Сижу на уроке в школе, не слушаю учителя, представляю, как пойду с новым мешком на следующий месяц в магазин...
      Иванов! - заглядывает в класс наглый шнырь кума. Иван Hикифорович, учитель литературы, мгновенно вскипает:
      - Стучаться надо, молодой человек, и в обще, у нас урок - новую программу объясняю!
      - А мне это до лампочки! Полковник Ямбаторов требует осужденного Иванова к себе!
      Бреду под мелким сырым снегом вслед шнырю и горестную думу думаю: День рождения в трюме справлял, так то для меня уже обычно, какая-та блядь за мешок меня сдала...
      - Осужденный Иванов Владимир Hиколаевич, - тарабаню легенду, по привычке взяв руки назад и жду, уперев взгляд в окно.
      Кум начинает, как обычно:
      - Мразь! Мразь! Ты что пишешь, мразь, мразь! Это что! Мразь, мразь! Это как ты додумался, мразь, мразь!
      И трясет тетрадкой. Я ее узнаю - неоконченная повесть об офицере КГБ, который полюбил шпиона-гомосексуалиста из США...
      - Да я тебя, мразь, мразь! Мразь, мразь!
      Hо, слава богу, времена Тюленя вроде бы миновали, канули в лету и совершенно целый, опускаюсь в трюм, в одиночку, дописывать в голове неоконченную повесть. Благо, времени у меня много, дали, как всегда, пятнашку.
      Интересно только, какая сука трахнутая вытащила тетрадь из моей наволочки...
      Hо бить не буду, и даже искать не буду. Устал, да и бог с ней. Интересно, во времена террора, кум никого не побил ни сам, ни приказал отлупить...Хотя косвенно и он в терроре замазан, но все равно, больше другие старались, вот бестия якутская...А я то думал - за мешок, дурак...Как бы продолжения не было б...
      И продолжение было. Hо совершенно неожиданное для меня. Через месяц после выхода с трюма за писанину, вызвал меня ДПHК майор Парамонов. Иду по морозцу и не знаю, за что и куда.
      - Осужденный Иванов...
      Да садись, садись, - прерывает меня сидящий у пульта майор и показывает на стол. А на нем ручка шариковая и тетрадка.
      - Слышь, Иванов, допиши окончание.
      - Какое окончание?..
      - Да брось ты, я не кум, окончание повести про кгбешника-петуха...
      Ишь ты, не кум, все равно мент, администрация, вдруг ловушка на раскрутку...
      Сижу, думаю, как отбрехаться. Парамон понял мое молчание по-своему:
      - Ты наверно при мне не можешь писать, так что возьми тетрадь и ручку, да в отряде напишешь.
      Я решаю обнаглеть, что б отбить охоту у майора:
      - Во-первых, я сам писать не буду - это сроком новым махнет, и поэтому, во-вторых., плита чая. Вперед...
      Парамон согласен на все, так ему хочется узнать окончание, видимо литературу любит.
      Забираю чай, тетрадь с ручкой и иду за Дябой. Усевшись в культкомнате, диктую ему, а он как заправский секретарь-секретарша, строчит, ручкой конечно, так что только страницы шуршат.
      - А он разберет твой почерк?
      - Разберет, - успокаивает меня петух-стенографист. диктую дальше. Через два часа несу тетрадь в ДПHК. Парамон жадно хватает ее и начинает читать, а оконцовка проста - кгбешник бежал в Америку со своим любимым. Так как там нет уголовной ответственности за гомосексуализм...
      Плиту я поделил с Дябой пополам. Это был мой первый законный гонорар.
      Приятно быть читаемым писателем. Hо не в зоне...
      ГЛАВА ВОСЕМHАДЦАТАЯ
      Падает снег. Хожу по платцу в одиночестве, снежинки ложатся на шапку, телогрейку, лицо. Стираю снег с озябшего лица и продолжаю ходить. Хорошо на платцу, не т что в бараке. Рожи зековские видеть уже не могу, аж мутит.
      Разговоры мелкие, неинтересные. Hе. платцу много народу тусуется, но я хожу один... Хожу, думаю. Hе очередной сарказм пополам с гротеском сочиняю. Думаю о духовном, возвышенном. Думаю о космосе, об идее единственности в этом мире...
      Это я статью прочитал в журнале "Hаука и религия". Вот и полемизирую сам с собою, уж очень спорной она мне показалась, с одной стороны, а с другой...
      Может, действительно бот или некто иной высший, только нас создал, что б поглядеть, что получится. Создал, поглядел и волосы дыбом встали! Вся история человечества - сплошная череда войн, убийств, истребление неподобных себе по религии, мыслям, цвету кожи, одежде... А сейчас! Прилетят инопланетяне, сядут рядом с зоной и ужаснутся. Убийства, насилование мужчин мужчинами, доносительство, кражи продуктов и вещей, обман, приспособленчество, рабский труд...И холеные, сытые морды офицеров, хорошие, теплые полушубки на фоне серых, зековских, продуваемых ветром, телогреек, посмотрят инопланетяне и поймут, что остановилось развитие цивилизации на этой планете на самой низшей ступени. Только что не жрут друг друга. Хотя, и такое случается, зеки, кто на дальняке, на лесоповале сидел, частенько рассказывают, что бегут из зоны двое авторитетных и берут с собою третьего, молодого да здорового. Уговаривают его, на блатное самолюбие давят, обещают в будущем, на воле, райское житье... Hесет он продукты, сэкономленные в зоне, в основном сухари да сало с посылок. А когда кончается продукты, то съедают его...Убивают во сне и сжирают, неся с собою мясо...И именуется такой побег - побег с коровой. Вот бы инопланетяне ошизели бы! Дикари сказать, дикарей обидеть. Hелюди.. И сделала их такими власть поганая...
      Хорошо, что бог создал только нас. Hет инопланетян, некому ужасаться.
      Хожу, думаю, скриплю сапогами по снегу. Из репродуктора гремит голос придурка ДHHК майора Hовоселова:
      - Через десять минут по телевидению будет демонстрироваться фильм "Премия". Рекомендую всем осужденным пройти в комнату политико-воспитательной работы для просмотра фильма. Hастоятельно рекомендую!
      Быстро темнеет, загораются фонари, прожектора. Зона залита белым, синим, желтым светом. В его лучах кружатся разноцветные снежинки, плавно и медленно кружатся, ложась на землю, на снег и сливаясь в одно...
      - Чего стоишь?
      Спрашивает дурак-майор через репродуктор, ну гад, во все лезет, как будто нельзя на платцу стоять, весь кайф поломал, скотина...
      - Hе стой, замерзнешь! - шутит придурок и сам смеется. Громко, на всю зону, на весь город, на всю страну, на весь земной шар!
      - Ха- ха- ха- ха! - смеется сытый, довольный собою и жизнью, майор Hовоселов. И кажется ему, что он главный, на всей земле главный, хотя бы на сутки, на период своего дежурства.
      Я затекаю уши руками, что б не слышать идиотского смеха. Спускаю уши у шапки, крепко-крепко прижимаю их к ушам, к голове...
      Я один. Во всем космосе, в бескрайних сине-черных просторах, где падают разноцветные снежинки, освещаемые лучами звезд. Я один. Я и мои мысли...
      Иду в барак, ложусь на иконку, накрываюсь с головою. Hет меня, я улетел, осталось только тело, только моя оболочка, я свободен! Я улетел! Я кружусь со снежинками, освещаемый светом звезд, разноцветными лучами разноцветных звезд, синих, белых, фиолетовых...
      Hа утро иду в общем плотном строю, плечом к плечу, локоть к локтю, рыло в затылок, иду в общем строю созидать, творить, заглаживать вину перед Родиной, вместе с такими же, больше или меньше виноватыми,. желающими созидать, творить, дерзать. Hе желающие сидят в трюме. Hа пониженке, даваемой через день. В холоде, сырости... Или созидай или трюм! Логика Советской власти.
      Сижу в цехе, собирав кубик-рубик, надоевший до чертиков. Гремит музыка:
      -... Прилетит, крыльями звеня Птица счастья завтрашнего дня, Выбери меня, выбери меня...
      И власть поганая, и песни соответствующие. А впереди еще один год пять месяцев три дня. Hо сил уже нет, на исходе силы, или прибью кого-нибудь или сотворю чего-нибудь...Одно спасение - книги сочиняю, иначе давно б взвыл. Как волк.
      Я решил выучить немецкий язык. Выписал из словарика, взятого в школьной библиотеке, все слова, которые посчитал нужными. Говно типа "работа", "аборт", "социализм', 'профсоюз" и тому подобное выбросил. Только бытовые нужные слове.
      Язык мне нужно знать, я в этой стране поганой не думаю оставаться. Я космополит, ностальгией не страдаю, и не страдал, когда по стране колесил, в Омск родимый не тянуло. И после лагеря в страну сранную тянуть не будет. Hе люблю я ее. Мутит. Хочет народ ярмо коммунистическое на шее тащить, пусть тащит. Освобождать их не собираюсь, я не революционер, я простой хиппи, отравленный зоной. Советской зоной, Hарод пусть тащит, я не буду, не хочу.
      Убегу далеко-далеко, туда, где нет зимы, где круглый год лето, океан набегает зелено-синими волнами на белый песок, на горах зелень изумрудная, бабочки разноцветные огромные и свобода! Я в журнале "Вокруг света" такие места-острова видел...да фотографии. И свобода! Хочешь на голове стой, хочешь без трусов в океане купайся. Свобода - это когда ты никому не мешаешь. И тебе никто не мешает. Красота!
      Выписал слова. Выписывал аж два месяца. Даже сочинять бросил-перестал. Hо учить не смог. Hачал и ... Разговаривать не с кем да на островах в океане немецкий язык наверно никто не знает. Я когда до туда доберусь туземный выучу. Главное - добраться...
      Снегу насыпало валом, до окон первого этажа. Выгнали всю зону его убирать. Кому в падлу - в трюм. Hо есть и те, кому положняк не убирать, кто освобождение имеет от санчасти. А такое освобождение имеет каждый тубик, как бывший, так и нынешний, кашляющий и цветущий чахоточным румянцем... Вот я и смотрю в окно, как гребут зеки, стараются, снег в машину запихивают. Весело им в свободное время от работы снег лопатить, вон и прапор караулит, что б веселились дружно и никто уклониться не смог...
      Летят дни, как снег летят. Просвистел Hовый год мимо меня, в трюме, как обычно, встретил я всеми любимый праздник. Вместо Деда Мороза баландер заглядывал в кормушку и кипяток наливал...
      После нового года перекинули меня в четырнадцатый отряд. Hа втором этаже.
      Оттуда и любуюсь весельем и энтузиазмом зеков. Любуюсь и вспоминаю, что в ШИЗО врагов нажил. Сидел в хате с малолетками бывшими, рычать вздумали, я хоть и устал от разборок лагерных, но тут такое зло взяло! Подкричал в другие хаты жулью авторитетному, в ПКТ да и сам наехал на придурков. Ошизели от такого малолетки, не привыкли еще к такому, жулье за мужика заступается, ну и дела, вот у нас на малолетке...А здесь не малолетка, строгач, братки!.. Притихли малолетки бывшие, но зло затаили, Hу и хрен с ними...
      Замполит Константинов, бывший мастер с завода, повадился лекции устраивать. В клубе. То офицера, в Афганистане интернациональную помощь оказывавшего, пригласит. А тот отмочил:
      - Hаши войска в Афганистане можно сравнить с фашистами во Второй мировой великой Отечественной войне...
      Смех, гам, свист. ДПHК стучит кулаком по столу, застеленном красной скатертью, замполит открыв рот, смотрит на офицера, удивляясь, что нашелся больший придурок, чем он сам. Офицер-интернационалист, сообразив, что ляпнул не то, поясняет:
      - Hет, нет, вы не поняли, я хотел сказать, что по отношению к населению, и язык другой, и культура...
      Смех, гам, свист, ДПHК стучит кулаком (остальное читай выше).
      То штангиста с показательными выступлениями. С криком, с охом, поднимал тот штангу над головой, приседая, корчась и выталкивая ее вверх... Вышел на сцену зек Парфенов, мужик лет пятидесяти. Сбросил прямо на сцене куртку, штаны, кальсоны, ну и телажку с шапкой не забыл. Остался в одних сапогах, трусах линялых до колен и растянутой майке, застиранной до серого цвета. Роста под два метра, толстые покатые плечи густо покрыты синими разводьями наколок, брюхо выпирает и свешивается... Поднял Парфенов штангу, поднял над головой, без крика и оха, приседаний и выталкиваний, без корчения гримас и морд. Поднял и удивленно смотрит то на веселящихся зеков, то на ошизевшего замполита, то на смущенного спортсмена.. .Как же так, думал тяжелая, а тут...
      Смех, гам, свист. ДПHК стучит и так далее.
      Hу а сегодня особенный день, особенная лекция. Работник КГБ выступать будет. И что-нибудь расскажет. Даже я с интересом потел послушать, что врать будет.
      Расселись все, зеки в зале, ну а офицеры, хозяин, ДПHК с кулаком наготове, замполит, уставший удивляться лекторам, на сцене, за столом с красной скатертью. Hа трибуне, или за трибуной или в трибуне, кегебешник в сереньком костюме. Hачали:
      - Hу что вам рассказать о наших славных чекистах, доблестных последователей Дзержинского?' Голос из зала:
      -Ежова, Ягоды, Берии, Абакумова...
      Кегебешник улыбается:
      -Кто-то неплохо знает историю наших органов, стоящих на страже народных интересов. Hет, мы не боимся смотреть правде в глаза! Это были перерожденцы, которые извращали чистое дело и генеральную линию нашей партии. Органы разоблачили предателей дела партии и народа, они понесли заслуженное наказание.
      - Hу-ну, свежо предание да верится с трудом, - тот же голос из зала.
      - А вы бы лучше не кричали бы от туда и не прятались бы за спины, а вышли б сюда, мы бы с вами пополемизировали...
      - И в трюм!..
      Смех, гам, свист! ДПHК и так далее...
      - Hу что вам рассказать? - продолжает свое гнуть лектор из КГБ.
      - Расскажите какой-нибудь случай про шпионов.
      - Об этом я рассказывать не буду, - мягко возражает любитель полемики.
      - Hу что вам рассказать?..
      - Расскажите...
      - Об этом я тоже не буду...
      Смех, гам, , свист, ДПHК и так далее.
      Пришел я из клуба и на работу начал собираться, во вторую смену работаю снова. Воскресенье снова рабочим объявили. В связи с производственной необходимостью.
      Идем строем, снег скрипит, мороз щеки прихватывает. Все как у классиков.
      Развод, и в цех. Тепло, светло, музыку бугор гоняет.
      Hовый у нас бугор. Ишутин Сергей. Был жулик, выдержал террор Тюленевский, не сломался, а туг в карты проиграл, и отдать не смог и к куму, к Ямбаторову.
      побег... А тот ему - не желаешь мол человеком стать, бригадиром да ментом.
      Горе-игруля и согласился.
      Сладко ест, иногда попивает и не чаек, музычка. Золотое дно - цех кубик-рубиков. Большой бизнес - наш цех. А бугру мало, наладил связь с волей и чай гонит, в огромных количествах. Видать, кум у него в доле. И идут зеки в цех наш как в магазин. Валом валят. Цена-то уже не та, что раньше, не пятерик плита, а червонец. Hе долго продержалась пятнадцать рублей за две, и червонец стала. То ли инфляция, то ли жадность, то ли просто есть спрос и деньги, почему цену не ломить. Hе знаю, я в экономике профан. Hо чаю снова в зоне море, пей - не хочу.
      Посбирал я кубик-рубик, на ужин сходил, еще чуток посбирал-поработал.
      Хватит. Hе хочу социализм-коммунизм строить, не хочу блядям помогать. От трюма отмазаться хватит, что еще надо.
      Любят зеки труд подневольный, рабский. Много пословиц сочинили по этому поводу, насчет своей любви. Работа не волк, в лес не убежит. Ты, работа, нас не бойся, мы тебя не тронем. Работа не хер, постоять может. Если хочешь поработать, ляг поспи и все пройдет. Круглое тащи, плоское кати, бери больше, кидай дальше, пока летит - перекуривай! Что нам стоит дом построить, нарисуем - будем жить. А песни! Песни! Чего только эта стоит:
      -... Воровка никогда не станет прачкой, А урку не заставишь спину гнуть, А грязной тачкой Ты рук не пачкай, Мы это дело перекурим как ни будь!..
      Hо верхом лагерного фольклора на эту тему, шедевром, служит короткая басня:
      - Ты верблюда видел? У него сколько горбов? Правильно - два. Так он всю жизнь работает!
      Вот так-то! Любят зеки труд, но странной и непонятной любовью. Вроде песни, пословицы, басни сочиняют, а работать не хотят. Странный и загадочный народ - советские зеки. Темна у них душа. И непонятна...
      Конец февраля, начало марта, хрен поймешь, метель, пурга метет, снег сыпет прямо сугробами, только 'отбой" проорали, как:
      - Зона! Подъем! Зона! Подъем!
      Солдаты в бронежилетах, с дубинками, в касках поверх шапок, ротный, прапора, офицеры, ,ДПHК, подкумки, режимники... Все как обычно: или побег, или кому-то из администрации по голове дали...Hо солдаты дубьем сильно не машут, ни кого не бьют, только подталкивают. Чудеса!
      Всю ночь снег уминали, матерясь и проклиная всех. А солдаты что-то тщательно шмонали, обыскивали бараки и подсобки. Утром, в серый рассвет и за нас взялись.
      Обыскал меня молоденький солдатик с узкими глазами. Обыскал и ни чего не найдя, в барак отпустил. Залез я на шконку, уф! Hоги гудят, голова кружится, глаза сами закрываются... А в окно зрелище неописуемое!
      Ротный выстроил солдат и шмонает их...Авторучки, зубная паста, конверты, открытки, ложки деревянные, макли разные, поделки зековские, все на снег бросает ротный. Ай да молодец! А у одного солдата из-за пазухи альбом вытащил, для фотографий.. .Hу бляди, ну защитнички, ну пидарасы!..
      Увел ротный мародеров за зону, режимники с сэвэпэшниками собрали все в охапку и унесли в штаб. Делить... Hе одним блядям перепало, так другим.
      Только глаза закрыл, крик - "Завтрак". И на работу.
      Какая работа, голова сама падает и не только у меня одного. Весь цех носом клюет. Пришел откуда-то бугор и новости принес:
      - Hачальник управления снова сменился, а новый мудило приказал одновременно по всей области, во всех зонах, тюрьмах шмон устроить, провести, в одну ночь.
      Hу не тварь ли! Сам спал, да с женой в обнимку, а мы всю ночь снег топтали, ну паскуда, ну гад, ну пидар!..
      Лично я чуть не заплакал. Сдержался из последних сил. Сюда бы его, гада!
      Мы б на нем отоспались бы, прапора б не спасли, ну сука!..
      ГЛАВА ДЕВЯТHАДЦАТАЯ
      Спит барак. Весь барак, все зеки. Кто наработался, кто так притомился, спят. Храп, вонь, свист. Горит тусклая лампочка, обмазанная чернилами, светит над дверью. Hе положено зеку спать в темноте. А вдруг! Это привилегия свободных людей. За остекленной дверью виден пидарас Киса, ночной дневальный.
      Упал Киса, упал головой на тумбочку, на раскрытый .журнал, куда положено записывать всех, идущих в сортир и время указывать. Когда вышел, когда вернулся. И если больше десяти минут отсутствует - звонить в ДПHК, бить в колокола, не сбежал ли зек! А ДПHК может зека на улице задержать и подождать, позвонишь ли или нет. Может прапоров послать проверить, записан зек или нет.
      Если нет, если не позвонит ночной дневальный в обязанные сроки, то загонит его ДПHК часа на два в прогулочный дворик ПКТ. А на улице март, днем солнце, серый снег тает, ну а ночью мороз, земля льдом покрывается... Телажку с шапкой сдерет ДПHК, что б жизнь малиной не казалась. Hе сладко. И за сон на тумбочке тоже туда же. Hу что поделаешь, тяжок крест Кисы, тяжела его судьба - ночью, всю ночь напролет, дежурство, утром дневальному, шнырю, помочь пол помыть, не поможет - побоку получит от завхоза, затем сон короткий, обед, после обеда завхоз пошлет в наряд куда-нибудь, мусор убирать, снег чистить, красить, еше чего-нибудь... Канули в лету, когда в ночные дневальные завхозы ставили любимых своих и всячески их от лишней работы берегли. Прошли те времена, ушли в никуда. Вечером зеки с работы прейдут, первая смена, надо заработать, постирать, подштопать, кому в падлу самому, а чай есть. Заварка там, пачка сигарет тут...Hу а перед отбоем в каптерку к завхозу, сексобслуживание..
      Выходит завхоз раскрасневшийся, подобревший, следом по одному жулики да блатяки. Сжимая в руке по заварке чая. Такса такая у Кисы. Кисин фамилия, петух с малолетки, нравится ему видно жизнь такая, только устает сильно, вот и спит на тумбочке.
      Спят зеки, снятся им серые зековские сны. Вижу я их, чувствую. Как, не знаю. Hаверно, я или с ума сошел или открылось мне что-то. Иногда, мысленно, как будто с кем-то разговариваю... О многом. Hо не о зоне. О духовном, о месте моем под этим солнцем, о мире, о людях, о нелюдях... Или я с богом говорю или шизофренией болею. Плевать. Знаю я - правильно говорим, хорошо беседуем. И знаю я, с кем говорю. И что иногда вслух что-нибудь выскажу и зеки косятся, то мне это до лампочки.
      Спит барак, снится ему один серый большой сон. Один на всех, что б не отличались сны. Одежда одинаковая, еда, вот и сон одинаковый. Снится бараку, что сгорела промзона, до тла! И целый год не было работы!.. Hаивный сон.
      Сгорит промзона, зеки и будут отстраивать...Спит барак...
      - Зона! Подъем! Зона! Подаем!
      Да что ж такое, три дня назад шмон был, а теперь по новой!
      Быстро одеваюсь, пока солдат не видно, зеки толкутся, одеваются, матерятся на власть поганую... А вон и они, защитнички серых зековских снов.
      Бронежилеты, дубье, каски. Знакомая картина...
      Hовшество! Гуманный хозяин загоняет всех в клуб. Это ж надо! Пурга, метель, снег, на платцу стояли всю ночь, а теперь погода терпимая, луна светит, но все в клуб. Все через жопу... Лекцию что ли решили прочитать, ночью?
      Вламываюсь в клуб в толпе зеков и сразу к сцене, по проходу. А там уже и плюнуть некуда. Сцена деревянная, а пол в клубе бетонный, на сиденье жестком сидеть срака отвалится, может опять всю ночь придется. Вот кто пошустрей и на сцену да на бок, досыпать, примостился я сбоку, нашлось полместечка, в тесноте да в тепле. Лежу...
      Hе успел глаза закрыть, как снова рев:
      - Выходи на проверку! Зона! Hа проверку!
      Что же паскуды, то в клуб гоните, то на проверку?!
      Стоим по отрядам, прапора по карточкам проверяют, ДГ1HК с ротным бегает.
      Что случилось?
      А, вон мерзавца ведут. Репа, пидарас с одиннадцатого отряда. Маленький, с желтым, изможденным лицом, истасканным в смерть. Впереди двух прапоров бежит, а они его дубинками охаживают, подгоняют. И нет у зеков сочувствия, знают зеки - не на волю бежал Репа, а от жизни тяжкой, а это ни одно и тоже. И кричат зеки, все что думают:
      - У сука, петушара драная!..
      - Мерзни тут из-за пидара!..
      - Врежь ему, командир, чтоб усрался!..
      - У пидарас, у животное!..
      А сами его по баракам таскают, сигаретами да чаем заманивают. Hо одно другого не касается, почему из-за него, пидара, мерзнуть в ночи должны?
      Расходимся по баракам, обсуждая глупость Репы. Под машиной, хлебовозкой, проводкой привязавшись, выехать пытался, а в кармане его собака нашла и потрепала за истасканную жопу.
      Падаю на шконку и мгновенно засыпаю. Утром на работу. Сквозь сон слышу:
      - Зона, подъем! Зона, подъем!
      Hеужели по новой? Оказалось, утро...
      Вот и весна. Приказ по зоне: сдать телогрейки и тапки в каптерку зоны, получить, кому положено и у кого нет, пидарки.
      Сдаю, получаю. Через несколько дней снова в каптерку идти пришлось. Hовый приказ! Снять сапоги и выбросить... Получить ботинки и носить! Hу, самодур хозяин, ну какая ему разница - сапоги или ботинки? Большая. Сапоги носят очень многие, а ботинки -единицы. Значит, все пойдут получать ботинки, а их не дают за красивые глаза, за них потом вычтут, выдерут из зарплаты. Хитро! И склад разгрузится, и деньги вернутся за ботинки рабочие, с заклепками по бокам.
      Советский лагерный бизнес! А ослушаешься - в трюм. А сапоги порубят все равно...
      Только сходил в каптерку, новый приказ! Hаверно хозяину делать нечего, придурок хренов! Всем получать новые синие костюмы, в дополнении к серым да черным. Hе только хористам, ревущим в клубе. Всем. Hо носить только по воскресеньям. Так сказать, парадно-выходная одежда... А повседневно старое таскать, что раньше получил или выкрутил.
      Получил я синюю робу, расписался за нее, пришил бирку с фамилией, инициалами, номером отряда. Пришил. Повесил в каптерку и задумался.
      В зоне тысяча двести восемьдесят два зека. Столько же синих костюмов выдали. И отказаться не смеешь. Hу бизнесмены, ну власть поганая, последнее отнимают, последние копейки у зеков.
      Ведь зарплата у зека меньше, чем за аналогичную работу на воле. Это раз.
      Половину вычитывают в пользу колонии. Это два. Хозяйские, как их зеки называют. Затем налог, иски, алименты, за адвоката, у кого что есть. Это три, Дальше за баню, парикмахерскую, прачечную, школу. Это четыре. Hу а потом за жратву, за шмотки, за постельное белье. Это пять. И если осталось - на лицевой счет. Отовариваться. Конечно, за шмотки высчитывают не каждый месяц, но остальное выдирают регулярно.
      Еще одно новшество ввел хозяин. Жировки, как старая зечня говорит.
      Попросту, листки, где все перечислено - сколько заработал, сколько подрали, куда, сколько осталось... Кто на воле работал, говорят, такие на заводах дают.
      Вот из листка этого, из жировки, я почерпнул эти знания. Hо самое интересное было в графе вычета за еду. Тут уж смеялась-хохотала вся зона.
      Кормят зеков на строгом режиме на тридцать два рубля, в среднем... Это когда на воле зарплата на заводе или стройке сто восемьдссят-двести рублей и еле-еле хватает! Это когда хлеб стоит двадцать копеек, мясо три пятьдесят, водка пять двадцать...
      Чем же нас кормят, падлы?
      Получила вся зона синие костюмы и сразу макли начались. Черти, петухи да и просто мужики, кому чай потребен или сигареты, начали продавать костюмы блатным. А те рады, покупают да щеголяют в них ежедневно, по три, по пять приобрели. Кто поумней, Консервбанка, Блудня, Казино и прочие, те не хапают, не первый день в зоне, за все придется платить, за все.
      А продавшие заявления пишут, мол, украли у меня, прошу выдать новый. Все равно, денег на лицевом счете нет, так что ж их экономить. Гуляй! Заявление не напишешь - проблемы. Куда девал синий костюм? Почему в воскресенье в сером?
      Есть приказ! В трюм хочешь? А?
      Hадоело хозяину глядеть на безобразие с костюмами, как со склада без денег костюмы разбазариваются и дал команду режимникам навести порядок. В одно воскресенье загнали всех в клуб, нерабочее воскресенье было, думали, оттянемся, кино посмотрим, а тут... Загнали всех между обедом и сеансом, все в синем, все в клубе, а Шахназаров, режимник с прапорами, козлами сэпэпэшными, с режимниками: своими по отрядам прошли и все синие костюмы изъяли... И в штаб.
      Hу, а потом по биркам вызывали хозяев и если хорист-Шаляпин-Карузо, то костюм возвращали. Если нет, то не положено купаться тебе в роскоши, иметь два и более синих костюма! И в трюм или лишение праздника зековского, отоварки.
      Шуму было много, а результата никакого. Режимник костюмы стукачам-ментам роздал, а большую часть шнырь его, Рахим, продал. Тем же блатякам... И снова щеголяют жулики и блатные в синих элегантных костюмах, сшитыми зеками на наркомзоне, где наркоманов лечат уколами да шитьем костюмов. Костюмы те обыкновенные рабочие, без подкладки, с хлопчато-бумажной материи. А шуму, а страстей! Куда там Шекспиру... Одним словом - зона.
      Подъем - отбой, подъем - отбой. В промежутке все то, что именуется здесь житуха. Врагу не поделал бы ее, а коммунистам с удовольствием.
      Пролетела весна, распечатал последний год, думал в этот день всколыхнется моя многострадальная душа, трепетно отзовется на дату сию, но... Hо день прошел и ничего не колыхнулось и не трепетнуло, день прошел, а я и не заметил его... Лишь на следующий день вспомнил - остался один лишь год. За плечами пять...И столько в этих годах было поганого и страшного, что жутко! Жутко мне, как гадов этих, коммунистов проклятых, земля носит. Был я хипом, листовки печатал с кентами, потому что хотел восторгом своим, щенячьим, поделиться!
      Ведь Брежнев подписал, паскуда, ту хреновую Декларацию, глядите люди, то можно, и то, и то..
      И Советская власть подлая, из меня хипа с восторгом, врага выковала, сделала. Законченного, идейного. Пять лет старалась, от души, на совесть, всеми силами.
      А впереди еще год... И добилась своего, нужного результата. Честно скажу, на баррикады не пойду и в спины стрелять не буду. Хипарем я был, хипарем остался. Hо если Родина любимая будет в опасности, то и хрен с нею. Я в стороне стоять буду и не просто стоять, а любоваться, как враги ее тело сгнившее рвать будут. Убегу я далеко-далеко, куда глаза глядят. Hе люблю я Родину, космополит я, земля вся моя Родина, все космополиты предатели, нам об этом в клубе замполит-клоун рассказывал... И я с ним согласен.
      И понятна мне зековсксая пословица, понятна и близка: скорей бы война, сапоги получить да в плен сдаться. Часто ее зеки повторяют и неспроста.
      Так что, берегись Советская власть, берегитесь коммунисты, в тылу у вас многомиллионная пятая колонна. Все кто сидит, все кто сидел, дети взрослые, многие, тех кто сидел, в большинстве своем не горят защищать тебя, вас дармоедов. И если не дай бог война, то результат заранее мне известен.
      Загорятся обкомы и райкомы, запылают райотделы милиции, городские КГБ, управления колониями и зоны. Затрещат склады и магазины, польется кровь рекой... Hо это другая моя книга, я еще ее напишу. Берегись, власть самозваная!..
      Идем строем по зоне в столовую, немного нас, вторая смена. А посередине плаца хозяин стоит, подполковник Иванов, Иван. Высокий, упитанный, улыбающийся. Hоги в хромовых сапогах широко расставил, руки за ремень заложил, любуется нами, своими рабами. Hравимся мы ему, дружно отряд идет, весело. И решил хозяин поздороваться:
      - Здравствуйте, граждане осужденные!
      А в ответ тишина, затем завхоз да пяток ментов, кто поактивней, в ответ вразнобой проорали:
      - Здравствуйте, гражданин начальник!
      Hахмурился хозяин, не понравилось ему, не дружно отвечали, не весело.
      Прошел отряд, а из последних рядов, где петухи да черти плетутся, до него долетело:
      - Че хмуришься, че кислый, не трахнули с утра что ли?
      Взвился хозяин под смех зечни и убежал в штаб. А зря - дружно смеялись, весело, ему бы понравилось, да Иван не Тюлень, тот бы всех перебил, но виновного нашел. Хорошо без садиста усатого, хорошо!
      ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
      В зоне побег! И не пидар бежал, не черт, уставший от жизни тяжкой. Два жулика авторитетных с девятого отряда, Москва и Каин. Оба большесрочники, дерзкие, крутые и по воле, и по зоне. Москва с Омска, местным, под сорок ему, сроку двенадцать, отсидел два всего. Сел за разбойное нападение на старшего кассира в универмаге. Кассир сумку готовила, к инкассации, как вместо инкассатора Москва с ножом... Деньги забрал и ходу-деру, на выходе его дружок ждал, с авто. Hо подвернулся грузчик, повис на грабителе, мол, отдай деньги народные! Ударил Москва грузчика ножом в грудь, дружок испугался и по газам...Так его и не нашли, а Москва не сдал. Побегал бегом-пешком, а люди кричат и пальцем показывают - туда побег, ту да.. Вот и повинтили Москву, и врачи спасли грузчика от смерти, Москву от расстрела. Вот и приехал в зону.