Большой вальс

      - Внук, - подумала Алиса. - Ведь это его родной внук! Крепко же затянулся наш узелочек!
      Она так полно и самозабвенно присвоила себе материнство Антонии, что мысль о подлинном кровном родстве новорожденного казалась абсурдной. Невозможно даже представить, что... абсолютно чужой мальчик станет через год называть её бабушкой, а бедного Йохима, своего кровного, горячо любящего деда - просто "дядей", а затем - "доктором Динстлером".
      - Я шокирую тебя, мама? Перестань дуться. Просто мне хочется с самого начала все поставить на свои места. Я ещё достаточно молода и не испытываю потребности в материнстве. Думаю, что это не такое уж преступление. О Джоне Асторе я почти не вспоминаю - короткий и печальный эпизод, к чему травить душу невосполнимыми потерями. В конце концов он сам выбрал себе такую участь, - отказавшись от меня и от сына. Неужели ты не понимаешь, мама его самоубийство было пощечиной для меня, оскорблением! Астор бежал, позорно бежал от ответственности... - Антония взорвалась, вновь вспомнив пережитое горе.
      - Версия о самоубийстве под большим вопросом. Скорее все - это несчастный случай, - тихо запротестовала Алиса. - Ведь знаешь, полиция иногда намного беспомощнее, чем хотелось бы думать...
      Алиса, решив переменить тему, подсела поближе к дочери, сделав загадочное лицо:
      - Сейчас расскажу тебе кое-что занятное. Ты слышала всю эту историю о Двенадцати бриллиантах Мазарини? Ах, что я - тебе же было не до этого! Ну, тогда можешь не читать газет, у тебя есть возможность получить информацию из первых рук.
      И Алиса рассказала Тони о выставке в Парме и разразившемся там скандале.
      - В ту ночь, когда у Лукки обнаружилась пропажа, я долго не могла уснуть, се думала, как помочь графу, и чем грозит полицейское разбирательство для всех нас. Артур прямо заявил, что чуть свет доложит комиссару о причастности к делу Ингмара Шона. И как некстати, ты же понимаешь, весь этот эпизод с Викторией - цирковые трюки, летающие над водопадом призраки, увлекшие внимание всех гостей... ну просто дурной рок. В такой ситуации можно было ожидать все, что угодно. Уж, во всяком случае, наша затея висела на волоске.
      Антония, перебиравшая привезенные матерью газеты, обнаружила снимок, запечатлевший Викторию на руках у Ингмара Шона.
      - Не понимаю, как это она умудрилась прямо сразу броситься в объятия циркача?! Шустрая, сиротка...
      - Ах, нет, дочка, это случайность. Ингмар заговорил с ней после ужина, принимая за тебя, ведь вы были знакомы. Она поддержала беседу, потому что не знала, как следовало вести себя на твоем месте. Просто хотела быть вежливой в силу особых обстоятельств.
      - Значит, она вообразила, что я позволила бы таскать себя на руках перед почтеннейшим обществом едва знакомому клоуну? Боюсь, у меня недостаточно развито чувство юмора, чтобы оценить эту шутку! - фыркнула Тони, но тут же взяла себя в руки, заметив, что любое упоминание о "дублерше" вызывает в ней бурю язвительного негодования.
      - Ну, и чем ещё она успела отличиться в вашей "операции"? Надеюсь, мне не придется теперь скрываться от судебного процесса?
      Алиса замялась, подбирая правильную интонацию. Ей не хотелось недоброжелательно отзываться о Виктории, но было слишком заметно, что именно этого ждет Антония.
      - Она славная девушка... Помогает всем нам выкручиваться из щекотливой ситуации. Самоотверженно, и, я бы сказала, по-родственному.
      - Ах, как же! Я и забыла, что Тори - моя племянница! Попрошу её потом называть меня "тетя Антония" и буду старательно учить хорошим манерам. Мам, ты привезла мой кофр с косметикой? Кожа здесь стала очень сухая. Говорят под монастырем известковый источник. Не даром все эти божьи невесты похожи на сереньких мышек.. Ладно, рассказывай дальше. Я с нетерпением жду развязки похождений моей чрезвычайно находчивой племянницы. - Антония, перебрав баночки с кремом, принялась накладывать на лицо питательную маску.
      - Так вот, я маюсь в постели и вдруг - стук в дверь. Открываю - стоит на пороге Вика, бледная, как привидение, босиком и обеими руками зажимает подол ночной сорочки, будто голубя поймала. Делает шаг ко мне, разжимает руки и к нашим ногам выскальзывает то самое ожерелье, которое было похищено накануне у графа!
      Антония перестала мазать лоб, изумленно посмотрев на мать.
      - Ожерелье прислали с посыльным Виктории в номер, а к нему визитная карточка - Ингмар Шон! Представляешь, что тут началось! Полуодетый Артур, полиция, Лукка... Срочны розыск, объявленный на фокусника - он успел исчезнуть ещё утром... Это был сумасшедший день - мы все висели на грани разоблачения. И вдруг появляется граф - весь сияет как благородный отец, сообщающий в опере о свадьбе герое. Оказывается, кому-то удалось здорово пошутить: вместо сказочного ожерелья на аукцион была представлена первоклассная копия, которую демонстрировала Вика. Именно её прислал в подарок Шон. Это было установлено совершенно точно, поскольку все драгоценности, попавшие в замок, тут же помечались изотопами. А подлинные Mazarini, как оказалось, в замок вообще не попадали. Вот только как удалось получить заключение экспертов, почти подтверждающее подлинность этой вещи, и каким образом она попала к фокуснику - пока не ясно. Как говорится, дело находится в опытных руках - расследование продолжается...
      - А вот мне более интересно, почему этот циркач решил подарить ворованные стекляшки Антонии Браун., - задумалась Тони, слегка разочарованная счастливой концовкой криминальной истории.
      - Это как раз понятно: перед отъездом из Пармы он отправил Шнайдеру письмо, в котором сделал тебе интересное деловое предложение. В октябре в Нью-Йорке будут проходить съемки его новой программы. Сценарий пишет сам Шон, отводя большую роль некой милой девушке - этакому волшебному созданию, наивному и непосредственному, которое и будет совершать вместе с ним путешествие в мир чудес. Говорят, претенденток было достаточно, но после вечера в Парме он выбрал Викторию.
      - Меня, мама, меня. И знаешь, - я, кажется готова подписать этот контракт! - Антония явно повеселела: хорошее начало для выхода в свет после каникул!
      В комнату робко постучали. Дверь отворилась, и медсестра, широко улыбаясь, протянула Антонии завернутого в кружево младенца.
      - Смотрите, миссис Анна, он не плачет, но уже совсем голодный. Пора кормить! Такой славный глазастый малыш!
      - Что?! - Антония в ужасе посмотрела на мать. - Мадам Алиса, я хочу прямо заявить вам и доктору Динстлеру, как моим опекунам, что намерена перепоручить вскармливание моего сына кормилице... К сожалению, я не могу позволить себе полного материнского счастья.
      Когда сестра удалилась, прислав к "Анне" доктора Динстлера, Тони чуть не плакала:
      - Умоляю вас, придумайте что-нибудь! Вы должны спасти меня от этого у меня втрое увеличилась грудь... Ну не могу же я стать дойной коровой...
      - Успокойся, девочка, я все улажу. Как мы сразу не подумали, что тебе нельзя рисковать фигурой, - искренне огорчался Динстлер. - Сейчас даже обычную женщину не часто заставишь вскармливать младенца грудью. А уж тебя мы и сами должны были бы отговаривать от этого. Не беспокойся, мы быстро приведем все в норму. А медперсоналу и сестрам, считающим, что имеют дело с некой простолюдинкой, я объясню, что Анна Ковачек имеет серьезные противопоказания к вскармливанию младенца. Ну, ну - почему такие испуганные глаза? Предоставь все нам, девочка.
      - А ему не будет от этого хуже? - засомневалась Тони.
      - Глупости, милая. Доктор прав, мы не в XIX веке. Сейчас существует масса возможностей вырастить мускулистого Шварценегера, сохранив красоту и молодость... А что ты решила с именем? - осторожно подступила Алиса.
      - Сестра Стефания неоднократно намекала мне, что ребенку, рожденному в таком боголюбивом месте, надлежит носить соответствующее имя, - Антония косо глянула на Динстлера.
      - И что же ты выбрала? - насторожилась Алиса.
      - Я решила, что Готлибб - "любимец Бога", будет в самый раз.
      Алиса привстала от удивления и радостно посмотрела на доктора.
      - Ведь это второе имя Йохима!
      - Знаю. Сестра Стефания мне об этом намекнула. - Антония обратилась к неожиданно залившемуся краской доктору. - Право, профессор, мне будет очень приятно, если вы, к тому же, станете крестным отцом мальчика... Я знаю, как много вы сделали когда-то для моей мамы. Потом и для меня...
      Антония выглядела растроганной. Да и у доктора в глазах блестели слезы.
      - А нельзя ли нам выпить в честь этого по бокалу шампанского? Я прихватила с собой пару бутылок любимого Тони. - Алиса замялась. - Но если здесь не положено, перенесем торжество до возвращения девочки домой.
      - Здесь всего лишь монастырская лечебница, а не тюрьма. Иза, то есть Стефания, сегодня с утра трезвонит во все колокола - часть этого звона посвящается маленькому Готтлибу. Моя богобоязненная сестра сильно изменилась. Теперь она куда более терпима к детям, рожденным вне церковного брака, чем в дни своей молодости...
      Йохим осторожно открыл бутылку и наполнил вином простые стаканы. Пузырьки вспенились, придавая стеклу драгоценный блеск. Он задумчиво посмотрел на бьющие в золотистой жидкости роднички:
      - За искристость души в сосуде нашего тела. Пусть радостно живется этому малышу, пусть будет лучезарным его дух... Ведь, в сущности, и не важно тогда, во что заключен он - в глиняный черепок или звонкий хрусталь...
      Тост Динстлера показался Алисе старомодно-выспренным, а намек неуместным. Как бы не относилась она к своему мальчику - речь о грубой глине не могла иметь к нему никакого отношения.
      ...Была уже поздняя ночь, когда Алиса и Йохим уединились для серьезного разговора.
      - Стефания оборудовала здесь для меня целый кабинет. Последние годы я прихожу к парадоксальной мысли: сестра меня любит. Устраивайся поудобнее.
      Динстлер предложил Алисе большое кожаной кресло, выглядевшее уютным и мягким. Она с наслаждением погрузилась в него, скинув туфли и подобрав ноги.
      - Уфф! Не простой день. Слишком много впечатлений. Ну, что ты молчишь, Йохим, - кажется, все обошлось благополучно?
      Динстлер в раздумье ходил из угла в угол, уставившись под ноги, словно изучал рисунок ковра.
      - Который раз жалею, что бросил курить! А к выпивке не пристрастился... Завис посередине - между добром и злом, - как пугает меня в душеспасительных беседах Стефания.
      - Разве ты курил?
      - Очень усердно. После того, как женился на Ванде, стал Пигмалионом и Готтлом... Я тогда даже торс накачал и увеличил размер пиджака на две единицы. Стефания считает тот период "территорией зла".
      - А что думаешь ты сам?
      - Нет, я не согласен с Изой,, то есть с матушкой Стефанией. Это было время безумного дерзания, сумасшедших побед... Оно дало нам Антонию...
      - Ты никогда не жалеешь о своем поступке?
      - Никогда. Когда вижу тебя. - Он остановился и пристально посмотрел на Алису.
      - Значит, почти всегда, - горько усмехнулась она. За двадцать лет мы виделись не более пяти раз.
      - Я приучил себя воспринимать наш тайный союз, даже можно сказать, нашу тайную связь, - как высшее благо. Главное для меня - это счастье Антонии. Которую я могу мысленно называть "наша дочь"! Ведь никакого другого шанса у меня нет и не было...
      Йохим извлек из тайника в книжном шкафу бутылку и две рюмки:
      - Может, все-таки выпьем? Это коньяк местных виноделов. Расширяет сосуды, повышает гемоглобин.
      Алиса, грустно улыбаясь, взяла рюмку:
      - Это ты сам тогда, в новогоднюю ночь на заснеженной площади Рыцаря не дал мне шанс. Ты отверг нашу плотскую связь... Бог знает, что вело тебя... Возможно, предчувствие более серьезного и сложного единства, или ... встречи с Вандой...
      - Уж тогда скажи - желание осчастливить Остина. Ведь я дал ему возможность найти жену. Вы на удивление точная пара, Алиса...
      - С внуком нас, Йохи! - Алиса подняла рюмку. - Ты что-то не выглядишь счастливым дедом.
      - Потому что я обречен всегда быть прежде всего обеспокоенным Пигмалионом... Честно говоря, меня тревожит состояние девочки. Нет-нет. Психологически она, кажется, справилась с этой ситуацией, но... Но разве ты не заметила? Губы, нос?
      - Йохим, молоденькая женщина только что стала матерью! Не может же она сразу позировать для рекламы... Я видела не раз, в каких уродин превращает красоток беременность... Жаль, не могу сослаться на собственный опыт, но... Мне она кажется такой прелестной. Только ужасно худа... Бледненькая, нечесанная. Запустила себя. Но в её возрасте так просто восстановить форму.
      - Какую форму, Алиса? Если её организм возьмется за это дело, то довольно скоро превратит Антонию в Ванду! Беременность уже начала этот процесс... и я не знаю, какие темпы она примет в ближайшее время.
      - Ты хочешь сказать, что заметил угрожающие симптомы? - Алису охватила паника. - У тебя здесь нет чего-нибудь теплого, меня что-то знобит.
      Йохим покрыл плечи Алисы своим пиджаком из рыжей замши и присел рядом, взяв в руки её дрожащие пальцы:
      - Не надо падать духом, Алиса. У нас есть выход: мы должны рассказать ей все.
      - Нет! Ни за что. Ты не станешь ей настоящим отцом, но и я перестану быть матерью. Она останется совсем одна. И это после того, как Тони пережила серьезную трагедию - гибель жениха, одинокое материнство... Нет, умоляю - нет! Если ты проговоришься - я буду все отрицать!
      Алиса разразилась слезами. Запахло валериановыми каплями, Йохим возобновил метания из угла в угол, упрямо глядя перед собой.
      - Успокойся и подумай. Хорошенько подумай. Посоветуйся с Остином. Я ничего не сделаю без вашего согласия... Но я уверен, что вы придете к тому же выводу!
      Он остановился в центре комнаты, едва не касаясь головой низкой люстры.
      - Но ведь ты можешь незаметно вернуть ей все! Ты же сделал это с Викторией. И все прошло великолепно...
      - Ты забываешь, что Антония должна будет подвергнуться воздействию страшных препаратов вторично... Стоит ли самый очаровательный носик на свете хотя бы одного дня жизни? А ведь я не могу, пойми, не-мо-гу, гарантировать отсутствие нежелательных последствий!
      - Но ведь их может и не быть?
      - Но ведь речь идет о нашей дочери!..
      Они обнялись и, кажется, вместе плакали, жалея себя и друг друга.
      ...Алиса покинула монастырь на следующий день, взяв у Антонии слово не предпринимать никаких шагов до приезда Шнайдера. По дороге домой она обдумывала, как помягче изложить ситуацию Остину, вернувшемуся после обследования с опасным диагнозом: аневризма сердечной мышцы. А значит никаких волнений, физических перегрузок и постоянная угроза внезапного конца. Кажется, именно сейчас ей предстоит незаметно подменить роли, взяв на себя миссию утешительницы. Сказать беззаботным голосом: "Отдохни немного, милый. А когда проснешься, все будет в полном порядке".
      Алиса застала мужа на теннисном корте. Он неспешно и точно отбивал мячи у стенки. Голубая майка, потемневшая от пота, прилипла к влажной спине.
      - Я ждал тебя через полчаса, бабушка Алиса. Пять минут на водные процедуры, а ты пока, будь добра, просмотри факсы в кабинете. Я что-то сегодня основательно взмок.
      Остин на ходу поцеловал жену в щеку и скрылся в дверях, из-за которых тотчас же раздался шелест водных струй. Алиса постояла, осмысливая поспешное бегство мужа, и направилась в кабинет.
      С порога комнаты Алиса поняла, что Остин готовил сюрприз: повсюду огромные букеты белых и лилово-черных бархатистых гладиолусов. Письменный стол завален нарядными коробками в подарочных бантах. На террасе праздничная сервировка - в ведерке со льдом золотится головка шампанского, серебряное блюдо с клубникой и ваза с экзотическими фруктами.
      - Завтра к Антонии едет Шнайдер. Я здесь кое-что приготовил для малыша. И знаешь, кто руководил мной? Елизавета Григорьевна! Прабабка в прекрасной форме прибыла домой в сопровождении своего друга, господина Нолли. Сейчас они прогуливаются в Ницце.
      Остин в белой рубашке с распахнутым воротом и светлых брюках выглядел очень молодо. В мокрых, старательно зачесанных волнистых волосах поблескивала стальная седина.
      - А вот это наш с тобой подарок молодой матери. Скажи, я не слишком промахнулся?
      Алиса открыла продолговатый футляр - в лунке серого бархата матово поблескивал овальный медальон. На верхней выпуклой крышечке, сделанной из розового, оправленного в серебро, перламутра красовалась круглая затейливая монограмма - вязь светлого металла, усыпанная мелкими бриллиантами. Алиса нажала еле заметную застежку - медальон распахнулся, обнаружив две пустые рамки для фотографий или миниатюр. "Спаси и сохрани" - темной вязью выделялись выдавленные в задней стенке слова.
      - Чудесно! Этой вещице не менее ста лет, похоже, это,.. ах, да - вот и фирменный знак - Фаберже! - Алиса любовалась медальоном. - И рамки для портретов ждут претендентов!
      - А главное, совпадают инициалы. Присмотрись, латинские А. Г. А если по-русски, то - Антония Гульба! - шепнул Остап в щеку Алисы.
      Они долго стояли, обнявшись. Никто не решался нарушить молчания.
      - Мне надо кое-что обсудить с тобой, Остин. Только не волнуйся, - это касается контрактов Антонии. Наша дочь спешит вернуться в свой мир.
      - Уверен, можно придумать кое-что получше. Смотри, это маршрут двухмесячного путешествия по Южной Америке с археологической экспедицией. Профессор Ранке, руководящий этой затеей, мой хороший знакомый.
      Заметив растерянный взгляд Алисы, думавшей: "Боже, как же он плохо знает нашу дочь!", добавил:
      - Не тревожься, девочка. Поди отдохни, а завтра все будет хорошо. Я... я уже все знаю. Мы обсудили ситуацию с Йохимом... Надо немного задержать встречу Тони с кинокамерами.
      ...Шнайдер, мчащийся по горной дороге к Антонии, чувствовал себя чуть ли не молодым отцом. На заднем сидении, шелестя на сквозняке пышными лентами, возвышалась гора подарков, среди которых был и его шуточный приз спасательный круг со знаменитой прогулочной яхты "Леди Антония" из королевского флота Великобритании, славившейся в конце прошлого века своими непотопляемыми качествами. С некоторых пор Артуру перестала нравится брауновская "Victoria". Впрочем, изнуряющая игра уже позади; вскоре все встанет на свои места - "дублерше" придется навсегда скрыться где-нибудь в провинциальной тени, довольствуясь столь привлекательной для неё ролью учительницы. На семейном совете серьезно рассматривается вопрос о поступлении Виктории в американский колледж. Пока же, представленная Елизавете Григорьевне как внучка Остина, приехавшая из России, она успешно скрывает сходство с Антонией массивными круглыми очками, замедленным русским и ужасающим английским. Заторможенная, насупленная нескладеха, только решив приободрить которую пожилая дама радостно сообщила:
      - А вы не обратили внимание, что Вика даже несколько похожа на Тони?
      Похожа! Да эта малышка чуть в штаны не надула на демонстрации у Бенцони и умудрилась тут же влипнуть в глупейшую историю с бриллиантами, которая заставит попотеть отдел расследований и, возможно, доставит немало хлопот Антонии. Не очень-то было мудро со стороны мадам Алисы выводить в свет "дублершу". Это все неотразимый граф со своими уговорами преуспел. Но, похоже, теперь все позади. Сегодня Антония подпишет контракт на участие в программе Шона. Пока там следствие сумеет предъявить ему какие-либо обвинения (в чем Артур теперь вообще сомневался), Тони успеет заявить о себе в скандальной ленте - ведь на имени мага пока лежит загадочный отсвет пропавших "Мазарини".
      Артур имел весьма определенные инструкции от Браунов уговорить Тони на участие в интереснейшей археологической экспедиции, способной, якобы, снять нервное перенапряжение и отвлечь от проблем. "Мы с Алисой убеждены, Артур, что девочке сейчас не время выходить на широкую публику. Она-то настроена весьма воинственно, но мы все помним, какие трудности выпали на её плечи. Нервы Тони напряжены до предела. Ей будет лучше провести пару месяцев в тени, - сказал ему Остин и Шнайдер пообещал сделать все от него зависящее, не скрывая сомнений в согласии Тони на эту "прогулку".
      "Разве её теперь удержишь! В мексиканские пустыни - прямиком после монастырского житья! Одно другого стоит. Нет, только не я. Уж я-то не стану отговаривать девочку от хорошей работы. Это именно то, что ей сейчас надо", - думал Артур, предвкушая, как обрадуется этой перспективе Тони.
      Антония встречала визитера в холле. Он уже издали заметил в мрачном коричнево-сером интерьере монастырской лечебницы пожарное пылание её алого костюма.
      - Ах, ка я рада, Артур! - она с лету повисла у него на шее. На пол посыпались коробки, прихваченные из машины.
      - Тут подарки для тебя и для малыша, - Шнайдер нагнулся за пакетами.
      - Да оставь ты все это! Горничная соберет и принесет в мою комнату. Тони перешагнула через коробки и встала, словно позируя перед объективом.
      - Посмотри-ка лучше на меня! Я уже сто лет так не трудилась над макияжем. И все это - для тебя. Ты сегодня главный эксперт по вопросам о пользе материнства.
      - Великолепно! - несколько театрально восхитился Артур. - Но...
      - Что-то не так?
      - Откровенно говоря, малышка, я в последний раз видел такое количество косметики... на прилавке в магазине "Кристина Диор".
      - Ты чуть не сказал "на девочке из красного квартала", - надулась Тони. - Конечно, я переусердствовала после такого-то поста! Думаешь, мне весело было сидеть тут чуть ли не полгода среди этих мумифицированных мощей, изображая серую мышку Анну Ковачек!
      Артур опустился на колени возле Антонии и спрятал лицо в её ладони:
      - Я так волновался за тебя, Карменсита! Чуть совсем не сбрендил... Прости.
      Они расположились в креслах на пустой веранде, где единственными свидетелями беседы являлись сочная полосатая агава, выращенная в мозаичном напольном вазоне, и мощное распятие из темного дерева на белой стене. Артур заметил стопку журналов в решетчатой стойке - "Духовные чтения":
      - Да, здесь действительно очень тихо и прекрасный воздух.
      - Дипломатичное, ненавязчивое начало задушевной беседы дух много испытавших в разлуке друзей, - отметила с разочарованием Тони. - Сейчас ты попросишь показать младенца, а потом будешь сюсюкать, изображая из себя чадолюбивого дядюшку... Про его необыкновенные ручки и глазки уже слышала. Скажу сразу - беспардонное вранье. Это ещё просто хорошо развитый зародыш кусочек бесформенной плоти... Возможно, лет через двадцать он станет отличным политиком или шоуменом, тогда я вас и сведу. А пока пусть о крошке позаботятся няньки.
      - Голубка, перестань тарахтеть. Меня не надо убеждать в том, что ты не собираешься устроить себе легкую жизнь домашней матроны, обвешанной пеленками. - Артур достал из внутреннего кармана пиджака конверт с письмом Шона. - Изучи-ка лучше это.
      Пока тони внимательно просматривала бумаги, Шнайдер, до того момента застенчиво отводивший глаза, отважился, наконец, пристально рассмотреть её.
      Немного отощала и, конечно, бледна, если хорошенько умоется. Но, несомненно, - красотка, замечательная красотка. Вот только... Что за чертовщина! - все это время он так и не смог привыкнуть к обманчивой, фантастической похожести Виктории на его Тони. А сейчас ясно видел никакого такого сходства вовсе нет! Все они, без обиняков принявшие подмену, просто сошли с ума: Виктории далеко до Антонии Браун...
      - Ага, текст соблазнительный, а за ним - скрытый смысл интрижки. Странно, я с трудом припоминаю пару встреч с этим факиром на каких-то приемах. Либо я была уж очень увлечена чем-то другим, либо, и в самом деле, мне нечего вспомнить. Ничего особенного, Артур! Клянусь... Чем же его так достала твоя новая подопечная? - Антония закинула ногу на ногу, позволив узкой юбке подняться на максимальную высоту - до крошечных трусиков, и с сомнением покрутила туфелькой:
      - Я разучилась носить каблуки. Ты не заметил, как меня покачивало? Придется навалиться на аэробику и плавание. - Антония прямо посмотрела в глаза Артуру и тоном, не терпящим возражений, неожиданно добавила:
      - Ты сегодня же заберешь меня отсюда, Шнайдер.
      - Увы, детка. На этот счет я получил строгие инструкции: выполнять указания профессора Динстлера. Он просит пять-шесть, ну, семь дне, чтобы убедиться в безопасности путешествия для твоего здоровья. Нам же необходимо время, чтобы отправить милую словачку Анну Ковачек, то есть Викторию, в университет штата Вирджиния, куда уже послана необходимая заявка. - Шнайдер глубоко вздохнул, заметив холодную маску Антонии, изображающую крайнее безразличие.
      - Имей в виду, детка, ради тебя я нарушил сейчас слово, данное господину Брауну. Я даже не пытался уговорить тебя провести пару месяцев в Мексике с какими-то учеными археологами.
      - Что? - взвилась Антония. - Кому это могло прийти в голову упрятать меня в пустыню теперь, когда я, наконец, свободна! Если уж родители так пекутся о моих нервах, пусть поскорее отошлют мою милую племянницу куда-нибудь подальше.
      - Положись на меня. Я постараюсь все уладить. Используй эти несколько дней в свою пользу - ешь побольше пирожных, бегай по горам... И, кроме того, нам надо хорошо подумать о цвете волос... Может, стоит пока подыграть этой рыженькой? - Артур с тоской посмотрел на свежевымытую и старательно взбитую смоляную гриву.
      Антония поймала этот взгляд. Игривость внезапно покинула её. Она поднялась, даже не посмотрел на спасательный круг Шнайдера, который он теперь стеснялся дарить - нелепая шутка.
      - Отлично поняла тебя, Артур. В соответствии с параметрами, указанными в контракте Шона, мне надо набрать четыре килограмма и перекраситься "a la Victoria". Антония Браун должна очень стараться стать похожей на свою дублершу. Ты это хотел сказать, дорогой?
      ...Нет, не такой встречи ждала она от Артура. Почему-то была уверена, что уже сегодня они будут мчаться подальше от этих мест - партнеры и заговорщики, а прямо со следующего утра пойдут в атаку...
      В ванной комнате Антония разделась старательно вымыла лицо пеной, избавляясь от макияжа. Зеркало над раковиной совсем маленькое, свет чересчур прямой и яркий, настроение безнадежно испорчено. Она скользнула по своему отражению презрительным взглядом и бросилась в постель, сошвырнув на пол заботливо уложенные горничной на одеяле подарки. Надоело. Чертовски надоело. Эта комната, пропахшая скукой и лекарствами, где до одури знаком каждый угол, каждая завитушка на обоях. Эти благостные и невыносимо похожие друг на друга лица монашек, "здоровая кухня" из садового-огородного хозяйства монастыря - гордость матушки Стефании, да и сама высохшая "святая", знающая абсолютно точно, как и зачем надо жить.
      Неделя, ещё целая неделя! Хорошо разбрасываться неделями тем, кто каждый вечер проводит на приемах во дворцах или в объятиях обольстительных фокусников. А если считаешь каждый день, каждый проклятый тюремный день! и Как только можно не понять этого?! Горечь за себя и обида на черствых людей, считающих себя её "близкими", больно сжимали сердце. Ладно. Раз так, она докажет им всем, а главное - себе. Она не из тех, кто любит ждать и позволяет манипулировать собой, словно пешкой в какой-то удобной для других игре. "Спокойной ночи, Тони, и веселого утра!" - пожелала она себе и решительно отвернулась к стенке.
      В дверь тихо постучали.
      - Антония, это я, Йохим. Позволь войти на минутку - мне надо с тобой поговорить.
      - Войдите, раз надо. Я уже собиралась спать, - Антония села в постели и с неудовольствием посмотрела на позднего посетителя.
      Он придвинул кресло к её постели:
      - Ты позволишь? - и не дожидаясь ответа, сел.
      - Я слушаю вас, - вывела Тони из задумчивости упорно молчавшего доктора. - Вы хотите что-то сказать?
      Нет, он не хотел. Он должен был это сделать. От уходящего Артура Динстлер узнал, что Тони категорически отказалась от поездки в экспедицию. Она рвалась на съемки. А значит, в действие должен был вступить второй вариант, тщательно обсужденный с Алисой и Остином. Йохим был уполномочен задержать Антонию в клинике хотя бы ненадолго под любым благовидным медицинским предлогом, внимательно наблюдая за изменения в её внешности. Возможно, его опасения не оправдаются, и через пару недель Тони сможет поехать на съемки в Нью-Йорк. Если же процесс не приостановится и черты Ванды будут стремиться забивать облик Антонии, они пойдут на крайнюю меру расскажут девушке правду. В этом случае только она сама сможет решить свою дальнейшую судьбу.
      Доктор, продумавший аргументы для объяснения вынужденной задержки Тони, и предполагавший её реакцию, осторожно начала неприятный разговор.
      - Тони, Артур Шнайдер рассказал, что ты подписала контракт на работу в Нью-Йорке с начала октября. Боюсь, девочка, вы немного поторопились... Понимаешь, материнство - не такая простая вещь... У тебя были тяжелые роды... - Он говорил все менее убедительно, замечая растущее в глазах Антонии негодование.
      - Короче, доктор Динстлер, вы считаете необходимым задержать меня здесь ещё на месяц, - с ненавистью выговорила она.
      - Я не могу точно назвать срок. Возможно... Дело в том, что... - он мучительно мялся, кусал губы и отводил глаза, и, наконец, решился. - Мне надо рассказать тебе нечто очень важное.
      - Простите, профессор. Я сегодня решительно не способна на серьезные разговоры, - она показательно зевнула. - Давайте отложим наш консилиум до утра. Ведь ничего же не стрясется со мной за ночь, правда?
      - Спи спокойно, девочка. Конечно же, все это пустяки, что бы я ни сказал. Пустяки, когда впереди целая жизнь. И твоя, и сына. Мы все вас очень любим...
      Он растерянно потоптался в дверях, словно хотел что-то добавить, но увидев спину отвернувшейся к стене Тони, тихонько вышел.
      ...Утром медсестра, принесшая Анне завтрак, нашла пустую незастеленную кровать и записку: "Воспользовалась зеленым "ягуаром" для срочной деловой поездки. скоро вернусь, прошу не беспокоить доктора Динстлера. Анна".
      Она ехала на юг по направлению к ближайшему крупному городку. Под джинсовой курткой - крошечный лиф из черного кружева, ярко подкрашен рот, золотые "испанские" серьги свешиваются до плеч, на руке, ловко переключающей скорость, позвякивают массивные браслеты. Маленький маскарад узницы, задумавшей прогуляться.