Коко стал длинным розовым языком приводить в порядок свою грудку, а Юм-Юм потерлась об ноги Квиллера, намекая, что неплохо бы перекусить. Они в первый раз оставались здесь одни, и Квиллер обвёл взглядом комнату в поисках криво висящих картин, разбросанных по полу книг, сдвинутых абажуров и разодранной туалетной бумаги. Никогда не угадаешь, чем они могут ответить на то, что их бросили в новой обстановке. К счастью, их присутствие выдавали лишь несколько волосков кошачьей шерсти на синем бархатном кресле и несколько сухих цветов на полу гостиной; это значит, они облюбовали себе любимое кресло миссис Кобб и один из них, а может, оба вспрыгивали наверх семифутового шифоньера, чтобы изучить зимний букет, стоявший корзине – одной из таких, какие когда-то делали квакеры.

Квиллер сварил себе кофе и сел читать последние письма Айрис Кобб, мысленно поблагодарив Денниса за то, что он подарил ей пишущую машинку. Первое письмо было датировано 22 сентября и начиналось вопросами заботливой бабушки о Деннисе-младшем, далее шли замечания о хорошей погоде, восторги по поводу нового антикварного магазина, открытие которого намечено на 17 октября, и длинный рецепт какого-то нового очень калорийного десерта, который она изобрела, а далее шли такие строки:

Цветы, подумал Квиллер. Разумеется, ржаво-жёлтые хризантемы. Он взял следующее письмо, датированное 30 сентября, и обнаружил резкую смену настроения. Миссис Кобб писала:

Бедная Айрис, подумал Квиллер. У его собственной матери наступила такая же паника, когда доктор выдал ей смертный приговор. Он взял следующее письмо и порадовался, обнаружив, что оно звучит гораздо жизнерадостнее. Письмо было написано пять дней спустя.

Последнее письмо не было датировано, но Деннис получил его в субботу, за день до смерти миссис Кобб.

Получив в субботу письмо, Деннис позвонил доктору Галифаксу и купил на понедельник билет на самолёт. В воскресенье ночью она умерла, и её лицо было искажено от боли – или от чего-то ещё? Она была напугана до смерти, решил Квиллер. Чем? Или кем?

После этого последнего письма он не спешил ложиться в постель, где над ним будет нависать чудовищная спинка. Он решил спать на кушетке, но вначале провести эксперимент, который будет состоять в следующем: он досидит до полуночи, включив во всех комнатах лампы и люстры и поставив магнитофон на полную мощность. Затем ровно в полночь всё выключит и будет сидеть в темноте и слушать.

Выполняя первый этап своего плана, он прошёлся по квартире, щёлкая одним выключателем за другим и зажигая все лампы. В прихожей загорелось только две свечи. Накануне ночью их было четыре. Час назад – три. Он фыркнул в усы. Электричество, которое отказывалось выполнять свои обязанности, выводило его из себя, но идти искать запасные лампочки не было настроения.

В любимом клетчатом купальном халате и в шлёпанцах из лосиной кожи было очень уютно. Он угостил кошек сардинкой и сварил себе ещё одну чашку кофе. Потом вставил кассету с «Отелло» в магнитофон и уселся в синее бархатное кресло перед камином. Огня он разжигать не стал: потрескивание поленьев только мешало бы восприятию музыки.

На этот раз он рассчитывал прослушать запись от начала до конца, не прерываясь. К его ужасу, как раз когда в первом акте Отелло и Дездемона подходили к любовному дуэту, раздался телефонный звонок. Квиллер приглушил звук и пошёл в спальню к телефону.

– Квилл, это Ларри, – сказал энергичный голос – Я только что разговаривал по телефону с Деннисом Гафом. Спасибо, что помог ему с отелем. Он говорит, что номер очень хороший.

– Надеюсь, они не дали ему люкс для молодоженов с круглой кроватью и атласными простынями, – угрюмо произнёс Квиллер, злясь на досадную помеху.

– Он в президентских апартаментах – единственном номере с телефоном и цветным телевизором. На завтра всё устроено. Сьюзан с ним позавтракает, мы с Кэрол обедаем с ними обоими. В музее всё в порядке? Тебе там удобно?

– Думаю, если я буду спать на этой штуковине, которая стоит тут вместо нормальной кровати, у меня начнутся кошмары.

– Эта штуковина, Квилл, – шутливо пожурил его Ларри, – бесценная кровать генерала Гранта, которая была сделана столетие назад для Всемирной выставки! Посмотри, какого качества розовое дерево! Посмотри, какая отделка! Посмотри, какая патина!

– Как хочешь, Ларри, спинка у изголовья похожа на дверь в мавзолей, а я ещё не готов ложиться в гроб. А помимо того, всё хорошо.

– Тогда спокойной ночи. Денёк выдался горячий, да и прошлой ночью никому из нас не удалось выспаться. Я наконец нашёл, кто ещё понесёт гроб, и поэтому сейчас я собираюсь пропустить свой заслуженный стаканчик и лечь на боковую.

– Один вопрос, Ларри. Ты на прошлой неделе видел Айрис в часы работы музея?

– Я нет, но Кэрол видела. Она говорила, что Айрис выглядит усталой и озабоченной, – это наверняка после результатов анализов, и, может быть, сказалось напряжение, связанное с открытием нового магазина. Кэрол посоветовала ей прилечь.

Квиллер вернулся к опере, но любовный дуэт он уже пропустил. С досады он выключил магнитофон, проверил, где коты, погасил свет и растянулся в синем кресле, положив ноги на скамеечку. Сидя в темноте, он начал ждать – ждать и прислушиваться, не раздадутся ли постукивания, стоны, громыхания и вскрики.

Через четыре часа он внезапно открыл глаза. У него затекла шея, оба сиамца лежали у него на коленях, и от их тяжести одна нога совершенно онемела. Сонные, они весили в два раза больше, чем на весах у ветеринара. Квиллер захромал по комнате, поругиваясь и притоптывая онемевшей ногой. Если в стенах и были какие-то звуки, он проспал их в блаженном бесчувствии. Последнее, что задержалось в памяти, – телефонный звонок Ларри.

Мысленно возвращаясь к разговору, он вспомнил, что в нем было что-то его обеспокоившее. Ларри упомянул о людях, которые должны нести гроб. Он сказал, что нашел, «кто ещё понесёт гроб». Что же он имел в виду, подумал Квиллер, когда говорил о ком-то «ещё»?

Еле дождавшись семи часов, он позвонил Ланспику в загородный дом и безо всякого вступления сказал:

– Ларри, можно задать тебе вопрос?

– Конечно. Что ты хотел?

– Кто понесёт гроб?

– Трое членов совета музея и Митч Огилви – это помимо тебя и меня. Почему ты спрашиваешь?

– Просто чтобы знать, сказал Квиллер. – До этой минуты никто даже не намекнул, что я буду нести гроб, – я не возражаю, ты же понимаешь, – но хорошо, что я хотя бы случайно узнал об этом.

– Разве Сьюзан с тобой не разговаривала?

– Она довольно долго говорила со мной о розовом замшевом костюме, и о гробе с розовой обивкой, и о розовых цветах, которые везут из Миннеаполиса самолётом, но ни слова не сказала о том, кто понесёт гроб.

– Извини, Квилл. Это создаёт для тебя какие-то проблемы?

– Нет. Никаких. Я просто хотел знать.

На самом деле это создавало вполне определённую проблему. Требовался тёмный костюм – у Квиллера такового не было уже двадцать пять лет. Ни в годы безденежья, ни во времена недавно приобретённого достатка он не находил обширный гардероб необходимым для своего образа жизни. В Мускаунти он мог обходиться свитерами, ветровками, твидовой спортивной курткой с кожаной отделкой и тёмно-синим блейзером. В данный моменту него был один костюм светло-серого цвета, купленный перед свадьбой Айрис Кобб и Флагштока, на которой он был шафером, С того памятного события костюм так и провисел в шкафу.

Ровно в девять часов он позвонил в магазин мужской одежды Скотта, расположенный в центре Пикакса. и сказал:

– Скотти, мне срочно нужен тёмный костюм.

– Насколько темный, пр-р-риятель, и как ср-р-рочно? – спросил хозяин магазина. Говоря с Квиллером, он любил произносить раскатистое шотландское «р», потому что тот всегда подчеркивал, что девичья фамилия его матери была Макинтош.

– Очень тёмный. Я должен буду нести гроб, а похороны завтра утром в десять тридцать. У тебя найдётся портной?

– Ага-а, но не могу сказать, сколько ещё он тут пр-робудет. Он собирался пойти к доктору. Приходи прямо сейчас, он тебе всё сделает.

– Я не в Пикаксе, Скотт. Я сейчас живу на ферме Гудвинтеров. Ты не можешь его задержать на полчаса? Пообещай этому парню денег!

– Ну-у, он упр-р-р-рямый шотландец, но я постараюсь.

Квиллер помчался за бритвой, мазнул щеки кремом для бритья и порезался. Как раз когда он, вполголоса поругиваясь, пытался остановить кровь, звякнул медный дверной молоточек.

– Чёрт бы побрал этого Бозвела! – сказал он вслух. Он был уверен, что это тот самый докучливый Бозвел. Кто ещё мог прийти в такой час?

С полотенцем на плечах и с одной намыленной щекой он двинул в прихожую и рывком открыл дверь. На крыльце стояла испуганная женщина, держа тарелку с печеньем. Она в смущении прикрыла лицо рукой.

– Ой, вы бреетесь! Простите меня, мистер Квиллер, – мягко проговорила она, растягивая слова, как это делают южане. Каждая фраза звучала очень мелодично и произносилась с ударением на последнем слове и с неуверенной интонацией, как будто она задавала вопрос. – Я ваша соседка, Верона Бозвел. Я вам свежего печенья принесла на… завтрак. – Это звучало очень мило здесь, в Мускаунти, в четырехстах милях к северу от самого Севера, но у Квиллера не было времени умиляться.

– Спасибо. Большое вам спасибо, – быстро сказал он, принимая тарелку.

– Я просто хотела сказать… добро пожаловать.

– Вы очень любезны. – Он старался не быть грубым. Но, с другой стороны, на лице у него сохнет пена, а портной у Скотта в нетерпении ходит взад и вперед по комнате.

– Вы нам скажите, если нужно будет… вам чем-нибудь помочь.

– Очень признателен вам за заботу.

– Надеюсь, мы с вами как следует познакомимся после… похорон.

– Непременно, миссис Бозвел. – Он уже сделал шаг назад и начинал закрывать дверь.

– О, пожалуйста, зовите меня… Верона. Нам теперь часто видеться.

– Да, да, конечно, но сейчас я должен попросить вас извинить меня. Я уезжаю в Пикакс по срочному делу.

– Тогда не буду вас задерживать. Мы, наверное, увидимся сегодня вечером на… панихиде. – Она с неохотой отступила и добавила: – Моя маленькая дочурка очень бы хотела познакомиться с вашими кисками.

Стиснув зубы, Квиллер продолжал собираться. Он всегда жил в городах, где можно было не обращать внимания на соседей, которые обычно платили тем же. Но он боялся, что от назойливого соседства Бозвелов так просто не отделаться, – не говоря уже о Пупси, которая хотела познакомиться с «кисками». Как же её на самом деле зовут? Пупси Бозвел! Квиллер невзлюбил девчонку, ещё даже не видя её. Он был уверен, что она окажется одним из этаких невыносимых вундеркиндов – смышленых, самодовольных, развитых не по годам. Как и В.-С. Филдс4, он так и не смог полюбить маленьких детей.].

Что же касается Вероны Бозвел, она была довольно привлекательна, а её мягкий голос составлял приятную противоположность пронзительному рыку её мужа. Верона была немного младше Винса, но потеряла былую свежесть – возможно, решил Квиллер, от необходимости выслушивать эти занудные разглагольствования. Может быть, Бозвелы и хорошие соседи, но он постарается встречаться с ними как можно реже.

По дороге до Пикакса он так давил на газ, досадуя на задержку, что был остановлен за превышение скорости, но, взглянув на его права и на примечательные усы, полицейский ограничился простым предупреждением. В магазине его уже ждал Скотт с целой коллекцией тёмно-синих костюмов, а в глубине комнаты нервно переминался с ноги на ногу портной с сантиметром на шее.

– Слишком много я платить не хочу, – сказал Квиллер, разглядывая ценники.

– Сказано настоящим Макинтошем, – одобрил хозяин, кивнув седой растрёпанной головой. – Этот клан всегда имел глубокие карманы, но кор-р-роткие р-р-ру-ки. Может быть, хочешь взять костюм напрокат, если он тебе только для похорон?

Квиллер сердито посмотрел на него.

– С другой стороны, др-ружище, удобно, когда в шкафу висит тёмный костюм пр-р-ро запас, а то вдр-р-ругты неожиданно надумаешь жениться.

Квиллер неохотно сделал выбор. По его мнению, цены на все костюмы были безобразно завышены.

Пока портной проверял, хорошо ли сидит костюм, подтягивал в одном месте, оттягивал в другом, Скотт спросил:

– Значит, ты сейчас живешь на ферме Гудвинтера, да? Видел мертвеца, сидящего на бочонке с золотыми монетами?

– Пока что я был лишен этого удовольствия, – отвечал Квиллер. – А что, он часто туда наведывается?

– Видишь ли, старый Эфраим Гудвинтер скряга был, и говорят, что он до сих пор возвращается пересчитать свои денежки. Как ты хочешь заплатить за этот костюм? Наличными? Кредитной карточкой? В рассрочку, по десять долларов в неделю?

Из магазина мужской одежды Квиллер поехал в издательский комплекс, где газета «Всякая всячина» занимала новое здание. Спроектированное как помещение для редакций и деловых офисов, а также для современной типографии, это здание обошлось в достаточно внушительную сумму, и построить его смогли благодаря беспроцентной ссуде Фонда Клингеншоенов. Каждый день на четвёртой странице газеты, где публикуются выпускные данные, значилось следующее:

АРЧИ РАЙКЕР, редактор и издатель

ДЖУНИОР ГУДВИНТЕР, выпускающий редактор

УИЛЬЯМ АЛЛЕН, главный менеджер

Сперва Квиллер зашел в кабинет выпускающего редактора, где сразу бросалось в глаза большое старомодное бюро с крышкой. Молодой человек, сидящий за ним, казался карликом. До этого бюро принадлежало его прадеду, скупому Эфраиму.

У Джуниора Гудвинтера было мальчишечье лицо и мальчишечья фигура, и он отращивал бороду, пытаясь выглядеть старше пятнадцати.

– О! Бери стул! Ноги можно класть на стол! – приветствовал он Квиллера. – Классную ты штуку написал про Айрис Кобб. Я слышал, ты караулишь мою бывшую усадьбу.

– На время, пока не найдут нового смотрителя. Хочу кое-что выяснить, пока я там. Как работается за наследственным столом?

– Довольно медленно. Все эти отделения для бумаг и выдвижные ящички, казалось бы, хорошая идея, но как уберёшь что-нибудь, так больше и не найдёшь. Хотя крышка – это хорошо придумано. Можно закинуть сюда незаконченную работу, закрыть крышку и с чистой совестью идти домой.

– Нашёл какие-нибудь потайные отделения? У Эфраима, наверное, были кое-какие секреты, которые он хотел спрятать.

– Ей-богу, если б мне вздумалось их искать, я бы даже не знал, с чего начать. Почему бы тебе не принести сюда Коко, пусть понюхает. У него это хорошо получается.

– С тех пор как мы переехали на ферму, ему и без того есть что понюхать. Он помнит Айрис и удивляется, почему её там нет. Кстати, как раз перед смертью она говорила о том, что слышит таинственные звуки. Когда вы там жили, у вас водились какие-нибудь сверхъестественные существа?

– Нет, – сказал Джуниор. – Мне было не до них. Я всё время катался на лошадях и дрался с братом шести футов четырех дюймов росту.

– Ты никогда не говорил мне, что занимался верховой ездой.

– Ещё как занимался. Ты разве этого не знал? Я хотел быть жокеем, но родители возражали. Я мог стать либо рассыльным, либо журналистом на сто десять фунтов.

– Как твой наследник? – спросил Квиллер. Он всегда был не в состоянии запомнить имя или хотя бы пол отпрысков своих молодых друзей.

– Невероятный ребенок? Сегодня утром он так ухватил меня за палец, что я вытащить не мог. И всего-то четыре недели! Четыре недели и три дня!

«Сможет всё заграбастать, как его прапрадедушка», -подумал Квиллер и, указывая на дверь, спросил:

– Кто это? Это и есть Уильям Аллен? – В кабинет только что по-хозяйски вошёл большой белый кот.

– Собственной персоной – не перевоплощение, -сказал Джуниор. – Чудом спасся после пожара в старом здании. Возможно, клиент понёс некоторый ущерб от дыма, но отмылся и даже не потребовал выплаты страховой премии. Мы нашли его месяц назад, десять месяцев спустя после пожара. Отгадай, где он был! Сидел перед зданием Государственной биржи труда!

Следующим Квиллер посетил кабинет издателя. Арчи Райкер сидел в шикарном кресле с высокой спинкой за фигурным ореховым столом с массивными мраморными ножками.

– Как тебе нравится работать в таком великолепии? – спросил Квиллер. – Узнаю изящную руку Аманды Гудвинтер.

– Оно меня очень стесняет. Боюсь положить ноги на стол, – признался Райкер. Он всегда заявлял, что с задранными ногами ему лучше всего думается.

– Эти подпорки похожи на бывшие надгробные плиты.

– Не удивлюсь, если это так и есть. У Аманды все повадки разорителя могил… Послушай, какой славный некролог ты написал про Айрис Кобб. Надеюсь, что, когда придет мой черед, ты напишешь что-нибудь хоть наполовину похожее. Что за всем этим стоит?

– Ты о чём?

– Не строй из себя идиота, Квилл. Ты же всегда подозреваешь, что автокатастрофа – это самоубийство, а самоубийство – это убийство. Что действительно произошло в воскресенье вечером? Ты выглядишь озабоченным.

Квиллер виноватым движением пригладил усы, но сказал как ни в чём не бывало:

– Если я и выгляжу озабоченным, Арчи, так потому, что купил тёмный костюм для похорон – я должен буду нести гроб, – и это ещё вопрос, сумеет ли Скопи доделать его вовремя. Ты идёшь сегодня вечером в Динглбери?

– Собирался. Я веду очаровательную Аманду обедать, и после этого мы придем в Траурный зал, если она всё ещё сможет стоять и ходить по прямой.

– Скажи бармену, чтоб разбавил ей бурбон, – предложил Квиллер. – Зачем нам, чтобы твоя возлюбленная опозорилась в Динглбери.

Когда-то два друга детства подкалывали друг друга по поводу своих мальчишечьих увлечений, потом радовались юношеским победам, поверяли друг другу свои семейные проблемы и делились болью последовавших позднее разводов. Сейчас они занимались тем, что подшучивали над эксцентричной, откровенной, любящей выпить подружкой Райкера Амандой. К этой преуспевающей деловой женщине и напористому члену городского совета были применимы любые хвалебные определения, но только не «очаровательная».

– Вы с Полли там будете? – спросил Райкер.

– У неё банкет в библиотечном совете, но попозже она зайдёт.

– Может, сходим куда-нибудь после этого – все вчетвером? – предложил Райкер. – После того как я отдам последний долг усопшим, мне всегда требуется совершить возлияние.

Квиллер встал, собираясь уходить.

– Неплохая идея. Увидимся в Динглбери.

– Подожди, не убегай! Сколько времени ты намереваешься пробыть в городе? Не поболтаешься где-нибудь до ланча?

– Не сегодня. Надо вернуться домой, распаковать одежду, найти, где у них хранятся лампочки, и составить опись еды в холодильнике. Айрис всегда столько готовила, как будто к обеду могли заявиться сорок нежданных гостей.

– Домой? Ты и дня там не пробыл, а говоришь «домой». Быстро ты умеешь приживаться на новом месте.

– Я в душе цыган, – сказал Квиллер. – Дом – это там, где я кладу свою зубную щетку и где у котов стоит их туалет. Увидимся вечером.

На обратном пути в Норд-Миддл-Хаммок он заметил, что поднялся ветер и начала опадать листва. На Фагтри-роуд тротуар был выстлан ковром из жёлтых осиновых листьев. Приятно будет погулять в такой денёк, подумал Квиллер. Его велосипед остался в Пикаксе, и он уже скучал по своей ежедневной прогулке. Он был в спокойном и добродушном настроении; у него всегда поднималось настроение, после того как он перебросится шуткой со своими коллегами по «Всячине». Через минуту от его благодушия не осталось и следа.

Только он свернул на улицу Чёрного Ручья, как тотчас же изо всех сил надавил на тормоза. Посередине дороги стоял маленький ребёнок и держал в руках какую-то непонятную игрушку.

Услышав хруст гравия под резко тормозящими шинами, из дома выбежала миссис Бозвел, запоздало крича:

– Пупси! Я же сказала: не выходить со двора! – Она взяла кроху под мышку и отобрала у неё игрушку. – Это папино. Это нельзя трогать.

Квиллер опустил стекло.

– Еле успел затормозить. Её лучше держать на привязи.

– Извините меня… пожалуйста, мистер Квиллер.

Он медленно поехал дальше. По спине пробежал запоздалый холодок, когда он представил себе, что могло произойти. Потом он подумал о приятной манере Вероны растягивать слова, потом понял, что «игрушка» на самом деле была радиотелефоном. Как раз когда он остановил машину во дворе, из старого сарая выезжал Фургон Бозвела; человек, сидевший за рулем, высунулся из окна.

– Во сколько завтра похороны? – прогрохотал так раздражавший Квиллера голос, отдаваясь по всем окрестностям.

– В десять тридцать.

– Вы знаете, кого они позвали нести гроб? Я думал, могли бы и меня позвать, сосед всё-таки, и вообще. Я бы с удовольствием, хотя и сильно занят работой. Если вам вдруг захочется взглянуть на печатные станки, вы мне только скажите. Я не пожалею времени и всё вам покажу. Это очень интересно.

– Да, конечно, – с каменным лицом произнёс Квиллер.

– Мы с женой хотим вечером ехать на панихиду. Если хотите с нами прокатиться – милости просим. В фургоне места много!

– Это очень любезно с вашей стороны, но у меня встреча с друзьями в Пикаксе.

– Ну ладно, но не забудьте – если надо будет помочь, мы в любое время готовы. – Бозвел дружески помахал ему рукой на прощание и поехал по улице в сторону домика наёмного рабочего.

В раздражении подергивая усы, Квиллер вошёл в квартиру и принялся искать котов – первое, что он делал, возвращаясь домой. Они оказались на кухне и очень удивились, что он вернулся так рано. Казалось, они были смущены, будто он прервал какой-то их кошачий ритуал, не предназначенный для посторонних глаз.

– Чем вы тут занимались, пройдохи? – спросил он.

Коко сказал «йау-йау-йау», а Юм-Юм начала бесстрастно вылизывать пятно на своём белоснежном брюшке.

– Я иду гулять, так что можете продолжать свои тёмные делишки. Не знаю, чем вы там занимались, но больно виноватые у вас морды.

Он переоделся в спортивный костюм, вышел из дома и неспешным шагом пошёл вдоль по улице, наслаждаясь роскошной октябрьской листвой, яркой синевой неба над головой и жёлтым покровом листьев под ногами. Дойдя до дома наемного работника, он ускорил шаги, чтобы Бозвелы, не дай бог, не выскочили и не завели с ним добрососедскую беседу. Дойдя до угла, он повернул на восток, чтобы разведать тот участок Фагтри-роуд, по которому ему никогда не случалось ходить. Там лежал асфальт, но домов не было – только каменистые пастбища с островками леса да белки, шныряющие по дубовым ветвям. Квиллер прошёл около мили, но не увидел ничего интересного, кроме моста через неширокую речку – вероятно, это и был Чёрный ручей. Там он повернул обратно, торопливо прошёл мимо дома Бозвелов и замедлил шаги перед фермой Фагтри.

Имя Фагтри было известно в Мускаунти. Дом, построенный в девятнадцатом веке лесопильным королём, представлял собой прекрасный образец вычурной викторианской архитектуры: высотой в три этажа, с башенкой и множеством архитектурных деталей. Комплекс построек, амбаров, сараев и курятников указывал на то, что это была действующая ферма сельского джентльмена, не испытывающего недостатка в деньгах. Сейчас надворные постройки обветшали, дом давно не красился, а земля заросла сорняками. Сегодняшние обитатели не относились к собственности Фагтри с той заботой, к какой она привыкла.

Квиллер рассматривал это увядшее величие, пока какой-то человек во внутреннем дворе не посмотрел в его сторону, упершись руками в бока. Тогда он повернулся и быстро пошёл назад к улице Чёрного Ручья. Проходя домик наёмного работника, он старался смотреть прямо перед собой. Но даже так ему было видно, что через лужайку перед домом к нему бежит та самая кроха.

– Здрасьте! – выкрикнула она.

Он проигнорировал приветствие и зашагал быстрее.

– Здрасьте! – повторила она, когда он с ней поравнялся.

Он продолжал идти. В детстве он жил в Чикаго, ему наказывали никогда не заговаривать с незнакомыми взрослыми, а когда стал взрослеть – всё вокруг постоянно менялось, – он считал благоразумным никогда не заговаривать с незнакомыми детьми.

– Здрасьте! – крикнула она ему вслед, но он решительно зашагал вдоль по улице, раскидывая ногами опавшие листья.

Может быть, она чувствует себя одинокой в своей семье, подумалось ему, но он прогнал от себя эту мысль и закончил прогулку трусцой.

Войдя в квартиру, он из любопытства щёлкнул выключателем в прихожей. Загорелось три свечи. Сначала их было четыре, потом три, потом две. А теперь снова три. Поворчав себе под нос, он поплёлся на кухню. Там на подоконнике сидел Коко и пристально вглядывался во двор. Юм-Юм следила за Коко.

– Раз уж вы, два бездельника, – сказал Квиллер громче обычного, – всё время сидите на кухне и таращитесь в никуда, может быть, вы мне скажете, где найти запасные лампочки? Давай, Коко. Поработай.

Коко с явной неохотой оторвался от пейзажа за окном и широким прыжком перелетел с подоконника на большой холодильник, который миссис Кобб оставила после себя набитым едой.

– Я сказал лампочки, а не фрикадельки, – укоризненно произнёс Квиллер.

Он начал по очереди открывать и закрывать шкафчики из соснового дерева, пока не нашёл то, что искал, -лампочку в форме огонька свечи, которые используют в люстрах, сделанных под старину. Он взял на кухне стул и потащил его в переднюю. Сиамцы побежали с ним – понаблюдать за процессом. Любое необычное действие привлекало их внимание, а человек, взбирающийся на кухонный стул, – это вообще целое представление.

Квиллер встал на стул и забыл, какую лампочку надо менять. Он слез и щёлкнул выключателем. Загорелись все четыре свечки.

– Нечистая сила! – пробормотал он, возвращая стул на кухню, а лампочку обратно в кладовку.