Доктору хотелось сделать из гамена отличного снайпера, но тот не мог мгновенно оправдать надежды профессора баллистики[115].

Доктор зашагал к мишени, отстоявшей от линии огня примерно на сто метров, мишень представляла собой полоску черной материи, приколотой четырьмя булавками к стволу баобаба[116]. Ламперьер дал знак стрелять.

Последняя пуля попала в самый центр куска ткани. Фрике хотел похвастаться перед всем светом своей удачей.

— Получилось, — произнес доктор.

— Вот-вот, — добавил Андре, — для новичка неплохо. Ибрагим улыбался, покровительственно глядя на юношу.

Стоя полукругом, абиссинцы иронично переглядывались, по всей видимости, скептически относясь к стрельбе гамена.

— Они, похоже, смеются надо мной… все эти типы. Посмотрим, что скажут позже, когда я отстреляю раз двести — триста. Они небось думают: все белые плохо стреляют, покажите им разок, месье Андре, как парижанин за сто шагов гасит выстрелом свечу на выбор из шести стоящих в ряд!

Не говоря ни слова, Андре улыбнулся. Взял карабин из рук Фрике, отвел затвор назад до упора, взял шифоновый[117] платок, смоченный кокосовым пивом, и энергично протер канал ствола. Затем дослал патрон в металлической гильзе и вскинул ружье, делая кругообразные движения в поисках цели. Примерно на расстоянии шестидесяти метров на высоте шести футов висела небольшая древесная тыква величиной с огромный кулак.

Стрелок на мгновение замер, затем послышался легкий хлопок, и плод, очевидно пораженный в середину, раскололся на куски.

Как только абиссинцы кинулись на поиск плода, чтобы доставить отважному стрелку, тот в одно мгновение перезарядил карабин и выстрелил вновь. Пуля попала в самый хвостик свалившегося наземь плода.

Абиссинцы, великие любители состязаний, живо захлопали в ладоши. Столь меткий выстрел поднял престиж стрелка в их глазах на недосягаемую высоту.

Доктор, желая продемонстрировать Фрике класс стрельбы, тоже взялся за карабин.

— Гляди, матросик, извлеки урок. Видишь кокосовый орех там, на земле? Прекрасно. Изо всех сил брось его, точно играешь в кегли.

Едва шар прокатился по земле метров тридцать, как с треском разлетелся на куски.

Восторг зрителей граничил с ужасом. Ибрагим был потрясен. Так двоим друзьям удалось завоевать симпатии и уважение всего отряда.

— Ну, матрос, что теперь скажешь? Завидуешь? — довольный произведенным эффектом спросил доктор. — Мы, марсельцы, все такие! Эй, спускайте-ка флаг, парижане!

Фрике слишком хорошо понимал, насколько уступает в мастерстве своим друзьям, и от всего сердца восхищался их мастерством. Он был совершенно уверен в вероятном исходе назначенной на следующий день охоты, организованной вождем племени галамундо. Этот охотничий праздник имел целью приобретение съестных припасов и, в частности, щедрую раздачу соли и «алугу». Именно в предвкушении охоты доктор обучал Фрике профессиональной стрельбе.

Антропофаги собрались менее чем за двенадцать часов.

Несмотря на то, что Ибрагим всегда берег свой товар, стоивший целое состояние, он не прочь был время от времени устраивать по пути развлечения, позволявшие скрашивать однообразие пешего марша.

Предстояло провести тридцать шесть часов с туземцами племени галамундо, с которыми в течение многих лет у торговца были «деловые» отношения. Эти чернокожие являются чуть ли не самыми свирепыми во всей Западной Африке. Не знающие жалости антропофаги обладали особой сообразительностью в деле добывания пищи; многие из них были отъявленными мерзавцами, не брезговавшими ни грабежами, ни разбоями. Но Ибрагима это ничуть не смущало, к подобным прегрешениям он относился вполне терпимо.

Большая деревня была построена весьма основательно. Хижины просторны и увиты прекрасными экваториальными растениями. Широкие, ровные, чистые от растительности тропы свидетельствовали о стараниях местных общин.

Завтрашний день имел особое значение. Штаб отряда пригласили на чудовищный праздник. Что означал пир антропофагов? Будет охота на гориллу!.. Лишь позднее стало ясно, какие деликатные соображения побудили вождя племени галамундо избрать именно это млекопитающее.

Фрике, как человек быстрой реакции, надеялся совершить нечто необычайное. А его негритенок пребывал в радостном возбуждении. Не стоит забывать о бедняге, получившем свободу, о его благодарности парижанину. Последний же великолепно вжился в роль покровителя и оказывал подопечному прямо-таки отцовское внимание: кормил его и усаживал на слоне, чтобы тот не слишком уставал.

Заметим при этом: работорговец выполнял взятые на себя обязательства по отношению к европейцам самым тщательным образом, но в то же время считал, что не обязан кормить негритенка, получившего свободу: это был бесполезный рот. Поэтому Фрике приходилось отдавать негритенку половину своей порции воды, кукурузных лепешек, бананов и сладкого картофеля. Андре и доктор время от времени тоже помогали бедняге.

Негритенок полюбил белых от всего сердца: от природы он был добр, весел и мил. Само собой разумеется, он обожал Фрике, хотя так и не научился правильно произносить имя — выходило «Флики».

Мальчика звали На-Гес-Бе. Когда Фрике в первый раз услышал это имя, то не разобрал как следует и стал называть мальчика «Величеством» — «Мажесте». К чести нашего друга следует заметить, он не имел ни малейшего желания посмеяться над спутником, давая столь звучное прозвище. Просто гамену легче выговаривалось «Мажесте», чем «На-Гес-Бе».

Так Флики и Мажесте подружились навеки. Первый, став воспитателем, наставником второго, принялся учить негритенка французскому, точнее, красочному наречию предместий. Ученик быстро «усваивал материал», к великой радости европейцев, и они корчились от смеха, слыша, как тот коверкает припев модной песенки или повторяет какие-нибудь непечатные выражения, непревзойденным знатоком которых считал себя юный парижанин.

Мажесте с успехом превратился в экваториального гамена. Влияние Фрике было целиком и полностью благотворным; узнавая у доктора множество практических навыков, он знакомил с ними негритенка, а тот радовался всему Новому и постоянно выказывал другу Флики искреннее восхищение.

Правда, ежедневно возникали трудности, связанные с незнанием языков друг друга. Вот когда пригодились знания Ламперьера экваториальной фразеологии![118] Доктор с очаровательной снисходительностью и подчеркнутым дружелюбием иногда переводил сложные фразы подросткам. Вдобавок Мажесте обладал изумительной памятью и с легкостью воспроизводил названия бытовых предметов, правда, в большинстве случаев с ужасающим произношением, но понять было можно.

Вот любопытный пример.

Фрике обожал феерии[119], а также оперетты. Он очень любил веселые куплеты из «Мадам Анго». Часто, когда караван с трудом пробирался через тучи москитов, под обожженными солнцем деревьями, посреди пышущих жаром трав, слышался голос гамена, фальшиво распевавший известную песенку.

Птицы беспокойно взвивались и поднимали крик, но людям нравилось исполнение Фрике.

Не строга, зато ловка. На язык дерзка — Вот мадам Анго!

Мажесте, отважно бравшийся за любое дело, закатывал глаза, приглаживал спутанные волосы, широко раскрывал рот, обнажая белые зубы, и начинал орать во всю глотку:

Нест погаз товка, Ная зыка ска, Вома дама Нго!

— Браво! Браво! Бис! Бис! — Фрике певцу, а двое европейцев, надрывая животы, смеялись от души.

Еще Мажесте быстро усваивал уроки географии. О! Его учитель не претендовал на соперничество с Реклю[120], но сумел объяснить негритенку максимум известного: Земля круглая, Африка всего лишь одна из частей света, есть и другие части света, омываемые водой, да еще соленой!.. Вот именно, не просто водой, а соленой!

Фрике старался, чтобы в голозу негритенка вошло как можно больше полезных знаний, а Мажесте наслаждался знаниями. Ведь он все время призывал благословенный день, когда сможет наглотаться соли до отвала, устроить соляной пир, да такой, какого еще не знал ни один из смертных.

Настало утро знаменательного дня, когда Фрике мечтал проявить себя как меткий стрелок — во время охоты на гориллу.

Знатные люди племени галамундо, числом двенадцать, каждый из которых имел при себе ружье, топор и большой нож, прибыли, чтобы с восходом солнца забрать с собой наших друзей, работорговца и десятерых лучших стрелков из каравана.

Группа бесшумно отправилась в путь, намереваясь выследить гигантскую обезьяну, обитавшую неподалеку от деревни. Свежие следы доказывали: животное бодрствует. Возможно, оно было не одно. Решили разделиться на группы по три-четыре человека и с максимальными предосторожностями войти в дремучий лес, куда даже негры рискуют заходить крайне редко из-за бесчисленных опасностей, подстерегающих в темных неисследованных чащах.

Негры боятся гориллу до ужаса, но именно она считается идеальным объектом охоты. Мясо гориллы для туземцев — изысканное лакомство. Следует отметить: племена, не принадлежащие к числу антропофагов, не очень любят мясо этого животного, по вкусу оно напоминает человеческое.

Рост гориллы достигает метра семидесяти сантиметров, а есть особи еще крупнее. Длинное и непомерно широкое лицо (хотя правильнее сказать морда), с резко выпирающими вперед скулами, имеет вид свирепый и злобный. Это впечатление усугубляют глубоко сидящие под круто выгнутыми надбровными дугами глаза и длинные растянутые губы. Голова на короткой, толстой шее производит отталкивающее впечатление, особенно когда животное наклоняет ее вперед; кожа покрыта шерстью, а зубы страшно оскалены, и устрашающе торчат клыки. Живот большой, тугой, точно надутый. На ладонях шерсти нет, а видна серо-черная кожа.

Ходит горилла на четырех конечностях, при этом голова и грудь сильно приподняты из-за чрезмерной длины передних лап.

Животное двигается вперевалку. Сила его невероятна: одним ударом оно способно вспороть человеку живот или раскроить череп. Но несмотря на острые зубы и клыки, оно в основном травоядное.

Гориллы никогда не сбиваются в стаи и обладают тончайшим слухом, редко нападают на человека и при его приближении убегают, но могут смертельно отомстить, если тот их ранит или кинется преследовать.

Дополнительные подробности излишни. Горилла детально описана в трудах Поля де Шейю, а также в многочисленных новейших исследованиях английских и французских путешественников.

Это животное должно было стать главным блюдом на псевдоканнибальском пиру, устроенном туземцами племени галамундо в честь гостей.

Внезапно стало совершенно темно. Высоченные деревья выглядели внушительно и устрашающе.

Путь лежал через густой лес, где, точно фантастические, уродливые рептилии, извивались корни гигантских деревьев, огромные листья которых образовывали непроницаемый зеленый шатер. Сюда никогда не проникали солнечные лучи. Туман обволакивал охотников, густой пеленой застилая взоры. Было трудно дышать — настолько влажен и горяч оказался воздух, становилось трудно идти — так высоки были травы.

Жизненная сила растений, прогреваемых сверху донизу, чьи корни вечно погружены в воду, обеспечивает им активный рост; травы достигали здесь размеров деревьев, а деревья превосходили по высоте самые высокие памятники в цивилизованных странах.

Финиковые пальмы[121], банановые деревья, фиги[122], бамбук, акации, хлебные деревья[123], тамаринды[124], масличные пальмы[125], свитые причудливо изгибающимися лианами[126] со всех сторон, изумляли наших друзей своими необычными для европейца размерами.

Группа, состоявшая из Андре, Фрике, доктора и двух чернокожих племени галамундо, наконец-то вышла на тропу, устланную сломанными ветками, точно ее проложило стадо слонов, сооружавшее своеобразный зеленый тоннель.

Подошли к логову гориллы, или, быть может, горилл, вернее, супружеской пары.

Туземцы настоятельным образом советовали ни в коем случае не торопиться открывать огонь, стрелять только наверняка.

К животному нельзя подходить ближе чем на десять шагов, и в то же время целиться следует аккуратно, прямо в грудь, что возможно лишь тогда, когда горилла повернется мордой к охотнику.

Фрике, уставший от невыносимой духоты, зорким глазом пытался углядеть полянку, где можно было бы подышать в свое удовольствие. Благодаря маленькому росту он мог не нагибаться на каждом шагу и поэтому передвигался с гораздо большей легкостью, чем его товарищи.

Гамен с револьвером на поясе и выставленным вперед ружьем с пальцем на спусковом крючке — какая самонадеянность! — шел в голове группы.

— Шел бы ты замыкающим, матросик несчастный, — тяжело дыша, проговорил доктор, — а то нарвешься.

— Я не боюсь…

На полянку Фрике вышел первый, опередив других на пять-шесть метров. Пройдя через густую сеть лиан, он вдруг замер, потрясенный.

— Глядите! Обезьяна! — воскликнул парижанин чистым, ясным голосом и решил отступить на шаг, но поскользнулся на влажной почве и инстинктивно вцепился в ружье, держа палец на спуске.

Раздался шальной выстрел. Тут же разнесся ужасающий рык. Сильно затрещали ветви.

Бедный Фрике отчаянно закричал. Когда же его товарищи, продравшись через лианы, выскочили на поляну, то увидели с другой стороны смутный силуэт. Сомневаться не приходилось — это была горилла.

Мрачное видение длилось всего секунду. Вновь раздался крик парижанина, еще более отчаянный, чем первый… через минуту прозвучал выстрел… после перерыва второй… затем человек и зверь исчезли.

Двое европейцев, потрясенные происшедшим, буквально окаменели. Неужели гамен погиб? Неужели колоссальное четвероногое раздавило его? Какая драма разыгралась в непроходимой чаще экваториального леса? Быть может, храбрый юноша сейчас испускал дух в двух шагах от друзей, не в состоянии позвать на помощь? А если двумя выстрелами сумел разделаться с монстром[127], то отчего же не объявился?

Доктор и Андре быстро пришли в себя. Эти люди, крепкие духом, не боялись ударов судьбы и никогда не сдавались без борьбы.

— Прочешем участок, — произнес доктор. — Возможно, и остальные группы, идущие сюда по пяти маршрутам, что-нибудь выяснят по пути.

— Начнем.

Двое туземцев сложили ладони трубочкой, поднесли ко рту и громко закричали, ответа, однако, не последовало.

Андре вытащил из-за пояса револьвер и через одинаковые интервалы шесть раз выстрелил. Дым от выстрелов некоторое время стоял на месте, собравшись в беловатое облачко на высоте двух метров от земли.

Кто-то отозвался на сигнал. Это оказался Ибрагим. Поняв: произошло что-то непредвиденное, он приказал своей группе ускорить шаг.

— Теперь, — распорядился доктор, — к делу. Вы, Андре, пройдете по кругу радиусом не более ста шагов слева направо. Я же буду двигаться справа налево. Проверьте каждый куст, все густые заросли, все сломанные побеги, обращайте внимание на каждый сорванный лист. Чернокожие совершат такой же маневр, только по кругу меньшего диаметра. Через четверть часа сюда подойдут Ибрагим и другие группы, и тогда решим, как быть.

Соружием наперевес оба тотчас отправились в путь,пропав из виду, точно муравьи у подножия гигантов, разбегающиеся в разные стороны.

Первым напал на след Андре. По примятой траве, поломанным веткам и испещренной огромными и глубокими следами гориллы земле место схватки определить было нетрудно. Очевидно, животное волокло Фрике за собой, схватив за полу бурнуса. Но что происходило дальше?

Андре внимательно осмотрелся.

— О! Только не это! — в отчаянии воскликнул он, увидев двустволку Фрике с расколотым прикладом, лежавшую под огромным баньяном, ветви которого, ниспадая до земли, цеплялись за корни.

Заросли из тонких отдельных побегов вздымались живыми столбиками вокруг ствола, диаметр которого превышал двадцать метров. Дерево занимало пространство, достаточное для размещения полка. Оба ствола ружья оказались пустыми. У гамена было время сделать второй выстрел, а затем он один раз воспользовался револьвером. Концы стволов сплющились, точно их зажимали в железные тиски. Не оставалось ни малейших сомнений, что это сделали зубы гориллы.

Появился Ламперьер. При виде изуродованного оружия он чуть было не заплакал.

— Бедный мальчик, — с сердечной болью пробормотал доктор, глотая слезы.

— Крепитесь! — Андре деланно-бодрым голосом. — Я не верю, что он мертв.

— Будем искать! — энергично проговорил хирург морской пехоты.

Они внимательно изучали следы и приглядывались к примятой траве и поломанным во время схватки ветвям, чтобы определить, в каком направлении зверь поволок гамена.

— Поглядите, доктор, вот на эту лиану, на маленький кружок величиной с горошину, по нему стекает капля сока.

— Да ведь это же дробина!

— Совершенно верно, — сказал Андре, аккуратно беря вруки побег, внутри которого торчала горошина крупной литой дроби.

— Вот непутевый! Зарядил ружье крупной дробью!

— Может, это не ошибка? При стрельбе на небольшие расстояния я тоже предпочитаю крупную дробь картечи.

— Именно так Бонбонелло подстреливал пантер.

— Возможно, благодаря этому Фрике сумел разделаться со зверем.

— Если бы так! — воскликнул Андре.

— Послушайте! Он, вероятно, стрелял в упор. Видите, вот черные шерстинки, окружающие круглое отверстие, а внутри вторая дробина.

— Это шерсть со шкуры зверя. Фрике выстрелил машинально. Ему не удалось попасть непосредственно в тело животного, иначе зверь был бы убит на месте, а так заряд рассеялся.

— Однако не исключено, что зверь тяжело ранен.

— В общем, если не найдем дробь в зарослях, это означает: горилла носит ее в собственной шкуре.

— Правильно. А теперь взгляните туда, видите: на высоте человеческого роста кровавый след крупной лапы на лиане. Для Фрике он слишком велик… Значит, след гориллы.

— Верно. Обезьяна схватилась за побег, чтобы удержаться на ногах… но все равно непонятно, где же Фрике.

— Терпение, мой друг. Мы уже выяснили весьма важное обстоятельство: животное ранено, а стало быть, оно не могло уйти далеко.

В этот момент подошли туземцы племени галамундо. Ибрагим в нескольких словах обрисовал положение вещей.

Все охотники, как туземцы, так и абиссинцы, быстро рассеялись и прошлись крест-накрест по уже известным следам, проверили, нет ли новых следов, двинулись по собственному маршруту в обратном направлении и раз двадцать обшарили тропу, ведущую от полянки к баньяну… Но напрасно — горилла и ее жертва исчезли в неизвестном направлении.

Кое-кто из воинов, подтягиваясь на руках и проделав сложные гимнастические упражнения, забрались на гигантское дерево, цепляясь за толстенные стебли, оплетающие дерево. Через четверть часа напряженных поисков, ничего не обнаружив, спустились вниз.

На площади в несколько гектаров весь лес составляли деревья, корни и кроны которых сплетались так крепко, что человек вполне мог поверху преодолеть значительное расстояние. Вероятно, животное именно так сумело оторваться от преследователей, унеся с собой Фрике.

Итак, поиски оставались безрезультатны, несмотря на то, что не только Андре, доктор, Ибрагим со своими людьми, но и все туземцы с редким усердием прочесывали лес. (Заметим в скобках, что племя галамундо составляли прославленные разбойники, грабители, людоеды, однако у них царил культ гостеприимства. Фрике был гостем, и его следовало найти живым или мертвым.).

Усталые европейцы решили передохнуть и перекусили на скорую руку: надо было срочно восстанавливать силы.

В тот момент, когда все снова вышли на поиски, прибежал, задыхаясь от избытка чувств и размахивая дротиком, негритенок, подопечный Фрике. Он быстро-быстро заговорил, потом от отчаяния закричал и заплакал.

Мажесте не взяли на охоту, хотя он страстно желал этого. Но негритенок не мог и дня прожить без Флики и пристроился к одной из групп, стараясь не отставать. Однако ему не хватало дыхания. Когда же мальчику удалось нагнать охотников, Фрике уже пропал. Сразу верно оценив случившееся, Мажесте, отчаянно жестикулируя, повернулся и быстро кинулся в густой кустарник.

Так куда же пропал наш бедный гамен?

Когда горилла, разъяренная наполовину случайным выстрелом, бросилась на Фрике и вцепилась ему в одежду, тот инстинктивно прижался к земле.

А лапы животного схватили прочный, нервущийся бурнус.

Спеленутый гамен не мог высвободиться и попал в плен. Четвероногое, при виде новых врагов, не придумало ничего лучше, как убежать с добычей.

Сначала горилла уходила с огромной скоростью, и невероятная сила животного в сочетании со злобой и яростью измолотила бы в пух и прах нашего бедного друга о стволы деревьев. Но животное двигалось подобным образом не более минуты, похоже, не обращая на свой трофей никакого внимания.

Фрике не выпускал из рук оружия. И сразу же закричал. Этот первый крик и услышали Андре и доктор, когда приблизились к поляне.

Удивленный зверь на миг остановился. Но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы гамен выстрелил.

Это был второй ружейный выстрел, произведенный почти в упор. С жуткой гримасой горилла совершила прыжок, оперлась спиной о ствол дерева и приняла еще более угрожающую позу.

Фрике механически выставил перед собой разряженное ружье, столь же безопасное, как палка. Он не сразу заметил на левой стороне лоснящейся груди зверя огромную рану, из которой пенящимся красным потоком струилась кровь.

Обезумевшее животное рвануло двустволку, оружие с треском раскололось и сплющилось.

Андре и доктор поспешили на помощь.

Горилла вновь схватила гамена за края одежды, зацепив на этот раз и самого Фрике, тут же взобралась на баньян и, перескакивая с ветки на ветку, все больше отрывалась от преследователей.

Если бы раненого зверя охватила слабость и он выпустил из лап ношу, то Фрике хлопнулся бы на землю с высоты сорока метров. Но страх перед охотниками придал горилле силы; не выпуская свою жертву, животное, прыгая с ветки на ветку, с дерева на дерево, уходило все дальше и дальше…

Механически схватившись за револьвер, который так и оставался на поясе, гамен хладнокровно прицелился в лоснящуюся грудь зверя. За доли секунды до выстрела он с высоты бросил взгляд вниз, и тут у него закружилась голова.

Огонь! Вот так! Лучше разом свалиться с огромной высоты, чем так долго находиться в столь скверном обществе. Вдруг удастся уцепиться за первую попавшуюся ветку.

Ствол был направлен в то самое место, где билось сердце зверя.

Выстрел попал в цель!

Смертельно раненная горилла прижала к груди обе передние лапы и отпустила Фрике, а тот, вытянувшись во весь рост, с трудом цепляясь за ветки, стал падать с высоты ста пятидесяти футов…

Эта ужасная сцена разыгралась на расстоянии пятисот метров от охотников…

Прошли два тягостных часа безрезультатных поисков. Никто не уходил, но искать становилось все труднее и труднее. Доктор то и дело изрыгал невероятные ругательства. Несмотря на нестерпимую жару, решили расширить радиус поисков, но тут страшный шум ломаемых ветвей, сопровождаемый мощной воздушной волной, нарушил всеобщее затишье.

В лесу раздался отчаянный крик, и с гулким топотом и с поднятым вверх хоботом появился слон, тяжелый бег которого, немного зигзагообразный, опережал лошадиный галоп. На спине сидели погонщик и негритенок Мажесте.

— Вот чертенок! — доктор. — Додумался до того, до чего мы своим цивилизованным мозгом не дошли… Он же привел ищейку, своеобразную охотничью собаку.

— Прекрасно! — отозвался Андре. — Благодаря невероятному обонянию слон поможет нам разыскать Фрике.

— Тогда вперед! В путь!

Поведение Мажесте соответствовало латинскому изречению «Acta non verba» — «Надо не говорить, а действовать». Негритенок с быстротой и ловкостью антилопы понесся на поиски храброго Озанора, который в это время методично пережевывал толстые, сладкие стебли. Славное животное, точно оправдывая веру чернокожего мальчика в его природный инстинкт, не медля отправилось в путь.

Андре сразу же дал слону понюхать обломки ружья. Слон аккуратно взял их хоботом, затем громко фыркнул, точно испугался запаха знакомого оружия, а потом обшарил взглядом то место, где стоял, одновременно тщетно пытаясь учуять запах Фрике. В умных глазах слона появилось выражение разочарования, когда попытки найти гамена оказались тщетными.

Слон позволил доктору и Андре погладить хобот, вновь вдохнул окрестные запахи и продолжал искать именно тот, который принадлежал его другу.

— Фрике! Фрике! — доктор громовым голосом.

При каждом подобном возгласе слон приподнимал огромные уши, точно ждал издалека хоть какого-нибудь отклика, легкого вздоха.

Слон стал нервным, неспокойным, возбужденным. Андре подвел его к тому месту, где была ранена горилла. Озанор медленно провел хоботом по следам, оставленным диким четвероногим, и свирепо зарычал.

Глаза слона загорелись и засверкали гневными искрами. Острое обоняние выделило в море запахов тот, который принадлежал его другу…

Слон поднял голову, быстро сориентировавшись по запаху, и ринулся, подобно урагану, задрав хобот к вершинам деревьев. Охотники бежали вслед во весь опор. Колосс мчался, оставляя за собой растоптанные побеги, поломанные деревья, порванные, точно гнилые нитки, лианы. В проделанный им проход можно было ввести целую артиллерийскую батарею.

Бешеный бег продолжался пять минут. Чувствовалось: цель близка. Эмоции удесятерили силы европейцев, и они подбежали к злосчастному баньяну одновременно с толстокожей ищейкой.

Негритенок высоко подпрыгнул.

Труп гориллы, изрешеченный дробью, с огромной раной в груди от револьверной пули, лежал на спине. В полураскрытой пасти виднелись огромные зубы, а остекленевшие глаза свидетельствовали: хозяин их — мертвец.

— Какой страшный зверь! — сказал Андре. Озанор, очевидно, придерживался того же мнения, он быстро приблизился к телу гориллы, поднял ногу, огромную, точно древесный ствол, и поставил на торс зверя. Послышался громкий хруст. И грудь чудовища, придавленная столь мощным прессом, стала плоской, как доска.

Свершив сей акт правосудия, слон вновь начал принюхиваться, делая отрывистые вдохи, точно охотничья собака, напавшая на след.

Озанор прошел вперед, отошел в сторону, повернулся, приподнялся на задних ногах, поднял голову, насколько позволяла шея, и хоботом, выставленным вверх наподобие огромного пальца, указал на белый тюк, висевший на значительной высоте.

— Он! — воскликнули оба европейца. — Он!

Негритенок с ловкостью белки уже зацепился за лиану и стал подтягиваться.

— Полегче, — крикнул доктор на местном наречии, — только не торопись!

Но мальчик был уже у цели. Он размотал прилаженную к поясу длинную веревку и обвязал ею неподвижное тело друга. Благодаря чудесному стечению обстоятельств во время падения гамен зацепился одеждой за расщепленный ствол дерева. И поскольку ткань бурнуса была очень прочной, тело Фрике повисло, как в гамаке. По всей видимости, юный парижанин потерял сознание от серьезных и опасных ран.

Многочисленные туземцы племени галамундо, искушенные в экваториальной акробатике, быстро взлетели вверх, чтобы помочь Мажесте.

Решено было спускать спеленутого Фрике на веревке.

Только начали спуск, как у остававшихся у подножия дерева вырвался крик ужаса: они увидели гигантскую фигуру, подбиравшуюся к группе спасателей, уже достигших высоты более сорока метров.

Это оказалась вторая горилла. Дерево служило логовом для супружеской пары. И намерение отомстить за смерть друга было совершенно очевидным.

На мгновение всех охватил неописуемый страх. И тут раздался выстрел.

Браво! Андре поймал в течение одной десятой секунды момент прыжка зверя и хладнокровно выстрелил, причем за это мгновение перед глазами стрелка прошла вся его жизнь.

Горилла с громким рыком спрыгнула на задние лапы прямо перед слоном. Ах! Черт возьми! Храброе животное мгновенно обхватило чудовище хоботом и сильно сжало, точно канатом, отмотанным с лебедки.

Зверь зарычал от боли, истекая кровью, фонтаном хлынувшей из раны, потянулся к слону и сумел вцепиться зубами ему в ухо. Но именно этим движением горилла затянула захлестнувшую ее живую петлю и всей массой рухнула на землю, зажав стиснутыми зубами кусочек слоновьего уха.

Через десять минут недвижимое тело Фрике коснулось земли.

— Бедный мой! — с горечью произнес доктор. — В каком состоянии ты ко мне вернулся!

— Но он же не умер, правда? — опасливо осведомился Андре.

Вместо ответа доктор ланцетом распорол одежду мальчика, обнажил грудь и приложил ухо.

— Как бледен наш бедный малыш! Скажите хоть что-нибудь, имейте же сострадание, доктор, вы же знаете, как я его люблю, — проговорил молодой человек со слезами на глазах.

Доктор молчал…

Негритенок, присев на корточки, бледный особой, негритянской бледностью — кожа его приобрела пепельный оттенок, — с искусанными губами, плакал во весь рот.

Антропофаги стояли, растроганные.

— Наконец-то… Он жив, дорогой Андре, он жив… Глядите!.. У него бьется сердце. Быстро, воды!

Чего-чего, а этого хватало.

После того, как тело Фрике аккуратно протерли влажным платком, а в рот удалось влить несколько капель воды, Ламперьер принялся энергично растирать грудь, и она стала вздыматься все выше и выше…

Рот слегка приоткрылся, раздался слабый вздох, и гамен медленно открыл глаза…

Фрике смущенно разглядывал все вокруг. Однако, имея определенное представление о бульварной литературе, где, как правило, молодой герой, возвращенный к жизни, имел обыкновение спрашивать: «Где я?», наш друг счел за благо последовать традиции.