ГЛАВА 34

Марина достала скафандр и без лишних разговоров полезла в него. Генка стоял и продолжал хлопать глазами:

— Нет. ты это серьезно?

— Конечно. А в чем дело?

— Марина, я же не прыгал никогда на такие расстояния… — Генка никак не мог поверить, что принцесса не шутит.

— А разницы нет. Силы только тратится больше, — спокойно пояснила Марина. — Если не рассчитать, можно не долететь. Но до Релены нам точно хватит, так что не переживай.

— Но как я прыгну? Я ведь не представляю даже, как это делается.

— Точно так же, как при обычном прыжке. Если знаешь конечную точку, представляешь ее — и вперед!

— А если не знаешь? Я ведь на Релене не был!

— Сейчас я тебе «покажу»…

Марина сосредоточенно замолчала, и Генка действительно «увидел» перед собой испещренный кратерами каменный шар, очень похожий на Луну. Шар быстро приблизился, словно на камере нажали кнопку трансфокатора, и перед Генкиным «взором» предстал космодром — вид сверху. Затем «оператор» опустился на поверхность и приблизился к зданию космопорта. Марина завершила «показ» и пояснила:

— Вот это место и представляй. Сначала планету, потом место.

— А скафандры зачем? Ведь ты к нам без скафандра попала?

— Во-первых, у меня его тогда и не было под рукой. — Марина мрачно усмехнулась, продолжая упаковываться в скафандр. — А во-вторых, на всякий случай. Релена такая… особенная. Честно говоря, ее блуждающие Переходы меня немного смущают.

— Вот видишь! — Генка все еще вертел в руках рюкзак со скафандром. — Промахнусь, еще…

— Да ты никак трусишь? — прищурила Марина глаза. Генка вспыхнул так, что покраснели даже ладони.

Затем натянул скафандр столь быстро, что сдал бы, наверное, какой-нибудь норматив по его надеванию, если бы таковой существовал.

Марина и сама смутилась. Все-таки можно было и не говорить Генке о трусости прямо. Хотя, с другой стороны, результат превзошел все ожидания…

На самом-то деле совершить подобный прыжок впервые не очень просто. Марина хорошо понимала это и боялась за Генку. Потому и подстегнула его незаслуженным обвинением в трусости. Она не стала говорить ему, что этот прыжок можно сделать управляемым: надо лишь не концентрироваться на конечной цели, а просто превратиться в точку, в. энергетический луч — и лететь, выбирая цель по пути. В полете можно наблюдать окружающий мир — хотя и не совсем так, как видишь его обычным зрением. Можно мыслить — тоже не на привычный манер. Но для всего этого требуется опыт, а его-то у Генки как раз не было… А страх конечно же возник — естественный страх перед неизвестностью, а не та банальная трусость, в которой упрекнула она Генку…. Принцесса сделала вид, что ничего не произошло, и спокойно сказала, уже по внутренней связи:

— Я готова. Поехали?

— Поехали, — буркнул Генка.

Марина все-таки дождалась, пока он улетит. Ждать пришлось недолго. Генка вспыхнул — теперь уже буквально. Светофильтр Марининого скафандра отреагировал моментально и даже с запасом, став полностью непрозрачным. Когда он начал светлеть, облака Келеры уже затянули разрыв от луча, пронзившего их несколько мгновений назад. Марина вздохнула, призвала Силу и прорвала облака еще раз.

Будучи настоящим асом, Марина не ставила себе конкретную цель. Сначала просто вырвалась в космос. Ей хотелось увидеть Генкин лучик, догнать его, помочь, если надо… Марина вспомнила, как гнал ее к Земле Герромондорр, стегая пучками Силы, словно упрямую лошадь…

Принцесса видела окружающее Пространство не только впереди себя, но и вокруг: не в цвете, не в объеме, а в суперцвете и суперобъеме — если можно назвать так воспринимаемые ею не только излучения оптического диапазона, но и радиоволны, и рентгеновские лучи, и потоки нейтрино…

Вселенная полыхала всем своим многообразием, которое не суждено никогда увидеть простым смертным, и, разумеется, не в жалких трех измерениях!..

Марронодарра в тот момент не была чисто человеком, и все равно не могла понять и принять многое из того, что видела. Разум, соприкоснувшийся с космосом, по сути, остался человеческим. Хотелось плакать от обиды, от осознания собственного ничтожества перед величием и мудростью Вселенной. Познать ее казалось совершенно невозможным, потому что надо быть больше и выше того, что познаешь, или хотя бы равным ему. Стать же равным Вселенной не удастся никому и никогда!

Марронодарра подумала вдруг о том, что ведь кто-то все же сумел познать Вселенную! Мало того, кто-то смог ее создать!.. Каково же могущество того Разума?! Хотя и Его наверняка окружают вселенные, которые Он не может познать и которые тоже кто-то создал… «А мы, — усмехнулась принцесса, — суетимся, как неразумные насекомые, в одной из миллиардов галактик и считаем себя вершиной сущего… Как это глупо!.. Воюем, делим Галактику на части, захватываем планеты, покоряем цивилизации — и кажемся себе такими значимыми и сильными! Но даже настоящую Силу нам подарил кто-то! Возможно, лишь за тем, чтобы насекомые стали чуть-чуть активней, чтобы интересней было наблюдать, как они грызут друг друга… Неужели Он и есть Тот, Кто Создал Вселенную? Да нет, не может быть! Это было бы слишком мелко для Него… Значит, есть еще кто-то — на промежуточном уровне! Типа некоторых „деятелей“ Империи (да и у анамадян такие тоже имеются!), которые разжигают внутренние войны на отдаленных, неприсоединившихся к одному из альянсов планетах с цивилизациями низкого уровня развития. А сами потом любуются кровопролитием — словно смотрят кино, которое так и не удалось посмотреть на Земле им с Генкой. „Звездные войны“ — подобающее название!.. А на наши „звездные войны“ смотрят те, кто подарил нам Силу… А их самих использует для собственного развлечения кто-то еще… Неужели и правда Вселенная — лишь купол большого цирка, о котором рассказывал Генка? Если это так, тогда лучше не жить…

Марронодарра размышляла бы и еще, но вспомнила, что хотела найти Генку и проконтролировать его прыжок. Сжатое при прыжке Время распрямлялось с энергией гигантской пружины. Конечная цель стремительно приближалась, а Генкин луч так и не удавалось догнать!

«Расширившимся» космическим сознанием Марронодарра ощутила, что Релена уже совсем рядом, и когда увидела набухающую точку планеты, наконец-то заметила и тоненький лучик, устремленный к ней.

Принцесса успокоилась. Оставалось дождаться, пока Генкин луч погаснет на планете, которая быстро превратилась в диск, все увеличивавшийся в размерах. Вдруг из собственного «растянуто-сжатого» Времени Марронодарра отчетливо увидела, как ниточка Генкиного луча стала вдруг искривляться, сворачиваться, словно обычная нитка, отклоняясь от Релены в сторону. Потом стремительно укоротилась — будто иголка, влекущая ее за собой, находилась по ту сторону черного полотна космоса…

Принцесса все поняла сразу: Генка попал в блуждающий Переход!.. Она ничем уже не могла исправить положение, поэтому ринулась следом, будто бы надеясь схватить за кончик ускользающей ниточки.

Погоня не удалась… Вдруг ослепительно белым вспыхнула Вселенная, и космос, не знаюший звуков, отвратительно завизжал огромным беззубым ртом. Это очередной блуждающий Переход проглотил принцессу джерронорров, как муху во время зевка…

ГЛАВА 35

Марронодарра осознала, что с ней произошло, и даже успела испугаться; А потом развалилась, рассыпалась, растеклась сознанием по белому полотну. Или по черному… Там, где она пребывала, не было цвета… тепла… холода… звуков… Не было ничего… Может быть, именно так выглядит смерть? Но существовало что-то, мешающее признать ее и исчезнуть… Принцесса больше не понимала, кто она, кем была мгновение назад, но твердо знала, что она — есть!.. Если бы она могла воспринимать слова и ей сказали бы сейчас, что она — пылинка, ничто не помешало бы поверить в это. Ведь не существовало больше ни правды, ни лжи, ни страха, ни радости, ни удивления — ничего из того, что когда-то создавало и составляло принцессу джерронорров…

Первым появился звук… Не библейское Слово, а тихое шуршание — будто перекладывал кто-то в пустой комнате бумажные листки… Марронодарра не могла пока сравнить возникший звук ни с чем. И где он возник — внутри нее или извне — тоже не понимала…

За звуком пришло незнакомое, пугающее чувство…

Марронодарра ничего не вспомнила наверняка, но точно знала, что живет, что женщина и еще почему-то у нее огненно-рыжие волосы… Потом прозвучало ее имя — рокочущее, неуютное… Потом появились глаза — большие и карие… Марронодарра открыла их и ничего не увидела…

Потом она вдруг поняла, что где-то рядом есть то, что заставило ее быть. И она вытекает сейчас из него — волосы и глаза, лицо, шея, руки, грудь, живот, ноги… Все — вязкое и пустое, не объединенное целым…

Вдруг возникло тепло — слабое, но такое желанное… Захотелось быть только ради этого тепла, которое тоненькой струйкой вдувало в нее то, из чего она только что появилась… Тепло наполнило ее, затем сжалось где-то внутри и забилось вдруг, запульсировало, растекаясь сладкой волной по телу, ставшему наконец-то единым… Сладостная судорога заставила раскрыться губы, вытолкнувшие из себя ничего не значащее слово «Гена»…

И тут она вспомнила все. Но как-то странно — не так, как должна была, — это она почему-то ощутила. Она знала, кто такой Гена, — и не видела ни его глаз, ни лица, ни рук. Не представляла, большой он или маленький, полный или худой. Она почувствовала, что любит его, — и не вспомнила, что такое любовь…

Ей стало плохо. Она пошевелила рукой и поднесла ее к глазам: какая-то тень… расплывчатый контур…

Такими же контурами и тенями были и все ее воспоминания. Отец — нечто большое, рыхлое, круглое; планеты и города Империи — словно страницы справочника: названия, состав атмосферы, основное население; затянувшаяся война, перемирие — скучная, надоевшая игра… Она и себя вдруг ощутила не более чем игрушкой — пустой, выпотрошенной, наскучившей всем и отправленной за ненадобностью на свалку.

«Конечно, я игрушка, кукла, вот кто я…» — подумала Марронодарра отрешенно.

Тут она услышала… Нет, не услышала, а восприняла — будучи неотъемлемой частью говорящего:

— Записать! Это надо записать! Игрушка… кукла…

— Кто здесь? — спросила принцесса и огляделась. Ей показалось, что окружающее бесцветие дрогнуло, колыхнулось еле ощутимым дымчатым всполохом.

— Ммм… Надо проснуться… Проснуться и записать… Почему нельзя писать во сне? — зашептал и неуверенно заискрился мир. Бледные звездочки и пятна вспыхивали вокруг, надувались белесыми, полупрозрачными пузырями и тут же лопались — беззвучно и тускло.

— Кто здесь? — спросила Марронодарра громче, хотя ей показалось, что она вовсе не раскрывала рта.

— Принцесса! — вспыхнули и лопнули тысячи пузырей. — Вот ты какая!

— Я никакая… — чуть не заплакала она. Может, и заплакала бы, да забыла, как это делается. — Я умерла?

Почему-то эта мысль пришла к ней только теперь и показалась настолько правдоподобной, что от ясности происходящего стало легко на душе.

— Нет… Наверное, нет. Я не убивал тебя… — гулко вытекло из пустоты.

— А ты можешь меня убить? Тогда убей… Или верни мне саму себя, потому что я не могу больше быть тенью.

— Разве ты тень? Я вижу тебя и слышу. Не могу лишь дотронуться.

— Почему? У тебя нет рук?

— Есть. Но я создал тебя… Я создал тебя живой для других. Так я захотел.

— Ты создал меня?

Принцесса перестала вдруг понимать, кто спрашивает, а кто отвечает. Этот вязкий голос включал в себя необъяснимо и ее сознание, и разум того, кто говорил с ней — без звуков, но отчетливо и ясно. Словно унесла ее безумная река и растворила в себе, сделав частью потока… В то же время она отличала вопросы от ответов, понимала их — если и не подлинный смысл, то значения крутившихся в водоворотах выражений и слов.

— Значит, ты мой отец?

— Нет, твой отец — Император Турронодорр. Я создал и его.

— Значит, ты — Тот Кто Создал Вселенную?

— Нет… Не совсем… Только эту Вселенную. И то — не всю.

Казалось, поток уткнулся в преграду и стал растекаться вокруг, набирая силу для нового рывка.

— Я живу в другом мире, очень похожем на твой, но более… глубоком.

— Не понимаю… Ты сделал мою Вселенную подобием своей, но хуже?

— Наверное, я плохо старался… Или просто не умею это делать.

— Зачем же ты взялся?

— Создавать миры — интересно! Разве тебе не нравится быть?

— Как сейчас — нет… Видимо, и меня ты сделал плохо.

— Но я теперь вижу тебя! До нашей встречи не мог — как ни старался.

— Ты все равно не можешь дотронуться до меня… — Принцесса прижала к груди руки и ощутила тепло и упругость кожи, почувствовала под ладонями удары собственного сердца.

— Видишь, я сделал это твоими руками!

— Это сделал ты?

— Конечно. Ведь ты неотделима от меня. Это хорошо — и это плохо. Я очень хочу, чтобы ты жила. Дышала, смеялась, любила и плакала. Я хочу, чтобы тебя, живую, увидели другие!

— В моем мире?

— Не только. В первую очередь — живущие здесь, со мной. А тех, кто окружает тебя, я тоже хочу сделать живыми и настоящими. Таков мой главный замысел.

— А кто создал тебя и тех, кто живет рядом с тобой? — неожиданно спросила Марронодарра и прислушалась к тишине.

— Ты задала странный вопрос… — затуманилась пятнышками тишина через какое-то время. — Если ты можешь ставить меня в тупик своими вопросами, стало быть, у меня наконец-то начало получаться… Но ответить тебе я вряд ли смогу. Единственное, о чем я подумал сейчас, что и меня создают точно так же, как я тебя. Именно создают, а не создали — иначе бы я знал ответы на все вопросы, которые мой создатель считает возможными и допустимыми.

— Если тебя тоже кто-то создал… или создает, то он же создал и меня, и мой мир? Выходит, ты ни при чем?

— Я думаю — нет. Просто он создал меня хорошо. Я живу и могу творить сам.

— Только плохо. Значит, и тебя создали плохо.

— Может быть, меня просто создали не для того?

— Тогда почему ты творишь?

— Потому что не могу без этого!.. Неужели я творю так уж плохо? Погляди, ты ведь совсем живая! Мне кажется, ты можешь войти в мой мир… Больше того, я стал смотреть на тебя как на женщину. Желанную!

Что-то в интонациях странного голоса показалось Марронодарре знакомым. Она могла уже разделять словесную реку на независимые потоки и вполне понимала теперь, что говорит она, а что — невидимый собеседник. Она вновь стала собой — окончательно, как до погружения в блуждающий Переход. И она спросила, почувствовав, как прыгнуло в груди сердце:

— А Гена… Ты делал его с себя?

— Частично да, — ответил голос — Он любит тебя — если ты это хочешь узнать.

— Хорошо, — сказала принцесса, хотя собиралась сказать совсем не это. — И ты можешь сделать с нами все что захочешь?

— Выходит, что нет… Я совсем не думал, что буду говорить с тобой, что увижу тебя.

— Это потому, что я стала живой?

— Наверно, не только поэтому. По-моему, все дело в том, что я сейчас сплю.

— Постой, еще минуточку не просыпайся! — закричала Марронодарра и быстро зажала рот ладошкой, испугавшись, что разбудит собеседника. А может, испугалась того, что хотела сейчас попросить. Но она знала, что попросит все равно. Генка поймет и простит. Даже если и не простит — все равно! Настала пора отдавать долг. Настала пора разобраться. Настало время перестать быть игрушкой… В конце концов, надо просто использовать случай!.. Принцесса продолжила горячим шепотом:

— Отправь меня к Миссину! Отправь, пожалуйста! Где бы он ни был!

— Вообще-то я не собирался… То есть не сейчас.

— Сейчас! Именно сейчас! И помоги Генке! Пусть с ним все будет в порядке! Ведь ты не собираешься его убивать?

— Конечно нет, но…

— Пожалуйста, пожалуйста! — зашептала принцесса. — Я не попрошу тебя больше ни о чем!

— Да больше, наверное, ничего и не получится…

— Вот видишь! Сделай так, как я прошу, пожалуйста… Принцесса уже отчетливо видела и ощущала себя прежней. А вокруг нее не было ничего. Она висела в абсолютной Пустоте и не понимала, как же видит себя, какой свет отражается от ее тела, делая его видимым. Ведь никакого света не было!.. Впрочем, принцесса не придавала больше значения подобным пустякам.

— Хорошо, я сделаю. В первый и последний раз. Иди!.. И принцесса увидела свет — будто открыли в Пустоте дверь. Она шагнула в проем, состоявший из одного, казалось, света, но вспомнила вдруг, что забыла спросить нечто очень важное. Обернулась, хотя вряд ли это было необходимо, и спросила — почти выкрикнула:

— Но зачем же ты создал войну?!

Никто ей больше не ответил…

ГЛАВА 36

Генке повезло больше. Или меньше — это как посмотреть. Во всяком случае, он попал не в Пустоту.

В том месте, где очутился Генка, начинался лиловый рассвет. Он вспомнил, что совсем недавно уже видел эту картину. Черные силуэты деревьев на темном пурпуре и река, возле которой он лежал в траве, — показались ему знакомыми. Над водой клубился подсвеченный лиловым туман… «Прямо Deep Purple настоящий, — вспомнил Генка любимую группу отца, — „Дым над водой“ — ни дать ни взять».

Он поднялся на ноги, снял шлем, даже не глянув состав атмосферы. Просто понял, где очутился, и знал, что с атмосферой тут все в порядке. Планета — почти Генкина тезка — захотела встретиться с ним.

Выбирать не приходилось. А варианты имелись. Можно было снова попытаться прыгнуть на Релену, но делать это совсем не хотелось. Не то чтобы Генка боялся (Маринины слова до сих пор звенели в ушах): он почему-то был уверен, что ничего у него опять не получится. Он догадался, что попал в блуждающий Переход, и думал, что, если прыгнет сразу, получится то же самое, а то и хуже. Надо выждать хоть какое-то время.

Но Марина должна была ждать его на Релене… Что станет делать она, увидев, что Генка промахнулся? Сможет ли вычислить, куда его занесло? Наверное, нет… Станет его ждать? Возможно, да… Сколько? Не может ведь она торчать там сутки…

«А почему, собственно, сутки? — подумал Генка. — Я что, собрался здесь загорать?»

Генке стало очень неуютно. Что ни говори, а рядом с Мариной он чувствовал себя защищенным. С ним была его «джинниня из лампочки», которая всегда могла прийти на помощь, сотворить любое чудо. Может, он и полюбил ее потому, что она снимала все проблемы. Ну, или почти все. Она была удобной — как удобна разношенная обувь.

«Я — гад! — сказал себе мысленно Генка. — Подумать так о Марине! Это не она — обувь, это я — валенок. Самый настоящий!»

Он принялся корить себя и казнить, называть ничтожеством, мерзавцем…

Процесс самобичевания так увлек Генку, что он забыл снять скафандр. Впрочем, его подсознание вполне могло помешать этому, надеясь, что хозяин опомнится и все-таки совершит прыжок… Да Генка был готов и к такому развитию событий: минута-другая — и он бы прыгнул.

Но туман над рекой вдруг поплыл на него, накрыв с головой, а когда так же неожиданно рассеялся, оказалось, что уже не раннее утро, а самый настоящий день… Генка разглядел, что стоит под той самой скалой с пещерой Перехода, в которую ушли они с Мариной совсем недавно. Только теперь Генка был ближе к реке. Или это река стала ближе?..

Генка осмотрелся внимательнее и почти убедил себя, что в прошлый раз картина была несколько иной: река текла чуть дальше; деревьев вокруг росло меньше, а самое главное — не было ступенек, вырубленных тепловым лучом!

Что это могло значить. Генка осмыслить не успел, потому что сверху — от пещеры — раздались голоса. Генка инстинктивно спрятался за деревом.

Голоса стали слышны отчетливей. Потом по скале заструилась толстая веревка с завязанными через метр-полтора друг от друга узлами. Конец веревки покачался совсем близко от Генки и заходил из стороны в сторону — по веревке кто-то начал спускаться. Пока Генка сообразил, что тот. кто спускается, окажется с ним почти нос к носу, этот кто-то и впрямь спрыгнул прямо перед ним и, разумеется, сразу его увидел.

Человек был одет по-киношному: картуз, синяя без воротника рубаха навыпуск — Генка вспомнил, что такие назывались косоворотками, — темные широкие штаны в мелкую полоску, заправленные в сапоги. За спиной болталась холщовая котомка на веревочной лямке… Сам человек был невысоким, коренастым, неопределенного «среднего» возраста — от тридцати до пятидесяти — имел неопрятную рыжую бороденку, нос картошкой с широченными ноздрями, глубоко посаженные глаза под мохнатыми, похожими на двух склеившихся гусениц бровями.

Все это сразу бросилось Генке в глаза. Мохнатые «гусеницы» его прямо-таки загипнотизировали. Они зашевелились, словно устраиваясь поудобней, расцепились, полезли вверх, извиваясь, затем снова упали вниз и там, над самой переносицей, вновь склеились намертво. Потом Генка услышал фразу с отчаянным «оканьем»:

— Ты, лешачина, подь отседа! Топор у меня — зарублю!

Обладатель «гусениц» и своеобразного говора сбросил с плеч котомку и впрямь вынул топорик на коротенькой ручке.

— Э-э-э! — поднял руки Генка. — Ты чего, дядя?

— Ничо! — грозно сказал мужик. — Подь отседа, лешак!

— Почему лешак-то? — попятился Генка и сразу вспомнил, что до сих пор не снял скафандра. — Погодите — я разденусь!

Он лихо выпрыгнул из скафандра. Мужик попятился, выставив перед собой топор. Глазки его настороженно бегали из-под насупленных «гусениц», осматривая Генку с головы до ног. Видимо, осмотр его удовлетворил. Во всяком случае, топорик мужик опустил.

— Пошто вырядился так? — хмуро спросил он. — Рубанул бы вот — взял бы грех на душу, прости господи! — Мужик переложил топор в левую руку и размашисто перекрестился.

— Это же скафандр! — Генка поддел ногой спецкостюм. — Защитная одежда такая.

— От кого сщищался-то? — усмехнулся мужик, сощурив глаза. — Тута, гуторят, зверья нет… Сам-то отседова будешь?

— Нет, с Земли я, — признался Генка, догадавшись уже, что странно одетый человек — его однопланетник. Разве мог он предположить, что понятие «планета» для того не ведомо?

— С Земли? — удивился незнакомец. — Так и я, чай, не с неба! — Он вздохнул, достал из котомки кисет, клочок бумаги и принялся скручивать «козью ножку». Глянул на Генку и протянул кисет: — Будешь?

— Не курю, — ответил Генка и стал складывать скафандр. Между делом поглядывал на собеседника, пускавшего густые струи пахучего дыма. — А вы были уже тут?

— Впервой я… — Мужик затянулся самокруткой так, что табак затрещал, словно сучья в костре. — Петро сповадил, ходил он лонись[1] сюды. Надысь[2] вернулся. Хвалился — шибко дородно тутока!

Генка наморщил лоб, продираясь сквозь частокол незнакомых слов. Мужик заметил это и нахмурился:

— Чо-то? Не баско тутока? Петро гуторил — и землица, слышь, дородная, и народишко незлой. Тока неруси все: не по-нашему лаются.

— Да нет, здесь неплохо вроде бы, много наших живет… — Генка продолжал морщить лоб в сомнениях. — Из Великого Устюга в основном.

— С Устюга? Не слыхал про то… Петро никого не видывал. Неруси одне — трындел.

— Странно, — сказал Генка. — А вы сами-то откуда?

— С Васина я. Где Устюг, так за рекой Васино и есть.

— И что, плохо там?

— Пошто плохо? Шибко дородно!

— Так чего вы сюда-то?

— А чо мне тамока? Бобыль я, женка померла: рожала — и померла… И ребятеночек помер. Родителев нету. Сестра замужем. Брат на службе царевой.

— Что значит — «царевой»? — крякнул Генка. — На государственной?

— На государевой, на царевой — все едино! В солдатах он: царю-батюшке служит. И в турецкую воевал. А домой вернется ли — то не ведомо.

— Постойте, постойте! — взмолился Генка. — Русско-турецкая война? Сколько ж ему лет, вашему брату?

— Сорока нету ишшо, а скока — не щитал я, да и не учен. Это вы, городские, и гуторить баско могете, и щи-тать…

— Ничего не понимаю… А сейчас какой год, по-вашему?

— Не ученый я — говорено ж! Осьмидесятый ли, што ль…

— Восьмидесятый?! — Генка подскочил к мужику и схватил его за плечи. — Тысяча восемьсот восьмидесятый?

— Ты пошто енто? — испугался мужик, сбрасывая Генкины руки с плеч. — Гляди — топор у меня! — Он снова выставил перед собой топорик, а мохнатые его «гусеницы» поцеловались у переносицы.

Генка сжал ладонями голову и опустился на землю.

— Как же так? — прошептал он. — Что же теперь?

И тут Генку будто что-то качнуло. На миг, как ему показалось, потемнело в глазах, а в ушах нехорошо зазвенело… Генка зажмурился, тряхнул головой, а когда снова открыл глаза, увидел, что все вокруг слегка изменилось: стало меньше деревьев, река будто чуть-чуть отдалилась… Но мужик с топором по-прежнему стоял рядом. Только другой — хоть и очень похожий: такая же борода, штаны, заправленные в сапоги, грубая рубаха без ворота, но на нее наброшен кургузый пиджачишко, а вместо картуза на голове кепка. И топор был побольше. Причем держал его мужичок, замахнувшись.

— Но-но-но! — вскочил и отпрыгнул назад Генка — Хорош топорами махать!

— Сгинь, лешачина! — продолжал размахивать топором мужик. Впрочем, он тоже пятился от Генки.

— Да что вы все со своим лешачиной? — буркнул Генка и поискал глазами скафандр. Скафандра нигде не было. Хорошо еще, что рюкзак со шмотками и документами остался у Генки за плечами. — Человек я! Геной зовут.

— Откель же ты выпрыгнул, Гена? — насупился мужик. Брови у него были не столь густы, как у предыдущего, на «гусениц» не тянули, а вот выражался он один в один, как тот. — Пошто людев пужаешь?

— Сам не знаю — откель, — признался Генка. И сразу спросил: — Год сейчас какой?

— Голову, знать, зашиб, — сочувственно покивал мужчина. — Тридцать седьмой таперича.

— Тысяча восемьсот?

— Шибко зашиб, видать, — зацокал мужик языком. — Девятьсот тридцать седьмой.

— Девятьсот?! — ахнул Генка, но тут же понял, что одежда на мужчине для десятого века слишком неподходящая. — В смысле, тысяча девятьсот?

— Одна тысяча девятьсот тридцать седьмой от Рождества Христова, — ответил собеседник и перекрестился, предельно точно повторив движения предыдущего мужика — вплоть до перекладки топора в левую руку: левой-то на Руси никто и никогда не крестился…

Больше «новый» мужик ничего сделать и сказать не успел, потому что Генку снова качнуло. Вновь потемнело в глазах, а когда морок прошел — перед ним стоял третий мужик. Разумеется, с топором. От второго его отличала более современного фасона рубаха — с отложным воротничком — все остальное будто досталось по наследству от прежнего. Да еще бороду заменяла как минимум трехдневная щетина.

— Я не лешак, — поспешил информировать Генка нового собеседника. — Я Гена — человек. Здесь оказался случайно. Какой сейчас год?

Все это он выпалил подряд, не делая особенных пауз между словами. Мужик попятился.

— Сгинь! — сказал он.

— Скорее всего, скоро сгину, — вздохнул Генка. — Топор опустите только.

Мужчина неожиданно послушался. Шмыгнул носом и прогундел:

— Извиняйте, если что. Не заметил, откуда ты взялся.

— Так какой сейчас год? — переспросил Генка.

— Семьдесят второй… — Мужик почему-то вопросу не удивился. Скорее всего, не умел.

— Уже лучше… — Генка благодарно кивнул. И его качнуло в третий раз.

ГЛАВА 37

На сей раз все вокруг было знакомым: лес, река, бревно, на котором он сидел перед путешествием… Не было только кострища — вернее, было, но очень старое, поросшее молоденькой травкой. А самое главное — не было «вырубленных» в скале ступенек! Если бы не это обстоятельство, Генка бы решил, что попал наконец-то в «свое» время. А так…

Будущее?.. Вряд ли — камень не «зализывает» раны. Значит, прошлое — и совсем недавнее: бревно, определенно, было тем же самым! Если так, то следующая остановка должна, по идее, быть настоящим.

Генка застыл, сложив на груди руки и — в ожидании толчка — расставив для устойчивости ноги. Время шло, а настоящее не наступало…

Генку начал трясти озноб — то ли от ветерка с реки, то ли от волнения, то ли от всего сразу… Он вспомнил про куртку в рюкзаке, достал ее и надел, застегнув на все пуговицы. Даже поднял воротник — словно джинсовая ткань могла спасти и от холода, и от прочих тревог. Рюкзак вновь повесил за плечи, решив не расставаться с ним до тех пор, пока не окажется в «своем» настоящем, дабы не лишиться его — как скафандра.

Куртка согрела, озноб скоро прошел, а вот тревога ничуть не уменьшилась.

«Неужели все?» — подумал Генка.

Стало неуютно… Может, всего-то пара дней отделяет его от своего времени, но туда уже не попасть… Хотя, что в этом особенно страшного? Ведь через эти пару дней настоящее все равно наступит! Можно хоть сейчас пойти и поискать самого себя!

Или нельзя?.. В своем прошлом он не помнит никакого второго Генки. Значит, подобной встречи не было. А если он найдет себя сейчас, то…

Что?.. Изменит прошлое?.. Будущее?.. Как там в фантастических романах пишут: история пойдет по альтернативному пути?.. А некоторые авторы утверждают, что встреча с самим собой может привести к самым неожиданным эффектам — вплоть до аннигиляции…

Нет, встречаться с собой из прошлого лучше не надо. Другое дело — предупредить своего двойника как-то, что-то посоветовать. Это, пожалуй, не помешает…