Карлистские войны - Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2

— Даю тебе слово, — заливаясь слезами ответила Мариэтта, — что буду ему заботливой матерью. Ах, неужели мне придется пережить тебя!

— Не плачь, — тихо уговаривал ее Раймонд, — позови сюда всех, скоро конец.

Пришел Раналь, ведя за руку мальчика. Все трое стали на колени возле умирающего и молились.

Еще раз улыбнулся рыцарь своей верной жене и мальчику, и все кончилось.

Рыцарь Раймонд лежал тихо, умиротворенный, словно мирно отдыхал от всех земных забот и горестей.

Он с чистой совестью перешел в лучший мир.

Наступил вечер. В комнате, где лежало тело Раймонда, было тихо и темно. Раналь неторопливо, как бы смущенно, подошел к Мариэтте и протянул ей руку.

— Мы теперь одни здесь остались с вами и с вашим мальчиком, мадам Мариэтта, — сказал он тихим, дрожащим голосом, — тяжела ваша потеря, рассчитывайте всегда и во всем на мою помощь. Конечно, я не могу быть вам опорой, мадам Мариэтта, так как вы ведь здесь хозяйка, а я только кастелян, но я всей душой готов доказать вам мою преданность.

— Я в этом с каждым днем все больше и больше убеждалась, — сказала Мариэтта, пожимая ему руку. — Вы честная душа, хотя сначала и казались немножко суровым. Я очень скоро поняла вас и увидела, что буду иметь в вас верного помощника. И этот помощник мне нужен теперь, добрый Раналь! Теперь я и мой мальчик остались совсем одни в этом уединенном замке, а ведь мой Луи еще долго будет нуждаться в заботе и надзоре за ним. Останемся впредь хорошими друзьями, помогите мне смотреть за мальчиком и воспитать его, я ведь знаю, что и вы его любите.

— Да, это правда, я очень люблю его, мадам Мариэтта! Теперь пойду устрою последнее жилище вашему благородному, дорогому мужу, рыцарю Раймонду, мы похороним его под деревьями, в лесу, там же, где лежит моя жена.

Мариэтта плакала, не вытирая глаз. Маленький Луи почти не отходил от нее, разделяя ее горе.

Раналь пошел в лес, срубил елку и выдолбил из нее гроб.

Вдвоем с Мариэттой они положили туда тело рыцаря, осыпали его цветами, закрыли гроб и опустили в вырытую стариком могилу, у самой опушки леса, под раскидистыми ветвями вековых деревьев.

Помолившись втроем над свежей могильной насыпью, они украсили ее цветами и поставили черный крестик.

Тихо стало в старинном лесном замке.

Старый Раналь стал еще молчаливее, мальчик уже не кричал и не пел, как прежде в саду, Мариэтта сильно тосковала, хотя при этом не забывала своих обязанностей, даже верный Арно как будто ощущал потерю и, тоскливо сидя у входа, все смотрел наверх, на лестницу, точно ожидал — не покажется ли рыцарь Раймонд.

Прошло несколько недель после его смерти.

Один раз в замок заехал поверенный, посмотреть, как им живется, и очень удивился, узнав, что рыцарь Раймонд умер.

Он выразил его вдове свое искреннее сочувствие, спросил, нет ли у нее каких-нибудь поручений или просьб, и, вернувшись в Пиньероль, сейчас же послал рапорт кардиналу, как ему было предписано.

Прошло еще несколько недель.

Обитатели замка и не подозревали, что их ждет тяжелое испытание.

Как-то маленький Луи играл в саду, а Мариэтта пошла отнести цветы на могилу мужу. Раналь, сажавший деревья по сторонам Пиньерольской дороги, — он начал сажать их еще с покойным Раймондом, — вдруг заметил подъезжавшего всадника.

Старик с удивлением поднял голову. Не поверенный ли едет в замок? Кому другому быть? К ним ведь никто, кроме него, не ездил.

Однако вскоре Раналь увидел, что это не он, и стал всматриваться пристальнее.

Всадник подъезжал все ближе и, наконец, остановился возле старика. Это был широкоплечий мужчина лет тридцати пяти, с черной бородой, очень мало внушающий доверие. В его облике было что-то жесткое и высокомерное, а глаза постоянно беспокойно бегали.

— Вы кастелян здешнего замка? — довольно грубо спросил он.

— Я, сударь, — спокойно ответил Раналь.

— Здесь живет старая Мариэтта Раймонд с мальчиком?

— Точно так, сударь.

— Что это вы делаете? Неужели у вас не найдется занятия лучше и полезнее, чем сажать какие-то ни к чему не годные деревья?

— Виноват, — все тем же спокойным тоном ответил Раналь, — я продолжаю работу, начатую покойным рыцарем. Ему непременно хотелось исправить дорогу.

— К чему это? Разве сюда гостей ждут? Или пиры затевать думаете? Для кого вам исправлять дорогу? Никто по ней не поедет.

Старый Раналь вышел из терпения. Он не мог понять, что за человек перед ним?

— Да скажите, пожалуйста, кто вы такой? — не совсем дружелюбно спросил он, — что вы тут распоряжаетесь?

— Ах, ты бесстыжий! — крикнул приезжий, замахнувшись хлыстом, — ты что, не видишь, что я имею право приказывать здесь? Я управляющий Гри, понимаете? Здесь я хозяин теперь, и всем заткну рот, кто посмеет не оказывать мне почтение.

Старик Раналь совсем опешил.

— Новый управляющий, — сказал он, — гм… я не знаю только, чем тут управлять, — ведь мадам Мариэтта еще жива.

— А вот скоро вы все узнаете! — крикнул Жюль Гри, — ступайте и возьмите у меня лошадь, — прибавил он, повернувшись к замку.

Раналь не сразу подчинился. То, что он сделал бы для рыцаря Раймонда без всякого приказания, выполнять по приказу этого человека теперь казалось ему вовсе не обязательным. Новый управляющий уж слишком грубо к нему обращался. Что ему за дело до лошади приезжего? — ведь он кастелян.

Однако он отложил заступ и пошел в замок посмотреть, что еще будет. Но ему казалось, что ничего хорошего уже не будет.

Жюль Гри у портала сошел с лошади и ждал кастеляна. Но кастелян пошел не к нему, а к Мариэтте, сидевшей у могилы мужа.

К новому управляющему подбежал Луи и с удивлением смотрел на него и на лошадь. Он никогда не видел этого человека.

Гри сурово смерил взглядом хорошенького мальчика.

— Поди сюда и подержи лошадь, пока придет старик! — крикнул он ему.

Маленький Луи послушно подошел и взял лошадь за повод.

Жюль Гри вошел в замок.

В это время появилась Мариэтта.

— Мама, ты знаешь, к нам приехал незнакомый гость! — крикнул ей Луи, — он велел мне держать его лошадь.

Старая Мариэтта переменилась в лице. Раналь понял ее мысль.

— Забрось повод вот за этот кол, — сказал он мальчику, — и ступай играть, лошадь совсем не нужно держать.

Луи отдал повод старику и побежал с Арно в сад.

— Гм… — проворчал, покачивая головой Раналь, — не хорошо, не хорошо! Не понимаю, как это все случилось, только начало неладное. Дай-то Бог, чтобы все обошлось мирно. Мальчик слишком хорошо воспитан, чтобы держать его лошадь, важный господин мог или сам это сделать, или привезти с собой для этого конюха.

Мариэтта, между тем, пошла к себе наверх. Новый управляющий уже бесцеремонно расположился там и расхаживал по всем комнатам, как хозяин.

— Кто вы, милостивый государь? — с удивлением спросила Мариэтта.

— Я управляющий Гри, разве кастелян не говорил вам?

— Но с какой целью вы приехали в замок?

— Чтобы жить в нем и управлять им. Нам гораздо лучше прямо объясниться сразу, чтобы не было никаких недоразумений. Рыцарь Раймонд умер…

— К несчастью.

— До сих пор он был гувернером, или воспитателем мальчика, который называл его отцом. Теперь я беру на себя обязанности воспитателя. Вот приказ из Парижа. Ребенок будет по-прежнему считать вас и рыцаря родителями, но так как вы теперь уже слишком слабы для того, чтобы заботиться о нем, то звание его воспитателя передано мне.

— Но это совсем против моего желания.

— Прочтите приказ, который я с собой привез. Мариэтта дрожащей рукой взяла бумагу, в которой ей приказывалось во всем, особенно в отношении мальчика, выполнять распоряжения нового управляющего.

В душе Мариэтты происходила тяжелая борьба.

Подобное приказание унижало ее, а она вовсе не заслуживала этого за свои самоотверженные хлопоты о ребенке.

Старушка уже готова была прямо высказать свое негодование и уехать из замка, но мысль о том, что тогда мальчик останется в полной власти этого чужого человека, заставила ее передумать. Материнская любовь к Луи победила в ней личное чувство гордости.

Она отдала бумагу новому управляющему.

— Надеюсь, — сказала она, — вы не с тем приехали сюда, чтобы ссориться с нами, до сих пор мы жили здесь мирно и тихо, не нарушайте этого и я буду вам очень рада.

— Мальчик уже настолько большой, что ему необходимо строгое воспитание, — ответил Гри. — Мне даны неограниченные полномочия в этом отношении. Я хочу, чтобы вы продолжали считаться матерью этого ребенка и подтверждали каждое мое приказание. Я также имею и право телесного наказания, предупреждаю вас, чтобы в случае, когда это понадобится, между нами не было разногласий, которые могли бы навести и мальчика, и кастеляна на какие-нибудь подозрения относительно его происхождения.

— Но неужели же вы осмелитесь бить мальчика! — перебила Мариэтта в порыве негодования.

— Это уже мое дело! Теперь вы все знаете! Я займу эту часть комнат, мальчик будет жить в комнате рядом, а вы можете взять себе остальные. Я иду сейчас осматривать нижний этаж и конюшни, — сказал Жюль Гри, научившийся уже разыгрывать роль строгого наставника.

Но, как всегда бывает у выскочек, в каждом его движении, в каждом слове так и сквозили природная глупость и грубость.

Мариэтта осталась у себя, чтобы наедине погоревать о неожиданной перемене и немножко опомниться, а управляющий сошел вниз.

Увидев, что лошадь стоит у сада и возле нее никого нет, Жюль Гри вышел из себя.

— Ведь я тебе сказал, непослушный мальчишка, чтобы ты отдал лошадь кастеляну! — крикнул он, вбежав в сад и замахиваясь на игравшего мальчика хлыстом, — подожди, я тебе покажу, как разговаривают с детьми, не желающими слушаться! Это тебя сразу научит!

Маленький Луи остановился, как громом пораженный, при этих словах и во все глаза глядел на совершенно незнакомого ему гостя, поднявшего хлыст, чтобы ударить его.

— Раналь взял у меня лошадь, — испуганно закричал он.

— Я тебя научу слушаться, мальчишка, — перебил управляющий и уже собирался ударить его, как вдруг Арно, стоявший рядом, с громким лаем кинулся ему на грудь и так схватил его зубами за платье, что он побледнел и отступил на несколько шагов.

Животное крепко держало его зубами и сердито рычало. Жюль Гри в первую минуту от страха не мог выговорить ни слова, потом, опомнившись, закричал в бешенстве.

— Отзови прочь эту тварь или вы все поплатитесь за вашу выходку!

Раналь заранее ожидал чего-нибудь подобного и поэтому не отходил далеко.

Он нарочно не торопился подойти, чтобы подольше подержать управляющего в страхе.

— Назад, Арно! — крикнул он, — сюда! Собака, зарычав, неохотно отошла.

— Посадить ее на цепь! — крикнул Жюль Гри и, освободившись от Арно, опять бросился к мальчику.

— Это ты исподтишка натравил на меня собаку, ты хитрый, испорченный мальчишка!

С этими словами он так ударил мальчика хлыстом, что тот вскрикнул и убежал в замок.

Жюль Гри обратился к Раналю, стоявшему у портала и видевшему, как управляющий ударил мальчика.

— Почему вы не исполнили моего приказания? — сказал он, — почему лошадь не в конюшне?

— Потому, что это не мое дело, — ответил Раналь.

— Вы все тут упрямцы и негодяи, как я вижу, — продолжал Жюль Гри, поднимая хлыст и грозя им старику, — но я вас всех научу слушаться. Ну, отведете вы теперь лошадь в конюшню?

— Ни за что! — твердо ответил Раналь, — хоть вы разорвитесь, я не сделаю этого. Я кастелян замка, а не ваш конюх! Да и кто вы такой, что разыгрываете здесь барина и бьете мальчика. Не смейте этого больше делать, иначе я с вами рассчитаюсь.

— Вы — кастелян? Вы упрямый работник! — закричал Жюль Гри и хотел ударить старика.

— Ради Бога, не дотрагивайтесь до меня! — сказал Раналь, — решительно становясь перед ним.

— Вы думаете, я испугаюсь вашей собаки? Вот вы у меня сейчас перестанете так думать.

Управляющий поспешно взбежал по лестнице, схватил заряженный мушкет, который он с собой привез, и снова сбежал вниз.

Арно стоял возле своего хозяина.

Жюль Гри прицелился, раздался выстрел и бедное верное животное упало, обливаясь кровью.

У Раналя невольно вырвался яростный крик.

— Вы мне заплатите за это! — крикнул он, — вы убили то, что я больше всего на свете любил. Это вам даром не пройдет.

— Молчать, или я и вас сию минуту застрелю, — крикнул Жюль Гри.

В это время прибежала, ломая руки, Мариэтта.

Раналь увидел выражение отчаяния на ее лице. Он поднял собаку и унес ее в лес.

Арно еще был жив и жалобно, точно прося о чем-то хозяина, смотрел ему в глаза.

— Я не могу больше ничем помочь тебе, мой добрый, верный Арно, — сказал ему Раналь. — Мне не спасти тебя от смерти. Я унесу тебя из старого замка, в котором мы с тобой столько лет мирно жили… И я не останусь здесь, и мне нестерпимо в этом доме. Сегодня же ночью я уйду отсюда, пусть этот человек хозяйничает здесь, как хочет. И зачем он сюда приехал? Пойду попрощаюсь с мадам Мариэттой и спрошу об этом, а потом уйду из старого замка, как бы мне ни тяжело было сделать это.

Пока он рыл могилу и хоронил Арно, Мариэтта говорила с управляющим.

Маленький Луи прибежал к ней жаловаться, и она увидела красновато-синие полосы у него на спине.

Это так возмутило ее, что она была не в состоянии больше сдерживаться и, услышав выстрел, велела мальчику оставаться наверху. А сама побежала вниз.

С ужасом остановилась старушка, увидев сцену у портала.

Этот бешеный человек, прибивший ребенка и убивший собаку, мог в один прекрасный день убить и ее.

— Вы нехорошо поступаете с нами, — сказала она, подходя к управляющему, — и очень недостойно отмечаете день своего приезда в замок. Как вы смеете поднимать руку на мальчика? Он послушный и очень добросердечный ребенок.

— Я его наказал за хитрость и скверное поведение и всегда так буду делать, — ответил Жюль Гри.

— Вы разве забыли, что это принц? — сорвалось у Мариэтты.

Управляющий вздрогнул.

— Как вы смеете! — проговорил он сквозь зубы, — знаете ли вы, что ваши слова — государственная измена, что я могу убить вас на месте, не неся за это никакой ответственности? Остерегайтесь еще раз когда-нибудь повторить эти слова. Тогда вы погибли.

Мариэтта в отчаянии закрыла лицо руками и заплакала.

— И это мне приходится слушать на старости лет, — проговорила она, рыдая.

— Запомните раз и навсегда, что я вам скажу, — сурово продолжал Жюль Гри. — Мальчик постоянно будет считаться вашим сыном, но я сохраню над ним неограниченную власть, и не смейте больше никогда говорить о его происхождении. Ваши слова на эту тему будут смертным приговором для мальчика. Вы так же хорошо знаете, что никто и никогда не должен ничего о нем слышать. Если вам дорога его и ваша собственная жизнь, то умейте молчать и покоряться.

— Тяжко мне переносить мое новое горе! — сказала старая Мариэтта, молитвенно складывая руки. — О, Господи, зачем ты посылаешь мне такое испытание?

Старушка, вся дрожа, ушла к себе и, упав на колени, просила Бога помочь ей и научить перенести новое страдание.

Между тем Жюль Гри сам отвел лошадь в конюшню, шепотом осыпая непокорного кастеляна ругательствами и клянясь по заслугам наказать его.

Уже начало темнеть.

Жюль Гри расположился в выбранных им лучших комнатах замка и заставил Мариэтту подать ужин.

Старушка повиновалась, скрепя сердцем. Новый управляющий распоряжался как настоящий, полновластный хозяин.

Маленький Луи робко забился в уголок в своей комнатке, боясь, как бы этот незнакомый человек опять не начал бить его.

Мариэтта пришла к мальчику, взяла его к себе, приласкала и ободрила, потом дала ему, как обычно, поужинать и уложила спать.

Ей было невыразимо жаль бедного ребенка, которого она любила как родного сына. Со слезами глядела она на него.

Что же с ним будет, если она умрет, гели их вдруг разлучит какое-нибудь неожиданное обстоятельство?

Какой жестокой участи подвергнется несчастный ребенок, оставшись на руках у грубого, бесчувственного человека, которому, по-видимому, поручено мучить его и физически, и нравственно.

Страшно было доброй старой Мариэтте думать об этом. Она с удовольствием ушла бы вслед за своим покойным мужем, если бы горячая любовь не связывала ее с милым названным сыном, из-за которого ей еще предстоит пережить немало тяжелых дней.

Луи и новый управляющий еще спали, когда в дверь Мариэтты кто-то тихонько постучался.

Она отворила.

Перед ней стоял Баптист Раналь. Мариэтта испугалась его мрачного, изменившегося лица.

— Господи… что случилось? — шепотом спросила она.

— Ничего, мадам Мариэтта, пока еще ничего, — тихо ответил старик, — но если мне придется еще ночь провести в одном доме с новым управляющим, то что-нибудь может случиться… Поэтому я лучше уйду.

— Но, Раналь, у вас ведь ничего нет дурного на уме?

— Есть, мадам Мариэтта. Я думаю, что лучше всего было бы разбить череп новому управляющему, тогда сразу по крайней мере все кончилось бы.

— Бог с вами, Раналь! Что вы говорите! Посмотрите на себя, ведь вас узнать нельзя! У вас совсем другое лицо стало, глаза горят…

— Если я еще одну ночь останусь в замке, у нас случится беда. Я решил уйти и пришел с вами проститься. Пока мы жили здесь одни, все шло мирно и хорошо, теперь все переменилось, я не в силах перенести такое. Но скажите мне, пожалуйста, мадам Мариэтта, ведь вы хозяйка здесь и мать вашего мальчика, неужели новый управляющий поступает так с вашего разрешения? Неужели вы дали ему право мучить и наказывать вашего Луи? Рыцарь Раймонд, я думаю, не раз перевернулся бы в могиле от гнева. Не сердитесь на меня, пожалуйста, скажите, неужели вы в самом деле позволите это управляющему?

— Не спрашивайте, Раналь, — ответила Мариэтта, отворачиваясь, — я ничего не могу сказать вам.

— Не можете? — с удивлением спросил старик. — Так вас этот человек взял в свои руки? Боже мой, да что же за сила у него, что вы, хозяйка дома и мать ребенка, не можете ни слова ответить ему и запретить то, что вам не нравится?

— Ничего не могу вам объяснить, добрый Раналь, хотя я очень хотела бы вам рассказать все, мне тяжело молчать. Но — это глубокая тайна, я не имею права выдать ее.

— Тайна… ну, в таком случае я не буду расспрашивать, — сказал старик. — Жаль, что между нами вдруг появились тайны и поселили горе в нашей мирной жизни. А больше всего мне жаль вас, Мариэтта. Я ведь хорошо вижу, как вы страдаете в душе.

— Что делать, Раналь. Не в моих силах изменить что-нибудь в этом деле.

— Для меня эта перемена равносильна смерти управляющего, и я не уверен, выдержу ли я второй раз такую выходку с его стороны, как сегодня, и потому я предпочитаю уйти отсюда.

— Как, Раналь? Неужели вы в самом деле хотите уйти из замка?

— Жаль и тяжело… но что делать. Лучше мне уйти, чем убить его. Как много лет я мирно прожил здесь, — продолжал старик тихим дрожащим голосом, — никогда мне и в голову не приходило покинуть этот старый замок, но теперь все изменилось, так изменилось, что старому Раналю нет больше места в доме, лучше ему добровольно уйти.

— Вижу по вашим словам, что вам тяжела разлука, Раналь, и мне она тяжела, потому что вы всегда были мне верным, добрым помощником. Нам не приходилось жаловаться друг на друга, мы всегда жили мирно и дружно. Куда же вы думаете уйти, Раналь?

— Куда идти слабому седому старику? Не новое же место искать, кто меня возьмет? Я уже и стар и слаб, а всякий ищет молодого здорового работника. Старик всеми покинутый, — его стоит просто пристукнуть, вот и все.

— Что вы говорите, Раналь? Не грешите, — с упреком сказала Мариэтта.

— Ну, вот я и решил уйти в старый блокгауз в лесу, там мне, я думаю, будет спокойно и хорошо.

— Но, зимой как же, Раналь? Ведь этот сарай наполовину развалился, вам будет холодно.

— У меня выносливый организм, я починю сарай, запасусь дровами и устроюсь, насколько возможно.

— Подумайте хорошенько, Раналь. Вы хотите оставить меня совсем одну.

— Ну, Мариэтта, у вас есть теперь помощник — новый управляющий.

— Вы сердитесь на меня, Раналь, я слышу упрек в ваших словах. Но вы ошибаетесь. Какое несчастье, что я не могу сказать вам всего. Вы думаете, что я заодно с управляющим. Не буду я вас разуверять, Раналь. Прощайте, мой добрый Раналь, дай вам Бог спокойно и мирно жить в вашем новом доме.

— Ведь это недалеко, мадам Мариэтта, вы, может быть, когда-нибудь зайдёте ко мне с вашим милым мальчиком.

— Непременно! Я ведь не могу сделать, как вы, и уйти из замка. Я должна терпеть до конца, чтобы ни случилось. Прощайте, Раналь, не поминайте лихом.

— Да сохранит вас Бог, мадам Мариэтта! Благодарю вас за все, что вы мне за это время сделали хорошего. Поверьте, мне очень трудно уходить от вас, но так надо… Да благословит вас Бог.

Старый Раналь пожал руку мадам Мариэтте и ушел.

Она подошла к окну и серьезно посмотрела ему вслед.

XVII. ЭШАФОТ НА ПЛОЩАДИ ДЕ-СЕРРО

Маркиз де Сен-Марс и его товарищ де Ту уехали в Лион, самый значительный город во Франции после Парижа, чтобы возглавить там заговор.

У них было много сторонников между самыми знатными вельможами города, и они надеялись нанести меткий удар кардиналу.

Кроме того, они привезли с собой известие, что король на их стороне.

В Лионе все уже было готово, оставалось спровоцировать народ, заставить солдат принять их сторону и затем идти на союзников кардинала.

Сен-Марс и де Ту были так уверены в успехе своего замысла и в общем недовольстве, что им и в голову не приходила возможность неудачи или какой-нибудь личной опасности.

Они поклялись свергнуть ненавистного кардинала, заручились тем, что в Париже, на севере в Бордо, в Испании, по первому сигналу заговорщики поднимутся везде, а если Ришелье вышлет против солдат, то они не испугаются, сами возьмутся за оружие и заставят его сдаться.

Кардинала надо свергнуть, лишить власти, убить! Это был общий лозунг, военный клич заговорщиков, во главе которых, кроме герцога Орлеанского, Сен-Марса и де Ту, были, как нам известно, маршал Марильяк, герцог Бульонский и много родовой знати.

В ту ночь, когда планы Марии Медичи были раскрыты кардиналом, Сен-Марс и де Ту пригласили своих сообщников в Лион, в один из домов на Сен-Клерской набережной Роны.

Этот огромный дом, похожий на дворец, стоявший в лучшей части города, принадлежал одному богатому буржуа, принимавшему участие в заговоре против кардинала из-за того, что Ришелье назначил посланником не его, а одного из своих приближенных. Он обещал склонить большинство народа на сторону заговорщиков.

Была глубокая ночь. На улицах и площадях огромного города Лиона все стихло и опустело, лишь изредка, кое-где, торопливо проходил какой-нибудь прохожий, закутанный в плащ.

В доме на Сен-Клерской набережной Роны собралась многочисленная родовитая знать.

В заднем флигеле большого здания для тайного сборища был отведен огромный зал.

Он был уже полон, новые члены собрания все еще приходили. Дверь все время не закрывалась.

Было уже далеко за полночь, когда Сен-Марс и де Ту, вдохновители и лидеры восстания, обратились к присутствующим с красноречивой речью, воодушевившей всех и заслужившей общее одобрение.

Но в ту минуту, когда Сен-Марс и де Ту громко крикнули: «Долой Ришелье! Смерть кардиналу!» — двери вдруг распахнулись.

Все с удивлением и ужасом смотрели в коридор, где при свете факелов стали видны мундиры солдат.

— Измена! — пронеслось в толпе заговорщиков, — дом оцеплен, нас заманили в ловушку!

Всем одновременно пришло в голову, что маркиз Сен-Марс и де Ту были союзниками кардинала и нарочно зазвали их в этот дом, чтобы передать их в руки кардинала.

Послышались разъяренные крики.

В зал вошло несколько офицеров.

— Собрание закрыто! — вежливо обратились они к заговорщикам, — от имени короля просим господ присутствующих оставить зал.

Общее смятение было так велико, что после этих слов каждый торопился уйти поскорее.

Один офицер подошел к Сен-Марсу и де Ту и показал приказ с королевской подписью об аресте.

— Господа, я вас арестую! — сказал он.

— Как? Что это значит… как смеют… — вскричал, побледнев, Сен-Марс.

— Прошу вас прочесть приказ и следовать за мной! — Маркиз сжал кулаки.

— Королевская подпись!.. — сказал он, рассмеявшись, с горькой иронией. — Ришелье и в последнюю минуту перехитрил нас!

Зал опустел.

Выходы заняты были гвардейцами.

Всякое сопротивление было бесполезно. Сен-Марс и де Ту отдали офицеру шпаги и сошли вслед за ним вниз, к подъезду, где уже ждала карета. Их привезли в мрачную городскую тюрьму и посадили в разные камеры под строжайший надзор.

Оба арестованные в мрачном раздумье ожидали решения своей участи, впрочем, они и сами сознавали, что предвидеть ничего хорошего нельзя было.

Против них был затеян процесс, как против государственных преступников, и состав суда был назначен самим кардиналом.

Свидетели подтвердили обвинения. Восклицание «долой кардинала!» слышали офицеры, явившиеся арестовать заговорщиков.

Судьям было вполне достаточно этих доказательств, чтобы через несколько дней объявить приговор.

Когда его утвердили в Париже, в камеру к заключенным вошел председатель суда с несколькими офицерами и Лионским палачом.

Увидев высокого мужчину в широком черном плаще, с непроницаемым и неподвижным, как камень, лицом, с холодно смотрящими на арестанта глазами, Сен-Марс догадался о решении суда.

Судья прочел сначала маркизу, а потом и его товарищу де Ту, что, следуя правилам закона, им назначена смертная казнь, которая совершится на открытой площади, перед всем народом для исключения в будущем подобных попыток.

Казнь должна совершиться на следующее утро.

Сен-Марса спросили, нет ли у него какой-нибудь просьбы.

— Да, — ответил он слегка дрожащим от волнения голосом, — у меня есть два желания. Во-первых, я хочу провести последние часы вместе с моим товарищем, а во-вторых, чтобы передали герцогу Орлеанскому, что я проклинаю и презираю его. Этот негодяй склонил нас к измене, а потом бросил.

Первое желание маркиза исполнили.

Он провел последние часы с де Ту в одной камере, где с ними всю ночь пробыли два духовника, напутствуя приговоренных к смерти.

Сен-Марс был в необычайном волнении.

Он никак не мог понять, каким образом от них ускользнула победа, которая была почти у них в руках. Что случилось в Париже? Кто выдал все кардиналу? Каким образом он мог узнать все подробности подготовки к восстанию?

Эти вопросы мучили маркиза, не давали ему покоя.

Друг его был гораздо спокойнее и покорно подчинялся своей участи. Изменить ее он не мог, следовательно, надо было мужественно встретить смерть.

Вместо того, чтобы содействовать падению Ришелье и торжествовать победу над ним, они расплачивались собственными головами за общее дело.

Духовники под строгим секретом передали им, что герцог Орлеанский и королева-мать ночью бежали из Парижа, и никому не известно, куда они скрылись.

— Итак, кардиналу удалось склонить на свою сторону короля и уничтожить всех своих противников! — воскликнул Сен-Марс, — победил затравленный всеми собаками дипломат… Этот министр, не щадивший ничего для достижения своих целей. Он победил, а мы расплачиваемся жизнью за общее дело!

— Встретим смерть гордо и мужественно, друг мой, — сказал де Ту. — Если нас и не назовут мучениками, то, все-таки, мы умрем как поборники идеи и жертвы прихоти кардинала. Простимся с землей, примиримся с небом и твердо, рука об руку, встретим смерть.

Друзья проговорили между собой всю ночь, потом стали на молитву вместе с монахами, явившимися проводить их на казнь.

Чуть забрезжило утро, улицы Лиона еще были в свинцово-сером полусвете, обычном переходе от ночи к утру в пасмурные дни, со всех сторон толпы народа стекались к большой площади Де-Серро, где всегда совершались казни.

Помощники палача ночью выстроили эшафот, издали черневший в утреннем тумане.

Народ спешил посмотреть, как будут казнить двух знатных государственных преступников. Бежавшим толпам людей было все равно, справедлив или несправедлив приговор — их интересовало лишь необыкновенное зрелище!

Шли старики и молодые, мужчины и женщины, девушки и дети. На площади, на отведенном для народа месте, некуда было, как говорится, яблоку упасть; народ толпился даже по всем улицам, прилегающим к площади Де-Серро.

Солдаты оцепили место казни и выстроились шпалерами вдоль улицы, по которой должны были вести осужденных к эшафоту.

Все окна и крыши домов были усеяны любопытными.

Наконец, раздался звон колоколов.

Большая площадь напоминала собой пеструю мозаичную доску, так плотно прилегали одна к другой головы стоявших зрителей.

Все пристально смотрели на эшафот.

На подмостках, возле плахи, стояли трое помощников палача.» их, видимо, забавляло ожидаемое зрелище и они весело смеялись. На них были красные шерстяные рубашки с засученными рукавами и черные короткие панталоны до колен.

Ноги были босые.

Стоило взглянуть на лица этих людей, на их манеру держать себя, чтобы убедиться в их закоренелой жестокости.

Наконец, к звону колоколов присоединился глухой барабанный бой.

Начинал накрапывать мелкий дождь… никто не обращал на него внимания. В толпе царила глубокая тишина.

На площади показались солдаты, открывавшие процессию.

Барабаны слышались все ближе.

За солдатами шли судьи и офицеры, потом осужденные, и рядом с ними монахи.

За осужденными следовал лионский палач, мужчина геркулесовского сложения и роста.

В толпе, не спускавшей с него глаз, слышались восклицания, кое-кто бранил палача, кое-кто хвалил его.

Он шел очень важно, с достоинством, запахнувшись широким черным плащом и, по обычаю, без шляпы.