ГЛАВА 9

Все время сырые яйца!.. — Реки — это движущиеся дороги. — Польза от наводнения. — Еще один плавающий остров. — Через реку Уругвай. — После реки Уругвай. — «Междуречье». — Парана. — На правом катере. — Речные жители. — Девственный лес в миниатюре. — Булонский лес в Санта-Фе. — Цветение штыков. — «Колорадо». — Бывалый офицер зуавов[326]. — Злоключения военного и гражданского губернатора, который пил слишком много пива. — Не перерастет ли мятеж в революцию? — Уличное сражение. — Героизм юной девушки. — На баррикады! — Никогда, особенно в политике, нельзя вмешиваться в чужие дела. — Капитан, который закрыл глаза.

— И эту землю вы, месье Буало, называете страной солнца?

— Во всех странах мира, черт возьми, бывает дождь!

— Но это же не просто дождь!.. Это ураган, смерч, буря, циклон. Куча облаков, чернее, чем вар у покойного моего учителя папаши Шникмана, не что иное, как пропитанная водой губка площадью в сто квадратных лье.

— Ну и что?..

— Вы еще спрашиваете… Есть некий злоумышленник, выжимающий губку и выливающий влагу двадцать четыре часа в сутки; река на глазах переполняется; вода льется за воротник, попадает в сапоги; в животе пусто; а мы не можем двинуться с этого, как говорят географы, полуострова, где жизнь вовсе не веселая.

— Плачьте, плачьте. Не нужен ли месье зонтик?..

— Вот умора! О-ля-ля!… Первый раз в жизни такое слышу. Нет, месье Буало, сей предмет роскоши мне неизвестен. Однако не стоит терять времени, надо двигаться в Сантьяго. Необходимо встретиться с друзьями.

— Это другое дело. Друг мой, проклинаемый вами дождь, быть может, ускорит наше прибытие в город.

— Вы полагаете?

— Уверен. Разве до сих пор события, которые в принципе могли стать для нас катастрофой, не создавали на деле неожиданно благоприятную ситуацию?

— Возможно. Однако, по моему непросвещенному мнению, не может несчастье до бесконечности создавать условия для счастья.

— Осмелюсь тем не менее заявить: в определенных случаях несчастье — благо. Наше «Кругосветное путешествие» благополучно завершится вопреки и одновременно благодаря стечению множества обстоятельств.

Вы вновь увидитесь с друзьями. Мы вернемся в Париж, Жюль Гро устроит нам великолепную встречу, расскажем о наших приключениях Обществу прикладной географии. В газетах напечатают наши воспоминания о происшедшем. Орельен Шолль подготовит текст, Кастелли — рисунки, Каржа — фотографии, а Лемэ объяснит, как все случилось. Мы станем героями дня, и… вы получите золотую медаль, как Стенли и Саворньян де Бразза. Вот так-то!

— О! Я не прошу слишком многого: мне бы найти месье Андре, доктора и Мажесте, затем всем вместе хотя бы немного отдохнуть и развлечься… вот и все, чего бы мне хотелось.

— Я же вам только что сказал: это — дело решенное.

— Если небо нас услышит и прекратит поливать!

— Прекрасно. Подведем итоги. Дождь льет как из ведра уже тридцать часов, если верить моему водонепроницаемому хронометру. Лошади погибли, а багаж — на дне реки. У нас осталось оружие и примерно по сто пятьдесят патронов. Гаучо убрались ко всем чертям, и мы в безопасности. От голода не умрем, ибо наш полуостров изобилует черепашьими яйцами.

— Да, месье Буало. Ничего, кроме сырых яиц, сколько угодно сырых яиц и только сырых яиц. В конце концов это надоест. Придется привыкать к изысканному блюду без молока и сахара. Мне, конечно, больше нравятся взбитые яйца с трюфелями, яичница на сковородке или яйца всмятку. Не отказался бы я и от простого омлета на свином сале.

— Но, поскольку в нашем распоряжении есть исключительно черепашьи яйца, придется довольствоваться ими. Позавтракаем!

— А, не обращайте внимания на мои слова. Сейчас я смиренно воспринимаю происходящее, ибо не могу на него влиять.

— Великолепно. Как я вам только что сказал, неприятный дождь пойдет нам только на пользу.

— Слушаю и глотаю яйца, как лиса добычу.

— Итак, мы находимся на низменности, простирающейся до самого нагорья, не знаю его названия, но идет оно вплоть до Парагвая. Местность понижается по течению этой большой реки, которую мы преодолели, до самой Параны[327]. Земли, расположенные между двумя крупными реками и находящиеся ниже уровня моря, составляют провинцию Энтре-Риос. Как только доберемся до Параны, мы спасены. Оттуда, кстати, добраться до Сантьяго гораздо проще, чем от Шату[328] до Парижа.

— Но как, черт возьми, действовать?

— Проще простого. Не помню, кто сказал: реки — движущиеся дороги.

— Да, когда есть корабль. А у нас нет даже утлой лодчонки.

— Нет — так скоро появится, если дождь будет идти еще полдня, смею вас заверить: наш переезд пройдет беспрепятственно.

— В добрый час! Так пусть же льет дождь! Не буду больше ломать себе голову, раз уж я — промокший насквозь лентяй, изнемогающий от усталости. Раздражает только потраченное впустую время. Но вы меня убедили: через шесть часов ситуация изменится. Надеюсь, предсказание сбудется.

Пока парижане беседовали, дождь пошел еще пуще. Мощь разверзшихся хлябей небесных была невероятна. Вода низвергалась сплошным потоком. Казалось, работал небесный насос невероятной силы и производительности.

Как уже справедливо отметил Буало, река разливалась на глазах. Участок земли, куда высадились наши друзья, спасшись от гаучо, скатов и карибов, внезапно задрожал. Береговой выступ на глазах сузился. Полуостров превращался в остров. Фрике хотел как можно быстрее бежать оттуда. Буало возражал.

— Но ведь нас затопит, — проговорил гамен, сохраняя, однако, спокойствие.

— Понимаю, — отвечал спутник, — но, прошу вас, обратите внимание: наш полуостров состоит не из земли, а из растений, из беспорядочно спутанных лиан. Течение подхватит нас, и мы поплывем вниз по реке, словно пароходик городских линий; такие плавучие островки носят тут имя «камарот», если вам интересно.

— Понял… месье Буало… понял… Я уже плавал на островке подобных габаритов. Это было в Африке… Как-нибудь расскажу.

— Конечно, друг мой… Конечно, тогда вам грозила страшная опасность. Здесь же речь идет о своеобразной лодочной прогулке. Ни намека на неудобства, островок поплывет, как надутый воздухом пузырь. Что ж, вода уже поднялась, и можно отчаливать. Надо обрезать стебли, укоренившиеся на берегу, а затем… Go ahead!..

Сказано — сделано. Буало вынул нож. Несколько решительных резких взмахов — и небольшой континент, повертевшись на месте три-четыре минуты, тронулся по течению.

Вздымались волны. Усилился ветер. А дождь все лил и лил.

Где-то вдали послышался сильный рокот, своего рода жалоба реки на боль от переполнения. Этот шум походил на звук разрядов молний, а еще больше — на треск приближающейся саранчи.

Но зачем заниматься поиском сравнений? Кто не знает, как перешептываются волны, которым становится слишком тесно в узких берегах и которые пядь за пядью поглощают землю, чтобы потом внезапно каскадами излиться на сушу?

Этот гул беспокойного безумия длился несколько часов. Скорость движения островка увеличилась. По счастливой случайности, форма его идеально подходила для плавания по неспокойной реке. Он с успехом преодолевал водовороты и все время оставался на самой середине течения. И вот почему. Своеобразный плот имел сильно заостренный нос. Нетрудно догадаться: если бы передняя часть была хоть чуть-чуть закруглена, то островок обязательно снесло бы в сторону.

Вскоре уровень реки резко поднялся. Где-то в двухстах метрах от плота образовалась своего рода жидкая стена, похожая на то, как в устье Жиронды[329] возле Кодбека происходит столкновение речного течения с высоким морским приливом. Эта стена более трех метров в высоту надвигалась со скоростью лошади, скачущей галопом. Островок летел словно выпущенная из лука стрела.

— Черти морские! — воскликнул гамен. — Несемся, как пароход.

— А я что говорил? — спутник. — Нас спасет потоп! Вскоре наше судно достигнет страны, только-только вставшей на путь цивилизации, где еще можно увидеть гаучо, но уже существует газовое освещение. Там можно нарваться на нож, зато пиво пьют из кружек, там есть табак, извозчики, ворчливые полицейские, а также господа в шелковых шляпах; наконец, там есть пароходы и железные дороги!..

— Железные… дороги!.. Вы сказали, железные дороги?

— Ведущие в Сантьяго, сын мой. Я прямо-таки жажду отправиться туда на поезде как можно скорее! Надеюсь, вы составите мне компанию.

— Как я был бы доволен!

— Вас радует близость города?

— О! Радость, испытываемая мной среди огромных груд камней, именуемых городами, слаба. Меня согревает мысль о встрече с друзьями. Остальное привлекает не более, чем место муниципального советника у ирокезов[330].

Остров-корабль несся вперед. Скорость становилась головокружительной. Шум — оглушительным. Берега проносились мимо с быстротой, пугающей пассажиров железнодорожного экспресса, когда они из-за занавесок купе разглядывают горизонт.

А дождь все лил и лил. Ручейки превратились в речки, небольшие речушки — в мощные реки, а водные артерии, по одной из которых плыли наши друзья, скорее напоминали бурные морские заливы.

В мелких притоках от обилия падавшей с неба воды течения значительно усилились, с каждой минутой возрастало количество несомого «мусора».

— Движение по водяным дорогам такое же быстрое, как и по железным, — глубокомысленно заключил Фрике. — Черт! Если бы по нашему пути шел встречный поезд,затормозить было бы затруднительно.

— Но путь занят только нами!

Громкое рычание заставило обоих путешественников одновременно повернуть головы.

— О нет, не только, — констатировал Буало. — Поглядите-ка на эту флотилию…

— Не спускать глаз с левого борта!..

— Беспокоиться незачем. Опасности нет ни малейшей. Даже если плывущая на таком же, как наш, островке пума (местный лев без гривы) голодна, бояться нечего.

— О! Вот и другие; вероятно, за время путешествия по воде нам попадется великое множество зверей.

— Глядите-ка! Тигр выходит из pajonales…

— Откуда?..

— Pajonales — так называются заросли густых трав и кустарников, переплетенных лианами, спускающимися с берега в воду. Обитающие там тигры панически боятся воды, как настоящие кошки.

— Хоп!.. Какой прыжок! Браво! Он точно приземлился прямо на спину невнимательной пумы. Так. Плот опрокинулся, и оба крупных зверя очутились в воде.

Фрике веселился от души.

Через некоторое время попался еще один зеленый плот. Четверолапый пассажир дрожал под дождем и изо всех сил пытался удержаться. Течение понесло островок, и странная флотилия поплыла вслед за плотом с нашими друзьями, точно баржи на Сене, идущие за буксиром.

Сколько времени заняло это безумное плавание? Точно сосчитать невозможно. Прошли долгие часы голода и отчаяния. Буало и Фрике плыли по притоку, затем — по самой реке Ибикуи, и в конце концов вихревое течение, рожденное в бурных водах неудержимой реки, подхватило плот, закрутило его и запустило, словно снаряд, в воды более мощной реки. Причем плот пролетел через весь поток, ширина которого в этих местах превышала километр.

— Но черт возьми! Это же река Уругвай! Отлично! Мы пересечем провинцию Энтре-Риос, достигнем Параны, а оттуда доберемся до самого Буэнос-Айреса!

— А это далеко от Сантьяго? — вопрошал Фрике, трогательно думающий лишь о конечном пункте назначения.

— Фрике, дорогой, мы направляемся в сторонуПараны. Поняли маневр?

— Черт! Плохо доходит.

— Все очень просто. Мель впереди пересекает наискось русло реки Уругвай; и мы попадаем в провинцию Энтре-Риос. Примерно в двадцати пяти лье находится город Мерседес. Нас несет течение; воспользуемся этим. От Мерседеса добраться до Параны легче легкого. Всего каких-то восемьдесят с небольшим километров! Как вам нравится идея?

— Я сказал бы, месье Буало… ясказал бы: все это похоже на рулетку, когда вдруг прекращается полоса невезения.

И вправду, несчастья отступили от парижан. Расчет оказался точен, и, проплыв на зеленом плоту до крайней намеченной точки, они проделали дальнейший путь пешком, верхом и по воде, пока не добрались до берегов Параны.

Дорога заняла чуть более трех дней. Путешественники устали и вымокли до мозга костей. В городе Мерседес Буало вынужден был обменять ружье на две лошади, а один из револьверов — на скверную лодчонку, не стоившую и тридцати су…

Но какая разница? Вот появился пароходик… Раздался свисток к отплытию, а Буало, человек, которого никогда нельзя застать врасплох, положил в водонепроницаемый бумажник аккредитив на пятнадцать тысяч франков.

Все к лучшему в этом лучшем из миров.

Спуск вниз по реке оказался монотонным. Двое наших друзей ломали голову, как убить свободное время — сорок восемь часов, которые длилось плавание. Чаще всего их можно было встретить в ресторане, где они с завидным аппетитом поглощали на борту еду.

И вот наконец Парана.

Русло реки буквально перегорожено множеством островков, которые при спаде воды выглядят словно клумбы. С огромным трудом работающие на этих линиях английские суда могут проходить по причудливо извивающемуся фарватеру, огибая зеленое богатство водяной флоры.

На миниатюрных материках постоянно обитают две категории живых существ. Во-первых, хищные yacares, небольшие кайманы метров трех-трех с половиной в длину, многочисленные и опаснейшие хозяева здешних мест. Тут живут и лебеди, а точнее, гагары, идущие на изготовление муфт и опушки для дамского манто.

Отважные и стойкие рыбаки объявили перепончатокрылым и земноводным беспощадную войну. Охота на крокодилов и птиц, кормящихся рыбой, является их исключительной привилегией; они в этом находят и радость, и честь, и выгоду.

Наши путешественники не надолго заглянули в Парану — городок у подножия скалы высотой в сто футов, с вершины которой виден город Санта-Фе, до него по прямой всего двадцать километров.

Достигнув Санта-Фе, парижане высадились на пристани неподалеку от ущелья Санто-Томсе, находящегося у высокого мыса, поросшего лесом, куда местные охотники ходили за всевозможной дичью. Но в данную минуту зверей и птиц тут не было видно. Время от времени между ветвей поблескивали штыки, слышался нестройный гул голосов. Вдруг раздался какой-то особенный свист, шум мгновенно стих.

В лесочке — местном подобии парижского Булонского леса[331] — расположился лагерь. Люди, собиравшиеся здесь, назывались «Колорадо»; это были красные революционеры, перекрывшие местность вплоть до выемки, прорытой под руководством гениального француза Лапрада для прокладки по ней железной дороги, связывающей Санта-Фе через Росарио с колониями.

Сборище партизан представляло собой оригинальное зрелище. Гаучо с бронзовой кожей по-братски соседствовали с безукоризненными джентльменами в панамах и шелковых шляпах; чернокожие и метисы находились в одном строю с покинувшими место службы милиционерами; седобородые, беловолосые старцы, уже два дня стоявшие на баррикадах, обучали молодых людей, совсем еще мальчишек, обращению с тяжелыми карабинами, поднять которые было им едва под силу.

Наших друзей встретило громкое «Кто идет?». Буало ответил «Amigos!»[332], и, хотя он говорил на кастильском[333] диалекте с парижским акцентом, этого было достаточно, чтобы ушел в сторону кончик штыка неловкого солдата-самоучки: партизаны никоим образом не намеревались обидеть пришедших.

В довершение столь приятной встречи наш «бульвардье», чей взор никого и ничего не оставлял не замеченным, вдруг радостно и удивленно воскликнул:

— Вот это да! Флажоле! — И тут же спросил спокойным голосом:— поживаешь, старый товарищ?

Человек, присматривавший за перемещением всякой всячины на опушке леса, резко поднял голову, слегка побледнел и раскрыл объятия:

— Буало! Да это же Буало! Мой верный друг! Черт побери!.. До чего же приятный сюрприз!

— Не ожидал меня здесь увидеть? Ну, ладно. Представляю моего друга Фрике, морского волка, отчаянного парня, каких ты любишь, лихого, отважного, делающего честь своей родине. Дорогой Фрике, а это месье Флажоле, бургундец из Монбара[334], бывший офицер зуавов, ныне известный коммерсант в Санта-Фе. А теперь пожмите друг другу руки. Вот так-то, друзья!