Карлистские войны - Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2

— Управляющему, возможно, было дано тайное указание истязать мальчика, но я не желаю, чтобы тайна этого замка послужила ему на пользу и помогла избегнуть правосудия.

— Я жду приказа вашего величества, — ответил Мазарини, чувствовавший, что в этом деле ему нужно было уступить желанию королевы, чтобы в чем-нибудь другом тем вернее ожидать уступок с ее стороны.

— Вы говорите, — снова начала Анна Австрийская, — что не следует открыто судить этого убийцу! Я нахожу вашсовет полезным и принимаю его. Мне кажется, что лучше всего назначить судьями управляющего моих трех мушкетеров, уже не раз доказавших мне свое благородство и честность.

— Я ничего не имею против этого решения, ваше величество, если это можно проделать, не поднимая шума. В противном случае это приведет к толкам, которых мы должны избегать! По-моему, лучше всего было бы увезти мальчика из замка Пиньероль!

— Вы полагаете, что это место может привлечь внимание… Мальчик теперь, конечно, ненавидит замок Пиньероль, где ему пришлось испытать столько мучений. Его надо перевезти в другое место и дать ему нового учителя и наставника.

— С условием, что камерфрау Мариэтта останется принем.

— Согласен, ваше величество!

— А кого вы назначили воспитателем?

— Молодого офицера по имени Сен-Марс!

— Имя его как-то связано с несчастным маркизом де Сен-Марсом, казненным в Лионе?

— Нет это не родственник. Этот офицер не имеет ровно никакого отношения к казненному сановнику.

— Вы ручаетесь за добрый и спокойный нрав этого воспитателя?

— Он отличный офицер, ваше величество, человек, на честь и благонадежность которого мы вполне можем положиться, — уверял Мазарини.

— И какое новое местопребывание избрали вы, ваша эминенция?

— Я долго думал об этом и пришел, наконец, к убеждению, что для мальчика очень полезно было бы поселиться на юге, на прекрасном берегу Средиземного моря.

— У чудного голубого моря, да, ваша эминенция, там ему будет хорошо! Благодарю вас за это предложение. Я все больше и больше понимаю, что вы желаете утешить мое сердце и счастлива, сознавая это.

— Я всеми силами стремлюсь, ваше величество, облегчить вам жизнь и готов лучше сам уколоться о тернии, лишь бы отвести опасность от вас! Преданность моя так велика, что я постоянно готов жертвовать для вас своей, лишенной радостей, жизнью!

— Вы сказали лишенной радостей, ваша эминенция?

— Я неправильно выразился, я хотел сказать лишенной любви, ваше величество, — ответил Мазарини, поспешно встав со своего места; — королева видела, что он был несколько взволнован.

— Может быть, ваша жизнь сложится лучше, чем вы полагаете, ваша эминенция, — сказала Анна Австрийская голосом, в котором слышалось участие, — люди высокопоставленные не должны поддаваться велению сердца. Они должны подчинять свои сердечные порывы более полезным и благоразумным чувствам. Путь к величию и почестям не может быть пройден без жертв и потерь! Жизнь вообще требует жертв, а наша с вами — особенно!

— К несчастью, ваше величество, вы совершенно правы; счастлив тот, кто никогда не был подвержен подобным лишениям, — этому можно только позавидовать!

— Сделайте необходимые тайные распоряжения, ваша эминенция, — Анна Австрийская вдруг прервала разговор, перешедший в минорный тон, — я имею в виду приказ трем мушкетерам привести в исполнение приговор, а лейтенанту Сен-Марсу отправиться с мальчиком и старой камерфрау Мариэттой к берегам Средиземного моря. В какую должность определите вы лейтенанта?

— В должность губернатора маленького острова Святой Маргариты, ваше величество!

— Хорошо, пусть туда отвезут мальчика! Да сохранит его Пресвятая Матерь Божия и да расположит она к нему сердце человека, на попечение которого будет отдано бедное несчастное дитя!

Мазарини низко поклонился королеве и удалился. По его виду было заметно, что внутренне он очень сильно взволнован.

II. ТАЙНЫЙ СУД

— Ах, дядя Калебассе, какое счастье, что я, наконец, нашла вас, — сказала Жозефина, торопливо подходя к торговцу фруктами улицы Вожирара, только что собравшемуся опустить свой зонт, так как уже наступил вечер.

— Ну, что же за важные новости ты мне несешь, милая крестница? — спросил, улыбаясь, старик, подавая хорошенькой девушке свою загорелую руку, — что с тобой? Смотри, ты совсем запыхалась!

— Я иду из маленького замка и спешу в ваши кладовые. Господин Пипо, наверное, уже ждет меня.

— Что же ты делала в маленьком замке?

— Я была у кастелянши.

— У доброй Ренарды? Здорова ли она?

— Она кланяется вам. Знаете ли вы, крестный, что Жюль опять в Париже?

— Как, важный-то господин? Губернатор, или управляющий замка?

— Он опять здесь, и знаете, кто привез его, чтобы предать суду?

— Ты говоришь мне о том, что мне совершенно неизвестно.

— Три господина!

— Какие три господина?

— Ах, господи! Ну, маркиз, виконт и господин Милон!

— Ага! Господин Милон! — многозначительно улыбнулся дядя Калебассе.

— Да, и они хотят наказать Жюля.

— Но за что же?

— Я хорошенько не знаю, но, кажется, он стрелял в них, — испуганно ответила Белая Голубка.

— Значит, он заслужил наказание.

— Это так, но он мой брат.

— Да, к сожалению.

— Мне бы хотелось избавить его от наказания!

— В таком случае тебе лучше всего обратиться к господину Милону и попросить его за брата!

— Нет, крестный, это не пройдет!

— Почему же?

— Во-первых, потому, что господин Милон, вероятно, очень сердит на Жюля и не сможет избавить его от наказания, а во-вторых…

— Что же ты не договариваешь?

— Во-вторых, мне совестно, что Жюль мой брат!

— Вот что! Гм… да! — проговорил торговец фруктами, — я понимаю, Ночлежный остров тебе не по вкусу!

— Поэтому я хотела попросить вас, дядя Калебассе, предостеречь Жюля! Мне сейчас некогда, дорогой крестный, я должна немедленно возвратиться домой. Но, как я узнала, сегодня эти три господина хотят арестовать Жюля. Ренарда передала мне эту весть!

— Где же я найду Жюля?

— Я думаю, вернее всего в гостинице! Лучше всего будет, если вы, обнаружив его там, посоветуете ему бежать. Таким образом он избегнет всего. Понимаете, крестный?

— Я уступаю твоему желанию, милая Жозефина, только мне кажется, что мы не совсем будем правы, идя против мушкетеров.

Жозефина заплакала.

— Негодяй, он дурной человек, я знаю это. Он буян и стрелял в мушкетеров, так что они страшно возмущены!.. Но… он мой брат. Раньше он и со мной обходился дурно, вам это известно, но я не смогу равнодушно отнестись к его казни. Лучше бы мне ничего не знать об этом деле!

— Ну, полно, Жозефина, успокойся, — уговаривал ее старый торговец. — У тебя доброе сердце! Но скажи сама, если кто-нибудь поступает дурно, не заслуживает ли он наказания? А я никогда не поверю, чтобы господа мушкетеры поступили с ним несправедливо! Но чтобы избавить тебя от огорчения и страха, я пойду туда и посмотрю, нужно ли советовать ему бежать.

— Ах да, сделайте это, милый крестный! И если вы увидите, что ему нужна помощь, — может быть, он раскаивается в своих дурных поступках, тогда помогите ему бежать!

— Ступай спокойно домой, моя дорогая, я постараюсь все устроить, — сказал старый папа Калебассе.

Жозефина поблагодарила его и, простившись, поспешно ушла.

«Милая девушка», проговорил про себя старый торговец фруктами, убирая свои корзины и скамьи в подвал. Доброе дитя! У нее золотое сердце! Даже чересчур доброе. Этот негодяй Жюль, право, не заслуживает, чтобы она так заботилась о нем! Он все-таки брат ей, говорит она, а по-моему, он дерзкий, нахальный буян, который, собственно, не заслуживает даже внимания! — Достаточно вспомнить, как он обошелся со мной при нашей последней встрече перед его отъездом! Он был просто неузнаваем! Его гордость не знала пределов, этот нахал обращался со мной, как с каким-нибудь нищим! Я никогда не прощу ему того, что он совершенно оттеснил меня от кардинала, а напоследок еще и прикарманил все вознаграждение. Это была скверная шутка! Я всегда говорил, что он дрянь-человек и не мало удивился в то время, вдруг увидев его в мундире гвардии. Но я обещал Жозефине и посмотрю, что можно будет сделать! Если он будет рассудителен и вежлив, как ему и подобает быть по отношению ко мне, то только в таком случае я его предостерегу и спрячу, чтобы господа мушкетеры не нашли его!

Разговаривая таким образом сам с собой, торговец фруктами убрал весь свой скарб в подвал.

После этого он отправился по дороге к Ночлежному острову.

Начинало смеркаться, и когда он дошел до места, было уже совсем темно.

Дядя Калебассе перешел узкий деревянный мост, ведший на остров приюта и приблизился к гостинице «Белая голубка», где по обыкновению, каждый вечер было очень весело и шумно.

В общей комнате собралась большая толпа, все ели, пили и веселились.

Калебассе увидел, что и другая сторона дома была ярко освещена, и ему показалось, что из этой комнаты слышится довольно громкий разговор, но когда он подошел ближе к окнам с намерением заглянуть в них, то увидел, что они завешаны большими пестрыми платками.

Вдруг он заметил в одном из них большую треугольную дыру, через которую можно было заглянуть в большую комнату.

По середине комнаты стоял старый четырехугольный стол топорной работы, а около него сидели четыре человека. На головах у них были шляпы, сдвинутые набекрень, перед ними стояли стаканы, наполненные вином, а по их красным разгоряченным лицам было видно, что уже было не мало выпито. Комната освещалась двумя свечами, стоявшими на столе перед пирующими.

Дядя Калебассе узнал в сидевших за столом четырех мужчинах, — очень громко разговаривавших и хваставшихся, по-видимому, своими прежними геройскими подвигами, — четырех бывших членов кардинальской гвардии: Гри, д'Орфруа, де Рансона и Алло.

Казалось, что трем последним из них не очень везло после уничтожения гвардии кардинала. Платья и шляпы их были заметно поношены и уже нельзя было определить их первоначальный цвет. Дядя Калебассе, будучи замечательным психологом, по выражению их лиц понял, что их моральный облик был далеко не блестящим и жизнь они вели очень сомнительную. Они были похожи на разбойничьих атаманов, с той лишь разницей, что те, в большинстве своем народ храбрый и мужественный, а у этих вся храбрость состояла в искусстве громко разговаривать и хвастаться.

После всего увиденного, папа Калебассе начал обдумывать, каким образом ему исполнить желание Жозефины.

Подумав немного, он решился и, войдя в гостиницу, постучал в дверь, которая вела в комнату, где пировали четыре приятеля.

Слышался гул смешанных голосов. Калебассе отворил дверь и вошел.

— Смотрите, пожалуйста! — воскликнул д'Орфруа, — ведь это, никак, толстый, красноносый продавец фруктов с улицы Вожирар!

— Да, это он, — подтвердили де Рансон и Алло; — чего старому здесь нужно? Здесь ягоды не растут.

— Эй! Мсье Калебассе, — закричал Жюль Гри, — что вы там стоите, вытаращив глаза?

— Я жду, когда у вас водворится спокойствие, чтобы можно было пожелать вам доброго вечера, — ответил он.

— Пусть продавец фруктов садится с нами за стол, — предложил Алло, — он должен выпить с нами!

— Идите сюда! — согласились д'Орфруа и Рансон, — как зовут старика?

— Дядя Калебассе, кажется, он был когда-то моим крестным отцом, — объяснил Жюль Гри.

— Калебассе, — смеясь повторил Рансон, — клянусь честью, забавное имя!

— Сядьте здесь, возле меня, — воскликнул Алло, придвинув к столу пятый стул.

Дядя Калебассе при этом приглашении невольно положил руку на карман своей блузы, в котором лежал бумажник с деньгами.

Ему казалось, что он в этом обществе далеко не в безопасности.

— Не беспокойтесь, господа! — сказал он, — слишком много чести для меня.

— Вы совершенно правы, — подтвердил д'Орфруа, — мы действительно оказываем вам большую честь, но мы надеемся, что вы сумеете достойно оценить ее и со своей стороны также не пожалеете угощения!

— Эти торговцы фруктами приобретают большие деньги от своих дынь, груш и персиков, — воскликнул Алло, — что ему стоит поставить несколько бутылок вина! Гри, вели подать новый запас для мсье Калебассе!

— Оставьте это господа, мне некогда, — ответил Калебассе уклончиво.

— Вам, быть может, жаль денег, старый скряга, — продолжал д'Орфруа, — в таком случае мы не такие люди, чтобы не могли заплатить за себя.

Дядя Калебассе состроил хитрую мину.

— Гм! В карманы ваши, господа, я не желал бы заглянуть, — проговорил он.

— Ого! Что осмеливается говорить старый дурень, — воскликнул Рансон, вскочив с угрожающим видом, — ты забыл, кажется, что имеешь дело с дворянами?

— Знаю, знаю! Успокойтесь только, пожалуйста, — унимал Калебассе расходившегося, — я пришел вовсе не для того, чтобы напрашиваться на ваше угощение! Я пришел по делу к Жюлю Гри.

— Старый продавец дынь становится все более и более дерзким, — сказал д'Орфруа, — не к Жюлю, а к господину офицеру Гри, понимаешь?

— По-моему, пусть будет так!

— Ко мне? — спросил Жюль Гри с гордостью. — Однако вы не должны забывать, дорогой Калебассе, что времена переменились, вы именно остались тем же, кем и прежде были, но я пошел в гору и возвысился, не забывайте этого.

— И не мало возвысился! — прибавил Рансон.

— Ладно, ладно, — сказал Калебассе, улыбаясь, — ведь я не спорю с вами!

— Что же вам нужно здесь? — спросил Жюль Гри.

— Я вижу ты не хочешь, чтобы я говорил тебе «ты», но несмотря на это, я не хочу уйти отсюда, не исполнив того, что обещал! Берегитесь мушкетеров, господин Жюль Гри!

— Ого! Это что за предостережение? — воскликнул Алло.

— Я советую вам убраться отсюда как можно скорее, — продолжал Калебассе, — в противном случае вы попадете в руки мушкетеров, а что они шутить не любят это, я полагаю, вам известно!

— Старый шут, кажется, издевается над нами, — закричал в бешенстве д'Орфруа, — не думаете ли вы, что мы испугаемся ваших мушкетеров?

— Разве ты не знаешь, старый осел, что мы всякий раз разбивали мушкетеров в пух и прах и заставляли их бежать без оглядки, — сказал Рансон.

— Я ведь ничего не оспариваю, господа, я пришел только затем, чтобы сообщить господину Жюлю Гри то, что я сейчас сказал ему.

— Могли бы не трудиться, Калебассе, — сказал Жюль с надменной улыбкой. — Я вижу вы так сильно стараетесь, что это влияет на ваш рассудок. Неужели вы думаете, что я испугаюсь мушкетеров? Я уже не одного из них отправил на тот свет.

— Совершенная правда! Они знают нас, — подтвердили Алло и Рансон.

— Я готов думать, что эта старая лиса подослана к нам мушкетерами, чтобы все про нас разнюхать, — сказал д'Орфруа.

— В таком случае возвратитесь к ним, Калебассе, — продолжал Жюль Гри, — и скажите, что мы готовы принять их по достоинству! — Я однажды уже салютовал им моим мушкетом, в тот раз их положение было более выгодно, потому что я тогда был один! Я питаю непреодолимую ненависть к трем мушкетерам и полагаю, что известия ваши не верны, и что новый кардинал постарался уже отправить их в Бастилию.

— Если вы их увидите, то пошлите их сюда, пусть они сами объяснят нам, что им нужно, — сказал Рансон, — они, наверное, еще не успели забыть меня! Передайте им мой поклон. Я полагаю, этого будет достаточно, чтобы они не решились показать сюда своего носа!

Д'Орфруа и Алло покатились со смеху.

— А теперь убирайтесь отсюда, старый осел, — воскликнул Алло, — и будь доволен, что мы отпускаем тебя с подобающей честью.

Дядя Калебассе не заставил повторять приглашения. Ему было решительно не по себе в этой компании, и он облегченно вздохнул, когда запер за собой дверь и вышел на улицу.

— Бездельники! — ворчал он, — и понесло же меня в берлогу к этим зверям! Черт бы вас побрал, оборванцев! Такие вещи должен слушать старый честный человек и гражданин от таких дрянных людей. Я готов прибить себя за то, что вошел туда! Пользы все равно никакой не сделал! Они с закрытыми глазами попадут в ловушку. Как бы я желал, чтобы господа мушкетеры хорошенько проучили их за хвастовство!

— Еще зовутся офицерами и дворянами!

С этими словами дядя Калебассе подошел к маленькому мосту, перейдя который, он скрылся в ночном мраке.

Приход старого торговца навел наших четырех собеседников на их излюбленную тему. Они начали рассказывать о чудесах храбрости, о своих победах над мушкетерами. Конечно, здесь не было и сотой доли правды. Однако они до того увлеклись своими рассказами, что лица их покраснели и глаза сияли от восторга.

— Пусть бы только господа мушкетеры пожаловали бы сюда, — кричал д'Орфруа, — не ушли бы они от нас подобру-поздорову!

— То-то и беда, что они прячутся, когда чуют опасность, — проговорил Рансон.

— Я у них еще в долгу, особенно у виконта, — подал голос Алло.

— Подожди, они попадутся еще в наши руки, — сказал со злобой Жюль Гри.

— И тогда они уже не уйдут от меня! Клянусь честью д'Орфруа!

— Мы здесь, господа! Приводите в исполнение ваши угрозы, — раздался вдруг у дверей громкий голос. — О, да какая здесь собралась знатная компания!

После сидевшие за столом четыре приятеля вскочили со своих мест и уставились на дверь.

На пороге стоял виконт, а позади него маркиз и Милон.

Такого быстрого появления трех мушкетеров эти негодяи не ожидали. Прославленная храбрость бывших гвардейцев кардинала, казалось, вдруг покинула их.

— Это они! — воскликнул Жюль Гри, раньше всех опомнившийся от испуга. — Это три мушкетера!

Виконт вошел в комнату.

— Господин Гри, — обратился он к сыну Пьера Гри, — именем королевы я арестую вас!

— Вы арестуете меня? — язвительно засмеялся Гри, — по какому праву? Не думаете ли вы, что я поверю вам на слово? Вы втроем явились для того, чтобы взять меня одного?

Алло, д'Орфруа и Рансон засмеялись, произнося вполголоса насмешливые слова.

— Счастливый случай привел моих друзей сюда, чтобы они были свидетелями вашего нового геройского поступка, — продолжал Жюль Гри.

— Перестаньте говорить глупости, — перебил Милон, который уже не в силах был сдерживаться, — мы не намерены терять время на пустые разговоры.

— Неужели вы действительно думаете, что я подчинюсь вам? — спросил Жюль Гри, — если вы сию же минуту сами не уйдете из этого дома, то…

— Я заткну тебе рот, — сказал Этьенн, обнажая свою шпагу. — Если ты добровольно не пойдешь с нами, мы употребим силу, любезный!

Виконт напал на Жюля, который также обнажил шпагу и стал защищаться. В одну минуту все шпаги сверкнули в воздухе и три мушкетера атаковали четырех своих противников.

В это время Алло и Рансон подняли такой страшный крик, перемешанный с бранью, что в первую минуту мушкетеры не могли объяснить себе причины его, но через сколько минут все выяснилось.

Четыре экс-гвардейца, превозносившие перед тем храбрость, увидели, что им не устоять, решили своими криками привлечь внимание находившихся в гостинице ни цыган и всякий другой сброд.

Их уловка великолепно удалась.

Едва услышав шум и звон шпаг, сидевшие в распивочной поспешили к сражающимся и присоединились к противникам мушкетеров. Вооружившись кто костылем, кто стулом, кто палкой, одним словом, всем тем, что подвернулось под руку, они столпились у входа в комнату, в которой Алло, д'Орфруа и Рансон, сражаясь, старались приблизиться к двери, между тем как виконт держал Жюля на месте и не давал ему сделать ни шагу.

Положение мушкетеров стало довольно затруднительным, так как к их противникам подоспело подкрепление около тридцати человек.

Жюль Гри воспользовался минутой общего смятения, чтобы присоединиться к своим трем товарищам, что ему и удалось. Все четверо достигли двери, у которой остальная пьяная компания встретила их радостными криками одобрения.

— Закройте дверь! — закричал коренастый парень с разбойничьей рожей, — затворите дверь! Тогда три птички будут в клетке и мы сможем с ними позабавиться!

— Шарль правду говорит, — весело раздалось со сторон. — Да затворите дверь! Подоприте ее чем-нибудь. Тогда мушкетеры будут как в мышеловке!

Это предложение было принято с радостью, и бывшие гвардейцы кардинала уже приготовились выйти из комнаты, чтобы оставить в ней одних мушкетеров, как вдруг Милон, бросив на пол свою шпагу, обеими руками схватил Жюля Гри, только что намеревавшегося скрыться в толпе.

В ту минуту, когда толпа стала закрывать дверь, чтобы захватить мушкетеров, Милон схватил сына Пьера Гри за шиворот и за ногу, поднял его, как перышко, и не совсем нежно отбросил назад в комнату, в которой три мушкетера очутились одни с Жюлем Гри.

По ту сторону двери раздавались громкие радостные возгласы и шум множества придвигаемых предметов, которыми ее забаррикадировали.

Взбешенный Гри снова хотел броситься на виконта, которому надо было не убить Гри, а взять его живым. В это время Милон, сняв свой шарф, схватил бывшего управляющего замка, который был намного слабее его и, повалив его на пол, связал ему руки за спиной, а так как тот продолжал отбиваться ногами, он, взяв шарф маркиза, скрутил ему и ноги, да так крепко, что Гри теперь был совершенно беззащитен.

В это время Этьенн заметил, что осаждающие ограничились только укреплением двери, тогда как оба окна комнаты оставались свободными.

Он быстрым взглядом дал понять своим друзьям, что надо делать.

— Вылезайте в окно, — сказал Милон.

— Я сейчас же последую за вами вместе с этим молодцом, которого мы здесь не оставим.

— Помогите! — заорал во все горло Жюль Гри, — сюда, друзья! Спасите меня!

— Маркиз и Этьенн выскочили в окно! — еще громче закричал Гри.

В эту минуту Милон схватил и потащил его к окну.

Нищие и цыгане услышали зов.

Маркиз и Этьенн, которые ожидали Милона на улице, были тотчас же окружены толпой постояльцев гостиницы. Эти последние даже не решались нападать на двух мушкетеров, зная их силу и ловкость.

Милон схватил связанного левой рукой, в правую взял шпагу и приблизился к окну, у которого стояли маркиз и виконт.

При виде связанного Жюля Гри вся честная компания подняла дикий крик и замахала палками.

— Прочь! — закричал маркиз, — назад, говорю вам! Именем королевы пропустите!

— Долой мушкетеров! Бейте их! — раздался голос Рансона, — атакуйте их!

Увидев, что Алло и д'Орфруа бросились на мушкетеров, нищие осмелели.

Милон спустил Жюля через окно на землю, а сам выскочил вслед за ним и опять схватил своего пленника.

— Вперед! — скомандовал он, — эй, вы, пропустите!

Виконт и маркиз шпагами стали расчищать себе дорогу.

Когда двое из близко стоящих нищих были слегка ранены, у остальных при виде крови мигом исчезла храбрость. Они, правда, кричали, ругались еще громче прежнего, но, несмотря на все подстрекательства Рансона к новой атаке, ни один из них не тронулся с места.

Маркиз шел впереди, продолжая шпагой освобождать проход, за ним следовал Милон, волоча за собой связанного арестанта, а Этьенн, прикрывая их, замыкал шествие.

Таким образом они достигли моста. Все то время, пока они шли, их сопровождали дикие вопли следовавшей за ними пьяной толпы.

Около моста Алло и Рансон еще раз попробовали отбить у мушкетеров товарища, но маркиз и виконт отбивались от них так энергично, что вскоре вся шайка с улюлюканьем и бранью отправилась обратно в гостиницу, оставив скрежетавшего от ярости зубами Жюля Гри во власти трех мушкетеров.

Перейдя мост и достигнув берега Сены, наши приятели остановились, чтобы посоветоваться между собой о том, каким образом им лучше всего, не привлекая внимания, пробираться дальше.

Если они потащат своего пленника по более людным улицам — это не останется незамеченным.

Жюль Гри будет кричать и звать на помощь, что могло бы возбудить любопытство случайных прохожих, чего им как раз и следовало избегать. Пленника необходимо было незаметно доставить в маленький замок, где и должен был состояться суд над ним. После короткого обсуждения решение было найдено.

Этьенн попросил друзей подождать его немного, и, оставив их, возвратился через несколько минут с каретой, куда они и втолкнули Жюля Гри.

Карета довольно быстро доставила их к воротам маленького замка, которые открыл маркиз.

Милон поволок связанного через палисадник, Этьенн следовал за ними, а маркиз снова запер калитку.

Теперь Жюль Гри был в полном распоряжении мушкетеров.

Они поместили его в одном из больших старинных залов, который Ренарда ярко осветила несколькими свечами.

Здесь Этьенн развязал пленника.

Маркиз закрыл двери, принес бумагу, чернила, перья и пригласил двух своих друзей сесть рядом с ним за большой стол, стоявший посреди комнаты.

— Я требую, чтобы вы немедленно отпустили меня, — воскликнул Жюль Гри голосом, дрожавшим от злости и ненависти, — вы насильно лишили меня свободы! Это не останется безнаказанным! К чему все эти приготовления?

— Мы сейчас прочтем вам приговор — ответил маркиз. Виконт, будьте так добры, составьте протокол!

— К чему эта комедия? Вы хотите убить меня?

— Молчите и ждите, когда вас спросят! Вы стоите перед тайным судом королевы!

— Что мне королева, — воскликнул Жюль Гри с пренебрежением в голосе, — я признаю только приказы кардинала!

— Повторяю вам, замолчите, если вы не подчинитесь добровольно, вас усмирят силой, — ответил маркиз. — Вы здесь для того, чтобы защищаться от выдвинутых против вас обвинений.

— Ни одного слова вы от меня не услышите, но я еще напомню о себе, когда выйду отсюда. О! Если бы был жив прежний кардинал! Дорого бы вам обошелся сегодняшний вечер! Но и новый эминенция просто так этого не оставит! Это я вам обещаю!

Трое судей уселись за стол, обвиняемый же тревожно ожидал решения своей участи. Этьенн взял перо и написал на листе бумаги:

— «Именем королевы!»

— Ваших прежних преступлений, — начал маркиз, — мы теперь ни разбирать, ни вспоминать не будем. Вас зовут Жюль Гри, вы сын владельца гостиницы на Ночлежном острове Пьера Гри, не так ли?

— Так! Допрос, кажется, обещает быть любопытным, дерзко ответил бывший управляющий.

Виконт записал в протокол.

— Вас послали в уединенный замок Пиньероль, — продолжал маркиз. — По чьему приказанию отправились вы туда и какие вам были даны инструкции?

— Кардинал Ришелье сделал меня комендантом этого замка! О данных же мне поручениях я говорить не могу, так как они касаются государственной тайны.

— Так я вам напомню, какой приказ вы тогда получили, — сказал маркиз, вставая. Он подошел к двери, ведшей в соседнюю комнату, открыл ее и громко сказал:

— Господин граф Фернезе, войдите, прошу вас! Жюль Гри удивленно посмотрел на дверь, на пороге которой появился одетый во все черное человек, серьезного и важного вида. Подсудимый вспомнил, что он видел этого нечаянного свидетеля тайного суда у кардинала Мазарини, и вся дерзость и уверенность его мгновенно пропали. Но он не узнал в этом господине, носящем одежду знатных духовных лиц, бывшего мушкетера, прозванного Каноником.

Граф Фернезе вошел в комнату и поклонился своим друзьям, которые встали со своих мест, потом он бросил быстрый проницательный взгляд на замершего от страха Жюля Гри.

— Нам крайне необходимо ваше показание по одному делу, господин граф, — начал маркиз, — которое, именем королевы, предоставлено нам для судебного разбирательства этой ночью. Стоящий перед вами подсудимый по имени Жюль Гри говорит, что он получил от покойного кардинала тайные инструкции относительно замка Пиньероль, но отказывается объявить их, поэтому мы обращаемся за сведениями, в которых отказывает нам подсудимый, к вам, господин граф, и просим вас сказать нам, какие это были инструкции.

— После смерти рыцаря Раймонда, — начал Каноник, — которому было поручено управление замком и воспитание живущего в нем мальчика, кардинал Ришелье назначил управляющим замка человека, называющегося Жюлем Гри, который и получил от короля письменное распоряжение, в котором предписывалось не допускать жестких мер при воспитании мальчика, а самое главное — сделать все возможное, чтобы не допустить проникновения в замок посторонних.

Пленник с удивлением смотрел на графа Фернезе, так хорошо осведомленного о полученных им инструкциях.

— Не допускать жестких мер, — повторил маркиз, подождав, пока виконт записал слова графа, затем он обратился к неподвижно стоявшему Канонику.

— Будьте так добры, продолжайте, граф, — сказал он.

— Далее в приказе было сказано, что управляющий обязан сообразовывать свои действия с распоряжениями мадам Мариэтты, а также оставить старого кастеляна замка Баптиста Раналя в его должности и правах.

— Кардинал Ришелье тайно приказал мне поступать совсем по-другому, — перебил Жюль Гри графа. — Он во всем положился на меня и выразил желание, чтобы я обращался с мальчиком решительно и строго; он даже дал мне понять, что интересы государства требуют, чтобы мальчик был изолирован от внешнего мира и что смерть его была бы полезнее его жизни.

Три мушкетера переглянулись, негодуя, только Каноник был совершенно спокоен.

— Эти отвратительные словесные распоряжения, — с презрением сказал маркиз, — мы не принимаем как оправдание, потому что они могут быть вымышлены вами, или иначе выражены кардиналом; мы не можем привлечь мертвого к ответу! Не было ли в письменном приказе еще какого-нибудь распоряжения, господин граф Фернезе?

— Оно оканчивалось пожеланием, чтобы мальчику была устроена, по возможности, спокойная и приятная жизнь, чтобы на него смотрели, как на несчастного, и чтобы все меры, касающиеся наказаний, если бы они оказались вдруг необходимыми, принимались бы только по усмотрению мадам Мариэтты.

— Вы слышите? — обратился маркиз к Жюль Гри. — Эти сведения уничтожают все ваши дерзкие уверения! Мы очень благодарны вам, господин граф, за ваши сообщения!

Каноник поклонился своим друзьям и молча вышел из комнаты.

— После этого можно подумать, — воскликнул Жюль, не сдерживая больше своего бешенства, — что не мне, а этой женщине был поручен надзор за ребенком. Но это совершенно ложное предположение! Не ей принадлежал он! Не она была его воспитательницей, иначе к чему было бы посылать меня с тайными инструкциями. Мальчик не сын Раймонда, а родной брат малолетнего короля.