Джулианна заморгала — она ещё не успела понять всего, что услышала, а ей уже задавали вопрос. Она узнала эту манеру, но — почти — не поддалась ей, однако увиливать от ответа всё же не стала.

— На стене пещеры был знак Господа. Я прикоснулась к нему, и он засветился ярким светом. В этот свет прошла моя рука. Ифрит схватился за неё и вылез, пока я пыталась освободиться.

— А, вот оно что. Джемаль хочет подняться в пещеру. Я думаю, нам стоит пойти с ним, понимаешь? Мы теперь в его тени.

Джулианна прекрасно понимала это; поняла она и то, почему в голосе Элизанды слышалась досада. Видимо, имя её деда было не всемогуще.

Она могла бы спросить, что это было за имя, но не стала. Вместо этого она пошла за Элизандой, которая, в свою очередь, следовала за Джемалем. Когда они вступили в пещеру, свет уже не бежал по знаку Господа, а тени больше не клубились в тёмных углах. Вокруг были пыль и камень, а на полу лежали одеяла и скромные пожитки девушек.

Элизанда коснулась высеченного в стене знака, но почти сразу же отдёрнула руку, прежде чем Джулианна успела предостеречь её.

— Как оно…

Джулианна не могла ответить, но Элизанда и не ожидала ответа. Последовала ещё одна короткая и невразумительная беседа с шарайцем, которую Элизанда перевела для подруги. Джемаль согласился остаться в пещере до темноты. В окрестностях могли быть шарайцы других племён, и сталкиваться с ними не стоило. Джемаль собирался караулить у входа в пещеру, и Элизанда отправилась с ним.

Джулианна отошла в сторонку. Пусть они разговаривают, пусть Элизанда удовлетворяет свою любопытство, пусть грозит именем деда и понемногу подбирается к этому яростному юноше. Джулианна же соберёт одеяла, сделает себе ложе в дальнем прохладном углу пещеры подальше от этой парочки и от знака, все ещё притягивавшего её взгляд, и постарается не смотреть на него до тех пор, пока глаза её не закроются, а голова не упадёт на грудь.

— Джулианна…

— M-м… .

— Джулианна!

— Ну что?

— Всадники.

Джулианне не хотелось шевелиться. Она просидела неподвижно не так уж долго и рада была бы никогда больше не совершать никаких движений. Однако при словах Элизанды каждый мускул её тела напрягся, и девушке захотелось вскочить на ноги. Через мгновение она уже сидела на корточках у входа, прячась за спиной Элизанды.

— Кто это? Искупители или элессинцы? Или шарайцы, или ещё кто-нибудь?

— Я не вижу, они подняли слишком много пыли. Но они скачут с юга.

Джулианне не надо было объяснять, что это значило. На юге была дорога, а значит, этих людей послали, чтобы схватить беглянок и привезти обратно в лагерь. Делать что-либо было уже поздно — разве что замереть и молиться, чтобы отряд прошёл мимо, не заметив грязных серовато-коричневых бурнусов среди грязных серовато-коричневых скал.

И они замерли и не шевелились, пока…

— Собаки!

— Что? — Джулианна вскинула голову и, забыв о своём решении, стала вглядываться вдаль.

— У них собаки, вон, видишь?

Джулианна прикрыла глаза от солнца рукой. Вначале она разглядела только облако пыли в долине, и только тут поняла, как высоко она забралась, хотя на размышления об этом времени не было. Так, люди и лошади, едва заметные в пыли… и другие тени, маленькие, бегущие впереди, поднимающие небольшие облачка пыли… собаки.

— Гончие-секари, — заметила Элизанда, привычная к местному солнцу и знакомая со страной. — Их вывели для охоты катарские князья…

— Я таких уже видела. — Секари были высокими поджарыми псами с острыми зубами и роскошной шелковистой шерстью песочно-белого оттенка. Какое-то время назад секари вошли в моду среди знати Марассона, но отец не позволил Джулианне завести себе такого щенка. «Это тебе не болонки, это настоящие охотничьи псы», — сказал он, и подарил дочери щенка, больше подходящего для девочки: крошечное создание, которое лизало хозяйку в щеку, сидело у неё на коленях и спало на её подушке, всячески изъявляло свою любовь и ни разу не доставило ей никаких неприятностей.

— Если бы я знала, что у них есть собаки…

— Ты всё равно ничего бы не смогла сделать. Не думаю, что ты можешь заморочить собачью свору.

Но сама Джулианна могла кое-что сделать. Она встала, не обращая внимания на шипение Элизанды, и пошла, нет, побежала вниз по тропе, забыв свою усталость и страх перед высоким обрывом, который когда-то высасывал из неё всю храбрость.

Она остановилась у колодца и стала ждать. Вскоре к ней присоединилась Элизанда, увешанная одеялами и мехами для воды. Джулианна взглянула на неё всего раз. Джемаль же затаился в пещере — что ж, прощай, проводник. Джулианна вновь повернулась к все растущему пыльному облаку.

Первыми к ним подбежали собаки. Они звонко лаяли, оповещая хозяев о находке, скакали вокруг дедушек и тыкались им в ноги. Элизанда трепала их по любопытным носам и ласково перебирала длинные уши, что-то приговаривая, но Джулианна стояла прямо и твёрдо, как скала, ни на что не отвлекаясь. Она ждала.

Подскакали всадники. Первый из них опередил товарищей на несколько корпусов. Предводитель остановил коня, спрыгнул с седла, бросил поводья спутнику и быстро зашагал к ликующей своре. Он отозвал собак пронзительным свистом, но Джулианна не шелохнулась и даже не посмотрела на гончих.

На вид мужчина был молод, высок, худощав и силён. Нижняя часть его лица была закрыта от пыли шёлковым шарфом. Джулианна с трудом оценила иронию происшедшего — она стояла перед ним с неприкрытым лицом, её тюрбан был брошен на тропе, чтобы не ввести погоню в заблуждение. Впрочем, удовольствия это ей не доставило.

Мужчина встал перед ней и какое-то мгновение колебался, но всё же снял с лица шарф. Светлые волосы, мягкая светлая бородка, кожа — всё было покрыто серым слоем всепроникающей пыли. Когда он заговорил, голос его тоже был словно бы припорошен пылью, избавиться от которой не помог бы никакой кашель.

— Мадемуазель, я рад, что нашёл вас…

— Вы охотитесь на меня с собаками, господин барон? — оборвала она его, позволяя наконец выплеснуться накопленной ярости. — С собаками, да?

Она подняла руку и отвесила ему пощёчину, ударив изо всех сил, зло и быстро, так, что от удара поднялось облачко пыли. Быть может, при виде такого зрелища она и рассмеялась бы, будь она в другом настроении.

— Или я заяц, или олень? — продолжала она, потому что барон ошеломлённо замолк, в то время как его спутники бормотали все громче. — Или я беглая рабыня, которую нужно выслеживать с собаками? Я что, животное?

— Вы — девушка, сбежавшая из-под венца, — тихо ответил Имбер, — и тем нарушившая договор и отцовскую волю. Будь вы элессинкой, находись мы в Элесси, вас выпороли бы за такое непослушание. А если бы мой дядя увидел, что вы, ударили меня, вас высекли бы прямо тут, невзирая ни на что.

— Не думаю.

— Вы не знаете моего дядю. — Лёгкая улыбка послышалась в его голосе и тронула лицо прежде, чем он успел спрятать её. — Он может потребовать наказания, когда услышит о случившемся. Но от этого я по крайней мере смогу защитить вас, если вы вернётесь сейчас со мной.

— А если я откажусь? Вы снова напустите на меня свою свору?

Как ни странно, барон покраснел и смущённо провёл рукой по сбившейся от пота и пыли шевелюре.

— Джулианна, я очень сожалею, что взял с собой собак, но это было единственным способом отыскать вас прежде моего дяди. Я собирался подарить их вам, чтобы обрадовать вас…

Что-то похожее на искреннее сожаление в его голосе тронуло Джулианну, и её ярость утихла сама собой. Она промолчала, глядя прямо на барона, на отметины, оставленные её пальцами на его щеке, и на блестящие серо-зелёные глаза, обрамлённые золотистыми ресницами.

— Мадемуазель, — проговорил он весьма чопорно, но негромко, не желая, чтобы их слышали, — неужели перспектива выйти за меня замуж кажется вам столь страшной, что вы готовы бежать от меня через час после нашего знакомства, нарушив отцовскую волю, которой вы прежде повиновались…

Да, подумала Джулианна, в его глазах всё выглядит именно так — он отпугнул её и заставил бежать. Как могла она возразить на это? Никак, и потому Джулианна промолчала, глядя безнадёжным взглядом, как он поклонился, отвернулся и стал отдавать приказания своим людям. Он больше не смотрел на Джулианну, если не считать того, что он протянул ей свой шарф, чтобы она закрыла лицо. А глаза у него были серые, непонимающие… о, как он ошибался!

Джулианна и Элизанда вдвоём сели на одну лошадь, а человек, уступивший им скакуна, схватился за стремя одного из товарищей и побежал рядом с ним. Джулианне подумалось, что он очень быстро взмокнет, начнёт задыхаться и на остатках дыхания будет проклинать всех взбалмошных и капризных девчонок вообще и её саму в частности, и это будет похоже на элессинские манеры куда больше, чем вежливость его господина.

Впрочем, возможность ознакомиться с элессинскими манерами поджидала её весьма скоро: надвигалась встреча со старшим бароном Имбером, о которой Джулианна предпочитала не думать. В его глазах она повела себя словно капризный ребёнок: сбежала от жениха, нарушив отцовскую волю и нанеся барону смертельное оскорбление. Но что было ещё хуже — за ней охотились с собаками, а глаза сопровождавших её элессинов над бесполезными шарфами были безжалостны. А когда они прибыли в лагерь, все тамошнее население молча смотрело на них, и в молчании была презрительная насмешка, что было уже совсем невыносимо. И всё же Джулианна вынесла это, руки её на поводьях не дрогнули — она не станет вести себя как испуганное животное.

Но старший барон — с ним всё будет куда хуже.

То, что осталось от лагеря, уже не заслуживало этого названия. Все шатры, кроме одного, были сняты; остался только самый большой, где прошлым вечером бароны пили за её здоровье вместе с людьми из всех отрядов, вместе с Элизандой, элессинами, рыцарями-искупителями и самим магистром Шерролом.

Вооружённые солдаты, как и прежде, были разбиты по отрядам, но их костры уже потухли, а мешки грудами лежали на земле. Они с дерзким любопытством поглядывали на Джулианну и подталкивали друг друга локтями, и на этот раз она ничуть не жалела, что не слышит, о чём они перешёптывались, пока она проходила мимо. Должно быть, Имберу тоже было неприятно. Если девушка предпочитает бегство замужеству, то каков же у неё жених?

Подбежавшие к лошадям оруженосцы удивлённо уставились на её крестьянский наряд. Имбер спрыгнул с коня, подошёл к Джулианне, помог ей спешиться и, предложив руку, повёл её к шатру. Жалкая подачка её гордости, которая только раздула жар унижения. Твёрдым шагом идя рядом с бароном, Джулианна сжала зубы.

Тканые занавеси у входа были раздвинуты, чтобы внутрь шатра проникал воздух, однако Джулианна поняла, что воздуха этого недостаточно, потому что на неё обрушилась удушающая волна жара. То же самое было и прошлой ночью — она провела здесь около часа, чувствуя себя крайне неуютно, и не столько от того, что старший барон всё время ворчал и ругался, сколько потому, что она ничего не могла сказать его племяннику.

Должно быть, подумала Джулианна, этот шатёр навсегда останется в её памяти местом, где угнетено все — и тело, и душа, и разум. Старшего барона сейчас не было, но облегчение оказалось недолгим — рано или поздно он всё равно появится. И что тогда будет… В шатре было почти пусто, убрали даже скамьи и длинный стол на козлах, за которым прошлой ночью после ухода Джулианны и Элизанды продолжался пир. Похоже, по элессинским обычаям женщины ели отдельно. В целом от шатра остался только остов да натянутая на него ткань. Джулианна решила, что это сделано скорее ради того, чтобы знати было где укрыться от любопытных глаз и ушей, нежели для защиты от солнца. Ни один человек не стал бы сидеть в такой духоте, если снаружи дует приятный ветерок, пусть даже несущий с собой тучи пыли. Имбер послал какого-то мальчишку за стулом, и Джулианна с удовольствием села. Тот же мальчик принёс фрукты и сок, и девушка искренне обрадовалась как возможности освежиться, так и тому, что у неё появилось хоть какое-то занятие. Она очищала и разламывала фрукты, ела и пила, подсовывая кубок под вуаль, а Имбер деликатно отворачивался. Молчание стояло между ними стеной, каждый ждал появления барона, но сказать друг другу им было нечего. Вскоре — слишком скоро — раздался грохот копыт, заклубилась пыль и налетел порыв ветра. Старший барон широким шагом вошёл в шатёр. В руках у него был хлыст, а в глазах — мрачное выражение человека, намеревающегося этот хлыст использовать по назначению. Руки Элизанды, лежавшие на плечах Джулианны, испуганно сжались, и когда короткое постыдное замешательство прошло, когда она справилась с желанием заскулить: «Нет, не бейте меня», — Джулианна поняла, что её подруга подвергается большей опасности, чем она сама. Даже сам барон Имбер фон унд цу Карлхайм, брат-наследник графа Элесси, не поднял бы руки на дочь королевской тени — по крайней мере до тех пор, пока она не стала женой его племянника. Разъярённый отец мог бы разорвать помолвку, и это только добавило бы проблем к уже имеющимся напастям. Но сказано: «Если не можешь высечь даму, высеки её служанку», а у Элизанды не было могущественного отца или родственника, которые защитили бы её. Да, Джулианна готова была просить и даже умолять не наказывать её служанку, но пользы от этого не было бы никакой. Впрочем, во всём этом не было нужды: Имбер опередил её. Он опередил даже своего дядю. Будучи знакомым с его бешеным характером, он, не дожидаясь, пока барон перестанет сопеть и снимет плащ, произнёс:

— Хвала Господу, дядя, мы нашли их живыми и здоровыми. Теперь дамы в безопасности.

— В безопасности? Не думаю…

— По-моему, да.

— Ах по-твоему! Эти твои дамы провели нас, оставив у себя в постелях кукол. Это стоило мне жизни верного человека…

Кукол? Джулианна оглянулась на Элизанду, но та лишь пожала плечами. Сквозь вуаль Джулианна увидела на лице подруги ошеломление — видимо, она что-то поняла, хотя сама Джулианна точно помнила, что они не оставляли в постелях ничего, что могло бы походить на спящего человека. Они просто-напросто не подумали об этом.

Имбер шагнул вперёд, встав между своим разъярённым дядей и Джулианной, и сказал:

— Я понимаю, что ты зол, но стоит ли думать о наказаниях? Это была обычная девичья глупость, больше она не повторится.

— Ещё бы, — громыхнул барон, — уж я об этом позабочусь! Девичья глупость, да? Ну так сделай из неё женщину и посмотрим, станет ли она от этого умнее. Мы сейчас же отправляемся в Рок и этой же ночью поженим вас.

— Но мой отец…

Из царящего в голове хаоса Джулианна ухитрилась извлечь какую-то мысль; но голос подвёл её, да и набрать достаточно воздуха тоже не удалось.

Она так до сих пор и не поняла, защищает её Имбер или же он действительно верит в свои слова; в любом случае она была благодарна ему, хотя его протест был почти наверняка обречён на провал.

— Когда мы будем во дворце, он справит свадьбу ещё раз, со всей подобающей шумихой, которую так любит мой братец. Но сегодня ночью вы будете обвенчаны перед лицом Господа. Тогда и поглядим, образумится ли эта девица, став твой женой.

— Господин барон…

— Господин для вас не я, девушка, вашим господином станет он, и вы пойдёте за ним в горе и в радости и так далее.

— Господин барон, — предприняла Джулианна ещё одну попытку, — я думаю, мой отец будет оскорблён, если меня обвенчают тайно и поспешно. Это нанесёт ущерб моей репутации, и он не потерпит…

— Послушайте, мадемуазель: вы сами испортили себе репутацию так, что дальше просто некуда. — Это была правда, и Джулианна вспыхнула при мысли о том, что сама дала ему возможность упрекнуть её. — Что до вашего отца, он послал вас сюда для того, чтобы вы вышли замуж тогда и таким образом, как решим мы. Он сам отказался сопровождать вас.

— Его призвал король, мессир.

На этот раз яростный барон только пожал плечами.

— Мы все владеем землями и титулами по милости короля, мадемуазель. Если ваш отец решил, что прыгать перед королём ему важнее, — что ж, это его заботы, но уж никак не наши.

Слова барона были так обидны и несправедливы, что Джулианна только рот разинула. Однако не успев ответить, она почувствовала на плече пожатие руки Элизанды и услышала шёпот подруги:

— Поезжай туда, куда ты послана, и выйди замуж там, где должно тебе.

Она произнесла это чересчур громко, и барон заметил:

— Прислушайтесь к совету своей спутницы, мадемуазель, это может избавить вас обеих от хорошей взбучки.

Джулианна так и не узнала, что ещё хотел бы сказать барон и станет ли его племянник защищать её отца, потому что у входа послышался конский топот, и в шатёр вошёл ещё один мужчина.

Это был Карел, кузен Имбера. Он кивнул барону и учтиво склонился перед Джулианной.

— Мадемуазель, я искренне рад, что вы вернулись к нам. Мы так о вас беспокоились…

Джулианна так и не поняла, говорил ли он серьёзно — его голос был исключительно вежлив, а улыбка — безукоризненно честна. Она решила ответить тем же.

— Мне жаль, что я причинила вам столько неприятностей, господин барон.

Ни Карел, ни старший барон не догадались о причине её бегства, так пусть уж думают то же, что и её жених: что она бежала, не желая выходить замуж. Пусть думают. «Поезжай туда, куда ты послана, и выйди замуж там, где должно тебе». Задача казалась такой простой, но вот уже во второй раз она меняла свой смысл. Джинн послал её к шарайцам, и они с Элизандой дошли бы, если бы сумели, но если вначале придётся выйти замуж за Имбера — что ж, ладно. Может быть, после свадьбы её не будут стеречь чересчур старательно…

Если бы только удалось набраться сил, чтобы покинуть Имбера, когда всё будет позади. В первый раз решиться на это было нелегко, и Джулианна сомневалась в том, что сумеет заставить себя ещё раз. Но, быть может, он станет плохо обращаться с ней, и тогда она вспомнит, как её травили собаками, и вновь разъярится.

— Довольно. Карел, мы немедленно отправляемся в Рок, чтобы быть там до заката. Поднимай людей.

Все те же носильщики поднесли паланкин прямо к выходу из шатра. Это Джулианну обрадовало: не пришлось выдерживать любопытные взгляды со всех сторон. К паланкину подошёл только Блез, да и тот выглядел больше озадаченным, чем рассерженным. Он сказал, что лагерь уже снят, а рыцари, братья и торговцы — причём последние, как он сказал, были недовольны, и Джулианна поняла, что недовольство они выражали достаточно громко, — отправились обратно в Рок, и сержант какое-то время молча оттеснял Имбера, пытавшегося помочь Джулианне сесть в паланкин. Когда ему это удалось и сержант на краткое мгновение оказался рядом с Джулианной, он прошептал:

— Мадемуазель, как вы?

— Всё в порядке, спасибо.

— Я хочу сказать… ну… что я мог бы послать кого-нибудь из своих людей на поиски вашего отца…

— Спасибо вам, Блез, но это лишнее. «Всё равно они не найдут его до заката, а к завтрашнему дню я уже стану замужней женщиной, баронессой».

— По-моему, всё идёт как надо, — добавила она чудовищных размеров ложь, ведь в мечтах Джулианна была уже далеко отсюда и шла туда, куда её послали. Кроме того, её жених был явно обижен на неё и вёл себя с нею весьма сухо, что причиняло Джулианне боль. И всё же, всё же, если уж ей предстоит выйти замуж — а это подтвердил даже джинн, он ведь прямо приказал ей, — она вышла бы только за этого человека и ни за кого больше. Да, будь все в её власти, она выбрала бы другое время, место и условия проведения церемонии — и всё же какая-то беспечная часть её души радовалась происходящему.

Между Блезом и носильщиками явно существовал какой-то заговор. Носильщики дрожали, таращили глаза и вообще старались выглядеть как можно жальче, в то время как сержант упорно ехал рядом с паланкином, словно оберегая его от напастей, которые пришлись бы не по зубам элессинским солдатам.

Дорога вела сквозь деревню, мимо хижины, в которой девушки ночевали. «Куклы? — вспомнила Джулианна, — Элизанда все поняла, надо спросить у неё, но не сейчас». Внезапно Блез заставил своего коня почти прижаться к паланкину и заглянул в окошко. Джулианна так ничего и не разглядела бы, но конь вдруг попятился, захрипел, задрожал, носильщики тоже дрогнули и на миг сбили шаг.

Сквозь окошко в занавесках — её глазок в жестокий мир — Джулианна разглядела что-то, приколотое к входу в хижину. Вначале она решила, что это кукла человеческого роста, но потом фигура зашевелилась, и девушка поняла, что это человек.

Паланкин покачнулся — это вздрогнули носильщики, вздрогнули и отпрянули от тёмной фигуры с кляпом во рту и невыносимо блестящими, как у птицы, глазами, в которых застыло обвинение.

Джулианна не смогла сдержать испуганного вздоха, и Элизанда тотчас же с любопытством сунулась к окну.

— Что там, что?.. А, понятно. Тебе что, нехорошо?

Джулианна несколько раз сглотнула и только после этого смогла ответить.

— Нет, ничего. Но зачем они… почему он?..

Муки этого человека были как-то связаны с побегом девушек, не то его не стали бы распинать на пороге их временного пристанища; и, разумеется, случайностью это быть не могло.

«Жизнь верного человека», — сказал тогда барон. Наверное, именно этот несчастный обнаружил в хижине кукол.

— Что это за двойники такие? — спросила Джулианна. — Барон что-то говорил о куклах, но мы ничего подобного не оставляли.

— Я думаю, когда поднялся шум, в хижине укрылись Радель и Редмонд. Они знали, что мы ушли, и поняли, что кто-нибудь непременно проверит, все ли у нас в порядке. Видишь ли, мы умеем делать нечто вроде марионеток, которые могут стоять, двигаться и даже немного разговаривать. Это помогает дурачить людей.

— Что, сурайонская магия вся такая лживая? — спросила Джулианна, все ещё видевшая внутренним взором результаты использования этих «марионеток».

— Не вся. И распяла этого человека не магия. Это дело рук твоего муженька, — в свою очередь подколола её, защищаясь, Элизанда.

— Это не он. — Ох, только бы не он! — Это его дядя.

— Какая разница? Искупители мучили моего друга, а элессины казнили своего же. Теперь тебе понятно, почему мы скрыли свою землю от соседей, зачем мы лжём, изворачиваемся, прячемся и при нужде даже убиваем ради того, чтобы остаться независимыми и не пустить к себе чужаков?

— Понятно, Элизанда, — устало ответила Джулианна; силы покинули её, и ей хотелось одного — оказаться в Марассоне, хотелось не в первый и, уж конечно, не в последний раз. — Все понятно. А когда я стану элессинкой, ты начнёшь лгать и мне?

— Да уж, наверное. — Но при этих словах Элизанда обняла подругу и не разжимала объятий, пока паланкин покачивался на плечах носильщиков. Элизанда лгала, и это признание во лжи было самым радостным событием за весь ужасный и тяжёлый день.

Джулианна задремала и проснулась на плече у Элизанды. Тело затекло и заныло, когда она попыталась сесть прямо. Странным образом ноги оказались выше головы, и Джулианна упала бы, но подруга поддержала её.

— Где мы?

— Поднимаемся. Не смотри. — Элизанда удержала её, не давая выглянуть в окно.

— К замку?

— Да.

«Конечно, к замку, куда же ещё?» — подумала Джулианна. Мысли застыли — сказывался не столько сон, сколько потеря надежды и появившаяся откуда-то тяжесть на душе. Оставалось задать единственный вопрос, но ответ был уже очевиден.

— Джинн, значит, не появлялся?

— Нет, дорогая, джинна не было. А ты надеялась?

— Не то чтобы надеялась, но он мог бы помочь…

— Я же тебе говорила, джинны не вмешиваются в людские дела. Их это не интересует.

— Но он же уже вмешивался, он спас мне жизнь по меньшей мере дважды. И он велел нам отправляться к шарайцам — это ведь тоже вмешательство. Но нам помешали, и я всё ещё в долгу перед ним, значит, я обязана бежать, но я же не могу…

— Я знаю, но ничего не понимаю, так же как и ты. Но он сказал, что ты должна выйти замуж. Барон сказал то же самое. Может, сначала должна быть свадьба…

Об этом они проговорили всю дорогу, пока паланкин поднимался всё выше. Потом вокруг стало темно — отряд прошёл ворота и оказался в туннеле. В окнах посветлело — конюшенный двор. Паланкин опустили, но девушки не шевельнулись и только прислушивались к доносившимся из-за занавесок голосам.

Занавеску отдёрнула рука в чёрном рукаве. У паланкина стоял монах. Джулианна посмотрела наружу и увидела прецептора, сочувственно глядевшего на неё. Впрочем, облегчения ей это не доставило.

— Мадемуазель, это так… неожиданно…

— Я знаю. Простите меня…

— Дитя моё, мы рады вам не меньше, чем в прошлый раз. Но я говорил с бароном Имбером и должен обсудить с вами один вопрос. Не пройдёте ли вы ко мне?

— Простите, ваша милость, но я так устала… — Нет, даже не устала, а прямо-таки изнурена и готова капризничать, как самый настоящий ребёнок. — Не могли бы мы поговорить здесь?

Да и говорить-то не о чём, все уже решено…

— Хорошо. Позвольте помочь вам?

Она вышла из паланкина, опираясь на руку монаха, а вышедшая следом Элизанда обняла её за талию, не давая упасть.

— Барон… э-э… попросил… — то есть потребовал, поняла Джулианна, — чтобы вы этим же вечером были обвенчаны с его племянником. Я не одобряю такой спешки и уверен, что вашему отцу она также не пришлась бы по вкусу. Я понимаю, что обстоятельства сложились необычно, и готов допустить этот брак. Однако я не могу спросить разрешения у вашего отца, и поэтому настоял на том, что ничего не сделаю без вашего согласия. Я не допущу, чтобы в этих стенах совершился насильный брак. Слово за вами, мадемуазель. Должен ли я отказать барону?

Вот он, спасительный шанс, — появившийся в самый последний момент. Но как же она устала! Она не выдержит ещё одного приступа ярости барона.

— Нет, — ответила она, не обращая внимания на сигналы Элизанды, требовавшей: «Ну же, скажи „да“!..» — Мой отец послал меня в Элесси именно за этим; я думаю, это можно считать его решением. Только моя собственная глупость была причиной ярости барона и этой спешки. Больше я не стану противиться.

— Что ж, дитя моё, прекрасно. Если, конечно, это ваше истинное желание.

— Это так, мессир. Благодарю вас. Ваша милость…

— Да?

— Не могли бы вы лично провести церемонию? Я думаю, это понравилось бы отцу.

Прецептор улыбнулся с удивившей Джулианну теплотой.

— Вы мне льстите, мадемуазель. Возможно, я также льщу себе, но подозреваю, что вы правы. Я знаю вашего отца много лет и испытываю тёплые чувства и к нему, и к его дочери. Можете быть уверены, что если уж вам предстоит обвенчаться здесь, обряд проведу только я и никто другой.

— Я думаю, это мне и предстоит. Благодарю вас, ваша милость.

— Не за что. Позвольте мне проводить вас в вашу комнату. Вам нужен отдых и еда — вы совершенно прозрачная, и не только от усталости.

Эта комната принадлежала Джулианне совсем недолго, но девушка рада была вернуться в неё. Она облегчённо повалилась на постель и закрыла глаза, чтобы не видеть ничего вокруг.

— Погоди, Джулианна. — Элизанда легко коснулась её плеча и потянула за грязное платье. — Сними это.

— Плевать мне на их простыни, — проворчала Джулианна, закрывая глаза рукой от света и от всего мира. Стоявшая над ней Элизанда рассмеялась.

— Мне тоже; но я забочусь о тебе. Сними эту грязь и ложись на живот. Так тебе будет удобнее, честное слово.

Джулианна заворчала, но сил спорить у неё не было. Элизанда быстро, уверенно раздела её и уложила на живот.

— А теперь расслабься, — велела она.

Прохладные пальцы коснулись висков Джулианны, и девушка вспомнила, как зашатался и осел на краю обрыва Маррон. Она отшатнулась, и тело пронзила боль.

— Это что, опять магия? Не хочу…

— Нет, дорогая, это не магия. И пожалуйста, не произноси это слово слишком громко хотя бы пока мы здесь, по эту сторону пустыни. Просто лежи смирно, и тебе станет легче.

Джулианна вновь была уложена на живот; голову она положила на скрещённые руки. Пальцы Элизанды пробежали по её волосам и лёгкими успокаивающими движениями коснулись кожи головы. Спустившись ниже, они растёрли шею Джулианны, а потом с неожиданной силой принялись мять её плечи. Джулианна тихо вскрикнула, но Элизанда только засмеялась.

— Сейчас боль пройдёт. Не хнычь и доверься мне.

Джулианна заворчала, не чувствуя ни малейшей благодарности. Пальцы Элизанды вминались в её тело, и девушка едва сдержала ещё один вскрик, когда они добрались до сжатых изо всех сил мышц. Внезапно она почувствовала, что напряжение начинает ослабевать, сдаваясь перед сильными нажатиями пальцев. Сознание поплыло, она расслабилась и позабыла обо всех бедах. Мысли начали разбегаться, теперь Джулианна не чувствовала ничего, кроме ставших мягкими пальцев Элизанды, легко касавшихся её спины. Джулианне было тепло и уютно; усталость струилась по телу волнами и стучала в каждой жилке, и противиться ей не было сил, и оставалось только закрыть глаза и покачиваться на этих волнах…

Когда она проснулась, в комнате стояли сумерки. Джулианна обнаружила, что укрыта одеялом; подняв голову, она разглядела Элизанду, зажигающую светильники.

— Прецептор прислал нам поесть, — улыбнулась ей Элизанда.

— Сколько я спала?

— Недолго, но этого хватит. Садись и ешь, у нас не так много времени.

Следуя собственным словам, Элизанда скользнула к Джулианне.

Та сердито спросила:

— Почему это ты ходишь в моём лучшем платье?

— Нет, я взяла почти самое лучшее. Ты же не хочешь, чтобы я выглядела на твоей свадьбе как замарашка? А для тебя я выбрала вот это. — Элизанда с улыбкой поставила поднос и кивнула в сторону большого сундука, стоявшего в углу комнаты. — Я с ним и так, и сяк, и трясла его изо всех сил, но оно всё равно не разгладилось до конца. Кажется, теперь я понимаю, каким образом Редмонд выбрался из замка и как ухитрился вернуться — если, конечно, они возвращались.

Впрочем, Джулианне было всё равно, измято лежавшее на сундуке платье или нет, потому что оно принадлежало к числу её любимых. Элизанда, конечно, этого не знала, но всё же ухитрилась угодить ей. Платье было простого покроя, не слишком подходящее для торжественных церемоний, но в самый раз для поспешной свадьбы в цитадели искупителей, где роскошь и пышность были бы неуместны. Тёмно-синие тона платья подчеркнут зелёные искры, которые так нравились Джулианне в глазах Имбера, скроют серые блики и заставят его волосы засиять золотым цветом. Неужели Элизанда подумала и об этом? О чём она ещё догадалась?