Хроники Аутремана (№1) - Башня Королевской Дочери

— Ты знаешь службу?

— Да, сьер. — Конечно, службу он знал, но…

— Вот и хорошо. Помолимся вместе.

Маррон ожидал, чтобы сьер Антон начал молиться, сьер Антон спокойно выжидал седьмого удара, означавшего, что в большом зале начинается служба. После этого они с Марроном стали повторять положенные по обряду старинные слова. Возможно, и было что-то странное в том, что светский рыцарь читал основную часть службы, а давший обет монах всего лишь отзывался в положенных местах, как простой мирянин, — однако Маррона это совсем не удивляло.

Они отчитали службу быстрее собравшихся в зале, а два негромких голоса звучали куда менее величественно, чем несколько сот, однако служба показалась Маррону ничуть не менее искренней. Произнеся последние слова, сьер Антон ещё с минуту оставался на коленях; губы его шевелились — он молился про себя. После этого он так открыто и радушно взглянул на Маррона, что юноша отважился задать вопрос:

— Прошу прощения, сьер… но вы всегда молитесь здесь, в своей комнате?

— Да, всегда. Я соблюдаю все Часы, как и вы, но только молюсь в уединении. — Увидев недоумение Маррона, он едко усмехнулся: — А ты думаешь, мне следует демонстрировать своё благочестие вместе с этими тщеславными франтами — другими рыцарями, выставляться напоказ перед братьями и Господом, гордясь своим происхождением и несомненными заслугами? Нет, спасибо…

Он резко встал и шагнул к высокому узкому окну, едва пропускавшему дневной свет. Маррон тоже неуклюже поднялся, уже приготовившись извиниться, хотя и не понимал, что в его словах могло показаться рыцарю обидным.

Но сьер Антон отвернулся от окна и уселся поудобнее в его амбразуре, улыбнувшись уже более естественно.

— Нет, — повторил он, — но тебя это не касается, Маррон. А теперь выслушай меня. Мы, рыцари Ордена, имеем право привезти с собой в Рок оруженосца или слугу и держать его при себе на протяжении всей своей службы. Но у меня нет слуги — хотя, уверяю тебя, это не моя вина. Я позаботился о его теле. Прецептор сказал, что я могу выбрать оруженосца из братьев-новобранцев. Мне хотелось бы, чтобы это был ты, однако я не имею права приказывать. Я могу только просить. — На мгновение дружелюбная улыбка стала скорбной, словно рыцарь сожалел о том, что вынужден опуститься до просьбы. — Итак, я в первый и единственный раз обращаюсь к тебе с просьбой, Маррон, — будь моим оруженосцем. Твои обязанности не будут обременительны — я не требовательный хозяин, зато ты научишься у меня тому, чего не узнал бы, прослужи ты в Роке хоть двадцать лет. И это касается не только фехтования. Согласен ли ты? Я не стану повторять просьбу дважды, — холодно добавил он, предупреждая всякий торг.

В этом не было нужды; Маррон не собирался торговаться, да и не о чём было. Вот только…

— Я… я не хотел бы покидать свой отряд, сьер… — Конечно, в первую очередь ему не хотелось покидать Олдо; в этом огромном мрачном замке, в здешней мрачной жизни ему нужен был хотя бы один друг. И потом, между Марроном и остальными братьями тоже существовала незримая связь, рвать которую юноше не хотелось.

— Ты его и не покинешь. Как правило, ты будешь нужен мне два-три часа в сутки. Ты останешься монахом и будешь нести все обязанности монаха. Звание оруженосца только наложит на тебя дополнительные обязательства. Скажи да или нет, Маррон, но сделай это быстро.

— Тогда да, сьер. И благодарю вас…

Сьер Антон насмешливо покачал головой.

— Я рассёк ему руку до кости, потом задал ему добавочную работу — и он же благодарит меня за эту честь. Вот оно, дворянство, Маррон; даже наше прикосновение благословляет. Иди сюда. Нет, сюда. — Он встал и, взяв Маррона за плечо, подвёл его к окну.

— Вон, видишь? — показал сьер Антон.

— Вижу. Башня.

Окно выходило на один из замковых дворов, совсем крошечный, гораздо меньше того, где проходили учения, наверное, самый маленький двор в замке. Угол двора занимала приземистая башня, огороженная стенами почти на всю свою высоту. Стены замка, окружавшие двор, к ней не подходили. Башня стояла на самом краю гранитного утёса, служившего основанием крепости, и за ней наверняка скрывалась глубокая пропасть.

— Это самая старая часть крепости, — пояснил сьер Антон. Его рука переместилась на шею Маррона, не позволяя ему отвернуться. — Первыми здесь построили стену шарайцы. Вообще-то они почти ничего не строят, но эти стены воздвигли и удерживали башню, пока мы её не взяли. Всё остальное — и стены, и крепость — мы построили сами. А сама башня была возведена ещё до шарайцев; они построили свою крепость вокруг неё. Зачем? Чтобы владеть башней? Чтобы защищать её? Если кто-то и знает ответ на эти вопросы, мне его слышать не доводилось. Знаешь, как называется эта башня?

— Нет, сьер.

— Я не знаю, как звали её шарайцы, но мы называем её Башней Королевской Дочери.

— Простите, сьер?

— Да, Маррон?

— Наш король… у него нет дочери, сьер.

— Ты прав. Но говорят, что он сам дал имя башне. По легенде, он был здесь однажды, уже после падения Аскариэля, но ещё до Конклава. Конечно, до Конклава, как же иначе. Король осмотрел башню и приказал Ордену хорошенько охранять её. Говорят, что после этого он засмеялся и нарёк её Башней Королевской Дочери.

Что ж, здесь было над чем смеяться — если бы кто-нибудь осмелился. Не было дочерей у владыки Чужеземья, как не было и лица, которое видел бы за пределами дворца хоть кто-нибудь за последние сорок лет. Он правил страной в полном уединении, не допуская исключений и не объясняя своего желания.

Имя было странным, но казалось, что не в нём дело. Сьер Антон не отпускал Маррона.

— Смотри… — только и прошептал он. Наконец Маррон понял.

— Сьер! Я не вижу двери…

Ни на одной из двух видимых из окна стен не было ни дверей, ни окон — только серая поверхность зализанного непогодой камня. Стена же, окружавшая башню, была построена вплотную к ней, и за ней не могло быть двери.

— Да, Маррон. Двери там нет. И некоторые мои собратья считают меня подобным этой башне — одиноким и замкнутым. Без окон и дверей. Быть может, ты обнаружишь, что они внушили то же самое своим слугам, и это будет ещё одно благословение тебе от моего прикосновения. Ты умеешь точить меч?

— Простите, сьер?

— Умеешь обращаться с точильным камнем? — Рука исчезла с шеи Маррона, а сам сьер Антон сделал шаг назад. Когда Маррон оглянулся, рыцарь уже стоял у постели, взвешивая на руке меч с портупеей.

— Да, сьер. — Первой наукой, которую преподал ему дядя, была именно заточка меча. Только после овладения ею ему было позволено учиться фехтовать.

— Прекрасно. — Сьер Антон кинул Маррону меч вместе с ножнами и портупеей, и Маррон поймал его. — Имя клинка — «Джозетта». Я зазубрил лезвие — по-моему, о кольчугу Раффела. Спустись вниз, к конюшне. Там тебе покажут, где точило. Когда закончишь, принеси меч обратно. Да смотри, обращайся с ним уважительно, его род куда древнее твоего. После этого можешь отыскать свой отряд. К тому времени служба закончится, и они пойдут на обед.

— Сьер…

— Да?

— Я ведь должен принести вам ваш обед? — Оруженосец или слуга, Маррон знал свои обязанности. Сьер Антон издал короткий смешок.

— Нет. Я не ем в середине дня. Утром и вечером это также не будет твоей обязанностью. Я ем вместе с некоторыми своими собратьями, которым — как тебе скажут — безразлично, с кем есть. Раффелу, например. На учениях ты видел всех рыцарей, сколько их есть. Оруженосцев остальных хватает, чтобы прислуживать нам всем. Впрочем, благодарю тебя за предложение. Займись-ка лучше мечом, Маррон, — иначе ты можешь обнаружить, что я весьма придирчив во всём, что касается оружия.

Рыцарь закинул ноги в чулках на кровать, откинулся на подушку, заложил руки за голову и закрыл глаза.

Маррон выбежал из комнаты.

На бегу он подумал, что башня без окон и дверей кое-кого ему напоминала. Нет, не сьера Антона — хотя и не понятно, почему, — но что-то неясное, копошащееся где-то в глубине сознания.

Пытаясь понять, что же ему вспомнилось, Маррон, не глядя, пробегал по коридорам и поворачивал то направо, то налево и заблудился, конечно; может быть, он с самого начала бежал не в ту сторону. Вокруг не было ни души, никто не мог указать Маррону верный путь — ни брат, ни рыцарь, ни слуга: полдень был наисвященнейшим часом даже для мирян. Заслышав полуденный колокол, крестьяне бросали работу на полях и преклоняли колена, вознося молитву; порядочные горожане спешили в церковь, в монастыре все стекались к часовне. А замок Ордена немногим отличался от монастыря. Все спускались в зал.

Все, кроме сьера Антона…

Маррону пришлось самому искать путь, петляя по дворикам и переходам, попадая в неожиданные изгибы коридоров, поднимаясь по неудобным ступенькам как раз тогда, когда надо было спускаться вниз. С каждым попадавшимся ему окном он всё больше терял ориентацию, ибо, выглянув, видел что-то совсем неожиданное. Возможно, так строители защитили свой замок на случай нападения, на случай, если чужак сможет подойти чересчур близко, подумал Маррон. А может, это была магия, заклятие, наложенное строителями и заставлявшее любого чужака заплутать в этом лабиринте.

«Я не чужак, я здешний брат!» — хотелось закричать Маррону так громко, чтобы его крик услышали неподатливые стены, скрывавшие двери там, где они должны были быть, там, где он искал их.

«Ни дверей, ни окон…» — снова эта мысль, нет, не мысль — то ли образ, то ли отзвук чего-то…

Наконец в стене показалась дверь, и Маррон сразу же узнал её: отряд уже поднимался по этому тускло освещённому пандусу накануне, когда фра Тумис вёл братьев из солнечного двора в тень, к Залу Королевского Ока.

Маррон помчался вниз по пандусу. Да, вот открытый, мощённый булыжниками двор, а вот наконец и конюшни. Рядом с ними копошились конюшие-шарайцы, рабы и еретики, неверные, забытые на время службы. Маррон спросил, где здесь точило, и один из мальчиков провёл его к камню.

Запустив колесо и вытаскивая из ножен меч сьера Антона, Маррон вдруг подумал; «Сурайон!»

Да, конечно, Сурайон, Свёрнутая провинция — ни окон, ни дверей, ни входа, ни выхода.

Маррон обрадовался, что эта мысль не пришла к нему, когда он стоял у окна в комнате сьера Антона. Он, Маррон, мог бы брякнуть это вслух, а одно упоминание Сурайона считалось грехом и влекло за собой тяжёлое наказание — и это в аббатстве, возле родного дома. А уж о здешней каре за подобный проступок и подумать было страшно.

Да, это означало бы по меньшей мере публичное наказание. Или сьер Антон наказал бы его прямо у себя в комнате, причём наверняка серьёзно. Если бы кто-нибудь узнал о том, что в мыслях Маррона связались воедино башня, рыцарь и Свёрнутая провинция — излюбленная тема легенд, слухов и страшных историй, — он расплатился бы за это собственной кровью.

Однако он уже расплатился кровью, и рука горела, напоминая об этом. Господь послал ему наказание даже за невысказанные мысли, касавшиеся самого запретного; преданной анафеме земли, куда нельзя войти, отступничества, недоступного правосудию, и загадочно исчезнувшего неосязаемого врага.

Сурайон, Свёрнутая земля. Ни окон, ни дверей. И такая же башня, и рыцарь, который не то говорит о себе, что закрыт для мира, не то отрицает это… или и то и другое сразу? Маррон против воли продолжал сопоставлять, прижимая к вращающемуся точилу меч сьера Антона, сжимая зубы от боли, дёргавшей раненую руку при каждом нажатии на педаль.

В скрежете стали о точило ему послышался детский крик, а на полу вдруг заалели брызги крови. Маррону захотелось запереть на засовы все двери, забить окна и стать башней, сильной и твёрдой, недосягаемой, одинокой.

4. КАК ВЫСОКО, КАК ДАЛЕКО ВНИЗУ…

Вначале она приняла крепость за облако. Нет, даже не за облако, а за охватывающую горизонт грозовую тучу, за бурю, непривычную для этого времени года. Что ещё могло так мрачно нависнуть на фоне неба?

Только на исходе дня, когда паланкин немного приблизился к туче, но та осталась на своём месте и даже не изменила формы — увеличившись, впрочем, в размерах, — когда заходящее солнце осветило тёмную громаду — только тогда Джулианна поверила, когда уже не могла не верить. Когда наконец крепость стала видна даже сквозь занавеси, девушка разглядела рукотворные стены медового камня, то светлые, словно свежие медовые соты, то тёмные, как запёкшаяся корочка медового пирога. И эти высокие стены были высечены в огромной скале, вздымавшейся высоко над головой.

Джулианна попыталась было убедить себя в том, что высота стен — всего лишь игра теней или, возможно, обман зрения, в котором повинны полупрозрачные занавеси, однако её подруга только посмеялась.

— Признайся, Джулианна, ты просто не можешь разглядеть такую громаду целиком.

— Признаюсь. Замок большой…

Он действительно был большим, нет, огромным, невероятным, чудовищным. Пожалуй, даже чересчур, вполне искренне подумала Джулианна, а ведь она всю жизнь жила в Марассоне, который считался самым большим городом Востока. Да, у них в городе были величественные здания — дворец, крепость, великий храм с голубым куполом (как ей говорили, храмов, равных этому, в мире не было), — но ни одно здание Марассона не могло сравниться с Рок-де-Рансоном.

Скала, на которой стояла крепость, совсем не походила на окрестные холмы со скудной почвой и скудной растительностью, однако всё же полные жизнью от подножия до высохших, обглоданных ветром верхушек. Скала походила на зуб, поднявшийся из недр земли среди холмов, на «гору из Нижнего мира», как однажды, шутя, сказал отец, из мира ифритов — будто она разрослась так, что перестала помещаться в подземелье и пробила землю.

И работу Бога, огромную голую скалу, саму по себе бывшую крепостью, улучшил человек. Он строил стены, поднимаясь всё выше и выше, и даже с такого расстояния видны были уровни замка, ярусы, подобные тёмным слоям из трещин и странных полос на камне, на котором они стояли.

Даже в ярком дневном свете скала казалась мрачной, окутанной тенью — Джулианне эта тень показалась зловещей. А на самом верху, надо всем и вся, высилась крепость. Даже с расстояния в несколько миль, а то и лиг видно было, как высоко вознеслась цитадель, венчавшая обвитую подъёмом-серпантином скалу. Да, она могла испугать — и должна была пугать, хотя вряд ли именно Джулианну. Ей крепость должна была казаться надёжным и безопасным пристанищем, и ей не нравилось, что она не испытывает этого чувства.

— Сколько отсюда до крепости? — спросила она и тут же укорила себя и за сам вопрос, и за неуверенный тон, которым он был задан. Собственный голос показался ей самой голосом ребёнка, а не опытной женщины, которой она хотела быть, и не женщины, собирающейся вступить в брак, какой сделал её отец. Чтоб ему было пусто, это он виноват, дважды виноват, что отправил дочь в эти проклятые земли, а потом бросил одну. Может быть, если разозлиться как следует, это поможет…

Но куда больше Джулианне помог спокойный добродушный ответ Элизанды, которая словно бы и не заметила дрожащего голоса подруги. Девушка наклонилась, поглядела наружу сквозь окошко в занавеске, сердито что-то проворчала и пошевелила занавеску, чтобы было лучше видно, — наверное, чтобы посмотреть на местность между паланкином и замком, подумала Джулианна, а не на сам Рок: его размеры сбивали с толку и он казался ближе, чем на самом деле.

— С полдня, — ответила Элизанда, и даже у неё голос прозвучал неуверенно, от чего Джулианне почему-то стало спокойнее. — Если носильщикам будет нужен отдых… — («Будет, — подумала Джулианна, — ведь нас теперь в паланкине двое»), — то мы будем в замке к закату.

Хорошо бы. Сержант Блез отказывался совершать ночные переходы, а на дороге не было ни единой деревушки, где можно было остановиться на ночлег.

Джулианна вздохнула, пытаясь обрадоваться мысли о конце путешествия — ну, по крайней мере о перерыве в нём.

— Как ты думаешь, там есть ванны?

— Наверняка, только холодные. — Элизанда смешно сморщилась и повертела в руках краешек платья — одного из нарядов Джулианны. Так потребовал на вечернем привале Блез. «Она должна прилично одеться, мадемуазель». И вести себя прилично, что не было произнесено, но явно подразумевалось. Пожалуй, необходимость носить платье давит на Элизанду куда больше, чем правила приличия, подумала Джулианна. Конечно, будучи гостьей суровых искупителей, она не сможет переодеться обратно в свой грубый наряд. И ещё Джулианне, как ни странно, было приятно, что этой девушке, столь решительно скрывающей свои цели, пришлось пойти на обременительные жертвы для их достижения. Дочь королевской тени все ещё понятия не имела, зачем Элизанда направляется в Рок; она была рада её обществу, с каждым часом, с каждым словом все более приятному, но на её таинственность обижалась ничуть не меньше.

Паланкин мягко покачивался на плечах носильщиков. Это покачивание убаюкивало, навевало ощущение обыденности — по крайней мере оно было бы убаюкивающим, если бы Джулианна была в настроении отдыхать. Будь она в паланкине одна, она, быть может, и подремала бы, утомившись от полуденной жары. Однако рядом была Элизанда, и вместо того чтобы спать, Джулианна подпёрла голову руками и смотрела наружу, наблюдая за медленно текущей мимо вереницей пыльных, выжженных солнцем холмов. Вперёд ей смотреть не хотелось. Смутные очертания замка поразили её воображение; теперь ей думалось только о высоких стенах, о воротах, которые захлопнутся за ней, о духоте и темноте. Таково её будущее… нет, об этом лучше не думать.

«Поезжай туда, куда ты послана, и выйди замуж там, где должно тебе». Нет, об этом тоже думать не стоит. Что толку в магии, если она лишь подчёркивает мрачность мира целесообразности и интриг, мира, где Джулианна всего лишь дочь своего отца и сама её жизнь — его дар?

Джулианна заметила, что Элизанда дремлет, свернувшись в клубочек и зарывшись в подушки, словно какой-нибудь зверёк. Гостья явно не собиралась проявлять особую вежливость и, подобно Джулианне, удерживаться от сна в присутствии новой подруги. Возможно, это выглядит глупо после того, как прошлой ночью им пришлось разделить кров и постель в грязном домишке у высохшей реки, но Джулианна здесь хозяйка, и Элизанда, проснувшись, не застанет её спящей.

Джулианна смотрела на плывущий мимо ландшафт и с трудом удерживалась, чтобы не раздвинуть занавески и не впустить в паланкин ветерок. Стараясь уловить свист ветра в долине, она внезапно услышала совсем другой звук. Совсем близко слышались мягкие шаги и редкие вздохи носильщиков, умолкших в изнеможении. Справа, слева, спереди и сзади паланкина раздавался топот сапог солдат эскорта. Позади поскрипывали колеса фургона с вещами и фыркали тянувшие его быки, слышался лёгкий танцующий шаг её верховой лошади Мериссы, а рядом со стражниками раздавался стук копыт лошади Блеза. Всё было как обычно. Но теперь появилось ещё что-то, какой-то далёкий тревожный шепоток. Джулианна нахмурилась и села, в тысячный раз жалея, что нельзя снять с паланкина эти проклятые занавески, сквозь которые мир вокруг казался грязно-жёлтым.

Но было ясно, что Блез тоже это услышал. Он проскакал мимо паланкина и приказал солдатам быть внимательнее. Его голос, хорошо слышный сквозь все занавески, разбудил Элизанду; девушка заморгала, подняла голову и спросила:

— Что случилось?

— Не знаю. Прислушайся…

Они прислушались, и Джулианна мельком подумала, что её подруга, не задумываясь, может высунуть не покрытую вуалью голову из паланкина, чтобы лучше слышать. Впрочем, в этом не было нужды; звук быстро приближался и наконец стал вполне узнаваем. На этой дороге и в этой земле он явно означал опасность.

— Лошади, — заметила Элизанда, садясь на пятки и доставая откуда-то из-под юбки кинжал.

— Да, — согласилась Джулианна. Это действительно были скачущие лошади, много лошадей. — Убери это. Если будет нужно, солдаты защитят нас.

«До Рок-де-Рансона осталось совсем немного», — хотелось добавить ей, словно это само по себе было защитой, однако язык не послушался. Замок казался не меньшей угрозой, если не большей.

— А если не защитят или не смогут?

— Все равно ты ничего не сделаешь этой своей иголкой, только хуже разозлишь нападающих.

— Я могу убить кинжалом человека, если будет надо. Или двоих…

В словах Элизанды звучало скрытое предложение, план действий. На мгновение Джулианна поддалась искушению. Элизанда знала эту землю, а она нет; Элизанда явно любила жизнь, а Джулианне она опостылела. Если уж пришелица решит покинуть отряд, возможно, она, Джулианна, станет её гостьей на этой дороге…

Джулианна решительно тряхнула головой — «Не будь дурой!» — но не смогла удержаться от мыслей о том, не придётся ли ей жалеть о своём отказе, и если придётся, то как долго.

Раздался стук копыт — к паланкину скакала лошадь. Это был вернувшийся Блез.

— Всадники, мадемуазель, — хрипло произнёс он с полным пыли ртом, будто не хватало слюны, чтобы её выплюнуть.

— Мы уже поняли. Сколько их?

— Дюжина, две — трудно сказать. Вокруг них облако пыли. Но они близко…

Топот копыт приближался, а замок всё ещё был очень далеко. Вряд ли помощь могла поспеть вовремя, даже если бы жители замка решили оказать её… если только этот чёрный отряд, больше всего похожий на стремительно бегущую воду, не из замка…

— Прикажите своим людям остановиться, сержант. Друзья это или враги, мы их дождёмся. Нет смысла демонстрировать страх.

Демонстрировать храбрость тоже не было смысла: если одного вида отряда не хватит, чтобы отпугнуть нападающих, то вряд ли хватит его сил, чтобы отбить атаку. Но Джулианна была дочерью своего отца, чем иногда даже гордилась. Она не побежит и никому не даст повода думать, будто она испугалась.

Блез поколебался, однако согласно проворчал что-то и приказал носильщикам остановиться. Потом он начал отдавать приказы отряду. Солдаты оцепили поставленный наземь паланкин двойным кольцом; внешний ряд был вооружён пиками, а внутренний — мечами и арбалетами.

Блез в одиночку выехал навстречу приближающимся всадникам. На этот раз Джулианне не понадобилось подстрекательство Элизанды. Дочь королевской тени сама рванула в сторону занавеску, чтобы было лучше видно, не позаботившись закрыть лицо вуалью. Если пришла беда, скромность не спасёт им ни жизнь, ни честь.

Если отряду и угрожала опасность, она надвигалась медленно и неторопливо, сразу очевидная лишь для девушки, видящей опасность там, где ей следовало видеть убежище.

Сквозь дымку и тучу поднятой пыли Джулианна разглядела отряд из двадцати человек на отличных конях. Масть вороных лошадей была точно под цвет черным рясам всадников и опущенным на лица капюшонам. Джулианна вздрогнула, подумав про себя: «Замок», — а потом: «Рок-де-Рансон», ничуть, впрочем, не удивившись собственной проницательности. Стиль рыцарей-искупителей в Марассоне был хорошо известен.

Возможно, дело было лишь в мрачной одежде и безликости рыцарей, вдруг появившихся на пустынной дороге у огромной скалы и мрачного замка, но Джулианна не могла избавиться от ощущения угрозы. Ей хотелось крикнуть Блезу: «Отойди, не слушай их, не верь им!» Конечно, она не стала делать этого: это была его работа, и его люди должны видеть, как он её делает. Впрочем, кричать было уже поздно. Люди в чёрном осадили коней, не нарушая строя. Один из рыцарей выехал вперёд и обменялся несколькими словами с Блезом. Сержант снял стальной шлем и склонил голову, не став разве что спешиваться и целовать сапог рыцаря.

Значит, это кто-то из магистров, подумала Джулианна, из старших членов Ордена. К тому же Блезу наверняка знакомо его имя или звание — сержант не склонен раздавать знаки почтения кому попало.

Блез развернул коня и бок о бок с рыцарем поскакал к отряду. Джулианне показалось, что он весьма охотно присоединился к новоприбывшим, словно отыскав среди них своё место. Что ж, почему бы и нет? Этого следовало ожидать. У элессинов были весомые причины уважать рыцарей-искупителей. По всей границе их государства стояли форпостами общины братьев, а граф Хайнрих весьма высоко ценил Орден.

Мужчины заговорили между собой, и Джулианне показалось, что она может воспроизвести всю их беседу. «Мадемуазель Джулианна де Ране, да, дочь королевской тени; едет в Элесси, чтобы выйти за младшего барона Имбера. Мне приказано отвезти её в Рок и охранять, пока барон не пришлёт за ней. С ней ещё одна девушка, её компаньонка». Вряд ли Блез скажет больше этого — не ради Элизанды или Джулианны, а ради себя самого. Строго говоря, он нарушил свой долг, взяв в отряд приблудную девчонку, неизвестную и не желающую о себе рассказывать. Старшины искупителей могли бы его сурово осудить.

Окончив разговор, мужчины подъехали к отраду. «Сейчас один из них осмотрит груз и похвалит другого за заботу о нём», — раздражённо подумала Джулианна.

Она быстро протянула руку и опустила занавеску. Элизанда посмотрела на неё скорее вопросительно, чем сердито.

— Прошу тебя, давай будем вести себя прилично, — сказала Джулианна. — Ради нашей репутации…

— Госпожа, у меня нет никакой репутации. Разве что ради вашей… Он наверняка захочет взглянуть на нас.

Элизанда порылась среди подушек и отыскала вуаль, полученную от Джулианны ещё утром вместе с платьем. Она аккуратно прикрыла лицо, потом потянулась к Джулианне и опустила вуаль и на неё. Дочь королевской тени так и не поняла, следует ли ей сердиться на дерзкую девчонку или смеяться.

Впрочем, ни на смех, ни на брань не было времени, потому что всадники уже оказались около паланкина. Блез заговорил, не отводя занавесок:

— Благородные дамы, со мной магистр Фальк из Братства искупителей, новый командир его воинов. Магистр Фальк, позвольте представить вам мадемуазель Джулианну де Ране и её компаньонку, мадемуазель Элизанду.

— Благодарю вас. Но прошу простить, мадемуазель, мне неловко кланяться какой-то ткани, не имеющей человеческого облика, как бы красиво ни переплетался её узор.

Значит, под этим капюшоном есть чувство юмора. Лица Джулианна не видела, однако голос показался ей приятным, несмотря на некоторую примесь резкой, как бич, иронии. У магистра был тончайший акцент, не принадлежащий ни одной из провинций Чужеземья, — очевидно, акцент его родины; значит, при всей своей высокопоставленности он здесь новичок.

— Увы, магистр Фальк, в этой земле вашему взору предстанет только ткань; здешний обычай велит женщинам закрывать лица. — Не слишком ли это грубо или, наоборот, завуалированно, не напомнит ли это магистру о данном им обете целомудрия — или об обратной стороне этого обета, недостойных слухах насчёт Ордена, ходивших по стране? Что ж, пусть понимает как хочет; наверняка он сочтёт это невинным замечанием наивной девушки. — Но мы можем доказать, что обладаем вполне человеческими фигурами, хотя наших лиц вы и не увидите. Элизанда!

Шаловливо поклонившись, Элизанда с одобрительной усмешкой раздвинула занавеси.

— Приветствую вас, мадемуазель. — Его поклон не шёл дальше лёгкого кивка. Может быть, он не так уж толстокож.

Впрочем, она не намерена была отпускать его так просто.

— Магистр Фальк, а ведь ваш капюшон скрывает ваше лицо так же надёжно, как вуаль. Для мужчин ведь нет такого обычая, и я не слышала, чтобы таковы были правила Ордена…

Элизанда прилагала титанические усилия, чтобы не улыбнуться, — Джулианна чувствовала, как подрагивают пальцы гостьи на её руке. Дочери королевской тени совсем не хотелось, чтобы Элизанда вдруг фыркнула или расхохоталась.

— Нам посоветовали прикрыть головы от солнца, мадемуазель, по крайней мере до тех пор, пока кожа не привыкнет к нему.

Он небрежным движением сдвинул капюшон и серьёзно взглянул на Джулианну. Она увидела голубые глаза, высокий чистый лоб и короткие редеющие волосы. Да, ему следовало быть поосторожнее с солнцем; он был совсем не приспособлен к этой стране. Но больше всего Джулианну поразила его молодость, которую не могли скрыть даже залысины, — а ведь он был маршалом и комендантом провинции. В своё время отец объяснил Джулианне — понятно и толково, как объяснял вообще все, — систему управления Ордена. И теперь девушка сразу поняла, какой властью обладает Фальк, — а она знала, что столь большая власть редко достаётся молодым людям. Искупители всегда были консервативны.

— Вам дали хороший, совет, — проронила Джулианна, грациозным взмахом руки позволяя ему снова надеть капюшон. Магистр подчинился, однако девушка решила на будущее не обманываться его кажущейся кротостью.

— С вашего позволения, мадемуазель, — имелось в виду, конечно, «с позволения вашего сержанта», которое уже наверняка было получено, — мы будем сопровождать вас отсюда до замка. Если бы мы знали, что вы едете впереди нас, мы скакали бы ещё быстрее. Эта дорога, хоть и проходит мимо самого замка, совсем небезопасна для путешествующей в одиночку молодой дамы.

— Едва ли в одиночку, магистр.

Он не улыбнулся и не сделал ни единого движения, но в его неподвижности Джулианна увидела всё, что он думал о её людях.

— Даже с таким отрядом вы рискуете. Конная охрана лучше пешей, а вдвое больше людей лучше, чем вдвое меньше.

Вот, значит, как? Солдаты Элесси слабоваты по меркам искупителей? Джулианна почувствовала себя обиженной, хотя ещё не была элессинкой и не хотела ею становиться. Этому молодому маршалу многому предстоит научиться…

Под внимательным взглядом магистра солдаты быстро построились; паланкин был поднят и снова начал покачиваться в такт шагу носильщиков.

Элизанда спустила вуаль на шею и спросила:

— Кого ты приобрела, Джулианна, — друга или врага?

— Не знаю.

Это прозвучало довольно жалко, отец был бы ею недоволен, но если врага, значит, Джулианна действовала плохо. Орден искупителей очень влиятелен, а там, где ей предстоит жить, его влияние будет ещё сильнее, и, быть может, молодой маршал послан этого добиться. Ей не удалось ни составить о нём суждения, ни понять, о чём он думает.

«Пока не удалось, — мелькнула мысль, не принёсшая, впрочем, облегчения. — Мы же сказали друг другу всего несколько слов».

Это была неправда. Для того чтобы сформировать первое впечатление, Джулианне хватило бы и пары слов. Отец весьма и весьма часто заставлял её это делать при дворе Марассона, но сейчас Джулианне это не удалось. Что несёт ей этот человек, добро, зло или ни того, ни другого, Джулианна не поняла, хотя и дала ему возможность это показать; что же означает он для всей провинции и шире — для Чужеземья в целом, ей никак было не узнать.