По дороге домой от Донни Чарли молчала.
      Внук проснулся в половине шестого и даже вышел на кухню, выразив желание что-нибудь поесть. И только после того, как Дон пообедал (бабушка успела состряпать для него несколько блюд, пока она спал), он попросил их уехать.
      Чарли вопросительно посмотрела на Винса, надеясь найти ответ в его глазах. Будет ли внук адекватно вести себя, когда останется один? Возможно ли, что лекарства начали действовать так быстро?
      Винс утвердительно кивнул. Дело в том, что на этот раз в придачу к обычному набору врач прописал Дону очень мощное седативное средство. Новый препарат обладал сильным успокаивающим действием, и врач предупредил об этом Винсента. Лекарство тут же избавило Донни от всех тревог и волнений.
      В доказательство этого Донни даже вышел из своего чулана.
      Разумеется, он только что начал сознавать, что бабушка и дедушка из-за него нарушили свое правило навещать его строго один раз в неделю, и сейчас им следовало побыстрей уехать из его дома, чтобы не вызывать у внука ненужных подозрений и опасений.
      Донни считал, что ему лучше остаться одному. Его вполне устраивало одиночество. Он привык к нему, имел неограниченное количество свободного времени и мог сколько угодно тратить его, путешествуя по Интернету.
      Винс давно подозревал о том, что его внук частенько посещает разные сайты и прочие киберпространства во всемирной паутине. Причем ему совсем не обязательно было пялиться на близкие к реальным фигурки обнаженных женщин. Нет, он часами сидел у компьютера совсем по другим причинам. Его мог заинтересовать ролик о новорожденном жирафенке в зоопарке Сан-Диего. Или же Дон застревал на страничке, где описывались последние достижения чемпионов в игре «Драконы и подземелья».
      После того как старики договорились с Доном о том, что навестят его утром и проверят, принял ли он все необходимые лекарства, Винс и Чарли отправились в обратный путь.
      – Я понимаю теперь, почему Тони не так часто приезжает навестить его, – со вздохом произнесла Чарли. – И я каждый день благодарю Бога за то, что Дон хочет нас видеть не чаще одного раза в неделю. – Она взглянула на Винса. – Я, наверное, не должна так говорить, да? Ты считаешь меня злой?
      Винс улыбнулся жене:
      – Нет. Конечно нет. Ты совсем не злая.
      – Хм-м-м, – промычала она, что должно было означать ее полное несогласие с мужем.
      – Может быть, тебе даже не стоит ездить к нему завтра вместе со мной, – продолжал Винс. – Я же вижу, как тяжело тебе даются эти визиты. К тому же это наверняка расстроит Донни. У нас получается нечто вроде замкнутого порочного круга. Ты огорчаешься, и это его расстраивает. Его состояние, в свою очередь, еще больше огорчает тебя, и так далее. То же самое происходит, когда к нему приезжает Тони. Кстати, сегодня Донни рассказал мне о том, что в последнее время они с Тони стали часто писать друг другу письма по электронной почте.
      Одной из главных проблем Тони было то, что он никак не мог смириться с болезнью Донни и переживал, что у них не сложились самые обычные, традиционные отношения «отец и сын». По этой причине он на какое-то время и вовсе перестал общаться с Донни.
      Теперь Винс обрадовался, узнав о том, что Тони пытается наладить контакт со своим собственным сыном, и при этом у него хватило сообразительности найти для этого правильный подход – а именно общение через электронную почту, что, несомненно, было вполне доступно для Донни и не вызывало у него стресса.
      Хотя никто не исключал и того, что именно этот контакт с отцом и стал для Донни той самой соломинкой, которая сломала хребет верблюду. Или, если выражаться точней, той самой соломинкой, из-за которой верблюд окончательно сошел с ума и перестал глотать свои таблетки.
      – Интересно, и когда ты собирался рассказать мне эти новости о Тони?
      Внимание: опасность! Очаровательная Шарлотта готовилась нанести коварный удар.
      – Сразу после того, как мы сели в машину, – тут же нашелся Винс. – То есть сейчас. Собственно, я так и поступил. Хорошие новости, правда же? Но если уж быть честным до конца, похоже, Донни не слишком обрадовался этой переписке. Может быть, и в этом тоже виноваты лекарства. Он стал какой-то заторможенный, что ли. Ты мне напомни спросить о том, как у них проходит общение, когда Донни станет получше и он снова вернется в обычный ритм. Ну, недельки через две, я полагаю.
      – Он никогда не войдет в обычный ритм.
      – Я имею в виду тот ритм, который для него привычен и удобен, – поправился Винс.
      – Ну как тебе все это удается? – пожала плечами Шарлотта. – Как ты можешь вот так спокойно сидеть и принимать его таким, какой он есть? Неужели это тебя не злит, не раздражает и не выводит из себя? Ты не сердишься и не расстраиваешься. И знаешь что? Я могу буквально по пальцам пересчитать все те эпизоды, когда ты по-настоящему выходил из себя. А ведь прошло почти шестьдесят лет… Меня это так бесит и пугает одновременно, что я со страху могу наделать в штаны, Винсент.
      Он рассмеялся, услышав подобную фразу от такой щепетильной женщины, которая и грубого слова не могла себе позволить. К сожалению, сейчас она говорила совершенно серьезно и вовсе не собиралась шутить.
      – И вот еще что. Мне уже порядком надоело постоянно кричать тебе то, что я хочу сказать нормальным голосом, – строго произнесла она. – Денег у нас с тобой достаточно. Поэтому, ради всего святого, сходи в магазин и купи себе слуховой аппарат, ладно?
      Однако то, что она это говорила, было связано не с плохим слухом Винса, а с безнадежным состоянием Донни. Шарлотта слишком тяжело воспринимала тот факт, что их внук, к величайшему сожалению, уже никогда не сможет жить так же, как все остальные. Он уже не станет тем, кем виделся в мечтах бабушки и дедушки еще тогда, когда был очаровательным большеглазым десятилетним мальчуганом. У него уже не будет своей семьи. И, скорее всего, у него никогда не будет человека, с которым он мог бы делить любовь и сострадание, как это случилось у его бабушки и дедушки.
      Смириться со всем этим было очень трудно.
      – Мне кажется, с Донни все в порядке, Чарльз, – спокойно сообщил Винс своей супруге. – Я полагаю, его вполне устраивает такая жизнь. Ему нравится одиночество. А Интернет позволяет ему общаться с другими людьми ровно столько, сколько ему необходимо. Он выбирает себе определенные уровни общения и придерживается их. Когда он регулярно принимает лекарства и его не мучают страхи, ему становится лучше. Я бы даже рискнул сказать, что он по-своему счастлив.
      На всем остатке пути до дома Чарли молчала. Но когда они подъехали ко входу в особняк, она вдруг спросила:
      – Значит, ты считаешь, что мне не следует завтра туда ездить? Что так будет лучше?
      – Ну не то чтобы лучше, – начал Винс, когда они выходили из машины, – он же любит тебя и знает, что ты тоже его очень любишь. Но я думаю, что без тебя он будет вести себя поспокойней, пока его состояние еще нестабильное.
      Чарли понимающе кивнула:
      – Хорошо. Тогда я поеду с тобой, но выходить не буду, а подожду тебя в машине.
      Винс сразу догадался, к чему она клонит. Чарли давала ему понять, что не хочет казаться абсолютно ненужной, когда дело касается благополучия Донни. Но вместе с тем не желала и навязывать свое общество. Теперь же выходило, что она поедет к Донни так, на всякий случай. А вдруг Винс не управится один или Донни захочет с ней повидаться?
      Однако сам Винс готов был поспорить на какую угодно сумму, что настоящая причина кроется совсем в другом. Просто Чарли не хочет, чтобы ее муж ехал туда один, без нее.
      Винс открыл дверь кухни и держал ее, ожидая, когда Чарли зайдет в дом.
      – Хорошо, – согласился он с предложением супруги. – Мне кажется, это отличный план.
      – Я хочу принять ванну, – сказала Чарли, поднимаясь по лестнице.
      – Шарлотта! – остановил он ее. – Ты видела меня по-настоящему сердитым больше десяти раз.
      Она на секунду задумалась.
      – Нет. Не получается.
      – Помнишь, когда Салли, что жила наверху, приволокла к себе в квартиру того здоровенного парня? Он еще бумажник потерял…
      – Это и был самый первый случай, – подтвердила Чарли. – Но даже в ту ночь, как мне кажется, ты был не столько зол, сколько огорчен. Ну хорошо, я согласна, этот эпизод, конечно, считается.
      – А когда Тони исполнилось пятнадцать лет и он вернулся домой вдрызг пьяный, его еще стошнило в гостиной прямо на наш новехонький ковер?
      – Да-да, припоминаю. Ладно, пусть будет два. Три – это случай с Лекси. Автомобильная авария, помнишь? Медсестра никак не хотела тебя пускать в реанимационную палату, – спохватилась Шарлотта, включившись в игру. – Ты вел себя эффектно. Я бы даже сказала, сумел произвести на персонал больницы неизгладимое впечатление.
      – А когда Венди подожгла веранду?
      – Это номер четыре. – Шарлотта не могла сдержать улыбку. – Правда, лично я до сих пор уверена в том, что хотя ты и орал как ненормальный, но втайне гордился тем, как она сумела все это сотворить.
      Винс усмехнулся:
      – Для меня так и осталось тайной, как она умудрилась устроить пожар, когда в зажигалке не было бензина?!
      – Еще ты взбесился в школе, когда узнал, что уволили дирижера духового оркестра, – напомнила Шарлотта. – Это уже пять.
      – Я злился, когда ты сообщила, что не можешь выйти за меня замуж, – подсказал Винс.
      – Нет, это совсем не то. Ты тогда жутко обиделся, не более того.
      – И злился, – настаивал Винс. – Просто я не хотел все это афишировать.
      – Нет, это все равно не считается, потому что внешне ты оставался спокойным.
      – Ничего подобного, я весь кипел.
      – Значит, надо было орать об этом во все горло, – возразила она. – Но если даже я тебе уступлю и посчитаю этот случай, получается только шесть.
      – Должны быть еще эпизоды.
      Она удивленно посмотрела на него, словно хотела спросить: «Неужели? Ты уверен?» – но вместо этого сказала:
      – Назови их.
      – Ну…
      – Вот видишь? Ничего у тебя не получается.
      – Сейчас получится. – Во время войны ему часто случалось выходить из себя. И уж, конечно, он не раз сердился в течение тех первых нескольких недель, когда ему пришлось жить в доме у Шарлотты. – Вот, вспомнил. Я ужасно разозлился, когда ты вернулась домой после работы и рассказала мне о том, что сенатор Говард уезжает на Гавайи, а тебе велено перенести все его запланированные встречи на более поздний срок.
      Чарли и другим секретарям действительно было дано распоряжение сообщить всем, кто стоял в списках встреч с сенатором, что беседа с сенатором переносится. Значит, рядовой ДаКоста напрасно ждал своей очереди и теперь его просто безжалостно вычеркнут из этого бесценного списка.
      – Нет, – помотала головой Чарли, вспоминая теперь тот день. – Ты не был зол. Ты только помрачнел, вот и все.
      – Если мне не изменяет память, в тот день я ужасно кричал, – закинул удочку Винс.
      – Это я орала как резаная, – кивнула Шарлотта. – Припомни: это я бесилась и кричала от возмущения.
      И он вспомнил.
      Она действительно негодовала и бушевала в той самой спальне, которую так благородно отдала ему на все время его выздоровления.
      – Значит, всего получилось шесть раз, – победно произнесла Шарлотта, поднимаясь по лестнице. – Итого в среднем по одному разу за десятилетие, Винс. Хорошо, что я не страдаю галлюцинациями, иначе могла бы принять тебя за одного из космических пришельцев, которые почему-то постоянно мерещатся нашему Донни.
      Винс засмеялся. Он был вынужден признать свое поражение. Конечно, в жизни он сердился и выходил из себя гораздо чаще, но если Чарли предпочла не помнить остальные случаи – что ж, тем лучше для них обоих.
      Он вернулся на кухню и достал из холодильника баночку пива. Правда состояла в том, что в его жизни очень редко происходило нечто такое, что могло вызвать у него гнев и ярость. И еще можно было сказать, что, очевидно, весь свой запас злости он успел израсходовать во время войны. Трудно сердиться из-за детских проказ, если учесть, какой адский кошмар пришлось пережить Винсу на Тараве в течение трех долгих дней. Да и вообще все то, что он видел на войне, не шло ни в какое сравнение с озорством его детей и внуков.
      Шарлотта не считала, что он по-настоящему разозлился в тот далекий день, когда она вернулась домой и сообщила ему неприятные новости. Оказывается, сенатор Говард отменил его встречу, которую Винс ждал несколько недель, пока выздоравливал и набирался сил.
      Ну, может быть, она в чем-то была права. Он действительно не сердился и не бушевал. Вид у него в тот день был скорее страдальческий. Он испытывал муки и жгучую боль, но, наверное, все же не гнев и не ярость.
      – Нам велено заново перепланировать все его встречи начиная с марта, – добавила тогда Шарлотта, и Винсенту захотелось разрыдаться от отчаяния.
      – У меня нет времени, – коротко доложил он. – Через неделю я должен быть в Калифорнии.
      – Что?! – От неожиданности она как стояла, так и села на стул возле двери. – Я и понятия не имела, что вам придется так скоро уехать.
      – А ведь мне нужно всего несколько минут его времени! – горевал Винс. – Неужели я прошу так много?
      Он собирался написать сенатору письмо. Это нужно было сделать давным-давно. Но и тут у Винса возникли сомнения: кто же станет серьезно воспринимать послание полуграмотного солдата?
      – Но вы только начали набираться сил, – заметила Шарлотта. – Вам нужно еще много времени, чтобы окончательно выздороветь и быть готовым воевать.
      – Шарлотта, как вы считаете, если я напишу письмо сенатору, он прочитает его?
      Она часто заморгала, словно не совсем понимая, к чему он клонит:
      – Возможно, у него не будет времени ознакомиться с вашим посланием лично, но кто-нибудь из помощников или секретарей обязательно его прочтет. И если там будет содержаться что-то важное, письмо обязательно направят непосредственно сенатору. Да, это вполне вероятно. – Она подалась вперед. – Винсент, разве вы не понимаете, что вы еще больны и слабы? Ну какой смысл так рано отправляться на войну? Рано!
      – Нет, не рано, – упрямо произнес он. Винс чувствовал, что с каждым днем становится все крепче. – Если я задержусь у вас, то дело кончится тем, что я растолстею от вашей вкусной еды и просто не влезу в свою форму.
      Но Шарлотта даже не улыбнулась, не оценив его жалкую попытку отшутиться. Она сидела на стуле и смотрела на Винса так, словно видела его впервые. Будто перед ней возник незнакомец. А он не знал, как на это реагировать и что ему сейчас делать.
      – Вы поможете мне? – наконец спросил он. – Мне нужно написать сенатору письмо, но оно должно быть таким безупречным, чтобы сенатор прочитал его еще до того, как уедет.
      Шарлотта молчала.
      – Вы поможете мне написать его?
      Но она в отчаянии лишь помотала головой:
      – Винс, он уезжает послезавтра.
      – Ну и что? Значит, это должно быть исключительное, идеальное письмо.
      – Но как я смогу помочь вам, если вы даже не рассказываете мне, почему хотите встретиться с сенатором? – удивилась она.
      Да, в этом заключались определенные трудности. Ничего не оставалось делать, как рассказать ей правду обо всем, что и как происходило там, на Тараве.
      Но, конечно, не всю правду. Он ни за что в жизни не стал бы посвящать ее в кровавые подробности боев и должен сделать все так, чтобы эту часть письма она не увидела вовсе.
      – На Тараве было совершено множество ошибок, – начал он, осторожно подбирая слова. – Серьезных ошибок, даже можно сказать, роковых. Я полагаю, что той информации, которая была передана офицерам, готовившим план вторжения на остров, оказалось недостаточно. То, что произошло там, можно назвать… настоящей резней, массовым убийством, Чарли. И вам это хорошо известно. Но в газетах все подали так, будто такой исход был неизбежен и мы в любом случае должны были понести такие страшные потери. Победа досталась чудовищной ценой, но лично я считаю, что добыть ее можно было бы, избежав такого количества жертв. Другими словами, резню можно было предотвратить.
      Она напряглась и уже не могла оторваться от его рассказа. Винсу удалось завладеть вниманием Шарлотты на все сто процентов.
      – Но как?
      – Собрав недостающую информацию, – спокойно ответил он. – О состоянии берега, о приливах и отливах, о подводных укреплениях, а самое главное – исследовать тот самый проклятущий коралловый риф. От него было больше потерь, чем от мин, установленных японцами. – По выражению лица Шарлотты Винс догадался, что она не совсем поняла его последние слова, и поспешил пояснить: – Чарли, морские пехотинцы отправились к острову на лодках, совершенно не приспособленных для того, чтобы лавировать в рифах, и они там попросту начали застревать. Большинство лодок потеряло способность двигаться и стало удобной мишенью для японской артиллерии. Враг об этом и мечтать не смел! Целым взводам пришлось выйти из лодок и передвигаться по пояс, а то и по грудь в воде. Так мы шли примерно пятьсот футов до берега. У нас не было никакого прикрытия. Мы не знали, кому и как молиться. Мы почти что слышали, как хохочут японцы и косят наших бойцов одного за другим.
      Шарлотта побледнела, и Винс понял, что, наверное, уже рассказывает ей лишнее.
      – В Тихом океане остается несколько десятков островов, которые морской пехоте еще только предстоит отобрать у японцев, и на каждом нас ждет кровавый бой. И мы не можем, не имеем права повторять те же ошибки. Мы должны доставить своих воинов на место схватки целыми и невредимыми. И если у следующего по плану острова имеется такой же коралловый риф, как у Таравы, нужно заранее обложить его взрывчаткой и проделать в нем дыру прежде, чем посылать туда солдат. И вот что я придумал. Я сам отличный пловец, и уверен, что найдутся и другие парни, которые выросли на морском берегу и, так сказать, дружат с водой. Десять-двенадцать таких бойцов могли бы легко подплыть к острову и своими глазами увидеть все, что нужно, чтобы прояснить картину: контур берега, наличие укреплений и так далее. При этом мы захватили бы с собой взрывчатку. Я знаю, что есть и такая, которая срабатывает даже под водой. Мы обложили бы ею все препятствия, которые надо удалить, и стерли бы их с лица земли. При этом мы использовали бы маски и трубки, и японцы бы ничего даже не заподозрили.
      Шарлотта продолжала сидеть с открытым ртом и внимательно слушать.
      – А что если бы они вычислили вас?
      Он посмотрел ей в глаза:
      – Да, надо иметь в виду и такое тоже. Но если учесть, что сами мы будем представлять собой двенадцать крохотных мишеней, велики шансы, что один из нас все-таки доберется до основных сил и передаст офицерам недостающую информацию.
      Она смотрела на Винса так, словно не верила ему. Потом Шарлотта медленно встала со стула.
      – И вы говорите мне все это совершенно серьезно? Вы хотите написать письмо сенатору Говарду, предлагая ему создать что-то вроде отряда пловцов-смертников? Господи, Винс, что вы еще выдумали! У меня создается впечатление, что вы попросту сошли с ума! Плыть до острова, а потом еще и назад? Но как вы собираетесь плыть с автоматом?
      Хороший вопрос. Он и сам долго думал над этой проблемой.
      – А у нас не будет с собой никаких автоматов. Не стоит так отягощать себя, тем более что нам и так придется доставлять на себе взрывчатку. Понимаете, все дело в том, чтобы попасть на остров незаметно, в этом и заключается весь смысл. Нельзя допустить, чтобы враг нас обнаружил. Плыть, конечно, придется довольно долго…
      Шарлотта засмеялась, но вовсе не потому, что ее что-то позабавило в его рассказе. Напротив, она никак не могла поверить, что он сам считает свой план выполнимым.
      – Да вы же… просто сумасшедший!
      – Нет, я только…
      – Именно так! Вы собрались плыть безоружным на остров, захваченный японцами! Да еще и прихватить с собой группу таких же беззащитных ребят. И как, вы полагаете, они с вами поступят, когда вас увидят? Приветливо помашут ручками? Или, может быть, предложат выпить сакэ?
      – В том-то и заключается весь фокус, что нас никто не увидит. Мы приплывем в сумерки, а в обратный путь отправимся уже ночью.
      – Вот-вот! – не сдержавшись, воскликнула Чарли. – Теперь вы собираетесь плавать в океане по ночам! А вы представляете себе размеры океана? Вы знаете, как это сложно – плыть ночью? И при этом, как мне кажется, вы не планируете, что где-то поблизости таких пловцов будет ждать судно с зажженными огнями, верно? Знаете, есть множество более легких способов позволить врагу убить себя. И наверное, их можно отыскать, не привлекая к этому сенатора и тем более не заставляя меня все это выслушивать!
      – Но я не собираюсь предоставлять врагу возможность убить себя. Напротив, я хочу спасти жизни других солдат.
      – И для этого пожертвовать своей собственной!
      – А вы видели вот это? – Он вскочил с кровати, достал из шкафа свою военную форму и швырнул ее на одеяло. – Посмотрите еще раз. Это солдатская форма, и гораздо больше, чем просто одежда. И каждый мужчина, который носит ее – будь то форма сухопутных войск, или военно-морских сил, или каких-то других, – каждый мужчина, простой солдат или офицер, – все они знают это. Надев форму, человек знает о том, что в любой момент он должен быть готов пожертвовать собой во имя других, во имя победы. Те самые морские пехотинцы, которые погибли на Тараве, не убегали от японцев. Они бежали навстречу им! Неужели вы думаете, что мы не знали, что могли считать себя трупами с того самого момента, как наши лодки застряли в коралловом рифе? Но на нас была форма морских пехотинцев Соединенных Штатов, и мы поступили так, как должны были поступить во благо своей страны. Большинство из нас погибли, но кое-кому удалось выжить. И те, кто остался в живых, не должны позволить так же бездарно умереть другим. Да, это своего рода жертва, Чарльз. Я не хочу умирать – и никто не хочет умирать, – но я все равно сделаю все от меня зависящее, чтобы обеспечить безопасность моей страны. Глаза Шарлотты стали влажными, а еще через несколько секунд слезы градом покатились по ее щекам.
      – Я не хочу, чтобы вы снова возвращались туда, – прошептала она. – Я не хочу, чтобы вы умирали где-то там, один, вдалеке от дома. Джеймс снится мне каждую ночь. Будто он там один, он умирает и зовет меня. Эти сновидения преследуют меня, Винс. И если меня начнут мучить такие же кошмары о вас, я этого уже не выдержу.
      Он уже не смотрел ей в глаза. Ему пришлось отвернуться и убрать свою форму в шкаф, иначе он мог наделать каких-нибудь глупостей. Например, обнять Шарлотту и покрепче прижать ее к себе. А ей сейчас этого не хотелось. Она не собиралась влюбляться в него.
      И Винс ее в этом не винил.
      – Мне тоже не хочется туда возвращаться, – негромко произнес он, – но все равно придется это сделать.
      – А может, не придется?
      – Придется, – упрямо повторил он. – Так вы поможете мне написать это письмо, Чарли? – Он наконец повернулся и посмотрел ей в глаза. – Пожалуйста.
      – Нет, – твердо ответила она и вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.
 
      Мэри-Лу позвонила в дверь дома Келли, но когда хозяйка открыла ей, радостное настроение у миссис Старретт сразу куда-то улетучилось. Келли Эштон приветствовала гостью очаровательной улыбкой, но в руке у нее оказался… бокал с пивом.
      – Входи, пожалуйста, – предложила она и повернулась к кухне. – Эй, слушайте все! К нам присоединяется Мэри-Лу!
      Дружеская улыбка Келли, конечно, оказалась очень милой и уместной, вот только Мэри-Лу и не предполагала, что на этой полуофициальной встрече жены и подружки «морских котиков» станут распивать алкогольные напитки.
      Мэри-Лу судорожно вцепилась в свою сумочку и послушно прошла вслед за Келли в ярко освещенную кухню, которая плавно переходила в жилую часть дома – гостиную комнату по одну ее сторону и столовую по другую. Как ни странно, дом Тома и Келли оказался немногим больше, чем ее собственный.
      Ну разве что окна были пошире.
      Стеклянные раздвижные двери обеих комнат выходили на веранду, а дальше начинался чудесный зеленый дворик, окруженный такими же аккуратными участками соседей.
      – Привет, Мэри-Лу! – помахала ей рукой Мэг, жена лейтенанта Джона Нильсона. Она сидела на высоком табурете у стойки бара, которая, собственно, и отделяла кухню от столовой. Ее дочка, Робин, была всего на пару месяцев старше Хейли, но Мэг каким-то непостижимым образом умудрилась вернуть себе вес, который был у нее до беременности. И похоже, ей это удалось безо всяких видимых усилий, несмотря на ее постоянную «диету» из кукурузных чипсов и пива.
      Господи, как же Мэри-Лу ненавидела ее! Но сейчас она лишь улыбнулась миссис Нильсон:
      – Привет, Мэг! Как поживают Робин и Эми? – Мэг была старше Мэри-Лу больше чем на десять лет, и вдобавок у нее имелась двенадцатилетняя дочка от первого неудачного брака.
      – Скажу тебе так: остается три года, десять месяцев и четырнадцать дней до того момента, как Эймс получит водительские права. Но пока это произойдет, я успею намотать триста тысяч миль, не меньше, – улыбнулась Мэг. – Только вообрази: занятия по парусному спорту, по танцам, курсы актерского мастерства, да еще и футбол в придачу… – Она весело рассмеялась. – Я окончательно забросила свою работу. Но, должна тебе признаться, я обожаю такую жизнь!
      После этого она обменялась с Келли взглядами. Видимо, женщины хорошо понимали друг друга без слов. Мэри-Лу стало скучно. Ей захотелось зевнуть. Она не ощутила ничего, кроме пустоты в груди.
      Ну почему, например, Мэг не стала ее лучшей подругой? Что такого особенного она нашла в этой Келли Эштон, которая еще и замуж-то не вышла за лейтенанта-коммандера Паолетти?!
      Где-то во дворе громко зарычала газонокосилка.
      – Послушайте меня все! Это Мэри-Лу, – провозгласила Келли. Она прошла через комнату и закрыла стеклянные двери, чтобы избавить гостей от шума.
      На кухне собралось пять женщин, но, кроме Мэг, Мэри-Лу узнала среди них лишь одну – Тери Волчонок. Ее в шутку называли красавицей, вышедшей замуж за чудовище – жуткого с виду главного старшину из команды «морских котиков». Но, помимо всего прочего, изящная и хрупкая Тери сама была не робкого десятка и летала на вертолетах, поскольку служила в береговой охране.
      – С Мэг и Тери ты знакома, – обратилась Келли к Мэри-Лу. Затем она указала на стройную молодую женщину, очень похожую на темноволосую Гвинет Пэлтроу. – Познакомься, это Кристи. Она встречается с Марком Дженкинсом. А вот это Шонда…
      – Которая когда-то встречалась… обрати внимание на прошедшую форму глагола. Именно «встречалась», дорогая моя, со старшиной Уэйном Джефферсоном по прозвищу Герцог. Ты можешь в это поверить? – Шонда оказалась темнокожей афро-американкой с короткой стрижкой. Она красила волосы под блондинку и обладала удивительной улыбкой, которая словно озаряла ее изнутри волшебным светом. – Ну какой взрослый и серьезный мужчина позволит называть себя таким дурацким прозвищем, как Герцог? А теперь я прихожу на эти вечеринки типа «Ура! Ура! Сегодня сплю одна!», чтобы еще раз напомнить себе о том, как я умно поступила, когда бросила этого типа.
      – Ну а теперь ты спишь одна каждую ночь, – поддразнила ее другая женщина, вернее, девушка, которая, по-видимому, не успела переодеться после работы и явилась на вечеринку в форменном костюме официантки. Она протянула руку Мэри-Лу: – Меня зовут Элен.
      – Что ты в этом понимаешь? – фыркнула Шонда. – Элен проводит время в компании Джея Лопеса, а все в округе знают, что наш Лопес давным-давно принял обет безбрачия. – Она повернулась к Кристи. – Или я путаю его с Дженком?
      – Ну нет, это определенно не Марк, – засмеялась Кристи, как будто услышала какую-то остроумную шутку.
      – Ну и к Герцогу это тоже никак не относится, – заявила Шонда. – Да вы только поглядите на Джоан! Она, наверное, думает: «О чем говорят эти сумасшедшие?»
      – Джоан ДаКоста приехала к нам с визитом из Вашингтона, – пояснила Келли Мэри-Лу. – Она работает в Белом Доме.
      – Я не поняла, кто же именно принял обет безбрачия? – поинтересовалась Джоан. – Я определенно пропустила что-то важное. Нельзя ли говорить чуть помедленней? Пощадите меня и, пожалуйста, посвятите в свои секреты. Я совсем не понимаю ваших шуток.