Большой вальс

      черным. На окнах жалюзи зеркального металло-пластика, придающего
      комнате изломанную головокружительность космических фантасмагоий.
      Накануне дня рождения она улеглась пораньше, вытащив из библиотечного шкафа томик русского издания Л.Толстого с "Войной и миром". Но чтение никак не шло. Видимо, ему не способствовало ни выбранное время, ни место.
      - Как в морозильной камере, детка. Честноое слово, в твоей спальне
      меня простреливает радикулит. - Не удержался как-то Артур от
      комментариев новой обстановки.
      - Не удивительно, что сам автор в этой комнате зачастую впадает в
      столбняк. - Шнайдер, давно ставший опекуном, другом и нянькой, иногда
      позволял себе простецкую прямолинейность в довольно интимных
      вопросах.
      - Дорогой мой старикан, ты упорно корчишь из себя дураковатого
      бюргера, побывавшего в галерее современного искусства, и поэтому
      обязательно поворачиваешься задом к главному украшению этой
      комнаты, её концептуальному ядру! - терпеливо внушала Тони. Шнайдер
      недоуменно таращил глаза, горячо возражая:
      - Не помню случая, чтобы мой "компас" не сработал. В то время, как
      на каком-либо сугубо престижном вернисаже мой нос принюхивается к
      забытой критиками, банальной вещице, этот зад (Шнайдер гордо
      похлопал себя по ягодицам) непременно направлен к потрясшему всех
      шедевру... Кроме того, девочка... Может быть я плохо разбираюсь в
      пост-модернизме, но в страстях кое-что смыслю... - Артур посмотрел на
      панно с обреченностью человека, вынужденного созерцать нечто
      неудобоваримое.
      - Поверь мне, это не страсти, это - грехи. Печально, что наш юный
      гений подобным образом трактует вполне приятные вещи.
      Выполненное Феликсом панно "Паломничество страстей" занимало всю стену напротив шестиугольного ложа. Металлические стружки всех оттенков голубиного пера от серебристого до лилового6 извивались спиралями, образуя некие понурые фигуры, бредущие слева направо, в состоянии крайнего изнеможения. Впрочем, это была лишь одна из
      фантазий, посещавших Антонию при взгляде на панно. Перед сном ей смотреть на стену вовсе не хотелось, и даже ночью бывало неудобно от присутствия сизых призраков, пробиравшихся в темноте. Иногда
      Антония завешивала панно покрывалом, что, естественно, не укрылось от злорадствующего Шнайдера.
      За последние пару лет Шнайдер заметно погрузнел, тщательно скрывая под свободными пиджаками обрисовывающийся живот. Волосами, неумолимо редеюбщими на затылке, он занимался очень тщательно,
      обращаясь к известным специалистам. Но чуда не происходило - теперь
      он выглядел так, как сотни голливудских красавцев, оставшихся "за
      кадром". Артур часто подшучивал над собой, утверждая, что доволен
      "фасоном" своего облысения, делающего честь мужчине. Поскольку, как
      утверждает молва, залысины спереди образуются "от ума", а на темени
      "от женщин". Но втайне Артур все сильнее завидовал юным и сильным.
      Феликс раздражал Шнайдера молодостью, "занудностью", неумением или нежеланием наладить с ним дружеские отношения, а главное - близостью с Антонией.
      - Артур, ты превращаешься в сварливую тещу. - отмечала Тони, не желая
      вступать в дискуссию по поводу своей шестиугольной кровати,
      называемой Шнайдером "стартовой площадкой" или "космодромом".
      Накануне дня рождения Артур явился к шестиграннику с блокнотом, осторожно присев на один из отдаленных углов.
      - Мне кажется, Карменсита забыла дать указания на завтрашний вечер.
      на сколько персон и где заказывать торжественный ужин??
      - Исчезни, зануда. Я уже сплю. Никого видеть не желаю. - отвернулась
      Тони и погасила свет.
      - Да, не забудь утром сдернуть покрывало с "грехов". Феликс может
      нагрянуть совсем рано.
      ...Антония проснулась с сознанием, что повзрослела на год. Мысль совсем не страшная в двадцать три, но во рту почему-то появился кисловатый привкус металла, а открывшийся за разъехавшимися жалюзи тусклый дождливый свет не прибавил радости. Она с неприязнью подняла глаза на панно и в изумлении села среди лиловых подушек.
      - Боже, когда это он успел! Ах, как деликатно и мило! - Тони удивилась
      проницательности Феликса, почувствовавшего её антипатию к
      металлическому ковру - Еще бы! Последние дни она так и держала его
      под покрывалом, не догадываясь, что непредсказуемый Картье успел
      сменить "экспозицию". Новая работа гения площадью не менее пяти
      квадратных метров изображала рождение Венеры, послушно следуя за
      Ботичелли. Только тело богини в полный рост было выпуклым и казалось живым, а лицо - лицом Антонии, но без глаз. Тони вскочила - ей хотелось потрогать руками материал, из которого вылеплено её розовое бедро и особенно морская пена - сверкающая и абсолютно натуральная.
      - Это намного лучше, правда? - Феликс неслышно вошел и обнял новорожденную.
      - Поздравляю, милая. Я так хотел угодить тебе. - Его голос звучал
      смущенно, как у человека, торжественно вручившего в качестве подарка
      дешевую литографию.
      - Да,да! Мне будет очень уютно с ней. А куда делись "грехи"? И вообще
      как ты догадался?
      - Неважно. Все, что прошло, не стало уже важно. Сегодня мне хочется
      заглянуть в будущее - на ближайшие двадцать четыре часа, по крайней
      мере.
      - Раз так - я отвечаю сюрпризом на сюрприз. Мы проведем сегодняшний
      день вдвоем! Не считая Шнайдера, бесшумного и незаметного как
      мышка. - Тони импровизировала, но тлько что возникшая идея провести свой день рождения в романтическом уединении показалась ей вдруг привлекательной.
      - Спрячемся здесь или уедем? - спросила она у вдохновленного планом Феликса.
      - Я увожу тебя! Не надо быть пророком, чтобы предсказать сплошной телефонный трезвон и праздничное паломничество друзей. А тот домик в соснах, где все началось... Он ждет нас!
      - Замечательно! Артур и незрячая Венера будут принимать непрошенных визитеров, а мы исчезаем. Только непременно позавтракаем. Насколько помнится, дорога туда петлистая, и не хотелось бы корчиться над рвотным пакетом. - Антония набросила чернильно-лиловый атласный пеньюар и в сопровождении Феликса спустилась в столовую.
      На первом этаже все осталось по-старому. И даже пахло здесь, в большой столовой, выходящей тройным эркерным окном в мокрый сад,
      пирогами и чем-то еще.
      - Ой, кто же это постарался? Кто это такой сообразительный! - Тони в
      в восторге кружила возле огромных букетов белых лилий, украсивших
      гостиную и столовую. Вопреки массовым предубеждениям против этих
      царственныхцветов, источавших сильный сладкий аромат, Артур считал
      только их достойными Антонии.
      - Угодил, дружище! Именно сегодня мне так не хватало геральдических
      атрибутов власти! - поцеловала Тони Шнайдера, старательно
      демонстрируя радость, чтобы смягчить последующий удар.
      - Только знаешь... После завтрака мы с Феликсом исчезнем. Интимный
      праздник. А ты здесь отдохни, пригласи свою Гретхен... - Тони
      намекнула на вялый затянувшийся роман Шнайдера с деловитой худой
      немкой. Артур не счел нужным возражать, смиренно опустив руки
      сообщение Тони рушило все его планы на сегодняшний вечер. А он так
      старательно подбирад меню, заказывал ужин, так тщательно отобрал
      тех, чье присутствие, действительно, могло взбодрить и порадовать
      Тони. Особенно, если они появятся "внезапно", "мимоходом". Габи с Мишелем, Анри со своей камерой, толстушка Дюк с прекрасной смесью доброты, глухости и непосредственности, да ещё парочка дурашливых добродушных, но чертовски талантливых музыкантов - виолончель и скрипка, состоящие в законном браке.
      Ну что же, придется срочно всех обзванивать, отменяя визит. Горничная вопросительно посмотрела на Тони:
      - Можно подавать завтрак?
      - Да, Марион, на троих.
      - Спасибо, я уже перекусил в одиночестве. Если только повторить кофе.
      Хотя нет, лучше чай с молоком - боюсь не усну. Кажется предстоит
      провести в лежачем положении весь день. - проворчал огорченный
      Шнайдер.
      - Справедливые упреки, Артур. Тони - гадкая девочка, хотя уже совсем
      взрослая. Эй - там, кажется, пришли!
      - Посыльный с пакетом для мадмуазель Браун - марион внесла в комнату
      большую легкую коробку необычной формы - с выгнутой, как у
      сундучка крышкой, обтянутую парчой.
      - Поглядим. Кажется, уже пошли подарки! - Тони потянула витой
      золоченый шнур, хитро опопясывающий сундучок.
      - Осторожно, похоже, это садок для змей. В такую рань посылки бывают
      с сюрпризом. - предупредил Феликс.
      - Завистницы встают раньше всех, у них плохо со сном и цветом лица.
      - Ах, сожалею, милый, Шерлок Холмс из тебя пока неважнецкий. Какое
      чудо. И что за запах - Тони кончиками пальцев извлекла из шуршащих
      бумаг бледно - голубое облачко воздушного благоухающего майским садом
      газа, засверкавшего золотыми нитями.
      - Ага, тут, кажется, шальвары, лиф и огромная фата... Или как это у
      них называется? - Она не набросила на голову прозрачное легкое
      покрывало.
      - Сказка Шахерезады! Ну-ка дай поглядеть на этот бюстгалтер.
      Шнайдер взял нечто миниатюрное, переливающееся цветными искрами.
      - Да здесь целый ювелирный магазин. Боюсь, детка, мы имеем дело с
      маньяком или безумным крезом. Это натуральные камни. - мужчины
      тревожно переглянулись.
      - Ах, перестаньте! Я знаю, кто этот псих! - Тония протянула Феликсу
      карточку, лежавшую на дне коробки.
      - С почтением и преклонением - Его Высочество Бейлим Дели Шах.
      Голубой - цвет надежды - прочел он с нескрываемым сарказмом.
      - Какая изысканная манера объяснения и какая наглость! Сладостарстный
      старый шакал с дрожащими от возбуждения толстыми пальцами! - Тони
      захохотала.
      - Дорогой, твое воображние сегодня играет на чужую команду. Это
      прелестный, монашеского вида паренек. Да ты видел его на приеме в
      итальянском посольстве.
      - Не припоминаю... - Феликс усмехнулся.
      - Насчет монашеского вида, боюсь, ты обманываешься. Даже миллионер не
      выкладывает такую кучу денег для женщины, не производящей, как бы
      это сформулировать поделикатнее, при господине Шнайдере... не
      производящей антицеломудренное восстание в его брюках... Или - в его
      юбке, что они там носят под простыней?
      - Феликс, я не успокоюсь, пока не примерю эти гаремные облачения.
      Говорят, они придают женщине всесокрушающую соблазнительность! подхватив коробку, тони умчалась в спальню.
      С этого момента обстоятельства играли против мрачневшего с каждой минутой "Летучего Голландца". Тони явилась во всем блеске
      величественной красоты, свойственной королевам или блудницам. Но не
      успла она продемонстрировать фантастический костюм, как чуть ли не
      на час прильнула к телевизионной трубке - звонили родители, дав
      возможность поздравить Антонию не только всей домашней челяди, но и
      какому-то малышу, долго сюсюкающему заученные поздравления и даже
      плохо вызубренный стишок. После этого, лишь только Антония
      приступила к показу танца живота, остававшегося голым в просвете
      между лифом и шальварами, сквозь расстояние прорвался некий "дядя
      Йохи", завладевший юбиляршей чуть ли не на тридцать минут.
      А затем пошло-поехало: звонки в парадное и по телефону. Посыльные с телеграммами и букетами, поздравления официальные и дружеские.
      - Извини, Феликс - сам видишь, сегодня нам, наверняка, не вырваться.
      - Тони виновато посмотрелда на кавалера из-за букета алых роз, только что прибывшего от фирмы "Адриус".
      - Исчезнем завтра... Нет - в конце недели. Я клянусь! - Феликс улыбнулся смирено и отрешенно. Это означало, что теперь им можно было пользоваться как пешкой, не боясь пораниться об острые углы. Просто он отправился в путешествие один - в свой тайный, осмобый мир, в котором никогда не скучал и не чувствовал себя изгоем.
      - Похоже, наш гений углубился в подсознание - кивнул Шнайдер на задумчиво разглядывающего мокрые клумбы за окном Феликса.
      - У нас масса времени, чтобы устроить потрясающий ужин. Посмотри - ка тебе это меню?
      - Он слишком легко сдается - грустно кивнула в сторну Феликса Тони, беря у Артура листок.
      - Просто разумность уступает очевидному - заступился за Картье Артур, осчастливленный внезапной победой.
      - Согласись, затея убежать с собственного праздника была заранее обречена.
      - Ты это предвидел, а посему: гусиная печенка, грибной суп, филе из телятины, барашек с розмарином, яблочное суфле с французской фасолью, салат из манго с ореховым маслом. В завершение сыр и виноград, за которыми последует торт и кофе... - Тони благодарно посмотрела на Артура.
      - Сойдет. Ведь мы будем ужинать в узком кругу?
      - Боюсь прослыть оракулом, но мне кажется рассчитывать на интим вряд ли приходится - пожал плечами Шнайдер.
      Предсказания Артура сбылись - "случайно" пришли все, на кого он рассчитывал и ещё человек семь "экспромтом", так что пришлось портить изысканную оранжировку стола домашними запасами - ветчиной, овощами и наскоро зажаренной Марион курицей.
      Антония, встречавшая нежданных гостей по-домашнему - в блузе и брюках, в разгаре ужина удалилась, явив гостям ошеломляющее великолепие восточного наряда. К тому же она надела знаменитое колье
      - les douze Mazarini", которое ни разу не доставала из ларца. В конце-концов искусная подделка лишь случайно попала к Виктории, хотя предназнаяаясь ей7 А этотт туалет от принца так и манил к мистификации.
      Компания вопила от восторга, увидев роскошную одалиску, тенор Каванерос исполнил в порыве вдохновения арию из "Баядерки", а фотограф Анри постоянно освещал собрание вспышками магния. особенно эффектным вышел портрет Антонии в вовточном костюме на фоне "Рождающейся Венеры". Гости были восхищены новым творением Феликса
      Картье, а сам он так очаровательно отстранен от шумной вечеринки, так одинок в своей невыразимой печали среди веселья и празднества, что Антония не удреждалась от щедрого подарка.
      - Друзья! Я и мсье Картье хотели сообщить вам сегодня о нашей помолвке. Прошу налить шампанское и поспешить с поздравлениями! - объявила Тони, глядя на Феликса. Его реакция напоминала взрыв шаровой молнии: отрешенное лицо засияло феерической радостью, а через мгновение померкло.
      - Я счастлив, дорогая. - он поцеловал руку Антонии и опустил глаза. В этот вечер Феликс больше ничем не привлек внимания компании.
      А на следующий день фотографии, сделанные Анри, появились в газетах. Антония в бриллиантах и шальварах в компании с обнаженной Венерой выглядели как сестры-близнецы. Не менее потрясал кадр, запечатлевший поцелуй Антонии и Феликса с сообщением о состоявшейся помолвке.
      - Мы поедем на край света? - Феликс небрежно отбросил газеты и взял
      Тони за руки. От того, что он сидел, а она стояла, его глаза,
      смотрящие снизу верх, казались молящими. Ей и самой хотелось повторить это лесное уединение, начавшее почти два года назад их
      роман с удивительно высокой, пылкой ноты. Феликс и впрямь казался пришельцем, его немногословие компенсировалось сиянием, исходящим от
      лица печального и возвышенного, как на иконах. Он был похож на монаха, впервые полюбившго женщину и вложившего в свою земную
      страсть могучий пыл религиозного исступления.
      - Поедем. Мы обязательно вернемся к тем соснам. - они посмотрели в глаза друг другу, мгновенно представив высокий шумящий шатер темной
      хвои, скрывавший их любовные неистовства от синего бездонного неба. Только я совсем упустила из виду. Через три дня мне надо быть в Венеции. К сезону карнавала приурочена, как всегда, широкая культурная программа выставка, театральный фестиваль, концерты и, само-собой разумеется презентации и аукционы. Я подписала контракт с домом "Шанель" ещё в декабре. И даже радовалась этому... А знаешь, милый, поедем на карнавал вместе? - Теперь Антония опустилась на ковер у ног Феликса, сжав в ладонях его руки и заглядывая в глаза. - Я быстро отработаю свою программу и мы растворимся в толпе, нацепив самые дешевые маски. Инкогнито посетим выстиавку Шагала и Дали, посидим в винном погребе на набережной, а потом ты купишь для меня самую дорогую бронзовую статуэтку на аукционе за 20 миллионов итальянских лир Venere Spaziale, чтобы заменить лицо бронзовой Венеры моей золотой маской...
      - И все это время мы будет отбиваться от репортеров - обреченно усмехнулся Феликс.
      - Нам не спрятаться в толпе, Тони. Боюсь, что... боюсь - я не смогу составить тебе компанию, извини. - Он поднялся, собираясь уходить.
      - А ведь мне надо было сообщить тебе что-то очень важное. Жизненно-важное. Для меня, по крайней мере... - Тони бросилась вдогонку:
      - Постой! Прошу тебя, погоди один день. Возможно мне удастся кое-что предпринять. Подожди меня, ладно?
      ...Шнайдер сник, став похожим на почтенного отца североамериканского семейства, несовершеннолетняя дочь которого собралась выйти замуж за негра.
      - Не знаю, что и сказать, Тони. Считай - это удар ниже пояса. Не
      говоря уже о колоссальных издержках... Такой скандал! Опять
      придумают что-нибудь несусветное, натащут грязи, из которой потом
      не выбраться... загалдят, что Антония Браун возобновила связь с
      Уорни, инфицированным, как известно спидом, и теперь разрывает контракт с домом "Шанель" за три дня до показа...
      - Фу, ты сам напустил такого мрака! Что за охота портить мне настроение? Я достаточно богатая женщина, чтобы оплатить издержки,
      да и сплетникам уже наверняка скучно связываться со мной, уцепиться
      не за что... А про Уорни, я думаю, сплошные сплетни. - торопливо
      подбирала аргументы Тони.
      - Сплошные? И то, что блеет он уже козлом, да и сам это знает,
      предпочитая колесить в непритягательной провинции? То, что катается
      в гомосексуальной грязи, как сыр в масле... имеет кучу долгов провалил последний диск?
      - Фирма грамзаписи понесла убытки - это сообщение для музыкантов равносильно некрологу.
      - Довольно, сейчас речь обо мне. Ситуация, согласись, несравненно более радужная. И во многом - благодаря тебе, Артур! - Тони явно подлизывалась, подступая к необычной просьбе:
      - Мне хочется на несколько дней исчезнуть с женихом! - но Шнайдер не поддавался. Так легко подходящий выход из любой передряги, он сник на пустяке, настаивал на своем. Тони должна ехать в Венецию.
      - Хорошо, Артур, я сама найду выход. Но запомни - тебе он может не понравиться - Тони заперлась в кабинете покойной прабабушки и позвонила на Остров. Из осторожных намеков матери в ходе поздравления с двадцатитрехлетием она поняла, что в эти дни дома
      находится Виктория, отметившая накануне в феврале свой день рождения. "Дублерша" опять отличилась, сыграв роль благонравной девочки, проводящей праздник в кругу родных. Вот только там ли она еще?
      - Мама, мне в последний раз нужна Тони. Всего на три дня. Устрой, пожалуйста. От этого зависит мое личное счастье! - использовала Антония аргумент, которому Алиса не могла противиться.
      Вечером Алиса перезвонила, сообщив, что Викторию удалось уговорить и попросила к телефону Артура.
      - Шнайдер, мадам Браун хочет тебя кое-о чем попросить.
      - Естественно, твоей матери удалось меня уговорить! - Полковые трубы
      играют тревогу. В бой - старичок Артур. Никто не пожалеет твою
      ноющую поясницу. Боже - в марте в Венецию так скоро! Я просто
      комикадзе. - ныл Артур, отчасти довольный тем, что ему не пришлось
      брать на себя ответственность за авантюру Тони.
      - Если серьезно, голубка: это плохая игра. Таково окончательное,
      бесповоротно мнение лучшего друга и советчика. Дай бог, чтобы я
      оказался неправ.
      ...На этот раз опасения Шнайдера показались несколько преувеличенными даже Виктории. Она с улыбкой вспоминала наивный трепет "дублерши", приходившей в ужас от гостиничного сервиса "Плазы" и была совсем непрочь ввязаться в небольшое приключение. Что и говорить - пять лет, проведенные в хорошем Университете, способствуют укреплению веры в себя, а если учесть, что пребывание в Америке Виктории Меньшовой целиком основываалось на вымышленной "легенде", то его вполне можно было бы приравнить к деятельности разведчика, работающего в тылу врага.
      Вначале, получив статус студента и отпустив Малло восвояси, Виктория действительно ощущала себя нелегалом, которую вот-вот поймают с поличным. Она боялась за свои фальшивые документы и таинственно полученный облик, повторяя по ночам вымышленную историю своей жизни - российской девушки, внезапно осиротевшей и эмигрировавшей к французким родственникам. Она детально продумала каждую мелочь, готовясь к любым вопросам. Но их никто не задавал. Студенческий коллектив сразу разбился на дружеские группировки, оставив замкнутую и взъерошенную француженку за бортом. Соседка Виктории по университетской квартире, являющейся аналогом российского общежития, смуглокожая латиноамериканка Гудлис сделала несколько попыток втянуть Тони в свой веселый кружок, но оставалась ни с чем. Очкастая молчунья предпочитала до закрытия просиживать в Университетской бюиблиотеке, или фонотенных залах. Спрятавшись в пластиковую выгородку, укрывающую от посторонних глаз, нацепив наушники с курсом английского или французского языка, Виктория чувствовала себя спокойнее. А утром, подхватив учебники, топала в аудиторию, высматривая исподлобья в пестрой шумной толпе молодежи человека в сером плаще, позвикивающего приготовленными для неё наручниками. Это была школа мужества и усидчивости длиной почти в два года. Пока в один прекрасный день ей просто надоело прятаться
      по-страусиному головой в песок. осточертело уныние, постоянный
      страх, унизительное ощущение вороватости. Да чем же она хуже всех
      этих чрезвычайно бойких, раскрепощенных и не таких уж суперумных
      юнцов, не дающих спуску ни полиции, ни профессуре, лезущих в науку,
      секс и политику, устраивающих манифестации, диспуты, митинги
      протеста и знойные вечеринки, завершающиеся "свободной любовью" или
      несвободной - кому что по вкусу.
      Во всем этом Виктория разобралась лишь в конце третьего года, став робким наблюдателем в компании Гудлис. Ни с кем особо не сближалась, но и врагов не искала. Доброжелательная, тихая девушка, начавшая делать успехи в учебе. В общегуманитарном направлении кафедры Культуры она выбрала социологию и вскоре уже бегала с опросными листами социологической службы Университета по предприятиям города. На четвертом году обучения Виктория Меньшова выглядела настоящей американкой, умеющей отстоять свое место под солнцем. Она прекрасно играла в теннис, плавала, рисовала комиксы для студенческого журнала и посещала ипподром.
      Представители мужского пола обратили внимание на длинноногую красотку как-то разом, после теннисного турнира, в котором она заняла второе место. К Виктории вдруг подкатила целая орава ухажеров, причем каждый из них начинал с одной и той же фразы: что это я тебя раньше не видел? Действительно, возможно ли было не заметить такую милашку, слолвно умышленно стравшуюся притушить
      свое блистательное великолепие? Оказывается, мимикрия, свойственная
      хамелеонам, очень ценное качество для человека, стремящегося слиться
      с окружающей средой. Виктория, цепляющая очки в крупной роговой
      оправе, туго закручивающая в пучоко мсвои роскошные волосы и
      неизменно выбиравшая одежду цвета "сырой асфальт", не привлекала
      внимания, растворяясь в яркой шумной толпе эффектных девиц.
      - Зачем тебе эти жуткие очки? - удивлялась Гудлис, разглядывая
      забытые Викторией в ванной комнате окуляры.
      - Они же у тебя без диоптрий
      - Минус один. Отдай - я без очков ничего не вижу - Гудлис вернула очки
      и надула губы
      - Тебя то ли мама с крыши уронила, то ли папа напугал в детстве-.
      Напоминания о родителях погружали Викторию в неподдельную скорбь.
      Она регулярно отправляла матери через Остина послания и получала устные сообщения от неё а пару раз - настоящие письма. Но перспектива
      попасть в Москву была весьма отдаленной и постепенно усадьба Браунов на Острове стала тем, что для каждого, проживающего вдали, означает понятие родной дом. Она с радостью проводила там каникулы, окруженная заботой и лаской, а образ Остина медленно, но верно сливался с памятью об Алисе. Отец и дед сошлись в одном лице, словно двоившееся изображение. Тогда в больнице Динстлера, придя в себя после сотрясения мозга, она сказала Осину "папа!". Это слово едва не срывалось с её губ и теперь, уж слишком велика была иллюзия - те же интонации, голос, движения, лицо. А главное - то же самое выражение глаз, восхищенных и немного встревоженных.
      - Поверь мне, Вика, что бы ни случилось с тобой - я буду рядом и я помогу. Ты слишком большая находка в моей жизни, чобы позволить кому-то отнять его. Всегда помни об этом и ничего не бойся.
      Похоже ощущение раздвоенности окружающего преследовало не только Викторию. Головокружительная зыбкость бытия, существования на грани фантастики и неальности порой казалась катастрофически гапбельной а иногда повергала участников этого жищненного спектакля в возвышенное умиление.
      Так начинающий канатоходец, увидев перед собой раздваивающийся металлический луч троса, вначале от страха зажмуривает глаза, но поборов растерянность, движется дальше. Виктория постепенно набирала уверенность, обретая силу и переставая пугаться сюрпризов.
      Приехав на каникулы после первого курса, она увидела восьмимесячного Готтла на руках Алисы, смущенно переводившей разговор подальше от детской темы. Вокруг бушевало майское цветение, пробивающийся сквозь нежную листву солнечный свет, казался светло-зеленым, насыщенным ароматами ландышей, нежно розовеющей сакуры. Мальчик тянул к Виктории ручки и пускал слюнявые пузыри.
      - Зубки режутся - сказала Алиса, передавая его няне. А вечером на
      "семейном совете" они решили, что Готтлиб Меньшов формально будет
      считаться сыном Виктории. Конечно же, все уладится, встанет на свои
      места, но прежде придется подождать, пока определится личная жизнь
      Антонии.
      - Разумеется, я не возражаю. Пожалуй в моей новой биографии этот
      мальчонка - самое лучшее - вздохнула Виктория, думая о том, как
      хорошо было бы спрятаться здесь, на Острове, воспитывая "сына"
      вместо того, чтобы возвращаться опять в ненавистную опасную
      университетскую жизнь.
      Шли годы. Попадая на Остров, с радостью отмечала, как быстро растет мальчик. Они учились жить в этом мире вместе - малышка Готтл, осваивающий хождение и речь, и американская студентка Виктория, точно так же начинавшая постепенно ощущать свое новое "я", в котором уже ощущался вклад "американизации", а главное - Остина, Динстлера, Пигмара и всх тех, чтг стал частью её жизни. Наблюдая, как играет с мальчиком Виктория, Алиса и Остин поначалу испытывали тот самый
      синдром начинающего канатоходца, ощущая головокружение от
      невозможности определить пространственные ориентиры. Виктория
      неуловимо сливалась в один образ с Антонией, так что приходилось
      бесконечно повторять себе: это всего лишь иллюзия, трюк. Вика
      внучка Остина, но не мать Готтла. Антония - дочь. Дочь? А кто же
      тогда Йохим? Но жизнь брала свое - что ей за дело до хитросплетений
      сюжета? Хотелось просто радоваться тому, как бегают по алому от
      маков полю косолапый малыш и длинноногая девушка, резвясь и
      кувыркаясь сс целым выводком ушастых щенков. Какая разница, что с
      точки зрения биологии этот мальчик вообще чужой, а девушка - лишь
      искусственная копия той, которая вопреки всем законам, считатся
      дочерью?
      Так же как Виктория, отмечавшая после полугодовой разлуки взросление малыша, Остин и Алиса не могли не удивляться изменениям Вики, обретавшей все большую самостоятельность и уверенность. В один прекрасный день, ступив с каннского причала на борт яхты, носящей её имя и названной в честь неведомой бабушки, Виктория будто увидела все в новом свете. Туман рассеялся, навсегда унеся в прошлое затравленного неведением жалкого зверька, прижимающегося к Остину - бритоголовой дурнушки, потерявшейся в пространстве и времени. Теперь, радостно приветствующая Малло на борту своего судна, она ехала к себе домой, на свой Остров, где ждали, проглядев глаза, дед, "мать" и "сын". Да кому нужны эти кавычки, разве крючкотворам в адвокатских конторах.
      Перед защитой диплома бакалавра на яхте ""прибыла на Остров изящная, уверенная в себе юная леди. Несмотря на зиму, она отлично загорела и выглядела так, будто вернулась с высокогорного курорта - свобода и легкость движений, открытый, радостный взгляд хорошо отдохнувшего человека.
      - Отлично выглядишь, девочка! - с удовлетворением сказала Алиса,
      отметив неброский, но элегантный костюм, удачно подобранную обувь и
      сумку, отсутствие косметики на свежем, великолепно вылепленном
      лице, лице юной задорной Алисы. И при этом Вика, словно и не была
      копией юной Антонии, будто иное содержимое преображало и сам сосуд.
      В этот приезд Виктории Алиса, руководимая женским чутьем, передала ей большую коробку с письмами, которые старательно собирала
      уже пять лет.
      - Я только теперь сообразила, что эти послания предназначаются тебе,
      хотя адресованы Антонии. Во всяком случае, она совершенно
      проигнорировала их, заявив, что не имеет к обольщению Жан-Поля
      никакого отношения. - Алиса засмеялась.
      - Я-то хорошо помню, как он ходил за тобой, словно громом
      пораженный... В ту первую весну на Острове, детка. А когда увидел
      тебя верхом на Шерри, так всю ночь писал стихи - меня не проведешь