— Погоди-ка, — схватила его Ика за плечо. — А эти жерди, ветки? Ведь они же легче воды? Ура! Плот!
      — Какой плот?… — не поняв, переспросил Горошек.
      — Какой? Вот какой!
      Ика мгновенно начертила пальцем на песке плот: две длинные, связанные поясами вязанки, переплетенные поперечными прутьями.
      Щеки ее горели. Именно тут Горошек совершил неслыханный поступок: схватил Ику за руки и расцеловал прямо в пылающие щеки.
      — Ты с ума сошел? — крикнула она. Но Горошек не смутился.
      — И не думал! Ика! Ты — Колумб! Коперник! Кроме шуток! Гениальная идея!
      Оба молча взялись за работу.
      Четырнадцать самых длинных веток (по семь в каждой вязанке) связали поясами. Потом положили поперечины — ветки средней длины, и начали укреплять их маленькими веточками. Жар становился все нестерпимее.
      — Ух, как жарко! — пожаловалась Ика.
      — Бери плот, — распоряжался Горошек. — Живо! Подымай над головой. Сейчас мы его бросим оземь.
      — Ошалел?
      — Ика! Это испытание на прочность!
      — Ага!
      Огромный, метров пять длиной, плот весил всего килограммов двадцать. Ребята легко подняли его, с размаху бросили не песок и…
      И радостно переглянулись. Из левой вязанки выскочили всего лишь две маленькие веточки.
      Укрепить их было делом буквально нескольких секунд.
      — Ну? — спросила Ика.
      — Очень просто, — сказал Горошек. — Мальчика кладем в лодку. Сами на плот. Держи-ка! Ты будешь вести лодку на буксире, я возьму весло, и поплыли. Поняла? Направление — к Зеленому Городу!
      Ика села ближе к корме плота — так, чтобы ей было удобнее буксировать лодку с Голубым Мальчиком, — он все еще был без сознания. Горошек, зайдя в воду по пояс, оттолкнул сначала плот, затем лодку от берега.
      Наконец сам влез на свое место и взял в руки весло.
      Весло было короткое, неудобное. Особенно неудобно было им грести с плота. К счастью, видимо, начинался отлив. Они стали довольно быстро удаляться от берега. Это было вовремя, даже более чем вовремя. Потому что могло показаться, что край леса попал под ливень зажигательных артиллерийских снарядов. Под ураганный огонь. Пожар гремел, разбрасывал искры. Огромные деревья разрывались от жары, как гранаты. Пылающие бревна летели во все стороны.
      Вот, видимо, взорвалось какое-то большое, высокое дерево: над лесом, черным в зареве пожара, словно взвилась ослепительная ракета. Потом другая, третья…
      — Н-да, — хмыкнул Горошек. — На той поляне сейчас, наверно, можно домашним способом плавить сталь! — И вдруг он ужасно расстроился: — Форменное безобразие!
      — Что случилось? — удивилась Ика.
      — Что у них тут такие взрывчатые леса, а нет никакой пожарной охраны. Ни на что не похоже! Странно что-то выглядит эта их «высшая техника»!…
      — Нет, прелестно, — начала было Ика.
      — Тьфу! — рассвирепел он еще больше. — Мальчик у тебя прелестный. Пожар прелестный… Прелестней всего было бы, если бы мы все трое зажарились в. этих твоих прелестях!
      — Было бы телячье жаркое? — спросила она наивным голоском.
      — Опять начала?
      — Я не начала, — продолжала она тем же тоном. — Но, может быть, ты бы начал… грести?
      Это его обезоружило. Он хотел еще что-то рявкнуть, тем более что руки у него начали основательно гореть от весла, но кончилось все тем, что он — представьте себе! — разразился смехом. Совершенно как его отец. Он, как правило, именно так завершал домашние неурядицы.
      — Ладно, — сказал Горошек, — плывем!
      Становилось светло как днем. Этот пожар развивал действительно необычную, буквально неземную силу огня и света. Похоже было, что одновременно работают несколько десятков сварочных аппаратов. Небо бледнело, пропадали звезды.
      Морская вода становилась все более голубой и прозрачной…
      — Раз, — командовал сам себе Горошек, — и два! Раз… и два! Раз и два!
      Каждый удар, весла приближал их к берегу Зеленого Города.
      Огни его становились все яснее: из мрака выступали очертания сводчатых строений, висячих мостов, огромных, повисших в воздухе шаров.
      — Понятно, — вполголоса рассуждал Горошек. — Если «они» овладели тяготением, то могут… то могут строить прямо в воздухе! Раз… и два! В… в воздухе!
      И вдруг раздался крик Ики. Отчаянный, испуганный крик.
      Горошек оглянулся и замер. То, что он увидел, лишило его на мгновение способности думать, двигаться, говорить…
      Возле самой лодки с Голубым Мальчиком вынырнула слепая собачья морда какой-то рыбы. Да, собачья — у нее были зубы, как у собаки, а главное, она… рычала!
 
 
      Сквозь прозрачную воду было видно, что сама рыба не такая большая. Толщиной с мужскую руку, длиной не больше метра. Но, видимо, страшно сильная. Своей горбатой спиной она начала приподнимать борт лодки с Голубым Мальчиком, стараясь перевернуть лодку и сбросить свою жертву в море.
      Лодка сильно накренилась. Беспомощная фигурка мальчика заскользила к борту.
      «Продумывать» было нечего и некогда.
      Но в эту минуту Горошек вспомнил все. Маленького Яцека и Сахару, родителей и школьных товарищей, битву с Рубиновоглазым и любимые книжки. И вспомнил он еще рассказы об охотниках на акул об отважных героях-полинезийцах, которые с одним ножом нападали на тигра морей и побеждали!
      Он глянул на Ику — она молча, закусив губы, пыталась вырвать одну из поперечин, чтобы хотя бы этим слабым оружием отогнать хищника. Лицо у нее было побелевшее, но решительное.
      И тут Горошек сорвал штормовку, рубаху, молниеносно сбросил ботинки, схватил в зубы открытый нож и, подняв руки над головой, классическим стартовым прыжком кинулся прямо в море.
      Он не услышал отчаянного вопля Ики. Он только видел, как рыбособачья слепая морда отворачивается от лодки, направляется к нему.
      Еще два гребка.
      Рыба застыла неподвижно, Горошек перехватил нож в руку…
      И именно в эту минуту произошло нечто непредвиденное. Совершенно, абсолютно — да, абсолютно непредвиденное.
 
      ВСЕ ИСЧЕЗЛО: море, пылающий остров и зеленый город. Пропала и страшная рыба.
      Все куда-то исчезло. Словно земля разверзлась.
      Остался только Голубой Мальчик. Остались, конечно, Ика и Горошек, все еще державший в руке открытый перочинный нож.
      Они находились на большой круглой сцене, а Голубой Мальчик стоял возле Горошка и, выразительно улыбаясь, сверкая великолепными белыми зубами, держал его за руку. Руку эту он, словно судья на боксерском матче, поднял вверх!
 
 
      А вокруг них открылся огромный сферический зал с несколькими выпуклыми, сиявшими целой радугой красок экранами. Зал, заполненный до самых краев силуэтами стройных тел, освещенный тысячами маленьких светильников, шумевший тысячами веселых, радостных голосов.
      Голубой Мальчик что-то сказал.
      Ика и Горошек стояли без движения, ничего не понимая, ничего словно бы даже еще не видели. Стояли в оцепенении.
      Только из руки Горюшка выскользнул нож и упал на пол.
      — Ика, — спросил Горошек, — ты видишь то же самое, что и я?
      — Да, — шепнула она.
      — Ика, — сказал Горошек. — Когда мы с тобой наконец проснемся?
      Он хотел еще добавить: «Ущипни меня, только покрепче», но не успел, потому что в это время из невидимых мощных репродукторов поплыли, как эхо, их собственные голоса. Их собственные, а тем не менее произносящие слова на совершенно неведомом и необычайно певучем языке.
      Едва эти голоса замолкли, по всему огромному залу снова начали мигать огоньки и со всех сторон зазвенел смех. А Голубой Мальчик взял руки ребят и положил к себе на грудь.
      Тогда возгласы, шум и смех в зале так усилились, что нельзя было расслышать даже собственных мыслей. Экраны снова замерцали. Раздался звучный удар не то колокола, не то гонга. И сразу наступила тишина. Огни пригасли. И над молчанием зала зазвучал чей-то голос. Голос этот начал говорить на том же певучем, мелодичном непонятном языке. Но почти одновременно Ика и Горошек услышали возле себя тот же самый голос, произносящий слова вполне понятные:
      — Представители вегов!
      — Слышишь? Они называются «веги»! — шепнула Ика.
      — Тссс! — прошипел Горошек.
      — Представители вегов! Разрешите приветствовать молодых землян…
      — Это нас, — проговорил Горошек.
      — Тссс! — прошипела на этот раз Ика.
      — … молодых землян, — продолжал голос, — троим представителям: мне как председателю, профессору Лалосу и поэтессе Мэде. Иными словами, представителям номер 137 и 1801… Конечно, примет участие и наш замечательный актер детского театра Онео.
      — Актер? — ужаснулась Ика. — Может, они тут думают с нами комедию разыгрывать?
      — Тссс! — снова зашипел Горошек.
      К сожалению, Ика произнесла эту фразу слишком громко. И, видимо, какой-то незримый микрофон успел ее подхватить, потому что немедленно второй, усиленный репродукторами голос Ики сказал на незнакомом языке, но тем же самым сердитым тоном несколько слов.
      В это же время весь зал озарил неизвестно откуда идущий свет, и ребята увидели тысячи и тысячи вегов, одетых в короткие, сказочно яркие туники. Они махали руками и улыбались. Улыбались дружелюбно и весело.
      Когда «второй голос» повторил сердитые слова Ики и в зале прозвучал новый взрыв смеха, Ика покраснела. Не только от стыда. Нет, и от злости. Она лихорадочно начала было даже составлять новую убийственную фразу о том, что «надо все-таки щадить человеческие нервы»… Но не успела. Потому что в этот момент из зала к ним по воздуху поплыли три… кресла. С кресел этих соскочили трое вегов. Сделали они это с удивительной, почти балетной грацией. И направились к Ике и Горошку, которые все еще стояли вместе с Голубым Мальчиком — Онео в самом центре сцены.
      Очень высокие, стройные, с такой же голубой кожей, как у Голубого Мальчика, они шли по сцене под одобрительный шум зала.
      Первой шла поэтесса Мэда. Увидев ее, Горошек задохнулся от восторга. Он и не предполагал, что на свете может существовать такая красота…
      Только потом он заметил двух идущих за ней пожилых вегов. Почему он решил, что они были пожилые? Лица у них были гладкие, без морщин, но в глазах таилось выражение усталости, а плечи того, который был ниже ростом, слегка сутулились…
      Представители остановились возле ребят. Самый высокий из них, председатель, заговорил на своем языке. Сразу же рядом с Икой и Горошком зазвучал его «второй голос», говоривший на родном языке ребят.
      — Молодые земляне! Приветствуем вас от имени всех вегов на нашей родной планете!
      Вег сделал паузу. Видимо, следовало ему ответить. Горошек облизал губы, в горле у него пересохло.
      Но он отвечал:
      — Мы тоже горячо и сердечно приветствуем вегов… Всех вегов! В шуме, вновь поднявшемся в зале, он едва расслышал шепот Ики: «Молодец, Горох!» И тут случилось что-то очень, очень приятное.
      Мэда склонила к нему свое чудесное лицо и прелестным, полным нежности движением на мгновение прижалась щекой к его щеке.
      Первый оратор долго успокаивал движением руки огромный зал.
      — Какая же она прелестная! — шепнул Горошек.
      Но Ика презрительно пожала плечами.
      — Да, да, — проворчала она. — Только нахальная.
      Горошек задрожал: вдруг «второй голос» повторит! К счастью, однако, этого не случилось. Снова настала тишина. И зазвучали слова председателя:
      — Мы должны перед вами извиниться, — заговорил он, слегка улыбаясь. — Для вашего и нашего блага мы решили подвергнуть вас испытанию. Мы, веги, хотели узнать, каковы обитатели Земли. Поэтому мы пригласили вас сюда. И поэтому же подвергли вас испытанию… испытанию доброты и мужества.
      Горошек и Ика снова почувствовали пожатие тонких пальцев стоявшего между ними Голубого Мальчика.
      — Мы, веги, — продолжал оратор, — знаем, что раньше или позже встретимся с жителями Земли. Мы знали, что люди разные. Но на примере двух молодых землян, на вашем примере, мы хотели убедиться, сумеют ли и захотят ли люди сблизиться с нами. Вы это сумели. Вы убедили нас.
      Горошек скромно откашлялся и опустил глаза, а Ика подняла голову и улыбнулась.
      — Мы просим извинения у вас, — продолжал оратор, — и за то, что подвергнули вас мнимой опасности.
      Тут Горошек вздернул голову.
      — Мнимой? — резко спросил он. — Как это «мнимой»?
      — Весело! — сказала Ика. — Ничего себе «мнимой»!
      Председатель вегов улыбнулся — чуть смущенно.
      — Настоящей опасности, — сказал он, — не было. Мы бы никогда не зашли так далеко.
      Но Горошек рассвирепел.
      — Погодите, погодите, — перебил он. — А нападение на Голубого Мальчика…
      — Меня зовут Онео, — негромко вставил мальчик.
      — Тем более, — возмутилась Ика. — Нападение на Онео… пожар… море…
      Тут председатель подал какой-то знак.
      И вот снова огромный зал исчез. Снова оказалось они на приморской пляже. Вновь артиллерийской канонадой ревел лесной пожар, и вновь их обдавало страшным жаром, а из зарослей на краю леса внезапно блеснули три рубиновых глаза.
      Горошек лихорадочно поискал глазами какую-нибудь горящую ветку. Но увидел только перочинной нож, лежавший у ног. Он наклонился за ним, а когда снова поднял глаза…
      — Ох! Ну, что же это такое! — крикнул Горошек не своим голосом.
      — Что же это такое? — прошептала Ика.
      Да, они снова находились на сцене, посреди огромного зала.
      — Это, — сказала (голосом, подобным звуку скрипки) поэтесса Мэда, — это просто нечто вроде вашего кино. Только наши ученые изобрели такие картины, в которые можно войти. Прямо войти туда. И переживать все как наяву.
      — Все? — грозно засопел Горошек.
      — Все, — улыбнулась Мэда. — И вкус, и запах и прикосновение… и вообще все… как в жизни.
      — Так… так, значит… — заикался Горошек.
      — Да, — сказала Мэда. — Все это был как бы фильм. Не было настоящей опасности, настоящего пожара, нападения, моря. Только актер нашего детского театра Онео был настоящий актер. А главное…
      Горошек и Ика отвернулись, повесили головы.
      Им было грустно и стыдно. Значит, все, что они здесь пережили, было просто чем-то вроде фильма? Значит, все их страхи, усилия и волнения были ни к чему?
      — Прошу вас, дорогие мои, — ласково сказала Мэда. — Поглядите на меня.
      Ребята подняли глаза — сперва Горошек, петом Ика. Но их лица ясно говорили о том, что они думают, и мысли эти были горькие…
      — Да нет же! — словно в ответ же этим мыслям крикнула Мэда. Главное — самое главное и для вас и для нас — было настоящим. Подлинным, как сама жизнь! Главное: ваша доброта и мужество!
      Перед ее голосом нельзя было устоять. Лицо Ики прояснилось. Что же говорить о Горошке?
      — Я думаю, что… — начал он, краснея от радости.
      — … что ничего такого тут нет, — тоже зарумянившись, сказала Ика.
      — Ничего особенного мы не сделали, — снова начал Горошек, — и…
      — … и вообще на Земле, — закончила Ика, — все дети бы так поступили.
      — Эй ты, — шепнул Ике Горошек, — давай без пропаганды!
      К счастью, его не расслышали, потому что в эту самую минуту взял слово профессор Лалос.
      — Простите, — сказал он. — Мы знаем о том, что вы иногда бываете… с научной точки зрения… не совсем безупречными.
      — Верно! — выпалил Горошек, многозначительно глядя на Ику.
      — Неприятно, но… факт!
      — Мы знаем и то, — продолжал вег, — что люди порой творят не только добрые дела, но и злые, жестокие.
      — Это правда, — тихо произнесла Ика. — Мы этого стыдимся, но… это правда.
      Тогда снова заговорил представитель вегов.
      — Дорогие земляне, — произнес он очень торжественно. — Мы знаем, что это правда. Но мы знаем и другое: у людей есть надежда. Среди них найдутся такие, кто сумеет защитить Землю от всех несчастий! Такие, как вы, — настоящие люди — сумеют все!
      Горошек не находил слов от волнения.
      — Да что же мы можем… — начал было он, — мы ведь еще… мы…
      Но его перебила Ика. Для нее наступила минута вдохновения, подъема, восторга. Девочка дрожала всем телом, на глаза навернулись слезы.
      Она встала на цыпочки и подняла обе руки к небу.
      — Мы сумеем! — крикнула она. — Обязательно сумеем!
 
      ОВАЦИЯ ВСЕГО ЗАЛА продолжалась добрых пятнадцать минут. На сцену прилетели новые кресла, какие-то незнакомые веги подняли ребят на плечи. Со всех сторон огромного зала к ним плыли по воздуху стайки летучих, чудесно пахнущих цветов.
      А потом на огромном ковре Ика, Горошек, Онео и трое представителей медленно облетели весь зал. Они плыли мимо тысяч кресел, мимо смеющихся лиц вегов, под непрестанным дождем цветов. И когда наконец, не помня себя от усталости и волнения, снова оказались на сцене, в зале вновь дважды пропел гонг.
      И председатель обратился к присутствующим:
      — Ставлю на голосование: кто за то, чтобы признать Землю Планетой Надежды?
      На огромном экране в ту же секунду засверкал сложный пунктирный узор.
      — Восемь тысяч! — отметил профессор Лалос. — Единогласно! Председатель поднял руку.
      — Веги! — сказал он. — Чрезвычайный Съезд представителей объявляю закрытым и заканчиваю его приветом Земле.
      Зал засиял тысячами золотистых огней, В тот же самый миг огромный его купол беззвучно раскрылся.
      А через какие-нибудь полминуты все кресла с представителями, взлетев в воздух, словно целый рой звезд, помчались во все четыре стороны Веганского мира.
      Горошек толкнул Ику локтем:
      — Слышала? У них тут тоже до сих пор собрания и голосования. Плохая надежда на прогресс!
      — Тсс! — грозно нахмурилась Ика.
      Но на этот раз было поздно: все трое представителей и Онео услышали, как «второй голос» Горошка произнес эту фразу, и залились смехом.
      Председатель от хохота едва не начал заикаться.
      — Учтите одно, — сказал он. — Учтите, что это первое собрание за сто десять Веганских лет.
      — Тогда еще ничего, — кивнул Горошек.
      А Ика уже обратилась к самому симпатичному, по, ее мнению, из всех вегов — профессору Лалосу.
      — Простите, — спросила она. — Как это сделано, что мы друг друга понимаем?
      Профессор Лалос развел руками.
      — Боюсь, дорогая, что тебе не понять принципа устройства, сказал он. — Мы это называем… автоматическим переводчиком. А действует он по принципу…
      — Профессор, — предала его Мэда. — Я сама знаю только то, что автоматический переводчик переводит автоматически. И мне этого достаточно. Должно быть, достаточно и для наших гостей. Правда? обратилась она к Горошку.
      — Правда, — шепнул он, восторженно глядя на глаза Мэды. Ика перехватила его взгляд и сердито покосилась на Мэду. Тем не менее она учтиво присела.
      — Не смею спорить, — сказала она. — Так, Онео? Онео снова взял ее за руку и прижал к груди.
      — Я вас очень люблю, — сказал он.
      — Вас, а может, и тебя, — шепнул, обращаясь исключительно к самому себе, Горошек и машинально поглядел на часы. А часы шли!
      — Батюшки, Ика! — крикнул Горошек. Семь часов.
      — Утра или вечера? — переспросила она машинально. И вдруг до нее дошел смысл слов Горошка. Ика побледнела.
      — Семь? А… а в восемь!… - начала она отчаянным голосом.
      Профессор Лалос положил ребятам руки на плечи. — Не волнуйтесь — широко улыбнулся он. — Вы вышли не только из сферы земного пространства, но и из сферы земного времени. На ужин поспеете к восьми…
      — Ведь… ведь тетка Педагогика… — пробормотала Ика. Поэтесса Мэда засмеялась. Словно кто-то сыграл арпеджио на флейте.
      — Ах, дорогие мои. У каждого есть своя тетка Педагогика. У нас — тоже.
      Председатель слегка поморщился. Профессор спокойно продолжал:
      — У нас есть еще полвеганского часа для экскурсии в центральную Дэллу… а потом вы вернетесь домой. Идет?
      — Идет! Идет! Идет! — с энтузиазмом завопили ребята. Впервые за время этого приключения они были вполне единодушны.
      Тогда профессор Лалос что-то сказал в светившееся на его пальце кольцо с опаловым камнем.
 
 
      Камень был, очевидно, чем-то вроде микрофона, потому что через несколько секунд прямо в зал плавно влетела светящаяся зеленым огнем воздушная лодка — лодка с шестью удобными, широкими креслами и столиком, на котором они снова увидели знакомые бутылки с розовой жидкостью и закрытые сосуды с фруктами.
      — Садимся, — сказал профессор.
      Сели. А когда лодка взвилась к усеянному звездами темнофиолетовому небу, начиная полет над центральной Дэллой, Ика и Горошек счастливо вздохнули и — снова с полным единодушием схватили бутылки с розовой жидкостью.
      — Вкусно? — засмеялась Мэда.
      — Угу-ммм… — отвечали ребята.
 
      КАК МНЕ РАССКАЗАТЬ об экскурсии в центральную Дэллу? Продолжалась она всего полвеганского часа. Что можно осмотреть и увидеть за такой отрезок времени? Почти ничего.
      Но если бы мне захотелось подробно рассказать об этом «почти ничего», пришлось бы мне начать совершенно новую книжку о совершенно новом приключении. Попробуем быть краткими.
      Экскурсия была как экскурсия.
      Сначала в течение пяти минут осмотрели самую большую, самосовершенствующуюся и самоуправляющуюся фабрику Серебристых Шаров, или парапространственных кораблей, служивших для звездных экспедиций.
      Фабрика висела в воздухе на огромной высоте, по сути дела, за пределами атмосферы. К ней вела, однако, искусственная «дорога» с нормальным давлением и нормальной атмосферой, окружал ее чудесный сад летающих цветов.
      Когда они прибыли туда, главный (и единственный) контролер фабрики решал цветную композицию главной клумбы.
      — Я немного художник-любитель, — смущенно улыбаясь, объяснил он.
      А с крыши фабрики один за другим с интервалом в две секунды взлетали Серебристые Шары, самостоятельно направляясь к местам своего назначения.
      Потом профессор Лалос показал им школу.
      В постельках лежали маленькие, крепко спящие веганята.
      — Как прилежно спят, — расторгалась Мэда.
      — Как… как это понять? — спросил Горошек, вытаращив глаза.
      — Это очень просто, — добродушно сказал профессор Лалос. Обучаются у нас во сне — подушки по разным предметам передают волны знаний… и так наши ребята все усваивают. Только лентяи просыпаются во время учебы!
      — Ох, профессор, — призналась Мэда, — для меня математические подушки всегда были такими скучными, что я всегда просыпалась!
      — Это видно по ритмике некоторых ваших стихов, — сухо ответил профессор.
      Мэда сделала вид, что не слышит.
 
 
      В заключение лодка закрылась, как венчик цветка, и они спустились на один из подводных курортов.
      На чудесном песчаном морском дне росли цветы, стояли домики, подобные сказочным цветным ульям. Был там и пляж, и маленькое искусственное солнышко. А сверху и с боков открывался чудесный и таинственный мир подводной жизни. Словно все это поселение находилось в огромном колоколе. Только стены этого колокола были построены попросту из… воздуха.
      То и дело кто-нибудь из загоравших под искусственным солнцем купальщиков надевал подводную маску и переступал границу между воздухом и водой, чтобы немного поплавать или поохотиться с фотоавтоматом на какого-нибудь подводного зверя.
      — Искупаемся? — предложила Мэда.
      Горошек и Ика промолчали. Нечего скрывать — впечатлений было слишком много. Ребята немного устали. За них ответил председатель.
      — Пора! — напомнил он. — У нас уже нет времени. И только тогда, когда лодка снова вынырнула из лимонно-желтых волн моря, Горошек обрел дар слова.
      — Простите, — сказал он. — Я хотел бы продумать… понять одну вещь.
      — Какую? — одновременно спросили председатель, Мэда и профессор Лалос.
      — Разве вы тут вообще не работаете?
      Все трое и даже сидевший возле Ики в упорном молчании Онео рассмеялись.
      Отвечал профессор.
      — Мы работаем, — объяснил он серьезно. — Все работаем. Но никто из нас не делает того, что можно сделать механически, то есть при помощи машин. Наша работа состоит исключительно в создании новых идей… Совершенно новых.
      — И вы все это умеете? — поразился Горошек.
      — Каждый по-своему, — отвечал профессор. — Одни занимаются мелочами, другие — вопросами в масштабе целых Галактик. Горошек опустил голову.
      — Да, — вздохнул он. — Что же мы такое по сравнению с вами? Но тут Мэда обняла его.
      — Думай о другом, — сказала она.
 
 
      — Нельзя ли узнать о чем? — неприязненно спросила Ика.
      — О том, — сказала Мэда, и ее золотые глаза засияли прекраснее самой прекрасной звезды, — о том, чем вы станете!
      Именно в эту секунду лодка на воздушных волнах подплыла к огромному, уже знакомому нам Серебристому Шару.
      Председатель встал. Все были очень серьезны. Наступила минута прощания.
      Горошек и Ика побледнели. Надо было быстро проглотить слюну и несколько раз глубоко вздохнуть — хотя бы для того, чтобы не разреветься. Да и Мэда и Онео тоже на минуту зажмурились, а голос председателя заметно дрогнул.
      — Счастливого пути, земляне! — сказал он. — Счастливого пути!
      И тут Ика бросилась на шею Мэде.
      Простились без слов.
      Снова замкнулся за ребятами голубой коридор, снова миновали они «проходимую» стену и побежали к нижнему окну знакомого зала.
      Еще одно мгновение видно было лодку с четверкой вегов, золотые глаза Мэды, поднятую ладонь Онео.
      А потом все исчезло. Серебристый Шар ринулся в звездную пропасть, к Земле, со скоростью, перед которой ничто время и пространство, — со скоростью мысли.
      Веги смотрели в небо.
      — Мне очень грустно, — шепнул Онео. Мэда наклонилась к нему.
      — Мы еще встретим их, Онео, — сказала она. А председатель обратился к профессору.
      — Профессор, — сказал он, — надо стереть в их памяти все следы пребывания здесь, а то их могли бы счесть обманщиками или, еще хуже, психически больными.
      — Это предусмотрено, — кивнул головой профессор. Но тут Мэда схватила их за руки.
      — Я прошу вас, — сказала она голосом, перед которым нельзя было устоять. — Очень прошу. Сотрите подробности, но пусть у них останется одно: хотя бы неопределенное, неясное, туманное воспоминание о красоте и необычайности пережитого. Пусть живет у них в душе это воспоминание, как сон, как живет в душе поэта предчувствие лучшего в жизни стихотворения!
      — Да! — закричал Онео. — Да!
      Председатель и профессор внимательно посмотрели на них.
      Наконец председатель кивнул головой.
      — Да будет так, — сказал он.
      Они снова подняли глаза к небу. Небо с его миллиардами звезд было чистым и молчаливым.
      Профессор Лалос указал на маленькую группу еле заметных, туманных огоньков.
      — Там — Земля, — сказал он.
 
      ГЛЯДИ, УЖЕ ДЕСЯТЬ МИНУТ ВОСЬМОГО, — сказал Горошек. Они сидели на широкой пустой поляне перед развалинами Казимежовского замка.
      Небо искрилось звездами. Похолодало — вечерний сумрак сгущался все больше.
      — Уже? — удивилась задумавшаяся Ика.
      — Да-а-а, — протянул Горошек. — Засиделись мы, как… как… два зайца под межой. Что мы, собственно, делали?
      — Как — что? Гуляли, развалины смотрели… В общем, ничего.
      — Действительно.
      — Но хорошо было!
      Горошек кивнул головой:
      — Очень хорошо.
      — Знаешь что? — снова начала Ика.
      — Что?
      — Знаешь, наверно, это… — мечтательно заговорила она, наверно, это замечательно, ну, например… например, уметь сочинять стихи. Как это там? «Очей очарованье… приятна мне твоя прощальная краса…» Это, наверно, замечательно. Правда, Горошенька?
      — Безусловно, — серьезно ответил он. Помолчали минутку. Потом Горошек встал:
      — Нам пора.
      И они пошли. Шли, ежеминутно поднимая глаза к бесконечно высокому небу.
      — Вон там — туманность Ориона, — сказал Горошек.
      — А я, а я, — шепнула Ика, — назвала бы ее, например… например, туманностью Мэды.
      — Почему?
      — Откуда я знаю? Потому что красиво.
      — Действительно, красиво, — признался Горошек, остановившись. Он на минуту задумался, как человек, который безуспешно пытается припомнить свой сон.
      И вдруг очнулся.
      — О господи! — завопил он. — Ика, без двадцати восемь!
      Тарелки стояли уже на столе, а на челе тетки Педагогики вырисовывалась первая, еще слабенькая морщинка, когда они вбежали на веранду ресторана.
      — Без одной минуты восемь! — победоносно крикнул Горошек.
      — Факт, — сказал Рыжий.
      Лоб тетки Педагогики разгладился, а глаза ее при виде улыбки Рыжего заблестели. Да, ничего не попишешь, — в эту золотую и рыжую осень свою тетка действительно похорошела!
      Ужин был, как говорится, первый класс. Но почему-то ни у кого, кроме Рыжего, не было аппетита. Тетка Педагогика несколько раз принималась пилить ребят, но Рыжий ей не позволил.
      — Оставь их в покое, дорогая. Такая чудесная осень… Им не до еды. — И засмеялся: — Вид у вас, словно вы с неба свалились. И тут тетка Педагогика таинственно подняла палец:
      — А у меня для вас сюрприз, — сказала она.
      — Какой?
      — Ну, какой?
      — Те-е-етя!
      — Те-е-етечка! — умильно запищали ребята.
      Тетка еще ломалась, еще заставляла себя уговаривать, когда на веранду вошел, как всегда улыбающийся, любезный и небритый Жилец Первого Этажа.
      — Добрый вечер всей милой компании, — сказал он. — Значит, поехали? Мой Капитан ждет.
      — Капитан?! — завопили Ика с Горошком, выбегая на улицу.
      Да, там был Капитан. Он стоял спокойный, молчаливый, запыленный и хорошо отремонтированный. Стоял тут же у колодца. И ждал.
      Сюрприз в том и состоял, что Жилец предложил отвезти в Варшаву всю компанию.
      Это была отличная, прекрасная идея. Ведь в противном случае туристам пришлось бы трястись всю ночь в поезде. Теперь же обратный путь становился дополнительным удовольствием.