Карлистские войны - Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2

— Я уже решила свою судьбу, — твердо ответила Анна, — после пережитого я не хочу видеть придворного блеска и празднеств.

— Как? Ты хочешь уйти, чтобы жить в уединении?

— Я хочу отдаться своему горю, оставить свет, я ищу мира и покоя, дорогой мой друг. Меня не занимает уже шумная придворная жизнь. Я уйду в монастырь и предамся молитвам.

— В монастырь, Анна?

— Да. Я буду молиться за моего несчастного сына, участь которого я не могу изменить, — примирюсь с прошлой жизнью и в этом буду искать отраду. Эта мысль благотворно действует на меня!

— Не стану отговаривать тебя, Анна, если это принесет тебе утешение! Дай Бог, чтобы в твоей новой жизни ты обрела душевный покой, который ты так заслуживаешь. Молись в своем святом уединении и за твоего друга, который уходит раньше тебя и призывает к тебе благословение Божье! Последний вздох мой, последнее слово, — будет словом любви и благодарности к тебе!

— Я много буду думать о тебе, часто переноситься к тебе душой, — ответила она. — Благодаря твоему спокойному, мягкому характеру я чувствовала себя счастливой в последние годы. Дай Бог тебе за это легкий конец. И в монастырском уединении я буду готовиться к смерти, просить у Бога прощения за все, что по своему легкомыслию делала в прошлом.

— Да сохранит и направит Бог короля, чтобы он сделал Францию счастливой! — сказал Мазарини, — уже вчера я простился с ним и умираю спокойно, он теперь в таком возрасте, что сам может обо всем судить и все решать. Силы начинают изменять мне, пульс бьется все медленнее, Господь призывает меня, Анна! Прощай… Молись за меня.

Королева-мать наклонилась к Мазарини и тихонько поцеловала его в лоб. Он крепко прижал к губам ее руку и еще раз с благодарностью взглянул на нее.

Анна Австрийская удалилась.

Затем подошли две племянницы кардинала.

9 марта Мазарини в последний раз принял причастие и после тяжелой агонии скончался. Его последними словами были слова благословения и благодарности королеве.

Она, не сдерживая слез, льющихся по щекам, стояла у тела любимого человека.

Разлука с ним была очень тяжела для нее.

Его положили в гроб й отнесли в Луврскую капеллу.

В день его похорон назначено было и прощание Анны Австрийской со двором.

Королева-мать удалилась в монастырь Ван-де-Грас, о котором она очень много заботилась. Монастырь с радостью принял в свои стены убитую горем королеву-мать.

Анна Австрийская сообщила об этом заранее настоятельнице и благочестивые сестры, принадлежавшие в большинстве своем к знатнейшим фамилиям государства, почитали за великую честь и радость принять в свою среду королеву.

Наступил день похорон Мазарини, на которых должен был присутствовать весь двор.

Анна Австрийская уже сообщила сыновьям, что она в этот день простится с двором и оставит свет.

Молодой король и его младший брат, герцог Орлеанский, не пытались отговаривать королеву-мать от ее решительного намерения.

Громко, торжественно зазвонили колокола. Двор отправился в Луврскую капеллу, где перед алтарем стоял обитый черным гроб Мазарини.

Вся церковь сияла огнями и была наполнена ароматными курениями. Но вот вошли король Людовик и его брат со своей блестящей свитой. За ним вошла Анна Австрийская со своими дамами и совершила краткую молитву.

Священник начал отпевание.

Когда обряд кончился, в капеллу торжественно вошли монахини монастыря Ван-де-Грас, со свечами в руках, неся на шелковых подушках покрывало для королевы-матери.

Анна Австрийская, отойдя от гроба, подошла к благочестивым сестрам и громко, торжественно объявила, что прощается со двором и уходит в монастырь. Она простилась с королем и герцогом Орлеанским, потом с тремя мушкетерами, которые так верно служили ей, и поручила заботу о них своему сыну, затем простилась с дамами, одна Эстебания уходила вместе с ней, чтобы постоянно при ней оставаться.

Простившись со всеми, королева с радостным выражением лица, взглядом прося у Господа благословения на новую жизнь, взяла покрывало. Послышались тихие рыданья. Дамы не могли сдержать слез.

Анна Австрийская обратилась к ним с ласковым утешеньем.

— Я ухожу в обитель мира, следую высокому, святому влечению сердца, — сказала она, — и мне не тяжело прощанье. Не надо вас уверять, что я часто буду посылать благословение моему августейшему сыну и его брату герцогу Орлеанскому и всем, кто мне близок и дорог. Я часто буду с ними мысленно. Не слезами надо провожать меня в монастырь Ван-де-Грас, — напротив, я и все, кто меня любит, должны радоваться, потому что я иду навстречу новой жизни — покоя и молитвы! Прощайте все! Сохраните добрую память о королеве Анне Австрийской! А вы, сестры мои, примите меня в свою обитель, я иду к желанной цели и буду готовить свою душу к вечности!

XIV. ГЕНЕРАЛ Д'АЛЬБИ

— С какими известиями явился офицер? — спросил молодой король дежурного камергера, стоявшего перед ним в почтительно согнутой позе.

— Офицер привез известия о… — камергер боязливо замялся. Он хотел сказать: «О смутах на юге», но удержался и продолжал: «О делах на юге Франции, ваше величество». Но он хочет лично рассказать вам.

— Просите его, посмотрим, что он расскажет. Там, говорят, неспокойно, какие-то смуты, причины которых до сих пор никто не мог мне объяснить. Может быть этот офицер скажет, что там происходит, тогда можно будет, по крайней мере, найти средство усмирить бунт.

Офицер вошел и поклонился.

— Кто вас прислал? — коротко спросил король.

— Господин губернатор острова Святой Маргариты, Сен-Марс, — ответил офицер.

— В чем дело? Что вы хотите мне передать?

Я прислан доложить вашему величеству, что крестьяне и граждане острова грозят восстанием, губернатор в затруднительном положении и не знает, как поступить. Он просит инструкций.

— Восстание? — повторил король, — что же хотят эти люди?

Офицер молчал.

— Разве беспорядки так серьезны, что мне докладывают о них? — продолжал король, — почему не постараются справиться сами? Разве не известно, что когда мне сообщают о подобных вещах, я должен прибегать к очень энергичным, репрессивным мерам? Я очень неохотно применяю их, понимаете?

Если бы опасность не была очень серьезной, губернатор Святой Маргариты не решился бы доводить это до сведения вашего величества.

— Так беспорядки усиливаются?

— До сих пор восстали только жители острова, а теперь к ним присоединились и жители прибрежных мест. Губернатор в опасном положении, он погибнет, если не получит от вашего величества помощи и распоряжений.

— Чего требует народ?

— Дело идет об арестанте, которого губернатор прячет на острове.

Людовик испугался, но быстро переломил себя.

— О государственном арестанте? — повторил он, — что это значит?

— Народ хочет освободить его, они называют его «Железная маска».

— Что это за прозвище?

— Губернатор счел нужным надеть на своего арестанта железную маску, а некоторые из жителей видели его в этой маске и прозвали Железной маской.

— Губернатор исполнял мое приказание, — сказал король. Островитяне очень безрассудно поступают, громко выражая свое сочувствие и задумывая противиться. Это надо пресечь! Поезжайте туда и скажите губернатору, чтобы он сначала предостерег бунтовщиков, а если они не послушаются, пусть употребит силу.

— Незначительные силы, которыми располагает губернатор, ваше величество, не позволяют ему начать борьбу. На острове Святой. Маргариты всего сто человек швейцарцев, большая часть которых на стороне мятежников. Каждый день ждут, что толпа нападет на губернаторский дом и освободит арестанта.

— Если так, то он получит немедленную помощь, — ответил Людовик, — можете ехать к нему и передать это.

— А пока пусть защищается до последней возможности и не допускает никаких сношений между арестантом и мятежниками. Постарайтесь, чтобы народ не увидел заключенного. Понимаете? — Офицер поклонился.

Людовик знаком показал ему, что он может уйти и позвонил.

Вошел адъютант.

Попросите ко мне графа Фернезе! — сказал король. Оставшись один, Людовик угрюмо остановился посреди комнаты.

— Непредвиденная опасность, — говорил он про себя, и мне надо во чтобы то ни стало отразить ее. Бог свидетель, я и в мыслях не имел мучить этого несчастного. Обстоятельства и сумасбродства мятежников принуждают меня действовать строго, чтобы предотвратить опасность. Очень может быть, что уж есть догадки на счет его происхождения.

Монолог короля был прерван вошедшим каноником в черном костюме духовного. Он поклонился.

— Я звал вас к себе, граф Фернезе, чтобы переговорить о деле, которое вам известно, — сказал Людовик. — Я говорю о несчастном арестанте губернатора острова Святой Маргариты, вы ведь знаете…

— Мне известна эта тайна, ваше величество.

— Я сейчас получил донесение, — продолжал король, — что восстание становится все опаснее, мятежники хотят освободить арестанта. Зная, что могу положиться на ваши советы, я хотел спросить, не можете ли вы указать человека, который сумел бы устроить это дело?

— Могу, ваше величество.

— Поручитесь за него?

— Поручусь, ваше величество! — уверенно ответил граф Фернезе.

— На этого человека можно положиться?

— Он, отчасти, знает тайну, следовательно, можно, ваше величество.

— Знает? Как так? — скороговоркой спросил Людовик, — кто же ему открыл ее?

— Ее величество, — ответил граф.

— Королева-мать?

— Да, ваше величество! Как-то раз нужно было достать сведения относительно этого мальчика и ее величество поручила это дело…

— Мушкетерам, вы хотите сказать, — перебил король?

— Точно так, ваше величество. И я рекомендую в настоящую минуту виконта д'Альби.

— Виконт д'Альби… помню… он все еще только мушкетер?

— Да, ваше величество, все еще мушкетер, хотя и оказал двору и государству очень важные услуги.

— Это похоже на упрек.

— Я только отвечаю на вопрос относительно мушкетера д'Альби. Этих офицеров обошли наградами.

— Но они, без сомнения, найдут случай напомнить о себе, — сказал Людовик. — Вы знаете виконта?

— Мы с ним приятели, ваше величество.

— А, так я понимаю, почему вы его рекомендуете!

— Позволю себе сказать, ваше величество, что не рекомендовал бы, если бы не был убежден, что он оправдает мою рекомендацию.

— Так, пожалуйста, попросите ко мне виконта и как можно скорее. Есть важные причины, все нужно совершить быстро и без малейшей огласки.

— Виконт исполнит поручение вашего величества быстро и искусно. Я сейчас пришлю его.

Каноник поклонился и вышел.

Король перешел в соседнюю комнату, где находились секретари и несколько адъютантов.

Он подписал несколько бумаг, принял два-три доклада и через час вернулся к себе.

На его звонок вошел камердинер и доложил, что мушкетер д'Альби ждет в приемной.

Король попросил его зайти. Раньше он часто встречал этого красивого офицера в приемной королевы-матери. Виконт понравился ему.

— Вы виконт д'Альби?

— Точно так, ваше величество, мушкетер ее величества королевы!

— Вы получили это почетное звание от моего августейшего отца… теперь оно уже не имеет значения.

— К сожалению, ваше величество, и ее величество оставила двор!

— Я вознагражу вас за потерю — дам вам полк.

— Позволю себе спросить, ваше величество, одному ли мне будет дано повышение?

— Что вы этим хотите сказать, мушкетер?

— Я позволяю себе этот вопрос, ваше величество, думая о своих двух товарищах.

— Как их зовут?

— Маркиз де Монфор и барон де Сент-Аманд.

— У вас, быть может, и еще есть друзья? — спросил Людовик, усмехнувшись.

— Только эти двое, ваше величество, они больше меня заслуживают награды.

Так я им, разумеется, тоже должен дать полки?

— Приношу вашему величеству глубочайшую благодарность от себя и от них.

— Вы, я слышал, опытный военный, я поручу вам дело, которое покажет также, по силам ли вам ваше новое звание.

Этьенн невольно улыбнулся.

— Вы смеетесь… — сказал король, — вы очень уверены в себе, но вы еще не знаете, в чем состоит дело, которое я хочу вам поручить.

— Мне очень интересно узнать, ваше величество.

— Мне донесли о восстании на юге моего королевства, это восстание становится угрожающим, жизнь губернатора острова Святой Маргариты в опасности. Слышали вы об этом?

— О восстании ничего не слыхал, ваше величество.

— Но обстоятельства на острове нам известны. Вы можете говорить, не стесняясь.

— Я знаю, что господину Сен-Марсу поручен надзор за молодым государственным арестантом.

— Которого, как я слышал, вы когда-то имели случай видеть.

— Точно так, ваше величество, нам дано было секретное поручение съездить в Пиньерольский замок.

— Причина восстания — именно этот несчастный арестант, участь которого не в моей власти изменить… Островитяне хотят освободить его. Но этого нельзя допустить. Восстание должно быть подавлено, губернатор и его заключенный должны быть избавлены от угрожающей им опасности. Вы уверены, что сумеете выполнить это щекотливое поручение, полковник д'Альби? Я наделяю вас для этого неограниченными полномочиями и вполне полагаюсь на вашу опытность и умение.

— Надеюсь, что ваше величество будет довольны мной!

— Мне хочется, чтобы все было сделано, как можно тише, без огласки и шума, понимаете? Чем скорее вы явитесь на место, тем вам легче будет выполнить мое поручение.

— Я сию же минуту отправлюсь, ваше величество!

— В провинции вы можете взять столько солдат, сколько вам понадобится, — сказал король, — я дам вам письменный приказ.

— Мне кажется, ваше величество, войска тут не понадобятся.

— Вы недооцениваете опасность восстания, полковник д'Альби. Оно приняло огромные размеры, мятежники готовы напасть на губернаторский дом.

— Все может быть, ваше величество, — ответил с невозмутимым спокойствием д'Альби, — но большие войска не всегда нужны в таких случаях. Тут гораздо важнее умение примениться к обстоятельствам.

— Я вполне предоставляю все действия на ваше усмотрение, — сказал Людовик, — надеюсь, что вы выведете меня из этих тяжелых обстоятельств. Чем меньше вы будете поднимать шума, тем лучше. Есть у вас деньги?

Д'Альби смущенно замялся.

—г— Деньги — это наш камень преткновения, — ответил он. — Жалованья слишком мало — едва хватает на обмундирование.

— Так возьмите из казны, сколько нужно… не берите слишком мало, слышите? Об этом мы, впрочем, поговорим подробнее, когда вы вернетесь. И ваши товарищи тоже в стесненных обстоятельствах?

— Маркиз де Монфор очень богат, барон де Сент-Аманд также вступает во владение своими родовыми имениями, так как отец его умер, — ответил Этьенн.

— Хорошо, пока пусть все остается по-прежнему, а когда вернетесь, напомните мне об этом.

— Это щекотливая вещь, ваше величество, — заметил, улыбаясь, д'Альби.

— Ну, я сам буду помнить. Вы нравитесь мне, полковник, постарайтесь хорошенько исполнить мое поручение.

Этьенн поклонился. Людовик благосклонно кивнул ему головой.

— Это может придать делу совсем другой оборот, — раздумывал наш приятель, уходя, — а для нас может иметь большое значение. Сейчас сообщу маркизу о его назначении, но прежде всего нужно получить полномочия и деньги. Путь далекий да и денег немало придется истратить.

Виконт зашел к казначею, взял несколько сотен блестящих золотых монет, расписался в получении и отправился в канцелярию, где получил бумаги, уже приготовленные по приказу короля.

Все было уже готово к отъезду. Через несколько часов можно было выезжать.

Виконт отправился в замок маркиза.

Ему не сразу отворили. Наконец, за воротами послышались шаги, но вместо кастелянши перед ним появился старший садовник, пропустивший его с добродушной улыбкой.

— Вы сегодня отворяете? — с удивлением спросил Этьенн.

— Да, господин виконт, сегодня мне все приходится делать здесь, во дворе, — ответил старик.

— Отчего это? — спросил Этьенн, идя с ним к порталу.

— Госпоже кастелянше некогда, — ответил старик. Видно было что он чего-то не договаривает.

— А, но маркиз дома?

— Хозяин дома, как же! Я доложу о вас, господин виконт.

— Не надо, дядюшка, я пройду и без доклада.

— Да, только… — замялся садовник.

— Господи, да что такое случилось? — спросил, наконец, Этьенн.

— Не знаю… но… уж лучше я сообщу.

— Да не беспокойтесь, успокаивал его виконт, — вам отвечать за это не придется, впустите меня, маркиз не будет на вас сердиться.

— Но госпожа кастелянша строго приказала…

— Никого не пускать? — договорил за него Этьенн, — ну для меня сделают исключение.

— Конечно, конечно, господин виконт, пожалуй, что и так, — ответил старик с невероятно смущенной улыбкой, которая была очень комична.

Этьенн поднялся на лестницу.

Что такое происходит в замке? Неужели в жизни трех мушкетеров опять случилось что-нибудь особенное?

У Милона умер отец, и он уже несколько месяцев жил в своем унаследованном поместье. Д'Альби произвели в полковники и он собирался сообщить своим двум старинным приятелям, что они также произведены. Что же случилось с маркизом?

Этьенн непременно должен был разузнать об этом новом событии. Поднявшись в верхний коридор, он встретил старую Ренарду — бледную и встревоженную.

Она как будто удивилась приходу виконта.

Этьенн непринужденно и ласково, по обыкновению, поклонился ей.

— Что с вами, госпожа кастелянша? — спросил он, зная, что Ренарду ничем нельзя было лучше подкупить, как этим почетным званием.

— Ах, Боже мой! Господин виконт… только и проговорила она, всплеснув руками.

— Да что случилось? — спросил Этьенн.

— Вы, конечно, хотите видеть маркиза?

— Да. Мне сказали, что он дома.

— Дома, дома…

— Маркиз не болен?

— Сам-то он здоров… — ответила Ренарда.

— А! Понимаю, значит маркиза захворала?

— В последнее время госпожа маркиза очень переменилась, вдруг стала молчаливой, все плакала… Потом у нее открылась горячка. Она все время бредит, говорит о маленьком Нарциссе, о Ночлежном острове, о пожаре… Просто жалко смотреть, как она мучается.

— Жаль бедного маркиза.

— Да, это правда, господин виконт! Но войдите, пожалуйста, и минуточку подождите, я позову маркиза, а сама пока посижу с больной.

Этьенн вошел.

Вслед за тем появился и маркиз.

За последнее время он сильно изменился. Горе прошлого, заботы о Магдалене заставили поседеть его раньше срока.

Но у него была все та же горделивая осанка, спокойные манеры и добрый ласковый взгляд, хотя более зоркий наблюдатель сейчас же подметил бы в нем тайное страдание.

Он улыбнулся виконту тихой, приветливой улыбкой и протянул ему руку.

— Как я рад тебе, — сказал он, — мы так давно не виделись.

— Я только сейчас узнал, почему тебя не было видно, бедный друг, — ответил Этьенн. У тебя новое горе!

Магдалена очень больна, — сказал маркиз.

— Есть, однако же, надежда на выздоровление?

— Доктор говорит, что эта болезнь окончательно решит ее участь. Она сильно страдает, и я сомневаюсь в выздоровлении.

— Положись на волю Божью, друг мой, я знаю, ты все сделаешь для того, чтобы спасти Магдалену. А я пришел проститься с тобой ненадолго.

— Ты уезжаешь из Парижа?

— По приказу короля. Меня командируют на юг по одному делу. Кроме того, я принес тебе приятное известие.

— Скажи, пожалуйста, что-либо приятное для меня теперь большая редкость.

— Король производит тебя, Милона и меня в полковники, так как титул мушкетеров королевы теперь уже не имеет значения.

На лице маркиза сверкнула радость.

— Это будет последним отличием в моей жизни, — сказал он, — но оно меня все-таки радует.

— Ты хочешь подать в отставку?

— Еще ничего не решил.

— Ну, да все будет зависеть от исхода болезни. Будем надеяться на хорошее. Когда я вернусь, все будет решено. Первый раз я уезжаю по делам без тебя и Милона.

— Он еще не вернулся. А слышал ты о предсмертном признании и духовном завещании герцога д'Эпернона?

— Нет, а что?

— Ты ведь помнишь молодую помощницу смотрителя серебряных кладовых, на которой Милон хотел жениться?

— Жозефина, хорошенькая и милая девушка.

— Теперь она, кроме того, наследница имений и богатства герцога д'Эпернона.

— Как, Жозефина? Не может быть?

— Она незаконная дочь герцога. Его перед смертью стали мучить угрызения совести.

— И он сделал ее своей наследницей, признал своей дочерью? — спросил Этьенн.

— Да, с соблюдением всех формальностей, в присутствии нотариуса, и король, говорят, утвердил его желание, — ответил маркиз.

— Но как же ты узнал об этом.

— Ренарда сказала, а ей передал фруктовщик Калебассе. Они плакали от счастья, радовались за девушку и так горячо обнимались, что я уже подумал, не будет ли и тут свадьбы.

— Милон знает?

— Не думаю, как ему там узнать об этом?

— Господи, вот сюрприз-то ему!

— Да, он хотел жениться на бедной помощнице смотрителя, Жозефине, а теперь найдет Жозефину в герцогской короне.

— Ну как, она освоилась со своим новым положением?

— Переход от бедности к богатству и счастью нетруден, милый друг, — ответил маркиз, — вот когда случается наоборот — это намного тяжелее.

— Ты прав. Да, но я спешу, мне необходимо сегодня же вечером отправиться в путь. Дай бог, чтобы выздоровела твоя бедная больная.

Этьенн пожал приятелю руку и ушел.

Ночью Этьенн уже был в дороге.

Обгоним его и посмотрим, отчего вспыхнуло восстание, которое король поручил виконту усмирить.

Сен-Марс из усердия к своим обязанностям, а отчасти по вине самого Луи, должен был прибегнуть к мере, которая, хоть и прекращала всякие сношения между ним и остальным миром, но не могла все-таки настолько отделить его от людей, чтобы кто-нибудь не видел его изредка.

Для этого Сен-Марсу нужно было бы самому сделаться тюремщиком и жить с ним в каком-нибудь еще более уединенном месте.

Он сделал Луи маску из листового железа, поднимавшуюся, как забрало. Молодой человек никогда не должен был снимать ее, даже ночью, говорилось в инструкции.

Но понимая бесчеловечность подобного распоряжения, Сен-Марс позволял ему на ночь поднимать забрало.

Он запер Луи в самую отдаленную комнату губернаторского дома и сначала сам приносил пищу, а потом поручил делать это одному глухому лакею.

Но, несмотря на все меры, принятые Сен-Марсом для удаления своего арестанта от остальных людей, слухи о нем все-таки дошли до жителей острова.

Каким образом это случилось — Сен-Марс решительно не мог понять, но только один раз он вдруг услышал, что народ ропщет, говорит о Железной маске и громко требует освобождения невиновного.

Сначала губернатор не придавал этому значения, но вскоре беспокойство в народе усилилось и стало угрожающим.

Стали съезжаться рыбаки, лодочники, крестьяне и рабочие с материка, большие толпы народа собирались перед губернаторским домом и грозно требовали освобождения заключенного мученика.

Сен-Марс напрасно пытался успокоить народ обещаниями — он и сам не знал, без инструкции свыше, как и что он мог обещать.

Между тем восстание принимало все более и более угрожающий характер. Сен-Марс послал офицера в Париж, а сам, запасшись провиантом, заперся с сотней швейцарцев в губернском доме, велев поднять подъемный мост через ров, окружавший все здание, и спокойно стал ждать, что произойдет дальше.

Он решил защищаться до последней минуты и свято исполнить возложенное на него поручение.

Пока он ждал возвращения офицера из Парижа, волнения среди островитян еще больше усилились. Почти каждый день были откровенные демонстрации.

Сен-Марс велел караулу разогнать мятежников, требовавших освобождения Железной маски.

Это еще сильнее раздражало население. Все обвиняли Сен-Марса в том, что он заставляет бедного таинственного арестанта томиться в отдаленной комнате губернаторского дома, а между тем Сен-Марс только исполнял данное ему приказание.

В Луи произошла большая перемена с того дня, как он увидел в гостинице портреты королевской фамилии.

Он требовал, чтобы ему вернули его права, говорил, что его убивает несправедливое удаление от трона, и так горячился, что Сен-Марс пригрозил даже заковать его.

Услышав, что народ поднялся с целью его освобождения, Луи громко выражал свою радость и нашел возможность, пробравшись в соседнюю комнату, подойти к окну и показаться толпе.

Это послужило сигналом — мятеж вспыхнул!

С яростными криками сбежались со всех сторон мужчины и женщины, махая палками, заступами и оружием.

Рабочие собрались, чтобы через широкий ров, в нескольких местах, соорудить переправу.

Сен-Марс расставил караулы и пригрозил мятежникам, что в них будут стрелять, если они не разойдутся.

Толпа отвечала на это диким ревом, указывая на окно, у которого стоял узник, махала оружием и требовала отпустить его.

Конечно, губернатор не мог справиться с мятежниками, число которых в десять раз превосходило численность его солдат.

Сен-Марс объявил, что он уже отправил в Париж посланника, что сам не может отпустить арестанта, просил народ повременить несколько дней, пока придет ответ из Парижа.

В ответ на спокойные, разумные слова губернатора, толпа забросала его камнями и стала строить переправы через ров.

Терпение губернатора лопнуло.

Он приказал солдатам дать залп — первый раз, впрочем, просто в воздух, — а затем объявил присмиревшим на минуту мятежникам, что участь арестанта будет предрешена, если они осмелятся идти приступом на губернаторский дом, что его сразу убьют при первой же попытке народа силой освободить его.

Раздались снова яростные выкрики. Раздраженная толпа, не обращая внимания на угрозы, со всех сторон стала окружать губернаторский дом.

Сен-Марсу пришлось подумать о серьезной обороне. Он расставил швейцарцев у окон и велел убивать каждого, кто только приблизится ко входу, а сам поспешил к Луи.

Понятно, что у него пропала всякая жалость к несчастному заключенному, которого он, как военный, обязан был стеречь. Он велел солдатам взять его силой, отвести в его комнату и заковать.

Затем Сен-Марс вернулся к окнам, у которых расставил солдат.

Толпа с трех сторон перешла ров и несколько сот человек были уже почти у самого дома, грозно размахивая оружием и заступами.

Но все, остановились в ожидании, никто не решался напасть на замок, видя вооруженных солдат.

Но положение губернатора было все же очень критическим — ведь он не знал, сколько еще времени ему придется выдерживать оборонительное положение.

Уже и между солдатами все громче и громче раздавались недовольные восклицания. Можно было ожидать, что через несколько дней и они перейдут на сторону народа.

Пока их удерживало опасение, что скоро подойдет подкрепление, но если силы мятежников еще возрастут, солдаты, без всякого сомнения, перейдут на их сторону.

Сен-Марс твердо решил погибнуть, исполняя свои обязанности, но не сдаться.

Он знал, к каким ужасным последствиям для него самого, для короля и для Франции приведет освобождение заключенного.

Он говорил себе, что свобода только увеличит несчастье молодого человека, которому досталась, бесспорно, очень горькая участь, что он не узнает счастья, добившись своих прав, и погубит этим целую страну. Убеждение это, вместе с сознанием своего долга, придавало ему мужество и силы одному, без помощи и защиты, бороться со всеми опасностями.

Толпа же пока ограничилась тем, что окружила губернаторский дом. Мятежники рассчитывали на то, что швейцарцы скоро устанут и не смогут защищаться.

Вокруг расположились толпы мужчин и женщин, с тем чтобы никого не впускать в дом и не выпускать оттуда, по ночам они разводили костры, пели песни и громко выражали презрение к губернатору, который без всякого на то права задерживал арестанта.

Так как нельзя было прямо объяснить народу, кто был несчастный, то между мятежниками распространилось убеждение, что Сен-Марс поступает самовольно, держа арестанта в заточении на острове.

На этот счет стали ходить самые нелепые слухи; губернатору приписывались ужаснейшие преступления.

Народ сам подзадоривал себя выступать в защиту заключенного, женщины неутомимо провоцировали на это мужчин.

Содержатель гостиницы морского городка, где останавливался Сен-Марс с Луи перед отъездом на остров, успел рассказать о замечательном сходстве заключенного с королем. Но на это не обратили внимания. Трактирщика даже не слушали тогда, когда он намекнул на возможность существования брата, которого хотели устранить.

Вероятнее всего народу казалось, что губернатор совершил или собирался совершить какое-нибудь преступление из алчности или из какого-нибудь другого побуждения, и поэтому держал в заключении Железную маску.

В таком состоянии были дела, когда полковник д'Альби неожиданно приехал из Парижа на остров Святой Маргариты.

Он так быстро ехал, что приехал раньше посланного к королю офицера, хотя тот выехал на двенадцать часов раньше него.

В одной из прибрежных деревень, из которой Этьенн собирался переправиться на остров, он услышал об опасности, грозившей Сен-Марсу, и об осаде губернаторского дома.

Несмотря на это, мушкетер не счел нужным брать с собой солдат. Он рассчитал, что это только усугубит опасность, а именно этого-то ему и хотелось избежать, так как восстание необходимо было подавить без шума и огласки. Когда лодочники стали его уговаривать не ехать на остров, он отвечал, что по поручению короля прибыл, чтобы усмирить или наказать виновных.