Хроники Аутремана (№1) - Башня Королевской Дочери

Радель разгрёб укрывавшие Редмонда лохмотья. Маррон заметил, что узник прикован не только за запястья, но и за щиколотки — вероятно, чтобы не исхитрился достать до воды ногой, подумал юноша. Разглядев же ноги, он решил, что оковы тут, пожалуй, ни к чему.

Должно быть, на Редмонда надевали «испанские сапоги». Маррон подумал: что может магия Раделя сделать с изломанными костями и искалеченной плотью? Ответ был прост: почти ничего. Он ведь даже не сумел полностью залечить рану на руке, чуть тронутую заражением. А уж если в этих ногах и начался процесс заражения, он явно был не худшим из зол.

Радель взял ступни Редмонда в руки, подержал, как бы успокаивая боль, и что-то напевно забормотал. Неистовый свет лампы померк, сменившись обычным жёлтым огоньком. Маррон понял, что все усилия Раделя, всё его внимание направлены на работу, что он не тратит ни капли сил на свет, да свет ему и не нужен, всё необходимое он уже разглядел.

Маррон стал рассматривать стены, вначале пытаясь догадаться, для чего предназначен каждый инструмент и как он работает. Он угадывал почти сразу, понимал почти все: «В этом деревянном ящичке с клиньями, должно быть, покалечили Редмонду ноги. Ящичек разобрали, а потом вновь собрали по очереди у каждой из ног Редмонда, чтобы показать, как он работает. Потом подогнали по ноге и стали загонять клинья молотком, вон он, молоток…»

Занятие надоело Маррону очень скоро. Он скользнул за занавеску и встал у полуприкрытой двери, выглядывая в коридор.

Честно говоря, он смотрел только в конец коридора, где голубой свет все ещё бился в ритме дыхания Раделя, откуда всё ещё была слышна музыка, едва заметная, но всё же вполне отчётливая и зовущая. Что ж, значит, камень работал, несмотря на то что Радель не концентрировался на нём. Вероятно, сила присуща самому камню, а не наколдована Раделем…

Маррон не знал, сколько времени простоял так у двери. Впрочем, как можно было говорить о времени, находясь так далеко от солнечного света? Маррон перестал даже чувствовать своё тело, забыл все, кроме биения света и высоких нот песни. Он стоял до тех пор, пока чья-то рука не тронула его за плечо и не встряхнула, приводя в себя.

— Маррон, — негромко произнёс Радель, — не поможешь?

— Я… — «Я опять попался в ловушку камня, я не так силён, как вы говорили». — Я следил за коридором, на случай, если кто-нибудь появится…

В конце концов, Маррон тоже умел врать.

— Я знаю.

«Знаю, что ты делал, — говорила улыбка Раделя, — знаю, что делалось с тобой».

Маррон вернулся в камеру вслед за Раделем и обнаружил, что Редмонд сидит на своей койке. Узник всё ещё был бледен и измождён, но выглядел гораздо лучше, чем прежде — когда? Как давно Маррон отошёл к двери — час или всего десять минут назад?

— Нужно сделать двойника, — сказал Радель, — такого, чтобы провести инквизиторов, чтобы они день или два думали, что Редмонд все ещё у них в плену. Я это могу, но вначале мне нужно отомкнуть оковы, не ломая их. На это понадобится время. А ты пока что собери всё, что найдёшь в камере подходящего, все, чему можно придать форму человека или какой-то его части. Металл, дерево, тряпьё — не важно. Я придам ему нужный вид, мне нужна только материя. Представь, что ты делаешь для своей сестры куклу. Ей совсем не обязательно быть похожей на настоящую. Лишь бы размером она была с человека. Сам знаешь, как детишки играют.

— Знаю, мессир…

У него не было сестры, зато она была у Олдо. В детстве мальчишки из прутьев и соломы вязали ей куколок, которым девочка бывала невероятно рада.

Впрочем, эта задача была совсем не похожа на прежние. Маррон огляделся, на этот раз стараясь видеть не предметы, а только их очертания. Он всё ещё чувствовал себя идиотом, ожидал смеха за спиной, но всё же потянулся за огромными щипцами, висевшими на стене.

Под щипцами лежала жаровня. Раскалив щипцы, ими можно было прожечь кожу до кости, и Редмонд был прекрасно знаком с такой пыткой — об этом свидетельствовали свежие пузырящиеся шрамы у него на груди. А, ладно, к чёрту все эти знания. Щипцы оказались с руку или чуть длиннее; их концы соединялись между собой. Инструмент мог послужить ногами кукле.

Для рук Маррон отыскал пару деревянных палок, а для головы — огромный железный шар, такой тяжёлый, что юноша с трудом мог его поднять. А вот с туловищем пришлось повозиться; Маррон огляделся, подумал и, наконец, нагрёб две охапки лохмотьев, служивших Редмонду одеждой и одеялом. Расстелив самый большой из лоскутов, Маррон выложил на него остальные и сам сел сверху, чтобы утрамбовать их.

Взгляд, брошенный в сторону Раделя и Редмонда, показал, что никто не следит за работой Маррона. Менестрель положил руки на кольцо кандалов, охватывавших запястье Раделя, и, как показалось юноше, смотрел на железо сквозь собственные пальцы. Вот только глаза его при этом были накрепко закрыты и видеть он ничего не мог. Смотрел только Редмонд — смотрел на голову своего друга. Неужели эти люди могли читать в головах друг друга самые сокровенные мысли?

Маррон вернулся к работе — уж это было ему по силам, и он надеялся выполнить задание как можно лучше. «Только бы не рассмеялись…»

Связав тряпьё в узел, Маррон прицепил к нему щипцы, а потом обе палки-«руки». С железным шаром было труднее, юноша никак не мог придумать, как прикрепить его к телу, чтобы кукла обрела хотя бы подобие человека. «Обезглавили игрушку», — подумал Маррон и подавил смешок.

Он потряс головой, стараясь вытрясти из неё дурь, и вновь огляделся по сторонам. В углу лежала верёвка, свёрнутая в кольцо. Маррон поднял её и стал делать некое подобие сети, подняв голову только тогда, когда его внимание привлёк металлический щелчок.

Он увидел, как наручники открылись, хотя так и не понял как. Закрытые на ключ или забитые заклёпкой, они ни за что не поддались бы человеческим рукам — а ведь Радель даже не пытался нажать на них.

«Магия», — равнодушно, без удивления подумал Маррон и вернулся к своим узлам.

Он обернул сеть вокруг шара — «Волосы и борода», — подумалось ему, отчего он едва не рассмеялся, — и привязал её концы к тряпичному телу уродливой куклы. Играть с ней было бы невозможно, он не сумел даже посадить её, потому что железный шар был слишком тяжёл; однако, когда она просто лежала на полу, она казалась — нет, не человеком, а чем-то весьма странным и даже уродливым, однако Маррон сделал всё, что от него требовалось. По крайней мере сейчас…

Из угла, где находилась койка, раздались какие-то звуки: щёлканье, бряцанье и негромкие голоса. Поглядев туда, юноша увидел, что Редмонд наконец освободился от оков и даже с помощью Раделя пытался встать на ноги.

Этого не могло быть, несмотря на все чудеса этого самого невероятного из всех дней. Ступни Редмонда были все так же искалечены, и Маррону стало больно от одного взгляда на них. Он не мог даже представить себе боль от таких ран и от того, что этими ногами приходилось идти.

Однако Редмонд стоял, не выказывая никаких признаков боли. Он опирался на руку Раделя, но, как показалось Маррону, только ради равновесия, чтобы противостоять головокружительной слабости.

— Хорошо, — сказал Радель. — Как ты себя чувствуешь?

— Никак не чувствую, — негромко, почти со смешком ответил узник.

— Позже тебе будет хуже, но пока что ты сможешь выйти на собственных ногах. Ага, Маррон. Всё сделал. Молодец. — Его глаза пробежались по творению Маррона, лежавшему на полу. — Прекрасно. Сможешь поднять это на матрас?

— Да, мессир.

Однако Маррон не столько поднял, сколько затащил куклу, с превеликой осторожностью берясь за ненадёжные узлы. Одна из палок выскользнула из крепления; Маррон вспыхнул и, ругаясь про себя, подобрал её и вернул на место, привязав покрепче.

— Маррон, я, кажется, велел тебе беречь твою руку?

— Мессир, вы сказали, что вам нужна кукла размером с человека.

«Помните?» — хотелось спросить ему, но на такую дерзость Маррон не осмеливался. Пока что не осмеливался.

— Что ж, ладно, но всё-таки будь поосторожнее. Если рана начнёт кровоточить, в неё снова может проникнуть яд. Так, иди сюда и помоги Редмонду держаться на ногах.

Это было нетрудно: узник оказался легче безголовой куклы — птичьи кости без плоти.

— Что у тебя с рукой? — спросил Редмонд. В его голосе, негромком и пустом, слышалось больше силы, чем было в теле.

— Ранена, мессир. — Маррон отвёл рукав, показывая повязку; он видел страдания Редмонда и потому мог пожаловаться ему. — Она не хочет заживать…

— Ей не дали возможности зажить, — проворчал Радель, возившийся с распростёртой на матрасе куклой и защёлкивая на палках и щипцах кандалы, словно то были настоящие руки и ноги и железо могло удержать их. — Края разошлись, потом рану разрывали, по меньшей мере однажды умышленно, чтобы она не затянулась.

— Вы… э-э… он, Радель, он почти вылечил её…

— Это не насовсем. И ты, и Редмонд расплатитесь за лечение позже. Так вам обоим и надо. Как ты дошёл до такой жизни, старый дурень?

— Меня узнал какой-то ушлый дворецкий. Можешь себе представить? Вот уже сорок лет я спокойно изображаю торговца, разъезжаю себе в фургоне, сбрил бороду — и тут появляется этот идиот и бормочет: «Красный Граф, Редмонд Корбоннский, мессир, зовите стражу…» И что я мог поделать?

— Ты мог убить их всех, — пробормотал Радель тоном, в котором явственно слышалось «куда тебе».

Маррон поверил этому — Редмонд мог убить, но никогда не сделал бы этого. Честно говоря, юноша сам был поражён. Редмонд Корбоннский? Красный Граф, герой великой войны, объявленный еретиком и отщепенцем десять лет назад, один из немногих известных по имени сурайонцев — известных даже в Старых Землях? И эта измождённая развалина — Красный Граф?

В руках у Маррона была легенда, но он не мог поверить этому.

Редмонд понял это, взглянув в лицо юноше. На мгновение тусклые глаза зажглись, и старик шепнул:

— Ничего, парень, все мечты когда-нибудь умирают. А пока погляди, тебе это понравится. Только не бойся…

Он кивнул в сторону Раделя и куклы; Маррон послушно повернулся туда, не в силах усмирить сумасшедшие мысли. Это был Красный Граф, повелитель, страшный боец, который по колено в крови ехал по улицам Аскариэля, который заслонил самого короля от копья Великого имама на ступенях храма, а потом срубил имаму голову; это был великий и страшный еретик, именем которого пугали детей, подкупленный и ушедший в Свёрнутую провинцию, своими руками убивший последних священников, остававшихся в этой проклятой земле, когда тамошний злодей-повелитель закрыл её от мира богомерзкими заклинаниями…

Бояться? Чего ему бояться — сегодня, да и не только сегодня, Маррон видел предостаточно магии. Юноша нахмурился и присмотрелся к тому, что делал Радель.

Менестрель встал на колени у куклы, держа её на руках, словно большого ребёнка или больного товарища. Огромная голова уродливого создания была прижата к его шее — Радель как-то исхитрился зажать тяжёлый шар между подбородком и ключицами. Он что-то шептал шару, а его руки бегали по телу куклы, по деревянным рукам, тряпичному туловищу и длинным металлическим ногам.

На глазах у Маррона Радель плюнул на железо и охватывавшую его верёвочную сеть, а потом отпустил куклу, отодвинулся и встал.

Кукла осталась сидеть — этакий уродец в цепях. Её голова должна была упасть, тело наверняка опрокинулось бы и разорвалось на части — но этого не произошло. Кукла сидела, словно человек, опирающийся на одну руку. Потом она попыталась встать и последовать за Раделем.

Кандалы остановили её, хотя непонятно было, как они не падают с «рук» и «ног» создания — ведь на них не было ни капли плоти!

Маррон задохнулся от ужаса. Только державший его за руку Редмонд помешал ему отступить, только негромкий смешок Красного Графа не дал ему развернуться и убежать. «Видишь, я же знал, что ты испугаешься», — говорил смешок. Маррон содрогнулся и остался стоять на месте.

— Ну как? — спросил его Радель.

— Мессир, вы сказали, что эта штука должна обмануть инквизиторов. Но она их не проведёт. — В горле у Маррона так пересохло, что ему пришлось покашлять и облизнуть губы прежде, чем продолжать. — Она не похожа на графа Редмонда…

Она вообще не была ни на что похожа — ни на человека, ни на живое существо.

— Пока что не похожа, по крайней мере для тебя. И не будет похожа. Подведи его сюда, Маррон, помоги ему подойти.

Меньше всего на свете Маррону хотелось подходить ближе к ожившей твари, которая натянула цепи, пытаясь подобраться к людям. Однако Радель не сводил с юноши глаз, а в голове у себя Маррон все ещё слышал эхо смешка Красного Графа. Он заставил непослушные ноги сделать шаг и пошёл вперёд, чувствуя, как на спине выступает холодный пот.

Он подходил всё ближе и шёл все медленнее, пока наконец не оказался почти вплотную к кукле. Не будь она прикована цепями, то вполне могла бы дотянуться до юноши. Этого не произошло, однако Редмонд вытянул руку и коснулся руки куклы в том месте, где полагалось находиться локтю; потом он отвёл руку, плюнул на пальцы и снова коснулся куклы.

— Ну… — тихо произнёс Радель.

Кукла стала меняться — или им это показалось? Маррон все ещё видел деревяшки и щипцы, однако заметил, что вокруг них возникло некое сияние, прозрачная стекловидная плоть. На мягком засаленном теле проступили ребра и появилось подобие кожи, хотя юноша все ещё видел тряпьё, из которого сделал туловище. Тряпьё и иллюзия. Даже на голове, тяжеленном шаре на шаткой опоре, чудом не упавшем с неё, проступили черты лица и какой-то намёк на волосы и бороду. Да, это могло быть лицо Редмонда… если это вообще было лицо…

Но нет, оно не стало отчётливее; магия была непрочна и бесполезна, она не провела бы даже слепца в темноте. Маррон открыл рот, чтобы как можно вежливее сказать это, но Радель опередил его.

— Ты видишь то, что ожидаешь увидеть, Маррон. Ты сам сделал эту куклу и знаешь, что она собой представляет. Ты видишь намёк на чары, но только намёк, ибо твой разум знает, что лежит под магией. Человек видит то, что ожидает увидеть. Стражники и инквизиторы ожидают увидеть Редмонда — и они будут его видеть, по крайней мере какое-то время. Даже когда возьмутся за инструменты, они увидят и услышат то, что ожидают, потому что не верят ни во что другое. Они знают, что Редмонд у них, они знают, что пытают и мучают человека — и они увидят человека.

Так, теперь вот что. Мы появились в кухне вдвоём. Я не думаю, что кто-нибудь следил за нами, но выходить троим сразу просто опасно. Ты иди первым, Маррон, только отдай мне сначала запасную рясу. Ступай в пустую кладовую, оставь там свою рясу и возвращайся к своим обязанностям. Спасибо тебе.

— Хорошо, мессир. А что… что будет потом?

— С тобой? Ничего. Ты всего лишь оруженосец рыцаря, не более того. Ничего не говори, постарайся забыть увиденное. Можешь помолиться за нас, если захочешь. Потом до тебя дойдут слухи о том, что кого-то из нас в замке не досчитались. Начнётся кутерьма, на дорогу в Элесси вышлют отряды, но я не думаю, что нас найдут, если мы сумеем уйти.

— Граф Редмонд не уйдёт далеко, сьер, его ноги… — Даже имей они два дня выигрыша, всадникам понадобится не более часа, чтобы отыскать их, подумал Маррон.

— Да, ему будет тяжело, но если мы не сможем бежать, мы сумеем спрятаться. Жители Сурайона хорошо умеют укрываться от врага, Маррон. Мы ведь спрятали целую страну.

Маррону совсем не хотелось уходить. У него было такое чувство, словно он слушает захватывающую историю, но вынужден прерваться на середине. Однако Радель был прав: не следовало оставаться рядом с беглецами. Пусть они уйдут, пусть скроются, тогда он попытается забыть, что когда-то помог им. Иначе ему придётся вернуться в эту камеру и предстать перед инквизиторами в наготе и страхе. Он подумал, что в этом случае будет не просто кричать — нет, он не выдержит боли, если на нём испытают какой-нибудь из этих страшных инструментов, и выдаст всех троих.

Идя через кухню, Маррон опустил голову и задержал дыхание, однако никто из монахов не проявил никакого интереса. Насколько понял Маррон, никто не заметил и того, как монах, вошедший в пустую кладовую, вышел оттуда оруженосцем. Не привлекая ничьего внимания, юноша вернулся в комнату сьера Антона. Он был встречен взрывом праведного гнева.

— Чёрт тебя побери, Маррон, где ты шлялся?

— Сьер, вы же послали меня в лазарет, — честно ответил Маррон.

— Это было несколько часов назад!

— Да, сьер, но там очень много братьев, которые ранены сильнее меня… — Это тоже была правда, но такая же обманчивая. Не давая рыцарю задать вопроса, на который нельзя было бы ответить уклончиво, Маррон спросил сам:

— Вы что-то ищете, сьер?

Сундук стоял нараспашку и был наполовину пуст, а на полу и на постели валялись груды одежды.

— Тебя! Собери мне вещи в дорогу, Маррон; и себе тоже.

— Сьер?

— Мадемуазель Джулианна сегодня отправляется в Элесси…

— Да, сьер.

— Ты это знаешь?

— Я слышал сплетни, сьер. От оруженосцев…

— А я думал, что ты был в лазарете. Ладно, не важно. В этой крепости слово движется быстрее ветра. А ты не слышал, кто будет сопровождать её?

— Её люди, сьер, — повторил Маррон слова Раделя, лихорадочно раздумывая над ответом. — И ещё отряд братьев и, кажется, рыцари?..

— Рыцари с оруженосцами, — оживлённо ответил сьер Антон. — Собирай вещи и беги в конюшни. Там сейчас будет не продохнуть, да ещё и конюшенных мальчишек не хватает. Слуги и оруженосцы каждого рыцаря наверняка постараются лучше других позаботиться о своём господине. Постарайся и ты. Подготовь одного из боевых коней, лучше всего Аламбера, примерно через час после молитвы. А тебе понадобится мул. Для багажа будет телега. Если ты не сможешь унести сундук — не смей пытаться сделать это в одиночку! — попроси кого-нибудь из оруженосцев помочь тебе. Так, это все.

— Хорошо, сьер. Мне уложить вместе с одеждой кольчугу или…

— Не будь дурнем, Маррон. Это тебе не увеселительная поездка. Кольчугу я надену сразу.

15. СИЛКИ В СУМЕРКАХ И НА СОЛНЦЕ

Джулианна в последний раз пошла к полуденной службе и настояла, чтобы Элизанда отправилась с ней.

— Мы должны выглядеть как благопристойные девушки, почитающие Господа, святую церковь и родителей. — Элизанда только фыркнула в ответ, но Джулианна упрямо продолжала: — Не надо вызывать излишних подозрений — за нами все равно будут внимательно следить.

— За нами все равно будут внимательно следить, — повторила её слова Элизанда. — И не важно, насколько хорошими мы притворимся. Они везут невесту молодого барона, будущую графиню, так что вокруг тебя вечно будут ошиваться охранники и все монахи в придачу, которые только и делают, что вынюхивают шарайцев. Да они будут смотреть во все глаза! Для этого они и едут! И все твоё сегодняшнее благочестие не избавит тебя от их внимания.

— Быть может, — согласилась Джулианна, сама чувствующая слабость своих аргументов, но не желая сдавать позиции. Она верила, что даже самое незаметное действие может принести пользу. Девушка до сих пор не понимала, как они ускользнут от охраны, и рассчитывала на Элизанду, которая, казалось, не испытывала никакого беспокойства по этому поводу. «Не волнуйся, успокойся, нас не найдут, погоня пойдёт по ложному пути. Ты не поверишь, сколько бывает ложных путей, по которым можно отправить преследователей…»

— Ну пожалуйста, Элизанда, — попросила наконец Джулианна. — Может быть, это и бесполезно…

— Абсолютно бесполезно, — подхватила Элизанда, прекрасно сознавая собственную правоту.

— …но всё равно, прошу тебя, пойдём. Хотя бы потому, что я тебя об этом прошу. Я считаю, что должна идти, но не хочу идти одна…

Во всех этих словесах сквозило настойчивое желание Джулианны добиться своего, и, поняв это, Элизанда сдалась и кивнула.

Итак, они отправились на службу и обнаружили на галерее Блеза. Сержант стоял на коленях, склонив непокрытую голову; Джулианне показалось, что он пришёл сюда заранее, словно желая помолиться прежде, чем большой колокол созовёт на службу братьев и гостей.

Элизанда протянула руку, как бы намереваясь смахнуть с плеч Блеза воображаемую пыль: «Сколько же этот добрый человек тут молится?»

Лёгкий толчок локтем, взгляд искоса, накативший смех; Джулианна схватила подругу за плечо и сжала, делая вид, что просто пытается вернуть Элизанду к молитве. Но, судя по сияющей улыбке Элизанды, это ей не удалось; тогда Джулианна сдалась и закусила запястье. На коже остались белые следы зубов, но смешок всё-таки удалось подавить. Ей захотелось проделать то же самое с рукой Элизанды, однако продувная девчонка уже стояла с самым серьёзным видом на коленях у балюстрады, всем своим видом говоря: «Ты этого хотела?» — и Джулианне ничего не оставалось, кроме как присоединиться к ней.

Когда молитва была окончена, Блез встал вместе с девушками и сделал шаг в сторону, пропуская их вперёд. Поглядев, как он мнёт в руках шапку, подумав о том, сколько братьев и рыцарей молилось сегодня в зале с обнажёнными головами, Джулианна попыталась догадаться, что же вышло из великого начинания магистра Фалька — о нём ничего не было слышно с той самой скандальной выходки во время проповеди.

Что ж, как правило, скандальные выходки очень часто оказывают подобное влияние, в особенности на молодых и упрямых мужчин. Надрыв души, надсадный крик, вспыхнувший в ночи огонь — а затем серый свет утра, унылый ежедневный труд и оставшиеся от костра угли. Проповедь помнится недолго. Даже самые знаменитые речи, которые привели к призыву взять оружие и пойти на Святую Землю, даже они были всего лишь ключом, открывавшим души людей. По крайней мере так говорил отец Джулианны. Он добавлял, что для многих безземельных младших сыновей, терзаемых скукой и честолюбием, призыв церкви стал причиной отправиться воевать не только ради славы Господней. Нет, не ради красивых слов они шли и бились в жару и мороз, среди голода, болезней и несчастий.

Впрочем, энтузиазм вскоре угасал, сменяясь хладнокровными раздумьями и вынашиванием хитроумных планов, либо же забывался в повседневной рутине — то на рубежах возникнут шарайцы, то надо объезжать границы, а то и сопровождать дочь королевской тени к жениху. Такой организации, как Орден искупителей, нужен был враг; возможно, указывая на него, Фальк хотел ещё крепче спаять братьев, дать им цель — а с таким старым врагом, как Свёрнутая провинция, новые были не нужны. Впрочем, Сурайон продержался бы ещё поколение, вернись в Святую Землю шарайцы…

— Не удалось нам отдохнуть столько, сколько мы собирались, сержант, — заметила Джулианна. — Надеюсь, ваши люди не слишком разочарованы?

Конечно, в крепости нельзя было развлечься, однако она казалась уютнее пыльных дорог. Насколько понимала Джулианна, солдат это только радовало.

— Мои люди не отдыхали, мадемуазель, — ответил Блез с ноткой злости в голосе, словно Джулианна вторглась в его вотчину, да ещё и оскорбила вояку. — С самого нашего прибытия я каждый день проводил с ними учения.

— Ах да, разумеется, — отозвалась Джулианна, решив, что если Блез ждёт извинений, пусть ищет их в её тоне; слов он не дождётся. Всё же если Джулианна думала, что знает солдат, то должна была помнить, что у них есть сержанты. Стоявший перед ней представитель этой касты был явно разочарован, он охотно внял бы призыву магистра Фалька и отправился в Свёрнутую провинцию сражаться с еретиками; кроме того, его обижала — если, конечно, Джулианна знала сержантов вообще и Блеза в частности, — так вот, его обижала невозможность подраться с шарайцами.

— Что ж, по крайней мере мы увидим Элесси раньше, чем ожидали. Мы должны быть рады этому, — коварно, добавила Джулианна, чтобы отвести Блезу глаза.

— Да, мадемуазель. Вам помочь собрать вещи?

— Нет, благодарю. Мы с Элизандой вполне управимся. — С самого начала путешествия Блез был шокирован, обнаружив, что дочь тени не взяла с собой служанку. По дороге им встречались женщины, охотно стиравшие бельё Джулианны за несколько мелких монет, но всё же чувство приличия Блеза было оскорблено. Как казалось Джулианне, он всё время боялся, что девушка может потребовать от его солдат какой-нибудь неподобающей мужчинам услуги, и Джулианне стоило больших трудов не поддаться искушению посмотреть на его потрясённую физиономию. — Когда фургон будет готов, братья наверняка снесут сундуки вниз.

По правде говоря, один из сундуков Джулианны был чуть легче, чем прежде. Платья, в которых они с Элизандой работали в лазарете, были отданы в стирку деревенским женщинам и до сих пор не вернулись. Впрочем, потеря была невелика: платья были перепачканы и испятнаны, а для того чтобы смыть кровь, не оставив ни малейшего пятнышка, требовалась куда более умелая прачка. Платьев у Джулианны хватало — так пусть деревенские девушки оставят их себе, может, найдут случай покрасоваться в чужеземных нарядах, а нет, так продадут на ближайшей ярмарке.

В последний раз Джулианна с Элизандой вернулись в свою комнату. Там их ждал обычный лёгкий обед. Поев, они отдохнули — то есть Джулианна отдохнула, точнее, полежала на постели, притворяясь, что отдыхает. Элизанда же молча и недвижно стояла у окна — наверное, думает о своей неудаче, решила её подруга, хотя что именно не удалось — ей до сих пор было неизвестно. Сама она была занята размышлениями о том, что ждало их впереди. Пустыня, шарайцы, отец — все это и без того было достаточно угрожающе, а тут ещё и полная неизвестность, заслоняющая и путешествие, и его цель. Джинн сказал, что её отец в опасности и что она может спасти его. «Хотя, возможно, было бы лучше, если бы ты не стала делать этого», — добавил он, однако это предупреждение только подтолкнуло её навстречу неизвестному. Но это не было её целью. «Выйди замуж там, где должно тебе», — но она должна выйти за барона Имбера, а уж его-то среди шарайцев не найдёшь.

Джулианна ничего не понимала и не могла понять, однако решила отправиться в путь — ради отца и ради того, чтобы, повинуясь джинну, одновременно бросить ему вызов. Если только им удастся незаметно ускользнуть от охраны и скрыться от погони. Верхом у них было бы больше шансов на побег — Мерисса легка на ногу, но даже она не могла бы потягаться с рыцарскими конями, неся на себе двойной груз. Для Элизанды коня не нашлось. Нет, лучше уйти пешком, уйти как можно дальше, а потом спрятаться и надеяться на лучшее. Элизанда знала горы, знала тамошние тропы — это поможет в пути. А преследователям в горах придётся несладко, особенно если ветер поднимет пыль. Шанс у беглянок будет. А может, джинн присмотрит за ними, это ведь его затея…

Так она лежала, размышляя, и в результате ничуть не отдохнула. Потом пришёл монах, сопящий после подъёма по лестнице, и сказал, что багаж можно нести в фургон, а девушек ожидает паланкин — он выразился изысканно, «ожидает вашего светлейшего присутствия», но в его голосе звучало «груза ваших тел». Монах надвинул капюшон пониже и упрямо смотрел в землю, старательно избегая взглядов в сторону девушек. Сам прецептор ожидает их, чтобы попрощаться, так не будут ли они любезны поторопиться?

Этого он тоже не сказал вслух, однако все вполне явственно читалось в его поклонах и торопливых движениях.

На площадке у двери стоял ещё один монах, пришедший помочь снести вниз сундуки; он тоже прятал лицо, но Джулианне показалось, что его тощая фигура отлепилась от стены за миг до того, как она вышла. Что ж, пусть попыхтит с грузом, так ему и надо за пренебрежение…

Джулианна в сопровождении Элизанды спустилась по лестнице и пересекла двор, а потом прошла по узкому длинному коридору к конюшенному двору. Там уже ждал, как и было обещано, прецептор, а рядом с ним стоял проклятый паланкин и переминались с ноги на ногу верные носильщики. Вспомнив свою скачку по равнине — в особенности конец этой скачки, — Джулианна искренне порадовалась их присутствию.

— Ваша милость, это так любезно с вашей стороны, ведь у вас должно быть столько дел!

— Никакие дела не помешают мне оказать должного уважения гостям, мадемуазель Джулианна, в особенности когда они столь умны и великодушны, как вы.

Все эти словесные экивоки были для обоих второй натурой. Обмениваясь любезностями с прецептором, девушка из-под вуали разглядывала царившую во дворе суету, торговцев, которые сочли за благо ехать вместе с её отрядом до Элесси, сам отряд, монахов, рыцарей, оруженосцев, лошадей, повозки… В Марассоне при её отъезде царила кутерьма; здесь была та же самая кутерьма, но гораздо лучше организованная, хоть и шумная.

Наконец прощание было окончено. Джулианна в последний раз сделала реверанс прецептору; он в ответ кивнул и помог ей сесть в паланкин. Элизанда влезла следом. Чуть присев перед прецептором, она задёрнула за собой занавеси.

Вокруг было очень шумно, мимо паланкина то и дело проходили люди и лошади, направлявшиеся к воротам. Внезапно над шумом толпы Джулианна услышала разъярённый голос д'Эскриве.

— Маррон! Где ты там прохлаждаешься!

— Сьер, — послышалось в молчании, которое всегда воцаряется вокруг очень разозлённого человека, — один из братьев попросил меня помочь отнести сундуки госпожи…

— Да ну? А я тебе не говорил, нет, не приказывал поберечь руку? Или ты столь же глуп, сколь усерден?..

Конец перебранки потонул в топоте копыт. Похоже, Маррону на роду написано попадать в неприятности. Должно быть, монахи поймали его, когда он проходил мимо, а юноша ещё не привык к своей роли оруженосца и не умел вежливо отказаться, сославшись на больную руку. Ладно, научится. Едкий язык д'Эскриве любого научит.

Паланкин качнулся и поднялся; Джулианна откинулась на подушках, порадовавшись про себя, что двое её знакомцев оказались в одном отряде с нею. Рыцарь очаровывал её своей бывалостью, а мальчик — невинностью; ей нравилось общество обоих.

Тут она вспомнила, что наслаждаться этим обществом придётся недолго, и наверняка принялась бы волноваться, но тут Элизанда достала из-под себя флягу, откупорила, понюхала, фыркнула и внезапно засияла.