Аптекарь, его сестра и ее любовник

– Прошу вас, джентльмены, что все это значит?

– Пик Клири, – сказал Бегли.

– И мистер Тирни?

– Они упоминали его или пик Клири в разговоре с вашим братом? – спросил агент Уайз.

– Кажется, нет.

– А вы хорошо знаете пик Клири, мисс Ритт?

– Можно сказать, досконально. Я на нем выросла, как раз под самой вершиной, только на западном склоне.

– На западном склоне? Как добраться туда из города? Туда ведет шоссе?

– Нет. На западной стороне есть другая дорога, очень извилистая. Но она пришла в запустение. Несколько лет назад часть дороги смыло оползнем. Ею так редко пользовались, что решили не восстанавливать.

– Но на снегоходе по ней можно было бы подняться?

– Я ничего не понимаю в снегоходах, но, думаю, это возможно. – Мэри-Ли перевела взгляд с одного агента на другого. – Вы думаете, Уэс и Датч отправились туда за мистером Тирни?

Бегли не стал прямо отвечать на ее вопрос.

– Мы ждем вертолет из Шарлотта и надеемся попасть туда раньше любого, кто захочет взять правосудие в свои руки. – Он взглянул на Дору. – Не хотели бы вы позвонить мистеру Хеймеру и посоветовать ему воздержаться от безрассудных действий?

– Я бы хотела, но уже пыталась связаться с ним по сотовому и не смогла пробиться. Я с ума схожу, мне надо сказать ему о Скотте, но…

– А что со Скоттом? – Пронизывающий взгляд Бегли заставил Дору вздрогнуть.

– Сегодня утром он оставил у себя в комнате записку, которая нас очень встревожила. – Не спрашивая разрешения у Доры, Мэри-Ли передала записку агенту Бегли. Он прочел ее и передал Уайзу.

Выражение лица Бегли не обещало ничего хорошего.

– Миссис Хеймер, – спросил он, – вопросы, заданные нами вчера Скотту насчет его отношений с Миллисент, могли его расстроить до такой степени?

– Нет.

Ее ответ прозвучал слабо и неубедительно: Бегли не замедлил этим воспользоваться.

– По правде говоря, мы почувствовали, что Скотт, как и все вы, скрывает информацию, которая может оказаться важной для нашего расследования.

– Эта записка свидетельствует о том, что Скотт эмоционально нестабилен, – заметил Уайз. – Возможно, об исчезновении Миллисент ему известно больше, чем…

– Его эмоциональная нестабильность никак не связана с Милдисент, – вмешалась Мэри-Ли. Мужчины опять повернулись к ней. – Поверьте, не стоит тратить время на нечто, не имеющее ни малейшего отношения к делу. – Она помолчала, но потом решилась: – Скотт расстроен, потому что его отец и мой брат заставляли его принимать стероиды. Они делали ему инъекции. Он больше не хочет их принимать, но знает, что Уэс устроит ему скандал по этому поводу. И это еще не все.

Мэри-Ли замолчала, стараясь собраться с духом, и стиснула руки.

– Этим утром меня и Скотта застали вместе в постели. – Заметив шок, отразившийся на их лицах, она добавила: – Вы все правильно поняли. Мы со Скоттом любовники.

Уайз первым обрел дар речи, но ему пришлось деликатно откашляться.

– Вы считаете, это ваши… гм… отношения с ним… это на них он намекает в своей записке?

– Я так полагаю, но точно не знаю.

– Здесь есть намек на самоубийство, но… – Голос изменил Доре. Она заплакала.

– Мы оповестим всех патрульных о его машине, – сказал Уайз. – По таким дорогам он не мог далеко уехать.

Дора покачала головой:

– Он не взял машину.

– Вы хотите сказать, что он ушел пешком?

– Он всегда любил пешие походы. Он излазил весь пик Клири.

Уайз и Бегли снова обменялись многозначительными взглядами, потом старший агент обратился к Мэри-Ли:

– Давно ли вы поддерживаете такие отношения со Скоттом, мисс Ритт?

Мысленно она поблагодарила его: вопрос прозвучал без осуждения. Мало того, тон его был как будто даже смущенный.

– С сентября.

– За все это время Скотт ни разу не говорил с вами о причинах своего разрыва с Миллисент Ганн?

– Он никогда не говорил о своих бывших подружках, а я никогда не спрашивала.

– Не спрашивали?

– Нет.

– Никогда?

– Нет.

– И вам ни капельки не было любопытно?

– Нет.

– В таком случае вы поистине замечательная женщина.

„Или лгунья“. Именно на это намекал Бегли. Как ни странно, не его жестокий взгляд, а именно мягкий, участливый голос прорвал плотину ее выдержки. Ее плечи поникли, из груди вырвался долгий вздох.

– Прошлой ночью. Мы впервые говорили об этом прошедшей ночью. Он рассказал мне, почему перестал встречаться с Миллисент.

Они ждали, но она больше ничего не сказала.

– И почему же? – спросил наконец Бегли.

– Я вам этого не скажу, мистер Бегли. Во всяком случае, не сейчас. Я скажу только тогда, когда вам будет необходимо об этом узнать.

– Нам нужно знать сейчас, – сказал Уайз.

– Ничем не могу вам помочь.

Уайз вроде бы собрался возражать, но Бегли вскинул руку. Мэри-Ли прислушалась и узнала звук в тот самый миг, как Бегли объявил:

– Это вертолет.

Он направился к двери.

– Погодите! – воскликнула Дора. Бегли обернулся. – Если Скотт там, наверху…

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть его вам целым и невредимым, миссис Хеймер. Даю вам слово.

После ухода агентов ФБР в комнате как будто стало еще холоднее. Мэри-Ли подошла к камину, перемешала горящие поленья кочергой и села напротив Доры. Та сказала:

– Они убеждены, что Скотт как-то связан с ее исчезновением.

Мэри-Ли зябко обхватила себя за локти, ежась от холода. Возможно, это был бессознательный жест, попытка удержать ускользающую надежду на то, что в записке Скотта не было намека на самоубийство, – по причинам, о которых она не позволяла себе задуматься.

– От Миллисент к вам, – презрительно бросила Дора. – Не знаю, какая из вас хуже.

– Я и не жду, что вы поймете.

– Ну, спасибо и на этом, – с горьким смехом отозвалась Дора. – Я действительно не понимаю, как порядочная и ответственная женщина, какой вы всегда казались, могла соблазнить мальчика. Вы же для него образец. Он смотрел на вас снизу вверх. Восхищался вами.

– Он и сейчас не перестал восхищаться.

Дора не пожелала это признать.

– Это из-за вас он тайком убегал из дома по ночам. Он бегал к вам.

– Да, – устало подтвердила Мэри-Ли. Глядя в огонь, она добавила: – Риск был велик для нас обоих.

– Но, несмотря на риск, вы все-таки заманили его в свою постель.

Мэри-Ли повернула голову и посмотрела на Дору.

– По-вашему, я похожа на роковую женщину, способную вскружить голову любому мужчине, миссис Хеймер? – Ее улыбка была полна самоуничижения. – Вряд ли. Скотт среагировал на меня точно так же, как и я на него. Мы поняли, что нас свела вместе потребность в одном и том же.

– То есть секс.

– Да, секс. У нас была страсть. – Дора поморщилась, но Мэри-Ли продолжала, не обращая на нее внимания: – Но нас привлекло друг к другу нечто большее. Каждому из нас не хватало чего-то очень существенного. Того, что другой был готов – нет, был рад – предоставить.

– О, я не сомневаюсь, вы с радостью предоставили моему восемнадцатилетнему сыну отдушину для его похоти.

– Да, – без колебания признала Мэри-Ли.

Она не знала, как много может позволить себе сказать, сказать ли Доре, что вчера Скотт наконец открылся ей, признался, что восстал против стероидов, навязанных ему Уэсом?

Для Мэри-Ли это признание стало наименее шокирующим. А вот как рассказать Доре о том, что Уэс проделал с Миллисент? А может, она уже знает? Но, если нет, она не в состоянии, чтобы рассказывать ей сейчас. К тому же Мэри-Ли не была лицемеркой. Ее только что застали в постели с учеником. Так ей ли кидать камни в Уэса или в кого бы то ни было еще? Она решила придерживаться фактов, но слегка отретушировать их.

– Я также давала Скотту возможность облегчить душу после всего того давления, которое оказывал на него ваш муж. Я выслушивала его. Он делился со мной своими мыслями, планами, мечтами…

– Не приукрашивайте свою роль, Мэри-Ли. Священники, которые растлевают мальчиков, не гнушаются выслушивать их исповеди и давать отпущение грехов. Вы всего лишь сексуально изголодавшаяся старая дева, нашедшая себе послушного партнера.

– Конечно, вы правы, – с грустью согласилась Мэри-Ли. – Правы во всем. Единственное, что может служить мне оправданием: Скотт уже достиг возраста согласия. По закону меня нельзя признать растлительницей несовершеннолетнего. Но с точки зрения этики это было… – ей не хотелось говорить „предосудительно“. Немного подумав, она сказала: – …недопустимо.

Несколько минут обе женщины молча смотрели в огонь. Дора наклонилась вперед, поставила локти на колени и оперлась подбородком на ладони. В таком положении она долго сидела, не двигаясь, дрова в камине тем временем прогорели до углей, их снова надо было перемешать.

Наконец она опустила руки и повернула голову к Мэри-Ли.

– Ведь вы любите моего сына, правда?

– Всем сердцем, – тихо отозвалась Мэри-Ли. – Но не расстраивайтесь, Дора. Вам незачем беспокоиться, я не разрушу жизнь Скотта. До того, как это началось, пока он был еще прекрасной грезой, я уже знала, что, если чему и суждено возникнуть между нами, это будет нечто временное. Я понимала, что это не может, не будет и не должно затягиваться. С самого начала я решила в один прекрасный день тихо уйти из его жизни, избавить его от неловкости или чувства вины из-за нас.

Она отвернулась и с грустью взглянула на огонь.

– Я знала, что этот день придет. Я знала, что он разобьет мне сердце, а может быть, и Скотту тоже, хотя всеми ми хотела этого избежать. В ожидании этого дня я дожила каждой минутой, проведенной вместе с ним. Я знала, что, если о нашей связи станет известно, меня будут забрасывать грязью до конца моих дней. Мне было все равно. Раз в жизни я нарушила правила. Я жила минутой, стараясь не думать о неизбежном исходе, чтобы не омрачать отпущенное мне время с ним. Я давала ему все, что у меня было, все, что могла отдать. – Мэри-Ли вновь перевела взгляд на Дору. – И я бы сделала это опять без малейшего сожаления.

Две женщины смотрели друг на друга с полным пониманием. Они сами не знали, кто из них сделал первое движение, потому что обе практически одновременно протянули руки через разделявшее их пространство между креслами. Они крепко взялись за руки, а потом и обнялись, цепляясь друг за друга, потому что больше цепляться им было не за что.

Глава 30

„Подглядываешь в окно за моими фантазиями“.

Его губы сомкнулись вокруг ее соска, он втянул сосок в рот, и она подумала, что сейчас умрет от наслаждения. Передвинувшись к другой груди, он прошептал:

– Голышом гораздо лучше, чем через одежду.

– Ну, положим, ты и через одежду сумел найти все, что нужно.

– У меня есть свой встроенный теплоискатель.

– Да уж, что есть, то есть. – Пленительно улыбаясь, она провела ладонью вниз по его животу, обхватила его пальцами и принялась массировать. – Я видела, как ты мылся, – призналась она шепотом.

Он вопросительно взглянул на нее.

– В оконном стекле. Твое отражение. Это вышло случайно, но…

Прижавшись губами к ее губам, он прошептал:

– Но что?

– Мне стало жарко, и сердце забилось часто-часто.

– От того, что ты сейчас делаешь, мне стало жарко и сердце бьется часто-часто.

Сжимая и поглаживая, она снова довела его до полной эрекции. Когда она принялась разминать бархатистую головку, нажимая на самое чувствительное место, он простонал:

– О боже, Лилли.

– Это замечательный теплоискатель.

– У меня есть еще один.

В мешанине скомканных одеял она даже не заметила, как он очутился у нее между ног, а его руки – у нее под бедрами. Он приподнял ее навстречу своему рту и второму теплоискателю – языку. Он приобщил ее к такому уровню близости между двумя человеческими существами, к таким плотским радостям, о существовании которых она до сих пор не подозревала.

Неужели она действительно выкрикнула его имя? Или ей только показалось? Как бы то ни было, крик громким эхом отдавался у нее в голове и в сердце.

Мгновения спустя, когда он вновь глубоко погрузился в нее, она заглянула ему в глаза, взглядом передавая все то, что хотела сказать, но не находила слов.

Он нежно улыбнулся. Он понял. Тирни все понял.

* * *

Придя в себя, Лилли увидела, что находится в жилой комнате коттеджа. В камине горел огонь, поэтому ей не было холодно. Желанный солнечный свет струился сквозь одно из окон, на котором занавеска была отодвинута. Шея у нее болела, но не сильно, как при растяжении мышц.

И она была в наручниках.

Тирни!

Боже, она грезила о нем, о прошлой ночи, о том, как они занимались любовью! Лилли едва не заплакала от негодования и унижения, но лишь одно рыдание вырвалось ее груди Она не могла позволить себе предаваться этим чувствам в такую минуту. Надо будет приберечь их на потом. Если, конечно, она выживет.

Лилли лихорадочно оглядела комнату и прислушалась, не слышно ли его в других комнатах, но быстро поняла, что она в доме одна. Она сидела на полу под стойкой бара, отделявшей жилую комнату от кухни. Ее руки были прикованы к опорной железной скобе под стойкой. Кисти онемели от недостатка кровообращения, наверное, это ощущение дискомфорта и заставило ее очнуться.

Она поднялась на колени, чтобы ослабить давление на руки. Ее ингаляторы лежали на сиденье ближайшего к ней табурета, их вполне можно было достать, если вытянуть пальцы. Там же стояла чашка с водой. Как предусмотрительно! Тирни позаботился, чтобы она не испытывала жажду и дышала свободно. Он хотел, чтобы она была в отличной форме, когда будет ее убивать.

А какой у него выбор? Она сама подписала себе приговор, когда обнаружила тело Миллисент. Он был Синим.

Его объяснения насчет наручников и всего остального сразу показались ей фальшивыми. Такими они и оказались. Вероятно, он для того и отправился в горы два дня назад, чтобы избавиться от тела Миллисент, но ему помешала буря. Он спрятал тело в самом удобном тайнике – в ее сарае, в ящике для инструментов. А когда он возвращался к своей машине, Лилли случайно столкнулась с ним на шоссе.

Все его поведение с той минуты несло на себе неоспоримые признаки вины. Как же она могла поверить в его виновность хоть на минуту, не говоря уж о целой ночи?

Ответ был прост: она хотела верить и поверила.

Она хотела его. Он проявил такую доброту, готовность жертвовать собой, рискнуть своей жизнью ради нее, у нее в голове не укладывалось, как все это совмещается с желанием ее уничтожить. Оказалось, что все это – не более чем ловкий ход преступника. Он втирался в доверие к своим жертвам. Обольщал их романтическими сказками пока они не впадали в сентиментальный ступор. Он был нежным и страстным любовником… до поры до времени. Пока любовь и нежность не превращались в насилие.

Она лишь на секунду заглянула в мертвое лицо Миллисент и сразу отвернулась в ужасе, но это лицо врезалось ей в память. Миллисент умерла не в самозабвении страсти. Ее душили, пока язык не вывалился у нее изо рта и глаза не вылезли из орбит. Ее убийца был жесток и безжалостен. Ее смерть не была быстрой. Это была медленная и мучительная смерть.

Мысль об этом наполнила душу Лилли ужасом, но она решила, что ни за что не станет следующей жертвой Тирни.

Где он, когда вернется? Что он сейчас делает? Избавляется от тела Миллисент, прежде чем заняться ею? Чем бы он ни был занят, ему придется поспешить. Ему остаются считанные часы. Он сам сказал, что Датч или кто-нибудь еще попытается добраться до них в этот день.

Когда, когда, когда?

Лилли изо всех сил дернула за наручники, прекрасно сознавая, что пытаться вырваться из них бесполезно. Если уж Тирни не смог, ей и подавно не под силу. Боже, неужели она действительно целовала его натертые до крови запястья и царапины на руке, оставленные ее ногтями?

Нет, она не могла сейчас вспоминать об этом. Как и обо всем остальном, чем они занимались в жаркой тьме под одеялами. Все это было вчера. А теперь настало сегодня. Она не умрет от стыда. Она не умрет, точка. Она выживет.

Подняв руки, она ощупала шурупы, которыми скоба крепилась к нижней части стойки. Если бы ей удалось расшатать их и выдернуть скобу из древесины, она осталась бы в наручниках, но, по крайней мере, смогла бы двигаться. Бежать.

Лилли попробовала шурупы на прочность. Ни один не поддавался, но она все-таки атаковала их. В попытке вынуть шурупы она ободрала кожу на пальцах и сломала ногти. Через пять минут пришлось признать, что все бесполезно. Ей не удалось расшатать ни один из них, и добилась она, помимо того, что ободрала пальцы, только одного: у нее началась одышка.

Если она не придумает другой способ побега – а ей ничего не приходило в голову, – остается лишь надеяться, что кто-нибудь придет ей на помощь. Интересно, какой из сценариев воплотится?

Может быть, Тирни убьет ее быстро и сбежит? Может быть, возьмет ее в заложницы и будет торговаться за условия своей капитуляции? Оставит ее живой или мертвой? Сдастся или попытается избежать ареста и получит пулю при попытке к бегству?

И как она умрет? Глядя ему в глаза, взглядом умоляя его сохранить ей жизнь, как вчера она взглядом умоляла его дать ей почувствовать себя живой после четырехлетнего пребывания в горестном полусне?

А может быть, это ей суждено наблюдать, как он лежит неподвижно на снегу, истекая кровью?

Она не знала, который из двух образов заставил ее заплакать.

Но слезы мгновенно высохли, когда зазвонил ее сотовый телефон.

* * *

– Черт побери! – выругался Датч. – Голосовая почта. Почему она не отвечает?

Подъем на гору занял больше времени, чем он ожидал, его терпение давно уже истощилось. Он знал примерный маршрут, но дорога, и без того пунктирная, была скрыта под несколькими футами кое-где обледеневшего снега.

Каждый ярд давался с риском для жизни. Короткие отрезки прямого пути были ничуть не безопаснее головокружительно крутых поворотов. Ни он, ни Уэс не имели опыта езды на снегоходах. По мнению Датча, это были самые что ни на есть неповоротливые и ненадежные средства передвижения.

Лыжные очки глубоко врезались в его опухшую кожу Она так вздулась и воспалилась, что нос совершенно слился со щеками. В порезах появился гной. Чтобы облегчить пульсирующую боль, он сорвал с себя очки, но от сверкающего на солнце снега у него так заболели глаза, что пришлось снова надеть проклятые „консервы“.

Здесь, на западном склоне горы, ветер был гораздо сильнее. Он вздымал снег и закручивал его в снежные вихри, от которых им не всегда удавалось уклониться. Мороз стоял невыносимый, хотя разогретые рули снегоходов спасали их руки от замерзания. Ехать приходилось гуськом, и время от времени они менялись местами.

Уэс, в эту минуту шедший впереди, сделал Датчу знак остановиться.

– Мне надо отлить.

Датча разозлила остановка, но он воспользовался случаем и проверил свой сотовый. Увидев, что телефон работает, он торопливо сорвал перчатку и набрал номер Лилли.

Уэс сделал свои дела и вернулся на дорогу, с трудом пробираясь по снегу.

– Попробуй еще раз, – посоветовал он.

Датч снова набрал номер, но с тем же неутешительным результатом.

– Не гони картину, Датч. Если она не отвечает по телефону, это еще не значит… ну, ты меня понимаешь. Это может означать все, что угодно.

Датч кивнул, но было видно, что он не верит. Уэс, неисправимый оптимист, предположил:

– Может, она сама пыталась до тебя дозвониться.

Датч затенил телефон рукой, чтобы увидеть сигнал на панели. Звонков с номера Лилли не было, но было три из полицейского участка, сделанные с интервалом в одну минуту. Его офицеры наверняка не понимают, куда он запропастился. Он неохотно набрал номер. Ответили немедленно, но шум в трубке стоял такой, что он почти ничего не мог разобрать.

– Шеф? – расслышал он голос своего дежурного. – Вы меня слышите? – Треск разрядов. – Все с самого… вас ищут. Вертолет …БР сел… школьном …больном поле… скорее, или… без вас.

Датч отключил связь. Он сможет потом сказать, что потерял сигнал, не понял послания из-за многочисленных помех, не слышал как раз того места, где говорилось про вертолет.

– Бегли получил свой вертолет, – заметил Уэс.

Он тоже расслышал возбужденный голос дежурного.

Датч мрачно кивнул, снова набирая номер Лилли, и снова выругался, услыхав сообщение голосовой почты.

– Не понимаю, – раздраженно пробормотал он. – Разве она не хочет, чтобы ее спасли?

– Она не знает, что Тирни – Синий, – напомнил Уэс.

– Знаю, но она же…

– Тихо! – Уэс вскинул руку. – Слыхал?

– Что?

– Тихо!

Датч отогнул клапан шапки-шлема и прислушался, но ничего не услышал, кроме завывания ветра и тихого шороха, производимого срывающимися с ветвей снежными шапками. Через полминуты он сказал:

– Я ничего не слышу.

– Теперь и я не слышу. Но мне что-то послышалось.

– И что это было? На что похоже?

– Вот на эти штуки.

– Снегоходы? Не может быть. Если это снегоход, то не Ритта. У меня ключи от всех четырех.

На кольце, которое он забрал у Уильяма, было четыре ключа от снегоходов. В гараже они перепробовали все ключи и выбрали себе два снегохода. Связка ключей все еще лежала у него в кармане лыжного костюма.

– Наверно, почудилось, – вздохнул Уэс. – От этих тарахтелок столько шума, у меня аж в ушах звенит. Ладно, неважно. Ты что-то говорил о Лилли.

– Она там уже два дня. Безвыходно. Без электричества. Почему же она не хватается поминутно за телефон, не ждет пока он зазвонит, почему не пытается позвонить сама?

– Да, действительно, – согласился Уэс. – Но, может, у нее там, наверху, связи нет? Может, у нее батарейка сдохла.

– А может, она сама.

– Датч…

– А может, она ранена.

А может, она уютно устроилась в коечке с Тирни, и звонящий телефон ей только мешает. Может, они найдут ее не раненой, а наоборот – цветущей, как роза, и мурлычущей от удовольствия после классного секса. Датч взглянул на Уэса и понял, что он думает о том же.

– Если бы она могла, обязательно позвонила бы, Датч, я уверен.

У Датча руки чесались сбросить Уэса с утеса за эту манеру говорить с ним, как с душевнобольным. Чтобы удержаться от искушения, он натянул лыжную перчатку.

– Если собираешься вести, давай живее. Уэс пошел к своему снегоходу.

– Живее не получится. Эти „шпильки“ меня убивают.

– Ты же это знал, когда вызвался идти со мной. Да, кстати, какого черта ты это делаешь?

Уэс замер на ходу и повернулся к нему.

– Что?

Датч сдвинул на лоб очки-„консервы“ и смерил Уэса долгим, оценивающим взглядом.

– Что?

– Зачем ты это делаешь, Уэс? Только пойми меня правильно. Я убью Тирни, и мне все равно, Синий он или нет. А у тебя-то что за интерес?

Уэс недоуменно покачал головой.

– Что-то я не въезжаю.

– Не прикидывайся дурачком. Вчера ты мне разве задницу не лизал, чтобы я сам пошел за Тирни. Я хочу знать почему.

– Я объяснил почему. Ты заслужил право взять его и пусть это будет твоя заслуга, а не этого гребаного ФБР. Я буду купаться в лучах твоей славы. Что тут плохого?

– Ничего тут плохого нет. Но, я думаю, у тебя есть другой мотив. И мне кажется, что этот мотив – Скотт.

– Скотт?

– Тебе ли не знать, Уэс: чем больше ты строишь из себя целку, тем больше у меня подозрений. Не пытайся мной манипулировать. Я же сказал: я все равно уберу Тирни. Но мне хотелось бы твердо знать, что меня не держат за болвана. – Датч сверлил Уэса взглядом полицейского. – Скотт имеет отношение к исчезновению этих женщин?

– Ага, как же. Как будто у него могло встать на Бетси Кэлхаун. Его всегда безумно волновали утягивающие чулки и пояса.

– Я не шучу.

– Ну, если ты не шутишь, значит, у тебя совсем крыша съехала. Запишись на повторный курс к своему промывателю мозгов в Атланте. Он тебя недолечил.

– С твоим сыном что-то не так.

– Он вставляет своей училке по английскому! Значит, с ним не все в порядке, неужели не ясно?

– Это все?

– А тебе мало?

– Он что-то сделал с Миллисент?

– Да как тебе в голову взбрело? Ты же знаешь его с рождения!

– А тебя – еще дольше. – Датч прищурился. – Скажи мне правду, Уэс. Скотт – тот, кого мы ищем?

– Я не собираюсь даже…

– Ты его покрываешь?

– Нет!

– Я тебя знаю, Уэс.

– Ни хрена ты не знаешь!

– Ты кого-то покрываешь.

– Я покрываю себя!

Датч попятился, спотыкаясь, и ошеломленно уставился на своего старого друга. У него пересохло во рту.

Уэс вздохнул, отвернулся и посмотрел на череду деревьев, тянущуюся вдоль правой обочины дороги, потом перевел взгляд обратно на Датча.

– Я ее трахал, доволен?

– Я тебя знаю, Уэс, – повторил Датч. – Об этом я догадался.

– Ладно, слушай.

Уэс выдал ему телеграфную версию своей краткой связи с Миллисент и ее последствий.

– После этого Скотт не хотел иметь с ней ничего общего. Я хотел положить конец их роману, и мой план сработал как по волшебству. Чего я не ожидал, так это того, что Миллисент возьмет и исчезнет. Я не имею к этому отношения. Скотт тоже не при делах. Но я тебе скажу, приятель: это расследование ее исчезновения заставило меня понервничать, потому что эта чугунная задница Бегли лезет во все дырки, изучает ее жизнь под микроскопом, ищет секреты.

Если бы правда о нашем маленьком треугольнике выплыла наружу, скандал мог мне сильно повредить. И это еще не все. Мне бы не хотелось, чтобы федералы или, скажем, ее родители узнали бы, что один из нас – а может, и кто-то другой, откуда мне знать? – ее обрюхатил. Ну, кто бы это ни был, со своим нытьем она пришла ко мне. Сказала, что ребенок от меня. У меня самая толстая чековая книжка, понимаешь? И я больше всех терял, если бы не заплатил. Скотт даже не знает о ребенке. Слава богу, она его потеряла из-за своей анорексии. Не успела настучать на нас со Скоттом и выложить всю историю.

– Господи.

– Вот именно. Если бы это, не дай бог, просочилось прошлой весной, то и тогда был бы грандиозный скандал. Но ты можешь себе представить, какое дерьмо попадет в вентилятор, если это всплывет сейчас? Даже если я сумею увернуться от Эрни Ганна – а он на расправу скор и стреляет метко, – мы со Скоттом окажемся в верхней части списка подозреваемых у ФБР. Конечно, нас рано или поздно оправдают, но с моей тренерской карьерой и с моим браком будет покончено. Сколько бы региональных чемпионатов ни выиграла моя команда, педсовет мне не простит, что я трахал девчонку из группы болельщиц.

– Миллисент была не первой.

– А может, и не последней. Я мужчина и не стесняюсь своих слабостей. – Уэс поморщился с отвращением. – Но тут все вышло из-под контроля. Миллисент была подружкой Скотта, она залетела, у нее был выкидыш, она пропала без вести. А это означает, что у нас неприятности, с какой стороны ни погляди. Вот почему я так хочу, чтобы дело Синего было раскрыто. Надо положить конец копанию в жизни несчастной малютки Миллисент. – Он замолчал, чтобы перевести дух. – Вот и все, Датч. Ты хотел знать, какой у меня интерес, помимо бескорыстной помощи старому другу? Теперь ты знаешь. Ну и как, полегчало?

Датч сардонически расхохотался.

– Мне следовало догадаться, что в истории замешан твой член.

Уэс широко раскинул руки в стороны и одарил друга самой бесхитростной из своих улыбок.

– Что я могу сказать?

– Не стану врать, Уэс, ты меня здорово напугал.

Уэс хлопнул Датча по плечу.

– Пошли, зацапаем ублюдка.

Но когда Датч отвернулся и оседлал свой снегоход, беспечная улыбка Уэса мгновенно увяла.

* * *

Лилли захотелось кричать от досады, когда ее сотовый звонить во второй раз. Он лежал на кофейном столике, она его хорошо видела, но не могла достать. Тирни об этом позаботился.

Если Датч получил ее краткое сообщение два дня назад он предпримет самые отчаянные усилия, чтобы до нее добраться. Ведь он-то знает, что она провела все это время с Синим.

А может, это вовсе не Датч ей звонит? Может быть, ее первый звонок ему вообще не прошел и он не получил ее сообщения. Как она сама вчера сказала Тирни, возможно Датч думает, что она давным-давно благополучно вернулась в Атланту. Она ясно дала ему понять, что их совместная жизнь кончена. Если он поверил ее словам, он больше не будет даже думать о ней.

Но когда ее сотовый начал звонить в третий раз, она стала молиться, чтобы это был Датч или кто-нибудь еще, кто угодно, лишь бы пришел и нашел ее до возвращения Тирни.

* * *

Дыхание Тирни было громким и затрудненным. Выдыхаемый им пар был так густ, что затуманивал зрение. Сердце, казалось, раздулось до таких размеров, что заполнило всю грудную клетку.

Он твердо решил не обращать внимания на больную лодыжку, но боль никак не желала подчиняться сознанию. С каждым шагом лодыжка слабела и болела все больше. Он терпел эту боль только потому, что на кону стояла его жизнь, и он должен был бежать, чтобы спастись.

В ту самую минуту, как его имя попало в эфир, он стал мишенью. Теперь все жители Клири – мужчины, женщины и даже дети – жаждут его крови и в погоне за ним не побоятся пойти даже наперекор ФБР. Если Датч Бертон получил сообщение Лилли о том, что она оказалась в коттедже вместе с ним, он лично возглавит эту банду линчевателей.

Вот почему Тирни предпочел держаться подальше от шоссе и углубился в лес. Если вооруженная группа из Клири двинулась на помощь Лилли – и на поимку Синего, – скорее всего, она пойдет по шоссе.