– Кулинарная книга – это я ещё могу понять, – сказала Сьюзан, – но кто позарился на дырявую простыню?

Кэрол предложила повесить на доску объявлений для волонтеров большую записку.

– Можем написать так: «Просьба к волонтерам, взявшим простыню с выставки катастроф и поваренную книгу с парты Айрис Кобб, немедленно вернуть их в кабинет. Вам не будет задано никаких вопросов». Как звучит?

– Пора ставить замок на двери между музеем и квартирой смотрителя, – сказал Квиллер. – У Айрис была большая коллекция ценных предметов – они маленькие, их легко схватить и унести. Люди, которые не будут красть у живых, считают, что у мертвых красть – нормально. Первобытный обычай, практикуемый уже не один век.

– Да, но не здесь, у нас, – сказала Сьюзан.

– Откуда ты знаешь? Мертвые никогда не заявляют в полицию. В Мускаунти могут быть компьютеры, видеокамеры и частные самолёты, но вместе с тем масса первобытных представлений. Привидения, например. Я всё время слышу о том, что Эфраим до сих пор иногда проходит сквозь стены.

– Это просто любимая шутка, Квилл, – улыбнулся Ларри, – повод переброситься парой слов за чашкой кофе. – Он потянулся к телефону, одновременно посмотрев на часы. – Позвоню Гомеру насчет замка. Надеюсь, он ещё не спит. Сейчас ещё только половина шестого, но в последнее время он стал ложиться всё раньше и раньше.

– Молодая супруга изменит его привычки, – пошутил Квиллер. – Она ещё очень ничего!

– Да, – хихикнул Ларри, – они будут смотреть телевизор до восьми вечера… Что мы смеёмся? Будет нам столько лет, сколько Гомеру, посмотрим тогда, что от нас останется! – Он поговорил с Тиббитом, повесил трубку и сообщил, что утром Гомер первым делом пришлёт слесаря.

– Касательно замков и ценностей, – продолжал Квиллер, – у меня есть ещё одно предложение. В столе, который стоит у Айрис в гостиной, лежало много личных бумаг. Их надо связать, запечатать и передать её сыну.

– Я это с удовольствием сделаю, – отозвалась Сьюзан. – Я увижу Денниса на этой неделе.

Квиллер бросил на неё косой взгляд и повернулся к Ларри.

– Предлагаю сделать это прямо сейчас, – сказал президент. – Сьюзан, ты, Квилл и я – мы можем этим заняться. Какой величины коробка нам потребуется?

Втроём они отправились в западное крыло, неся с собой картонную коробку, липкую ленту и фломастер. Коко и Юм-Юм встретили их у дверей.

– Кисоньки, привет, – весело сказал Ларри. Коты последовали за ним в гостиную, где письменному столу было отведено почётное место.

– Самый уродливый стол, какой я когда-либо видел, – прокомментировал Квиллер.

Это была, по сути, плоская коробка с одним ящиком и выдвижной поверхностью для письма, водруженная на высокие ножки и заканчивающаяся полками.

– Это оригинальный Динглбери ручной работы, около тысяча восемьсот девяностого года, – укоризненно покачал головой Ларри. – Айрис купила его на аукционе, когда распродавали вещи Гудвинтера. Я пытался её перебить, но сдался, когда цена дошла до четырёхзначной цифры.

За дверцами стояли коробки из-под обуви, помеченные большими печатными буквами, написанными фломастером: «Счета», «Письма», «Финансовые дела», «Медицина», «Страхование» и «Личное». В ящике валялись ничем не примечательные ручки, ножницы, скрепки, резинки, бумага для записей и увеличительное стекло.

– Увеличительные стекла у неё где только не лежали, – сказал Квиллер. – Она даже на цепочке лупу носила.

– Ну что, – сказал Ларри. – Закроем это всё в кабинете, и пусть Деннис за них распишется, когда придёт.

– Хорошая идея, – ответил Квиллер.

Сьюзан было нечем крыть. Она заметно помрачнела. Когда они уходили из гостиной, она чуть не споткнулась о ковёр. Квиллер подхватил её.

– Извини, – сказал он. – Под ковром сидит кот. Один раз он уже заползал под такой же восточный ковер.

– У него хороший вкус, – заметил Ларри. – Все это старые ковры – большой музейной ценности.

– У тебя тут больше нигде ловушек не понаставлено? – проворчала Сьюзан и пошла вслед за Ларри обратно в музей.

Квиллер разморозил сиамцам «курицу по-королевски», и те её за милую душу умяли, аккуратно оставляя в сторонке душистый перец и дробленый миндаль. Он рассеянно наблюдал за любопытным процессом, не переставая думать о пропавшей простыне, о передвинутой подушке, об украденной поваренной книге и о том, с какой готовностью Сьюзан взялась разбирать личные бумаги Айрис Кобб.

Когда муж Сьюзан Эксбридж развёлся с ней, уйдя к другой, с ней что-то произошло. Пока она была женой преуспевающего бизнесмена, она вела кипучую общественную жизнь, входила в советы чуть ли не всех организаций и усердно трудилась для общего блага. Но после такого удара по самолюбию Сьюзан сосредоточилась исключительно на благе Сьюзан Эксбридж. В какой-то мере это было оправданно. Если верить пикакским слухам, её бывший муж устроил так, что после развода Сьюзан осталась богатой только на бумаге, наличных у неё было мало, а продай она ценные бумаги, пришлось бы отстегнуть большой налог.

Ходили также сплетни, что совместная фирма «Эксбридж и Кобб» на девяносто процентов была профинансирована Айрис. Если это правда, рассуждал Квиллер, то Сьюзан получает неплохое наследство. Разумеется, обе женщины были хорошими подругами и деловыми партнерами, но всё же такая ситуация наводила Квиллера на некоторые подозрения. Вряд ли можно было найти двух более несхожих людей. Айрис не была ни элегантной, ни утонченной, ни бойкой, и всё же Сьюзан щедро дарила Айрис свою дружбу, а той льстило, что она водит знакомство с женщиной столь изысканной в манерах, в одежде и обладающей столь обширными связями в обществе.

Квиллера возмущала мысль, что Айрис Кобб использовали; ведь открыть новый антикварный магазин помогли как её знания, так и её деньги. И ещё его раздражало то, как Сьюзан вьётся вокруг Денниса Гафа, у которого есть жена и маленький сын, а ещё солидный кусок состояния Кобб Флагшток.

Своё негодование он погасил, сообразив себе бутерброд: ржаной хлеб с тмином из одного морозильника, солонина – из другого, горчица и хрен – из холодильника. Сиамцы так внимательно за ним следили, что он поделился с ними мясом.

– Дух миссис Кобб всё ещё с нами, – сказал он им.

Так оно и было. Её присутствие ощущалось во всём: о нём напоминала еда, которую она приготовила, уютная кухня, старинные вещи, подобранные по её вкусу, розовые простыни и полотенца, даже её журналы и книги в бумажных переплётах. Казалось, она вот-вот войдет в комнату и скажет:

– О мистер К., не хотите попробовать моего кокосового печенья с шоколадом?

Он оторвался от бутерброда, и ему почти показалось, что он видит её. Не это ли незримое присутствие побуждало Коко урчать так, словно он говорил с кем-то?

Квиллер вскочил и вышел на улицу – немного пройтись во дворе, чтобы вернуть себе хоть подобие спокойствия.

Был воскресный вечер. Неделю назад он слушал «Отелло», и отчаянный звонок миссис Кобб оторвал его от первого акта. С тех пор он два раза пытался послушать оперу целиком. Надо ещё раз попробовать. Обычно в Мускаунти по воскресеньям тихо, вряд ли кто-нибудь позвонит. Он подумал было, не отключить ли ему оба телефона, но он не мог жить без информации, и его ужаснула сама идея, что он по собственной воле может пропустить какой-нибудь звонок.

Кружка кофе, два кота в синих бархатных креслах – полная идиллия. Он включил проигрыватель. При первых грохочущих аккордах сиамцев, словно катапультой, тут же вынесло из гостиной, но потом они вернулись и стоически выдержали звучание труб, хотя и отвернув уши назад.

До третьего акта всё шло хорошо, уже началась ария, которую Полли называла роскошной. И только Отелло начал своё горькое «Dio! mi potevi…», как зазвонил телефон. Квиллер попытался было не обращать на него внимания, но настойчивый трезвон портил всю музыку. Пусть так, сказал он себе, отзвонится – перестанет. Он сделал погромче. Тенор страдал, телефон трезвонил. Квиллер сжал зубы. Десять звонков… пятнадцать звонков… двадцать! Нет, так долго будет упорствовать только человек в полном отчаянии и наверняка зная, что он дома. Он приглушил звук и пошёл в спальню.

– Алло? – сказал он, приготовившись услышать что-то неладное.

– Квилл, это Кристи, – ответил взволнованный голос. – Не печатайте статью о моих козах.

– Почему так, Кристи?

– С ними что-то случилось. Что-то ужасное! Восемь из них уже умерли, и остальные тоже умирают.

– Боже мой! Что же произошло?

– В пять часов я их покормила, и всё было в порядке. А через два часа, когда я к ним зашла, три лежали мёртвыми. – Голос у неё прерывался.– Остальные дышали с большим трудом, и одна из них упала прямо у моих ног. Я не могу, не могу… – Она разрыдалась.

Квиллер невольно подумал о Коко и Юм-Юм и почувствовал комок в горле. Он понимал, насколько дороги могут быть животные.

– Ну, ну, успокойтесь, Кристи, – сказал он. – Не надо! Вы предприняли что-нибудь?

Она ещё какое-то время всхлипывала и шмыгала носом, прежде чем смогла ответить:

– Я позвонила в «Скорую ветеринарную помощь», они сразу же приехали, но к тому времени все козлята уже погибли и большинство коз тоже. – Она снова всхлипнула.

Он терпеливо ждал, пока она придёт в себя.

– С козлами все в порядке, – добавила она. – Они содержались отдельно.

– Вы можете сказать, отчего это произошло?

– Ветеринар сказал – яд. Возможно, инсектицид попал в корм. У них в легких… – Она не договорила и снова расплакалась. – У них в легких полно жидкости, и они задыхаются. Ветеринар послал анализы в лабораторию. Я не могу этого вынести! Всё стадо!

– Как такое могло случиться?

– Полиция называет это вандализмом.

Квиллер почувствовал, как его верхняя губа задергалась, и ответ на свой следующий вопрос он уже знал и так.

– Кто, по-вашему, мог совершить такое невероятное преступление?

– Я знаю, кто это сделал! – Горе сменилось гневом. – Этот идиот, за которого я когда-то вышла замуж!

– Вы сказали об этом полиции?

– Да. Они ищут его с тех пор, как он сбежал из лагеря общего режима под Локмастером. Думал, что здесь он спрячется или же что я дам ему денег и машину. Я ему сказала, что он не в своём уме. И что я не хочу больше иметь с ним ничего общего! Ой, ну почему я тогда не позвонила в полицию?! – закричала она, и крик этот перешёл в душераздирающий плач.

– Это ужасно, Кристи! Вы догадывались, что он может отыграться на ваших козах?

– Сегодня утром он угрожал мне, и я предупредила его, что у меня есть ружье. Я не ожидала ничего подобного. Так бы и убила его! Не просто двухлетняя работа насмарку, но… мои милые козочки! Ромашка… Герань… Чёрный Тюльпан! Они мне были так дороги! – простонала она.

– Мне бы очень хотелось помочь вам. Я могу что-нибудь сделать? – спросил он.

– Тут никто ничего не может сделать, – вздохнула она. – Просто не публикуйте статью. В завтрашней газете будет написано об отравлении. Мне звонил один из репортёров.

– Кристи, если будут ещё неприятности – любые, какие угодно, то мой телефон у вас есть.

– Спасибо, Квилл. Спокойной ночи. Проигрыватель Квиллер выключил. Трагедий на сегодня он уже наслушался.

С утра в понедельник его телефон уже разрывался от звонков: по городу вовсю ходили слухи. Милдред Хенстейбл, Полли Дункан, Ларри Ланспик и другие звонили, чтобы сказать:

– Слушал новости сегодня утром?.. Ты знаешь, что с твоей соседкой случилось?.. Это та женщина, у которой ты собирался брать интервью?.. Комиссия по здравоохранению изъяла из продажи все продукты из козьего молока… Считают, что это отравление.

Слишком резкое начало для делового дня. Не успел Квиллер сварить себе первую чашку кофе, как подъехали на своей старой неповоротливой машине мистер и миссис Тиббит, а следом за ними – грузовик «Эла – Мастера-на-все-руки». В Мускаунти это было обычным делом: рабочие всегда приезжали или на шесть часов позже, или ещё до завтрака. Квиллер угрюмо поздоровался.

– Я тут вытру немножко, – объявила Рода.

– А я выпью чашку кофе, – сказал Гомер.

– Хотите моего? – предложил Квиллер, подняв кружку.

– Нет. Спасибо. Пойду в кабинет, сварю чашечку своей смеси. – Гомер похлопал себя по заднему карману и бодро зашагал в сторону кабинета, угловато двигая руками.

«Потрясающий старик!» – подумал Квиллер. Пока слесарь возился с дверью, он поспешно проглотил булочку и кофе и пошёл за Тиббитом в кабинет.

– Кто-то утянул мою метёлку, – пожаловалась Рода.

– Это я! – отвечал её муж. – Я её в мусор бросил. Ты что, не можешь вытирать пыль тряпкой, как все люди? И побрызгай на неё той штукой, которая собирает пыль.

– Тот, кто был когда-то директором школы, навсегда им и останется, – объяснила она Квиллеру. – Любит быть боссом. – Она взяла из кладовки тряпку и пошла к двери, по дороге яростно хлопая тряпкой по стульям и картотечным шкафам.

– Кто-то говорил мне, – обратился к Гомеру Квиллер, – что в Мускаунти нет такого понятия, как мастер по замкам, потому что нет замков. Так кто же тогда тот парень, что трудится над моей дверью?

– Мастер по замкам в этих краях умер бы с голоду, – сказал Гомер, – но этот малый чинит холодильники, патефоны, пишущие машинки – всё что угодно. Зачем вам замок между вами и музеем? Старый Эфраим беспокоит? Дверь, знаете ли, его не остановит. Его и каменная стена не остановит.

– Меня волнуют не мертвые, – ответил Квиллер. – Меня волнуют живые.

– Хэллоуин скоро, шутники могут нагрянуть. Когда я был молодым, мы, бывало, под Хэллоуин изображали привидения, особенно в домах тех, кого сильно не любили, вроде придиры-учителя или какого-нибудь скряги.

– Как вы изображаете привидения? В Чикаго, где я вырос, такого обычая не было.

– Насколько я помню, – сказал старик, – надо снаружи дома под плохо закреплённой доской прибить большой гвоздь или что-нибудь такое и привязать к нему длинную веревку. Потом туго натянуть веревку и водить по ней палкой, как смычком по скрипке. Звук отдаётся во всём доме. Вопли на чердаке! В стенах кто-то стонет! Сомневаюсь, чтобы это сработало на алюминиевой обшивке и фанере, которую сейчас используют. Люди лишают свою жизнь маленьких удовольствий. Все синтетическое, даже еда.

– И ещё одним маленьким удовольствием, как я понял, было вырезать инициалы на школьных партах, – сказал Квиллер. – Телефон миссис Кобб стоит на старой школьной парте, на крышке которой вырезаны инициалы «Г. Т». Вы можете о них что-нибудь сказать?

– В нижнем правом углу? Это моя парта! – торжествующе произнёс Гомер. – Её привезли из старой школы у Чёрного ручья. Уж и получил я тогда от учителя тростью по рукам за этот маленький шедевр! Был бы поумнее, вырезал бы чьи-нибудь чужие инициалы. До меня за этой партой сидел Адам Динглбери – он был на четыре года меня старше, – так тот вырезал инициалы сына священника. Вот такое у него было чувство юмора. Да и сейчас не лучше! Исключили его из школы за розыгрыши. Никто никогда не воздал ему должное за его оригинальность и творческий ум. А ещё на этой парте есть какие-нибудь инициалы?

– Совсем мало. Я помню Б. О. Это что-нибудь обозначало?

– Это дед Митча, Брюс Огилви. Он пришёл после меня. Выигрывал все конкурсы по орфографии, но буквы при этом называл только с закрытыми глазами -с открытыми у него не получалось.

– Кажется, что жизни людей в этом северном округе тесно переплетены, – задумчиво проговорил Квиллер. – Крепкая получается ткань. А вот в больших городах жизнь – это отдельные перепутанные нити.

– Вам надо об этом написать в вашей колонке, – предложил Гомер.

– Пожалуй, я так и сделаю. Да, насчёт «Пера Квилла» – Рода говорила мне, что вы что-то знаете о старых амбарах.

– И немало! Это ещё одна исчезающая традиция. Понастроили металлических коробок – как фабричные склады. Но на этой ферме сохранился настоящий хороший амбар. – Он ткнул рукой в сторону северного окна – все эти стальные уродины исчезнут, а он ещё долго будет стоять.

– У меня пока ещё не было случая на него взглянуть, – признался Квиллер.

– Тогда пойдёмте. Это красота! – Гомер медленно встал, как будто по очереди открывая замочки на всех суставах. – Вопреки общему мнению, я состою не из пластмассовых костей на стальных шурупах. Всё, что вы видите, – это подлинные детали. Рода, – выкрикнул он, – скажи Элу, чтобы оставил счёт, мы пошлём ему чек.

К амбару шли медленно, хотя, глядя, как Гомер двигает руками и ногами, можно было подумать, что передвигается он достаточно проворно. Квиллер оглянулся на дом и увидел на подоконнике в кухне светло-коричневое пятно; он помахал ему рукой.

Амбар на ферме Гудвинтера был построен в классическом стиле с двускатной крышей, стены его были когда-то выкрашены в красный цвет, а теперь на серебристо-серых досках остались лишь красные прожилки. С одной стороны к амбару примыкала пристройка, а с другой виднелись похожие на серое привидение остатки приземистой каменной силосной башни.

Они шли молча.

– Не могу идти… и говорить… одновременно, – сказал запыхавшийся Гомер, безостановочно размахивая руками.

Сарай был дальше от дома, чем казалось Квиллеру, и больше, чем он себе представлял. По мере того как они приближались, он становился всё более и более внушительным. К огромного размера двойным дверям поднимался поросший травой пандус,

– Теперь я знаю, что имеют в виду, когда говорят «громадный, как ворота амбара», – сказал Квиллер.

Они постояли у пандуса, чтобы Гомер отдышался перед подъёмом. Когда он снова смог говорить, он пояснил:

– Ворота должны были быть большими, чтобы в амбар могла въехать гружённая сеном телега. Дверь в человеческий рост, вырезанная в большой двери, называется «игольное ушко».

Пока он говорил, внизу этой двери поменьше распахнулось окошечко, через него вышла кошка с раздувшимся животом и, переваливаясь, заковыляла прочь.

– Это Клео, – сказал Гомер. – Она состоит в моём комитете, и в её ведении находится контроль за грызунами. Кажется, ещё один выводок мышеловов на подходе. Лишние кошки в амбаре никогда не помешают.

– Для чего эта пристройка? – поинтересовался Квиллер.

– Эфраим построил её для карет. Говорят, у него были отличные кареты. Позже его сын держал там свой «стенли стимер». После того как Титуса Гудвинтера убили, его вдова купила «пирс эрроу», да ещё и с «дворниками», заметьте! Тогда это был просто шик, все так считали!

Потемневший от непогоды амбар стоял на массивном каменном фундаменте, и с задней стороны, там, где земля шла наклонно, фундамент был высотой в целый этаж.

– В старые времена Гудвинтеры держали там скот и лошадей, – сказал Гомер.

Они медленно поднялись по заросшему травой пандусу и вошли в амбар через «игольное ушко». Старик обратил внимание Квиллера на то, как закрывалась дверь: на простые крючки с петлями, выкованные вручную здешним кузнецом. После солнца внутри было темно. Лишь несколько лучиков света падали из невидимых окошек на фасаде. Было тихо, только голуби негромко ворковали и хлопали крыльями.

– Надо открыть большие двери, чтобы было лучше видно, – сказал Гомер. – Здесь с каждым годом становится всё темнее и темнее.

Только сейчас Квиллер вдруг сообразил, что никогда не бывал внутри амбара. Он видел их на расстоянии, проносясь по шоссе. Правда, во владении Клингеншоенов тоже был амбар, где хранили яблоки, но он его так и не осмотрел. Сейчас, глядя вверх на необъятное пространство под крышей, крест-накрест сколоченной из брёвен, он чувствовал тот же благоговейный восторг, какой охватывал его в готических соборах, и невольно задрал голову.

– Наверху сеновал, – пояснил Гомер, увидев, что его спутник не отрываясь смотрит вверх. – Бревна длиной шестьдесят футов четырнадцать дюймов в поперечнике. Всё соединено в паз – никаких гвоздей. Это всё белая сосна. Её вы больше не найдете. Всю повырубили. – Он показал на следы топора и тесла. – Основной этаж – гумно. Доски толщиной в четыре дюйма. Чтобы выдержать телегу, груженную сеном, или эти чёртовы печатные станки, требуется крепкий пол вроде этого.

Только сейчас Квиллер заметил содержимое сарая. На устланном соломой полу были расставлены деревянные упаковочные ящики и диковинные машины, напоминающие орудия пыток.

– Это только часть, – продолжал старик. – Остальные ящики внизу, в конюшне. Отец Джуниора был просто помешан на книгопечатании. Каждый раз, когда какая-нибудь старая мастерская закрывалась или модернизировалась, он покупал устаревшее оборудование. До составления описи у него руки не доходили, он даже ящики не удосуживался открывать. Просто копил коллекцию.

– Вот тут-то и начинается моя работа! – раздался позади них резкий голос. На фоне открытой двери виднелся силуэт Винса Бозвела. – Разобраться, что лежит в этих ящиках, занести все эти штуки в каталог, чтобы можно было открыть музей книгопечатания. – Его пронзительный голос просто звенел в ушах. Легко можно было поверить, что обладатель такого голоса некогда работал на аукционах. – Вчера откопал один деревянный пресс. Восемнадцатый век.

– Продолжай, – велел ему Гомер. – Я хочу вернуться в дом, пока ноги совсем не отказали. Колени начинают болеть. – И он осторожно пошёл вниз по пандусу,

В этот момент на пандус вскарабкалась крохотная фигурка в крохотных синих джинсах и вытертом красном свитерочке. В одной руке у неё было зелёное пластмассовое ведерко, а в другой – жёлтый пластмассовый совок. Следом за ней вбежала взволнованная мамаша и позвала своим негромким голосом:

– Пупси! Пупси! Сейчас же вернись!

Винс посмотрел на них и весь напрягся.

– Ты что, не можешь с ребёнком справиться? – набросился он на мать девочки. – Убери её отсюда. Здесь опасно.

Верона схватила ребенка на руки, так что ведерко и совок полетели в разные стороны.

– Моё ведёлко! Мой совочек! – закричала Пупси. Квиллер подобрал их и вручил девочке.

– Скажи «спасибо», – шепнула Верона.

– Спасибо, – машинально повторила Пупси.

Когда они пошли по дорожке назад, она обернулась и с тоской посмотрела на амбар. Есть в ней что-то неестественно взрослое, подумал Квиллер. И какая-то она болезненно худенькая.

Бозвел пожал плечами:

– Если вам интересно, я покажу, что я здесь отыскал. – Он показал на замысловатую конструкцию с причудливыми ножками. – Вот это – вашингтонский коленчатый пресс, тысяча восемьсот двадцать седьмой год. Я нашёл старые наборные кассы, примитивный цилиндрический пресс, клише – всё время какие-нибудь сюрпризы, не устаешь удивляться. Открываешь ящик и никогда не знаешь, что в нём найдёшь. – Он поднял с пола лом и взломал один из деревянных ящиков. Сверху он оказался набит соломой. – Похоже на ручную бумагорезальную машину.

– Всё это очень увлекательно, – сказал Квиллер, потихоньку двигаясь к двери.

– Подождите! – завопил Бозвел. – Вы ещё и половины не видели.

– Должен признаться, – сказал Квиллер, – что меня не очень-то интересует техническое оборудование, к тому же некоторые из этих прессов выглядят какими-то дьявольскими машинами. – Он кивком показал на нечто среднее между швейной машинкой и гильотиной.

– Это педальный пресс, – отвечал знаток печатного дела. – А этот – «Альбион». А вон тот – «Колумбиан». Когда рычаг двигается, орёл ходит вверх-вниз. – «Колумбиан» был чугунным монстром, разукрашенным изображениями орла, змей и дельфинов.

– Потрясающе, – уныло сказал Квиллер. – Когда-нибудь вы мне обязательно расскажете обо всех этих замечательных машинах. – Он посмотрел на часы и двинулся к пандусу.

– Не хотите скушать с нами супчику?

– Спасибо за приглашение, но я жду важного телефонного звонка.

Бозвел взял радиотелефон, лежавший на одном из ящиков.

– Иду домой обедать, Верона, – сказал он в трубку. – Томатного супчику с хот-догом, а?

Они вдвоём закрыли большие двери, накинули грубый крюк и спустились по заросшему пандусу. Бозвел уехал в своём ржавом фургоне, а Квиллер побрёл назад к дому, довольный, что избавился от «знатока» с невыносимым голосом. Ещё и говорит будто фразами из учебника. Зачем ему радиотелефон? Мог бы просто встать на пандус да крикнуть. Как это хрупкая Верона выдерживает столь оглушительный напор? Его задевало, что она и Пупси ни в грош не ставились, что их, словно бросовый товар, могли отправить обратно в Питсбург, если Винса назначат преемником миссис Кобб. Сама мысль, что этот субъект претендует на место Айрис, была Квиллеру отвратительна.

Когда он открыл дверь западного крыла, мимо его ног со свистом пронеслось нечто пушистое и пролетело вниз по ступенькам. Квиллер сделал ему подножку и схватил двумя руками скользкое кошачье тело. Они вдвоём упали на кучу листьев.

– Э, нет уж, нет уж, молодой человек! – выговаривал коту Квиллер, когда тащил его обратно в дом. – Куда это ты собрался? На Джеликл-бал11 с кошками из амбара? Или что, тебя печатные станки заинтересовали?

С этими словами он уронил кота на пол, и удивлённый Коко приземлился на четыре лапы. Квиллеру же пришла в голову поразительная мысль, такая, что у него сам собой закрутился ус.

«Что же именно лежит в этих нераспакованных ящиках? – спросил он себя. – Печатные станки? Или что-нибудь другое?..»