10

Черный бриг

Вскоре мы были готовы к отплытию. Луи с восторгом наблюдал, как поднимают якорь. Новые матросы не разговаривали и не пели во время работы. Под взглядом худощавого высокого офицера они старательно и молча вращали кабестан[8]. Якорь поднялся из глубины моря, с него стекала вода. Тут Луи подошел ко мне и крепко, словно в испуге, схватил меня за руку пониже локтя. Я ощутил знакомый приступ замешательства — предвестие страха, страха перед той великой ответственностью, которую я взял на себя.

Позади нас уходила из вида земля. Я еще мог различить высоко на мысу белые стены «Адмирала Бенбоу» и был поражен тем, как сильно щемит у меня сердце. Немного погодя мне подумалось, что я понял, откуда этот нежданный приступ страха: он был вызван кое-чем иным, а не моими новыми обязанностями.

Бухта Логово Китта заключена меж двумя мысами разной длины, восточный выдается в море гораздо дальше, чем западный. Когда мы обогнули последний скальный выступ, я увидел бриг, стоящий на якоре в соседней небольшой бухте. Он был весь черный и меньшего размера, чем «Испаньола».

Казалось, что паруса на бриге спущены и он давно стоит без движения. Я посмотрел вокруг. У дядюшки Амброуза была подзорная труба, и он вместе со мной наблюдал за бригом. Я взял у него трубу и тихо сказал:

— Дядя, не нужно, чтобы она это увидела.

Дядюшка, не колеблясь, оставил меня, и вскоре я увидел, как он прогуливается с Грейс Ричардсон по палубе у правого борта.

Я внимательно рассматривал черный корабль. Теперь кто-то у него на юте[9] следил за нами в подзорную трубу.

Вскоре на бриге закипела работа — поднимали черные, как смоль, паруса. Снявшись с якоря, бриг пустился вслед за нами: словно черный водяной жук стремительно скользил он по зеленым волнам.

Неужели они намереваются преследовать нас? Я задавал себе этот вопрос, наблюдая неожиданную быстроту, с какой на бриге были подняты паруса. Означало ли это также, что он следовал за «Испаньолой» из Бристоля? В тот момент я снова почувствовал величайшее замешательство: такое бывает, когда понимаешь, что твои худшие страхи оправдываются.

За нами побежала попутная струя. Вскоре черный бриг — если он и правда намеревался преследовать нас — возьмет наш пенный след словно гончий пес. Мне не хватало ни опыта, ни знаний о море или о кораблях, чтобы сказать, может ли такое судно захватить нас. Я посчитал, что не может, но продолжал наблюдать за бригом, хотя всячески старался скрыть свое беспокойство.

Мистер Колл заметил мою подзорную трубу, подошел и встал рядом.

— Я тоже обратил на него внимание, сэр, — произнес он. — Ведь немногие суда оснащаются черными парусами.

— С какой скоростью он идет, мистер Колл? Он достал свою подзорную трубу и посмотрел на корабль.

— С хорошей скоростью, сэр. И очень аккуратно идет. — И, словно догадавшись о моих опасениях, добавил: — Но ему за нами не угнаться, сэр, даже в виду держать такое судно, как наше, у него не выйдет.

— Почему нет? — обращение к более знающему человеку часто помогает получить жизненно важные сведения.

— Потому… Посмотрите на размах его парусов, сэр. У него прекрасные пропорции, сэр, он хорошо держится на воде, это правда. И он очень легкий. Но еще и потому, что у нас парусов, я скажу вам, сэр, раза в полтора больше. Может, и более того, сэр.

— Однако он, как кажется, идет очень быстро.

— Вы сами увидите, сэр. Потому как через несколько минут мы пойдем под всеми парусами. (У мистера Колла было явное пристрастие к слову «потому».)

Неумолчный шум корабельной жизни заполнял «Испаньолу»: отрывистые приказания, топот бегущих ног, громкое хлопанье парусов. Когда был поднят грот[10], а затем топсели[11] и два паруса на бизани, наше судно рванулось вперед словно карета.

А я не переставал следить за бригом. И хотя теперь он тоже шел под всеми парусами, он начал все более отставать от нас. Вскоре мы уйдем настолько далеко вперед, что ему уже невозможно будет разгадать, куда мы держим курс.

Тут я увидел, что впереди, на носу, доктор Джеффериз тоже прогуливается с Грейс Ричардсон. Сам я не мог тотчас же уделить внимание этой новой заботе, так как мне нужно было о многом расспросить дядюшку Амброуза, особенно о событиях в Бристоле и о том, как прошел визит Молтби. Дядюшка Амброуз увидел, как я кивнул ему, оставил своих компаньонов и подошел ко мне.

На мой вопрос он ответил:

— С ними было необычайно трудно, Джим. Мой друг лорд Гиббон был в один из вечеров так уязвлен их манерой поведения, что сказал мне потом, что их следовало бы заковать в железо, а не предоставлять им всевозможные удобства в моем доме.

Сердце мое ушло в пятки, когда я решился спросить, обсуждали ли они смерть их друга.

Я заметил, что все то время, что мы беседовали, дядюшка следил взглядом за Грейс Ричардсон, прогуливавшейся с Джефферизом. И я почувствовал, что ему тоже не по душе этот доктор.

— Нет, Джим. Очень странно. Не произнесли об этом ни слова. На мой взгляд, они почувствовали — мы что-то затеваем, но не могли определить, что именно. Дважды они меня спросили, знаю ли я эту местность… — Дядюшка махнул рукой в сторону берега. — А Молтби… Он спросил, не приводили ли меня мои занятия правом «в то красивейшее место, что лежит за Майнхедом?». Джим, мне этот человек сильно не по душе пришелся.

— И что с ними стало? — спросил я.

Дядюшка покачал головой.

— Я не знаю. Я оставил их у себя в доме на попечении слуг и заставил Блендли поклясться, что он не выдаст нашей тайны. Но о том, что «Испаньола» покинула гавань, могут знать очень многие, хоть мы и вышли из порта поздно ночью. Она — судно заметное и многим в Бристоле нравится.

— А горбун был с ними? — спросил я.

— Никакого горбуна я не видел, — ответил дядюшка Амброуз и принялся считать на пальцах: — Там был Молтби. Там был его тощий секретарь и еще тот краснолицый подвыпивший малый, которого ты мне описал. Человек хорошего происхождения, только сильно пьющий. Трое. — Дядюшка поднял три пальца. — Нет, Джим. Горбуна не было. Думаю, им не хотелось бы, чтобы адвокат задавался вопросом, с чего это они водят такую компанию.

В этот момент доктор Джеффериз, которого как раз покидала Грейс Ричардсон, окликнул нас. В сопровождении мистера Колла он подошел к нам и сообщил, что капитан Рид приглашает нас на совещание. Мы спустились вниз.

Как приятно, но все же не без грусти, было вновь увидеть эту просторную каюту. Как много и все же как мало времени прошло с той поры, когда я в последний раз стоял здесь, пройдя за эти годы путь от мальчика до взрослого мужчины! Здесь, дрожа от волнения и страха, я рассказывал капитану Смоллетту, сквайру Трелони и доктору Ливси о бунтовщических замыслах Сильвера, речь которого подслушал, спрятавшись в бочке из-под яблок. Как странно, как волнующе снова увидеть шпангоуты[12] и навигационные приборы, названия которых я так часто старался вспомнить.

Капитан Рид, шотландец из Глазго, был полноват, рыжеват и ясноглаз. Вид у него был прямо-таки устрашающе внушительный и авторитетный. Его лоб рассекал глубокий шрам. Я не удержался и спросил у него, есть ли на корабле бочка с яблоками. Капитан пристально посмотрел на меня и не ответил. Дядюшка с улыбкой шепнул мне:

— Думаю, он счел твой вопрос легкомысленным.

Когда все уселись, капитан начал совещание.

— Джентльмены, я начну с сообщения об экипаже этого судна. Мистер Колл — мой первый помощник. Второй помощник — Доусон, это тот худощавый высокий человек, которого вы не могли не заметить. Боцмана зовут Нунсток, он тоже высокого роста. В нашей команде двадцать два матроса и еще три палубных, а также юнга, кок и помощник кока. Вахты стоят в соответствии с уставом. Любой, кто нарушит порядок, нанеся тем вред благополучию и безопасности корабля, будет доставлен в ближайший порт и тут же списан. Я принял документы доктора Джеффериза, подтверждающие его профессию, и он назначается судовым врачом. Это не означает, что он официально закреплен за судном, но лишь служит на нем в течение данного путешествия за пределы Англии и обратно. Во всех вопросах, возникающих на борту «Испаньолы», решающее слово остается за мной. В мое отсутствие, что может случиться, лишь когда я сплю или стою вахту, за меня действует мистер Колл. Ему помогает второй помощник Доусон. Это старательный и слаженный экипаж. Таким он и останется на все время пути. Когда мы приблизимся к месту назначения, указанного мне на карте, я попрошу вас сообщить мне, какие задачи вы предполагаете решать на берегу. У меня все.

Я постарался привлечь его внимание:

— Капитан Рид! Могу ли я задать вам пару вопросов?

Он взглянул на меня довольно недружелюбно.

— Я не давал позволения задавать вопросы. Если вам нужны какие-то сведения, обращайтесь к мистеру Коллу.

Он поднялся и повернулся к нам спиной; мы тоже поднялись со своих мест: совещание окончилось. Казалось, один лишь Джеффериз был доволен тем, как повел себя капитан.

— Клянусь громом! Вот так прямота, а?! Вот так твердость! Я счастлив, что у меня будет такой товарищ по плаванию.

На миг я испугался, что Джеффериз ввернет в речь какое-нибудь еще моряцкое восклицание, вроде «Эй, ребята!» или «Давай, крепи!», а то и еще что-нибудь похлеще. Перед нашим отплытием он несколько дней нудно зубрил моряцкие слова и выражения из книжечки, которую вечно носил с собой.

Выйдя на палубу, я обернулся и увидел Натана Колла, поднимавшегося по трапу вслед за нами.

— Мистер Колл, — обратился я к нему, — я должен вам кое-что сказать.

— И я тоже, — добавил дядюшка Амброуз.

Мистер Колл смотрел на нас довольно холодно и молча ждал.

— Тон у нашего капитана, на мой взгляд, слишком резкий, мистер Колл, — сказал я.

— И на мой взгляд тоже, — присоединился дядюшка Амброуз.

Натан Колл, человек достаточно твердый, был все же весьма дипломатичным. Он очень вежливо провел нас на ют и нашел местечко, где мы могли стоять и беседовать так, чтобы никто не мог нас услышать.

— Джентльмены, — начал он. — Скажу вам три вещи. Если поведение капитана вызывает у вас возражения и вы доведете это до его сведения, он сменит галс и немедленно доставит вас обратно в Бристоль. Второй пункт: капитан Рид, единственный из известных мне капитанов, сумел с несколькими преданными матросами усмирить бунт на корабле и добился, чтобы все бунтовщики, числом, намного превышающим преданный ему экипаж, были отправлены на виселицу. После казни он сам проверил тела всех повешенных. Пункт третий: если я правильно вас понял, вы желаете осведомить его о цели вашего путешествия. Капитан Рид такой человек, который не желает получать подобные сведения заранее, прежде чем они ему понадобятся. Потому как, когда он сочтет момент подходящим, он сам вас спросит.

— Но, сэр, — возразил мой дядя, — ему сильно недостает простой вежливости!

— В критических ситуациях он и вовсе не любезен. — Колл немного оттаял. — Капитан Рид — человек твердый, сэр. А вы представляете, сколько ему может быть лет, джентльмены? — Мы не ответили, а Колл сказал: — Потому как ему еще и тридцати пяти нет. Он редкостный человек.

— Тридцати пяти нет?! — ахнул дядюшка Амброуз.

От такого открытия у меня тоже вытянулось лицо. Хотя по внешности мистера Рида невозможно было отгадать его возраст, я ожидал определенной почтенности от капитана корабля. Мы оба с дядюшкой поблагодарили Натана Колла, и он ушел. Я повернулся лицом к морю и стал смотреть за корму. В кристально-чистом, сверкающем пространстве вплоть до самого горизонта не было видно и следа черного брига.

11

По волнам океана

Дни, проводимые в море, создают настроение, совершенно отличное от дней, которые мы проводим на берегу. Здесь остается много времени для размышлений. Наше первое плавание стало припоминаться мне с большей четкостью и без страха. Как здорово удалось Джону Сильверу нас всех провести! Он услышал о неосторожной болтовне сквайра Трелони в Бристоле, рассказы о сокровищах на далеком острове и о карте. Тогда Сильвер навязал свою банду пиратов сквайру; так те же самые пираты, что напали на нашу гостиницу в ночь, когда умер Билли Боне, составили большую часть экипажа «Испаньолы».

Что сталось с Сильвером? Я смотрел за поручни на бегущую мимо воду и думал о нем. С самого начала нашего рокового путешествия он так строил свои планы, чтобы никогда не возвращаться в Англию. Свой трактир «Подзорная труба» у бристольских доков, с его большим дымным залом и опрятными красными занавесями, он продал, перед тем как взойти с нами на борт «Испаньолы».

Джон Сильвер! Он умел заставить вас почувствовать вашу собственную значимость. Долговязый Джон! Я видел, как он убил человека. Я слышал, как он замышлял низкое преступление. Я знал, что он способен лгать и вашим, и нашим. И все же я скучал о нем, когда он ушел — исчез в одну знойную ночь в живописной закрытой гавани, где мы бросили якорь, чтобы пополнить свои запасы.

Однако это было десять лет тому назад. Постепенно мое новое плавание вошло в свою колею, и я снова смог наслаждаться видом голубого неба и широким пустынным простором океана, не испытывая больше никаких страхов из-за мятежа, когда-то устроенного Сильвером на этом судне.

После пяти дней следования по судоходным путям нам перестали встречаться другие суда; мы не видели вблизи ни шхуны, ни военного корабля, ни брига — черного или какого-либо иного цвета. Однажды к нам пристала стая дельфинов, и они резвились так близко, что можно было бы коснуться их рукой. Это был наш самый яркий опыт приобщения к иной жизни. С каждым днем солнце грело все жарче.

В ту ночь, когда Сильвер сбежал с корабля, он прихватил с собой часть наших сокровищ. Этот груз был сложен так небрежно, что мы не могли с точностью определить, что именно он взял или сколько, думали, он забрал один из мешочков с монетами; я же полагаю, он захватил с собой и несколько золотых слитков, когда прорезал переборку. Насколько я знаю Сильвера, он заявил бы, что не совершил ничего дурного, позволил себе лишь забрать свою долю — «честную дольку, Джим»; но в любом случае мы об этом не жалели. Его присутствие на борту порождало у нас неприятные мысли. Ведь он, в конце концов, спас нам жизнь, а мы, несмотря на это, везли его домой, в Англию, где его должны были судить как пирата и бунтовщика и где он, почти наверняка, угодил бы на виселицу. Мне помнится, что воздух в ту ночь, когда он исчез, был особенно теплым; после десятидневного плавания тот же зной начинал покрывать мое лицо потом.

Фортуна благоприятствовала нам, посылая попутные ветры, и капитан Рид с командой использовали это преимущество самым лучшим образом. Дисциплина на судне соблюдалась такая, какой я никогда и нигде не видел. Никто из матросов не стоял без дела, убивая время, никто не задерживался, чтобы поговорить о погоде или просто обменяться шутками. Впрочем, столь строгое соблюдение матросами порядка не мешало проявлениям естественной вежливости, когда, скажем, мы встречались на узких сходнях. Любой из членов команды уступал нам дорогу и разговаривал только тогда, когда к нему обращались.

Капитана Рида я видел мало. От моего дядюшки я слышал, что он раза два снова встречался с капитаном и считает его «глубоко сосредоточенным и весьма старательным человеком».

Плавание становилось для меня истинным отдыхом. Сон на корабле — одно из величайших и глубочайших удовольствий в жизни человека: я чувствовал себя успокоившимся и снова полным сил. Наконец я мог позволить себе обратиться мыслями к Грейс Ричардсон. Перед отъездом из дома я обещал себе, что, пока мы будем в море, попытаюсь разобраться со своими чувствами к ней. Должен ли я сказать ей о том, что творится в моем сердце? Нет, пока еще нет, — сначала нам надо успешно завершить намеченное; однако я намеревался задать ей самые настоятельные вопросы, ответов на которые я все еще не получил.

Размышления мои сводились к следующему: мне двадцать пять лет, и у меня есть кое-какой жизненный опыт… но сейчас я чувствую себя еще более озадаченным из-за этой женщины, чем при первой встрече с ней. И в еще большей степени ее рабом: я все время гляжу, как она ходит, как сидит за столом, как говорит. Я постоянно думаю о том, как подарю ей дивную, свободную от тревог жизнь, в которой она станет моей спутницей и другом, а я посвящу ей все свои дела и заботы.

Все это было для меня так ново и непривычно, так меня волновало, что, будь я способен молиться, я думаю, что стал бы молить Всевышнего избавить меня от обезумевшего человека, поселившегося в моем сердце. А может быть, мне нужно последовать совету дяди и отделить мысли от чувств? Возможно, это позволило бы внимательнее рассмотреть то, что мне о ней известно, и более здраво судить об этом.

Глубоко погруженный в эти мысли, я стал осознавать один из важнейших уроков моих юных лет. Что бы ни советовал дядюшка Амброуз, сердце не обязательно становится подданным разума. Я обнаружил, что невозможно прийти к одному определенному и четкому суждению о Грейс Ричардсон. И что я не могу собраться с духом и задать ей свои настоятельные вопросы.

Шли дни, и настроение на корабле становилось все спокойнее и умиротвореннее. С тех пор как подняли паруса, поведение маленького Луи стало совершенно идеальным. Он больше не был таким необузданным, как в начале нашего с ним знакомства. Теперь он больше наблюдал. Он по-прежнему бегал по палубам и по-прежнему пристально следил, как быстро и ловко управляются с парусами матросы, но он стал как будто более серьезен. Мать его тоже выглядела помрачневшей; она стала реже появляться на палубе, часто уединялась, как это бывало с ней в обществе моей матушки, в гостинице «Адмирал Бенбоу».

Разговорчивый Джеффериз, всеобщий друг, тоже притих. Окруженный своими ящичками и коробочками, он усердно раскладывал порошки, отмерял их и готовил к употреблению. Дядюшка мой, что было ему вовсе не свойственно, часто умолкал во время наших ежедневных прогулок по палубе. Когда, время от времени, я встречал Бена Ганна, он тоже казался изменившимся. Он выглядел как человек, оказавшийся поистине в своей стихии, который бывает доволен лишь тогда, когда чувствует под ногами покачивание корабельной палубы. Но мне он показался немного не в себе: он подергивал головой словно марионетка, и его всегдашняя веселость была какой-то неуверенной.

Наблюдая такую перемену в настроениях моих спутников, я в один прекрасный день понял, что, по мере того как мы приближались к цели, мы перешли от состояния умиротворенности длительным морским путешествием к предчувствию того, что должно произойти. Я представлял себе, что это волнение охватило и весь экипаж корабля: офицеры и матросы казались еще более сосредоточенными, чем раньше, а я даже не ожидал, что такое возможно.

Сам я тоже стал мрачным, как и все остальные. То ли это настроение пришло ко мне от тех, кто меня окружал, то ли от моих собственных воспоминаний о первом вояже, или было порождено естественным страхом, предвкушением опасных обстоятельств, я не мог бы с уверенностью сказать. И тем не менее, каким бы унылым ни стало настроение на корабле, я не переставал думать о том, как приятно плыть на судне, где нет мятежа. Эта «Испаньола», в отличие от пораженного бунтом судна сквайра Трелони, подходившего к острову столько лет тому назад, послушно и споро шла с попутным ветром.

12

И снова Остров Сокровищ

Поздним знойным вечером, когда над «Испаньолой», то высоко взлетая, то падая вниз, закружились морские птицы, мистер Колл пригласил дядюшку Амброуза, Грейс Ричардсон и меня посетить капитана Рида. Я пошел позже всех и оказался последним в узком пространстве сходного трапа. Мы ждали в молчании, обмахиваясь — кто рукой, кто платком, — чтобы ощутить хоть какую-то прохладу.

По трапу, проскользнув мимо нас, спустился боцман Нунсток. Вежливо нас приветствовав, он уважительно постучал в дверь капитанской каюты и вошел туда, закрыв за собою дверь. Мы обменялись вопрошающими взглядами, но нам не пришлось долго ждать. Снова появился Нунсток и со всяческими изъявлениями вежливости пригласил войти и поздороваться с капитаном.

Капитан Рид поднялся от стола, на котором были разложены навигационные карты; за его спиной стояли мистер Колл и Нунсток. Он пригласил нас сесть, указав каждому его место. Нунсток подал напитки. Пока он не закончил обслуживать нас, все молчали. Затем капитан Рид изложил свое дело.

— Мадам, доктор, джентльмены…

Он явно родился стариком, этот наш капитан; мне не удалось разглядеть в нем ни следа того мальчишки, каким он был когда-то; думаю, в школе он был серьезным и даже неистовым в учебе. Впервые я обнаружил у него какой-то странный дефект глаз: когда он произносил речь, глаза у него чуть-чуть косили. Почти незаметно, так что мне долго не удавалось разглядеть, какой именно глаз у него косит. Кроме того, у меня создалось впечатление, что, когда он бывал не так напряжен, глаза его глядели нормально. Руки капитана спокойно лежали на картах. Меня поразила прямо-таки девичья мягкость и белизна кистей и даже костяшек пальцев у этого столь жесткого человека. Он слегка откашлялся.

— Когда все мы отправились в это плавание, я заверил вас, что попрошу сообщить мне более подробные сведения, как только, по условиям путешествия, это станет необходимым. Вот сейчас это стало необходимым.

У него была неприятная манера резко обрывать свою речь, оставляя слушателей в ожидании продолжения.

Заговорил Амброуз Хэтт, самый спокойный среди нас:

— Могу я спросить у вас, сэр, чем вызвана такая необходимость?

— Я рассчитываю, что нам осталось не более полутора суток до острова, на который вы хотите попасть, — ответил капитан. Меня охватил трепет, да думаю, и всех остальных тоже. — Поэтому мне следует знать, чего я должен ожидать.

— Будьте добры уточнить, сэр, — сказал дядюшка Амброуз. — Вы спрашиваете о местах стоянки? Если так, мой племянник сообщит вам все, что ему об этом известно. А также Бен Ганн. Если же вас интересуют подробности относительно наших целей… — Мой дядюшка указал на Грейс Ричардсон. — Эта дама — хотя у нас там есть и некоторые другие дела — даст вам необходимые объяснения.

По виду капитана можно было заключить, что он не придает словам дядюшки особого значения.

— Мне нужно знать, должен ли я буду взять на борт пассажиров с этого острова. Должен ли взять груз? Нужно ли мне будет применить закон? Иными словами, воспользоваться моим правом ареста?

Мы все озадаченно смотрели на капитана. Тон его стал резким.

— Есть там, на острове, пираты? Вот что я имею в виду.

Это всех нас привело в смятение. По лицам моих друзей я видел, в каком они пребывают затруднении. Все мы избегали этой темы. Что бы ни было мне об этом известно, можем ли мы сейчас во всеуслышание называть Джозефа Тейта пиратом? Но если нет — при том, что мне это известно, — не станут ли нас обвинять в укрывательстве преступника от глаз правосудия?

Дядюшка Амброуз попытался спасти положение.

— Сэр, нам известно, что джентльмен, которого мы ищем, пробыл на острове, как мы понимаем, долгое время. Разумеется, нам неизвестно, там ли он все еще. И жив ли он вообще. Однако наше путешествие предпринято, в принципе, для того, чтобы встретиться с ним. Случись так, что этот джентльмен пожелает вернуться, я надеюсь, что мы сумеем предоставить ему такую возможность. Есть вероятность, что он захочет остаться на острове. Или отправиться в какое-либо другое место.

Дядюшка замолк.

Капитан Рид взглянул ему в глаза.

— Вы произнесли слово «в принципе», сэр. Вы хотели сказать, что могут быть и другие причины для нашего путешествия?

— Проблема в том, что, как я полагаю, там есть… — Дядюшка Амброуз запнулся, будто не желая продолжать.

— Там есть что? — спросил капитан Рид.

— Там есть серебро, — сказал я. — Последнее из клада контрабандистов.

— Оно принадлежит его величеству королю? — спросил капитан.

— Под этим вы подразумеваете добычу пиратов? — спросил дядюшка.

— С кораблей, ходивших под чьим флагом? — капитан был человеком неумолимым.

— Испанским, как я понимаю, — сказал я. Тон мой был каким-то неуверенным: в обществе капитана Рида я чувствовал себя крайне неловко.

И тут капитан проявил шотландскую сторону своей натуры. Он вытянул из-под стола с картами небольшой сундучок, из которого достал какой-то документ.

— Сэр, — обратился он к моему дяде, — сделайте милость, дайте оценку этому документу. Это соглашение о заключенном со мною контракте, который, как я полагаю, был составлен вами и мистером Блендли. В нем оговорены условия получения мною некоторой прибыли, если это плавание принесет коммерческую выгоду.

Дядюшка Амброуз вздохнул; я понял, что это вздох облегчения. Он принялся читать контракт.

— Я полагаю, капитан, что это соглашение дает вам право на получение десяти частей из каждой сотни.

— Итак, мы установили, что клад, который может все еще находиться на острове, не является собственностью его величества короля. А я не присягал на верность королю Испании и не собираюсь когда-либо это делать. Поэтому я хотел бы знать, — задал свой вопрос капитан, — какова ценность этого контрабандистского серебра? — Капитан словно выплюнул слово «контрабандистского».

Ему ответил я:

— Я — единственный человек в этой каюте, кто его видел. Не знаю его стоимости, но его количество, как мне сказали, всего на треть меньше того, что мы привезли из первого путешествия и поделили меж всеми участниками.

Похоже было, что капитан Рид даже развеселился.

— Ну что ж, — сказал он, — тогда нам надо всего лишь обсудить порядок действий. Мистер Колл, есть ли у вас в голове какие-то планы? А у вас, боцман Нунсток?

Заговорил первый помощник:

— Я считаю, сэр, что прежде всего нам следует установить присутствие этого джентльмена. Находится ли он все еще на острове.

Тут впервые заговорила Грейс Ричардсон, поразив меня до глубины души.

— Мне дали понять, что его видели там год тому назад.

Я резко повернулся в ее сторону. Раньше она об этом не говорила! Меня просто разрывало от любопытства. Где и как она могла об этом слышать?! Дядюшка Амброуз тоже повернулся и взглянул на нее, из чего я понял, что и он удивлен.

— Известно ли нам что-нибудь о его состоянии? — спросил капитан.

— Нет, — ответила она и приняла такой вид, будто не желает более говорить.

Если полагаться на мой личный опыт в том, что касается ее скрытности, то со всей уверенностью можно сказать, что никто и никогда не узнает, каким образом она столь недавно услышала новости о Тейте. В один миг она сделала тайну своей жизни еще темнее и глубже.

— В таком случае, сэр, — продолжал Натан Колл, обращаясь к капитану, — я считаю, нам следует послать достаточное количество людей, чтобы его отыскать. Потому как, когда ему изложат ситуацию — я имею в виду число людей на борту, сэр, — можно будет определить, должен ли он явиться к нам, или эта леди с мальчиком отправятся к нему. Мистер Нунсток?

Боцман поддержал этот план.

— Думаю, одной шлюпки хватит, кэп. Самых надежных матросов. Всех вооружить и проверить вооружение. Займем жесткую позицию и покажем это. И под флагом, сэр.

— Потому как мы наверняка не знаем, сэр, что нас там ожидает, сэр. Не знаем, кто другой мог высадиться на острове. Потому как там даже может какое-то население быть.

— Если так, тогда им там тяжко приходится, — прервал их я. — Вы забываете, джентльмены, это очень негостеприимное место. Я полагаю, капитан Рид, что в ваших распоряжениях это будет учтено.

— Мистер Колл, — спросил капитан, — какие приготовления сделаны для перевозки груза?

— У нас достаточно сил и средств для того, чтобы экспедиции прошли быстро и благополучно, сэр, — ответил первый помощник.

Тут вмешался я:

— Там, по меньшей мере, тридцать сундуков.

— Как далеко это от ближайшего места стоянки? — спросил меня капитан Рид.

— С тяжелой ношей — не меньше часа ходьбы, — ответил я. — По весьма неровной местности.

Капитан на минуту задумался.

— А что нам известно о течениях? Если нам придется брать на борт груз?

— Там рифы, — сказал я. — Направление течений меняется. Могут быть трудности из-за сноса. «Испаньоле» пришлось довольно много дрейфовать во время прошлого плавания.

В каюте воцарилось молчание. Наконец капитан поднялся на ноги.

— Мне хотелось бы думать, — сказал он, — что мы повернем к дому через два или три дня. Я так понимаю, мистер Хэтт, что вы сами присмотрите за осуществлением личных дел? Мистер Хокинс, я буду вам премного обязан, если вы сможете уделить время мистеру Коллу и боцману Нунстоку. В качестве проводника и советника. На этот период считайте себя одним из офицеров экипажа. Можете прихватить с собой этого бедолагу — Бена Ганна. Только держите его на поводке.

Беседа была окончена. Как он дал нам это понять, не могу сказать, только все мы сразу же осознали, что совещание подошло к концу. Его решительное широкое лицо светилось уверенностью. Я думаю, он с удовольствием подсчитывал в уме грядущие трофеи и представлял себе, с какой расторопностью и точностью груз будет доставлен на корабль. Капитан Рид был не тот человек, кто мог бы ожидать иного поворота событий, особенно столь значительного и необычного поворота, с которым ему предстояло столкнуться.