Сейчас корабль стоял в бухточке, окаймленной высокими берегами. Судно напоминало кита, подремывавшего среди растений. Из-за низких бортов его нельзя было разглядеть даже с расстояния в тысячу метров.

Океан находился рядом, в двух шагах. Прилив надвигался медленно. Вздутые корневища прибрежных деревьев, омываемые то пресной, то соленой водой, наполняли воздух тлетворными испарениями, смертельными для европейца, не успевшего привыкнуть к здешним природным условиям.

Мало-помалу прилив приподнимал судно. Запах тины почти пропал. Улетели стаи москитов. Устье реки превратилось в морской залив.

Раздался свисток. Корабельная палуба сразу заполнилась народом. Несмотря на то что экипаж состоял из людей разных национальностей, он повиновался как единое целое приказам на английском языке.

Члены команды производили странное и зловещее впечатление. За немногими исключениями, здесь не было бойких весельчаков, типичных матросов французского флота. Этот экипаж, хоть и оказался укомплектован настоящими моряками, был лишен всяческих моральных устоев. И потому для капитана представлял собой единую массу, управляемую железной рукой, готовую на все и даже сверх того.

Фрике высмотрел среди морских бродяг одного француза и хотел уже обратиться за дополнительными разъяснениями к нему, как прозвучала команда: «Приготовиться к отплытию!», и парижанин решил повременить.

— «Приготовиться к отплытию!» — пробормотал он. — Хотел бы я знать, как поведут этот понтон с четырьмястами неграми; ведь у корабля нет ни парусов, ни машины, ничего! Ладно, поглядим.

А ждать оставалось недолго.

Мы уже говорили, что судно стояло на якоре у левого берега реки. Носовая часть его, однако, была пришвартована к правому берегу канатом, закрепленным за баобаб.

После команды по всему корпусу корабля прошла странная дрожь. Послышался характерный звук проходящего через машину пара, характерное бульканье, предшествующее началу работы чудесного механизма. Затем глухо заработали поршни. Сердце корабля ожило. И вот плавно, без рывков, без участия матросов оба якоря стали подниматься с илистого дна реки.

Сверкающие цепи втягивались в отверстия якорных клюзов, где автоматически наматывались на барабан благодаря мощной тяге изнутри и через две минуты погрузились в недра трюма в специальные колодцы.

Не было видно ни труб, ни дыма и к тому же не чувствовалось никаких, столь знакомых, запахов кочегарки.

Мгновенный подъем обоих якорей потряс Фрике. Однако ровные удары поршня опытным кочегаром улавливались. Какая-то чудесная, не перестававшая удивлять парижанина машина таилась внутри судна.

Канат, закрепленный на правом берегу, сильно натянулся, и корабль встал поперек течения реки. Наконец был отдан швартов, прикрепленный к баобабу. Течение стало разворачивать судно, оно описало оборот вокруг своей оси и в одно мгновение заняло то же место, что и ранее. Затем, совершив движение по полукругу, корабль развернулся в противоположную сторону.

— Я уже многое повидал, но еще никогда не наблюдал ничего подобного. Ясно, капитан — человек умелый, без дураков. Сенсация! Маневр не занял и пяти минут! И никто из толпящихся здесь личностей и пальцем о палец не ударил. Но что же у этого корабля в животе? Вряд ли только гребной вал…

— Go ahead! — спокойный голос капитана.

За кормой забурлила пена. Корпус задрожал, содрогнулся, а затем подпрыгнул, точно пришпоренный скакун. Судно[242] тронулось.

— Сенсация из сенсаций! — воскликнул Фрике. У него прямо-таки глаза вылезли на лоб. — Что еще скажешь? Если бы я верил в колдовство, то после сегодняшнего меня никто не смог бы разуверить. Нет ни парусов, ни паровой машины, а корабль плывет. Да еще со скоростью почтового пакетбота! Судно отшвартовывается без кабестана[243], гребной винт гремит, как гром… Может, винт не один, а их два — мне так показалось, когда я посмотрел на кильватерную струю[244], — нет, такого не бывает. Ладно, не важно, чудо техники или колдовство — это интересно. И до чего же хорошо! Погляди-ка, Мажесте, как красиво! Ты видишь море, настоящее море, древний океан с белесыми гребешками волн, где резвятся чайки и касатки и дымят пароходы. Мы войдем в безбрежные океанские пространства, окажемся в гуще приключений и совершим путешествие вокруг света, пусть даже в дурной компании… что верно, то верно, и это бросает меня в дрожь.

— Поел соль? — спросил негритенок, сверкая глазами.

— Ах да! — сказал гамен, сдерживая смех. — Я и забыл… Ты хочешь соли. Тебе дадут все, что пожелаешь, но если ты пойдешь на свида… какого черта! Какую чушь я несу!

Фрике не успел договорить.

— Стоп! — приказал капитан. И добавил:

— Задний ход!

Судно, двигавшееся на значительной скорости, тотчас же встало.

— Сейчас будет нечто новенькое, — среди всеобщей тишины шепотом произнес гамен.

На самом деле не только новенькое, но и небывалое.

Капитан-работорговец, прежде чем выйти из устья реки, превратившегося к тому времени в обширный эстуарий, хотел убедиться в отсутствии крейсеров, проверявших в течение года малейшие изгибы побережья.

И поскольку речь шла не только о грузе, но также о жизни и смерти, капитан не желал выходить в рейс, прежде чем убедится в полной безопасности.

Впрочем, вокруг не было ничего подозрительного. Солнце светило ярко и горячо. Нежно-голубое небо резко отличалось по цвету от глубокой лазури вод; не проплывало ни единого облачка, и лишь далеко-далеко, почти у самого горизонта, оседал темноватый, похожий на легкий след дыма пар…

«Нет дыма без огня» — гласит пословица. В море, как правило, если есть дым, то есть и топка, а в этих местах подозрительный дым означает присутствие крейсеров. Лишь они одни способны сорвать маску с джентльменов без предрассудков, поймать с поличным в момент транспортировки черного товара и наградить пеньковым галстуком[245], навсегда избавляющим от забот о дальнейшем существовании.

Вероятно, поэтому капитан дал команду остановиться.

Судно находилось в двадцати метрах от берега. Легкая шлюпка с тремя матросами в один миг скользнула в воду. Четыре удара весел — и вот берег.

Один из матросов с морским биноклем на шее ловко взобрался на дерево, устроился в густых ветвях и, глядя в бинокль, принялся внимательно изучать линию горизонта.

Спустя некоторое время моряк, покинув свой наблюдательный пункт, прыгнул в лодку и уже через минуту докладывал капитану:

— Это «Эклер», капитан.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Трудно придется. — С этими словами Флаксан спустился вниз, вернулся минут через пять.

Точно по волшебству, вдруг, откуда ни возьмись, появились десятка три матросов. Эти крепкие парни не нуждались в приказах, они слишком хорошо знали свое дело. С содроганием расскажем о нем. Уверены, читателя впечатлит наш рассказ.

Появлением дымки над горизонтом, короткий разговор капитана с матросом, разглядевшим в открытом море «Эклер», а также слова «Трудно придется» — всего этого было достаточно, чтобы понять: путь перекрыт крейсером. Но Флаксан ни минуты не сомневался, что противник и в этот раз останется ни с чем. Почему? Откуда такая уверенность? А вот откуда.

Палуба, а также бушприт загадочного корабля едва-едва возвышались над водой. У судна не торчали мачты, отсутствовали трубы, и его можно было принять за покинутый корабль, потерпевший крушение.

Если судно с надлежащей оснасткой, идущее под парусами или на всех парах, мгновенно показалось бы крейсеру подозрительным, то потерпевший аварию корабль без руля и без ветрил, да еще, похоже, брошенный экипажем, не обратил бы на себя особого внимания.

Капитан, для которого подобный опыт был, безусловно, не первым, приступил к расчетам. Матросы же принялись демонтировать определенные части бушприта, за которыми открывались значительные по размерам отверстия, через которые пираты имели обыкновение изымать перевозимую морем корреспонденцию.

Гайки, крепеж и заклепки, служившие для соединения деталей, аккуратно сносились на мостик. Шпигаты — квадратные отверстия для стока штормовой воды — были раскрыты и напоминали рваные дыры. Штурвал сняли. Наконец, для полноты картины, поперек палубы легла на три четверти высоты заранее надломленная у основания фальшивая мачта с парусными лохмотьями, словно поврежденная при падении.

Такой «грим» придал невольничьему кораблю внешность печальной жертвы злосчастной морской судьбы. Столь внезапная метаморфоза напоминала парижские театры, где происходила быстрая смена декораций и моментальная перемена облика актеров, когда комедианты, только что изображавшие отъявленных злодеев, в мгновение ока превращались в благородных господ. Быстрое щелканье ножниц, разрезающих материю, десяток стежков, благо театральные костюмы шьются на живую нитку, несколько мазков гримировальной кисти по лицу, парик — и дело сделано.

Такую же операцию произвел морской разбойник. И теперь корабль вызывал сострадание, а не подозрения, подобно жадным золотоискателям, таскающим в поясе целые состояния и принимающим подаяние в два су.

А в глубинах судна скрывались четыреста негров и вдобавок мощная машина, в данный момент не работавшая, но готовая в одно мгновение пробудиться от сна.

Несмотря на довольно широкое устье, течение здесь было весьма быстрое… Судно скользнуло в океан. На палубе уже никого не осталось. Рулевое управление располагалось подле батареи аккумуляторов, где и находился капитан собственной персоной с картой перед глазами.

Ходовой винт работал, однако весьма медленно, ведя судно то вправо, то влево, словно покинутый на волю волн корпус корабля мотало из стороны в сторону.

Именно так, раскачиваясь, подрагивая, переваливаясь с одного борта на другой, лжеостов потерпевшего аварию судна вышел в открытое море.

Крейсер держал курс на юг.

— Плавающий объект по левому борту… за кормой, — воскликнул вахтенный, разглядевший в бинокль, как ему показалось, останки корабля, потерпевшего кораблекрушение. Над поверхностью воды виднелась только надломленная мачта. «Эклер» остановился.

Немедленно спустили шлюпку, которая полным ходом поспешила к разбитому судну.

Странное дело: хотя то судно плясало на волнах, точно незакрепленный буй, оно не прекращало движения в открытое море, вопреки не слишком сильному течению, да и ветру, дувшему с моря на сушу.

— Тысяча миллиардов экваториальных громов и молний! — воскликнул обладатель неподдельного марсельского говора, когда шлюпка с лучшими гребцами экипажа «Эклер» подошла к судну. — Капитан, нас водят за нос! Это он!

— Но кто же? — спросил офицер.

— Э! Черт возьми! Исчадие ада, пират, вор, злодей, промышляющий «черным деревом». Величайший негодяй Ибрагим имеет веселеньких сотоварищей!

— Объясните же, доктор…

— Мерзавец находится в аварийном состоянии не более, чем мы. Это очередной фокус… У нас под носом запахло жареным… Он везет товар на сумму свыше семисот тысяч франков… О! Я-то знаю — товар отборный, и это так же верно, как то, что меня зовут доктор Ламперьер. Только как его подцепить на крючок?

— Проще простого, — ответил спокойный голос капитана. — Лечь на обратный курс, броситься в погоню, взять на абордаж, буксировать, выпустить чернокожих и… перевешать всех подряд. Вот и все, мой дорогой доктор.

— Вы говорите дело, капитан. Согласны, Андре? — обратился доктор к нашему старому знакомому, все еще не оправившемуся до конца после болезни.

— Совершенно верно, — ответил молодой человек. — Это единственно возможный способ.

«Эклер» мигом развернулся и на всех парах направился к будто бы пострадавшему судну, уже, однако, набиравшему ход.

И вдруг рабовладельческое судно на мгновение замерло, напряглось, словно атлет, играющий мускулами под ветхой одеждой, а затем стрелой проскочило за кормой крейсера, оставив пенистый след.

— Ну, что? — спросил доктор.

— Что, что? Ничего… нам только погоню устраивать, черт возьми!.. Боюсь, мы попадем впросак и обнаружим там холодильник с несколькими килограммами снега!

— Дьявольщина! Однако нельзя терять ни минуты! Надо пересечь ему путь… Иначе «Эклер» не оправдает свою репутацию самого быстроходного судна нашего славного военно-морского флота!

Тут крейсер, окутанный дымом, ринулся по волнам со скоростью, вполне подтверждавшей его репутацию.

Пока «Эклер» преследует пиратское судно, поясним, как доктор и Андре очутились на борту крейсера.

Все очень просто.

Вы помните, после исчезновения Фрике и негритенка оба француза были насильственным образом препровождены Ибрагимом в Шинсонксо. В тот момент, когда они уж собрались отправиться на поиски пропавших друзей, Андре сразил внезапный сильнейший приступ лихорадки. К счастью, в аптеке португальского губернатора в изобилии оказался сернокислый хинин — самая настоящая панацея[246] от лихорадок и малярийных инфекций, лекарство, полностью от них излечивающее.

Возвращение Андре к жизни можно считать чудом, совершенным наукой и самоотверженной дружбой.

Доктор постоянно беспокоился о судьбе драгоценного Фрике и надеялся, что рано или поздно они встретятся вновь. Он был абсолютно уверен: парижанину удастся избежать всего дурного; вдобавок с ним негритенок, дитя экватора, это вселяло надежду.

Фрике уже доказал жизнестойкость, когда, брошенный в возрасте восьми — десяти лет на парижские тротуары, сумел разрешить фантастическую проблему выживания в человеческой пустыне, где он был, как это ни невероятно, более одинок, чем в незаселенных просторах Африки.

С помощью Мажесте, который, похоже, приходил в восторг от приключений, предлагаемых жизнью, и знал, что в этой стране годится для поддержания жизни и чего надо опасаться, Фрике, можно предположить, выйдет победителем из всех передряг.

Однажды, после выздоровления Андре, с высокой сигнальной вышки, стоявшей на малом рейде Шинсонксо, сообщили о появлении французского военного фрегата.

Как только доктор узнал новость, у него сердце чуть не выскочило из груди. Корабль — это спасение. Любой ценой надо с ним связаться.

Губернатор, у которого, по-видимому, были весьма веские причины избежать подобного визита, заметно колебался, прежде чем дать согласие на передачу сигналов на борт. Однако Ламперьер не имел обыкновения отступать и добился, чего хотел.

Подали сигналы согласно международному своду, и через три часа от корабля отчалила шлюпка.

Увидев морских пехотинцев, доктор побледнел.

— Андре, — пробормотал он, — шлюпка… с… «Эклера», понимаете? С «Эклера», моего корабля… мы спасены. Встретимся с моими сослуживцами. Пошли, капитан все организует.

Матросы разглядывали доктора с величайшим изумлением.

Глядя на лысый череп, трехмесячную бороду, глубокие морщины, кожу кирпичного цвета, жалкое рубище, прикрывавшее исхудавший торс, они застыли в оцепенении.

Доктор некоторое время развлекался их оцепенением, но в тот момент, когда старший по шлюпке скомандовал: «Весла на воду!», произнес:

— Неужели не узнаете старых друзей? — обернулся к унтер-офицеру, которым был не кто иной, как канонир Пьер, спасенный Фрике из лап чернокожих во время экспедиции по Верхнему Огове. — Да-да, дети мои, это я. Доктор Ламперьер. Как поживает капитан?

— О! Господин доктор, — отвечал Пьер, — какаяудача! Значит; вас там не съели…

— Как видишь.

— Капитан так обрадуется!

— Будто я не рад! Хе-хе!

— Господин доктор, — отвечал канонир, — я не вижу нашего гамена Фрике, храброго малого, он меня спас, а потом пропал вместе с вашим товарищем, который .тут. Не сочтите за навязчивость, но хотелось бы знать, где мальчик. Я его очень люблю.

— Мы уже пять дней, как не знаем, где он, но будь спокоен, дорогой Пьер, мы обязательно разыщем нашего матросика. Обшарим все побережье, и, пусть нам мешают все дьяволы, у нас до всех уголков дойдут руки.

— В поисках, думаю, будут участвовать все наши моряки.

— Я тоже на это рассчитываю…

Через некоторое время шлюпка пристала к «Эклеру».

Возвращение доктора, который по праву пользовался на корабле репутацией всеобщего любимца, вызвало настоящую бурю. Ламперьер же, встреченный с таким восторгом, полузадушенный в объятиях, некоторое время вообще ничего не слышал и не мог отвечать на радостные приветствия.

Доктор представил капитану Андре, об отваге и героизме которого тот был уже наслышан, особенно во время нападения туземцев племени осиеба. Молодой человек был принят на борту с распростертыми объятиями. Все офицеры пожимали ему руку и заверяли в искренней симпатии.

Само собой разумеется, каюта Ламперьера ждала законного владельца. Открыть сундук, вынуть оттуда новенькую форму, вызвать парикмахера — дело нескольких минут. И вот доктор, с чисто выбритым лицом, аккуратно подстриженными бакенбардами, и даже — о, чудо! — вновом парике, поверх которого красовалась фуражка с тройным золотым галуном, появился в кают-компании.

Андре буквально потрясла происшедшая с его другом перемена.

— Вот видите, какой я теперь презентабельный[247], — сияя произнес Ламперьер.

— Еще бы, доктор, выглядите вы прекрасно.

— Приятно слышать, дружище… Кстати, вам тоже не мешало бы заняться своей внешностью. Моя каюта в вашем распоряжении. Там есть и свежее белье, и одежда, в общем, все, что может понадобиться.

— Огромное спасибо.

Пока Андре приводил себя в порядок, доктор рассказывал офицерам о своих невероятных приключениях, где главными действующими лицами были он сам и его товарищи, включая Мажесте.

Вряд ли надо специально говорить о том, что рассказ Ламперьера ошеломлял. Особенно всех интересовали события, связанные с Фрике, который давно уже стал любимцем офицеров корабля и чье отсутствие все болезненно переживали.

И главное: где-то поблизости на побережье находится караван рабов, за ними, безусловно, придет невольничий корабль. Не исключено, что он уже прибыл и прячется в какой-нибудь незаметной бухточке. Любой ценой его надо засечь.

Что же касается Фрике, то необходимо вновь послать тот самый паровой шлюп, осмотреть все складочки побережья, подняться вверх по течению рек, непрерывно подавая сигналы днем и ночью, в общем, сделать все возможное, чтобы разыскать отважного гамена.

Это предприятие оказалось бы, к сожалению, тщетным, ибо Фрике уже находился на невольничьем судне.

«Эклер» ускорил ход, прошел вдоль берега, миновал устье, где спрятался «корабль-хищник», и ничего подозрительного не заметил.

Однако эта кажущаяся пустота насторожила капитана, и он, обладая чутьем истинного моряка, решил для вида отойти от берега, но быть начеку.

Прозвучал приказ направить шлюпку в эстуарий, образованный устьем реки, и в этот момент крик вахтенного возвестил о плавающем аварийном объекте…

Остальное известно. «Эклер» бросился в погоню за невольничьим судном, уходившим со скоростью кита.

Преследование продолжалось без устали, непрестанно, с упорством отчаяния.

Настала ночь. Расстояние, отделявшее уходящее судно от крейсера, так и не сокращалось. «Эклер» развел все пары и шел на пределе, давление в котлах было на максимуме. Какой же дьявольский механизм позволял пиратскому судну давать сто очков вперед быстроходному военному кораблю?

И в течение некоторого времени скорость обоих судов оставалась одинаковой, словно, как красочно выражаются матросы, осенняя паутина сплела воедино корму первого корабля и нос второго.

Погоня длилась еще полчаса, после чего невольничье судно пропало из виду. И неудивительно. Поскольку корпус судна работорговцев был невысок, то оно ушло наперерез волнам.

Как бы то ни было, капитан «Эклера» с понятным нетерпением ожидал рассвета, чтобы разобраться в ситуации.

В четыре часа утра внезапно появился солнечный диск, окрасивший в розовый цвет гребешки волн и вызвавший игру света и тени в ложбинах между водяными валами.

Капитан на полуюте вел оживленную беседу со старшим лейтенантом и доктором. Вдруг в разговор ворвался звучный голос с верхушки мачты:

— Парусное судно, по левому борту!.. Идет нашим курсом.

Главный канонир быстро вынул сильный бинокль из футляра, мгновенно навел на резкость и подал капитану, тот принялся внимательно разглядывать далекую точку и бормотать себе под нос:

— Трехмачтовик, быть может, он что-нибудь знает о невольничьем судне… Этот мерзавец, вероятно, где-то на горизонте… Через полчаса увидим его флаг. В конце концов, «понтон» зайдет же в какой-нибудь порт, и тогда поврежденное судно заметят… Канонир, передайте вахтенному офицеру: как только будет виден флаг, немедленно доложить.

После этого капитан спустился к себе в каюту, чтобы наспех перекусить.

Прошло двадцать пять минут.

— Войдите, — произнес капитан, услышав легкий стук в дверь.

— Капитан, судно видно отчетливо. Над ним французский флаг.

Офицер быстро поднялся на палубу и увидел трехмачтовик, шедший с попутным ветром под всеми парусами и с завидной скоростью.

Паруснику дали сигнал лечь в дрейф[248], что и было немедленно исполнено с исключительным мастерством.

Затем корабль трижды отсалютовал французским трехцветным флагом, на марселе подняли знаки корабельной принадлежности, и стало видно, что это — «Рона», порт приписки Марсель.

Парусник оказался светло-серого цвета, а по середине борта шла линия иллюминаторов, оправленных черным деревом. Корпус парусника был тонкий и заостренный, как у морской рыбы, прекрасно приспособленный для быстрого хода. Временами на солнце сверкала медная обшивка.

— Эти купцы ни в чем себе не отказывают, — произнес старший лейтенант. — Поверьте мне, хуже всех судов выглядят сторожевики.

— Э! Что вы хотите, — вмешался доктор, — это логично, недаром американцы придумали изречение «Time is money»[249].

— Громы небесные! Владелец «Роны» может похвалиться прекрасным судном! Клянусь, капитану неслыханно повезло!

Суда сблизились, стали слышны голоса. В свою очередь, «Эклер» замер с подветренной стороны легшего в дрейф судна.

— Эй, на трехмачтовике! — окликнули с «Эклера». — Откуда идете?

— Из Кейптауна.

— Куда следуете?

— На Кубу.

— Кто командует судном?

— Капитан Мариус Казаван из Марселя.

— Черт побери, мой земляк! Если у человека по фамилии Казаван имя Мариус, то ниоткуда, кроме Марселя, он быть не может.

Нет нужды говорить, каким стало настроение доктора, пришедшего в восторг от встречи с земляком.

— Командир крейсера «Эклер» капитан второго ранга де Вальпре просит капитана Мариуса Казавана пожаловать к нему на борт.

Через несколько минут небольшая шлюпка с торгового судна причалила к крейсеру и высадила капитана, который быстро поднялся на борт по внешнему трапу и подошел к командиру крейсера с почтительным и в то же время гордым видом.

Это был умный и решительный человек, лет тридцати пяти, загорелый, черноволосый, коротко стриженный, со сверкающими глазами, ослепительно белыми зубами, широкоплечий, среднего роста, с изящными и одновременно крепкими руками. Открытый взор, привлекательная внешность заранее располагали в его пользу. Впечатление он произвел отличное. Про таких говорят: «Парень что надо».

— Капитан, — приветствовал его командир крейсера, — рад вас видеть.

— Для меня большая честь сказать вам то же самое, — последовал ответ. — Чем могу служить?

— Как могло получиться, что вы, выйдя из Кейптауна и направляясь на Кубу, очутились здесь, у африканских берегов?

— Все очень просто. После того, как я продал за хорошую цену кейптаунским колонистам товар из Манчестера, купленный за ничтожную плату благодаря банкротству фирмы «Белер и Уилсон», я был несколько обеспокоен отсутствием обратного фрахта[250], и тут мне стало известно, что фирма «Брандер Камминг и К0 », крупный производитель сахара, тоже находится на грани банкротства. Ни минуты не колеблясь, я выложил наличные за оборудование трех сахарных заводов и погрузил на «Рону», чтобы продать железное старье сеньору Рафаэлю Кальдерону на Кубе. Поскольку я спешу, то намереваюсь воспользоваться Южно-Атлантическим течением, оно выведет меня на экватор, а там…

— Что верно, то верно, земляк, — не совсем впопад проговорил доктор полушутя-полусерьезно. — Очень хорошо, капитан, весьма удачная сделка.

— А вам случайно не попадалось полуразбитое судно, кажущееся игрушкой волн, зато умеющее удирать, как самый быстроходный корабль? — командир крейсера.

— Капитан, — помрачнел Казаван, — это судно мне действительно встретилось. Одним ударом оно могло бы разрезать мой корабль пополам. Я не трус… я марселец, тем не менее… признаюсь, дрожал, как ребенок! Дело было ночью… самоходный понтон разворачивался, словно собрался вернуться на материк, и вдруг задел нас… еще чуть-чуть, и нам пришел бы конец… Я слышал гудение механизма… По-видимому, на борту кто-то был.

— Это все, не так ли?

— Клянусь Божьей матерью, капитан, мне бы пушку и экипаж из военных моряков, я бы дознался, что там в трюмах… однако, сеньор Рафаэль Кальдерон ждет…

— Свои железки?

— Конечно.

— И вы ограничены временем?

— Признаюсь, да, но если вы почтите визитом нашу«Рону»…

— Спасибо, капитан Казаван, и до свидания.

— До свидания, капитан де Вальпре. — Гость быстропокинул корабль.

— Темная, мерзкая личность, — пробормотал де Вальпре.

— Не зря капитанов торговых судов часто зовут пройдохами, — заметил доктор. — Надо честно сказать, на моей родине их многовато.

— Да, Марсель — жуткое сборище жулья. И боюсь, посетивший нас жулик — сообщник преследуемых нами негодяев.

— И каковы же ваши планы, капитан?

— Э! Черт возьми, стоит ли говорить, как мне хотелось бы произвести досмотр на борту «Роны», но не будет ли это погоней за тенью? Этак легко упустить настоящую добычу! Когда негодяй рассказывал о вымышленной встрече с «понтоном», он просто пытался обвести меня вокруг пальца.

В это время «Рона» отсалютовала флагом и направилась на север со скоростью морской птицы. А наш крейсер двинулся к американским берегам.

Мариус Казаван спустился по трапу и вошел без стука в просторную каюту. Какой-то человек, закрыв руками лицо, сидел за столом. Приход марсельца положил конец его раздумьям. Человек этот был не кто иной, как американец Флаксан, капитан невольничьего корабля!..

— Все в порядке?.. Они ничего не заподозрили?

— Ничего.

— Черт возьми! Надо иметь дьявольскую сообразительность, чтобы в изысканном трехмачтовике распознать самоходный понтон. Кто мог предположить, что спустя восемь часов разбитый на куски бушприт соберут вновь, что поднимутся мачты, а на них появятся снасти, что корпус оденется в жемчужно-серую рубашку и, наконец, что «оборудование сахарных заводов» — «машины» из плоти и крови, а не из железа?.. Скажите, а наших людей вы видели?

— Только Марсиаля.

— А где были трое других?

— Двое у машин, третий на вахте.

— Прекрасно. Принимайте вахту, Мариус, и берите курс на север. Завтра повернем на Риу-Гранди-ду-Сул.

— Рафаэль Кальдерон получит товар только после того, как груз будет доставлен нашим друзьям из Патуса.

— Хорошо.

— Кстати, двое новичков ни о чем не догадываются. Спят сном праведников. Двадцать капель настойки опия в доброй порции тростниковой водки погрузили их в глубочайший сон.

— Великолепно. Этот великий простак Ибрагим счел делом чести обеспечить их благополучие, не посвящая в свои дела.

— В конце концов, клятву нарушать не стоит. Но дело есть дело…

Вот так загадочное судно стало «Роной», а через тридцать шесть часов превратилось в «Джорджа Вашингтона», который, согласно секретным предписаниям, должен был в свое время и в определенном месте уничтожить пароход «Вилль-де-Сен-Назер».

А перед этим состоялась дуэль между Фрике и немцем Фрицем, та самая страшная схватка, закончившаяся смертью последнего.

Однако как капитан «Эклера» узнал о зловещем плане морских разбойников и сумел подойти почти вплотную к тому месту, где разыграется душераздирающая сцена кораблекрушения? Да совершенно случайно. Ведь беседа между Флаксаном и Мариусом Казаваном, игравшем роль капитана французского торгового судна, была совершенно откровенной.

Но вначале о том, как разворачивались события на борту крейсера. Из разговора капитана Флаксана и Мариуса Казавана стало ясно, что среди экипажа «Эклера» есть предатели. Слишком поздно французские военные моряки поняли, каким образом и с каким дьявольским искусством их сумели обмануть.

На следующий день после описанных событий один из матросов «Эклера» стал жертвой странного и имевшего трагические последствия происшествия.

Вывалился из гнезда крюк, поддерживавший брамсель, и рухнул на шею вахтенного матроса. Это был человек, которого Мариус Казаван назвал Марсиалем.

Пострадавшего тут же отнесли в лазарет. Доктор осмотрел рану; черепная коробка продавлена, торчат два осколка теменной кости по правую и левую сторону затылочного столба, причем каждое из отверстий — размером в пятифранковую монету и глубиной в сантиметр. Было очевидно, что осколки костей повредили мозговую оболочку.

Раненый с застывшими глазами, вывернутыми губами, со сжатыми кулаками не подавал признаков жизни. И если бы не прерывистое, со свистом дыхание, его можно было бы принять за труп.

Доктор действовал быстро — не говоря ни слова, быстро обрил несчастному голову. Повреждения оказались по-настоящему серьезными, если не сказать фатальными. Чтобы дать матросу хоть какие-то шансы на жизнь, надо было срочно освободить мозг от костных осколков.

Вот что сделал опытный врач: достал из сумки замысловатый инструмент — щипцы для удаления инородных тел, похожие на те, которыми пользуются бондари[251] для вылавливания провалившихся в бочки затычек. Затем доктор с огромнейшими предосторожностями ввел стальные щипчики в рану, захватил обломок кости и стал медленно тянуть к себе.