Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ

— Бен! Иди сюда! Скажи мне, что ты здесь находишь?

Бен подошел и проделал то же, что и я, потом отступил назад. Он ничего не сказал, но по состоянию его одежды я увидел, что бедняга не смог справиться с мочевым пузырем.

Мысли мои сменяли одна другую. В одну секунду я пришел к выводу о том, что могло здесь произойти. Наши товарищи — оба отряда — обнаружили этот вход в какие-то глубокие пещеры и либо все еще оставались там, либо прошли через них и сейчас ожидают помощи на дальней, самой суровой и негостеприимной стороне острова.

— Бен, мы, кажется, сделали открытие. — Он бросился было бежать, но я схватил его за руку. — Нет, Бен. У нас с тобой все в порядке. — Он остановился.

Я кортиком отвел в сторону куст и обнаружил настоящую арку. Теперь странный запах ударил мне в нос, видимо, так же, как говорил мне об этом Бен. Сегодня, когда я слышу упоминание о мертвой человеческой плоти, этот запах снова ударяет мне в ноздри.

— Бен! Это пещера!

Я пролез в арку и придержал куст, чтобы он мог пройти. С какой же неохотой Бен последовал за мной!

С минуту мы постояли там, давая дневному свету возможность проникнуть в этот мрак. Однако мы не могли двинуться вперед без того, чтобы куст снова не возвратился на свое место: мой кортик был слишком слаб, чтобы отсечь его напрочь.

Бен сделал шаг вперед, вглядываясь из-под поднесенных ко лбу ладоней. Я стал уже приспосабливаться к кромешной тьме. Мы осторожно подвигались внутрь — как знать, ведь впереди, у самых наших ног могла быть пропасть. Но тут руки, протянувшиеся из самых глубин преисподней, схватили нас, и я выронил кортик.

18

Бездна зла

Все во мне замерло — мысли, чувства и, может быть, даже сердце. Во тьме я не видел того, кто напал на Бена, а тот, кто атаковал меня, подошел сзади и теперь держал нож у моего горла. Никто не промолвил ни слова. Все, что я мог разглядеть в темноте, были белые штаны Бена и лезвие у меня под подбородком, такое широкое, что им легко можно было бы отрезать мне голову.

Потом я увидел, как Бен мелкими шажками стал подвигаться вбок словно краб: не было сомнений, что его к этому принуждает приставленный к горлу нож. Он исчез во мраке. Разумеется, теперь и меня также понуждали двигаться, но одним лишь лезвием, никакого тела за этим ножом я не ощущал, не чувствовал руки, надавливающей на нож. И все же он упорно понуждал меня двигаться боком, первые несколько шажков очень медленно. Позади себя я слышал чье-то дыхание на такой высоте, какая говорила о существе по меньшей мере моего роста.

В пещере посветлело. Все, что я мог разобрать, было то, что я, едва перебирая ногами, двигаюсь по довольно широкой каменной тропе. Впереди плотным черным покрывалом простирался мрак.

Вскоре тропа расширилась, и меня заставили остановиться. Нож убрали от горла. Теперь я почувствовал прикосновение его острия к моей голове, к самой макушке: ощущение было такое, будто меня колют иглой. Нажим острия указывал, что я должен опуститься на землю. Сначала я встал на колени, затем сел на пятки. Нож был убран, но голову и горло у меня саднило от его металла.

Позади что-то чиркнуло — то ли кремень, то ли спичка. Загорелся тусклый огонек; он был поднят над моей головой. Подождав, пока огонек разгорится, я увидел прямо перед собой Бена. Он тоже сидел на земле, и я услышал, как он охнул. Мы сидели боком на узком выступе скалы. Под нами зияла пропасть. Теперь запах определился. Перед нами, на уступе, лежала разлагающаяся человеческая рука. Я почувствовал уверенность, что нас заманили в склеп, где совсем недавно погибли люди. Беднягу Бена, казалось, разбил паралич.

Я пытался прислушаться к окружающей тьме. Так как я не мог далеко видеть, не мог осмелиться к чему-либо прикоснуться, а обоняние мое страдало от отвратительного запаха, самым полезным моим чувством оставался слух.

Сначала я услышал тишину этой пещеры — я слышу ее по сей день. В любом месте всегда есть какие-то свойственные ему звуки. Я бывал на утесе над Логовом Китта в самые погожие на свете зори, когда не слышно было ни ветерка, ни птичьих трелей, и все же там было какое-то звучание — звучание живого мира. Я стоял на дороге перед «Адмиралом Бенбоу» в такие ночи, когда мороз одевал инеем звезды, а волны погружались в сон, и все же там были слышны звуки — звуки ночи и ночной темноты.

Здесь же, в глубине холма Подзорная труба, на Острове Сокровищ, у этой пещеры тоже было свое звучание — самое страшное в мире звучание — звучание небытия.

Однако, если нам отказывают одни способности, улучшаются другие (вот почему слепцы могут собирать часы). Сейчас мой слух обрел дополнительную силу, и я стал слышать другие звуки. Сначала я услышал, как дышит за моей спиной тот, кто захватил меня в плен, — спокойно, легко, примерно в ярде от меня; так дышит человек, сознающий свою власть. Затем я услышал отдаленный стон, слишком далекий, чтобы предположить, что это стонет Бен Ганн, чье испуганное молчание походило на молчание самой пещеры. И, наконец, я расслышал звук, который пробудил мое чувство осязания, — шепот слабого ветерка.

Но ветерок этот шел не от двери (если можно ее так назвать), через которую мы сюда недавно вошли; ветерок обдувал мне лицо так, что я понял — это вовсе не холодный воздух самой пещеры.

Что же здесь произошло? Должно быть, наши люди тоже нашли вход сюда и были пойманы. По-видимому, некоторые из них, а может быть, и многие, были сброшены в эту бездну под нами, что легко было сделать: достаточно столкнуть человека с уступа, на котором мы сидели. Но кто-то один, или даже не один, остался в живых — вот откуда этот отдаленный стон.

Я также пришел к выводу, что отсутствие человеческого подхода к плато и с плато — к пещере позволяет думать, что обычный вход в нее расположен где-то еще. Этим объясняется и ветерок; где-то должен быть более простой, более легкий доступ в пещеру.

Осмелюсь ли сказать, что я воспрянул духом? Кажется невероятным говорить об этом, ибо в любой момент меня могли сбросить вниз головой в бездну, к уже лежавшим там трупам несчастных матросов. Доктор Ливси давным-давно говорил мне, что если он оказывается в невыносимой ситуации, он старается либо избежать ее, либо изменить. У меня такого выбора не было; оставалось лишь одно средство: я заговорил.

— Кто бы вы ни были, я и мой друг не собирались причинить вам никакого вреда. Мы просто пришли искать наших пропавших товарищей. Если вы скажете нам, где они могут быть, то есть, если вы знаете, где они, вы окажете нам огромную услугу. Мы будем благодарны.

Я слышал, как мой голос негромким эхом отдается от стен пещеры. Сначала он немного дрожал, потом окреп. Это придало мне мужества, и я продолжал:

— Я скажу вам, кто я. Меня зовут Джим Хокинс. Я уже бывал на этом острове. Теперь я вернулся, чтобы отыскать человека, которого мы тогда здесь оставили. Человека по имени Джозеф Тейт. Может быть, вы и есть Джозеф Тейт? А может быть, вы знаете Джозефа Тейта? Может быть, вы знали Джозефа Тейта? Если для вас окажется по-христиански возможным найти для нас Джозефа Тейта или дать нам возможность сообщить о нем тем, кто с самыми добрыми намерениями его разыскивает… тогда мы вас не станем больше беспокоить.

Результат последовал, но не такой, на какой я рассчитывал. Похититель Бена, по-прежнему скрывавшийся во тьме, поднял его на ноги, рванув за волосы. Бен не издал ни звука, и тут же следом я тоже почувствовал, как меня со зверской силой схватили за волосы. Я поднялся, стараясь не оступиться: край пропасти находился менее чем в полушаге от моих башмаков. Снова появился нож — теперь у моего виска: его лезвие находилось прямо у меня над ухом, как раз там, где ухо соединяется с головой. Чуть оступись нога или соскользни нож, и ухо будет отрезано.

Наблюдая в тусклом свете за Беном и слушаясь нажима ножа, я заключил, что нам придется снова передвигаться боком по узкому уступу. Нас не столкнули в пропасть, нас куда-то вели. Где-то впереди замерцал свет. Временами он становился ярче, затем снова тускнел, подтверждая мою мысль о том, что ветерок подувал из какого-то прохода, расположенного впереди.

Мы медленно пробирались по узкому уступу — Бен и я, — словно люди, боком вступающие в загробную жизнь. Один раз я сдвинул ногой камень, и он сорвался вниз: я слышал, как он падал, но звук его падения на дно был приглушен; мне представилось, что камень упал на труп одного из наших несчастных матросов. В следующий миг я услышал вскрик и уголком глаза увидел, как Бен оступился и чуть не упал в пропасть. Тогда-то я и разглядел хоть что-то, характеризующее его похитителя, — руку. Огромная и грубая (не могу дать описание получше) рука протянулась и удержала Бена от падения, с силой схватив его за волосы.

— Все хорошо, Бен, — крикнул я ему. — Ты будешь в безопасности.

Но лезвие у моего уха надавило вниз, и я охнул от острой боли в этом весьма чувствительном месте.

Шажок за шажком, и по-прежнему боком, мы двигались все дальше. Я снова услышал стон, теперь гораздо ближе; казалось, что и сквознячок стал сильнее. Уступ расширился и стал похож на тропу: мы вроде бы удалялись от края пропасти. Так как я не мог смотреть вперед, мне было не видно, куда нас ведут. Время от времени я посматривал вниз и заметил, что пропасть становится все мельче. Но даже там, где ее склоны не так круто обрывались в глубину, я мог видеть кости и обрывки одежды. И по-прежнему над нами висел этот запах, это ужасное зловоние.

Кто мог бы сказать, сколько времени заняло это путешествие во власти страха и трепета, посреди губительной тьмы. Наступил момент — минут через пятнадцать или, может быть, через полчаса, — когда нас с Беном одновременно повели спинами вперед прочь от пропасти. Судя по стенам с обеих сторон, нас вели по широкому коридору. Это было хоть каким-то облегчением: по крайней мере, теперь мы могли не опасаться, что по оплошности свалимся в бездну. Но нет ли впереди еще одной пропасти, к которой нас влекут?

Вскоре свет стал ярче. Потом я увидел факел, пылавший на стене над моей головой, но с его светом смешивался и свет дня. Справа от себя я увидел руку, потом — голову, потом всего человека. Невозможно было сказать, знаю ли я его: он был прижат к земле огромным, квадратной формы камнем, лежавшим у него на спине между лопаток, а в следующий миг я увидел, что и с задней стороны колен на нем лежит еще один камень. Они были так тяжелы, что человек не мог и пытаться от них освободиться, не подняв шума. Чуть дальше лежал еще один человек, точно так же прижатый к земле, а за ним — еще.

Минуты через две нас остановили. Бена заставили опуститься на колени. Меня — нет. Я стоял и смотрел, как его принудили лечь ничком на землю у стены коридора. Потом мне повернули голову так, что я уже не мог его видеть, но шум и кряхтение, а затем стон боли сказали мне, что и Бена подобным же образом прижали к полу пещеры.

Почему же со мной такого не сделали? Вместо этого меня провели вперед и уколами ножа приказали поднять вверх и расставить руки, прижав ладони к холодной стене, затем широко раздвинули мне ноги, так что я стоял теперь в виде большой буквы «X», опираясь ладонями о влажную каменную стену.

Наши похитители ушли — это я понимал. Когда кто-то находится очень близко от вас, особенно в таких ужасающих обстоятельствах, вы обретаете способность сразу же почувствовать его отсутствие. Думаю, они ушли из пещеры, потому что вокруг меня вдруг раздались громкие стоны.

Среди них я узнал голос Бена и тихо окликнул его:

— Бен! Это Джим. Я тут. Ты в безопасности?

— Меня прижали, Джим. Ужасно прижали.

«С какими же ранами выберется бедняга отсюда? — спросил я себя. — Если выберется!»

— Голос христианина! — раздался негромкий оклик.

— Да! — ответил я. — Кто вы?

Казалось, человек лежит совсем рядом со мной.

— Матрос Мур, сэр. Недавно с «Испаньолы» из Бристоля.

Я не знал фамилий матросов, не потрудившись просмотреть список членов команды. Я был вполне удовлетворен тем, как управляется с командой капитан Рид.

— Мур, я сам с «Испаньолы». Что случилось с мистером Коллом?

— Погиб, сэр. Ему выкололи глаза и столкнули с тропы, сэр. Так и со всеми нами будет.

Меня охватила ярость, и хотя ярость в таких обстоятельствах опасна, она может также привести и к спасению. Колл был замечательным человеком. Он мне нравился — я им даже восхищался; с таким человеком я желал бы поддерживать долгое знакомство и после того, как закончится наш вояж.

Я на миг прислушался. Шагов возвращающихся мучителей я не услышал. Наши похитители явно где-то совещались.

— Мур, — прошептал я, — сколько человек погибло?

— Не знаю. сэр.

— А этих — сколько всего?

— Не знаю, сэр. Что есть двое — это точно.

— Они знают английский? — спросил я.

— Эти двое на нем говорят, сэр. Я слышал пару-тройку слов, то там, то тут. Только все тут — страшная тайна. Нам только ноги их и видны, когда они нас ногами бьют.

Сказав эти слова, он охнул, потом закричал, из чего я понял, что ему нанесли удар. И мне тоже. Ощущение было такое, что по голове ударили чем-то таким твердым, какого я в жизни не встречал, — более твердым, чем камень или железо. Я покачнулся и, падая навзничь, увидел над собой лицо Джозефа Тейта.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Нераскаянный вор

19

Зверская жестокость человека

Тейт не хотел, чтобы я видел его лицо, и пришел в ярость, что я его увидел. Он схватил меня за волосы, и по силе и характеру его хватки я понял, что он и был моим похитителем. Значит, он слышал мою отчаянную речь. Она не произвела на него впечатления. Он так яростно прижал мое лицо к стене, что у меня до сего дня виден шрам на переносице.

Но я помнил его лицо. Теперь оно обросло густой бородой и было сильно обветрено, и тем не менее это, без всяких сомнений, был Джозеф Тейт. Слава Богу, сын больше похож на мать, чем на отца! (Увидев Тейта снова, я понял, что был неправ в отношении носа милого мне Луи.)

Он что, отошел от меня в темноту? Я не был уверен. Я был слишком сильно оглушен. Несколько минут я полулежал-полустоял на коленях, скорчившись у стены. Шея у меня была сильно повреждена, спина избита ногами. Я чувствовал, что кровь стекает вниз по носу, да еще течет и из носа, а один глаз болит, словно в него забили гвоздь.

Однако я попытался извлечь из своего положения выгоду. Притворяясь оглушенным, я мог обдумать, как вести себя в том положении, в котором я оказался. Конечно, я увидел Тейта; но ведь я увидел и дневной свет!

Какой-то вход в пещеру находился в пятнадцати — двадцати ярдах от меня. Невысокая, грубая, изогнувшаяся мостом естественная арка поднималась от пола пещеры рядом с тем местом, где я лежал. Я увидел солнечный свет и ветку дерева. Необходимо было время, чтобы все это дошло до сознания: я продолжал притворяться, что все еще оглушен.

Затем я подумал о тех нескольких матросах с «Испаньолы», которые лежали здесь, в пещере, или где-то поблизости, в темноте. Может быть, не все были убиты? Если бы я смог до них добраться, может быть, мне удалось бы опрокинуть Тейта. И в самом деле, если бы мне удалось, резко развернувшись, ударить его ногами, я мог бы сбить его с ног и столкнуть в пропасть.

Но тут я сообразил, что не знаю, сколько у него сообщников. Рассудил, что если они смогли пересилить всех людей с «Испаньолы», мои шансы весьма невелики. «Ничего иного не остается, — думал я, — только бежать… Если сумею».

В голове у меня стучало, и я думал, что у меня сломан нос. Сначала мне в голову пришла мысль о возвращении в недостроенную хижину на маленьком плато. Мы с Беном оставили там наше ер}жие. Но как я мог вернуться туда через пещеру — в кромешной тьме? По краю пропасти, заполненной костями и гниющей человеческой плотью? На глазах у кровожадных похитителей (а сколько их — неизвестно!), у которых развился кошачий дар — видеть в темноте?

Я снова задумался. Не смея оглядеться, я не оставлял мысли о той грубой арке. Может, я сумею совладать со страхом и быстро броситься к ней? Но, добравшись туда, я могу найти там всего лишь свежий воздух, если арка открывается высоко в отвесном склоне скалы. Насколько я мог судить, ветки, которые я увидел, были верхушками деревьев. Все это не имело значения: другой возможности у меня не было.

Первое, что мне было необходимо, это придумать какую-то уловку. Я пошевелился — достаточно заметно для того, чтобы спровоцировать реакцию со стороны Тейта и его банды. Это поможет мне выяснить, стерегут ли меня все еще и насколько внимательно.

— Послушайте, — крикнул я, — я вас уз…

Тейт меня ударил: он нанес мне сильный удар по голове, видимо, рукояткой ножа. Голова отшатнулась от скалы, и я тут же с размаху ударился лбом о камень. Двойной удар причинил ужасающую боль, зато мне легко было снова притвориться потерявшим сознание.

Тянулись долгие минуты, может быть, целых полчаса: я выжидал. Все мое тело осело — я сознательно его расслабил так, будто я в глубоком обмороке. Вскоре я услышал осторожное шуршание и счел, что Тейт уверился, что исключил всякую возможность угрозы с моей стороны.

Медленно, очень медленно я занял более удобное положение. В этом коридоре разбойничьей тюрьмы теперь не раздавалось ни звука, даже Бен молчал. Медленно, очень медленно я напрягал слух до тех пор, пока мне не показалось, что я слышу шелест; я надеялся, что это шумит ветер в деревьях перед пещерой. Откуда-то издалека доносились стоны, очень слабые, но я не хотел отвлекаться, каким бы бессердечным с моей стороны это ни показалось. Мне нужно было собрать все свои силы для одного броска. Если верно мое предположение, что разбойники охраняют вход в пещеру, мне придется либо прорываться между ними, либо прошмыгнуть мимо них, чтобы осуществить побег.

Раз за разом преодолевая малую долю дюйма, я перевернулся на другой бок. Казалось, это заняло у меня целый час, но наконец я сумел опереться головой о стену таким образом, что, осторожно вглядываясь, смог рассмотреть арку, сквозь которую был виден свет дня. Как я и ожидал, около нее сидели двое — Тейт и второй разбойник, которого я не мог как следует разглядеть. Между ними было что-то натянуто — похоже, канат, который они плели из длинных гибких лоз. Оба молчали: склоняясь над работой, они усердно сплетали податливые стебли.

Я пристально наблюдал за ними; помимо того, я наблюдал за небом. Что это — вершина дерева? Если так, то у меня был шанс оказаться в безопасности после моего предполагаемого броска. И все же этот путь представлялся безнадежным, пока я не посмотрел в противоположную сторону. При слабом свете, идущем из арки, и при том, что мои глаза успели привыкнуть к темноте, я смог разглядеть пещеру чуть более подробно.

То, что представилось моим глазам, было ужасно. По склону пропасти, вплоть до самого дна, лежали трупы и кости. Мне показалось, что я узнал крупную фигуру и форму боцмана Нунстока. Горло у него было перерезано наискось, шея переломлена, словно спичка. Ниже него распростерлось тело матроса — дюжего, мрачноватого молодого парня с копной черных волос, которого я знал только по прозвищу Могильщик. У него ударом невероятной силы был проломлен череп.

Но никакого следа Натана Колла. Впрочем, мне и не хотелось, бы увидеть его славное, открытое лицо так страшно изувеченным. Я вытягивал шею, как только мог, но не увидел на склоне больше ничего, кроме оторванных рук и ног. Неужели Тейт и его бандиты поубивали всех наших матросов? Скольким удалось выжить так же, как Муру? И почему?

Бен Ганн стонал. Ему не долго осталось жить, подумал я. Кости у него слишком хрупкие, чтобы вынести тяжесть глыб, прижимающих его к земле. Но именно его состояние заставило меня решиться. Лицо Бена было ярдах в трех от моего. Я вгляделся сквозь мрак и увидел на его щеках слезы.

Я шепнул ему:

— Бен, я хочу попытаться бежать.

Он не ответил — не мог.

Моя первейшая задача была самой трудной: надо было занять такое положение, которое позволило бы мне броситься вперед с большой скоростью. Я мог сделать одно движение, оставаясь незамеченным; сделать второе в этом узком пространстве, да так, чтобы его не увидели, — это было бы даром Господним.

Сейчас я сижу и пишу эти строки в самом спокойном и тихом месте на всем свете. Вдали поблескивает море; ловец омаров вышел из Логова Китта на небольшом рыбачьем суденышке, оно — словно палец на шелковой глади воды. И когда я возвращаюсь к исписанной мною странице и вспоминаю последние минуты того утра, я до сих пор не могу осознать, как мне удалось это сделать. Но я как-то сумел одним усилием перевернуться, подняться с пола и бесшумно, на цыпочках броситься вперед, низко пригнувшись. Согнувшись почти вдвое, я мчался изо всех сил, нацеливаясь, подобно стреле, на светящуюся арку.

Тейт увидел меня первым и двинулся быстрее, чем второй разбойник, однако единственное, что он успел — это поднять ту сторону каната из лиан, которую он плел. Я споткнулся и выпал из арки в слепящий свет дня. Тейт схватил меня за рубаху, я свалился с уступа и чуть не полетел вниз. Сердце у меня упало — подо мной не было твердой почвы, уступ находился на отвесном склоне скалы; дерево, которое я видел из пещеры, росло на каком-то выступе, торчащем из склона утеса.

Скорее инстинктивно, чем сознательно, я ухватился руками за край каменного уступа. Тейт протянул руку — схватить меня за волосы, но тут вторая пара рук ухватила меня за плечо. Тогда Тейт наступил мне на руку с такой силой, что я не мог ею двинуть. Так я и повис, наполовину в воздухе, наполовину на уступе, между падением неизвестно в какую глубину и двумя кровожадными разбойниками у входа в темницу.

Мысли мои перегоняли одна другую в поисках новой уловки. И я ее отыскал: я позволил им наполовину втащить меня на уступ, так что они решили, что я у них в руках. Затем я вывернулся, бросился в сторону, и им не удалось меня схватить. И тут началось мое страшное падение.

Однако я упал не очень глубоко. Я налетел на что-то — оно издало стон, меня отбросило, и я ударился о скалу. Это было тело человека — еще живого. Затем, вместо того чтобы падать дальше вглубь, я стал скользить вниз по склону, ударяясь о камни, обдираясь о кусты. Довольно скоро я остановился — меня задержала большая скала. Весь в синяках и ссадинах, я посмотрел наверх, туда, откуда соскользнул вниз.

Человек, тело которого задержало мое падение, был одним из десяти. Все десятеро — матросы с «Испаньолы». Их поставили на узкий выступ и привязали за кисти рук к корням и стволам кустов, которыми порос скальный склон. Это было печальное зрелище — они походили на ряд грязноватых статуй, выбеленных солнцем и покрытых кровавыми пятнами. Я пролетел мимо этого выступа — их страшной тюрьмы — и ударился о матроса, привязанного на самом дальнем его краю. На противоположном краю я, с обливающимся кровью сердцем, увидел моего дорогого Тома Тейлора: голова его упала на плечо, словно он был уже мертв.

Что за кошмарное царство зла я обнаружил здесь! Какое жуткое возвращение на грозящий болезнями остров! Но времени на размышления не было. Прозвучал выстрел, и мушкетная пуля просвистела мимо моей ладони, которой я опирался о скалу, осколок камня впился мне в руку повыше локтя.

Бросив быстрый взгляд на окружавшую меня местность, я решил, что мне следует двинуться вправо. И правильно: слева от себя я услышал хруст ломающихся кустов. Куда бежать, я не знал, но рассудил, что, если помчаться вниз, я обязательно выйду к кромке воды. Теперь я был целиком во власти Провидения: мне не остаться в живых, если Тейт меня схватит. Снова — треск выстрела, и еще одна пуля просвистела у моего уха: один из них стрелял, другой меня преследовал.

Никогда больше мне не придется принимать участие в таком полном опасностей путешествии. Никогда больше не придется бежать вот так — сломя голову. Я выбежал на другую сторону холма Подзорная труба и оказался на Лесистом мысу. Я мчался по земле, такой неровной и каменистой, что мог переломать себе ноги. Ветви и молодые деревца хлестали меня по лицу, по шее, по рукам, корни выползали из земли, чтобы схватить меня за щиколотки и даже за колени.

Я слышал разговоры о том, что, когда человек вынужден действовать с бешеной энергией, он не чувствует неприятных ощущений внутри себя. Это неверно. Когда я бешено мчался через мыс, я испытывал такую тошноту, какой в жизни не знал ни на море, ни на твердой земле.

Позади меня все громче ломались кусты — мой преследователь все более сокращал расстояние между нами. Преимущество было на его стороне: он хорошо знал остров, знал дорогу к морю. И в самом деле, он даже не прямо следовал за мной, а выбирал самый легкий путь, и вскоре я уже слышал его громкое пыхтение. Что же мне делать? Остановиться на мгновение и поиграть в кошки-мышки? Или довериться собственному инстинкту самосохранения?

Я выбрал второе и попытался бежать еще быстрее. И вот я на открытом пространстве; впереди — море. Но этот глоток свободы принес еще большую опасность — мой преследователь мог меня видеть. Я тоже его увидел, справа от себя — он мчался мне наперерез. Это был Тейт.

Он швырнул в меня чем-то и попал в плечо: боль была пронизывающей и острой. Снаряд застрял в плече. Что это было — нож? Он снова что-то швырнул. На этот раз его снаряд попал мне в ногу — сзади, над коленом, но не остался в ране.

Теперь меня отделял от кромки моря низкий цепкий кустарник, а за ним — полоска песка. Я попытался прыжками преодолеть кустарник, но упал. Поднялся на ноги и тут же почувствовал на плече руку Тейта. Я размахнулся назад, ударил и куда-то попал. Удар оказался сильнее, чем я ожидал: я даже не предполагал, что у меня осталось столько сил. Это дало мне временное преимущество.

Кустарник сменился мелким песком, таким мягким, что я тотчас увяз в нем по щиколотку; он доверху заполнил мои башмаки. Что делать теперь? Вот он — я, передо мной — океан, и нет пути назад.

Тейт снова нагнал меня; повернувшись вполоборота, я размахнулся и нанес ему удар, но не сильный: больше было похоже на то, как мальчишка, играючи, ударяет товарища. Спасти мою жизнь такой удар не мог. Тейт схватил меня за плечо, с силой повернул к себе лицом, и я увидел занесенную надо мной руку. В ней сверкал нож.

Я нырнул ему под руку, заставив его повернуться, вырвал свое плечо из его хватки и бросился бежать. В глаз мне попало какое-то насекомое, большое и обжигающее, я почти ослеп. От боли и отчаяния я уже не знал, куда бегу, но выбрался на полосу твердого песка. Я продолжал бежать вдоль берега и вдруг увидел — чуть впереди, словно поставленный здесь на якорь специально для меня, покачивался на воде грубо сколоченный плот. «Ну, конечно же! — промелькнуло у меня в мозгу. — Если бы меня здесь бросили, я тоже построил бы плот».

Тейт увидел, что я бросился к плоту, и прямо-таки зарычал. До плота мы добрались вместе, и оба уже стояли на нем, расставив ноги. А я опять, как неопытный мальчишка, толкнул Тей-та, и он полетел спиной в мелкую воду. Это падение его немного задержало. А я тем временем встал на колени и оттолкнул плот, сбросив сплетенную из лиан веревку, которая тянулась к колышку, вбитому в песок.

Словно Тритон[16], Тейт, вопя, поднялся из воды и взмахнул ножом. Нож пролетел мимо и застрял в грубых досках плота. Он попытался вытащить нож, я ударил ногой ему по руке и от силы собственного удара опрокинулся спиной на плот. Но удар оказался успешным — Тейт тоже упал на спину, но в воду.

Он снова поднялся; теперь он стоял в воде по пояс. Я же встал на плоту на колени. Какая-то острая щепка впивалась мне в голень, но я не обращал внимания. Я осмотрелся, ища какой-нибудь гребок — ничего, ни весла, ничего такого, чем можно было бы привести плот в движение. А Тейт снова бросился вперед. Водяные брызги сверкали в его бороде, в глазах пылала ярость. Он выдернул нож из досок.

Я отступил в самый дальний от него угол плота. Он попытался взобраться на доски, а я принялся бешено раскачивать плот, чтобы не дать Тейту подняться на ноги. Уловка удалась — Тейта сбило в море, край суденышка несильно ударил его в лицо; он чуть не упал, но удержался на ногах, ревя, как дикий зверь.

Плот стал уплывать в море — волнами его уносило на глубину. Тейт попытался обойти плот по краю, но невысокие волны заставляли его двигаться медленно. К этому моменту стало ясно, что если он не бросится вплавь, то вот-вот по плечи погрузится в воды океана. А меня, к счастью, подхватило какое-то благоприятное течение… И тут я вспомнил о том, как предательски быстры здешние воды.

Тейт колебался. Я увидел, что он остановился и смотрит мне вслед. Он прикидывал расстояние между ним и плотом, который течение уносило от него все дальше и дальше. С каждой секундой его проблема становилась все неразрешимее. В какой-то миг он бросился было вперед, затем отошел назад; потом отошел еще дальше назад, чтобы прочно встать ногами на дно. Он чуть не утратил присутствия духа: я видел, что он пытается решить, есть ли у него шанс справиться с морем.

Он принял решение — поднял нож высоко над плечом. Я увидел, как сверкнуло на солнце лезвие ножа, вылетевшего из его руки, и понял, что двигаюсь слишком медленно, чтобы избежать удара.

20

Побег в опасность

Когда я просыпаюсь в нынешние дни моей жизни (а я по любым меркам все еще считаюсь молодым человеком), я инстинктивно задаю себе вопрос: «Я в безопасности?» И поскольку я обычно просыпаюсь в собственной постели в «Адмирале Бенбоу», ответ приходит быстро и уверенно: «Да, я в безопасности». В то утро нож Тейта заставил меня потерять сознание, а когда я пришел в себя на том самодельном неуклюжем плоту, я понял, что никогда еще не был в меньшей безопасности.

Глаза у меня болели, один глаз заплыл; голова трещала и кружилась, из плеча, из носа, из ноги текла кровь. К этому следует добавить, что подхватившее плот течение быстро уносило меня в море. Коротко говоря, серьезная опасность грозила мне со всех сторон.