33

Чудеса битвы

Они остановились: несколько человек — стоя гуськом на доске, другие — сгрудившись за ними. Молтби колебался, оглядывая нашу палубу.

— Сэр, отдайте нам то, что мы требуем, и мы уйдем.

Хотя его слова звучали дипломатично, угрожающий тон нисколько не потерял в силе.

— Я отдам вам и вашим подручным по хорошему концу веревки, вот что я вам отдам, — сказал капитан, шотландский акцент которого усиливался с каждым его словом.

Молтби вдруг принял умиротворяющий вид, опустив одну руку к бедру и протянув другую дружеским жестом.

— У нас с вами много общего, и мы оба очень торопимся, — сказал он. — Нам следует действовать вместе.

— Ага, мы будем действовать вместе, — отвечал капитан Рид. — Мы оба посодействуем, чтобы мои руки добрались до вашей шеи, сэр. А теперь — вон с моего судна!

Я услышал, как Сильвер усмехнулся.

Никто из тех, кто не видел этой сцены, не мог бы вообразить ничего, подобного тому, что произошло дальше. На нас накатилась волна, нет — лавина — вооруженных людей, нацеленных на убийство. Они заполонили «Испаньолу», и я наконец увидел «джентльменов» Молтби в их истинном обличье. Иган — мастер фехтовального искусства — был среди них самым главным. На этот раз на нем не было камзола цвета бордо: он был одет в плотно сидевшую рубашку блестящего серого шелка, которая, казалось, прилипла к его телу, и я вспомнил, как кто-то говорил мне, что это — знак профессионального фехтовальщика, дуэлянта — одежда, за которую нельзя схватить.

Эта первая волна чуть было не добилась успеха. «Добровольцы» Сильвера выступили вперед и оказали нападавшим стойкое сопротивление. Должен признаться, я прикрывал фланг, не вступая в прямой бой, но и не отступая; меня утешало то, что Сильвер тоже не сдвинулся с места.

Затем события приняли иной оборот. Схватки один на один все еще бушевали на палубе, когда Молтби крикнул:

— Стойте! Прекратите!

Его люди отступили, а на нашей стороне все, кто мог прямо держаться на ногах, были покрыты ранами или порезами самого разного вида. Трое из наших матросов были убиты, а у Молтби погибли двое и двое были тяжело ранены, хотя его «джентльмены» остались целы и невредимы, только слегка запыхались.

Меня беспокоила мысль о том, что у Молтби в резерве остались еще люди: где, например, скрывается горбун? Но если такие резервы действительно существуют, то возникает самый важный вопрос: почему Молтби приказал остановить бой?

Сегодня я знаю, почему. Он боялся потерять слишком много своих матросов и перебить слишком много наших, боялся, что у него не будет возможности не только обеспечить людьми оба судна, но и составить команду хотя бы для одного из них, чтобы вернуться домой. И в самом деле, случись такое, он не смог бы выбраться из этих Южных морей.

— Сэр, я из тех людей, кто предпочитает улаживать дела, обсуждая их, — обратился Молтби к капитану Риду.

— Только не на моем корабле, — ответил капитан.

— Но мы сейчас здесь, и нам следует использовать это наилучшим образом.

— Я нахожу вашу позицию абсурдной, сэр.

— Тогда вы сами предложите способ. — Капитан промолчал, а Молтби продолжал настаивать: — Сэр, что я могу сказать? Я стремлюсь избежать здесь, у вас, малой войны и обнаруживаю, что вы молчите?

Я был чуть ли не отброшен в сторону — с такой поспешностью Сильвер рванулся к капитану. Он принялся настойчиво шептать что-то Риду на ухо, и я увидел скептический взгляд капитана. Сильвер снова зашептал и, по-видимому, произнес такие слова, которые заставили капитана задуматься. Они принялись совещаться — эта несовместимая пара: высокий, необузданный пират и коренастый, сдержанный ревнитель дисциплины. Молтби смотрел на Сильвера с издевкой все понимающего человека. Затем капитан Рид окликнул его:

— Сэр, я предлагаю уладить дело, как это принято у французов. Каждый из нас высылает самого сильного бойца драться друг с другом.

— Я знаю французов и знаю их метод, который они называют «pareil»[30]. — Однако мне было видно, что его захватила эта идея. Мысль казалась безумной: когда дело дойдет до боя на шпагах, у Молтби выйдут эксперты, а у нас — сплошь деревенщина. Однако я верил Сильверу и следил за тем, как разворачиваются переговоры. — Изложите ваши условия, — сказал Молтби.

Сильвер снова зашептал, и капитан Рид ответил:

— Они просты. Как во всяком бою pareil. Один выступает против одного. Каждый из нас называет своего сильнейшего бойца. Никакой всеобщей драки. Тот, кто побеждает, побеждает окончательно и бесповоротно.

В нескольких ярдах от себя я увидел дядюшку Амброуза. Он выглядел ужасно обеспокоенным, и я заметил, как он пытается кого-то удержать. Я понял, что он по-прежнему старается не допустить Грейс на палубу.

Сильвер, раскачиваясь на костыле, вернулся ко мне и подмигнул.

— Это замечательно, Джим. Просто то, что надо. Это наши люки задраит, а им всем зубы повыдергает.

Но я — то знал их силу лучше, чем он, и не чувствовал такой уверенности.

Сейчас, в это утро, глядя из окна «Адмирала Бенбоу», я вижу, как «белые лошадки» — небольшие волны с пенными гребешками, танцуя, стремятся к берегу. Вокруг меня все спокойно и залито ярким светом, но мой мысленный взор видит лишь тот страшный момент на борту «Испаньолы».

Уже наступило утро. Мы с Сильвером отплыли на остров, за Тейтом и кладом, чуть больше, чем двадцать четыре часа тому назад; за двенадцать часов до этого я вернулся на «Испаньолу» и увидел Грейс, Луи, дядюшку Амброуза, капитана Рида и милый сердцу корабль там же и такими же, какими видел их в последний раз. Столько событий уместилось в тридцать шесть часов, что это поражает меня и сегодня.

Перед моим мысленным взором встают два корабля, плотно прижавшиеся друг к другу; хлопают не до конца убранные паруса, на их фоне — ряд безжалостных лиц. Это лица уверенных в себе людей, стоящих с обнаженными шпагами и саблями, острия которых сейчас направлены в небо; губы этих людей чуть улыбаются: они не сомневаются в исходе битвы.

Во главе стоит толстый человек в черном завитом парике, с круглыми жестокими глазами, но внешность его обманчива: ноги у него небольшие и, подобно многим тяжеловесным людям, он способен двигаться легко, словно танцор. Рядом с ним — грубый, краснолицый мужчина с тяжелым подбородком и тоже толстый, но закаленный в боях.

Ближе всех к вожаку я вижу элегантную фигуру человека не очень высокого, но и не малорослого, стройного, гармоничного и подвижного, словно весы ювелира. Его серые шелковые манжеты плотно облегают запястья, породистая голова гордо вскинута; он глядит на ряды своих противников и чувствует, что, вне всякого сомнения, — и тут он прав — принадлежит к превосходящей стороне.

Он чуть пританцовывает, и лучи южного солнца отражаются от пряжек его начищенных черных башмаков. Затем самодовольство его еще более возрастает — он ведь знает, что будет первым в схватке и, если победит — а он предполагает победить, — то для всех нас игра будет окончена. Таковы правила боя pareil.

А теперь я смотрю на нашу сторону. О человеке, когда смотришь на него сзади, можно точнее всего сказать, чувствует ли он себя в безопасности, силен ли он, одинок ли. Глядя на профиль, можно судить, обеспокоен ли этот человек, — ведь подбородок очень многое выдает. В то утро все мы испытывали сильное беспокойство. Все, кроме Сильвера. Но Сильвер появился на свет не для того, чтобы испытывать беспокойство. Я смотрел на него, а он в этот момент поступил очень разумно: он устремил взгляд на пританцовывавшего мастера фехтовального искусства, и сила этого взгляда заставила фехтовальщика вздрогнуть, правда, не очень сильно, но все же.

Молтби взмахнул платком: словно облако вырвалось из его руки. Это был знак старта.

— Я вызываю человека, которого сам король считает лучшим из лучших, — крикнул он. — Я называю имя Генри Игана.

Вот почему я побледнел, когда битва прекратилась. В беспорядочной схватке у нас еще были шансы — мы могли использовать различные уловки, засаду, неожиданное нападение. Но бой один на один — кто мог бы противостоять Игану? Капитан Рид посмотрел на наш неровный строй и сделал шаг вперед. Это был шаг, полный такой решимости, какую я редко видел даже у этого решительного человека.

— А я вызываю капитана Алестера Рида, а именно — себя.

Раздался приглушенный шум голосов, в котором слышалось удивление. Я никогда не подозревал в нашем капитане искусного фехтовальщика, да и слышать о такой его репутации мне не приходилось. И все же, по какой-то причине, у меня возникло доброе предчувствие. Рид удивлял меня снова и снова: он был совершенно непредсказуем, никто не знал, чего от него ждать в следующий момент. Но затем я позволил здравому смыслу завладеть мною и напомнил себе, что дуэлянт, который мало чем занимался в жизни, кроме практического применения своего фехтовального мастерства, несомненно, одурачит приземистого, задумчивого, сурового человека, посвятившего жизнь морскому делу и доброму занятию морской торговлей.

Бойцы изготовились к бою. Рид снял сюртук и отдал его Сильверу. Затем капитан сделал что-то совершенно необычайное: он оторвал от рубашки рукав, так что его правая рука обнажилась до самого плеча. Только четверо из присутствовавших, как я полагаю, поняли значение этого жеста — Рид, Сильвер, я и Иган.

Если в кулачной драке ваш противник начинает снимать кольца — берегитесь. Он — опытный драчун, знающий все обычаи пивной и понимающий, что, если он ударит противника рукой в кольцах, он может сломать собственные пальцы. Точно так же — берегитесь фехтовальщика, обнажающего руку, чтобы освободить ее для работы шпагой. Такому человеку известны темные стороны дуэльного искусства.

Затем капитан Рид выбрал оружие — саблю.

Иган закричал: «Против правил!» — и помахал шпагой.

— Не против правил, сэр. Я не возражаю против вашего оружия, а выбор оружия — за мной. Вы можете пользоваться шпагой.

Иган улыбнулся своей медвежьей улыбкой. Противопоставлять саблю шпаге столь же необдуманно, как противопоставлять рогатку пистолету.

Когда я наблюдал за происходившим, мое внимание было отвлечено: я увидел, как Грейс подошла поближе ко мне с правой стороны и остановилась так, чтобы все видеть. Мое раздражение из-за того, что она присутствует при опасной схватке, помешало мне следить за началом боя; кроме того, у меня возникла какая-то тревога из-за ее поведения, но я не понимал, чем это вызвано. Поскольку дядюшке Амброузу явно не удалось ее успокоить, я думал пробраться к ней сам. Но вокруг меня толпились сторонники бойцов, и я не захотел никого отвлекать.

Звон скрестившихся клинков вернул мое внимание к сражавшимся, и я увидел, что они сцепились, всего в футе друг от друга, один эфес плотно прижат к другому. Такое нередко случается в дуэлях: это происходит тогда, когда дуэлянты испытывают друг друга. Часто такое испытание помогает определить, кто сломается первым.

Иган отскочил, но Рид, к всеобщему удивлению, не стал его преследовать. Я не сводил глаз с лица Игана. Он пытался определить, каков Рид: следует ли вести с ним быстрый бой или медленный? Решив, что медленный, он стал кружить вокруг Рида, делая колющие движения шпагой, слегка касаясь и размахивая ею, но не нанося ударов. Рид почти не двигался с места. Отталкиваясь правой ногой, он поворачивался вокруг себя, ни на миг не спуская глаз с Игана. И до сих пор ни один из них не сделал выпада, не нанес удара; они кружили и следили друг за другом.

Настроение изменилось. Наши противники ожидали, что Иган немедленно сделает выпад и поразит Рида, например, в шею. Я наблюдал за другими дуэлянтами, «джентльменами» Молтби: они следили за поединком более пристально, чем сами поначалу ожидали. А Иган все еще кружил, порой подскакивая ближе и сразу отступая, порой вращая своим клинком так, что он свистел в воздухе. Когда он делал это, Рид защищался и парировал его удары.

Затем Иган попытался изменить темп схватки. Р-раз! Два! Три! Четыре! Пять! Он нацелил целую серию выпадов в живот Риду. Капитан отбивал удар за ударом, не отступая ни на дюйм со своего места. Иган повернулся спиной; он взмок от пота, а капитан был совершенно сух, и все стоял там, держа в обнаженной, без рукава руке свою саблю. Солнце поднялось высоко, и салинги[31] двух кораблей словно залило золотом. Я отважился бросить взгляд на Сильвера: его лицо явственно говорило о том, как ему нравится все это.

Иган все еще оставался спиной к противнику, и я понимал, почему он это делает: он надеялся, что Рид нанесет ему удар против правил, как это делают противники в тавернах. Но я мог бы заранее сказать ему, что такое невозможно: капитан Рид не попадается на удочку противника. Шотландец стоял на своем месте, чуть приподняв саблю, и ждал, так же, как делал это в начале схватки, чтобы бой приблизился к нему.

В следующие три или четыре минуты они стали нападать друг на друга. Раза два Рид менял тактику и бросался в наступление; вот тут-то я и понял, чем Иган завоевал свою репутацию: он превосходно владел приемами защиты. По лицу Рида я увидел, что он это оценил и, не пробившись сквозь защиту Игана, вернулся к прежней позиции.

Они бились, сцеплялись клинками и снова бились, и снова сцеплялись: это была долгая битва, она настолько поглощала внимание окружающих, что обе стороны замерли, словно в трансе. Мне нравилось, что бойцы используют так мало места: думаю, в целом они передвигались по кругу не более трех ярдов в диаметре. Никаких неловких ударов, никаких случайных порезов: они были столь умелыми и столь равными в мастерстве, что я почти перестал поражаться грубоватой, но блистательной манере Рида. Я вполне ожидал такого от Игана: в конце концов, это была его жизнь, и надо признать, элегантность и отточенность его движений вызывали восхищение, казались просто чудом. Но Рид привел в изумление всех и каждого.

А затем произошла роковая ошибка.

Она была порождением тщеславия, а тщеславия хватало обоим бойцам. Кроме того, ее породила насмешка, предметом которой оказался я. Иган попытался снова сломить защиту Рида. На этот раз парирующий удар капитана заставил Игана перевернуться вокруг себя, словно он радостно заплясал под дудочку Рида; но ведь силы по-прежнему оставались равными, и он нисколько не встревожился. Однако этот его танец поставил его лицом к лицу со мной, и с возгласом: «Мистер Миллз, приветствую вас, сэр!» — он слегка ударил меня по щеке острием шпаги.

Порез, нанесенный им, был незначителен; сегодня, когда я веду этот рассказ в гостиной «Адмирала Бенбоу», я сожалею, что не осталось шрама, чтобы можно было его показать. Но ошибка оказалась трагической.

— Не по правилам, сэр! — крикнул капитан Рид, и Иган разозлился. Он бросился на противника, но тот слегка отступил в сторону и ударил Игана ногой по колену. Иган споткнулся и упал, а Рид оказался на нем.

— Прекратить! — заорал Молтби.

Капитан поднял взгляд на Молтби; острие его сабли упиралось в шею Игана под подбородком.

— Вы покинете мой корабль, сэр? — спросил он.

— Вы деретесь не по правилам, — прорычал Молтби.

В ответ на это капитан просто пронзил шею Игана саблей, повернул ее и вытащил клинок. Молтби бросился вперед. Рид поднял обагренную кровью саблю и сказал:

— Ну, давайте! Я жду!

Молтби остановился.

— А как же правила?.. — Но он не знал, ни что сказать, ни как это сказать; умирающий Иган корчился в двух футах от собственных ног Молтби, серый шелк его рубашки уже потемнел от крови. — Сэр… Мы же должны драться по правилам!

— Он сам нарушил правила! — крикнул Рид.

Я отошел назад; щеку чуть саднило, крови было так мало, что об этом не стоит и упоминать. Никто не знал, что теперь делать. Все пришли в движение, но в то же время никто не сдвинулся с места. «Джентльмены» выглядели потрясенными и злыми. Молтби обернулся за поддержкой. Краснолицый военный что-то ему сказал, и Молтби снова повернулся к Риду.

— Правила, сэр! Как насчет правил?

— Да, правила, сэр! Отступайте, сэр! Согласно вашим собственным правилам вы побеждены! Поэтому покиньте нас. И заберите убитого.

По лицу Сильвера я увидел, как он потрясен. Думаю, даже он не осмелился бы вести себя так жестко в таких неравных обстоятельствах.

Пытаясь обрести душевное равновесие, Молтби снова крикнул:

— Если вы не подчиняетесь правилам, почему мы должны это делать?

И, будто его слова послужили сигналом, из тени грот-мачты брига, из-за спины Молтби выдвинулась чья-то фигура и швырнула в воздух какой-то блеснувший на солнце предмет. Он с силой ударил капитана Рида, но не в голову, куда был нацелен, а в обнаженное плечо. Я увидел, как этот предмет упал на палубу, — это был один из сверкающих молотков горбуна. А теперь и сам Распен с ругательствами бросился вперед. Рид оказался беспомощен. Он выронил саблю, и я понял, что у него повреждена рука. Я шагнул к нему и поднял клинок. Горбун увидел меня, узнал и остановился. Попытался вспомнить, кто я такой, и издал какое-то рычание. Я шагнул назад.