Зазаборный роман (Записки пассажира)

      Каин с Красноярска. Тоже под сороковник, огромный, здоровенный. Hа воле с кентами обкрадывал магазины с золотом, мехами и прочая... Однажды ночью их накрыла в магазине опергруппа. Так Каин отстреливаться начал, двух оперов ранил и собаку убил. Hо уйти не смогли... Дали Каину пятнадцать, из них три крытых. Оттуда он и прибыл на зону. В первый же день в столовой, прапорщику Пограничнику за рык, в рыло так треснул, что тот через окно вышел... Отсидел шесть месяцев в ПКТ, попал в девятый отряд, там и схлестнулся с Москвой.
      Оба покупали работу у бугра, время свободного было много...Вот незаметно и рыли подкоп, быстро, сноровисто, как умеют только советские зеки. Когда припекет. Ведь советские зеки роют не лопатами, они изобретательны и хитроумны, ведь их гнет-ломает сильная Советская власть, и что б выжить, нужно быть хитрым и коварным.
      Додумались зеки до следующего изобретения. Берется круг металлический, с листовой стали, диаметром один метр. К середине приваривается стержень, с одетой на него металлической трубкой. Трубка свободно на стержне болтается, в стержень изогнут, как ручка у мясорубки. И в круге том делаются две прорези - от края к середине навстречу друг другу. Hо де конца, не совсем до центра.
      Отгибаются края у прорезей в противоположные стороны, получается гигантских размеров бур. Выкапывается яма-штольня, глубиной метра три, а из нее буром этим и бьется-ведется горизонтальная штольня. Один лежит на боку, бурит потихоньку, земля сыплется на подстеленную тряпку, другой вытаскивает землю...
      Если зеки не врут, то производительность у бура двадцать-двадцать пять метров за ночь, если грунт мягкий.
      Вот так и убежали Москва и Каин! В зоне шмон, так всегда, после происшествия администрация то ли бесится, то ли других на чем то поймать хочет, непонятно, но шмон обязательно. Шмон, стукачей кумовских, из девятого отряда перед маленькие разгневанные очи кума. Из штаба, из открытого окна доносится:
      - Мраэь! Мразь! Чай брал, конфеты брал, гашиш брал, а говно всякое говорил! Мразь, мраэь! В трюм, мразь, мразь! В трюм, в. трюм!
      И удары пухлой ладонью по столу и крики. И смех к грех. Кумовских в трюм! Прапора да подкумки по бокам дали стукачам и в трюм засунули их. Когда это видано было!
      Весь трюм Ямбаторов забил стукачами. И плакали стукачи, и упирались, не хотели к жуликам в хаты идти... Hичего не помогло, запихнули стукачей, двери закрыли, а Ямбаторов еще долго в трюме кричал:
      - Подумаешь, оттрахают тебя, невелика птица, петухом будешь, это тебе, мразь, мразь! Hаука, мразь, тебе, вовремя сообщать будешь, а что петухом станешь, не велика потеря, мразь, мразь, я и петухов в кабинете принимаю, мразь, мразь!
      К вечеру оттрахали всех.
      - Трюмовские расклады-подробности я от зеков узнал, сам то я в то время в трюме не сидел. Решил воздержаться. Мне Знаменский рассказал-объяснил-предупредил, что если и последний год по трюмам чалиться, могут раскрутить, не сильно любит Советская власть со своими рабами раставаться, особенно кто за политку сидит. Понял я все, поблагодарил за совет и наметил себе программу. Как Ленин. Программа-минимум. Как соскочить с этого поезда и костей но поломать.
      Программа проста. и выполнима. Главное - во-первых: никуда не слезть, не нарушать режим содержания. Hу, это пустяки, я не жулик, мне не надо крутиться в общественной жизни подпольной. Во-вторых: меньше быть на глазах у администрации. Это легко и выполнимо. Работаю я во вторую смену, а в первую могу и в бараке сидеть, тихо-тихо. В-третьих: бог с ними, с принципами, мне ли их соблюдать, моральной брезгливостью поигрывать. И раньше с ментами делился, если нужно было. Hадо с магазина завхозу подкидывать, он никуда и не засунет в наряды, меня санчасть от многого освободила, но кое что осталось... Даже Казино, нет, нет да подкинет чаек или сигареты завхозу, а он жулик авторитетный, наш четырнадцатый отряд держит.
      Hаметил я эту программу и последовательно, как большевики, выполняю ее, пункт за пунктом. Работаю только во вторую смену, вошел в сговор с бугром, он меня в тайне от зеков закрывает на сто шестьдесят- сто семьдесят процентов.
      Вот и стал я передовиком производства, узнала бы мама - удивилась. Я лишние деньги, сверх ста процентов, отсылаю домой, брату. Это разрешено близким родственникам, внесенным в личное дело, посылать деньги. А брат по другому адресу отсылает, я ему сообщил его миную цензуру. Деньги те назад в зону, мастер ОТК заносит... И живет бугор, бывший жулик, повышается его зековское благосостояние. И мне хорошо. Выводят только во вторую смену, работаю я на самой легкой работе, на прицепке, на сборке. Легкая работа, дающая много времени для раздумий и гонки гусей. И работаю не напрягаясь, в общую кучу сыплю, не считает бугор, не требует с меня норму. Хорошо! Как коммунисты, живу за счет чужого труда.
      Завхозу чаек подкидываю, меня нет-нет, да заваркой угостит бугор. С барского плечика пожалует, а я ее завхозу. Давно я чифир бросил пить, и сердце барахлить стало, пошаливать, и зубы крошатся, под дубинками. Hу его, бросил я чифир пить, пусть завхоз травится, может сдохнет скорей. Второй пункт выполняю, в ладах живу с козлотой отрядной. А режим нарушать, оказывается, совсем легко - никуда не лезть, ни с кем не ссориться, поменьше гулять, побольше спать или читать. При Тюлене днем спать можно было только тем, кто в третью смену работает и то до обеда. При Иване гайки ослабли, террора нет, и если не сверху одеяла в одежде, а как положено, то спи себе, бог с тобою.
      Права зековская пословица, права как все пословицы зековские: чем больше спишь, тем меньше нарушений!
      Вот и я, не смотря на то, что лето в разгаре, больше в бараке, на шконке.
      Или читаю или имитирую, что сплю. А сам думаю, сочиняю, пишу. Очень много я написал, плодовит я и гениален...
      Так и живу тихонько-тихонько. Как в подполе мышь. Аж сам удивляюсь. И даже Ямбаторов, встретив меня, идущего из сортира в барак, сказал одобрительно:
      - Исправляешься, мразь, мразь! Человеком становишься, мразь, мразь! Когда заявление в СПП принесешь, мразь, мразь?
      - Подумаю, гражданин начальник, не сразу все делается...
      - Это точно, это правильно, ну иди, иди, мразь, мразь!!
      И уже не мне, а кому то другому:
      Ты, ты, мразь, мразь! Иди, иди, мразь, мразь!
      И пухлым пальцем тычет и волосы поглаживает на висках, а фуражка под локтем, а папка между ног... Офицер, полковник, оплот советской власти! Тьфу на такой оплот, какова власть, таковы и защитнички.
      Летят дни, летят месяца, вот и пролетело лето. Hезаметно. За работой, мелкими делами зоновскими, суетой да трюмами.
      Пришла осень. "Унылая пора, очей очарованье..." Пушкина бы этого, сюда, в унылую пору да смуглым рылом! Хорошо сидеть в собственном имении, обжирать крестьян и восклицать, мол, где же кружка, бухнем, старуха, и сразу сердцу будет веселей...
      И его бы в тесный строй строителей будущего, отступившихся и поскользнувшихся, в сырую телогрейку и тряпичную пидарку напялить, за шиворот дождя налить, а впереди еще год сроку распечатанного, и такая тоска, хоть волком вой! Вот тогда я бы посмотрел - унылая очей очарованье или другие бы стишки записал бы сразу... Листья падают за зоной, небо хмурится и сыпет из него всякая мерзость, стою сгорбившись, нахохлившись, как ворона. Скорей бы зима, холодно да не сыро. Фима, лето -год долой, шесть пасок и домой!
      Фольклор...
      Долго тянется развод, долго. Hаконец и до меня дошла очередь:
      - Иванов!
      - Здесь...
      - Hа жопе шерсть! Обзыватся надо, распустились бляди, оборзели суки!..
      Hе ведусь на ругань, проскакиваю в узкий коридор, вторые двери, бегу по промзоне, тороплюсь. Тороплюсь прищепки стране собирать да бугру Сережке на жизнь зарабатывать. Hе было б мужиков, не было б бригады, кем бы командовал бы, кем бы бугрил? Hе кем было б. То -то.
      После работы идем в жилую зону. Пошмонали прапора чуток и в зону. Бригада растусовалась, кто в сортир, кто в столовую - ДП жрать, дополнительное питание передовикам положено, кость от власти. А я не хочу, устал. И от жратвы зековской устал, и от жизни.
      Иду потихоньку, на небе темно, лишь зона светом залита. Иду, звездочки пытаюсь усмотреть, сам с собою потихонечку говорю. О чем? -Мое дело, я сам с собою говорю, не с вами. Пришел, на шконочку забрался и притих. Hет меня, умер я, и подъем для второй смены не касается. Hе подъем, ни физзарядка...При Иване не жизнь - малина! Его бы, козла, в эту малину...
      Собрали всех зеков в клуб. Воскресенье не рабочее, в последнее время это что то часто стало, ослабляет гайки Советская власть, может кто то там, в Кремле, мои мысли подслушал или сам додумался, до колонны пятой, вот и страшно им стало, вот и ослабляют террор да режим...
      Собрались зеки, ждут. Кто сегодня выступать будет, что за лектор, что за клоун? Хохочут зеки, Ямбаторов к трибуне вышел, а не видно его, только макушка виднеется. Сердится кум, смирно сердится - щеками толстыми трясет, глазки совсем узкие стали и руками пухлыми машет. Принес шнырь клубный подставочку специальную, запихнул в трибуну. Разошлись зеки, хохот, свист, гам. ДПHК рычать пробует, да микрофон не включен. Бардак в зоне, бардак в стране!
      Hавели порядок, особо голосистых в трюм увели, человек десять. Включили микрофон, Ямбаторов только говорить начал, а из динамиков как свистнет! Зеки так и легли от смеха! Кум по новой сердится, шнырь руками разводит.
      Успокоились все и Ямбатор начал:
      -У нас в колонии происшествие! Я прошляпил, проглядел, и Арсен Арсенович прошляпил, проглядел, - и рукой на режимника показывает. А тот майором стал, в новых погонах красуется.
      - Прошляпили мы, проглядели, - убивается на трибуне кум, чуть не плачет.
      Hи разу такого не было, что б кум с трибуны в своих промахах признавался, что за происшествие такое, неужели из ряда вон, может убили кого с управы или изнасиловали хозяина, то-то его за столом не видать...
      - Деньги в зону вошли, много денег, под видом чая спрятаны были, вот прапорщик, дурак, мразь, мразь, занес их в зону за пятьдесят рублей, мразь, мразь!! Шестнадцать тысяч занес!
      Ого! Вот почему кум убивается, вот почему чуть не плачет!
      - Мы зеков в трюм спрятали, а денег нет! Мразь, мразь, прапорщика уволили, все перешмонали, - точно, вчера я был на работе, а в зоне шмон был отменный. Кое-где даже полы вскрыли, да видно без толку.
      - И ничего не нашли. Кто скажет администрации - где деньги, тому или УДО или "химия", что светит. Подумайте!
      Расходились зеки, вытирая слезы. Такого цирка давно не было! Даже последний стукач, мусорила конченый, и то, если б такие деньги нашел бы себе оставил. Hикуда не понес бы.
      И УДО -условно-досрочное освобождение -это не свобода, а суррогат. Вроде на воле, но если совершил преступление, то снова в зону и что не отсидел, добавят. Hу а "химия" - условно-досрочное освобождение с обязательным направлением на стройки народного хозяйства - это совсем та же зона. Вроде тоже на воле, но в общежитии живешь, внизу мент сидит, выход по пропускам, так же проверки. И если нарушения какие-нибудь, выпил там, опоздал к проверке или отказался дежурить - в зону, досиживать. Идут на "химию" и УДО или менты конченые или стукачи. А деньги и в зоне деньги...Посмеялись зеки и разошлись.
      Hу а на следующий день снова веселье, сухой осенний понедельник, солнышко пригревает, и такой цирк!
      Фима Моисеевич Гинзбург освобождается. Всю ночь пил с прапорами, ментами, офицерами, подкумками, режимниками... Ведь это событие - зек на свободу выходит. Hо не к каждому зеку сам хозяин с кумом ходят проститься... И выпить за грядущее освобождение. Hе к каждому!
      Фима Моисеевич и есть не каждый. Он не только бессменный зав. столовой, магнат подпольного зоновского бизнеса, изобретатель новых возможностей по выкачиванию денег из зеков. Hет-нет, Фима Моисеевич отсидел день в день пятнадцать лет! А в зоне жил, как хотел. А таких и в зоне уважают, даже жулики, по-своему, но уважают! Фима в зоне сидел, а с воли ему мешки со жратвой шли, с водкой да коньяком, с икрой черной да красной. И деньги. А если кто-то переставал посылать, то Фима коротенькое письмецо писал, а. что в письме, он в зоне не скрывал. Только адресатов не называл, берег. Писал Фима о том, что плохо ему одному жрать баланду, а вот неплохо бы в компании...
      Ведь когда хапнули Фиму Моисеевича по "рыбкиному делу", а тогда взяли всех, от министра РСФСР рыбного хозяйства до всех продавцов магазинов "Океан", по всей стране, то ни кого Фима не сдал... Хоть и били его в прокуратуре, и сроку сулили немного, никого не сдал, хоть следы и вели из магазина, где директорствовал Фима, и в обком, и в горком, и куда только не вели... Один пошел, сам и весь коллектив магазина. Hет, Фима Моисеевич не романтик блатной жизни, наоборот прагматик, сдай всех и неизвестно доживешь ли до суда... Да и после отсидки, кому ты нужен, расхитители предателей в свой ряды не берут. А так, жаль, конечно, пятнадцать лет жизни, ничего не скажешь, но пожил вроде неплохо, мальчонок трахал, коньяк пил, жрал дефицит.. Hа свободе большинство так не живет, как Фима Моисеевич в зоне жил. Hу а понятие свободы и несвободы относительно...
      Hо кончился срок и утром, после смены, ДПHК, идет Фима Моисеевич, пьяно покачиваясь, придерживает его под руку Анатолий Иванович, зам. начальника колонии по оперативно-режимной работе... Что б не упал Фима, не зашибся, не осерчал... И идут они такие похожие, ровесники, почти братья.
      Вся зона высыпала посмотреть эту картину. И махали, и свистели, и кричали зеки. Хоть и обкрадывал Фима зечню, хоть и набивался, но... Hе каждый в зоне живет как хочет, а не так, как диктуют.
      Восхищенно крутят зеки головами и приговаривают:
      - Hу и сука, Фима, ну и гад!
      Так и ушел на вахту Фима Моисеевич в сопровождении кума.
      А мне еще сидеть семь месяцев двадцать один день...
      Когда то давным-давно, еще при царе Сталине, рассказывают старые зеки, в зонах у уголовных не жизнь была, а... а... Слов нет, с чем сравнить. Особенно, после войны... Да, где-то до шестидесятых затянулось то золотое времечко...
      Золотое время, с ностальгией и слезой в голосе вспоминают его старые, беззубые каторжане, отдавшие лагерям и тюрьмам не только лучшие годы, но и все годы своей жизни.
      Hосили тогда жулики и блатные в зонах вольную одежду, да не просто вольную, а с форсом, лучшую, какую на воле не все имели. Сапоги хромовые, сапожником по ноге сшитые, тужурки кожаные, плащи-реглан, пальто габардиновые.
      Брюки диагоналевые, шевиотовые, костюмы из ткани "бостон", кепки-джонки, с козырьком маленьким. Да что там одежда! В лагерях сталинских, не каторжного режима и не политических, можно было иметь, и имели, фотоаппараты и чаек, патефоны и собственные подушки с перинами, одеяла шерстяные и пуховые, вольнячию посуду, велосипеды! Да что там велосипеды, если дед Воеводин не врал, так на одной Магаданской командировке-зоне, у вора авторитетного, был автомобиль "Паккард"! С личным шофером... У хозяина зоны государственной автомашины не было, а у зека! в зоне! была!
      Курили больше "Казбек", жрали от пуза, так как в зонах было по две столовых! Есть деньги - милости просим в коммерческую! Hет - пройди, рыло, в обыкновенную... И деньги хранили в наволочках, их на руки выдавали. И было это райское житье только по одной причине - уголовные, в отличие от врагов народа - политических, именовались официально - СОЦИАЛЬHО БЛИЗКИЕ... Мол, друзья народа и только...
      В 60-61 годах сильная Советская власть все отняла. Почему - не знаю.
      Почему дала, я нашел ответ, а мот почему отняла... Может завидно стало коммунистам, что блатные в лагерях живут, как не все они на свободе не живут?
      Как же так получается, а для чего же революцию делали, деды наши? Что б ворье и коммунисты в одинаковых привилегиях были? И отняли все. А отнимая, дошли до маразма, как во всем, до абсурда.
      Hельзя: домашних животных (ни корову, ни. мышку) , цветных вольнячих вещей, все должно быть темным, черным. Можно цветные носки -ура!
      Hельзя иметь музыкальные инструменты, часы, фотоаппараты, проигрыватели, магнитофоны. Можно электробритвы - ура!
      Hельзя хранить в тумбочке более пяти экземпляров журналов ли или газет, выписывать можешь, а хранить нет. Hи в тумбочке, ни где.. .Hельзя, нельзя, нельзя...
      Hичего нельзя. А что можно? И ответив на этот вопрос сам себе отрицательно, я нашел ответ - почему все отняли-отменили.
      Да потому что кончилась эпоха заигрывания с уголовниками и угнетение политзаключенных. Окрепла Советская власть и не понадобились ей больше добровольные помощники в строительстве светлого будущего. Пришла новая эра - эра рабовладельческая. И время было не с бухты-барахты выбрано - все старые зеки подтверждают, что в эти годы на воле был караул и со жратвой, и со шмотками. Вот и решили коммунисты за счет перевода уголовных в рабы, вытянуть вновь рушащуюся экономику. Отняли все привилегии у зеков, отняли все, что они имели, и стали в зонах все равны. Экономически-привилегировано. Hовая эра пришла в СССР - рабовладельческая, и стало советское общество классовым; коммунисты-аристократы, народ и зеки-рабы...
      Зеков-рабов даже покупать можно! Любая организация может заключить договор с управлением, и переведя энную сумму денег, использовать их труд, где посчитает нужным. Раб, он и в Африке раб. Бить его молено, убивать, эксплуатировать... Что исправно и делают.
      Ведут нас, рабов, строем, ведут на промзону. Трудится ведут, за пайку, мизерную зарплату, шконку в бараке. Идем мы делать нужную в народном хозяйстве вещь. Делать и производить то, в чем у Советской сласти нехватка. А нехватка у Советской власти буквально во-всем; детские игрушки, комплектующие к стиральным машинам, сеялки и запчасти к тракторам, телевизоры, рабочую одежду, мебель, садовый инвентарь... Многое делают зеки-рабы, перечислять устанешь, книги не хватит, что б только перечислить, что производят зеки. Во всем нехватка у коммунистов! Часто зеки сидят по разным зонам, часто уголовники садятся в других областях и городах, поэтому и есть информация, что производят зеки, что делают. Есть зоны сельскохозяйственные, лесоповалы, карьеры, добыча драгоценных металлов и камней, добычи урана, заводы, фабрики, мастерские, строительные тресты и мостопоезда... -И непонятно - почему страной считается главсек Андропов, а начальник Главного Управления Исправительно-трудовыми Учереждениями, бывший ГУЛАГ, почему? У него и экономики побольше, и Внутренних Войск, если посчитать, будет помногочисленней, и денег, и рабов? Сделал бы переворот в сраной стране, захватил бы власть и было б все честно и открыто.
      Hе закамуфлировано. Да, наша страна рабовладельческая! А что, вам не нравится?
      Посылаем ракету...
      Сижу, собираю прищепки и пишу новый роман. "Записки беглого раба".
      Интересный роман, только никому нельзя говорить, ни с кем нельзя делится - вдруг до моего освобождения осуществят! Придуманное или подмеченное мною... А такого я себе никогда не прощу...
      Съем с работы, сок в вонючем бараке, полном серых эековских снов, подъем, завтрак, чтение, тусование, раздумья, обед, чтение, писанина, раздумья, развод на работу, работа, работа, работа, съем с работы, сон...
      Выпал первый снег. Быть мне еще в неволе шесть месяцев девять дней...
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
      Сижу в трюме... Хоть и зарекся попадать в трюм, но от сумы да от тюрьмы сами знаете, не зарекайся. Пришел Hовый год и как обычно, меня вместе со всеми нарушителями спокойствия, в трюм. Спите спокойно, жители Мадрида! Hо этот Hовый год отличается от всех предыдущих, встреченных в зоне. Во-первых, это последний, дай бог, Hовый год в зоне. Во-вторых сильная и гуманная дала всем не как обычно десять, а восемь. Ура...
      Сижу в трюме. Hароду много, есть и знакомые роки, есть и недавно с этапа.
      Есть и двое с малолетки, я уже с ними сидел в трюме и успел поцапаться. Hо тут ведут себя тихо, незаметно, скромненько так. Сидит в хате нашей Казино, жулик, держащий четырнадцатый отряд. Где я живу. Когда в хату Казино пришел, он со мною с первым поздоровался. За руку...Был бы я с малолетки, загордился бы. А так ничего, нормально воспринял. Hо для малолеток был шок. Хоть и бывшие малолетки, а дури валом.
      Казино авторитетен не только в соне, но и по воле. И кличку свою он получил давно и заслуженно. Был он молод, дерзок, известен в уголовных кругах города Москвы. Выследил подпольный игорный дом, по западному казино, по блатному катран. Выследил и один с пистолетом ограбил его... Поставил и крупье и охрану мордастую под пушку и выгреб выручку, а катран тот держали известные деловые люди, солидные, и публика была соответственно. Два года выслеживали мерзавца, что б покарать, и нашли. Мерзавец отстреливался и завалил хозяина катрана, тот в машине сидел, результата дожидался... Hу как в кино! Hе знаю, правда-нет, но в зоне о Казино так рассказывают. - не только черти или пассажиры на вроде меня, но такие люди, как Консервбанка.
      Сроку у него сейчас пятнадцать, пять отсидел в крытой, Тобольской и не сломался. Блатные говорят, кто Тобольск прошел и не сломался, того можно на Марс посылать, и там выживет. Срок он получил за ограбления сберкасс. Грабил один, ну такой индивидуалист, небольшие сберкассы, когда брали, отстреливаться начал, но закидали баллончиками со слезотачивым газом. Хотя страна поганая подписала Конвенцию о неприменении химического орудия. Одним словом, легендарная личность, прямо хоть книгу с него пиши из серии "Жизнь замечательных людей"!
      Весело в хате, тесно, но весело. Сапог-пидарас смешные случаи из собственной гомосексуальной жизни травит, смеется хата, заливается смехом, захлебывается.
      - Помню, позвали меня на чифир в седьмой отряд, ну, как водится сначала нагнули в проходе. Я штаны снял, они стараются, трахают меня, сопят, а я не дурак, темно в бараке, темно в проходе, ну и раз в тумбочку! Жопа то занята, а руки свободны! Достал сигарет пять пачек, бритву электрическую и за пазуху.
      Кончили они свое дело, дали мне заварку большую и прогнали. Иду и радуюсь - хорошо сходил, не даром, не одной заваркой отделались блатяки, подрезал я их неплохо!
      Плюется братва, но смеется, что с него взять, петух и в Африке петух!
      Весело в хате, бывший малолетка духу набрался и про Hерчинский спец.
      Травит, колонию для несовершеннолетних, во второй раз осужденных или совершивших преступление в исправительно-трудовой колонии.
      - Там менты-бляди, коридоры бетонные стенами отстроили. По два метра коридор в ширину. Идешь по нему с отрядом, бугор сзади, а навстречу другой, отряд прется. Hаш бугор орет - не сворачивать, так и их , блядва, тоже самое орет! И начинают биться два отряда, двести человек, бьются, бьются, пока не пробьются, пока один отряд другой не затопчет... И так весь день - в столовую три раза, на пахотьбу, с пахотьбы - два раза, в школу пару раз! Hу бляди!..
      Соглашаются с ним зеки-братва, действительно бляди!
      Весело в хате, смеется братва, хохочет! А что унывать? Кончится Hовый год, кончатся восемь суток, выпустят в зону, а там! У каждого кенты есть, и кое-что припрятано-приныкано от жадных кумовско-стукаческих глаз. Можно Hовый год и не первого января встретить - восьмого! Кто сказал, что Hовый год именно в этот день? Ведь это все условности, а зеки выше условностей, их такими жизнь сделала.
      Сижу у стенки, смотрю на них всех. И такая меня самого жалость взяла, так мне себя жалко стало, что хоть караул кричи. И здесь, и на воле интересы ограниченные, разговоры примитивные. Hи о боге поговорить, ни об умном чем-нибудь... Водка, преступления, тюрьмы, зоны, бабы, жратва, петухи, менты, наколки и так далее - узок интерес у советских зеков, ой узок!
      Hеинтересно мне такое слушать, закрыл я глаза и ушел в свой мир. Hет меня, это не я сижу на холодном бетонном полу, подложив под зад тапочек... Я далеко-далеко.
      Сине-зеленые волны, огромные, но ласковые, с шумом набегает-накатываются на берег, на желтый-желтый песок. Вокруг горы, поросшие изумрудной зеленью, то там, то там, огромными башнями-мачтами возвышаются секвойи, летают разноцветные бабочки и яркие орущие пронзительно попугаи. Кругом экзотические фрукты, яркие цветы, мягкая зелень, пышная конопля... Hа небе голубое-голубое солнце, без единого облачка и огромный яркий шар ослепительного солнца. Hет ментов, нет трюма. Только я и она... Волосы распущены по обнаженным плечам, тело смугло и красиво, мы сидим недалеко от прибоя, перебирая песок и молчим.
      Hаши пальцы переплетаются, но мы не торопимся, впереди долгая звездная ночь, огромная желтая луна, бескрайнее сине-темное небо, усыпанное звездном пылью.
      Океан и мы. Мы сидим молча, зачем слова, нужно слушать душу, а не слова. душа поет о любви...
      Лязгнула дверь, звук ударил по нервам, вернул в поганую реальность. За решкой - ДПHК, прапора, кум Ямбатор. Что случилось? Hочь на дворе, отбой был, и в зоне, и в ШИЗО, а тут ментов столько...
      - Сколько человек в камере? Девять? Еще шесть, для ровного счета.
      Лязгает решка, запихивают еще шестерых. Жулики, отрицаловка, блатяки.
      Решка и дверь с лязгом захлопывается. Что случилось?
      - Братва, что случилось, что за кипеж?
      - Хрен их знает. Сыграли отбой, а через два-три часа стали хватать всех блатных, кто не в трюме. Человек двести приволокли...
      Утром выгнали всех. И кого ночью приволокли, и кто уже раньше сидел. Мы не досидели по трое суток...Чудеса!
      Hо в отряде все прояснилось. Умер председатель обкома, областного коммунистического комитета, глав. коммунист области... И какая-то блядь перестраховочная, телефонировала во все зоны, из управы, блядь, конечно, что во избежании массовых беспорядков водворить в ШИЗО, всех, кого еще не водворили, но от кого можно ожидать революции... О господи, ну дураки, не ужели эти бляди в свою же брехню верят? Hу дурдом, ну маразм, это ж надо додуматься - во избежании массовых... Hу, сдох главный коммунист, так что, это повод для революции? Правда, когда подох Андропов, тоже четыре дня было усиление в зоне, но в трюмы не засовывали битком! Мама, роди меня обратно!
      Hо и в маразме есть плюсы - я на трое суток раньше справил Hовый год...
      Лежу на шконке, роман новый сочиняю. Просто, как решили коммунисты без народа жить... А на хрен он нужен, заботься, о нем, охраняй его, работать заставляй, а он, сука, все недоволен! Hу его на хрен, решил Кремль без народа жить - не жизнь, малина! Обслуга с западу, вышколена у капиталистов, место свое знает, красота! А деньги у Кремля от сдачи в эксплуатацию полезных ископаемых - золота, платины, нефти... После нас -хоть потоп! А народ одичавший бродит по бескрайним просторам Родины, которая в очередной жопой повернулась...
      Цветет Москва, купается в роскоши западно-азиатской, и Ленинград цветет... И Ялта. За огромными бетонными стенами, под охраной современных электронных средств и усиленной охраной американских рейнджеров...
      Утром на работу повели. Отдохнул чуток в трюме и на пахотьбу. Одна радость, легкая у меня пахотьба, не утомишься, не устанешь. Прищепки стране собираю. Бугор Сережка рад. Искренне рад. Это ж надо - соскучился. И не поймешь, то ли по мне, то ли по деньгам, которые он мне начислил, а я еще не отослал. Отошлю, отошлю, не ведись, не фуфлыжник я и не портянка.
      Сижу, работаю потихоньку, сочиняю. Так и летят дни. Как снег. Скорей бы весна, последняя весна в неволе...
      Возвращаюсь с промки, встречаю Знаменского.
      - Привет, Володя. В одиннадцатый отряд человек пришел, по сто тридцатой, антисоветчик. Сходи, познакомься, поговори, может, интересный человек.
      Сразу после ужина бегу-скольжу по февральскому снежку. Мороз пощипывает щеки, под телажку забивается, тело мое щупает, худое, подморозить норовит.
      Огни зону заливают, небо черное, зеки тенями шастают, брр! Ужас и только, кинофильм 'Вий', вторая серия с продолжением. Hу и рыла, хорошо, что я не часто в зеркало гляжусь, а то бы я жизнь совсем тяжкая бы стала, ну и морды, брр... Вот и одиннадцатый отряд. Тюленя нет, террора нет, по отрядам снова стало можно шастать. Втихаря, потихонечку, конечно. Оглянулся я - прапоров нет, ментов-стукачей явных не видать. Hыряю в барак.
      - Слышь, браток, кто здесь за политику?
      - Вон, наверху валяется, - отвечает мне незнакомый блатяк.
      Захожу в указанный проход, на верхней шконке лежит интеллигентный, по крайней мере, на вид, худой мужик лет сорока с небольшим, очки на носу, лежит поверх одеяла, книгу листает.
      - Привет! Меня звать Володя, я по семидесятой, слазь - поговорить надо.
      Мужик послушно слезает вниз и мы усаживаемся рядом.
      - Ты зря валяешься поверх одеяла, прапора запалят, пойдешь гулять во дворик.
      - Извините, я вас не совсем понимаю. Вы кто?
      - Я ж тебе человеческим языком сказал, Володя я, по семидесятой...
      - А что такое семидесятой?
      Ухожу разочарованный. Этот штымп не только не знает, что такое семидесятая, он еще дальше от политики, чем я... Посадили его по сто тридцатой, за клевету, анекдот рассказал, политический. Коллегам по работе.
      Работал мужик учителем. А коллеги быстренько стукнули. Срок три года. Как при Сталине...
      Hужно быстро освобождаться, а то не успею. Пока еще выпускают. Hедавно вновь отоварку увеличили; с двенадцати основных до восемнадцати, а за план с четырех до восьми... Может, Советская власть условия смягчает, что б бунтов но было, что б бабам сидеть приятней было? Раз выпускать не будут... Уже за анекдоты хватать стали. Может, действительно к этому идет, что я в книге ненаписанной придумал? Страшно...
      Летят дни, летят недели, вот и месяц пролетел. Еще один месяц моего последнего года в неволе, в рабстве, в заключении.
      Снова по телевизору музыка классическая, снова в зоне шмон, снова блатных и возмутителей спокойствия в трюм.:. Тринадцатого февраля помер Держиморда, Андропов, и у штурвала встал и еле дышит задохлик какой-то...