с язвинкой прибавила: – Если поймаете.
      – Куда он, суслик, денется. Поймаем, – сказал Слава.
      Кроме гильз, при осмотре торгового зала «Марианны» удалось найти пригодную для идентификации пулю, застрявшую в мешке с сахарным песком. Перед отъездом с места происшествия Голубев с глазу на глаз обратился к Кухнину:
      – Анатолий, чэпэ произошло на твоем участке. Интуиция мне подсказывает, что организаторы стрельбы обитают в этом краю. Приложи все силы и смекалку к их поиску. Как только наступит утро, поговори с жильцами улицы. Может, свидетели найдутся. Автомат нам нужен до зарезу.
      – Постараюсь, Дмитрич, – заверил участковый. – Но, честно признаться, стрельба эта выглядит бессмысленной хулиганской бравадой.
      – Смысл, Толя, узнаем позднее, когда задержим «хулигана», который здесь «бравировал».
      Утром Голубев доложил Бирюкову о ночном происшествии. Присутствовавший при разговоре следователь Лимакин, как и Кухнин, недоуменно проговорил:
      – Странная стрельба. Не вижу смысла.
      – Может, ошибаюсь, но смысл, по-моему, есть, – сказал Слава. – Лена Тимохина исследовала гильзы и извлеченную из мешка с сахаром пулю. Они отстреляны из того же автомата, из которого убиты Шиферова и Ремер. На основе такого факта, подумай: подозреваемая нами троица друзей сидит в следственном изоляторе, а автомат продолжает стрелять…
      Лимакин наморщил лоб:
      – Неужели не тех подозреваем? Или кто-то из соучастников надумал отвести подозрение от друзей?
      – Вопрос щекотливый. На мой взгляд, стреляли разные люди. «Девятку» Ремера кучно изрешетил явно профессионал. А по магазину десятипатронную очередь выпустил вроде как новобранец. В его неопытных руках автомат плясал, будто черт, выскочивший из табакерки.
      – Для отвода глаз изобразить плохого стрелка мог и профессионал.
      – Это само собой, но… Если хотели отвести подозрение от друзей, надо было сохранить «почерк» стрельбы. В данном случав получилось нечто противоположное.
      – Да, что-то здесь не вяжется, – подумав, согласился Лимакин.
      – И совсем уж мне не понятно, – продолжил Голубев, – почему именно по окнам дурдинской «Марианны» пульнули? То ли из какой-то мести, то ли по глупости…
      – Ущерб большой причинен магазину? – спросил Бирюков.
      – Тысяч на десять-пятнадцать. Для бизнеса Дурдиной – это сущий пустяк.
      – Черный джип во время стрельбы не выдумка Риммы Парфеновны?
      – По-моему, Игнатьич, Дурдина воспользовалась случаем. В черном джипе Юлиана мы нашли автоматную гильзу. Чтобы хоть как-то реабилитировать сына, Парфеновна приплела аналогичный автомобиль. Был ли он на самом деле, не знаю.
      – Свидетелей не опрашивали?
      – Время было неподходящее. Полночь. Ни в одном доме не светились окна. Поручил Кухнину спозаранку этим заняться.

      Участковый Кухнин, вернувшись с места происшествия домой, прилег на диван, чтобы прикорнуть до рассвета. Вывел его из недолгой дремы раскукарекавшийся горластый петух. Стараясь не разбудить семью, Кухнин тихо умылся, на скорую руку позавтракал и отправился выполнять задание Голубева. Первым делом он обошел дворы, где, несмотря на раннее утро, хозяева уже встали и занимались уходом за домашним скотом. О ночном происшествии никто из опрошенных ничего не знал. Лишь одна пожилая женщина сказала, будто ночью то ли во сне, то ли наяву слышала короткий раскат грома.
      Возле «Марианны» Кухнин увидел Настю Веснину – грудастую толстуху лет под тридцать, работавшую у Дурдиной техничкой. На этот раз Настя сердито подметала асфальтированную площадку перед входом в магазин.
      – Ты что не своим делом занимаешься? – подойдя к ней, спросил участковый.
      – Баба Яга заставила, – недовольно буркнула Веснина.
      – Римма Парфеновна?
      – Ну, а кто же… Только я не дура, как Прошка Пимокатов, задарма вкалывать. Раз – другой подмету и откажуся. Совсем охамела скряга. За техничку и подсобницу ишачу, а получаю всего-то полторы тысячи. По нынешним ценам разве это деньги? Это сдача. Теперь еще и Прошкину обязанность на меня взвалила.
      – А Прохор куда делся?
      – Хрен его знает, придурка. Наверно, запил… – Настя метлой показала на добротный дом у тополя, где ночью подбирали автоматные гильзы. – Купчик Пимен Карпович сбил с панталыку слабоумного.
      – Выпивкой?
      – Нека, деньгами. Купил старик полный грузовик березовых чурок. Прошка за день расколол их на дрова, и Купчик заплатил ему три сотняги. Мог бы ветеран так здоровски не раскошеливаться. Прошку что ни попроси сделать у него один тариф: «На бутылку пива дашь?» Баба Яга платила придурку за уборку территории сто рублей в месяц, а тут в один день – триста. Вот слабоумный и возгордился: «Дрова колоть выгоднее».
      – Ты ведь в соседях с Купчиком живешь.
      – Ну, а где же.
      – Ночью стрельбу слышала?
      – Нека.
      – Так крепко спишь?
      – Еще как крепко. Ночью меня из пушки не разбудишь. Утром пришла на работу, а в магазине окна продырявлены. Хозяйка зверем рычит.
      – Какие разговоры идут?
      – Продавщицы меж собой хихикают и что попало шепчут. Маловато, мол, жадной ведьме накрошили. Надо бы покруче «Марианну» разгромить.
      – Не уважают хозяйку?
      – За какие милости ее уважать… Она и раньше была стервой, а теперь, когда сына заподозрили в убийстве, совсем остервенела. Если б в райцентре было где устроиться на работу, мы бы пионерским строем враз все ушли от Бабы Яги.
      – О том, кто ночью стрелял, не говорят?
      – Шепчутся, будто рэкетиры осерчали на ведьму за то, что отказалась платить за «крышу».
      – Раньше платила?
      – Регулярно. Взбрындела ведьма, когда увешанный наградами Юлиан вернулся из Чечни. Такой королевой стала – не подступись. Теперь, как Юлиана арестовали, лафа Бабы Яги кончилась.
      Кухнин словно удивился:
      – Разве Юлиан арестован?
      – Ну, так базарят… – Веснина, будто испугавшись, торопливо принялась мести. – Иди с Купчиком поговори на эту тему. Пимен Карпович лучше киношного Штирлица все знает.
      – А ты чего испугалась?
      – Испугаешься… Если ведьма увидит, что с тобой болтаю, она всю мою душу вывернет наизнанку.
      – Скажи ей, что мы про любовь болтали.
      – Придется соврать. Иначе мне каюк. Отваливай по-быстрому отсюда…
      Ветеран Отечественной войны, бывший полковой разведчик, награжденный шестью боевыми орденами и несметным количеством юбилейных медалей, Пимен Карпович Купчик, несмотря на солидный возраст, обладал неиссякаемой энергией. Невысокого роста, с круглым животикам, он постоянно был чем-нибудь занят. Но, если появлялся собеседник, сразу бросал работу и мог часами вести разговор неважно на какую тему. На этот раз Кухнин застал старика за починкой будильника. На приветствие участкового ветеран по-военному отчеканил:
      – Здравия желаю, околоточный начальник! – И, сняв старинные роговые очки, показал на табурет возле стола. – Садись, Толян, давно мы с тобой не беседовали. А потолковать ныне есть о чем. События на нашей улице разворачиваются нешуточные. Юлиана Дурдина, говорят, посадили, а?…
      – До «посадки» еще далеко, но процесс уже пошел, – уклончиво ответил Кухнин. – Интересно, откуда такие сведения в райцентре появились?
      Купчик отодвинул в сторону будильник и хитро подмигнул:
      – Земля слухом полнится.
      – Расплывчато, Карпыч, говоришь.
      – Могу конкретизировать. Соседка моя, известная тебе Настя Веснина, сожительствовала с блатягой, изрисованным синими наколками. Неделю назад тот уехал в Новосибирск. Чего там натворил, не знаю, только оказался в изоляторе, где следствие ведут. А два дня назад новосибирский следователь вызвал Веснину для свидетельских показаний. И вот там, дожидаясь допроса, Настена видела, как вооруженный конвоир куда-то повел Юлиана, закованного в наручники.
      – Выходит, что слух пошел от Весниной?
      – От нее. Сгоряча Настя рассказала об увиденном факте Римме Парфеновне. Дурдина быстро смоталась в Новосибирск. Приехала оттуда мрачнее грозовой тучи и приказала Насте держать язык за зубами. А у Настены ничего в тайне не держится. У нее, как у пьяного мужика, что на уме, то и на языке. – Купчик вновь хитровато подмигнул. – Такие вот события на нашей улице. Коли ты сказал, что процесс пошел, то сидеть Юлиану на скамейке подсудимых неминуемо.
      – Почему так думаешь?
      – Потому что, по моим приметам, Юлиан занимался опасными делами.
      – Что это за дала?
      – Всякие разные.
      – Опять расплывчатый ответ.
      – Не спеши. Будет тебе и конкретика. О наглых штрафах гаишников на автотрассе слыхал?
      – Слышал.
      – Вот с этого и начну. В первых числах апреля ездил я на своем «Жигуле» в Новосибирск за добротными шаровыми опорами. В райцентре поддельную дребедень продают. Возвращаясь домой, так проголодался, что решил сделать крюк через Раздольное, чтобы в шашлычной заморить червячка. Подъехал к «харчевне», там серебристый «Мерседес» стоит с синими, как у милиции, номерами. Машина приметная. Много раз ее видал возле «Марианны». И даже Госномер помню: А 576 УР 54 Рус. Ну, думаю, язви его подери, автомобиль знакомый, а номер другой. К тому же еще и милицейский. По привычке былого разведчика, захотелось разгадать такую шараду. Притаился в «Жигулях». Минут через несколько из шашлычной вышли три гренадера в форме гаишников. И один из них – мать моя женщина! – Юлиан Дурдин. Спокойно сели в «Мерседес» и газанули на трассу. Улавливаешь связь со штрафами?
      – Улавливаю.
      – Конкретный пример?
      – Конкретный.
      – Дальше – больше. Ранним утром после ночи, когда у ресторана убили женщину и мужчину, я своими глазами видел, как Прохор Пимокатов возле дурдинского гаража мыл снаружи черный джип Юлиана. Вскоре к «Марианне» подкатил знакомый серебристый «Мерседес», но уже со своим законным Госномером. Юлиан с дорожным чемоданчиком подсел к приехавшим друзьям и… до сих пор здесь не появляется. Заковыристый вопрос: с чего это вдруг Дурдин удрал из райцентра сразу после нашумевшего убийства?
      – Видимо, была серьезная причина.
      – Верно, без причины смерти не бывает.
      – Пимокатов, когда вымыл джип, ничего от Дурдина не унес? – спросил Кухнин.
      – Конкретно ответить не могу. Прохор, как всегда, ушел от дурдинского гаража с метлой и потащил за собой на веревке большую картонную коробку, в которую мусор собирает. Что, кроме мусора, находилось в той коробке, мне неизвестно.
      – Понимаешь, Карпыч, автомат Калашникова не можем найти.
      Купчик прищурился:
      – Из окна видел сегодня ночью, как ваша бригада гильзы возле тополя собирала. Много нашли?
      – Все десять штук собрали.
      – Я так и предполагал, что не больше десяти выстрелов прогремело.
      – Не видел, кто стрелял?
      – Признаться, толком не разглядел. Когда, проснувшись от стрельбы, кинулся к окну, стрелок, сгорбившись, уже бежал к переулку на соседнюю улицу.
      – Он разве не в джипе уехал?
      – Ни джипа, ни иной машины не было.
      – А Дурдина утверждает, что был черный джип.
      – Не слушай Парфеновну. Она или во сне это увидала, иди из хитрых соображений отводит грех от великовозрастного сынка, прижитого с армянином.
      – Почему «прижитого»?
      – Потому, что Парфеновна никогда замужем не была. Не нашлось русского мужика, чтобы жениться на большеносой образине.
      Кухнин улыбнулся:
      – Отчего, Карпыч, так люто ненавидишь хозяйку «Марианны»?
      – Оттого, Толян, что жадюга погубила хорошее дело. Когда «Марианной» командовала Жанка Мерцалова, в магазин приятно было зайти. Качественные продукты продавались по божеским ценам. Улыбчивые продавщицы радовались покупателям. Теперь заходить в «Марианну» страшно. Хозяйка – зверь, девки за прилавком – хамки. Продтовары никудышные, а цены заоблачные. Не напрасно автоматчик стеганул по окнам хамского заведения.
      – Попробуй все-таки вспомнить, как он выглядел?
      Купчик задумался:
      – Без очков вдали я слабовато вижу. Да и лунная ночь – не солнечный день. Приметились мне, пожалуй, только широкие клеши, вроде как у Прохора Пимокатова.
      – Не Прошка ли это был?
      – Сомнительно, чтобы малоразвитому недотепе доверили заряженный автомат. Да и откуда Прохору освоить стрельбу. Он, может, только из рогатки в детстве с пацанами стрелял.
      – Сегодня Пимокатов почему-то не пришел подметать у «Марианны». Веснина предполагает, будто он запил после твоих щедрот.
      – Какие щедроты? – удивился Купчик. – Всего-то заплатил парню по совести. Относительно запоя, скажу так: Прохор не из тех забулдыг, которые ради выпивки напрочь забывают о работе. Он, как заведенный робот, и тверезый, и под градусом подметает добросовестно. Наверно, что-то иное отвлекло парня. Чтобы не гадать на бобах, сходи к нему. Узнать у Прохора правду проще, чем с горы скатиться. Он ведь божий человек, святая простота. Где живет, знаешь?
      – Знаю. На соседней улице, за переулком.
      – Вот и дуй не стой туда.
      …Прохор Пимокатов совершенно трезвый сидел на крылечке старой избы и, завернув до колен широченные «клеши», растирал ладонями оголенные икры ног. Возле крыльца стояла большая картонная коробка полная мусора. Поверх нее лежала метла. На вопрос Кухнина – как дела? – «божий человек» привычно выставил руку с оттопыренным большим пальцем:
      – На ять!
      – Отдыхаешь? – спросил Кухнин.
      – Отдыхаю. Ноги судорога сводит.
      – Не работая, устал?
      – Ты что говоришь. У пяти торговых точек порядок навел, – Прошка показал на коробку с мусором. – Видишь, короб доверху отходами загрузил. Вечером сожгу в печке.
      – Почему у «Марианны» сегодня не подметал?
      – Пусть сама хозяйка подметает. Я щас спать лягу.
      – Обиделся на Парфеновну?
      – Не, боюсь, она голову мне оторвет.
      – За что?
      – За магазинные окошки.
      – Которые ночью прострелили?
      – Ну.
      – А при чем там ты?
      – Моя работа.
      – Чего-чего?… – от неожиданности Кухнин замешкался. – Как твоя работа?…
      – Вот так… – Прошка изобразил позу, будто держит в руках автомат, и, содрогаясь словно от стрельбы, «застрочил» языком: – Ду, ду, ду, ду, ду…
      – Ты где автомат взял?
      – Юлиан Дурдин подарил.
      – А кто научил стрелять?
      – Тоже Юлиан. Там научиться проще простого.
      Кухнин, присев рядом с Пимокатовым, спросил:
      – Когда и для чего Дурдин вручил тебе «подарок»?
      – Он велел об этом никому не рассказывать, – простодушно ответил Прошка. – Если кому-то расскажу, обещал голову оторвать.
      – Но мне-то можно рассказать. Я в милиции служу и заступлюсь за тебя.
      – Правда, заступишься?
      – Истинная правда.
      Недолго поколебавшись, Пимокатов стал рассказывать. Когда он вымыл дурдинскии джип, Юлиан достал из машины автомат и стал показывать, как из него стрелять. Надо было всего-то оттянуть до упора затвор, а потом нажать указательным пальцем на спусковой крючок и не отпускать до той поры, пока стрельба не прекратится. Убедившись, что Прошка усвоил простецкий прием, положил автомат в Прохорову коробку под мусор, велел утащить домой и запрятать. После наказал прислушиваться к разговорам. Если появится слух, что Юлиан арестован, надо среди ночи тайком стрельнуть по какой-нибудь торговой точке и, отстрелявшись, утопить автомат в реке.
      – От кого узнал, что Дурдин арестован? – спросил Кухнии.
      – Настя Веснина сказала.
      – И ты вместо «торговой точки» отстрелялся по «Марианне»?
      – Ну, я же не дурак, чтобы делать беду хорошим людям. Пусть теперь вредная Римма Парфеновна чинит оковки и разбирается со своим сыном.
      – Где прятал автомат?
      – Дома, в подполе под картошкой.
      – А после стрельбы куда его дел?
      – Утопил.
      – В реке?
      – Нет.
      – А где?
      – На бутылку пива дашь? – вместо ответа спросил Прошка.
      Кухнин достал десятирублевку. Пимокатов посмотрел ее на просвет, будто хотел убедиться, не фальшивая ли купюра, аккуратно сложил вчетверо и, спрятав в карман «клешей», предложил:
      – Пойдем, покажу.
      Он провел Кухнина по заросшему муравой двору к колодцу с обветшалым срубом. Указав пальцем в колодец, сказал:
      – Там.
      – И как его оттуда достать? – спросил Кухнин.
      – Удить надо.
      – Какой удочкой?
      – У меня крюк на веревке есть. Выуживаю им ведро, когда нечаянно уроню.
      – Давай, Прохор, этот крюк и позови двух соседей в понятые.
      – Петровича с Митяней можно позвать?
      – Митяня не детского возраста?
      – Ты что говоришь. Парень из армии недавно вернулся. А Петрович до пенсии железнодорожником работал.
      – Зови их.
      Поочередно с понятыми Кухнин «удил» без малого час. В конце концов все-таки зацепил крюком за ремень и вытащил из колодца целехенький автомат Калашникова. В рожковом магазине автомата не было ни единого патрона.
      – Теперь составим протокол выемки, – обращаясь к понятым, удовлетворенно проговорил участковый.
      Когда Кухнин с автоматом вошел в кабинет Голубева, Слава от радости едва не заплясал.
      – Немедленно к Тимохиной на экспертизу! – воскликнул он. На следующий день Тимохина сделала заключение, что именно из этого «Калашникова» были застрелены Шиферова и Ремер. Для большей убедительности экспертизу продублировали в лаборатории оружейников областного Управления. Результат оказался тот же. Главная улика была найдена, и Лимакин вплотную приступил к серьезной следственной работе. С утра до вечера он допрашивал потерпевших автомобилистов, свидетелей и подозреваемых. Собирал уточняющие сведения, проводил опознания и очные ставки.
      Через две недели кропотливой работы сбылось предположение Антона Бирюкова. Первым из троицы друзей стал давать искренние показания Михаил Хомяков. После очной ставки с ним мало-помалу разговорился Николай Зырянов. Дольше всех полностью отрицал всяческую вину Юлиан Дурдин. Однако, прижатый неопровержимыми фактами, и он вынужден был, хотя и с оговоркой «частично», признать свое участие в многочисленных поборах на автотрассе и в двух кровавых преступлениях. Полная картина с подробным описанием создания криминальной банды и ее деяний высветилась по завершении следствия, когда объем Уголовного дела распух до двенадцати толстых томов. Перед тем, как утвердить обвинительное заключение, занявшее пятьдесят страниц убористого компьютерного текста, прокурору Бирюкову потребовалось почти полмесяца, чтобы внимательно проанализировать все нюансы преступлений.

      Мысль о создании преступной группировки возникла у Юлиана Дурдина после возвращения в свою часть из Моздока, где он залечивал последнее ранение. Сержанты Зырянов и Хомяков встретили прапорщика-земляка, как родного брата. Тут же было организовано застолье на троих. В разгар буйного веселья Дурдин сказал:
      – Братки, пора нам подумать о жизни на гражданке…
      – Пока на столе есть водка и закусон мне думать не хочется, – весело ответил Зырянов.
      – Предлагаешь: «Бери шинель, пошли домой»? – спросил Хомяков.
      – Предлагаю. Всех денег не завоюешь, а жизнь дается один раз…
      – И надо прожить ее так, чтобы от мужского достоинства осталась одна шкурка, – с пьяной улыбкой подхватил Зырянов.
      – Помолчи, циник, – одернул Юлиан. – Серьезно говорю. За четыре года мы наварили крутые «бабки». Я узнавал у начфина. Казалось бы, неплохо. Но деньги имеют отвратительное свойство. Они кончаются.
      – Пока не кончатся, погуляем, – ухмыльнулся Зырянов.
      – А дальше что?
      – Дальше – жизнь покажет.
      – Фигу с маслом?…
      – Ну, что-нибудь придумаем.
      – Вот и давай думать пока не поздно, – Дурдин обратился к Хомякову: – Ты не похерил «мигалку» и синие номера, которые я велел тебе снять с подорванных «Жигулей»?
      – Держу их в целости и сохранности.
      – Молоток. Еще нам надо раздобыть пару раций «Гродно», по пистолету Макарова и одного «Калашника» с собой прихватим.
      Хомяков насупился:
      – При увольнении с таким боекомплектом мы далеко не уедем.
      – Классно угостим штабного писаря, и он нарисует командировочные удостоверения до Новосибирска.
      – С какой целью?
      – Военная тайна не разглашается.
      – Что с таким вооружением станем делать?
      – Видел, как на блокпостах гаишники зачищают карманы автомобилистов?
      – Здесь война. Она все спишет. Но в райцентре менты быстро возьмут нас за шкирку.
      – Рядом с райцентром – Кузбасская автотрасса. Будем выезжать туда.
      – На чем поедем? На своих двоих?
      – Купим машины. Я, к примеру, нацелился на внедорожник «Лэнд Крузер».
      – А мне «Мерседес» нравится.
      – Во, блин, раздухарились богачи, – пьяно захохотал Зырянов. – Я, если куплю, то дешевого «жигуленка». Оставшиеся деньги потрачу на баб.
      – Вольному – воля, – усмехнулся Дурдин.
      Хомяков вздохнул:
      – Что-то, Юлька, рискованное ты задумал.
      – Без риска красивой жизни не бывает. Неужели грузчиком пойдешь на гражданке вкалывать?
      – Потную работу я не люблю.
      – От работы кони дохнут и трактора ломаются, – вставил Зырянов. – Короче, я поддерживаю рисковую затею. Только не понимаю, на какого черта нам рации «Гродно»?
      – Чтобы было, как у гаишников, – ответил Юлиан. – Камуфляжное обмундирование у нас есть. Буквы ДПС на спине напишем.
      – Ага, мудро… – Зырянов схватил со стола пачку сигарет, поднес ее ко рту и прохрипел: – Ястреб, я – Сокол! Как понял? Перехожу на прием…
      Дурдин нахмурился:
      – Не дурачься, бузотер. – И посмотрел на угрюмого Хомякова. – Что надулся, как мышь на крупу? Решай, Миха, пан или пропал…
      – Я соглашусь на риск, если материальная нужда круто прижмет, – нехотя проговорил тот.
      – При твоей слабости к алкоголю ты быстро просадишь завоеванные дензнаки. А нужда за пьющим мужиком постоянно волочится.
      – Я не алкаш.
      – Ты – пьющий. Этим все сказано.
      – Если менты застукают, какой срок схватим?
      – Условный.
      – За незаконное хранение оружия что светит?
      – Пустяковым штрафом отделаемся.
      – Не ломайся, Миха, как девственница, – поддержал Дурдина Зырянов. – Мы ведь «мочить» никого но будем. А за мирный отъем денег думские законодатели теперь установили мизерные наказания. Они сами по уши в пуху.
      – На «мокруху» я вообще не соглашусь.
      – И не надо. Будешь за шофера сидеть в машине. Конфискацией мы с Юлькой займемся. Давай, примем добавку на грудь за будущий успех.
      После «добавки» Хомяков, изрядно захмелев, лихо сказал:
      – Эх, была не была! Уговорили, черти полосатые…
      Из Чечни друзья вернулись домой героями, при больших деньгах. Быстро купили автомашины, каждый по своему вкусу, и отправились отдыхать на Черноморское побережье. Там Зырянов «сосватал» Милану Запольскую. В целях экономии денег, которые таяли, как весенний снег в жаркую погоду, он уехал с юга на полмесяца раньше друзей. Дурдин с Хомяковым не стали обременять себя тесными узами с южанками легкого поведения. Хомяков, налегая на водку, в райцентре изредка перебивался по дешевке услугами местных «куртизанок», а Дурдин возобновил периодические встречи с Клавой Шиферовой, с которой познакомился в кафе «Русалочка» два года назад, когда приезжал в краткосрочный отпуск. Тайные ночевки в роскошной Клавиной квартире обходились Юлиану в звонкую копеечку, но он не скупился на подарки для пассии. За его спиной была состоятельная мама Римма Парфеновна. У Хомякова с Зыряновым богатых родителей не было, и уже к осени они почувствовали, что надвигается банкротство.
      Для «душевного» общения друзья встречались в пустующем доме Хомякова. За нравственностью Дурдина бдительно следила строгая Римма Парфеновна, а у Зырянова мешала всегда полупьяная Милана Запольская. Содержание этих встреч было примитивным. Нещадно хлестались в карты, пили водку. Дымя сигаретами, вспоминали минувшие дни и «битвы, где вместе сражались они». Кроме Чечни, других знаменательных событий в жизни друзей не было. В одну из таких встреч Зырянов, раскупоривая поллитровку, сказал Дурдину:
      – Ты, командир, как мартовский кот, жируешь за мамкиной спиной, а нам с Михой пришло время кумекать о пополнении золотого запаса. Или передумал выезжать на большую дорогу?
      – Дитя не плачет, мать не разумеет, – Дурдин усмехнулся. – Жду, пока созреете.
      – Мы, кажется, уже перезрели.
      – Это к лучшему. Злее будете работать. Да и время для нас пришло самое подходящее. Слышали, как думские депутаты в преддверии декабрьских выборов заговорили об отмене обязательной автостраховки?
      – Помимо этой болтовни, им больше нечем задобрить электорат, растерявшийся от государственного рэкета.
      – Между тем Закон об автостраховке вступил в силу. Гаишники уже начали штрафовать доверчивых простаков, которые поверили краснобаям и вовремя не застраховали свои машины. А штрафы – по тысяче и свыше.
      – Вот это навар! – удивленно воскликнул Зырянов. – Каким нюхом ты усек столь грандиозную аферу?
      – Надо следить за предвыборными обещаниями. В них всегда найдется место подвигу для сообразительных людей, – Дурдин обратился к Хомякову. – Устанавливай, Миха, на «Мерседес» синие номера и «мигалку».
      – Ну, почему именно на «Мерседес»? – недовольно спросил Хомяков. – Свет клином на-нем сошелся, что ли?
      – Он более похож на служебную машину. На «Лэнд-Крузерах» и жигулевских «восьмерках» гаишники не ездят. Завтра начнем работать. Удостоверения блюстителей Закона я давно сфабриковал.
      – Как бы на знакомых не наколоться…
      – Райцентровских обижать не будем. Главным образом нажмем на кузнецких предпринимателей. Обоснуемся на трассе у Раздольного.
      – Может, черные маски натянуть, – предложил Зырянов.
      – Маски – бандитский прием спецназа. Мы же под дорожною патрульную службу будем косить.
      …Первый «укос» без малейших проблем дал навар по три тысячи рублей на брата. Особо вдохновила друзей безропотная покорность автовладельцев. Ни один из «оштрафованных» не усомнился в правомерности действий вымогателей и не поинтересовался их документами. Большинство даже отмахивались от заготовленных Дурдиным на компьютере квитанций и вроде бы радовались, что, заплатив наличными, избежали волокиты с оплатой через Сбербанк.
      Говорят, аппетит приходит во время еды. Осмелев, друзья стали собирать за выезд в два, а то и в три раза больше первоначального. Случались и накладки. Иногда попадались строптивые автовладельцы. В таких ситуациях Дурдин изображал великодушный жест: «Пока прощаем, но вдругорядь спуску не дадим». Однажды нарвались на новосибирского «авторитета» с вооруженной охраной. Возникшая «разборка» чуть не завершилась стрельбой, однако, благодаря дипломатической изворотливости Дурдина, разъехались мирно. К декабрю поборы заметно уменьшились. Многие автолюбители замкнули свои машины в гаражи на зимний отстой, а подвергшиеся «штрафным» экзекуциям стали ездить с приклеенными на лобовое стекло талончиками и имели при себе страховые полисы. «Штрафы» за отсутствие огнетушителя, аптечки, знака аварийной остановки или за непристегнутый ремень безопасности были, по сравнению со страховкой, мизерными. Но и этими поборами друзья не брезговали. На безбедную жизнь они все-таки собирали. Время для них катилось как по маслу. Под водочными парами преступный бизнес казался ненаказуемым. Незаметно наступила весна.
      Первого апреля друзья весело отмечали «День смеха». После второй бутылки «Флагмана» Дурдин вдруг вспомнил Шиферову:
      – Давно я не общался с Клавочкой.
      – Ты вроде жениться на ней хотел? – спросил Зырянов.
      – Было дело. Мама остановила. Такое досье на невестку собрала, что у меня глаза на лоб полезли.
      – Чего ты с ней вяжешься? Клавка с немцем из «Шпильхауза» тебе ветвистые рога наставляет. Ты же, как лопух, шикарные подарки гулене преподносишь.
      – Прежде, чем сказать, думай, – обиделся Юлиан. – Это я «Шпильхаузу» наставляю, а не он мне. Без подарков, за одну водку, только твоя Милана согласна отдаваться.
      В разговор вмешался Хомяков:
      – Не выясняйте, мужики, чья баба хуже. Все они одинаковые сучки. Вспарывай, Ника, третий пузырь.
      Когда и третья бутылка опустела, Дурдин все-таки набрал номер мобильника Шиферовой. В содержание его разговора с Клавой ни Зырянов, ни Хомяков «не вникали. Они увлеченно вели свой застольный разговор, суть которого заключалась в одной фразе: „Ты меня уважаешь?“ Дурдин, наговорившись, сунул телефонную трубку в карман, неторопливо закурил сигарету и неожиданно предложил друзьям выехать в сумерках на трассу. Зырянов недовольно уставился на него:
      – Так хорошо сидим и… Тебе какой червяк задницу точит? Клавка отказала в ночлеге?
      – Она сейчас в автосалоне «Обские зори», где немецкий фраер покупает жигулевскую «девятку», – затягиваясь сигаретой, ответил Юлиан. – Ночлег отменяется, но интересную мысль подруга мне подкинула.
      – Набить немцу харю?
      Дурдин словно не заметил иронии:
      – Скоро из Новосибирска выедут на новой «семерке» два кузнецких мужика. Один из них северянин с толстым кошельком. Рискнем на серьезный куш?…
      Зырянов посерьезнел. Задумавшись, спросил:
      – Сколько процентов Шиферова потребует за наводку?
      – Никакой наводки нет. Клавочка болтнула и забыла. О нашем деле она знать не будет.
      – Какой чудак добровольно отдаст заработанное горбом, – усомнился Хомяков.
      – Не отдадут, отнимем, – сказал Дурдин.
      – На «мокруху» я не поеду.
      – Не хрюкай. Отсидишься в своем «Мерседесе». Мы с Никой без тебя управимся. Так, Ника?…
      – Так, Юлька! – с пьяным азартом отозвался Зырянов.
      …В девятом часу вечера друзья приехали на излюбленное место автотрассы за Раздольным. Началось тягучее ожидание. На темном небе ярко мерцали мириады звезд. Лунный серп почти касался верхушек высоких деревьев придорожной лесопосадки. Глядя на него из «Мерседеса», неугомонный Зырянов вдруг заговорил стихами:
      – Какая ночь! Я не могу. Не спится мне. Такая лунность…
      – На лирику потянуло? – с усмешкой спросил Дурдин.
      – Золотую юность вспомнил. Любил девушкам стихи дарить.
      – Сам сочинял?
      – У самого ума не хватало. Чужие переписывал.
      – Жульничал, значит?
      – Бескорыстно воровал.
      Оживленная днем автотрасса с наступлением ночи стала быстро пустеть. Редкие машины, в основном грузовые, с включенными фарами шли большей частью со стороны Новосибирска. Часам к одиннадцати движение вообще прекратилось.
      – Как в такой темени определить жигулевскую «семерку»? – еле ворочая языком, поинтересовался дремлющий Хомяков.
      – По белому квадрату транзитного номера на лобовом стекле, – бодрым голосом ответил Дурдин.
      – Ну, смотрите, гангстеры, а я засыпаю.
      – Спи, бездельник.
      Разбудили Хомякова два пистолетных выстрела, хлопнувшие один за другим. Спросонок, испуганно озираясь, он с трудом разглядел на противоположной обочине трассы темную легковую машину, возле которой, нагнувшись, суетливо с чем-то возились одетые в камуфляж Дурдин и Зырянов.
      – Миха, помоги! – раздался требовательный голос Юлиана.
      Выбравшись из «Мерседеса», Хомяков перебежал через трассу и увидел возле «Жигулей» с белой наклейкой на стекле двух мужчин, лежавших по разным сторонам машины. Опешив, растерянно проговорил:
      – Вы чего отмочили…
      Дурдин, сунув ему под нос пистолет, рявкнул:
      – Не вякай, трус поганый! Взваливай на горбушку мертвеца, который полегче, и тащи в лесопосадку. Второго мы с Николаем приволокем.
      Дальнейшее запомнилось Хомякову словно в пьяном сне. Дурдин и Зырянов стащили с убитых верхнюю одежду, стянули с ног обувь и, торопливо выбравшись из заснеженной лесопосадки, сунули их в багажник «Мерседеса». Туда же спешно перегрузили вещи из «Жигулей». С места преступления Дурдин поехал с Хомяковым, а Зырянов – в «Жигулях». Всю дорогу Юлиан молча курил одну сигарету за другой. Лишь в конце пути, не глядя на управлявшего «Мерседесом» Хомякова, сказал:
      – Раньше, Миха, ты был отчаянный сорви-голова.
      – Я и теперь не ангел, – хмуро ответил Хомяков.
      – Почему труса празднуешь?
      – По религиозным убеждениям не могу убивать мирных людей. Жизнь дается Богом и отнимать ее, кроме Бога, никто не имеет права.
      – Давно верующим стал?
      – Когда подписал чеченский контракт, зарекся: если вернусь домой живым и невредимым, поверю, что Бог есть.
      Дурдин усмехнулся:
      – Я ни в Бога, ни в черта не верю. Если заложишь нас с Никой, уйдешь на тот свет без божьей милости.
      – Попусту стращаешь. Мы одной веревочкой повязаны…
      Добычу делили на следующий день у Хомякова. В чемоданчике-дипломате оказалось наличными триста пять тысяч рублей тысячными купюрами. За пассивное соучастие Хомякову «отстегнули» лишь пять тысяч деньгами, обувь потерпевших, дубленку и замаранную кровью меховую куртку, которую пришлось сжечь. Остальные деньги Дурдин с Зыряновым поделили между собой. Из вещей Юлиан взял себе только статуэтку танцующего Шивы и дорогой комплект дамского белья. Другие вещи забрал Зырянов. Вскоре он сплавил их перекупщикам на Гусинобродской барахолке. «Жигули» по жребию достались Зырянову при условии, что после их продажи тридцать процентов от выручки Николай отдаст Юлиану. Личные документы убитых сожгли незамедлительно.
      Через сутки после убийства, словно оплакивая трагическую судьбу потерпевших, разразилась небывалая метель. От протоптанной преступниками тропы в придорожном кювете и лесопосадке, куда упрятали тела убитых, не осталось ни малейшего следа. Под унылое завывание ветра троица друзей безмятежно обмывала обагренную кровью удачу. После недельного запоя стали присматриваться к стендам «Их разыскивает милиция». Васютиных в розыске не было. По подсказке Дурдина Зырянов уехал в Кузнецк, чтобы оглядеть тамошние стенды. Вернулся он из этой поездки на пятый день и радостно заявил:
      – Кузнецкие менты тоже не ищут наших крестников, а я дачу купил под Кузнецком.
      – На х… она тебе?! – удивился Дурдин.
      – Недвижимость всегда в цене. Прочитал в кузнецкой газетенке объявление: «Продается финский домик в дачном поселке “Астра”. Недорого». Заехал для понта покуражиться. А шахтер-хозяин – душа на распашку. Трое суток беспробудно киряли. На четвертый день съездили к нотариусу. Выложил я сотню тысяч и документы – в карман. Как продам «Жигули», обставлю дачку современной мебелью. Природа там – загляденье. Будете приезжать ко мне в гости. Погуляем хлеще новых русских.
      – Из тебя «новый русский», как из меня британская королева, – осуждающе сказал Юлиан.
      Зырянов засмеялся:
      – Не завидуй. Вопрос упирается в продажу «Жигулей». Помоги сочинить объявление в местную газету.
      – Твоя бестолковка хоть маленько соображает? Или совсем мозги водкой испортил?
      – Сегодня я вроде трезвый. А что?
      – «Жигули» надо продавать тихо, без рекламы.
      – Если так, помоги найти покупателя.
      – Попробую…
      Успокоившись, Друзья возобновили выезды на автотрассу. С пьяных глаз однажды «тормознули» Оскара Ремера, ехавшего из райцентра в Кузнецк. К счастью вымогателей, тот не заметил подвоха и расплатился за отсутствие полиса автостраховки, даже не сказав, что по забывчивости оставил этот документ дома. Время бежало своим чередом. Кончился апрель, миновала почти половина мая. Информация о розыске Васютиных все не появлялась.
      – Пора продавать «Жигули», – в один из застольных вечеров сказал Дурдин и на следующий день принес автомобильные документы, исправленные на имя Беломорцева.
      – Когда ты успел съездить в «Обские зори»? – рассматривая сервисную книжку, спросил Зырянов.
      – При компьютерной технике любую ксиву можно нарисовать в домашних условиях, – ответил Юлиан.
      – Кто этот Беломорцев?
      – Акционер «Шпильхауза».
      – Как на него вышел?
      – Шиферова подсводничала. Завтра вечером она познакомит тебя и Миху с покупателем.
      – Клавка в курсе нашей коммерции?
      – Не задавай глупых вопросов. Никаких «курсов» ей не положено знать. Для Шиферовой вы с Михой законопослушные парни. Купили новую машину, но поиздержались в деньгах и вынуждены срочно ее продать по сносной цене. Чтобы не платить комиссионные, переделали документы в автосалоне.
      – Вдруг господин Беломорцев пошлет нас на три буквы…
      – По словам Клавочки, он мужик доверчивый. Вначале позвони эму, – Дурдин ткнув пальцем в сервисную книжку. – Здесь карандашом написан номер телефона. Скажи, мол, уже оформили все бумаги. Домашние адреса свои не говорите.
      – А вдруг спросит?
      – У тебя есть дача в «Астре». Возникнут непредвиденные вопросы, назначай встречу там. Для убедительности номер своего мобильника ему оставь.
      – Придется после сделки сразу уехать туда?
      – Уезжай. В случае чего – немедленно звони мне. Предупреждаю, если выкинешь какую-то дурь, голову оторву.
      Сделка состоялась в полном соответствии с показаниями Беломорцева на первом допросе. Получив от Альберта Кирилловича наличными тридцать тысяч аванса, Зырянов оставил ему «Жигули» с поддельными документами и укатил в «Астру».
      «Непредвиденный вопрос» возник буквально на следующее утро, когда Беломорцев по мобильнику сообщил о неудаче в ГИБДД. Назначив встречу в лесу возле дачного поселка, Зырянов позвонил Дурдину. Торопливо обсказав ситуацию, спросил:
      – Что теперь делать, командир?
      – Надо «мочить», – решительно ответил Юлиан.
      – «Жигули» куда девать?
      – Сожги.
      – Много дыма будет. Может, лучше утопить в реке?
      – Речка далеко?
      – Рядом.
      – Глубокая?
      – С ручками, с ножками.
      – Топи. Затем сразу возвращайся домой.
      Выполнив распоряжение Дурдина, Зырянов приехал в райцентр и в первую же ночь совершил «дурь»: посчитав Беломорцева мертвым, обчистил его дом. Впоследствии на вопрос Лимакина – зачем он это сделал? – чистосердечно признался: «Моча в голову стукнула. Хотелось поскорее дачу обустроить».
      Дурдин о проделке Зырянова узнал от Шиферовой. Клава позвонила Юлиану в конце рабочего дня и гневно спросила:
      – Ястреб, ты в какую авантюру меня втянул?!
      – Что случилось, солнышко? – ласково проговорил Юлиан.
      – От меня только что ушел сотрудник уголовного розыска. По его намеку, в обворованном подчистую доме Беломорцева обнаружены мои окурки.
      – Что значит «обворованном»?
      – Русского языка не понимаешь?! – вскипела Клава. – Спроси у своих подонков! Хотя я не следователь, но уверена, кроме них, такую подлянку сотворить некому. Мебель Альберта, видишь ли, им понравилась. Ника даже хотел поменять «Жигули» на деревяшки. Кстати сказать, после покупки «Жигулей» Беломорцев дома не появляется. Тебе неизвестно, в какую пропасть здоровый мужик канул?…
      – Клавочка, не пыли. Какие у тебя планы на сегодняшнюю ночь? Давай встретимся как в доброе старое время.
      – Никаких встреч, Ястребок, у нас больше не будет. Никогда! Сегодня еду с шефом в ресторан отмечать его день рождения. Чтобы твоя милость не тешила себя надеждами, скажу прямо: если угрозыск прижмет меня, укрывать вашу кодлу не стану, – сердито отчеканила Шиферова и выключила мобильник.
      Через полчаса «кодла» друзей собралась у Хомякова. Смуглое лицо Дурдина от гнева почернело, словно у африканского негра. Уставясь жгучим взглядом на Зырянова, он с притворной лаской спросил:
      – Николенька, расскажи, дружок, какую детскую шалость ты учинил с мебелью Беломорцева?
      – Перевез к себе на дачу, – растерянно пробормотал Зырянов. – А что такое?…
      – Дурак!!!
      Зырянов обидчиво насупился:
      – От дурака слышу.
      – Не рыпайся, дебил! Своей дурью ты завалил все дело. К Шиферовой уже приглядывается угрозыск, и Клава наверняка наведет следствие на нас.
      – Ты говорил, будто о наших делах Клавка не знает.
      – Зато батяня прокурор, круто взявшись за нас, все разузнает.
      – Не надо было впутывать Клавку в нашу компанию.
      – Без нее Беломорцев послал бы вас на все буквы алфавита.
      – Ты сам, Юлька, виноват. Не сумел схимичить жигулевские документы так, чтобы ГИБДД липу не узрела.
      – Не выкручивайся, – Дурдин обмяк. – Давайте посоображаем, как лучше заткнуть Шиферовой рот.
      – Лучше всего – замочить, – с ходу предложил Зырянов. – Мертвые показаний не дают.
      – У тебя вроде умишко прорезается.
      Молчавший до этого Хомяков возмутился:
      – Ну и звери же вы!
      Юлиан резко повернулся к нему:
      – Не возникай, Миха. Другого выхода нет.
      – Вы и без Шиферовой наломали много дров.
      – За восемь бед – один ответ.
      После часового обсуждения судьба Клавы была предрешена окончательно. Дурдин со свойственным ему риском уговорил друзей привести приговор в исполнение сегодняшним вечером, когда Шиферова и Ремер, выйдя из ресторана, сядут в машину. Впутывать в кровавое дело «Мерседес» Хомяков категорически отказался. Пришлось Юлиану с автоматом ехать на заднем сиденье собственного «Лэнд Крузера». Отстрелялся Дурдин без промаха. Управлявший джипом Хомяков, краем глаза заметив результат автоматной очереди, только охнул.
      Последующие действия Юлиана Дурдина походили на агонию умирающего. Дилетантские попытки Ястреба обеспечить себе алиби и отвести подозрение от преступной группировки были напрасными хлопотами.

* * *

      Судил троицу друзей суд присяжных заседателей. Судебный процесс длился больше двух месяцев. Государственным обвинителем на нем выступал прокурор Антон Бирюков. Хомякова и Зырянова защищали адвокаты областной коллегии. Для защиты Юлиана Дурдина Римма Парфеновна за внушительное вознаграждение пригласила из Москвы часто мелькавшего на телеэкранах очень популярного юриста. Вдохновенная часовая речь седовласого мэтра столичной адвокатуры оказалась холостым выстрелом из пушки по воробьям. Присяжные единогласно вынесли вердикт всем троим: «Виновны». В результате Михаилу Хомякову, на совести которого не было убийств, за соучастие в криминальных деяниях определили пять лет лишения свободы. Николай Зырянов получил пятнадцать лет с отбытием наказания в колонии строгого режима. Организатор и главарь преступной группировки Юлиан Дурдин был приговорен к пожизненному заключению.
      Уводили осужденных из зала суда в наручниках с заложенными за спину руками под конвоем двух автоматчиков. При посадке в спецмашину Ястреб совершил последний в своей жизни необдуманный риск. Сбив с ног одного из конвойных, он, будто сошедший с ума, бросился бежать. Второй конвоир мигом вскинул автомат к плечу и хлесткой очередью стеганул по длинным ногам беглеца. Юлиан, как подкошенный, со всего маху рухнул ничком на асфальт. Когда его перевернули лицом кверху, то увидали кровавое месиво с раздробленной лобной костью. Срочно вызванные врачи констатировали мгновенную смерть.
       2004 г.