ПОРОЙ, ГУЛЯЯ ПО ВАРШАВСКИМ УЛИЦАМ (скажем, по улице Красивой) или по паркам (скажем, по Уяздовскому парку «возле лебедей»), вы можете встретить две важные (для нашей повести) персоны.
      Идут они рядышком — видимо, дружат — и либо разговаривают, либо нет. Тут все зависит от того, хочется ли им поговорить или наоборот, помолчать.
      Одна из этих персон называется Ика.
      Не буду с вами спорить — такого имени действительно нет. Но если вспомнить, что не так давно у вышеназванной персоны были затруднения с буквой «р» и вместо «раз» она произносила «аз», а вместо «Ирка» — «Ика», то все будет понятно. А поскольку сама Ика убеждена, что имя у нее очень красивое, будем считать вопрос исчерпанным.
      Ика — персона пока еще не особенно высокая. Однако точно установлено, что она растет со скоростью одного сантиметра в месяц, и в силу этого становится все выше. Конечно, в наше время бывают скорости и побольше. Но Ика не унывает. Пусть она, как уже сказано, персона не очень высокая, но зато очень веселая.
      Глаза у нее темнее волос, брови темнее глаз, нос курносый (не слишком). Имеется еще кругленький подбородок, повыше которого слева, когда Ика смеется, видна веселая ямочка.
      Вторая персона называется Горошек.
      Горошек — это не имя, не фамилия, а всего-навсего прозвище. Не из тех прозвищ, на которые люди обижаются, а из тех, к которым привыкают. Со временем.
      В первый раз было не так-то приятно слышать о себе:
      — У него нос как горошинка! Горошек!
      Но что делать! Прилипло. Все словно сговорились: Горошек да Горошек!
      Уж и нос из горошины превратился в фасолину, из фасолины в картофелину, из картофелины — в обыкновенный нос, а прозвище «Горошек» осталось.
      Горошек с этим примирился и иногда, по рассеянности, даже сам говорил, например новому учителю, что его зовут Горошек.
      Это приводило порой к мелким недоразумениям, потому что в классном журнале значилось совершенно другое имя и фамилия, но кончалось тем, что и учитель начинал его называть Горошком.
      Горошек постарше и побольше Ики. Как раз настолько, чтобы, скажем, переходя шумную улицу, брать Ику за руку. Надо сразу сказать, что он тоже не очень высок (хоть и повыше Ики), и глаза у него тоже карие. Зато подбородок у него квадратнее, волосы темнее, чем у Ики, а вместо ямочки у него на щеке две складочки, совсем как у взрослого мужчины. И вообще Горошек серьезнее Ики — как он сам утверждает, он любит все продумывать.
      Может он даже и прав. Но не всегда на сто процентов. Во всяком случае, встретив друзей на улице или в парке, не так уж редко можно услышать, как оба смеются во все горло.
      А Горошек и Ика — друзья. Живут они в одном доме и на одном этаже. У каждого из них свои дела, свое расписание занятий и развлечений, уроков и игр. И при всем том они видятся каждый день. Вдвоем гуляют, нередко вместе ходят в кино и в театр. Конечно, только на утренники.
      На вечерние спектакли они отпускают родителей.
      — Это их личное дело, — говорит Горошек.
      — Совершенно верно, — отвечает Ика.
      Тут царит полное единодушие как между Горошком и Икой, так и между ними и их родителями. Как говорится, у каждого свои права и обязанности.
      Все это очень хорошо и прекрасно, но, нечего скрывать, порой бывают и неприятности.
      Неприятности случаются у каждого: неудача в школе, недоразумение в семье, пятно на совести, разорванная рубашка или разбитая коленка. Такова жизнь, и особенно огорчаться не приходится. Тем более, когда есть друг, готовый помочь. Например, Горошек помогает Ике с задачами, которые любят не сходиться с ответом, а Ика помогает Горошку зашивать волейбольный мяч, который любит рваться по швам.
      Примеров можно было бы привести, понятно, целые десятки, но нет у меня на это ни места, ни времени. Как-никак нам надо рассказать здесь о гораздо более важных делах.
      Конечно, Горошек и Ика — живые люди, люди, во многом разные, и мнения у них тоже бывают разные. Далеко не всегда и не во всем они согласны. Впрочем, может быть, это даже и неплохо, потому что какая же это дружба, если один всегда приказывает, а другой всегда слушается?
      Вот вам пример. Когда они только начинали дружить, Горошек сказал:
      — Ты, Ика, должна меня слушаться, потому что я мальчик.
      — Почему это? — сказала Ика. Горошек возмутился:
      — Да ведь я мальчик, и, кроме того, я старше!
      — А я, — сказала Ика, — девочка, и, кроме того, я младше. Ну и что?
      Горошка такая смелость озадачила.
      — Так как же нам быть? — спросил он.
      — Когда ты будешь прав, — сказала Ика, — я могу тебя слушать, но если ты хочешь командовать, то и не надейся! Ясно?
      Горошек задумался.
      — Что ж, можно и так, — говорит. — На худой конец может быть равноправие.
      — На худой конец? — спросила Ика. — Если на «худой», то мы можем вообще друг с другом не разговаривать.
      Горошек махнул рукой.
      — Ладно, ладно. Вот теперь я понял, почему твоя мама сказала моей маме: «У Ики характерец».
      — Мама правильно сказала. Это у взрослых характеры, а у нас пока еще характерцы, — подвела итог Ика.
      Сидели они оба на солнышке перед домом, и это был, правду сказать, первый их серьезный разговор.
      Было это весной, в самом, самом ее начале — только что подснежники появились.
      Потом настало лето.
      На каникулы поехали в разные места. Раз в месяц посылали друг другу по открытке. Ика писала о горах, Горошек — о море. Открытки были коротенькие, но зато, когда друзья снова встретились, поднялась такая трескотня, словно рядом заработали на полную мощность четыре радиоприемника.
      Ведь во время каникул было множество разных приключений: Ика заблудилась в лесу, а Горошек плавал по озеру в дырявой лодке. Ика побывала на гуральской свадьбе, а Горошек на свадьбе у кашубов. И так далее, и так далее…
      Ну, а после каникул, как известно, приходит осень. Надо было снова привыкать к школе, к новым товарищам и подругам, к новым учителям и новому расписанию. Сентябрь был чудесный и Горошек даже реже встречался с Икой, потому что он играл в футбол, да вдобавок правого крайнего.
      Но как раз в середине сентября случилась такая история, что Горошек даже и про футбол забыл.
      Случилась? Собственно говоря, ничего не случилось. Просто во двор их дома прикатил автомобиль. Вернее, его прикатили. Горошек как раз шел домой из школы, когда увидел, как Жилец Первого Этажа с помощью дворника вкатывает во двор какую-то старую-престарую машину. А рядом стоит Ика и смотрит.
      — Ты видал что-нибудь подобное? — спросила Ика.
      — Инвалид, — сказал Горошек.
      — Инвалид? Такой марки нет.
      — Конечно, нет, — засмеялся Горошек. — Инвалид — это значит калека. В общем, вроде швейной машины на колесах. Приделай к нему педали и поезжай вокруг света.
      Ика насторожилась:
      — Интересно! Кто это ездил на педальном автомобиле? Я или ты?
      — Может, и я. Но это когда было!…
      — То-то! А вот какой марки этот ин… ин… калека? Ты-то не знаешь!
      — А ты-то знаешь?
      — Знаю.
      — Ну, скажи.
      — «Оппель-Капитан».
      Горошек очень высоко поднял брови:
      — А может, «Оппель-Полковник»?
      Ика только плечами пожала.
      — Можешь проверить. На спор?
      — Нет, — сказала Ика. — Я человек честный и не хочу тебя надувать. Я ведь знаю, какой марки был этот… инвалид. Я ведь уже спрашивала. Я даже знаю, зачем его сюда поставили.
      — Зачем?
      — Чтобы разобрать на части.
      Горошек посмотрел на машину и покачал головой:
      — Н-да, неприятная это штука, когда тебя на части разбирают.
      Он говорил очень серьезно. Ика тоже задумалась. Потом сказала тоже совершенно серьезно:
      — На этот раз ты прав!
      А машина неуклюже, со скрипом и треском катилась по двору, звеня и бренча всеми частями. Кузов у нее был облезлый, стекла поцарапанные, шины лысые. В молодости она, наверно, шутя давала сотню километров в час. А теперь? В ярком свете солнца автомобиль выглядел совсем жалким и немощным.
      — А все-таки это не инвалид, — вдруг сказал Горошек. — Это доблестный ветеран!
      Нет, конечно, это им показалось. Может быть, просто солнце пошутило. Но, честное слово, в ту же минуту что-то мгновенно изменилось: эмаль кузова заблестела, как новая, стекла просияли, шины тихо зашуршали по брусчатке, и машина несколько метров проехала сама, слегка пофыркивая, словно ее мотор работал на холостых оборотах.
      Толкавшие автомобиль мужчины от удивления опустили руки.
      Жилец Первого Этажа крикнул:
      — Держите его!
      Но автомобиль уже остановился в углу двора — снова старый жалкий и несчастный.
      Горошек и Ика смотрели на него во все глаза. Потом Ика шепотом спросила:
      — Ты заметил?…
      — Что?
      — Ты не заметил? Он понял!…
      — Кто?! — крикнул Горошек. — Он?
      — Да.
      Горошек хотел было фыркнуть, но глянул в угол двора, откуда вдруг блеснули, отражая солнце, стекла фар, и поперхнулся. Покачал головой.
      — Может быть, — сказал он шепотом. — Может быть… Оба пошли домой молча, словно предчувствовали, что теперь-то уже совсем, совсем скоро ждет их Первое Великое Приключение.
 
      УЖЕ 15 СЕНТЯБРЯ НАЧАЛАСЬ НАСТОЯЩАЯ ОСЕНЬ. С утра пошел мелкий косой дождь. Подул холодный ветер. Деревья в парке за ночь пожелтели, затуманились стекла домов.
      К обеду дождь так припустил, что даже и на двор выходить не стоило.
      Родителям Ики все же пришлось выйти по делам, и в доме было бы очень скучно и пусто, если бы не Горошек. Он позвонил по телефону, спросил, может ли он прийти по очень важному делу, и сразу же пришел.
      — Осень? да? — сказал он с порога, растирая озябшие руки. Вид у него был очень серьезный.
      — Безусловно, — ответила Ика. — Очень рада, что ты заметил. Это и есть твое важное дело?
      Горошек посмотрел на нее исподлобья.
      — Нет. Но меня очень радует твое гостеприимство, — ядовито протянул он.
      Ика немного смутилась.
      — А в чем дело-то? — спросила она.
      Горошек не ответил, а просто подошел к окну, выходившему на двор.
      Двор мокнул под дождем. А в дальнем углу у стены блестел мокрым кузовом автомобиль-инвалид. Издали он казался темным и блестящим, как в годы своей молодости.
      Долго Горошек смотрел в окно. Ика уже догадывалась, что «очень важное дело» связано с таинственным автомобилем. Но Горошек, как назло, молчал. Тогда она отошла от окна и включила радио. На шкале приемника постепенно разгорелся волшебный зеленый глазок.
      — Сейчас будет передача для дошколят, — сказала Ика. — Может, хочешь послушать?
      Горошек посмотрел на нее отсутствующим взглядом, словно и не заметил ехидного намека.
 
 
      — Сегодня он опять сам завел мотор, — сказал он медленно.
      — Кто?
      — Он. — Горошек кивнул головой в сторону двора.
      Ика почувствовала, что бледнеет, но несмотря на это снова пожала плечами.
      — А я не верю.
      Однако Горошка как будто совершенно не интересовало, верит она или нет. Это как раз и убедило Ику, что он не врет.
      — Я, когда шел из школы, — продолжал он, — нарочно подошел посмотреть. Ведь говорят — драндулет… Даже хуже драндулета! Но когда подошел к нему и заглянул внутрь, он…
      — Ну, ну! — взволнованно перебила Ика.
      — Он вдруг завел мотор и…
      — Ну, ну!
      Горошек наклонился к ее уху, хотя, в сущности, и так никто, кроме Ики, не мог его услышать.
      — … и даже, — прошептал он, — включил левый указатель поворота, как будто хотел куда-то ехать.
      Наступило молчание.
      За окном дождь хлестал блестевший в углу двора кузов машины. Было очень тихо. Горошек и Ика долго смотрели в окно. Наконец Ика глубоко вздохнула.
      — Что же это значит? — спросила она.
      Горошек пожал плечами. Тут Ика начала тереть нос указательным пальцем. Так поступал ее отец, когда говорил, что у него «есть одна идея».
      Потерев как следует нос, она сказала:
      — А может, он соскучился по путешествиям? Горошек повернул к ней голову:
      — Ты про что?
      — Жилец Первого Этажа, — задумчиво произнесла Ика, — говорил сегодня папе, что он немало постранствовал по свету. Понимаешь?
      — Что я понимаю? — удивился Горошек.
      — Ну понимаешь, — продолжала она, — если бы ты побывал в Индии, в Китае, в Америке, в Африке, а потом тебя бы тоже вот так запихнули в угол, разве ты бы не соскучился?
      Горошек кивнул.
      — Понятно, — сказал он. — Понятно, соскучишься! Оба снова прижались носами к стеклу. Дождь и ветер все усиливались. Темнело. Наступали настоящие осенние сумерки. На этот раз вздохнул Горошек.
      — Уже ничего не видно.
      — Не видно, — повторила Ика.
      — Знаешь что? — сказал Горошек.
      — Что?
      — Давай посмотрим в атласе, где он мог путешествовать.
      — Хорошо.
      Ика пошла в кабинет отца за атласом — за атласом, где были большие разноцветные карты всего земного шара и даже карты неба со всеми звездами.
      А Горошек тем временем зажег лампу и начал потихоньку вертеть ручку приемника, чтобы поймать какую-нибудь красивую музыку из далекой страны.
      Светлая стрелка на шкале, как крыло самолета, проплывала над названиями неведомых дальних городов. Радио говорило десятками разных голосов. То оно начинало петь, то доносился свист, то слышался тонкий писк морзянки корабельного радиотелеграфа.
      Горошек переехал уже из Палермо в Грац и двигался в сторону Кракова, когда вошла Ика с атласом. Она разложила атлас на столе.
      — С какой карты начнем? — спросила она.
      Горошек как раз нашел красивую тихую музыку и, оставив приемник в покое, подошел к столу.
      — С карты полушарий, — сказал он.
      — Ладно.
      Ребята разложили большую карту, где было все-все на свете: все океаны, части света, острова и полуострова, горы, озера и реки. Из голубых морей выплывали к ним навстречу зелено-желто-коричневые материки. За окном ветер шумел, как океанская волна…
      — Ага, Индия, — припомнил Горошек. — Индия, Китай, Африка! Интересно, какой дорогой мог он туда проехать? Ты как думаешь?
      Ребята наклонили голову над картой.
      — Вот Варшава, — сказала Ика.
      И вдруг в комнате раздался чей-то сильный, звучный голос. Неизвестный диктор прокашлялся и произнес: «Внимание! Внимание!» Горошек вскочил, заслоняя собой Ику.
      — Что это? — крикнула Ика. Голос повторил:
      «Внимание! Внимание! — И продолжал немного тише: — Говорит Варшава. Передаем специальное сообщение!»
      — Да ведь я же не настраивал на Варшаву… — начал было Горошек.
      — Ти-ихо! — дернула его за руку Ика.
      Голос снова зазвучал громче:
      «Сегодня, пятнадцатого сентября, утром, на Главном Вокзале Варшавы исчез трехлетний мальчик Яцек Килар. Приметы: глаза голубые, волосы темные, одет в красное пальто, серый костюмчик, серые чулки и ботинки. На голове — красный берет. Просим всех, кто узнает что-нибудь о судьбе пропавшего, помочь в розысках. Немедленно сообщите ближайшему милиционеру или уведомите мать ребенка, Анну Килар. Адрес: Варшава, Мейская улица, один. Повторяю: Анна Килар, Варшава, Мейская, дом один».
      Голос умолк.
      — Да ведь я правда не настраивал на Варшаву, — упрямо повторил Горошек. — Ты посмотри, где стрелка! Ика наклонила голову набок:
      — Погоди, погоди! Почему это глазок так нам моргает?
      Действительно, волшебный зеленый глазок радиоприемника то разгорался, то гас, словно подмигивая уставившимся на него ребятам. Как и раньше, из приемника доносилась далекая, тихая музыка, но, едва Горошек дотронулся до ручки настройки, вновь зазвучал тот же голос:
      «Всех, кто узнает что-нибудь о судьбе пропавшего Яцека Килара, просим помочь в розысках», — повторил он медленно и настойчиво.
      — Да ведь мы ничего не знаем! — закричала Ика. Волшебный глазок быстро заморгал. Горошек обернулся к Ике с таким видом, словно его внезапно осенило.
      — Ну что ж, что не знаем? — крикнул он. — Да ведь он и говорит: «Всех, кто что-нибудь узнает…» Это значит, что не обязательно уже сейчас же знать. Надо узнать!
      То была одна из тех редких минут, когда Ика смирялась и притихала, признавая, что Горошек прав.
      Она даже сказала вслух:
      — Ты прав!
      А Горошек снова повторил:
      — Сама подумай, нам говорят: «Всех, кто узнает чтонибудь о судьбе пропавшего Яцека Килара, про-сят по-мочь!» А я даже не настраивал на Варшаву… Поняла, что это значит?
      — Нет.
      — Это значит, что передача специально для нас.
      — Для нас?
      — Ну да!
      — Да чем же мы можем помочь? — начала лихорадочно объяснять Ика. — Что мы можем узнать? И родители так поздно вернутся…
      Горошек махнул рукой.
      — Да помолчи ты! Уже захныкала?
      — И вовсе я не хныкала! — яростно огрызнулась Ика.
      Но Горошек не собирался начинать ссору.
      — Надо это продумать, — сказал он, садясь к окошку. — Садись и думай.
      Вид у Ики был по-прежнему оскорбленный, но она послушно села рядом. Горошек этого не заметил, не оценил. Он наморщил лоб, сложил руки на груди и нахмурился. Спустя некоторое время он недоверчиво покосился на радиоприемник.
      — Нет, надо еще раз проверить, — буркнул он и спросил, повысив голос: — Передача была для нас? Тишина. В приемнике только заурчало.
      — Я спрашиваю: передача была для нас? — повторил Горошек еще громче.
      И снова раздался знакомый звучный голос: «Внимание! Внимание! Бе-зу-слов-но!» Горошек посмотрел на Ику и покачал головой.
      — Убедилась?
      — Да чем мы можем помочь? — закричала Ика в ярости.
      «Внимание! Внимание! — повторил, удаляясь, голос. — Надо постараться!»
      И снова послышались звуки далекой, замирающей музыки…
      Горошек сунул руку в карман, достал носовой платок и подал его Ике.
      — Чем злиться, лучше вытри нос.
      Когда это было сделано, он спрятал платок, а из другого кармана вытащил карандаш, блокнот и начал записывать:
      — «Трехлетний Яцек Килар. Красные: пальто и берет. Серые: костюмчик, ботинки, чулки. Голубые: глаза».
      — Темные: волосы, — подсказала Ика.
      — Адрес матери?
      — Анна Килар. Варшава, Мейская, дом один, телефона не сообщили.
      «Или ближайший пост милиции», — записывал Горошек. Ика всплеснула руками:
      — А какой это интересно — ближайший? Тут наконец рассердился Горошек:
      — Бедная малютка! Ближайший от того места, где мы найдем этого Яцека!
      — А где мы его найдем?
      Горошек от злости сломал карандаш.
      — О господи! А может быть, ты бы сперва спросила: «Как мы его найдем?»
      — А я об этом и спрашиваю с самого начала, — сухо сказала Ика. Горошек осекся.
      — Надо это продумать, — сказал он не слишком уверенно и снова скрестил руки на груди.
      Прошла минута, потом вторая, третья. Горошек вздохнул:
      — Трудное дело. Оч-ч-ч-чень трудное.
      — Вот и я говорю, — буркнула Ика.
      — Главное, ничего у нас нет, — вздыхал Горошек. — Если бы хоть какой велосипед… или… несколько злотых… или… Тьфу ты! вдруг взорвался он. — Ну, как и где его искать, этого Яцека?
      Ика не ответила. Горошек вновь склонился над блокнотом.
      — Красные, — бормотал он, — пальто и берет. Серые…
      — Горошек, погляди! — крикнула Ика.
      Крикнула таким голосом, что Горошек подскочил. Ика стояла у окна, указывая рукой в темноту.
      — Да что там еще… — начал Горошек и запнулся.
      Запнулся, потому что увидел сам то, на что показывала Ика: в глубине уже совершенно темного двора, там, где стоял «он», то загорались то гасли два огня. Вначале они светились желтым спокойным светом, как подфарники идущей по городу машины, потом разгорались ярким белым светом, словно фары гоночной машины, несущейся по большой автостраде, и наконец… гасли. И снова: желтый свет, белый свет, темнота; желтый свет, белый свет и темнота.
      — «Он» сигналит, — сдавленным голосом сказал Горошек. Ика взглянула на «него». Глаза у нее светились, как у кошки.
      — Слушай, это ведь он сам сигналит.
      — Ты думаешь?
      — Уверена.
      — И думаешь, значит… что при его помощи…
      — Мы сможем найти этого мальчишку! — сказала Ика звонким, уверенным голосом. — Пошли.
      — Куда пошли? — неуверенно переспросил Горошек Но в Ике пробудилось великое мужество. Так уж у них не раз бывало: если один начинал колебаться — у другого хватало решимости на двоих, если один поддавался усталости — второй становился неутомимым. Вот и на этот раз, когда Горошек на минуту заколебался и стал спрашивать себя, не нужно ли все это еще раз продумать, Ика повела себя как капитан военного корабля.
      — Одевайся! Бери свитер, плащ, шарфик… Слышишь?
      — Но…
      — Нокать будешь потом. Сейчас нет времени. Торопись, пока родители не вернулись. Еще вот что: на всякий случай возьми оружие.
      Горошек сразу почувствовал себя увереннее. Молча сунул в карман большой пугач, замотал шею шарфом, накинул плащ.
      Еще раз оглядели комнату. Все в порядке. Лампы и приемник выключены, стулья на своих местах, книжки на полках.
      — В путь, — сказал Горошек.
      — В путь, — повторила Ика.
      На пороге задержались на секунду. Горошек сильнее стиснул руку Ики: за окном снова блеснули сперва желтые, потом белые огни. Блеснули — и погасли. И, словно прощаясь с ребятами, вновь мигнул зеленый волшебный глазок радиоприемника.
 
      НА УЛИЦЕ БЫЛО УЖЕ СОВСЕМ ТЕМНО.
      Кое-где из окон падал свет и пропадал в тумане, не достигая земли. А ветер! А дождь! Похоже было, что на дворе не середина сентября, а самый что ни на есть настоящий ледяной ноябрь! Дождь хлестал в лицо. Ветер яростно свистел и завывал в антеннах и водосточных трубах, забирался под одежду, обдавал брызгами, старался распахнуть пальто… Тьма, холод, дождь, ветер…
      Но, если человек принял решение, разве может тьма, дождь или ветер заставить его свернуть с дороги? Как по-вашему?
      Конечно нет!
      Впереди шел Горошек. Он лучше видел в темноте. Ика даже насвистывала — насвистывала одну из тех мелодий, которые знаешь неизвестно откуда, а припоминаешь только в пути. Вдруг Горошек остановился.
      — Слышишь? — спросил он.
      Ика перестала свистеть, и тут она тоже услышала: впереди, прямо перед ними, словно мурлыкал огромный добродушный кот. Проще сказать — работал мотор автомобиля, готового тронуться в путь. Одновременно в темноте забрезжил слабый, неяркий свет. Ребята остановились. Остановились возле самой машины, в кабине которой в этот момент загорелись огоньки приборов.
      — Добрый вечер, — тихо сказала Ика, а Горошек даже шаркнул ножкой.
      Никто им не ответил, только дверца машины бесшумно отворилась.
      — Надо снять плащ, — сказал Горошек, — а то сиденье намочим. Ты погляди… — вдруг ахнул он, — ты погляди, какая машина!
      Освещенная светом приборов, кабина сияла безупречным блеском лака, никеля и кожи. Казалось, машина сошла прямо с заводского конвейера.
      — Добрый вечер, — повторила Ика, снимая плащ. — Мы садимся товарищ… товарищ Капитан!
      И первая влезла на мягкое сиденье. За ней вошел Горошек и тихо закрыл дверцу. Тотчас же на щитке приборов засветилась шкала радиоприемника, и строгий, но добрый голос проговорил:
      — Добрый вечер! Правда, я капитан не совсем обычный, но можете меня называть Капитаном. Жду вас уже целый час.
      Горошек хотел объяснить, в чем дело, но только откашлялся. Зато Ика отвечала совершенно свободно, словно разговаривая с добрым знакомым:
      — Просим извинения, но обо всем этом деле мы узнали всего несколько минут назад.
      Голос недоверчиво буркнул что-то, и Ика чуточку покраснела. Тем более, что Горошек покосился на нее довольно сердито.
      — Вы извините, Капитан, фактически нас известили раньше, но ведь мы… мы должны были все продумать, — сказал он веско.
      — Ха-ха-ха! — рассмеялся Капитан. — Понимаю!… Все это было… немного странно, а?
      — Вот именно, — сказал Горошек.
      — Вот именно, — шепнула Ика.
      — Дорогие мои, — сказал Капитан, — удивляться будем потом, а сейчас поехали! Но только… — голос вдруг стал очень суровым, прошу ничего не трогать. Я поведу себя сам. У вас водительские права есть? Нет. Какой отсюда вывод, — ясно?
      — Извините, пожалуйста, — шепнул Горошек, убирая руки с баранки руля.
      — Пустяки, — сказал Капитан уже мягче. — Договорились?
      — Да.
 
 
      — Стало быть, поехали. На Главный Вокзал, правда?
      — Точно.
      И путешествие началось. Мотор зашумел сильнее, включилась, слегка заворчав, первая, потом вторая передача, и вот машина, включив подфарники, медленно выехала из ворот на влажный асфальт улицы. Заработал «дворник» на ветровом стекле, и Капитан, сразу набрав скорость сорок километров в час, покатил в сторону Главного Вокзала, унося Ику и Горошка.
      Вел он замечательно. Мчался с максимальной скоростью, разрешенной правилами. Но как умно, как плавно и осторожно! Легко обходил другие машины, мигая световыми сигнальными огнями, плавной дугой мягко проходил повороты…
      — Браво, Капитан! — закричала Ика. Видимо, Капитан все еще сердился на нее.
      — Извините, — сказал сухо, — во время езды по городу я не разговариваю.
      — Это вы меня извините, Капитан, — пробормотала, опешив, Ика.
      Еще поворот, полминуты ожидания перед светофором на перекрестке — и вот перед ними засияли огромные окна Главного Вокзала.
      Горошек подтолкнул Ику в бок и показал ей на большущие часы над входом.
      — Гляди-ка. У нас еще часа четыре до возвращения родителей!
      — Значит, не тратьте даром времени, — вмешался Капитан, тормозя прямо против главного подъезда. — Я вас жду.
      Горошек и Ика молча набросили плащи и вышли из машины, направляясь в зал ожидания.
 
      ВЫ САМИ ЗНАЕТЕ, каково приходится человеку на Главном Вокзале. Там может потеряться не только трехлетний ребенок, там и тридцатилетний, вполне взрослый человек может растеряться. И неудивительно! Вы представьте себе: ко входу подкатывает одна машина за другой, к дверям подбегают носильщики, отбирая от путешественников чемоданы: с трамвайных, автобусных и троллейбусных остановок без перерыва тянутся ленты навьюченных пассажиров, в зале ожидания — толкотня, толпа людей перед кассами, киосками, справочными бюро, у выхода на перрон; кто-то кого-то постоянно вызывает, окликает, люди прощаются, здороваются, целуются, то и дело звучит голос из репродуктора:
      «Внимание, Внимание! Скорый поезд Варшава — Прага — Париж отправляется с первой платформы первого пути. Пассажиров просят занять места!»
      «Начинается посадка на пассажирский поезд до Вроцлава, вторая платформа третьего пути!…»
      «Дежурного Мицака просят зайти к начальнику вокзала!…»
      «Скорый поезд Москва — Берлин прибывает на третий путь, платформа номер пять»…
      Ика с Горошком вдруг оказались среди всей этой толчеи, суматохи и шума. Не приходится, стало быть; и удивляться, что в первую минуту они несколько оробели. До сих пор все, собственно говоря, делалось как бы само собой, почти без их участия. А что будет дальше?
      Горошек посмотрел на Ику, Ика на Горошка. Они стояли в самом центре зала ожидания. Кругом валом валили пассажиры. Кто-то кричал: «Завяжи как следует шарф!», кто-то обещал: «Сейчас же вам напишу, еще сегодня»…
      «Ну что же?» — взглядом спросила Ика.
      «Где его искать?» — так же ответил Горошек.
      А вслух оба разом сказали:
      — Что будем делать?
      И обрадовались, — ведь говорят, что это хорошая примета. Но примета приметой, а что делать — неизвестно.
      — Здесь его нет, — сказал Горошек.
      — Очевидно.
      — Если бы он был тут, его бы взрослые сразу сами нашли.
      — Ты прав.
      — Но ведь тут, — продолжал рассуждать вслух Горошек, — тут могли остаться какие-нибудь следы!
      — Его кто-нибудь мог видеть, — подхватила Ика.
      — И запомнить, что с ним приключилось.
      Увы, этой фразы Ика уже не расслышала, потому что в эту самую минуту на них налетел какой-то опоздавший пассажир с двумя огромными чемоданами. Ика отлетела в одну сторону, Горошек — в другую, а он ни на кого не глядя, понесся дальше.
      — Дяденька! — крикнул в ярости Горошек. — Висла загорелась, что ли?
      Он хотел повторить Ике эту остроту и вдруг заметил, что Ики уже нет.
      Вокруг кипела толпа чужих взрослых людей, занятых своими делами, а Ики не было.
      — Ика! — отчаянно крикнул Горошек, кидаясь в толпу.
      Он тут же сам налетел на кого-то, кого-то толкнул локтем в бедро, запутался в чьем-то пальто. Кто-то выругался, кто-то охнут. Горошек несколько раз повторил «извините»… И все зря. Ики не было.
      Горошек остановился, глубоко вздохнул и сосчитал сначала от одного до десяти, а потом наоборот — от десяти до одного: десять, девять, восемь, семь и так далее. Так учил его папа собираться с мыслями. И действительно, он собрался с мыслями. Но мысль была одна: нечего сказать, хорошо они начали поиски — сами потерялись!
      «Ладно, — сказал себе Горошек, — главное — спокойствие. Только спокойствие может нас спасти. Надо обдумать, как ее найти. Вопервых, я могу пойти к дежурному по вокзалу и попросить, чтобы Ику вызвали по радио. А во-вторых? Что во-вторых? Ага! Есть!»
      И вот в самом центре людного зала ожидания Варшавского Главного Вокзала вдруг раздалось громкое, заливистое, я сказал бы даже душераздирающее «ку-ка-ре-ку».