Одно другого интересней

      — Ты сама вчера еще в песок играла.
      А отец Ики, который, как говорила мама, вечно фантазировал, сказал попросту:
      — Очевидно, они были в Сахаре.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ТРЕТЬЕ

      А САМОЕ ИНТЕРЕСНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ случилось на последней — вновь теплой и солнечной — неделе сентября.
      Накануне вечером родители играли в карты, и отец Ики сказал:
      — Ребята тоже люди.
      — Правильно! — согласился отец Горошка. — А в чем, собственно, дело?
      Родители сидели вчетвером за картами и жаловались на то, что в такую прекрасную погоду приходится сидеть в городе, поскольку и те и другие были приглашены на именины, на которые обязательно надо пойти, а то именинник обидится.
      Когда перестали жаловаться и даже пришли к заключению, что на именинах можно будет потанцевать, отец Ики сказал, что «ребята тоже люди». Потом отец Горошка спросил: «А в чем, собственно, дело?» — и в соседней комнате, где Ика с Горошком о чем-то спорили вдруг стало тихо.
      Мама Горошка, которая как раз выигрывала, не любила разговоров за картами.
      — Мы играем, — спросила она, — или разговариваем?
      Некоторое время все молчали. Мама Горошка, которой поначалу везло, партию проиграла. Тут она и спросила:
      — Что ты имел в виду?
      Отец Ики улыбнулся:
      — Поездку за город.
      — Как, что? — закричали обе мамы. — За город? Ребят? Одних? Куда? Как?
      — Разве я сказал «одних»? — удивился отец Ики.
      Кажется, в соседней комнате кто-то тихонько захихикал. Родители переглянулись, мама Ики погрозила мужу пальцем, а отец Горошка не выдержал и расхохотался во все горло.
      — Тетка Педагогика завтра едет в Казимеж на Висле, — сказал отец Ики сладким голосом. — Она звонила и спрашивала, не отпустим ли мы с ней ребят. Как вы считаете, можно?
      И тут из соседней комнаты, где все еще царила полная тишина, донесся страшный крик:
      — Можно! Мож-но! Мож-но! Мож-но!
      И тут же Ика с Горошком нога в ногу, рука об руку, плечом к плечу торжественным маршем вошли в родительскую комнату. Крича в такт: «Мож-но! Мож-но! Мож-но!» — они обошли вокруг стола и со скромным видом остановились возле отца Горошка, который сказал:
      — Предложение принято. Можно.
      — А тетка Педагогика их не запилит? — спросила мама Ики, что было не слишком любезно в отношении тетки.
      — Нет, — сказал отец Ики. — Она едет с женихом.
      — А-а-а! — сказали все.
      Отец Ики обратился к Горошку и дочке с очень серьезным видом:
      — А вы не замучите тетку Педагогику?
      — Речи быть не может, — заявила Ика.
      — А что скажет Горошек? Горошек задумчиво покачал головой.
      — Я вот над чем думаю, — сказал он. — Есть ли вообще на свете такая сила, которая может замучить тетку Педагогику?
      Ну, вот и было решено, что ребята тоже люди и в силу этого поедут с теткой Педагогикой и ее женихом за город, в Казимеж.
 
      ТЕТКА ПЕДАГОГИКА БЫЛА, во-первых, никакая не тетка, а просто подруга мамы Ики. Во-вторых, звалась она вовсе не Педагогикой, а Данкой. И в-третьих, ее прозвали Педагогикой, потому что она всегда твердила, что самое главное — воспитание, воспитание в соответствии с новейшими данными науки, то есть педагогики.
      В принципе тетка была очень мила, пока не вспоминала про педагогику. К счастью, случалось это не чаще, чем раз в день.
      А недавно тетка влюбилась в одного знакомого отца Горошка и с тех пор вообще заметно притихла. Дело в том, что ее жених был тоже человек разговорчивый и терпеть не мог, чтобы его прерывали.
      Из Варшавы в Казимеж около четырех часов поездом и час автобусом. Первые полтора часа говорил только жених тетки, а тетка умиленно слушала.
      Впрочем, нельзя отрицать, что этого высокого рыжего, веснушчатого жениха стоило послушать, хотя иногда понять его было нелегко, потому что говорил он об очень трудных вещах. Он говорил об археологии. Он был ученым, специалистом по раскопкам и как раз недавно открыл какие-то чрезвычайно интересные следы славянского селения, существовавшего полторы тысячи лет тому назад.
      — Стлашно интелесные, — говорил он, выговаривая «л» вместо «р», — стлашно!
      — Ах! — вздыхала Педагогика.
      — Это будет сенсация, — качал головой Рыжий.
      Ика толкнула Горошка локтем.
      — Ты, — шепнула она, — что такое сенсация?
      — Сенсация? — ответил Горошек. — Это что-то необыкновенное, страшно необыкновенное.
      — Да, — думал вслух Рыжий, — это будет пожалуй, стлашная сенсация.
      И замолчал.
      Все молчали. В купе они были только вчетвером. Поезд шел среди леса, чудесного осеннего леса — золотого, красного, желтого. Лишь местами проглядывала хмурая зелень сосен.
 
Унылая пора, очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса…
 
      Это тетка Педагогика начала читать стихи. Когда она кончила, Рыжий попросил:
      — Повтоли, пожалуйста, дологая!
      Она повторила.
      Все заслушались музыкой этих стихов об осени, каждый посвоему. Ика смотрела на осенний лес, и ее темные глаза еще больше потемнели. Рыжий прикрыл глаза и положил руку на теткину ладонь.
      А Горошек смотрел на тетку Педагогику и поражался не только красоте стихотворения. Его поразило лицо тетки: он заметил, что, не особенно красивая, пожалуй, даже некрасивая, тетка Педагогика вдруг удивительно похорошела. Пропали строгие морщинки на лбу, глаза просияли в ласковой улыбке, грациозно изогнулась шея. Как это случилось? Каким чудом резкий голос тетки Педагогики стал таким теплым и мягким?
      «Ага! — подумал Горошек. — Тетка Педагогика влюблена. Надо это дело продумать, потому что сразу видно, что самая лучшая Педагогика — это Педагогика любящая».
 
      В ПУЛАВАХ ПРЕДСТОЯЛА ПЕРЕСАДКА с поезда на старый скрипучий, разбитый автобус.
      Ике он очень не понравился.
      — На этом автобусе, — проворчала она, — Мешко Первый ехал креститься и уже тогда расплавил подшипники.
      — Ика, — грозно сказала тетка Педагогика, — может быть, ты хочешь пойти пешком? Для тебя это имело бы серьезное воспитательное значение!
      Но Рыжий все уладил. Уложил рюкзаки на полки, тетку назвал «кисонькой», после чего она сразу затихла и зажмурилась — совсем как кошка на солнышке, — а когда автобус тронулся, Рыжий поднял светлые брови и спросил:
      — Милостивая госудалыня, очевидно, пеледвигается исключительно пли помощи леактивных самолетов?
      Ика покраснела.
      — Милостивая государыня, — огрызнулась она, — еще будет передвигаться при помощи реактивных самолетов.
      — А может, и лакет?
      — Может, и ракет.
      Тетка Педагогика хотела было вмешаться в этот разговор, но Рыжий снова положил руку на ее ладонь.
      — Милостивую госудалыню смешит как доистолический Мешко, так и вполне истолический автобус, — обратился он снова к Ике.
      — Смешит!
      Горошек покачал головой.
      — Юмор не запрещен, — обратился он к вербе, мимо которой как раз проезжал автобус.
      — Нет, — согласился Рыжий, — и не будет заплещен. Именно поэтому еще через тысячу лет какая-нибудь новая Ика будет лопаться от смеха, что кто-то там когда-то, наплимел в двадцатом веке, пеледвигался на каких-то там неуклюжих, длевних самолетах и лакетах. Велно или нет?
      Ответа ой не дождался. Только Горошек снова покачал головой:
      — Надо это продумать.
      Рыжий засмеялся:
      — Это велно.
      Автобус раскачивался на выбоинах, словно лодочка на штормовой волне. Из корзины торговки, сидевшей на заднем сиденье, вдруг высунул голову рассерженный гусак и загоготал изо всей мочи. Рыжий подмигнул и ответил ему таким замечательным гоготанием, что настоящий гусак просто смутился. И представьте себе, тетка Педагогика, вместе того чтобы возмутиться, захихикала вместе со всеми!
      — Ах, ты, рыжий гусь! — шепнула она.
      Когда все успокоилось, Ика взглянула на «рыжего гуся» более добрым взглядом. А «гусь» обнял тетку Педагогику за плечи и снова разговорился.
      — Весной, — начал он, — я видел очень интелесную доменную печь.
      Горошек тихо вздохнул. «Ну вот, опять лекция по радио», подумал он. Но Ика слушала внимательно. И даже перестала замечать, что «гусь» вместо «р» говорил «л». Рыжий рассказывал и рассказывал. А закончил он вот чем:
      — Домна была действительно необыкновенно интересная. Сейчас она уже не работает. Но в свое время, видимо, была последним криком технического прогресса. Когда я ее осматривал, меня не оставляла одна мысль. Знаете о чем? Вот о чем. Каково бы нам пришлось без строителей этой домны? Без того, что придумали и изобрели они? Боюсь, что мы не сумели бы построить даже такой допотопный автобус. То-то и есть. И забывать о них нельзя…
      — О ком? — спросил Горошек.
      Автобус сделал поворот, а под осенним солнцем блеснула Висла. «Рыжий гусь» улыбнулся:
      — Я же сказал: об изобретателях и строителях этой домны.
      — Понятно, — вежливо, но уже равнодушно согласилась Ика. Домна — это доменная печь.
      Но Горошка смущала загадочная улыбка Рыжего.
      — Простите, — вдруг спросил он, — а когда эту домну построили?
      — Полторы тысячи лет назад, — добродушно сказал Рыжий.
      У Ики и даже у тетки Педагогики глаза в этот момент стали не меньше тарелки — скажем, десертной тарелочки.
      — О-го-го! — ахнул Горошек, состроив Ике рожу. — Снова влопались. Совсем, как с Яком, — шепнул он ей.
      На этот раз Ика не рассердилась. Она внимательно посмотрела на Рыжего.
      — Ты прав, — тоже шепотом призналась она.
      А когда автобус наконец остановился возле живописного казимежского рынка, когда их обняла осенняя тишина, Ика и Горошек совершенно ясно услышали, как тетка Педагогика шепнула Рыжему:
      — Золотко, да ведь ты же замечательный педагог! Горошек подтолкнул Ику:
      — Слышала?
      — Еще бы, — отвечала Ика, — теперь это уже, конечно, не секрет.
      — Что?
      — Как — что? Поженятся.
      Горошек посмотрел на обращенные друг к другу лица взрослых. Кивнул головой.
      — Такова жизнь, — проворчал он, обращаясь уже исключительно к самому себе.
 
      … ЭТО БЫЛ ДЕНЬ полный чарующей осенней прелести. Леса вокруг городка стояли, как в огне, — красные, бронзовые и золотые. Солнце было удивительно ласковое, в воздухе, на волнах тихого ветра плавали паутинки. Настоящая осень: много красоты, чуточку печали. Жалко было даже тратить время на обед. Наскоро поели, и перед ними открылась сверкающая перспектива полной свободы.
      — В нашем распоряжении почти целый день, — сказал Рыжий. — Как же мы его проведем?
      Ика с Горошком переглянулись.
      — Может… — сказал Горошек, — может, мы вдвоем с Икой пойдем на Дворцовую Гору?
      — Вы? — возмутилась тетка Педагогика. — Одни?
      — Вдвоем — значит не одни, — коротко объяснил Горошек.
      А Ика добавила еще более нежным голосом:
      — Мы не хотели бы вам мешать.
      Тетка Педагогика не знала, что ответить. В ней происходила отчаянная борьба. Это была борьба между теткой Педагогикой, неумолимой воспитательницей и опекуншей всего человечества (и прежде всего молодого поколения), и теткой-влюбленной, мечтавшей провести чудесный осенний день с милым рыжим и тоже влюбленным археологом.
      Кто победил? Победила тетка-влюбленная. Она сказала:
      — В конце концов… вы уже не дети.
      — Вот именно, — поддакнула Ика.
      — Но, — тут заговорила сурово и строго тетка-воспитательница, — ужин ровно в восемь! Никаких опозданий! Горошек подтянулся, щелкнул каблуками.
      — Есть, никаких опозданий! — повторил он.
      — Минуточку, — сказал Рыжий, — чтобы не было опозданий, надо знать, который час.
      Он снял с руки свои великолепные часы-хронометр с двумя секундомерами и вручил их пораженному Горошку.
      — Прошу, — сказал он. — Вот так действительно не будет никаких опозданий.
      — Дорогой мой… — начала было тетка.
      — Дорогая моя, — прервал ее с веселой серьезностью Рыжий, педагогика опирается прежде всего на доверие. Привет, молодежь мира!
      Ребята поклонились и пошли в сторону Дворцовой Горы.
      Горошек ежеминутно поглядывал на часы и, нечего скрывать, даже закатал рукава, чтобы каждый мог видеть, что он носит на левом запястье.
      — Этот Рыжий просто великий человек! — выпалил он.
      — Вероятно, — сухо ответила Ика. Она, видимо, считала, что могла бы сберечь часы нисколько не хуже Горошка.
      Но оба забыли даже о часах, как только оказались на крутой лесной тропинке, которая прямиком вела к руинам замка, построенного Казимежем Великим.
      Так тихо, таинственно, чудесно было тут!
      Ребята молчали. Шли бесшумно, очарованные. Ведь это тоже было приключение: в знакомом, хорошо знакомом месте вдруг найти что-то совсем новое — новую нежданную красоту. Задумчивые деревья, ласковое солнце, серебряные нити паутины и, наконец, просвечивавшие из-за деревьев, блестящие, как рыбья чешуя, волны далекой Вислы.
      Тропинка вывела их на лысый, нависший над трактом косогор. Оба словно пробудились от короткого прекрасного сна.
      Горошек сразу посмотрел на часы.
      — Тринадцать часов семь минут, — сказал он.
      — А сколько секунд? — ядовито спросила Ика.
      — Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать одна… начал добросовестно считать Горошек и, вероятно, считал бы дальше, если бы не то, что ровно в тринадцать часов семь минут и двадцать две секунды где-то неподалеку раздался очень, очень знакомый звук.
      Это был звук автомобильного гудка.
      После секундного перерыва гудок прозвучал снова. Три длинных, три коротких и опять три длинных. Словно он подавал сигнал SOS.
      — Это Капитан! — крикнула Ика.
      — Капитан… — шепнул Горошек.
      И оба, не раздумывая, бегом пустились вниз по косогору, не обращая внимания на острые колючки ежевики и терна.
      Горошек зацепился поясом за ветку орешника и на минуту должен был остановиться, так что первой внизу оказалась Ика. Дорожный кювет он перескочил следом за ней.
      Да, это действительно был Капитан. Запыленный, грязный, запыхавшийся. От мотора еще веяло жаром, а весь кузов дрожал, как после тяжелого напряжения.
      — Капитан! Что случилось, Капитан?! — спрашивала Ика.
      Капитан не поздоровался, не пошутил. С треском распахнул дверь и сказал только одно слово:
      — Садитесь!
      Они немедленно послушались. Едва они успели сесть, Капитан рванулся вперед и уже через сто метров развил максимальную скорость.
 
      ИЗ ВСЕХ ИХ ВСТРЕЧ эта встреча была самой удивительной. Как он их разыскал? Как появился здесь среди бела дня? Зачем?
      Но они ни о чем не спрашивали. Они знали, что раньше или позже все объяснится, а на такой скорости Капитан не захочет произнести ни слова.
      Капитан с удивительной легкостью обогнал какой-то автобус, две легковые машины. При этом шофер второй машины едва не налетел на дерево, увидев за рулем мчавшегося «Оппеля» двоих ребят, из которых ни один не прикасался к баранке.
      Спустя некоторое время Капитан, резко затормозив, свернул на неровную проселочную дорогу. Не похоже было на то, что по ней когда-нибудь проходили автомобильные шины. Несмотря на это, адская гонка продолжалась. Ребята невольно вспомнили полет на Яке сквозь самум. Камни не камни, корни не корни, выбоины не выбоины Капитан ни на что не обращал внимания. Даже пересекший путь ручей его не остановил. Он рвался напролом, как танк. Ветки кустов и деревьев хлестали по крыше, по стеклам, мотор задыхался и кашлял от напряжения: Капитан лез на гору по дороге, по которой едва ли могла пройти и телега…
      Ика и Горошек судорожно вцепились в сиденья. Они по-прежнему молчали. Только сердца их бились все тревожнее. Оба понимали, что их ожидает неслыханное приключение. Об этом красноречиво говорил и сумасшедший бег Капитана, и его упорное молчание.
      Наконец Капитан выбрался на вершину холма. Дорога стала ровнее. Впереди в нескольких десятках метров сквозь деревья просвечивала озаренная солнцем, молчаливая, огромная и пустая поляна. Капитан замедлил ход. Медленно, словно собрав остаток сил, доехал до ее края и остановился.
      Он помолчал еще немного, как запыхавшийся человек, который должен отдышаться, прежде чем скажет хоть слово. Молчание это продолжалось ровно пять секунд, но для ребят они тянулись невыносимо, безмерно долго.
      Наконец Капитан заговорил.
      — Ика и Горошек, — сказал он тихим, измученным голосом, — вас ждет самое трудное испытание. Испытание, которому еще никто и никогда не подвергался.
      — Мы слушаем, — шепнул Горошек.
      — Объяснить я вам могу немного. Я сам почти ничего не знаю. Я лишь исполняю приказ. Мне приказали привезти вас сюда.
      — Кто?
      — Все те, кто дружит с людьми и помогает им. Радиостанции и электронно-счетные машины, радиолокаторы и астрономические инструменты. Мне приказано привезти вас сюда и сказать: нужна ваша помощь. Готовы ли вы на все?
      Побледневшие щеки Ики сразу зарумянились.
      — Разве вы нас не знаете? — крикнула она.
      — Погоди, детка, — тихо сказал Капитан, — на этот раз дело слишком трудное.
      — Что мы должны сделать? — спросил Горошек.
      Капитан минуту поколебался. Потом ответил почти шепотом:
      — Вам придется… покинуть… Землю!
      Ребята переглянулись. Ика закрыла рот ладонью. Горошек взял ее за руку.
      — Как же это? — спросил он. — Как?
      — Не знаю, — шепнул Капитан. — Мое дело было привезти вас сюда.
      — Но зачем? Для чего?
      — Мне не сказали. Но это скоро выяснится.
      Он умолк. В лесу царила необычайная тишина — молчали и птицы и насекомые. Даже ласковый ветерок остановил свой полет и деревья стояли недвижно.
      Первой прервала молчание Ика:
      — А мы должны покинуть Землю… навсегда?
      — Нет! — сказал Капитан. — Нет! Это я знаю — не навсегда. Совсем ненадолго. И еще я знаю, что это очень важно.
      — Что «важно»?
      — Не знаю что. Знаю только, что очень важно.
      Ика явно рассердилась. Горошек по-прежнему молчал, стиснув зубы. А она, разрумянившись от злости, хлопнула себя по коленке:
      — Что за чепуха! Ведь у нас нет крыльев! Мы готовы на все. Но ведь надо знать — что, зачем, почему?
      — Ика, — тихо сказал Капитан, — дело это необычное и таинственное. Я повторил вам только то, что мне сообщили. Решение приняли более мудрые, чем я. Мне сказано: отвези их туда-то и туда-то. Попроси помочь. Если согласятся, пусть выйдут на середину этой поляны. Я доставил вас. Передал просьбу. Остальное — ваше дело.
      — Что же мы должны делать?
      — Мне сказали: пусть просто будут сами собой. Пусть будут такими, как всегда.
      — Да что это за чепуха? — снова крикнула Ика.
      Вот тут Горошек взял ее за руку:
      — Погоди! Это совсем не чепуха. Но с одним я не согласен.
      — Не согласен? — тихо переспросил Капитан. Казалось, в его голосе прозвучал испуг.
      — Не согласен, чтобы Ика шла со мной. Я пойду один.
      — Горошек! — крикнула Ика.
      — Пойду один!
      — Без меня не пойдешь!
      Горошек упрямо затряс головой. Ика, сделав героическое усилие, взяла себя в руки.
      — Капитан, — спросила она, — обратились к нам обоим?
      — К вам обоим.
      — Тогда всего хорошего, Капитан! — сказала она, открывая дверцу.
      — Ика! — отчаянно закричал Горошек, выскакивая за ней из машины и хватая ее за руку. Он хотел крикнуть еще что-то, но не сумел издать ни звука. Ика тоже остановилась на полушаге.
      Еще секунду назад молчаливая солнечная поляна была совершенно пуста. Сквозь неподвижный прозрачный воздух они различали на той стороне поляны чуть ли не каждый листик, чуть ли не каждую освещенную солнцем веточку.
      Но в тот самый момент, когда Ика и Горошек выскочили из машины, воздух вдруг начал… как бы это сказать, уплотняться, набирать цвет. Деревья на той стороне вдруг подернулись дымкой, как маревом. Все затуманилось. И на зеленом фоне показался неясный силуэт огромного полупрозрачного, отливавшего всеми цветами радуги пузыря.
      — Будьте сами собой! — сказал Капитан. — Такими, как всегда! До свидания!
      И тихо-тихо, задним ходом двинулся по лесной дороге среди молчаливых деревьев, уходя все дальше и дальше…
      Вскоре он исчез. Затих звук его мотора.
      Но ребята словно бы не заметили этого. Они продолжали стоять неподвижно, держась за руки, онемев, почти не дыша.
      Перед ними — возникнув «из ничего», просто из воздуха! — все четче и яснее рисовались контуры огромного, с дом, гладкого, как зеркало, серебристого шара. И что было еще удивительнее — несмотря на свои размеры и огромную, казалось бы, тяжесть, шар этот не лежал на земле. Похоже было, что он опирается только на самые верхушки травинок…
      — Что же это такое? — прошептала Ика.
      — Не знаю, — ответил Горошек.
      Ребята посмотрели друг на друга. Взгляды их говорили больше, чем слова. Они говорили: «Мы боимся, не знаем, что нас ждет в эту минуту, у нас нет ни мужества, ни отваги. Но надо идти вперед… нас просили… мы обещали… значит, идем вперед».
      Горошек крепче стиснул руку девочки.
      — Идем, — сказал он.
 
      ШЛИ ШАГ ЗА ШАГОМ. Медленно, но все увереннее. Шар, огромный и неподвижный, все приближался. Наконец они остановились в двух шагах от его блестящей, как зеркало, но ничего не отражавшей поверхности.
      — Так, — сказал Горошек, сморщив лоб. — Что дальше? Не трогай! — крикнул он вдруг.
      Но Ика уже прикоснулась концами пальцев к странной поверхности.
      — Он очень… — начала было она.
      Она хотела сказать: он очень твердый. Но в этот самый миг часть сферической поверхности, как раз перед ними, исчезла. Просто исчезла. И одновременно открылся какой-то коридор с бледноголубыми, слегка светившимися стенами, плавно изогнутый, как раковина улитки.
      И в глубине его ласково замигал, замаячил зеленый свет.
      — Зеленый свет, — прошептала Ика.
      — Да, — тоже шепотом ответил Горошек.
      И тут Ика… засмеялась Да, засмеялась.
      — Зеленый свет? Значит, путь свободен, — сказала она весело.
      И пошла вперед.
      Горошек почувствовал на лице краску стыда. Он сорвался с места, в два прыжка опередил Ику и, не останавливаясь, перескочил порог.
      Но, видимо, он немного перестарался: с разгона влетел в голубой коридор и самым позорным образом зарылся носом в пол. Вскочил он под громкий хохот Ики. Она даже присела от смеха, глядя на полусердитое, полуиспуганное лицо Горошка.
      — «Га-га-га»! Как гусыня! — свирепо передразнил он Ику.
      А она, отирая слезы смеха, спокойно перешагнула порог и с достоинством вступила на слегка подавшийся под ногой, эластичный, как губка, пол.
      Но едва она поставила вторую ногу на этот странный паркет, смех замер у нее на устах.
      Без малейшего шума, без малейшего сотрясения шар… закрылся. Все исчезло: трава, поляна, лес, озаренный солнцем. Ребята стояли меж голубых светящихся стен.
      — Так и надо было полагать, — сказал Горошек, — Пошли!
      — К-куда? — спросила Ика.
      — На зеленый свет.
      Перед ними было два пути. Два коридора. Но в одном из них голубой свет стен темнел, превращался в синеву, в темно-сапфировую синь.
      Зато в глубине другого то разгорался, то замирал зеленый огонек. Мерцал, словно приглашая ребят ласковым жестом.
      Сразу присмиревшая Ика просунула пальцы под локоть Горошка и пошла на полшага позади него.
      Зеленый свет вел их шаг за шагом. Оглянувшись, они заметили, что сапфировый цвет следует за ними.
      — Погоди, — сказала Ика, — почему тут нет тени?
      — Больше тебя ничего не интересует? — сделал ядовитое лицо Горошек. — Смотри, если ты начнешь обо всем спрашивать, тебе хватит вопросов до конца жизни!… Вот только отвечать некому.
      — Теней нет, — убежденно заявила Ика. — Потому что свет идет со всех сторон. Даже с пола.
      — Да помолчи ты! — рассердился Горошек. — Есть вопросы поважнее. Что дальше делать?
      Действительно, коридор закончился глухой стеной. Зеленый свет — он превратился в полупрозрачную дымку — мигнул ребятам еще разок-другой и исчез. Ушел в стену.
      — Что же делать? — беспомощно произнесла Ика.
      — Надо это продумать, — пробормотал Горошек. — Погоди-ка.
      — Чего годить? Чего годить?
      — Раз свет нас вел, то значит… — в раздумье говорил Горошек, — значит, надо идти за ним.
      — С ума сошел! Сквозь стену? Горошек улыбнулся.
      — А может, не я сошел с ума… а стена? — сказал он и положил руку на стену.
      — Горошек! — взвизгнула Ика.
      Она завизжала не без причины. Рука Горошка вошла в стену, как в воду. Просто погрузилась в нее. Казалось, что руку отрезали. А между тем выражение лица Горошка свидетельствовало о том, что с ним не случилось ничего, абсолютно ничего плохого.
      — Ну, что ты кричишь?… — начал он, но вдруг лицо его перекосилось, и он вырвал руку, словно ее обожгли раскаленным железом.
      — Что с тобой? — выдохнула Ика, подскочив к нему.
      — Ой мамочка! — простонал Горошек.
      — Ну, говори же, что случилось! — начала Ика уже со слезами в голосе.
      Вместо ответа он поднес руку к уху.
      — Да часы, часы Рыжего… тоже чуть не плача сказал он, но сразу просиял: — Идут!
      — Тьфу ты! — топнула ногой Ика. — Я чуть с ума не сошла от страха, а ты…
      Но Горошек ее не слушал. Вместо этого он сделал самую поразительную вещь, которую кто бы то ни было, где бы то ни было и когда бы то ни было мог сделать. Сотворил чудо. Настоящее чудо. Сделал два шага вперед, вошел в стену и исчез. Просто-напросто прошел сквозь стену.
      Ика глубоко вздохнула. Ей вдруг стало очень страшно. В коридоре потемнело, темнота все сгущалась, а Горошек исчез, пропал, растворился.
      — Ой, мама, — слабым голосом всхлипнула она.
      Но вместо мамы на нее — из стены! — глянуло улыбающееся лицо Горошка.
      — Пошли, сестренка, — сказал он. — Чудес нет. Эта стена проходимая.
      В доказательство он выставил из «проходимой» стены еще и указательный палец и поманил им Ику. У нее сразу прошел весь страх.
      — Подвинься, — строго сказала она. — Дай пройти.
      Горошек исчез. Ика сделала шаг, другой, третий, увидела, как ее собственная нога пропадает в стене.
      А потом? Потом она ощутила дуновение легкого, прохладного ветерка и оказалась возле Горошка в большом квадратном… зале.
      Едва оглядевшись, Ика сказала:
      — Горошек, может быть, мы все-таки сошли с ума?
      — Успокойся, — буркнул он в ответ.
      Молча осматривались. Все было очень просто и обычно. Но просто и обычно только на первый взгляд. А на самом деле все было загадочно и не похоже ни на что, к чему люди привыкли.
      Во всех шести стенах — на четырех боковых, в полу и на потолке — были круглые окна. Окна? Казалось бы, да. Только сквозь них совершенно не проникал свет.
      Мало того. Возле каждого окна стояло по два… не то кресла, не то дивана. Возле каждого. Это значит, и на стенах и на потолке! Между этими креслами стояли обычные столики. На столиках какие-то прозрачные сосуды, а в них разноцветные жидкости и цветистые неведомые плоды.
      Так вот то, что кресла стояли на полу, это было и совершенно понятно и вполне естественно. Но ведь они стояли и на стенах и на потолке! Первые, естественно, боком, а вторые? Вторые просто вверх ногами!
      — И ты будешь мне доказывать, что мы не в сумасшедшем доме? ядовито спросила Ика.
      Но Горошек не отвечал. У него было лицо человека, вслушивающегося в собственные мысли. Он явно что-то продумывал. Всерьез. И вот он не спеша, вразвалку подошел к стене и, слегка откинувшись назад, пошел по ней.
      Ика так и села на пол. А Горошек шел и шел. Дошел до потолка, взошел на потолок. Там он сунул руки в карманы и, засвистев чтото, побежал рысцой. Остановился на минутку возле кресел, стоявших, вверх ногами, присел на одно из них.
      Только тут Горошек поглядел вверх (то есть, с точки зрения Ики, вниз) и расхохотался во все горло.
      Потом вскочил с кресла, бегом промчался по потолку, по боковой стене и остановился возле Ики.
      — Ты поняла? — крикнул он.
      — Нет, — шепнула она. — Не понимаю.
      — Здесь нет гравитации.
      — Чего?
      — Ну… притяжения. Понимаешь? Нет.
      Ика отрицательно затрясла головой.
      — Если бы не было, ты бы висел в воздухе. Горошек посмотрел на нее в изумлении. И через минуту щелкнул себя по лбу.
      — Ты права! Тут иначе.
      — Вот именно.
      — Тут вот как, — продолжал он, вдруг вдохновившись. — Те, которые это сделали, могут любую стену превратить в пол. Помнишь, что говорил Як? Они управляют гравитацией.
      Но Ика снова рассердилась.
      — Перестань вопить. Ты лучше скажи: кто это «они»?
      Горошек замолчал, беспомощно оглянулся по сторонам. Пожал плечами.
      И в эту самую минуту окно в полу, возле которого они стояли, засветилось. Они подскочили, наклонились, как над колодцем. И увидели…
      Увидели Землю. Землю, с непостижимой скоростью убегавшую назад. Словно пушечный снаряд. Сперва перед их глазами распростерлась огромная панорама холмов, полей. Блеснула ниточка Вислы. Потом обрывки туч. Потом Земля вдруг начала округляться… округляться… засинели пятна морей…
      — Смотри! — шепнул Горошек. — Европа.
      Потом шепнул:
      — Азия.
      А потом совсем тихо сказал:
      — Земля.
      Потому, что в окне, на фоне внезапно потемневшего неба, они видели только все уменьшавшийся, слегка сплюснутый, светящийся неярким светом, как луна, шарик — родную Землю.
      — Горошек, — сказала очень спокойным голосом Ика. — Куда мы летим?
      Он повернул к ней побледневшее лицо. И только развел руками. Тогда Ика в последний раз глянула в окно, потом преспокойно уселась в кресло и задала еще один вопрос:
      — Ну, тогда скажи, кому из нас это снится — тебе или мне?
      Но и на этот вопрос не было ответа.
      — Ее уже не видно, — сказал Горошек.
      — Кого?
      — Земли.
      Ика махнула рукой. Взяла в руки стоящий на столике сосуд, подобный маленькой пузатой бутылочке. В нем колыхалась розовая жидкость.
      — Ой, посмотри-ка! — ахнула она.
      В тот самый миг, когда она взяла сосуд в руку, на бутылке сверху сформировался как бы носик от чайника. Очень соблазнительный носик. Бери его в рот и пей.