Семья д`Артьер (№1) - Дерзкий ангел

Эмма расхохоталась.

— Конечно, появлялся.

София расплылась в довольной улыбке.

— Вот и я так решила. Его гордости был нанесен тако-о-ой удар! И кем? Этакая серенькая птичка, София д’Артье, осмелилась пренебречь почетным браком с самим маркизом Траэрном! Это должно было его ужалить ого-го как!

Заправив в прическу выбившийся волосок, Эмма довольно кивнула.

— Да и обстановка, которую он застал в своем кабинете, возвратясь после моей маленькой диверсии.

— О, я бы даже пожертвовала драгоценностями Делани, лишь бы увидеть его лицо при этом!

София хотела было снова рассмеяться, но ночные происшествия вызывали не только улыбку — они давали пищу сомнениям.

— Знаешь, Эмма, сегодня, когда он примчался к тете Эффи и потребовал, чтобы нас немедленно обвенчали, я даже возненавидела его — так, как бы между прочим он мог разрушить все, ради чего я стольким рисковала. Но потом я сама готова была забыть обо всем и остаться с ним.

Эмма поерзала на своем сиденье.

— Это наша слабость и наше проклятие.

— Что именно?

— Способность влюбляться в мужчин.

София откинулась назад, пораженная ответом подруги.

— Но я не влюблена в него. Я не имею права.

И даже отрицательно качая головой, она задумалась, не было ли в утверждении Эммы хоть крупи-и-иночки правды…

Может быть, она и вправду влюбилась, так, самую малость, чуточку?

Да и какая бы женщина не влюбилась в такого мужчину? Особенно если он сжимает ее в страстных объятиях, а его пальцы творят чудеса с ее телом, выпуская, как джинна из бутылки, все ее еще никем не открытые страсти…

Да-а, он словно знал все ее потаенные места…. О нет, это не мажет быть любовью.

— Любовь? — София покачала головой. Она не допустит этого. — В моей жизни пока нет места любви. Во всяком случае, такой любви, какую описываешь ты.

— Возможно, в вашей жизни ей и нет места, только мне кажется, что он уже отыскал ключик к вашему сердцу. Если все выйдет так, как запланировано, то через три недели мы вернемся домой. И тогда вам лишь останется напустить на него вашу высокомерную тетушку Эффи. А уж она добьется того, чтобы ваш свадебный контракт был выполнен со скрупулезностью ростовщика. И вам останется лишь развлекать его до старости.

— Выйти за него замуж? — София еще не думала об этом, слишком была занята побегом и прочим. Кроме того, она сама убедилась, как «много» это для него значило: практически безразличен. Он покинул дом ее тетушки и отправился на поиски другой женщины. Она не собиралась провести всю жизнь с таким бессердечным человеком.

— Я не выйду за него. Я ни за что не выйду замуж за того, кто не любит меня.

Эмма хихикнула:

— Вы сами иногда слышите, что несете? Не вижу, чтобы у него остался какой-нибудь другой выход, кроме как думать только о вас. После сегодняшней-то ночи.

— О ком из нас ты говоришь, хотела бы я знать? Если ты имеешь в виду леди Софию, то сегодня я не обнаружила и нем ни капельки чувства к ней. Не прошло и трех часов, как я сбежала oт этого негодяя, и он счастливо утешает себя, соблазняя другую женщину, — сказала София, не скрывая раздражения. — И полагаю, он наслаждался этим; совсем не так, как если бы на ее месте была я. Ну-у, ты знаешь, что я имею в виду. Я — в качестве его невесты, леди Софии. А не я — в образе этого несносного Ангела, за которым гоняются, как угорелые.

Эмма улыбнулась:

— Кажется, вы ревнуете.

— Наверное, так, — согласилась София. — Ревную к самой себе.

Она закрыла лицо ладонями.

— Ох, Эмма, что же я натворила? Ведь тетушки действительно заставят меня выйти за него замуж! А он согласился на определенный тип жены — эту жуткую леди Софию, которую мы создали с такой тщательностью. И что, когда поженимся, мне придется всю жизнь играть эту невероятной занудности роль?

Эмма развеселилась:

— Если вы мне рассказали сегодня правду, то сомневаюсь, что вы долго продержитесь в роли леди Софии в его постели.

— Этого-то я и боюсь. О Боже! А потом разразится скандал!

— Я бы не стала так переживать заранее, — посоветовала разумная Эмма. — А теперь отдохните немного. У нас впереди еще долгий путь, и мы не знаем наперед, что нас ждет в Париже.

София вспомнила упрямый решительный взгляд маркиза Траэрна перед тем, как он покинул свой кабинет. Она не могла предугадать, что и кто ждет их в Париже. Надо верить в свою удачу и надеяться, что ждет не маркиз Траэрн.

Глава 6

Париж, две недели спустя

— Я не буду платить за неточные сведения, Бальзак.

Левый берег Сены. В полутемной, прокуренной таверне, известной под названием «Свиное ухо», София не отрывала глаз от мужчины, который сидел рядом с ней. Лицо ее, измененное гримом, было нахмурено. Мужчине за узким столом было неудобно.

— Если ты врешь мне, то я не несу никакой ответственности за то, что потом с тобой случится, — проскрипела она прокуренным голосом старой карги.

Желтые острые зубы Бальзака выглянули из-под тонких губ.

— Это я, гражданка, не буду нести никакой ответственности за последствия, если вы не оставите свои беспочвенные угрозы. Париж очень изменился со времени нашей последней встречи. Теперь по его улицам течет кровь не только аристократов. — Мужчина заморгал, наблюдая за ее реакцией.

София знала, что, хотя маскарад ее выдержал проверку более критических глаз, чем у пьяных посетителей «Свиного уха», обмануть Бальзака было непросто. Шумные, орущие пьянчужки, теснота от многих немытых тел и вонь прокисшего разлитого вина были частью «очарования» «Свиного уха» и ее притягательности для жуликов всех мастей, а таверна — местом их встреч. Но под внимательным взглядом выпученных глаз Бальзака она еще ниже натянула капор, чтобы скрыть лицо в тени.

— Чем может заинтересовать трибунал такая старуха, как я?

— Если это так, то и я соглашусь с вами. — Агент пожал узкими плечиками. — Но в наши дни ни немощь старости, ни невинность молодости никого не могут защитить от мадам Гильотины. Помните: стоит кому-нибудь шепнуть свои подозрения в нужное ухо, и это станет гибелью для вас… и ваших… компаньонов.

Он кивнул в сторону Оливера, дремавшего на стуле у входной двери, — внешне не вызывающий подозрений гражданин, уснувший после пары рюмок. Коротышка Бальзак ухмыльнулся и Эмме, сидевшей возле камина и степенно ведущей беседу с толстым лавочником.

Несмотря на уверенность, которую Софии, придавало присутствие друзей, она в этот вечер всей своей кожей ощущала опасность, какой никогда раньше не испытывала, — будто в табачном дыму струилось нечто такое, что нашептывало на ухо тревожное «берегись!», заглушавшее даже шум и крики пьяниц.

Она попыталась стряхнуть опасные предчувствия и равнодушно пожала плечами, как бы отвечая на намек Бальзака по поводу той легкости, с какой он «вычислил» ее компаньонов. Однако как ему это удалось?

Вокруг них шумела известная своими опасными потасовками таверна, заполняясь запоздалыми постоянными посетителями. Они приходили уже заметно навеселе, громко, с бравадой распевая революционные песни.

Одетая в многослойные лохмотья старой нищенки, София сомневалась, чтобы кто-нибудь, увидев ее, захотел еще раз на нее посмотреть. Умение Эммы пользоваться белилами и красками превратило нежную девичью кожу Софии в нездоровую, со старческой желтизной. Талант подруги делать чудеса с помощью воска изменил ее лицо до неузнаваемости. Но о присутствии ее друзей здесь Бальзак каким-то образом догадался, и это временно давало ему козыри в руки.

— Ты хочешь выдать меня? Ты ведь на это намекаешь, да? Но зачем тебе это? — София обвела взглядом переполненную и шумящую таверну и снова посмотрела на Бальзака. — Особенно когда столько золота поставлено на кон! Тебе столько и не снилось!

Губы мужчины снова вытянулись в ниточку-улыбку.

— Золото так же туманит мозги, как и солидная выпивка. Очень много золота — и я могу забыть, кто я такой и кого видел.

Он снова оскалился своей хищной улыбкой, но уже в сторону Эммы.

Кажется, в Париже все сговорились разделять это мнение Бальзака. С тех пор как террор проник во все без исключения слои парижского общества, на чужаков стали смотреть со все возрастающей подозрительностью и недовольством. Даже в гостинице, где она, Эмма и Оливер останавливались много раз, хозяин отказался поселить их. Они нашли приют в другом известном Софии месте, но только после того, как предложили хозяйке вдвое больше и без того завышенной цены, да еще и вынуждены были заплатить за три месяца вперед в виде аванса.

— Закончим на сегодня наши дела? Сегодня я просто напомнила тебе о себе, — сказала София, отвлекая внимание агента от Эммы тем, что уронила на стол небольшой черный кошелек с завязками. Он стукнул о дерево стола со всей солидностью настоящего английского золота.

— Как насчет записки, которую ты обещал, а, Бальзак? Мы ведь договаривались, что ты добудешь подтверждение того, что твои сведения не высосаны из пальца.

— Будут вам доказательства, гражданка. Но сначала золото. Покажите мне мое золото.

София быстро накрыла старческой рукой в перчатке кошелек на столе.

— Это в таком-то месте? Ты совсем свихнулся? — Она покачала головой. — Большинство здесь сидящих не видели настоящего золота многие годы. Их карманы и матрасы набиты жалкими поддельными ассигнациями, — поучающе произнесла она, будто прошипела, намекая на обесцененные инфляцией бумажные купюры, выпущенные Комитетом общественного спасения в надежде приостановить экономический спад. — Ты думаешь, твои местные дружки выпустят тебя отсюда с этим кошельком, если увидят монеты? Это же чистое золото, Бальзак, а оно блестит и влечет к себе. Предъяви мне доказательство, а там сможешь пересчитать свои монеты где-нибудь в укромном месте.

Ворча, но понимая справедливость ее слов, Бальзак полез в карман. Покопавшись, он вытащил из него замусоленный узелок из светло-зеленого шелка. Нервные пальцы вора развернули узелок и предъявили Софии требуемое доказательство.

Полуприкрытое лоскутком, перед Софией лежало золотое кольцо-печатка. София бесшумно выдохнула, увидев кольцо, ее пальцы, дрожа, потянулись за дорогим ее сердцу талисманом.

Как же долго она ждала этого! То был первый знак за все время, что все ее муки в конце концов не напрасны и окупятся с лихвой.

Но прежде чем пальцы коснулись драгоценного доказательства, Бальзак схватил ее ладонь и больно сжал. Вид коротышки был так же обманчив, как и ее маскарад.

— Я хотела всего лишь рассмотреть его, — сказала она, не сводя глаз с лица агента, и смотрела ему в глаза до тех пор, пока он не отпустил ее руку. — Внутри на кольце должна быть надпись.

Он кивнул в знак согласия. Она с нетерпением схватила давно пропавшее кольцо.

— И вы сумеете прочесть эту чертовщину? Ну и ну, старая карга! Какие еще таланты вы прячете под своими грязными лохмотьями?

— Тебе не грозит их увидеть, — мягко ответила она, всматриваясь в гравировку на старинном кольце.

На печатке был изображен лебедь в овале из лилий.

Ее пальцы ощупывали знакомые щербинки на золоте и рисунок. Но это может быть искусной подделкой!

Затаив дыхание, она заглянула внутрь кольца и с облегчением прочла латинский девиз, выгравированный там:

Нигиль аманти друм.

— Для любящего не существует преград, — беззвучно прошептала она, положив кольцо на стол, но слова эти громким эхом отдались у нее в голове и вызвали мурашки на теле.

Как часто повторяла она эти простые слова в самые трудные минуты своей двойной жизни! Даже обычное звучание их делало ее решительнее. Они придавали ей силы, выручали и тогда, когда все казалось безнадежным.

А теперь кольцо с девизом лежало в сантиметрах от нее. Стоит только протянуть руку, и… оно ее.

— А записка? — настойчиво повторила она, заворачивая свою добычу и кладя в карман. — Мне передали, что должна быть записка.

Бальзак отрицательно покачал головой:

— Нет, мадам. Я показал вам кольцо. Без каких-либо доказательств с вашей стороны добрых намерений моя память, как малое дитя, которое постоянно просит молока.

Она подтолкнула кошелек поближе к нему. Пальцы Бальзака быстро схватили вознаграждение. Но София крепко держала в руках завязки от кошелька.

— Записка, Бальзак. Или ты пожалеешь, что разозлил меня.

Вытащив короткий кинжал, который всегда прятала под жакетом, она чуть ткнула его острием в бедро.

Мужчина занервничал и издал блеющий звук.

— В подобных действиях нет нужды, гражданка, — жалобно протянул он. — Я рисковал своей бедной шеей, когда появился здесь. А у меня жена, дети.

София невозмутимо ткнула его еще раз. У этого мерзавца не было ни детей, ни родственников. По крайней мере таких, кто оплакал бы мертвеца или кинулся бы на поиски его бренного тела, если бы он исчез.

— Только попробуй еще раз выведи меня из себя, и мой кинжал облегчит жизнь твоей женушке.

— Что вы, что вы, гражданка! Ну зачем вы так заводитесь по пустякам? Вам вредно расстраиваться, — еще более занервничал он, отодвигаясь от кинжала.

Оливер на своем посту у двери встревожился и хотел было подняться, чтобы прийти на подмогу. София дала знать, покачав головой, чтобы он этого не делал. Ей пока не нужна помощь.

— А все эти жестокие времена, они вынуждают мужчину быть сверхосторожным. — Бальзак убрал пальцы от кошелька, но глаз от него не отвел.

София немного отодвинула острие кинжала, но держалась настороже. Вечно с Бальзаком что-нибудь не так. Постоянные игры в кошки-мышки. Иначе он не может. Он проявил себя в прошлом как отличный информатор, но София в глубине души всегда знала, что до конца доверять ему нельзя. Продажная душонка.

Бросив жадный взгляд на кошелек, агент покосился на Софию, глазки его забегали.

— Я припомнил. Действительно, было и сообщение. Мне только сейчас пришло в голову.

— Тебе лучше хорошенько покопаться в своей памяти, — угрожающе прокаркала старушечьим голосом София, ткнув для верности противного мужичонку еще раз кинжалом. Он дернулся и продолжал уже без лишних пауз:

— Ваш знакомый сказал, что встретится с вами завтра ночью. В салоне Дантона. — Он немного помолчал. — Для такой старой карги у вас просто поразительно влиятельные друзья, гражданка.

София слегка нахмурилась в ответ на его намеки, но промолчала.

Поскольку она никак не отреагировала на его утверждение, он добавил:

— Вы теперь здесь собственной персоной, поэтому ваш знакомый на этот раз сам отыщет вас. Он сказал, что вы поймете его.

Бальзак постучал себя по лбу, глаза его снова жадно посмотрели на кошелек.

— Боже! Вспомнил! Он велел мне также предупредить вас.

— Предупредить? Меня? О чем?

Бальзак украдкой оглядел переполненное помещение, его осторожность заставила и Софию напрячься.

Она уже трижды внимательно оглядывалась здесь, да и прибыла на час раньше назначенного времени, чтобы убедиться, что нет засады. Предательство стало обычным делом в Париже.

Ее внутренний голос снова стал нашептывать об опасности, не позволяя полностью сосредоточиться на разговоре.

Бальзак поерзал на стуле.

— Что-то не так. — Его крысиная мордочка раздраженно дернулась.

«Кто-то следит за тобой», — проговорил ей внутренний голос.

Софию зазнобило.

— Согласна с тобой, Бальзак. — Она снова сосредоточилась на нем и попыталась прогнать страх. — Чем скорее ты передашь мне записку, тем скорее мы сможем уйти.

Бальзак, казалось, перестал интересоваться их разговором, оцепенело уставившись взглядом куда-то поверх ее плеча. Его базедовые глаза заморгали, а нелепая самоуверенность исчезла. Наверняка заметил кого-то, кто вызывал у него ужас. Прежде чем София смогла обернуться и определить, что заставило его побелеть от страха, его речь превратилась в полубред. Она снова внимательно уставилась на него.

— Вас преследуют… Они хотят, чтобы вы знали о том… что прежде чем вы встретитесь с… — Он умолк и покачал головой. — Осторожность, гражданка, действуйте с оглядкой.

Дверь в таверну распахнулась, свежий октябрьский ветерок немного проветрил душное помещение. Шумная компания солдат начала протискиваться от двери, возле которой они оставили свои длинные острые пики. Их красные мундиры и кепи как бы раскрасили комнату ярко-красными мазками.

Бальзак воспользовался шумом и суматохой, чтобы схватить свое вознаграждение со стола и дернуть в сторону кухни.

Она не успела рвануться за ним и преградить ему путь: солдатня заполнила пространство между ней и Бальзаком.

— Прочь с моих глаз, старая карга, — нетерпеливо приказал один из бравых парней и безжалостно спихнул ее со стула на пол. Не обращая внимания на боль в плече, она поднялась с намерением тут же пуститься вслед за исчезнувшим Бальзаком. Но уголком глаза успела заметить лихорадочные движения Эммы. Та дергала себя за рукав.

София взглянула на свое рванье и вспомнила, как одета и для чего.

И о чем она только думает?

В волнении она почти забыла, что старухам негоже скакать подобно молодым газелям. Она кинула благодарный взгляд на Эмму, надеясь, что подруга поймет это и как извинение. Ей незачем было так рисковать. Оливер был уже почти что в кухне.

Если Бальзаку есть что добавить к уже сказанному, то лучше Оливера из него этого никто не вытрясет.

Медленно, как на шарнирах, она повернулась к солдату. Заныв, привычно заканючила:

— Один су для бедной старушки. Всего один су на ужин бедной нищенке. — Ее голос дрогнул и смолк, когда она полезла за своим узлом под стол.

Огромный детина в униформе ругнулся на нее:

— Прочь, я тебе сказал! Вот надоедливая ведьма! Когда я плачу кому-то деньги, то получаю что-то взамен, ясно? — Он потянулся к служанке, которая, хотя и не имела нескольких передних зубов, зато обладала двумя отличными дынями в качестве груди. Он усадил хихикающую девицу к себе на колени и бросил на Софию победоносный взгляд. — Если бы ты не была жестче старого пня, то я собственноручно посадил бы тебя на телегу и отвез на гильотину. Но о твою шею только затупишь доброе лезвие.

Вся компания одобрительно загоготала.

София тоже проквакала нечто похожее на старческий смех.

— Сбереги лучше свои лезвия для тех свиней, которые этого заслужили.

«Как ты сам», — подумала она, потихоньку пятясь от него и прокладывая путь к выходу. Она останавливалась возле пьяниц и, стараясь разжалобить, просила су для себя, бедной старухи.

Когда она толкнула дверь, собираясь выйти, то услышала, как скрипнул отодвинутый стул. Оглянувшись через плечо, заметила, что в ближайшем углу поднялась высокая фигура.

Даже прежде чем она увидела его лицо, ее тело узнало его и мгновенно отозвалось сладкой истомой, которая не покидала ее с момента отъезда из Лондона.

Яркие воспоминания о его объятиях, о том, как замечательно он целует, как она таяла под его умелыми руками, как сладко ныла грудь под его ласкающими пальцами, захлестнули ее. И это вопреки твердому решению забыть его! Гори все синим пламенем!

Но не может быть! Откуда ему взяться здесь?

Его заштопанная одежда и красный колпак означали, что он изображает из себя санкюлота, но чрезмерная уверенность и беспечность, с какой он швырнул на стол монеты, мгновенно выдали в нем человека со средствами и привыкшего повелевать.

Не-ет, думала она, отказываясь верить глазам. Это не может быть он. Откуда он узнал, что она в Париже. И так быстро!

Но сколько бы она ни убеждала свою гордыню, что ему ни за что не удалось бы проследить ее путь до Парижа, тело ее предательски пело и жаждало снова насладиться его ласками.

И в этой опасной страсти к нему ей было все равно, мог или не мог он выследить ее. Лишь бы нашел ее!

Ох, ведь знала же, что он начнет искать ее. Его гордость и самолюбие не позволили бы поступить иначе. Отец Джайлза как-то похвастался за одной из партий в шахматы, что уж если его сын берется за дело, то делает все методично, не упускает даже мелочей. И ничто не собьет его, пока он не докопается до истины.

Его отец считал, что сыщицкий талант сына — и благословение Божье, и опаснейший талант. Теперь София и сама убедилась, насколько опасным может быть сам Джайлз.

Пребывания в его кабинете хватило, чтобы разбудить в ней такую страсть, которая не давала ей покоя по ночам, вмешиваясь в сны такими сладостными подробностями, что она просыпалась с колотящимся сердцем и сидела без сна, одинокая и грустная в ночной мгле.

Ей не понадобилось посмотреть дважды, чтобы решить, был это маркиз Траэрн или нет. Бальзак предупредил, что за ней следят. Не важно, кто это. София чувствовала его присутствие кожей и поняла, что пора уносить ноги из «Свиного уха» как можно дальше.

Выскользнув из дверей, она прижала свои узел к груди и припустилась по темной улице. Взглянув в ту сторону, где должна была присоединиться к Эмме и Оливеру, София побежала в противоположную, чтобы никто не смог обнаружить ее в туманных аллеях вдоль Сены.

Она пошла по одной аллее, затем по другой. К ней вернулась уверенность в себе, которая переборола охватившую ее в таверне панику. Вероятно, там она позволила воображению разыграться и затуманить разум.

Она шла, а воздух становился уже невыносимо вонючим, и она сморщила нос. Река была здесь большим отхожим местом. Все! Можно было спорить на остатка драгоценностей Делани, что ей удалось оторваться от преследователя.

Она стояла в тени больших деревьев и вглядывалась в возвышающийся над рекой новый мост Согласия, который вел к садам Тюильри и недавно переименованной площади Революции, где ежедневно собирались толпы, чтобы поглазеть, как умирают избранники мадам Гильотины.

Успокоившись, она собралась перебежать площадь перед мостом. И, находясь уже на середине ее, услышала голос, от которого так и застыла.

— Снова в бегах? — Голос, низкий и грозный, принадлежал маркизу Траэрну.

Она оцепенела, а внутри вся задрожала, ибо от его слов и тона повеяло холодом.

Медленно-медленно она повернулась к нему.

Когда он появился в лунном свете, у нее перехватило дыхание, силы покинули, ее будто пригвоздили. Она смотрела, как закутанная в плащ его крупная фигура приближается к ней ровными широкими шагами.

Но почему — хотя все кричало в ней: «беги!» — думала она о том, что он рядом и ей будет жарко в его объятиях? Она подняла на него глаза, чтобы увидеть, вдруг и он разделяет ее странное предательское состояние.

Его мрачный пронзительный взгляд буравил ее, но в нем не было ни намека на страсть, которую недавно они испытывали друг к другу.

— Вы смогли обмануть этих болванов из «Свиного уха», леди Дерзость, но не меня. Меня вам не удастся обмануть. Никогда.

Проведя большую часть вечера склонясь над кружкой кислого вина, Джайлз уже собрался бросить все к черту. Его расследование смерти Уэбба превратилось в такой кошмар, какого он не мог себе представить даже после всех донесений агентов, поступавших к лорду Драйдену.

Однако не хватало очень многих деталей для целостности картины, что не могло удовлетворить Джайлза, поэтому он решил продолжать свою пока безнадежную миссию.

Хозяйка мансарды, которую снимал Уэбб, уже сдала ее другим постояльцам и отказалась разрешить Джайлзу осмотреть его комнату. Он не стал спорить. Хозяйка была дамой весьма внушительных размеров, этакий гренадер в юбке, способный разметать даже караул Национальной гвардии, причем без всяких ружей и прочего. Ее мясистые руки были в тесных грязных перчатках, замусоленные волосы беспорядочно подоткнуты под красный колпак.

— Вы не видели, что за свинарник оставили после себя эти солдаты, когда арестовывали его, — пожаловалась она. — Я потратила два дня, чтобы снова привести все в божеский вид. — Хитрая бабища тут же смекнула, как заработать звонкую монету, и быстро добавила: — Он задолжал мне за комнату.

Так что Джайлз заплатил ей за три месяца, за которые якобы ей задолжал Уэбб, и еще добавил денег за два дня — во столько она оценила свои «ценные сведения».

— У него почти не было вещей, так, какая-то одежонка, она пошла в пользу бедных, — сообщила бабища, покачав головой. Джайлз и сам догадался, что одежду скорее всего давно носит ее супруг.

— Может быть, припомните еще что-нибудь?

Она взглянула на его толстый кошелек, из которого он уже расплатился с ней за Уэбба.

— Может быть, там и остались какие-то бумажки. Сейчас посмотрю.

Расставшись еще с одним золотым, Джайлз приобрел записи и книги Уэбба.

— У него были друзья? Хорошие знакомые, которые его часто навещали? Или кто-то, кто хорошо его знал?

Хозяйка поправила шаль на могучих плечах.

— Он часто посещал митинги кордельеров, они обычно встречаются возле Пале-Рояль. Жалкая кучка грубиянов. О, еще пару раз я видела его с женщиной. Как же ее зовут? — Хозяйка задумчиво потерла лоб.

Джайлз уже знал волшебное средство, которое помогало вспомнить все, что нужно, и протянул следующий золотой. Женщина просияла.

— Вспомнила! Девинетт! Ее зовут Девинетт. От нее тоже не жди добра, та еще девица.

— Девинетт, — повторил он. Загадка — имя вполне в духе Дерзкого Ангела, — А как выглядит эта женщина?

Хозяйка выжидательно взглянула на Джайлза, но, поскольку он не сделал никакой попытки раскрыть кошелек, она хоть и нахмурилась, но выдала информацию подобрей воле.

— Она не такая высокая, как я. — Женщина выпрямилась, и выяснилось, что они с Джайлзом почти наравне. — И жутко гордится своим глазом, вернее, его отсутствием. Потеряла его в резне на Марсовом поле. Так она сама утверждает. Носит на глазу черную заплатку на красной ленте через голову. Чтобы скрыть рану. Да вы и сами можете любоваться ею хоть каждый день. Они сделали ее восковую копию в салоне де Сир — если у вас, конечно, остались денежки, чтобы заплатить за вход. — Хозяйка расхохоталась грубым булькающим смехом, похлопывая по своему распухшему кошельку.

— И часто гражданка Девинетт встречалась с ним?

— Довольно часто, если вы понимаете, что я имею в виду. Не знаю, что он в ней нашел. Но женщинам никогда не понять, на что вдруг зачешется у мужчины.

Она задержала дыхание и оценивающе смерила Джайлза взглядом, словно раздумывала, не могло ли и у него зачесаться на нее.

— Но вы же говорили, что они просто ходили на митинги, — торопливо произнес Джайлз, стремясь вернуть женщину к нужной теме.

— Ну, они вообще-то частенько ходили выпить в эту помойную яму, «Свиное ухо». Он говорил мне, что она учит его политике. — Женщина скептически хмыкнула. — Ну да, пусть называют это как им угодно. Я-то, конечно, и сама не без головы, вижу, что к чему. Но пока они платят за жилье и помалкивают насчет своей политики, то мне плевать.

Джайлз поблагодарил хозяйку за сведения и ушел. Ему необходимо было обыскать комнату Уэбба, но сначала надо придумать, как проскользнуть мимо хозяйки.

Сохранившиеся после Уэбба бумаги были зашифрованы, с виду совершенно обычные и не вызвали подозрения у солдат, но и не содержали ответа на вопрос, кто мог выдать Уэбба. Было несколько упоминаний о Девинетт, но ничего подозрительного. Не было здесь ничего и о том, что собой представляет эта женщина.

Если Уэбб внедрился в радикальный Клуб кордельеров, как утверждала хозяйка, то предать молодого английского агента мог любой из этих фанатиков. Кордельеры, недавно дорвавшиеся до вершин власти в Комитете общественной безопасности, по многу раз самоуверенно обвиняли и разоблачали один другого. В ходу были самые нелепые обвинения, мания подозрительности делала членов этого клуба совершенно неприемлемыми источниками информации.

Единственное, что оставалось Джайлзу, чтобы выяснить, имела ли Девинетт какое-нибудь отношение к смерти Уэбба и как Дерзкий Ангел вписывалась в эту картину, — это найти саму женщину.

Он знал, что Дерзкий Ангел находится в Париже, получил атому подтверждение все в той же ювелирной лавке на острове Сите. Иначе как там мог так быстро появиться браслет с гербом семейства Делани?

Чтобы облегчить поиски, Джайлз последовал совету хозяйки и присоединился к посетителям салона де Сир, чтобы полюбоваться восковыми фигурами работы доктора Куртиуса. Здесь бок о бок, как и в жизни, стояли и великие взрывоопасной французской политической сцены, и те, кто уже бесславно сложил голову, став жертвой мадам Гильотины, и самые презренные — преступники, воры, убийцы.

Он молча прошел мимо восковой Девинетт. Бр-р, не женщина, а грозная валькирия в красном колпаке и с поднятым над головой коротким мечом. Как и описывала хозяйка, правый глаз Девинетт был скрыт большой черной заплаткой на красной ленте.

Джайлз остановился в нескольких шагах от фигуры и оглянулся. С этой точки он смотрел прямо в страстный сапфировый взгляд Дерзкого Ангела.

И хотя он никогда не видел ее лица без маски, он сразу узнал ее скулы, форму щек, полноту губ, дразнивших его теперь здесь, где под фигурой на маленькой табличке значилось: «Девинетт».

Он провел три последних вечера в «Свином ухе», попивая кислое вино и слушая фанатичные речи и радикальные песни местных санкюлотов, входивших в Клуб кордельеров. Дерзкий Ангел не появлялась.

Он решил было продолжить расследование где-нибудь в другом месте, как его внимание привлекла стычка солдата со старухой.

Как и большинство посетителей «Свиного уха», он вряд ли взглянул бы на нее еще раз, если бы не поймал блеск сапфировых глаз.

Ни искусный грим — виртуозно выполненные бородавки! — ни грязные лохмотья и каркающий голос не помешали ему рассмотреть у старухи ее глаза, сверкнувшие яростью когда она поднималась на ноги. Он замер. Эти глаза стоили того, чтобы понаблюдать за их обладательницей.

Огонь в них он знал очень хорошо, успел ощутить его жар и видел, как сапфировые глубины загораются от страсти.

Этакая вибрирующая ярость, которая никак не соответствовала облику дряхлой старухи, чьи кости и сморщенное тело выглядели старее основания собора Нотр-Дам.

Он изумленно потряс головой: ведь никто больше не разглядел в ней фальшь! Она даже осмелилась поиздеваться над куриными мозгами пьяных солдат — как иначе расценить сценку вымаливания у них монет для старой бедной женщины? Он стиснул зубы, вознегодовав от ее безрассудства. Господи, эта женщина не знает, когда нужно остановиться! Так рисковать нельзя!