Ярко-желтое утреннее солнце сияло в безоблачном васильковом небе. Легкий прохладный ветерок, последний привет ушедшей ночи, заглядывал в крепостной ров и взбирался на стены, чтобы полюбоваться оттуда городом, начинающим свой день. Капли ночного дождя покачивались на травинках, шевелимых ветром, и блистали, как россыпи крошечных бриллиантов. Маленькие лужи сохли на мостовой, в выбоинах и сточных канавах, которые уходили под стены и дальше, в ров. Лучи солнца, пока еще не жгучие, а только теплые, освещали край длинной и широкой базарной площади, тянувшейся от городских ворот к цилиндрической Башне. Вдоль внутренних стен, которые охватывали эту площадь со всех сторон, уже бродили нетерпеливые покупатели, главным образом женщины и девочки в длинных белых платьях из грубой холстины, с широкими пестрыми поясами и узкими рукавами. Из-за стен доносился рев ослов, беспокойное ржание лошадей и громкие ругательства их хозяев, привезших в город продукты, лен, пеньку, дрова, кожу, дичь и многое другое. Торговля здесь шла каждый день, собирая покупателей и продавцов со всего среднего Приречья. В город короля Малгори приезжали жители Северного Клина, Малого Королевства и Накрии, угрюмые горцы из непостижимо огромного города Скалгер, главного источника металла, поделочных и драгоценных камней. Иногда забредали даже обитатели далеких и диких северных государств, или же наоборот, высушенные жарой люди, чьей родиной были песчаные дюны южной пустыни…
      Ровно в восемь часов раздался громкий скрежет, сопровождаемый отборной руганью и истошными воплями командиров. Две группы стражников копошились около ворот, которые они намеревались открыть. Ворота были огромной, цельной плитой из легкого и прочного серебристого металла (очень редкого и дорогого; поговаривали, что отец нынешнего короля отдал за них вдвое большее по весу количество серебра). Высотой они были не ниже семи человеческих ростов, а толщиной - в половину роста взрослого мужчины. Днем ворота лежали на мостовой, в специально для этого сделанной выемке, куда опускались при помощи двух толстых стальных цепей. Ночью их поднимали и фиксировали двумя толстыми запорами, скользившими по обеим сторонам от ворот внутри специальных ниш в стенах, на смазанных салом валиках. Чтобы их сдвинуть с места, к торчащим наружу рычагам должны были приложиться не менее пяти человек.
      И вот, запоры со скрежетом, медленно выползли из пазов в огромной плите-воротах. Затем, когда они были вытянуты до конца и закреплены, раздались другие звуки - звон цепей, стук мощных бронзовых звеньев о деревянные барабаны, с которых их стравливали. Одновременно с воротами - посредством хитроумного механизма - в обратную сторону опускался мост, куда более хлипкое сооружение из дубового бруса, обшитого по краям медными полосами, позеленевшими, изрядно потрепанными и во многих местах усиленными заплатами. Площадь слегка вздрогнула, когда ворота легли в предназначенную им выемку. Это был сигнал, возвещавший о начале дня в Центре Мира. Внутрь хлынул поток галдящих людей, храпящей и ревущей скотины, стучащих колесами по мостовой тяжело груженых телег.
      Король Малгори слышал отзвуки этой кутерьмы, как он слышал их почти каждый день, лежа в своей огромной кровати, укрытой белоснежным балдахином с длинной бахромой. Только когда за окном бушевала непогода, и прислуга не открывала ставни, он просыпался в тишине. В остальные дни скрип сдвигаемых засовов, грохот ложащейся на землю плиты и звон цепей служили ему будильником в том случае, если он еще спал, и сигналом "пора вставать", если он пробуждался раньше. Король резким движением отбросил прочь старое пуховое одеяло, потянулся и быстро вскочил на ноги. Ступни утонули в пушистом ковре, раскинувшемся во всю спальню. На его создание ушла шерсть с целого овечьего стада, а изображал он карту всего Правобережья. Горы, в значительной мере скрытые под кроватью, расплылись у короля под ногами всеми оттенками коричневого цвета, от песочно-желтого у подножий до почти черного на вершинах. На дремучие, неизведанные северные страны падали косые лучи яркого солнца - однако, несмотря на это, в спальне было холодно. Толстые камни стен хранили вечный сумрак, и даже огромный камин, громоздившийся у самого берега Реки, которая ограничивала мир с востока, не мог нагреть комнаты. Король, ежась и протирая глаза, переступая за один шаг целые страны, отправился на юг, туда, где золотилась Пустыня, не отмеченная дорогами и городами. Ковер немного не доставал до стены, и Малгори пришлось перепрыгнуть через узкую полоску голого пола. Ему не хотелось наступать на холодные каменные плиты. Он приземлился на нижнюю ступеньку невысокой лесенки, ведущей к массивной двери из полированного бука. Здесь, на черных гранитных ступенях, лежал грубый половик из тех, что делают жены портных - переплетенные разноцветные лоскутки тканей, оставшиеся после пошива одежд. Король открыл дверь и очутился в своей ванной комнате, довольно большом помещении, стены которого были обиты дощечками мореного дуба, а пол и прямоугольный бассейн облицованы темно-розовым мрамором с зелеными прожилками. Слуга, молодой парень с глуповатым лицом, вскочил на ноги и с помощью ручной лебедки вытащил из воды наполненный камнями кошель. Потом он схватил его руками, отволок в сторону и сбросил в квадратный люк, туда, где камни раскаляли перед тем, как поместить в воду. Король уселся на бортик и попробовал воду пальцем ноги. Кожу лизнуло приятное тепло.
      – Молодец, дуралей! Сегодня нагрел как следует! - лениво произнес Малгори глуховатым голосом. - Иди и скажи, чтобы накрывали на стол.
      Слуга приложил правую руку к груди: склонив голову, он быстро повернулся и исчез в боковой двери. Король поднял лицо, подставляя лоб и щеки под ослепительные лучи солнца, проникавшие сквозь окно. Он зажмурился и поболтал ногами в воде, как плещущийся в реке мальчишка - хотя на самом деле он уже давно вышел из детского возраста… Его мускулистые руки, крепкие ноги и широкую грудь покрывал редкие золотистые волосы, волевой подбородок, широкие скулы и верхнюю губу украшали аккуратные бородка и усы. Богатырем его назвать нельзя было, однако, на слабака он походил еще меньше. В меру рослый, гладкокожий, загорелый молодой человек. Тонкий, с легкой горбинкой нос и черные, пронзительные и чуть выпуклые глаза, словно нарочно созданные для "королевского взора". Только вот шелковистые, почти девичьи брови на высоком и чистом лбу немного портили впечатление… Волосы, не очень длинные и немного волнистые, имели у самых корней темно-русый оттенок, который к концам становился совсем светлым. Королю было двадцать три года, и двадцать из них он находился на троне.
      Понежившись в солнечном свете, Малгори оттолкнулся руками от бортиков и скользнул в воду. Бассейн имел двадцать шагов в длину и десять в ширину. Вода везде доходила королю до груди, поэтому он мог выбирать - бродить ли ему по дну, или плавать. Сегодня не хотелось возиться здесь долго. Осторожно, стараясь не намочить волосы, он проплыл туда и обратно, вернувшись на то самое место, где спрыгнул в воду. Ухватившись за обмотанную кожей скобу, вбитую в бортик, он выдернул свое тело наверх. У дверей уже стоял седой Мадди, слуга, не отходивший от короля с малых лет. В руках он держал большое квадратное полотенце. Малгори небрежно выдернул его из рук старика, едва кивнув в знак благодарности. Мадди поклонился и молча вышел в спальню; король, наскоро вытершись и бросив полотенце тут же, на полу, последовал за ним. Кровать уже застелили атласным покрывалом вишневого цвета. Сверху на нем старик Мадди разложил королевскую одежду, а сам стоял рядом в ожидании. Малгори встал на огромное пятно Скалгера на ковре-карте и ловко натянул белые панталоны из чистого хлопка, мягкие и легкие. Потом со скучающим видом он продел руки в подставленные слугой рукава рубахи и застыл, ожидая, когда тот натянет ее на тело целиком. Рубаха тоже была белого цвета, но сделана из шелка, с расшитым золотом воротом и манжетами. Утренний наряд дополнили темно-коричневые штаны из тонкой шерсти, широкие на бедрах и узкие на щиколотках, а также низкие сапожки, сшитые из ярко-красного, как свежая кровь, бархата. Мадди, кряхтя, опустился на колени, чтобы затянуть шнуровку и почистить ткань маленькой щеточкой.
      – Достаточно! - недовольно сморщился Малгори через минуту. - Ты слишком назойлив, Мадди!
      Он пошел прочь, на ходу накинув жилетку с длинными полами и шнурками на талии. Ткань жилетки была расшита золотом, настоящим золотом, растянутым в проволоку толщиной меньше, чем человеческий волос. Блестящие нити образовывали столь сложные узоры, что никто не мог разобрать, какие картины вышил мастер. Впрочем, для подданных красота не являлась главным в одежде государя - важнее были лоск и богатство.
      Пройдя по короткому, темному коридору, король распахнул тяжелые двери с выгравированными на них птицами и ворвался в небольшую столовую. Это помещение располагалось на западной стороне Башни, поэтому солнце здесь давало о себе знать лишь слабыми отсветами на узких стеклах единственного окна. На стенах были укреплены потрескивающие масляные лампы. Их тусклый оранжевый свет загонял утренний мрак под лестницы с величественной балюстрадой и резными перилами. Ступени начинались недалеко от двери, ведущей в спальню, и поднимались вверх от стены до стены. В длинном камине, достаточно высоком, чтобы можно было всунуть туда вертел, горело жаркое красное пламя.
      Большой стол и множество тяжелых стульев с высокими спинками составляли скудную мебелировку обеденного зала. Столешница казалось слишком узкой, если брать для сравнения длину. Ее темную поверхность украшали сотни царапин и въевшихся в полировку пятен - последствия тех бурных застолий, что проходили здесь в течение многих лет. Столовые приборы все сплошь, до самой последней солонки были сделаны из серебра, изрядно потускневшего со дня своего рождения в руках мастеров. Даже ежедневные чистки, которые устраивали на кухне слуги, не помогали вернуть старой посуде прежний блеск. Малгори все время собирался заказать себе новую, но денег в его казне никогда не хватало на такой же богатый заказ, а довольствоваться меньшим он не собирался.
      Жалкая кучка придворных, допущенных разделить трапезу с королем, терпеливо дожидалась государя в тепле, рядом с камином. Впрочем, сегодня их нельзя было назвать даже кучкой - всего трое. Галид, воспитатель короля и регент в течение без малого десяти лет, с момента смерти королевы-матери до того дня, когда Малгори исполнилось шестнадцать; его дочь, Селия, юная особа с хрупкой фигуркой и открытым наивным лицом (все вокруг считали, что когда ее возраст достигнет двадцати лет, король на ней непременно женится; он сам никогда никого в том не разубеждал), и казначей Садбал, худой мужчина, с губ которого не сходила грустная улыбка. Увидев Малгори, мужчины склонили головы, приложили ладони к груди и прошли на свои места, по левую руку от королевского кресла, стоявшего во главе стола. Король вяло махнул рукой им в ответ. Ему наскучили эти постные физиономии, казавшиеся почему-то одинаковыми, хотя Галид был круглолицым, черноволосым и бородатым, а Садбал - со впалыми щеками, темными кругами под глазами и пепельными волосами. Король сразу же отвернулся, предпочитая смотреть на девушку. Она не кланялась, лишь улыбнулась и вызвала ответную улыбку. У нее было круглое, как у отца, лицо, розовые щеки с замечательными ямочками, курносый носик и светло-голубые, добрые глаза. Селия тряхнула головой, отбрасывая на плечи длинные темно-золотистые волосы. Малгори едва заметно вздохнул и перевел взгляд на стол перед собой. Невинное дитя! Ниже лица он смотреть не хотел - кроме прочего, ему не нравилась ее маленькая грудь и мальчишеские бедра. В душе он надеялся, что со временем Селия станет более… более женственной, что ли? Ему нравились девушки пофигуристее.
      Звон серебра заставил короля вернуться к завтраку. Слуги ставили белый хлеб, нарезанный тонкими ломтями, масло, розовый окорок и копченую грудинку. Перед каждым из сидящих за столом людей уже стояли, дожидаясь, когда ими займутся, кувшинчики с теплым, сладким вином. Король взял кусок хлеба и придвинул к себе масло, подав тем самым сигнал к началу трапезы. Теперь нужно было завести ритуальный "разговор за завтраком".
      – Ну, господа, какие у нас новости? - это была обычная фраза короля, которую он произносил каждый день. Садбал пожал плечами:
      – Ничего особенного, государь. В Нищих кварталах найдено несколько трупов, в Купеческом ограблен дом, хозяин которого гулял в кабаке, а слуги спали мертвецки пьяные. Ах, да! Одна печальная новость: Тутам умер.
      – Из-за того, что он сломал ногу?
      – Да, он ведь был старым конем. Его кровь стала плохой, лопатка распухла…
      – Проследи, чтобы он был похоронен на холме Коней, а то эти прохвосты конюхи разделают его и утащат мясо на базар!
      – Не беспокойтесь, государь!
      – Что еще?
      – Вчера вечером я говорил с одним купцом, из Аллелии. Он привез действительно плохую новость, - Садбал выдержал драматическую паузу, откусив и прожевав кусочек хлеба. - Он ехал к нам через Алгор, и как раз в тот день, когда он там очутился, четыре дня назад, твой младший брат Хелог отрекся от престола. Отрекся в пользу седого незнакомца, называющего себя "Клусси".
      Садбал замолк, ожидая королевской реакции на это известие.
      – Сосунок!! - гневно промолвил Малгори. Увы, вся королевская семья с полным правом могла называться несчастной. Два старших брата бесследно пропали один за другим еще до появления на свет самого короля - они тогда были уже взрослыми, ненамного младше, чем Малгори сейчас. Затем, одновременно и так же таинственно исчезли еще один брат и отец короля. Никто не знал, что с ними случилось. На руках матери остались три последних сына - трехлетний Малгори и годовалые близнецы, Хелог и Оддерг. Да и сама королева-мать быстро покинула их, только ее уход был самым обычным и лишенным тайны - с тех пор, как пропали муж и третий сын, она стала чахнуть, и через три года тихо скончалась в своей постели, иссушенная горем. Малгори был слишком мал в те далекие времена и не помнил произошедших событий, а те, кто помнил, говорили о них скупо и неохотно. На самый частый его вопрос: "как вы смогли допустить, чтобы отец вот так взял и растворился, не оставив ни единого следа?" они отвечали: "Твой батюшка всегда был таинственным человеком. Он часто покидал нас, и так же внезапно появлялся. Даже королева вынуждена была мириться с этим. И сыновья, когда возмужали, стали такими же, как он." И вот, теперь, Малгори был неопытным повелителем пришедшего в упадок государства, в столице с неоправданно громким названием, а его братья выросли тупыми, трусливыми и завистливыми людьми. Подумав об этом, король добавил с неослабевшим чувством презрения в голосе: - Хелог всегда был слабаком и нюней!
      – Говорят, Клусси очень зловещий тип. Ходят даже слухи, что он волшебник!!
      – Ха, что за ерунда!! Нет такого волшебника, чтобы он мог перепрыгнуть Реку. А Хелог… Он испугался бы и ребенка, грозящего ему палкой.
      – Он ведь твой брат, Малгори! - с упреком сказала Селия. У нее был чистый, нежный и певучий голос. - Ты должен помочь ему, коль скоро он так беспомощен!
      – Помолчи, милая, - сморщился король. - Ты ведь знаешь, что мы ненавидим друг друга, и никогда он не дождется от меня другого отношения к себе. Когда я вспоминаю о том, что при всех своих гнусных качествах он считает себя более достойным править в Центре Мира, мне самолично хочется вздернуть его на площади, при всем народе!
      – Ты поссорился не только с братьями, но и с остальными соседями! Разве так можно? - не унималась девушка. Король почувствовал глухую ярость, рождавшуюся в его душе.
      – Не нужно читать мне нотаций, Селия! Что-то ты стала часто забываться, поучая короля!
      Он с силой поставил на стол свой кубок, заставив девушку вздрогнуть и обиженно отвернуться. Малгори повернулся к мужчинам:
      – Может, у вас есть еще какая-то тема для разговора, чтобы я мог спастись от критики?
      Галид кашлянул, готовясь говорить. Спасает дочку, а не короля, мысленно усмехнулся Малгори.
      – Я не решался прервать доклад Садбала, мой государь, - наконец начал старик, говоря очень медленно и негромко. - Пустяковое дельце, в общем-то. Рано утром прибыл гонец из Дроника. Тамошний староста опять поймал браконьера на пруду Зеленых Уток.
      Король с грохотом отодвинул от себя тарелку, сжал свои крепкие кулаки и процедил сквозь зубы:
      – Ты становишься старым и глупым! Вы болтаете мне о проблемах этого идиота Хелога, замалчивая столь важное сообщение о нашем собственном государстве!! Уже в который раз тупые крестьяне лезут в Заповедник! Скоро там не останется ни одной королевской утки!! Потом они разворуют у нас все остальное и мы пойдем по миру нищими!! Они плюют на мой указ, а это равносильно бунту. Похоже, пока я не поеду туда сам, ничего не изменится. Посему, Селия, прошу извинить меня - наша прогулка переносится на вечер.
      – О, Малгори! Тебе безразлична судьба брата, а ради каких-то дурацких уток ты готов бросить все на свете! - вскричала она. Король вскочил, едва на опрокинув кресло. Его лицо медленно краснело, а на скулах ходили желваки.
      – С меня довольно! - прошипел он. - Ты словно с цепи сорвалась, стараясь меня рассердить своим вызывающим поведением. Галид, твоя дочь стала чересчур несносной и забыла свое место. Я не хочу, чтобы она еще раз испортила мне настроение - поэтому она с нами трапезничать больше не будет. И наша прогулка не состоится вообще. А ты сам - собирайся. Поедешь со мной. Жди внизу, я буду очень скоро.
      Старик, укоризненно взглянув на короля, ушел прочь, ведя за руку плачущую дочь. При виде слез на ее щеках Малгори почувствовал легкий укол стыда где-то в глубине души. "Ерунда! - мысленно сказал он сам себе. - Это проявление слабости, недостойной государя. Разве я был не прав? Разве девчонка может указывать королю, что он должен делать, а что нет?" Убедив таким образом себя в собственной непогрешимости, он постарался забыть о плачущей девице.
      – Садбал! - сказал Малгори, когда Галид с дочерью скрылись за дверями, ведущими на лестницу до нижних этажей. Казначей напрягся в ожидании очередной порции ругательств. - Я хотел бы казнить этого браконьера, причем здесь, на рыночной площади. Как это лучше сделать?
      Садбал пожал плечами:
      – Я не специалист в таких делах. Наверное, нужно отрубить ему голову. Кровь всегда пугает людей больше, чем повешение. Они будут бояться в дальнейшем и перестанут нарушать закон.
      – Нет, это не то, - рассеяно пробормотал король. - Но площадь и охрану к зрелищу ты должен подготовить в любом случае. Ступай.
      Сам Малгори прошел в спальню и отдал короткий приказ Мадди. Тот принес новые штаны и сапоги, потом, кряхтя, принялся помогать с переодеванием. Теперь нижняя часть королевского тела облачилась в кожу. Кроме того, Малгори снял жилетку, заменив ее плотной синей курткой с украшениями из серебряных бляшек.
      – Приготовь мне черно-белый костюм, я одену его после обеда, - приказал он и направился вниз, в оружейную комнату. Там другой старый слуга, Рулид, облачил хозяина в кольчугу из множества стальных, украшенных серебром и крошечными рубинами квадратиков, широкий пояс с петлями для ножен и перчатки с длинными крагами, потертыми и растрескавшимися. Одевшись, Малгори молча указал на меч с рукоятью, обмотанной кожей, свой любимый. Рулид вынул его из стенных зажимов, достал из сундука простые ножны из дерева и полотна, вложил в них меч и передал оружие королю. Малгори сам просунул кожаные ремешки в петли на поясе, застегнул их и, так же молча, вышел прочь. В маленьком дворе Башни, рядом с крыльцом, накрытым каменной крышей на резных столбах из андезита, его ожидали всадники и его конь, рыжий Дебол с гордо изогнутой шеей и роскошной гривой. Не обращая внимания на склоненные в приветствиях головы воинов, Малгори вскочил в седло и громко крикнул:
      – Вперед!!
      Двое всадников, ждавших у ворот, развернули коней и врезались в базарную толпу, бурлившую на площади, рядом с оградой Башенного Дворика. Их длинные кнуты свистели в воздухе, изредка опускаясь на плечи тех, кто слишком медленно уступал дорогу государю. Чуть впереди основной части королевского отряда скакал еще один всадник, уже с пикой, лишенной острия - ей он тыкал людей, посмевших вывалиться, неважно, по своей или чужой воле, в освобожденный коридор. Кавалькада двинулась на площадь следом за этим всадником. Первыми скакали два могучих воина в круглых кожаных шапках, грубых кожаных рубахах, таких же штанах и с черными накидками, свисающими с плеч. За ними следовали король и Галид, потом - еще десять воинов. Торговцы и покупатели замолкли, склоняя головы и прижимая руки к груди, только насмешливые горцы из Скалгера продолжали свои дела, не обращая внимания на представление. Это были гордые люди, граждане сильной страны, они имели право на подобное поведение. Малгори рассеяно махал левой рукой, думая о том, что его жизнь становится слишком скучной. Он скоро сойдет с ума от хандры и будет бросаться с кулаками на тех, кого совсем недавно считал друзьями. Почему они вдруг стали так его раздражать? Кто изменился - они или он сам? К нему снова вернулось воспоминание о плачущей Селии, о ее закушенной от обиды прелестной пухлой губке. Зря он так с ней поступил! Вел себя скорее не как король, а как вспыльчивый мальчишка. Она ведь еще совсем юна и глупа - трудно ждать от нее подобающего поведения. Нужно быть снисходительным… В конце концов, она желает ему добра, в этом сомнений быть не может. Тяжело вздохнув от таких дум, король решил по возвращении извиниться перед девушкой.
      Копыта коней звонко простучали по мостовой, глухо пробарабанили по лежащим воротам, заставили гулко задребезжать мост. Король приподнялся на стременах и улыбнулся, оставляя все свои мысли за спиной, в городе. Теперь под ногами скакунов лежало озеро мягкой коричневой пыли, раскинувшееся вокруг. В это озеро, созданное множеством ног и колес, скапливающихся здесь каждое утро, вливались реки-дороги. Одна приходила с севера, другая с юга, но не они нужны были отряду. Их путь лежал прямо, на восток, туда, откуда вставало солнце.
      – Умерьте прыть! - крикнул Малгори. - Нам некуда спешить.
      Храпящие, недовольно мотающие головами кони нехотя перешли на трусцу - а им так хотелось размять свои соскучившиеся по хорошей скачке мышцы!! В неторопливом темпе они ехали около полутора часов, разглядывая сначала безбрежные луга, покрытые короткой, не отросшей после покосов, травой, потом ржаные, пшеничные, ячменные поля. Малгори почти не разговаривал, хотя настроение его постепенно улучшалось.
      За час до полудня, потные и немного уставшие от тряски, они въехали в Дроник - полторы сотни деревянных домов и домишек, разбегающихся от дороги по склонам двух больших пологих холмов. Не задерживаясь на пустой улице, кавалькада проследовала на площадишку, остановив коней около большого, богато украшенного резными деревяшками дома старосты. Спрыгнув в не успевшую улечься пыль, Малгори бросил поводья воину и зычно крикнул: "Алгой! Мы здесь." Он успел сделать несколько шагов к забору, разминая затекшие ноги. Ворота со скрипом растворились, выпустив на улицу хмурого бородатого толстяка в добротной рубахе, свисающей до колен. Едва выйдя на улицу, он тут же поклонился и молча застыл в ожидании слов государя.
      – Мы не надолго. Напои-ка нас и наших лошадей, а потом тащи сюда своего преступника.
      Староста степенно кивнул. Повернувшись, он крикнул кому-то во дворе, чтобы королю скорее несли воды, а сам вразвалку прошел к стоявшему недалеко в глубине подворья амбару.
      Малгори пил первый, приняв большущую глиняную кружку с родниковой водой из рук веснушчатой девки, которая бесстыдно пялилась на него огромными бирюзовыми глазами и получила за это в награду королевский шлепок по заднице.
      – Хорошая погода, - вымолвил король, покончив с жаждой, и поглядел на небо. - Как урожай, Алгой?
      Староста ответил от амбара, с дверей которого он снимал засов.
      – Весь люд на полях, ваше величество! Чуть ли не один я из всех мужиков и остался в деревне. Из-за этого! - он шагнул внутрь, что-то бурча, и появился вновь уже не один, волоча за ворот рубахи покрытого сенной трухой мужичка с растрепанными сальными волосенками, трясущимися губами и сизым носом. - Вот он, ворюга!! А зовут его Ядых.
      – Он из Дроника?
      – Да, будь он не ладен! - староста отвечал, чуть помедлив, будто хотел откреститься от вора.
      – Отведи его за ворота. Пусть привяжут к лошади.
      – Государь, пощади!! По дурости, по убогости нашей! - начал причитать Ядых, гнусавя и всхлипывая носом. Он подгибал ноги и пытался бухнуться на колени, но могучая ручища Алгоя не давала ему упасть.
      – Раньше надо было думать, когда уток ловил!
      – Все по дурости, по дурости… Кушать детишкам нечего!!
      – Работал бы поболе, так и было бы детям пожрать! - возмутился староста. - Ты ж ведь с медовухи носа не высовываешь! Государь, оставь его нам, мы его так выпорем, что он всю свою жизнь больше на стул не сядет!
      – Нет, Алгой, порками их уже не испугать. Они до того обленились, что не идут в лес - хоть бы там браконьерствовали, уж оленей да кабанов в чаще много бродит. Нет, их тянет к жирным уткам, которые и летать-то толком не умеют… Я решил взять его в город и там примерно наказать. Пора приструнить таких, как он!
      Чтобы не обращать внимания на усилившийся плач вора, Малгори отвернулся от него, опять взглянув на небо, на его безбрежную синь.
      – Что это? Неужели Замок-Гора? - воскликнул он вдруг.
      – Где? - спросил подошедший Галид. Король указал рукой. На северо-востоке, над зеленым боком холма, в серо-белесо-голубом мареве жаркого воздуха угадывалось расплывчатое темное пятно, имевшее форму треугольника с пологими боками.
      – Не знаю, - покачал седой головой его наставник. - Ни я, ни кто-либо из моих знакомых или предков не бывали за Рекой. Кто ведает, что там есть, чего нету?
      – А мой отец? Ведь он был там!
      – Если и был, то никогда не рассказывал об этом мне, - Галид вздохнул, очевидно, вспомнив старого короля, а потом пошел, чтобы сесть на коня. Малгори некоторое время стоял, не шевелясь. Глаза его закрылись, и тело тут же пронзило ощущение неясной угрозы. Темное пятно все еще стояло перед ним, отпечатавшись в сознании, оно звало к себе и дышало тревогой. Король открыл глаза и нахмурился. Предчувствия. Они приходили, когда он закрывал глаза, и после обязательно случалось нечто, подходящее для доказательства их истинности. Правда, раньше это были мелкие неприятности, мелкие радости… Малгори вскочил на коня, обуреваемый непонятными чувствами. Внезапно он схватил Галида за плечо и прошептал: "Учитель! Утром я был слишком груб. Передай мои извинения Селии, и пусть она, как прежде, приходит с тобой на трапезу". Старик удивленно взглянул на него, затем легонько улыбнулся и кивнул. Они начали обратный путь.

      Обедали они уже впятером - пятым был сидевший рядом с девушкой молодой человек, смуглый, черноволосый красавец. Узкое лицо и глаза, черные, как ночное небо, выдавали в нем уроженца южных краев. Молодого человека звали Олек, а его отец, умерший десять лет назад, был кочевником, пришедшим из пустыни вместе с отцом Малгори.
      – Как повеселился, паренек? - спросил его король, поигрывая полуобглоданным бараньим ребрышком. Олек мечтательно осклабился, показывая безукоризненно белые зубы:
      – Ну, а как бы ты думал? Ночи без сна. Там оказалось слишком много красивых девушек.
      – Ладно, ладно. Потом наедине расскажешь мне в подробностях! - Олек, ухмыльнувшись, поглядел на Селию и хитро ей подмигнул.
      – Опасаешься за даму? Ха, но ведь ей, рано или поздно, придется с этим столкнуться! Пусть бы тоже послушала…
      Малгори засмеялся и бросил в хулигана скатанным кусочком хлеба. Девушка, нахмурившись, опустила голову. Кажется, румянец на ее щеках стал сильнее, хотя в полумраке обеденного зала точно этого рассмотреть нельзя было… Некоторое время после этого все молчали, сосредоточившись на еде.
      – Я слышал, - промолвил Олек, когда обед уже почти закончился и все потягивали пиво из глиняных кружек с росписью. - Я слышал, что ты собрался устроить какое-то представление на площади?
      – Скорее, показательную экзекуцию. Вонючий крестьянишка забрался на заповедный пруд около Дроника и убил двух уток. Я хочу наказать его так, чтобы все наконец поняли, как плохо и опасно нарушать королевские указы. Заодно будет хоть какое-то развлечение в нашей серой жизни…
      – О чем ты говоришь!! - с жаром воскликнула Селия. - Разве можно убивать человека ради развлечения?
      – Ну, развлечение - это так, к слову сказано. Главное же - наказание за нарушенный закон. Он преступник, и вообще, когда ты увидишь его мерзкую рожу, то сама захочешь, чтобы его казнили.
      – Он несчастный, которого наверняка толкнула на это нужда!
      – Откуда у тебя такие крамольные мысли? Или ты хочешь сказать, что я замучил подданных непосильными налогами? Мне казалось, в моем государстве нет нищих крестьян.
      – А ты откуда знаешь? По рассказам старост? Так ведь они не станут рассказывать тебе, у скольких семей они отобрали последнее, чтобы уплатить подать! Ты не ходишь на рыночную площадь и не слушаешь, о чем
      говорят. Ты не ездишь в деревню и не видишь воочию, как там живут! - теперь яркий румянец на щеках Селии был отчетливо заметен.
      – То есть я настолько глуп, что живу в придуманном мире? - Малгори медленно, очень медленно вытер губы. Лицо его тоже понемногу розовело. - Я простил твою утреннюю выходку в надежде, что ты осознаешь свое неправильное поведение, но ты ничего не поняла! Похоже, ты посчитала, что это я признал твое право критиковать короля сколь угодно долго?!
      – Я считала, что я прежде всего твой друг, а уж потом подданная. Я старалась помочь тебе! Ты становишься грубым и жестоким, совсем не похожим на того Малгори, каким был еще недавно… - с горечью сказала Селия. Она уже поняла, чем кончится их перепалка, и пыталась спасти ситуацию, но, как оказалось, лишь усложнила свое положение. После ее слов король вздрогнул, как от удара.
      – Ах так! - прошептал он зловеще. - Если это значит, что я превратился в строгого правителя, не дающего спуску беспорядкам, настоящего хозяина страны, а не тряпку на троне, как мои братцы, то так оно и должно быть! А ты, несносная девчонка, вконец обидела меня. Ни один король не мог бы терпеть так долго, как я; теперь мое терпение кончилось!
      К концу тирады он уже кричал. Садбал с отсутствующим видом допивал пиво, Галид закрыл лицо большой ладонью, а Олек одобрительно кивал.
      – Вон! - уже негромко, справившись со своими эмоциями, сказал король и указал дрожащим пальцем на дверь. Селия встала, гордо выпрямилась и медленно пошла к двери. Взявшись за ручку, девушка обернулась, устремив взгляд на короля. Сквозь пелену слез на голубых глазах тому вдруг увиделись разом и жалость, и любовь… Однако, он ведь считал себя настоящим королем, а не сопливым юнцом.
      – Обед окончен! - громогласно объявил он. - Увидимся с вами вскоре, на площади.

* * *

      Двор перед башней был пуст. На площади, на высокой пирамидальной основе, стоял выносной трон из старого, потемневшего дуба с позолотой, с алой обивкой на сидении и спинке. Рядом на мостовой настелили ярко-желтые, свежеструганные доски. В середину настила была вбита скоба, к которой короткой ржавой цепью приковали преступника. Ядых сидел скрючившись и не обращая внимания на собравшуюся толпу, возбужденно гудевшую в ожидании зрелища за жидкой цепочкой воинов. Базарный люд забыл про торговлю, все сбились в плотную кучу около места экзекуции. Обладатели наиболее крепких локтей пробрались в первые ряды, богачи купили себе места на стульях, поставленных на телеги. Мнения всех зрителей сходились к одному: браконьера засекут насмерть плетями, ибо не было видно ни виселицы, ни возвышения для отрубания головы.
      Ровно в полтретьего из ворот королевского двора вышли одетые во все черное горнисты и протрубили "Внимание!". Следом появился король, также облаченный в черные одежды - шаровары, сапоги, кафтан, пояс. Только рубаха под кафтаном была белой, и ее ворот и манжеты, обрамлявшие загорелую кожу Малгори, выглядели ослепительными. В волнах свежевымытых по такому случаю волос сиял изящный золотой обруч, символ королевской власти. Спереди, посреди тончайших кружев-узоров, мрачно чернела огромная жемчужина, вселявшая ужас во всех, кто хоть мельком посмотрел на нее вблизи.
      Гордо подняв голову, король остановился около своего трона, чтобы медленно оглядеть толпу. Равнодушно улыбнувшись сотням склонившихся голов, Малгори повернулся и протянул руку, украшенную массивным золотым кольцом, к стене, вернее, к неглубокой нише, проделанной в ней. Там, в бледной тени, отбрасываемой стеной на ярком солнце, стояла статуя, изображавшая невысокого, чуть сутулого пожилого человека с высоким лбом и немного кривым носом.
      – О, отец мой, великий Джон Торби!! - громко и четко сказал Малгори. - Пусть я буду справедлив, взывая к твоему бессмертному духу!!
      Резко опустив руку, король взбежал на свой трон. Из глубины двора вышли Садбал и Олек, севшие у ног государя на узкие ступени.
      – Я начинаю! - громогласно объявил Малгори и откинулся на спинку. - Вы уже знаете, что здесь и сейчас ваш король будет вершить суд над браконьером по имени Ядых из деревни Дроник. Преступник нарушил Закон о Неприкосновенности Зеленых Уток.
      Он произнес название своего указа так важно, будто это был один из самых мудрейших и справедливейших в мире законов, поддерживающий основы мироздания. В действительности, ему было наплевать на уток, но он был королем, а король должен издавать хоть какие-то указы! Он нахмурил лоб, чтобы казаться суровым, и продолжил:
      – Злодей был пойман с поличным и сознался. Вина его доказана и ужасна тем, что он пошел против воли короля. Скажи, Ядых, зачем ты это сделал?
      Крестьянин встрепенулся, испуганно завертев головой и попытавшись встать. Нога его запуталась в цепи, отчего он рухнул на колени.
      – Государь! Помилуй! У меня девять детишек, они жрать просют! На моих полях который год плесень губит урожай, с того я и запил - от горя! Жена больная… Всю скотину я давно продал, чтобы платить оброк. Не вели казнить, государь - нужда меня попутала!!
      – Зачем же ты решил нарушить мой указ и поймать именно уток? Ты ведь знал, что это строжайше запрещено!!
      Ядых мелко затряс головой:
      – Так ведь, государь, ты же сам говорил - их поймать-то легче! Чтобы другое что добыть, нужно копье, лук, силки там… Нет у меня их. А утки - они сами в руки лезут.
      – Вот его истинная воровская сущность! - торжествующе сказал король. Ядых попытался оправдываться, но Малгори ткнул в его сторону растопыренной ладонью -"Молчи!!" - а для остальных добавил, обводя взглядом перешептывающихся людей. - Вы слышали все, обвинения и оправдания. Я скажу еще: три недели назад за тот же грех были высечены двое, а неделю назад - один. Закон нарушается без колебаний; нужна ли жестокая казнь, чтобы восстановить порядок?
      Он привстал, вглядываясь в растерянные лица. Этот народ не был воинственным или жестоким, они боялись отвечать.
      – Ну же!!? - завопил Малгори, скривясь от ярости.
      – Надо… надо… следует! - раздались негромкие, редкие крики, остальные молча и нехотя кивали головами.
      – Хорошо, - король сел, расслабившись и остывая от гнева. - Но я должен быть справедлив и милостив, как желают того мои подданные. А потому Ядыху будет дан шанс. Он останется жив, если сейчас, здесь, съест десять жареных уток, ощипанных и выпотрошенных. Тогда я буду до совершеннолетия кормить всех его детей тем, что ем я сам. Если же Ядых не сможет выполнить свою задачу, то уже его выпотрошат, поджарят, а его дети должны будут съесть его, или сами умрут!!
      Ядых взвыл и забился о доски в припадке ужаса, толпа ошарашено загудела. Сотни глаз смотрели на короля, переполненные страхом: он сошел с ума? Всегда был таким добрым и меланхоличным, а сегодня… Малгори подтянул к себе Садбала:
      – Сам иди на кухню и проследи, чтобы уток подготавливали вовремя. Пусть повара делают их также, как для меня. Иди.
      – Это опасная затея, ваше величество…
      – Что?! - король был готов взорваться от любой мелочи, и Садбал поспешил замахать руками:
      – Вы меня не поняли!! Вдруг он съест их? Вы будете унижены. Не обманывайтесь его внешним видом, худые очень прожорливы!
      – Ничего, - зловеще улыбнулся Малгори. - Пусть выберут самых жирных уток.
      Садбал ушел. Олек тут же перебрался повыше.
      – Ну ты даешь!
      – Тебе нравится?
      – Отличная затея!! Ты… ты суров, как и подобает монарху, - они улыбнулись друг другу. - Теперь браконьеры станут бояться.
      – Да, - король оглядел волнующуюся толпу. - Смотри!
      Он показывал на высокую, статную рыжеволосую девицу, стоявшую в первом ряду. Ее платье с широким поясом облегало крутые бедра и топорщилось на высокой, большой груди.
      – Мне нравится эта бабенка. Притащи ее сегодня ко мне!
      Олек вгляделся в нее потщательнее.
      – Это же крестьянка! Она уедет прежде, чем сядет солнце.
      – Ничего. Я прикажу всем ночевать здесь, выставлю вино и еду. Она мне понравилась - свежая девчонка, а то эти шлюхи Толстой Мамы мне уже надоели.
      – Да, красивая деваха, не то что цыпленок, который ругался с тобой за обедом, - Олек криво ухмыльнулся.
      – Ах, Селия, - рассеяно пробормотал король. - Она сильно раздражает меня в последнее время.
      – Она всегда была такой. Это Галид убедил тебя в том, что она тебе нравится. Хотел обеспечить свою старость, хитрец! Она ведь совсем не в твоем вкусе - что у нее за грудь? Женская грудь должна занимать всю мужскую ладонь! - он поднял свою большую кисть.
      – Ладно, уймись! - Малгори ткнул его в плечо. - Это ведь не главное. Я понял, что мы с ней абсолютно разные люди. Я отошлю ее в деревню, завтра же. - Правильно! Тем временем на ступени взобрался Садбал. - Государь, все готово! Главный повар сказал, что первые три утки будут здесь через несколько минут! Король недовольно сморщился: - Если он будет медлить с их подачей "на стол", то сам попадет в печь! Так ему и скажи, чтобы пошевеливался. Садбал вновь кивнул и убежал. Олек принялся рассказывать, как он провел свои "деревенские каникулы", и за этой беседой они скоротали время. Ровно через полчаса поварята поставили перед Ядыхом три дымящихся блюда. Крестьянин бросил взгляд, полный мольбы, на короля, но тот только процедил сквозь зубы: "Ешь!" Представление началось. Ядых нерешительно отломал ножку и вгрызся в золотистую, хрустящую корочку. Жир потек по его пальцам и бороде, капая на рубаху и оставляя на грязной холстине мутно-желтые пятна. Первая утка была уничтожена очень быстро. Ядых громко рыгнул, вытер губы и отодвинул от себя блюдо с костями. Он ведь не жрал со вчерашнего дня! - подумал Малгори. Как я мог так опростоволоситься! Наверняка, утром его покормили жидкой баландой… Если кормили вообще! Теперь его посетило сомнение в правильности принятого решения. Браконьер ел и ел, принявшись уже за третье блюдо. Поварята едва успели принести следующих пять, как Ядых был готов поглотить четвертую порцию. Вот на ней-то он и сбавил скорость. Теперь он тяжело дышал, был покрыт потом и старался не сутулиться. - Малгори!! - раздался вдруг звонкий, гневный окрик. - Прекрати это, немедленно! В воротах, за троном, стояли Селия и ее отец. Щеки девушки пылали, а лицо было искажено гримасой отвращения. - Убери ее! - шепнул король. Олек молнией метнулся к воротам, ловко зажал девушке рот и утащил ее к башне, на ходу уворачиваясь от пинков. Малгори взглянул на мрачного Галида. - Тебе лучше последить за ней, старик! Иначе может случиться нечто очень нехорошее. Завтра утром отправишь ее в деревню - по крайней мере, до конца лета. - Ты не прав, государь, - ровным, бесцветным голосом ответил Галид, а когда король задрожал от ярости - медленно повернулся и пошел прочь. - Ты… Ты сам вместе с ней поедешь!! - заорал Малгори ему в спину. В бешенстве он обрушил кулаки на трон и в кровь разбил пальцы. А на площади притихшая толпа переводила взгляды с преступника на судью и обратно. Несчастный Ядых закончил четвертую утку, запихивая последние куски мяса в глотку пальцами. Он вдруг скорчился, уткнувшись лицом в доски - его рвало. По помосту расползлась серая густая масса с большими непережеванными кусками мяса. - Эй, так мы не договаривались! - зло закричал Малгори. - В следующий раз тебе будет засчитано поражение. Ядых опустил измученное, покрытое каплями жира и рвоты лицо. Он тяжело дышал, словно только что таскал тяжелые камни, а слезы капали из его глаз, когда он разрывал на части следующую золотистую тушку. Давясь и делая над собой чудовищные усилия, он глотал куски мяса. По телу его пробегали волны крупной дрожи… Он кое-как закончил пятую и принялся за шестую, когда вдруг громко захрипел и впился руками в живот. Из горла вместе с диким воплем вырвались не проглоченные куски мяса. Ядых упал на доски, колошматя по ним пятками, разрывая на части свою рубаху. Изо рта его опять хлынули рвотные массы, теперь розовые от крови. Он несколько раз всхлипнул, булькая покрывшей лицо пеной, и затих. Прошло некоторое время, прежде чем стало понятно - он больше не встанет. Король, помедлив еще немного, встал, отчего народ зашумел, ужасаясь и сжимаясь поплотнее: только что, на глазах у всех преступник умер в жестоких муках. - Я добр!! - вскричал Малгори, простирая вперед руки. - И дети Ядыха не будут поедать зажаренное тело своего отца… Я пошлю им тех уток, что не смог доесть преступник. А его тело… Тут король выдержал паузу, во время которой чувствовал на себе напряженные взгляды. - Тело изрубить на части и бросить свиньям! Зрелище кончилось, готовьтесь к празднику. Я выставляю вам всем десять больших бочек вина и закуску к ним, чтобы вы потом не шептали по углам, что ваш король жесток и бессердечен. Он спрыгнул наземь и, не оборачиваясь, пошел к Башне; шаги его были огромны, лицо - темно от гнева. Настроение испорчено безнадежно. Малгори как попало сбросил с себя парадный наряд, одел снова старый жилет и заперся в библиотеке, чтобы предаться чтению. Он взял с полки толстый том "Жития королей" и начал быстро листать его толстые, мягкие страницы. Он чувствовал себя сегодня очень неуютно, а потому искал оправдания своим поступкам. Каждый властитель, начиная с легендарных императоров Правобережья и кончая сегодняшними королями, очень отличался от других. Раньше преобладали жестокость и сила, теперь они уступили место добродушию и мирному нраву. "Государи выродились, - шептал Малгори сам себе, пока перелистывал страницу за страницей. - Настоящие правители исчезли в прошлом, растворились в нем навсегда. Все мои соседи, судя по описаниям, просто сопляки." Он презрительно усмехнулся, но внутри оставались прежние сомнения. Он перевернул последние страницы и обнаружил приписку, сделанную другой рукой и другими чернилами. Маленькие, красивые буковки, слагающиеся в ровные строчки, от которых веяло мудростью, спокойствием и всеобъемлющей любовью. Это было короткое послесловие, написанное отцом. "Предостерегаю того, кто прочел эту книгу - не ошибись! Я специально пишу эти строки в конце, а не в начале, чтобы ты, читатель, мог осмыслить почерпнутые из книги знания. Во-первых, истории жизни прежних королей - ни в коем случае не руководство к действию для теперешних. Деяния людей, а людей, облеченных властью - в особенности, наполнены ошибками, и ни к чему повторять их. Важность истории как науки заключается в том, что ее можно анализировать и переосмысливать. Не забывай об этом. Во-вторых, читая эту книгу, ты не можешь не увидеть отличия первых глав от последних. Не нужно делать простых выводов о том, что прошлое наполняли приключения, заманчивая жесткость, часто переходящая в жестокость, и тому подобные сомнительные признаки "настоящей жизни". Это касается в особенности юных читателей, которые, извините за нравоучения, не осознают еще, что такое смерть и страдания. Для крестьянина, по отношению к которому король, без сомнения, отец и господин жизни, счастье заключается в спокойствии и незыблемости устоев в родном доме, в счастье его семьи, в труде, приносящем радость, а не смертельную усталость и неудовлетворенность. Помни обо всем этом, если король - сейчас или только в будущем - твой титул…" Малгори в смятении закрыл ладонями лицо. Да, он читал эти строки и прежде, но никогда не задумывался над ними, как того требовал отец. Тогда ему казалось, что тот поступал нечестно, потому что сам сполна испытал перипетии жизни, а другим отказывал в праве на то же самое. Теперь ему казалось, что отец просто желал, чтобы его потомки избежали каких-то страшных событий, имевших место в его прошлом. О, как он сам не похож на мудрого Джона Торби!! Прости отец, но что же делать? Изменить себя самого ему казалось не под силу. Все равно, что умереть и заново родиться уже другим человеком. Он чувствовал страшную опустошенность, грусть, безысходность. Отец, отец! Куда ты пропал, почему бросил своего отпрыска в таком сложном мире без своей мудрости и силы? Почти плача, он захлопнул книгу и ушел к себе, наверх. Король пребывал в смятенных чувствах, король ужинал в одиночестве. Даже Олек был допущен лишь на минуту, чтобы шепнуть Малгори о том, что понравившаяся ему днем девушка похищена. Потом король вновь остался наедине сам с собой. Ел он без аппетита, лишь вино быстро исчезало из кубка. Алкоголь помог побороть те неразрешимые, мучительные проблемы, что встали перед ним в библиотеке, скрыл их за сладкой пеленой полузабытья. Шатаясь, Малгори вылез из-за стола и направился принимать ванну. Мадди, стоя на бортике бассейна, внимательно следил за господином, ловил каждое его движение, готовый прийти на помощь в любое мгновение. Но ничего не произошло - Малгори еще был пьян не настолько, чтобы утонуть в собственной "ванной". После долгого купания он с помощью Мадди выбрался из воды, насухо вытерся и отправился в спальню. Там уже горел камин, расположенный прямо напротив громадной кровати и погружающий ее в приятный, дрожащий багровый сумрак. Король мягко улыбнулся в предвкушении удовольствия, потому что под балдахином, на его постели, угадывалось сжавшееся в комок тело девушки. Он подошел ближе. Его обнаженная кожа была раскрашена в густую черноту ночи и пурпурные пятна пламенных отсветов. Девушка, увидев, КТО взял ее на свое ложе, тихо охнула и отползла на подушки, в самый угол кровати. Она, похоже, боялась. Малгори вскочил на белоснежное покрывало, быстро сделал несколько шагов и осторожно опустился рядом с девушкой. Она отвернула лицо, уткнувшись им в плотную ткань балдахина. Король положил руки ей на плечи и медленно провел ладонями вниз, по грудям, животу и бедрам. Теплое, молодое и упругое тело мелко дрожало под полупрозрачной тканью. Он протянул руку вверх, чтобы вынуть из висевших на стене ножен короткий кривой кинжал. Девушка, услышавшая визг трущейся о медные края ножен стали, повернула лицо к королю. Тот внезапно скривился, увидев пористую кожу на крупном носу и маленькие, глубоко посаженые глаза. Да, издалека она казалась более красивой… Но что ж теперь, не выгонять же ее. Кинжал, дрогнул в руке, но король закрыл глаза и тут же улыбнулся вновь, представив на месте этой вульгарной крестьянской физиономии знакомое и прекрасное лицо. "Селия!" - прошептал он. Кинжал с треском распорол рубашку от ворота до подола, а девушка смотрела на него с немым ужасом - хотя сам Малгори этого не замечал, поглощенный видением. Он выбросил прочь оружие и раздвинул тоненький батист по сторонам. "Ты прекрасна!" - снова зашептал он, положив руки на талию и целуя грудь. Девушка, справившись с первым желанием кричать, постепенно расслаблялась, а потом начала гладить тело короля в ответ. Она больше не боялась. Когда уставший король откатился прочь, в зал явились молчаливые слуги. Они увели тяжело дышащую, прикрывающую наготу обрывками рубашки девушку прочь. Никогда ей не возвратиться сюда, и даже вспоминать о любви государя ей запретят… О ней позаботятся - а сам король уже спал мертвым сном праведника.

      Следующее утро было похоже на предыдущее, но только до тех пор, пока Малгори не вышел к завтраку. Хмурый Галид, одетый отнюдь не для трапезы, сделал шаг к нему навстречу. - Государь! Плохие вести ждут тебя в начале дня!! - Говори, - равнодушно пробормотал Малгори, смотря в сторону. У него жутко болела голова, а пересохшее горло требовало влить новую порцию вина. - В кухне сидит молодой крестьянин из Последней Остановки. Он скакал к нам всю ночь, чтобы сообщить: тот самый Клусси вторгся на твою территорию. С ним небольшой отряд, а также твой брат, Хелог. Король слушал, застыв на месте, затаив дыхание. Растерянность мелькнула в его глазах, но это была лишь секундная слабость. Он сжал губы и кулаки. Головная боль и скребущая горло похмельная жажда разом отдалились, став чем-то незначительным и почти незаметным. - Ах так… Хорошо, очень хорошо. Я давно мечтал о чем-нибудь подобном. Теперь каждый из нас покажет наконец, на что он способен, когда перед ним настоящий враг, а не товарищ с деревянным мечом. Иди, Галид, собирай в поход наше войско. Через два часа они должны быть готовы. В столовую ворвался Олек. Его волосы растрепались, глаза сверкали, как яркие звезды. - Ты уже слышал? - Малгори молча кивнул. - И что? - Будет битва, - спокойно сказал король и пожал плечами. - Если только у них хватит смелости вступить в бой с нашей славной армией. - Я необычайно рад этому! Что надо делать? - Немедленно собирайся, бери своих слуг и скачи вперед. Собери в Больших Домах и Лесной по сотне человек и веди их к Переправе. - Зачем гнать их на убой? - громко спросил от дверей Галид. - Ты до сих пор здесь?! - гневно воскликнул король. - Я вернулся, чтобы сказать тебе еще кое-что. Клусси действительно волшебник. Его меч и доспехи сотканы из огня. - Это тоже рассказал гонец? Чего только не придумает эта деревенщина. Неужели ты в это веришь? Мог бы пропустить мимо ушей подобные сказки.
      Галид покачал головой, но смолчал. Все слова были уже сказаны, поэтому люди занялись делами. Старик, тяжело ступая, покинул Башню по черному ходу, чтобы попасть в казармы. Солдаты уже все знали, ибо им суровую новость сообщили раньше, чем королю - их сон побеспокоить не боялись. Они сидели, тихо переговариваясь, в оружейных комнатах казарм, тянувшихся до Малой Кольцевой улицы.
      – Собирайтесь! - негромко приказал Галид. Солдаты, не задавая лишних вопросов, принялись вынимать из деревянных шкафчиков оружие и доспехи.
      С другой стороны Башни грохотали о булыжники копыта коней. Олек, как был, в полурасстегнутом кафтане и съехавших со щиколоток сапогах, в сопровождении двух слуг врезался в базарную толпу. Ругающиеся мужчины, визжащие женщины и веселящиеся дети разбегались по сторонам, давая дорогу всадникам.
      Король, наскоро перекусив, надел темно-синий костюм из толстой, грубой кожи, который он не стал пока застегивать до конца. На плечи он набросил короткую черную накидку. Взобравшись на сундук в оружейной, он снял со стены длинный и блестящий меч с узкой гардой, покрытой редкими выступами. Мадди уже держал в руках ножны с тонким слоем чуточку потемневшего от времени серебряного тиснения по всей их длине. Малгори нахлобучил круглую шапку и помчался вниз. Дав поручения Садбалу, он вышел в жаркое утро, наполненное храпением коней и тихим цоканьем подков на их копытах. За открытыми воротами кипела, как всегда, пестрая базарная жизнь, двор был заполнен говором проверяющих упряжь солдат. Малгори оглядел их белые шапочки и плащи, тут же почувствовав укол раздражения. Из-за дурацкой традиции он один должен рядиться в черное, и это в такую-то жару! По крайней мере, за городом он все сможет снять, только бы быстрее выехать из его стен. Нахмурившись, он сбежал по ступеням и запрыгнул в седло. Дебол нетерпеливо перебирал ногами и поводил головой: ему тоже хотелось скорее пуститься вскачь.
      – Галид! - угрюмо сказал король, обращаясь к старику, взгромоздившемуся в седло сбоку от него, и даже не повернув при этом головы. - Ты никуда не едешь. Останешься здесь, в городе.
      – Но, государь… Я был с тобой рядом, когда ты учился сражаться, я должен…
      – Нет, не должен. Ты мне не нужен. Я вырос из того возраста, который требует присмотра.
      – Это… опала?
      – Это - решение короля, - Малгори равнодушно посмотрел на тысячника, рукой подавая ему знак. Тот кивнул, приподнимаясь на стременах и выкрикивая приказы. Воины-разгоняльщики толпы с кнутами в руках двинулись вперед. Король сжал бока своего коня и тот, вздрогнув, прыгнул следом за ними, оставляя униженно склонившего голову Галида у крыльца. Старик, не видя ничего вокруг, не спеша вытирал мелкие слезы, текшие к седым усам вдоль крыльев носа. Развевающиеся плащи воинов проносились мимо него и выстраивались в колонну по четыре. Город наполнился грохотом, заглушившим собой базарный гам и заставившим толпу притихнуть и, перешептываясь, глазеть на диковинное зрелище. За последние тридцать лет королевская армия никогда не выходила из стен города в полном составе. Молодые горожане не видели стольких воинов за раз никогда в жизни, хотя старые в период непрерывных войн за передел территорий, которые вел отец нынешнего государя, видывали и большее войско. Сейчас армия Торбии насчитывала всего чуть более четырехсот конных солдат, пожилых и молодых, бритых и бородатых, хмурых и веселых. Они ехали вслед за королем, чтобы драться с врагом, но мало кто из них в своей жизни убил человека. Когда двор башни покинули последние конники, за ними бежали плачущие жены, матери и дети.
      – Скажите что-нибудь народу, государь! - крикнул на скаку тысячник.
      – Да ну их, этих сытых болванов! Они вряд ли поймут, что мы идем в бой за их собственное спокойствие и благополучие… - отмахнулся тот. Толпа провожала их взглядами и стремительно набирающими ход пересказами слухов. Мало кто знал в точности, что стряслось такого, отчего вся королевская армия выступила в поход, но семена страха и паники уже рассеивались из Башни вместе с этими самыми слухами, разносимыми служанками, конюхами и поварами… Вот войско вырвалось из города, обогнуло его рвы с севера и устремилось на юго-запад, вздымая тучи желтой пыли, которая вскоре скрыла его из виду. Деревянные стрелки часов под крышей Башни показывали полдесятого. Базар вновь зашумел, но теперь это был шум потревоженного улья… Старый Галид, едва передвигая ноги, поднимался на крыльцо своего дома; заплаканная Селия сидела рядом с сундуком, который собрала для отъезда.

* * *

      Войско неспешно двигалось вперед. Сзади грохотал обоз, везущий доспехи и провизию, сверху палило солнце, по сторонам расстилались зеленые поля Торбии. Через час они остановились там, где к тракту присоединялась едва видимая дорога. Слева, над далекими холмами поднималась пыль. Скоро пылевое облако подползло ближе и стали видны те, кто поднял его в воздух - сорок крестьян из деревни Большие дома, все одетые в полотняные штаны и рубахи, опоясанные разноцветными кушаками, закрытые от нещадного солнца бесформенными широкополыми шляпами. Кожаные, с ремнями ботинки громко стучали по утоптанной земле деревянными подошвами. Поглядев на них, Малгори сморщился от недовольства, смешанного с жалостью. Крестьяне выглядели неуклюжими, глупыми увальнями, которые даже не сознавали, на что они идут. Их руки сжимали совершенно мирно выглядевшие топоры и вилы, на грудях висели нелепые обрывки грубо выделанных кож, а на спинах болтались круглые крышки от кадок, враз превратившиеся в "щиты". Король снова двинулся вперед, не желая более глядеть на такое жалкое воинство. Крестьяне, изрыгая радостные ругательства из заросших нечесаными бородами ртов, прыгали на телеги у него за спиной. Войско шло дальше.
      Поля кончились, уступив место опушке леса, обильно покрытой пнями. Около свежесрубленных деревьев виднелись дымящиеся остатки костра, шалаши из веток и выдавленные в мягкой земле колеи. Тех, кто оставил эти следы, они нагнали уже в лесу - еще двадцать мужчин-лесорубов из Больших Домов ехали на трех телегах.
      Лес обступал дорогу, закрывал ее от неба густыми ветвями. Малгори, снявший к тому времени свою накидку, мысленно благодарил теснящиеся вокруг сосны, березы и дубы за тень, которую они ему подарили. Он молчал, думая о том, что же ждало его впереди, и не замечал красоты деревьев. Он был растерян и боялся признаться себе в этом. Все, о чем он читал в исторических томах, вылетело из головы, оставив Малгори мучиться в неизвестности. Как действовать? Здесь и сейчас он не знал этого, ничего не мог придумать, и оттого становился еще более мрачным.
      Солнце давно перевалило зенит. Они ненадолго остановились, чтобы выпить воды и поесть хлеба с копченым мясом, а потом отправились дальше. Лес то редел, ненадолго отбегая от дороги, то вновь сгущался, окутывая людей тенью с ног до головы. Солнце медленно опускалось; тени становились все длиннее и гуще. Наконец, день обратился в вечер. В красно-желтых сумерках стена деревьев справа разорвалась. Широкая просека, на первый взгляд казавшаяся идеально ровной, уходила далеко вглубь чащи, к деревне, прячущейся в самой глухомани и имеющей соответствующее название - Лесная. Дорога, ведущая туда, по обочинам заросла высоченной травой, да и сами колеи были еле заметны. Здесь пыли не было, и даже если кто спешил присоединиться к армии, увидеть это пока не представлялось возможным. Войско не останавливалось, проследовав по главной дороге дальше, но скоро за спиной раздались крики. Король обернулся и увидел растрепанную фигуру верхом на пегом коне, бока которого покрывали клочья пены. Малгори поднял руку, приказывая остановиться, и развернул Дебола. Олек, весь в пыли, с запавшими, лихорадочно блестящими глазами, подскакал вплотную и поднял коня на дыбы.
      – Я прямо из Лесной! Пятьдесят человек идут сюда, государь, - его конь, бешено вращающий выпученными красными глазами, захрипел, опускаясь на колени. Олек спрыгнул, качнувшись и едва не свалившись наземь, а конь удержаться не смог, упал на бок и стал биться в агонии.
      – Это второй, загнанный мною за сегодня, - устало констатировал Олек. Достав меч, он быстро перерезал жеребцу горло. Фонтан черной крови брызнул в пыль и на траву. Дебол с храпом встал на дыбы, когда почувствовал на своей коже горячие капли.
      – А где твои слуги? - не обращая внимания на мечущегося коня, спросил король.
      – Они бредут там, с деревенщиной. У них не хватило сил.
      – Ну что ж, ты сослужил мне сегодня хорошую службу, теперь и тебе пора отдохнуть. Ступай к телегам, поешь и поспи. Завтра ты нужен мне полным сил и энергии.
      – Я и сейчас такой!! - воскликнул Олек, вытирая меч о бок мертвого скакуна. - Я готов скакать еще сутки!
      Да, Олек был совершенно особым человеком, любящим лишения и неудобства, даже жаждущим их. Однако, теперь не следовало больше расходовать его огромные, но далеко не безграничные силы, да и нечего ему было делать. Пока.
      – Иди и отдыхай! - еще раз сказал король с легкой усмешкой. Олек улыбнулся в ответ и побежал вдоль колонны в ее середину. Войско двинулось дальше.
      Когда они вышли на опушку, солнце глядело им прямо в глаза, словно только для этого и склонилось к горизонту. Лес кончался на верхушке длинной высокой гривы, склон которой, медленно снижаясь, переходил в берег небольшой речушки. На пересечении дороги и реки, в пяти тысячах шагов от них, теснились деревянные постройки деревни Переправа. По тропинкам, ведущим с лугов, туда возвращались коровы, их встречал многоголосый лай собак. Трубы выпускали в понемногу темнеющее небо жидкие струйки дыма, один за другим кричали шальные петухи. Малгори с недоверием поглядел на эту идиллию и повернул коня.
      – Спешивайтесь! - приказал он солдатам. - Останемся здесь, пока несколько мужиков сходят в деревню и узнают, что там к чему. Таккор, расставь посты!
      Тысячник, прижав руку к груди, как положено, побежал вдоль колонны, выкрикивая имена. К королю подошел немного посвежевший Олек.
      – Что ты собираешься делать?
      – Пока ждать, до прояснения обстановки. Глупо соваться туда так сразу. От Последней Остановки до Переправы меньше дня пути… Они наверняка там. Честно говоря, я боялся встретить их посреди леса. Там, как и в деревне, они могли устроить засаду. Если их мало - это единственная приемлемая для них тактика.
      Мимо пробежали два крестьянина, направляющихся к деревне. Олек проводил их взглядом и сказал:
      – Если они там, ты нападешь?
      – Не знаю, - Малгори неуверенно пожал плечами. - Нет, наверное. Нас больше, нам выгоднее дневной бой в поле, чтоб мы могли их просто растоптать своей конницей. К тому же, утром нас будет больше еще на пятьдесят человек.
      – Ха! - Олек яростно взмахнул руками. - Деревенщина!! Какие из них вояки…
      Малгори не ответил.
      Так как до деревни было далеко, король приказал всем отступить под прикрытие деревьев и развести небольшие костерки для подогрева ужина. Воду на сей раз заменили слабым вином, к копченому мясу добавилась каша. Пока солдаты и командиры ели, вернулись разведчики.
      – Они там!! - возбужденно заговорил старший, мужчина с начавшей седеть густой черной бородой.
      – Сколько их? - сурово спросил король.
      – Не знаю, мы не видали! - простодушно ответил мужик. - Про то, что они в деревне, нам сказала старуха из крайнего дома. А еще она сказала, что это волшебное войско!!
      Оба разведчика при последних словах испуганно переглянулись. "Волшебство" было для них самым страшным и пугающим словом на свете. Небрежным взмахом руки Малгори отпустил этих трусоватых увальней. Трудно было ожидать большего от подобных олухов, но главное они все-таки выяснили. Нужно было послать солдат, чтобы те собрали точные сведения… Но ладно. Солнце уже коснулось горизонта своим нижним краешком. В темноте рассмотреть ничего не удастся - новые разведчики смогут только расспрашивать крестьян, а это новых сведений не даст, только пополнит запас небылиц и страхов. Вздохнув, король приказал всем спать.
      Утро было зеленовато-желтым, наполненным лесной свежестью и запахами сосновой смолы. Встающее где-то за деревьями солнце осветило деревню и дальний берег реки, но опушка и примыкающий к ней луг остались в тени. И сейчас к ее краю со стороны Переправы приближались пешие и конные люди, выстроенные в жалкую колонну - вражеское войско. Первыми ехали всадники, очень похожие на тех, что прятались сейчас в лесу. Их было совсем немного, не больше десятка. Следом шли пешие воины, все одетые в длинные белые рубахи, легкие панцири и шлемы, а в руках они несли овальные щиты и длинные копья. Этих было гораздо больше, чем первых.
      – Дерриотийцы! - воскликнул Малгори, отрываясь от небольшой подзорной трубы, которую держал в руках. - Это плохо.
      Олек вежливо отобрал у него трубу и тоже осмотрел вражескую колонну. При этом он содрогнулся, но лишь оттого, что был гол по пояс и замерз на легком, прохладном утреннем ветерке.
      – Ты не увидел главного… - сказал он, отдавая трубу и поворачиваясь, чтобы уйти. Король вновь поднес к глазу свой увеличительный прибор и посмотрел на остальную часть отряда. В груди его похолодело, а руки начали подрагивать. Сразу за пешими воинами двигалось нечто невообразимое - широкая платформа, укрытая голубым балдахином с золотистыми узорами. Платформа шагала вперед, плавно переставляя толстые короткие ноги, располагавшиеся у нее на углах. Следом за самодвижущимся балдахином ехали существа устрашающего вида. Они напоминали детские игрушки, продающиеся на базаре, такие же угловатые и уродливые. Тела были прямоугольными, головы квадратными, руки цилиндрическими; кони под ними походили на настоящих не более, чем всадники - на настоящих людей. Солнце отражалось на их выпученных глазах, а шкура сияла ярким белым светом, переливаясь в такт движениям. Король был так растерян, что остальные (обычные люди на обычных конях) не привлекли его внимания.
      – Как я ошибался! - прошептал он. - Высмеял Галида и теперь чувствую себя болваном. Волшебство… Оно действительно существует по эту сторону Реки!
      Страх стиснул грудь, как обручем и захолодил внутренности. Что делать теперь? Позорно бежать? Но куда, ведь захватчики, несомненно, направляются прямо в Центр Мира. Оттуда бежать некуда… Сзади трещали сухие веточки, шуршала трава, скрипела кожа и бряцал металл. Его воины готовятся к битве, а вождь обдумывает мысли о бегстве. Позор ему!! Они не должны даже знать о его колебаниях. Малгори сжал кулаки и нахмурил брови. Нас много, мы сильны! - сказал он себе. Вдруг воодушевление наполнило с такой же силой, с какой недавно овладело отчаяние. Нет, прочь сомнения, он может разбить врага, так как обладает, по меньшей мере, четырехкратным превосходством. Разбить, несмотря ни на какое волшебство. Все смотрели на него, когда он обернулся, полтысячи пар глаз. Они были насторожены, они ждали королевского слова.
      – Мы нападаем, - твердо сказал Малгори. - Их мало, так мало, что мы просто не можем проиграть. Дерриотийцы - хорошие воины, но у всех есть слабые места. Против пустынных обитателей мы учились воевать с детства - с этой стороны никаких трудностей не возникнет. Там есть загадочные твари, явно сотворенные волшебством. Я поглядел на них и мне показалось, что они настолько несуразны, что если их как следует ткнуть мечом, они просто рассыплются. В любом случае, никакое волшебство не устоит против крепкого меча и сильной руки!!
      Он слышал свой твердый голос и чувствовал, что страх окончательно ушел, уступив место веселью и уверенности в себе.
      – Сейчас крестьяне, скрываясь в траве, благо здесь ее еще не выкосили, выйдут из леса и начнут атаку. Я не приказываю вам биться до последней капли крови, нет, вы должны просто отвлечь внимание врага на то время, которое нужно моим воинам, чтобы выстроиться на опушке и приблизиться к колонне вплотную. Идите.
      Он взмахнул рукой. Крестьяне неуверенно, испуганно озираясь, стали выходить из толпы, собираясь в маленькие кучки. Они оглядывались, обращая на короля десятки взглядов, похожих на взгляды овец у ворот скотобойни. Малгори смотрел на них, стараясь излучать уверенность и силу, а не жалость, до тех пор, пока они, все так же маленькими группками, не сделали первые робкие шаги на пугающую пустоту луга. Потом, подгоняемые страхом, они заторопились.
      – Я бы сказал, что они летят, как на крыльях, если бы они не ковыляли, как больные куры, - кисло заметил Олек.
      – Замолчи.
      – Как хочешь. Но что делать нам? Бежать следом?
      – Я сам убью тебя, если ты не сменишь тон! - прошипел Малгори. Олек удивленно покосился на него.
      – Что случилось? В последние дни ты стал очень раздражителен.
      – Хватит болтать. Лучше садись на коня… нет, помоги мне одеть броню.
      – И это все, что ты хотел мне сказать? Мы ведь, вполне возможно, сейчас погибнем - или ты, или я, или оба вместе. Надеешься встретиться в заоблачной выси?
      Малгори поколебался.
      – Ты… не лезь на рожон. Я очень опечалюсь, если с тобой что-то случится. Будь осторожен.
      Олек звонко рассмеялся.
      – Как раз это ты мог и не говорить - сейчас ты походил на мою бабушку! Но я не умею быть осторожным.
      Надев на короля панцирь, он отбежал, чтобы вскочить на белого, в черных чулках коня. Малгори заговорил громко, чтобы его слышали все воины.
      – Слушайте!! Мы двинемся следом за крестьянами, и нас будет ровно триста. Две сотни впереди, вытянувшись в линию, а сто чуть позади, на флангах. Врагов так мало, что они не смогут организовать оборону по всему фронту. Мы окружим их и сокрушим с тыла. Сто человек останутся в резерве, с тысячником во главе. Таккор, следи за битвой. Когда они побегут, ты станешь их преследовать. Ни один не должен уйти!! Берите их живыми. Это - все. Выезжайте из леса и стройтесь.
      На лугу крестьяне пробежали треть нужного расстояния и уже были замечены. Вражеские порядки смешались в кучу, вздыбив большое облако пыли и почти укрывшись за ним. Малгори хорошо видел это, находясь в середине передней шеренги своих воинов. Олек расположился ближе к левому краю, и даже издали было хорошо различимо хищное выражение на его лице - словно волк, высматривающий жертву в стаде диких свиней. Король надел шлем, тяжелый и неудобный, маска которого давила на нос и уменьшала обзор, проверил ремни, стягивающие панцирь, поножи и наплечники. Дебол разъяренно крутил головой, на которую была надета кожаная броня, усеянная металлическими заклепками. Во всем строю сотни воинов и их коней делали примерно то же самое.
      Крестьяне, превратившиеся теперь в фигурки высотой в ладонь, приблизились к врагу. Их уже ждали, застыв без движения, строгие боевые порядки. Цепочка из тридцати дерриотийцев с легкими луками была выстроена перед основными силами, ощетинившимися с трех сторон копьями. Это был строй "скобы", так любимый воинами из степей, которым держать оборону приходилось чаще, чем нападать. Сорок человек, в две шеренги, занимали фронт, по двадцать пристроилось к ним с каждого фланга, а еще тридцать остались внутри, в резерве, готовые прийти на помощь товарищам в любом месте. Позади "скобы" остался балдахин, окруженный металлическими всадниками и двумя десятками воинов в белых накидках. Все они ждали, когда можно будет начать убивать. Убийство было будничной работой наемников из Дерриоты, и они улыбались друг другу, натягивая на рога луков тетиву и выбирая стрелы, которым суждено отправиться в полет первыми. Копья лежали у их ног, на земле, треугольные щиты воткнуты нижним краем в жирный чернозем…
      Крестьяне, закрывающиеся своими крышками от кадок, подбегали к ним ближе и ближе. Дерриотиец с пучком перьев на верхушке шлема, быстро выдохнул воздух и первым отпустил стрелу, громко взвизгнувшую на тетиве и умчавшуюся прочь. Один из крестьян вскрикнул: оперенное древко торчало из его правого глаза. Он выгнулся всем телом и рухнул в траву - первая жертва в этой битве. Остальные дерриотийцы дружно выстрелили, наполнив воздух визгливым, наводящим ужас пением стрел. На крестьян, со страхом озиравшихся на первый труп и замедливших свой бег, летело маленькое смертоносное облако. Расстояние было еще слишком большим, и не все воины могли похвастаться меткостью вождя. Стрелы втыкались в землю, сбивали с голов кожаные шапки, трепетали, попав в щиты и не сумев их пробить. Несколько угодили в руки и ноги крестьян, по большей части, нанеся им царапины. Лишь один упал с пронзенным горлом. Но все остальные были напуганы, и каждый считал, что он умрет следующим. Они еще раз замедлили свой бег, упуская последний шанс достать лучников в отчаянном броске. Дерриотийцы, не задерживаясь, вновь натянули тетиву своих луков, прицелились и выстрелили. Упали еще несколько человек, над лугом разнеслись вопли. Раненые кричали от боли, живые от страха или для того, чтобы обрести потерянную уверенность. На мгновение крестьяне - по крайней мере, некоторые из них - разъярились, почувствовав желание убивать, убивать из страха быть убитыми, и ринулись вперед, делая огромные шаги и забыв о щитах. Дерриотийцы, все также не спеша, натягивали луки, хоть и слышали уже тяжелое дыхание приближающихся врагов. Вновь запели стрелы, только теперь почти все три десятка попали в цель. Люди падали, пораженные в глаза, горло, животы и грудь, раненые истошно вопили, кровь выступала из ран, расплываясь бурыми пятнами, хорошо видными на их грязно-белых рубахах. Крестьяне, оставшиеся в живых, снова закричали, теперь от ужаса. Спокойные, недвижные, словно они вросли в землю, лучники медленно натягивали тетиву в третий раз. Крестьяне видели их плавные движение и понимали, что теперь ни одна стерла не пролетит мимо. Каждый из них чувствовал на кончике палочки с железным наконечником свою собственную смерть и понимал, что спрятаться от нее негде. Их ужас быстро стал паническим, заполонив разум, захватив под контроль тела. Крестьяне развернулись и бросились прочь. Спокойные степняки не спеша выбирали мишени среди прыгающих впереди спин и звенели спускаемой тетивой, теперь уже не все разом, а беспорядочно. Их стрелы пронзали воздух серыми молниями, толкали тела и бросали их на землю, на мягкую траву, ярко-зеленую и еще пахнущую ночной прохладой, мокрую от росы. Дерриотийцы улыбались всласть - будет о чем рассказать дома, куда они вернутся с тугими кошелями, ведь каждый из них убил двух, трех, а иные - четырех врагов… Однако деланная неторопливость и кровожадность сыграли с ними злую шутку. Белые спины, сильно поредевшие, вдруг исчезли, закрытые строем оскаленных в скачке лошадиных морд и грозных, закованных в доспехи солдат над ними. Они вроде только что скакали вдали, маленькие и не опасные, однако пока степняки увлеклись расстрелом беззащитных крестьян, конница внезапно оказалась рядом - и у лучников осталось время лишь для одного выстрела, потому что надо было еще успеть подхватить копья, надеть щиты и сомкнуть строй. Но даже этого им спокойно сделать не дали. Рядом вдруг раздался вопль. Из травы поднялся человек с огромным топором для рубки деревьев в могучих руках и пятнами крови на рубахе. Ему следовало бы родиться воином, а не крестьянином… Он подпрыгнул к ближайшему дерриотийцу, оторопело опустившему лук, и нанес удар. Лезвие топора рассекло щеку, раскрошило челюсть и застряло в шейных позвонках. Степняк всхлипнул и покачнулся, все еще с ужасом рассматривая рубившего его бородатого человека. Крестьянин замешкался, вытаскивая лезвие из умирающего врага, поэтому соседний воин смог очнуться и в упор пронзить его стрелой. Нападавший охнул, но не упал, а вырвал топор из валящегося навзничь трупа и сделал шаг к обидчику. Сзади в него воткнулась еще одна стрела, тогда он покачнулся и свалился, захлебываясь кровью…
      А вокруг уже раздавался оглушительный стук копыт. Только двое всадников упали убитыми, остальные достигли жалкой цепочки лучников и смяли ее в одно мгновение. Кони проскальзывали между не успевшими прицелиться для удара копьями, толкали грудью поднявших щиты воинов. Те падали, а седоки, прижимаясь к бокам лошадей, свешивались с седел и рубили беззащитных врагов мечами. Все было кончено через минуту. Всадники помчались дальше, но их строй поломался. Середина отстала, а края, которые не участвовали в резне, неслись не сбавляя скорости и нацеливались обойти скобу с флангов. Порядки дерриотийцев еще больше сжались, уменьшая фронт обороны: очевидно, они надеялись, что противник собьется в кучу и атака захлебнется сама собой. Передняя шеренга присела на корточки, чтобы задние воины могли стрелять из луков. К топоту копыт сразу прибавилось тонкое ржание раненых лошадей, короткие вскрики падающих из седел конников и грохот доспехов, встретившихся с землей. Центр наступающих несколько смешался, еще более замедлив движение, отчего боевой строй превратился в беспорядочную толпу. Пока кони гарцевали на виду вражеских стрелков, те могли расстреливать их безнаказанно. Однако, некоторые из воинов Малгори не растерялись и нанесли ответный удар. Они доставали из седельных сумок скрепленные тонкими цепочками железные шары - болы. Один из шаров был гладкий, его можно было взять в руку и размахнуться для броска, а второй усеивали шипы. Воины раскручивали снаряды над головами и бросали во вражеские шеренги. К сожалению, не все могли метать болы, и Малгори был в их числе. Его меч уже обагрился кровью убитого врага, жажда новых убийств клокотала в груди, ноги непрестанно сжимали бока Дебола, но во время атаки его оттерли назад кони других, не участвовавших в схватке с лучниками воинов. Из-за мельтешащих впереди всадников, поднимавших тучи густой желтой пыли, король ничего не мог разобрать и потому не знал, какую команду ему следует отдать. Воин рядом с ним вдруг вылетел из седла с торчащей из глаза стрелой, каким-то образом долетевшей сюда сквозь царившую впереди неразбериху. Через мгновение раздался стук и звон оружия - это первые из нападавших все-таки достигли шеренги врагов и схлестнулись с ними. Конница Торбии была приучена на всем скаку перепрыгивать через смертоносные копья обороняющихся дерриотийцев и обрушиваться им на голову, но сейчас они не набрали для этого достаточной скорости. Копья пронзали коней, крушили щиты и панцири седоков. Воин, скакавший перед королем, внезапно провалился вниз, его конь, остановленный ударом копья, рухнул на траву. Дебол всхрапнул и затормозил, когда ему в ноздри ударил запах крови сородича, хлеставшей в пыль, на подмятого крупом седока. Малгори в сотый раз сдавил бока коленями, и его могучий скакун прямо с места взвился в воздух на высоту человеческого роста. Он перепрыгнул мертвую тушу жеребца, копошащегося внизу воина, его сломанное копье, и приземлился прямо на наконечник другого, которое успел подставить дерриотиец из второй шеренги. Однако напор коня был так силен, что копье не смогло остановить его, вырвалось из рук солдата и с треском сломалось. Дрожащий Дебол, жалобно хрипя, свалился и придавил сразу обоих врагов, отчаянно вопящих и закрывающихся щитами. Под хруст конских и человеческих костей Малгори успел вытащить ноги из стремян и развести их в стороны. Он вскочил на землю рядом с бьющимся в агонии Деболом и раздавленным им врагом. Второй смог-таки отделаться толчком морды в щит, и только отшатнулся назад. Последняя услуга, оказанная конем - у врага не было времени броситься на Малгори, пока тот не смог крепко встать на ноги. Теперь дерриотиец пятился и с прищуром смотрел на короля из-под края шлема. Малгори, выставив вперед свой щит, первым нанес удар. Меч зазвенел и скользнул по бронзовой окантовке вражеского щита. Дерриотиец тоже проверил прочность защиты своего противника и немного отступил. Вокруг все заволокло густое облако пыли, и казалось, будто они остались тут одни… Хотя нет, пусть ничего не видно, зато слышно прекрасно - звон скрещивающегося оружия, топот коней, вопли умирающих и раненых. Малгори несколько раз незамысловато атаковал врага, втягивая его в размеренный обмен ударами и блоками. Житель пустыни, все так же спокойно щурясь в щелочке между верхним краем щита и нижней кромкой шлема, наносил ответные удары, не открываясь, ловко меняя позиции и неотрывно следя за противником. Очередной его удар король принял на щит, заскрипевший от полученной раны, а когда меч дерриотийца пошел назад, Малгори быстро ударил по нему, чуть снизу, так, что рука степняка ушла далеко вверх. Держа меч над головой, Малгори присел и вытянул нижний конец щита вперед, толкнув им противника в голень. Нечестный прием, но у них тут не рыцарская дуэль. Дерриотиец потерял равновесие, отведя левую руку в сторону. Король быстро прыгнул вперед, погружая острие меча в открывшийся живот. Теперь глаза степняка широко раскрылись, выпуская из себя жизнь пополам - нет, не с болью, с удивлением. Меч вылетел из ослабевшей руки и упал в пыль. Дерриотиец, еще живой, медленно прижал ладони к текшей из раны крови, будто пытаясь ее остановить, но она свободно струилась, нисколько не задерживаемая судорожно скрюченными пальцами. С побелевшим лицом умирающий враг упал на колени. Губы его задрожали. Малгори, смотревший ему в глаза, как завороженный, опомнился и потянул меч наружу. Край заскрежетал о низ легкого панциря, закрывавшего грудь, и король повернул его, превращая живот степняка в одну огромную рану. Лицо несчастного перекосило от дикой боли. Со стоном он сделал свой последний вздох и свалился замертво. Черная кровь струилась по лезвию меча и капала в пыльную траву, превращаясь на ней серые комочки грязи.
      Малгори перешагнул тело, устремляясь вперед, туда, где было меньше пыли. Вражеская "скоба" была смята, смешавшись с его войском. Где-то еще сражались, но теперь середины строя не существовало. Две группы конников, человек по пятьдесят в каждой, двигались справа и слева, сближаясь и нацеливаясь на последнюю кучку врагов, теснившуюся прямо перед Малгори. К их неровному, даже с виду слабому строю отступали несколько дерриотийцев, каким-то образом ухитрившихся вырваться из боя с серединой войска Торбии. Мимо них неуклюже и медленно скакали навстречу атакующим металлические воины. Короля бросило в жар. Он почувствовал каждую из десятка струек пота, свербящих его спину и грудь на своем пути вниз. Спокойные и медлительные фигуры, без оружия двигавшиеся на врага, превосходящего их числом в десять раз, внушали не презрение к своей глупости и не восхищение своей храбростью. Они вселяли безотчетный ужас. Король понял, что сейчас произойдет нечто страшное и непоправимое. Он в отчаянии побежал вперед, задыхаясь от тяжести доспехов, чуя за спиной сбитое дыхание других, и пытаясь кричать, но все слова умирали в пересохшей, забитой пылью глотке. Металлические всадники вскоре остановились: пять было справа, пять слева. Они стояли и ждали. Когда наступавшие оказались в трех десятках шагов от застывших блестящих фигур, те быстро вытянули вперед похожие на обрубки толстых бревен руки. Яркое золотистое сияние появилось там, где должны были быть кисти, появилось и разбросало вокруг мириады огромных светлячков. Они мелькали, переливаясь всеми цветами радуги, падая на землю или врезаясь в скачущих во весь опор всадников. Там, куда они попадали, вспыхивали ослепительные сполохи света, превращающие в пепел все вокруг себя. Обугленные остатки людей и коней продолжали лететь вперед, но в конце концов падали на дымящуюся землю. Зрелище повергало в шок, завораживало и вызывало безвольное оцепенение. Король, почти плача, остановился, и, надрывно дыша, смотрел на мгновенную гибель десятков своих людей. Какой-то здоровяк на громадной лошади смог преодолеть смертоносный рой "светлячков" и атаковал крайнего слева металлического воина. Но он даже не успел добраться до врага - комок огня сжег голову его лошади, а самого седока выбил из седла. Обезглавленное тело коня по инерции продолжало нестись вперед, потом споткнулось и полетело кувырком. На пути оно встретило своего убийцу и врезалось в него. Тот рухнул на бок, разбрасывая вокруг рой "светляков", и взорвался. Во все стороны полетели горящие обломки, поражающие и людей, и монстров. Вот взорвалось еще одно чудовище, еще, еще и еще. Луг наполнился едким дымом, пламенем и грохотом. Кто-то кричал, кто-то молча действовал. Мимо короля пробежали несколько человек - те, кто, расправившись с остатками скобы, спешили добить остальных. Дым быстро рассеивался порывами свежего ветра, и взрывы, один за другим, начали раздаваться справа. Очевидно, там произошло тоже самое: металлические всадники падали и взрывались.
      Сзади теперь доносились только редкие, слабые стоны, все звуки битвы переместились вперед. Можно было слышать крики победителей, вырезавших последних степняков. Кажется, несмотря на все происшедшее, Малгори выигрывал эту битву. Воодушевившись, он снова двинулся вперед, чтобы быть среди тех, кто разломает волшебный самоходный балдахин и вытащит на свет вопящего злодея, из-за которого сегодня прервалось так много жизней. Он шел не спеша, сжимая в руке меч, посреди летящих на восток клочьев дыма, ничего не видя, лишь слыша предвещающие скорую победу торжествующие крики его бойцов. И когда король услышал громкий рев, он сначала удивился, недоумевая, кто мог издать его? Этот рев разом заглушил все остальные звуки, он метался из стороны в сторону, то затихая, то усиливаясь. Клочья дыма медленно, как занавес, расползлись перед взором ничего не понимающего Малгори, открыв ему страшную картину. Жалкие, скрюченные фигурки разбегались по сторонам… Это отступало его без пяти минут победоносное войско. Несколько всадников метались по лугу, а дальше, рядом с голубым балдахином, стоял человек, с головы до ног объятый пламенем. Из его горящих рук вырывался колоссальный факел, которым он методично поражал обезумевших от страха воинов - этот факел, с ревом рассекая воздух, и издавал те загадочные звуки. Земля вокруг пылающего человека была иссечена длинными обугленными канавами. Все, что могло гореть, сгорало мгновенно. Бесформенные, черные останки тел устилали землю, на которой была сожжена вся трава…
      Малгори выронил меч и закричал. Вот оно, ВОЛШЕБСТВО! Вот оно! Сказка для непослушных детей, которой он не хотел верить! Теперь было ясно, что он проиграл еще тогда, когда неведомый враг только замыслил покорить его страну. У Малгори не было ни единого шанса победить этого пылающего человека с огромным факелом в руках. С самого начала тот притворялся слабым, почему-то бросив на смерть наемников-дерриотийцев… Наверное, просто не хотел им платить.
      Сейчас для короля оставалось лишь одно - погибнуть, защищая то, что уже невозможно защитить, свое королевство. Чем он лучше трех или четырех сотен солдат, отдавших здесь за него свои жизни? У них у всех, по крайней мере, остались дома жены, матери, дети… а его никто не ждет. Он не может вернуться и смотреть в глаза тех, чьи родные и любимые уже никогда не вернутся… Малгори отбросил щит, подобрал упавший меч и взял его в обе руки. Он не видел, как из дыма за его спиной возник всадник - чумазый юноша без шлема, щита и меча, и ударил короля гладким шаром болы по голове. От сильного удара шлем глухо звякнул, а поднятая маска опустилась и оцарапала щеки. Малгори покачнулся и со стоном рухнул наземь.

      Когда он вновь открыл глаза, кругом царил полумрак. Тюрьма! - было первой его мыслью. Он попытался приподняться, но в висках тут же забилась в такт бешеному стуку его сердца сильная боль. Он скрипнул зубами и упал обратно на подушку. На подушку! Пальцы непроизвольно сжались, но он не смог ухватить гладкий атлас. Перед глазами, на стене и потолке, скользили тусклые багровые отсветы угасающего в камине огня. Это его собственная спальня. От такого открытия он не испытал никакого облегчения, потому что мысли сразу вернулись к проигранной битве и человеку, объятому пламенем, с огромным факелом в руках. Волшебник Клусси… Какое дурацкое у него имя! Но, увы, волшебная его сила нисколько не соответствует имени. Такому могучему колдуну нечего опасаться побитого короля, он может сделать его пленником, даже не заточая в темницу.
      Слева раздался тихий шорох. Малгори повернул голову и увидел осторожно ступающего по ковру Мадди. Король задышал чаще. Предатель! Подлый смерд, он помогает узурпатору, приглядывая за своим униженным государем! Бывшим государем. Король почувствовал, что зародившийся в нем гнев глуп и беспричинен, но он ничего не мог поделать с собой. Не он владел чувствами, а они - им. Ярость продолжала разгораться, когда Малгори подумал, что теперь в глазах всех своих бывших подданных, для которых совсем недавно он являлся вершителем судеб, будет попавшим на привязь волком. Все станут смотреть на него и радоваться, зная, что и владыки могут низко пасть и страдать не хуже простого смертного. Малгори схватил слабой рукой вторую подушку и бросил ею в слугу, не решавшегося подойти ближе.
      – Пошел прочь, подлый изменник, ибо, если я только смогу подняться, то задушу тебя в тот же миг!
      Мадди, вцепившийся в подушку, застыл, непонимающе тараща глаза.
      – Когда я предал вас, мой государь?
      – Не валяй дурака. Ты помогаешь Клусси, приглядываешь за его птичкой в золотой клетке!
      – Не знаю, про что это вы говорите, - слуга поджал губы и покачал головой. - Наверное, вы еще не оклемались после того удара по голове?
      – Ах, да… До сих пор ужасно болит. Подлая тварь, стукнувшая меня, должно быть, получила хорошую награду…
      – Да о чем вы?! - всплеснул руками Мадди. - Ведь это Олек ударил вас и увез оттуда, чтобы не дать глупо и бесславно погибнуть в руках проклятого колдуна!
      – Олек?!
      – Да! Я напою вас отваром, снимающим головную боль. Вам нужно побыстрее встать на ноги и идти на военный совет.
      Малгори закрыл глаза. В который уже раз он оказался глупцом. Ярость быстро испарилась, уступив место смеси стыда и радости.
      – Так значит, Центр Мира не захвачен неприятелем?
      – Пока еще нет, - мрачно ответил старик. Король облегченно вздохнул.
      – Чего же ты стоишь? Быстрее неси сюда свой отвар!!
      Через час Малгори сидел за столом в тронном зале, полностью одетый, и голова у него уже почти не болела, хотя и осталась наполненной тяжестью.
      – Да, я стукнул тебя шаром своей болы, взвалил поперек седла и увез прочь, - говорил Олек несколько раздраженно, потому что король не выказывал ему благодарности. - У вас всех лица судей, собирающихся казнить подсудимого. Подумайте хорошенько!! Король стоял, как истукан, один-одинешенек, перед самым носом этого окаянного колдуна!! Еще пару минут - и тот превратил бы нашего государя в кучу пепла! Подумайте, прежде чем смотреть на меня с таким осуждением!
      Олек выразительно постучал себя пальцем по лбу и оглядел всех по очереди. Король сидел с суровым лицом, Галид смотрел искоса, Садбал - хмурился, а Таккор разглядывал всех по очереди, стараясь понять, как ему лучше себя вести. Так как все молчали, Олек продолжил свое выступление:
      – Король и все его военачальники здесь. У нас еще сто семьдесят годных для битвы воинов. Даже если бы у нас их осталось в десять раз меньше, этого все равно хватило бы для обороны. У Клусси уцелело меньше трех десятков солдат, а стены Центра Мира строились с расчетом выдерживать атаки всего дерриотийского войска! Его волшебный огонь будет бессилен против камня.
      – Люди в панике, - осторожно сказал Садбал, быстро поглядев, как отреагирует на его слова король. - Они могут запросто открыть ворота, убоявшись худшей участи. Говорят, в Алгоре Клусси никого не тронул оттого, что они сдались без сопротивления.
      – Вот тут-то нам и пригодятся солдаты, - воскликнул Олек.
      – Они напуганы не меньше, чем горожане, - тихо промолвил Галид. Он сидел сгорбившись, будто разом став еще старше, и не поднимал взгляда от потемневшей столешницы.
      – Мы будем сражаться! - хрипло и не менее тихо сказал наконец король. Он медленно вздыхал - то ли в раздумьях, то ли собираясь что-то сказать. Однако тут в залу ворвался испуганный воин и закричал, что у запертых ворот появилась группа вооруженных людей. Все совещавшиеся в растерянности поглядели на короля, но тот уже встал на ноги, торопясь на городскую стену. Военачальники поспешили за ним.
      Враги стояли на дальнем конце бело-желтой пыльной проплешины, вытоптанной в траве у городских ворот. Посреди группы высилась платформа с балдахином, а вокруг нее толпилось не больше трех десятков дерриотийцев, еще меньше людей в белых накидках и шесть металлических воинов. Малгори долго смотрел на эту кучку, выглядевшую довольно жалко на фоне высоких крепких стен. За его спиной - огромный город, сотни каменных коробок с черепичными и соломенными крышами. Тысячи людей. Если он сможет воодушевить их на борьбу, многолюдное войско просто сметет эту жалкую кучку, и никакое волшебство уже не поможет мерзкому Клусси… Малгори положил руку на рукоять нового меча, раздул ноздри и расправил плечи. Какая нелепая ситуация - слабак угрожает сильному! Однако тут же в памяти всплыл гигантский факел, превращающий в облака пепла его солдат. Нет, это отнюдь не слабаки. Олек сзади подергал рукав шелковой рубахи короля, привлекая к себе внимание.
      – Я подумал, что он может растопить ворота своим огнем - они ведь металлические! Это наше слабое место. Но я уже додумался, как с этим бороться: пока он будет их растапливать, каменщики смогут выложить внутри добрую каменную стенку. Прикажи загодя разобрать пару ближайших домов!
      – Они не смогут сделать новую стену такой же прочной, как старая, - возразил Галид. Малгори зло улыбнулся.
      – Спасибо за ободрение, старик!
      – А ты предпочел бы лживую лесть? - король, не отвечая, отвернулся. Внизу, впереди группы "осаждавших", стоял человек в бело-красной одежде. Малгори взял подзорную трубу, чтобы разглядеть его как следует. Человек, видно, заметив, что его разглядывают, широко расставил ноги, расправил плечи и гордо поднял голову, усмехаясь своим противникам. Его тронутые сединой волосы были короткими, в белой бороде, тоже аккуратно подстриженной, оставалась лишь пара черных прядей. Над бородой хищно изгибался орлиный нос, еще выше блестели глубоко посаженные глаза в окружении густых морщин. Человек щурился, и от этого казалось, что он собрался посмеяться над далеким наблюдателем. Многочисленные складки бороздили смуглую кожу лица. Клусси - а это, несомненно, был он - выглядел уверенным в своих силах, мудрым и сильным мужчиной в расцвете лет, хотя и прожившим трудную жизнь. Лицо, обветренное и загорелое, говорило о долгом пребывании на открытом воздухе в местах, с климатом более суровым, чем в Торбии. Сильные руки с большими кистями покоились на груди, а плечи немного сутулились против воли Клусси расправить их пошире, словно человек много работал в поле или долго просиживал над книгами. Он был примерно той же комплекции, что и король, только менее рослый, менее мускулистый, но более жилистый и наверняка более выносливый. Одежда у него была простая - некрашеные холщовые штаны, пропитанная потом белая рубаха и расстегнутый красный кафтан. На ногах - высокие дерриотийские сапоги. Откуда же он взялся? - подумал король, откладывая трубу в сторону. - Неужели его породили загадочные пустыни, в которые давно уже не хаживало обленившееся войско Торбии… Однако, колдун не дал королю долго думать над этой проблемой, выкрикнув необычайно громко чистым, почти юношеским голосом:
      – Эй, Малгори!! Не хочешь сдаться, пока не поздно?
      Король презрительно ухмыльнулся - скорее, для своих, так как враг не мог видеть его лица на таком расстоянии.
      – Короли Торбии не сдаются!! - крикнул он в ответ.
      – Жаль. А вот твой брат не был таким спесивым и гордым. Зато теперь он не знает забот! - Клусси лениво помахал рукой у себя над плечом. Один из людей в белых накидках подбежал к нему. Маленькое, круглое лицо обратило взор к стенам, и даже без трубы было ясно, что на этом лице блуждает гадкая улыбочка, а глаза непрестанно бегают, словно их хозяин только что нашкодил.
      – Эй, придурок, выходи! - завопил Хелог дурным голосом, смешно вытягиваясь от старания крикнуть как можно громче. - Все равно тебе крышка!
      Клусси небрежно потрепал крикуна за плечо и тычком в ухо отправил назад.
      – Он у меня вместо шута, знаешь ли. Зато живет почти той же жизнью, что и раньше - обильная еда и питье, каждую ночь - новая девчонка. Ведь ты, я слышал, тоже это любишь? Ну как, еще не передумал? Для тебя найдется место хранителя королевского горшка, гораздо более почетная должность, чем у братца. А королем в Центре Мира должен быть тот, у кого на это больше прав, чем у тебя. Ну как?
      – Значит, ты захотел стать королем? - выкрикнул Малгори, стараясь, чтобы голос его не сорвался от ярости в хриплый визг. - Попробуй!!!
      – Думаешь, я стану карабкаться к тебе на стену? К несчастью для тебя, я вовсе не безумен. Я отправлюсь по округе и стану уничтожать одну твою беззащитную деревню за другой, вместе с их жителями, пока ты не останешься королем без королевства или не соизволишь высунуть свой трусливый нос из города. Как тебе нравится эта идея?
      Все, кто стоял на стене рядом с королем, перестали даже дышать. Малгори потрясенно молчал.
      – Это называется "шантажом", - доверительно сообщил Клусси. - Но, вообще говоря, он больше к лицу подлецам и трусам, а не королям. Поэтому я предлагаю тебе поединок. Будем биться с тобой один на один, а ставками будут королевство для победителя и смерть для проигравшего. Что скажешь на это?
      – Нечестно!! - закричал Олек. - У тебя в руках огонь, которым ты играешь, как комками пуха!
      – Я буду биться обычным оружием, - возразил Клусси и отвернулся, давая понять, что разговоры закончены.
      – Ты не должен делать этого! - быстро зашептал Олек, будто, говори он обычным голосом, враг мог их подслушать. А впрочем, кто знает этих колдунов… - Я прямо сейчас могу всадить ему стрелу под лопатку.
      Малгори медленно покачал головой:
      – Это слишком подло. Он бросил вызов, и получится, будто я струсил. И потом, вряд ли он вышел на переговоры, не обезопасив себя от наших стрел. Мы лишь дадим ему повод для будущих подлостей.
      – А ты думаешь, их не будет?
      Малгори взглянул на Галида, тот кивнул. Король опустил глаза, не чувствуя радости от того, что учитель теперь одного мнения с ним. Неужели я струсил? - подумал он. - Хотел, чтобы и он отговаривал меня? Казалось, Галид читал его мысли, глядя строго и мрачно. Малгори резко повернулся и почти бегом устремился к башне.
      – Решение может быть только одно, - бормотал он на ходу, яростно дергая зацепившийся за ножны плащ. - Я буду сражаться.
      Вскоре он вновь стоял на стене, теперь одетый в кольчугу, тонкий панцирь, поножи, наплечья, перчатки. Легкий шлем пока висел у него плечами на ремешке, на левую руку был надет маленький круглый щит. Длинный меч с узкой, шипастой гардой, покоился в ножнах, а на мизинце сверкал платиновый перстень с опалом, который он всегда надевал в торжественных случаях. Сначала, в детстве - на шею, на цепочке, потом на палец. Подарок отца. Малгори поцеловал перстень и оглядел теснившихся вокруг воинов и командиров.
      – Следите за ними, - сказал он негромко. За спиной у него притаился город, в котором затихла всякая жизнь. Пустые улицы и площадь покрывал мусор, оставшийся от позавчерашних базарных толп, так стремительно растаявших. Посреди площади, ближе к воротам замковой Башни, стояла маленькая худенькая фигурка в развевающемся красном платье. Селия. С какими мыслями вышла она проводить короля, который в последнее время доставил ей столько неприятностей? Король подарил ей долгий взгляд, и пока он смотрел на неподвижную фигуру девушки и трепещущий на ветру подол, его снова посетило предчувствие чего-то плохого. И, отчего-то сердце сжала жалость по отношению к Селии. Что может ждать его, глупого короля, не сумевшего защитить собственное королевство? Смерть, да и только. А что ждет ее, дочь приближенного поверженного монарха? Вряд ли милость завоевателей… Тяжело вздохнув, Малгори снова повернулся лицом к врагу. Его переполнял стыд за самого себя - словно он посмотрел на прошлые поступки со стороны. Все, что раньше казалось неоспоримым, теперь стало неправильным. Такой резкий перелом… Быть может, это и есть предвестие смерти? Говорят, перед глазами умирающих проносится вся их жизнь, и они ясно видят, когда их поступки были дурными или ошибочными… Отметая прочь плохие предчувствия, король хрипло и отрывисто скомандовал:
      – Спускайте! - он уселся в подвешенную за стеной люльку, и четверо крепких воинов начали осторожно вытравливать веревки, пропущенные через смазанные салом блоки. Еще двое спускали длинную, в два десятка шагов, лестницу. Не дожидаясь, когда люлька опустится на землю, король выпрыгнул из нее на высоте своего роста, тяжело присев под тяжестью доспехов и ощутив боль в крестце. Взмах руки - и люлька ползет обратно. Малгори ухватился за лестницу, стоявшую одним концом у края рва, и опрокинул ее, придерживая, чтобы она не свалилась вниз. По этому импровизированному мосту он смело пошел, ступая по дрожащим ступенькам, почти подпрыгивая на середине и рискуя соскользнуть в воду. Несмотря на внешнюю свою громоздкость и неуклюжесть, король прошел весь путь без затруднений. Это была демонстрация его ловкости. Как только он оказался на пыльной земле, воины утянули лестницу обратно наверх. Малгори замер, с трудом удерживая себя от того, чтобы повернуться и бросить прощальный взгляд. Обратного пути нет. Будто все сгинули, пропали, оставив его одного посреди враждебного мира. Никогда в жизни он не был так одинок, и никогда в жизни еще не подвергался такой опасности. Перед ним был первый в жизни заведомо более сильный враг, такой, что его испугался бы и самый бесстрашный и умелый воин. Колдун! Чего можно ждать от него, кроме подлостей и обмана? С кем Малгори ссорился и дрался раньше? С глупыми и трусоватыми младшими братьями-близнецами, которые всегда были слабее его, даже вместе. Потом он вырос и стал господином в стране спокойных и законопослушных людей. Его государство окружали мирные соседи - карликовые государства братьев и владения добродушного короля Накрии Кралидана. В этой тихой стране он был самым опасным и сильным, властвовал, как коршун в небе, заполненном ласточками и голубями. Теперь появился другой коршун. Враг.
      Он стоял напротив Малгори, в десяти шагах от короля, одетый в точно такие же доспехи. На секунду Малгори удивился, не понимая, откуда ему знакомы блестящие на солнце серебряные узоры на щите, выдающаяся вперед нижняя кромка шлема… Ну конечно, это были доспехи Хелога, проклятого слизня, недостойного имени Торби. Малгори сделал несколько шагов вперед. Клусси спокойно ждал, а его крошечное войско рассредоточивалось по полукругу в ожидании зрелища. Король недовольно нахмурился, осознав, что бой для него, по существу, проходит на территории противника. Он облизал пересохшие губы и вновь обратил взор на соперника. Тот недвижно стоял на прежнем месте, навевая страх своим спокойствием. Ах, зачем этот бой, ведь он со своим волшебством просто не может проиграть! Победит одним лишь взглядом. Солнечный луч, отразившись от шишака в центре щита Малгори, упал на шлем Клусси, осветив черные впадины глазных прорезей. Волшебник смотрел, уверенно прищурясь, совсем как тот дерриотиец, с которым король сражался прошлым утром. Сражался - и убил. Малгори улыбнулся, вспоминая это, и почувствовал уверенность. Он перестал думать о неминуемом поражении, переключившись на совсем иные мысли - о том, как сразить врага. Беглый взгляд на него не дал ничего полезного для построения тактики. Панцирь Клусси был сплошным и новым, к тому же пах закрывала подвешенная книзу пластина. Волшебник шумно вдохнул и взялся за рукоять огромного, слегка изогнутого меча, который до того был воткнут в землю у его ног. Стало быть, начали.
      Малгори со скрежетом и звоном провел плоской стороной лезвия по металлической окантовке щита. Клусси едва заметно кивнул и сделал первый выпад. Для этого ему пришлось сделать шаг вперед. Воздух, рассекаемый тусклой синеватой сталью клинка, застонал, будто живое существо. Малгори картинно выставил руку повернув лезвие так, чтобы вражеский меч скользнул в сторону. Первые жесты, что-то вроде церемонии и разведки в одном лице. Если бы Клусси бил всерьез, король сразу выронил бы оружие из рук. А так меч колдуна, звякнув, ушел в сторону. Волшебник, едва слышно крякнув, вернулся в прежнюю позицию. Затем они оба начали кружить по площадке, стараясь занять выгодную позицию, а противника загнать в неудобную. Два шага вправо-вперед, полшага к противнику. Клусси небрежно помахивал кистью, хвастаясь, как легко он управляется с огромным мечом. Изогнутое лезвие плясало, с басовитым свистом вырезая в воздухе восьмерки.
      Мечи скрестились и разъялись еще несколько раз, прежде чем начался настоящий бой. Клусси, по-видимому, был искусным бойцом, причем настоящим практиком, убившим на своем веку не одного противника. Но толи он слишком давно сменил металл на огненный факел, толи все-таки нервничал едва ли не сильнее короля, так или иначе, действовал он немного примитивно. Сделав короткий ложный замах, он, пользуясь силой рук, быстро вздымал лезвие кверху и обрушивал на противника, надеясь сокрушить его тяжестью клинка и мощью удара. С некоторыми перерывами он повторил этот прием несколько раз. Малгори легко отбивал такие удары щитом, но сам никак не мог толком атаковать, потому что враг тоже искусно защищался от его ударов. Наконец, во время очередного выпада колдуна он отступил назад и убрал щит в сторону. Привыкший к сопротивлению Клусси потерял равновесие, когда его меч лишь слегка скользнул по броне противника, а не встретился с ней по всем правилам. Тут же Малгори сбоку ударил своим клинком по клинку колдуна, и тот едва не вылетел из расслабившихся пальцев. Чтобы не упасть носом к сапогам короля, Клусси пришлось отвести в сторону руку со щитом и даже выгнуть тело, словно предлагая его для удара. Малгори не замедлил воспользоваться этим "приглашением". Он со всей возможной скоростью ткнул врага в незащищенную подмышку… Но все-таки она была чуточку дальше, чем нужно. Он не дотянулся - Клусси успел выпрямится и двинуть шишаком щита короля в плечо. Малгори пронзила резкая, рвущая боль. От неожиданности и полученной раны король разжал руку, и, споткнувшись обо что-то, рухнул в пыль. Он был ошеломлен, но успел увидеть, как в центре щита волшебника растворяется выросшее в нужный момент острие - словно бронзовый шишак расплавили. Секунда - и там снова только круглая металлическая бляха. Волшебство! "Думаешь, подлости не будет?" - спрашивал его Олек. Он был совершенно прав… Мысли с трудом ворочались в голове, отодвигаясь от громкого стука крови в висках. Малгори сидел в пыли, покрытый желтым налетом, и весь бок его орошала кровь, капавшая на землю и превращающаяся в маленькие, аккуратные кругляшки. Наплечье было пробито и смято, как кусок пергамента…
      В черной прорези на шлеме волшебника медленно гасла угрожающая улыбка, но сам он стоял, не нападая. Он делал это из-за зрителей, смотревших на бой со стен. Те не могли понять, что колдун достал короля обманом, но нападение на сидящего на земле могли счесть неблагородным. Малгори медленно, с трудом стряхнул с левой руки лямки щита и взял ею меч. Однако, даже думать он толком уже не мог из-за жестокой боли, терзающей плечо. Наверняка там разбита кость. Наконец, собрав последние силы, Малгори встал на ноги. Клусси тут же пошел к нему, занося меч для удара, но король смог собрать последние силы, и когда колдун небрежно рубанул его наискось, сверху вниз и справа налево, отступил назад, выписал концом меча круг в воздухе и ударил по уходящему лезвию из последних сил. Раздался громкий звон, с которым изогнутый меч волшебника отлетел в сторону. Оторопевший Клусси раскрыл рот и взглянул на короля со страхом. Он застыл в нелепой позе, весь во власти Малгори, и его подмышку, в которую целился король, защищала только темная от пота рубаха. Клусси судорожно дернулся - меч, вскочив с пыльной земли, как живой, прыгнул в его ждущую ладонь.
      – Ты опять играешь нечестно! - прохрипел король. - Только теперь это все видели… А я не собирался бить тебя, безоружного.
      Королевская кровь прочертила в пыли прерывистую дорожу, которую он сам затаптывал. Весь рукав стал уже черным от крови, и тело дрожало крупной дрожью. Рука казалась ему пришитым к телу бревном, не дававшим двигаться и даже дышать мешавшим. Перед глазами мельтешили орды ярких звездочек, водящих погребальные хороводы. Пришел его конец - Малгори понял это совершенно отчетливо. Терять ему больше нечего, а раз так… Не помня себя, он каким-то чудом отбил несколько ударов - а потом ударил сам. Вся его ярость и остаток сил вошли в этот удар, который уставший и не верящий своим глазам колдун попросту пропустил. Меч сокрушил щит Клусси, заставив дуб треснуть. Силой удара волшебника опрокинуло на спину: он рухнул в облачко пыли и безвольно раскинул руки. Все силы Малгори выплеснулись наружу. Он падал, кое-как выставляя вперед ноги и оставаясь потому в вертикальном положении. Со стороны он казался смертельно пьяным человеком, делающим последние шаги перед тем, как упасть и уснуть. За три таких шага король очутился рядом с поверженным колдуном, наступив ему на запястье, а перед мутнеющим взглядом дергалась седая борода, задравшаяся к небу. Под ней виднелось незащищенное, просившее лезвия его меча горло. Скорее, нужно вонзить его туда!! Направляя меч слабеющей рукой, Малгори прошептал: "Умри!". Он не видел, как зажатый в пальцах руки, которую он вдавил сапогом в пыль, меч Клусси вдруг словно растаял от жары. В мгновенье ока он стал жалящей змеей, согнувшись и ударив короля в правое бедро. Пыль рассекла тугая струя крови, а Малгори, словно срезанный косой, рухнул наземь. Его меч только поранил колдуну ухо… Голова короля стукнулась о землю так сильно, что шлем слетел с нее. В последний раз он увидел выцветшее жаркое небо, и услышал гром. Гром при ясном небе? Нет, это грохотала в ушах бурлящая кровь, которая покидала его тело, это ревела боль, вгрызшаяся в него с разных сторон. Малгори закрыл глаза и полетел навстречу смерти.

      … Звонкие сигналы горнистов врывались внутрь головы и гремели там, готовые разбить череп на кусочки. Неужели сегодня - День Основания, великий праздник всей Торбии, день, который он так любил в детстве? Болезненно громкие звуки с трудом складывались в совершенно незнакомую мелодию. Нет, это не Королевский гимн. Горнисты часто сбивались и фальшивили. Малгори открыл глаза, обнаружив, что сидит на дощатом настиле в некоем подобии деревянного кресла без ножек. Его ноги вытянулись далеко вперед по полу, а над ними стоял низенький столик, к поверхности которого металлические полосы крепко прижимали королевские запястья. Грудь сжимали кожаные ремни, не дающие толком вдохнуть воздух, на лопатки больно давила жесткая спинка.
      Воспоминания услужливо вернулись к Малгори, и он застонал, скрипя зубами. Да, уж теперь-то сомнений нет, он стал пленником. Он напрягся изо всех сил, но лишь почувствовал саднящую боль во многих местах скованного путами тела. Словно бы завален огромной кучей камней - не шелохнуться. Король не мог сделать ни одного движения, кроме как повернуть голову или пошевелить пальцами. Осмотрев себя, он с удивлением обнаружил на голом плече шрам, похожий на белый цветок. Сюда клюнул его колдовской щит во время дуэли… Но почему он выглядит хорошо зажившим, полностью зарубцевавшимся? Сколько времени прошло с того дня? Он не успел как следует подумать над этой проблемой, потому что горнисты замолкли, привлекая внимание короля к тому, что происходило вокруг.
      А вокруг него стояли люди, сотни людей. Горожане - кузнецы, каменщики, плотники, купцы, ростовщики, их жены и дети, нищие всех полов и возрастов… Все молчали, почти не шевелясь и не издавая звуков, и поэтому походили на мертвые стены с глазами. Не удивительно, что сразу Малгори не обратил на них внимания. Перед толпой стояли воины, мрачные, неподвижные. Что же они охраняли? Малгори не долго думал. Они оцепили место казни. Ему было совершенно ясно, где он очутился, на том самом помосте, который еще хранил на спешно оструганных досках желтые капли утиного жира и бурые кляксы крови, хлынувшей из глотки Ядыха. А эти непривычно тихие люди вокруг - зрители. Где-то сзади, за спиной Малгори, должен был сидеть в его бывшем троне хозяин этого зрелища. Король заметался в своих путах, пытаясь изогнуться и поглядеть назад. В это время толпа зашумела и пришла в движение, воины подобрались и крепче взялись за копья. Что-то потянуло за спинку "кресла" Малгори и развернуло его вместе со столиком. Там, куда он был теперь повернут лицом, под нежно-голубым небом, на пирамидальном подиуме, в королевском троне сидел довольный Клусси. Черная, похожая на мертвый третий глаз жемчужина взирала на поверженного противника с его загорелого морщинистого лба. На колдуне был надет темно-синий наряд - куртка из шелка, расшитая серебряной нитью, узкие штаны с лампасами из переплетающихся лент, и высокие кожаные сапоги.
      – Здравствуй, Мало! - проникновенно заговорил волшебник, поглаживая рукой черную кошку, сидевшую у него на коленях. - Удобно ли тебе сидеть там, внизу? Ответь королю Клозергу.
      Последняя фраза бросила Малгори в жар. Его лицо быстро покраснело, когда он вновь попытался вырваться на свободу, на лбу вздулась жила.
      – Наверное, плохо, - продолжил волшебник. - Извини, но поменяться с тобой, к сожалению, не могу.
      Раздался громкий, угодливый смех. Из-за высокой спинки трона появился Хелог, выставивший в улыбке все свои ослепительно-белые, крупные зубы. Хотя нижняя часть его лица смеялась, глаза были пропитаны ядовитой злобой, которую они изливали на брата. Следом вышли дерриотиец с золотой бляхой на шее - тысячник, незнакомый мужчина с серебристым треугольником, вышитым на левом борту кафтана, у сердца. Где-то за их спинами прятался бледный и испуганный Садбал. Еще дальше, справа от трона, почти заслоненные от взгляда, под охраной четырех солдат стояли, обнявшись, Селия и Галид.
      – Ну вот, все в сборе! Можно начинать, - заключил Клусси. Взяв кошку в руки, он передал ее человеку с треугольником на груди, а сам медленно встал, набрал воздуха в грудь и закричал: - Я, истинный король Торбии, Клозерг, начинаю свой суд. Клянусь, он будет справедливым, хоть бы мне и пришлось ради того проявить жестокость.
      – Заткнись!! - вскричал Малгори. - Ты выкрикиваешь ложь, не боясь запнуться. Это я законный король Торбии, а ты подлый узурпатор! И не пытайся изображать здесь честного судью…
      Клусси спокойно выслушал, а потом ответил:
      – Да, ты был королем, но пришел я, и право управлять перешло ко мне. Это признают все.
      – Что за чушь!
      Клусси улыбнулся и погрозил Малгори пальцем.
      – Ну, хватит отвлекать нас от того, зачем мы здесь собрались. Я король уже хотя бы потому, что сижу на троне, а ты закован в железо. Твои подданные стоят вокруг и даже не пытаются роптать, а не то что спасать тебя и твою власть… Так вот, я сужу тебя за то, что ты отказался пустить на трон настоящего государя и вверг народ в бессмысленную войну, посылая на смерть несчастных крестьян. Что ты заслужил этим?
      – Смерть! - раздались несколько кажущихся одинокими воплей. К помосту выбежали растрепанные женщины в крестьянских платьях, молодые и старые, которые принялись плакать в полный голос и стучать кулаками по доскам.
      – Это крестьянки из Больших Домов. Их мужей ты заставил почти безоружными броситься на дерриотийские копья и стрелы. Не странно ли, что я, злодей и узурпатор, озаботился их горем? - сурово вопросил Клусси. Потом он вновь закричал во всю мощь своих легких, чтобы перекрыть рыдания. - Я сужу тебя за то, что ты был кровожаден, и убил человека за кражу ничтожной утки! Что ты заслужил этим?
      – Смерть!! - визгливый голос отвечал Клусси с другой стороны толпы. Там билась в истерике полная женщина с болезненно-желтым лицом, а рядом ревели, утирая кулачками лица, пять или шесть детей.
      – Ее мужа звали Ядых, - промолвил Клусси. Немного помолчав, он сдвинул брови и снова закричал: - Я сужу тебя за то, что ты развратничал, лишая чести девушек, которых похищал под покровом ночи. Они не могут обвинять, потому что стыдятся своего позора и не хотят выносить его на глаза толпы. Они проклинают тебя молча. Слышишь, что они шепчут?
      Клусси оглядел толпу, женщин, плач которых постепенно стихал, и пленника, подавленно опустившего голову. Волшебник удовлетворенно улыбнулся, ибо план его удался на славу. Если даже сам бывший король не молвит ни слова в свою защиту, то его подданные тем более согласны с обвинениями и уверуют в правосудие нового государя. Ему нужна их поддержка, сейчас, когда положение непрочно, и вся магия не сможет защитить от народного гнева. Клусси кивнул, продолжая свои размышления, и снова вернулся к реальности.
      – Один человек, виновный в преступлениях последней разновидности, то есть похищениях девиц, уже мертв. Он был убит вчера, так как бросился на меня с мечом, когда я входил в город, - Клусси вытянул руку вправо, указывая на обугленный скелет, висящий в петле на штыре, вбитом в крепостную стену.
      – Олек?! - прошептал бывший король, едва не плача. Горе, великое горе овладело им. Его народ, так радостно приветствовавший короля Малгори, стоило ему выйти из Башни, теперь желал смерти потерпевшему поражение в борьбе за трон. Придворные, каких он мог разглядеть, равнодушно смотрели на экзекуцию, и если их лица и были бледны - то только от страха за самих себя, за свою судьбу при дворе нового короля. Брат, переполненный ненавистью, жаждал его смерти. Единственный преданный друг превратился в безобразный труп. Чудовищная смесь унижения, стыда, жалости к себе и бессилия проигравшего сковали Малгори сильнее железных и кожаных пут. Он тупо смотрел на доски и желал только одного - чтобы его быстрее лишили жизни. Если он оказался никому не нужным, дрянным правителем, принесшим стране и народу только плохое, то… что ж, пусть живут дальше с другим королем. Может, он покажется им лучше? Малгори со страхом думал, что все обвинения Клусси справедливы. Только одно возражение возникало в мозгу: кто такой этот колдун, чтобы судить поступки короля? Даже так: кто такой этот человек, чтобы судить поступки другого человека? Не тот ли, который безжалостно жег беззащитных людей на поле боя, не тот ли, который выиграл бой на мечах с помощью колдовских трюков, хотя обещал играть честно? Однако, эти мысли не вызвали в Малгори волны возмущения. Он был побежден и смирился со своей участью. Если уж на то пошло, жители Центра Мира сделали выбор. Может быть, потом им придется пожалеть об этом, но сейчас они уверены в своих поступках. Пусть будет так. Малгори, бывший король, покинет их и отправится отдыхать в безбрежном ничто, под крыльями Смотрящих Извне. Ему надо отдохнуть от всего, что он пережил здесь за пару последних дней…
      – Давайте выслушаем тех, кто может потребовать у нас милосердия и снисхождения, или скажет что-то в оправдание этого человека - его родственника и его придворных, - сказал тем временем Клусси. - Что скажет его брат?
      – Убить!! - взвизгнул Хелог. - Выпустить кишки и набить живот солью!! Я сам могу сделать это!!
      Тяжелый взгляд волшебника заставил его заткнуться.
      – Ты? - повинуясь жесту Клусси, Садбал с усилием сглотнул и еле заметно кивнул. - Что это значит?!
      – Да… - голос хранителя казны сильно дрожал.
      – Что значит "да"? - жестко спросил новоявленный государь, подаваясь в сторону Садбала всем телом.
      – Да… Он должен понести наказание…
      – Хорошо. Теперь ты, старик.
      Когда Клусси повернулся к Галиду, тот выпрямился и взглянул седому колдуну прямо в глаза.
      – Нет, у тебя нет права ни убить, ни судить его, - твердо ответил он, поглаживая по голове плачущую дочь. Малгори, внезапно очнувшись, метнул на старика взгляд, полный осуждения.
      – Старик, не нужно спасать меня, я обречен. Спасай лучше себя и свою дочь… Тем более, что ты сам думал так же, как и твой новый повелитель, - Галид, которого он унижал и оскорблял последнее время сверх всякой меры, сжал губы и покачал головой.
      – Я должен быть верен своемукоролю. Жизнь, заслуженная предательством, мне не нужна… так же, как и моей дочери.
      – Итак, двое против одного… - задумчиво пробормотал Клусси. - Это даже хорошо, что все решилось не единогласно.
      Он задумчиво поскреб бороду и снова повернулся к толпе.
      – Я сделал все, что должен был сделать! Я старался быть беспристрастным, но обстоятельства дела показывают нам ситуацию вполне ясно. Этот человек, которому судьба дала в руки немалую власть над людьми, распорядился ею далеко не лучшим образом. За свои поступки он заслуживает смерти, как справедливо требовали некоторые из собравшихся здесь его же бывших подданных… Но я не хочу начинать царствование с казни. Нет, но наказание последует. Мало проведет остаток своей жизни в осознании собственных преступлений и раскаянии, по крайней мере, я надеюсь на это и проявляю милосердие.
      Клусси, прищурившись, оглядел толпу.
      – Ура! Слава милосердному королю Клозергу!!! - подобострастно воскликнул Хелог. Он кричал это изо всех сил, повторяя раз за разом, и даже самые тупые горожане поняли, что им нужно кричать тоже. Нестройные, неразборчивые выкрики взметнулись над толпой. Малгори, может, потому, что его собственные чувства внезапно обострились до предела, почти физически ощущал настроения людей. Страх горожан, ненависть Хелога, горе Галида и Селии, спокойную, триумфальную удовлетворенность волшебника. Клусси взметнул руки и огромным шагом перешагнул на помост, к которому был прикован Малгори.
      – Да свершится правосудие! - вскричал он, обращаясь к толпе. Его глаза, черные, как и жемчужина во лбу, но полные вполне живых чувств, от торжества до жестокости, смотрели на жертву. Рука, со знакомым платиновым перстнем на пальце, сжала рукоять меча, покоившегося в широких и очень коротких ножнах. Раздалось тихое вначале, но усиливающиеся с каждым мгновением гудение. Через кисть Клусси, прямо по его смуглой коже и синей ткани рукава к плечу побежали змеистые пламенные дорожки. Они опутали ключицы, объяв маленьким пожаром голову, они стекали вниз по груди, как потоки горящей смолы. Пламя окутывало Клусси с ног до головы, и скоро он весь стал одним пылающим факелом. Однако, сквозь прозрачные огненные языки можно было видеть, что волшебник невредим, и прекрасно себя чувствует. Из рукояти меча, отливавшей золотом, выходило огненное лезвие, похожее на фонтан оранжевого цвета. Вдруг раздался громкий хлопок, и все это великолепие исчезло, оставив лишь маленький язычок пламени у самой рукояти. Клусси, лишившись огненного кокона, широко улыбался, довольно разглядывая бледные лица горожан, которые от страха прижимались друг к другу.
      Волшебник склонился над бывшим королем и без лишних слов и предупреждений отсек ему пальцы левой руки - двумя короткими движениями, сначала большой, а потом все остальные. Несчастный Малгори сначала даже не ощутил боли, и только через пару мгновений после того, как был изуродован, закричал. Страшно, протяжно, изо всех сил. Он отчаянно дергался, пытаясь вырвать пострадавшую руку из плена кандалов, словно бы, стоило ему освободиться - и жуткая, грызущая тело боль пройдет. Малгори дергал и дергал руку, уже не крича, а только скуля, сдирал кожу о грубые края державшей запястье железной полосы, но обугленные пеньки на руке оставались в ловушке, рядом с пальцами, лежавшими так близко… и так далеко от кисти. Крови не было - волшебный меч Клусси сразу же прижигал раны. Через некоторое время Малгори прекратил бесполезные попытки вырваться, взяв боль под контроль. Он взглянул на своего мучителя с такой ненавистью, что, казалось, она будет жечь не хуже колдовского оружия… Но Клусси только довольно осклабился. Увидев, что жертва справилась с болью и потрясением, он дал ей время поразмыслить. О том, что покорные мысли о скорой смерти и отдыхе от полной потрясений и поражений жизни тают, как робкий утренний туман в лучах встающего солнца. О том, что настоящие мучения еще только начинаются. Малгори с ужасом представил себе, как его выгонят на дорогу такого,неспособного даже снять штаны, и содрогнулся. Нет, он найдет способ прекратить это сразу, как только сможет. У него хватит сил расстаться с подобной жалкой жизнью…
      Клусси, словно читавший мысли бывшего короля, терпеливо ждал. Потом он с кошачьей грацией сменил позицию, скользнув к правой руке Малгори и теми же двумя быстрыми движениями отсек пальцы на ней. Как ни готовился к этому король, обрушившаяся боль взяла его врасплох. На сей раз Малгори едва не задохнулся, потому что она просто не давала ему набрать воздуха в легкие. Словно вытащенная на берег рыба, он принялся биться грудью о низкий столик, на котором подрагивали в такт ударам отсеченные пальцы, похожие теперь на странной формы сучки. Их отделяли от кистей глубокие черные щели. Несмотря на слезы, застившие выпученные от боли глаза, Малгори видел все прекрасно. Он перестал дергаться, пытаясь разорвать тело, лишь страшно скрипел зубами.
      – Наказание будет действенным, - удовлетворенно сказал Клусси. Базарную площадь заполняла странная тишина, подобной которой здесь не бывало, пожалуй, даже ночью. Волшебник презрительно разглядывал скрючившегося у его ног, трясущегося калеку, по лицу которого были размазаны вперемешку слезы и сопли. Он взял его за волосы и запрокинул голову. - Хотя… не нравится мне твой взгляд.
      – Убей! Убей меня!! - просипел Малгори сквозь зубы, которые он не мог разжать от дикой боли. Сейчас он был готов отдать все, что угодно, лишь бы волшебник подарил ему смерть. Все, что угодно? Но у него итак уже не осталось ничего. Жестокий взгляд Клусси остался прежним, а губы растянулись в злой усмешке.
      – Ну нет, так просто тебе не отделаться. Пока ты наслаждался своим положением здесь, пока ты сладко жрал, мягко спал и повелевал, я валялся в грязи и подвергался унижениям. Разве честно после этого просто убить тебя? Конечно, твои мучения намного сильнее, но не бойся, они продлятся совсем недолго - если сравнить с моими, конечно… - волшебник еще крепче схватил волосы своей жертвы и поднес к ее лицу огненный клинок.
      Небо, глубокое голубое небо, кричащее голосом Селии "Нет! Остановите его!!" стало последней картиной, увиденной глазами Малгори. Злобный оранжевый язычок быстро уколол его раз, второй, облизав сам мозг рвущей на кусочки болью. Затем кромешная тьма упала сверху и накрыла своими крыльями мир бывшего короля Торбии. Полная темнота, без разноцветных кругов или мелькающих звездочек, какие видят люди, просто смежившие веки. Следом явилась тишина, жадно проглотившая смех, вопли, ругательства, плач, стук металла. Сладостное ничто, без всяких мыслей и ощущений, то, чего он так ждал, сидя спеленатый в унизительном кресле посреди лобного места.

      … Зачем, зачем, зачем была вся та жизнь, которая промелькнула так быстро и оставила после себя только сожаления, раскаяния в своих поступках? Зачем это пробуждение в тисках боли и неизвестности, с полной памятью, со стоящими перед отсутствующими глазами картинами последних мгновений? Ведь так хорошо было быть… или не быть? Ах, какая жестокая боль!!! Она грызет его конечности и вонзает острия когтей внутрь исстрадавшихся глазниц, стараясь выковырять наружу мозг, но все никак не преуспеет, не окончит страданий. Только полная тьма осталась с ним, напоминая о блаженном бесчувствии, окончившемся мгновение назад. Как больно, когда нечто твердое и скрипучее встряхивает его тело. Словно все пальцы разом сжимают безжалостные тиски. Словно из рук его вынули кости, а на их место воткнули шершавые шомпола, и вертят, вертят ими без остановки. Однажды в детстве он прищемил дверью палец… Ах, тот палец, который грызут теперь крысы на помойке. Как ему было больно, как он плакал, ища утешения у нянечки! Разве мог он представить, что случиться с ним на закате жизни. Да, да, на закате. Долго ему не протянуть, к счастью. О, дикая боль. Пальцы болят сильнее, чем глаза… Их нет, поэтому они болят. Болят, потому что их нет? Как может болеть то, чего нет? Их нет, а они болят? Сводящий с ума парадокс… хотя нет, с ума сводит сама боль, поселившаяся очень близко с мозгом. О!! Мучительные удары. Почему нельзя было умереть сразу? Кому это нужно? Не ему, это точно. Какой смысл в том, что он всматривается несуществующими глазами в сплошную боль, копошащуюся в черепе тварь с колючими боками, содрогается от ее жадных зубов, впивающихся в его несуществующие пальцы!! Кажется, наверху палит солнце. Как странно, его жизнь перевернулась, а мир этого не заметил!! Легкий скрип, постукивание, всхрапывание лошади, удары и покачивания… О нет! Боль убивает всякую мысль, кроме мыслей о самой боли. Размышления… Если б не было так больно, то следовало рассмеяться. О чем размышлять королю, лишившемуся королевства, человеку, лишившемуся сразу глаз и пальцев, и ни то, ни другое, ни третье ему никогда не вернуть? Телега. Что? Ах да. Телега везет его в неизвестность, чтобы выбросить навстречу долгой и мучительной смерти. Как сказал Клусси? Я буду милосердным, вот что он сказал. Опять соврал, и опять все выглядит пристойно. Хитрый подлец. Откуда он взялся? Какая разница. Удар. Скрип и качание прекратились.
      Чьи-то руки подхватили его за подмышки и грубо стянули с телеги. Саднящие руки стукнулись о деревянные края и вспышка резкой боли едва не свела его с ума. Ну почему, почему хотя бы не потерять сознание? Он застонал. Тело не хотело двигаться, оно было переполнено неимоверной усталостью, отрешенностью, безразличием… Кто-то пыхтящий, пахнущий лошадиным и человечьим потом, волок его некоторое время, а потом остановился.
      – Впереди Река, - пробормотал этот человек хриплым и почти знакомым голосом. - Если постараешься, то доползешь до нее и быстренько умрешь… Это все, что я для тебя могу сделать. ОН велел выбросить тебя на дороге в Ауридан. Если узнает, что я привез тебя к Реке, то сдерет кожу… Прощай, король.
      Река, сверхъестественная и пугающая, место, где люди прибрежной Торбии хоронят своих покойников. Едва он успел об этом подумать, поддерживавшие его руки исчезли. Тело рухнуло вниз и по привычке выставило вперед изуродованные конечности. Культи врезались в землю, и в голове словно взорвался огромный, всепоглощающий шар белого огня, пожравшего всю Вселенную…

*****

      Он очнулся через какое-то время. Может, через полчаса, а может и через день. Только зачем? Совсем недавно он был королем, человеком, сильным и физически, и духовно, а теперь стал более жалким и слабым, чем последний нищий. Рваные грязные штаны были забрызганы кровью, руки черны от копоти и севшей на них пыли, а страшные струпья на культях уже сочились первым гноем. Под веками, над закопченными, ввалившимися щеками, зияли черные дыры, а все лицо и грудь покрывали пятна засохшей крови и остатки глазных яблок. Десятки причин грозили ему скорой смертью, но, какой бы она ни была, мучений ему не избежать.
      Однако слепой калека еще помнил, что был смелым королем Малгори. Он улыбнулся, вспомнив о своих пороках - заносчивости, чрезмерной гордости, жестокости. Сейчас их больше нет, словно они отрезаны вместе с пальцами или вытекли вместе с глазами, но осталось другое, более важное - сила духа. Несмотря на то, что тело уже практически умерло, он должен встать и найти Реку, чтобы умереть быстро, легко и славно. Он не может лежать и подыхать, как избитая дворняжка. Подстегнутый такими мыслями, он рванулся, встав сначала на колени, а потом на ноги. Голова немедленно закружилась, ибо ему чудилось, что он летит в бездонную пропасть. Он замахал руками, словно пытаясь удержаться за воздух… Тщетно. Почти в тот же момент, как он поднялся, тело рухнуло снова, согнувшееся, отказывающееся повиноваться. При падении изувеченный король забыл о своих ранах и пытался приземлиться на руки, отчего был поглощен яростной вспышкой боли. Люди, упавшие в огромный костер, должны чувствовать себя похоже. Малгори долго корчился на земле, растрачивая силы, в которых так нуждался. Потом он смог укротить боль и заставить себя встать во второй раз, наперекор слабости и безнадежности. Он поднялся и смог утвердиться в зыбком положении человека, потерявшего едва ли не все привычные средства ориентирования в мире. По большому счету, у него остались только уши, но какой от них толк сейчас? Тем более, что стук крови, бурлящей в жилах, заглушает остальные звуки, да и боль не дает ни на чем сосредоточиться. Куда он должен идти? Вокруг, как казалось ему, простиралась пустыня. Неизведанная и непознаваемая для его увечного тела и отрезанного от мира разума. Единственное, что явно присутствовало в этой пустоши - это раздирающая члены боль. Малгори качнулся, понимая, что при таких размышления он упадет даже не от слабости, а от безысходности. Нужно держаться на ногах и пытаться хотя бы подумать. О чем? Например, о ветре. Да!!! Он может слышать и ощущать ветер, злой ветер, дующий ему в грудь и пытающийся свалить тело наземь. А еще есть птицы, они кричат слева и справа, значит, там лес, или широкий солнечный луг, и туда ему не следует идти. Вперед? Да! Человек, привезший его в телеге, должен был тащить тело к Реке и бросить его головой к ее берегу. Значит, он идет вперед.
      Конечно, решить, куда направиться, было самым простым. Гораздо сложнее выполнить задуманное. Король долго готовил себя к первому шагу, первому со времени лютой экзекуции, первому в новом для него жестоком мире, первому в новой жизни, которая, как он надеялся, будет короткой. Итак, он сделал шаг и едва не упал, застыв в неустойчивой позе. Немного продвинув ноги, он все-таки устоял и с удивлением обнаружил, что боль притупилась. Скорее всего, на самом деле он просто перестал концентрироваться на ней, перестал строить все свои ощущения вокруг нее. С еще большим удивлением Малгори обнаружил, что может чувствовать, как травинка щекочет ему ступню, или то, что пальцы левой ноги оказались на краю небольшой ямки. Ветер пролезал в раны на месте глаз и приятно холодил их. Оказывается, не такой уж он и злой. Он может хоть немного заморозить проклятую боль. Боль, боль, боль. Кровь бешено колотилась в культях, о которых он боялся даже думать, и каждый ее удар отдавался болью. Но он может ее терпеть. Он сможет даже наслаждаться ей: это очень просто. Если думать о том, что скоро эта боль исчезнет, уйдет навсегда и растворится в небытии, то можно наслаждаться ожиданием этого момента. Как прекрасно ему будет без нее! Но пока нужно идти, или мечте о быстром и лишенном мучений конце не осуществиться. И он идет: шаг, еще шаг. Ветер дует в лицо, гладит его грудь, треплет волосы. Да, почти приятно… Разве знал он об этом всем тогда, в своей Башне посреди города? Нет. Где та глупая мелкая радость, беспричинный гнев, тупое чванство и привычка мучить тех, кого любишь и уважаешь? Их нет. Нет больше стыда и горя, потому что король уже умер. Тот, что идет, делая редкие шаги навстречу желанной смерти - другое существо, нисколько не похожее на Малгори. Да, пожалуй, он даже не будет называть себя тем именем. Теперь он Слепец. Те несколько мучительных шагов, отделяющих его от благословенного забытья, он будет делать как новорожденный. Никого не будет в памяти, никого из тех, кто умер, предал, возненавидел и проклял. Здесь только он и его подруга-боль, им хорошо и спокойно вдвоем. Река?! Где ты, нам тебя очень не хватает…
      Неожиданно, земля пропала у него из-под ног и бывший король снова упал, на сей раз потеряв сознание. Тело катилось по шуршащему, сухому песку в сопровождении множества маленьких осыпей, катилось туда, где в огромном русле меж двух берегов лежала мутная, плотная желеобразная масса. Ее гладкая, серая поверхность убегала по сторонам до самого горизонта. Противоположный берег казался отсюда узкой желтой полосой с зеленой полоской поверху.
      Это была Река, которая никуда не текла, которую многие считали злым божеством этого мира. Огромная, длиннейшая, широчайшая и глубочайшая канава, заполненная слизнем колоссальных размеров. Говорили, что Река разумна, но никто не мог подтвердить или опровергнуть это утверждение, ибо никто не возвращался с ее берегов. Река пила воду из вливавшихся в нее притоков, она протягивала свои щупальца под землей, высасывая ее соки, она пожирала любое живое существо, по неосторожности появившееся на берегу. Она разделяла противоположные берега, Страну Людей и Страну Волшебников, на два абсолютно изолированных друг от друга мира. По крайней мере, так было до тех пор, пока в Торбии не появился Клусси.
      Песок на узком пляже между неподвижным краем Реки и обрывом устилало множество костей самых разных размеров. Чьих - кто ж их разберет. Сама Река пахла гнилью и затхлостью. Тело Слепца замерло в трех шагах от ее мутной кромки. Как только песок перестал осыпаться, и над пляжем установилась относительная тишина, разбавляемая только свистом ветра, слизь заволновалась и вытянула из себя тонкие щупальца. Они коснулись кожи, отчего человек вздрогнул и зашевелился.
      – Река! - зашептал он еле слышно, ибо не имел сил говорить громче. - Скорее, возьми меня в свои глубины! Я так долго ждал твоего покоя…
      Говоря, Слепец кротко улыбался, потому что вдруг почувствовал покой, царивший на этом берегу. Ветер снова приятно холодил его раны, а рядом было нечто Огромное и Могущественное, способное подарить ему последнее отдохновение. Стремление к покою, умиротворенность, тихая радость. Пренебрежение к боли, терзающей тело. Все иные чувства остались далеко и самому Слепцу казались теперь крайне незначительными. Счастье… Он ждал его и надеялся найти здесь, в объятьях Реки. Он уже любил ее, как чуть раньше полюбил ветер, показавшийся сперва злым и чужим. Также, как он любил свою боль…
      Щупальца нерешительно заколебались, а потом стремительно исчезли. Кромка выпустила широкую, очень тонкую ложноножку, которая медленно заползла под тело счастливо улыбающегося человека. Оно двинулось назад ровно, без толчков, боясь потревожить добычу. Затхлый запах вдруг пропал, сменившись запахом цветущего ромашкового луга. Странно, но ветер при этом не сменился!! Он продолжал дуть с середины Реки…

      О, если смерть так прекрасна, то хотелось бы умирать вечно! Постель, оставшаяся где-то далеко в пространстве и времени, никогда не была такой мягкой, как это смертное ложе. Упругое, теплое и удобное. Отчего люди не торопятся попасть сюда? Глупцы!
      Однако, Слепец решил, что смерть еще не приняла его к себе, ибо боль, его верная подружка, до сих пор оставалась с ним. Куда же он попал в таком случае? Запах трав, ласковая постель и абсолютная тишина, нет даже шелеста ветра… Бесполезно гадать, где он, что его ждет, все равно ничего не зависит от него самого. Слепцу хотелось расслабиться, отдаться своей боли, ставшей такой сладкой, почти экстатичной в столь необычно дружелюбной обстановке, но еще слишком многое осталось в нем от короля Малгори. Помимо воли он начал размышлять, забывая о ранах. Он упал - причем падал довольно долго, прежде чем достигнуть покоя. Очевидно, это был обрыв на берегу, а значит, сам он теперь упал либо в Реку, либо на песок очень близко к ней. Может, это просто теплый песок, подавшийся по тяжестью человека, принявший форму его тела и оттого кажущийся необычайно удобным? А запах доносится с обрыва, с луга, что лежит там. Если ветер неожиданно сменился, то почему бы ему не принести подобный аромат? По другому быть не может. Если бы он свалился в Реку… да нет, ведь даже это не обязательно! Каждый ребенок знает, что если ты подберешься к ней совсем близко, она схватит тебя, разорвет на части, поглотит, выплюнув потом пару особенно больших костей… Ведь затем-то он и брел сюда из последних сил, а оказалось, что его баюкают, как единственное обожаемое дитя!
      – Река! - нерешительно прошептал Слепец, и она тут же ответила: "Я здесь!". У нее был негромкий, ласковый голос, такой же теплый, как песок на берегу, такой же плавный, как течение вод в притоках, такой же мягкий, как легкое касание кроткой речной волны. На мгновение Слепцу показалось, что будь он зрячим, то смог бы ясно увидеть краски этого прекрасного голоса: любовь как первые, едва распустившиеся цветки сирени, доброту, похожую на золотое вечернее солнце летом, и жалость, чистую и сверкающую, как слеза. Неужели Река на самом деле - женщина? Зрелая женщина, участливая и отзывчивая, с длинными и пышными каштановыми волосами, круглолицая и сероглазая. Именно такой он представил ее себе по голосу.
      – Ты совсем не похожа на то, что о тебе рассказывают, - с восхищением сказал он вслух. - Чудовище, которое боится всяк живущий по обоим твоим берегам… И такой прекрасный голос! Я уверен, что ты и внешне так же прекрасна!
      Река тихо рассмеялась в ответ.
      – Ах, несчастный слепой человек! Ты услышал только мой голос. Откуда тебе знать, каким он бывает у чудовищ?
      – Так ты чудовище?
      – Нужен ли тебе мой ответ? Я ведь могу легко солгать - ты все равно не узнаешь. Ищи ответ в самом себе.
      – Я его уже нашел, - воскликнул Слепец так громко, как только мог, и, морщась от боли, поведал Реке о том, какой он видел ее своими отсутствующими глазами. Это возбуждение растревожило боль, которая ненадолго отступила прочь, и теперь она взялась за свое дело с новой яростью. Слепец застонал и задрожал всем телом. Нет, это ничего. Здесь, в уютном гнездышке, свитом Рекой… неважно, как и где, его смерть будет похожей на сон. Боль снова уйдет и он тихо покинет этот жестокий мир.
      – Тебе плохо? - встревожилась хозяйка "уютного гнездышка". - Ты все время думаешь о смерти.
      – Мне не о чем больше думать, ибо жить теперь незачем. Чем дольше я буду жить, тем хуже для меня. Ты поможешь покончить с мучениями?
      – Да, но вовсе не так, как ты думаешь. Покалеченное тело ничего не значит для меня самой, и я не могу понять, отчего человек, лишившийся столь малого количества плоти, не может жить дальше. Я - Река, мое тело неуничтожимо и вечно. Мало того, я хозяйка всего того, что можно пощупать и зачерпнуть. Таким образом, в моей власти изгнать из тебя физическую боль… Тогда ты все равно будешь жаждать смерти?
      – Не знаю… Прямо сейчас мне кажется, что эта боль была со мною от рождения. Свою прошлую жизнь я помню так смутно, словно она кончилась не вчера, а давным-давно. Словно это одно большое и канувшее в лету детство.
      Пока Слепец говорил, что-то коснулось его лба. Нежные пальчики скользили внутрь, и человек замер от ужаса, когда понял, что они устремились прямо в забитые грязной слизью глазницы. Но прежде, чем он смог закричать - не от боли, а от страха, эти ласковые прикосновения остудили горящее в мучительном пожаре страданий тело, растворили в себе гниль и покрыли зияющие раны пленкой новой, здоровой плоти. В то же самое время остатки кистей Слепца утонули прямо в теле Реки. Струпья и сочащиеся зловонной слизью трещины между ними исчезли в мгновенья ока, а их место заняла крепкая молодая кожа, которая сползла и сморщилась, закрыв беззащитно-розовое мясо и обрубки фаланг. Всего через несколько мгновений все было кончено, и боль медленно, будто нехотя, отступила, оставаясь только в памяти. Слепец помнил ее, словно только для того, чтобы наступившее облегчение казалось более всеобъемлющим и настолько мощным, что ему хотелось бы взлететь! Он дышал полной грудью, а пальцы Реки продолжали скользить по телу. Сочась водой, они промывали колтуны в его длинных волосах, стирали грязь, пот и кровь с кожи. Теперь он был здоров, чист и свеж, словно в далекий день своего рождения, вынутый из чрева матери и обмытый повитухами…
      – Теперь тебе хорошо? - прошептала Река, щекоча ему ухо своими губами.
      – Да! - ответил Слепец громко и счастливо. На сей раз он не боялся в полную силу выразить охватившие разум чувства. Он взмахнул руками, протягивая их вверх, туда, где должно было быть небо. - Да!!
      Вслед за этим Слепец протянул культи, чтобы коснуться своей избавительницы, вернее, той ее части, которая шептала ему на ухо. Ощущения были непривычны и смущали его, но он смог разобрать, чего касаются ладони. Шелковистую кожу на скулах, изящные ушки, скрывающиеся в буйных локонах, тонкую шейку, округлый подбородок и мягкие, влажные губы. Не в силах удержать себя от вспыхнувшего желания "рассмотреть" воплощение Реки полностью, Слепец провел ладонями по узким плечам, большим упругим грудям с твердыми сосками, кругленькому аккуратному животику и крутым бедрам. Если покалеченные руки не обманывали, перед ним сейчас сидела идеальная женщина, прямо как во сне. В этот момент Слепцу снова подумалось о смерти: может, он все же умер и это царство мертвых? Слишком непохоже на правду, суровую правду обычной жизни. Смущало лишь отсутствие пальцев и глаз - разве не говорили люди о Смотрящих Извне, что после смерти тем, кто попал во дворец этих властителей мира, возвращают утраченные органы? Или король Малгори не заслужил дворца и попал в подземелья Смотрящих?? Тогда он должен подвергаться унижениям и жить по пояс в зловонной жиже, а не обнимать прекраснейшую из женщин.
      Однако, никакие размышления не мешали Слепцу наслаждаться тем, что он имел прямо сейчас, вне зависимости, жизнь это или загробный мир. В этот момент он забыл все плохое, что было раньше - внутри и вне него, любя весь мир сразу, тот, что был, тот, что есть и тот, что будет.
      – Спи! - прошептала Река, когда он устал сжимать ее ласковое тело в неловких руках. Она прижалась к телу человека, укрывая его своей добротой и любовью. Это была очень странная любовь двух странных существ… Чувствуя, как нежные руки обвили шею, Слепец умиротворенно улыбнулся и послушно заснул. Ему даже не нужно было закрывать глаза.

*****

      Необычная картина - человек, медленно дрейфующий по поверхности огромной мутной полосы, мертвенно стелющейся от берега до берега. Островок благоухания посреди смрада, островок любви посреди океана ненависти… К утопающему, как в перине, телу человека прижималась будто бы сделанная из матово-белого стекла фигура женщины, не имевшей ступней - ее ноги вырастали прямо из слизистого тела Реки.

*****

      Когда Слепец проснулся, то первым делом открыл глаза, уверенный, что увидит мрачный, вечно полутемный потолок своей спальни и с некоторым страхом вспомнит приснившийся ему кошмар. Но веки пощекотали молодую кожу внутри пустых глазниц, заставив его вздрогнуть и разом понять, что кошмар приключился наяву. Холодный утренний ветер овеял лицо и проник внутрь черепа через две зияющие дыры. Слепец вскрикнул и закрыл лицо ладонями. Это было жуткое ощущение - зябнущие глаза, которых на самом деле нет. В одно мгновение он вспомнил, как был ослеплен и брошен в грязь, умирать долгой, мучительной смертью от заражения крови. Вышвырнут гнить заживо… Прежний король Малгори вдруг зашевелился в глубинах сознания, яростно пытаясь вырваться и дать волю чувству ненависти и желанию мстить, но новая личность, Слепец, умиротворенный чудесным исцелением ран, оказался сильнее. Он уже привык. Он уже забыл все, что было раньше, ибо сделанного не воротишь, как не вырастить новых пальцев и глаз. Нужно ли ему это - и воспоминания, и месть, и даже утраченные части тела? Ведь ему и так хорошо…
      – Ты проснулся? - знакомый шепот защекотал ухо. - Хочешь есть?
      Женщина-Река шевелилась рядом, словно тоже только что очнулась ото сна. Когда ее теплый бок исчез, по коже Слепца прошелся шустрый ветер, бросивший его в дрожь. Впрочем, он тут же исчез, словно выгнанный хозяйкой не в меру игривый пес. Что-то твердое и круглое опустилось на колени севшему Слепцу, а следом за ним появилось нечто, похожее на наполненный водой бурдюк.
      – Первое - еда, - наставительно произнесла Река. - Второе - вода. Я взяла этот странный сосуд на берегу, у одного… мертвого человека, только содержимое вылила. Там была какая-то кислая штука с неприятным вкусом.
      – Вино? Зря ты его вылила.
      – Я заботилась о тебе. Вдруг это отрава? Я налила тебе чистейшей родниковой воды.
      – А как называется этот странный круглый шар?
      – Называется? Не знаю. У него нет названия, потому что мне оно без надобности, а люди такого никогда не видели. Да и тебе какая разница? Кушай. Может, на вкус это не очень хорошо, но зато питательно. Ты быстро восстановишь силы.
      – Это кстати! - воскликнул Слепец, внезапно почувствовав резкую боль в животе. Как-никак, два дня во рту не было ни крошки. Или не два, а больше? Какая разница! Круглый кусок еды оказался похожим на смоченную водой глину, и по вязкости, и по вкусу. Когда желудок был наполнен, а горло промочено, Река снова легла рядом с откинувшимся на спину на своем ложе Слепцом. Обняв его за шею и прижавшись к боку грудью, она потерлась о плечо человека щекой.
      – Почему ты так ласкова со мной? Почему вылечила мои раны? - спросил Слепец, задумавшись о своей дальнейшей судьбе.
      – Потому что ты оказался не таким, как остальные. Все существа, появлявшиеся на моих берегах, знали лишь злобу, страх, ненависть. Они боялись умереть, но одновременно желали убивать сами, и я ненавидела их за это. Злобе и убийству я могу противопоставить только тоже самое… Одни рыбы, которые попадают ко мне из притоков, холодны, безмозглы и безразличны. Как и трупы. Знаешь, сколько их приносят воды рек в мое огромное русло? Тебе будет трудно представить. Земли на том и на этом берегу населены чудовищными созданиями, которые либо переполнены жаждой убийства, либо трясутся от страха и трусливого бешенства, оттого, что сами будут убиты и не смогут отомстить. Люди, животные - все они одинаковы. Все мне противны… А ты вдруг оказался сплошь состоящим из одной умиротворенности, да такой, какую я никогда не ожидала увидеть у простого человека… К тому же, это так противоречило тому состоянию, в котором ты пришел на мой берег. Ты так по-детски радовался ветру, холодящему твое истерзанное тело, так хотел обрести покой - у меня, Реки, чудовища, которого страшится всякая живая тварь. Еще никто не приходил ко мне за упокоением, и потому я решила дать тебе его. Причем такое, каким ты можешь насладиться, в отличие от спокойствия смерти. Ты заслужил эту награду… и многое другое. За страдания, за ту стойкость, которую ты показал перед их лицом, за то, что ты не похож на мерзких людишек, копошащихся вокруг меня, я дарю тебе покой, блаженство, исполнение любых желаний - до самой твоей смерти! - в конце этого монолога Река повысила голос, говоря громогласно и торжественно, твердо и гордо, как говорят привыкшие повелевать. Слепец осмыслил услышанное не сразу - тут требовалось время. Он провел куцей ладонью по своей груди, ощупывая бугры мышц, ребра, лишенные ненужного жира, упругую, крепкую кожу. Через месяц он превратится в заплывшую салом свинью, кожа будет лосниться жиром, а живот вздуется, как гнойный пузырь. Именно к этому ведут нескончаемое блаженство и исполнение желаний. Чем же такое существование будет отличаться от смерти? Наверное, ничем. Просто труп будет еще дышать, говорить, немного шевелиться. Даже теперь, слепой и лишенный пальцев, бывший король не мог провести остаток жизни, пролеживая бока в объятиях ласкового чудовища. Лучше уж ему помереть, как хотел проклятый Клусси! Поняв это, Слепец нахмурился. Поднявшись, для чего ему пришлось высвободиться из объятий Реки, он твердо сказал:
      – Я благодарю тебя, прекраснейшее и добрейшее существо нашего мира! Но мне хотелось не такого упокоения… не телесного, а душевного. Я не смогу пролежать здесь, как бревно, все оставшиеся мне годы, даже если рядом будешь ты. Прости… Я умру от скуки, не менее мучительной, чем гниющие язвы на теле, сойду с ума от безделья. Вечное блаженство невозможно, по крайней мере, для меня. Либо убей меня, как я просил, либо отпусти, раз уж дала шанс выжить.
      Голос Слепца чуть дрогнул: теперь он совсем не хотел умирать.
      – Как быстро ты изменился! - грозно сказала Река. - Неужели я ошиблась и на самом деле ты такой же ничтожный человечишка, как и остальные? Неужели ты не понимаешь, как прекрасно то, что я тебе предлагаю? Неужели ты готов променять покой и счастье на новую боль, новые унижения и потери?! Подумай хорошенько.
      Слепец почувствовал, как безграничная любовь Реки тает, словно утренняя дымка над ее младшими сестрами. Начинался серый день по имени Настороженность и Отчужденность. Он представил себе, как черты женщины-воплощения его хозяйки заостряются, а тело становится твердым и угловатым.
      – В тебе тоже просыпаются месть и ненависть, как в каждом из этих мерзких животных, - в голосе Реки звенел металл.
      – Нет! - твердо ответил Слепец. - Мстить я никому не собираюсь. Не хочу. У меня отобрали королевство, ослепили, отняли пальцы, думая, что это причинит мне жестокие муки. Может, сначала так оно и было, но потом я понял, что королевство и вся прежняя жизнь были путами. Я был плохим королем и рад, что больше не правлю. А глаза… У меня нет их, а я вижу тебя, моя прекрасная Река. Я вижу своим разумом, что гораздо вернее, не так ли? По существу, я прозрел, а не ослеп, ибо теперь могу отлично разглядеть все то, чего не мог заметить раньше. И я согласен, что все те телесные муки, которые я вытерпел, стоят приобретения нового зрения и освобождения от оков… Я должен сказать спасибо этому колдуну вместе с его огненным мечом.
      Слепец вдруг почувствовал, что дрожит от холода. Кроме того, теперь его окружал смрад, похожий на зловоние пролежавшего целый день на солнце мертвого тела. Река застонала, как ветер, воющий в трубе, только намного яростнее и злее.
      – Волшебник!! - взревела она страшным голосом. Теперь это была злобная косматая старуха, огромная ростом, худая и уродливая. - Человек с огнем в руках и с глубокой дырой вместо души!!! Человек с седой бородой и глазами, черными, как ночное небо!! Он унизил меня, ибо смог перебраться с берега на берег, совершив то, от чего я веками охраняю этот мир!
      Собственное ложе подняло Слепца вверх и потащило в неведомую сторону так быстро, что волосы затрепетали на ветру. Через некоторое время оно внезапно остановилось, а человек продолжил лететь дальше, уже сам по себе, пока не рухнул на непривычно твердую землю, ободравшую локоть и плечо. Высокая, жесткая трава впилась в тело, изнеженное общением с ласковой Рекой, а холодные капли росы обожгли кожу не хуже пролежавшего на сильном морозе металла. Ошарашенный и боящийся пошевелиться, Слепец лежал и слушал, как сзади, затихая, словно бы убегая прочь, жутко выла его бывшая прекрасная хозяйка…

      Итак, он снова очутился на земле, жесткой, холодной, негостеприимной и неласковой. В воздухе висела зловещая тишина, не нарушаемая ни ветром, ни пением птиц, ни какими-либо другими звуками. Наверное, это все из-за близости Реки? Если рядом обрыв, то он не дает воздуху двигаться, а живность боится приближаться к великому чудовищу. Спину, обращенную к небу, грело по-утреннему ласковое солнце, и это еще более уверило Слепца в его предположениях. Солнце встает на Востоке, над тем берегом, поэтому обрыв ему не помеха. Значит, встав, он должен осторожно двигаться вперед, чтобы нащупать путь наверх по предательскому склону.
      Слепец встал, своими движениями разгоняя воздух вокруг смоченного росой тела и оттого ежась от холода. Повертеться, чтобы дать солнечным лучам осушить кожу? Ладно, высохнуть можно и по дороге. Он сделал шаг вперед, опасливо ставя ногу посреди жесткой травы. А откуда здесь трава? Если впереди обрыв, то здесь должен быть песок. Или нет? Другого берега он не припоминал. Песок устилал берега Реки по всему ее "течению". Если под ногами трава, значит, ярость бывшей радушной хозяйки вышвырнула его дальше, чем он подумал сначала. Что ж, это и хорошо, коли не придется карабкаться вверх по обрыву. Просто идти вперед… Только куда, к кому, зачем? Он сказал Реке, что не сможет лежать в ее объятиях всю жизнь. А сколько он сможет прожить вне их, в этом безжалостном окружении, слепой и безрукий? День, два, три - пока не умрет с голода? Судя по ощущениям, сейчас он в пустыне. Куда идти, чтобы достигнуть человеческого жилья? И что ждет его там, по прибытии? Быть может, только презрение, насмешки и тумаки? Слепец нерешительно затоптался на месте. Но ведь вернуться он не сможет в любом случае! Значит, нужно идти, и будь что будет. Прочь от берега Реки, и как можно дальше, ибо вблизи нее никого не встретишь, это точно.
      Он неуверенно сделал еще один шаг. Он так походил на новорожденного, входящего в жизнь - слабый и уязвимый для жестокого окружающего мира… Еще один шаг, еще. Трава под ступнями изменилась, стала настолько же мягкой, насколько острой и жесткой была первая. Качаясь и балансируя руками, Слепец пошел по слегка поднимающемуся склону до тех пор, пока трава не сменилась вдруг голой землей, покрытой сухими листьями. Чуть позже рука уткнулась в шероховатую, округлую преграду. Слепец обхватил ее обеими руками, поняв, что это дерево с грубой корой - вроде сосны, только не смолистое. Что ж это такое? Может быть, старый тополь? Спина, тем временем, перестала чувствовать тепло солнечных лучей. Слепец живо увидел себя как бы со стороны - голый человек стоит под деревом, обнимая его ствол, а над ним шелестит листва, такая яркая и жизнерадостная в утреннем свете… Да, точно, теперь он слышит этот нежный шелест. Он поднял руку наверх, чтобы нащупать ветку. Нужно выломать себе какой-то посох, думал он, с ним будет гораздо удобнее и быстрее идти. Некоторое время он неловко шарил над головой, застыв в неудобной позе, но потом вдруг резко опустил руку. Нет, ломать ветки плохо! Ведь ветки - это пальцы деревьев, а пальцы нельзя отрывать у их владельцев, даже ради великой надобности. Кто знает, может, они тоже живые и будут корчиться от боли, плакать по своим утраченным членам? Тот, кто сам пережил такое, не может поступить с другими подобным образом. Лучше он будет брести, спотыкаясь на каждом шагу, чем заставит их страдать…
      – Не бойся, - прошептал Слепец, погладив ладонью ствол. - Я тебя не трону. Никогда… Поищу лучше палку на земле - может, какая-то отсохла и свалилась туда?
      Он с кряхтением сел на корточки и принялся водить руками по земле. Сухие листья кололи ему кожу, но ничего крупнее сучка не попадалось.
      – Ты ее там не найдешь! - робко пискнул ему кто-то, так тихо, что невозможно было понять, кто это - ребенок или девушка-подросток. Ясно только, что не взрослый мужчина. От неожиданности Слепец уселся прямо на колючую листву и тут же закрыл себе пах - нечего ребенку и тем более юной девушке разглядывать голого мужика. Через мгновение он понял, что тот, кто с ним заговорил, мог уже сколь угодно долго разглядывать его из-за деревьев, и от этой мысли покраснел… Он стал по привычке, забыв, что все равно не видит, вертеть головой в поисках незнакомца. Слух отказался заменить глаза… По прежнему казалось, что вокруг пустошь, правда, теперь лесная. Незнакомец тоже никак не стремился продолжить разговор. Затаился? Слепец опустил голову, чтобы не пугать его зрелищем провалившихся век, и забормотал:
      – Кто ты, добрый человек? Если тут нет палки, может, ты проводишь меня до ближайшей деревни? Дай только прикрыть чем-нибудь мою наготу…
      Незнакомец захихикал. Слепец тут же насторожился, пытаясь определить, откуда доносится звук, но - странное дело! Он словно рождался у него в голове!
      – Вряд ли это получится…
      – Почему же?
      – Я не могу ходить. Я - дерево!
      Бум! Слепец, привставший было на корточки, шлепнулся обратно на землю, забыв о колючках. Говорящее дерево!? Вслед за этим он рассердился.
      – Эх, как тебе не стыдно дурачить несчастного слепого человека! И это вместо того, чтобы помочь?
      – Какие уж тут шутки, двуногий! Все совершенно серьезно.
      Сверху раздался громкий шелест. Твердые, корявые сучья, царапая кожу, подхватили Слепца за подмышки и подняли на ноги. Что-то жесткое и холодное, похожее на веник, отерло его сзади от приставшего мусора.
      – Не падай больше, двуногий, итак уже измазал свое нежное розовое тельце, хи-хи-хи!
      – А почему ты удивляешься? - спросил другой голос, едва отличающийся от первого. - Разве ты не знал о нас раньше?
      – О вас?
      – ДА! О нашем лесе! - сказали несколько голосов хором. - Каждый знает о нас.
      – Нет… никогда не слышал. Я и не думал, что на свете бывают говорящие деревья, по крайней мере, на нашем бере… гу.
      Уже доканчивая фразу, он все понял без дальнейших разъяснений. Река выбросила его не на тот берег! На берег Волшебников. Если так, то все намного хуже, чем он предполагал совсем недавно… и говорящие деревья - не самое страшное, что его тут встретит.
      – Ну уж, не самое страшное! - обиделся один из тоненьких голосков. - Другие так не думают!
      – Замолчи! - вмешался второй. - А ты, двуногий, и вправду не с нашего берега?
      – Да… я из страны Людей!
      – Вот это да! Не может быть! Невероятно! - закричали вокруг. Многоголосье болтливых деревьев было тихим и нежным, походившим на шелест листвы во время сильного ветра. - Но КАК ты перебрался через Реку!!!?
      – Я? Не знаю… Я не собирался через нее перебираться. Просто она подобрала меня с того берега, искалеченного и умирающего, вылечила, и выбросила сюда… ну, когда мы немного не сошлись во взглядах на жизнь.
      Теперь галдеж поднялся еще более невообразимый.
      – Что?!? Река, сама? Вылечила? Не сошлись во взглядах???! Да этого просто не может быть!!!
      – Он не врет, - обескуражено заявил кто-то в конце концов, и остальные молчаливо согласились.
      – Откуда ты знаешь? - спросил Слепец.
      – Ах, глупый двуногий! Разве ты до сих пор не понял, как мы общаемся с тобой? Неужели, ты думаешь, у деревьев могут быть рот и уши?
      – Ну конечно! Раз вы волшебные деревья, которые могут думать и выражать мысли, то почему бы у них не быть рту и ушам?
      – Ох, уморил! Хи-хи-хи! Глупенький человечек! Мы передаем тебе свои мысли и видим твои, так что сразу поймем, когда ты врешь, а когда говоришь правду. Пока ты не соврал ни разу, даже когда передумал отламывать у меня ветку.
      – Общаться самими мыслями? Разве такое возможно? - пробормотал Слепец. - Но я-то говорю вслух, значит, вы слышите…
      – Нет, дурачок!!! Просто одновременно ты думаешь о том, что говоришь, и именно это мы понимаем. А ну, перестань представлять себе эту березу с ушами! Она ужасна!
      – Да-да! Лучше скажи, за что Река помогала тебе? На нашей памяти это в первый раз, а память у нас изрядная. Не знаешь сам? А, я уже понимаю! Ты слишком необычен. Но все-таки, зачем ей понадобилось выкидывать тебя на неправильный берег? Ведь именно от таких поступков она и должна беречь этот мир!
      – Не знаю! Уж я этого точно не хотел! - Слепец продолжал вертеть головой, словно хотел-таки обнаружить спрятавшихся собеседников. Однако, в глубине души он поверил в то, что оказался посреди леса с говорящими деревьями, и поворачивался вокруг только по привычке.
      – Ага! Может, поэтому и оказался тут? - продолжало тем временем одно из деревьев - кажется, то самое, что заговорило первым. - Раз ты так понравился Реке, что она не сожрала тебя, и даже вылечила, то она решила не убивать, а нагадить так, поменьше?
      – Не знаю. Она хотела, чтобы я нашел вечный покой и блаженство в ее объятиях, но я не согласился.
      – Ты… ты посмел перечить Реке? Отказался?? - восхищенно заахали деревья. - Самой Реке!!!
      Похоже, это сверхъестественное существо здесь боготворили, или просто очень сильно уважали и боялись. Не меньше, чем люди на том берегу, это наверняка.
      – Ты и в самом деле необыкновенный! - с не меньшим восхищением высказалось одно из деревьев.
      – Да уж… Очень необыкновенный, я и сам понял. Слепой, безрукий… но всем нравлюсь, по крайней мере, сначала.
      Деревья дружно захихикали.
      – Смешной… И несчастный!! Уж мы, деревья, точно знаем, каково приходится, когда у тебя отрубят сучок. А у тебя их сколько срубили? Десять?! Ой, какой ужас! Ты наверное, очень зол на того, кто это сделал? Вам, людям, лучше - можете пойти и настигнуть обидчика, а нам приходится стоять и ждать, когда он придет сам. Только редко такое случается.
      – Нет, я не собираюсь никому мстить, - отмахнулся рукой Слепец. - У меня сейчас другие заботы - нужно найти кого-то, кто даст мне хоть какую-нибудь одежду и немного покормит.
      – Я знаю, я знаю!! - обрадовались деревья. - Мы знаем!! Ты такой милый, такой забавный двуногий, каких мы никогда не видели! Мы тебе поможем: совсем недалеко живет Халлига, добрая женщина, которая точно тебе поможет. Наверное, Река все-таки выбросила тебя сюда с умыслом - чтобы ты дошел до этой двуногой? Мы отведем тебя к ней.
      Тонкая ветвь обвила запястье Слепца и потянула налево.
      – Иди, только не торопись, а мы будем подталкивать и направлять в нужную сторону!

*****

      – … Все. Дальше иди сам. Прямо за кустарником, в глубокой и широкой ложбине, дом этой доброй женщины. Прощай! - последний шепот дерева растаял в шелесте листвы за его спиной. Слепец, лишившись поддержки ветвей, при первом же самостоятельном шаге качнулся и едва не упал. Остановившись, он долго прислушивался к окружающему миру. Сзади не доносилось ни звука, словно там находилась глухая стена, высокая и длинная. Спереди, но на значительном расстоянии, щелкала и чирикала какая-то птичка, еще дальше, на пределе слышимости, вдруг залаяла и тут же замолкла собака. Наверное, именно туда и надо идти. Слепец глубоко вздохнул и двинулся вперед. Снова под ногами появилась трава, росшая волнами - то выше, то ниже. Ничем не отличается она от самой обычной травы на ЕГО родном берегу, ничем! И теперь, когда рядом нет тихих голосов и двигающихся веток, он уже не может так просто верить, что оказался на другом берегу. Все время в голову приходит мысль о розыгрыше… Неожиданно в пятку вонзился острый камешек, заставивший Слепца вскрикнуть и споткнуться, едва не упасть. Однако он на удивление быстро восстановил равновесие и пошел дальше, быстрее и быстрее. Самонадеянность сыграла с ним злую шутку, так как через несколько минут он со всего размаху врезался в кусты. Колючие, жесткие ветки хлестнули его по бедрам, воткнулись острыми кончиками в кожу, раздирая ее в кровь. Взмахнув руками, несчастный Слепец рухнул наземь в сопровождении громкого треска и ругательств. Вот к чему приводит излишняя, ничем не оправданная самоуверенность! Он решил, что может идти по лесу, как здоровый человек… Лежа в колющей всевозможными выступами и острыми краями мешанине, Слепец скрипел зубами от свербящей боли, которая пыталась заставить его извиваться и ранить себя еще больше. Да, для чего Река лечила его раны? Чтобы он тут же нажил себе новые? Глупый, глупый гордец, посчитавший вечное блаженство плохим выбором и сменявший его на шишки и увечья. Так мне и надо!! - Слепец, ругая себя последними словами, пытался ухватиться за ветки, чтобы встать, но гибкие тонкие веточки выскользали из жалких щепотей его культей. Пришлось упираться в переплетение веток внизу, которое походило на ежа, и выть при этом от боли. Кое-как поднявшись, Слепец с тяжелым дыханием застыл рядом с преградой. Что же делать дальше? Попытаться обойти этот кустарник? Но деревья сказали: иди через него, может, обходить будет слишком долго, может, так он просто заблудится? Слепец тряхнул головой и взревел, как раненый зверь. Огромными шагами он бросился вперед, подпрыгнув над первыми кустами. Он несся, чудом не падая, и боясь только одного - как бы не сбиться с пути. Вдруг кустарник кончился. Сбавив ход, Слепец облегченно вздохнул, а в следующее мгновение получил чудовищный по своей коварной неожиданности удар в лоб. По инерции руки взметнулись вверх и вперед, обхватывая препятствие. Липкий от смолы ствол, шелушащаяся, хрупкая кора: сосна. Каким-то образом Слепец смог осознать это, хотя в его состоянии, с гудевшей от боли головой, впору было если не потерять сознание, то способность соображать - точно. Он прижался щекой к липкой коре, изо всех сил, словно пытаясь задавить дергающую боль в висках. Плохо дело… Только сейчас он ясно понял весь ужас своего теперешнего положения. Слепой и безрукий человек посреди незнакомого и равнодушного, в лучшем случае, мира - вот кто он такой. Былая самоуверенность, начавшаяся со слов "я не ослеп, а прозрел" стремительно улетучивалась. На первых же самостоятельных шагах он привел свое тело, так любезно исцеленное Рекой, в плачевное состояние…
      – Ты беспомощное, жалкое создание, бывший король Малгори, - прошептал Слепец сам себе, а потом мысленно добавил: и еще, наверное, обреченное. Он с трудом оторвал щеку от ствола, и с не меньшим усилием отклеил ладони. Противная липкость! Теперь он от нее долго не избавится. Да, глупо было обниматься с сосной, будто это красавица-девица! И этот навязчивый аромат смолы будет преследовать столь же долго. С гримасой отвращения на лице Слепец побрел дальше. Руки он держал вытянутыми, не пытаясь больше сыграть здорового человека и шаря перед собой, как настоящий калека.
      Где-то недалеко стояли лиственные деревья - Слепец явственно слышал нежный шелест их листочков на ветру. Здесь же, в сосновом лесу, ветер шумел гораздо тише, более басовито и с еле заметным присвистом. Значит, где шелест листьев, там стоят осины или березы, значит, там или болото, или опушка. Он решил проверить, куда заведет его судьба на сей раз: к цели, или к новым неприятностям? Теперь он шел медленно и осторожно, тщательно нащупывая, куда поставить ногу. Земля была обильно засыпана хвоей и растопыренными мелкими шишками, которые нещадно кололи не привыкшие ходить босиком ступни. Несколько раз вытянутые руки утыкались в стволы сосен, а почва под ногами явно стала клонится книзу.
      Через некоторое время Слепец остановился, чтобы попытаться понять, кончился лес, или нет. Шелест листьев переместился вверх, а может быть, и назад? Деревья перестали "попадаться в руки"… хотя нет, вот еще одно, которое он нащупал сразу, стоило ему сделать шаг вперед. Он ощупал ствол ладонью. Дерево было жесткое и гладкое. Странное какое-то оно! Слепец шагнул в сторону, чтобы обойти препятствие, и обнаружил еще одно, точно такое же дерево. А за ним - третье! Странный лес, сплошная заросль тонких стволов. Он провел по очередному вверх и нашел там заостренный конец. Это были колья, составлявшие изгородь… Вот она, участь слепого бедняги! То, что человек не сможет распознать разве что будучи мертвецки пьяным, слепой должен долго и тщательно ощупывать, чтобы понять, какой "лес" встал на пути. Но что ему делать дальше? Закричать? Только как именно… Звать на помощь, окликать по имени? В нерешительности Слепец сглотнул, вдруг почувствовав сухость в горле. Толи из-за того, что ярко светит солнце, пекущее голую кожу, толи потому, что ему страшно от тех мыслей, которые приходят в голову. Зачем он пришел сюда и что надеется получить? Немного добра от женщины, живущей в одиночестве в лесу… Кроме того, это женщина ИЗ-ЗА РЕКИ. Кто знает, сколько слухов и сказок о разных ужасах, творящихся на том берегу, правдивы, а сколько лживы? В детстве и даже потом он наслушался их вдоволь.
      Его нерешительность была прервана громким и звонким лаем. Когда собака ненадолго замолчала, Слепец услышал ритмичный шорох ее лап, а потом ощутил волну воздуха, принесшего к нему запах шерсти. Судя по всему, собака осталась с той стороны забора, вертясь на месте и гавкая, не злобно, а скорее из желания привлечь внимание. Наверное, довольно добрый песик, совсем не чудище с клыками длиной в мизинец и клочьями пены у рта, как представилось человеку в первое мгновение.
      – Ты что, Игрун? - крикнули собаке издалека. - На кого лаешь?
      Женщина, подумал Слепец, несмело улыбаясь. Голос молодой и доброй женщины по имени Халлига. Может, даже девушки? А он весь голый.

*****

      Невысокая и худощавая женщина лет двадцати пяти вышла из хлева и вскрикнула, когда увидела пришельца - обнаженного, бледного, покрытого грязью и кровью, со страшными, ввалившимися внутрь глазниц веками. Кто-нибудь менее закаленный жизнью посреди леса мог принять этого человека за опасное чудище, но Халлига доверяла чутью своей собаки, да и сама могла с первого взгляда понять, кто стоит перед ней. Поэтому, после секундного замешательства, она бросилась к незнакомцу, по дороге вытирая руки о передник.
      – Несчастный, что с тобой случилось? - вскричала она, когда была рядом и разглядела искалеченные руки. - Ты можешь идти? Вдоль забора направо будет калитка, сейчас я открою.
      – Не беспокойся, добрая женщина, - ответил человек хрипло и устало. - Вдоль забора идти получится гораздо лучше, чем по лесу или кустарнику.
      Цепляясь за колья культями, слепой побрел в указанном направлении. Калитки они достигли почти одновременно, и когда рука незнакомца пыталась нашарить очередной кол из изгороди, то попала прямо на плечо Халлиги. Женщина немедленно обхватила голое тело и поволокла к дому. Пес бегал вокруг, лая и подпрыгивая, он никак не мог понять, почему этот человек так ни разу и не взглянул на него и не потрепал по загривку, раз он обнимается с хозяйкой?
      – Уйди, разбаловался! - шикнула на собаку Халлига. Не веря, что его прогоняют, пес застыл на месте, нерешительно вильнул хвостом, но гневный взгляд хозяйки не оставил больше сомнений несчастному животному.
      В доме пришелец был помещен на широкую кровать, застеленную серым полотняным бельем. К ней Халлига приволокла бадью с водой, взяла чистую тряпицу и стала оттирать грязь и кровь с лица незнакомца.
      – Ой-ой, - шептала она, испуганно дотрагиваясь пальцами до пустых глазниц и огромной багровой шишки на лбу. - Кто же тебя так, бедный ты, несчастный?
      – Пустяки, - слабо улыбнулся в ответ человек. - Если ты говоришь о глазах… то есть о том, что их нет, так это уже давно было. Эти раны на мне зажили. А шишку я только что посадил - о дерево треснулся.
      – Бедненький! - Халлига погладила его спутанные, засоренные сухими листочками и хвоинками волосы. - Лежи, не шевелись. Сейчас согрею водички, помою тебя, помажу мазями, чтобы заразы какой не прилипло, покормлю. Все будет хорошо.
      Она порывисто встала и выбежал из комнаты. Пока на печи грелась вода, Халлига напоила своего "найденыша" сладко-кислым отваром, который должен был помочь ему собраться с силами после короткого, но такого тяжелого путешествия.
      – Кто ты? - спросила она наконец, когда была уверена, что теперь все будет в порядке. - Откуда взялся здесь?
      – Я… человек с той стороны Реки.
      – Не может быть! - Халлига прижала руку с мокрой тряпкой к груди и вымочила платье. - У тебя, наверное, бред, миленький мой. Вон как сильно ты ударился.
      – Нет, нет, поверь мне, это правда.
      – Успокойся. Полежишь и сам вспомнишь, как было на самом деле…
      – Так оно и было - я пришел с той стороны Реки и никогда раньше не был на вашем берегу!
      – Реку нельзя перейти, - сказала Халлига укоризненно, как будто незнакомец был ребенком, упорствующим в своей лжи.
      – Я не переходил ее… Не переплывал. Я даже не хотел оказываться на этом берегу, но Река сама взяла меня там, а выбросила сюда…
      – Как ты можешь говорить об этом!? Не упорствуй, тебе это привиделось. Река - чудовище, это все знают.
      – Река - живая. Может быть, это и чудовище, но со мной ей вздумалось оказаться весьма милой и доброй женщиной… почти такой, как ты. Я упал на ее берегу, весь покрытый струпьями и грязью, с терзающей плоть болью, желающий только одного - смерти. Она залечила мои болячки и предлагала прожить с ней всю оставшуюся жизнь, но я отказался, и очутился на берегу… Совсем не на том, на каком хотел бы.
      – Твой рассказ - сплошные небылицы. Бедняжка, я начинаю думать, что ты просто сошел с ума!
      – Нет! Но впрочем, я понимаю, как трудно в это поверить. Если б я не пережил все сам, то вряд ли посчитал такой рассказ за правду. Хорошо, пусть этого не было, если ты настаиваешь. Но тогда мне нечего рассказать о себе…
      Халлига с сомнением покачала головой. Лицо ее было мрачным и оттого казалось постаревшим лет на десять.
      – Тебе надо прийти в себя. Эдакие вещи ты напридумывал! Никак нельзя пересечь Реку, да еще и с ее помощью… К тому же, если ты все-таки сделал это - хотя я и не верю, что это возможно - то как ты преодолел Плохой лес, что стоит на берегу Реки?
      – А почему это он "плохой"?
      – Почему? Да потому что в нем растут деревья-чудовища! Эта мерзость ничем не лучше Реки, только размером они не такие огромные. Ветвями раздирают людей на части, чтобы потом листьями высосать кровь из этих кусков.
      – Ничего себе! А мне они показались очень милыми и вежливыми. Эти самые ужасные ветки взяли меня за руку и повели в сторону твоего дома. Они о тебе знают.
      – Невероятно! Давно я не слышал столько сказок сразу! Значит, ты не только переплыл Реку, пожирающую все живое, стоит ему приблизиться к берегу, но и подружился с деревьями-людоедами?
      – А что странного? Может, люди неправильно обращались с этими деревьями? Если бы кто пришел меня рубить топорами и распиливать пилами, я бы тоже защищался.
      Халлига тяжело вздохнула и отрешенно потрогала остывшую воду. Некоторое время она пристально смотрела на пришельца, при этом вздыхая еще и еще, а также хмуря брови.
      – Ты либо полностью сошел с ума, - с трудом сказала она наконец, - либо ты самый необычный человек из тех, каких я видела!
      – Ах, если бы ты знала! Я ведь думал, что встречу здесь, на другом берегу Реки, множество необычных существ. Так оно и случилось, когда я столкнулся с говорящими деревьями, но теперь, когда рядом ты, я сомневаюсь. Судя по запаху, голосу и прикосновениям, ты совершенно не отличаешься от людей… женщин, живущих на моей стороне. Вот тебе и Волшебная страна!
      – Ничего удивительного… - Халлига вздохнула гораздо тяжелее, чем раньше. - Я могла бы обмануть и зрячего, не то что тебя. Совершенно обычная женщина… Да только не состарилась за сотню лет ни на один годок!
      – Вечная молодость?
      – Да… - она грустно улыбнулась, забыв, что собеседник не сможет увидеть этой улыбки, а может, просто, для себя самой. Но незнакомец словно понял значение это паузы. Он протянул беспалую руку и коснулся ее локтя.
      – Мне казалось, все женщины мечтают о вечной молодости и неувядаемой красоте! - нерешительно сказал человек, боясь, что, не видя лица женщины, он может ляпнуть не то. Халлига погладила эту страшную, исковерканную белыми шрамами ладонь.
      – Я тоже так думала, сначала… Но что об этом! В нашем с тобой разговоре и так мало веселого. Так значит, ты думал, что на нашем берегу живут одни волшебники? Весьма наивно. Здесь гораздо больше обычных людей и животных, чем ты себе представляешь…
      Из кухни донеслось шипение выплескивающегося на плиту кипятка, и их беседа прервалась. Халлига притащила чан с горячей водой, развела ее холодной в большой дубовой шайке и усадила туда своего гостя. Сначала он пытался упросить ее разрешить ему вымыться самому, но это было бесполезным занятием. Женщина своими руками принялась усердно оттирать грязь и кровь с его кожи. Потом, вытерев жестким полотенцем с вышитыми на нем узорами, тщательно смазала каждую, даже самую малюсенькую ранку, пастой из лечебных трав. В конце концов незнакомец был облачен в просторную, явно не по размеру, рубаху из грубого холста.
      На обед Халлига подала жареную баранину с кашей и козьим молоком. Незнакомец уплетал эту незамысловатую снедь так, словно не ел уже несколько недель, и женщина испугалась, как бы ему не стало плохо. Однако он уверил ее, что принимал пищу (не уточнив, однако, какую) не так уж давно, и она позволила ему доесть все. Как только он съел последнюю ложку каши и выпил последний глоток молока, Халлига увела его на кровать и велела спать, с чем он согласился, немедленно уснув.
      Спал он очень долго, почти что целые сутки, и проснулся, ощущая себя здоровым человеком. Пальцы и глаза? Он привык к их отсутствию и уже смутно помнил, что когда-то у него было и то, и другое.

*****

      Первое время, бродя по дому Халлиги, Слепец натыкался на стулья, столы и стены, иногда даже валился на пол. Он не мог открыть дверь, потому что та была обита по косяку войлоком и закрывалась очень плотно. В беспалых кистях не хватало сил, чтобы как следует дернуть ручку… Да что там дернуть, он и ухватить ее не мог толком. Хозяйка непременно охала, едва завидев мучения своего гостя, и сразу кидалась на помощь, которая чаще всего заключалась в том, чтобы под руки отвести его обратно на кровать. Поэтому вскоре Слепец стал бродить только тогда, когда оставался один. Он мог сверхъестественным образом чуять, ушла Халлига или просто сидит где-то в дальнем углу, молчаливая и неподвижная. Толи, ослепнув, он стал лучше понимать запахи, толи обострился слух, от которого не скрывался шелест самого легкого движения воздуха при дыхании? Пока Слепец не мог понять сам себя. Через некоторое время он вдруг осознал, что стал двигаться гораздо ловчее, чем даже вчерашним днем. Он шел из угла в угол и ловко огибал - тут острый угол громоздкого стола, там твердый выступ печи, там гигантскую кадку. Ненадолго он обрадовался, уверовав, что в нем родилось некое волшебное чутье, но позже, подумав как следует, понял, что просто запомнил обстановку в жилище до последней мелочи. Стоит Халлиге передвинуть кадку, пока он спит, и завтра он снова уткнется в нее и едва не нырнет туда носом.
      Однако, как бы он не таился, женщина всегда понимала, вернувшись со двора или из леса, что ее искалеченный постоялец упрямо пытается заново обучиться ходить. В конце концов она смирилась с этим - может, наконец заметила, что не так уж и немощен этот мужчина с крепким телом, холеными руками и гордым лицом. Постепенно Халлига стала помогать ему, а не тащить в постель и накрывать одеялом. Дверь на улицу днем больше не закрывалась: хозяйка навесила в проеме полотняную занавеску, и теперь Слепец мог без лишних усилий выйти во двор. Там, к своему великому огорчению, он немедленно подтвердил догадку об отсутствии у себя какого бы то ни было чутья, врезавшись в собачью будку и полетев кувырком. Пес Игрун с испуганным лаем помчался прочь, Халлига, громко причитая, кинулась на помощь. С грустной улыбкой на разбитых губах Слепцу пришлось с трудом взять в руки палку и начать медленное, кропотливое изучение вновь открывшейся для него территории. Через пару дней он запомнил расположение хлевов и сараюшек, запомнил всякую мало-мальски значимую для него кочку, даже выучил, сколько шагов в какую сторону надо пройти от двери дома, чтобы уткнуться в забор. Это была трудная и кропотливая работа, но без нее он сошел бы с ума. Как-то незаметно он стал выходить за ворота, следовать за лаем пса, который словно понимал, что человеку необходим его голос. Не нужно пальцев и глаз, чтобы выгнать из хлева блеющих овец - тем более с таким умным и ловким помощником, как Игрун. Не нужно пальцев и глаз, чтобы перенести из сарая в дом большие ведра с зерном и овощами, нужно просто повесить их на сгибы локтей, а потом не торопиться и ступать осторожно. Проще простого отнести в охапке дров… Так он хоть немного разнообразил свое погруженное во тьму бытие и старался уверить самого себя, что не стал для Халлиги такой уж сильной обузой.
      Работа для самой женщины находилась всегда. Она никогда не сидела на месте, если только не приходило время подкрепиться. По большей части, ее занятия оставались загадкой для выросшего в городе, во дворце человека. Сам он и представить не мог, что за заботы у людей, живущих в лесу, наедине с природой? А спрашивать и отвлекать женщину не хотелось.
      Все чаще и чаще Слепец стал уходить в лес и бродить там до той самой поры, когда рядом раздавался звонкий лай, звавший его домой и указывающий дорогу. Бродя среди деревьев, бывший король изучал самого себя. Кем стал он теперь? Чего лишился вместе с отнятыми органами? Возвращаясь назад, к прошлым дням, он в который уже раз осознавал, что жил не так, как следовало бы. С трудом припоминая собственные мысли и настроения, он удивлялся, ибо казалось, будто все это принадлежало другому. Плата за осознание столь простой истины - того, что жизнь его была устроена неподобающим образом - была весьма высокой, но наверное, подобное озарение того стоило? Слепец слушал щебет птиц, шелест деревьев и журчание ручья, размышляя, какой может быть цена за право слышать это все? Ведь раньше он не понимал прелести легкого прикосновения травы, не замечал, как тепло и уютно ложе из стеблей и листьев на ромашковом лугу… Очевидно, в конце концов он должен возблагодарить того страшного человека с седой бородой… Клусси, кажется так? Он позволил ему повернуться к миру другой, своей лучшей стороной, взяв за это сущий пустяк. Взяв то, что ему и не нужно для новой жизни!! Теперь он снова воспрянул духом, ощутив в себе особый дар - дар быть НЕЗРЯЧИМ. Сначала возникали сомнения, вроде тех, в доме. Он мог запомнить, где стоит стул и стол, мог даже точно зафиксировать в памяти все ямки во дворе, но невозможно помнить положение всех деревьев в лесу… Слепец уверился в том, что он действительно может обходиться без глаз. Недостающую информацию ему давали запахи и звуки, а также нечто необъяснимое, становившееся с каждым днем все более могучим помощником. Каждое дерево негромко поскрипывало даже при самом легком ветре, и он мог на слух обогнуть его. Сначала безветренные дни прибавляли шишек и синяков, но в один прекрасный тихий день Слепец прошел две сотни шагов в полной тиши. Только крики птиц и посвистывание бурундуков, а уж они-то не подсказчики! Когда он вдруг понял всю важность случившегося, то некоторое время стоял, будто бы вслушиваясь в себя, пытаясь найти внутри нечто необычное. Может быть, чуждое? Кто знает, что происходит с обыкновенным человеком в этой волшебной стране? Но ничто не дало подсказки. Да и никакого волшебства вокруг себя он не ощущал, если честно сказать - ни сейчас, ни в прошедшие дни. Наверное, это и был особый дар, сплав всех его оставшихся, обострившихся чувств с чем-то неведомым, для чего нет слова в человеческом языке. Остановившись на таком выводе, как на единственно верном, Слепец решил провести последнее испытание: он попробовал самостоятельно найти дорогу обратно к дому. Для чистоты эксперимента ему пришлось основательно побродить по лесу, заблудиться, так сказать. Затем он застыл, и почти сразу был поражен непонятным ощущением. Он ЗНАЛ. Никто - и сам Слепец в первую очередь - не смог бы объяснить природу этого знания, и даже точно указать симптомы его проявления. Словно бы дом Халлиги только что был виден ему прямо сквозь лес, или он стал птицей, взлетевшей ввысь, с которой разглядел все вокруг…
      В тот день Слепец возвратился домой, не пытаясь нащупывать препятствия вытянутой рукой. Он без помех прошел сквозь ворота и сразу попал в дверной проем. Ложки, чугунки и ведра чудесным образом находились именно там, куда он протягивал изувеченные руки. Он вдруг представил себе расположение окружающих предметов, так ясно, будто видел их уже не раз, изо дня в день. Будто он… будто он и сейчас ВИДЕЛ их!! Все складывалось так, словно фантазия рисовала для погруженного во тьму разума очертания окружающего мира, придуманного по какому-то сверхъестественному наущению, а настоящий, реальный мир чудесным образом совпадал с нарисованным до мельчайших деталей. Это сравнение несколько напугало Слепца. А если на самом деле ничего этого нет? Если все вокруг - просто бред угасающего разума, а тело сейчас лежит в гнилом подвале, или на берегу Реки, и прощается с жизнью? Кто может с уверенностью сказать, какие картины в это время всплывают в мозгу умирающего? Однако, поразмыслив, Слепец отбросил подобную идею. Виденья, возникающие в мозгу, должны быть сродни снам, а те в том или ином смысле отличаются от реальности. И, кроме того, долгие видения должны длиться много часов… Если б все, что произошло - от встречи с Рекой до жизни в доме Халлиги - было сном, то умирающий Слепец должен был видеть его на протяжении нескольких дней. Гниющее тело не выдержит и пары. Значит, все вокруг вполне реально.
      Однако, потрясающее открытие, которое он сделал, не совершило переворота в его мире. Дом, двор, даже близлежащий лес уже не приносили Слепцу удовлетворения. Он хотел чего-то большего, и боялся только одного: "пальцы фантазии" не смогут заменить настоящие, так, как сделало его новое зрение. Поэтому некоторое время после того памятного дня жизнь текла размеренно и буднично, неторопливо и счастливо. Или почти счастливо…
      Еще в один из первых дней, когда Халлига заботливо укладывала Слепца в постель, он попросил разрешения "посмотреть на нее своими ладонями". Женщина смутилась и даже отошла от кровати, но потом вернулась.
      Он начал с волос, собранных в жесткий пучок, чтобы не мешали в работе. Однако на ощупь они были тонкими и нежными, а выбившиеся из плотной укладки волоски щекотали тонкую кожу шрамов на руках… Слепец провел по бархатистой коже лба, осторожно коснулся век с пушистыми ресницами, тонких крыльев носа, трепещущих от его прикосновений, и мягких губ. Они приоткрылись, словно пытаясь поцеловать ладонь, но, задрожав, не решились на это. Слепец погладил круглый подбородок и скользнул к тоненькой шее. Жилка билась на ней, похожая на попавшую в ловушку крохотную пичугу. Дальше Слепец на секунду застыл в нерешительности. Он не видел лица Халлиги, по выражению которого мог бы выбрать, как поступать дальше… Но нужны ли глаза, чтобы отгадать желания женщины? Она прижималась к нему все теснее за то время, пока он "рассматривал" лицо, и теперь дышала тяжело и неровно. Дыхание рвется из груди ТАК либо тогда, когда женщина готова разрыдаться, либо когда она чего-то ждет от мужчины. Не просто ждет - хочет… Не нужно быть зрячим, чтобы понять, какой именно случай имел место здесь.
      И Слепец опустил свои исковерканные руки на груди Халлиги - упругие, вздымающиеся, с твердыми сосками. Вслед за тем они не смогли уже больше сидеть друг напротив друга. Высшие силы сплели их в одно целое, кипевшее бешеным чувством и стремлением отдать другому как можно больше и взять себе взамен не меньше…
      В последующие дни, едва ли не каждый вечер, они вновь отдавались друг другу, и каждый раз Слепец поражался той силе, с которой эта женщина любила его. Тем не менее, он вскоре засомневался, была ли это любовь? Просто сдерживаемые и не удовлетворяемые в течение долгого времени желания плоти вырывались наружу с бешеной страстью, так он стал считать позже, ибо как только они сделались любовниками, Халлига словно стала бояться его. Она по-прежнему заботилась о нем, но едва ли не в каждом слове ее таилась непонятная грусть и отчужденность. Сразу после того, как он, обессиленный страстью, откидывался на подушку, женщина выскальзывала и растворялась в непреодолимой для него тьме. Даже стараясь изо всех сил, он не мог уловить звуков ее дыхания, не слышал ни малейшего движения. Сначала такое поведение удивляло Слепца, но он имел более чем достаточный опыт отношений с противоположным полом. Вскоре он решил, что Халлига, отдавшись чувствам и первобытным желаниям, преступила какой-то собственный запрет, быть может, нарушила клятву верности какой-то давно минувшей любви. Потом он попытался спросить ее об этом, однако в ответ на вопрос "что с тобой?" получил лишь холодное "ничего" и одиночество в течение остатка дня. Даже ночью Халлига не пришла к нему, и он едва ли не впервые в одиночестве ложился спать. На следующий день она вела себя так, словно ничего не произошло. Слепец посчитал нужным забыть свой не увенчавшийся успехом допрос. Какое-то время они жили по-прежнему, пока в один прекрасный день уже сама Халлига не завела так быстро законченный тогда разговор о причине ее отчужденности.

      Этот день, вернее, эта ночь, стала переломной. Слепец давно уже подумывал о том, каковой видится ему его жизнь, хотя бы в пределах этого года? Однако, до поры, до времени он не хотел ничего решать и выдумывать. Одно было ясно с самого начала: он не сможет жить здесь всю жизнь, точно так же, как он не мог провести остаток своих дней в объятиях Реки.
      Когда Халлига, вместо того, чтобы исчезнуть в ночи, вдруг разрыдалась и упала Слепцу на грудь, судорожно сжимая его предплечья, он почти не удивился. Когда-нибудь это должно было случиться.
      – Я… не могу так больше!! - простонала женщина, сотрясаясь от тщетно удерживаемых приступов плача.
      – Что случилось? - спросил Слепец, осторожно водя руками по ее спине.
      – Как то раз… ты спросил - что с тобой, помнишь? - Халлига всхлипнула, и замолкла. Слепец не мог ее видеть, но был точно уверен, что сейчас она смотрит ему в лицо, быть может, освещенное светом луны, или лучины.
      – Конечно помню. Ты ведь не думала, что мне нравятся наши с тобой отношения? Сначала, когда я только пришел - голый, израненный, совершенно тебе незнакомый, ты была гораздо приветливей. И вопрос, что же такое стряслось, когда мы… перестали быть друг другу совсем чужими, постоянно вертелся в мозгу. Наверное, ты захотела ответить?
      – Да! Я не могу больше терпеть это… - прошептала Халлига на ухо Слепцу. Она крепко обняла его и прижала мокрое от слез лицо почти к самому его уху, так что он отчетливо ощущал прерывистое и жаркое дыхание. - Много лет назад, так много, что я уже не помню, сколько, я оказала большую услугу одному волшебнику. Это был очень могучий колдун… хотя нет, тогда он не был еще так велик, как сейчас. Теперь сильнее его нет во всем мире, и в своем Замке-Горе он вызывает страх одних, зависть других и уважение третьих.
      – Огромная черная гора треугольной формы далеко на западе - это он? - спросил Слепец, против воли прерывая рассказ Халлиги. Внезапные воспоминания нахлынули и сами заставили открыть рот. Слепец отчетливо вспомнил себя, кажется, отстоящего от него нынешнего лет на двадцать, смотрящего в туманную даль, из которой зловеще вздымалась синеватая, нереальная громада, пугающая и манящая к себе.
      – Да, это он. Но тогда, когда мы встретились, он жил в другом месте и был гоним. Я спасла его, и в ответ он одарил меня вечной молодостью. Сначала я невообразимо радовалась этому дару - как же, предмет желаний каждой женщины, как ты сам сказал. Но постепенно все оказывалось не так хорошо. Мой муж, которого я отчаянно любила, с каждым годом относился ко мне все холоднее и холоднее. Он не мог вынести, что старел, а я оставалась прежней… Кроме того, у нас не было детей - не знаю, виновато ли в этом колдовство, но я думаю, что так оно и было. В один страшный день, напившись и избив как следует, любимый муж выгнал меня на улицу, почти что голую и босую. Каждый в нашем городе знал, кто я, и теперь тыкал пальцем. У меня никого не было - ни отца, ни матери, ни сестер, ни братьев. Мне некуда было пойти. Некоторые не удовлетворялись тем, что я внезапно превратилась в бездомную нищенку, они требовали казнить меня как злую колдунью и даже придумывали разные преступления, которые я якобы совершила. Несколько толстосумов предлагали мне стать любовницей у них на содержании. Ты не представляешь, насколько отчаявшейся была я тогда! Казалось, что есть только один выход - броситься на дно речки… Но я смогла побороть это желание, и решила, что должна начать жить с начала. С бродячими торговцами, которым было все равно, ведьма ли ты, или кто еще - лишь бы был какой-то прок - я уехала прочь. Долго скиталась по дорогам, зарабатывая на жизнь шитьем, собиранием трав и кое-чем похуже… До тех пор, пока не очутилась здесь, в этих краях. Тут мне ненадолго показалось, что я все-таки настигла свое счастье. Один крестьянин, молодой, красивый и не по-деревенски благородный, влюбился в меня и позвал замуж. Я тоже почувствовала его необычность и вскоре полюбила его… Мы уехали из его деревни и поселились здесь, посреди леса. Как нам не было трудно, любовь пересилила все. Каждая досочка, каждое бревнышко в стенах уложены его руками. Я помогала, как могла… Мы были счастливы - до тех пор, пока я не заметила вдруг, что история повторяется. Когда он звал меня замуж, я честно предупредила о своем даре… или скорее, проклятии. Он ответил, мол для него подобный пустяк ничего не значит, но потом оказалось, что это было преувеличение. Сначала, пока моя вечная молодость не была заметна, он и не вспоминал о ней. Но вот в его волосах появился первый седой волос… вот морщин на лице стало появляться все больше и больше, вот стали хуже видеть его зоркие глаза - а я оставалась прежней - тут я увидела, как изменился его взгляд. И все поняла. Конец был близок… И вскоре после двадцатилетия нашей свадьбы он покинул меня… - новые рыдания прорвались сквозь слова и прервали рассказ. Халлига безвольно уронила голову на подушку, а Слепец нежно гладил ее дрожащее плечо.
      – И теперь ты все время думаешь о том, что когда-нибудь я тоже уйду из твоей жизни, как они? - спросил он.
      – Да! Да! Да! - с жаром воскликнула Халлига. В ее голосе, надрывном и тихом, слышалось яростное желание услышать в ответ "ты ошиблась". Но Слепец промолчал, чувствуя себя ужасно неудобно. Перед ним стоял выбор: солгать и успокоить, или нанести женщине душевную рану, сказав правду. Однако, его молчание само по себе оказалось слишком красноречивым. Объятия Халлиги ослабли и она сползла прочь от щеки Слепца, к которой только что прижималась.
      – Я рад бы остаться, но знаю, что не смогу жить здесь вечно. Увы, мне и сейчас не сидится, хотя как раз я мог составить тебе прекрасную пару. Ведь я никогда не увижу твоей вечной молодости на фоне собственного увядания.
      – Я знала это, - рыдания постепенно сошли на нет. Рука Халлиги вдруг скользнула по груди Слепца и принялась гладить его щеку. - Но куда же ты пойдешь, ведь приближается зима!
      – Если судьба велит погибнуть, то это может случиться и летом. Даже здесь, в твоем безопасном гнездышке.
      – Все мужчины одинаковы. Вы не любите быть зависимыми, даже если при этом некуда деваться. Ты готов идти на смерть посреди заснеженной дороги, только бы не чувствовать себя обязанным женщине.
      – Нет, вовсе нет. Не знаю, что гонит меня в дорогу - разум подсказывает, что гораздо благоразумнее было бы остаться. И в гостях у Реки, и у тебя. Но я уверен, что жизнь моя продолжится только в движении. Если я останусь на месте, то превращусь в толстое, брюзгливое чудовище, одинаково противное себе и окружающим. Поэтому я уйду.
      – Хорошо. Наверное, так будет лучше… А мне, видно, не узнать счастья в жизни.
      – Не бывает счастья длиной в вечность - как твоя жизнь. Ты ведь сама рассказывала, что знавала радостные годы с обоими своими мужьями. Так с каждым случается: то радость, то горе.
      – Ах, не стоит меня учить… Все это я и сама знаю, вот только сердце болит, - Халлига прижалась лицом к груди Слепца и тихонько всхлипнула. Он водил рукой по ее растрепанным, пушистым и пышным волосам, думая, что же он, по сути дела мальчишка, пусть и рано состаренный жизнью, может сказать в утешение этой женщине?
      – Я пойду к тому колдуну, что дал тебе вечную молодость, и попрошу взять ее обратно - взамен на счастье, - внезапно вымолвил он. Халлига поцеловала его в щеку.
      – Спасибо. А заодно проси у него для себя новых глаз и пальцев. Он кажется грозным и даже злым, но в душе его таится доброта - нужно только разбудить ее. Быть может, когда ты упомянешь мое имя, он примет тебя ласковее?
      – Отчего же ты сама не навестила его и не сказала, как тяготишься подарком?
      – Дареному коню в зубы не смотрят - слышал такую поговорку? Я не могла быть неблагодарной.
      – Но если он так велик и добр, то понял бы!
      – Неважно. Я не хотела.
      Халлига заворочалась, и Слепец подумал, что она, как всегда, собралась уходить, но на сей раз женщина просто поудобнее устроилась у него под боком. В эту ночь они впервые проспали вместе до самого утра.

*****

      Следующее утро оказалось настолько необычным, что оба уверились в судьбоносности своего ночного разговора и правильности принятого решения. Они вместе вышли на двор, обнимая друг друга, словно только что условились не разлучаться всю жизнь, и стояли, вдыхая прохладный воздух. Но вдруг земля задрожала, как огромный конь, внезапно схлопотавший кнута. Ветер, разом задувший с яростью бури, донес отзвуки далекого, но страшного рева.
      – Небо! - воскликнула Халлига, прижимаясь к Слепцу всем телом. Вторя ей, где-то рядом жалобно завыл Игрун. - Небо покрылось багровыми трещинами!!
      Слепец поднял вверх лицо, будто хотел увидеть катаклизм своими пустыми глазницами, и попытался направить разум туда, чтобы таинственным внутренним оком постигнуть причины случившегося - но тщетно. Он только смог представить себе, как от голубого небосвода откалываются огромные пласты, точно так, как отваливались кусочки эмали от старой фибулы, которой он играл в детстве. Обнажившееся пространство было багровым и сочилось крупными каплями, похожими на черную кровь…
      – Что-то плохое случилось… - пробормотал он, сморщившись в ожидании продолжения. Однако, ни дрожь земли, ни порывы ветра не повторялись. - Или, может быть, в ваших краях такое бывает часто?
      – Нет, похожего я не видала ни разу… А уж помню я гораздо более давние времена, чем хотелось бы.
      – Расскажи, расскажи мне подробнее, что ты видела? От неба откалывались куски и рушились на землю?
      – Нет, - женщина казалась донельзя испуганной и удивленной в то же самое время. - Просто его вдруг избороздили редкие багровые трещины, но теперь они растаяли…
      Слепец рассеяно гладил Халлигу по щеке, а та не разжимала объятий - видно, напугалась не на шутку. Быть может, сейчас она станет просить его остаться? Но в голову Слепца вдруг пришла мысль, которая обязывала выйти в путь немедленно.
      – Если такого раньше не было ни разу, то быть может, подобное страшное явление вызвано другим необычным случаем? Я имею в виду мое появление на этом берегу, - Слепец отстранил женщину от себя и прижал культи к ее плечам. Будь у него пальцы, он обязательно крепко сжал бы их от избытка чувств. - Ты понимаешь? Ведь не зря же Страна Волшебников отделена от нашего берега Рекой! Ну, или наоборот. Быть может, мое появление здесь вызвало гнев Смотрящих Извне и они решили наказать за это весь наш мир?
      – Я не знаю… Я ведь простая женщина, хоть и вечно молодая.
      – А твой колдун… он достаточно мудр?
      – Вряд ли под солнцем найдется кто-нибудь мудрее его, - в голосе Халлиги послышались нотки, которых Слепец прежде ни разу не слышал. Наверное, так звучит обожание, смешанное с горечью, которую вызывают некоторые воспоминания.
      – Тогда мне следует немедленно отправиться к нему и спросить совета! Хотя нет, подожди, ни к чему проделывать сложный и далекий путь!! Я просто направлюсь обратно на берег Реки. Она должна помнить меня, и во имя нарушенного равновесия перенесет обратно, в Торбию! Вот только расстались мы с ней далеко не дружески… Наверное, все-таки мне придется идти к твоему мудрецу.
      – А что дальше!? - всхлипнула Халлига. - Ты собрался вернуться в руки к тем людям, которые изуродовали тебя!! Кто знает, что придет в их головы теперь? Как ты будешь сопротивляться, как будешь бороться за свою жизнь, человек без пальцев?
      Женщина прижала свои мокрые, холодные ладони к щекам Слепца и принялась целовать его, быстро, беспорядочно…
      – Не знаю, не знаю… Боюсь, к тому же, что для восстановления равновесия придется избавиться от того колдуна, что захватил мое королевство - отправить его обратно, на ваш берег, по крайней мере. Вот уж, действительно задача! Но я попробую. Не сидеть же здесь, и не ждать, когда небо разлетится на кусочки, и один из них пришибет нас!
      Халлига тяжело вздохнула, и ее руки бессильно опустились. Слепец физически ощущал исходящее от нее горе и безнадежность. Ему даже чудилось, что в окружающей его тьме он видит силуэт сгорбленной, растрепанной женщины…
      – Хорошо. Хорошо. Мы оба знаем, что нам следует расстаться, и оба знаем, что никогда не встретимся больше. Значит, для меня ты все равно как умрешь, неважно, в какую сторону направившись. Я смогу в одинаковой степени надеяться, что ты преодолел Реку, и далекий путь до Замка-горы. И плакать, представляя тебя поглощенным Великим Слизнем или убитым ради развлечения каким-нибудь прохожим разбойником. Лучше уж так, чем из года в год видеть, как ты стареешь, а я остаюсь прежней… - она взяла Слепца за руку и потянула в дом. - Идем, я должна сшить тебе на дорогу одежду.
      Два дня ушло на создание нового костюма, который пришлось шить от начала до конца, так как все время, проведенное у Халлиги, Слепец ходил в старой одежде ее последнего мужа. Заштопанная полотняная рубаха, тонкие штаны и стоптанные кожаные башмаки не годились для дальнего путешествия. Халлига сшила ему куртку из толстой телячьей кожи, плотные шерстяные шаровары и войлочную шапку на случай холодной погоды. Из дальнего сундука, обладавшего ужасно скрипучей крышкой, на свет появились прекрасные сапоги из мягкой замши, удобные и в то же время прочные, с шнуровкой от ступней до самых колен. Слепец долго удивлялся, когда оказалось, что они ему в пору - словно шились специально для его ноги. Это было важно, ибо вряд ли он смог бы без посторонней помощи снимать их, а значит, предстояло провести обутым большую часть пути.
      На третье утро, после бессонной ночи расставания, Халлига вывела его за забор и заперла ворота. Слепец стоял, недоумевая, пока слушал ее возню с запором.
      – Ты что, надумала отправится со мной?
      – Я еще не отпустила тебя. Куда же идти такому калеке, который даже кусок хлеба толком не сможет поднести ко рту? Провожу тебя в одно место, а там, может быть, помогут.
      – Это куда же?
      – В деревню Гордецов.
      – Экое название!
      – Очень хорошее название. Что тебе в нем не понравилось?
      – Больше похоже на презрительную кличку.
      – Не знаю… Может, это слово на разных берегах имеет несколько различающиеся значения?
      – Все может быть. Отчего же их так прозвали, ты не знаешь?
      – Наверное, потому что они живут сами по себе - у них нет покровителя, они не любят колдунов. Поэтому и забрались в эту глухомань, где до них не добраться просто так. Где жить так трудно, что никто сюда не лезет. Они живут, борясь с природой обычными, человеческими силами.
      – Ага, а остальные, значит, кормят волшебников, чтобы те в нужное время подгоняли тучки на их поля или изгоняли волков, нападающих на стада?
      – Да, именно так. Волшебники и короли у нас - зачастую едины в двух лицах. Их власть держится на колдовстве, хотя и солдаты у них тоже есть.
      – На каждую деревню - свой король?
      – Нет, конечно. Самый могучий колдун в округе - правитель страны. Он раздает наделы колдунам послабее, а у тех под крылышком держатся совсем слабенькие, хилые колдунишки, заправляющие деревнями. А еще есть странники, которых выгнали из вотчин более сильные соперники или сменившие милость на гнев покровители. Бывают и такие, что ушли по своей воле - из желания попутешествовать… - за разговором они вдвоем миновали поляну, на которой стоял дом Халлиги, и углубились в лес. Игрун носился рядом, периодически подбегая к Слепцу и тыкая мокрым носом в его изуродованные ладони, но внимания от него так и не мог добиться. Иные мысли занимали человека: ведь он опять покидал уютное и безопасное гнездышко, в котором мог бы достаточно безбедно влачить свое убогое существование. Правильно ли он поступает? Не была ли встреча Халлиги подарком судьбы, давшей ему второй шанс после опрометчивого отказа от благосклонности Реки? Тогда он сполна глотнул "свободы", быть может, следовало принять тот урок и остановиться? Сидеть в тихой гавани на своей утлой лодке, и не соваться в поджидающие шторма?
      Точного ответа Слепец не знал. Он мог только обратится к своим чувствам, в надежде, что они его не обманут. И сердце звало его в дорогу - оно не могло примириться с жизнью тихого, опекаемого и охраняемого от невзгод калеки. Очевидно, это по-прежнему было сердце короля…
      Закончив копаться в себе, Слепец глубоко вдохнул чистый воздух, наполненный запахом смолы и нагретых солнцем трав. Он выбросил из головы сомнения, закопал в глубинах сознания страхи и отогнал прочь думы о будущем. Остался только жаркий летний день, умиротворенный лес по сторонам и Халлига, мерно шагающая впереди. Ах да, и еще веселый Игрун! Слепец сосредоточился, пытаясь узнать местность, которой они шли.
      Для того, чтобы идти быстрее, Халлига заставила его положить руку на свое плечо. В другое время Слепец стал бы отнекиваться, ибо чувствовал в себе способность идти самостоятельно, но сейчас он быстро понял - следовать за поводырем есть лучший вариант. Тропинка, по которой они шли, беспрестанно поворачивала из стороны в сторону. Корни деревьев, вылезавшие на нее, все время пытались поставить подножку незрячему человеку, и только предупреждения Халлиги и ее плечо спасали Слепца от падений. Раз или два дорогу перегораживали замшелые колоды, по поверхности которых скользила неверная нога. Судя по всему, этой тропой пользовались весьма и весьма редко… Ветки подступающих вплотную друг к другу деревьев и кустов впивались в одежды и норовили шлепнуть по лицу, а солнце гладило своими лучами лоб и щеки считанные разы. Путь сквозь самую дремучую чащобу! - подумал Слепец. - я сюда не ходил ни разу, натыкаясь на густые заросли. Сомневаюсь, что смог бы найти тайную тропку даже с глазами… Он не успел задуматься над тем, отчего же Халлига так не любит ходить в деревню, как услышал тихое бульканье и журчание. Стало быть, они вышли на берег небольшой речушки или ручья. Узкое русло, темная, быстро бегущая вода и нависающие над ней ветви ракит. Берега покрыты перекосившимися или совсем упавшими деревьями с мертвыми, будто скорчившимися в смертных судорогах ветвями и черными стволами. Обрывы спускаются отвесно прямо в бурлящую, покрытую маленькими воронками воду, а наверху они густо заросли колючими кустами черной смородины. Слепец представил себе эту картину так живо и четко, словно бы всю жизнь провел на берегах подобных лесных речек. Кто знает, может быть, его глупая фантазия выдумала вовсе не то, что было на самом деле? Вдруг это чистый, крохотный ручей, бегущий по камням от бьющего из-под валуна родника?
      – Где мы идем? - хрипло спросил Слепец, внутренне сжавшись от нехорошего предчувствия. Если он ошибается, то грош цена его дурацкому "внутреннему оку".
      – По берегу речки, - задумчиво ответила Халлига. - Будь осторожен, у нее крутые склоны и глубокое, вязкое дно.
      Значит, все-таки это правда!! Слепец запрокинул голову, словно собирался издать радостный вопль, но промолчал, только широко улыбнулся. Значит есть нечто необычное в мироощущении слепого человека, нечто, делающее его хоть немного ближе к тем, кто не лишен зрения. Вдруг в сознании всплыло детское воспоминание: нищий с суковатым посохом и белыми глазами идет сквозь базарную толпу. Помнится, тогда его удивило, как этот калека ухитряется избегать столкновений при таком скоплении народа? Оказывается, все просто - у него есть особое чутье! Наверное, у разных людей оно развивается по разному, у кого быстрее, у кого медленнее, у кого сильнее, у кого слабее. Главное в том, что он сам попал в число первых… Теперь уже не может быть никаких сомнений в том, что он в силах путешествовать!
      Занятый радостными мыслями Слепец не сразу заметил изменений в лесу вокруг себя. Листья и ветви стали громче шуметь на ветру, щебет птиц и щелканье белок оставались за спиной, а солнце все чаще прикасалось к лицу теплыми лучами. Очевидно, они вышли к деревне? Какая же она? Некоторое время Слепец не мог вызвать ни одного видения. Потом вдруг рядом возникла преграда, вдоль которой Халлига повела его налево. Он протянул руку и нащупал плотный ряд высоких и толстых стволов. Наверняка, наверху каждое бревно заострено, а с той стороны на земле воткнуты колья. Ничего не скажешь, гостеприимная деревня! Чего они боятся в лесу, в котором без страха живет одинокая женщина? Хотя, эта изгородь должна защищать поселян не от диких зверей, а от гораздо более опасных врагов. Может, от неведомых чудищ, а может - от людей, которые пострашнее будут, чем чудища. У бедной отшельницы взять нечего, а с большой деревни, с зажиточных крестьян пожива выйдет хорошей, так что не стоит удивляться предусмотрительности Гордецов. К тому же, если прозвище это оправдано, врагов у них должно быть сколько угодно.
      Через несколько десятков шагов Халлига увлекла Слепца вправо и остановилась. Судя по раздавшемуся стуку и дрожанию плеча, на которое опиралась рука, женщина требовательно колотила в обитые металлом ворота деревянной колотушкой. Некоторое время они стояли в ожидании, в гнетущей, враждебной тишине. Слепец не мог видеть этого места, представить его пока не получалось, однако почувствовать себя незваным и нежеланным гостем он смог в полной мере. Халлига тоже не оставалась равнодушной - она вертелась и часто дышала, явно взволнованная предстоящей встречей с местными жителями. Наконец, в воротах со скрипом отворилось маленькое оконце.
      – Я пришла к Раумрау! - слишком громко и четко сказала Халлига сторожу. - Пускай выйдет.
      Сдается мне, подумал Слепец, моя провожатая боится, как бы не послали ее куда подальше! Вот тебе и на, пришли помощи просить в таком мрачном местечке!
      Словно прочитав мысли спутника, женщина повернулась к нему лицом. Чуть помедлив, она пробормотала:
      – Не очень они вежливы, эти Гордецы. Потому и залезли в такую глушь, что не любят и не умеют с людьми разговаривать. Но Раумрау должен нам помочь.
      – Почему ты так думаешь? - спросил Слепец с изрядной долей сомнения в голосе.
      – Я знаю… Вернее, надеюсь, что он захочет помогать мне. Понимаешь, он сам не из этой деревни. Он пришел сюда… - договорить она не успела, потому что снова раздался скрип, на этот раз намного более громкий. Створка ворот приоткрылась, уронив на руку Слепца, лежавшую на плече Халлиги, луч солнечного света.
      – Давненько ты не приходила, - пробормотал кто-то, очевидно, тот самый Раумрау. Судя по его манерам, он быстро научился у Гордецов враждебности и нелюбезности. От него резко пахло потом, дымом и еще чем-то непонятным. "Внутреннее око" внезапно дало о себе знать, и Слепец представил себе согнутого тяжелой работой, но еще очень сильного мужчину лет пятидесяти, заросшего до самых глаз густой черной бородой с редкими сединами.
      – Здравствуй, - тихо и грустно сказала ему Халлига. Что-то странное было в ее интонациях, но что именно, Слепец не понимал. - Рау, как ты изменился! Работа в кузнице сделала тебя черным с ног до головы… Я боюсь, что и душа тоже почернела!
      – Какое тебе дело до моей души? Какое тебе дело до того, как я выгляжу? Оставаться вечно молодым и прекрасным, как ты, я не могу! - в словах кузнеца явно слышалась боль и укор, словно Халлига была виновата в том, что он стареет, а она - нет. Слепец вдруг понял, кем был этот мужчина!
      – Не надо начинать все сначала, умоляю тебя! - со слезами в голосе воскликнула женщина. - Разве ты не понимаешь, как больно ранит это меня саму?! Зачем бередить старые раны?
      – Тогда почему ты пришла? - тихо спросил Раумрау и вздохнул, так протяжно и тяжело, как вздыхают мехи в кузне.
      – Я пришла просить о помощи…
      – Нет. Мы не помогаем волшебникам.
      – Ах, Рау!! - Халлига всхлипнула, не в силах говорить дальше. Слепец не выдержал, решив вмешаться в их беседу.
      – О чем ты говоришь! - воскликнул он. - Какая же она волшебница? Просто обычная женщина… Только очень несчастная.
      Голос Раумрау изменился - он повернул закопченное лицо к новому собеседнику и сказал резко и зло:
      – Твои слова - это просто слова. Мои же слова отражают Истину. За тридцать лет, что я знаю эту женщину, она не изменилась ни капельки. Ее щеки все так же упруги и розовы, как тогда, ее грудь по-прежнему высока, а тело стройное и сильное. За то же самое время я покрылся морщинами и сединой, мышцы мои стали дрябнуть, глаза ослабели…
      Раумрау говорил тихо и медленно, и каждое слово его было наполнено горечью и обидой. Любовь, погибшая в жестоком разочаровании, но оставившая свои следы на всю жизнь, вот что это! - подумал Слепец. То самое, чего боялась Халлига, когда против своей воли согласилась с его решением уйти. Она страшится повторения, ибо ей тоже доставляют боль воспоминания о прошлом…
      – Ты хочешь отомстить мне за то, в чем я не виновата! - закричала она сквозь слезы. - Жалеешь сам себя и не хочешь понять, что все твои обиды надуманы! Ты ведь знаешь, кто дал мне вечную молодость, и почему? Мездос!
      – Да, Мездос, твой дружок. Проклятый всеми паук, сосущий соки из всего нашего мира. Он хорошо отблагодарил тебя, так ступай и наслаждайся дальше его даром! Я не желаю тебя видеть больше. Никогда! - слова клокотали в горле Раумрау, но Слепец ясно слышал, что он пытается яростью заглушить собственное чувство вины перед Халлигой. Кузнец прекрасно понимал, что права женщина, а не он сам. В своем глупом упрямстве он стал походить на устраивающего сцену ревности обманутого любовника.
      – Какие злые, какие далекие от истины слова! - устало пробормотала Халлига. - Никто не знает его, или же не хочет знать. На самом деле он добр и мудр, а вы злобствуете от зависти, оттого, что Мездос намного выше и величественнее ваших никчемных душонок!
      – Что ж ты пришла просить у эдаких ничтожеств? - прошипел Раумрау, теперь рассердившийся не на шутку. Слепцу подумалось, что сейчас их вытолкают взашей - и в чем-то будут правы. Зря Халлига произнесла последнюю фразу, если только на самом деле надеялась добиться помощи. Она и сама это поняла, потому что разом сменила тон и заговорила просяще, смиренно.
      – Ты не понял меня, Рау! Я вовсе не хотела оскорблять тебя или кого еще, называть столь обидным словом. Просто я не могу слушать, когда кто-то по незнанию или по обиде напрасно ругает достойного человека…
      – Мне нет дела до того, чего ты на самом деле хотела. Я и так достаточно слышал и видел, потому и говорю тебе еще раз: уходи прочь, здесь ты не получишь помощи! Не вынуждай меня применять силу, - Раумрау говорил гораздо тише, в голосе не осталось только что звеневшей ярости. Он был словно костер, только что горевший ярко, но внезапно залитый ведром воды и оставивший вместо пламени умирающую струйку дыма.
      – Послушай меня, упрямец! - почти ласково сказала Халлига, подаваясь вперед, чтобы проникнуть за ворота. - Я ведь пришла просить не за себя, а за вот этого несчастного слепого человека, лишенного к тому же пальцев на руках. Он не может оставаться здесь, а я не могу провожать его в дороге. Понимаешь? Он не колдун и даже совсем наоборот: суровые ветры жизни забросили его к нам с того берега Реки!
      – Что? - недоверчиво пробурчал Раумрау, в первый раз за весь разговор проявив некую заинтересованность в беседе. - Что за чушь ты несешь?
      Слепец хотел вступить в разговор, чтобы поведать кузнецу свою удивительную историю, но теплые пальцы Халлиги коснулись его изуродованных кистей и легонько сжали их.
      – Помнишь, два дня назад случилось нечто страшное - небо потрескалось, и задул такой ураганный ветер, что молодые деревья на вершинах холмов едва не вывернуло с корнями? Этот человек шел по дороге с той стороны Мира, перебираясь из города в город со своей семьей. Но порыв ветра поднял его в воздух, как птицу, перенес через Реку и опустил прямо в стожок сена, что я накосила для своих коз!
      – Небывальщина! - пробормотал Раумрау, наверняка, пристально разглядывая пришельца. Глаза у кузнеца скорее всего черные, глубоко посаженные, подумал Слепец, с интересом слушая сочиненную Халлигой сказку.
      – Конечно, небывальщина! Но скажи тогда, как мог очутиться посреди леса этот человек, который ложку-то держать не может? Единственная дорога идет через вашу деревню, а с остальных сторон мой лес окружают болота. Если его не принесло ветром, то как иначе он мог очутиться здесь?
      – Колдуны летают по небесам не хуже ласточек, - снова недоверчиво забормотал Раумрау. - И этот тоже мог перелететь сюда…
      – Без глаз? - ехидно спросила Халлига, теряя терпение. - Да коли так, он уже улетел бы назад тем же самым путем, что прилетел. И не стал просить помощи у таких грубиянов, как вы.
      – Ладно уж, - запыхтел Раумрау, немного обиженный, но не рассердившийся. - Мы, конечно, гостеприимством да лаской не отличаемся, но уж раз он такой убогий, пускай заходит. Поглядим.
      – А я? - в голосе Халлиги послышалась боязнь быть отправленной домой. - Я его вылечила, я сшила ему одежду. Он мне - как родной.
      Не боится ревности? - подумал Слепец, но тут же понял, что зря обольщался на свой счет. Даже если Раумрау постарел и поседел, он был здоровым и полноценным мужчиной, который такого убогого, как Слепец, никогда не посчитает соперником. Человек без глаз и пальцев - это вроде уже и не человек вовсе, а так, говорящее полено…
      – Ладно уж, заходите оба, - вздохнул кузнец. Он тяжело шагнул назад, освобождая проход. - Но только ты не надейся ни на что больше! Как только поможем калеке - пойдешь туда, откуда пришла!
      – Хорошо! - воскликнула Халлига.
      Когда они вдвоем попали наконец внутрь деревни, Слепец снова почувствовал, как меняется все вокруг него. Сначала это был полный жизни, солнца и радости лес, потом мрачный и страшноватый берег черной лесной речки, а теперь настороженный и недоверчивый поселок людей, не желающих знаться с остальными миром. Ему грезились вросшие в землю дома, сложенные из могучих кедровых стволов, проконопаченные бурым мхом стены. Узкие окна походили на бойницы и прорублены они были высоко, у самых крыш, крытых листами позеленевшей меди. Пустые улицы, ни людей, ни скотины, даже собаки молчат. И только дым из труб, щекочет ноздри запахом сгоревших смолистых поленьев, говорит о том, что деревня обитаема. Они шли по улицам, как проникшие во враждебный лагерь лазутчики, провожаемые настороженными взглядами и бьющим из окошек подозрением. С чем пришли? Уж не с добром, поди?
      Однако, первая волна отчужденности и замкнутости схлынула, и очень скоро Слепец услышал крик петуха, ленивое брехание собак и мычание коров. От этого ему стало немного легче…
      Шли они недолго, остановившись рядом с излучающим жар строением. Даже с улицы было слышно, как гудит внутри огонь, раздуваемый мерным дыханием мехов. Здесь Раумрау велел Слепцу сесть на топчан и принялся мять его кисти.
      – Да, отделали тебя, паря! - хмыкнул он. В голосе не было прежней холодности, на смену ей пришли интерес и азарт. Кажется, кузнец хотел победить недуг, и думал, что ему это удастся.
      – Ну и что скажешь, Рау? Ты можешь ему помочь? - с надеждой спросила Халлига. Ей было неведомо то, что Слепец почувствовал по скупым словам.
      – Я, конечно, не волшебник, - неторопливо начал кузнец. - Да и обработали его на славу… Но кое-что и мы, простой люд, можем.
      Твердые, мозолистые и сильные пальцы пошевелили суставы изуродованных рук - очевидно, чтобы проверить подвижность остатков фаланг. Хмыкнув, Раумрау бесцеремонно стал тыкать острыми ногтями между пальцев, вернее, между их остатков.
      – Да… - пробормотал он как бы про себя. - Кто ж это тебя так?
      – Враги, - просто ответил Слепец, и улыбнулся. Раумрау, должно быть, поглядел на него, надолго застыв без слов. Однако, в конце концов он не стал обижаться на этого странного убогого человека, пришедшего к нему за помощью, но не желающего ничего рассказывать.
      – Враги, говоришь, - сказал он наконец, и снова хмыкнул. - Уж я бы сильно удивился, коли бы друзья. Хотя, кто вас там знает, на том-то берегу!
      Слепец опять улыбнулся, подумав, что и на этом берегу про его родной мир наверняка рассказывают много страшных и странных небылиц. Люди везде одинаковы. Раумрау тем временем продолжил разглядывать руки Слепца.
      – Так вот, говорю, хорошо тебя отделали, парнишка! Срезали почти начисто, да так ровно… Будто бы лекарь потом тебе культяшки зашивал.
      – Было такое, - подтвердил Слепец. Кузнец крякнул, довольный собственной догадливостью.
      – "Пеньков" тебе даже почти не оставили, вот что нехорошо. Так бы можно было колпачки какие спаять, да надеть… А тут - не, не выйдет…
      – Значит, ты не сможешь помочь? - уныло заключила Халлига. Раумрау поднял руку к голове, распространив вокруг себя ядреный запах пота, и с хрустом почесал затылок.
      – Что ж я вас тащил бы сюда, милая моя? - с издевкой спросил он. - Сказал бы сразу, что не в силах помогать, да отправил восвояси… Тут дело такое: есть у меня задумка, да сомневаюсь я, выйдет ли трюк? Тем летом у нас один мужик, Елуник, рубил себе дрова пьяный, да и срубил на одной руке сразу три пальца. Так я ему в огрызки вбил два крюка бронзовых, и он теперь с ними больно ловко управляется.
      – Вот и ладно! - теперь Халлига взбодрилась, но Раумрау быстро осадил ее.
      – Погоди, баба! У этого твоего калеки руки тонкие да хрупкие, а у Елуника - каждый палец что сучок сосновый были. Толстые да крепкие… А ну как у этого кости раскрошатся, да ничего не выйдет? Последнего лишится. К тому ж, больно это. Очень больно. Елуник по первости радовался, что я ему крюков этих понаделал, а потом болеть они у него стали. Как непогода какая, дождь там, или буран зимою - так ему руку будто в тиски защемляет. Ревет он медведем, да еще зенки зальет и бежит ко мне с тем самым топором… Хорошо меня здоровьем маманя с папаней не обидели - дам ему пару затрещин, да до дома унесу. Это я все к чему - коли даже по три крюка вбить в каждую руку, да ежели они держаться станут, то в непогодные дни полезет твой калека на стену, и нас с тобой не раз и не два словом хулительным вспомнит.
      – Не бойся, кузнец! - гордо сказал Слепец, вспомнив вдруг, что был когда-то королем. - Если я решусь, то это будет моя воля на все: на удачу и неудачу, на боль и страдания.
      – А я чего? Я только предупредить чтоб. Рассказал все, без утайки, а ты, правда что, решай, надо оно тебе, или так обойдешься.
      – Боль будет сильной и частой, - задумчиво сказала Халлига.
      – Но зато я смогу держать в руках палку и ложку, - ответил Слепец.
      – Это не сразу, - заявил кузнец. - Покуда научишься, снег ляжет. Да и на что тебе крюки на руках, коли даже глаз нету? Не стоящее дело. Сидеть тебе надо дома, да никуда не соваться.
      – Это уж мне решать, - отрезал Слепец. Халлига и кузнец смолчали, соглашаясь с его словами. Слепец глубоко вздохнул, прислушиваясь к своим ощущениям и перебирая мысли. Может статься, что Раумрау прав, и вся затея с приделыванием на место пальцев металлических крюков ничего не даст ему, кроме новых страданий. Но, с другой стороны, если он сумеет ими как следует пользоваться, то это намного облегчит жизнь. Рискнуть или нет? Пускай кузнец и назвал руки Слепца "тонкими и хрупкими", сам он так не считал. Если получится вбить в остатки пальцев крюки, вопрос будет в том, сможет ли он ими пользоваться при отсутствии глаз? Мертвый металл не поможет нащупать ложку или ухватить как следует тот же топор. Но, с другой стороны, у него ведь есть внутреннее око, которое уже не раз проявило себя! Быть может, оно поможет и в освоении новых "рук".
      – Скажи мне, Раумрау, - задумчиво спросил Слепец. - У тебя густая борода?
      Тот не ответил, опешив от неожиданности и нелогичности вопроса. За него ответила Халлига, не менее сбитая с толку, но не потерявшая дара речи.
      – Зачем тебе это??! Хотя, борода у Рау такая, что половина супа из ложки на ней остается, до рта не доходит…
      Слепец удовлетворенно кивнул, в очередной раз услыхав подтверждение своей вновь обретенной, чудесной способности. Он глубоко вдохнул, словно собираясь нырнуть в холодную воду, и твердо произнес:
      – Я согласен, кузнец!
      Может быть, потом он будет жалеть об этом решении, может, будет проклинать этот час, себя, Раумрау и Халлигу, но по здравому размышлению, отказываться от возможности, пусть даже опасной, нельзя. Он должен попробовать, если хочет жить хотя бы подобием настоящей жизни, а не влачить жалкое существование. А уж коли не получится… Собственные страдания всегда легко оборвать, даже слепому калеке. Нож можно зажать в изуродованные культи, нащупать острием ложбинку между ребрами, там, где стучит сердце, и упасть на стену. Это никогда не поздно сделать.
      – Ну что ж, тогда начнем! - сказал кузнец. - А ты, женщина, ступай к себе домой. Ты здесь больше не нужна.
      – Подождите! - воскликнула Халлига. - Ты, Рау, иди, а он пойдет следом, когда мы простимся.
      Некоторое время Раумрау пыхтел рядом. Без сомнения, он сверлил Слепца взглядом и пытался понять, как это женщина собирается прощаться с ним? Потом он тяжело пошел прочь, недовольно бурча при этом. Халлига быстро положила горячие ладони на щеки Слепца и стала их ласково гладить.
      – Когда ты сможешь идти, отправляйся на восток, вдоль большой речки, окруженной заливными лугами. Там легкий путь. Там ты дойдешь до населенных мест, и сможешь рассчитывать на помощь. Помни, цель твоя - Замок-гора, в котором обитает колдун по имени Мездос. Назови ему мое имя и он не откажет, я уверена.
      – Трудно мне, безглазому, будет найти верную дорогу, если все вокруг любят Мездоса так же, как твой друг Раумрау, - грустно сказал Слепец. Халлига невесело рассмеялась.
      – Твой путь будет таким сложным и опасным, что эта беда - самая меньшая из всех возможных, мой милый. Тебе бы добраться до Великого Тракта, пересекающего весь обитаемый мир с юга на север. Он проходит мимо замка Мездоса. Так что главное - не найти дорогу, а преодолеть ее… - Халлига быстро поцеловала Слепца в обе щеки, прижимаясь к его лицу своим, мокрым от слез. - Прощай. Я буду постоянно думать о тебе и желать удачи.
      Она нашарила на его одеждах карман и что-то сунула туда. Слепец протянул туда свою культю и нащупал шуршащий куль из грубой холстины.
      – Это трава, утоляющая боль. Если Раумрау сумеет дать тебе новые пальцы, вместе с ними ты обретешь постоянные мучения - в точности, как он сам говорил. Заваривай траву и пей отвар, или жуй ее, если не найдешь кипятка. Это мой последний подарок тебе.
      Халлига поцеловала его еще раз, потом оторвала руки и сделала два трудных шага назад. На Слепца снова нашло прозрение: он видел женщину, так много для него сделавшую, видел самим своим разумом. Растрепанная, заплаканная, с глазами, заполненными болью и страхом - но не за себя, а за несчастного калеку, которого она не могла оставить у себя под крылом. Халлига закрыла лицо ладонями, потом резко повернулась к воротам, у которых ждал ее хмурый сторож.
      – Прощай, добрая женщина!!! - закричал ей во след Слепец, что было силы. Ему казалось, еще немного - и он сам расплачется, но он просто не мог этого сделать. Огненный меч палача сжег все слезы Слепца вместе с глазами…

      Мало-помалу, пока Слепец дожидался ушедшего куда-то Раумрау, деревня перестала казаться ему мрачным обиталищем нелюдимых и злых людей. Даже дома с окнами-бойницами и высоченными фундаментами утратили вид неприступных крепостей, потому что рядом с каждым теснились наполненные живностью сараюшки, всяческие амбары и открытые загоны. Появились ребятишки, многочисленные и не желающие спокойно, без криков и игр сидеть на месте. Совсем такие же, какие жили в Центре Мира. Женщины, полоскавшие белье в ручье, судачили между собой, совершенно не обращая внимания на изуродованного чужака, сидящего рядом с кузней на завалинке.
      Раумрау пришел довольно скоро. Он не стал тратить времени на дурацкое гостеприимство в виде обеда, приглашения в свой дом и знакомства с семьей. Взяв пришельца за руку, он довольно грубо затащил его в раскаленное нутро кузницы. Жар бросился в лицо и мгновенно пропитал потом все тело, хотя Слепец ясно слышал, что огонь лишь легко потрескивает, а не бушует во всю силу. Меха молчали, только подмастерье лениво постукивал молотом по наковальне.
      – Хажеу! - рявкнул кузнец. - Выйди, подыши воздухом, а не то станешь прокопченным, как та свиная ляжка.
      Хажеу бросил молот, глухо бухнувший на земляном полу и недовольно проворчал:
      – Кого это ты с собой притащил? Неужели нового ученика? - и сразу сам рассмеялся собственной шутке. Судя по голосу, ученик был ненамного младше учителя, и особого почтения к Раумрау не испытывал.
      – Проваливай, болтун! Такому ленивому помощнику, как ты, в пору бояться даже безруких слепцов. Все равно хуже тебя они работать не будут! - как оказалось, кузнец тоже умел шутить, и довольно едко. Смех Хажеу был похож на рычание: с ним он и растворился снаружи. Слепец тоже улыбнулся. Здесь, внутри деревни, без посторонних глаз, Гордецы были похожи на самых обычных людей. Оказывается, с ними вполне можно ладить! Да чего там, разве Раумрау не согласился только что помочь совершенно незнакомому человеку?
      – Эй! - буркнул кузнец, прерывая радостные мысли Слепца. - В углу стоит топчан. Сядь на него и не торчи здесь столбом, еще залезешь ненароком в горн, или споткнешься да голову себе расшибешь. Подождешь, пока я буду работать… Мне нужно выковать десяток крючков, а это займет время. Ну-ка, дай свою клешню!
      Раумрау ухватил Слепца за правую руку и стал вертеть ею из стороны в сторону, по очереди тыкая в суставы обрубленных пальцев каким-то прутом.
      – Что ты делаешь?
      – Какая тебе разница?
      – Ну… Это ведь все-таки моя рука, - Слепец старался поворачивать лицо туда, где находился Раумрау, но получалось ли у него это? Кузнец на мгновение застыл, потом хмыкнул и сказал чуть более дружелюбно, чем раньше.
      – Ты мне нравишься, парень, хоть я и видел, как ласково прощалась с тобой моя бывшая женушка. Ладно, я ведь освободил ее от брачных уз, чего уж теперь скрипеть! Ты какой-то необычный, не похожий на остальных людей, и это почему-то кажется мне хорошей чертой! Не знаю, смог бы я жить, коли бы мне вот так… как тебе? Может, лежал бы на печи да жену бранил, что пироги подгорели да от двери дует на больного человека. А ты - ишь, сокол, бросил такую бабу, и прешься в жуткие дали. Сам как полено на ножках, но сила внутренняя большая, как я погляжу. Таких людей уважать не зазорно. Вот скажи мне: ты совсем не боишься, что у меня ничего не выйдет? А ну как раздроблю тебе все косточки в мелкую крошку, и до конца жизни будешь ты с лохмотьями вместо ладошек жить?
      – Чего уж тут бояться? - отмахнулся Слепец. - Толи руки беспалые, толи вовсе этих рук нету, разница невелика. К тому же слепой я. Глаза страха не видят.
      – Экий шутник, - Раумрау запыхтел, потирая грудь. - Ну ладно, хватит болтать. Померил я твои рученьки, да нагнул из медной проволоки крючков. А сейчас наделаю таких же из бронзы - не взыщи, железом мы тут не больно богаты, так что на твою долю не хватит.
      – Да где уж мне выкаблучиваться! И на том спасибо.
      – Спасибы потом будешь раздаривать, а сейчас садись, где сказал, да с разговорами ко мне не лезь, потому как занятие тонкое, сосредоточения требует. Я вашего брата знаю - зенок нет, зато язык в два раза длиннее…
      На ощупь добравшись до нужного топчана, Слепец осторожно присел на него и откинул голову. Машинально он дернул провисшими ресницами, словно собирался закрыть несуществующие глаза. Вот те на! Сколько дней он уже слеп, а привычки до сих пор нет-нет и дают о себе знать… Раумрау тихо побрякивал металлом в другом конце кузни. Расслабившись, Слепец попытался поразмыслить о будущем, но оно казалось ему слишком туманным. Как сказал кузнец? К первому снегу оклемаешься? Неужели и вправду придется ждать так долго, прежде чем пускаться в дорогу? Собственная судьба, перекрестившаяся с зимней, морозной и ветреной дорогой, рисовалась отнюдь не в радужных тонах. Хотя, путь ведь предстоит неблизкий. Нечего надеяться преодолеть его за оставшиеся два-три теплых месяца, а значит, брести по сугробам придется в любом случае. Только есть разница - будет ли он к тому времени закаленным путником, или только что выползшим из избы, чахлым неумехой.
      Думы незаметно сморили Слепца и он окунулся в смутный, непонятный сон. Будто бы бредет он по дороге, глазастый, но вместо пальцев в руки воткнуты веточки ольхи с распушившимися цветами, а вокруг все застилает туман. И такой густой этот туман, что уже под ногами ничего не видно, приходится опускаться и шарить перед собой ветками, словно подметая дорогу… До того это испугало Слепца, что он собрался расплакаться - да вот беда, слез-то у него по-прежнему не было!
      Очнулся он оттого, что крепкая рука грубо трясла его за плечо.
      – Эй, незрячий! Ты чего скулишь, как напрудивший щенок? - со сна Слепец никак не мог понять, где это он очутился, кто с ним говорит и почему так затекла шея. Потом вспомнил: в кузне! А говорит, должно быть, вернувшийся подмастерье.
      – Что, я так громко кричал? - хрипло спросил Слепец, вертя головой в тщетной попытке разглядеть что-нибудь вокруг. С ним такое частенько случалось после сна. Вдруг рядом забухал молот, и Слепец удивился: как он мог спать при таком грохоте?
      – Молоток, конечно, громче будет, - заорал ему на ухо Хажеу. - Но ты тоже не тихоня. Штаны пощупай, парень, вдруг и вправду напрудил?
      Злой окрик Раумрау прервал едва начавшийся смешок подмастерья и заставил его бежать к мехам. Слепец снова оказался предоставленным самому себе, но на сей раз он не стал засыпать. Некоторое время он безуспешно пытался представить себе внутренности кузни, но получалось это плохо - размытая, общая картина с пламенеющим пятном горна и размахивающими руками тенями людей. В конце концов, разозлившись, он плюнул на это занятие и немного подумал над природой своего дара, такого своенравного и непослушного. Можно ли тренировать его, раз за разом стараться вызвать тогда, когда это требуется… даже оставить навсегда? Или "внутреннее око" всегда будет независимым, приходящим, когда ему это заблагорассудится? Так может статься, что в нужный момент это чувство не придет, и случится какая-нибудь неприятность. Это плохо. Надо пытаться, тренироваться, учиться и побеждать самого себя. Благо, времени свободного много.
      Стоило подумать о свободном времени, стук молота смолк, раздалось громкое шипение и радостное, перемежаемое с могучим похрустыванием суставов, рычание Раумрау:
      – Готово!!
      Некоторое время Слепец терпеливо ждал, слушая, как кузнец жадно глотает воду, а потом с фырканьем выливает ее на себя.
      – Эй, незнакомец! - закричал Раумрау, так и не подойдя ближе. - Можешь идти сам? Вставай, и пойдем отсюда.
      – Смогу, - уверенно ответил Слепец. Встав, он тут же наткнулся на что-то твердое, чего не было тут, когда он шел садиться на топчан. Хажеу громко хрюкнул, подавляя смех, но тут же заткнулся - после звука могучей оплеухи, отвешенной ему кузнецом.
      – Что за болван! Этот человек, хоть и чужак, немощен и издеваться над ним я никому не позволю. Ты, дубина, берись лучше за работу, чтобы все было готово к завтрашнему утру. Если чего испортишь или не доделаешь, я отлуплю тебя так, что ты неделю не сможешь встать к наковальне!
      Взяв Слепца под руку, Раумрау провел его до выхода, и только там отпустил. После пышущей жаром кузни свежий воздух на улице казался необычайно чистым и приятным. Слепец вдохнул его полной грудью и улыбнулся.
      – Ты… того, не обижайся на него, - пробормотал Раумрау. - Он вообще-то ничего парень, но вот соображения не имеет ни капли. Только и годится, что молотком махать да меха разяяватьяя
      – яяне обижаяяь. Уже зяяыляя- честно признался Слепец. Ему и вправду нисколько не было обидно за глупую шутку подмастерья. Гораздо больше ум занимали мысли о предстоящей попытке обрести новые пальцы. - Куда мы идем? Ты хочешь вбить крючки в другом месте?
      – Нет, сегодня мы их не станем вбивать. Хажеу еще поработает с ними - где-то надо убрать заусенец, где-то сточить большие неровности. А те места, что пойдут внутрь твоих костей, следует сделать тоньше, чем я смог отбить молотом. Обточить напильником… А ты пока отдохнешь, поспишь еще одну ночь по-человечески. Кто знает, чем обернется для тебя эта забава? Может, ты от боли неделю спать не сможешь? - в голосе Раумрау слышалось сочувствие. Наверное, он не соврал, когда говорил, что Слепец нравится ему.
      – Спасибо за заботу… Когда же ты думаешь начать?
      – Завтра, прямо с утра. Сейчас и время уже почти вечернее - приличные люди в такую пору даже маломальских дел не затевают. Идем.
      Слепец не стал уточнять, куда они направляются. С желанием, или без него, Раумрау был вынужден отвести пришельца в свой дом и принять, как следует. Впрочем, там он не остался и на минуту, сославшись на множество неотложных дел. Его жена, болтливая и любопытная, сразу же представшая перед внутренним оком маленькой, румяной толстушкой, засыпала Слепца множеством вопросов. Ясное дело, пришельцы из иных краев бывают здесь весьма редко, если они вообще бывают. Женщине не терпелось узнать побольше интересного, о чем можно потом будет рассказать любопытным подружкам. Однако, болтая без умолку, она не забывала составлять на стол чашки с едой. Отвечать на вопросы Слепцу вскоре пришлось с набитым ртом. Через некоторое время суп из жирной баранины, стынущей на зубах, стал настолько мешать разговору, что пришлось его прервать. Хотя нет, хозяйка стола продолжала болтовню, ведь ей-то ничего не мешало. Начав с охов и ахов по поводу увечий гостя, она перешла к сетованиям на погоду, потом рассказала про потравленный ячмень и пожаловалась на соседку слева по улице. К концу обеда, когда все, выставленное на стол, благополучно исчезло внутри Слепца, он сам был в курсе главных деревенских событий и знал множество подробностей местной жизни. Вновь обретенные знания, многочисленные и бесполезные, давили на разум не хуже, чем сытный и обильный обед на живот. Слепец вдруг почувствовал страшную усталость. Будь у него глаза, он сказал бы, что веки смеживаются… Мысли путались и прятались друг за дружку, оставляя в голове пустоту и темень. Странным образом хозяйка поняла, в какое состояние пришел ее гость, и помогла ему перебраться на лавку, застеленную овчинами. Там он мгновенно уснул.
      Проснувшись, Слепец некоторое время лежал, стараясь понять, который час. Вокруг царила тишина, но она могла оказаться обманчивой. За окном не кричат петухи, не брешут собаки, под полом скребется мышь. С равной вероятностью могло быть раннее утро, полночь и полдень. В деревне летом жизнь почти замирает, ибо крестьяне проводят каждый день, когда нет дождя, в полях. Или на огородах.
      Размышления Слепца так ни к чему и не привели. Он не мог встать, выйти на улицу, или даже просто подойти к окну в попытке обнаружить там теплый солнечный луч, потому что боялся разбудить хозяев. Вдруг еще все-таки ночь? Впервые за несколько последних дней он был вынужден признать, что отсутствие глаз лишило его чего-то важного, незаменимого. Эти горькие мысли прервала хозяйка, вернувшаяся от родника с полными ведрами воды. Она рассказала, что Раумрау давно встал и уехал вместе с другими мужчинами, чтобы выследить лесную кошку, задравшую вчера нескольких телят из пасшегося в лугах стада. Многие женщины ушли в поля, чтобы начать убирать рано поспевшее просо, или же отправились в лес, по грибы и ягоды. В деревне остались лишь редкие стайки ребятни, слишком мелкой для работ и даже собирания грибов, да старые деды с бабками.
      Слепец вышел на крыльцо, почувствовав прохладу налетевшего с запада ветерка. Утро еще не сдало своих позиций полудню, хотя до этого момента недалеко. Просто солнца нет, оно скрылось за набежавшими за ночь облаками. Дым из печных труб стлался вдоль земли, отчего казалось, что в деревню зашел неприятель и поджег ее. Слепец присел на ступеньку, размышляя о том, как везло ему до сих пор. То Река, страшное, ненавидящее все живое чудовище, берется помогать ему и даже излечивает от ран, то деревья, промышляющие людоедством, берут под ручку и приводят к дому доброй женщины. Теперь вот нелюдимые крестьяне, сбежавшие в лесную чащу для того, чтобы отгородить себя от остального мира, тоже взялись помогать, дали кров и пищу, совершенно ничего не прося взамен. Да и что у него просить? Что он может дать? Ничего. Совсем ничего. Нельзя до первого снега пользоваться их гостеприимством, пусть даже таким вынужденным и грубоватым, как у Раумрау. Нужно будет уходить прочь, как только он сможет терпеть боль и выдерживать достаточно длительные переходы. Научиться пользоваться новыми "пальцами", коли их удастся приделать, можно и по дороге. Тут Слепец вздрогнул, внезапно вспомнив свои первые самостоятельные шаги в новом для него мире вечной тьмы и зыбких предчувствий, вспомнил мученическую и нелепую возню в колючем кустарнике. Да, с такими воспоминаниями хорошего будущего не нагадаешь… Впрочем, чего тут гадать? Глупое это занятие. Что будет, то будет.
      – Таттлу! - крикнул он.
      – Что? - немедленно отозвалась хозяйка, высовываясь из двери.
      – Отсюда ведь есть дорога на восток?
      – Дорога? Дороги нет. Мы не торгуем с соседями, и их к себе не пускаем. Но не очень далеко от нас есть деревня Три горы, а уж оттуда дорога идет, это я точно знаю, - женщина немного помолчала, а потом добавила заговорщицким тоном: - А еще я знаю, что до Трех Гор можно добраться по тропке. Только как ее найти, не ведаю. Есть иные ветреные парни в нашем славном селении, которые не желают соблюдать запреты и бегают по ночам к тамошним девкам. Ух, бесстыдники! Ты только Рау про это не говори, ладненько? И уж про ту тропку тебе тоже никто не расскажет. Был бы зряч - поискал, а так и не знаю, чем тебе помочь.
      – А куда ведет дорога от Трех Гор?
      – В другую деревню, наверное. Я-то там не ходила, сам понимаешь. Знаю только по мужниным рассказом, он ведь у меня пришлый. Он сказывал, по тем дорогам можно добраться до самого Великого Тракта!
      – А это что такое? - Слепец внимательно слушал, жадно впитывая новые сведения и даже не задумываясь над их достоверностью.
      – Это вроде как дорога, по ней и люди ходят, и телеги ездят, и скот гоняют - но только она проклята, потому что создана колдовством. Кто по ней пройдет - разом потеряет душу, которую забирает в плен волшебник по имени Мездос. Он-то этот Тракт и соорудил, вроде как для блага людского. Твердый, широкий, гладкий. Тьфу! И он нарочно ведет мимо волшебного замка, чтобы Мездосу сподручнее было людей околдовывать.
      – А правда ли, что замок тот огромен, как гора?
      – Да уж. Выйдешь иной раз утром, когда воздух еще холодный и прозрачный, и с холма как раз увидишь этот ужас. Только вот сегодня не видать, облаками все затянуло, да дождь на севере идет, видно. Ох ты, что ж я! Тебе-то все одно не увидать. Только это к лучшему. Вдруг он, злодей, и на расстоянии околдовать может? Я никогда не смотрю.
      – Эх, женщина! - подумал Слепец. Сама себя уже с головой выдала, но пытается оправдаться. "Не смотрю", а подробностей вон сколько доложила: в какой день, куда встать, куда глядеть. Откуда в ней такая ненависть к Мездосу? Только потому, что он - могучий колдун, или есть иные причины? Если они достаточно веские, то какой смысл идти к такому опасному человеку? Однако, опасения не успели завладеть Слепцом как следует. Он быстро вспомнил, кто такой муж Таттлу, и какой зуб он имеет на таинственного Мездоса. Не может простить, что тот заколдовал его первую жену и таким образом разрушил их брак. Эх, глупец он, а не гордец. Но это его дело, да и не переубедить такого упрямого человека.
      Вскоре после полудня, когда из-за облаков наконец выглянуло солнце, раздался скрип отворяемых ворот, громкие, веселые ругательства и ржание коней, почуявших стойло и овес. Тяжелый стук по ступеням на крыльце возвестил о возвращении хозяина.
      – Эй! - крикнул он, едва зашел в дом. - Ждешь не дождешься, поди? Только я не виноват, позвали меня, не отказаться. Против лесной кошки каждый боец полезен.
      Сменив одежду и велев жене накрывать на стол, Раумрау пошел во двор, чтобы смыть с себя грязь и пот. Таттлу принялась ураганом носиться по дому, вытаскивая из кухни в обеденную комнату чугунки и крынки.
      Чуток переваренная, раскисшая пшенка казалась Слепцу безвкусной, а баранье мясо просто не лезло в горло, покрывая зубы и десны противной пленкой. Холод проникал в грудь неведомо откуда, обхватывал ребра своими безжалостными пальцами. Ложка, кое-как зажатая между изуродованными ладонями, норовила выскочить и упасть на пол. Перед самой едой Раумрау сказал, что сразу после обеда он займется руками Слепца, и именно это заставляло его дрожать и бояться, как ребенка. В детстве он и испытывал подобное чувство. Давным-давно, когда суровый Галид повел его в страшный черный дом посреди квартала купцов, где жил маленький, кривоногий старик с засыпанными перхотью волосами и огромными, мосластыми руками. На белой скатерти у него были разложены десятки блестящих инструментов, больше подошедших бы для палача. Долго и отвратительно, сладенько разговаривая с юным королем, старик поглаживал инструменты, до тех пор, пока не выбрал одни клещи с загнутыми губами. Ими он вырвал королевский зуб. Страшная боль, которую испытал при этом Слепец в тот раз, заставляла его трястись от страха и упираться, когда снова Галид вел его к старику. Кричать, плакать, умолять, приказывать. Вести себя далеко не по-королевски. Сейчас он вырос и испытывать детские страхи просто недостойно настоящего мужчины. Легко это сказать, легко твердить себе об этом в мыслях, но трудно победить само чувство. Да и боль при вбивании в кость металлического штыря будет посильнее, чем при вырывании молочных зубов…
      Слепец очнулся только тогда, когда Раумрау положил ему руку на плечо:
      – Ты готов? Пойдем.
      По дороге они не разговаривали. Кузнец отвел его в незнакомое место - там не было стука молота, не было жаркого гудения огня, не было злых шуток Хажеу. Ноги Слепца предательски подгибались, отчего он постоянно боялся упасть. Ему хотелось повернуться и убежать, испытывая при этом огромное облегчение, убежать до самого дома милой Халлиги и забиться в теплый угол за печью… Мозг лихорадочно пытался придумать причины, по которым можно отказаться от экзекуции - но не находил ни одной.
      Когда они вошли внутрь неведомого строения, пропахшего травами и наполненного странным, горьким дымом, черная волна паники захлестнула Слепца с головой, и только железная воля не позволила ему завопить от ужаса. Кроме прочего, он ничего не видел, ничего не мог себе представить с помощью хваленого "внутреннего ока", и потому страх возрастал троекратно! Зачем, зачем мне выпали такие муки! - подумал он, усаживаясь на холодный стул за столом из неструганых досок. - зачем эти непрерывные испытания болью? Уж не за то ли, что он как бы родился заново? Развращенный безмятежной жизнью король превратился в прекрасного человека, которого любят все вокруг - и люди, и даже чудовища?? Быть может, он должен еще раз пройти испытание жуткой болью, чтобы потом смог дойти отсюда до самого Центра Мира? Попросить прощения у Галида, бухнуться на колени перед Селией и сделать еще много чего хорошего?
      Ладно, пусть это будет последнее искупление, после которого он станет чист и невинен, как только что родившееся дитя. Хотя… Вряд ли его мучения воскресят того крестьянина, до смерти закормленного утками, или тех несчастных, кого он безжалостно послал под стрелы дерриотийцев в бою у деревни Переправа… Значит, все это не имеет смысла? Нет. Нет!
      Все это глупое нытье, попытки найти в себе силы противостоять мучениям, на сей раз совершенно добровольным. Нечего искать оправданий, ведь тогда он действовал как король. Королям часто приходиться быть жестокими, в этом их судьба. Все те смерти были принесены королем Малгори на алтарь государства, ради его сохранения и упрочения, как он тогда считал. Королевство бездарно проиграно, и все жертвы стали просто-напросто бесполезными. Никакое страдание виновника не наполнит давние смерти смыслом. Разве что… Разве что он вернется и отберет королевство обратно! Эта мысль вызвала у Слепца невеселый смешок. Даже если бы он хотел этого, как слепой калека может побороть могучего колдуна, разделавшегося в одиночку сначала с его армией, а потом и с ним самим - тогда еще полным сил и здоровья? Глупость… И к тому же, он не хочет возвращать себе трона.
      Он поднял голову и выпрямил спину, переставая наконец дрожать, ибо в этот момент к нему вернулось странное умиротворение и отрешенность от мира. Те самые, которые владели этим телом, когда оно делало мучительные шаги к Реке и смерти. Тогда он перестал бояться гибели, боли, почти забыл обо всем, что окружало его раньше. Так и теперь. Он был сам по себе, и рядом жила только боль… Вернее, пока ее не было, но вскоре ее стоило ждать.
      В это время подошел Раумрау и с грохотом высыпал на столешницу какие-то мелкие металлические предметы.
      – Вот это может стать твоими пальцами, - сказал он с некоторой долей гордости в голосе. - Могу не хвастаясь сказать тебе, что эти штуки получились у меня гораздо лучше, чем первые, которые я приделал Елунику.
      – Как они выглядят? - спросил Слепец, с трудом протиснув слова через пересохшее горло.
      – Они из бронзы. Самой лучшей, которую я мог найти. В общем-то, все похожи на обычные крючки для ловли рыбы. Ты видал такие когда-нибудь? Я старался сделать их такими, какими были твои собственные пальцы, если их согнуть в двух суставах. Третьи фаланги на твоих кистях частично уцелели, и в них я постараюсь забить прямые концы крючков. Они гораздо тоньше, чем… э-э-э… загнутые части, и сверху на них надета "юбочка". Если все пройдет успешно, я сожму эти "юбки" клещами, чтобы была дополнительная поддержка для крючков. Быть может, придется разрезать кожу между пальцами, чтобы закрепить все как следует. Вот два крюка, загнутых не так сильно. Вернее, они почти прямые - пойдут тебе на место больших пальцев. С помощью остатков фаланг ты сможешь двигать всеми этими крючками, и даже сжимать их в некое подобие кулака! Я уже придумал, как переделать рукоять на одном из своих длинных ножей, чтобы ты мог взять его в свои новые пальцы. Конечно, крепко держать его ты не сможешь, но и такое может пригодиться. Как ты думаешь?
      – Конечно! - возбужденно воскликнул Слепец. Уверенный голос кузнеца и его подробный рассказ породил в нем надежды на благополучный исход задуманного дела. Он уже видел себя самостоятельно открывающим двери и запросто сжимающим ложку. Он снова сможет сам натягивать штаны и срывать цветы одной рукой!! Он…
      Радостные мысли были прерваны все тем же Раумрау, усевшимся рядом со Слепцом на стуле.
      – Пора начинать, парень. А не то до ночи не управлюсь.
      – Хорошо, - согласился Слепец. - Я готов.
      Он протянул свои руки, сложив их на стол перед сидящим кузнецом.
      – Погоди, еще не все. Ты, может быть, и решился все терпеть и держаться до последнего, не даваясь боли, но она-то может оказаться сильнее тебя! Не хочу я, чтоб ты в самый важный момент вдруг дернулся и заорал, как резаный кабан. Поднеси вот этот порошок к носу и вдохни его, что есть мочи.
      В протянутые ладони Слепца просыпалось нечто невесомо легкое. Он с сомнением поднес свои руки поближе, словно пытался рассмотреть несуществующими глазами.
      – Что это?
      – Ты мне не веришь? Если я говорю, что тебе надо вдохнуть этот порошок, значит, так оно и есть, и нечего выпытывать! - вдруг вспылил Раумрау. - Думаешь, хотел бы я тебе чего сделать, так не сделал раньше? Да тебя ведь дитенок трехлетний палкой убьет, не запыхается!!!
      – Ты что!? - удивился этой вспышке злости Слепец. - Ничего такого у меня и в мыслях не было! Просто интересно стало…
      – Ишь ты, любопытный какой, - проворчал Раумрау уже гораздо спокойнее, и даже словно бы чувствуя себя неловко. - Это лекаря порошок. Он дает его нюхнуть людям, когда зуб рвет коренной, или ногу отпиливает. Специально, чтобы от боли не мучаться - по крайней мере, сначала.
      Слепец пожал плечами, словно бы желая показать: ну вот, стоило ли возмущаться из-за такой мелочи. Он быстро поднес ладони к лицу и с силой всосал в себя нечто, похожее на пыль. Будто зазубренным железным прутом этот невинный порошок прополз по его носоглотке, разрывая кровеносные сосуды и саму кожу, проникая все глубже и глубже, вызывая в плоти неимоверный зуд. Резкая боль мгновенно забралась в череп и разорвала его огромной черной вспышкой. Все мысли разлетелись по сторонам и утонули в пустоте, как тают, уносясь в ночь, тонкие пряди дыма от маленького костра. Слепец, как подкошенный, завалился на бок и рухнул со стула прямо на пол…
      В странную страну давно потерянных воспоминаний унесла его эта тьма, наползшая на разум. Когда она стаяла, Слепец вдруг увидел отца, стоящего с ним рядом на помосте, и гладившего его по волосам своей жесткой, истертой рукоятью меча ладонью. Как он мог помнить это? Ведь ему исполнилось лишь три года, когда отца не стало. Какой-то праздник: на площади, перед воротами королевской башни резвились жонглеры, акробаты, шуты. Фокусники доставали из карманов голубей и разноцветные платки, деревянные куклы дубасили друг друга в веселой драке. Однако Слепец не успел почувствовать в себе детскую радость, потому что сразу заметил нечто неправильное в этом своем нежданном воспоминании. Шуты корчили мерзкие рожи и скалили острые зубы, жонглеры то и дело норовили кинуть ножом прямо в короля, а маги, перебрасывая голубей из руки в руку, обращали их в перепончатокрылых рогатых тварей, пищащих противными громкими голосами. Рука отца вдруг стала совсем жесткой, и стала царапать кожу на голове острыми когтями. Слепец протянул вверх свои маленькие ладошки, пытаясь защититься, и нащупал голые кости, лишенные плоти. Рука, гладившая его по голове, принадлежала скелету. Он в ужасе отшатнулся, запрокидывая лицо и разевая рот в безмолвном крике. Сверху вниз на Слепца пялился посеревший от времени череп. Вдруг из костей подбородка выросла седая борода, а пустые дотоле глазницы полыхнули огнем. Этот огонь немедленно растекся по всему скелету, а когда волны пламени схлынули, перед Слепцом стоял человек, знакомый ему до боли - в самом прямом смысле этого выражения. Маленький мальчик бессильно поглядел на свои крошечные ручки и слабый кулачок, которым он хотел ударить врага. Волшебник Клусси громко расхохотался и схватил его разом за обе руки. Из раскрытого рта колдуна полыхнуло пламя - нет, это были зубы, каждый как небольшой факел бьющего из десен пламени. Клусси притянул руки маленького Малгори ближе и примерился откусить их своими страшными клыками…
      На этом месте разум Слепца снова помутился, унося его прочь от страшных грез. Кажется, он не переставал плакать и трястись от страха, как самый настоящий маленький мальчик. Страшное видение пропало, реальный мир вернулся, он давал о себе знать мягкой постелью, в которой утопало тело, запахом жареного мяса и стуком дверей где-то далеко, в другой комнате. Некоторое время Слепец лежал неподвижно, вспоминая, кто он на самом деле и где находится. Потом пытался открыть несуществующие глаза. Ах да, у него нет этих полезных органов! Тогда нужно сосредоточиться, чтобы получить хоть какую-то картину с помощью оставшихся чувств. Тихое гудение огня, слышимое из-за теплой стены, скрип дерева, что раскачивается на ветру за окном. Покрывало на груди, а руки лежат сверху… И в пальцах поселилась нудная, дергающая, саднящая боль.
      Слепец попытался поднять правую руку и тут же сжал зубы. Словно по тяжелой наковальне привязали к каждому пальцу, да еще самыми грубыми, жесткими веревками, какие только можно придумать. Значит, Раумрау все удалось? - подумал Слепец. Или тяжесть - это просто обман? Ведь могло случиться и так, что он только разворотил мне все кости и замотал их тряпками. Слепец медленно поднес кисть к лицу и прикоснулся к щеке. Странное дело! На руке какое-то подобие деревянной рукавицы, судя по запаху и равномерной плоской поверхности с обоих сторон. Любое движение отдавалось новым приступом дергающей боли, поэтому Слепец не стал исследовать "рукавицу" подробнее, а осторожно положил ее обратно на грудь.
      – Таттлу! Раумрау!! - закричал он. За стеной тут же раздались квохчущие звуки, топот, толчки, шуршание платья и скрип отворяемой двери.
      – Ой!! - Таттлу громко прихлопнула ладонями. Раумрау довольно хмыкнул.
      – Уже очнулся! Я-то думал, ты проваляешься без сознания дня три.
      – А сколько было на самом деле? - еле слышно прошептал Слепец.
      – Да если считать с того момента, как ты на пол свалился, то полтора дня.
      Слепец широко улыбнулся, не догадываясь, как неестественно и вымученно выглядит на его лице эта гримаса. Серая кожа, спутанная и взъерошенная борода, грязные, слипшиеся от пота волосы. Пустые глазницы, казалось, стали еще глубже и еще чернее. В общем, на постели словно бы лежал человек, долгое время проведший в тюремных застенках и только сейчас оттуда выпущенный. Таттлу, всхлипывая, плакала от жалости, Раумрау тяжело вздохнул и пошел к кровати.
      – Скажи мне… - снова зашептал Слепец. - Скажи мне прямо сейчас: получилось?
      Раумрау снова вздохнул, протяжно, тяжело, словно готовясь сообщить страшную новость. Сердце Слепца сжалось от разочарования и страха. Нет? Но кузнец, крякнув, сказал другие слова.
      – Сейчас трудно сказать. Кости твои выдержали, и все крючки удалось вбить, но пока раны заживают, мы не сможем узнать, будут ли эти штуки действовать так, как мы задумали? Сейчас нужно только ждать… и терпеть боль.

      Через месяц ударили первые, весьма ранние в этом году заморозки. Природа словно предупреждала Слепца: откажись от своего рискованного намерения отправляться в путь осенью! Однако, он не мог позволить себе жить в деревне Гордецов целую зиму, потому что чувствовал себя здесь слишком ущербным, слишком чужим. Конечно, Таттлу, добрая женщина, ни за что не хотела отпускать его, и даже Раумрау, ворча, отговаривал идти - хотя и не особо в этом усердствуя. Кузнец больше, чем другие, общался со Слепцом и мог видеть, что тот далеко не так беспомощен, как это могло бы показаться с первого взгляда. Деревянные рукавицы давно сняли с его рук, и новые пальцы постепенно становились частью искалеченного тела. Слепец не мог видеть их, но он прекрасно представлял, что это такое, по своим ощущениям и рассказам кузнеца и его жены. Сияющие красным отливом нового металла крюки, тоньше мизинца, с тупыми концами и плавными изгибами. Если согнуть остаток фаланг, то их концы упираются в ладонь. Можно схватить черенок лопаты, ложку с большой ручкой, или дужку ведра. Правда, нести это ведро, наполненное водой даже на треть, Слепец не мог из-за сильной боли, возникающей в костях. К тому же, Раумрау предупреждал его, что большая нагрузка может вырвать крючки из костей, и тогда их уже не забить обратно. Поэтому Слепец остерегался поднимать тяжелые вещи, и даже тугие двери не открывал.
      У оснований крючков широкие колпачки охватывали плоть, как надетые на палец наперстки. Они не помогали удерживать крюки на фалангах, а только защищали места соединения плоти и металла. Кости уже не болели: их утихомирила какая-то чудотворная мазь, подаренная местным знахарем. Старик, однако, предупредил Слепца, что при приближении непогоды боль не сможет сдержать никакая мазь. Снадобье в виде порошка, который надо было разводить кипятком, знахарь все же выдал - на всякий случай.
      Кроме этого, ко дню прощания с деревней Гордецов Слепец получил и другие подарки. Раумрау отдал свою старую короткую куртку на овечьем меху, Хажеу подарил меховую шапочку с длинными ушами, Таттлу нагрузила заплечный мешок множеством свертков с провизией - вяленым мясом, сушеными лепешками, грибами и ягодами. Она подарила новенький медный котелок и ценный маленький пакетик с солью. На поясе висел мешочек с кремнями, трутом и точилом, а рядом, в кожаных ножнах - небольшой железный меч с наваренной на края лезвия сталью. Рукоять была необычайно толстой, с глубокими бороздами, чтобы металлические "пальцы" держали ее как можно крепче. Никто не обольщался тем, что с этим оружием Слепец станет настоящим воином.
      – Так, испугать кого, или там веток для костра насечь, - презрительно сказал Хажеу, вручая меч его новому владельцу. - С твоими курьими лапками держать его достаточно крепко для битвы ни за что не выйдет. Один хороший удар - и он вылетит. К тому же меч совсем дерьмовый. Легкий, да несбалансированный.
      Однако, с другим, более тяжелым, Слепец вовсе не смог бы управиться, по крайней мере сейчас, когда раны зажили еще не до конца.
      Кроме прочего, Раумрау сделал для Слепца новые глаза. Нет, не те, с помощью которых тот обрел бы зрение. Это были простые шарики из застывшей смолы, отшлифованные до идеальной формы. Два вставили в пустые глазницы, чтобы защитить их от грязи и холода, а несколько запасных сложили в матерчатый чехольчик и спрятали в заплечный мешок. Одежда и сапоги были тщательно осмотрены Таттлу и заштопаны, ремни натерты салом.
      Вот так, спустя пару месяцев после того, как он вышел на этот берег Реки голый, слепой, беззащитный, Слепец вновь покидал надежное убежище и отдавал свою судьбу в руки чужого, непонятного еще для него мира. Путь, лежавший перед ним, был неизмеримо труднее и длиннее, чем дорога от берега Реки до дома Халлиги. Одно радовало - теперь он сам намного сильнее и подготовленнее…
      Никто не мог бы предсказать, куда заведет Слепца дорога, в которую он отправился поздним осенним утром - по крайней мере, никто в деревне Гордецов. Быть может, прямо к смерти, поджидающей его за ближайшим поворотом? Сам Слепец старался не задумываться над этим. Он наслаждался вернувшимся к нему ощущением настоящей жизни. Он действовал, он взвалил на свои плечи сложную задачу и намеревался ее успешно решить. Он не собирался тихо засыхать в постели, калекой, отдавшим себя на милость окружающих. В руках он держал крепкую палку-посох; его обоняние, осязание, слух и интуиция готовы были заменить утраченные глаза, а еще у него было таинственное "внутреннее око". Слепец имел основания быть уверенным в себе.
      Таттлу негромко скулила, ибо она-то точно знала, какая жестокая судьба ждет этого, ставшего ей почти родным, человека. Женщина даже поругалась с Раумрау - она была уверена, что Слепец уходит только из-за нежелания кузнеца оставить его на зиму в своем доме. Дело кончилось страшным ударом о стол, которым Раумрау прекратил долгий спор. Сам он действительно не собирался уговаривать странного гостя остаться, хотя к его способности выжить в одиночку относился скептически. Вот и сейчас, когда ему надоело слушать плач жены, он лениво ткнул ее в бок и прорычал:
      – Замолкни, баба! Ничего не случится с твоим ненаглядным. Видела бы ты, как ловко он рубил поленья вчера на заднем дворе!
      Таттлу ненадолго притихла, но стоило только мужу взяться за последние напутствия Слепцу, она снова стала потихоньку причитать. Раумрау же, ощупывая ремни и проверяя легкость скольжения меча в ножнах, перестал обращать на нее внимание.
      – Когда пойдешь по той тропке, что мы проверяли с тобой вчера, старайся с нее не сбиться. Палку из руки не выпускай. Будь осторожен, слева течет река с обрывистыми берегами, как бы тебе в нее не рухнуть. Впрочем, она журчит громко, услышишь. Если все пойдет нормально, ближе к вечеру ты доберешься до Трех Гор. Так что ты не торопись, от спешки всегда только хуже становится. Не дай бог, споткнешься да упадешь, расшибешься, - Раумрау затих, словно осознав, что сейчас говорит как строгая мамочка, отправляющая в дорогу непутевого и глупого сынишку. Он смущенно кашлянул и вздохнул. - Но даже если чего… Ты не бойся, в лесу сейчас не опасно. Звери хищные еще не оголодали, так что на человека нападать не станут. Про разбойников в наших краях тоже не слыхать, и при случае можешь посреди дороги заночевать.
      – Эй! Отправляете его восвояси?! - весело крикнул подошедший Хажеу. Хотя первое знакомство с ним не доставило Слепцу удовольствия, позже оказалось, что этот грубоватый здоровяк - не такой уж плохой парень. Вот сейчас он делал вид, что пришел сюда случайно, а на самом деле нарочно завернул, проводить в дорогу человека, на которого они с кузнецом потратили столько много времени. Слепец это чувствовал.
      – Как тебе не стыдно! - воскликнула Таттлу, всегда принимавшая неуклюжие шуточки Хажеу за чистую правду и поэтому его недолюбливающая. - Человек без глаз, без пальцев в лес один идет, а он зубоскалит!
      – Вот тебе на! - деланно удивился подмастерье. - А я думал, мы с твоим муженьком ему и то, и другое приделали! Неужели потерялось?
      Он один громко рассмеялся. Раумрау сердито засопел, но Слепец тоже улыбнулся и помахал рукой застывшему у ворот Хажеу. Когда он двигал кистью, бронзовые крючки легонько терлись друг о друга и издавали звуки, схожие со скрежетом точимых ножей.
      – Спасибо вам, добрые люди… - начал он ответную речь, но тут Таттлу громко вскрикнула.
      – Рау, ты ведь не сказал ему про хоппков!!
      Кузнец снова раздраженно запыхтел, явно желая отвесить женушке затрещину, но сдержался, и сказал Слепцу:
      – Дура баба, но все же права она. Забыл я упомянуть про этих тварей, а надо было… Если станешь в лесу ночевать, поостерегись на земле ложиться, потому что эти гаденыши, ростом всего-то с крысу, прокусят тебе ляжку, да за ночь всю кровь и высосут.
      – Как это? - удивился Слепец. - Я ж ведь от укуса сразу проснусь!
      – Э, нет! - Раумрау ожесточенно поскреб заросшее бородой горло. - Они так кусают, что человек ничего не чувствует. Знахарь говорит, что у них вроде как его обезболивающий порошок в слюне растворен, только я думаю, без колдовства тут не обошлось.
      – И что же делать?
      – Уж и не знаю! Был бы ты рукастый, залез бы на дерево, а так… Придется постараться дойти до Трех Гор засветло.
      – Об чем вы толкуете? - спросил Хажеу и смачно сплюнул. - "Засветло"!! Да ему-то какая разница, ночью идти или днем. Тут он за месяц отоспался как следует, так что в сон его не потянет. Пускай шагает себе и днем, и ночью, пока не дойдет!
      – И то правда, - пробормотал Раумрау. Он ухватил Слепца за плечи и как следует встряхнул. - Ну чего ж, прощай! Ты уж там постарайся не сгинуть, а то нам с Хажеу обидно станет. Столько с тобой возились, так старались, а ты пропадешь зазря…
      Трудно было ожидать от обитателя деревни Гордецов чего-то более ласкового, и Слепец нисколько не обиделся на такое прощание. Таттлу что-то громко кричала, но из-за того, что ее причитания превратились в плач, разобрать можно было лишь некоторые слова. "Прощай" и "на кого ж ты нас покинул"… Криво ухмыльнувшись, Слепец вспомнил, что на их берегу Реки таким образом плакали по покойникам. Может, здесь другие традиции?
      – Спасибо вам за все! - сказал он еще раз. - Жаль, я ничем не могу отплатить за вашу доброту, и это самая большая печаль в моем сердце. А уж постараться сделать так, дабы ваши усилия не пропали даром - это ведь и мне самому надо! Помирать ой как неохота. Мира вам, да счастья. Прощайте!
      Не говоря больше ни слова, Слепец повернулся и пошел прочь от деревенских ворот. Двигался он неспешно и уверенно, потому как проходил этим путем уже не раз и не два. Вдоль забора, по вырубке, окружающей деревню, прямо на север. Сзади послышался скрип закрываемых ворот: все правильно, Гордецы не станут махать ему вслед руками. Он не в обиде. Глубокая тень забора холодит его щеки, но слева, в недалеком лесу, уже вовсю щебечут согретые ласковым осенним солнцем птицы. Сто сорок шагов - и забор кончается. Теперь уже Слепец сам смог ощутить на своем лице нежное тепло лучей дряхлеющего к зиме светила. Налетевший ветер прошумел в ветвях деревьев и заставил скрипнуть стволы старых берез, помог найти дорогу к началу неприметной тропки. Путешествие началось!
      Трава под ногами уже не хрустела, потому что иней успел стаять. Слепец на ходу, легко наклонился и провел рукой по поникшим стеблям. Мокрые. Теперь утренние лучи солнца сушат их долго, не лето на дворе… Через некоторое время вода обильно покрыла сапоги, и ногам стало холодно. Слепец прибавил шагу, надеясь, что быстрая ходьба разогреет конечности перед входом в затененный, наполненный прохладой лес. Палка изредка постукивала по дерну в поисках выбоин, но эта дорога не таила опасностей. Слепцу снова казалось, что он может ясно представить себе тот луг, по которому идет. И лес, к которому он направляется - каждое дерево, каждый куст, каждую поваленную гнилую колоду и муравейник у поросшего серо-зеленым мхом ствола. Стоило ему войти под сень крон, ветка хлестнула прямо по лицу и заставила смотреть на собственное положение уже не так радостно и уверенно. Слепец молча обругал себя за мальчишескую самонадеянность и сбавил шаг. Сосредоточившись, он стал угадывать приближение следующей ветки, намеревающейся отвесить ему оплеуху, по едва заметному запаху смолы или же неуловимому аромату увядшей листвы… Даже теперь он шагал споро, по крайней мере, ничуть не уступал скорости обыкновенного человека, идущего по лесной тропе. Больше ни одна ветка не смогла застать его врасплох, так же, как залегшие на пути толстые замшелые колоды или упрямо торчавшие посреди дороги кочки.
      По мере того, как тропа уходила вглубь леса, она становилась все менее нахоженной и удобной. Через пару часов, к полудню, как думалось Слепцу (точно определить время здесь, в вечном полумраке чащи, смог бы только зрячий), он достиг тайного участка тропы, по которому непослушные юноши из деревни испокон веку бегают в Три Горы на свидания к тамошним девушкам. Сам Слепец вряд ли смог бы найти то место на берегу лесного озера, где следует ползти по стволу громадной древней березы над зарослями малины, чтобы достичь начала секретной дорожки. Раумрау выведал для него этот секрет у одного молодого односельчанина, пообещав тому за услугу настоящий стальной нож. За несколько дней до прощания кузнец вместе со Слепцом совершил вылазку к этому озеру, и на нужном дереве была вырезана метка: три горизонтальные зарубки. Сейчас, вслушиваясь в ленивое клокотание лягушки и плеск щук в камышах, Слепец медленно обшаривал стволы. Наконец, он нащупал ладонью влажные, сочащиеся соком раны на нежной коре березы.
      – Ты уж прости нас! - извинился он перед деревом и слизнул с кожи сладкий сок. - Мне без этого никак… А у тебя все зарастет, я знаю!
      Рядом с этой, живой и полной сил березкой, стоял гигантский шершавый пень, наверняка черный и обросший лишайниками. На высоте в человеческий рост он кончался разломом, к которому остатками гнилой коры крепился упавший ствол. Что за стихия заставила мощное дерево сломаться? Наверное, страшной силы ветер, порыва которого не выдержало древнее тело? Верно, это было в те дни, когда рядом не рос густой лес. Быть может, тогда это был берег реки, от которой теперь осталась лишь заросшее тиной и камышами озерце… Размышляя над этими важными вещами, Слепец осторожно карабкался вверх. Первая проверка его новых способностей: выдержат ли вбитые в кости крюки? Хватит ли сил, не скрутит ли его на месте дикая боль? Он долго ощупывал трухлявые края пня, выбирая там место понадежнее. В конце концов, удалось схватиться как следует, самыми концами ладоней, где еще оставалась его собственная плоть. Нагрузка на крючья оказалась не такой уж значительной: боль возникла, но она была вполне терпимой.
      Опершись ногой на какой-то крепкий выступ на боку пня, Слепец мощным рывком забросил свое тело наверх. На краткий миг кисти вспыхнули огнем дикой боли, но она тут же пропала, превратившись в легкий зуд. Во время прыжка заплечный мешок стукнул Слепца по затылку, а по приземлении на верхушку пня он очутился на весьма неровной и колючей поверхности. Конечно, ведь это дерево не спилили, его отломило, и множество острых щепочек долго ждали своего часа, чтобы вцепиться в ладони и колени человека. Слепец поспешно встал, растирая руками голени. Концы крюков норовили зацепиться за сапожные ремни и противно скребли по толстой коже. Однако, самое трудное было позади. Слепец быстро нашарил ногой толстый ствол дерева-моста и прошел по нему путь длиной в тридцать маленьких, осторожных шажков. Много людей прошло до него этой дорогой - кто знает, сколько поколений Гордецов по молодости стремилось попасть в соседнюю деревню? На стволе не было ни скользкого мха, ни торчащих сучьев, ни гнилой, норовящей слететь под ногой коры. Очень скоро Слепец оказался внизу, посреди зарослей малины. Кругом неприступно стояли кусты, ощетинившиеся острыми колючками на ветвях, и только в одном месте оставался просвет. Это и была тайная тропа.
      Слепец рванулся вперед с новыми силами, чувствуя, как странное ощущение погружения в совершенно новый, неизведанный и прекрасный мир зарождается где-то в груди и разбегается по жилам, заставляя кровь кипеть. Ему хотелось отбросить прочь палку, этот символ убогости, раскинуть руки и бежать, бежать что было сил!! Сдержать глупый порыв стоило немалого труда. Слепец прекрасно представлял, чем окончиться эта дурацкая блажь, случись ей затмить его разум. Разорванная одежда, кровь из множества царапин, куча шишек, а то и чего похуже, вроде сломанной руки. Нет, он уже обжигался, доверяясь обманчивому сознанию собственного могущества, и не настолько глуп, чтобы снова попасть в ту же яму. Он будет идти, спокойно и размеренно, ибо именно такой должна теперь быть его жизнь. Не торопясь, он успеет всюду…
      Новая тропа была гораздо хуже прежней. Постоянные извивы, огибающие каждый куст, каждое дерево, корявые и каменно-прочные корни, норовящие поставить подножку. Несколько раз Слепец едва не рухнул вниз, став жертвой их коварности, после чего скорость пришлось сбавить вполовину. Посох заработал в полную силу, нашаривая препятствия и убирая прочь с дороги торчащие ветви. Здесь, несмотря на постоянную тень и свежий осенний ветер, проникающий через густую мешанину ветвей, идти было жарко. Вскоре Слепцу пришлось снять теплую куртку - с трудом, путаясь в петлях, страшась того, что он не сможет надеть ее обратно вечером - и продолжать путь налегке.
      Он шел очень долго, постепенно все больше замедляя шаг и утрачивая окрыляющую новизну ощущений. Ему вдруг стало скучно, вся усталость, прятавшаяся где-то внутри, разом вылезла наружу. Все-таки он долгое время не утруждал себя так яростно и так долго. Пришлось остановиться, сбросить мешок и сесть на землю, вытянув гудящие ноги и привалившись спиной к дереву. Лес был наполнен тишиной, нарушаемой только шелестом листьев над головой. Ни щебета птиц, ни посвистывания бурундуков… Странное молчание угрюмой чащобы, от которой не по себе. Некоторое время Слепец напряженно вслушивался в тишину, а потом ему на лицо упало несколько крупных, холодных капель. Лес наполнился шуршанием, а человек облегченно вздохнул: просто дождь… Есть такое свойство в дикой природе: она застывает, когда грядет ненастье, пускай даже самое маленькое. Птицы и звери прячутся, ведь никому не хочется оказаться мокрым. Тут Слепец подумал о себе - ведь его одежка тоже под угрозой! Однако, до него сквозь крону долетело лишь несколько капель, после чего дождь перестал. Он догадался о его окончании по сменившимся оттенкам шелеста. Теперь остался только ветер. Слепец поднялся на ноги и встряхнулся, собирая силы. Странное дело, он чувствовал себя освеженным, словно только что брел грязный, сковываемый налипшей пылью, а прошедший дождь смыл все и освободил тело от этих оков. С новыми силами он продолжил путь под радостный щебет неизвестной птички, увидавшей солнце. Какой-то шальной луч пробил густую чащу и скользнул по щеке. Он тут же пропал, но губы Слепца растянулись в улыбке, словно привет от садящегося солнца зажег на лице некий огонь. Так, улыбаясь, он шел вперед, шаг за шагом приближаясь к своей цели. Ему представлялся лес, море зеленого цвета, волнующееся в такт порывам ветра от горизонта до горизонта, частые вкрапления желтого, красного и коричневого - и он сам, маленькая букашка, ползущая по бескрайнему миру. Это было прекрасное ощущение. Душа витала над телом, не отвлекаемая потребностями смотреть под ноги. Словно птица, свободная и всесильная, она взирала на слабое солнце, падающее за край мира, на тусклые лучи, которые тяжело уползали вслед за ним по дрожащей поверхности леса. Выше были только облака, наливающиеся закатным багрянцем, и тусклый глаз одинокой, ранней звезды…
      Как ни слабо было осеннее солнце, его уход почувствовался быстро. А может быть, просто человек стал шагать настолько медленно, что уже не мог разогреть при этом собственное тело? Холод выползал из-за деревьев на тропу и обволакивал Слепца со всех сторон, пробираясь под одежду и заставляя ежиться. Пришлось остановиться и натянуть куртку. Это, как и опасался Слепец, оказалось для него трудной задачей, гораздо более трудной, чем покорение высокого пня. Долгое время он сидел прямо на земле, ощупывая беспорядочно скомканную куртку в попытках определить, где же здесь карманы, а где рукава? Разобравшись, он неловко просунул руки и смог запахнуть полы, но вот застегнуться не получилось ни с первой, ни со второй попытки. Ладонями Слепец нащупывал петли и грубые деревянные пуговицы, потом пытался подцепить те и другие крючками и подтянуть друг к другу. Или те, или другие, или все вместе срывались, и приходилось начинать сначала. Наконец, после долгих мучений, удалось застегнуть верхнюю пуговицу и еще одну, под ней. После этого измученный Слепец встал и продолжил путь с развивающимися полами. Ну их, проклятых, так ведь можно до полуночи провозиться… Надо было учиться застегиваться раньше, когда сидел на лавке в деревне и никуда не торопился. Не учел - что ж, плакать не стоит. Всего не учтешь, а уж эта задача не из главных. Ничего с ним не случится, если пройдется нараспашку, сильного ветра здесь быть не должно.
      Однако, после той вынужденной остановки Слепец не смог идти слишком долго. Остановиться его заставила та же причина, что и днем: усталость. Голени, стопы и даже бедра задеревенели и гудели, стертые пятки саднило, суставы непрерывно ныли. Случайно обнаружив рядом с тропой небольшую поляну (на ней чуть громче, чем в остальном лесу, шумел ветер), путник не стал испытывать судьбу и решил разбить лагерь. Трава здесь высохла за день, и Слепец спокойно упал на спину, сладко вытягивая натруженные ноги и расправляя плечи, оттянутые лямками мешка. Сквозь толстые одежды он не слышал исходящей от земли прохлады, поэтому некоторое время мог спокойно лежать, не шевеля ни единым мускулом.
      Итак, как ему ни хотелось добраться до Трех Гор засветло, выполнить эту задачу не удалось. Кроме прочего, нет смысла входить в деревню в темноте, когда приличные люди спят и двери разным бродягам не открывают. Его ждет первая ночь одиночества в длинном пути. Сколько их будет впереди? Долгих ночей под открытым небом, холодных, пронизывающих ветром и засыпающих снегом, или поливающих дождем? Нет, лучше не мучить себя подобными вещами заранее, вот когда наступят эти гадкие минуты, тогда и настрадаешься, - одернул себя Слепец, не давая дурным мыслям овладеть разумом. Он заставил себя подняться и закусить, а потом набрал по округе сухих веток, ловко зажимая их между своими металлическими "пальцами". Очень трудно было найти, а потом выдрать клок сухой травы - Слепцу не хотелось тратить запас пакли, выданной Раумрау. Травы он все-таки нарвал, затем отломил кусок сухой коры от ближайшего пня и растер его на мелкие кусочки. Вскоре он узнает, сколько этой пыли не развеялось по поляне, а попало точно на место его будущего костра. Ощупав кучку травы ладонью, Слепец постарался прицелиться кремнем точно на нее. Несколько ударов кресала, сухой треск - и снова тишина. Трава сгорела, а ветки, лежавшие от нее слишком далеко, не занялись… Пришлось повторить все еще раз, и еще, но в конце концов упорство и старание одержали верх над капризными "дровами".
      Уже под утро Слепец, убаюканный равномерным потрескиванием пламени, которое он постоянно подкармливал новыми порциями топлива, уснул. К счастью, хоппки бродили где-то далеко, и его ляжки остались нетронутыми. Когда выпала роса, тут же обратившаяся инеем, Слепец лишь ближе придвинулся к тлеющим углям. Разбудили его птицы, устроившие невообразимый гвалт совсем неподалеку. Проснувшись, он некоторое время лежал неподвижно и пытался понять, что же заставило птиц кричать так громко, но ничего подозрительного не расслышал. Очевидно, птахи просто радовались первым лучам солнца. Ему самому их долго дожидаться - пока дряхлый золотой кружок поднимется достаточно высоко в небе, чтобы заглянуть на его полянку, Слепец примерзнет к земле. Он быстро вскочил и принялся размахивать руками, чтобы прогнать сковавший тело холод. За ночь ноги полностью отдохнули, и от вчерашних неприятностей остались разве что мозоли на пятках. Умывшись растопленным в ладонях инеем, Слепец наскоро поел и снова отправился в путь. Некоторое время он мучался в сомнениях - правильно ли идет, не спутал ли свою тропинку с какой-то другой, неведомой лесной дорожкой? Однако вскоре все сомнения разрешились сами собой: сначала теплые лучи солнца на щеках и заметный ветерок возвестили о том, что человек вышел на опушку, а потом издалека донесся собачий лай. Слепец застыл на месте и прислушался, пытаясь точно определить сторону, с которой эти звуки доносились. Он разобрал еще неровные удары молота в кузне и клекот гусей. По всему выходило, что человеческое жилье ждало его прямо впереди.
      Тропинка пропала, растворившись в большом луге. Слепец побрел через него, снова чувствуя, как холодит его ноги усеявшая сапоги роса, как пригревает сверху солнышко, как кричат за спиной лесные птички. Спереди неслись совсем другие звуки - мычание телят, бродящих у околицы, тонкое блеяние ягнят в хлевах и разудалые крики петухов. Судя по всему, Три Горы - деревня богатая и большая. В воздухе явственно пахло дымом множества труб. Слепец сразу же представил себе зрелище, открывшееся бы любому нормальному человеку, окажись тот на его месте: в окружении далеких опушек леса, за редкими заборами скопище домов и домишек, с кривыми узкими улицами и большими огородами на задних дворах. Облачка дыма, курящегося над десятками разномастных крыш. Внезапно это видение укололо сердце нежданной, неясной болью. Перед взором несуществующих глаз Слепца встала новая картина, когда-то виденная им в реальности: вьющаяся речушка, чьи воды блестят в лучах восходящего солнца, уходящее на пастбища стадо и дым из печных труб. А по дороге неторопливо шагает воинский отряд, такой далекий и беззащитный на пространстве огромного луга… Как давно это было! Памятное утро у деревни Переправа, положившее конец прежней жизни человека, называющего себя Слепцом. Взмахнув рукой, он отогнал от себя ненужное воспоминание и заметил, что остановился. Встряхнувшись и расправив плечи - насколько это позволяли лямки мешка - он твердым шагом снова пошел вперед. Очень скоро палка-посох с громким, звонким стуком столкнулась с каким-то препятствием. Нагнувшись, Слепец нашарил ладонью округлую, кривую жердь, по краям прибитую к столбам. Это и есть околица деревни, понял он. Я дошел!!
      Испытывая заслуженную гордость от своего маленького, но очень важного подвига, он поднырнул под жердь и двинулся дальше. Некоторое время под ногами была та же самая неровная травянистая поверхность, однако шагов через пятьдесят подошва звучно шлепнула о нечто более твердое. Хорошо натоптанная тропа или даже дорога… Через мгновение ноздрей Слепца достиг резкий запах пыли, возвестивший, что его догадка была правильной. Теперь все те звуки, что привлекли его внимание еще в лесу, раздавались вокруг, громкие, многочисленные. То там, то тут кричали люди, скрипели отворяемые двери и ворота, звенели ведра и лилась набранная в колодце вода. Пожалуй, ступал он уже по улице, а не по какой-то полевой дороге. Слепец сразу же облизнул губы и подумал, что неплохо бы промочить горло, в котором с утра были только несколько капель росы. О том, что можно приложиться к фляжке, он боялся подумать, ибо не представлял себе, скольких мучений может стоить попытка ввернуть на место пробку.
      Пока он в нерешительности стоял посреди улицы, рядом застучали быстрые, легкие шаги.
      – Эй!! Чего тебе тут надо? - крикнул кто-то сердито и немного боязливо. Голос был тонкий, но мужской.
      – Я просто забрел сюда по дороге… - пожав плечами ответил Слепец. Он не рассчитывал встретить здесь столь холодный прием. Пожалуй, в деревне Гордецов его не встретили бы более невежливо.
      – Нечего тебе тут делать, - продолжил тот же голос уже гораздо увереннее и громче. - Это моя деревня!
      Слепец тут же вспомнил, что ему рассказывала об устройстве здешней жизни Халлига. Он постарался изобразить на лице самую дружескую улыбку.
      – А ты - местный волшебник?
      Собеседник заливисто рассмеялся.
      – Ой, люди, держите меня! Щас помру!!! Разве я похож на волшебника, придурок? - внезапно радость в его голосе пропала и сменилась подозрительностью и страхом. - А ты?… Ты что, колдун?
      – Вот уже нет. Но ты сказал, что это ТВОЯ деревня, и потому я подумал…
      – Хех, он подумал! Откуда ты такой взялся, думальщик! - человек снова перестал бояться и стал самоуверенным, даже наглым. - Значит, до сих пор не понял? Я нищий, попрошайка! Глаза разуй!
      – Я слеп, приятель.
      – Ах вот как!!! - интонации нищего снова сменились, на сей раз наполнившись злобой, начав источать угрозу каждым словом. - Тогда проваливай отсюда быстрее, покуда еще жив. Здесь тебе ничего не перепадет, разве что десяток тумаков… или еще чего похуже.
      – Хочешь сказать, меня никто не накормит, не даст переночевать?
      – Нет. Закон обязывает кормить только одного нищего, и этот один - я. Если ты намерен занять мое место, то давай, решим быстро и без лишнего шума, кто имеет больше прав здесь находиться, - голос попрошайки начал приближаться. Судя по всему, он намеревался разрешить спор совершенно определенным способом.
      – Эй! Я ни на что не претендую! - поспешил воскликнуть Слепец, воздев руки в жесте защиты. Крючки зловеще брякнули, и нищий, только что уверенно приближавшийся, вскрикнул.
      – Что это?! Ты хочешь меня зарезать??
      – Нет, что ты! Я никому не желаю зла, просто иду себе из одного места в другое и хотел по дороге отдохнуть в этой деревне…
      – Проваливай и отдыхай себе в лесу, под любым деревом. Здесь никто не захочет кормить задарма еще одного бездельника. Закон прост: один волшебник, один нищий. Уходи, а не то тебя побьют камнями, калека!
      Положение складывалось не из приятных. Слепец шел сюда, уверенный, что найдет кров в теплом доме и горячий обед, а получил от ворот поворот… Он почесал макушку "указательным крючком". Его бронзовые пальцы еще раз брякнули, снова вселив в недружелюбного собеседника страх.
      – Если ты прямо сейчас не уйдешь отсюда, я позову старосту, и тогда уж тебе не придется садиться на задницу недели две! - взвизгнул он. - Как только они увидят, какое ты чудище - безглазое, да еще и такими руками… Пожалуй, они тебя сожгут, как демона.
      Даже попрошайка издевается надо мной, - горько подумал Слепец. - Вот как низко я пал, особенно, учитывая прежнее высокое положение. Если здесь, на этом берегу, все так же гостеприимны, как этот миляга, остается одно - пока не поздно, вернуться к Халлиге… нет, ни за что! Яркое проявление собственной слабости, которое не даст спокойно жить. Если я не смогу пройти свой путь, то для чего тогда вообще коптить небо? - спросил он сам себя. У меня есть запасы пищи, напиться воды они мне должны позволить, ведь это такая мелочь. Нужно идти дальше и надеяться. Хотя… Раньше, еще до того, как отправиться в поход, он иногда думал о том, каким образом станет зарабатывать себе на кусок хлеба и крышу над головой. Раумрау сказал ему, что в этих краях процветает натуральный обмен, а деньги - даже серебро самого дрянного пошиба - имеется только у самых богатых людей. Вместо золота служит соль, почти такая же дорогая, как этот мягкий металл, или красивые шкуры, которые с радостью покупают потом на ярмарках проезжие купцы. У Слепца было совсем мало соли, серебра и шкур не имелось вовсе, и добыть их он не мог. Оставалось разве что просить подаяние, точно так, как подумал о нем этот злобный попрошайка, или же… Он вспоминал далекий Центр Мира, базарную площадь во время какого-нибудь праздника и толпу людей, жадно наблюдающих за представлением заезжих циркачей. Зрелище - вот чего недостает простому народу, погрязшему в повседневной, скучной работе. За него они отдадут и кусок хлеба, и добавят к нему мяса. Так было в Центре Мира, довольно большом городе, а уж про захудалую лесную деревню и говорить нечего.
      – Послушай! - весело крикнул Слепец, поводя головой, словно пытаясь унюхать нищего. - Ты еще не убежал звать на помощь старосту?
      На самом деле, он знал, что попрошайка еще здесь, для этого ему не требовались глаза. Просто не следует выдавать свои способности, вдруг они еще пригодятся для чего-то важного? Нищий не ответил, только очень громко и воинственно засопел.
      – Можешь ответить мне на один вопрос: тут когда-нибудь бывали балаганы?
      – Чего?
      – Ну, артисты. Люди, которые ездят в разноцветных кибитках, возят за собой ученых медведей и собак, умеют глотать огонь и ходить колесом?
      – Никогда не видел здесь ничего похожего.
      – Вот это да! Я даже не знаю, как еще объяснить… А если здесь случается праздник, например, день рождения вашего волшебника, чем вы на нем занимаетесь?
      – Что за дурацкие вопросы? Ты хочешь задурить мне голову? Конечно, на празднике все жрут в три горла мясо, хлещут брагу, играют на дудках и пляшут, пока не свалятся!
      – Небогатое развлечение. Так вот, зрелище - это когда некто показывает разные необычные вещи, а другие на это смотрят и удивляются.
      – Необычные вещи? О чем ты мне пытаешься рассказать - о цирковых представлениях, не иначе? Не мучайся, я-то сам знаю, что это такое. Просто деревенщина никогда подобного не видала, и на их взгляд, я думаю, все это будет смахивать… - в голосе нищего послышалось подозрение, смешанное с нотками торжества. -… смахивать на колдовство. Это очень не понравится Умбло…
      – Нет, никакого колдовства, просто ловкость рук! Вот к примеру, если жители деревни увидят, как слепой и безрукий человек рубит мечом дрова, попадая по ним с первого раза - они удивятся?
      – Эй, никто не даст тебе показывать здесь свои нелепые упражнения с мечом. Или ты хочешь заработать, рубя дрова? У нас этим занимаются мальчишки.
      – Ты не понял. Я хочу устроить представление. Люди будут смотреть, удивляться, и дадут мне за это тарелку жирного супа. Половина будет твоя.
      – Ты… - начал было нищий возмущенно, но поперхнулся, и некоторое время молчал, видимо, осмысливая услышанное. - Ты хочешь меня как-то надуть? Да? Но все равно, то, о чем ты говоришь - невозможно!
      – Они не придут смотреть?
      – Нет. Ты не сможешь держать меч в своих закорючках.
      Слепец не стал убеждать его, он просто откинул полу куртки в сторону и положил ладонь на теплую рукоять меча. Пошевелив крючками, чтобы они лучше схватились за бороздки, он одним широким движением вырвал лезвие из ножен и воздел его к небу. Нищий издал придушенный вопль и тоненько застонал, видно, уже прощаясь с жизнью.
      – Все еще не веришь? - насмешливо спросил Слепец. - Что же, тогда смотри внимательно, и не говори потом, что я заморочил тебе голову волшебством.
      Внутренне подобравшись, постаравшись отвлечься от всего мира вокруг себя, Слепец сосредоточился на своем загадочном внутреннем оке, которое пока еще плохо слушалось его воли. Сейчас нужно было справиться с ним, ибо от этого зависело очень многое. Нет, не жалкая тарелки супа, которой он мог лишиться в случае неудачи, гораздо большее. Уверенность в себе, в своих силах, в своем завтрашнем дне. Собрав побольше слюны, он плюнул себе под ноги, тщательно прислушиваясь к глухому шлепку в пыли и пытаясь представить всю картину наяву. Темное пятно в желтой мешанине, рядом с носками его старых, но еще крепких сапог. Немного помедлив, чтобы точно определить направление удара, Слепец картинно прижал к щеке тыльную сторону вооруженной руки, указывая при этом острием вниз, а потом резко отступил на шаг и вонзил меч в землю.
      – Ну-ка, посмотри, я попал? - равнодушно спросил он у нищего. Тот некоторое время молча стоял на месте, потом боязливо сделал пару шагов и звучно сглотнул. Попрошайка молчал и дальше, но по тому, как его сопение стало громче и чаще, Слепец понял, что не промазал. Надо было воспользоваться ситуацией, ибо от осознания собственных способностей он чувствовал себя окрыленным и готов был свернуть горы.
      – Это еще не все. Возьми какую-нибудь ветку, или палку! - приказал он нищему. Сбитый с толку попрошайка на сей раз не раздумывал и не разговаривал. Шагнув к обочине, он закопошился там, чем-то хрустнул и вернулся обратно на середину улицы.
      – Хорошо. Возьмись руками за концы… постой, а она достаточно длинна?
      – Да. А что…
      – Подожди, я все объясню. Возьмись за концы, выстави палку перед собой на уровне груди, одним концом к небу, другим к земле. Только смотри, не задирай слишком высоко! Готов?
      – Да, но…
      Слепец точно запомнил, с какой высоты и с какого расстояния доносился голос: нищий был выше него ростом и стоял в двух шагах, немного справа. Не давая попрошайке понять, что тут происходит, Слепец шагнул к нему и коротким, горизонтальным ударом разрубил палку надвое. Дерево ответило сухим треском, а меч немного дернулся в руке, когда встречался с препятствием. Это отдалось легкой болью во всей кисти.
      – Ай!! - взвизгнул нищий, отпрыгивая назад и со свистом рассекая воздух половинками палки. - Ты хотел убить меня!!
      – Если бы я хотел это сделать, ты валялся бы в пыли, с ужасом разглядывая свое тело со стороны, глазами на отрубленной голове! - хохоча, ответил ему Слепец. Он с удивлением обнаружил, что прекрасно ощущает мощную волну страха, перемешанного с изумлением и даже восхищением. Они казались яркими факелами, воссиявшими перед несуществующими глазами посреди вечной тьмы. Сейчас можно было очень точно определить, где стоит нищий, даже… даже разглядеть его! Слепцу почудилось, что в сиянии невиданных цветов пламени он видит смутные очертания фигуры и нечеткие, дрожащие черты лица. Оно вытянулось от удивления, челюсть отвалилась вниз, подрагивая на весу жидкой бородкой, глаза выпучены, руки застыли в воздухе, сжимая остатки палки. Что это было? Иллюзия, рожденная в недрах мозга, или отражение истинной реальности? Значит ли это, что Слепец просто обманывает сам себя, выдавая желаемое за действительное, питаясь фантомами, до поры до времени не вступающими в конфликт с правдой жизни? Или же все наоборот? Что, если его мозг, лишившись глаз, постепенно, с трудом, находит иные пути видения окружающего мира? Если так, эмоции людей станут заменять ему свет! Чем сильнее они чувствуют, чем сильнее возбуждены - тем лучше он разглядит их. Жаль, что кочки под ногами или загораживающий путь забор не могут разъяриться или испугаться. Слепец глубоко вздохнул, чтобы избавится от заполнивших разум лихорадочных мыслей. Рано, рано думать об этом, сейчас для него важнее другое.
      Возбуждение нищего постепенно сошло на нет, он отступил назад по улице и снова растаял в вечной тьме. Однако Слепец никак не мог избавиться от ощущения собственного могущества, наполнившего его до краев. Он пытался одернуть сам себя, твердя в уме, что "могущественный слепой калека" - словосочетание попросту смешное. По крайней мере, так ему удалось немного успокоиться.
      – Ну, ты удостоверился? - насмешливо спросил он у нищего. - Клянусь, если ты убедишь деревенских жителей, что на меня стоит посмотреть, зазовешь их на площадь, или куда там у вас собирается народ, я смогу устроить развлечение на славу! Догадываешься - если им понравится, мне много чего перепадет… а я поделюсь с тобой.
      – Меня и так кормят, - пробурчал обретший наконец дар речи попрошайка. - Нечего людей баламутить.
      – Значит, ты отказываешься? Тогда посторонись, я сам пойду к старосте.
      – Что? - возмущенно воскликнул нищий. Впрочем, он тут же сменил тон и заговорил чуть ли не любезно. - Ладно тебе, не надо сразу кипятиться. Я просто немного сбит с толку твоими шутками. Нечего тебе бродить по деревне, пугать детишек да собак. Я все сделаю… Не знаю, как деревенщине, а волшебнику такие трюки могут и понравиться.
      – Тогда поторопись, я хочу есть. Кстати, как тебя зовут?
      – Волшебник Умбло, я же говорил.
      – Нет, ты не понял, я спросил, как зовут ТЕБЯ.
      – Меня?! Ты хочешь знать, как зовут попрошайку?
      – А что в этом такого? Тем более, что мы вроде как собрались ненадолго сделаться партнерами.
      – Ну… Обычно люди показывают пальцем и пугают мной непослушных детей. Могут запустить камнем, или куском грязи, когда не в настроении, ибо для чего еще может пригодиться поганый нищий?… а вообще меня зовут Грязный, Вечно Скулящий Приставала.
      – Гм, довольно длинный титул.
      – Ха-ха, шутник. Можешь звать меня любым из этих прекрасных имен, - шмыгнув носом, нищий мягко прошагал прочь. Голос его прилетел издалека, и слышался глухо - наверное, он не повернул головы: - Иди прямо, никуда не сворачивая, и придешь прямо на площадь!
      Слепец криво усмехнулся, и не спеша пошел следом за убежавшим попрошайкой. Ему нужно было крепко подумать над "программой" своего будущего выступления, ибо от него зависело, как встретят его эти люди. Судя по рассказам Приставалы, они здесь не отличаются особым человеколюбием и жалости к ущербным не испытывают.

*****

      Народ собрался гораздо быстрее, чем можно было ожидать. В галдящей толпе трудно было различить отдельных людей, но Слепец и без того знал, что здесь собрались главным образом старики со старухами, дети, да несколько женщин. Основная часть работоспособного взрослого населения на полях, или в лесу, заготавливает запасы для близящейся зимы. Что ж, раз он пришел в Три Горы в полдень, придется довольствоваться и этим.
      Площадь, вернее, маленький пятачок шириной в две улицы, который располагался в центре деревни, заполнили до отказа. Крестьяне были несказанно удивлены и выражали свои чувства очень громкими голосам, причем говорить старались все сразу. Чего взять с такого сборища! Рядом стоял дом Волшебника, прятавшийся за высоким, новым кедровым забором. Из ворот торжественно вынесли большое дубовое кресло, а следом вышел и сам Умбло, человек среднего роста, уже изрядно заплывший жиром, с красным лицом, редкими сальными волосами и седой бородой, широкой завесой падавшей ему на грудь. Больше всего он напоминал кабатчика, или же поддавшегося пагубе непрестанных пивных возлияний клиента того же самого кабака. С трудом, отдуваясь, Умбло прошествовал к креслу и рухнул туда, заставив мощную конструкцию жалобно заскрипеть под немалым весом тела. Немного поерзав, он умостился между обитых мягкой телячьей кожей подлокотников, заинтересованно прищурившись оглядел чужака с ног до головы, и только потом разрешающе махнул рукой. По этому сигналу крестьяне затихли, придвигаясь ближе к месту действия, но все же сохраняя почтительную дистанцию. Редкая молодежь и детвора смотрели на странного и страшного пришельца широко раскрытыми, удивленными глазами, старшие неодобрительно хмурились. Все побаивались смотреть на его жуткие, темно-желтые глаза без зрачков, а особенно - на зловещие крючки, торчащие в тех местах, где у нормальных людей растут пальцы.

*****

      Слепец легко повернулся на пятках, скользя невидящим взором поверх голов. Он и сам удивлялся тому, что мог вот так, ни капельки не теряя равновесия, вертеться вокруг своей оси! Вообще, сегодня он чувствовал невообразимый подъем сил, нагрянувший к нему во время разговора с нищим и не собиравшийся уходить.
      – Здравствуйте, уважаемый Умбло, здравствуйте, почтенные жители Трех Гор! - важно начал он, стараясь подражать в речи той манере, в которой говорили циркачи из его прошлого. Дальше пришлось говорить быстрее, ибо не стоило испытывать терпение собравшихся долгой болтовней. - Я чувствую, как вы насторожены, как держитесь поодаль, и все понимаю. Я - чужой в ваших краях, да и видом не особо красив. Я решился созвать вас сюда, чтобы поделиться своим знанием. Знаете ли вы, как счастливы, живя здесь?
      Он все же помедлил, дабы выслушать тишину, хотя ответов и не ждал. Пока никто не понимал, куда клонит этот уродец, и некоторые уже стали раздраженно кривить рты.
      – Быть может, вы когда-нибудь задумывались об этом, но никогда не осознавали собственного счастья в полной мере. Там, откуда я пришел, на далеком и диком Севере, в селениях и городах нет волшебников, - он тяжело вздохнул, слегка разведя руки по сторонам. По толпе прошел ропот, а кресло Умбло негодующе заскрипело. Слепец поспешил продолжить: - Да, да, знаю, как ужасно это звучит для вас. Там, на севере, не знают спокойного неба, мирной работы и наслаждения жизнью. Каждый должен бороться с непогодой и полчищами чудовищ, от которых мог бы защитить их Волшебник. Кроме того, в отсутствие мудрого повелителя, в правители лезет всякий, у кого есть сила. Люди достают мечи и убивают себе подобных.
      Словно для иллюстрации последней фразы, Слепец достал из ножен свой клинок и тут же услышал, как люди с оханьем пятятся назад, увидев блеск стали.
      – Злые и глупые люди, они дерутся друг с другом, или же собираются в толпы и идут войной на соседей. Это очень страшная штука - война, и больше всего от нее страдают именно такие, как вы - несчастные крестьяне и их беззащитные семьи, - вокруг уже раздавались горькие выкрики, а кто-то даже навзрыд заплакал. - Как хорошо вам жить под крылом могучего волшебника, защищающего от любых невзгод, будь то буйство природы или человека…
      Невооруженной рукой Слепец сделал широкий жест в сторону хрипло дышащего в своем кресле Умбло. Он не мог видеть выражения лица Волшебника, но, судя по тому, что никто не мешает продолжать речь, тот пока доволен ее течением. Слепец печально вздохнул и опустил голову.
      – Каюсь, я тоже оказался вовлеченным в жестокие игрища с оружием и проливанием крови. За это суровая рука судьбы, ведомая Смотрящими Извне, покарала меня сполна: мой противник взял меня в плен, искалечил, а потом сбросил на ваши земли с большой птицы. Только чудо позволило мне выжить, и та же судьба дала возможность осмыслить прошлую жизнь и понять смысл теперешней. Я должен нести вам всем известия о великой радости, которая вам выпала. Здесь, видя ваши мирные, защищенные жилища и спокойную жизнь, я готов плакать над своей несчастной долей и глупостью, проявленной тогда, раньше… но мне нечем больше плакать. Так радуйтесь, благодарите судьбу и вашего благодетеля! - на сей раз Слепец поднял вверх обе руки и потряс ими. Крестьяне радостно зашумели, невразумительно крича здравицы волшебнику. Сам Умбло, снова громко скрипнув креслом, с великой любезностью и мягким одобрением в голосе, сказал:
      – Воистину удивителен твой рассказ, прохожий, и удивительна твоя судьба. По своей великой доброте, жалеючи тебя безмерно, я предлагаю отдохнуть в своем доме.
      – Спасибо тебе, мудрый и щедрый Умбло. Но прежде я хотел бы развлечь собравшихся некоторыми трюками, которых они наверняка не видели, да и никогда больше не увидят.
      – Давай! - милостиво разрешил волшебник.
      – Приставала, - позвал Слепец, крутя головой. Нищий отозвался сзади, с почтительного расстояния шагов в пять. - А ну-ка, подержи палку, как тогда, в первый раз! У тебя есть палка?
      – Угу. Я позволил себе захватить несколько штук, так и знал, что пригодятся. Мне подойти поближе?
      – Не надо, - Слепец воздел меч и добавил громко, обращаясь к толпе. - Я слеп, я лишен пальцев, но меч до сих пор держится в моей руке, а слух и сила предвиденья заменяют глаза. Смотрите - и удивляйтесь!
      Еще произнося последние слова, он постарался как можно тщательнее представить себе положение Приставалы и палки в его руках. Сейчас он собирался совершить нечто посложнее простого разрубания деревяшки на две части. Он плавно скользнул на два шага назад, одновременно опуская меч вниз, лезвием плашмя, чтобы оно громче пело в воздухе. На третьем шаге Слепец резко повернулся, взмахнув оружием по широкой дуге, далеко от себя, так, как он никогда бы не стал делать в бою. Меч достал палку самым своим острием, разрубив ее с сухим треском. Толпа зрителей хором ахнула, а Приставала снова превратился в фонарь, светящийся страхом и удивлением. Слепец видел только его, совершенно не ощущая присутствия остальных. Нужно было пользоваться ситуацией.
      – Теперь поставь свою ногу рядом со мной! - весело приказал он нищему, указывая вниз крючками левой руки. Приставала заныл, словно не в силах выдавить из себя протест, но все же топнул в пыли плоской деревянной подошвой своего башмака. Слепец очень хорошо расслышал ее глухой стук, и тут же воткнул меч у самого носка. Приставала с визгом отпрыгнул назад, а глазеющие зрители наоборот, подались вперед, чтобы хорошенько разглядеть, насколько точно слепой ловкач нанес укол. Затем Слепец показал еще несколько столь же примитивных, и столь же впечатляющих для этих простаков фокусов, а под конец даже решился отсечь клок волос с шевелюры какого-то смелого мальчишки. Когда он уже кланялся, некто из толпы громко усомнился в отсутствии у него зрения. Заставив подошедших было ближе людей разойтись, Слепец острием крючка правой руки выковырял на ладонь левой по очереди шарики из обеих глазниц. После этого сомнений ни у кого не возникало.
      Пока толпа расходилась, а грузный Умбло с трудом поднимался с кресла и шел к "циркачу", тот успел помянуть недоверчивого крикуна несколькими плохими словами, так как не мог вставить шарики обратно. После двух попыток один из них просто вывалился из крючьев и пропал в пыли.
      – Вот так ловкач! - прошипел в самое ухо полный злобы голос Приставалы. - Зачем я только послушался тебя? Ты так сладко нахваливал колдунов, что даже придурок понял бы твои намерения. Хочешь занять здесь мое место? А так ли ты ловок, чтобы увернуться от ножа, упершегося в бок?
      Действительно, в правый бок ткнуло нечто чрезвычайно твердое и острое.
      – Подожди, дуралей! - шепнул Слепец. - Я ведь просто рассказывал свою историю!
      – Ты можешь дурачить этих остолопов, но не меня! Подумай, кто здесь умнее, если они кормят меня, а не я их? Бредни про падения с больших птиц и деревни без колдунов - это самое глупое, что я слышал в своей жизни!
      – Зря ты мне не веришь. Но как бы там ни было, я не собираюсь занимать твое место. Я хочу только вкусно поесть, переночевать в мягкой постели и отправиться дальше. Если б я хотел остаться жить в теплом местечке, то у меня такие уже были - и с гораздо более приятным окружением, чем эти крестьяне и этот толстый… Ах, волшебник!! - последние слова Слепец произнес намного громче и почтительнее, улыбаясь и легко кланяясь тяжелым шагам Умбло. - Вам понравилось, или вы видели представления намного лучше?
      – Неплохо для нашей дыры и для этого сброда! - отдуваясь и распространяя вокруг себя ароматы чеснока, ответил волшебник. Он подхватил Слепца под руку и повел за собой.
      – Я обещал поделиться наградой с Приставалой, - сказал тот, ясно представляя себе нищего, который остался у него за спиной. Наверняка, бедняга, так и не решившийся пустить в ход ножик, уже похоронил сам себя и стоит с опущенными плечами и навернувшейся на глаза слезой. Умбло остановился, зашуршал одеждой. Тут же послышались торопливые шаги Приставалы, нагнавшего их за пару мгновений. В молчании они вошли в дом, миновали прохладные, слегка пахнущие сыростью сени и очутились в теплой комнате, наполненной разнообразными, но одинаково чарующими голодного человека ароматами пищи. Слепец был удостоен чести сесть за стол рядом с хозяином, а Приставала убежал на кухню, где гремела кастрюлями челядь. Впрочем, он излучал одно лишь удовольствие и даже забыл о всех своих подозрениях…
      – Ты мне понравился! - пробормотал с простецкой прямотой колдун еще до того, как выпить первую кружку сидра. - Куда идешь? Откуда - можешь не говорить, это дело такое… сам знаю.
      Слепец открыл было рот, чтобы честно поведать о цели своего путешествия, но тут же вспомнил, сколь нелестно отзывались о Мездосе Гордецы. Вдруг и этот разжиревший владетель лесной деревеньки не любит волшебника из Замка-Горы? Возьмет и сменит милость на гнев. Нет, раз уж начал хитрить и притворяться - иди по этой гадкой дорожке до конца.
      – Я собираюсь достичь севера, своей родины. Здесь слишком уж тепло…
      – Ух… Мы тут ничего не ценим больше теплой печи да вкусной еды. Где этого добра больше - там и родина. Неужели люди на севере настолько отличаются от нас?
      – А ты ничего не слыхал о наших краях, мудрый Умбло?
      – Нет… Даже когда я бываю на ярмарке и говорю с проезжими людьми, они не касаются в разговорах тех мест. Люди остерегаются ездить мимо дворца этого выродка, Мездоса. Ты же знаешь о его уродливом замке? Он тянется от самого Края Мира на многие и многие тысячи шагов, и занимает треть ширины Левобережья! Со стороны реки стоят дремучие леса и гиблые болота, поэтому путешественнику не проскользнуть мимо застав этого зажравшегося паука!
      – Если никто туда не ездит, то кто рассказывает подобные страсти? - осторожно спросил Слепец.
      – Есть добрые да смелые люди… - неопределенно ответил Умбло. Он давно уже начал трапезу и говорил сквозь пережевываемую пищу. - Так что тебе трудно будет пройти… хотя, чего взять с нищего и увечного? Только выдержишь ли ты путь? Чтобы добраться до Великого Тракта, идущего с юга на север, надо пройти сквозь голую степь, в которой и люди-то не живут, а потом пробраться вдоль цепи Светящихся Гор. Там полно разбойничьих шаек да разных чудищ. В тех местах мало кто отваживается путешествовать, и если пойдешь, то окажешься один-одинешенек!
      – А как же вы связываетесь с внешним миром?
      – Наши дороги ведут к соседней деревне, а уж оттуда к югу и юго-востоку. Так тоже можно добраться до Тракта, намного ближе к его началу, но путь выйдет длиннее раза в два, а то и в три! Жаль мне тебя, и так, и эдак плохо.
      – Неужели Мездос и впрямь настолько ужасен? - задумчиво пробормотал Слепец.
      – Нет, еще хуже! - ответил Умбло и хрипло расхохотался. По комнате пошли волны сивушного запаха. - Разве ты не слышал о нем тысячи ужасных слухов?
      – Ну, некоторые люди, встреченные мною, плохо о нем отзывались, но никаких подробностей его злодейств не описывали…
      – Странно… - Умбло хрюкнул, совсем как настоящий кабан. - Это чудовище каждое утро начинает с того, что съедает тарелку супа из человеческого мяса!
      Неизвестно, собирался ли волшебник привести другие примеры, характеризующие жуткую сущность Мездоса, но тут с кухни принесли новую перемену блюд, и он погрузился в них - в прямом и переносном смысле. Долгое время за столом раздавалось лишь чавканье и хруст разгрызаемых хрящей - Слепец решил не отставать от хозяина, ибо в его положении каждый горячий обед мог оказаться последним. Поедая молодого барашка, нежный жир которого покрывал ладони липкой, застывшей коркой, он напряженно думал над одной проблемой. Отчего все вокруг так ненавидят Мездоса, и только Халлига отзывается о нем с восторгом? Можно конечно, предположить, что именно она и права, так как была знакома с ним лично, но ведь не бывает дыма без огня! Вполне может оказаться, что Мездос из рассказов женщины, и злой колдун, пугало всех остальных - как два разных человека. За долгие годы, что Халлига провела вдали от него, волшебник мог разительно измениться. Если он хоть на треть так злобен, как гласят о нем легенды, ждать помощи глупо. Чего доброго, еще и уши с языком поотрезает. Или пошинкует на кусочки - и в кастрюлю, а сверху посыплет морковкой и перцем. Да, понять, где же истина, невозможно, по крайней мере, здесь и сейчас. Без сомнения, надо продолжать путь, по дороге стараясь узнать как можно больше - глядишь, вблизи Замка-Горы ситуация станет намного яснее.
      Обед кончился весьма нескоро, хотя где-то с середины Слепец перестал в нем участвовать. Баранину и обильно приправленное маслом овощное рагу он еще съел, запив все это не меньше, чем литром сидра, но потом подали раскисшую просяную кашу и попахивающую козлятину, которую Слепец не ожидал встретить на столе столь важной персоны, как Умбло. Тот оказался очень неразборчивым в еде человеком, с одинаковой жадностью поглощающим и барашка, и козла. Слепец предпочел откинуться на спинку лавки и провести остаток трапезы в борьбе со внезапно нахлынувшей дремотой. Чтобы не свалиться под стол, он неловко зажал между крючками щепку и пытался ковырять в зубах. Получалось плохо, но от сна немного отвлекло. Умбло тем временем стал с полным ртом разглагольствовать о каких-то скучных крестьянских проблемах и таких же скучных радостях. За стол подсели Приставала и жена волшебника - наверняка бесформенная, некрасивая, и явно не самая умная женщина, пахнувшая дымом и едким потом. Эти двое часто и беспричинно смеялись: женщина затяжным, похрипывающим смехом, а нищий - мелким и отрывистым, больше похожим на кашель… Не хотелось бы мне вдруг стать деревенским волшебником, подумал Слепец. С этой мыслью он кое-как встал из-за стола, заплетающимся языком поблагодарил за угощение, и дополз до выделенной лежанки. Едва растянувшись на слегка вонявших шкурах, он немедленно уснул.

      – Эй, прохожий!! - Слепец стоял на крыльце, отирая тыльными сторонами ладоней с губ следы супа. Умбло, тяжело и медленно ступая, вышел из глубины сеней и встал рядом. - Через пяток дней мои мужики поедут в Ушко - деревня такая, к западу от нас. Они тебя довезут, а то пешком слишком долго будешь брести. Дня два, пожалуй, выйдет…
      – Нет, не нужно. Я пойду сам, ведь дорога предстоит очень длинная, и всю ее не проехать с попутчиками, так что нечего расслабляться. Да и задерживаться на эти дни негоже…
      – Как хочешь. Прямо сейчас пойдешь? Я скажу Бруле, чтобы вынесла твои вещи, - волшебник развернулся, задев толстым боком Слепца, и снова исчез в глубинах дома. Вот и опять расставание, только гораздо менее болезненное, чем первые два. Здесь он ни к кому не успел привязаться, и к нему тоже никто. Уйдет - и не заметят, хотя, вспоминать, наверное, будут. Вчерашним вечером, хорошенько проспавшись, Слепец устроил еще одно представление для тех жителей деревни, которые не видели его первого выступления. Хвалебная речь в адрес волшебника снова была сказана, и после, во время продолжительного ужина, Умбло настойчиво уговаривал слепого фокусника остаться в Трех Горах надолго, если не навсегда.
      – Нет, - ответил ему Слепец, предварительно поблагодарив и рассыпавшись в извинениях, чтобы волшебник не обиделся. - Я не могу долго оставаться в ваших жарких краях, меня зовет родина. Все равно как птиц, каждый раз весной возвращающихся с юга на север… К тому же, мое ремесло - это удел бродячего человека. Крестьяне не станут смотреть на одни и те же трюки вечно, а больше от меня пользы никакой, и ты сам скоро пожалеешь, что упросил меня остаться…
      Вспоминая тот разговор, Слепец усмехнулся. Снова отказываюсь от приюта, и упорно иду вперед, прямо в лапы надвигающейся зимы и пугающей неизвестности, подумал он. Что за натура у меня такая, все ей неймется, все тянет прочь от подарков судьбы и уговоров здравого смысла! Но ничего не поделаешь, так видно на роду написано.
      Он спустился с крыльца и сел на последнюю ступеньку. Холодно, не смотря на то, что солнце уже встало и греет лоб. Даже через подошву чувствуется твердость застывших под ногами комьев земли. Стоило провести ладонью по перилам - кожа покрывалась ледяной влагой стаявшего инея. Под ногами редких прохожих, уважительно здоровавшихся, хрустел лед на лужах…
      Едва заметная волна тепла овеяла лицо. Рядом раздалось знакомое кряхтение и хруст сгибающихся коленных суставов.
      – Здравствуй, - мрачно сказал Приставала.
      – И ты тоже здравствуй! - ответил Слепец с улыбкой.
      – Уж куда там, - нищий тяжело вздохнул и яростно почесался. - Ты вот пришел, ушел, тебе и горя никакого нет!
      – А у тебя какое горе стряслось?
      – Известно какое… Все из-за тебя, проклятого. Мне Умбло знаешь что сказал? Нету, говорит, Приставала Вонючий, от тебя никакого толку, одно раздражение. Вот, говорит, человек пришел подходящий на твой пост, жаль только, остаться никак не согласился. И вид у него жалостливый, такому подать никто не поскупится, и речи говорит складные да правильные. А ты? Надо, говорит, замену тебе найти.
      – Вот те раз! - Слепец был удивлен, хотя жалости к нищему не испытывал. - Я такого ничего нарочно не замышлял. Само получилось, ты уж не обессудь.
      – Угу! - зло воскликнул Приставала. - Ты вот сейчас уйдешь, ты бы все равно ушел! Знал бы я, что все так выйдет, вчера бы накостылял тебе по шее да выгнал, чтобы духа твоего никто тут не учуял!! Идешь себе - и иди, а мне здесь так хорошо было!!!
      – Эге, брат, да ты кричать вздумал? - насмешливо перебил его Слепец. - Неужто, сейчас решил мне накостылять?
      – Да уж поздно теперь…
      – Это точно. А чего тогда разоряешься? Усовестить меня хочешь? Не выйдет. Я так считаю: если у человека руки-ноги-голова на месте, он попрошайничать не должен. Ты тут уже довольно на их шее посидел, теперь тебя жизнь за это побить возжелала. Терпи.
      – Легко сказать! Куда я подамся? Уж и не припомню, каково это, по дорогам бродить, под кустиком спать, да плесневелый сухарик грызть… - голос нищего задрожал, чуть ли не срываясь в плач. В другое время Слепец скривился бы от презрения, но сейчас это чувство ему стало чуждо. Он просто хлопнул Приставалу по спине, стараясь не поранить крючками.
      – Это дело ты быстро вспомнишь.
      – Э-э-эх!! Пропадать мне, убогому… А ты возьми меня с собой! - выпалил он, словно бы эта идея внезапно пришла к нему в голову. Однако, каким-то образом Слепец догадался, что весь разговор Приставала затеял именно ради этой просьбы. Какое-то напряженное ожидание в голосе, что ли?
      – С чего бы это? - искренне удивился Слепец. - Зачем тебе связываться с почти беспомощным калекой, идущим к тому же чуть ли не в лапы Мездоса Ужасного?
      – Э, нет! Я уже видел, какой ты беспомощный. Ты очень хитрый. Эта речь, что ты сказал… эти фокусы… Если их повторять в каждой деревне, какая попадется на пути, то жизнь будет лучше некуда! А Мездос… Что он? Столько страшного про него рассказывают, уж и верится с трудом. Больше на детскую страшилку похоже. К тому же, я могу не заходить слишком далеко по Великому Тракту.
      Слепец улыбнулся, запрокидывая голову, чтобы солнце осветило все лицо.
      – Ну что ж, если ты так хочешь - пойдем. Я буду рад попутчику, да и пригодятся в дороге твои руки и глаза. Иди, собирайся!
      – Уже собрался! - весело крикнул нищий. От грусти и злости, владевших им мгновение назад, не осталось и следа. Шустрый малый! Неужели не сомневался в успехе?
      Приставала ненадолго покинул крыльцо, чтобы найти Умбло и сказать ему о своем уходе. Скоро они все вышли, скрипя и грохоча ступенями - бывший деревенский, а теперь странствующий нищий, волшебник и его служанка с сумкой. Умбло добродушно проворчал:
      – Сманил моего попрошайку! Ну ладно, не жалко… Этого добра найти не трудно, а вот тебе он зачем? Ох, намучаешься с ним! А мы тут без нищего пока будем…
      – Заскучаешь - сам пойдешь побираться! - хохотнул Приставала. Он вдруг разом стал увереннее и говорил без прежней любезности и учтивости. Слепцу показалось даже, что нищий изменился внешне. Почему? Просто он слышал новый голос и подбирал ему нового хозяина в своем воображении. Все то же вытянутое лицо, только теперь твердый взгляд, подрезанные волосы и даже выскобленный подбородок. Другой человек!
      – Эй, Приставала, ты побрился? - машинально спросил Слепец, желая подтвердить или опровергнуть свои догадки.
      – Когда это ты успел меня пощупать? - подозрительно спросил нищий. - Да, побрился. А еще вымылся и причесался!
      В его устах это все звучало, как описание невероятно геройских подвигов.
      – Значит, мы готовы идти! - торжественно заявил Слепец.
      – Доброй дороги! - тут же пожелал Умбло, давая понять, что задерживаться на его дворе больше не стоит. - Будьте готовы как следует помесить грязь: с юга Туманной рощи идет хороший дождь.
      – Откуда ты знаешь? - спросил Слепец.
      – Я ведь волшебник, как-никак. Колдуны с окрестных деревень отгоняют тучи со своих полей, и все они проливаются там, на ничейной земле.
      – Понятно. А где та роща? - Приставала, схватив Слепца за руку, не дал послушать ответа на последний вопрос, потащил прочь
      – Идем, хватит трепаться. Я ведь все это знаю не хуже Умбло, и расскажу по пути. Нам следует пошевелиться, чтобы успеть попасть в Ушко к завтрашнему вечеру.
      Быстро и дружно они вышли за ворота и стали мерить шагами деревенскую улицу.

*****

      Они шли не быстро и не медленно, шли по утопающей в густой осенней тени лесной дороге с накатанными колеями и спутанной, жухлой травой посередине. Худой человек с лицом, на котором навеки застыло странное выражение умиротворения и спокойствия, несмотря на то, что глаза его были закрыты, шагал так же уверенно, как его упитанный товарищ в заношенной и покрытой многочисленными прорехами одежде. Легкий посох из сухой ветки старой березы этот странный путник сжимал жуткими крючьями, хищно блестевшими каждый раз, когда луч тусклого солнечного света пробивал редкие кроны деревьев и добирался до дороги. Его спутник поминутно поправлял то съезжавшую на глаза безразмерную шапку из овечьей шкуры, то норовившую переползти с боку на живот длинную холщовую сумку на поясе.
      – Ушко, потом Мирт, потом Окрайня, но туда мы не пойдем, потому что из нее дорога до Великого Тракта мимо Светящейся Горы идет, - рассуждал человек в рваной одежде. - Двинем южнее, через Коррас. Там старые деревни, большие, зажиточные, с каменными домами. Дейстелол, Хелиброн, Фисальт, Олбер… А там и тракт. Ну-ка, остерегись, возьми вправо, а то тут дорога больно плохая.
      Грунт ночью прихватило холодом и обильно покрыло инеем; теперь верхний его слой оттаял и превратился в полужидкое мыло, намазанное на твердую основу. Даже здоровый и ловкий человек шел бы здесь осторожно, что уж говорить о калеке…
      – Не могли дорогу как следует накатать! - возмутился Слепец.
      – Так ведь не с проста! - ответил Приставала. - Раньше деревенские здесь намного чаще ездили, но потом в роще поселилась какая-то гадость. Заколдовал кто-то не иначе, только Умбло эта задача не по зубам оказалась. Он ведь только тучи разгонять и волков отваживать мастак… Встал там туман, да как раз дорогу и покрыл. Кто туда забредет-заедет, тот сгинет с концами! Много народу пропало, прежде чем поняли, в чем дело. Стали ездить южнее, и крюк выходит изряднейший, потому теперь реже обозы ходят.
      Слепец внезапно остановился, как вкопанный, отчего Приставала едва не врезался ему в спину.
      – А мы куда идем? В эту рощу?
      – Что ты! - с обидой воскликнул его компаньон, осторожно ступая вправо, на поросшую засохшим репейником обочину. - Я ведь попрошайка, а не юродивый! Вот выйдем сейчас из леска на Турий луг, там и свернем к югу, чтобы солнце, значит, в правый бок светило, а не в задницу.
      – И на сколько там дольше брести?
      – Не знаю… Раза в два, может быть.
      – Зачем же мы будем время терять? - воскликнул Слепец, схватив Приставалу за рукав крючками. - Пойдем напрямую, через рощу!
      – Ты что, сдурел!!? - заорал нищий, отрывая крючки от ветхой ткани своего кафтана, и с горечью глядя на новые дыры. - Ну вот, порвал одежу, почти новую. Чего ж я с тобой пошел, дурнем таким!!
      От возмущения Приставала даже мелко затряс головой, а воздух захватывал ртом так жадно, будто только что вынырнул из воды после долгого погружения.
      – Тогда я пойду туда один! - твердо произнес Слепец. Приставала так и застыл, с открытым ртом и выпученными глазами. Множество ругательств, одно хуже другого, теснились у него в горле, застревая и мешая друг другу вырваться наружу и хлынуть на голову попутчика. - Хорошее испытание для меня, разве ты не понимаешь? Если я не пройду здесь, то и дальше делать нечего. Впереди долгая и опасная дорога, одолеть которую может только сильный человек. Вот и посмотрю, таков ли я? А ты возвращайся обратно, или иди в это Ушко по югу.
      – Конечно пойду! - Приставала наконец обрел голос. Он принялся пританцовывать вокруг Слепца в странном танце, словно пытаясь посредством какого-то тайного ритуала заставить его передумать. - И ты не майся дурью, парень! Там сгинули люди в сто крат лучше тебя подготовленные ко встрече со злыми чарами: рукастые да глазастые! Ты думаешь, никто не пытался выяснить, чего там такое в роще случилось? Как же! Наши ходили, ушкинские ходили, даже одного странствующего мага-бойца нанимали, только все они в том тумане как растворились. Идем со мной в обход, нечего выдумывать!
      – Так боишься потерять выгодного попутчика? - насмешливо спросил Слепец и ткнул разошедшегося нищего в бок, отчего тот едва не упал в грязь. После этого Приставала бросил уговоры и отошел на два шага в сторону.
      – Конечно, а ты как думал? Уж не о твоей драгоценной жизни пекусь, а о собственной. Ну ладно!! Как хочешь! Иди, подыхай! Только я назад не собираюсь: пойду, как сразу намерился, в Ушко, южной дорогой. Если случится чудо, и твое глупое, ослиное упрямство не выйдет тебе же боком, там и встретимся. Я ведь в одиночку быстрее зашагаю. Глядишь, еще вперед дойду?
      – Значит, встретимся в деревне?
      – Эге, встретимся… Прощай, Слепец!
      – До свидания, Приставала!
      Обиженный нищий быстро пошел прочь, не дождавшись развилки свернул в лес и направился к обходной дороге напрямую. Слепец пожал плечами, что-то пробормотал себе под нос и продолжил скользить по жидкому мылу. Когда дорога под его ногами стала тверже, а воздух еле заметно потеплел, он понял, что оказался на Турьем лугу. Немалых трудов стоило обнаружить развилку: несколько раз Слепец приседал и водил рукой над землей, чтобы найти просветы в густой траве. Наконец, нужное место обнаружилось. Колея резко поворачивала вправо, оставляя полузаросший след, ведущий в прежнем направлении. С этого места Слепец снова пошел быстрее, с громким шелестом давя желтые стебли умершей травы.

*****

      Через некоторое время после того, как он вновь попал под сень леса, к нему пришло ощущение страха и обреченности. Будто вокруг стояла толпа приговоренных к смертной казни людей, уже видящих своего палача. Что это такое?? Слепец даже остановился, прислушиваясь и пытаясь точнее разобраться в ощущениях. Неужели это деревья? Снова колдовские создания, умеющие говорить и переживать?? Нет, они не молчали бы… Наверное, простые деревья также имеют зачатки чувств, только выражают их намного слабее. Это значит одно: их теперешний страх так велик, так огромен, что набрал небывалую силу и стал доступен слабому человеческому восприятию.
      Кроме этого, нереального и ускользающего страха, Слепец не мог обнаружить здесь абсолютно ничего. Полная тишина, словно ты попал в страну самой Смерти, где умер даже ветер, не говоря обо всем остальном. Только глухой, разносящийся далеко вокруг стук подошв о не оттаявшую землю, да хруст травы. Да уж, неприятная рощица. Как много нехорошего здесь связано с деревьями! То они рвут человека на части, то травят непонятным туманом. Травят? Слепец снова остановился, лихорадочно соображая. Если этот туман - ядовитые испарения, пусть и не деревьев, а чего-то другого, неважно, то как он намерен с этим бороться? Вообще, на что он надеялся, направившись сюда - на свое внутреннее око, которое покажет ему прямой и светлый путь к цели?? Глупая, просто мальчишеская выходка! Есть еще возможность повернуть назад и идти обходным путем. Конечно, это задержит продвижение вперед на день-полтора, но зачем ему торопиться? Слепец вспомнил трясущуюся землю и растрескавшееся небо, отметившие день его прощания с домом Халлиги. Тогда это показалось ему важной причиной отправится в путешествие, но те ужасные события больше не повторялись. Значит, можно не спешить? Никто не может наверняка подтвердить или опровергнуть это.
      Однако, странное, маниакальное упрямство гнало его вперед. Оно шептало на ухо разные глупости о потребности доказать самому себе умение преодолевать препятствия, сколь бы сильными и страшными они ни были, о воспитании силы воли и смелости. Слепец шел, пребывая в постоянном напряжении, ибо никак не мог почувствовать реальной опасности - только призрачный страх деревьев и мертвая тишина. Наконец, он был вынужден остановиться, так как пятки уже гудели от непрерывной нагрузки, да и плечи жутко устали от ноши. Судя по всему, к тому моменту день подходил к концу. Это значило, что Слепец шел уже не менее четырех часов. Он поежился от внезапно поразившей мозг мысли: он шел так долго в полной тишине, слыша только собственные шаги! Быть может, уже забрел в потусторонний мир и движется на небо, прямо в объятия Смотрящих Извне, чтобы превратиться в еще один их сияющий глаз? Словно в ответ на эту мысль, рядом раздался резкий шелест, быстро перемещавшийся слева направо. Слепец едва не подпрыгнул от неожиданности, и лихорадочно нашарил на поясе меч. Он заскреб крючьями, пытаясь поудобней захватить рукоять, а шелест, похожий на трепетание в воздухе маленьких крыльев, постепенно затих. Птица. Слепец вдруг понял, что давно уже может "видеть" посылаемые ею сигналы боли и страха. Они тоже были очень слабы и едва не затерялись на фоне безмолвного страдания деревьев… Слепец еще долго стоял в напряженной позе, с рукой на оружии, и вслушивался в окружавшую его темень. Кто бы не обидел птицу, он прекрасно спрятался и затаился. Караулить его вечно невозможно: Слепец простоял неподвижно всего несколько минут, и уже успел как следует замерзнуть. Нужно развести костер, на что уйдет много времени. Не переставая прислушиваться, он скинул мешок наземь, тут же почувствовав себя намного легче. Неужели эта штука такая тяжелая?
      Походив между стонущими деревьями, Слепец набрал несколько достаточно сухих ветвей. Из мешка он извлек кусочек бересты, из поясной коробки - грубую вату из льна и два кремня. Один прижал к сложенным в кучку бересте и вате, второй зажал в крючьях. Удар! Кремень вылетел из крючьев и растворился в мешанине сухих листьев и мертвой травы.
      – Силы Извне! - зло воскликнул Слепец и тут же испугался эха, пронесшегося между деревьев, как злобный демон. Знакомое с детства восклицание последний раз слетало с его губ так давно, что теперь казалось незнакомым. Однако, несмотря на потерю кремня, он смог запалить огонь с первого удара. Вата зашуршала, пожираемая пламенем, от нее занялась береста. Обжигая руки на маленьких, злых язычках, Слепец на ощупь сунул им веточки потоньше. Скоро он грел у весело трещащего огня озябшие ноги, вдыхал прекрасные ароматы горящих смолянистых ветвей и рвал зубами отличный кусок свиного бока. Мягкий пшеничный каравай, глоток сидра из фляжки - что еще надо для счастья усталому путешественнику? На время все страхи забылись, а исходящий от деревьев страх растворился в небытии. Не торопясь набив живот, Слепец некоторое время погрелся у костра. Это, конечно, совсем не то, что в уютном доме, рядом с гудящей, исходящей волнами жара печью, но тоже сойдет. Главное, поворачиваться к огню то одним, то другим боком и не подпалить себе одежду - очень трудная задача для слепого человека. Можно сказать с уверенностью, что к утру на его куртке и штанах станет больше дыр. В борьбе с холодом, кусающим за ляжки с одной стороны, и жаром, пляшущим с другой, Слепец провел часа два. Когда все собранные ветви исчезли в огне, а угли перестали давать тепло, он встал, забросал кострище землей, продел руки в лямки мешка и отправился дальше.
      Враг, неизвестный враг затаился где-то совсем рядом. Вскоре Слепец уловил первый признак его присутствия: еле уловимый неприятный запах, похожий на смрад похмельной отрыжки. Если по мере движения запах и усиливался, то точно определить это было невозможно. Однако, Слепец счел за разумный поступок положить все пять крючков правой руки на рукоять меча. В таком положении он шел довольно долго, а потом внезапно попал в ловушку.
      В одно мгновение отвратительный запах стал таким сильным, что в голове помутилось. Горло и грудь засвербило, словно бы туда проник густой, горький дым, вроде того, что валит от кучи горящих прелых листьев. Кожу на лице и ладонях защипало, как от самого едкого пота. Вот и наш ядовитый туман! - спокойно подумал Слепец. Он быстро поднес к лицу жесткий рукав куртки и впился в него зубами, пытаясь дышать сквозь густой мех на обшлаге. Горло першило все сильнее, кожу жгло, но зуд в груди как будто стал слабеть. Хорошо, что у меня нет глаз! - подумал Слепец и мысленно усмехнулся. Будь на его месте какой-нибудь подготовленный и здоровый боец, он уже превратился бы в рыдающее жгучими слезами дитя, корчащееся на земле и изо всех сил трущее глаза. А он пока стоит на ногах и даже не потерял способности мыслить! Ему не надо пытаться разглядеть дорогу через пелену слез… хотя это вряд ли поможет. Слепец совершенно не представлял, куда следует направиться, в какой стороне найти источник смертоносного тумана и как с ним справиться. Помощь пришла нежданно-негаданно, от того, от кого ее меньше всего можно было ожидать. От самого врага.
      – Ага!! - тягучий, басовитый вой возник прямо в голове, минуя уши, совсем так же, как голоса деревьев на берегу Реки. - Наконец-то, мясо!! Мне уже надоело грызть деревья, словно зайцу!
      Слепец заметался, пытаясь определить источник этого жуткого голоса. На пути ему попадались странные, тонкие и хрупкие палочки, торчащие из земли. Он не сразу понял, что это - останки некогда могучих стволов. Враг прятался где-то совсем рядом, но где? Голос шел со всех сторон, а может быть, Слепец просто не научился еще тщательно слушать его в таком виде? Вполне возможно, человек еще долго метался бы посреди мертвого леса и в конце концов упал умирать, когда ядовитые испарения разъели бы кожу и добрались до мускулов… Однако, он смог обратить внимание на еще одну странность: с одной стороны на него веяло жаром, таким необычным в холодную осеннюю ночь. Волны, несущие яд и смрад, шли одна за другой. Слепец направился туда и почти сразу "увидел" своего врага. Бесформенная, огромная тварь злорадствовала, ожидая скорой победы над беспомощной жертвой. Она была желто-зеленым пятном на черном фоне леса, и посылала во все стороны яркие лучи, расцвеченные голодным нетерпением и торжествующим предвкушением. С каждым шагом, который приближал Слепца к этому пятну, в кожу и горло все сильнее вцеплялись тысячи крохотных когтей, скребущих плоть. Он вдруг понял, что такое творится: его переваривают заживо, даже не заглотив! Эта тварь, расползшаяся по лесу густым и едким туманом, просто пожирает все вокруг себя, растворяет в себе и поглощает жизненные соки!! Она была ужасна, могуча и казалась себе самой неуязвимой. Попробуй разрубить своим мечом туман, или сожги его тяжелые, сырые волны огнем? И при этом постарайся забыть, что тебя неумолимо растворяют и скоро переварят прямо на ходу! Но не вся тварь была призраком, неподвластным крепкой стали. Зеленое, склизкое пятно, ее мозг, прятался в гигантском дупле древнего дуба, каким-то чудом устоявшего перед напором ядовитых соков. Злоба и голод двумя фонарями светили внутреннему оку Слепца и звали его к себе. Тварь не ждала нападения и только довольно булькала, так как до нее дошли первые порции пожираемого блюда. Слепец что было мочи рванул к яркой кляксе, на ходу вынимая меч и вытягивая его вперед. Он бежал, быстро потеряв дыхание, захлебываясь в ядовитом воздухе и изнемогая от ноющей, саднящей боли. Иссохшие трупы деревьев с жалобным треском разлетались по сторонам, как тростинки.
      – Куда??! - завопила вдруг тварь, поняв наконец, что делает ее "пища". Новая волна жара, сильнее прежних, ударила Слепцу в грудь, но она была слишком слаба, чтобы остановить напор. Яд в воздухе сгустился предельно, превратившись уже в нечто вроде застывшего над землей ливня. Руки и лоб жгло, как огнем.
      – Уходи прочь!! Ты не видишь меня, не видишь, не видишь!!! - истерично закричала тварь, и ее бас гудел в голове Слепца, как отголоски близкого колокольного звона. Чудовище вопило, уже совершенно неразборчиво, до тех самых пор, пока Слепец с разбегу не пронзил останки дуба, вместе с засевшей в его внутренностях тварью. Раздалось громкое бульканье и шипение, будто там, в дупле, пузырилось какое-то жуткое варево. Меч застрял в вязкой массе. Слепец дернул его вверх, терзая плоть врага, кромсая ее на части. Ядовитые пары в последний раз колыхнулись вокруг, и пролились на землю жгучим, превращающим почву в безжизненную пыль дождем. Осталась только сильная вонь, выползающая из дупла, жуткий дух пролежавшего несколько дней на солнцепеке трупа. Слепец выдернул меч и отпрыгнул назад, подальше от зловония. Все еще боясь отнять от лица спасительный рукав, он быстро двинулся обратно. Долгое время он не мог понять, что за воздух его окружает? Что-то внутри подсказывало, что все в порядке и можно дышать свободно, но кожу и горло по-прежнему жгло. Под подошвами что-то чавкало, а сапоги расползались, грозя оставить Слепца босоногим. Тяжело дыша, он выбрался из опасного места: внизу снова зашуршали листья и сухие папоротники, а воздухе повеял свежий, холодный и такой прекрасный ветер. Слепец наконец смог отвести руку от лица - и сразу согнулся от дикой боли в горле. Неужели оно сожжено? В мучениях он сделал глоток воздуха, другой, третий… Боль медленно отступала. Через некоторое время он очухался, с удивлением обнаружив, что стоит на коленях и прижимается боком к стволу дерева. Слепец попытался встать, но ноги отказались держать тело. Как подкошенный, он упал в холодную траву, ладонями соскреб с нее иней и вытер лицо. Борода полностью исчезла с подбородка, а от усов остались жалкие, редкие волоски. Брови тоже пропали, кожа на их месте была бугристой и нестерпимо зудела. Кое-как сняв с пояса мешок с обезболивающим порошком, Слепец концом крючка прорвал его бок и высыпал снадобье на ладонь. Плеснув туда сидра из фляги (воды-то взять не додумался!), он с трудом, постоянно задевая кожу крючьями и вызывая резкую боль, натерся полученной смесью. Потом лег на спину и в таком положении стал размышлять о собственной непостижимой глупости и столь же непостижимом везении. Запоздалый страх сжимал сердце, когда перед несуществующим взором проносились страшные видения - изъеденные ядом останки, рваные клочья плоти на костях, вываливающиеся из продырявленного живота внутренности. За этим "приятным" занятием он неожиданно для самого себя уснул.

      Приставала нашелся именно там, где Слепец стал искать его в первую очередь - в кабаке. Да и где ж еще быть чужаку, которого в деревне в лучшем случае ждет холодное равнодушие, а в худшем - взбучка? Очевидно, попрошайка за время своего "состояния в должности нищего" скопил кое-какие капиталы, и теперь попивал пиво и закусывал его вяленой рыбой. Рядом с ним за столом сидели несколько людей неопределенного возраста, с синюшными лицами и багровыми носами пьяниц. Раскрыв рот, они слушали рассказ Приставалы.
      – … и напоследок он еще вызвал смельчака, чтобы показать опасный фокус. Вышел один постреленок, и этот бродяга одним ударом срезал ему прядь волос, которую он рукой оттянул в сторону! Мальчишка только вскрикнул, потому что меч был не очень острый и волосы наполовину выдрались, а не срезались…
      – Он вас дурачил, а вы и рты раскрыли, - презрительно скривил губы один из слушателей, самый приличный на вид человек. Он хотел было уже встать из-за стола, но тут Слепец сел на лавку рядом с Приставалой и впился тому в плечо крючками.
      – Давно пришел? - голос был хриплый и тихий. Попрошайка подпрыгнул от неожиданности и даже отодвинулся в сторону. Окружающие с любопытством щурились на вновь пришедшего, стараясь получше разглядеть его в тусклом свете масляных лампад.
      – Это ты? - глупо вопросил Приставала после долгого молчания.
      – А что, не похож? - ответил Слепец. - Чем выпучивать глаза и раззявливать рот, налил бы мне лучше пива и дал пожрать чего. Я устал как собака, а есть хочу еще сильнее, чем волк зимой.
      Приставала почти упал с лавки. Упершись руками в пол, он выпрямился и побежал на кухню, выполнять приказы нежданно-негаданно явившегося товарища. Один из сидевших, тот самый сомневающийся, что хотел было уже уйти, пришел в себя первым.
      – Так это ты - слепой и с мечом? - недоверчиво спросил он.
      – И еще безрукий, - утвердительно кивнул головой Слепец и пошевелил над столом бронзовыми крючьями. С приглушенными воплями пьяницы отшатнулись подальше от этого жутковатого зрелища.
      – Ну… Не верится что-то в твою убогость! - продолжал настырный сомневающийся. - Эвон, у тебя глаза-то есть!
      – Это шарики из застывшей смолы, - добродушно пояснил Слепец и приблизил лицо к собеседнику. - Можешь поглядеть. Сейчас, должно быть, они выглядят не ахти как.
      Крестьянин бросил взгляд на темно-желтую поверхность "глаза", изъеденную ядовитым туманом до состояния кожи больного оспой.
      – А как же ты тогда видишь! - потерянно вымолвил он, никак не желая поверить сам себе. - Откуда ты узнал, что у твоего приятеля выпучены глаза, а на столе пиво?
      – Для этого не обязательно видеть. Пиво ваше благоухает так, что еще от двери слышно, ну а что Приставала сильно удивился, это и так понятно. Он говорил вам, куда я пошел?
      Если раньше люди смотрели на Слепца удивленно, то теперь они, вспомнив рассказ попрошайки с самого начала, окончательно превратились в окаменевшие от удивления и ужаса статуи. Тем временем, Приставала вернулся с пивом и большой миской каши, из которой торчали гигантские куски сала.
      – Ай-яй-яй! - завопил он, принявшись прыгать вокруг Слепца и стучать ему по спине и плечам. - Слава великому воину, могучему, как стадо племенных быков!!!
      Вместе со словами из его рта вырывались тягучие, плотные волны бражного аромата. Очевидно, пришел он сюда очень давно…
      – Когда ты успел нализаться? - не выдержав, спросил Слепец.
      – Я? Нализаться? - возмутился Приставала. - Да я чист, как стеклышко!! Так, выпил немного пива, чтобы промочить горло и помянуть тебя, покойника. Прибыл я в славную эту деревню еще вчера вечером, потому что меня подвез один хуторянин, ехавший в Дейстелол продавать свеклу. Если бы ты не мучался дурацкими придумками, то тоже смог бы проехать половину пути в телеге. А так только намаялся лишнего… Ты ведь повернул? И что у тебя с мордой? Обгорел, что ли?
      – Да нет, не обгорел и не повернул. Я был в вашей роще и разобрался с ее гнусным хозяином. Правда, при этом он меня едва не разъел заживо своим ядовитым туманом…
      – Пааадажди!! О чем ты тут лопочешь, приятель?! - закричал Приставала, тяжело плюхаясь на лавку и заглядывая Слепцу в лицо. - Ты ведь обошел рощу по чащобе - ты это имеешь в виду? С кем ты разобрался, не пойму?
      – Я сказал тебе еще тогда, что пойду напрямик - так я и сделал. Не люблю отказываться от своих слов. К тому же, заходить в дебри леса опасно даже зрячему, что уж тут говорить о слепом. По дороге через рощу я попал в тот самый туман, набрел на его источник - громадного говорящего слизня - и убил его. Теперь в роще больше нет тумана.
      Кабак взорвался возгласами недоверия, вылетевшими сразу из полудюжины глоток пришедших наконец в себя посетителей. Приставала драл горло не хуже местных, отчаянно дергая Слепца за рукав куртки и требуя доказательств.
      – Сбегай, да посмотри, - невозмутимо посоветовал тот и принялся за еду. - И вообще, иди проспись: пока не станешь трезвым, ничего тебе рассказывать не стану.

*****

      Некоторое время вокруг царила кутерьма. Пьяницы кричали, били себя в грудь и спорили друг с другом: одни поверили Слепцу, другие нет, и каждая группа готова была доказывать собственную правоту кулаками. На шум и гам прибежал хозяин заведения вместе со всей прислугой, и вопящую компанию выставили на улицу. Слепец все это время спокойно поглощал кашу, и его не тронули. Хозяин, за время борьбы с возмутителями спокойствия прознавший о причинах их невероятного возбуждения, подошел к нему и сел рядом. Лавка скрипнула: очевидно, кабатчик был человеком крупным. Пахло от него чесноком и дымом, а говорил он сипло и повелительно.
      – Что за чушь мелют эти пропойцы?! Будто ты избавил нас от проклятого тумана в Ветреной роще?
      – Это не чушь, это правда, - ответил Слепец, на мгновение перестав жевать.
      – Этого не может быть, бродяга! - заревел кабатчик. - Ты посмотри на себя: убог, тщедушен!! Ты издеваешься надо мной, наверное? Думаешь, я угощу тебя задаром едой, наслушавшись твоих бредней?? Сейчас выпорю тебя так, что…
      Кроме громкого выкрикивания угроз хозяин кабака решил воздействовать на обманщика физически. Он схватил Слепца за грудки и оторвал от недоеденной каши, подняв его в воздух. Однако, убогий и тщедушный враль вдруг оказался не таким уж и безобидным. Он вынул короткий, дрянной, но достаточно острый меч и ловко просунул в узкую щель между руками кабатчика и его жирной грудью. Почувствовав холодный металл, впившийся в складки сала на горле, здоровяк тут же разжал хватку и развел руки в стороны.
      Слепец видел призрачные контуры его лица, заросшего плотной, аккуратно подстриженной бородой. Крылья огромного, как маленькая репка, носа раздувались, а поднятые далеко вверху брови свидетельствовали о немалом удивлении, охватившем кабатчика.
      – Я сижу и тихо ем кашу, за которую, надеюсь, мой товарищ заплатил тебе. Я не пристаю к тебя с просьбами признать во мне великого героя и облагодетельствовать. Ты задал вопрос - я ответил. Если не веришь - не верь, это твое дело, но не мешай мне есть. Я очень голоден.
      Прекрасные, густые усы кабатчика подрагивали в такт его натужному дыханию. Слепец попытался "разглядеть", представить себе выражение его глаз, но не смог… Лицо виделось ему как полутемная маска, и это было странно. Уж если вымышлять для себя картины окружающего мира, чтобы заменить ими настоящие, то делать это надо основательно! - подумал Слепец. Очевидно, я просто слишком устал. Он безошибочно протянул руку к ложке, выпавшей на стол, спрятал в ножны меч и снова сел за кашу. Опасливо пыхтящий кабатчик некоторое время стоял рядом, а потом ушел, так и не сказав больше ни слова.
      Когда Слепец доел свой обед и вышел на улицу, Пристава ждал его там. Шурша одеждами, он обежал своего странного попутчика вокруг и заглянул ему за спину, словно опасаясь увидеть там рассерженного хозяина.
      – Чего вы там делали? - спросил он наконец. - Этот толстяк послал к колдуну своего сына. Мои знакомые говорят, что нам не сносить головы, если ты врешь.
      – Да мне все равно, - пожал плечами Слепец. - Давай продолжим путь, раз в этой деревне все такие неверующие, да еще и драчливые.
      – Эге, струсил? Значит, есть чего?
      – Я уже устал препираться по одному и тому же поводу. Ты идешь, или нет?
      – А что мы будем жрать по дороге, ты подумал? У меня больше нет серебра, которое я так долго и мучительно собирал.
      – Надо было меньше пить пиво.
      – А ты меня не учи!! - закричал Приставала. - Пока что ты жрал на мои деньги, а не наоборот, так что не тебе меня упрекать.
      – Ладно-ладно! Это же не последняя деревня на нашем пути. У меня в мешке есть мясо и лепешки, поэтому голодная смерть нам не грозит. Мне здесь не нравится…
      – Нет, ты скажи: все эти россказни про убийства слизней ты сам придумал, или где-то слышал?
      – Я его убил в самом деле. Посмотри на мою одежду, на мое лицо! Пощупай крючки, они словно пролежали сто лет в сырой земле!! Я там был.
      – И правда, - потерянно пробормотал Приставала, словно только сейчас догадавшись взглянуть на Слепца как следует. - У тебя куртка превратилась почти что в ветошь! Но в таком случае… Никуда я не уйду, не получив причитающегося!!! И тебе не дам. Если ты избавил этих глупых увальней от такой напасти, они должны как следует отблагодарить нас.
      Экий он ловкий! - подумал Слепец. Надо за ним хорошо следить, а то он и меня облапошит. Избавил, значит, "ты", а благодарить должны "нас". Ловко!
      Вслух он ничего говорить не стал, только усмехнулся краем губ. Приставала поволок его на деревенскую площадь, расположенную, конечно же, перед домом местного волшебника. Там нищий собрал нескольких случайных прохожих и во всеуслышанье объявил, что Ветреная роща отныне стала безопасным местом. Его подняли на смех. Благо, что среди собравшихся не было мужчин, а то могли бы и побить. Слепец спокойно стоял в сторонке, тщательно вслушиваясь в происходящее, и забавлялся. Для начала он постарался определить, сколько человек слушали сбивчивое выступление Приставалы, потом представил их каждого по отдельности и всех скопом. Получилось гораздо лучше, чем с хозяином кабака. Вон мальчишка с писклявым голосом, но ростом он уже высок, фигурой нескладен, да и умом небогат, раз шляется по улицам, а не работает. Такому и корову не доверят. Вон молодуха с попискивающим младенцем, розовощекая, с тугой грудью и широким задом. Вон старуха, голос который срывается от усилий, с которыми она трясет клюкой…
      В конце концов Приставалу все же едва не побили, и он ретировался. Возбужденные крестьяне переговаривались друг с другом, и толпа стала понемногу расти. Иногда кто-нибудь из вновь пришедших и только узнавших крамольную новость, подходил к сидевшим на колоде, в стороне о толпы, "героям" и интересовался правдивостью слухов. Слепец меланхолично молчал, развлекаясь изучением окружавшего их сидение травяного сухостоя, а Приставала каждый раз пытался в подробностях рассказать историю героического деяния. Примерно на трети или половине его рассказа - в зависимости от терпеливости подошедшего - болтливого попрошайку обрывали и подвергали осмеянию, а то и пытались побить. Тогда Слепцу приходилось бросать травинки и красноречиво скрежетать лезвием меча о бронзовые набойки на краях ножен. Задиристые крестьяне разом теряли спесь, а когда их взгляд падал на страшные коричневые буркала, заменявшие чужаку глаза, и его жуткие металлические пальцы, они считали за благо ретироваться. Наконец, шум толпы, непрерывно усиливавшийся, разом смолк, а потом возобновился с новой силой. Даже невнимательный к таким вещам Приставала заметил явно угрожающую направленность этого гама. Слепец мог спорить на что угодно: его товарищ в тот момент был бледным, как полотно. Вцепившись в рукав куртки Слепца, он срывающимся шепотом вымолвил:
      – Мы пропали! Эх, надо было уходить, как ты говорил… Все моя жадность! Знаешь, ты меня не осуждай, но я попробую сбежать, а ты уж сам как знаешь.
      – Не выйдет, - равнодушно сказал ему Слепец. - Они нас уже окружили. Если ты побежишь через заросли травы, то упрешься в высокий забор, а за ним бегает несколько злющих псов.
      – Откуда ты знаешь? - Приставала чуть не плакал, а рукав, им сжимаемый, грозил быть оторванным с минуты на минуту. Слепец схватил нищего за локоть, надеясь, что крючки не порвут кафтана и не причинят его владельцу боли.
      – Ну, хватит причитать. Сюда идет местный колдун.
      Наверняка, Приставала мог бы задать в очередной раз свой обычный вопрос - "откуда ты знаешь?". Вряд ли Слепец смог внятно объяснить ему причину собственной прозорливости. Он просто ощущал посреди затопляющей разум тьмы приближение множества людей, видимых им как тусклые фонари в тумане. Один из них, самый яркий, двигался впереди остальных. Кто же это мог быть, как не владетель этих мест?
      Вскоре он приблизился, а вместе с ним еще двое или трое. Остальные опасливо топтались позади. Слепец встал, предваряя начало разговора, и слова, готовые сорваться с губ подошедшего, там и остались. Может, он хотел властно повелеть подняться? - подумал Слепец. Воспользовавшись паузой, он первым начал разговор.
      – Мир вам, добрые люди! Мы с моим приятелем - простые путешественники, идущие из Трех Гор в Дейстелол. Ничего от вас мы не просим, и нам предложить нечего. Сейчас отдохнем, да и пойдем дальше.
      – Ты лжешь! - воскликнул волшебник. Этих двух слов, да еще разных мелочей, вроде дыхания с присвистом и звука мелких, легких шагов, хватило, чтобы представить его внешний вид. Сухонький старичок с седой бородой, которая развевается на ветру и норовит залезть то в рот, то в глаз. Кустистые брови, впалые щеки, водянистые глаза. Руки, похожие на сухие птичьи лапки. Острый длинный нос, так и целящий в дерзкого собеседника, словно желающий его проткнуть. Человек с крутым нравом, не самый лучший противник для споров, особенно, когда у него за плечами - целая деревня, а у тебя только трясущийся от страха нищий.
      – Повтори мне хоть одно мое лживое слово, - стараясь говорить спокойно, сказал Слепец после недолгой паузы.
      – Все слова лживы! - ответил волшебник, снова повысив голос. Рука его, кажется сжимала некий предмет, которым он коротко рассекал воздух в такт словам. - Твой дружок уже успел поведать нам, что идете вы к Великому Тракту, уходить вы не торопитесь, и измышляете себе небывалые подвиги. Зачем, как не для того, чтобы заставить нас раскошелиться? К тому же, никому не позволено бахвалиться тем, что он якобы пересек Туманную рощу! Мой собственный сын пытался очистить ее и погиб, сгинув в ее проклятых глубинах!!
      – Вот оно чего… - пробормотал Слепец. - Не знаю, как мой "дружок", но мой путь пока идет к Дейстелолу. Может, впоследствии я и отправлюсь к Тракту, кто знает. От вас мне ничего не надо, я говорю еще раз, громче, на тот случай, если ты не расслышал первого. А роща… Тут не убавишь, не прибавишь - я прошел через нее насквозь. Попал в туман, которого вы страшитесь, и тоже едва не сгинул в нем - но, хвала Смотрящим Извне - смог выжить и даже победил то чудовище, что владело этим поганым местом. Посмотри на меня внимательно: я весь изъеден мерзкими испарениями!
      – Это не доказательство! - зло прошипел волшебник. - Ты мог забраться в край туманного облака, обжечься им и удрать живым…
      Колдун хотел сказать что-то еще, но тут раздался крик:
      – Едет! Едет!
      Слепец узнал голос кабатчика. Как оказалось, это был его сын, во весь опор скакавший со стороны Туманной, бывшей Ветреной рощи. Орущий во все горло, он осадил взмыленного коня посреди площади и мешком свалился прямо в пыль. Сначала ему не хотели верить, но потом, когда парень продемонстрировал хилые, похожие на огарки, прутики - останки уничтоженных слизнем деревьев - поверить пришлось. Нехотя крестьяне стали менять крики недоверия на удивленные возгласы, а самые сомневающиеся решили проверить все лично. Волшебник, весь сочащийся злостью и отказывающийся принять случившееся, был среди них. Он вскочил в двуколку и исчез вместе с десятком сопровождающих. Толпа на площади мигом расползлась, не осталось даже ребятишек и собак… Не успела еще осесть пыль, а Приставала уже тянул Слепца за многострадальный рукав.
      – Идем скорее, пока они разбежались!! Ишь какие злые они тут.
      – А как же награды, про которые ты мечтал? - рассмеялся Слепец. - И что мы будем есть в долгом пути?
      – Грибов наберем! - зло воскликнул Приставала. - Ты видал рожу ихнего волшебника? Видал, видал, ты меня теперь не обманешь своими желтыми зенками! Чисто филин, который мыша увидал. Пока на части не разорвет, не отстанет. Не хочу я тут оставаться!
      Слепца здесь тоже ничего не держало. Быстрым шагом они миновали несколько улиц и вышли за околицу, мерно топоча по плотным, уезженным колеям дороги. Уже на лугу, у мостика через небольшой ручеек, их настиг конный топот.
      – Ну все, догнали! - потерянно пробормотал Приставала и напрягся, гадая, в какую сторону ему лучше метнуться. Слепец взялся было за рукоять меча, но угрозы от приближавшегося всадника не почувствовал. Лошадь шла тяжело, заставляя землю ходить ходуном, видно, седок был далеко не тщедушным… Еще издали он закричал путникам:
      – Постойте! Не бойтесь!
      Это был кабатчик. Путаясь в словах и тяжело дыша, он попросил у Слепца прощения за необдуманную выходку в кабаке.
      – Мне сынок эта… все рассказал. Как ясный день, говорит… ну, разом все понятно - нет больше тумана. А я-то… Я… ух, старый дурень! Думал, люди умелые ходили - не находили, а этот… тьфу! Прости меня, видно на самом деле могучий ты чародей. Эта… мог поди всех горлопанов на площади мордой в пыль, да каждого на кол, не сходя с места? Уж не скромничай… Ты эта… не в обиду на нашу деревню - возьми вот чего. Одежку там, еды немного да пивка. А то я гляжу, ты пообтрепался в том тумане… У меня-то, знаешь ли, племяш в той роще пропал. Еще по-первости, когда никто ничего толком не знал. Поехал в Три Горы к невесте свататься, да так его больше и не видали, - под конец разговора кабатчик всхлипнул и с остервенением стер со щеки слезу. Уже залезая на своего коня, чтобы ехать обратно, он еще несколько раз униженно извинился за себя и за всю деревню…
      – Нашла награда героев, - удивленно пробормотал ему во след Слепец. Приставала все это время провел в молчании, и теперь все еще не мог прийти в себя. Надо же! Ждал взбучки, получил подарки. Их было так много, что пришлось изрядно попотеть, чтобы сложить все в мешки и сумки. Старую куртку, как ни ценна она была памятью о Раумрау, Слепцу пришлось выбросить, потому что кожа у нее уже полопалась, а мех вылезал. Вместо нее он одел новую, добротную и теплую, хотя и немного великоватую.
      Затем они продолжили путь, два раза остановившись в пути для отдыха, и к вечеру достигнув Мирта. Там, при свете костров и факелов, Слепец дал обычное представление с разрубанием палок, пронзанием пыли у ног Приставалы, отсечением волос у смелых мальцов и вытаскиванием смоляных шаров из глазниц по требованию самых недоверчивых. В награду держатель таверны и гостиного двора, продавший за вечер месячную норму горячительных напитков, угостил путников ужином и пустил на ночлег. Утром он снова бесплатно выставил им еду и питье, а пока оба уплетали яичницу с салом, принялся уговаривать остаться на некоторое время, чтобы каждый день устраивать действа наподобие вчерашнего.
      – Народу-то у нас много живет! - сипло увещевал он Слепца, в котором еще накануне безошибочно признал главного. - Вас еще прорва народа не видела! И сегодня придут, и завтра, и послезавтра.
      – Нет, идти нам надо, - отказался Слепец, не обращая внимания на отчаянные пинки Приставалы под столом. - Торопимся, зима ведь на носу.
      – Я бы и приплатил даже, - уныло вздохнул хозяин, кривя и без того перекошенное неведомой болезнью лицо. Приставала уже непрерывно давил на ногу Слепца, требуя согласия, но тот пребольно пнул его второй ногой в голень, и нищий, корчась, улегся грудью на стол.
      – Не можем мы, - твердо сказал Слепец вслух. Хозяин опасливо глянул на несчастного нищего, и убрался восвояси.
      Стоило им покинуть таверну, Приставала принялся бранить своего товарища, на чем свет стоит. Тот спокойно выслушал все ругательства, из которых самым безобидным было сравнение с дохлой козой, невозмутимо улыбнулся, и вымолвил:
      – Оставайся…
      – Конечно!!! - взорвался Приставала с новой силой. - Кому Я тут нужен? Никому. Всем на тебя посмотреть надо, а ты, тупица ты из осины выструганная, выгоды никакой уразуметь не можешь!!! Тебя люди облагодетельствовать хотят, поить-кормить обещают, а ты…
      – Если б мне нужны были благодетели, я бы и к вам в Три Горы не пришел. Было мне где головушку склонить да сидеть себе на всем готовом, в теплом доме, на мягкой постели. Это я тебе уже говорил, и больше повторять не буду. Не нравится - пожалуйста, проваливай на все четыре стороны, я тебя с собой не звал. Сам напросился. Кроме того, подумай ты хоть раз головой, а не животом: ну неделю ты здесь пробудешь, ну две, потом-то что? Изо дня в день на одни и те же фокусы смотреть никто не пожелает. Прискучили бы мы с тобой народу, тут нас тот криворылый паук и выкинул бы… Или еще заставил потом харчи отрабатывать батраками. Но даже если бы по добру, по здорову выпустил, что в том хорошего? Только куча времени потерянного. Сколько еще впереди этих деревень, в каждой одно и то же. Будем выступать, будет и еда, и ночлег.
      – От добра добра не ищут, - зло ощерился Приставала, на удивление смирно выслушав длинную речь.
      – Да что с тобой спорить! - отмахнулся от него Слепец. Некоторое время они шли молча, занятые каждый своими мыслями, но на восточной окраине деревни, уже за ее пределами, случилась вторая ссора.
      В том месте находилась развилка, и Приставала был твердо намерен идти направо.
      – Постой-ка, - сказал Слепец, прекратив шагать. - Ты не командуй, а объясни мне обстановку. Сдается мне, не в ту сторону ты собрался. Если налево двинуть, куда мы попадем?
      – Никуда, - буркнул Приставала. - Потому что туда мы не пойдем, ни за какие шиши. Там - Светящиеся Горы, а это верная смерть.
      – Скажи мне любезный, замок Мездоса не в той ли стороне?
      – А это тебе зачем? - в голосе нищего послышался неподдельный, заставляющий слова застревать в горле, страх. - Только не говори мне, что именно туда ты и идешь!
      – Почти туда, - согласился Слепец. - Чуть-чуть южнее. Так туда или не туда?
      – Нет! Пожалуйста! - пролепетал несчастный Приставала, как всегда, хватая своего попутчика за рукав. Казалось, от ужаса его ноги подкашиваются, и попрошайка вот-вот окажется на пыльной дороге.
      – Да что ты причитаешь, как трусливая баба! - на сей раз, Слепцу изменило его всегдашнее спокойствие. Он сам, услышав свой голос словно бы со стороны, с удивлением узнал в нем старые, казалось, давно забытые нотки ярости. Королевской ярости. Приставала мигом сжался и заскулил, как побитый мальчишка, отчитываемый отцом. - Говори немедленно: если идти налево, то к Замку-Горе можно попасть быстрее?
      – Да…
      – И намного?
      – На двадцать дней.
      – Ого! Ты думаешь, я могу позволить себе терять столько времени? - укоризненно спросил Слепец. Голос его стал прежним, спокойным и почти ласковым, отчего Приставала немного приободрился и снова попытался возразить.
      – Сохранишь время - потеряешь жизнь! Это народная мудрость.
      – Мудрость, дружок, при неумном применении превращается в глупость! - теперь Слепец говорил с назиданием, как настоящий мудрец. Ты бы еще вспомнил "тише едешь, дальше будешь"!
      – И это подходяще…
      – А ты конец у этой поговорки знаешь? Нет? "От того места, куда едешь", вот как. Ладно, расскажи мне, чего же это ты так боишься в той дороге? Вон, трясешься весь, будто припадочный.
      – Что рассказывать? Гиблые там места, не ходят туда добрые люди.
      – Это мы-то добрые? Калека да попрошайка!
      – Нечего шутить! В тех местах Уроды живут. Когда-то, говорят, это были обычные люди, вот как мы с тобой… ну, то есть как я и как ты раньше был. Потом обнаружили они в далеких горах, которые светятся ночами демоническим светом, много ценностей всяких. Железо там было чистое, серебро, золото, даже камни драгоценные. Ринулись туда целыми семьями - да что ты, деревнями! Стали добывать то, да се, а потом хватились - а горы-то не простые оказались! За то, что люди у них награбили, они этих людей в Уродов обратили. Кто шерстью весь зарос, у кого пальцев на каждой руке по десять штук выросло, у кого свиное рыло вместо лица сделалось. Хотели они обратно сбежать, да никто их здесь не принял. Как видели рожу уродскую - не спрося имени били до смерти. Потому-то живут они теперь безвылазно у своих гор, а обычных людей ненавидят люто. Кто к ним в руки попадет, тому уж живу не быть. И не просто убивают, мучают. Уродуют, чтобы, значит, на них походить стали.
      – И кто же все эти страсти рассказал, если те Уроды всех до одного встречных смерти предают?
      – Кто, кто… Люди рассказывают.
      – У страха глаза велики. А у меня вот их нет совсем, так что и не страшно вовсе. Значит, я туда пойду. Ты как хочешь, можешь возвращаться, или направо сворачивать…
      – И куда я подамся?! - вскричал Приставала. - Перед взором Смотрящих Извне, умоляю тебя, идем в обход!! И зачем ты только появился в нашей деревне?…
      – Вот у Смотрящих и спроси. Все нити судеб в их руках, значит, они меня и направили прямо навстречу тебе. Им лучше не жалуйся.
      – Сидел бы сейчас спокойно на чьей-нибудь кухне, доедал остатки обеда. По осени обеды славные, жирные да обильные, - Приставала, кажется, не заметил слов Слепца, продолжая собственные мысли. - Нет, вышел ты из леса - и все порушилось! Отчего я тогда не дал тебе по лбу палкой, да не оттащил подальше? Все трусость моя, от нее беды чередой…
      Тяжело вздохнув, Слепец подошел к нему вплотную, подцепил крючьями за шиворот и поволок вдоль дороги налево.
      – Так и будешь всю жизнь ныть, стонать да плакать, или в настоящего человека превратишься? - зло бормотал он при этом. - Пойдешь со мной, и не откручивайся. Либо помру, либо ты у меня сделаешься героем!
      Несчастный Приставала, скуля тише и жалобнее прежнего, покорно шел по воле своего жестокого товарища. Он смирился со своей судьбой и уже мысленно прощался с жизнью.

*****

      Опять же к вечеру они достигли маленькой деревянной крепости под названием Окраина. Здесь жили воины, нанятые волшебниками ближайших деревень для защиты от набегов банд Уродов. Вместе с парой сотен ратников, из которых многие были, по сути дела, теми же крестьянами, взявшими в руки мечи и копья, в крепости обитали их жены да дети. Место это давно уже стало спокойным, и стражу несли больше по традиции, чем по надобности… Два путника, по неведомым причинам отправившиеся в гиблые места, вызвали в Окраине целую бурю. Почти все население сбежалось на поляну у ворот, где Слепец показывал свои нехитрые фокусы, и когда он мимоходом признался, что путь держит к Светящимся горам, началось такое! Каждый считал своим долгом отговорить несчастного калеку от его глупой затеи, и каждый рассказывал какую-нибудь страшную историю про мрачные земли за грядой поросших густым лесом высоких холмов. Однако слепой фокусник, более всего поразивший умениями воинов, а не их жен, только молча улыбался в ответ. Его дружок наоборот, слушал россказни со все возрастающим ужасом. Однако он в их компании, похоже, ничего не решал: так же молча, но без тени улыбки, он сжимался в комок и всхлипывал.
      Увидев, что уговоры не действуют на странного слепого человека ни в малейшей степени, жители постепенно разошлись. Только самые сердобольные зазвали их на ужин и ночлег - им пришлось выбирать, к кому пойти.
      Ночью ударил мороз. Небо заволокли низкие серые тучи, грозящие просыпать на землю первый снег, а между ними и твердой, стылой землей беспокойно метался сильный ветер.

*****

      – Зачем мы идем? Куда мы идем? Почему, почему я не остался в Трех Горах!! - стонал Приставала, с обреченностью приговоренного к смерти выходя из теплого дома на холодный воздух. Ветер со злостью набросился на него и принялся трепать рваные, хотя и многочисленные одежды, будто хотел сорвать их и добраться до самого тела. Не тратя времени на тяжелые вздохи и оглядывания, Слепец повел Приставалу в приоткрытые дубовые ворота. Молодые воины, метлами и лопатами убиравшие снег, чтобы створки ходили свободно, чуть ли не хором пожелали путникам удачи. Приставала собрался было сказать им в ответ что-нибудь особенно жалостливое, но ветер за стенами дул еще сильнее, чем внутри, и просто заткнул ему рот. Перед ними расстилалась унылая картина - огромный, кочковатый луг, засыпанный серым снегом, а из снега, как кости умерших давным-давно существ, торчали сухие стебли трав. Далеко впереди вставал лес, подернутый холодным маревом мутного воздуха, и холмы походили на затаившихся в дымке гигантских ежей. Путники побрели в их сторону, пытаясь отвернуться от порывов ветра, выискивая лишенные снега клочки земли. Холод пробирал до костей, как в самый лютый мороз, комья застывшего грунта лезли под ноги.
      – Зачем я иду вслед за тобой, чудовищное ты создание!?? - несмотря ни на что, Приставала находил в себе силы хныкать дальше. Он замолкал лишь ненадолго, а потом возобновлял плач с новой силой. - Куда идешь ты сам?? Я знаю, в тебе нет никакого страха, а все потому, что ты ничего вокруг не видишь. Ни этой внушающей уныние снежной равнины вокруг, ни угрюмого леса перед носом, ни холмов, от которых не стоит ждать добра!!
      – Почти поэт, - буркнул Слепец. Это были едва ли не первые его слова, и ветер с радостью подхватил их, чтобы унести далеко в сторону, развеять по воздуху, но чуткое ухо Приставалы обмануть было не просто.
      – Да! - с жаром воскликнул он. - Я поэт и мечтатель, я человек, не приспособленный к тяготам и лишениям. Знай, о жесточайший из жесточайших, что ты ведешь меня на смерть. Хотя, сомневаюсь в твоем раскаянии - после моей скорой гибели ты вряд ли даже станешь помнить обо мне…
      – Правильно! Моей вины здесь нет ни капельки, - Слепец пожал плечами, но жест этот был скраден толстыми складками куртки. - Разве я тянул тебя за руку, уходя из Трех Гор, или из любой другой деревни, встреченной нами на пути? Ты даже сейчас все еще можешь повернуть обратно.
      – И замерзнуть, ковыляя в этой жуткой пустыне? Тебе-то все равно, а я уже ни за что не определю, куда идти. Вижу только холмы и лес, и то лишь потому, что мы подошли к ним вплотную. Я не смогу найти Окраину, изверг!
      – Перестань плакать, дружок! Кроме прочего, это отнимает силы… Если уж хочешь поболтать, подожди немного. Сейчас дойдем до леса, спрячемся от ветра, разведем костер и тогда ты отведешь душу.
      – Проклятье! Откуда ты знаешь, что лес рядом? Как ты вообще можешь находить дорогу или разрубать ветки??? В чем твоя сила, в каком колдовстве??
      – Эх, бедняга! Ты же ведь сам только что сказал мне про лес.
      – Ну и что! Сколько мы идем, ты всегда впереди. Я, собираясь идти с тобой, думал, что ты будешь зависеть от меня, как от поводыря и помощника во всем… Какая страшная ошибка!! Ты стал моим хозяином, я - твоим рабом!
      – Что за глупость… Конечно, я мог бы обойтись и без тебя, Приставала, но с тобой намного легче. Я рад, что мы идем вместе, правда! Быть может, это тебя утешит?
      Если это и утешило нищего, он в том не признался. Вскоре Слепец почувствовал, что деревья приближаются: ветер стал понемногу слабеть, с визгом путаясь в их ветвях. Все просто: никакого колдовства, и даже помощь таинственного "внутреннего ока" здесь не при чем. Только внимание к чувствам, уцелевшим чувствам, больше ничего. Приставала, обремененный глазами, даже не услышит перемены в свисте ветра, не услышит за его непрерывным стоном скрипение старых стволов и трепет хвои на молодых елках.
      Под сенью леса, в густом ельнике, они наконец избавились от вездесущего пронизывающего дыхания подступающей зимы. Ветер метался над верхушками деревьев, бессильно воя и тяжело вздыхая. Приставала с трудом нашел пятачок земли, подходящий для костра, наломал пожелтевших еловых лап и развел огонь. Конечно, Слепец тоже мог это сделать, но насколько дольше он возился бы, кто знает? Когда придет настоящая зима, с сугробами и сильными холодами, промедление может стоить ему жизни. Изнутри кольнула опасливая мыслишка: так значит, ему действительно выгоден попутчик, пусть даже такой вечный плакса, как Приставала? Выходит, так… Хотя Слепец мог поклясться перед кем угодно и перед самим собой, что специально он ничего не делал для того, чтобы нищий шел с ним. Рука судьбы, не иначе!
      – Слушай, если ты не можешь молчать, то расскажи мне свою историю, - попросил Слепец, когда они, грея бока у благословенного огня, расправились с последними кусками мяса, навяленными Таттлу. - Мы идем с тобой уже так долго, столько пережили, и столько еще предстоит - а все еще как чужие!
      – С чего это вдруг тебе захотелось это слушать? - проворчал Приставала. Костер и пища немного приглушили в нем похоронные настроения, однако полностью отрешиться от плохих мыслей он не мог. - Хочешь знать, что выбить на моем могильном камне?
      – Ты знаешь, не нужно всегда поминать смерть! - как можно ласковее сказал Слепец, ловко цепляя еловую ветку и кидая ее в костер. - Я знаю историю про одного купца, который любил выдумывать разные эпитафии, которые должны были выбить ему на могиле. Со временем он так увлекся этим занятием, что почти забросил торговлю. Постоянно мучался, не зная, на какой же надписи остановиться, от этого нервничал, напивался и бил жену. А окончилось все тем, что он дотла сгорел вместе с собственным домом, и хоронить там уже нечего было…
      – Что же означает сия философская притча? - язвительно спросил Приставала.
      – Неужели трудно догадаться? Вся суета человечья есть тлен по сравнению с вывертами судьбы, так что жаловаться, скулить глупо.
      – Надо же… Мыслитель нашелся, - Приставала, казалось, был сильно раздражен и даже потерял желание болтать. Однако, посидев молча, он не утерпел, отчаянно завозился, а потом начал свой рассказ. Он говорил многословно, не упуская самых малозначительных подробностей, погружаясь в воспоминания с головой. Одного краткого привала для всей истории было мало. Приставала продолжал рассказывать в пути, борясь с одышкой и усталостью, говорил сквозь пережевываемую еду на привалах. Скулить и поминать скорую смерть ему не оставалось времени.
      История жизни этого странного человека оказалась весьма занятной. Тридцать лет назад в семье богатого купца родился мальчик, и назвали его Морином. Большой дом, принадлежавший еще прадеду отца, стоял в дивных зеленых предместьях славного города Коррознозда, столице значительной части Южного Левобережья. Городом и страной правило Содружество Семи - целых семь могучих волшебников, каким-то чудом ладивших друг с другом на протяжении пары сотен лет. Хоть Приставала и не был на родине уже много лет, он слышал, что те же самые колдуны до сей поры собирают дань со всех окрестных земель. Менее способные или удачливые волшебники, хозяева многочисленных деревень и малых городов, были их вассалами.
      Однажды отец Морина поехал торговать далеко на юг, надеясь найти там богатых покупателей для своих товаров, но вместо этого нашел собственную смерть от отравленной стрелы разбойника. Семья, оставшись без кормильца, быстро разорилась, но двенадцатилетнего Морина успели устроить на теплое место - в ученики одному из Семи магов-правителей. Несмотря на кажущуюся привлекательность, эта должность грозила подарить парнишке судьбу скучного прозябания в пыльных подвалах дворца. Никто из учеников не мог мечтать даже о сотой доле могущества своего учителя, перебиваясь жалкими крохами его знаний и умений. За сорок, а то и пятьдесят лет верной службы и беспрекословного послушания ученик получал лишних полвека жизни и разные мелкие волшебные уловки, полезные разве что в деревне. Ограниченная власть над погодой, врачевание простых болезней, повелевание над дикими животными вроде волков и лис… Потом такой великовозрастный ученик получал "освободившуюся должность" в одной из подчиненных Коррознозду деревень, где его ждала беспросветная жизнь до самой смерти. Еще можно было вызвать действующего хозяина деревни на поединок, чтобы отвоевать свое право на правление, или, закончив "обучение", идти на все четыре стороны. Морин, успевший к тому времени походить в обыкновенную, светскую школу, и почувствовавший тягу к настоящим знаниям, не желал для себя ни одного из этих одинаково незавидных путей. В восемнадцать лет он покинул дворец волшебника с парой монет в кармане, тощим узелком на спине и надеждами на полную прекрасных приключений жизнь. Однако, она быстро повернулась к нему самой своей неприглядной стороной. При дворе Мага-правителя он не успел получить никаких практических умений, разве что научился смешивать разные эликсиры и готовить снадобья, но ни один аптекарь не желал брать себе помощника со стороны. Все остальные знания, имевшиеся в багаже юного Морина, не принесли ему ровным счетом никакой пользы… Мать его к тому времени жила в нищете и пьянстве, младшего брата казнили за воровство, а сестра стала потаскухой. Через два года жизни в родном городе Морин понял, что сам понемногу скатывается на дно, и если он не хочет повторить судьбу кого-то из родственников, то должен уйти из Коррознозда куда подальше. Один из немногих его знакомых по совместному ученичеству, достаточно дружелюбный и простой человек, казавшийся ему тогдашнему почти стариком, вышел в мир волшебником. Звали его Умбло. Случайно встретив Морина в корчме, он взял его с собой на должность нищего, который, как и волшебник, являлся непременным атрибутом каждой деревни. После долгих скитаний они покинули владения Коррознозда, в которых были не раз биты и выгнаны из разных селений. Семь лет назад оба достигли Трех Гор, страшной глухомани по сравнению со столицей огромного государства… Наконец-то им повезло: в деревне давно уже не было своего волшебника - прежнего, выжившего из ума и принявшегося заливать свою вотчину непрерывным дождем - крестьяне сбросили в реку с камнем на шее. Однако, нищий в деревне уже был. Умбло, привыкший к Морину, как к родному, потребовал выгнать его и грозил отказаться принять пост колдуна. Крестьяне долго не думали, ибо волшебный дождь, начатый сумасшедшим волшебником, поливал их несчастную деревню к тому времени уже второй месяц. Ночью они привычно собрались в гурьбу, изловили ставшего помехой прежнего нищего, привязали на шею камень и отправили вслед за волшебником, в реку… С тех пор Умбло и Морин зажили сытой, спокойной жизнью, все больше отдаляясь друг от друга, превращаясь в тех, кем и должны были стать - самодовольного, разжиревшего и поглупевшего деревенского колдунишку и презираемого всеми, а больше всего -самим собой, попрошайку.
      Но тут появился Слепец, и жизнь попрошайки резко изменилась. К концу рассказа из голоса Приставалы пропали всегдашние жалобные интонации. Едва заметно улыбаясь, Слепец представлял себе гордо распрямляющего спину нищего и удивлялся этой перемене…
      – Какой он, Коррознозд? На что похож? - спросил Слепец после того, как во время одного из привалов, ближе к вечеру, рассказ Приставалы закончился.
      – О, это огромный город, красивый и страшный, как все большие города. Он может поразить приезжего небывалыми красотами садов, дворцов и площадей, но он же может раздавить человека, как таракана, стоит тому попасть в беду… Он огромен даже для столицы. Долина между двумя широкими реками, в которой он расположился, настолько плодородна и солнечна, что земля там дает по четыре урожая в год! В тех краях я не знал, что такое снег… Вернее, видел его всего несколько раз за двадцать лет жизни. Не то, что здесь, в забытых Смотрящими Извне лесах! А там, прямо на улицах, на одной стороне стоят персиковые деревья, на другой круглый год висят жирные, сочные оливки! В самую сильную жару с рек веет прохладой, из садов ветер доносит непередаваемо прекрасные ароматы множества цветов - а сады там на каждом шагу. Их благоухание не способна перебить даже вонь нечистот, которые проклятые горожане льют в уличные канавы… В Коррознозде нет стен, ибо нет такой силы в мире, чтобы она могла покуситься на этот вечный город.
      – А Мездос?
      – Ха! - Приставала скривил губы и вздернул подбородок. - Мездос… Этот волшебник выше всех людских умений и ухищрений. От него не спасет ни одна, самая высокая стена.
      – Отчего же этот злодей не захватит Коррознозд и не предаст его огню? - не унимался Слепец.
      – Я-то откуда знаю? - возмутился Приставала. - Поди да спроси у самого Мездоса!
      Ты даже не представляешь себе, как близок к настоящему положению вещей! - подумал Слепец про себя. А ведь когда-нибудь придется рассказать Морину, куда на самом деле он держит путь. И чем скорее, тем лучше. Однако пока Слепец не решился раскрыть свой секрет. Вместо этого он продолжил расспросы:
      – Расскажи еще что-нибудь! Я все равно не увижу Коррознозда, так что хоть послушаю.
      – Он полон огромных домов из камня. Таких, и даже похожих, я не видел больше нигде. Они стоят, вздымаясь к небу, как горы, рукотворные горы в несколько этажей. На верхние люди поднимаются на волшебных площадках, ерзающих вверх-вниз и управляемых заклинаниями, ибо редко кто может забраться туда по лестнице и не потерять дыхания. По широким, гладко замощенным улицам двигаются повозки без лошадей, а редкие маги, достигшие званий Любимых учеников, парят над ними в воздухе и презрительно плюют на головы прохожих. Сотни забегаловок, кабачков, богатых таверн предлагают своим посетителям изумительные яства, вкус которых я давно забыл. Только помню, что они были прекрасны, обворожительны, чарующи… Это очень мучительные воспоминания для человека, вынужденного перебиваться с жирной баранины на козий сыр. В лучших постоялых дворах богачи снимают себе апартаменты, в которых всегда прохладный, свежий воздух, на полах ковры, которые принимают любой цвет по желанию постояльца, а ванны сами брызгают на купающегося теплой водой. На базаре ты можешь купить все, чего пожелаешь, любую безделицу, какую только сможешь вообразить, и еще больше таких, какие даже воображение не может представить! Ночью великий Коррознозд не засыпает, он просто меняет свой лик, покрывшись десятками тысяч разноцветных волшебных огней. Посреди этого великолепия толпы любителей удовольствий, местных и приезжих, предаются всевозможным развлечениям и извращениям. Их обслуживает целая армия - проститутки, мужчины и женщины, держатели притонов для азартных игр, владельцы театров и арен для боев. Каждый день не по своей воле умирают сотни, тысячи людей, а ночью это число утраивается. А над всем этим, непостижимые и наикрасивейшие, невозмутимо стоят семь громадных дворцов, каждый выстроенный в своем стиле, каждый окрашенный в свой цвет, каждый по-своему прекрасный и чуждый остальному миру…
      В конце концов Приставала внезапно замолк и подозрительно всхлипнул. Слепец отчетливо представил его себе: похожий на бесформенную кочку гигантских размеров, в глазах великая горечь, перемешавшаяся с отсветами пламени. Несчастный Морин только что мысленно прожил заново всю свою жизнь, и вряд ли удовольствовался тем, как она прошла.
      – Как бы я хотел оказаться там, в этом оплоте порока - прекраснейшем из прекраснейших мест! - с болью в голосе прошептал он. - Скинуть эти мерзкие лохмотья и одеть легчайший парчовый халат, нацепить мягкие тапки с загнутыми носами и дать ногам дышать воздухом, а не гнить внутри десятка грязных обмоток! Выпить нежного, сладкого вина вместо здешнего кислого крепкого пойла, согреть озябшие кости теплом тамошнего воздуха, подставить посеревшую кожу живительным лучам яркого солнца!!! Обнять смуглую, натертую душистыми притираниями, стройную, как косуля, женщину и поцеловать ее в губы, пахнущие жасмином!! После этого я готов умереть - и неважно, сколь мучительна будет смерть!
      Голос Приставалы снова сорвался, и он захлебнулся тихими рыданиями.
      – Ничего, - попытался подбодрить его Слепец. - Когда-нибудь твоя мечта сбудется! Я имею в виду, ее первую часть, не считая мучительной смерти. Это… последнее… вовсе необязательно!
      Вконец расстроившийся Приставала только потеряно всхлипнул в ответ. Слепец чувствовал себя неловко, так как нынешний плач своего попутчика он осуждать не мог. Тем более, что сам вызвал его на откровенность, разбудил давно похороненные внутри воспоминания…
      – Жизнь твоя еще не потеряна, дружище Морин! - воскликнул он и поднялся со своей лежанки. Подбросив дров в костер, он простер руки над взревевшим пламенем и закричал: - Мы с тобой еще поспорим с судьбой, и вырвем у нее хороший куш!
      Приставала ни разу не видел Слепца таким возбужденным, а потому немедленно прекратил хныкать.
      – Ты уже похоронил себя и сам поставил крест на собственном счастье? - спросил его слепой калека, вперившись прямо в лицо взглядом жутких желтых "глаз" и безошибочно впившись в плечи острыми крючьями. - Тогда я буду разрывать эту могилу и воскрешать давно умершие надежды!! Признаться, долгое время после нашей встречи я думал о тебе: что за слизняк этот Приставала? Свет не видел более жалкого человечишки!! Однако ты идешь вслед за мной, не сворачивая, а лишь жалуясь на жестокую судьбу… Теперь мне ясно, что все те жалобы - просто дань привычке, многолетней носке личины забитого и презираемого попрошайки! Теперь мне ясно, что ты не так прост, как можешь показаться с первого взгляда! Если в юности ты стал бунтарем, отказавшись от сытого, но скучного прозябания в теплом местечке, бросил все и пошел путем, полным неизвестности, то ты очень близок мне по своему духу!! Если бы ты знал, сколько уютных гнездышек покинул я за последние месяцы!! Все, кто попадался на моем пути, обещали сытую, заполненную леностью и покоем жизнь на их попечении, однако я продолжал идти. Так и ты! Не беда, что пришлось остановиться, не беда, что на время ты превратился в презренное существо! Внутри, под толстой коркой, сидит прежний Морин, веселый, беззаботный и смелый! Выходи!! Я зову его наружу!!
      Схватив палку, которой он иногда ощупывал путь, Слепец стал ворошить костер, вызывая целую бурю искр, которые взмывали в воздух и долго кружили там, окутывая пораженного Приставалу багровым облаком. Тот смотрел на это действо, раскрыв глаза, даже не задумываясь о том, что безумствовавший Слепец может запросто спалить им обоим одежду… Свет надежды все ярче разгорался в глазах нищего - хотя, быть может, это было просто отражение взмывавшего вверх пламени? Неважно. Яростный порыв Слепца достиг своей цели, вне зависимости от того, насколько сильно тот сам верил в свои слова о тайной силе внутри попутчика. В тот момент Морин действительно поверил, что он, бывший нищий деревни Три Горы, семь лет подвергавшийся там унижениям и оскорблениям ради обносков и объедков, на самом деле просто дожидался часа, когда сможет воспрянуть ото сна. Он тоже вскочил на ноги и заорал, что было силы:
      – ДА!! Я снова тот самый Морин!! Я - бунтарь! Я - смельчак! Я разрываю всепроникающий эфир голыми руками и сотрясаю небосвод!! Я…я… я… - от избытка чувств он просто задохнулся и, закашлявшись, рухнул обратно, на лежанку. Тяжело дышащий Слепец опустил наконец посох и застыл, глядя незрячим взором поверх быстро гаснувшего костра.
      – Мы с тобой многое сможем, Морин, - пробормотал он. - Я думаю, теперь пришло время открыть тебе настоящую цель моего похода. Ты поймешь, отчего я не хотел обходить Туманную рощу, зачем потащился прямо в гиблые места у Светящихся гор…
      Раскрыв рот в ожидании страшных тайн, Приставала с шумом гонял воздух в легкие и наружу, словно только что обежал половину леса. Слепец, не торопясь, нашарил несколько последних веток и бросил их в огонь.
      – Я иду не просто в окрестности Замка-горы - я иду прямиком в гости к его владельцу!
      – Не может быть! - не удержался Приставала, прервав едва начавшийся рассказ. На волне воодушевления он совсем забыл испугаться, только удивился.
      – Да, да… Есть надежда, что он примет меня благосклонно, потому как я несу ему привет от одной давней знакомой. Она много лет назад спасла Мездосу жизнь…
      – Кто же это? - еле слышно прошептал Приставала.
      – Вряд ли ты знаешь ее. Это женщина, уединенно живущая недалеко от деревни Гордецов.
      – Ну как же, слышал. Ведьма, которая завлекает к себе мужчин и отбирает их молодость, чтобы жить вечно молодой! У нас был один молодец по имени Вассой, он все собирался пойти и умертвить ее. Только однажды, напившись пьяным, упал в речку со скользкого моста, да и утонул, так что подвиг тот остался несвершенным…
      – Э, вот как искажается действительность уже в соседней деревне! - пораженный Слепец забыл, о чем он рассказывал, и с трудом вернулся к повествованию. - Хм… О чем же я? Ах да. Эта женщина - на самом деле очень добрая и хорошая во всех отношениях - послала меня к Мездосу. Вернее, я сам решил туда пойти после одного случая… Ты должен помнить тот день - земля тряслась, словно по ней несся табун огромных лошадей, а небо, по рассказам Халлиги, покрылось сетью багровых трещин.
      – Да, я помню тот день! Тогда еще Умбло не спал несколько ночей, ожидая, что и к нему придут с удавкой и камнем. Вся деревня сбежалась к его дому и требовала объяснений происшедшему, а тот только мычал от страха…
      – А я решил, что все это случилось из-за меня, но полностью понять происшедшее не смог. Вместе с Халлигой мы решили, что Мездос должен знать точный ответ.
      – Ты решил, что это все из-за тебя?? - переспросил Приставала. - Что же в тебе такого необычного?
      – Дело в том, что я с того берега Реки, - просто ответил Слепец. Некоторое время он молчал, давая собеседнику время для усвоения этой мысли и захлопывания раскрывшегося рта. Однако Приставала, уже привыкший к загадочности и непостижимости своего попутчика, быстро пришел в себя.
      – Вот это да!!! - завопил он. - С того берега Реки!!! Просто чудеса какие-то творятся со мной… Теперь я еще больше верю в собственную значимость… С того берега Реки, подумать только! А у нас все считают, будто на том берегу живут ужасные чудища, которым Уроды и в подметки не годятся. Иначе, зачем Смотрящим Извне отгораживать те страны Рекой?
      – Представь себе, у нас считают примерно так же: дескать, на противоположном берегу живут сплошь отвратительные и злобные колдуны, нисколько не похожие на людей!!
      – Дела… Но как же ты попал сюда, приятель!?
      – О, это весьма долгая история… Так как нам некуда торопиться, я расскажу ее полностью, и не упущу ни одной подробности.
      Приняв эстафету от Приставалы, Слепец взялся за свой рассказ с большим рвением. Правда, у того памятного костра, где бывший нищий снова обрел уверенность и сбросил оковы своей профессии, много поведать он не успел. Возбуждение и тяжелый день очень скоро заставили обоих забыть о жизнеописаниях и погрузиться в глубокий сон. На следующий день их поход продолжился, а вместе с тем Слепец продолжил рассказ. Причем начать он его решил по новой, взяв за точку отсчета свое рождение в далеком Центре Мира.
      Название столицы его бывшего королевства теперь, после цветастых описаний великолепия могущественного Коррознозда, казалось насмешкой. Слепцу даже на мгновение стало неловко за отца, давшего столь звучное имя столь незначительному городку… Впрочем, как знать, какие планы и способности по их претворению в жизнь были у Джона Торби? Не его вина в том, что он слишком рано ушел из жизни. Однако, справившись с первой волной смущения, Слепец еще не раз слышал ее отголоски, когда сравнивал свое почти деревенское бытие с намного более богатой и насыщенной жизнью огромного города. За второй день путешествия к Светящимся горам он поведал Приставале о собственном непутевом житье до того памятного дня, когда он впервые услышал о Клусси.
      – Еще один? - зевая, промолвил Морин у ночного костра, спрятавшегося у подножья маленького, но крутобокого холма.
      – Кто? - не понял Слепец.
      – Еще один человек, пересекший Реку. Так через нее впору мост строить…
      – Вон ты о чем… Знаешь, а я ведь о нем почти забыл.
      – Ну ты даешь! Забыть о человеке, отрезавшем тебе пальцы и выжегшем глаза?? Ведь это он сделал, я правильно догадался?
      – Правильно. Только я не держу на него зла. Его… поступок раскрыл мне глаза - экий невеселый каламбур получился! - на многие вещи, скрытые до той поры. Я понял, как не прав был раньше, как плохо поступал, сколько горя приносил людям. Очевидно, Клусси был прав, наказав меня и заняв трон. Думаю, сейчас он правит гораздо мудрее и правильнее.
      – Первый раз встречаю такого всепрощенца, как ты! - восхитился Приставала, и снова зевнул. - Хотя, ты с любой стороны такой необычный… Ох, давай спать, а? Эта гнусная дорога по жидкому снегу и грязи забирает столько сил!!
      И рассказ снова был прерван, чтобы возобновиться на следующее утро. К вечеру Слепец рассказал о короткой войне, схватке у стен Центра Мира, экзекуции и путешествии от крестьянской телеги, выбросившей его на берег Реки, до околицы Трех Гор. Морин слушал, как ребенок, внимающей сказкам старого деда, с раскрытым ртом и широко распахнутыми глазами. Удивляться в слух он уже не имел сил.
      А на четвертый день пути, когда им пришлось выйти из поредевшего леса, дела пошли совсем плохо. Холода спали, уступив место небольшой оттепели, но зато с неба внезапно повалил густой, мокрый снег. Огромные снежинки падали непрерывной завесой, скрывающей от глаз Приставалы даже оставшийся в паре тысяч шагов за спиной лес. Рыхлые хлопья, несомые никогда не устающим ветром, залепляли лицо, таяли, стекали вниз, за отвороты одежды, напитывали ее и заплечные мешки тяжестью воды. После недолгих мучений Морин был вынужден остановиться.
      – Дальше идти нельзя!! Заблудимся!! - заорал он прямо в ухо Слепцу, силясь перекричать вой ветра. Они свернули к чудом подвернувшейся на пути крошечной рощице и прикорнули у кое-как разведенного костра. Сколько длился сон двух измученных трудной дорогой путешественников - неизвестно, однако пробуждение их было безрадостным. Костер давно погас и исчез под серым, ноздреватым сугробом. Укутавшиеся одеждами и хлипкими накидками путники тоже были засыпаны небольшими кучами снега, медленно высасывавшими из них тепло. Обоих трясло от холода так, что каждый слышал стук зубов другого. Кое-как поднявшись, они обнаружили, что буря безумствует с еще большей силой. Порывы ветра, не задерживаемые голыми ветвями, пронизывали рощицу насквозь и несли с собой пригоршни мокрого крупнозернистого снега. Приставала, пометавшись под деревьями, нашел несколько тонких веток, но они все были ужасно сырыми. Пришлось выгребать из мешков все, что могло бы гореть - тряпицы, тоже подмоченные талым снегом, облепившим эти мешки, остатки трутов и пакли. Соорудив хлипкий навес из покрывал, они с огромным трудом развели хилый, маленький костерок. Тусклые язычки пламени нехотя лизали мокрые ветви, исходили густым темным дымом, от которого першило в горле. Слепец толкал руки прямо в огонь, однако согреться это ему не помогало. Костер давал тепла ровно столько, чтобы его почувствовали ладони. Остальное тело продолжало трястись от холода. Слепец сидел неподвижно и не мог отделаться от странного видения: ему казалось, что у его ног мечется маленький умирающий лис, у тела которого они с Приставалой отбирают последнее тепло… Так прошло довольно много времени. Костер не умер, а понемногу разгорелся до такой степени, что ветер перестал угрожать ему смертью. Путники убрали полог, всеми силами стараясь погреться. Удавалось это с трудом. Они съели по куску копченого мяса, допили сидр из большой фляги, и только тогда почувствовали, как жизнь возвращается в полузамерзшие тела. Час проходил вслед за часом, а их мир был ограничен этой маленькой рощей, раскачивающимися с жалобным скрипом деревьями и сдвоенным ревом - ветра и огня. Буря, казалось, будет продолжаться вечно.
      – В конце концов мы отломаем и сожжем все ветки на всех деревьях! - прокричал наконец Приставала, когда в очередной раз вернулся из короткого похода за топливом. - Хотя нет, еще раньше помрем от голода, ведь еды почти не осталось!
      Слепец ничего не ответил ему. Он просто встал и, прежде чем ошарашенный Приставала смог вымолвить хоть одно слово, исчез в серой круговерти.
      – Стой!! Куда ты!! - жалобно воскликнул Морин, вскакивая на ноги, но не решаясь уходить от костра. - Не бросай меня! Умирать в одиночестве очень страшно!
      Слепец не откликался. Приставала неподвижно стоял, бесполезно вглядываясь в безумную карусель метели и только мелко вздрагивал, когда очередная пригоршня мелкого снега била его по лицу. Стаявший снег бежал по щекам вперемешку со слезами… Наконец, опустив руки и уронив под ноги покрывало, он повернулся и сделал шаг к костру - и в тот же момент радость озарила его лицо, словно каким-то чудом сквозь толстую пелену снежной крупы к нему пробился солнечный луч. Слепец, сосредоточенный и полный решимости, брел к костру по сугробам с другой стороны рощи.
      – Мы с тобой - законченные тупицы! - заорал он. - Но я, конечно, больше всего. Сидим здесь у костра, чтобы не сдохнуть от холода, однако в пути, особенно таком трудном, как путь сквозь метель, согреться гораздо проще!
      – О чем ты говоришь! - Приставала часто шмыгал носом и усердно отирал щеки от потеков влаги. - В каком пути! Мы можем идти в таком кошмаре целую вечность, и так никуда и не прийти! В конце концов, упадем в снег от усталости и замерзнем.
      – Разве это не глупо, говорить, что слепому не дала найти путь метель? - продолжал свою речь Слепец, словно не слышавший восклицаний Приставалы. - Она может помешать мне идти, сделав это трудной задачей… Бить в грудь ветром, морозить лицо, нагребать под ногами глубокие сугробы… Но с направления ей меня не сбить! Собирайся, мы идем. Я знаю дорогу.
      И они снова пошли, с трудом переставляя ноги, вспахивая липкие, скрипучие сугробы сапогами, тяжелыми от пропитавшей их влаги. Борьба с метелью действительно разогрела тела быстрее и лучше костра. Крупные капли холодной воды стекали по лицам и терзали разгоряченную кожу под одеждой. До тех пор, пока в них жива память о съеденном мясе, они найдут в себе силы шевелиться!

*****

      Опять та же самая твердая уверенность в правильности собственных действий прочно овладела Слепцом. Прежняя схема: ты ставишь ногу, а дорога, нужная тебе, изгибается и сама подставляет под нее свое тело. В странном сером тумане прямо перед разумом вставала пугающая картина окружающего мира. В ней начисто отсутствовал снег, потому что он только мешал и не приносил пользы. Слепец "видел" серую равнину, тянувшуюся вперед, вправо и влево в невообразимую даль, совершенно плоскую, безжизненную. Сзади оставались уродливые черные трупы деревьев, умерших до самой весны. Слева и справа в сером мареве, стоявшем над серой равниной, не было ничего - пустота, небытие, Ничто. Какое-то жгучее, но очень далекое сияние пряталось за укутавшей мир пеленой впереди. Кажется, оно имеет форму гигантского клыка, торчащего из земли и горящего мертвым, призрачным светом. Одна из Светящихся гор? Слепец не успел как следует поразмыслить на эту тему, потому что внезапно его мозг словно бы попал в духовку. Кто-то был рядом, он светился в серой пустоте разноцветными огнями. Эти оттенки значили каждый свое: белый, слепящий - это всепоглощающая, безумная злоба; красно-желтый, пульсирующий - сводящий с ума голод; бледно-зеленый, кляксой расползающийся по сторонам - пожирающая тело смертельная усталость. Не было ни одного намека на разум, ни одной человеческой черточки в этой цветной картинке. Кто бы это ни был - он не человек. И никто другой, обладающий разумом. Это движимое только звериными чувствами существо, да не одно - вон какая сила, какие, почти физически ощутимые, жар и давление исходят от них! Два… четыре… пять! Трое чуть ближе, двое отстали. Все они приближались спереди, по левую руку от далекого сияющего зуба горы.
      Вдруг все вокруг поглотила яркая вспышка торжествующей ярости - багровое сияние, волной распространяющееся от ближайшего пятна. Тот, кто создал эту картину в мозгу Слепца, заметил его самого и немедленно ринулся в атаку. Показалось даже, что где-то вдали, за метелью и воем ветра, прозвучал полный ликования вопль. Слепец с трудом отвлекся от созерцания угрожающих пятен вдали и сосредоточился на своем попутчике: Приставала понуро брел следом, ничего не подозревая. Может быть, все это только чудится? Обманчивые видения, порожденные усталостью, усиливающимся чувством обреченности, взбесившейся природой? Однако, Слепец решил поверить своим ощущениям. Вонзив крючья в плечо немедленно вздрогнувшего при этом Морина, он закричал:
      – У тебя есть какое-нибудь оружие? Мне кажется, сейчас на нас нападут!
      Приставала немедленно воссиял ярким голубым факелом страха. Да, теперь темный мир Слепца перестал быть темным, превратившись в настоящее буйство красок. Он понял, что от Морина ему проку не будет, отпустил его и встал так, чтобы преградить путь приближавшемуся пятну багровой ярости. С трудом вынув нож, Слепец протянул руку назад, бросив через плечо:
      – Возьми это, и будь готов!
      – Да что такое? - завопил Приставала. Наверняка, бедняга дрожал всем телом, только уже не от холода, и озирался так рьяно, что голова вот-вот открутится.
      – Я сам не знаю, а это очень плохо. Будь готов… - повторил Слепец, а добавить что-нибудь еще не успел: враги были рядом. Вынимая меч из ножен, он шагнул наперерез первому из атакующих. Теперь сквозь вой ветра можно было отчетливо слышать мерный скрип снега под ногами бегущих и их громкое, хриплое дыхание. Багровые огни расцвели еще ярче, словно бы озаряя перед внутренним оком Слепца скрюченные фигуры ростом в полтора человека, неясные очертания уродливых голов, тянущихся вниз, к жертвам. Слепец успел поднять меч на уровень груди к тому времени, когда первое из чудовищ оказалось совсем рядом, и наверняка уже вынырнуло из снежной кутерьмы. Оно плохо соображало от ярости, голода и залеплявшего морду снега - если умело соображать вообще. Слепца первое чудище даже и не заметило, промчавшись мимо всего в паре шагов от него. Человек развернул меч горизонтально, острием вправо: существо само напоролось на лезвие и было рассечено от груди до спины. Напор чудовища был так силен, а его шкура и кости так крепки, что Слепец с большим трудом удержал меч в крючьях. Суставы кистей пронзила резкая боль, заставившая изо всех сил сжать зубы и подавить внутри себя стон. Мгновенно издохшая тварь на бегу развернулась, облила ногу человека горячей, дурно пахнущей кровью, и во весь рост рухнула в снег.
      К счастью, чудища оказались непомерно глупыми существами. Второе бежало следом за первым, и не извлекло из смерти товарища никаких уроков. Все, на что его хватило - это заметить Слепца и броситься на него, а не пробегать мимо. Вытянув короткие, мощные лапы, чудище кинулось в атаку и сразу же наткнулось на выставленное далеко вперед острие меча. И снова, напор оказался таким сильным, что без всяких движений со стороны человека его противник сам убил себя, насадив собственное тело на меч до самой его рукояти. Слепцу пришлось отступить на пару шагов назад, иначе он просто упал бы, подмятый тушей монстра. Проткнутая тварь в агонии успела дернуть конечностями - когти с треском разодрали куртку на плечах и груди. Слепец ясно почувствовал смрадное дыхание противника, едкий запах его пота и сладко-гнилостное зловоние бьющей из раны крови. Он внезапно разъярился, когда в голове пронеслась совершенно дурацкая, неуместная мысль: ну вот, опять ему попортили куртку! Не успеет он поносить одежку неделю - какое-нибудь чудище норовит испортить ее! Одна куртка за во время недолгого блуждания в ядовитом тумане превратилась в лохмотья, вторую теперь разорвали в клочья! В злобе он пнул заваливающегося на бок противника, да так сильно, что вместо бока тот рухнул на спину, соскользнув при этом с лезвия. Упало чудовище очень кстати, потому что из снежной круговерти выскочило третье, немедленно запнувшееся о труп предшественника. Слепец ясно ощутил, как еще один, четвертый комок ярости промелькнул рядом и бросился на верещащего от ужаса Приставалу. Помогать ему было некогда: пятое чудовище, размером меньшее, чем предыдущие, но не менее злобное и опасное, напало на Слепца справа. Итак, теперь ему предстояло сразиться с двумя сразу! Застыв на долю мгновения, он вдруг четко представил себе залитую багрянцем ярости морду противника… Грубая пародия на человеческое лицо - огромные надбровные дуги, крошечный собачий нос, выпирающие вперед челюсти и покрытые вонючей слюной клыки за толстыми черными губами. Существо остановилось рядом с человеком, но не стало кусать, а занесло для удара толстую и короткую левую руку. Целило оно, очевидно, в шею. Слепец взмахнул мечом, описал его острием полукруг - и скрюченная последним движением мышц кисть чудовища отлетела в сторону. Кровь выплеснулась мощным потоком, поливая все вокруг. Снег, трупы сородичей животного, Слепца. Он в ужасе отшатнулся, когда обжигающая жидкость покрыла ему пол-лица. Чудовище истошно завопило, точнее даже, закричало, издавая какие-то полуосмысленные звуки, потом вытянуло вперед морду и нанесло удар правой рукой. Слепец не успевал развернуть меч, чтобы отразить этот удар… но у него были крючья! Он изогнул кисть ладонью к небу и подцепил снизу тянувшуюся к горлу конечность чудовища. Глупое существо зарычало и стало давить, пригибая руку человека к земле, и тот смог не торопясь нанести мощный рубящий удар по уродливой голове. Чудовище упало на колени, хрипя и булькая кровью на губах. Слепец что было сил рубанул его еще. По сторонам полетели клочья волосатой шкуры и осколки черепа, а на мече наверняка появилась свежая зазубрина… Чудовище умолкло навсегда, тяжело оседая в обильно смоченный кровью снег. Руки противников все еще были сцеплены, тянулись от одного к другому, как будто у двух не желающих расставаться влюбленных. Слепец брезгливо тряхнул кистью, чтобы отцепиться от шерсти мертвого существа, и через мгновение уже встречал его последнего сородича, только что поднявшегося на ноги. Оглушительно воя, эта тварь медленно наступала вперед и трясла огромными, вислыми грудями. Слепца так поразило собственное воображение, нарисовавшее ему эту нелепую картину - два черных сосца, торчащих из свалявшейся шерсти, что он едва не протянул вперед руку, чтобы наяву пощупать тело противника (или все же противницы?). Однако, благоразумие не дало совершить опрометчивого поступка: вместо руки Слепец пустил в дело меч. Он пытался снова разрубить башку, но самка мгновенно взметнула перед собой руки, словно пыталась отмахнуться от оружия. Лезвие скользнуло в сторону, попутно срезав пару мохнатых пальцев. Чудовище жалобно взвыло и прижало конечности к груди, так что ничего не смогло помешать Слепцу нанести второй удар как следует. Он разрубил страшную рожу твари пополам и отправил ее на снег, биться в агонии.
      Сзади раздавались громкие повизгивания и негромкие крики ужаса - значит, Приставала был еще жив! Еще не развернувшись, Слепец уже знал, что его товарищ, присевший от страха, беспорядочно махал перед собой ножом, а чудовище прыгало рядом, выжидая момента, когда человек устанет и оно сможет беспрепятственно нанести один смертельный удар. Подобравшись сзади к увлеченной атакой твари, Слепец от души протянул ее мечом вдоль спины. Позвоночник у нее был слишком прочный для такого легкого лезвия, но рана получилась большая и болезненная. Сбитая с толку подлым нападением, тварь обреченно закричала - совсем как человек перед смертью - и в следующий момент Приставала, неожиданно для себя самого, сделал выпад и пронзил ей горло. Крик оборвался тихим хрипением, и через мгновение над полем битвы повисла гнетущая тишина, разрываемая только свистом ветра.
      Еще долго потом Морин, светящийся для Слепца ярким голубым пятном страха, сидел в снегу и пытался прийти в себя. Говорить он не мог до тех пор, пока не загреб рукой снега и не обтер лицо.
      – Как штаны? - устало пробормотал Слепец, прогуливаясь рядом с ним. Его внутренне око внезапно "закрылось": он перестал воспринимать окружающее иначе, чем через звуки и запахи. Наступая в снег, он боялся испачкаться в зловонной крови чудовищ, хотя на самом деле был замаран ею с ног до головы.
      – Что ш-штаны? - не понял Приставала.
      – Сухие?
      – Н-не знаю… Вроде да. Будь я проклят, как мне было страшно! - голос Морина сорвался, грозя обратиться плачем.
      – А уж как мне было страшно! - признался Слепец. - Сначала. А потом я разозлился, когда они порвали мне куртку. Это хорошее лекарство от испуга - ярость. Надо только не давать ей слишком много воли…
      – Ха! - смешок вышел явно истерический. - Ярости, говоришь? Тут не знаешь, как на ногах удержаться да нож из рук не выпустить!
      – Ничего удивительного, ты ведь не воин, приятель. Лучше подумай: их было пять, огромных, сильных тварей, всю жизнь промышлявших убийствами, а нас всего двое, вооруженных дрянными ножами, причем один не имел глаз, а второй сражался первый раз в жизни. И чем же все кончилось? Они лежат дохлые, а на нас ни одной царапины! Меня вот только кровью их дерьмовой залило… до смерти не оттереться.
      – Да уж, - прошептал Морин. Казалось, он начал понемногу успокаиваться. Слепец решил помочь ему отвлечься от плохих мыслей, от картин, которые точно владели сейчас его разумом: торжествующие твари пожирают теплое мясо недвижного Приставалы и купаются в его красной крови.
      – Знаешь что? Опиши мне этих гадов.
      Приставала некоторое время сидел молча, даже тяжело пыхтеть перестал. Не мог понять, что именно от него требуется.
      – Описать?… Да как их опишешь? Уроды, одно слово! Вон те трое - как огромные еноты, вставшие на задние лапы. Челюсти, как у волкодавов, и глазищи красные, глубоко спрятанные. А те двое… они даже чем-то на людей похожи, и от этого еще страшнее кажутся. Шеи толстенные, черепа маленькие, шерстью все заросли, ноги короткие совсем, и дерьмо на ляжках замерзшее висит, - тут Приставала смачно сплюнул и невнятно забормотал проклятия. Слепец, нашарив горло последнего из убитых чудовищ, вынул оттуда торчавший нож и старательно вытер его о шерсть.
      – Посмотри - кровь осталась? - спросил он Приставалу.
      – Да не могу я на них уже смотреть! Пойдем отсюда скорее, пока меня не стошнило…
      – Пойдем… Я вот подумал - а ведь это мясо… Только, сдается, есть его не захочется в самый лютый голод, - ответом на эти размышления вслух стали отрывистые, похожие на мучительный кашель, звуки: Приставала все-таки не уберегся, и его стошнило. Слепец тяжело вздохнул и молча укорил себя за излишнюю болтливость.

      Через сутки после схватки с чудовищами двое путешественников по-прежнему брели через пустынную, заснеженную степь, замерзшие до полусмерти и уставшие еще больше. Непонятно, какая сила заставляла их двигать ногами - может, упрямство? Последние несколько привалов они проводили прямо в сугробах, ибо костер все равно разводить было не из чего. Сидя, они выли срывающимися голосами песни, терли жесткими ледышками лица. Уснуть сейчас означало умереть… Снег перестал валить с неба, ветер утих, но вместо этих неприятностей пришла новая - мороз. Не очень сильный, однако много ли надо, чтобы доконать двух утомленных путников? Слепец еще держался, так как в жизни его уже было много невзгод, к которым он мало-мальски привык, а вот для Приставалы каждый новый шаг мог оказаться последним.
      – Еще немного… чуть-чуть… уже скоро, - шептал ему Слепец, не зная, слышит ли Морин его слова. Тот не отвечал, сосредоточив последние, быстро иссякающие силы на каменно потяжелевших ногах. Понурившись, он загребал ими ноздреватый снег и, как пить дать, думал что-то вроде: "зачем я иду?" или "не лучше ли упасть и спокойно уснуть, пусть даже навсегда?". Некоторое время назад Слепец пытался отвлечь его, требуя описать местность, по которой они шли, но Приставала только мычал в ответ и вздыхал, как старый вол в непосильной упряжке. Не то, чтобы Слепцу нужны были эти описания… Он был точно уверен, что мог бы рассказать ему спутник: огромное пространство, раскинувшееся вокруг, как еще одна Река. Серая поверхность внизу, еще одна, точно такая же - вверху. И между двумя унылыми плоскостями зажаты крошечные точки, глупые наглецы, задумавшие одолеть степь, холод, чудовищ и еще десяток других, не менее опасных противников. Слева и справа, если присмотреться, можно было увидеть черные полосочки, но что это такое? Толи далекий-далекий лес, толи крутосклонные горы, вставшие грядой. Впереди вздымалась к тусклому небу гигантская скала, одинокая и мягко сияющая голубым в сером свете пасмурного дня… Скала имела форму конуса, которому некие жутко могучие силы откололи треть вдоль вертикальной оси. У ее подножия виднелись какие-то бугорки, а от них в небо поднимались крошечные облачка.
      – Скоро… - снова шептал Слепец, представляя, как эти облачка, такие мягкие и приятные для взора того, у кого этот взор имеется, плывут на фоне мягкого света скалы и тают, уступая место следующим. Только эти облака, и эти крошечные бугорки придавали сил полумертвому Приставале, да и самому Слепцу тоже. Деревня, пусть даже деревня Уродов.
      Они оба упали по несколько раз, прежде чем смогли достигнуть первого покосившегося заборчика. Сугробы, наметенные многодневной метелью, вставали на половину человеческого роста, а узкие, кривые тропинки между ними стекались в единственную улочку. Идти по одной из троп, самой широкой, явно натоптанной чьими-то большими ступнями, стало гораздо легче, чем бороздить бесконечные сугробы в степи. Даже Приставала приободрился и стал глазеть по сторонам, придушенным шепотом сообщая о впечатлениях Слепцу. Тот и сам мог представить, в каком месте они оказались, но ничего не сказал об этом товарищу - пусть разговорится, разгонит стынущую кровь.
      Убогие глинобитные домишки, кое-где каменные фундаменты или даже стены из камня. Рядом с маленькими, как собачьи будки, хибарками стояли огромные и явно просторные сооружения - впрочем, с такой же незатейливой архитектурой. Дым от очагов вылетал прямо из дыр, проделанных в крышах. Вокруг домов простирались большие огороды, сейчас полностью скрытые под снегом. Угадывались они лишь по кривым изгородям, отделявшим их от улицы или от двора.
      Жизни в деревушке почти не было заметно. Только в одном из огородов ковырялась целая семья уродов - людей с индюшачьими головами. Из-под снега они выкапывали длинные, желтые корни… Потом путешественникам попался маленький человечек, волочащий за собой санки, нагруженные замерзшими черными лепешками, по виду сильно похожими на дерьмо. Завидев идущих ему на встречу людей, коротышка пугливо свернул на обочину, провалившись в снег чуть не по пояс, и застыл там, прижав к груди изуродованные кисти. Больше всего они походили на рачьи клешни - на каждой росли по два толстых, изогнутых пальца.
      – Здесь есть таверна? Постоялый двор? - опасливо спросил у карлика Приставала. Тот молча вытянул одну из клешней, указывая вдоль улицы. В той стороне, через пару десятков домов, стоял совсем уж здоровенный домина, с виду похожий на загон для выросших в три раза больше обычного коров.
      – Ого! - чуть громче, чем раньше воскликнул Морин. - Как же это я его не заметил?
      Когда они подошли ближе к громадному зданию, то увидали: в отличие от остальных местных домов, этот сделан из дерева. Строители вбили в землю длиннющие, толстые бревна, скрепили их не менее могучими поперечинами и обшили полученный каркас широченными плахами. Щели (такие же гигантские, как и все остальное) были тщательно законопачены мхом.
      – Ну и сарай! - восхитился Приставала. - И где только они нашли такие деревья великанские? Да тут в одну дверь запросто любой из остальных домишек войдет!
      В огромных воротах, которые Морин в замешательстве назвал дверями, были прорезаны небольшие калиточки. Эти наоборот, оказались слишком маленькими для человека, и валящимся с ног путникам пришлось нагибаться, чтобы через них пройти. Внутри обнаружилась еще одна стена, делящая "сарай" на две части. В большей стояли здоровенные столы, сделанные из положенных на земляные насыпи каменных плит, и лавки около них были тоже земляные, покрытые рваной холстиной. Впрочем, можно было увидеть и несколько грубо сколоченных, кривых стульев… В маленькое отделение вело несколько дверей, а также широкое и высокое окно. Посреди зала располагалась засыпанная желтым пеплом площадка, по-видимому, очаг. Из-за отсутствия посетителей огня там не разводили, и в зале было достаточно холодно, хотя и теплее, чем снаружи. Слышно было, как ветер тихо шумит где-то вверху, под потолком.
      Стоило глазам Приставалы привыкнуть к полумраку, царившему в огромном помещении, он немедленно разглядел, что посетители тут все же есть. Рядом с очагом, за одним из немногих столов нормального размера, сидело трое уродов - с раздвоенными носами, деформированными черепами и непропорциональными конечностями. Через два стола от них примостился еще один, с виду похожий на нормального человека… Приставала еще стоял в дверях, разглядывая зал, а Слепец уже двинулся вперед, уверенно обходя столы и лавки. Шел он прямо к одинокому посетителю, и Приставала поспешил следом, всячески одобряя выбор товарища. Однако, садиться за тот же стол Слепец не стал, предпочтя занять пустующий, стоящий еще дальше от троицы уродов. Изуродованные рожи прекратили разговоры, провожая вновь прибывших взглядами, не сулящими ничего хорошего. Четвертый посетитель смотрел настороженно, однако скорее со страхом, нежели с угрозой.
      – Чем мы будем расплачиваться? - прошептал Слепец на ухо Морину, когда они уселись на грубые колченогие табуреты и наконец-то дали отдых гудящим ногам.
      – Не знаю! - еще тише ответил Приставала. - Я слыхал, что в землях Уродов серебро и золото не ценятся так, как у нас, потому что они накопали его на своих проклятых рудниках сколько душе угодно. Но у меня есть еще кое-что…
      Тут он замолк, потому что к ним подошла толстуха, провонявшая кухонными запахами. С виду она напоминала самую обычную толстуху - но только на первый взгляд. Стоило ей подойти вплотную, и дрожащий тусклый свет лампадки, украшавшей стол, резко вырвал из полумрака уродливое лицо. Мочки ушей свисали далеко вниз и исчезали где-то за спиной, а нос расползался на несколько кожных складок, пересекавших скулы до самых висков. Как ни странно, первым делом она задала тот же вопрос, что и Слепец:
      – А… чужаки. Чем будете платить?
      – Сайрю, - быстро ответил Приставала. Из голоса толстухи мигом пропало презрительное равнодушие.
      – У тебя есть сайрю? - прерывисто зашептала она. - Цветной или серый?
      – Цветной, - теперь Приставала почувствовал себя хозяином положения и тон у него был вальяжный, как и пристало человеку, владеющему ситуацией.
      – Ну тогда две щепоти за ужин и ночлег у жаровни.
      – Эк тебя занесло! Хорошо… Две щепоти за обоих.
      – Нет, нет!! - толстуха не на шутку разнервничалась - шепот ее чуть было не сорвался в визг, а легкое дуновение воздуха обволокло стол клиентов едким запахом пота. - Две щепоти за каждого!
      – Это уж слишком! - возмутился Морин. Не успел он добавить еще что-нибудь в том же духе, толстуха пошла на попятную.
      – Ладно, не сердись… Три за двоих, и я дам вам матрасы.
      Для приличия Приставала некоторое время раздраженно пыхтел, но потом махнул рукой и согласился:
      – Договорились.
      – Тогда сыпь!
      – Эге, хитрая баба! А ты вытолкаешь нас взашей? Сначала притащи сюда побольше жратвы и питья.
      – А ты тоже не промах? Наешься-напьешься, а потом окажется, что у тебя не то что сайрю - даже табака нет? - толстуха, кажется, постепенно успокаивалась и вернулась к прежнему сварливому тону. Интересно, что за штуку предложил ей Приставала, если это повергло бедняжку в такой шок? Морин не спеша закопошился, доставая из сумки таинственный сайрю.
      – Это он! - благоговейно выдохнула толстуха, видимо, мгновенно удостоверившись в правдивости Приставалы. Тут же она помчалась обратно на кухню, сотрясая земляной пол своей тяжелой поступью.
      – Что это за штука такая, этот сайрю? - шепотом спросил Слепец. Приставала снова копошился, пряча свое богатство подальше от чужих глаз.
      – Порошочек такой волшебный. В наших лесах растут особенные грибы, называются они трупники. Говорят, вырастают только на тех местах, где чье-то мертвое тело лежало - неважно, человеческое, звериное. И растут они разных цветов, какие только на свете бывают. Собираешь их год из года, сушишь, пока не будет полный набор, десяти цветов. А потом надо к волшебнику снести: Волхин Жадный в городе Перкименд так заколдовывает эти грибы, что получается порошок, чем-то похожий на соль, только каждая его крупинка своего цвета, и сияет, будто крошка стеклянная на солнце. Нюхнешь этого порошку, или щепоть в воде растворишь, да выпьешь - и на весь день улетаешь в прекрасный мир, из которого возвращаться не хочется. Мир грез…
      – Что в нем прекрасного? - недоуменно спросил Слепец.
      – Не знаю, - грустно признался Приставала. - Я ведь, по трусости своей, так и не сподобился попробовать! Другие рассказывали, но что толку от рассказов. Ты когда-нибудь вдыхал дым горящей конопли? Пил маковые выжимки?
      – Нет. Зачем?
      – Ну… Зачем люди напиваются? Тебе становится так хорошо… Чудится приятная музыка, а грязные шлюхи, которых ты обнимаешь, кажутся самыми прекрасными красавицами. В юности я баловался такими вещами, понимаешь? И видел, как люди начинали вдыхать конопляный дым все чаще и чаще, а потом превращались в слюнявых идиотов, или совсем умирали. Говорят, что сайрю убивает еще легче и быстрее.
      – Тогда в лапах Уродов ему самое место! - едва Слепец успел прошептать эти слова, снова послушались тяжелые шаги. Толстуха приволокла два блюда, наполненные громадными кусками жирного, дымящегося мяса, и к каждому была приложена небольшая лепешка.
      – Что вы будете пить? - спросила она.
      – Пиво? Эль? Сидр? Что у вас есть такого, чтобы разогреть кровь? - ответил вопросом на вопрос Приставала.
      – Лучше вам пить чай. Он, хоть и немного противный на вкус разных избалованных слизняков вроде вас, зато не сожжет горло и живот, как наша настойка на ягодах лизик.
      – А что? Чай в такую мерзкую холодную погоду - самое то! - согласился Приставала, отказываюсь слышать в речи толстухи оскорбительных интонаций. - Но настойки понемногу тоже принеси, мы попробуем.
      Она снова удалилась, чтобы почти сразу вернуться с тремя кувшинами. Два были горячими и содержали чай, бьющий в нос ароматом, схожим с запахом полыни, а в третьем плескалось нечто подозрительное, пахнущее кислым квасом. Доставив обед, толстуха встала так, чтобы загородить своим массивным телом стол трех Уродов, внимательно следивших, по словам Приставалы, за происходящим у соседей. Морин насыпал ей в принесенную тряпицу три щепоти сайрю, после чего уродка покинула зал, затворившись за перегородкой.
      – Не нравится мне это, - пробормотал Приставала.
      – Что?
      – Все, от начала до конца. Порошка у меня осталось немного, но с этой жабы станется нас за него отравить. Подлила в мясо яду - и готово. Не знала она, что у меня амулет есть, который на любой яд цвет меняет… На память взял, у Умбло - он давно себе прикупил, боялся, как бы его дорогие поселяне не спровадили при случае. Вроде все нормально, нету яда.
      – А тебе все равно не спокойно?
      – Угу. Не яд - так что другое! Зачем уродам яд, они же вон все какие здоровые! Выйдут сейчас с кухни пяток мордоворотов, головы нам пооткусывают, да сайрю заберут.
      – Ладно тебе заговоры выискивать! - Слепец махнул рукой, хотя сам, честно говоря, тоже боялся подвоха. - Есть-то можно? Я сейчас слюной подавлюсь.
      – Ешь, не бойся… пока. Вон, и те трое смотрят на нас так, словно бы мы их маму зарезали! Ты нож достань, мясо отрезать, да далеко его не убирай!
      Тут они прекратили болтать и жадно набросились на обед. Мясо оказалось горьковатым на вкус, как печень лося - Слепец старался не думать о том, какому существу оно принадлежало. Жир стыл на зубах и руках, лепешки по вкусу напоминали землю. Чай тоже горчил, так что запить им сомнительного качества пищу никак не получалось. Приставала попробовал глотнуть настойки - и после этого некоторое время махал руками и хрипел, словно задушенный. Пойло это оказалось именно таким, каким описала его толстуха, и нежные горла "слизняков" принимать его отказывались. Правда, ловкий Приставала, когда очухался и почувствовал прилив веселья, вызванный одним-единственным глотком, нашел выход. Он налил настойки в чай: испортить его вкус все равно уже ничего не могло, а так они смогли протолкнуть жуткую жидкость внутрь себя. Таким образом, вскоре оба путешественника были и сыты, и пьяны. Оставалось только поспать - и вот он, предел мечтаний! Их умиротворенное молчание прервал робкий вопрос:
      – Можно сесть к вам?
      Слепец встрепенулся и обратил внимание на стоявшего у их столика человека: это был четвертый, не считая их самих, посетитель таверны. Судя по всему, невысокий и молодой, не больше двадцати пяти, парнишка. Почему-то казалось, что у него нет совершенно никаких уродств - по крайней мере, видимых. Может, они скрывались под одеждой? Однако тут же внутреннее око Слепца внезапно дало о себе знать, и он ясно "увидел" парнишку: худощавый, длинноволосый и плоховато, совсем не по-зимнему одетый. Нет, он не Урод! - почему то уверил сам себя Слепец и добродушно ответил терпеливо ждавшему юноше:
      – Садись, нам не жалко!
      Приставала был уже до такой степени благодушен, или, может быть, просто пьян, что предложил парнишке мяса, но тот вежливо отказался.
      – Нет, я уже поел. Хотя, здешнего мяса, да и всего остального, лучше не есть, - он перешел на заговорщицкий шепот. - От здешних скал исходит, кроме видимого сияния, тайное волшебное свечение, которое пронзает все вокруг: землю, растения, животных и людей. Все здесь отравлено, и потому изуродовано, а коли попадет сюда кто нормальный и решит подольше пожить - ничего из этого не выйдет, помрет он. Здесь даже Уроды долго не живут!
      – Мы все это и так знаем! - пренебрежительно ответил Морин. - И дальше завтрашнего утра здесь не задержимся! А что съели - так это скоро из нас выйдет.
      Незнакомец ахнул.
      – Так вы и ночевать здесь собрались?
      – Да, - Слепец вступил в разговор, успев вставить слово вперед Приставалы. - Последнее время, чтобы не замерзнуть в степи, мы шли без привалов, поэтому очень устали.
      – Как бы сильно вы ни устали, лучше уходите отсюда, - снова прошептал парнишка возбужденно, и зловеще добавил: - Мертвым отдых и не пригодится!
      – Чего тут бояться! - громко усмехнувшись, сказал Приставала. - Вон уже сколько времени мы тут сидим, пьем-едим, и до сих пор целы, и никто нас не трогает! А я, милый друг, сейчас все готов отдать за несколько часов крепкого сна на теплом матрасе!!
      – Как хотите, - с отчаянием в голосе пробормотал незнакомец. - Я хотел помочь вам… Нет, так нет, я ухожу один.
      – Подожди еще немного! - удержал его Слепец. - Отчего ты так испуган?
      – Мы все живы только оттого, что сейчас в деревне нет разбойников. Вернее, их всего трое осталось - вон они сидят, недалеко отсюда. Как бы ни страшны они были с виду, а натуры у них трусливые, это я быстро понял. На меня одного боялись напасть, только шушукались да поглядывали нехорошо. Я два дня сидел на холмах рядом с деревней, дожидаясь, когда банда отсюда уйдет, и только тогда насмелился зайти. Однако, эти трое тут оказались. Если вы ляжете спать, они вам перережут глотки. Просто так даже, не ради грабежа, а от лютой ненависти к обычным людям. А если вы по очереди спать станете, кто-нибудь из них убежит за остальными, приведет сюда, и тогда уж вас ничего не спасет!
      Однако, никто не собирался давать им шанса сбежать. Неизвестно, толи сообщники сумели оповестить остальных разбойников каким-то загадочным способом, толи те вернулись сами собой. Входная калитка противно заскрипела, и незнакомец тихо всхлипнул. Внутреннее око Слепца уже работало на полную мощность: весь громадный зал таверны осветился всполохами разной яркости, но одного и того же цвета. Точно, как те звери, напавшие на путников посреди заснеженной степи, разбойники излучали багровое сияние торжествующей ярости. На некоторое время вошедшие застыли у калитки, словно бы для того, чтобы их можно было рассмотреть и пересчитать. Приставала все это время сидел тихо, как мышка, а незнакомец часто и неглубоко дышал. Какие чувства испытывал сам Слепец, даже он не мог бы сказать, ибо был занят разбойниками. Сосредоточившись, он представлял себе Уродов одного за другим, а потом всех вместе.
      Их было восемь, каждый одет в кожаную куртку с медными пластинами, нашитыми поверху, шапку из грубой, толстой кожи. На поясах висели короткие увесистые дубины и устрашающего вида ножи, за спинами - луки, а на шеях - амулеты из человеческих зубов и челюстей. В намерениях этих посетителей таверны сомневаться не приходилось, поэтому Слепец стал неторопливо нашаривать рукоять меча на своем поясе. Уроды обменялись с теми тремя, что сидели за столом, невнятными возгласами.
      – По-моему, удрать мы опоздали, - срывающимся шепотом сообщил остальным незнакомец.
      – А может быть, еще не поздно попробовать? - жалобно спросил Приставала.
      – Лучше возьми в руку нож, да зажми покрепче, - посоветовал Слепец. - Если ты станешь отмахиваться от них так же успешно, как от той твари в степи, это будет просто замечательно. Хотя эти злодеи, скорее всего, посообразительнее…
      – Все бесполезно! - выдохнул незнакомец. Резво вскочив на ноги, он опрокинул стул и отбежал к стене. Жаль, подумал Слепец. Я-то думал, нас будет трое.

*****

      Он прекрасно слышал, ощущал и видел, да, именно видел все происходящее в зловещем багровом свете, преобладавшем в мутной тьме, окутывавшей разум. Словно несколько людей с тлеющими факелами собрались в кучку внутри огромного темного помещения. Скорее всего, зрячие видели ничуть не лучше при свете жалких масляных светильников и крохотных окон под потолком… Багровое сияние злобы и предвкушения скорой победы робко разбавлял нежно-голубой страх Приставалы и незнакомца. Разбойники медленно и молча приближались к обреченным путешественникам с двух сторон. Восемь и трое, всего одиннадцать… Слишком много, даже для здорового человека, а уж для калеки с неумелым в бою товарищем и говорить нечего. Что же, по крайней мере, он может задорого продать свою жизнь! К тому же, если эти Уроды так трусливы, как говорил незнакомец, стоит убить двух-трех, и остальные могут побежать! Беда в том, что уложить трех вооруженных противников в одиночку ему вряд ли по силам… Со стороны разбойников доносилось странное шептание, вернее, Слепец принял это за шептание. Через мгновение он понял, что слышит нечто иное, совсем как беззвучные речи деревьев в лесу на берегу Реки. Казалось, Уроды решили без утайки поведать все свои мысли - о том, какое наслаждение они испытают, превращая тела трех слизняков в раздутые, наполненные кровью и разломанными костями мешки, пищу для кхомов. Как будет приятно слышать жалкие крики о пощаде, а потом - громкие вопли, рожденные болью. Как славно будут звучать предсмертные хрипы, как прекрасно будет измазать лицо в горячей, соленой крови!
      Слепец встряхнул головой: слишком уж он погрузился в свои ощущения, которым не переставал удивляться. Теперь, значит, еще и мысли…Нет времени предаваться размышлениям на этот счет. Враги уже подступили вплотную, а самым первым стоял низенький, широкоплечий урод со сплющенной головой. Его руки были так длинны, что доставали почти до пола. Фонарь яростной злобы горел в его башке ярче остальных, одевая фигуру разбойника в туманное марево; приглядевшись, Слепец мог даже рассмотреть черты его лица. Скорее, это следовало назвать рожей: провалившийся внутрь черепа нос, выпученные глазищи, уши с багровыми прожилками, похожие на листки свеклы. В то же самое время Слепец мог прекрасно видеть Приставалу, стоявшего у него за спиной, и это его повеселило бы, если б было на это время.
      Хриплое дыхание, шорох подошв и скрип кожаных одежд подсказывали расстояние до остальных разбойников, обозначенных во тьме призрачными "фонарями". Дыхание перехватывало от сильной вони.
      – Эй!! - зарычал один из разбойников. - Зачем вы забрались в наши края, слизни? Здесь живут только те, кто отмечен благодатью Смотрящих Извне!
      Странное дело! И здесь, точно так же, как и в Центре Мира, и в Трех Горах, люди верили в Смотрящих Извне, чьи глаза сияют по ночам на темном небе.
      – Молчите? - зарычал урод. Слепец медленно поднялся и, раскрыв веки, направил взгляд своих поддельных глаз прямо на противника. Разбойник застыл с раскрытым ртом и наполовину поднятой рукой.
      – Я хожу там, где хочу, - тихо и твердо сказал бывший король. Крючки, повинуясь судорожным сокращениям мышц, скребли ремень рядом с рукоятью меча.
      – Не говори со мной так! - снова прорычал урод, теперь не так уверенно и громко, как раньше. - Может, тебя и не назовешь обычным слизняком, однако на настоящих людей ты тоже не похож.
      – Это ты-то настоящий человек, уродливый недоносок? - усмехнулся Слепец, и через мгновение за спиной раздался вопль Приставалы:
      – Он хватается за нож!!!
      Слепец и сам это прекрасно видел. Разбойники нестройно взвыли, отчего их багровые ауры немедленно раскалились добела. Видно, очень уж не понравились Уродам речи смельчака, посмевшего дерзить хозяевам здешних мест. С легким звоном меч Слепца вылетел из ножен в то самое время, когда вожак Уродов уже наносил удар ножом ему в шею. Слепец небрежно взмахнул свободной рукой: крючки с лязгом зацепили лезвие ножа и отбросили его в сторону. Разбойник зарычал от негодования, но Слепец быстро заткнул ему глотку своим мечом. Остальные уроды застыли, пораженные действиями человека, которого они только что сочли слепым. Однако, долго задумываться над этим не стали - вряд ли у них вообще было в чести такое занятие, как думанье. Пока они опасливо косились на желтые незрячие глаза и бронзовые крючья на руках противника, труп главаря завалился на земляной пол, потянув следом за собой прочно застрявший в костях меч. Рукоять больно вывернула крючья правой руки, отчего положение разом ухудшилось. Самый резвый из разбойников, стряхнув с себя недолгое оцепенение, занес над головой дубину, а еще один вскочил на соседний стол, чтобы оттуда прыгнуть прямо на голову Слепца. Еще один, очевидно, не из первых смельчаков, осторожно огибая опасного противника, приближался к трясущемуся от ужаса Приставале. Слепец не мог тратить время на попытки извлечь меч из трупа. Он прыгнул к тому разбойнику, что уже взялся за дубину, и боковым ударом по запястью отбросил оружие в сторону. Урод успел только раздуть в удивлении огромный нос, больше похожий на плавательный пузырь какой-то большой рыбы, а Слепец обратным движением кисти разорвал ему все лицо, справа налево. Разбойник выронил дубину на пол и отшатнулся с диким ревом: из-под прижатых к голове скрюченных пальцев хлестала черная кровь. Его товарищ, воспользовавшийся возможностью, прыгнул на Слепца сверху и они оба покатились по грязному полу, до тех пор, пока не уперлись в стойку стола. Слепец, к счастью, оказался сверху. Он впился крючьями в запястье урода, чтобы отвести в сторону зажатый в руке нож. Ярость этого противника, исходящий от него тошнотворный запах, сильная боль в собственных костях заслонили от Слепца весь остальной мир. Он ясно "видел" прямо перед собой красное лицо разбойника - сползший на правую щеку длинный нос и единственный глаз прямо посреди лба. Сил у этого злодея было гораздо больше, чем у усталого человека, к тому же, Слепец никогда не смог бы сжать хватку бронзовых крючьев так же сильно, как здоровый человек сжимал бы пальцы из плоти и крови. Урод быстро сломил его сопротивление, подведя нож к горлу, однако в последний момент человек дернул крючья вниз, вдоль локтя, и распорол кожу противника на длину ладони. Урод выдохнул ему в лицо очередную порцию зловония, вместе со сдавленным криком боли. Нож выпал из ослабшей хватки, но в тот же момент второй рукой, которую человек упустил из виду, противник отвесил ему мощную затрещину. Шершавая и твердая, как необструганная доска, ладонь заехала Слепцу по уху. В голове у него зазвенело, и он полетел в сторону, спиной ударившись о стул. Через мгновение жесткая лапа врага обхватила его горло; твердые когти впились, казалось, в саму гортань и нежное подъязычье. Слепец захрипел, забился в отчаянной попытке освободиться… Левая рука его оказалась неловко завернутой за спину. Он взмахнул правой, но запутался в полах куртки, болтавшейся под животом урода. Крючки вонзились в ее крепкую кожу и застряли в ней. Несколько раз дернув рукой в этой ловушке, Слепец вдруг заметил, что хватка на его горле ослабевает, а тяжелая туша, навалившаяся на него сверху, трясется и всхрюкивает по-кабаньи. Этот грузный болван боялся щекотки! Почувствовав слабину над грудью и плечами, Слепец выгнулся и смог достать левую руку, которой немедленно двинул в кривой нос. Сверху, прямо на его лицо пролился горячий, терпкий ливень. С ревом Урод дернулся в сторону, стукнулся затылком о край стола и мешком бухнулся в ноги задыхающегося человека… Не успел тот перевести дух и даже понять, что твориться вокруг - рядом уже стоял еще один разбойник, с занесенной для удара дубиной. Похоже, из этой переделки все-таки не выбраться, - успел устало подумать Слепец.
      Вдруг оттуда, где метался только зеленоватый страх, со всех сторон обволакиваемый багрянцем злобы, прилетел странный вопль. Он почти ничем не напоминал человеческий, но и на крик зверя тоже не походил. Нечто странное, переливчатое, мечущееся на границе животного и разумного. Урод с дубиной повернул тощее заячье лицо к источнику загадочного звука, и его ярость, итак не очень яркая, стремительно приобрела синюшный оттенок неподдельного испуга. Слепец содрогнулся от волны почти физически ощутимого ужаса, хлынувшего на него сразу со всех сторон, и тут же сам поддался общей панике: откуда-то со стороны очага в их сторону ползло серое, мерцающее пятно. Со многими разными цветами он сталкивался с тех пор, как обнаружил в себе загадочную способность видеть без глаз, видеть чувства и настроения, но такого еще не встречал. Мало того, каждый раз, обнаруживая что-то новое, Слепец сразу понимал, что это такое, как назвать и чего ожидать от обладателя такого цвета. Теперь же он не имел ни малейшего представления, какое существо испускает столь странное и жуткое свечение…

*****

      Приставала, сжимающий свое кровоточащее плечо и ожидающий последнего, смертельного удара дубиной по голове, увидел, как выпучились мутные глаза у стоявшего рядом разбойника. Медленно разинув рот, усеянный множеством мелких и острых, как иголки, зубов, урод страшно заорал и начал отступать. Дубина выскользнула на пол из его безвольно обмякших пальцев.
      – Канихур!! - промямлил другой, разбойник, побледневший и пустивший изо рта тягучую слюну. Приставала обернулся и тут же едва не бросился в объятия к недавним противникам: в ноздри ему ударил резкий кислый запах загнивающих, невыделанных звериных шкур. Незнакомец, с которым они болтали за столом так недавно, выходил из тени толстого столба, держащего крышу. Вернее было сказать, не выходил, а выползал, с великим трудом переставляя ноги, скаля удлинившиеся в два раза зубы и потрясая перед лицом скрюченными руками.
      – Убирайтесь прочь, если хотите остаться в живых!! - простонал он, и звуки, рождаемые его горлом не могли принадлежать человеку. Словно бы разъяренный бык вдруг с трудом сложил свое гневное мычание в слова, или же волчий вой, грубый, басовитый, внезапно обрел смысл человеческой речи. Да и сам незнакомец уже походил на человека гораздо меньше, чем любой из разбойников. Нос стал черным и влажным, как у пса, челюсти медленно вытягивались вперед, из кожи лезла густая серая шерсть, уши заострялись и скручивались в трубочки. Все тело разбухало, поглощая руки и ноги, между бедрами вился голый, отвратительный на вид хвост. Кисти скрючивались, пальцы на них срастались, а из кончиков их уже высовывались острые когти.
      – Оборотень! - подумал Приставала, чувствуя, как ноги отказываются дальше держать тело. Сначала страшная пурга в степи, затем нападение жутких монстров, выскочивших прямо из снежной пелены, потом призрак голодной смерти, нападение безжалостных бандитов - и вот, теперь еще оборотень, который станет грызть несчастного Морина живьем, косточку за косточкой! Когда же это все кончится? Кажется, Слепец обречен попадать в передряги постоянно… В таком случае, чем быстрее очередная напасть погубит бедного, пропащего Приставалу, тем лучше для него самого. Морин бессильно опустился на пол рядом с упавшим стулом и стал покорно ждать смерти от зубов и когтей страшного чудища.
      Тем временем оборотень задрал к потолку свою изуродованную трансформацией морду и завыл, постепенно переходя ко все более низким звукам. Это словно стало сигналом для разбойников, до того пятившихся подальше от очага мелкими шажками, а то и вовсе застывших на месте. Опомнившись, они бросились наутек, вереща при этом от ужаса и выкрикивая неразборчивые слова. Даже те, кто истекал кровью, но еще мог двигаться, ковыляли вслед за остальными. На полу, рядом с перевернутыми стульями и сдвинутыми крышками столов, посреди украшавших земляной пол пятен крови, рядом с трупом главаря разбойников остались только двое путников, так некстати забредших в это негостеприимное место…
      Приставала не собирался сопротивляться - он смирился с неизбежностью собственной гибели. Слепец тоже не собирался бежать. Он подполз к трупу Урода и с попытался выдернуть из его головы свой меч. Не вышло…
      – Эй! К нам не лезь, мы ведь почти друзья! - пробормотал Слепец, не забывая, тем не менее, шарить вокруг себя в поисках палки поувесистей, чтобы не оказаться совсем безоружным перед лицом оборотня. Опыта общения с ему подобными у него не было никакого; он даже не слыхал ни одной легенды, ни одной сказки на их счет - и потому не испытывал того неимоверного страха, поразившего всех остальных. Вообще, он до сих пор наивно считал, что от любой опасности на этом свете можно отбиться мечом…
      Будто бы всего случившегося до сих пор было мало для того, чтобы как следует позабавить Смотрящих Извне, от дверей таверны послышались новые вопли. Вернее, вопили все те же разбойники, но кричали они с новыми силами, и уже совсем по другому поводу. Один из самых шустрых, выскочивший на улицу вперед остальных, тут же метнулся обратно, хрипло крича: "Бревноногие!!! Бревноногие!!!". Двери, сами огромные двери, а не маленькая калитка, через которую входили до сих пор все посетители, широко распахнулись, и… Слепцу снова трудно было удивиться и испугаться, ибо он не видел картины прибытия этих бревноногих воочию - так, три новых пятна, пускай и больших, чем все остальные, но не таких уж и страшных. Приставала, с прочно утвердившимся на лице выражением покорного мученичества (ну, разве что только маленькая толика вялого удивления), воззрился на ворвавшихся в таверну монстров и слабо улыбнулся. Видом эти трое живо напомнили огромные винные бочки в таком далеком, таком охочем на выпивку, славном Корррознозде. Вот только не бывает бочек, поросших длинной шерстью, бочек, шустро бегающих на толстых коротких ножках размером с хорошее бревнышко.
      Огромные пришельцы трубили победные песни толстыми и длинными губами, вытянувшимися в трубки. В несколько прыжков бревноногие передавили большую часть разбойников - лишь парочке удалось, подобно тараканам, затаиться в темных углах. Чудовища поднимали измятые, потерявшие всякую форму тела длинными руками и потрясали ими в воздухе.
      – Сушна!! Сушна!! - заорали они наперебой. От трубных звуков закладывало уши, а пол под ногами ходил ходуном. Из окна в перегородке, отделяющей кухню, высунулась толстуха.
      – Жарь мне этого! А мне вот этого! - снова заорали бревноногие. Голоса у всех троих были одинаково оглушительные, поэтому разобрать, кто из них что сказал, было решительно невозможно. Чудовища протолкнули останки разбойников в окошко и развернулись в зал, высматривая стол побольше.
      – О!!! - заорал один из них, заметив опрометчиво поднявшегося на ноги Слепца. - Пожалуй, тут найдется, кого закоптить на завтра!
      Его товарищ, видимо, самый старший из троих, тут же отвесил крикуну затрещину, от которой иной домик поменьше не устоял бы.
      – Вечно ты думаешь только о своей ненасытной утробе! Надо чего-то принести жене и детям!!
      Третий бревноногий, не вмешиваясь в спор, одним огромным шагом достиг дверей и уселся прямо на пол, закрывая проход своей гигантской задницей. При этом он раздавил пытавшегося улизнуть разбойника, и даже не заметил этого - так, разве что поерзал немного. Двое первых бревноногих не торопясь направились к будущим подаркам для жен и детей. Их короткие, по сравнению с телами, ступни вздымались в воздух, как огромные кувалды.
      Произошедшее дальше Приставале запомнилось, как сон, страшный и смешной одновременно. Никто не мог разубедить его впоследствии, что все это - начиная от нападения разбойников и кончая схваткой с гигантами - произошло на самом деле. Морин был твердо уверен, что, пересыпая сайрю толстухе, все-таки и сам малость нюхнул проклятого зелья.
      Оборотень, уже полностью обросший шерстью, превратился в зверя, стоящего, как тем и полагается, на четырех лапах. При этом он вдруг стал быстро уменьшаться в размерах, пока рев его не стал писком, а тело, так испугавшее разбойников, не уменьшилось до размеров кулака. Вместо незнакомца по полу таверны, между двумя столами, металась большая серая мышь. Она была такой крошечной и жалкой по сравнению с топающими рядом бревноногими, что Приставала не выдержал, и рассмеялся тихим, больше похожим на икоту, смехом. Однако, бревноногие имели на сей счет совсем другое мнение: на их грубых серых лицах, словно вытесанных из камня, проступили выражения немалого ужаса. Один, уже занесший широченную, необутую ступню с торчащими по сторонам пальцами-полешками, не удержался и уселся задом на лавку, с размаху ее расплющив в лепешку. Казалось, даже такое мощное здание, как эта таверна, сейчас не выдержит столь сильной встряски и сложится, превратится в кучу мусора… Приставала растянулся на полу, потому что стул, служивший ему опорой, вылетел из-под спины, Слепец с большим трудом устоял на ногах. Второй бревноногий пятился к двери, выпучив огромные, черные, как прогоревшие уголья, глазищи и орал:
      – Сушна!! Сушна!! В твоей таверне опять мыши!! Это те самые твари, что прогрызли ноги старому Пэнку и его внучатому племяннику!!! Ты же обещала!!! Мы вернемся с дюжиной кошек, и потом тебе не поздоровится!!
      Выкрикнув угрозы, он повернулся и бросился наутек. Ничего не успевший понять часовой, заслонявший дверь собственной задницей, только поднялся на колоннообразные ноги - и тут же был снесен вместе с одной из створок… Третий бревноногий, который даже не удосужился встать, покинул таверну на четвереньках, ежесекундно оглядываясь и трубя в высшей степени испуганно. Громкие звуки, издаваемые толстыми губами чудовищ, еще долго доносились из опустившихся на деревню сумерек.
      Когда все окончательно стихло, из кухонной двери робко выглянула толстуха. Приставала, тяжело дыша, стоял на коленях и держался руками за край стола - чтобы не упасть. На крышке стола перед ним стояла на задних лапках большая мышь. Шустрыми розовыми лапками она терла подвижный носик и, казалось, смеялась над людьми.
      – Кто это был? - едва не плача, вопросил Морин неизвестно, кого.
      – Бревноногие! - толстуха ответила с удивлением, будто бы этих чудищ обязан был знать каждый. - Они живут на том берегу реки Маирка, у шахты Сотни Скелетов, и приходят сюда подзакусить в голодные времена.
      – А чего ж они удрали? - снова задал дурацкий вопрос Приставала.
      – Как что?? - снова удивилась толстуха. - Вы ведь натравили на них мышь! Какой-то ты тупой, оборванец. Наверное, всеми делами заправляет твой желтоглазый приятель, а тебе ничего не объясняет?
      – Да нет, я тут не при чем, - покачал головой Слепец. - И мне тоже интересно узнать, как крошечная мышь могла испугать эдаких великанов?
      – А, просто слишком много их умерло от рук… вернее, от зубов этих маленьких зверюшек. Бревноногие никогда не носят сапог или ботинок - у них толстая кожа на ступнях, а сверху все покрыто густым волосом. Однако мыши забираются к ним между пальцев и грызут эту кожу, пока не доберутся до живого мяса и крови. Частенько после этого ноги здоровяков чернеют, опухают, начинают смердеть… В конце концов несчастный великан гибнет - и все из-за одной малюсенькой мышки. Потому-то они их жутко боятся. Говорят, в их деревне кошек живет в несколько раз больше, чем самих бревноногих.
      – Понятно, - между делом, Слепец нащупал свой меч, до сих пор торчавший из головы вожака разбойников, с трудом выдрал его оттуда, отер и засунул в ножны. - Значит, они побежали к себе, за кошками? Пора отсюда проваливать.
      – Эй, подождите! Купите у меня мяса на дорогу, оно быстро закоптится! - воскликнула толстуха.
      – Нет, некогда, - отказался Слепец. Толстуха сокрушенно вздохнула и всплеснула руками.
      – Ну вот. Сейчас эти трусы-бревноногие добегут до середины реки и начнут думать, что лучше им вообще не показываться в таверне, даже с котами, а подослать кого другого, и у меня не будет посетителей. Потом ударит оттепель и мясо негде будет заморозить про запас. Копченого-то мало кто просит, всем подавай жареное, да вареное! А их вон сколько понадавили, да еще ты одного убил, желтоглазик. Купи хоть его!
      С некоторым запозданием до Слепца дошло, что толстуха предлагает им купить в дорогу мясо тех самых разбойников, с которыми они только что дрались. А это значит, что за обедом они вполне могли съесть, например, предыдущих жертв этой шайки! С трудом сдерживая тошноту, Слепец прижал руку к животу и скривился. Судя по звуку, похожему на икоту, донесшемуся со стороны Морина, на откровения кухарки никак не прореагировала только мышь…
      – Идем отсюда, Приставала! - с трудом выговорил Слепец, ощущая странное давление на глотку изнутри, от желудка. Как на грех, в мозгу стали возникать картины разделываемых и жаримых человеческих тел.
      – Подожди, - внезапно сказал Морин похожим голосом. - Это что же получается: нас с тобой только что спасла мышь? И разбойников она перепугала, в бегство, так сказать, обратила, и бревноногих потом прогнала? Ай да мышка! Давай возьмем ее с собой.
      – Ты что! Это же канихур! - испуганно закричала толстуха. - Давайте лучше убьем его, пока он не превратился в земляного дракона и не плюнул в нас ядовитой слюной! Мне заодно будет, чего предъявить бревноногим, если они все же вернутся…
      – Только сделай к ней шаг, и пойдешь на кухню, делать колбаски из своих жирных кишок! - зловеще пообещал Приставала. Слепец еще ни разу не слышал, чтобы его спутник говорил подобным голосом. Бывший нищий медленно поднялся с колен, пронзил толстуху яростным взглядом, и положил свою кисть рядом с мышью, ладонью вверх. Зверюшка некоторое время оставалась на месте - только переводила взгляд блестящих в свете масляной лампы глазенок с Приставалы на Слепца. Потом она юркнула под рукав, и через некоторое время уже щекотала ухо Морина своими усиками. Слепец с отвращением нашарил в сумке кусок недоеденного мяса, которое собирался-таки взять с собой в дорогу, и выбросил его на пол под презрительные усмешки кухарки. Она еще раз хмыкнула им в спины, потом вдруг спросила:
      – И куда же вы теперь направляетесь?
      – А вон на гору пойдем залезем, - взмахнул рукой Слепец. - Окрестности осмотрим.
      Толстуха ничего не ответила на это издевательство - хотя, она могла бы принять его за правду. Кто знает, что взбредет в голову этим слизням? Нормальному человеку этого не понять. Выбравшись по протоптанным в сугробах тропинкам на край деревни, они продолжили мучительный, долгий путь на восток.

      – А теперь поведай нам, как же ты ухитрился попасть в эту деревню? - под серым небом, изредка прорезаемом яркими голубыми полыньями, трое путешественников брели уже третий день, но только сейчас Слепец дошел до весьма интересовавшего их с Приставалой вопроса. Он шел во главе маленького отряда, мерно проламывая тяжелыми шагами твердую корку поверх съежившихся сугробов. Слепец не видел солнце, но он точно знал, что его тускло-золотые лучи пронзают воздух вблизи западной части горизонта. На севере затаилась на время темное пятно метели; в спины дул пронзительный, порывистый ветер.
      Тройной след, дырявивший наст глубокими ямками с четко очерченными краями, тянулся вдаль и исчезал там, откуда дул этот злой ветер. Человек-мышь, которого звали Фило, плелся рядом с остальными двумя путешественниками с опущенными плечами и мукой на лице. Хотя у него не было совершенно никакой ноши, выглядел он намного более усталым, чем другие. Сквозь черную гримасу боли, то и дело искажавшую черты, мелькало вымученное веселье, внушающее только большую жалость к бедняге.
      – Я пришел туда потому, что так рассудила судьба и Смотрящие Извне, - так начал Фило свой ответ на вопрос Слепца. Он тяжело вздохнул, но потом снова попытался улыбнуться. Улыбку почти сразу перекосило, и она уползла куда-то вбок, исчезнув за поднятым воротником. - Историю следует начинать издалека. Все в моей жизни начиналось далеко не так печально, как сейчас. Моя мать была горда, когда Клуммат, волшебник Хелброна, выбрал меня в свои ученики. Вы не бывали в Хелброне? Маленький городок, больше похожий на деревню, далеко на юго-восток отсюда. Так вот, мать моя была невообразимо рада. У нее много было детей, а мужа - ни одного, только старая мельница, которая потихоньку разваливалась. А Хелброн не из тех мест, где можно без труда устроить свою жизнь… Мамаша все-таки любила нас, хотя и не стеснялась при случае огреть плеткой. Так вот, меня, старшего, она сплавила колдуну. Думала, что я стану опорой, большим человеком, который поможет вырастить и вывести в люди остальных детишек.
      Однако, Клуммат и не думал учить меня своим колдовским премудростям. Он, по правде сказать, колдун был никуда не годный, да к тому же еще и пьяница. Обязанности исполнял абы как, постоянно ошибался в чарах или вообще не мог их сотворить по причине сильного похмелья. Люди в городе начали роптать, и тогда Клуммат придумал хорошее решение для своей проблемы: он взял меня, отвез в другой город, Тайль, огромный и страшный. Там жил его знакомец, волшебник Илдо, они вместе когда-то начинали учениками у какого-то знаменитого колдуна. Илдо был прилежен и умен, а Клуммат - ленив и туп, потому один стал великим чародеем в большом городе, а второй - хозяином провинциального городишки. Однако, отношения почему-то сохранились. Этот Илдо за короткий срок сделал из меня того, кого вы теперь видите перед собой - канихура, оборотня. Правда, Клуммат очень торопился, а у Илдо не было подходящих компонентов для волшебной мази, и я стал оборотнем-мышонком.
      Вот так, смешно и грустно. Старому пьянице было плевать. Он показывал меня крестьянам в начале трансформации, и этого хватало, чтобы испугать их на месяц, а то и на два. Потом ритуал устрашения повторялся, и снова, и снова. Матушка, узнав, кого из меня сделали, говорят, хотела утопиться в омуте рядом с нашей мельницей, но потом передумала. Взяла детей и уехала в неизвестном направлении. А мне куда было податься? С моим-то даром? Клуммат, надо сказать, меня берег, кормил да поил… Так и жил бы я до самой его смерти, но дернула меня нелегкая связаться с его дочерью! Тут и завершилась моя спокойная жизнь, ибо этой красивой стервочке папа прочил высокую судьбу. Хотел отдать ее за какого-нибудь могучего колдуна, чтобы старость свою обеспечить, а тут я… Ну, и окончилось все плачевно: дочка забрюхатила и побежала отцу жаловаться. Он, конечно, колдун никудышный, но в гневе, да от большой охоты мог такого со мной сделать, что я решил не ждать наказания. Был у Клуммата пузырек с эликсиром перемещений, которым он передо мной не раз по пьяной лавочке хвастался. Только вот, как пользоваться толком не объяснил. Схватил я его - и вылакал. Перед глазами помутнело все, словно я залпом крепкой браги выпил, а когда прояснилось, оказался я у подножья Светящейся горы, а рядом - деревня… Дальше вы знаете.
      – Да уж, история грустная и поучительная, - подвел итог Слепец. - Значит, тебе надо идти подальше на север, на случай, если старый пьяница вздумает догонять?
      – Угу…
      – А я как раз на север иду. Ну, и Морин со мной тоже… пока.
      – Что же ты, зовешь присоединиться к вам? - в голосе Фило послышались радость и недоверие сразу.
      – Да вроде как ты итак присоединился, - усмехнулся Слепец, представляя себе легкий свет жизни на худом лице парнишки. Неужели он так не привык к радостям и добрым людям? - Только учти, путь мой лежит прямиком к Мездосу.
      – Ух ты!! И не боишься? Говорят…
      – Он съедает по утрам суп из мяса младенцев? Но я-то не младенец, чего мне бояться.
      Фило стушевался и замолк. Наверняка, смотрит сейчас под ноги да хлопает ресницами. Длинные они у него, поди. Пользуясь паузой в разговоре, слово взял Приставала.
      – Можешь поверить, Мышонок? Мой незрячий друг поперся в эти гиблые края по собственной воле, а вернее, от собственного упрямства! Уж как я ни уговаривал его обойти проклятые степи и эти мерзкие горящие клыки по югу - он никак не соглашался.
      – Ну и правильно сделал! - вмешался Слепец. - Вон сколько времени сохранили, а сами до сих пор живы-здоровы!
      – Чудом! Чудом! - назидательно воскликнул Приставала. Палец ведь к небу задирает, стервец, как служка Смотрящих Извне на проповеди. - Ну и, конечно, благодаря помощи нашего нового друга Мышонка.
      – Должен признаться, что такой поступок слишком смел даже для здорового человека, - осторожно сказал Фило. Боится обидеть, понял Слепец. Не знает еще точно, как себя вести со мной…
      – А он вообще такой уж весь из себя необычный! - снова воскликнул Приставала. - Утверждает, между прочим, что явился с того берега Реки!
      – Не может быть! - Фило даже застыл на месте, а Морин смотрел на него покровительственно и улыбался, довольный произведенным эффектом. - Это невозможно.
      – Вот и я говорю, - поддакнул Приставала. Подлец, ведь уже с таким жаром кричал, что верит! - беззлобно возмутился про себя Слепец. Наверное, просто, чтобы подстроить мне каверзу.
      Следующие несколько тысяч шагов были заняты громкими восклицаниями, размахиваниями рук, короткими рассказами Слепца и недоверчивым восхищением Мышонка. Незаметно для самого себя, он перестал быть понурым каторжанином, бредущим на виселицу, и даже немного раскраснелся. Вырвавшись вперед, Фило повернулся к ним лицом и пошел спиной вперед.
      – Это так необычно и потрясающе! Все-таки, я считаю себя немного просвещенным человеком, а не каким-нибудь темным крестьянином, поэтому могу осознать величие этого события. Человек из-за Реки! Сколько мудрецов ломали головы и писали толстый трактаты в попытках разработать принципы устройства заречья, а тут есть живой свидетель! - в порыве восхищенного ликования Фило взмахнул руками особенно сильно и вдруг рухнул в снег.
      – Эй, чего ты так разгорячился? - хохотнул Приставала, но уже в следующее мгновение они со Слепцом тоже оказались лежащими в снегу, а вернее, скользящими по нему. Казалось, они попали на очень скользкий лед, но вместо того, чтобы барахтаться на одном месте, продолжали двигаться вперед, пока не уткнулись ногами в сидящего Фило. Тот непонимающе и испуганно озирался.
      – Что такое? - досадливо пробормотал Приставала, потирая ушибленную задницу. Фило молча вскочил на ноги и помог подняться Слепцу.
      – В самом деле, что случилось? - спросил тот, тщетно пытаясь понять это самостоятельно.
      – Ничего не понимаю! - Фило вжал голову в плечи. - Там, где мы с вами волочились, теперь видна земля, словно мы прошли с лопатами! Три полосы черной, мокрой землицы.
      – Ну да ладно, что тут голову ломать! - зло бросил Приставала. - Пошли себе дальше.
      Он развернулся и намерился продолжить прерванный путь, и даже сделал первый шаг. Остальные уже собрались было следовать за Морином, однако Фило предупредительно схватил Слепца за полу куртки.
      – Постой!
      Теперь Слепец сам мог понять, что происходит. Сопящий Приставала усердно передвигал ноги, со скрипением перемалывал снег, но не сдвигался ни на ладонь. Через некоторое время он понял, что все попытки идти бессмысленны, тихо выругался и повернулся к компаньонам - испуганный, растерянный. Фило сделал шаг в обход, поскользнулся и снова оказался в снегу, причем на сей раз упал туда прямо лицом. В таком положении неизвестная сила оттолкнула его к остальным…
      – Не понял!! - пробормотал он, отирая испачканное лицо.
      – Чего уж тут не понять! - сказал Приставала дрожащим голосом. - Попались в ловушку, не иначе. Ну и жизнь, из огня - да в полымя!!
      – Какая такая ловушка? - спросил Слепец, хмурясь. Из всех троих он меньше всего понимал происходящее, ибо сейчас внутреннее око ничем помочь не могло.
      – Да, наверное, - уныло вздохнул Фило. - Точно. Это воронка, слыхал я про такие штуки: большущий круг, в котором земля под тяжестью человека двигается, и только в одном направлении - к центру. Всякий, кто попадает внутрь, ни за что не выберется, если не умеет летать или прыгать на длину десяти своих ростов. Вы можете?
      – Нет, - жалобно признался Приставала.
      – Я тоже. Было бы хоть дерево недалеко, попытались бы арканом за него зацепиться да вытянуться, но тут даже кустика нету поблизости. Так что…
      Приставала всхлипнул и вдруг бросился бежать, но быстро поскользнулся и на брюхе вернулся на прежнее место.
      – Мы тут и умрем? - закричал он с земли, подымая к попутчикам залепленное мокрым, грязным снегом лицо. Снова стал прежним, с жалостью подумал Слепец. Трудно его в этом винить, столько всего обрушилось на наши бедные головы за последние дни.
      – Все зависит от хозяина этой ловушки, - задумчиво сказал Фило. - Для чего он ее тут поставил? Охотится на дичь для обеденного стола? Трудно рассчитывать на путников, таких как мы. Здесь если кто раз в десять лет проползет - и то хорошо.
      – А твой Клуммат не мог сюда добраться?
      – Не знаю. Вряд ли, он бы помчался к своему другу, Илдо, а для того подобные ловушки - не стоящее внимания баловство. Щелкнул бы пальцами - и я испарился, а возник уже там, у его ног, в цепях или веревках. Видно, Клуммат или крепко напился от горя, или просто подумал, что я сам по себе сдохну. А значит, это не он.
      – Да о чем ты болтаешь?? - завопил Приставала. Вскочив на ноги, он принялся метаться в пределах, ограниченных ловушкой, постоянно поскальзываясь и разбрасывая вокруг себя комья черного от грязи снега. - Я же тебя спрашивал, сколько нам тут сидеть?? Как выйти? Как!!??
      – У меня-то зачем это спрашивать, словно я эту ловушку ставил?? - возмутился Фило. - Сам подумай: погода снова к теплу повернула, так что бросать пойманную дичь в ловушке - это значит получить гнилой труп. Если, конечно, хозяин хочет получить дичь, а не убить прохожих. Может, мы в какие запретные земли шли? Тогда точно, сдохнем тут и никто про нас не вспомнит еще тысячу лет.
      Приставала взвыл и сел на землю, на сей раз по собственной воле. Фило с понурой головой стоял рядом, а Слепец скреб указательным крючком правой руки свою бороду и ждал спасительной мысли. Она не замедлила появиться.
      – Послушай, Фило! - жизнерадостно начал он, чем изрядно удивил удрученных товарищей. В такой-то момент говорит чуть ли не с радостью в голосе? - А мышь тоже потянет обратно?
      – Какую мышь? - не понял Фило. Зато Приставала все понял еще даже раньше, чем Слепец договорил последнее слово. Вскочив с земли, Морин вцепился что было сил в подрезанный тулуп Мышонка и затряс его из стороны в сторону.
      – Да-да!! Как же мы сразу не додумались??! Превращайся скорее!
      – Ах вон вы чего? - в отличие от остальных, на лице Фило не появилось радости. Он ведь до сих пор еще толком не отошел от прежнего превращения, отнявшего столько сил, и теперь от него требовалось новое… Однако, другого выхода не было… Мышонок снял шапку и застыл, напряженно нахмурившись. Слепец и Приставала посторонились, насколько им позволила это ловушка, сразу почувствовав, как от их товарища в стороны начал расходиться теплый воздух. В бледно-фиолетовом свете, которым представлялся Слепцу Фило, он "видел" все происходящие с оборотнем перемены в малейших подробностях. Худощавое лицо стало темнеть от полезших наружу густых волос, черты расплывались. Макушка растаяла, словно кусок воска в костре, зато шея непомерно растолстела и вскоре совсем исчезла, сливаясь с сжавшимися по ширине плечами. Полы тулупа сами собой втянулись в тело, которое поглощало внутри себя руки и ноги, оставляя снаружи только короткие лапки со сросшимися розовыми пальчиками. Между ног зазмеился голый, узкий и заостренный хвост, густая, ровная шерсть незаметно для глаза покрыла все тело новоявленного зверя. Голова уже тоже не имела с человеческой ничего общего: челюсти вытянулись вперед, выбрасывая по сторонам подвижные усики, нос стал черной блестящей сливой с расставленными в разные стороны ноздрями. Глаза смотрели из шерсти, как две огромные гладкие гальки темно-коричневого цвета, уши сильно смахивали на приставленные к голове ладони, которые неизвестный шутник сложил лодочками.
      Трансформация заняла совсем немного времени. Не успели Слепец и Морин вздохнуть по десять раз, а перед ними стояла на задних лапах чудовищных размеров мышь, пышущая жаром и неприятно пахнущая. Еще через мгновение она встала на четыре конечности и с хлопком уменьшилась до обычного - для мышей, конечно - размера. Порывы ветра разметали по сторонам теплый воздух и запах, так что теперь никто не мог бы поверить в происходившие здесь чудеса. Даже Приставала, и тот потряс головой, чтобы восстановить ясность мышления. Однако, мышь бегала у него под ногами, реальная и очень шустрая. Несколько раз пискнув, она помчалась прочь из ловушки, ловко огибая вывороченные наружу комья земли и громадные, по ее понятиям, груды снега. За границами рокового круга, которые отмечало начало трех следов скользивших там человеческих тел, мышь скользнула в сугроб и пропала. Пуфф!! - зашипел снег. Вверх, к серому небу поползли клубы пара, а из сугроба, разваливавшегося на части, поднялась бесформенная черная фигура…
      Приняв человеческий облик, Фило рухнул прямо в грязь и некоторое время лежал там неподвижно и не отвечая на вопросы встревоженных товарищей. Наконец, он подал голос.
      – Ох, как мне плохо!! Не знаю, смогу ли я вытянуть из ловушки даже ваши сумки, не говоря о чем-то более тяжелом…
      Слепец быстро ткнул в бок Приставале, уже открывшему было рот для обиженного вопля, и закричал сам:
      – Ничего, Мышонок! Набирайся сил, пока нам торопиться некуда. Сейчас я кину тебе свой мешок, найди там еды и пожуй. Потом отдохни, как следует.
      – Дурак ты! - прошипел Приставала. - Мы же ведь этого парнишку знаем всего три дня! А если он заберет твой мешочек - и был таков!?
      – Это ты дурак, - беззлобно ответил Слепец. - Он нам два раза жизнь спас, а ты до сих пор подозреваешь подвохи! А в данный момент он, кстати, пытается тебя спасти в третий раз.
      Кажется, Приставале стало стыдно, потому что он отвернулся от Слепца и совсем уж тихо прошептал:
      – И вообще, мы тут уже замерзнем скоро…
      – А я вот сейчас начну тебя по кругу пинками гонять, чтобы думал в следующий раз, прежде чем обвинять голословно, - ответил Слепец. Сняв с плеч мешок, он некоторое время примеривался, как бы его половчее бросить, но потом передумал и заставил кидать Морина. Фило дополз до упавшего мешка, раскрыл его и что-то недолго жевал. Потом он полежал на земле еще с полчаса, а Слепец в это время тычками не давал Приставале стоять на месте - ветер дул холодный, и застыть можно было запросто, тут Морин был прав.
      Наконец Мышонок поднялся на ноги. Вид у него, даже с расстояния в полтора десятка шагов, был достаточно плачевный.
      – Раздевайся! - воскликнул Слепец, и сам стал скидывать одежду, нещадно при этом цепляясь крючьями за густой мех. Приставала громко ворчал, но повеление выполнял. Мало того, что тащить через ловушку лишний груз было совсем ни к чему, имевшаяся у Слепца веревка оказалась слишком короткой. Пришлось бросать Фило куртки и рубахи, с завернутыми в них для тяжести сапогами. Мышонок связывал предметы одежды между собой, пока в конце концов нужная длина не была достигнута. Привязав к концу импровизированной веревки сапог, он бросил его к застрявшим в ловушке попутчикам. Увы, упал он слишком далеко. Пришлось тратить силы на сматывание веревки, на новый бросок, тоже вышедший неудачным… Только с третьего раза Мышонок попал под ноги Слепцу.
      Первым делом Фило стал вытягивать Приставалу. Оставшийся в одних лишь серых, полотняных подштанниках Морин вцепился в веревку мертвой хваткой. Последовала долгая, изматывающая схватка: человек тащил другого человека в одну сторону, коварная ловушка пыталась унести его в другую. Постепенно, шаг за шагом, шатающийся от усталости Фило отходил прочь. Один раз он едва не упал, выпустив веревку, отчего Приставалу оттащило обратно на несколько шагов. Скорее всего, при этом он ободрал свое пузо, да еще и затаил обиду на Мышонка - дескать, нарочно отпустил. Однако, Фило снова ухватил веревку и наконец, к великой радости их обоих, Приставала встал на недвижную поверхность.
      Потом Мышонок отдыхал, а Морин выволакивал наружу связку вещей. Чтобы выудить Слепца, пришлось сделать петлю, ведь он не мог ухватиться как следует, и обвязать себя вокруг талии тоже не мог. Из-за недостаточной длины веревки петля вышла чересчур маленькой: надевать ее пришлось на голень. Как попавший в силок заяц, Слепец проехал длинную дорогу до края ловушки головой назад… Когда он, грязный с головы до ног и дрожащий от холода, встал на ноги, Фило радостно сжал его плечо - и тут же, качнувшись, повалился наземь. Слепцу не нужны были глаза, чтобы представить, как он выглядит: смертельно бледен, под глазами черные мешки, скулы заострились. Мышонок тяжело дышал и дрожал всем своим нездорово горячим телом. Да, новое превращение не прошло для него даром…
      Через несколько часов, проведенных в чистом поле, вернее, в чистой степи, где единственная выпуклость - несказанно далекий и маленький бугорок ближайшей Светящейся Горы, Фило неуверенно заявил, что может идти дальше. Все это время Слепец и Приставала были заняты тем, что по очереди бегали кругами вокруг разбитого лагеря, а потом залазили под ворох наваленной поверх Мышонка одежды, грели его неподвижное тело. Устали они при этом чуть ли не так же, как несчастный оборотень. Чтобы не свалиться наземь без всяких сил, пришлось почти подчистую уничтожить запасы пищи. Фило, очнувшись от обморока, тоже изъявил желание поесть, и сделал это с большим аппетитом. В результате, когда они снова были готовы продолжать путь, оказалось, что еды едва ли хватит на следующий день…
      Теперь маленький отряд передвигался с большой осторожностью. Фило, так как он был самым маленьким и легким, шел впереди с веревкой, а Слепец и Приставала брели позади него в двух десятках шагов. Однако, как это всегда бывает, напастей больше не случилось. Приставала не преминул заметить этот факт, с уверенностью заявив, что если б они не приняли мер предосторожности, угодили бы в ловушку еще разок-другой. Можно было подумать, он был недоволен!
      В тот день до захода солнца они прошли весьма небольшое расстояние, так как Фило надолго не хватило, да и остальные тоже вымотались порядком. Устроившись на ночлег одной тесной кучкой, они скудно поужинали (причем Мышонку, не сговариваясь, отдали каждый по полкуска лепешки. Тот пытался было отказаться, но потом признал со вздохом, что без этого и завтра вряд ли сможет нормально идти).
      На небе еще блуждали слабые отсветы вечерней зари, расплывавшиеся по облакам, из звезд загорелись лишь самые яркие, а трое путешественников уже устроились под грубым одеялом из козьей шерсти, а также ворохом курток и тулупов. Несмотря на усталость, никто не мог уснуть сразу. Стоило одному начать поворачиваться с боку на бок - он тревожил остальных. Фило несколько раз надолго закашливался, пугая остальных надсадным хрипом в груди.
      – Не спится, - высказал очевидную мысль Слепец.
      – Ага, - мгновенно ответил Приставала. Мышонок промолчал, хотя тоже не спал - он вообще после первого своего рассказа предпочитал слушать беседу, а не участвовать в ней.
      – Вот скажи Морин, ты ведь жил далеко на юге?
      – Ну… достаточно. Хотя до Края Мира от нашего Коррознозда ой как далеко!
      – И все же. Значит, ты можешь сравнить - что хуже, а что лучше, жара или холод.
      – Тут я даже думать не стану! - Приставала протяжно вздохнул. - Холод, по-моему, это всегда только смерть.
      – От жары тоже сдохнуть можно, - подал голос Фило. - Куда бы мы сейчас делись, будь вокруг та же степь, а над головой ни единого облачка и горячее июльское солнце?
      – Ты что, знаешь больше меня? Бывал у нас на юге? От солнца спасение простое: носи с собой раздвижные шесты, да тент поплотнее. Ну, и воды конечно. Днем лежишь себе под навесом, иногда полоскаешь горло водой, но не пьешь ее, а выплевываешь обратно в бутыль, и крышкой закупориваешь. Раз в час - глоток можно выпить. Так долго можно протянуть, даже в самом сердце пустыни. Ночью идешь себе по звездам… А здесь, посреди зимы, каким навесом можно отгородиться от холода? На многие тысячи шагов вокруг ни единого деревца для костра! И еще учти, что сейчас не холод, так, баловство. Я ведь давно тут живу, знаю, какие бывают зимы.
      – В сугробе можно спрятаться и не замерзнуть, в любой мороз, - пробормотал Фило, засыпая. - И так же, как ты воду попиваешь в пустыне, можно настоечкой лечебной… согреваться иногда…
      Раздалось тихое сопение, а потом и храп - Мышонок уснул. Все же, ему сегодня досталось больше остальных. Однако Приставала этого словно не заметил, продолжал тихонько бубнить.
      – Настоечкой погреться! Научился, видно, у своего колдуна за воротник заливать. Так согреешься до того, что уснешь в том сугробе вечным сном. Нет, меня никто не переубедит: жара лучше холода раз во сто! Жара у меня в мозгу сладкие видения вызывает… Полураздетые красавицы, легкая, освежающая водяная пыль, которую ветерок несет от бьющих фонтанов. Благословенная тень у стены, где стоят столики и подают охлажденное виноградное вино… А здесь, в этом болотно-лесном краю с его холодами, откуда взять тот прекрасный искрящийся напиток, веселящий одним своим видом? Грубые скоты, они лакают вместо него разную бурду, которую некоторые святотатцы осмеливаются тоже называть вином! Оно-то не веселит, оно мозги набекрень сворачивает. А неотесанной деревенщине только того и надо, она никогда не сможет понять, как это так - смаковать алкогольный напиток, чтобы почувствовать его божественный аромат! В их куцых мозгах одна мысль: как бы быстрее замутить свой разум, подраться, выблевать всю закуску и уснуть с чувством выполненного долга!
      По мере произнесения речи Приставала говорил все громче и громче, пока Слепец наконец не ткнул его в бок.
      – Ладно, уймись, я ведь только про жару спрашивал, а не просил пропеть оду вину.
      – Что ты знаешь о вине и одах?? - сварливо, но уже тише спросил Приставала.
      – Достаточно. Хотя и не знаток, как ты.
      – Вот и помалкивай.
      – Ты тоже. Давай спать. Только знаешь что мне пришло в голову: раз здесь посреди голой степи ловушки стоят неизвестно на кого, значит, могут бродить и хозяева тех ловушек? Кто ведает, какие они из себя, какие у них повадки? Короче, надо караул нести. Будем по очереди, а Фило пускай спит.
      – С чего это?
      – Поздно сейчас уже рассказывать очевидное такой дубине, как ты. Напомни завтра утром, я тебе растолкую. Я гляжу, ты болтаешь без умолку и сна ни в одном глазу. Будешь первым караулить?
      – Нет уж, не буду.
      – Тогда спи быстрее. Я тебя поближе к утру разбужу.
      Приставала резко отвернулся и обиженно дернул на себя одеяло. Несмотря ни на какие обиды, вскоре его храп присоединился к храпу Мышонка. Слепец лежал, уставив незрячие глаза в темное небо, которое вновь заволокло тучами. Он не видел, он знал: ни одна звезда не светит им сверху. В кромешной тьме на землю, кружась, падали редкие маленькие снежинки.
      Утром хорошо выспавшийся Фило был полностью готов к пути, а вот его попутчики выглядели изрядно не выспавшимися. Морин брюзжал и ругался из-за всякой чепухи. От него досталось и погоде, и предстоящей дороге, и товарищам (больше всего - добродушно молчащему Фило).
      Они двинули в ту же самую сторону, откуда по небу начал свой путь размазанный по мутной, но тонкой пелене облачности солнечный круг. В его окрестностях из сплошного серого покрова проступали зловещие очертания - то огромная волчья голова, то крылатое чудовище с длинной шеей, то гигантская кривая сабля. Все, даже Слепец непрестанно обращали внимание на эти причудливые облачные фигуры, и никто не заметил появившуюся у самого горизонта точку. Если бы кто-то из двоих зрячих обернулся, он сразу разглядел бы ее на фоне серого однообразия на земле и в небе.

*****

      Приставала, как это зачастую с ним случалось, был всем и вся недоволен, отчего светился впереди ядовито-желтым, желчным светом. Фило, равнодушно бредущий рядом, казался еле различимым во тьме серым пятном, изредка озаряемым вспышкой, когда он видел в небе наиболее причудливое облако. Небо ни с того, ни с сего стало представляться Слепцу ровной белой поверхностью, на которой прорисовывались загадочные силуэты. Ради интереса он пару раз вслух описал то, что видел, и убедился: в точности такая же картина предстает перед глазами его товарищей. Вот, еще одна загадка внутреннего ока, еще одно применение, правда, совершенно бесполезное. Зачем ему облака? Любоваться прекрасными закатами и потрясающими рассветами? Ну что ж, не самая плохая штука. Улыбнувшись сам себе, Слепец отвлекся от созерцания такого странного неба и немедленно встрепенулся, ибо заметил позади себя еще одно, крошечное сияющее пятно. Поначалу он решил, что таким образом в его призрачный мир вторгается Светящаяся Гора, но тут же понял - не она. Пятно медленно двигалось… И, вернее сказать, там было целых два пятнышка! Слепец сосредоточился на них и вдруг его будто бы рывком приблизили к загадочным пятнам, хотя тело оставалось на месте и даже шло в противоположную сторону! Опять новое умение! Слепец порадовался бы, поудивлялся, да некогда было. Сосредоточившись, он пытался определить, что же такое "разглядело" его внутреннее око?
      Такого видеть ему еще не приходилось: одно пятно, бледно-зеленое, вытянутое, подпрыгивало верхом на другом, красным. Разноцветные кляксы становились все четче, приобретали знакомые формы… Флегматичное, равнодушное зеленое пятно стал походить на человека, а красное - на стремительное и гибкое животное большого размера. Достаточно злое и нетерпеливое.
      – К нам гости! - негромко сказал Слепец, не замедляя шага. Приставала обернулся и воскликнул:
      – Ого! Вот это кошка!
      Да, вот на кого похоже красное пятно! Трудно было представить себе кошечку такого размера, поэтому Слепец и затруднялся определить вид. Теперь видения обрели четкость
      – Где кошка? - нервно спросил Фило. Видно, он был немного близорук и не мог разглядеть визитеров издалека. - Я не люблю кошек!
      – Да уж, такую киску не полюбит никто, потому что размером она с корову. Для нее каждый человек - что мышка! - мрачно заявил Приставала. Похоже, в нем зародились нехорошие предчувствия по поводу предстоящей встречи. - Правда, на спине у нее сидит некто в развевающемся плаще, вот только нам с этого польза, или убыток?
      Тем временем преследователи подобрались уже совсем близко. Снег оглушительно хрустел в такт тяжелым прыжкам гигантской кошки, двигавшейся без единого слышимого вздоха. Путешественники, как по команде, остановились.

*****

      Кошка дымчато-серой масти, с прищуренными желтыми глазищами, одним мощным прыжком перемахнула через головы настигнутых людей, гибко и элегантно развернулась и приникла к земле. Человек, с ног до головы одетый в светло-желтую кожу - от щегольских сапог с загнутыми носами до отороченной мехом шапочки и тяжелого плаща с хитроумным орнаментом - не спеша перекинул ногу через хребет скакуна и с противным скрипом придавил снег подошвами. Дунувший ему в спину ветер облепил плащ вокруг крепко сбитого тела и перебросил из-за спины жидкие пряди седых волос. Человек лениво взмахнул рукой над своим плечом, будто прогоняя надоедливого собеседника, и ветер тут же стих. Где-то в стороне он продолжал свистеть в малейших неровностях наста, а вокруг людей воцарился полный штиль. Незнакомец наморщил высокий лоб и приподнял голову, чтобы разглядеть путешественников из-под густых бровей. Его горбатый нос и длинный, тяжелый подбородок нацелились на стоявшего впереди остальных Приставалу.
      – Ага, - сказал человек, оглядев каждого неспешным, пристальным взглядом. - Значит, это вы сбежали из моей ловушки?
      – Как ты нас нашел? - с удивлением и легким страхом спросил Приставала. Незнакомец усмехнулся, презрительно, одним только краешком рта.
      – В этом не было никакой сложности, и даже прибегать к волшебству не пришлось. Вы, трое, оставили за собой столь ясно видимые следы, а снег ночью прошел очень небольшой. Так что даже я без труда видел, куда вы пошли и сколько вас, а уж Клотка и подавно…
      – Зачем ты поставил ловушки, зачем мешаешь людям идти своей дорогой? - Слепец прервал неторопливую речь незнакомца довольно резко и сердито. Казалось, человек в желтом наряде не обратил на его грубость никакого внимания.
      – Странный он какой-то, - неуверенно пробормотал Фило. - Пойдем, что ли?
      Он шагнул в сторону, пытаясь обойти незнакомца, однако гигантская кошка тут же приподнялась и беззвучно обнажила клыки. Ее морда со ставшими круглыми глазами, встопорщившимися седыми усами и торчащими треугольными ушами выражала неприкрытую агрессивность.
      – Пожалуйста, тише! - поморщился незнакомец. - Я пытаюсь сообразить, как довезти вас до моего дворца.
      – Зачем это? - робко спросил Приставала. - Хотите пригласить нас в гости?
      – Можно сказать и так, - снова зловеще усмехнулся человек в коже. - На обед, хех. Мы с Клоткой давно уже не ели нормального мяса… Кроме того, мне непременно нужна попона, которая гармонировала бы с моим изысканным нарядом.
      Он элегантно взмахнул рукой, поднимая и отпуская полу плаща. Путешественники пораженно молчали.
      – То есть… - срывающимся голосом выговорил наконец Приставала. - Нас он сожрет, а шкуры выделает и положит на хребет своей киске?

*****

      Слепец узнал об этом немного раньше остальных, но поразился своему открытию не меньше. Он никак не мог привыкнуть к мысли, что один человек запросто может съесть плоть другого! Ладно, Уроды, они настолько отличаются от привычных людей, так что в их случае легче. Но здесь! Совершенно нормальный с виду человек… Очевидно, уродство скрыто у него внутри, в строении его разума.
      Неясные, как далекое бормотание пьяницы, мысли вползли в голову Слепца почти сразу, как только человек на кошке приблизился к ним вплотную. Он пытался разобраться в мутном потоке мыслей и их обрывков, но смог только определить некий чувственный фон - удовлетворенность незнакомца смешивалась с легким раздражением. Понемногу Слепец стал понимать, о чем конкретно размышляет человек в желтой коже. Он узнал, что их пока еще полные жизни тела в представлении седого людоеда стали мертвыми тушами, которые он распределил так: того, что потолще и повыше, в драном полушубке, на ужин, а остальных, тощих, на потом. Проблема с доставкой тоже была решена. Будущим мертвым тушкам следовало дать немного повышающего силы волшебного порошка, привязать к Клотке и заставить бежать следом за ней до самого дворца…
      Исследуя таким образом незнакомца, Слепец постепенно обнаружил и еще один поток неясных мыслей (странным образом, разумы обоих спутников никоим образом не мешали ему заниматься этим трудным делом - словно их вообще не существовало). Судя по всему, Клотка тоже имела некое подобие разума, очень примитивного, действующего короткими импульсами. "Скоро. Еда. Много. Вкусно. Скоро". Слепец сосредоточился на этом потоке, представляя себе сплюснутую голову с торчащими треугольными ушами и прищуренными глазами. Кошка лежала, приникнув к земле и положив морду на вытянутые вперед передние лапы. Длинный хвост нетерпеливо трепетал, остукивая кончиком грязные сугробы.
      – Эй! Что же нам делать? - зашептал Приставала, отвлекая Слепца от его занятия. - Этот гад развязывает какой-то мешочек!
      Что делать? - мысленно повторил Слепец. В голову ему мгновенно пришла безумная идея, и он быстро взялся за дело, пока сомнения не помешали. Кошка! - подумал он, стараясь направлять эти беззвучные слова только ей одной. Кажется, большая красная голова, мерцающая в темноте, встрепенулась и оторвалась от лап. Слепец представил, как вынимает огромный меч и отрубает кошке голову, которая катится в сторону и исчезает. Это видение он тоже постарался "показать" Клотке. Следом отправилась новая порция: сильная, рвущая плоть боль в шее и туман, заволакивающий разум зверя пеленой смерти. Кошка жалобно мяукнула, выгнула спину дугой и отпрыгнула в сторону. Прижимая уши к голове, стелясь у самой земли, она поползла прочь. Незнакомец - бледно-зеленый столб с неясными контурами - обернулся и удивленно воскликнул:
      – Клотка! Что случилось?
      – Мясо. Ешь. Теплое, вкусное. Много. Ешь. Не ешь - смерть. Боль. Темнота, - старательно, очень медленно "передал" кошке Слепец. Он, как мог, старался создать картину пожирания Клоткой собственного хозяина, и, кажется, преуспел. Красная фигура вспыхнула ярким багровым пламенем злобы, переходящим в алое сияние голода. Кошка раскрыла пасть и безмолвно прыгнула на оторопевшего человека в желтой коже. Он успел только поднять руки, защищаясь от приближающегося разинутого зева, но что такое слабые человеческие конечности перед напором огромного хищника? Кошка повернула голову левым ухом к земле, ухватила клыками тело хозяина и с легкостью перекусила его пополам. Незнакомец не успел даже вскрикнуть - за него это сделали хором Приставала и Мышонок. Кровь брызнула во все стороны, прожигая сугробы, мешаясь с грязью, пачкая людей. Слепец равнодушно стоял, так как раньше куртка и штаны уже не раз были испачканы, что им десяток новых капель? Так же равнодушно он слушал хруст разгрызаемых костей и сочные шлепки выпадающих на снег внутренностей. Людоеда жалко не было, ни капельки. Помогая себе лапой, Клотка разодрала труп хозяина на несколько больших кусков и жадно проглотила их, урча и бросая подозрительные взгляды на окружающих ее людей. Впрочем, Морин и Фило быстро не выдержали жуткого зрелища, повернулись и побежали прочь. Слепец остался рядом с кошкой один, его зрелище пожираемого человеческого тела не пугало - ведь он не видел его. Он был занят, непрерывно обрабатывая Клотку мыслями о дружбе и любви, которые она должна отныне испытывать к новому повелителю. "Тепло. Хорошо. Сытно. Хороший. Накормил. Добрый. Друг." Однако, занятая пищей, кошка стала невосприимчивой к внушению - по крайней мере, не реагировала на него так молниеносно, как вначале. Она буквально переливалась разноцветными огнями. Оттенки красного постепенно сходили на нет, уступая место голубоватым тонам спокойствия, сытости и благодушия. Вскоре кошка покончила с едой, брезгливо задирая лапы отошла далеко в сторону от места пиршества. Можно подумать, ей тоже не нравилась кровь и валяющиеся тут и там куски плоти! Усевшись на задние лапы, Клотка принялась тщательно вылизывать лапы и умывать морду. Теперь упорное внушение быстро достигло цели. Зверь принялся излучать яркий золотистый свет счастья, иногда покрываясь серебряными пятнами: она немного робела. Слепец смело подошел к страшному хищнику вплотную и погладил тыльной стороной ладони морду, от усов к уху, как это больше всего любит каждая кошка. Клотка оглушительно заурчала, осторожно улеглась у ног человека и думать забыла об умывании. "Хорошо. Друг. Слушайся. Приятно." - неторопливо посылал ей Слепец. Он представил, как нежно щекочет крючьями брюшко маленькой Клотке. Кошка мурлыкнула и с готовностью перекатилась на спину. Слепец едва успел отпрыгнуть, чтобы не оказаться придавленным мощным боком. Он немного пощекотал кошкино пузо, как и обещал в мыслях, а потом немного отвлекся, пытаясь определить, где сейчас его дружки и что поделывают. Клотка немедленно вскочила на ноги и стала тереться о грудь огромной мордой, да так рьяно, что едва не свалила новоиспеченного повелителя с ног! Слепец мягко, но твердо отпихнул ее в сторону.
      – Эй, парни! - закричал он притаившимся вдалеке попутчикам. - Идите сюда, пора нам двигать дальше. Садитесь на нашего нового скакуна!
      Кошка послушно прижалась брюхом к снегу, однако, ждать ей пришлось долго, потому что Морин и Фило никак не соглашались приблизится к ней.
      – Не знаю, чем ты ее купил, - бормотал Приставала. - А вот меня, стоит мне подойти поближе, она сожрет так же ловко, как того злодея!
      Фило вообще боялся кошку до такой степени, что бледнел при одном взгляде в ее сторону. Оно и понятно: все-таки, Мышонком его звали не просто так. Однако постепенно Слепец смог уговорить обоих, налегая при этом на один неоспоримый факт: Клотка только что хорошо поела, поэтому вряд ли в ближайшее время захочет думать о еде. Наконец, со стонами и воплями о нехороших предчувствиях, обоих трусов удалось заставить взобраться на подрагивающую от нетерпения кошку. Мощно распрямив лапы, отчего седоки едва не свалились вниз, Клотка сделала первый прыжок…

*****

      Скакать на спине гигантской кошки оказалось делом весьма и весьма непростым. Мало того, что спина выгибалась и ходила ходуном, а вместо седла и узды к услугам седоков была только длинная шерсть, им еще приходилось сидеть в жуткой тесноте. Клотка, конечно, была очень большим животным, но сразу трое человек на спине - такое даже коню не под силу! К счастью, кошка оказалось существом гораздо более сильным и выносливым, чем лошадь. Поначалу она даже пыталась передвигаться огромными прыжками, но Слепец быстро понял, что так кто-нибудь из них обязательно свалится вниз, и не раз. Он велел кошке двигаться быстрым шагом. Так вышло гораздо медленнее, да к тому же ужасно тряско, но зато держаться на спине стало намного проще.
      Несколько часов прошли, как кошмарный сон. Слепец, сидевший первым, жутко устал, так как ему приходилось держаться, главным образом, ногами - крюками шерсть не больно-то захватишь. Приставала, стонущий и периодически порывающийся блевать, предпочел ухватиться за талию впереди сидящего, а не за шерсть. Только Фило притаился где-то сзади, ну совсем как мышка, и за всю дорогу не издал ни звука. Наверное, очень сильно хотел, чтобы о нем все забыли - и особенно кошка.
      Сумерки растянулись надолго, так как свет зашедшего солнца еще долго разливался по перистым облакам, которые разукрасили своими длинными мазками все небо. В черной тени, укрывавшей горизонт, появилась странная белая полоска, будто там полыхал яркий, страшно длинный костер. Едва Приставала увидел это, он забыл о собственно тошноте и заорал так, что Клотка испуганно прижала уши к голове.
      – Тракт!!! - все разом встрепенулись, стараясь сидеть бодрее, ибо мучительная поездка подходила к концу. Слепец пытался представить себе, на что же похож этот загадочный Тракт, но кроме полосы тянувшегося из стороны в сторону белесого сияния, очень смахивающего на банальную оштукатуренную стену, ничего не привиделось.
      В скором времени измученные путешественники сползли с кошачьей спины наземь, и принялись охать. Ноги у все затекли, задницы превратились в мозоли, спины скрючило, а головы водили хороводы сами с собой. Слепец нашел в себе силы заняться Клоткой, послушно ждущей рядом. Она ведь потратила столько сил, доставляя их сюда, наверное, проголодалась. Оставлять ее рядом уже опасно.
      "Свобода. Снег. Охота. Далеко отсюда. Беги!!" - приказал Слепец. Кошка мяукнула, отбежала немного в сторону, потом обернулась. "Иди!!" повторил человек. Клотка мяукнула еще пару раз и засеменила прочь. Через некоторое время она перешла на большие прыжки, и скоро растворилась в густеющих сумерках.
      Тем временем Мышонок и Приставала слегка оклемались. Жалобы, непрерывным потоком лившиеся из последнего, иссякли, и теперь он только изредка протяжно охал. Мышонок невозмутимо стоял, разглядывая попутчиков и улыбаясь. Наверное, он был счастлив, когда увидел, как страшная кошка наконец уходит.
      – Идемте, - устало сказал Слепец. Так как Тракт отчего-то виделся ему стеной, он махнул рукой, чтобы кто-то шел перед ним. Фило с готовностью стал головным, и через пару мгновений просто растворился в белесой стене. Приставала без раздумий последовал за ним, и Слепец тоже двинулся вперед. Стена растаяла, стоило подойти ближе, просто исчезла, оставив только шипение. Некоторое время ощущения Слепца были очень странными: казалось он стоит в густом тумане, в котором окружающий мир растворился без остатка. Однако, стоило сосредоточиться, прежний мир, окрашенный невообразимыми красками, вернулся на место. Белая, ровнехонькая степь, редкие зеленоватые деревца и черная дорога прямо перед носом. Слепец стоял на самом ее краю, внутри неосязаемой преграды, накрывшей Тракт со всех сторон. С другой стороны от обочины дороги до края защитной пленки было несколько шагов, и там нашлось место для травы и даже жиденькой шеренги небольших буков, как ни в чем ни бывало, шелестевших зеленой листвой! Да, в тоннеле, который образовывала вокруг Тракта волшебная пленка, царило настоящее лето! Легкий ветерок, дувший строго вдоль дороги, показался наряженным в шубы путешественникам дыханием кузнечного горна. Вокруг трещали ночные цикады, мягкая, как шерсть молодого ягненка, трава призывала сесть и отдохнуть. Так они и сделали.
      Расположившись у дерева, они разложили на куске кожи два небольших куска вяленой говядины и три лепешки - все, что у них осталось. Снег, зачерпнутый за преградой, в сугробе, с шипением таял в котелке, небольшой костер весело трещал, наполняя души тихим счастьем. Позади страшная голая степь, ледяной ветер, позади угроза диких земель, населенных негостеприимными существами. Только одно беспокоило Слепца, хотя и не так сильно.
      – Что мы будем есть завтра? - пробормотал он. - На этой вашей замечательно дороге встречаются города?
      – Я в этих местах по ней не ходил, - ответил Приставала, зевая и почесываясь. - Вот у нас, на юге, у Тракта вообще ни одного нету. Города ведь - они штуки древние, стоящие испокон веку. А дорожку эту проклятый Мездос всего-то сотни три лет назад сделал. Так что, может какая деревенька попадется, хотя сомнительно. Крестьяне - народ глупый, но не настолько, чтобы к Тракту лепиться.
      – А чего в нем такого страшного? - удивился Слепец. - По-моему, так очень удобная и приятная штука. Посреди зимы - лето, посреди степи - дрова и отдых.
      – Да разное говорят про Тракт этот. Что люди на нем пропадают, а то и целые караваны, - неуверенно сказал Морин. Помешав остатки снега, плавающие в котелке, он добавил таинственно: - Тут, сказывают, чудища разные обретаются. Для того мол и дорога построена, чтобы их кормить. Чудища, само собой, на службе проклятого Мездоса состоят, кого сожрут - все его имение тащат в Замок-Гору, так-то. И вообще, ты этот Тракт не хвали. Все знают, для чего он строен. Уж не для того, чтобы нам с тобой путешествовать легко было…
      – А для чего же?
      – Ловушка это. Вон как удобно, да хорошо! К чему бы Мездосу такой подарок делать всем подряд, он ведь сколько сил да золота разного на нее потратил! Неспроста, это и валуну понятно. Чтобы люди сюда шли, а тут их…
      – Да что? Ты постоянно рассказываешь о слухах, изрекаешь туманные угрозы, но ничего конкретного так и не сказал! - вспылил Слепец. - Сколько можно пугать байками!
      – Ты не знаешь ничего, - пробормотал Приставала. - Люди зря не говорят, да и сам я не дурак, в бескорыстие не верю.
      – Дурень ты!
      После этого Морин обиженно затих. Фило на некоторое время покидал их, а когда вернулся, всунул в крючья Слепцу нечто твердое и округлое. Тот непонимающе поднял голову, провожая Мышонка поворотом головы.
      – Попробуй, откуси! - посоветовал Фило, шумно устраиваясь у костра. Слепец тщательно ощупал попавший ему в руки предмет: судя по всему, он походил на яблоко, только кожура на ощупь казалась шелковистой и нежной.
      – Похоже на хлеб в сладком вине! - воскликнул Слепец, откусив и прожевав кусок. - Вкусно!
      – Растут тут, промеж буками, на небольших деревцах, - просветил его Фило. - А ты, Морин, почему не ешь?
      – Вот еще! - буркнул Приставала. - Не буду я их есть, они ведь тоже Мездосом созданы! Добра не жди. Даже если сразу дуба не дашь, потом обязательно что-нибудь гадостное приключится.
      – Как хочешь, дурная голова, - усмехнулся Слепец в перерывах между пережевыванием странного плода.
      – Тут еще орех растет, по полкулака каждая орешина! - похвастался Фило. - От голода не помрем…
      Он бросил быстрый взгляд на мрачного Морина. Тот с решимостью взял себе больший из кусков мяса и принялся жадно его грызть. Не столь боязливые, как он, товарищи с удовольствием скушали по три сочных плода и закусили парой орехов. Потом они еще разделили между собой одну лепешку, но ели ее безо всякого удовольствия. По сравнению со свежими фруктами вкус лепешки можно было назвать разве что глиняным.
      Костер весело потрескивал сучьями, ветер шелестел в кронах буков и заставлял поскрипывать их стволы. Приставала сразу после ужина уснул мертвым сном, а Слепцу и Фило не спалось. Некоторое время они лежали молча. Улегшись на спину, Слепец никак не мог отделаться от странного ощущения - словно бы он снова здоров, задержался на королевской охоте и заночевал на опушке леса. Стоит открыть глаза - и он увидит черное небо, яркую звездную пыль на нем, отсветы костра, прыгающие по ветвям ближайшего дерева… Нет, конечно нет. Глаза потеряны безвозвратно, но вот как насчет увидеть? Стоило ему подумать о звездах и ветвях, он как наяву представил себе серебристую, словно полог низкой облачности, пленку над головой. Звезд здесь не увидишь, однако огненные сполохи действительно озаряют склонившуюся вниз ветку бука. Тишина, лишь шепот ветра и мерное дыхание Морина. Треск костра, такой тихий и спокойный. Благодать! Тепло пламени оглаживает левый бок, а вдоль правого тянет легкой прохладой, как и положено в летнюю ночь.
      – Послушай, - прошептал вдруг Мышонок, осторожно подползая ближе. - Ты вправду слепой, или только притворяешься?
      – Не верится? - усмехнулся Слепец. - Могу вынуть наружу смоляной шарик, который вставлен в глазницу.
      – Да нет, на слово поверю. Только больно ловко ты ходишь, да мечом орудуешь, да все остальное. Отчего так?
      – Если б я знал, то обязательно объяснил тебе, дружок, - Слепец глубоко вздохнул и поправил служивший подушкой мешок. - Сам не пойму, что это такое? Сначала вроде как мне казалось, что я сплю: что ни представлю, все вокруг так и оказывается, как мне грезится. Будто бы в каждом месте, куда случится угодить, я был раньше, и не раз, и будто так прекрасно все запомнил, что теперь могу найти любую мелочь, не глядя! Вот, скажем, представится мне, что рядышком лежит высохшая буковая ветка, протяну руку - и точно! Тут, как тут.
      Слепец задумчиво помолчал, отправляя ветку в костер и сторонясь от взлетевших искр, которые, надо думать, ему тоже явственно пригрезились. Фило многозначительно вздохнул и пробормотал:
      – Колдовство, не иначе.
      – Да откуда оно возьмется! Я же ведь с того берега Реки, где никакого волшебства отродясь не было! И сам я там рожден, и отец мой оттуда, насколько я знаю. Правда, много в его жизнеописании тайн и разных туманностей…
      – Вот видишь! Может, на самом деле, был он великим колдуном с этого берега, которому удалось Реку одолеть?
      – Ну да, скажешь тоже. Когда в наших краях появился колдун, это все разом заметили, ох как заметили! Такое не утаишь от потомков. Если бы отец был волшебником, до меня обязательно дошли хотя бы слухи, но нет, ни одного.
      – Скрывал почему-то, может быть…
      – Что об этом гадать? Все равно правды уже не узнать, потому что отец пропал давным-давно, и следа за собой не оставил. Ты лучше послушай дальше обо мне, ведь рассказ еще не окончен! Теперь стал я будто бы видеть, хоть глаз у меня и не выросло, только картины предстают какие-то странные. Нет белого света, нет черной ночи… Просто прямо посреди полной тьмы, в которую я погружен - странной, надо сказать, такой, что и цвета-то ее толком не определишь - появляются разноцветные пятна, и каждое пятно - это чье-нибудь чувство. Красное - это злоба, или сильный ужас, багровый - ярость с ненавистью, зеленым видится страх или раздражение. Даже равнодушие можно уловить, вот как… И все эти цветные сияния не просто сами по себе плавают посреди темени, они еще и высвечивают вокруг себя тех, кто их порождает. Можно разглядеть лицо, фигуру, или даже окружающие предметы, или например сугробы. Однажды я таким образом небо увидел, словно бы оно тоже что-то чувствовало.
      – Ух ты! - восхитился Мышонок. - А вот я, к примеру, каким сейчас цветом тебе вижусь?
      – Сейчас - никаким. Сейчас я как будто обычный слепой, или человек с закрытыми глазами. Мелькнула в мозгу картина нашего бивака - и исчезла. Все это появляется, когда у меня возникает в том потребность. Опасность или еще что. Например, когда мне очень интересно увидеть, чего такого рядом творится? И пожалуйста, сразу представляется, или же те цветные пятна разгораются.
      Удивленный Фило молча переваривал услышанное. Так, в думах, он и уснул, а вслед за ним и Слепец. Даже о карауле не вспомнил…
      К счастью, никто и ничто не пыталось обидеть их во время ночлега. Проснулись они поздно, включая Приставалу, уснувшего раньше остальных. Чего-чего, а поспать и поесть он любил больше всего на свете. Едва проснувшись, Морин стал разжигать потухший костер, сбегал с котелком за пределы волшебного "тоннеля", снова разложил на куске кожи нехитрую снедь.
      – Чего это вы ничего не жрали вчера? - спросил он, не отрывая взгляда от еды. - Животы, небось, сводит?
      – Да не особо, - пожал плечами Слепец. - Съели-то мы не меньше твоего, да еще свежего, вкусного - пальчики оближешь! Лепешка по сравнению с той прекрасной пищей - земля землей! Кстати, Мышонок, ты не сходишь за этими замечательными фруктами и орехами?
      – Уже сходил.
      – Молодец! Давай сюда мою долю, а наш мучимый подозрениями друг может грызть плесневелое мясо, сколько хочет.
      – Сколько хочет! Да там его на один укус, и одна лепешка несчастная осталась.
      – Ну, может ты передумал и присоединишься к нам?
      – Ишь чего захотели! Это в вас уже говорят зловредные соки, которые вы вчера так неосмотрительно поглотили. Хотят и меня тоже… того. Вот увидите, и вспомните мои слова, да только поздно будет! Придем к Замку-Горе, увидите его - и сами собой побежите внутрь, под топоры, в чаны кипящие!!
      – Вообще-то мы туда шли еще до "встречи" с фруктами, - напомнил Слепец разошедшемуся в своих обвинениях Приставале. - А про топоры ты откуда знаешь? Уже бывал, или опять "люди говорили"?
      Таким образом, после короткого разговора Морин снова был погружен в состояние мрачной неразговорчивости. После еды, когда они отправились в путь по гладкой и прямой дороге, в приглушенном свете, схожем с мягким сиянием пасмурного дня, Приставала долго молчал. Фило и раньше не отличался разговорчивостью, Слепец тоже не имел желания болтать. Так они прошли, в полной тишине, несколько тысяч шагов. Наконец Морин не выдержал и плаксиво сказал, словно собираясь продолжить оборванный разговор:
      – Чего же мне делать-то, а??! Куда податься?
      – О чем это ты? - деланно удивился Слепец, представляя, как при этом лицо Приставалы искажает гримаса недовольства.
      – Как о чем? Не улыбается мне в гости к твоему любимому Мездосу шагать. Тебе-то что, тебе Река по колено, заречник треклятый. А я здешний, я про него столько наслышан, что в здравом уме не могу туда путь держать…
      – Ну так давай мы тебя разок о дерево башкой шмякнем, чтобы поубавилось разумности, - предложил Слепец. Морин шарахнулся от него в сторону - чего доброго, еще взаправду шмякнет!
      – Нет уж, спасибо! Мне мой ум-разум дорог… Не то что вам, даже жизней своих никчемных не жалеете. Лезете прямо в зубы разным опасностям, на авось надеетесь, на удачу.
      – Мы-то ладно, безголовые, - согласился Слепец. - А как же ты, такой разумник, все время за мной увязываешься? Как это назвать?
      – Бросить тебя жалко. Куда ж ты такой - безрукий, слепой? Как кутенок новорожденный, честное слово, - важно заявил Приставала. Слепец сначала едва не споткнулся от такого поворота мориновской мысли, потом открыл рот, чтобы сказать в ответ что-нибудь особенно едкое, но в конце концов промолчал, ибо понял - Приставала сейчас борется со своим страхом и уговаривает сам себя не бояться и идти дальше вместе с остальными.
      – Ладно, не мучайся! - сказал Слепец после тягостного молчания. - Встретим какой-нибудь караван по дороге, или может деревня все-таки попадется, там и останешься. Мне вот гораздо интереснее узнать, как бы нам с вами постирать одежду? Не знаю, как вы, а я задыхаюсь, потому что смердеть стал уже не хуже Уродов.
      Кровь залила его куртку и штаны во время схватки в степи, посреди метели. Юшка орошала его из растерзанных разбойничьих носов в таверне, горячие соленые брызги попадали на него во время страшного пиршества Клотки совсем недавно. На холодном ветру, посреди снежных просторов, пропитавшая одежду кровь не давала о себе знать, однако теперь, в тепле, быстро начала гнить. Слепец пытался оттереть крутку и штаны снегом, но слишком поздно к нему пришла эта идея. Кровь впиталась и накрепко присохла к ткани, затаилась на меховой оторочке рукавов и воротнике. Вонь не давала спокойно дышать, лезла в горло, даже временами кружила голову. Тут Слепец снова познал обманчивую сущность своего внутреннего ока: порождаемые запахами, в мозг непрестанно лезли видения одно хуже другого. То ему казалось, что он идет по огромному кладбищу, могилы которого были разрыты и наружу вырывались удушающие испарения гниющей плоти, то вдруг грезилось, что попал на бойню, и вот-вот сам пойдет под топор, как обещал Приставала. Меховая куртка давно была снята и подвешена к мешку, за спиной, но избавиться от смрада это не помогло. Пришлось заматывать лицо тряпицей сомнительной чистоты, нашедшейся у Морина. В таком состоянии проблема стирки становилась самой главной.
      Жара вдруг оказалась совсем не шуточной. Теперь не было того ласкового ветерка, который пробирал дрожью ночью, и, хотя солнце тоже не палило сверху, разгоряченные ходьбой путники скоро скинули все теплые одежды. Слепец постепенно снял и переложил в изрядно опустевший мешок свою безрукавку, теплую шапку, расстегнул рубаху. Сапоги его, потраченные едким туманом, совсем рассохлись и нещадно терли ноги. Штаны, тоже изрядно пованивающие, снять не было никакой возможности - когда Таттлу собирала его в дорогу, то никак не думала о Великом Тракте с его волшебным тоннелем, хранящим внутри лето в самую студеную зиму. Потому штаны она дала очень толстые, теплые, и других у Слепца просто не было. Приставала мог бы дать запасную рубаху, даже плохонькую шапку, но вот вторых штанов тоже не имел. Фило вообще обладал только тем, что было на него одето, или висело на поясе.
      Поэтому приходилось терпеть полный набор страданий, от жары до неприятного запаха. К полудню всю одежду с верхней половины тела Слепец нес за плечами. Мышонок тоже разделся, и только Приставала шел, как ни в чем ни бывало, разве что скинул свой тяжеленный драный полушубок.
      – Надеюсь, теперь ты счастлив, - ворчал на него Слепец. - Жара ведь у тебя любимое время года…
      – Это так, - жизнерадостно заявлял Приставала. Настроение у него значительно улучшилось, уж не от того ли, что он видел мучения остальных? - Идешь себе и не боишься упасть в сугроб и больше оттуда не встать. Вам нехорошо? Вам не нравится? Пожалуйста, в двух шагах отсюда вас ждет ваша любимая зима, холодный ветер, растаявшие, а потом накрепко замерзшие сугробы и прочие радости. Там жара вас не станет донимать, выходите и продолжайте путь с той стороны!
      Слепец и Фило сносили издевательства стойко и молча, потому что Приставала был прав. Не нравится жара - иди по холоду. Правда, там нет такой удобной дороги, напротив, того и гляди соскользнешь в рытвину между сугробами и рухнешь наземь. Приходилось терпеть.
      Дорога, убегая далеко вперед, исчезала в серебристо-зеленой дымке. После обеда стал дуть слабый ветерок, заставляющий шеренгу буков и вязов провожать путешественников дружным шелестом листвы. Казалось, она приглашает остановиться, отдохнуть в тени… хотя какой тени? Солнца-то не видно.
      Кроны деревьев наполняли щебечущие птички, которые, видно, слетались сюда со всей округи. Частенько дорогу прямо перед носом путников перебегала серая мышь или даже наглый заяц, не торопясь переваливавшийся с коротких передних лап на длинные задние.
      – Эх, жирный какой! - провожал такого наглеца Приставала, и непременно вздыхал. Мясо прыгало мимо, но поймать его не представлялось возможным, потому что ни Морин, ни Фило не могли похвастаться способностью точно метать ножи на два десятка шагов. Слепец мог бы попробовать, но не с крючьями вместо пальцев… Они облизывались и понуро шли дальше.
      В стороне, за серебряной пеленой волшебной пленки, можно было разглядеть окрестности. Там снова бушевала зима: сильный ветер мел поземку над сугробами, которые походили на обломанные зубы. Оттепель заставила их потечь, заостриться - а потом вернулась зима и превратила мягкий рыхлый снег в твердокаменный лед. Случись брести по такому - беды не оберешься… Упал - считай наверняка до крови, если не до смерти. Еще снаружи стали попадаться торчащие к небу, изъеденные ветрами скалы, только не светящиеся, а самые обычные, небольшого росточку, в два-три человеческих. Изредка крючились вдоль дороги голые деревца, вставали на горизонте гряды холмов… По словам Приставалы, неустанно описывавшего увиденные им картины, все это он видел, словно ожившую гравировку на тянувшейся рядом стене. Слепец сам не старался охватить окрестности разумом, его мир ограничивался дорогой под ногами, деревьями и некоей мощной силой, отгораживающей теплое лето от свирепой зимы.
      Однако, помимо воли, разум улавливал еще кое-что. Смутную угрозу, нечто зловещее в окутавших маленький отряд спокойствии и благолепии. Казалось, из неимоверного далека прилетали обрывки тающих мыслей, в которых не разобрать смысла, мысленные вскрики боли. Слепец даже не мог быть уверенным, что действительно "слышал" их. Глаз, и тот может обмануть, увидеть то, чего на самом деле нет, или не заметить нечто существующее, а уж эфемерное внутреннее око… Сколько раз в последнее время оно готово было сыграть со своим обладателем злую шутку? Однако дело было сделано: Слепец мог не доверять собственным ощущениям, но тревогу в его душе они заронили. Еще немного - и он поверит в демоническую сущность Великого Тракта, о которой неустанно повторяет Приставала.
      – Не пора ли поесть? - хрипло осведомился Морин после очередного долгого перехода. Кажется, он тоже перестал изображать наслаждение жарой и разделся до нижней рубахи.
      – Ты проголодался? - насмешливо спросил Слепец. За весь день упорный Морин кушал только остатки своей, принесенной издалека пищи и по-прежнему не прикасался к дарам дороги. Остальные постоянно лакомились хлебными плодами и орехами, немного устав от однообразия, но зато имея полный желудок. Приставала мужественно отказывался. Утром он скушал половину лепешки, в обед доел кусок мяса, очень маленький и заветренный, а на ужин его ждала вторая половина последней лепешки. Недостаток пищи он пытался компенсировать обильным поглощение воды, но толку от этого не было никакого. В результате Морин просил передышки через каждые пару тысяч шагов и долго набирался сил, прежде чем снова двинуться в путь. Слепца стало несколько раздражать его глупое упрямство, но он сдерживал себя, памятуя, что после второго своего рождения, вроде бы, стал человеком очень мягким и добрым. Все равно завтра жрать Приставале будет совершенно нечего, и придется-таки перейти на фрукты, - думал он, усмехаясь. Поэтому привалы устраивались по первому требованию, и сейчас Слепец лишь пожал плечами и скинул с них наземь мешок.
      Они принялись разбивать лагерь - вернее, делали это двое зрячих, а слепой посиживал на травке, с наслаждением вытянув гудящие ноги.
      – Последний кусочек остался, - уныло бурчал Приставала, доставая из сумки свой скудный ужин.
      – Может, наконец попробуешь фруктов? - предложил Слепец, но ответа не получил. Фило уже разжег костер и убежал за ужином, и тут вдруг Приставала дико заорал и опрометью бросился прочь от кустиков, к которым присоседился, дабы справить нужду.
      Слепец молниеносно вскочил на ноги, пытаясь одновременно нашарить на боку рукоять меча.
      – Что случилось?? - закричал он.
      – Не знаю! - отозвался Морин дрожащим голосом. - Что-то такое склизкое и зеленое торчит из земли.
      – Наверное, корень дерева? - насмешливо поинтересовался Фило, тоже прибежавший на крик с кучкой плодов в подоле рубахи.
      – Думаешь, я совсем спятил? - ощерился Морин.
      – От голода, - спокойно предположил Мышонок.
      – Вот уж нет! Как ни голодай, а все равно корней толщиной в два меня не бывает… по крайней мере, у буков.
      – Шевелится? - спросил Слепец.
      – Вроде нет, - неуверенно отозвался Морин. Слепец смело двинулся вперед, присел и пошарил в траве рукой.
      – Не успел тут намочить, приятель?
      – Нет… Осторожно!
      – Не бойся… Судя по всему, какая-то падаль.
      Слепец поднялся, брезгливо отирая руку и поправляя пояс с не пригодившимся мечом. Подошедших приятелей он попросил описать находку, потому что сам никак не мог представить ее в подробностях - почему-то, она так и представлялась ему гигантским древесным корнем.
      Оказалось, что рядом с самым настоящим буковым корнем в невысокой траве лежит массивная полуистлевшая туша - квадратная спина, пупырчатая и твердая, как копыто, кожа. Конечности походили на сросшиеся вдвое бычьи рога, причем все четыре ушли под землю, словно перед смертью существо пыталось зарыться в грунт. Головы не было вовсе… Судя по строению тела, чудовище передвигалось как человек, на двух ногах.
      – Что это, Фило? - спросил Слепец после того, как внимательно выслушал описания.
      – Не знаю… Никогда не встречал ничего похожего, - прошептал тот.
      – Давайте уйдем отсюда подальше! - добавил Приставала.

*****

      – Да… - грустно протянул Морин, выплевывая последние косточки от съеденного фрукта. - И зачем я только соблазнился? Продал жизнь свою за проклятое колдовское яблоко!! А оно… Вы нарочно расхваливали, а сами поди тайком кривились да плевались? И хлеб кисловат, и вино водянистое больно. А орехи горчат. Как можно грызть эту гадость второй день подряд? Я мяса хочу!!
      – Чего расстонался? - возмутился обычно спокойный Фило. - Никто тебя не заставлял и не обманывал, не придумывай! Просто ты привередливый и вредный. А если мяса хочешь - сбегай к тому дереву да отрежь себе кусочек.
      От таких слов Морина едва не вывернуло наизнанку.
      – Больше так не говори, придурь! Я такое никогда жрать не буду, даже при смерти от голода!
      – Ну, ты и про фрукты с орехами похоже говорил, а вон, уплел столько, сколько мы вдвоем.
      – Это я от потрясения. Неужели правда вдвое больше? Эх, как бы плохо не стало. Коли фруктами обожраться, так и от самых обыкновенных поплохеть может, не то что от колдовских… А того монстра я даже свежеубитого есть не стал бы. Он на лягушку похож.
      – А я лягушек ел, - заметил Фило. - Они вкусные, на цыплят похожи, только мяса очень мало, все больше кожа да кости. Из них суп наваристый выходит.
      – Хватит! Хватит меня мучить своими выдумками! - завопил Морин и вскочил на ноги. Казалось, он готов прыгнуть на невозмутимо сидящего перед огнем Мышонка, но нет, Приставала быстро успокоился и уселся обратно. Только зло зыркнул на Мышонка.
      – Если хотите, можем сойти с дороги, - как ни в чем ни бывало заговорил тот, сменив тему. - Здесь Край Мира недалеко, и между ним и Трактом деревень много, как я слышал. Наверняка и дороги есть - надо почаще за пелену выходить и смотреть. Пойдем по дороге, и не пройдет дня, как в какое-нибудь поселение забредем.
      – Ладно, спи. Утром посмотрим. Морин, как твой живот?
      – Не знаю еще.
      – Тогда посиди на часах, пока не узнаешь. Костер прогорит - разбудишь меня.
      Как оказалось утром, они спали совсем рядом с перекрестком, где к Великому Тракту подходила еле заметная в траве дорога. Путешественники немедленно вышли наружу, надеясь за пределами волшебного тоннеля обнаружить глубокие колеи, но там ничего не было, только снежная равнина. Фило и Приставала разглядывали ее из-под приставленных ко лбам ладоней, так как восходящее на юго-востоке солнце заставляло осевшие и превратившиеся в скопище ледяных кристалликов сугробы нестерпимо блестеть.
      – Что там? - нетерпеливо спросил Слепец
      – Никакого намека на дорогу, или других признаков человека, - грустно ответил Приставала. - Похоже, с лета тут никто не ездил. Вон, вижу только столб кособокий, который из сугроба торчит, а на нем щит с надписью… "Путник, иди прочь! Там не осталось ничего живого."
      В тот момент, когда Морин прочел эти строки, Слепец снова обрел "зрение", увидев его ярко вспыхнувший страх. В его свете, как с помощью факела, он разглядел щит, явно сделанный из куска телеги. Писал кто-то либо плохо это умеющий, либо по каким-то причинам неспособный сделать это нормально. Буквы были корявыми, строки косыми. Да и чем писали? Черная, сильно отшелушившаяся краска. Может быть, кровь?
      – Что бы это значило? - пробормотал Приставала.
      – А я тут проезжал три года назад, - вдруг сказал Фило. - Тогда здесь рожь росла.
      – Это значит, - вздохнул Слепец. - Что мы и дальше будем идти полуголодными.
      – Ага! - с ноткой торжества сказал Приставала. - Значит, не очень-то тебе нравится фрукты с орехами грызть?
      – Приедается, - пожал плечами Слепец. С тем они вернулись под прикрытие волшебной пленки и, понурые, продолжили свой путь.
      Солнце с трудом пробивалось сквозь серебристый барьер и подталкивало в спины своим странным, мутно-белым светом. Фило неожиданно обнаружил во время одной из стоянок несколько конских волос, срезал с бука мало-мальски гибкую ветвь и сделал лук. Он был совсем слабый, чуть больше локтя в длину. Теперь всю дорогу Мышонок стругал для него стрелы, концы которых обжигал на костре. Перьев под деревьями находилось сколько угодно.
      Дорога быстро наскучила своим однообразием, совсем как недавно степь, просто здесь вместо бесконечных сугробов вокруг шумели деревья, вместо злого свиста ветра слышались птичьи трели. Нет слов, идти было намного легче, приятнее и безопаснее. Далекие скалы высились слева, но это были самые обычные скалы, они не пугали ночью призрачным сиянием от подножья до вершин.
      Вместо пронизывающего, сырого степного холода здесь их мучила жара. Будь они одеты полегче, пот не стал бы литься в три ручья и щипать глаза, но каждая меховая одежина либо заставляла преть тело, либо ее приходилось тащить на горбу. Путники безучастно шагали вдаль, туда, где серебристые стены сжимались и поглощали всякую перспективу. Любые темы для разговоров казались малозначительными; привалы становились чаще и чаще, и каждый раз все трое засыпали мертвым сном, вне зависимости от того, сколько каждый дрых ночью. Изредка Мышонка вдруг пробирала жажда действий: он покидал Тракт, выходил на ближайшую возвышенность и смотрел вдаль. Увидеть чего-то хорошего ему не сподобилось. Первое время вокруг царствовала прежняя снежная пустыня, украшенная редкими кучками дрожащих на ветру деревьев, а потом на мир снова набросилась жуткая метель.
      Но в один прекрасный день, ближе к вечеру, в это однообразие ворвались перемены: сзади послышались медленно приближающиеся крики людей, скрип телег, храпение лошадей. Их нагонял обоз, шедший на север аж из самого Коррознозда. Полсотни повозок и полторы сотни людей. Слепец весьма порадовался этой встрече, ибо исподволь, сквозь обволакивавшую тело и разум леность в нем проявлялся страх. Ему казалось, что Великий Тракт и в самом деле поражает его организм волшебным недомоганием, выпивает соки, пожирает стремление жить. Еще немного - и он бросил бы его коварную приятность, побрел бы рядом, навстречу порывам колючего ветра. Иначе можно было однажды уснуть навсегда в мягкой траве, под нежные трели неведомых птичек…
      Обоз двигался ненамного быстрее путешественников. Нагнав, телеги продолжали двигаться, как ни в чем ни бывало, возницы и пассажиры не удостаивали путников особым вниманием. Грохочущие, огромные колеса с торчащими далеко в сторону осями согнали Слепца и его спутников на обочину. Толстые крестьяне в легких хлопчатых рубахах и остроконечных шляпах с мягкими полями угрожающе вертели кнутами, а воины в кожаных доспехах хмуро оглядывали сбившихся в кучку незнакомцев. Слепец и Фило вскоре перестали даже разглядывать катящиеся мимо повозки, прячась от них за деревьями. Крепкий запах лошадиного пота и еще множество других ароматов дразнили, напоминая о людском обществе, холодном, бодрящем пиве, горячей каше и мягкому, сочному мясу… Увы, никто не собирался даже разговаривать с грязными оборванцами. Приставала, почувствовавший тягу к своей прежней профессии, пританцовывал у самой дороги, выпрашивая поесть и даже требуя подвезти. Крестьяне хрипло и весело ругались, лениво замахиваясь на него кнутами.
      – Эти жирные боровы - ужасные жадины, - пробормотал Морин, когда присоединился к остальным. Зад последней лошади к тому времени удалялся, постепенно сливаясь с серебристыми стенами волшебного тоннеля.
      – Не узнал, куда они направляются? - спросил Слепец.
      – Так они мне рассказали!! - воскликнул Приставала. - А у кнута один разговор - вжик, да шмяк! Но мне и так понятно, что они едут далеко на север, везут свежие фрукты для столов тамошних богачей. В Адонрице уже больше месяца лежит снег, как никак. А у нас на юге недавно созрел очередной урожай…
      – Отчего же твои земляки такие плохие люди? Почему не захотели даже остановиться, поговорить?
      – Ха-ха!! Кто же станет болтать с нищими попрошайками, бредущими под колесами твоей телеги, которой надо изо всех сил торопиться? Фрукты не станут ждать вечно, даже обложенные снегом из-за стены тоннеля они постепенно портятся. И вообще, ты и сам бы не стал разговаривать с собой теперешним. Грязный, страшный, дикий видом. Невежды, они не могут разглядеть под слоем дорожной грязи благородного путешественника!
      – Да, уродливые жабы! - поддакнул Слепец. - Нет бы подобрать, помыть, накормить, в постель уложить…
      – Да-да! - воодушевленно продолжил Приставала, не замечая, или не желая замечать насмешки в словах товарища. - Это же надо, один гад обвинил меня в том, что я воровал его апельсины! Кстати, ты любишь апельсины?
      – Сейчас не время для выяснения вкусовых пристрастий! Тем более, что я в первый раз слышу о такой штуке. Давай его сюда!
      – Но у меня только две штуки…
      – Ничего, поделим! - Слепец засмеялся и потрепал Морина по плечу. Вскоре их радость была дополнена новой: одной из свежевыструганных стрел Фило смог сбить в траве бегавшего там кулика, достаточно жирного и большого.
      – Похоже, сегодня у нас будет славный ужин!! - радостно воскликнул Приставала. Впервые за долгое время он перестал дуться на весь мир и бурчать себе под нос разные ругательства.
      Действительно, настроение их значительно улучшилось. С отвращением проглотив обычную порцию фруктов, каждый поглодал нежные косточки кулика. Мяса на них почти не было, однако мясной дух от костра расплывался на славу. Как мало нужно человеку, чтобы вновь почувствовать себя живым! Такой крошечный кусочек животной пищи, скорее даже ее запах - и они уже не сидят, нахохлившись, как замерзшие птицы, а шутят, рассказывают друг другу разные истории. Потом Морин поделил на равные части апельсины, которые оказались очень ароматными, сладкими и сочными. Правда, Слепец с большей радостью съел бы сейчас кусок простого копченого окорока, но на худой конец сгодилось и такое.
      Если присмотреться, впереди можно было разглядеть мерцающие в мутной темноте огоньки - это ночевал не уехавший далеко обоз. Утром, когда трое путешественников снова были голодны и угрюмы, они пересекли место их лагеря. Длинная полоса костров, куч мусора и объедков тянулась вдоль дороги. В шеренге деревьев теперь торчали три уродливых пня… Приставала едва ли не обнюхивал места остановок купцов, и в конце концов вернулся с бурдюком, отзывающимся на потряхивание несмелым плеском. Изнутри пахло неплохим вином. В карманах у Морина лежали две бараньих кости с остатками мяса и полусъеденная краюха хлеба.
      – Свежая, - мечтательно прошептал Фило, потянув носом. - Наверное, у них в обозе походная пекарня.
      – Это непременно! - подтвердил Приставала. - Южные люди привычны к разным удобствам, которых полно в их городах, и возят за собой все, что только могут захватить. Даже ванны!
      – Глупость, - пробормотал Мышонок, а Слепец молча вздохнул, потому что на ванну он променял бы что угодно… разве что кроме вон того почти что целого куска мяса на длинном ребре!!
      Наскоро уничтожив скудные находки Приставалы, даже не запалив при этом костра, путешественники отправились дальше. Морин жизнерадостно рассуждал, что следует идти как можно быстрее и всю дорогу питаться отбросами, оставленными позади себя богатыми обозниками. Мысль была подходящая для нищего попрошайки, однако и бывший король не нашел в ней ничего зазорного. Он только выразил легкое сомнение, что сможет шагать достаточно споро в своих полуразвалившихся сапогах.
      Следы идущих впереди попадались постоянно - то куча навоза, то рваный бурдюк, то огрызок фрукта, то сломанное колесо. Однако обоз, без сомнения, двигался быстрее, чем они втроем могли шагать на своих усталых ногах. Расстояние увеличивалось, что заставляло Приставалу ныть. Когда он начинал обыск очередного покинутого лагеря, объедки приходилось добывать с боем у разной животной мелочи. Вороны, мыши и какие-то длинненькие хищники, похожие на хорьков, не собирались оставлять трем измученным путникам ничего съестного. Однако, вечером на третий день после встречи с обозом, зоркий Фило снова разглядел впереди, на дороге, черные пятнышки возов.
      – Неужели они так рано остановились сегодня? - удивился Слепец.
      – Да мало ли, может, лошадям решили дать побольше отдохнуть, или праздник какой, - откликнулся Приставала. В окружавшей Слепца вечной тьме он сиял сейчас многоцветным переливчатым огнем: наверняка, задумывал какую-то хитрость. - Я про праздники уже и не помню ничего, столько времени прошло! А может, просто начальника обоза растрясло? Вы того… не подходите ближе, ладно? Чтобы они нас не заметили, да не стали гнать подальше или там охрану усиливать. Я лучше по темноте к ним наведаюсь да посмотрю, что к чему.
      Да, хитрец так хитрец! Даже сам себе не хочет признаться и сказать все напрямую: проберусь мол, да чего приворую. Однако, Фило, терпеливо выслушав обоих, сказал, что стоит обоз вовсе не из-за прихотей командиров или усталости лошадей. Просто впереди находился город. Морин сначала не поверил этому и даже побежал за пределы тоннеля, чтобы проверить. Вернулся он с недовольной усмешкой на лице.
      – Что же, ты прав. Скажи, знал поди наперед?
      – Ну, я же говорил, что ездил тут года три назад, и город этот видал, только не помнил, как скоро мы до него дойдем. Называется он, если я ничего не путаю, Борт.
      – Город - это хорошо, - пробормотал Приставала, подозрительно озираясь. - Это даже лучше, чем просто внезапная остановка обоза…
      Радость по поводу появления города притупила внимание путешественников. Они скорым шагом направились к крайним телегам обоза, не замечая куч фруктов, валявшихся как попало на обочинах, завалившихся набок повозок, павших лошадей. Слепец не меньше других погрузился в предвкушение нормальной пищи, так что не сразу ощутил волны ужаса и злобы, наползавшие на его разум издалека. В конце концов он остановился, как вкопанный, ибо ему показалось, будто он попал в мрачные подземелья, где десятки палачей одновременно мучают несчастных жертв. Только вопли и стенания последних разносились не в воздухе, а в той таинственной субстанции, что воспринимается непосредственно мозгом.
      Многие уже умерли, но их предсмертные крики еще бились вокруг, как затихающее эхо, как задыхающиеся рыбы, которые трепыхаются из последних сил в рыбацких сетях на берегу. Вдруг Слепец явственно представил себе, как они извивались далеко впереди, во тьме, в последний раз отчаянно сверкали - и потухали навсегда. Те, кто до сих пор был жив, пронзали тьму тусклыми лучами ярости.
      Погруженный в свои чувства Слепец очнулся только тогда, когда Фило потряс его за плечо. Они с Приставалой стояли впереди, видимо, вернулись, заметив отсутствие вожака.
      – Ты что? - хрипло спросил Морин. Не нужно было видеть голубого сияния страха, чтобы понять, как он испуган. Теперь все знали: с обозом случилось нечто ужасное. Настолько отчетливо в воздухе витала угроза, настолько отчетливо здесь пахло болью, кровью и смертью. Проделавшие длинный путь коррозноздцы нашли здесь для себя плохой конец… Потому Слепец не стал отвечать, просто взмахнул рукой, прося товарищей двигаться дальше.
      Они не успели сделать и десятка шагов, как снова остановились. От близких уже телег, явственно познавших на себе чью-то необузданную ярость, к ним навстречу полз изувеченный воин. Левая рука вместе с клоком бока отсутствовали, бедро и живот стали черными от крови, которая тянулась за упорно ползущим человеком широкой полосой на мятой траве. Человек, загребая скрюченными пальцами жирную землю, вырывая напрочь хрупкие стебли и едва заметно толкаясь ногами, пытался покинуть место бойни. Он уже не осознавал, что скоро умрет, и ему станет глубоко наплевать, умер ли он у телег, или в паре десятков шагов от них. Ничего не соображая, ничего не видя помутневшими глазами, он просто полз прочь. Путники подбежали к умирающему воину и перевернули его извивающееся тело на спину. Человек дрожал, пускал кровавые слюни при каждом сиплом выдохе, пытался слабо оттолкнуть схватившие его руки. Черно-красная, густая жидкость уже не бежала, а всего лишь сочилась из ужасной раны на боку. Из клочьев растерзанных мышц торчали судорожно подрагивающие обломки ребер и вырывалось сипение.
      – Что тут стряслось? - шепотом спросил Фило. Мертвенно бледный, с покрасневшими глазами - таким представлял его себе Слепец. Морина так трясло от страха, что он опустил ослабевшие руки и пускал слюну с трясущейся нижней губы.
      – Мездос… - прохрипел умирающий. Пупырчатые клочки на его боку затрепетали, с жутким бульканьем разбрасывая вокруг крошечные розовые капли. - Проклятый Мездос послал чудовищ, чтобы напасть на мирных крестьян… Пусть умрет он в страшных муках!!
      На эти несколько фраз воин потратил все оставшиеся у него жизненные силы. Последнее проклятие окончилось страшным, идущим с двух сторон - изо рта и из бока - кашлем, который выгнул тело умирающего дугой, а потом бросил наземь обмякшей тряпицей. Человек умер.
      – Мездос послал чудовищ? - потерянно повторил Слепец. - Но зачем?
      – Откуда тебе знать, какие такие важные у него были причины? - зло воскликнул Приставала, к которому вернулись силы. Он вскочил на ноги и так замахал руками, что поднял ветер. - Быть может, на завтрак ему не хватало пары апельсинов, и он приказал добыть их? Может…
      – Ладно, не кричи! - властно приказал Слепец, тоже поднявшись с колен. Морин немедленно заткнулся, булькнув так, словно ему залили в глотку воды.
      – Может быть, никаких причин и не нужно, - задумчиво вымолвил Фило. - Ведь волшебники, как и люди, бывают сумасшедшими. Я много раз слыхал от разных людей, что Мездос не в своем уме. Правда, раньше этим объясняли совсем не такие поступки, как этот. Постройку Великого Тракта, например.
      – Вот!! Я ведь говорил! - снова вскричал Морин. - Безумное чудовище, засевшее в своей пугающей любого нормального человека цитадели, беснующееся на костях людей - и ты собрался к нему в гости? Кто ТЫ после этого?
      – Я? Быть может, тоже безумец, - пожал плечами Слепец. - Однако я, по крайней мере, должен лично убедиться в безумии пресловутого волшебника.
      – Какое ЕЩЕ доказательство тебе нужно!!?? - взвизгнул Приставала. - Огненные буквы на небе? Вылетающая из-под земли песнь?
      – Предсмертных слов простого солдата мне недостаточно, - твердо сказал Слепец. - Он мог быть твердо убежден в своей правоте, но сколько людей на свете твердо убеждены в чем-нибудь обманчивом?
      – Хочешь убедиться сам? - усмехнулся Морин, наконец-то сбавивший тон. - Убедишься… Когда он будет хохотать, глядя как тебе заливают расплавленный свинец в рот и уши!
      Слепец выждал, когда Приставала опустит кулаки, которыми он потрясал, и шумно заглотит воздух. Сияние страха бедняги разгорелось как никогда ярко.
      – Ты боишься, - тихо сказал Слепец. - Ты очень странный человек, я не могу тебя понять до сих пор. Я не заставлял идти следом за собой - ты сам выбрал свой путь! Ты непрерывно ругаешь меня за глупость, проклинаешь себя за безволие и отсутствие силы бросить меня - и продолжаешь идти. Вот еще одна возможность: поверни, останься здесь…
      – Среди носящихся туда-сюда чудовищ? Спасибо, друг.
      – Но мы не видели ни одного!
      – Нет, нет, нет!! Я запутался в твоей паучьей сети: чем дальше, тем крепче она держит. Можно было смотаться в Ушке, так нет, подумал я - ловко этот приятель народ развлекает, можно с ним легкой жизни добиться, но без всяких унижений, как у нищих заведено! Ан нет, он попер в голую степь, на смерть, к Уродам! Почему я тогда не повернул, на что надеялся? На то, что этот каменный, безглазый, безрукий, бездушный человек повернет назад?? Слишком много времени прошло, прежде чем я понял, каков он на самом деле. Ему плевать, будет ли он жить дальше, или сдохнет назавтра, будет ли ему тепло и сытно - или холодно и голодно… Теперь поздно поворачивать, ибо далеко затянула меня трясина. Оторвусь от тебя - и тут же захлебнусь. Пошли, пошли куда угодно - в Замок-Гору, по лестнице на небо, прямо в гости к Смотрящим Извне… - произнеся свою пламенную речь, Приставала разом сник, опустил руки и сгорбился. Слепец покачал головой и молча пошел к видневшимся в серебристом мареве стенам города. Фило, бросив на Приставалу удивленный взгляд, последовал за ним.
      Морин тяжело вздохнул раз, другой. Крупная слеза скатилась из уголка его левого глаза и проторила себе дорожку по грязной, заросшей редкой бороденкой щеке… Когда она сорвалась и исчезла внизу, Приставала закусил губу, вцепился руками в скатанный через плечо тулуп и побежал за остальными.

      Уничтоженный обоз не доехал до города каких-то тысячу шагов, или около того. Великий Тракт исчезал за большими, дубовыми воротами, перекрывшими проем в длинной серой стене. Сложенная из больших, неровных размерами камней, она стояла по обе стороны от гладкой черной дороги, насколько это позволяла увидеть защитная пленка волшебного тоннеля. Впрочем, сосредоточившись на стене, Слепец понял, что слева она кончалась почти сразу за Трактом, а вот направо тянулась далеко. У самого Тракта, по сторонам от ворот, стояли часовыми цилиндрические башни. Такие же точно украшали стену на всем ее протяжении, но попадались редко. Почти впритык с левой башней, в нескольких шагах от серебристого тоннеля, высилась мрачный, отвесный склон скалы.
      – Куда пойдем? - спросил Слепец. - В ворота, или в просвет между стеной и скалой?
      Фило, настороженно шагавший рядом, не успел ему ответить. Задыхающийся Приставала догнал их обоих и сразу же заорал, что было мочи:
      – Смотрите, смотрите!!
      Его губы тряслись, глаза вылезали из орбит, а грязный, кривой палец тыкал в сторону серебристых силуэтов, появившихся на стенке тоннеля. Ожившие гравировки, иначе не скажешь… Впрочем, у Слепца не было времени воображать, как они выглядят, потому как он четко знал: это враги. Ему не мешали ни волшебная пленка, ни расстояние, он отлично представлял себе приземистые, человекообразные фигуры, двигающиеся по направлению к ним. Фило и Приставала, не сговариваясь, обратили свои взгляды на Слепца.
      – Это чудовища! - выдохнул Мышонок. - Бежим!
      Как по сигналу, они бросились наутек. Вернее, враги бежали почти что наперерез путникам, чтобы не дать им достичь ворот. Двигались они довольно неуклюже, что давало хорошие шансы…

*****

      На бегу Слепец удивлялся, как он раньше мог не заметить творящегося вокруг безобразия. Сейчас, с каждым новым мгновением, сзади и по бокам от него во тьме расцветали яркие багровые пятна ненависти, принадлежавшие алчущим крови созданиям. Они загорались, как злобные волчьи глаза, появляющиеся в темноте по сторонам от глухой лесной тропы. Если сравнивать каждое яркое пятно злобы с цветком, выходило, что люди пересекали буйно зацветший луг, так их было много. Ближайшие чудовища спешили перехватить внезапно оказавшихся рядом людей. Двигались они медленно, но неумолимо, сжимая кольцо вокруг жертв. Быстрее, быстрее бежать от стаи этих злобных огней, желающих посмотреть, как брызжет твоя кровушка! Скорее скрыться от них за серым, неприступным для их животной ярости камнем. Затихающий шепот умерших сотнями людей, что снова мелькали вокруг потухающими искрами, умолял Слепца: "Убегай! Спасись! Выживи!" И он бежал, на ходу нащупывая крючьями рукоять меча, чтобы в случае чего не умереть испуганно визжащим, не способным защищаться кроликом.

*****

      Как оказалось, Слепец ухитрился бежать быстрее всех. Усталый Фило догнал его только у самых ворот, а Морин отстал на много шагов, так как стал задыхаться почти сразу после старта. Достигнув успокаивающего своей непоколебимой мощью дуба, беглецы прижались щеками к скрепляющим дерево чугунным полосам.
      – Здесь есть запор? - задыхаясь, спросил Слепец у Мышонка.
      – Не знаю, -прохрипел тот. - Если они заперты, нам пришел конец!
      – Судя по тому, что они даже не вздрогнули, когда я на них навалился…
      Мышонок отклонился от правой створки, и как следует приналег на нее. Раздался громкий скрип, и обитый металлом край слегка подался назад. Слепец принялся помогать, и вместе они сдвинули створку настолько, чтобы в щель можно было протиснуться.
      – Все-таки есть там внутри запор! - с трудом, натужно прошептал Мышонок. - Только он весь измочаленный, будто его какая гигантская собака грызла, потому и подался.
      – Давай внутрь! - скомандовал Слепец, изо всех сил удерживая створку на месте.
      Прежде, чем нырнуть за ворота, Фило оглянулся, и тут же закричал от ужаса: в трех десятках шагов за спиной ковыляющего Морина из серебристой стенки тоннеля возникло чудовище. Точно такое они уже видели мертвым несколько дней назад, на обочине Тракта. Квадратное, чуть сужающееся книзу тело висело между двумя кривыми и тонкими, как гигантские коровьи рога, ногами. Руки - два негнущихся полена - заканчивались целым ворохом шевелящихся, как клубок змей, когтей. Голова росла прямо из плеч, без всякого признака шеи, и походила на огромный хищный цветок - из тех, что захлопываются, когда внутрь залетает какая-нибудь мушка. Вместо пары челюстей на ней росло несколько, сжимавшихся к центру, как лепестки… Чудовище молча косолапило на своих гротескных ногах и постепенно настигало несчастного Приставалу.
      Фило, тем временем, протиснулся на ту сторону ворот и велел Слепцу отойти. Створка с тем же протяжным, грубым скрипом вернулась на место - и на мгновение Слепца пронзил ужас, ибо ему показалось, что Мышонок закрывает ворота покрепче, не намереваясь впускать следом за собой кого-то еще. Однако глухая возня окончилась быстро, и ворота снова открылись, на сей раз легко, хотя и с прежним скрипением. Слепец проник внутрь и быстро достал меч, готовясь встретить чудовище, но Морин все же достиг спасительных ворот достаточно быстро. Он, задыхаясь, ввалился сквозь узкую щель, едва не своротил себе плечо о чугунную окантовку и чуть не сшиб с ног Слепца. В тот же момент его товарищи слаженно заперли ворота: Слепец приналег на створку, а Фило одним движением вогнал в скобы толстый брус, служивший запором. Крепкого дерева в нем оставалось еще много, поэтому измочаленный участок остался сбоку.
      Через пару мгновений после того, как засов был поставлен на место, огромная туша чудовища врезалась в ворота с той стороны. Толстые плахи, из которых были набраны створки, загудели, запор жалобно затрещал, однако выдержал. Люди отшатнулись прочь, словно отброшенные силой удара. Впрочем, Приставала уже полз на карачках прочь от ворот, поэтому остальные двое, не видя его за спиной, споткнулись и рухнули сверху. Морин тоненько вскрикнул - наверное, ему представилось, что это чудовище обрушилось на него всей своей массой. Когда ему в бок, к тому же, впился один из крючков, бедняга просто заверещал, как кролик, которого безжалостный хозяин режет на заднем дворе. Сил, чтобы бороться, у Приставалы уже не было, он просто лежал, вопил и ждал смерти.
      – Где мы, проклятье! - пробормотал Слепец. - Ничего не могу понять. Такое гулкое эхо… Здесь что, площадь?
      – Нет, - откликнулся Фило, стоящий рядышком с барахтающимся Слепцом на четвереньках. - Длинный и темный тоннель, ведущий к воротам на той стороне, раскрытым настежь, кстати. Я думаю, нам лучше поспешить в ту сторону, так как теперь понимаю, что за "собаки" изгрызли тот брус. Он может долго не выдержать.
      Постоянным фоном их разговору служили мерные, неослабевающие удары, наносимые по воротам с той стороны. Брус трещал все сильнее и сильнее. Если с той стороны добавится работников, он может сломаться в тот же момент, - подумал Слепец и резво вскочил на ноги. Фило поднял за шиворот ничего не соображающего от страха Морина.
      – А ну, брось скулить! - крикнул ему Слепец. - Нам некогда приводить тебя в чувство!
      Но Приставала, казалось, не слышал его. Ноги у несчастного Морина не хотели держать хозяина прямо, все время норовили подогнуться. Зажимая руками лицо и часто вздрагивая всем телом в плаче, он повис на руках товарищей. Пришлось им тащить его за собой, отчего бежалось очень медленно.
      – Бросьте! Бросьте меня, а еще лучше - просто убейте на месте! Я не могу так больше! - стенал Приставала на бегу вместо того, чтобы хотя бы не мешать тащить себя. - Все равно нам не удрать!
      Каждый удар, сотрясавший ворота, сотрясал и тело Морина, в остальном безвольное и тяжелое, как здоровенный кусок скалы. Хриплое дыхание бегущих расползалось по всей каменной трубе, наполняя ее бесчисленными повторениями эха, отраженного от стен - словно от одних ворот к другим двигалась большущая толпа. Сердца стучали так громко, что, казалось, весь мир слышит этот безумный, аритмичный грохот.
      Выход, пятно яркого белого света, приближалось нестерпимо медленно. Слепец явственно представлял, как оно сияет далеко впереди и не дает последним силам покинуть тело… Но вдруг он споткнулся и со всего размаху впечатался коленками и руками в каменный пол. Приставала в этот момент остался без поддержки с одной стороны и наконец начал двигать ногами. Фило тоже отпустил его, и вместе они остановились, поворачиваясь к упавшему Слепцу. Звонкие звуки шагов множились вокруг, будто все трое продолжали бежать дальше. Мышонок даже успел сделать шаг обратно, но в этот самый момент сзади раздался особенно громкий, протяжный треск - и створки ворот распахнулись, пропуская внутрь чудовище, которое издалека походило на несуразную, ожившую кучу мусора. Этого зрелища не выдержал ни Мышонок, ни, тем более, Приставала: оба они в мгновение ока повернулись и помчались к спасительному выходу. Слепец не нуждался в помощи, так как при падении ничего себе не повредил, разве что кожу оцарапал. Быстро вскочив на ноги, он следовал за товарищами в десятке шагов сзади.
      Свет и ветер ударили им в грудь одновременно. Слепящие лучи солнца, отражавшиеся от тысяч крутящихся в воздухе снежинок разили привыкшие к темноте глаза Фило и Морина. Слепец избежал этой участи, поэтому вскоре за выходом он нагнал остальных и перегнал бы их, но ударивший сбоку порыв ветра едва не свалил его с ног… Бежать стало труднее, и намного: Великий Тракт был по колено завален снегом, слипшимся в огромные, подтаявшие сугробы.
      Хотя они шли по Тракту не так уж много дней, все привыкли к его теплу, его свежей зеленой травке и пению птиц. Теперь, когда злой ветер, бросался на них со всех сторон по очереди, когда прямо на зеленых листьях буков лежал снег, показалось, что всему миру пришел конец. Сквозь снегопад проглядывало солнце, яркое, почти позабытое во время пути за серебряной волшебной пленкой. Однако застывшие в ужасе путешественники вскоре обнаружили, что кроме солнца, здесь были другие источники яркого сияния. В отличие от небесного светила, они не стояли на месте, а с ревом и шипением пронзали полчища снежинок. Сейчас они пролетали где-то высоко над головами вконец сбитых с толку людей, но некоторое время назад подобные огненные шары побывали и внизу. На стволах некоторых буков, трепещущих на ветру почерневшей листвой, зияли черные дупла, от которых за много шагов несло гарью. Вокруг выхода из каменного тоннеля валялись припорошенные снегом сломанные телеги, трупы лошадей со вскрытыми животами и разбросанными комками внутренностей, а также странные конструкции, похожие на колыбели, искусно сделанные из серебристого, легкого даже на вид металла. Приставала потерянно уставился в одну точку; Мышонок крутился вокруг своей оси, разглядывая царящий по сторонам ужас. Слепцу не требовалось вертеться, чтобы представить себе точную картину окружающего мира. На сей раз он с грустью подумал, что лучше бы ему ошибиться - хоть разок. Нет, вряд ли. Ни запах гари, ни ветер, секущий лицо снегом не придумаешь, они настоящие без всякого сомнения.
      Слепец сделал несколько трудных шагов вперед, хотя не имел никаких идей по поводу того, куда надо двигаться. Судя по всему, Фило ошибся, так как города тут в помине не было. Так, странное сооружение из одной толстой и длинной стены, отделяющей, видно, одну страну от другой. Зачем она? По словам Морина, все знали, что от коварного и могучего Мездоса не спастись за стенами. Быть может, здесь существовали какие-то другие опасности? Или мощная стена была сооружением другой стороны, то есть самого Мездоса? Задавая себе эти вопросы, в высшей степени бесполезные ввиду полного отсутствия ответов, Слепец вдруг оказался один. Он не заметил, куда пропали его спутники и немедленно понял, что не может найти их! Пресловутое "внутреннее око" отказывалось видеть дальше двух шагов в любую сторону. В ужасе он заметался на скользком снегу между деревьями, крича, как потерявший мать теленок. Только его собственный страх, разбавленный отчаянием, нарушал обрушившуюся вдруг сверху первозданную тьму. Рядом возникали из лишенной всякого цвета пелены то согнувшийся под тяжестью налипшего снега сук, то ощерившийся неровно сломленным краем борт телеги. Где-то далеко, за воем ветра и свистом рассекающего воздух снега слышались яростные крики, скрежет металла и непонятный свист, будто из-под крышки гигантской кастрюли наружу рвался раскаленный пар.
      Вдруг рядом раздался оглушительный скрип сугробов, и из тьмы появилось объятое багрянцем чудовище. Оно застыло, волнообразно шевеля своими многочисленными челюстями в паре шагов от Слепца, и медленно подняло вверх нелепые верхние конечности. Когти, десятки плоских, отточенных, длинных когтей, похожих на связки раскаленных докрасна ножей, готовы были изрубить человека в клочья. В этот самый момент другое чудовище выпрыгнуло откуда-то сбоку и снесло первое с ног. Воздушная волна толкнула Слепца в грудь и на сей раз он не устоял, поскользнулся и уселся задницей в мокрый снег. Оба монстра, переплетенные между собой и громко рассекающие воздух когтями, улетели во тьму и пропали. Слепец решил не вставать на ноги и бросился прочь на четвереньках, однако, скоро понял - так он далеко не уйдет. Снег набивался в рукава, сапоги, даже за шиворот, жег кожу, будто раскаленный свинец. Тогда Слепец встал и продолжил убегать на ногах. В какую сторону он бежал? Кто его знает. В тот момент это был просто очень испуганный слепой человек… Скоро он брел по колено в снегу и дрожал от холода, усталости и страха. Весь мир пропал, остался только он, Слепец. Он - да еще снег, снег под ногами, снег над головой, снег по сторонам. Подлое внутреннее око услужливо нарисовало безбрежную равнину под безумно высоким небом, а посреди этого белого царства снега - маленькую точку. Один. Обречен на скорую смерть. Ради этого он так долго шел сюда? К чему множество испытаний, которые он преодолел, к чему глупое трепыхание в сетях смерти, которые он силился порвать? Путь один, он ведет сюда, в безбрежную белую пустыню. Белый - цвет смерти. Белое, холодное ничто, засасывающее человека внутрь себя и превращающее в одну из множества снежинок, безликую, хрупкую, готовую от первого же солнечного луча обратиться в воду и исчезнуть в земле, как тленный прах…
      Нечто огромное, бесформенное и такое же белое, как весь окружающий мир, вырвалось из ниоткуда навстречу Слепцу и прервало течение его унылых мыслей. Со всех сторон снежный ком - а это был именно снежный ком - был утыкан шевелящимися ледяными иглами, которыми, вне всяких сомнений, намеревался проткнуть человека, как еж яблоко. Как ни странно, возникшая угроза вернула Слепца к жизни - может потому, что внутреннее око "одумалось" и перестало нагонять на разум убивающие картины белой равнины смерти? Теперь он стоял по колено в обычном, очень холодном и липком снегу, а гротескное создание приближалось с неспешной уверенностью могучего хищника перед лицом слабой жертвы. Слепец с решимостью ухватился за рукоять меча, но ему не понадобилось вынимать оружие из ножен. В воздухе сверкнула оранжевая молния, так отчетливо запечатлевшаяся в мозгу, и противник исчез в клубящемся облаке пара. Какой-то человек в зеркальном коническом шлеме и таком же панцире, с большим луком в руках, столкнулся со Слепцом нос к носу. Цвет его был ярким, в нем мешались ярость боя, радость победы, жажда вражеской крови - и отчаяние. Сияние, в котором преобладали красные тона, показало Слепцу прямой нос, глубоко сидящие глаза, волевой подбородок и покрытые инеем небольшие усы.
      – Кто ты? - властно спросил воин.
      – Просто путник… - хрипло ответил Слепец.
      – Тогда убирайся прочь так быстро, как только сможешь, или Порождения Края разделаются с тобой! Иди вдоль Тракта, авось наткнешься на кого-нибудь из наших…
      Внезапно что-то привлекло внимание воина, он отвернулся в сторону и одним движением натянул лук - просто так, безо всякой стрелы. Однако, стоило щепоти с зажатой в ней тетивой коснуться плеча, оттуда вырос яркий оранжевый луч. Через мгновение воин разжал пальцы и луч-стрела с шипением исчез за завесой метели. Слепец, пораженный этим видением, отпечатавшимся в мозгу, сделал шаг к воину, но из-под сугробов, разбрасывая комья снега, вылезли толстые коричневые щупальца, сильно смахивавшие на корни старых, могучих деревьев. Их было несколько штук, и два схватили человека за ноги, в тот же момент рванув по сторонам. Воин страшно закричал, когда кровь густым поток хлынула вниз из разорванной промежности, а кости глухо захрустели. В ужасе, Слепец бросился прочь от этого места, ему казалось - и он конечно же "увидел" это своим внутренним оком - что оставшиеся корневища тянутся к его ногам.
      Долгое время он метался в неизвестности, то и дело поворачивая в сторону от очередного страшного звука, донесшегося из снежной круговерти. В конце концов он дико устал и едва держался на ногах; тут мужество вернулось к нему: Слепец застыл на месте, четко осознавая, что негоже бегать от смерти, как попавшему в кольцо загонщиков оленю. Нужно идти в бой и унести вслед за собой столько врагов, сколько сможешь. И пускай враги - это непостижимым, колдовским способом ожившие кучи снега, все равно. Смотрящие Извне оценят такой поступок.
      Слепец медленно вынул из ножен меч и постарался взяться за него как можно крепче. Глубоко вздохнув, он твердо пошел сквозь неразбериху, не обращая внимания на окружавшие его звуки. Он шел в одну и ту же сторону, не собираясь сворачивать. На мгновение из глубин памяти всплыли туманные картины прошлого, когда он, тоже с мечом в руке, пробирался сквозь тучи пыли на шум битвы, чтобы увидеть гибель своего войска.
      Он завопил, вне себя от мгновенно затопившего разум гнева. Нет!! Второму разу не бывать! Больше он не испытает горечь поражения. Словно призванное этим воплем, из метели выскочило косолапое чудовище со связками когтей на коротких "руках". Как ни силен был порыв ярости, встреча оказалась неожиданной - впрочем, для обеих сторон. Чудовище неподвижно застыло, а человек отшатнулся и, в который уже раз, упал. На сей раз он растянулся прямо у ног противника, но странное дело - тот будто бы потерял его! Чудовище в замешательстве покачивалось на своих загнутых, тонких ногах и нерешительно пошевеливало когтями. Не вставая, даже не пытаясь приподняться, Слепец со всего размаху рубанул по утончающейся книзу лапе. С опасным звоном лезвие отлетело прочь, а меч едва не вырвался из крючьев. Словно бы камень рубил… Слепец беспомощно откинулся на снегу, и вдруг понял, что наверху, над ним, колышется неясное пятно. Задница? Промежность? К чему раздумывать! Он нацелил меч острием вверх и с размаху воткнул. Лезвие вошло, словно бы в плотную землю. Чудовище вздрогнуло всем своим огромным телом и издало протяжный скрежет. Слепец принялся с остервенением вращать меч и дергать его из стороны в сторону, разрывая плоть врага. Вонючая кровь полилась на него ручьем, облив лицо, плечи, грудь. Стало жарко, ибо кровь была очень горяча. Слепец с усилием выдернул меч и пополз прочь, потому что чудовище закачалось. Убрался он очень вовремя: кривые ноги подкосились, и туша монстра рухнула туда, где только что лежал человек. Упав, чудовище еще дергалось, пытаясь подняться, и скребло своими многочисленными когтями. В боевом порыве, гордый своей силой и ловкостью, Слепец быстро вскочил на ноги и запрыгнул на спину поверженному великану. Цепляя крюками левой руки толстые роговые плиты на плечах, он обнажил щель между торсом и головой, куда и вонзил меч. Чудовище затряслось, словно было норовистой лошадью, стремящейся сбросить со спины наглого наездника, но тот держался крепко, и не забывал ворочать оружием в глубокой ране. Короткие "руки" существа пытались достать мучителя, но не смогли достаточно выгнуться, и тогда принялись стегать собственную плоть. Когти ломались с противным хрустом, роговые пластины трескались и выпускали наружу потеки густой крови.
      Откуда-то сбоку закричали "Прыгай!", но Слепец не сразу понял, что это обращаются к нему. Когда вопль повторился, он смог оторваться от мясницкой работы, отереть лицо от горячей крови врага и неуклюже прыгнуть вниз с бьющейся в агонии спины. Раздалось знакомое уже шипение, и чудовище сразу затихло. Вокруг пополз запах паленой плоти.
      Слепец уселся рядом с навсегда успокоившимся противником, отирая снегом разгоряченное лицо. Черпать снег крючьями было очень неудобно, и бронза норовила оцарапать кожу, но человек не замечал ничего этого. Он был почти что счастлив, ибо ему казалось, что он отомстил всем колдунам мира за то, страшное и обидное поражение от их собрата у далекой деревни Переправы. Король Малгори радовался успеху вместе со Слепцом…
      Холодный ветер забирался в правую глазницу и морозил череп изнутри. Слепец прижал к ней ладонь и убедился, что смоляной шарик пропал… Он тихо выругался и вдруг с удивлением обнаружил, что совсем рядом стоит некто, сияющий голубым факелом страха, тянет его вверх за тонкую, промокшую рубаху и причитает:
      – Вставай! Вставай!
      – Привет, Морин! - как ни в чем ни бывало, сказал ему Слепец. Его лихорадило, но не от холода, и не от страха. Он чувствовал внутри ненормальное, похожее на приступ безумия, веселье. - А я думал, проклятые рогоногие твари порезали вас на ленточки!
      Приставала заставил его встать, стащил со спины тяжелый, набухший сыростью мешок и помог надеть теплую куртку. Тем временем пятна, которые блуждали где-то вдалеке, приблизились и превратились в силуэты людей. Расцвечены они были по разному - кто злился, кто дрожал от страха, кто боролся с отчаянием. Слепец, безропотно сносящий одевание и отряхивание от снега, которыми рьяно занимался Приставала, представил себе их наяву: могучие, за редким исключением, мужчины в хороших доспехах, с хорошим оружием в руках. Лица у всех одинаково мрачны.
      – Что это за демон?! - прорычал человек в бирюзовом, с меховой оторочкой плаще и позолоченном панцире, с коротким плюмажем на шлеме и напомаженной бородой-клинышком. - Первый раз вижу, чтобы эдакого страшилу свалили с помощью одного только меча!!
      – Может, вы слишком полагаетесь на магию? - улыбнулся ему Слепец. Морин ожесточенно околачивал его штаны - со стороны казалось, что он решил отшлепать приятеля за неведомые прегрешения. Вблизи них появлялись все новые и новые воины, выстраивавшиеся в шеренги. Метель ослабла, ветер уже был еле слышен и снежинки лишь изредка опускались на разгоряченные щеки Слепца. Кожей он чувствовал, что с неба светит яркое, но холодное солнце.
      Мысли до сих пор не могли прийти в порядок. В мозгу постоянно возникали картины только что пережитого боя - нападения чудовищ, смерть неизвестного воина, собственная победа над монстром… Битва же еще не окончилась. Слепец вдруг понял, что в опасной близости за его спиной, из последнего островка снежной круговерти появился враг, но он даже не смог осознать, какое именно существо пыталось атаковать - сразу десяток лучевых стрел с шипением разрезали воздух с разных направлений и превратили нападавшего в несколько крошечных головешек. Вслед за этим шеренга воинов двинулась в неизвестном Слепцу направлении, и он сам, влекомый Приставалой, отправился за ними. Человек в бирюзовом плаще больше не обращал внимания на героя, чей подвиг вызвал у него слова восхищения - ему просто не до того было… Он выкрикивал команды, отправлял курьеров, принимал сообщения. На войско время от времени пытались наброситься то снежные шары с ледяными бритвами по бокам, то чудовища на кривых ногах - с ними разбирались лучники. Когда внезапно вспучивался снег и наружу лезли толстые корни, в дело вступали воины с огромными широкими топорами, рубившие эти земляные щупальца на кусочки. Потери были, но очень небольшие. Все войско уверенно и быстро продвигалось к своей цели, скрытой от Слепца. Наконец, он понял: рядом почувствовалось присутствие высокой каменной стены. Судя по всему, они вернулись к воротам, через которые проходил Великий Тракт. Здесь командир разделил войско надвое и отправил по обе стороны от стены. Из тыла подошла еще одна группа солдат, вооруженных алебардами и огромными прямоугольными щитами. Встав у ворот, они поставили щиты на специальные упоры, перегородив ими проход.
      После этого человек в бирюзовом плаще тяжело вздохнул и угрюмо оглядел перемешанное сотнями ног поле боя. Изредка в сером снегу чернели трупы павших, иногда целые, иногда разорванные на кусочки. Слепец отлично представлял себе эту картину, словно видел не раз в своей жизни. Бородач опять тяжело вздохнул и повернулся к ним:
      – Кто вы такие? -спросил он устало. Голос разом потерял былую громкость, превратившись в хриплое, негромкое бормотание.
      – Путешественники, следовавшие по Великому Тракту! - быстро ответил Приставала, метнув в сторону Слепца вороватый взгляд. - А вы?
      – Мы - воины Мездоса, Архимага и Верховного Чародея. Надеюсь, вы о нем слыхали?
      – Как же, - сдавленно сказал Морин, а Слепец встрепенулся, выходя из своего задумчивого состояния:
      – С кем же вы бьетесь? Что это за чудовища?
      – Создания Края, - человек в плаще скрипнул зубами. - Проклятье, посланное на нас Смотрящими Извне за неведомые прегрешения… Мездос приказал нам встретить обоз, который его разведчики заметили на Великом Тракте, но мерзкие твари перехватили нас на марше, недалеко от стены. Нападение было внезапным, наши ряды раскололись, и, пока я не смог вновь собрать войско вместе, они хорошо нас потрепали. К тому же еще эта ужасная метель, поднятая Снежниками! Мы слишком долго не могли прорваться…
      – Все равно, с обозом было кончено еще пару часов назад. Когда мы проходили там, останки заносило снегом, и только один человек чудом оставался жив, - Слепец нахмурился, вспоминая слова умиравшего. - И умер он с проклятием Мездосу, пославшему чудовищ!
      Эта новость не вызвала у человека в плаще никаких сильных эмоций. Он только горько усмехнулся и дернул бровями.
      – Так они всегда поступают. Шлют проклятия человеку, который в одиночку пытается следить за порядком в этом огромном мире… Не знаю, отчего все в жизни происходит так неправильно. Если б они попросили помощи, или просто сообщили, когда собираются проехать по Тракту, мы могли подготовиться заранее, а не нестись навстречу сломя голову.
      – Так они и боятся встречи с вами, как еж воды! - громко воскликнул Приставала, а потом, наклонившись, прошептал Слепцу на ухо: - Врет он, честное слово. Пытается себя и Мездоса защитником людским выставить - сами поди чудищ и науськали!
      – Зачем нас бояться? - непонимающе вопросил сам себя человек в плаще. - Разве когда-то мы сделали плохое кому-то из этих странных людей, сочиняющих небылицы? Они судят обо всем только лишь по себе. Мездос в их описаниях - чудовище, но только потому, что такими были бы они сами, имей сравнимую с ним силу. Другого и представить не могут…
      – А какие вы на самом деле? - вкрадчиво спросил Слепец. Их собеседник выдержал долгую паузу, наверняка, разглядывал пристально лица, одежды.
      – Сейчас не место и не время для таких разговоров, да и поверите ли вы мне? Только что, на ваших глазах, мои воины бились с чудовищами, я до сих пор не сварил вас в котле с луком и пряностями - но вы по-прежнему не верите в добрые намерения? Мне плевать. Идите своей дорогой, рассказывайте, что видели, как войско Мездоса расправилось с беззащитным обозом. Смотрящие Извне нас рассудят.
      – Да мы ничего такого и не подумали! - поспешил заявить Слепец, испытывая легкие угрызения совести. - Битва - это ведь всегда большое потрясение, вот мы и не в себе до сих пор.
      Человек снова оглядел их, на сей раз с подозрением - очевидно, сам он тоже не отличался особой доверчивостью.
      – Ладно, оставим эти разговоры - все равно, толку от них для дела никакого нет. Прежде, чем вы отправитесь восвояси, я - как мерзкое порождение вселенского зла - обязан сказать, что ваш друг убит.
      – Наш друг? - хором воскликнули Морин и Слепец. Человек в плаще воспринял этот сдвоенный возглас по своему.
      – А что, он не с вами? Говорят, шептал перед смертью о товарищах… Неужели в переделку здесь попал еще кто-то?
      – Нет-нет, с нами был один друг, - Слепец облизнул пересохшие губы. Он только начал чувствовать холод, пробиравшийся под неплотно запахнутую куртку - однако теперь, после такого известия, его снова пробила испарина. - Но, может быть, это все же не он? Неужели он погиб?
      – Зачем гадать? Идемте, посмотрим на месте, - человек в плаще быстро повернулся и пошел вдоль стены налево, постепенно отходя от серых камней в сторону. За буками, на невысоком холме стоял могучий, одинокий ясень, и под его ветвями, голыми, изогнутыми, словно в страдании, лежал разорванный пополам Фило. Рядом, уткнувшись в ствол дерева, валялся обгорелый труп кривоногого чудовища… Редкие снежинки, последнее напоминание о внезапно окончившейся метели, медленно кружились в воздухе и падали на иссиня-бледное, с заострившимися чертами, лицо Мышонка. Ниже пояса его тело превращалось в жуткую кашу красно-сизых внутренностей, расползшуюся вниз по склону.
      – Дружище! - воскликнул Слепец, опускаясь на колени около недвижных останков Фило. Воображение рисовало в мозгу страшное зрелище, яркую, неестественное четкую картину. Скрюченные пальцы, до последнего загребавшие снег во время агонии, сжатые зубы, держащие рвущийся наружу крик, закатившиеся глаза и скатавшиеся в тугие комки мышцы…
      – Какая ужасная смерть! - всхлипнул стоявший рядом Приставала.
      – Он - ваш близкий друг? - участливо спросил человек в плаще. Увидев мертвого Фило и горе, объявшее его товарищей, он смягчился.
      – Более того, - печально ответил Слепец. - Два раза он спасал наши жизни, а мы вот не смогли уберечь его и один раз. Как нам дальше-то жить!!!
      Ему самому сильно хотелось расплакаться, ибо немногословный Мышонок, человек, которого он даже ни разу не видел воочию, а лишь рисовал в воображении, стал для него настоящим другом. Человеком, без которого жизнь становится в десять раз хуже, которого долго будет не хватать рядом. Слепец мог бы придумать еще тысячу душераздирающих эпитетов, сидя над телом и вцепившись крючками в плечи Мышонка, но "мертвец" вдруг дернулся и еле слышно прошептал:
      – Чем стонать, лучше бы помогли…
      Слепец отскочил, как ужаленный, и задницей пропахал в снегу небольшую канавку.
      – Ты жив, Мышонок? - вскрикнул он, придушенно и сипло, так как от удивления не смог толком набрать воздуха. Приставала, наоборот, сделал шаг вперед и присел на четвереньки.
      – Точно! - завопил он. - Снег-то тает! И грудь дышит! И глаза открыл!!!!
      – Но как, как?? - пораженный Слепец все еще не мог осознать случившегося у него на глазах чуда и до сих пор сидел на снегу. Приставала, схвативший ладонями Фило за бледные щеки, повернулся и радостно ответил:
      – Как же мы с тобой, дураки, забыли, кто есть наш славный Мышонок! Он же оборотень, репей ему в печенку!! Оборотня просто так не убьешь, его надо заговоренным оружием, или серебряным, по крайней мере.
      Слепец наконец смог подняться на четвереньки и подползти ближе к озаряемому ярким, жутковато-сиреневым фонарем муки лицу. Сейчас для него все погрузилось во тьму, остался только этот маленький, неимоверно страдающий человечек. Вернее, половинка человечка. Слепец протянул было к нему свои крючки, но дотрагиваться побоялся. Боль, излучаемая Фило, пронизывало все пространство вокруг него, и с такой силой, что Слепца стало лихорадить.
      – Держись! - только и смог прошептать он.
      – Мои ноги, - жалобно сказал Мышонок. - Где мои ноги?
      Слепец вскочил на ноги и принялся вращать головой, словно мог увидеть оторванную часть тела приятеля глазами. Ничего! Пришедшие в смятение чувства отказывались подсказывать ему, где лежат ноги несчастного Мышонка. Тогда он двинул коленом Приставалу, раскачивавшегося на корточках рядом со страдающим Фило и поющего славословия Смотрящим Извне.
      – Кончай выть!! Немедленно найди его ноги, наверное, он может прирастить их обратно!!
      Человек в плаще все это время стоял рядом, непонимающе переводя взгляд с одного незнакомца на другого. Когда разорванный на части труп вдруг оказался живым, он тоже поразился, но в себя пришел быстрее остальных. Очевидно, на службе у Мездоса он повидал и не такие чудеса. С легким интересом он наблюдал, как Морин, скривившись от ужаса, волочит к покалеченному телу друга нижнюю половину, лежавшую у самого подножия холма. Дотащив, он пытался положить ноги к рукам Фило, словно тот собирался пощупать их и спокойно умереть. Слепец с ругательствами отогнал ополоумевшего Приставалу прочь, нашарил неровную, совершенно холодную рану, и приставил ее к лохмотьям живота, лежавшим прямо на снегу. Фило содрогнулся, когда клочья разорванной плоти зашевелились, жадно нащупывая друг друга. С душераздирающим чмоканьем кишки вползали обратно в живот, а сверху их закрывали лоскуты кожи, сливающиеся краями. Через мгновение на месте разрыва снова была плоть, покрытая страшными шрамами. Еще через мгновение над голым животом Фило разгорелось мягкое розовое свечение, исчезнувшее с громким хлопком и мелкими искрами. После него на коже не осталось и шрамов…
      – Ах! - протяжно вздохнул Фило. Его тело еще раз вздрогнуло и вдруг обмякло, голова беспомощно завалилась набок.
      – Так он ожил или окончательно умер? - непонимающе спросил Приставала.
      – Он жив, - уверенно ответил Слепец. Он ясно видел, как гаснет яркий костер боли, оставляя на своем месте силуэт человека, наполненный ровным, тусклым белым сиянием. - Просто потерял сознание от напряжения. Теперь ему нужен долгий сон, а после - сытный обед.
      – Здесь его никто не накормит, - сурово сказал человек в плаще. Повернувшись, он взмахнул рукой, и рядом тут же появились два солдата в легкой кожаной броне, которые сноровисто расстелили большой кусок плотной ткани и уложили на нее Мышонка. Поднять его щуплое тело двум здоровым мужчинам не составило труда. Человек в плаще сделал знак, приглашая следовать за ними.
      – Куда мы направляемся? В город? - спросил Слепец.
      – Нет. Он давно покинут из-за постоянной угрозы нападения чудовищ, так что там делать нечего. Мы отправляемся к моему летуну, который доставит нас прямиком к Замку-Горе.
      Шагавший рядом Морин вздрогнул и попытался что-то вымолвить, но Слепец пихнул его локтем в бок, так что с губ Приставалы сорвался только короткий всхлип.
      – Эта напасть, значит, не сегодня появилась, - полуутвердительно, полувопросительно сказал Слепец.
      – Конечно нет. Подобные нападения преследуют наши мирные прежде края уже несколько месяцев. Никто не знает, что вызвало появление огромных полчищ разнообразных чудовищ, даже сам Великий Мездос. Он не раз пытался запечатать Край Мира могучими чарами, но всегда его печати ломались, и все начиналось сначала. Об этом страшно подумать… Похоже, в мире появился злой чародей, по силе сравнимый с Мездосом.
      Приставала снова попробовал вставить словечко в их разговор, и снова получил по ребрам локтем.
      – Так ли всемогущ Мездос, о котором говорят все вокруг? - недоверчиво спросил Слепец. - Отчего же вы здесь гибнете в боях с чудовищами, а он не оказывает никакой поддержки?
      – Мездос велик, - с ноками благоговения в голосе промолвил человек в плаще. - Велик, но не всемогущ. Ты думаешь, нападение монстров на захудалый обоз у покинутого города - его единственная проблема? Увы, он не может быть сразу в десяти местах.
      – А ученики? Разве у него нет способных учеников, чтобы помочь в трудную минуту?
      – Мездосу не везет с учениками. Сколько их было… Все оказывались предателями: получив знания, начинали бороться со своим учителем, или просто сбегали, чтобы использовать полученные знания ради собственной корысти, - тяжко вздохнув, человек в плаще повторил: - Сколько их было… Думаешь, чьими стараниями по всему Левобережью идут лживые слухи о Мездосе?
      – Странно. Великий чародей не может найти себе приличного человека в ученики? Пусть вон хоть нашего Мышонка возьмет, - едко заметил Приставала.
      – Это не наша забота, - покачал головой человек в плаще. Тема показалась Слепцу достаточно скользкой, да еще Морин так и норовил сказать какую-нибудь гадость про волшебника, совершенно забыв трусить и осторожничать.
      – Тогда предоставим Мездосу самому разбираться со своими проблемами. Скажи лучше, как твое имя?
      – Даинголд. А твое?
      – Я - человек весьма незначительный и к тому же убогий. Зови меня просто Слепец.
      – Как это?
      – Так. Погляди, я опять потерял смоляной шарик из глазницы. Она пустая, видишь? Так я их все скоро растеряю…
      – Так ты слеп?
      – Ну да, о том я тебе и говорю!
      Даинголд немедленно остановился и стал придирчиво разглядывать лицо Слепца. Тот услужливо раздвинул крючками обеих рук веки на левом глазу, чтобы Даинголд убедился в отсутствии там яблока. Военачальник пораженно покачал головой, отчего плюмаж на шлеме блеснул на солнце несколькими вплетенными туда золотыми нитями.
      – Вот это да!! Слепой человек, да и к тому же с металлическими протезами вместо рук взял да убил мечом бронированное чудище!! Клянусь, Дежу захочет с тобой встретиться.
      – Кто это такой?
      – Этот человек командует всеми воинскими отрядами Мездоса.
      – Значит, он вхож и к самому Великому Чародею?
      – Естественно… А что такое? - в голосе Даинголда немедленно появились нотки подозрения.
      – Мне хотелось бы встретиться с ним по одному важному делу, - уклончиво ответил Слепец. К счастью, Даинголд не стал упорствовать в расспросах, просто пожал плечами. Чтобы не дать ему увлечься размышлениями на этот счет, Слепец продолжил расспросы.
      – А где же сам город? Честно говоря, я думал, что мы достигли крепостной стены вокруг Борта, но оказалось, что она стоит в чистом поле. Каково ее назначение?
      – Все дело в обычной глупости и нелепых предрассудках, которые присутствуют везде, где люди имеют дело с Мездосом. Город Борт управляется выборным советом старейшин - на самом деле, в муниципалитете всегда сидят самые богатые, жадные, лживые и трусливые человечишки. Многолетняя близость к Замку-Горе ничему не научила поколения этих тупиц. Они постоянно ждали подвоха, нападения, грабежей и убийств, распускали грязные слухи, и народ всему верил. Когда Мездос триста лет назад начал строить Великий Тракт, в Борте его затею приняли хуже некуда - кричали, что таким образом он хочет поработить честных горожан и понастроить всяких каверз. Потому дорога прошла мимо, и когда по ней вереницами пошли торговые обозы, городские крысы вдруг оказались не у дел. Тогда они развернулись в обратную сторону, и стали твердить, что Мездос нарочно выстроил Тракт в стороне от Борта, чтобы население его не получало никаких выгод. И ни одна собака не вспомнила, что прошлое поколение этих горожан с яростью отвергало саму идею Великой дороги… Тогда Борт самовольно, не спрашивая ни у кого разрешения, выстроил вот эту самую стену, тянущуюся от скалы Алмаккот до окраины их города, чтобы никто не мог миновать ее. Только у скалы они нарочно оставили промежуток, ибо там испокон веку находится колдовское место, похожее на зыбучие пески. Если кто-то пытался объехать стену у скалы, хоть это и крюк по бездорожью, то телеги увязали в этой ловушке. Погружались колеса медленно, и у пострадавшего было время попросить помощи. Специально для этого бортцы у своих ворот держали коней-тяжеловозов, и драли за их услуги немилосердно. Вот так-то… И ведь проклятые вруны, собирая мзду за проезд сквозь свою стену, непременно сообщали купцам, что непомерную дань с них берет не несчастный Борт, а жадный Мездос, городу же остаются сущие крохи…
      Тяжело вздохнув, Даинголд остановился, потому что их процессия пришла на место. Между рядами буков, прямо на заметенной снегом поверхности Тракта, выстроилось около десятка странных сооружений, наподобие той "колыбели", останки которой они видели у стены. Это и были летуны, один из которых принадлежал Даинголду. Слепец задержался, чтобы понять, что же они представляют из себя. Ему привиделось нечто, похожее на старое плетеное кресло, в котором сиживала его матушка незадолго перед смертью, когда тяжело болела. Только вместо гибких ивовых прутьев мастера использовали здесь тонкие серебристые трубки из неизвестного Слепцу металла, казавшегося легким даже с виду. Несколько десятков трубок, сложенных вместе, образовывали борта колыбели, стоявшей сейчас на четырех ножках, а внутри ее виднелись спинки четырех кресел, тоже свитых из трубок. Солдат в панцире, но без шлема, с разметавшимися по плечам черными волосами, помог взобраться внутрь колыбели по очереди Даинголду, Слепцу и Приставале, застегнул вокруг их талий широкие ремни, а потом сам уселся на переднее сидение. Там он принялся дергать какие-то рычаги, и летун рывком оторвался от земли. На высоте в половину человеческого роста они пролетели некоторое расстояние, приблизившись к группе воинов. Навстречу их летуну выбежал воин в бирюзовом плаще, как у Даинголда - но на шлеме его не было плюмажа. Очевидно, это был первый помощник, тут же получивший приказание собирать войско для отступления в Замок-Гору. Вслед за этим летун резко взмыл в небо.
      Слепец физически ощутил страх Морина раньше, чем услышал его сдавленный вопль. Приставала сидел у него за спиной, но Слепец отлично представлял его себе - сжавшегося в комочек, вцепившегося руками в края "колыбели".
      – Бояться нечего, - спокойно крикнул сквозь свист ветра Даинголд. - Полет пройдет абсолютно безопасно. Однако тем, кто летит в первый раз, не рекомендуется смотреть вниз…
      – Хорошо тому, кто смотреть и не может! - воскликнул Слепец, надеясь позабавить Морина и тем отвлечь его от неприятных ощущений. Сам он, как ни старался, не мог представить себе, на что похож этот волшебный полет. Лишенный запахов, холодный воздух с силой бил в лицо и трепал волосы, и оттого сначала стало казаться, что их необычайно быстро несет в повозке с упругими рессорами конная упряжка. Однако, движение было слишком мягким… Даже если повозка понесется по такой прекрасной дороге, как Великий Тракт, никогда ее ход не будет столь плавным.
      – Нам долго лететь? - почти плача, закричал Приставала. Зная его, можно было даже удивиться, как он нашел в себе силы открыть рот.
      – Погляди вперед и направо, - посоветовал Даинголд. - Хоть облачность и густая, если ты обладаешь острым зрением, то сможешь увидеть силуэт Горы. Хотя, это ни о чем не говорит. Неопытный глаз обманут ее размеры.
      – На вершине Горы стоит замок Мездоса? - спросил Слепец.
      – Нет, сама Гора и есть замок. Он огромен… Там хватает места и для роскошных палат самого чародея, и для жилья его многочисленных слуг. Армия тоже расквартирована там.
      – Значит, солдатам, которых мы оставили у стены, придется долго идти туда пешком?
      – Придется. Летунов на всех не хватает - в них полетят только раненые.
      – А как же город? Мы не договорили - какова была его судьба?
      – Несколько месяцев назад, когда появились первые чудовища, город подвергся их нашествию. Произошло все очень неожиданно, и нападения начались сразу во многих местах, так что оказать Борту помощь мы не смогли. Городские власти немедленно прокляли Мездоса, обвинили его, и горожане настолько озлобились, что никакой помощи не принимали. Напротив, они перебили солдат, посланных для отражения следующей атаки. Это было просто ужасно - по описаниям немногих выживших. Некоторых воинов озверевшая толпа растерзала на месте, других связали и предали мучительной казни на городской площади. Наши люди тщетно пытались предупредить горожан о надвигающейся опасности, ибо на сей раз на них надвигалось огромное войско чудовищ. Но их не слушали. Одного за другим выводили на помост перед буйствующей толпой и колесовали. Жертв было много: последних с трудом доводили до лобного места, так как они скользили в густом потоке крови своих товарищей… Тем временем, пока почти все взрослое население собралось на кровавую пирушку, в город без помех ворвались чудовища. Когда казни кончились, горожане вдруг с ужасом обнаружили, что сами стали жертвами. Мало у кого было оружие или броня; многие были просто пьяны и едва держались на ногах. Чудовища прошлись по площади, как косцы по июльскому травяному лугу, полному сочной, высокой травы… Вскоре все там было заполнено булькающей черной массой, похожей на страшный суп - то было море крови, наполненное кусками расчлененных тел, - даже сквозь свист ветра было слышно, как тяжело вздохнул Даинголд. Рассказ и в самом деле был страшен - и Слепец, как наяву, представил себе колышущееся в дрожащем свете сотни факелов черное полужидкое месиво, а посреди него - высокий помост, залитый той же самой густой кровью. И жутких, покрытых дрожащими тенями монстров, бродивших в поисках новых жертв… Однако, повествование Даинголда на этом не закончилось. - Мне рассказывал обо всем этом мой друг, Спак. Он тоже тысячный, как и я, и ему выпала страшная доля командовать теми воинами, которых послали в проклятый Борт. Его самого городские начальники взяли в плен, надеясь содержать в качестве заложника. Он сидел в высокой башне, прижавшись лицом к толстым прутьям решетки, и в мельчайших подробностях видел сначала казнь своих солдат, а потом массовую гибель горожан. Он стал совершенно седым… Тогда он уже не надеялся выжить, но, оказалось, что чудовища не заходят внутрь зданий. Все, кто не выходил из дома, или догадался спрятаться туда, уцелели. Утром чудовища покинули город, а от Мездоса прибыл еще один отряд. Он спас Спака из темницы и вывел под конвоем немногих уцелевших горожан, в основном, стариков и детей. Они и сейчас живут в Замке… А вот двух наполовину сошедших с ума толстяков из муниципалитета казнили, хотя они уже не испытывали перед смертью должного страха…
      – Страшная история, - заключил Слепец. - А как же деревни, которые лежали в окрестностях Борта? Ведь не бывает, чтобы город стоял в гордом одиночестве…
      – Из некоторых мы смогли спасти жителей, из других они успели сбежать сами. Однако в тех, что стоят ближе к краю, теперь только заметенные снегом улицы, разбитые в щепки дома, а внутри - замерзшие останки крестьян. Я лично видел одну такую деревушку, и запомнил ее на всю жизнь. Вот почему ты, мечом убивший чудовище, вызываешь у меня уважение и заслуживаешь доверия - хотя я тебя совершенно не знаю.
      – Откуда же берутся эти твари? - Слепец спросил, несмотря на то, что уже задавал этот вопрос раньше.
      – Они выходят прямо из неба, там, на краю Мира, где голубая стена встает из земли. Ты когда-нибудь был в подобном месте? Если шагнуть в ту голубизну, ничто не задержит тебя - но сам ты бесследно исчезнешь. Монстры появляются из нее и начинают слоняться по округе, медленно продвигаясь на запад - то в одиночку, то собираясь в большие стаи, которыми словно бы кто-то управляет. Они убивают на своем пути каждого встреченного человека, и стараются разрушить все, сделанное человеческими руками… Твари вроде той, что убил ты, тупы, хотя и малоуязвимы для обычного оружия. Но есть другие, похожие на огромных улиток без панциря. Они явно обладают разумом. Они вызывают метели и снегопады, под завесами которых атакуют. Они создают новых чудищ из снега и льда, или протягивают свои щупальца далеко под землей, а потом высовываются наружу - у рвут человека на части.
      – Я видел таких, - кивнул головой Слепец.
      – Очень трудно воевать с этой ордой - словно бьешься против одного чудовища с тысячью голов. Отсечешь одну - новая вырастает в другом месте. Мы потеряли уже столько воинов!
      Их невеселая беседа была прервана воплем Приставалы:
      – Глядите! Глядите! Мы падаем прямо на гору! Сейчас разобьемся!!!
      Действительно, их летун быстро снижался, приближаясь к длинному и узкому карнизу, выше и ниже которого стояли отвесные серые стены. Ничего другого в пелене плотного тумана - или облака? - разглядеть нельзя было. Впрочем, нет. Слепец вдруг ощутил в себе способность "видеть", покинувшую его некоторое время назад. Внутреннему оку не могла помешать никакая облачность: вдалеке, наверное, в тысяче шагов от места их приземления, отвесная стена кончалась, и ее сменял крутой, невообразимо длинный склон. По нему гигантскими петлями змеилась дорога, ведущая к воротам, которые по сравнению со стенами казались крошечными, не больше мышиной норки.
      Склоны громадной горы издали казались сделанными из гладкого мрамора. Слепец был уверен, что любой, кто вознамерился бы забраться на вершину не по дороге, должен был вымазать себе подошвы смолой. Кроме того, по всему бескрайнему склону виднелись невысокие, тонкие, как иглы, сторожевые башни. Смельчака со смоляными подошвами, несомненно, там ждал весьма теплый прием.
      Летун крепко стукнулся о карниз, отчего всех его седоков сильно тряхнуло. Рядом с местом посадки немедленно раздался тяжелый скрежет и глухое дребезжание: в скале открывалась потайная дверь. Ее внутренняя сторона, освещенная льющимся из недр Горы светом, была украшена замысловатой резьбой, но подробностей изображений Слепец не смог себе представить. Наружу суетливо выбежали люди в длиннополых синих ливреях, борта которых были искусно украшены золотой вязью и красными кистями. На ногах у них были высокие ботфорты с бархатными отворотами, на руках - перчатки из мягкой оленьей кожи. Двое из выбежавших принялись помогать гостям выходить из небесной повозки, а остальные бросились к приземлившемуся рядом второму летуну, чтобы выгрузить Фило, до сих пор не пришедшего в себя.
      – Возьмите этого человека, - властно приказал Даинголд, указывая на недвижного Мышонка. - И ухаживайте за ним, как за собственным братом. Позовите лекаря…
      – Вряд ли это необходимо, - вмешался Слепец, и тут же почувствовал на себе множество осуждающих взглядов. Очевидно, Даинголд был здесь очень важной персоной, прерывать речь которой не следовало ни при каких обстоятельствах. Бывшему королю такая ситуация весьма знакома… но сам-то он здесь гость! Значит, ничего страшного. - Все, что ему нужно сейчас - спокойный, долгий сон и побольше сытной еды, когда проснется.
      – Лекарь сам скажет, что ему нужнее, - Даинголд слегка скривился, отчего его аккуратная бородка сползла набок. - Не волнуйся, наши лекаря имели дело с разными существами. Они сумеют сладить и с оборотнем… Заботы нам не в тягость. А вы двое - следуйте за мной!
      Они прошли в широкий коридор, наполненный лязгом - из его недр выползала наружу деревянная платформа для летунов. Даинголд увлек гостей за собой под арку в стене, в маленький, темный зал, и дальше, на ведущую вниз винтовую лестницу. Ни Слепец, ни Приставала не могли толком запомнить дорогу, так быстро сменялись один другим разнообразные интерьеры. По лесенке они спускались недолго - всего полдюжины оборотов. Ступени были старыми, истертыми тысячами ног, прошедшими здесь за долгие века. Морин, с самого начала буквально прилепившийся к спине Слепца, то и дело шептал ему на ухо:
      – Он ведет нас в ловушку!!… Мы умрем здесь… Я всегда боялся подземелий - приличные люди в них не живут! Если кто забрался жить внутрь горы, добра от него не жди.
      – Да! - зловеще прошептал в ответ Слепец. - Я предчувствую, что нас ведут прямиком в кухню, где уже кипит вода в огромных чанах. Сейчас нас кинут в суп, и сегодняшним же вечером мы станем главным блюдом на ужине Мездоса!
      – Ой!! - пропищал Морин и вцепился своими длинными ногтями в спину Слепца с такой силой, что тот от боли с шипением втянул в себя воздух. Два раза ткнув Приставалу локтями в живот, он стряхнул его - и бедняга едва не рухнул прямо на вытертые ступени. Слепец успел повернуться и подхватить его крючками, мстительно вонзая их поглубже в упитанные бока Приставалы.
      – Сколько можно ныть? - зло зашипел он. - Тебе впору работать плакальщиком на кладбище. Я пошутил, понял? Ничего такого с нами не случится, и пора бы тебе зарубить на носу, что все истории, что плетут про Мездоса - вранье.
      – Откуда ты знаешь? - проплакал в ответ Морин. - Ты слепой, вот и не видишь никакой опасности!! Ты ведь не видишь даже этих сырых стен, поросших грибком, этих жуткие металлических лап на стенах, что сжимают колдовские огни!
      – Хватит, я устал! - Слепец оттолкнул зануду прочь, еще раз ткнув его напоследок изгибом "указательного" крючка на правой руке. - Мне тебя уже тошно слушать.
      Икнув, Приставала что-то обиженно пробурчал и отстал от Слепца на несколько шагов. Можно было с уверенностью сказать, что на этом он нисколько не успокоился, и никакого "внутреннего ока" для этого не требовалось.
      После лестницы они прошли несколькими узкими, но уже сухими и светлыми коридорами, пол в которых был выложен цветными плитами, а стены украшали нескончаемые, таинственно поблескивающие в свете колдовских факелов гравюры. Они так быстро сменяли друг друга, что Слепец не смог запечатлеть в воображении ни одного сюжета.
      За коридорами последовала новая лестница, на сей раз не спиральная, а зигзагообразная, с промежуточными площадками, с которых можно было выйти во все новые коридоры. Наконец, они в полном молчании (если не считать редких и глухих реплик Приставалы) достигли большого зала. В отличие от холодных переходов, его наполнял теплый воздух, идущий от огня, громко трещавшего в камине. Усталые ноги, отделяемые от ледяных каменных плит пола лишь тонкими, готовыми лопнуть от тягот пройденного пути, подошвами, утонули в мягком и теплом ковре. Теплый воздух, веявший от камина, заставлял шевелиться гобелены, коими были украшены все стены за исключением каминной.
      – Садитесь! - небрежно бросил Даинголд, направляясь к одной из многочисленных дверей. - Я должен покинуть вас, так как меня ждет множество важных дел. Вами займется мажордом.
      – Не сочти за труд, ответь - чьи это хоромы? Чей дом? - вопросил Слепец, прежде чем без сил рухнуть на какое-то мягкое сидение, нащупанное его коленями и ладонями неподалеку от гудящего огня.
      – Вряд ли можно назвать это хоромами или домом. Просто пара десятков комнат на одном из ярусов наших пещер. Они принадлежат Мездосу, как и все вокруг, но отданы мне в полное и бессрочное пользование.
      – Как далеко отсюда сам Мездос?
      – Такой вопрос лишен смысла. Никто не знает, где находится Его Могущество в данный момент времени, как никто, кроме самых близких слуг, не знает расположения его покоев. Они сами могут попасть в любой, самый отдаленный уголок Замка-Горы за одно мгновение, и так же вернуться обратно. Кто знает, сколько надо брести здешними лабиринтами, чтобы достигнуть Мездоса пешком? Месяц? Год? Век?
      – Значит, если я захочу с ним повидаться, мне прямо завтра надо отправляться на поиски?
      – Зачем ты так хочешь его увидеть? - Даинголд, уже открывший дверь, обернулся на пороге и, наверное, сверлил Слепца внимательным взглядом. - Я спрашиваю это не потому, что неуверен в твоих добрых намерениях… Просто у Мездоса столько важных занятий, что ему некогда разговаривать с обыкновенным путником, пусть даже и убившим бронированное чудовище мечом.
      – Откуда тебе знать? - мягко возразил Слепец. - Быть может, я вовсе не обыкновенный путник?
      – Я не могу рисковать, решая эту загадку. Тебе итак будет оказана большая честь - ты встретишься с Дежем, а он находится на втором уровне нашей иерархии.
      – Но мне действительно надо увидеть Мездоса!! - воскликнул Слепец. Уверенность Даинголда в своей правоте пробудила в нем беспокойство. Пройти столь длинный путь, избежать стольких опасностей - и все зря? - Я не могу рассказать тебе всего, Даинголд, потому что такой рассказ окажется слишком долгим. Только одно: я пришел с той стороны Реки! Пускай это передадут Мездосу, и он сам решит, стоит ли со мной встречаться.
      Некоторое время Даинголд стоял на прежнем месте, не издавая ни звука. Затем он неуверенно произнес:
      – Это слишком неправдоподобная новость! Преодолеть Реку невозможно…
      – Пожалуйста, предоставь Его Могуществу решать, правда это, или вымысел!
      – Хорошо, я посмотрю, что можно сделать, - быстрее, чтобы избежать продолжения неприятного разговора, Даинголд вышел прочь и захлопнул за собой дверь. С тихим стоном Слепец рухнул на мягкое сидение, разом обхватившее все тело своими ласкающими объятиями, и вытянул гудящие ноги. На мгновение в голове мелькнула мысль, что он испачкает этот прекрасный предмет обстановки своими грязными одеждами, но Слепец отогнал ее. С ними могучий Мездос! Сделает им еще, краше прежнего.
      – Ты с ним говорил, словно с крестьянином из глухой деревни, в которую ты приехал собирать налоги! - снова заплакал Приставала. - Ты не видел, как прислуживали ему те люди в синих кафтанах? Важная шишка, а ты его чуть ли не за мальчика на побегушках держишь! Ой, чует мое сердце, теперь нас точно разложат на углях вместе с поросятами.
      Слепцу подумалось, что под унылое, монотонное нытье Приставалы будет очень хорошо засыпать… Он расслабленно откинулся на спинку загадочного сидения, такую же мягкую, как и та часть, на которую он опустил задницу. Теперь, когда никуда не надо было спешить, в мозгу стали медленно всплывать картины, висевшие на стенах. Как всегда, казалось, что Слепец уже видел их когда-то, и сейчас просто вспоминал… Человек в плаще, распластавшимся за спиной, как бирюзовые крылья, преодолевал пропасть. Его конь, обладающий неестественно тонкими ногами и раскосыми глазами, вытянулся в отчаянном прыжке… Похожий на первого человек, в таком же плаще, но на совершенно другом коне, в лесу, в окружении своры собак… Замок-Гора, огромный, четко видимый во всем своем великолепии - и встающее рядом солнце, которое кажется жалкой, древней монеткой рядом с превосходным драгоценным камнем… Разум Слепца начала окутывать пелена небытия, но тут стукнула дверь. В первый момент Слепцу показалось, что это вернулся Даинголд, но тут же перед его внутренним взором предстал невысокий человечек с толстыми щеками и небольшим брюшком, свисавшим на плотно затянутый пояс. Свободные полы черного, плотного балахона скрывали его ноги и складками свисали вниз с плеч. К губам у него прилепилась ненастоящая, слащавая улыбочка, редкие волосы были зачесаны назад, открывая лысоватый лоб.
      – Господа! - ласково проговорил коротышка. - Я мажордом славного Даинголда, Лубис. Чего пожелаете?

*****

      С приходом мажордома Слепец перестал чувствовать уют этого теплого зала. У него появилось ощущение, что "внутреннее око" обманывает его, и на самом деле Лубис - это огромный, зловещий паук, заманивающий своих жертв прямо в паутину. Протяни руку к источнику негромкого, неискренне любезного голоска - и нащупаешь твердое, покрытое жесткими волосками тело, сочащееся ядом.
      – Я надеюсь, что мы здесь надолго не задержимся, - холодно ответил Слепец на вопрос этого загадочного человека. - Нам ничего не нужно, ты можешь проваливать.
      Мажордом улыбнулся еще шире и попятился. Стоило ему скрыться в глубокой тени, залегшей у дверей, и усмешка на лице стала зловещей.
      – Тогда отдыхайте, мой господин, отдыхайте! - тихий голосок растворился в шуршании длинных пол, с которым мажордом исчез, оставив гостей в одиночестве. Приставала тут же взялся за свое нытье:
      – Сумасшедший!! И откуда у тебя такие замашки? Снова разговариваешь с местным начальником, как с проштрафившимся слугой! Теперь, думается мне, даже угли рядом с жарящимися поросятами становятся пределом мечтаний - как бы чего похуже не схлопотать…
      – Замолчи, дурень! - лениво отозвался Слепец, пытающийся устроиться еще удобнее. - Это же и был слуга, хоть и старший. С ними надо говорить именно так, иначе они обнаглеют и сядут тебе на шею. К тому же, больно противен он был, вот я его и отшил.
      – "Противен"? - возмутился Приставала во весь голос, но тут же испугался собственного крика и заговорил чуть ли не шепотом. - Да ты его даже не видел!
      – Слава Смотрящим Извне! А то бы еще запустил в него сапогом ненароком.
      Приставала, пораженный такой непривычной, безумной - на его взгляд - смелостью Слепца, замолк и сжался на своем сидении. Испуг его был так велик, что разгорелись в яркое голубое сияние, спорящее с отсветами каминного пламени в той странной картине, что создавалась в мозгу Слепца его необычными способностями.
      Отчего-то ему стало вдруг смешно, и он расхохотался, зычно и протяжно. Однако, едва он замолк, снова скрипнула дверь, заставившая Слепца напрячься, а Приставалу - и вовсе застыть в ожидании близящейся расплаты за непотребное поведение компаньона. Вошедших было двое - Даинголд и красивая, статная женщина, от которой исходила волна благоухания.
      – Это он? - спросила незнакомка нежным, мелодичным голосом.
      – Да, - кивнул Даинголд.
      – Фу, как от него несет! - женщина сморщила тонкий носик и поджала пухлые губки. - Возьми обруч, и отдай ему, я не могу подойти близко к такому смердящему человеку!
      С легким шуршанием ступая по ковру, Даинголд приблизился к Слепцу и протянул ему руку с зажатым в ней тонким металлическим обручем. Слепец небрежно зацепил его крючком, отчего раздался тихий, жалобный скрежет.
      – Я рад, что ко мне вышла эта обворожительная особа, от которой, не в пример мне, пахнет так замечательно! Но все же, я просил о встрече с Мездосом, и никто другой мне не нужен, - говоря все это, Слепец задумчиво помахивал рукой, отчего обруч болтался на "указательном" крюке и ритмично бряцал. В голосе его явно слышалось разочарование.
      – Помолчи, оборванец! Тебя здесь никто не спрашивает! - нежный голос незнакомки мгновенно превратился в шипение рассерженной змеи. - Я - Шадри, Младшая помощница Его Могущества, а не посудомойка, и никому не дозволено говорить со мной в подобном тоне! Ты почти добился своего, но прежде тебе придется выдержать проверку и доказать, что ты не лжешь. Надень обруч!
      Не обращая внимания на жалобные всхлипы Приставалы (кажется, тот умолял не поддаваться на уговоры злой колдуньи), Слепец старательно приладил изящную вещицу на торчащие в разные стороны, жесткие, как ветки кустов, волосы. Прямо как корона! - неожиданно подумал он и невесело улыбнулся.
      – А теперь, - жестко и высокомерно заговорила Шадри, - Я задам тебе вопросы, на которые ты должен ответить односложно: да или нет. Никаких других слов не разрешается. Понятно?
      – Да.
      – Хорошо. Ты явился сюда с того берега огромной канавы, заполненной слизнем и называемой "Рекой"?
      – Да.
      В зале повисла тишина, нарушаемая только треском сгорающих в костре поленьев и частым, взволнованным дыханием женщины.
      – Невероятно! - прошептала она хрипло. Слепец поразился, как сильно менялся ее голос каждый раз при смене чувств и настроений. Сейчас она говорила, словно умирающий воин с пробитым легким. - Ничего не случилось!… Кто бы мог подумать. Но есть еще один вопрос: ты собираешься убить Мездоса?
      – Нет.
      Чуть помедлив, Шадри нервно облизала губы и приложила ладонь к своей высокой, красиво вздымающейся груди.
      – Что же делать? Его ответ на первый вопрос сбил меня с толку. Я не верю этому грязному оборванцу, не верю обручу!
      – Разве такое возможно? - с еле заметной насмешкой спросил Даинголд. - Я бы тоже мог сказать, что не верю своим глазам, и на самом деле этот человек не убивал одним простым мечом бронированных чудовищ.
      – Оставь свои мысли при себе! - зло воскликнула Шадри. Теперь это была яростная властительница, разозлившаяся на дерзкого слугу. С раскрасневшимся лицом, растрепавшимися волосами и трепещущими крыльями носа… Слепец вдруг поймал себя на том, что каждый раз, слушая изменившийся голос Младшей Помощницы Его Могущества, он представлял ее по-иному. Даже змеей, кажется.
      – Ну да ладно, грязнуля с того берега, - неприязненно продолжала тем временем многоликая Шадри. - Пока будем считать, что твоя взяла. Отдай обруч Даинголду, он отнесет его Помощнику Мароку, чтобы тот тщательно проверил исправность этого прибора. А ты ступай за мной, только не смей подходить ближе, чем на три шага.
      – Ах, какая жалость! - воскликнул Слепец, взмахивая обеими руками с растопыренными, как плавники вытащенного на берег ерша, крючками. - Я так хотел обнять тебя за талию и провести рукой по плечам!
      – Только попробуй! Очнешься улиткой, ползущей по мокрой стене коридора в самом глубоком подвале!
      Шелестя платьем, Шадри исчезла в дверном проеме. Слепец, направился следом, любуясь красно-сиреневым пятном, которым она виделась "внутреннему оку" даже за стеной.
      – Ах, не оставляй меня здесь одного!! - запричитал Приставала, кидаясь под ноги. - Разве ты не понимаешь, они хотят разделить нас, чтобы уничтожить поодиночке! Постой…
      Слепец ловко отпрыгнул в сторону, и Морин, не рассчитавший своих движений, тяжело рухнул прямо на пол, да так и остался там лежать.
      – Что с ним? - удивленно спросил Даинголд, который никак не мог взять в толк, почему этот человек все время боится предательства.
      – У него выброс желчи от долгой постной диеты, - заботливо сказал Слепец. - Такое случается, когда питаешься одними орехами и фруктами. Накормите его как следует, и он станет улыбчивым и благодушным. А если все-таки станет бузить - посадите в клетку, это ему не повредит тоже.
      – О, горе мне, несчастному!! - глухо взвыл до сих пор лежавший Приставала. - Зачем ты одел обруч, слепой, доверчивый глупец! Они околдовали тебя… Прощай, встретимся на каком-нибудь плаще, в виде двух соседних кусков кожи!
      Тяжелая, холодная дверь закрылась за спиной Слепца и отрезала от его ушей горестные вопли Приставалы.
      – Твой слуга - болван! - надменно заявила Шадри, ожидавшая Слепца в коридоре, у ближайшего поворота.
      – Это не слуга, это друг, - поправил ее тот. От такой новости Младшая Помощница громко фыркнула - будто во тьме чихнула гигантская кошка. Слепец, не обращая на это внимания, спросил: - Скажи, что со мной было бы, если б я не прошел твоего испытания?
      – А ты до сих пор не прошел его. Я тебе не верю.
      – Но все же?
      – Тебя бросили бы в машину для прессования глины.
      – Ого! - Слепец помимо воли представил себя, попавшего под давилку, и содрогнулся. Поглощенный этим видением, он едва не потерялся в многочисленных ответвлениях коридора, по которому они шли - только едва заметный силуэт Шадри, маячивший впереди, за поворотами и дверями, позволил найти правильное направление. Это было здорово - идти вслед за проводником, давно скрывшимся за пределы "обыкновенной видимости"! Вскоре Слепец делал это так же естественно, как если бы пользовался привязанной к Шадри веревкой. Он даже смог отвлечь некоторую часть разума на окружающую обстановку, силясь запомнить дорогу. Однако, слишком поздно он за это взялся - они отошли уже довольно далеко от зала, и, как Слепец не старался, он не мог ощутить за множеством стен сияния страха Приставалы.
      Коридоры, по которым они шли, менялись чуть ли не с каждой дверью. То вокруг царила сырость и затхлый запах поросшего плесенью камня, то воздух наполняли ароматы неизвестных благовоний и почти физически ощутимый, ласковый и теплый свет волшебных факелов на стенах. Кроме звуков их шагов, ничего не нарушало гулкой тишины лабиринта. Впрочем, несколько раз Слепцу казалось, будто он слышал вдали голоса или хлопанье дверей, но он не мог поклясться, что это ему не почудилось. Странным образом, он не чувствовал себя угнетенным этими бесконечными темными коридорами, не боялся чудовищной массы камня, наверняка нависавшей над ним на много шагов вверх… Может, оттого, что глаза не видели низких потолков и железных балок, согнувшихся под их тяжестью? Нет, не потому. Не только взгляд создает ту жуткую картину подземелья, которая душит страхом грудь и перехватывает горло, словно тело твое уже засыпано камнями и в рот набилась сухая, рвущая нежную кожу глотки пыль. Слух ловит испуганное эхо, запертое в узком пространстве и обреченное на скорую гибель; обоняние будоражат те самые затхлые запахи, а осязание - липкие прикосновения особого воздуха "сырой темницы". Здесь ничего подобного не было - скорее всего, из-за высоких потолков и стен, стоящих далеко друг от друга. Сырость и плесень встречались редко, и на остальном своем протяжении коридоры казались простыми проходами в обычном замке, только без окон…
      Путешествие окончилось в зале, очень похожем на тот, в котором остались Даинголд и Морин. В одной из стен так же трещал огонь в камине, на полу лежал тонкий ковер, а по углам находились волшебные факелы. Разве что стены здесь были лишены украшений - никаких барельефов, никаких выдавленных золотом картин или простеньких гобеленов, один камень. Пожалуй, размерами это помещение было поменьше - и не зал вовсе, а так, комната. И еще, было тут нечто пугающее, никогда ранее не встречавшееся Слепцу на его жизненном пути. От этого загадочного предмета веяло силой и еще чем-то непонятным. Шадри остановилась перед таинственной вещью, отчего Слепец впервые подошел к ней ближе, чем на те самые, оговоренные три шага. Волна дразнящих, волнующих запахов окутала его с ног до головы и бросила в дрожь. Такая прекрасная, такая притягивающая - и чужая! Женщина… Слепцу показалось, что все его внутренности обратились в камень, и вот-вот вывалятся прямо на пол. Сзади раздались тяжелые шаги, и этот резкий, грубый звук позволил ему стряхнуть наваждение.
      – Митабер! - повелительно сказала Шадри. - Этот человек должен быть переправлен. Я пойду первой, чтобы встретить его, а ты отправь, да будь с ним осторожен! Это дикарь с острыми металлическими крюками вместо пальцев и колдовскими глазами; Даинголд утверждает, что он голыми руками убил одно из порождений Края Мира!
      – Я не дикарь! - возмутился Слепец. - И чудовище убил мечом, а не голыми руками…
      Однако Шдари не собиралась слушать его объяснений, с легким шуршанием переместившись вплотную к таинственному предмету в углу комнаты. Митаберу же на рассказ Слепца было, похоже, глубоко наплевать. В воображении живо нарисовался его портрет: мрачный человек с кустистыми бровями, скрывавшими в густой тени глаза, с расплющенной переносицей и дикой, спутанной черной бородой.
      Тем временем комната заполнилась странными звуками - словно кто-то взялся перебрасывать с ладони на ладонь связку легких металлических прутьев. С той стороны, в которую отошла Шадри, потянуло сквозняком, норовившим пробраться под одежду. Слепец попытался понять, что же там происходит - но успел только "увидеть", как сиреневый силуэт Младшей Помощницы задрожал, а потом распался на несколько тающих пятен - словно ветер, непонятно, откуда рождавшийся, развеял ее, как облачко.
      – Куда она пропала? - забеспокоился Слепец.
      – Отправилась в покои Его Могущества! - пророкотал Митабер. Его пальцы, больше похожие на кузнечные клещи, ухватили Слепца за плечи и подтолкнули в ту же сторону. - И тебе туда же, хотя и непонятно мне, что ты там забыл? А ну, подымай ноги!
      – Зачем? - жалобно спросил Слепец. Митабер решил, что ему не стоит тратить время на пустые разговоры с этим трепыхающимся глупцом, поэтому просто поднял его в воздух и перенес на пару шагов. Слепец смог понять, что очутился за каким-то низеньким барьером, и услышал уже знакомые звуки - звон бьющихся друг о друга металлических прутиков. Казалось, они начали падать со всех сторон, с тихим свистом пронзая воздух и ударяясь друг о друга. Слепец в ужасе сжался, ожидая, что скоро дождь прутьев накроет его и превратит в утыканного металлом ежа. Снова родился ветер, на сей раз он кружился вокруг, заигрывая с полами одежды, теребя грязные локоны и длинный конец отросшей, неопрятной бороды. Призрачный свет неожиданно хлынул прямо в разум, превращая ставшую такой привычной, уютной, "домашней", темноту в слепящее, безразмерное солнце. Слепец отчаянно закричал: ему казалось, что сейчас он сгорит, казалось, что он повторно ослепнет и снова станет мучаться от рвущей голову на части боли в глазах… Но сияние было мертвым, холодным, и очень быстро его буйство схлынуло, растаяло, возвращая обратно прежнюю бескрайнюю ночь - такую родную и желанную. Вокруг по-прежнему бренчал металл, кружил ветер, а еще рядом опять появилось знакомое цветное пятно, смутно напоминающее женский силуэт.
      – Идем за мной! - тихо сказала Шадри, дождавшись, пока уляжется ветер и прекратятся всякие звуки. - Поднимай ноги, а не то запнешься.
      Слепец был так испуган и поражен произошедшим, что не внял ее предупреждению и едва не рухнул на пол. Его вскрик заметался, отражаясь от высокого потолка и далеких стен: он оказался в совершенно ином помещении! Шадри не дала ему как следует представить это новое место, она властно потребовала не изображать из себя тупого увальня и как можно скорее идти за ней, так как Великий Мездос не может ждать.
      Сквозь арку, завешанную тяжелым пологом, они вышли в очередной коридор с теплым, сухим воздухом. Вдалеке раздался короткий крик, похожий на воинскую команду; слабое эхо тут же было заглушено грохотом их собственных шагов, рождающимся при соприкосновении подошв с шлифованным каменным полом. Наверняка, имей Слепец глаза, он смог бы нагнуться и увидеть под ногами свое отражение, ибо сквозь истертые подметки мог ощутить необычайную гладкость камня. Что же это за место? Роскошный дворец на самой вершине Замка-Горы? Обширные катакомбы на его самом глубоком уровне? Даже Даинголд, местный житель и человек с глазами, не мог сказать точно, где находится Мездос - куда уж тут пришлому, да еще и незрячему, догадываться о его местонахождении! Не все ли равно? Главное, что через несколько минут он встретится с великим волшебником, к которому так стремился!
      Они прошли около сотни шагов, прежде чем Слепец ощутил присутствие других людей. Сквозь тьму робко, неохотно пробились серые пятна - застывшие силуэты воинов, стоящих в карауле. Немедленно, в мозгу возникло видение: слева стена прерывается, и там находится широкая, длинная лестница под высоченным потолком. На ее высоких ступенях лежит ковер, похожий на искристую реку серебристо-голубого цвета, стекающую вниз сотнями водопадов, по краям высятся массивные балюстрады со стойками в виде обнаженных женщин с закинутыми на затылки руками. У начала лестницы стоят два воина в полных доспехах, с опущенными на лица забралами, из-под которых внимательные и настороженные глаза оглядывают проходящих мимо. В руках воинов большие алебарды с красными древками и причудливо изогнутыми лезвиями…
      Они прошли мимо караульных - Шадри уверенно, словно не замечая, Слепец - с опаской, боясь дышать, ибо он кожей чувствовал недоверие в их взглядах. Казалось - один резкий звук, и лезвия алебард, скрестившись, отсекут его голову, будто громадные ножницы. Слепец живо представил свою несчастную головушку, скачущую по нескончаемым ступеням… Грязные волосы, разметавшись по сторонам, пачкали прекрасный ковер, а яркая кровь, выплескивавшаяся из раны оставляла замысловатую узорчатую дорожку. Чтобы избавиться от наваждения, и, может быть, еще и от страха, Слепец принялся считать злосчастные ступени. Их оказалось ровно двести двадцать две; далее лежала площадка, упирающаяся в высоченную двустворчатую дверь - такую не постыдился бы вставить в стену вместо ворот средних размеров город. Здесь опять стояла стража. На сей раз один из караульных сдвинулся с места. Скрипя кожаными ремешками, поддерживающими доспехи, и скрежеща самими латами, он сделал шаг вперед и преградил путь концом алебарды.
      – Стой, Младшая Помощница, - спокойно, безо всякого выражения, сказал караульный. - Кого ты ведешь к Его Могуществу?
      – Это странствующий воин, отказывающийся назвать свое имя. Он утверждает, что пришел с той стороны Реки. Великий хочет видеть его.
      – Это так. Пусть этот человек отдаст нам свое оружие.
      Слепец не заставил стражу ждать: он быстро (хоть руки и подрагивали), вынул меч, положил его себе под ноги, потом туда же отправил нож. Воин, заговоривший с ними, не поднял алебарды и ждал чего-то еще; в воздухе повисла зловещая, напряженная тишина.
      – Больше ничего нет! - срывающимся голосом проговорил Слепец. Он чувствовал себя ужасно неловко - примерно так, как в тот далекий день, когда смеющийся Олек заставил его войти в комнату, где ждала уже обнаженная женщина. Его Первая женщина.
      – Неправда! - угрожающе сказал стражник в ответ на признание Слепца. - Ты должен снять с рук эти бронзовые крюки, они выглядят опасными.
      – Я не могу их снять! Они вделаны глубоко в мои кости! - Слепец растерянно повернулся к Шадри, но та невозмутимо смотрела в сторону.
      – Тогда ты не можешь пройти! - спокойно сказал стражник, и уже шевельнул алебардой, чтобы оттеснить Слепца назад, как вдруг вздрогнул и отвел оружие обратно. Чуть помедлив, будто бы прислушиваясь к внезапно возникшей боли в печенках, он нерешительно поднял оружие. При этом он смущенно и удивленно пробормотал: - Я ошибся! Мой вывод был неточен, ибо ты можешь пройти, странствующий воин с того берега Реки. Так сказал Великий!
      С тем же легким скрипом кожи и стуком доспехов, воин отступил в сторону. Рядом произошло какое-то неуловимое изменение - на площадку ворвались новые звуки, несущиеся издалека вместе с порывом теплого ветерка.
      – Иди! - прошептала Шадри. Слепец помедлил, так как испытывал робость. Он даже погрузился во тьму, перестав "видеть" силуэт Младшей Помощницы и стражей. Он вдруг впервые понял, каково это - входить в покои сильного мира сего, не зная, что тебя там ожидает… Однако, взяв себя в руки, он смог твердо шагнуть вперед. Шадри не осталась на площадке, как можно было подумать, а отправилась вместе с ним, держась чуть сзади.
      Пройдя узкую полоску голого каменного пола, Слепец снова ощутил под ногами ковер. Теперь это было нечто роскошное, с длиннейшим ворсом, который пружинил под подошвам. Казалось, что идешь по кровати с мягкой периной. Далеко впереди щебетала птица и журчала вода, но звуки эти не отдавались эхом, словно вокруг было полно препятствующих его распространению предметов. Пару раз Слепца бросало в жар - как будто он проходил в непосредственной близости от горящего огня, однако треска пламени слышно не было. Потом ковер кончился и под ногами оказалось нечто непонятное - тверже ворса, но мягче камня.
      – Он пришел, Великий! - в тот же момент произнесла Шадри. Судя по звучанию ее голоса, она низко поклонилась. Спереди, оттуда, где находился Мездос, к Слепцу не приходило никакой информации. Он напрягся, пытаясь пустить в ход все свои способности. Раньше они никогда не появлялись, повинуясь желанию, а возникали сами собой, но сейчас… Сзади медленно возник силуэт Шадри - зеленовато-голубой страх… нет, скорее граничащее с ним почтение. Далеко позади тускло мигнули ауры стражников, стоящих за стенами зала, и только впереди царила прежняя тьма. Пожалуй, она была какой-то слишком уж черной, какой никогда не "видел" его разум. Искусственной, что ли? По всему выходило, что Мездос намеренно закрывается от всех необычных способностей Слепца - но откуда он может знать о них? Великий колдун молчал, молчали и все остальные, даже щебетавшая птичка прекратила свою песню. Только нежное журчание воды где-то справа, да непонятный треск, вроде того, какой издает горящая смолистая лучина. Слепец не утерпел, первым нарушив молчание. К тому времени он полностью справился с робостью, снова обретя душевное равновесие и перестав бояться загадочного Мездоса. В конце концов, чего страшиться ему, человеку, уже пережившему одну смерть?
      – Отчего здесь повисла такая леденящая тишина? - громко спросил Слепец, непроизвольно наморщившись от резкости слов, прорезавших покой этого места. Следующую фразу он произнес намного тише. - Неужели я должен падать ниц и ползти к трону, целуя пол?
      – Нет, - тот, к кому он обращался, наконец изволил подать признаки своего существования. Негромкий, хрипловатый старческий голос пришел прямо из тьмы, родившись из нее и в ней растаяв. Не очень-то он приветлив.
      – Это хорошо, - улыбнулся Слепец, ничуть не обидевшись на такую немногословность - Я никогда не делал ничего подобного, и вряд ли смог бы начать.
      – Шадри, ты можешь идти, - сказал тихий голос немного мягче. Теперь его обладатель вдруг помолодел и избавился от хрипов.
      – Но, Великий! Этому человеку нельзя доверять, ибо он говорит непостижимые вещи! Вдруг это новое порождение нашего неведомого врага, явившееся сюда, дабы убить тебя?
      – Неужели ты думаешь, что я не смогу с ним справиться? - совсем уже мягко, словно уговаривая капризного ребенка, сказал голос. - Или, ты думаешь, что если он в силах убить меня, то перед этим не сможет лишить жизни тебя?
      – Ты прав, о Великий! - пристыжено ответила Шадри. Слепец представил себе румянец на ее белых щеках и потупившиеся прекрасные глаза. Послышались легкие, быстрые шаги, некоторое время удалявшиеся, а потом вдруг резко пропавшие. Снова повисла прежняя тишина, подходящая какому-нибудь прелестному уголку природы - в лесу, рядом с ласковым ручейком и вдали от всех опасностей.
      – Почему ты так любишь молчать? - поинтересовался Слепец. Тишина и умиротворение - это, конечно, хорошо, но не за ними он шел так долго и так трудно. - Не очень вежливо для хозяина.
      – А кто тебе сказал, что я должен быть вежливым? - поинтересовался бесплотный голос. - К тому же, я не люблю пустой болтовни. Нужно некоторое время, чтобы изучить тебя с внешней стороны, дабы потом легче было понять изнутри.
      – Надеюсь, это не значит, что ты станешь вскрывать мне брюхо и разглядывать кишки? - усмехнулся Слепец.
      – Нет, конечно. Вряд ли ты сильно отличаешься от сотен тех, кого я уже препарировал… Не волнуйся, это были мертвые тела, которые послужили благим целям. Я изучал их, главным образом, в медицинских целях.
      – Да уж, с медицинской точки зрения я достаточно бесполезен, - пожал плечами Слепец. - Лечить поздно.
      – Отчего же? Ты думаешь, те сотни разрезанных трупов ничему не научили меня? Без ложной скромности могу заявить, что способен сотворить чудо с самым безнадежным больным.
      – Все равно. Я давно не чувствую себя больным. Тебе это может показаться странным, но я вполне доволен своим нынешним состоянием! Мне даже кажется, что теперь я получил взамен зрения гораздо более полезные способности.
      – Может быть, они просто лучше и правдоподобнее обманывают тебя? - возразил голос. - Ты считаешь, что обрел истину, а на самом деле погряз в самых страшных заблуждениях?
      – Я думаю, если бы дела обстояли так, как ты говоришь, я давно был бы мертв.
      – Резонно. Весь твой путь от берега Реки до моего Замка можно считать результатом обретения великих истин и могучих сил. Вопрос в том - что будет дальше?
      – Я вижу, моя скромная жизнь стала предметом изучения - вроде как тела тех сотен мертвецов. Неужели ты знал, что я приду к тебе?
      – Мне даны многие знания, но об этом я не догадывался. Однако, когда Шадри доложила о человеке, пришедшем с той стороны Реки, я смог подготовиться к разговору, благо, возможности для этого у меня имелись. Видишь ли, я - скромный человек, но не возражаю, когда меня называют "Ваше могущество". Все оттого, что это чистая правда! Излишняя скромность также порочна, как ее полное отсутствие… За то время, пока моя помощница проверяла тебя, пока она вела тебя сюда долгим путем (я мог бы перенести вас обоих мгновенно), я исследовал твое прошлое - с того самого момента, как ты ступил на наш берег.
      – Да? - в голосе Слепца помимо его воли послышалось некое злорадство. - Неужели дальше твое могущество не простирается?
      – Нет, конечно. Барьер, воздвигаемый Рекой - сила абсолютная, которую не способен преодолеть ни один человек, какой бы берег ни был его родиной.
      – Ну да, - кивнул Слепец. - А как же я?
      – Об этом разговор отдельный - и очень серьезный. Быть может, у тебя есть менее значительные вопросы?
      – В общем-то нет, именно для выяснения собственного предназначения и судьбы я и пришел к тебе. Скажи, если ты исследовал мое прошлое, то можешь и заглянуть в будущее?
      – Сделать это - проще, чем почесать кончик носа. Однако, будущее насквозь лживо, и никакие предсказания не могут ответить на вопрос, что же случится на самом деле. Наш мир - штука слишком сложная даже для самых изощренных умов, и постигнуть его сложность просто невозможно. Все в нем взаимосвязано, и изменение любой, самой незначительной мелочи, влечет за собой полное изменение картины в целом. Не менее четырнадцати раз, заглянув в будущее, я видел там собственную гибель. Сначала я прослеживал свою судьбу полностью, чтобы выяснить причины столь печального события и ликвидировать их - но, пока я выбивался из душевных и физических сил, постигая грядущее, все изменялось само собой. Стоило мне поглядеть на себя самого в тот же самый момент жизни, что и в первый раз - я находил свое любимое тело живым и здоровым! Обманчивое будущее изменялось без всякого моего вмешательства… Мне все чаще кажется, что я делаю что-то неправильно… Короче говоря, сегодня от моей способности видеть будущее нет никакого толка, пожалуй, даже вред! Оставим эту проблему, и будем считать, что будущего пока просто нет - мы его полные властелины!
      – Ну что ж, если нельзя иначе, пусть будет так. Однако, наша приятная беседа, в сущности, идет ни о чем, - Слепец помедлил и тяжело вздохнул. Как бы перевести разговор к делу, тем более, что дело весьма смутно видится ему самому. - Я вот подумал - а можем ли мы позволить себе эту расточительность? Вдруг нам дорога каждая минута?
      – Вряд ли. Жизнь на самом деле течет гораздо медленнее, чем можно подумать. Я не хочу говорить о деле, тем более, что ты и сам толком не знаешь, как начать разговор.
      – С чего ты взял?
      – Думаешь, ты один умеешь глубоко осмысливать все, что тебе удается добыть из внешнего мира? Я слышал, как тяжело ты вздохнул, заметил, как длинна была пауза между фразами. Лоб твой нахмурен, а бронзовые пальцы нервно скребут друг о друга. Хватит?
      – Да уж. Внимательность - это великое дело, и эту простую истину я понял только после того, как лишился глаз. Забавно, правда?
      – Почему же? Это очень правильно: человек теряет способность видеть и начинает искать в себе другие таланты, до тех пор, пока не находит - а во время поисков находится еще много чего интересного! Ведь с тобой было именно так?
      – Да, - Слепец искренне восхитился проницательностью колдуна. - Создается впечатление, что ты знаешь и умеешь все!
      – Не нужно меня хвалить - просто называй "Ваше могущество"! - рассмеялся голос, казалось, сразу со всех сторон. Наверняка он сделал это специально, и к тому же всеми фокусами, вроде черной тьмы, не позволяющей ничего увидеть "внутреннему оку", ясно показывает Слепцу, чтобы он не обольщался хвалеными "новыми способностями". - Хватит разговоров на сегодня. Будем считать, что у нас состоялось знакомство, и каждый теперь сможет поразмышлять, переварить так сказать, увиденное… гм… и услышанное. О деле - завтра.
      – Я шел, подгоняемый мыслью, что могу опоздать! - попробовал возмутиться Слепец.
      – Ошибка! - возразил Мездос. - Часы и минуты чаще всего решают мелкие проблемы. Ради них нам вряд ли стоит спешить, да и вообще, обращать на них внимание - это пустая трата времени. К чему тебе лихорадочно соображать сейчас, пытаясь рассказать мне все как следует, а потом сожалеть, потому что разговор пойдет неправильно? К чему тебе стоять здесь, грязному, покрытому гниющей кровью множества врагов, усталому, сбитому с толку? День и даже два в сравнении с величиной проблемы, подвигнувшей тебя искать встречи со мной - это удары песчинок о гранитную скалу. Она не заметит их… Нужны тысячи песчинок, чтобы оставить след на древнем камне, не так ли? Ступай обратно, Шадри позаботиться о тебе. Ванна, обильный ужин, мягкая постель, в которой так удобно обдумать завтрашнюю беседу… Что может быть прекрасней?
      – Наверное, ты прав, - задумчиво пробормотал Слепец. - Но послушай, ты говоришь так, словно лучше меня знаешь о том, что волнует мой разум!
      – Вполне возможно. Точный ответ мы узнаем завтра.
      – К чему загадки!?
      – Без них жизнь скучна, скажем так. Не волнуйся, на каждую загадку есть разгадка, уверяю тебя. Однако, прежде чем ты пойдешь, я хотел бы спросить: ты действительно считаешь, что без глаз больше приобрел, чем потерял?
      – Мне так думается, - ответил Слепец, но в голосе у него не было той уверенности, которую он почувствовал, задай ему кто подобный вопрос пару дней назад. Он вдруг вспомнил, как ясно представлял себе собственную голову, катящуюся по ступеням лестницы, или мгновенные преображения Шадри вслед за изменениями голоса. А что, если и в других, менее явных ситуациях, воображение так же будет "играть" с ним? И все же, Слепец попытался высказать некоторые из доводов, которые он любил повторять сам себе, задумываясь о своей судьбе. - Что такое глаза? Они улавливают мельтешение цветов, они показывают нам то, что остальные согласны показать. Разум видит насквозь и человека, и предмет, поэтому его непросто обмануть. Я даже склонен верить, что лишь разум, не замутненный, не отвлеченный на "переваривание" увиденной глазами картины, способен узнать и постигнуть абсолютную правду.
      – Тогда почему ты не видишь меня? - мягко, вкрадчиво спросил Мездос. - Что же твой всепостигающий и всепроникающий разум? Должен сказать тебе, что, имей ты глаза, ты смог бы в мельчайших подробностях разглядеть меня.
      Слепец ненадолго стушевался, но быстро нашелся:
      – Это не доказательство! Ты - Великий Волшебник, чье могущество признают даже враги. При желании, ты смог скрыться и от глаз, и от слуха, от чего угодно…
      – Нет, нет… Ты ухватился не за ту нить, ибо вовсе не это я хотел доказать! Я предостерегаю от слепого - прости за этот невеселый каламбур - преклонения перед своими способностями. Они не всесильны! Я клоню к одному - нельзя полагаться на что-то одно, нельзя отбрасывать другое, называя его бесполезным. Это некая защита: ты выдумал гипотезу о бесполезности, и даже вредности глаз только для того, чтобы не было слишком горько вспоминать об их потере… Но теперь все позади. Я не просто так затеял этот разговор, ибо могу вернуть тебе зрение. Вопрос в том, хочешь ли ты этого? Подумай хорошенько: если раньше ты был ущербен, веря "лживым" глазам, то стал ли лучше, лишившись их? Нет. Лучше было бы, если б ты научился правильно ими пользоваться!
      – То есть… - Слепец с трудом протолкнул слова через разом пересохшие губы. - Из всей этой длинной речи у меня в голове осталось только одно: ты предлагаешь вернуть мне глаза?
      – Нет, глаза я вернуть не могу. Только зрение!
      – Не знаю… я уже слишком привык обходиться без него.
      – Какая нерешительность!
      – А разве это не сложный вопрос? Попробуй поставить себя на мое место - чтобы ты тогда сказал?
      – Я бы не стал отказываться, - уверенно заявил Мездос. - К тому же, я не предлагаю ничего опасного, никакой ловушки или необратимых изменений. Я же сказал - это не будут прежние, человеческие глаза. Просто… приборы, которые в случае, если они не понравятся, можно выбросить, все равно что смоляные шарики.
      – Надо же! Столько хлопот для занятого Чародея, со всех сторон осажденного проблемами! - недоверчиво воскликнул Слепец. Впрочем, он сразу устыдился той доли подозрительности, что вложил в свои слова. Слишком уж похоже не нытье Приставалы.
      – Ты все поймешь завтра, - загадочно пообещал Мездос.

      Слепец сидел в твердом и неудобном деревянном кресле с изогнутой вверху спинкой, обитыми кожей подлокотниками и низенькой подставочкой для ног. Холодные пальцы волшебника ощупывали пустую глазницу, проникали так глубоко, что, казалось, он решил забраться внутрь черепа до самого вместилища разума. Слепец вздрогнул, представив, как его раздавленные мозги стекают по пальцам чародея. Что за бред! Снова эти дурацкие видения!
      – Хорошо у тебя тут все зарубцевалось, - пробормотал тем временем Мездос. - Мне придется немного потревожить ткани.
      Он отошел, потом вернулся и ласково раздвинул веки на правой глазнице.
      – Приготовься! Главное, ты не должен напрягаться, несмотря на боль, иначе можешь дернуться и все испортить. Как только я дам команду и отпущу веки, ты немедленно закроешь глаз.
      Он легко пошевелил руками, вращая всю голову Слепца целиком - видно, пытался развернуть ее к свету. Затем послышались быстрые шаги помощника, и внутрь глазницы осторожно скользнуло нечто ледяное, твердое и гладкое. В принципе, это были знакомые ощущения - сколько раз Слепец сам вставлял смоляные шарики. Однако на сей раз глазницу наполнила непривычная тяжесть. Твердый предмет надавил на глазное дно - и тут же десятки бесцеремонных острых жал врезались в него, отчего всю голову, от виска до виска, пронзила резкая, сверлящая боль. Как ни готовься к ней - она всегда приходит неожиданно… Слепец дернулся всем телом, однако при этом каким-то образом ухитрился не выдернуть головы из рук волшебника. Подлокотники, которые он отчаянно пытался раздвинуть, жалобно скрипели. Сколько времени это длилось? Трудно сказать - может, мгновение, а может и пару минут. Боль прекратилась также внезапно, как пришла, а на ее месте возник СВЕТ. Он появился из крошечного пятнышка, постепенно превращаясь в яркое сияние, заливающее ставшую привычной тьму. Это было страшное зрелище, так как Слепец давно сжился с мягкой, послушной ночью, окутывающей разум. Полюбил ее, и не мог представить, что наступит такой бесцеремонный, неподвластный ему рассвет.
      Будто бы солнце, которое он до сих пор помнил достаточно хорошо, вдруг разрослось на все небо и пролилось вниз, затопив ничтожного человека. Ослепительная, оглушающая разум вспышка идеально белого света - ровного, лишенного малейших оттенков. В голове сразу запульсировал новый приступ боли, но тут на помощь Слепцу вернулось одно воспоминание: он все-таки властен над этим проклятым, незнакомым и страшным светом! Стоит просто смежить веки - и он снова спрячется в привычную и уютную тьму. Так он и сделал, но настырный свет не хотел отставать. Он пытался просочиться внутрь сквозь тонкую кожицу века, плавал по его внутренней поверхности десятком меняющих форму разноцветных пятен. Слепец сидел без движения, оглушенный и смятый нахлынувшими ощущениями. Он даже не успел заметить, когда Мездос вынул смоляной шарик из его левой глазницы и лишь повторный приступ боли вернул его к реальности. Шокирующий, яркий свет снова набросился на Слепца, и он во второй раз пытался скрыться от него за тоненькой перегородкой века…
      Какое-то время он недвижимо сидел в кресле и боялся пошевелиться. Ему было страшно, очень страшно! В мозгу билась шальная мысль - зачем он согласился?? Где тот надежный покров, что ограждал его от мира, не давая столкнуться с ним вплотную? Он исчез, растворился, пропал без следа! Нет больше непроглядной ночи, остались лишь мутные сумерки, которые он не в силах сгустить, даже если изо всех сил зажмурится…
      – Открой глаза! - резко потребовал Мездос, когда их молчание затянулось. Голос его казался неприятным, и сам волшебник казался теперь мерзким, сгорбленным уродом с окровавленными по локоть руками. Ему нравится мучить людей, и теперь он желает как можно скорее насладиться страданиями жертвы.
      – Я боюсь… - сдавленно прошептал Слепец. Как же жалко он должен выглядеть! Эта мысль слегка подстегнула его, заставив взять себя в руки. Он осторожно оторвал крючки, впившиеся в подлокотники кресла, и медленно поднес их к лицу. Чтобы прижать к коже живую плоть, а не металл, ему пришлось скрестить руки и касаться щек тыльными сторонами кистей. Слепец провел ими по жесткой бороде, дошел до выступающих костей скул - и застыл. Двинуться дальше, к глазам, у него не хватало мужества.
      – Ну же! - властно подстегнул его Мездос.
      – Сейчас, сейчас… - Слепец вдруг подумал, что не может доверять собственным векам, предательски сжимающимся друг с другом. Осторожно он двинул одним из крючков и попытался поднять его изогнутой стороной веко на левом глазу. Крючок немедленно уперся в нечто твердое, притаившееся под этим клочком кожи, и прикосновение это вызвало легкий укол боли в виске. Что такое?! Его новые глаза стали твердыми? Однако, как следует обдумать это открытие Слепец не смог, ибо все его внимание тут же было поглощено светом. Он снова, снова видел его! Серое, мутное, как утренний туман, пятно появилось перед глазом - словно этот туман просачивался сквозь веки, подобно воде. Затем, рывком, веко дернулось вверх - и свет поглотил Слепца целиком, закружив, ослепил во второй уже раз. Мозг не справился с картиной, за долгое время слепоты ставшей такой непривычной, и свет померк, но только это была уже не прежняя тьма. Несколько мгновений Слепец сидел, не дыша, испытывая при этом странное чувство - ему вдруг стало непонятно, почему от этой рези в глазах у него не текут слезы? Нет, глаз и щека под ним оставались сухими.
      Мутная пелена, застилавшая вновь обретенный глаз, дрожала и понемногу таяла, обнажая подробности. Справа, на уровне лица, трепыхалось тонкое желтое пятнышко. Слепец немедленно представил себе оплывшую свечу, от которой исходит слабый жар - стоит лишь только поднести поближе свою ладонь. Надо же! Ему отчего-то думалось, что загадочный дар "внутреннего ока" пропадет, стоит ему взглянуть на мир настоящими глазами, однако вот оно, работает как прежде! И это ощущение еще более странное, ибо теперь он может видеть сразу две картины! Нет, не две - тут же поправил себя он. Глаз еще ничего не может толком разглядеть, одни только разводы и колеблющиеся тени, вот второе, загадочное зрение и помогает ему. Быть может потом, если с глазами все будет нормально, его необычная способность незаметно исчезнет…
      – Я вижу! - прохрипел Слепец, протягивая руку и наяву ощущая жар только что возникшего в воображении пламени свечи. Собственная рука казалась ему темной, бесформенной клешней, загородившей тусклое желтое пятнышко. С великой осторожностью, однако, на сей раз, без помощи крючка, Слепец раздвинул второе веко и тяжко вздохнул. Мир вокруг него состоял из расплывчатых теней и маленькой, дрожащей свечки. Разве это зрение? Он даже не мог определить, какое из темных пятен - Мездос!
      – Теперь снова закрой глаза, - мягко приказал волшебник. Его легкая рука осторожно опустилась на плечо Слепца и сжала его. - Не надо перегружать мозг. Через некоторое время откроешь их вновь, и так сделаешь несколько раз, пока не почувствуешь, что способен выдержать свет долгое время. Сейчас тебе помогут пройти в комнату, где ты станешь приходить в себя. Там тоже не будет окон и ярких ламп, только одна маленькая свечка, но завтра твое зрение должно полностью восстановиться. Главное - тебе следует свыкнуться с мыслью о том, что снова способен видеть, понимаешь? Дело в твоем разуме…
      Мездос хлопнул в ладоши - и тут Слепец смог разглядеть легкое шевеление. Прежде чем, как велел волшебник, смежить веки, он увидел новые тени, появившиеся из глубин окружавшего свечу мрака… Его подхватили под руки, бережно подняли с кресла и повели прочь из лаборатории. За время недолгого путешествия Слепец не решался открыть глаз, потому что даже с закрытыми воспринимал мелькание ярких огней в тех коридорах, которыми они шли. В смятении он бормотал иногда: "Я вижу! Я вижу!". Потрясение было велико. На время он словно помешался, стал беспомощным и глупым, оглохшим и отрешившимся от окружающего мира. Если бы он только мог, то обязательно заплакал бы!
      Его привели в просторную, судя по гулким звукам шагов, комнату с влажным и теплым воздухом. Чьи-то ласковые, нежные руки приняли тело и бережно усадили на кровать. Похоже, это те же самые девушки, которые пару часов назад смывали с него дорожную грязь. Сейчас они снова омыли его, теперь только лицо и руки. Как же прекрасно прикосновение горячей воды! Как великолепно осознание чистоты своего тела, когда ты сам себе кажешься легким и отдохнувшим! Остается только с отвращением вспоминать, каким грязным, вонючим животным ты был совсем недавно… После умывания заботливые няньки перевели Слепца поближе к жарко пылающему камину, посадили за стол и подали ужин. Не узнавая толком вкуса пищи, он быстро проглотил все, что ему предложили. Мысли путались, прятались в окутывающем разум тумане, рожденном усталостью. Спать, спать! Больше Слепец ни о чем не желал. Наконец-то этот, богатый переживаниями день закончится, и можно будет спокойно отдаться течению сна, мягким и приятным потоком уносящего в свои глубины. Слепец безропотно позволил отвести себя обратно к постели, медленно опустил голову на мягчайшие подушки - и мгновенно уснул… Ничто не помешало ему сделать это, ни долгожданная встреча с Мездосом, ни даже неожиданное возвращение зрения.
      Утро разбудило его, бесцеремонно стучась в закрытые веки, словно пытаясь прожечь их насквозь. Слепец со сна забыл о вчерашнем событии и безбоязненно распахнул глаза, за что немедленно был наказан. Словно кто-то со всего маху надавил грубыми пальцами прямо на его глаза, вернее, на то, что Мездос вставил ему в глазницы. Боль ворвалась внутрь черепа и разлилась в нем, она казалась осязаемой - эдакая противная, едкая субстанция, сочащаяся из лопнувших висков. Слепец со стоном смежил веки, однако казалось, что ослепительный золотой свет солнца не заметил этого и по-прежнему, беспрепятственно проникает прямо в мозг. Перед закрытыми глазами (он решил называть их так) витали в воздухе, двоились и троились сияющие столбы разных оттенков. Дождавшись, когда боль и цветная кутерьма ослабнут, Слепец несколько раз глубоко вздохнул, намереваясь снова открыть глаза. Он с удивлением обнаружил, что изо всех сил вцепился крюками в свой матрас и уже порвал его в полудюжине мест. Это его смутило, и он забился угодившей в сети рыбой, пытаясь освободить руки. Наконец, это удалось. Тогда Слепец сделал еще один вдох и приоткрыл левый глаз.
      За расплывчатой преградой ресниц переливался ярчайшими красками мир, тот самый мир, который он успел позабыть. В этот самый момент Слепец отчетливо понял, как убого было его воображение, рисовавшее картины действительности! По сравнению с реальностью тот мир был блеклой, выцветшей подделкой, отдаленно похожей на оригинал. На ней было тщательно и правильно зафиксировано положение каждого предмета и каждого живого существа, но там не было таких ярких, таких живых красок! Да, тот мир был сер. Только странные, фантасмагоричные пятна, которыми представлялись ему чувства и настроения, окрашивали его… Однако, это были неправильные, неживые цвета!
      И снова Слепец не заплакал лишь потому, что огненный меч Клусси высушил слезы раз и навсегда. От избытка чувств все тело наполнила щемящая боль, от которой заныла каждая косточка, сжалось сердце, екнуло в печенках. Как ни старался он уговаривать себя - дескать, подумаешь, лишили глаз, ничего страшного - на самом деле потеря была чудовищной. Нужно было прозреть заново, чтобы понять это…
      С умилением и тщательностью Слепец принялся рассматривать свою комнату, стараясь не пропустить ни одной, самой мелкой детали. Два тонких луча света, тех самых, что сначала показались ему ослепительными столбами, били наискось через два крошечных оконца в скошенном потолке. Стены покрывали нежно-голубые, как весеннее небо, шелка, на которых были вышиты причудливые деревья с маленькими красными плодами. Постельное белье сверкало белизной, а противоположная спинка кровати, сделанная из старого, благородно потемневшего дерева, была покрыта рисунком годовых слоев с крошечными сучками. Рядом с кроватью стоял низкий черный столик, а на нем - тускло отсвечивающий бронзовый таз с необыкновенно прозрачной водой. Еще дальше, на стуле висело огромное махровое полотенце из разноцветных полос, таких ярких и чистых, что казалось - кто-то повесил туда радугу! Осторожно, боясь лишиться всего этого великолепия, Слепец опустил ноги вниз с кровати. Пол был весьма странным - не каменным и не деревянным, на нем не было ковров или подстилок. Он слегка пружинил под ступнями и ласкал их легким теплом. Слепец попытался вглядеться в него, но ничего не понял - с виду обычный камень.
      Едва он поднялся на ноги и потянулся как следует, жадно рыщущий вокруг взгляд наткнулся на настенное зеркало. Сначала Слепец увидел там лишь мутную, расплывчатую фигуру, но потом подошел ближе и вгляделся в отражение пристальнее. Встреть он сам себя сейчас - ни за что бы не узнал! Из зеркала на бывшего короля, запомнившего себя крепким, статным и слегка изнеженным человеком, смотрел избитый жизнью, закаленный множеством передряг и лишений бродяга. Дубленая холодами и ветрами кожа, поджарое, покрытое тугими жилами тело. Длинные волосы, в которых даже тщательное мытье и долгое расчесывание не смогли истребить всех колтунов, дикая, до глаз, борода. Множество мелких шрамов на ладонях и локтях - и жуткие, хищные когти вместо пальцев. Слепец в первый раз видел свои новые "руки". Темно-желтые, с красноватым оттенком крюки шевелились, как ноги отвратительных пауков, которых человек по ошибке взял в руки. Он поднял их вверх, поднося поближе к лицу, и наклонил голову, так как новые глаза не могли двигаться сами… Долго смотрел, поворачивая кисти в разные стороны и вглядываясь в распухшие костяшки и крошечные язвочки в местах соприкосновения металла с плотью. Кожа там была багровой, по сути дела, все представляло собой один большой рубец. Крюки были сильно изогнутыми, чуть согнешь остаток фаланги - и тупой кончик уже достал ладони. С другой стороны крюки оканчивались крошечными чашечками, закрывающими обрубки пальцев. Из-под них к запястью змеились красные рубцы. Слепец задумчиво провел одним из крючков по шраму на другой руке. Почти никаких ощущений, словно это вовсе не его плоть. И эти язвочки не беспокоили, так и не узнал бы про их существование, если б не Мездос. Сгнил бы заживо, и не заметил этого… От такой мысли Слепец содрогнулся, и помимо воли к нему пришло видение: в зеркале, прямо перед глазами, видевшими вроде бы настоящий мир, предстал гниющий труп, оскалившийся многозубой ухмылкой. Тонкие лучевые кости локтей, едва прикрытые лохмотьями кожи, оканчивались почерневшими крюками…
      Слепец крепко зажмурился и потряс головой. Видение послушно пропало, но испуг остался. Что ж это такое? Зрение к нему вернулось, а дурацкие грезы наяву продолжают являться! Вздохнув, он отвернулся и шагнул к тазу, надеясь отвлечь себя от плохих мыслей. Да и в конце концов, что такого в этих невинных шутках собственной фантазии? Ей это можно простить, она здорово помогла во время долгих месяцев слепоты.
      Слепец по привычке, вдруг вернувшейся к нему из прошлого вместе со зрением, запустил руки в воду и уже понес их к лицу, когда понял всю абсурдность своего поступка. Что можно зачерпнуть кучкой гнутых металлических прутьев? Конечно, вся вода пролилась обратно. Со вздохом укорив себя за глупость, он бросил в таз полотенце, потом вынул его и влажным краем тщательно отер лицо. Хотя, о какой тщательности можно говорить, если вместо пальцев - крючья? Пока Слепец медленно вытирался сухим краем полотенца, вода в тазу успокоилась, и он смог опять увидеть собственное отражение - на этот раз только голову. В обрамлении свисающих вниз, как ветви ракиты, волос, над густой бородой и усами осталось видно не так уж много. Нос с облезшей кожей, рассеченные тонкими шрамами брови и прозрачные, как ледышки, выпуклые глаза. Безжизненные, мертвые, неподвижные. Шальной лучик света, отразившись от поверхности воды, упал на левый и утонул в его глубинах, как брошенный камень исчезает в бездонном колодце. Казалось, в черепе у Слепца теперь были не глаза, а две дыры в неведомый, потусторонний мир. Сунь палец - и он пролезет без всякой помехи. Слепец немного повращал головой, наклоняя ее направо и налево, и все-таки смог заметить на дне своих "ледышек" несколько искорок - словно оно, это дно, было устлано мелкими алмазами. Осторожно прикоснувшись крючком, попробовал на прочность: тверды! Неужели и вправду бриллианты?
      Смеясь, он оторвался от зрелища. Человек с драгоценными глазами, каково звучит! Ладно, не все же утро разглядывать себя! Хотя вряд ли кто осудит за излишнее внимание к себе того, кто долгое время пробыл слепым. Он прошел к дальнему углу комнаты, где на стуле лежала одежда: шелковое нательное белье, хлопчатая рубаха с крошечным стоячим воротничком, велюровые штаны с кожаными вставками "под седло" и длиннополая куртка со вшитым кушаком. Стоило натянуть подштанники, в дверь едва слышно проскользнул слуга в сине-золотом кафтане. Молча и сноровисто он помог Слепцу одеться, а потом коротко взмахнул рукой в сторону двери:
      – Идем, господин!
      Через тяжелую, окованную металлическими полосами дверь они вышли в темный коридор, на стенах которого горели редкие факелы. Это было не живое, оранжевое пламя, а холодный желтый свет, ровный и пугающий. Впрочем, этот коридор быстро окончился. За ним находился длинный холл с высоким потолком и огромными окнами, через которые внутрь лился ослепительный, жгучий солнечный свет. Слепец немедленно отшатнулся назад, в спасительную тьму, с ужасом понимая, что он не сможет выйти в переполненный ярким светом зал. По крайней мере, не с открытыми глазами. Слуга, видимо, услышал, как его подопечный метнулся обратно, потому что моментально обернулся. На мгновение нахмурившись, он тут же поднял руку в успокаивающем жесте. Из-под полы он достал странное устройство - изящный обруч из неизвестного Слепцу синего материала, на котором в одном месте крепилась темная выпуклая пластинка. Приблизившись к Слепцу, слуга аккуратно надел обруч ему на голову таким образом, что темная пластина закрыла глаза. Мир вокруг разом померк, будто мгновенно наступила ночь. Слуга, едва различимый в темноте коридора, усиленной многократно загадочным устройством, сделал рукой приглашающий жест. Слепец прищурился, и робко продолжил так внезапно прерванный путь.
      На сей раз солнце не смогло ослепить его, бессильно разбив свою мощь о темную пластинку. Слепец насмелился пошире распахнуть веки, и принялся разглядывать великолепное убранство помещения, в которое попал. Здешнее богатство слепило не хуже ярких солнечных лучей, а то и сильнее, ведь против него не помогал волшебный обруч! Через некоторое время, когда слуга наконец остановился посреди зала, Слепец стал медленно вращать головой, чтобы его новые, неподвижные глаза смогли обозреть все вокруг. Даже сквозь темную пелену, защищавшую его от резкого света, он видел поразительные картины. Из стен, в промежутках между окнами, выступали блистающие золотом стволы деревьев. Они казались целиком отлитыми из драгоценного металла, но ветви шевелились, как от легкого ветерка, позвякивали изумрудными листьями. Под потолком, сводчатым и покрашенным в голубой цвет, колыхались ажурные занавеси серебристой паутины. Слепец не мог утверждать наверняка, но ему почудилось, что он видел маленькие темные тени пауков, скользящих там, в вышине.
      Боясь дышать, словно от дыхания волшебный золотой лес мог рассыпаться, Слепец подошел ближе к деревьям. Нет сомнения, их стволы были золотыми - и в то же время живыми! На них с великой тщательностью были запечатлены складки коры, даже крошечные сухие сучки! Листья услужливо поворачивались, чтобы зритель мог убедиться: неведомые умельцы склеили каждый из двух пластинок. Словно настоящие - одна сторона светлая, вторая темная. Дерево, к которому подошел человек, оказалось дубом. Подняв голову повыше, можно было разглядеть прячущиеся в гуще листвы желуди. Рядом стояла ель, и каждая ее иголочка были выточена из темного, густого оттенка камня с едва заметными светлыми прожилками. Десятки тысяч хвоинок только на одном дереве! Пораженный Слепец опустил голову, и увидал волка, прильнувшего к полу. Статуя казалась живой, и только незрячие глаза выдавали подвох. Сделан зверь был из какого-то серо-желтого камня, только клыки в оскаленной пасти сверкали белизной.
      – Это - гордость нашего хозяина! - важно сказал подошедший ближе слуга. - Здесь собрано множество деревьев, хотя, конечно, не все, и так же со зверями. Самые достойные. Видишь, какая тонкая работа? Дуб отлит из желтого золота, а ель из красного. Листья дуба склеены из изумруда и хризолита, а хвоя елки - малахитовая. Волк из магнезита, клыки у него жадеитовые.
      – А кто это? - Слепец указал на чудовище, стоящее рядом с елью. Это было массивное существо, в полтора больше человека ростом, с маленькими передними лапками, пупырчатой кожей, толстым хвостом и сложенными за спиной крыльями. Сделали его, судя по всему, их гранита с частыми вкраплениями позеленевшей меди. - Похож сразу на лягушку и ящерицу.
      – Ормус, - охотно ответил слуга и погладил чудовище по тупому рылу. - Он живет в далеких южных лесах и не поддается приручению. Даже если взять детеныша, в один прекрасный момент он убьет человека-хозяина и сбежит прочь. Правда, он прекрасен, и всем видом выражает любовь к свободе и независимости?
      Слепец покачал головой, не соглашаясь с разговорившимся лакеем. Ишь как говорит складно! Приходит поди сюда вечерами и любуется видами разных свободолюбивых монстров. А может, он и не человек вовсе? Превратил Мездос такого вот ормуса в слугу, ему ведь это проще простого.
      – Идем, нас ждут, - сказал тем временем его проводник после тяжелого вздоха. - Нас ждут.
      Они двинулись дальше, проходя мимо длинного строя деревьев. Березы из серебра и черных ониксовых вставок, тополя из зеленоватой меди, тонкие осины из темного, но не заржавевшего железа, и еще много таких деревьев, названий которых слепец не знал. Настоящий волшебный лес, сделанный с безумным тщанием и точностью. Под каждым деревом притаился свой зверь. Красно-золотая лиса, жадеитовый заяц, огромная озерная ящерица из александрита, и еще другие, незнакомые звери - настоящий волшебный зверинец.
      Зал окончился широкой лестницей. Пожалуй, не менее двадцати воинов в полном вооружении смогли бы подняться по ней одной шеренгой. У стен в каждую ступень впивались когти бронзовых волков, на сей раз, сделанных не так тщательно. Их раскрытые пасти были обращены к потолку - вероятно, по вечерам в них вставляли факелы. Так, через почетный волчий караул, они поднялись наверх, к двустворчатым дверям. Два воина в серебристых доспехах отсалютовали алебардами и раскрыли инкрустированные драгоценными камнями створки. Какой-то сложный узор, вроде широко раскрытого глаза с ресницами… Разглядывать их было некогда: Слепец вошел в новый зал, снова сверху донизу наполненный солнечным светом. Вдоль стен там были расстелены ковровые дорожки цвета бьющей из артерии крови - они лежали в ногах у длинных рядов кресел, наполовину спрятавшихся в неглубоких нишах. Одна стена, как и в первом зале, сплошь состояла из высоких окон с узорчатыми переплетами, а на второй дрожала, словно подернутая дымкой, картина. Замок-Гора, каким он выглядит, наверное, с расстояния в несколько тысяч шагов. Чуть дальше на той же стене Слепец заметил другие картины, сделанные в той же загадочной манере, жутко смахивающей на настоящую жизнь. А ведь может, так оно и есть? Таинственным способом Мездос позволяет опешившему зрителю бросить взгляд со стороны на свою могучую обитель. И на Великий Тракт с ползущим по нему караваном - вот он, следом за подернутым дымкой замком, вид с высоты птичьего полета. А вот летун, стремительный, серебристый, висит на фоне глубокого осенне-зимнего неба, под размазанными в вышине перистыми облаками. Медленно бредущий по гладкому, начищенному до блеска полу Слепец обернулся. Слуги не было - как видно, он довел подопечного до места назначения. На той стене, где находилась входная дверь, тоже красовалась картина. Снова с высоты, снова издали, наблюдатель или художник окидывал взглядом огромный город, мрачный и приземистый, чьи дома вырастали прямо из черных горных склонов. Множество плотных дымовых столбов вставало над ним, будто город пытался отогреться в суровую зиму… Слепец опять пошел вперед, и смог лицезреть очередной шедевр. На стене, к которой он приближался, тоже расположился город, такой же огромный, как и первый, но нисколько на него не похожий. Он стоял посреди тучных полей, и зеленые рощи тут и там вставали прямо между кварталами. В центре к небу тянулись гигантские дома, состоящие из белых и зеркальных стен. В безбрежном голубом небе чернели многочисленные черные точки, будто бы в город разом слетелось множество птиц. В мозгу Слепца мелькнуло воспоминание о давешнем рассказе Приставалы. Это так похоже на его родимый Коррознозд! Тут Слепец встал, как вкопанный. Приставала! - вдруг подумал он. Морин и Фило - где они, что с ними стряслось за вчерашний день? Казалось, что он не видел товарищей уже несколько суток… Наверное, все из-за того, что они не расставались подряд много дней. Как бы там ни было, об их судьбе может рассказать ему только Мездос. Решительно и быстро Слепец двинулся вперед. Ногами он топтал хвост огромной красной птицы, выложенной посреди зала. Что за птица - понять Слепец не мог, к тому же, самый центр композиции был закрыт большим черным ковром, походившим с виду на пол в спальне. Посреди ковра стоял маленький столик, а рядом застыл человек, тоже не отличающийся выдающимися пропорциями. Ростом чуть ниже Слепца, в плечах поуже, да и возрастом старше во много раз. Впрочем, возраст как раз в глаза не бросался. Погляди на этого человека - и не поймешь, сколько ему лет, пятьдесят, восемьдесят, сто? Лицо в морщинах, короткие волосы и куцая бородка седы, но сам по себе человек выглядел еще очень крепким. Наряд из синей саржи покрывал его с ног до головы - рубаха с крошечным воротом, наброшенная на плечи пелерина, широкие штаны и тапочки с загнутыми носами.
      Не сбавляя шага, Слепец приблизился к Мездосу вплотную и взглянул в его прячущие в глубоких впадинах черные глаза. Волшебник не пошевелился.
      – Где мои друзья? - спросил Слепец сурово. - Я их так давно не видал!
      Мездос не спешил отвечать, будто бы давая собеседнику время разглядеть себя как следует. Крупный нос с мощным переносьем, густые брови, глубокие складки, ведущие от крыльев носа к уголкам губ. Голова гордо поднята, руки, совершенно не сморщенные, не похожие на стариковские, перекрещены на поясе. Что ж, с первого взгляда этот человек производит хорошее впечатление…
      – Что-то ты не очень вежлив, - насмешливо сказал наконец Мездос, когда голова Слепца снова вернула взгляд прозрачных глаз к лицу волшебника. - Все-таки, вчера я вернул тебе зрение.
      Слепец немедленно стушевался. Проклятье! Неужели многочисленные басни неугомонного Морина так подействовали на него, что он видит в Мездосе только плохое, подозревая подвохи на каждом шагу?
      – Прости меня… - пробормотал он. От смущения он зашевелил крючками и немедленно зацепился за торчащую из куртки нить. - Конечно, я благодарен тебе, ибо только теперь понял по-настоящему, чего был лишен. Однако, мысль о товарищах не дает мне покоя.
      Тут Слепец снова почувствовал, что краска заливает лицо. Как же, не дает покоя! Обо всем забыл, и вспомнил только что!
      – Не беспокойся, - тихо ответил Мездос. - Твои друзья сейчас чувствуют себя так хорошо, как не чувствовали уже давно. Скоро вы увидитесь. А пока я предлагаю отобедать вместе, ведь нам нужно многое обсудить!
      – Не много ли внимания ты уделяешь скромному бродяге? - Слепец быстро забыл о смущеньях и незаметно для себя вернулся к прежней подозрительности в голосе и мыслях. - Даинголд говорил, что ты сильно занят. Что ты вообще не найдешь времени для разговора со мной.
      – Что ж, ничего удивительного. Даинголд - воин, который не может знать ничего, выходящего за рамки его непосредственного занятия. Хотя, боюсь, ситуация с тобой настолько необычна, что понять ее не в силах никто из моих людей.
      Не отрываясь от разговора, волшебник повел правой рукой над столом, и рядом с ним прямо из воздуха появились два дубовых кресла с мягкими сидениями. Слепец, слегка ухмыльнувшись, потыкал в одно из них крюком.
      – Садись, не бойся, - подбодрил его Мездос. - Они настоящие.
      Сам волшебник без страха уселся в свое кресло и ловко вынул из-за края ворота белый платок. Он оставил его висеть на груди - скорее всего, чтобы защитить рубаху от случайно пролитого супа, или что там принесут на обед.
      Однако, никто не собирался им прислуживать. Слепец осторожно уселся в кресло, а когда снова взглянул на стол, то там уже не было так пусто, как раньше. Словно диковинные цветы, самые разные блюда разворачивались прямо на столешнице. Изящные глиняные кувшины с вином тянулись вверх, как прорастающие стебли растений. Бокалы из тонкого стекла появлялись с легкими хлопками, и было их что-то уж очень много для двоих. Весьма смутно Слепец смог припомнить, что разные вина не полагалось пить из одних и тех же кубков. Солнечный свет, падающий сверху и справа, играл на выгнутых стеклянных боках и отражался от начищенных серебряных столовых приборов.
      – И что же за яства мы станем поглощать? - скептически вопросил Слепец. - Я не могу узнать ни одного. Где мясо, где рыба, а где овощи? Вдруг ты хочешь накормить меня змеями?
      – Напрасно боишься - они очень вкусные.
      – Ну да! И ядовитые!
      – Не все змеи ядовиты, мой друг. И даже те, что ядовиты, имеют вполне съедобное мясо, ибо яд их сосредоточен в полостях рта.
      – Ну и что? Все равно они противные не внушают мне доверия.
      – Как скажешь, змей мы есть не станем. Но неужели ты не узнал вон то блюдо? Жареные поросячьи ребрышки? Они просто украшены зеленью и печеным картофелем.
      – Я думал, это чья-то челюсть. А картофель - это что такое?
      – Корнеплод, вроде репы или брюквы, только намного вкуснее. Гм, что же у нас тут еще есть? Жареные перепела, нафаршированные морковью и перцем, запеченные в сыре яйца, устрицы и креветки из Озера-Великана.
      – Что же, достаточно, чтобы удивить меня, - нерешительно пробормотал Слепец. Казалось, с возвращением зрения он стал гораздо менее уверенным человеком, нежели был раньше. Он никак не мог убедить себя в том, что ничего плохого в неведомых блюдах нет. Быть может, они даже невообразимо вкусны, не может же могучий волшебник подавать себе на стол всякую гадость? Так-то оно так, но вот кто знает, насколько немыслимыми окажутся его вкусы? - Картофель, теперь еще устрицы и краветки. Много нового.
      – Креветки, - поправил Мездос. - В них тоже ничего страшного. Устрицы, правда, на первый взгляд кажутся отвратительными, ведь это нечто вроде морских улиток. Но многие люди находят в них свою прелесть. А креветки - это те же раки, только нежнее на вкус. Угощайся!
      – Не хочется мне пробовать ни того, ни другого, ни третьего. А, кстати, что это за Озеро-Великан?
      – Ах, Слепец! Знания для тебя важнее пищи? Ты с утра ничего не ел, и до сих пор ни к чему не притронулся?… Озеро это - король среди озер, как моя Гора-Замок - король среди гор. Вода в том озере соленая, потому что питающая его река течет через богатые залежи каменной соли. Итак, ты желаешь выслушать от меня еще что-то, или мы все же начнем есть?
      – Ладно, ты прав, подкрепиться все-таки надо! - согласился Слепец и наконец нерешительно взялся за вилку. Впрочем, он почти сразу выронил ее из неуклюжих крючьев. - В конце концов, здесь столько всего, что и знакомых блюд мне хватит с лихвой.
      – Надеюсь, винами ты не побрезгуешь?
      – А из чего они?
      – Проклятье, какой же ты привередливый?! Конечно, их сделали далеко на юге, из лучшего винограда, созревшего под щедрым солнцем!
      – Наливай!
      Один из кувшинов звучно выплюнул пробку и взлетел ввысь, чтобы оттуда пролить в бокал Слепца струю янтарного цвета, переливающуюся в солнечном свете, как хрусталь. Сам Слепец ловко подцепил крюком здоровенный кусок свиного бока.
      – Ты прости, что я не пользуюсь вилками и ножами, - извинился он перед хозяином. - Просто не смогу удержать их в руках!
      – Ничего, - благосклонно разрешил Мездос. - Твое здоровье!
      Сам волшебник придвинул к себе большое блюдо с разложенными на настоящем ковре из зелени плоскими штуками. Слепец сначала принял их за нечто вроде закатанных в тесто и прожаренных кусков мяса, но Мездос ловко вскрыл одну из штук ножом с коротким, толстым лезвием. Верхняя половинка с хрустом отлетела, обнажив студенистое содержимое, которое волшебник одним движением отправил в рот. Слепец скривился от отвращения, а Мездос, с блаженной улыбкой на лице, запил эту гадость добрым глотком вина…
      – Что же, - сказал волшебник через некоторое время, когда они оба утолили голод. - Значит ты упорно шел ко мне, преодолевая многочисленные препятствия? Слепой, безрукий, одинокий…
      – Ну, одиноким я был недолго.
      – Разве стоит считать нищего, бестолкового болтуна? Хотя конечно, поговорить с ним можно было.
      – Зачем ты так о Приставале? Он не идеален, это правда, но сам по себе человек неплохой. Кроме того, такому, как я, любые настоящие руки, пусть даже бестолковые, хорошая помощь.
      – Ладно, не в нем дело. Я вот что хотел сказать: ты отправился в долгий и опасный путь, покинул уютное пристанище и обменял его не просто на невзгоды - на постоянный риск! Что влекло тебя вперед? Почему ты шел ко мне, ведь я точно знаю - в тех краях, откуда ты брел, имя Мездоса сродни проклятию.
      – Если ты так могуч, что проследил все мое путешествие, то должен знать ответ. Женщина, которая первой встретилась мне на вашем берегу, направила меня к тебе. Сказала, что ты в состоянии дать ответы на некоторые вопросы… помочь мне. И я уже понял - она не ошиблась! Ты вернул мне глаза!
      – Сначала ты не очень возрадовался моему предложению! - Мездос издал короткий смешок и подлил себе вина. Большой, двузубой вилкой он подцепил плоский кусок истекающего соусом мяса и положил его на свою тарелку. - Да, Халлига была права. Сама того не зная, она совершила очень правильный поступок и избавила меня от множества лишних хлопот.
      – Значит, ты знал, о ком я говорю, - Слепец произнес это без тени удивления.
      – Конечно. Ах, Халлига… Прекрасная, добрая и очень несчастная женщина. До сих пор я чувствую вину, будто сделал с ней нечто плохое. А тогда, много лет назад, мне казалось, что я дарю ей нечто бесценное, такое, чему она станет радоваться бесконечно. Как видишь, в молодости мудрецы бывают весьма глупы.
      – Что вас связывало? Она рассказывала о спасении твоей жизни.
      – Да. Тогда, как и сейчас, я имел много противников. Теперь я в состоянии справиться со всеми ими, вздумай они атаковать, всеми разом, но тогда я был слаб и нуждался в помощи. Она прятала меня от рыщущих рядом врагов, лечила мои раны. Мне казалось, что между нами зародилась любовь - по крайней мере, во мне-то она точно зародилась. Однако потом мы не смогли остаться вместе. Она ушла, унеся с собой мой дар, вечную молодость…
      – Почему?
      – Не знаю, - Мездос тяжело вздохнул. Он застыл с бокалом вина в руке и невидящим взглядом, устремленным в дальний угол зала. - Наверное, я не заслужил ее любви.
      Некоторое время прошло в молчании. Волшебник изредка делал глоток вина, Слепец пробовал понемногу экзотические блюда и находил их прекрасными на вкус. Когда он пересилил себя, и взял пару креветок, Мездос очнулся от забытья, и как ни в чем ни бывало, принялся учить его шелушить панцири. Даже с крючьями вместо пальцев сделать это оказалось просто. Слепец отпробовал мяса этих странных тварей, похожих на смесь раков с тараканами, и не нашел в нем ничего особенного.
      – Что-то вроде курицы с легким душком, - заявил он Мездосу. Тот пожал плечами и улыбнулся.
      – Кто-то склонен считать их верхом изысканности. Южные купцы платят за креветок огромные деньги - там их едят только очень богатые люди.
      – И за вот эту гадость поди тоже? - Слепец с брезгливой гримасой на лице ткнул крюком в сторону блюда с устрицами.
      – Да. Но оставим гастрономические пристрастия богатеев им самим. Пора переходить к делу: я мог бы догадаться, для чего ты все-таки шел ко мне, но лучше бы ты сам изложил суть. Вдруг я ошибаюсь?
      – Непогрешимый Мездос может ошибиться? - с легкой иронией спросил Слепец.
      – Когда дело касается тебя - да, - ответил тот без тени обиды. - Очень скоро ты поймешь, почему.
      – Что же, действительно… Я так долго шел, добрался наконец, и уже второй день сижу здесь без толку! Ну, почти без толку, - Слепец ненадолго замолк, соображая, как лучше рассказать Мездосу о цели своего визита к нему. Что за дурень, в самом деле! Так долго добирался - и за все это время не мог придумать, что скажет колдуну! - В общем, я сам не могу точно выразить, что заставило меня идти сюда. Наверное, потребность в совете такого многомудрого человека, как ты? Странные вещи стали твориться с этим миром с тех пор, как я появился на этом берегу Реки. Небо покрылось трещинами и грозило осыпаться на землю, а та словно бы тряслась от ужаса, так что трудно было устоять на ногах. Странные монстры опустошают твои владения. Чудовища, невиданные ранее, поселяются в лесах и пожирают все подряд - деревья, зверей, людей. Быть может, неправильно связывать все эти события в одно целое? Я ведь еще слишком мало знаю о жизни здесь, в ваших краях… Быть может, это просто глупая самонадеянность - называть звеньями одной цепи поразившие мир катаклизмы и меня, маленького и убогого человечка?
      – Растрескавшееся небо. Дрожащая земля. Безобразные существа, выходящие из-за Края, - Мездос медленно, задумчиво перечислял описанные Слепцом напасти и качал головой. - Да, с миром явно творится что-то неладное. И ты правильно определил виновника всего этого, мой друг. Вернее, почти правильно, ибо на самом деле виноваты двое, но они… как бы это сказать… они - на самом деле одно и то же. Ты и твой брат Клозерг.
      – Что? - воскликнул Слепец. Мерная речь волшебника, повторяющего его собственные высказывания, окончилась очень и очень неожиданно. - Клозерг, мой брат? Но… я ни разу не слыхал про такого!
      – Успокойся! - Мездос протянул ладони вперед, призывая вскочившего на ноги Слепца сесть обратно. - Сейчас ты узнаешь много потрясающих новостей, так что побереги себя. Да, ты не знал этого брата, ибо он исчез из города своего отца, когда ты был совсем маленьким. Клозерг появился у моего замка больше десяти лет назад - крепкий молодой человек с густой, рано начавшей седеть бородой и вечно насмешливыми глазами. Ничего необычного во внешности и поведении его нельзя было заметить - разве что, необычайный талант расположить к себе собеседника. Таким образом он смог добиться моей аудиенции и даже большего - уговорил принять его в ученики. Я был поражен умом Клозерга, глубиной суждений о мире и людях, его населяющих. Позже я успел порадоваться правильности своего решения, когда новый ученик изрядно преуспел в изучении многочисленных наук и искусств. Я, тот, кого величают мудрецом и всевидящим, не мог разглядеть его истинной сущности! Впоследствии я понял, что мне это было просто не под силу. Человек, пришедший просить знаний и силы, на самом деле от рождения был много могущественнее меня. Не знаю, отчего он не уничтожил меня - не то сам не знал о своих способностях, не то у него были какие-то неизвестные мне соображения.
      – Что ты такое говоришь? - воскликнул Слепец, в чьей голове словно кипело какое-то колдовское варево. Мысли переплетались друг с другом, создавая безумную мешанину, в которой ничего толком не разберешь. - Клозерг, мой брат, и могучий колдун от рождения? Мне кажется, ты сошел с ума! Моим отцом был король, простой, хотя и наделенный некоторыми, совершенно обыкновенными, талантами человек!
      – Подожди! - властно сказал Мездос, снова протягивая руки к Слепцу. - Прошу тебя, не прерывай меня больше. Я должен вести рассказ по порядку, и поверь, мне трудно и больно говорить обо всем этом. К концу повествования ты будешь знать ответы на большинство вопросов, могущих появиться в твоем мозгу. Другое дело, удовлетворят ли они тебя?
      Слепец послушно откинулся на спинку кресла и облизал пересохшие губы. Они немного отвлекли его: взяв кувшин с вином, он наполнил бокал и жадно выпил его почти до дна. Мездос, тем временем, продолжил:
      – Итак, Клозерг оказался не тем, за кого себя выдавал. Он проник в ряды моих учеников с единственной целью - развить свои колдовские таланты и овладеть знаниями, которых он, по его собственному убеждению, не имел. Все время Клозерг искусно маскировал лживость и подлость своей натуры. Он дождался момента, когда, как ему показалось, могущество достигло нужной величины. Тогда он украл у меня Талисман огня и пропал. Как ни старался я найти следы беглеца, ничего из этого не вышло. Только слухи, приходившие ко мне из мест, по которым проследовал к своей непонятной цели Клозерг, рассказывали о его "подвигах". Долгое время он прятался в лесах Адрии, жил там среди зверей, и сам был как зверь. Очевидно, в это время он подчинял себе Талисман, ибо, взятый без позволения прошлого хозяина, этот артефакт ведет себя, как норовистая, полудикая лошадь, выкидывающая из седла неопытного седока. Я надеялся, что в борьбе Талисмана и человека победит первый, но ошибся. Тогда я впервые испугался и взялся исследовать прошлое Клозерга. Он долго жил в замке: я мог использовать личные вещи, чтобы получить очень важные сведения об их хозяине… И тогда я отчетливо осознал, каким глупцом был! Ибо почти сразу я выяснил, что явившийся ко мне молодой человек в скромных одеждах был никто иной, как сын короля Джона Торби, великого мага Джона Торби, властителя мира Джона Торби!
      Услышав имя отца, Слепец вздрогнул. Король - это еще привычно, но "великий маг и властитель мира"? Он открыл было рот, чтобы снова издать возглас удивления и несогласия, и только с большим усилием смог заставить себя терпеливо слушать волшебника. Мездос, казалось, заново переживал некий очень трудный для себя период жизни. Лицо его раскраснелось, глаза горели безумным огнем, ладони, лежавшие на столешнице, то и дело сжимались в кулаки.
      – … Теперь уже со страхом я получал новые известия о странном сыне великого Джона Торби. Тот прошел на юг, избегнув многочисленных опасностей и ускользнув от моего преследования. Он пересек Корроз, преодолел пустыню и перешел на правый берег. Всю дорогу он старался избегать столкновений с кем бы то ни было, как видно, из-за неуверенности в своих силах, однако с Рекой ему пришлось сразиться - и он победил ее без видимых усилий, насколько я знаю. Река, сама очень способный волшебник, принуждена была положиться на грубую силу, ибо больше не могла ничего сделать. Она пыталась убить его ударами щупальцев - которые Клозерг без труда отражал Огненным мечом…
      Слепец уже давно догадывался, к чему приведет рассказ Мездоса, но при упоминании об Огненном мече он уже не мог усидеть на месте. Вновь вскочив на ноги, Слепец вскричал:
      – Клусси! Человек в огненных доспехах и с огненным мечом, унизивший Реку, лишивший меня трона, глаз и пальцев!!! Ты утверждаешь, что он - мой брат??
      – Да, - Мездос вдруг разом постарел, потеряв весь пыл, с которым рассказывал свою историю. - Твой старший брат, сын короля Джона Торби, Клозерг.
      – Нет, все, что ты мне пытаешься внушить - невозможно! - жалобно воскликнул Слепец. Он снова почувствовал себя королем Малгори, на глазах которого рушилась прежняя, такая размеренная и спокойная жизнь. - У меня не было такого брата! Пусть, пусть я сам не помню тех времен, но неужели мать и многочисленные слуги не рассказали бы мне о нем за все эти годы? Почему никто никогда не говорил об отце, как о могучем колдуне? Почему?
      – Я не знаю мотивов Джона Торби, решившего вдруг стать простым королем, - устало ответил Мездос. Тяжело вздохнув и скорбно нахмурившись, он поглядел на окна. В тот момент яркий свет солнца, бивший сквозь стекла, вдруг померк, погружая огромный зал в полумрак, особенно темный для Слепца с его волшебной темной пластинкой на глазах. Волшебник снова заговорил, гораздо тише и медленнее, чем раньше. - Тебе многое нужно объяснять. Увы, я не в силах поведать обо всем на свете. Жизнь на том берегу Реки покрыта мраком неизвестности, туда не распространяется ни капли моего могущества. Остается только догадываться, почему родные и друзья не рассказывали тебе всего, что знали сами… только я не стану этого делать. Одно я могу сказать тебе точно: твой отец, Джон Торби, есть тот, кого верящие в высшие силы люди называют Создателем. Творец нашего мира, его повелитель и судья.
      Слепец застыл с открытым ртом - всякие слова застряли у него в горле. Он и Мездос в молчании смотрели друг на друга некоторое время, пока, наконец, Слепец не рухнул обратно в кресло. Сердце его колотилось в бешеном ритме, губы отчаянно дрожали, а зубы стучали, как у человека, замерзшего до полусмерти. Руки беспорядочно шарили по коленям, норовя вспороть ткань куртки и штанов. Теперь голова Слепца опустела. В ней осталась одна-единственная мысль: "Отец! Мой отец - Создатель?"
      – Это так неожиданно и невообразимо для тебя! - глухо сказал Мездос. - Поверь, я понимаю, что ты чувствуешь, ибо сам был немало шокирован, когда впервые узнал это. Никто не рассказывал мне об основах мироздания и роли в ней Джона Торби - я сам дошел до всего этого. Только несколько намеков и обмолвок, доставшихся от твоего отца, помогли в построении четкой картины. Дело в том, что весь наш мир - ничто иное, как непередаваемо сложная, небывало реалистичная иллюзия, живущая в мозгу величайшего гения. Каждый камень, каждое дерево, каждая лужица, каждый человек наконец - элементы его воображения… или бреда, смотря как на это поглядеть. Твой отец - великий ученый и великий сумасшедший, живший некогда в другом, настоящем мире. Он придумал некое зелье, делающее возможности человеческого мозга практически безграничными, и воспользовался своим изобретением крайне оригинальным способом. Каждый житель нашего мира существует только внутри его необъятного сознания. Все мы - словно куклы из огромного театра марионеток, играющие под твердой рукой кукловода придуманный им спектакль. Нам кажется, что все вокруг существует на самом деле, но это всего-навсего иллюзия. Я, Великий Мездос - лишь одна из выдумок богатого воображения нашего гениального создателя. Когда губы мои шевелятся, я произношу слова, "написанные" им. Когда я иду, то двигаюсь в заданном им направлении - и так можно продолжить до бесконечности. Одна из тысячи мыслей, обретшая иллюзорные черты настоящего человека. Я даже не уверен, что вообще существую: вдруг я со свей моей многовековой жизнью, придуман совсем недавно, за каких-нибудь пару мгновений, дабы стать очередной декорацией на твоем пути?
      – Мне трудно понять тебя, - пробормотал Слепец, наконец, вернувший себе способность говорить. - Как все, о чем ты говоришь, может быть на самом деле?
      – Тогда не пытайся понять - просто доверься мне! Или наоборот, не верь, быть может, это я - безумец, выдумавший невесть что? - Мездос, раздувая ноздри, подался вперед, сверля Слепца горящим взглядом.
      – Мы - участники чьего-то огромного сна? - продолжал потерянно вопрошать тот.
      – Согласно моей теории, мы - это множество снов, переплетенных воедино. Множество снов, разом снящихся одному и тому же человеку - Джону Торби. Хотя… - Мездос выпятил губы, словно пытаясь прожевать слова. - Снами нельзя управлять, а Джон Торби, без сомнения, управляет своими видениями. Я думаю, он создал мир только из-за желания стать повелителем сразу тысяч судеб, пускай и придуманных, ненастоящих. В нем сразу же были государства и люди с долгой историей, друзья и враги, древние чудовища и чудесные явления. Сам Джон Торби ушел сюда, в свои мечтания, из мира, который он называл просто "Родиной", такого огромного по сравнению с нашим, что даже и сказать страшно. Твой отец говорил мне, помниться, что в нем, сколько не иди, никогда не встретишь Края! Там он был одним из многих, слабых и ничтожных человечков, а здесь разом превратился в Повелителя, хозяина стихий, судеб, да и всего мироздания в целом. Он придумал волшебство, существовавшее на "Родине" только в легендах; необычных, по тамошним меркам, существ, придумал народы и законы, дал названия странам и поселениям… да что там - имя каждому человеку! Что-то было скопировано с его родного мира, причудливо смешалось с выдумкой. Все для большего наслаждения Создателя! Устроив мир по своему усмотрению, он "вселил" самого себя, главное "я" среди многих второстепенных, в одну из марионеток, и отправился играть. Появившись на юге Корроза, он сплотил живших там кочевников, захватил страну, победил в схватке волшебника Сламина и стал править вместо него. Собрав огромную армию, он перенес ее по воздуху далеко на север и прибавил его к своим владениям. А потом… потом была долгая война против меня. Сейчас я понимаю, что он просто развлекался, ибо воевал, в общем-то, сам против себя. Несколько раз его войска были разбиты, но он собирал армии снова и снова. Мы встречались в волшебных схватках один на один, и снова Джон Торби давал мне поблажку, поддаваясь моей иллюзорной силе. Он даже чуть было не погиб один раз, спасшись чудом… Однако, все кончилось так, как должно было - он вошел в мой замок победителем. Я был пленником, хотя и почетным, все Левобережье лежало у ног великого завоевателя… В полном покое он прожил несколько лет, но потом, видно, праздная жизнь ему надоела. Я хорошо помню тот день: Джон Торби спустился в подвалы, в мою тюрьму, и отдал мне ключи от нее. На прощание он немного поведал о себе. Жалкие крохи, скудные сведения о подноготной нашего существования, на основе которых я и развил собственную теорию, которую сейчас излагаю тебе. Поговорив со мной, очень недолго, Джон Торби испарился. Просто растаял в воздухе - это совсем не сложное волшебство… С тех пор я больше не слышал о нем, однако, предположил, и, как оказалось, совершенно справедливо, что он отправился на другой берег Реки, чтобы начать все сначала, на сей раз в роли обычного, не обремененного магическими способностями, человека. Двадцать пять лет назад я увидал Джона Торби в последний раз. Как-то раз, поздним вечером, он объявился в моей спальне и пробыл там около часа. Ему хотелось похвастаться перед кем-нибудь своими достижениями. Я думаю, уже тогда он окончательно свихнулся, поглощенный своим детищем… Он рассказывал сам себе, по сути дела. О том, как без помощи волшебства снова захватил себе весь мир, а после кровопролитных войн и жарких битв собрал всех побежденных вождей на пир. После совместного празднества он раздал обратно захваченные земли, оставив себе небольшой надел. Ему вдруг захотелось стать обычным человеком, вернее, обычным, заурядным королем. Что это было? Тоска по прежней жизни в ином мире? Еще один признак полного безумия? Не знаю.
      Долгий разговор, казалось, отнимает у Мездоса силы. Он выглядел все более уставшим, словно бы рассказывать эту историю приходилось за изнурительной физической работой. Для подкрепления волшебник то и дело прихлебывал вино из бокала, частенько глубоко вздыхал и иногда останавливался, будто переводя дух. Слепец же давно потерял чувство реальности, слушая собеседника как в туманном бреду. Тем не менее, слова Мездоса откладывались в его памяти.
      – …Джон Торби выстроил город, ставший его столицей, женился и ждал детей, - продолжал волшебник тем самым мерным голосом, каким старики в деревнях рассказывают древние сказки. - Не сомневаюсь, что он точно знал, какого пола дети родятся у жены. Поведав мне об этом, Джон Торби вновь исчез, на сей раз навсегда. На мои мольбы просветить меня, ответив на некоторые, особо мучительные, вопросы, он ответил загадочной улыбкой, растворившейся в воздухе вместе с ним самим. Что сталось с ним потом - я не знаю.
      – Он умер двадцать один год назад, - глухо проговорил Слепец.
      Мездос медленно покачал головой.
      – Я сказал, что не знаю, что с ним сталось, однако, я точно знаю, что с ним произойти не могло. Он не мог умереть, ибо вместе с ним исчез бы и весь наш мир! Они неразделимы, понимаешь? Где-то, в каком-то из воплощений, Джон Торби остался здесь, с нами. Я не могу поверить, что он решил стать посторонним наблюдателем. Я много думал над этой проблемой в последние дни, и боюсь, пришел к неутешительным выводам. Джон Торби, на сей раз точно, сошел с ума. Полностью, во всех смыслах и ипостасях. Не знаю, что твориться с его настоящим, самым первым телом? Быть может, оно умирает там, на неведомой "Родине", под надзором лекарей, в смирительных путах? А здесь, как мне кажется, Джон Торби переродился в своего старшего сына, Клозерга. Несмотря на странное поведение, мощь выдает его с головой. И мощь эта, увы, направлена на разрушение.
      – В таком случае, мы все обречены? - пролепетал Слепец.
      – Глупо бояться смерти тем, кто на самом деле не существует, правда? - невесело усмехнулся Мездос. - Хотя, это серьезная философская проблема - имеем ли мы собственную жизнь и смерть? Можно ли считать нас личностями?… Ах, у меня нет никакого желания размышлять сейчас на эту тему. Я должен лишь сказать, что существует еще одна возможность развития событий после так называемой "смерти" Джона Торби. Здесь на сцену выходишь ты.
      – Я? Каким же образом?
      – Подожди, ты опять торопишься и перебиваешь меня! Впрочем, это простительно… Так вот, мне подумалось, что Джон Торби на самом деле мог преобразовать себя не в одного, а в двух человек! Понимаешь? Новая прихоть, новое, захватывающее развлечение! Представь себе: все плохое в себе, свое разрушительное начало он помещает в Клозерга, а все хорошее, созидательное - в тебя! Каждая часть личности будет сражаться с другой, и в конце концов он узнает, чего же в нем было больше - добра или зла! Согласись, идея, достойная великого гения, великого сумасшедшего, великого Джона Торби!
      – Твой рассказ лишил меня всякой способности соображать, - признался Слепец. - Я не могу уследить за ходом твоих мыслей. Если я - всего лишь марионетка в руках… вернее, в мыслях моего отца, то как я смогу победить его самого?
      – Ты невнимательно слушал меня! Ты уже не марионетка. Ты продолжение Джона Торби, но ты уже не он сам. Другой человек, вернее, другая личность, которая сама себе хозяйка. Ты и Клозерг. Очевидно, в вас обоих остались способности повелевать нашим миром, однако, в обоих она оказалась как бы забытой. Ваша задача - пробудить в себе необычайные силы и побороть противника. Мне так кажется…
      – Значит, теперь я должен идти дальше, найти дорогу на тот берег, достигнуть Клозерга, и победить его?
      – Может, подоплеку событий ты понял не до конца, однако выводы сделал правильные, - Мездос вымученно улыбнулся.
      – Но как я это сделаю!? - вскричал Слепец. Он, в который уже раз, вскочил на ноги, да так, что едва не опрокинул тяжелое кресло. Потрясая искалеченными руками, он продолжил кричать с прежним отчаянием. - У него в руках огненный меч, он уже стал настоящим волшебником, перед мощью которого бессильна сама Река, а у меня нет даже пальцев!
      Резко отвернувшись, Слепец отошел от стола прочь, чтобы Мездос не видел его перекошенного от желания разрыдаться лица. Будь он прежнем, слезы уже лились бы по щекам. Столько потрясающих… нет, ужасающих своей непостижимостью новостей за один раз, и на закуску - невыполнимое задание.
      – А как ты жил и сражался до сих пор? - тихо спросил Мездос у него за спиной. - Как ты, слепой и безрукий, сразил закованное в броню чудовище на Великом тракте? Отчего тебе помогли Река и Деревья-убийцы? Почему я, великий волшебник и чуть ли не властелин всего Левобережья говорю с тобой, пришедшим к моим людям грязным оборванцем? Задумайся над всеми этими вопросами, и очень скоро ты поймешь, что ответ может быть только один… Ты не простой человек. Не сомневайся в своих силах, ибо сомнения - это именно то, что может погубить тебя.
      Слепец затряс головой, словно пытаясь прогнать прочь доводы Мездоса. Он даже зарычал, словно загнанный в угол волк, только что зубы не оскалил.
      – Если ты прав, колдун - мы все лишь выдумка. Ты - ничто, и я такой же. Как облако может толкнуть гору? - в его голосе сквозило отчаяние.
      – Отчего ты пытаешься убедить себя в собственной слабости? Я ведь говорю, я доказываю: ты не такой, как мы все! Только ты можешь уничтожить Клозерга, если это вообще возможно, и спасти наш выдуманный мир от исчезновения. Творец, Джон Торби, должен остаться в нем в ипостаси созидателя, а не разрушителя.
      – Зачем тебе жизнь? Ведь ты на самом деле не существуешь. Помнишь, ты сказал в начале разговора, что был шокирован, когда узнал об этом. Стоит ли существовать в таком виде?
      – Для меня это существование кажется реальным, друг мой. Джон Торби сотворил меня вместе с неотличимой от настоящей жаждой жить. Осознание того, как на самом деле обстоят дела, только иногда напоминает о себе. А что с теми, кто ни о чем не знает?
      – Они не жили на самом деле, значит, и умрут понарошку. Здесь не о чем раздумывать, - возразил Слепец.
      – Но ты-то знаешь! Их смерть, пусть даже эфемерная, будет на твоей совести.
      – Какое мне дело до этих выдуманных существ! Всякий сон рано или поздно кончается, так что жалеть не о чем.
      – Если в тебе находится хоть часть Джона Торби - а так оно и есть, уверяю тебя - то ты ответственен за нас, тех, кого ты создал.
      Слепец прищурился и вдруг почувствовал, что становится спокойным. Мездос слишком усердствует в его убеждении - почему? Неужели он боится этой самой смерти? Придуманной смерти в никогда не существовавшем реально мире? Хочет жить дальше, а помочь ему в этом может только один человек… Значит, Слепец на самом деле тот, за кого принимает его великий волшебник Мездос? Некая частица самого Создателя, угнездившаяся в теле "сына" ради развлечения? Желающая поиграть с сотворенным миром, да так поиграть, что от этих игр творение может рассыпаться и растаять… Если все так, то что он должен делать? Как себя вести? Забывшись, Слепец сжал голову руками и крючки больно впились ему в череп. Скривившись от боли, но не отрывая рук, он сделал два шага и рухнул в кресло.
      – Что же мне делать? - пробормотал он, скрипя зубами. - Как быть?
      – Ты должен спрятать сомнения внутрь себя, - уверенно сказал Мездос. - Попытайся жить, как прежде, и действовать так, как ты стал бы действовать раньше, ничего не зная.
      – Это трудная задача, не так ли? - Слепец наконец отпустил голову, и пристально взглянул на собеседника. Тот твердо выдержал взгляд его холодных, неподвижных глаз.
      – Очень трудная. Но вполне выполнимая - я точно знаю.
      – Хороший совет, Мездос. Только не знаю, смогу ли я ему следовать? Послушай, а тебе не приходила в голову такая мысль: быть может, ты сам тоже несешь в себе частицу Джона Торби? Третья сторона, арбитр и советчик?
      – Нет! Я ведь существовал задолго до появления на свет вас с братом…
      – Разве это - препятствие для Создателя? Брат Клозерг тоже не был младенцем, когда Джон Торби пропал, я ведь правильно все понял?
      – Да… - Мездос казался растерянным. - Нет, то, о чем ты говоришь, невозможно!
      – Ха-ха! - Слепец рассмеялся от души, даже запрокинул голову. - Кажется, мы с тобой поменялись ролями.
      – Ты прав… Вот тебе еще одно доказательство! - Мездос быстро пришел в себя и заговорил с прежней уверенностью. - Итак, наши беседы могут продолжаться сколь угодно долго. Однако, если ты решишь действовать, нужно начинать как можно скорее, а не то будет поздно.
      – Я думаю, что отправлюсь в путь, хотя не знаю, как поступлю в конце… Если дойду, конечно.
      – Это уже что-то! - Мездос лучезарно улыбнулся, и Слепцу даже показалось, что он едва заметно перевел дух. Неужели, неужели все на самом деле так серьезно!? Волшебник встал из-за стола и пошел к Слепцу, на ходу продолжая говорить. - Главное, в чем Клозерг сейчас сильнее тебя - если считать, что вы на самом деле равные половины - это знание. Он овладел способностью управлять миром… хотя, я думаю, далеко не в той степени, что ваш отец. Ты - нет. Пока, ведь это дело поправимое. Завтра я дам тебе…
      Мездос подошел вплотную и поднял руку, очевидно, намереваясь положить ее Слепцу на плечо. Но он не успел - глухой рокот внезапно заглушил его слова. За краткий миг рокот усилился до невообразимой силы: казалось, это гудит, разваливаясь, весь Замок-гора. Пол, стены и потолок ходили ходуном, стол подпрыгивал, разбрасывая по сторонам тарелки и бокалы. Посуда со звоном разлеталась, едва достигая пола, и продолжала мелко, жалобно звенеть уже в виде осколков. Мездос отшатнулся от Слепца - чертя пальцем в воздухе неведомые знаки, он принялся читать заклинание. Слова терялись в грохоте, да и вряд ли они что-то сказали бы несведущему человеку… Слепец вдруг увидел тонкую струйку крови, вытекшую из левого уха волшебника. С оглушительным звоном лопнули стекла в окнах и миллион крошечных кусочков сверкающим облаком накрыл половину зала. Слепец успел среагировать и нырнуть под стол, до сих пор не перевернувшийся. Краем глаза он заметил, что Мездос остался стоять на своем месте, воздев руки. Повинуясь этому его движению, стеклянные осколки облетали волшебника стороной. Наконец, раздался последний, самый громкий и жуткий звук: с протяжным стоном и скрежетом противоположная окнам стена растрескалась пополам, и левая ее половина тут же сползла вниз кучей камней… Вслед за этим все стихло так же внезапно, как и началось. Переждав для верности еще немного, Слепец выбрался из-под стола. Мездос стоял довольно далеко от того места, на котором находился в начале катаклизма, у небольшого подиума. Вверх, на высоту в половину человеческого роста там вздымалось зеленоватое, полупрозрачное сияние. Волшебник застыл, погрузив в него свои руки.
      – Что это было? - хрипло спросил Слепец. Оглядевшись, он увидел тучи пыли, хорошо видимые в ярких лучах солнца. Он немедленно представил себе, что глотка покрыта густым серым налетом и жадным взглядом обшарил поверхность стола. Увы, все бокалы и кувшины разбились, а вино украшало теперь заваленный битым стеклом пол частыми лужами.
      – Миротрясение, - глухо ответил тем временем на его вопрос Мездос. - Твой брат стал гораздо сильнее с прошлого раза. Медлить нельзя, и он словно напоминает нам об этом. Забудь о всех своих сомнениях, прошу тебя, отставь их на время! Сегодня же ты должен отправиться в путь. На севере, за городом Килтос, через Реку переброшен мост. Его сторожит волшебство Реки. Ты должен победить ее и перебраться на ту сторону.
      – Отчего там? - спросил Слепец, недоуменно пожав плечами. - Ведь на юге есть путь, и Клозерг доказал, что по нему можно пройти!
      – Нет, там ничего не выйдет, ибо Река ждет! Она готова дать отпор в том месте, это наверняка. Может быть, она так же готова к попытке пересечь себя и на севере, но там, по крайней мере, есть шанс. Путь на север гораздо сложнее, чем на юг, однако там есть и еще одно преимущество: Река в том месте очень узка. Можно сказать даже, слабее… Если ты доверяешь моей мудрости, то послушай этого совета. А вообще, ты волен поступать, как знаешь.
      – Что ж, нет причины не слушать тебя. Отправлюсь на север. Мне, в общем-то, все равно, - Слепец нагнулся и с трудом подцепил с пола бокал, у которого была отбита ножка. Стоило ему взглянуть на Мездоса, тот все понял, и бокал беззвучно наполнился до краев золотистым вином. Сам волшебник вынул наконец руки из зеленого сияния и направился к Слепцу.
      – Вот это поможет тебе, - он протянул Слепцу небольшой кирпичик, на первый взгляд, сделанный из очень прозрачного, синеватого стекла. С торцов его свисали странные штуки, больше всего походившие на струйки воды, застывшие в воздухе.
      – Стеклянные бусы? - ухмыльнулся Слепец.
      – Талисман воды, - серьезно ответил Мездос. Видя, что его собеседник не торопится принять дар, он сначала нахмурился, а потом взметнул вверх брови, вспомнив что-то, изменившее его мнение. Осторожно положив Талисман на край стола, волшебник ухватился за "водяные струйки" и, повесив прозрачный кирпичик на грудь Слепца, соединил их на шее, как будто застегнув какое-нибудь ожерелье. Прохладная, щекочущая полоска, едва коснувшись кожи, нагрелась. Слепец наклонил голову до тех пор, пока подбородок не уперся в грудь, и рассмотрел Талисман. Казалось, с плеч по груди бежали две тоненькие мокрые дорожки, вливающиеся в прямоугольный сосуд, наполненный чистейшей, только что добытой из растопленного горного льда, водой. Слепец осторожно дотронулся до него ладонью: поверхность оказалась упругой, холодной. Когда он отвел руку в сторону, то увидел, что на коже осталось несколько крошечных капелек. Судя по всему, волшебник дал ему не забавный сосуд, а принявшую строгую форму и не собиравшуюся растекаться воду. Уж конечно, это была не обычная водичка из ручья…
      – С огнем должна бороться вода, поэтому ты должен научиться повелевать ею, - торжественно заявил Мездос, когда посчитал, что Слепец вдоволь налюбовался новой игрушкой. - Талисман сам по себе не даст тебе знаний и особых умений, он просто подчинит воду твоим желаниям. Тебе придется выучиться правильно формулировать их. Придется самостоятельно разузнать, какими возможностями обладает эта маленькая штучка. К сожалению, у нас нет времени на обучение… Ты не можешь здесь оставаться. Сын Джона Торби… часть Джона Торби должна справиться с этой задачей.
      – Значит, ты открыл мне глаза, подарил магический амулет, и отправил топать дальше! - Слепец скептически ухмыльнулся. - Мне казалось, что ты желаешь моей победы больше всего на свете, однако нельзя сказать, что помощь твоя очень уж велика!
      – Ты поймешь ее величину позже, друг мой. Как тебе нельзя задерживаться в моем Замке, я сам не могу отправиться с тобой! Я нужен здесь. Огромные полчища чудовищ выходят из-за Края мира каждый день, и если все они станут добираться до людей, никакие армии не смогут их остановить. К тому же, я просто боюсь представить, насколько ужасны повреждения, нанесенные моим владениям только что произошедшим катаклизмом. Все, что я мог, я уже тебе дал. Ну, разве что, еще летун… Он доставит тебя так далеко, как только сможет.
      – А вот это? - горько скривился Слепец, ухватив на крюк и покачав перед своей грудью Талисманом. - Ты подарил мне мощное оружие, но не научил им пользоваться! Какой в нем прок в таком случае! Умру ли я безоружный, или вооруженный до зубов…
      – Отбрось сомнения! Ищи, и обретешь! Внутри твоего разума, может быть, очень глубоко, спрятаны ответы на все вопросы, какие только способен измыслить человек. Ты должен найти все там… Теперь, позволь мне проститься с тобой. Я уже чувствую, что сотня неотложных дел требует моего вмешательства, - Мездос со страдальческим выражением на лице потер щеки. - Ступай, помощники снабдят тебя всем необходимым и отправят в дорогу. Когда только я буду способен, приду на помощь. До свидания!
      – Подожди! - воскликнул Слепец, пораженный внезапным воспоминанием. - Есть ведь еще одно важное дело, с которым я шел к тебе.
      – Какое? - нахмурился Мездос. Кажется, он ожидал новых неприятностей.
      – Я хочу попросить, чтобы ты забрал у Халлиги тот дар, которым отблагодарил за свое спасение, или что там она для тебя сделала.
      – Зачем? - теперь Мездос искренне удивился, и его сведенные к переносице брови взлетели кверху.
      – Ты ведь зовешься всевидящим и всезнающим, - вздохнул Слепец, снова невесело усмехаясь. - Неужели от тебя укрылось, что она несчастна именно из-за этого дара?
      – Но она сама не хотела, чтобы я еще раз вмешивался в ее судьбу! - в голосе волшебника появились новые нотки. Отчаяние, боль, давно забытое и вдруг вернувшееся страдание? - Я не смел пойти против ее просьбы, понимаешь? К тому же, не надо равнять меня с Джоном Торби во всеведении. Я не могу знать о судьбе каждого из живущих на этом берегу.
      – Мне казалось, что Халлига для тебя не "каждый живущий", а кое-кто особенный.
      – Может быть, - плечи Мездоса бессильно опустились. - Однако, она отвергла меня, предпочтя какому-то обычному человеку. Я тоже постарался вычеркнуть воспоминания об этой женщине из своей жизни. И что же с ней сталось?
      – Твой подарок принес ей много страданий. Она теперь очень несчастлива. Не знаю, вернет ли способность стареть счастье этой бедняжке? Халлига просила сделать ее обычной женщиной, подвластной годам.
      – Хорошо, - на сером лице Мездоса мелькнула едва заметная улыбка. - А я, тем временем, уверился - тебе не безразличны судьбы мира и населяющих его вымышленных персонажей. Ты не стал бы просить за Халлигу, коли считал бы ее простой выдумкой. Я сделаю, как ты просишь - немного позже. А теперь до свидания. Больше нет забытых просьб?
      – До свидания, - буркнул Слепец, отрицательно качая головой. - Спасибо тебе за подарочки и за то, что открыл глаза на правду жизни.
      Мездос уже не отвечал. Дымное облако, появившееся из ниоткуда, скрыло его от взгляда. Когда оно развеялось по сторонам, будто от порыва неосязаемого, неслышного ветра, волшебника нигде не оказалось. Слепцу оставалось только идти прочь. Сколько всего обрушилось на его несчастную головушку за столь краткий промежуток времени! Плохо, когда тебе выжигают глаза и отсекают пальцы, однако гораздо больнее сознавать, что это сделал твой собственный брат! Твой отец вдруг оказывается всесильным существом, сотворившим иллюзорный мир, который ты с детства считал реальностью. Да и ты сам - его выдумка! Или же очередное воплощение… Уф, так недолго свихнуться! Стать таким же сумасшедшим, как отец? Но если он - это я, вернее, я - это часть его, то как может сойти с ума безумец?? Как было бы хорошо отстегнуть свою голову вместе с наполняющими ее дурными мыслями, и отдохнуть. Ни о чем не думать, ни о чем не волноваться, ни в чем не сомневаться… Несбыточные мечты!
      К тому времени, когда Слепец достиг выхода из зала, он уже шел твердым шагом. Метания разума решались просто, если взять в узду разбегающиеся мыслишки и попробовать взглянуть на ситуацию, не поддаваясь засилью чувств. Во-первых, глупо было бы лечь вот здесь, на полу, повторяя: "мир нереален, я не существую, зачем что-то делать?". Значит, он должен действовать. Как? Есть один человек, способный пролить свет на настоящее положение дел, подтвердить или опровергнуть рассказ Мездоса. Клозерг, Клусси, волшебник с огненным мечом. Нужно достигнуть его и вынудить к разговору - и тогда уже быть уверенным. Конечно, трудно жить, будучи снедаемым сомнениями в собственном существовании. Однако, слишком уж это сложная проблема, чтобы мучиться ей долго. Пройдет день, другой - и она отодвинется на задний план, вытесненная повседневными заботами.
      Давешний слуга в длиннополом кафтане провел Слепца по замку в нужное место. Сначала казалось, будто они идут тем же путем, что шли на встречу с Мездосом, но потом Слепец понял свою ошибку. Слуга завел его в череду длинных темных коридоров, к счастью, нисколько не пострадавших от "миротрясения". На стенах, на порядочном расстоянии друг от друга, висели необычные светильники. Их грушеобразные корпуса прижимали к камню металлические скобы, а узкие части увенчивали тонкие изогнутые трубочки с ярким, но в то же время мягким оранжевым сиянием на кончиках. Эти волшебные, немигающие огни превращали тьму коридоров в полумрак. Слепцу пришлось снять с глаз предохранительный обруч с темными пластинками, так как иначе он почти ничего не видел… Внизу, у пола, уже царила густая темнота; рядом с самими светильниками можно было разглядеть, как плотно пригнаны друг к другу складывающие стену гранитные блоки. Слепец легко коснулся их сгибом указательного крюка правой руки: с тихим скрежетом бронза заскользила по камню, не замечая стыков. Камень и металл. Звук. Лампы и мрак. Игра света. Иллюзия и бред. Он видит своими новыми глазами, он ощущает суставами дрожание трущегося по граниту крючка, он ступает ногами по твердому полу. Как все это может быть выдумкой? Подобная мысль абсурдна. Уж если кто и безумец, так это Мездос! Самое простое и логичное, а главное, удобное объяснение. Конечно, с виду он не похож на умалишенного… Как не хочется верить его словам! Зачем усложнять привычный мир, зачем выдумывать небылицы? Но как же быть с трескающимся небом и чудовищами, взявшимися из ниоткуда? Привычная картина мироустройства не в силах объяснить их существование. Значит, Мездос прав?? Мысль, сон, бред, блажь, возникшая в мозгу сумасшедшего - вот каков он, окружающий тебя мир! Кто ты сам - другой вопрос. Никогда не существовавшая ранее и не имеющая будущего вне помыслов хозяина кукла с веревочками? Неужели, неужели такое возможно? Слепец вдруг, совсем некстати, вспомнил сон, снившийся давным-давно, в детстве - будто бы он тонет в пруду. Тогда он ЧУВСТВОВАЛ, как вода, пахнувшая гнилью, льется в горло и перехватывает дыхание, как скользкие стебли кувшинок опутывают руки. Стоило проснуться в мокрой от пота постели - и наваждение исчезло бесследно, словно и не казалось таким реальным. Однако, усевшись в своей темной комнате, он долго откашливался, пытаясь выдуть из горла приснившуюся воду, сжимал ладонью грудь, и ужасался яростному биению сердца. Может быть, это хорошее объяснение? Человеческому разуму по силам придумать для себя предельно реальную, но все ж таки несуществующую на самом деле картину. Богатая фантазия может помочь вызвать в мозгу очень сложное и подробное видение, но чтобы одновременно мыслить за тысячу, сотню тысяч людей - это уже просто не укладывается в голове. Джон Торби одновременно и собственный сын Малгори, и Мездос, и его слуга, и та покрытая броней тварь, что атакует солдат на Великом Тракте… И каждый из солдат - это тоже Джон Торби. Услужливая память быстро предоставила Слепцу еще один пример. Снова он в детстве, в оружейной комнате, играет со своими деревянными солдатами. Их много, но все подчиняются желаниям маленького Малгори - двигаются туда, куда пожелает он, и падают, сраженные такими же послушными его воле врагами. Есть только один солдат, полководец, которым маленький король олицетворяет себя. Очень яркая картина! Слепец с горечью подумал, что еще на один шаг продвинулся на пути к полной вере в слова проклятого Мездоса! Как же это все ужасно!
      От таких душераздирающих мыслей заломило в висках. Слепец уже плохо соображал, когда двое слуг взяли его под руки и помогли встать в центр ограниченного стопкой лежащих обручей круга. Стоило слугам отойти, обручи немедленно взлетели в воздух и принялись вращаться. Они были наклонены по отношению к полу под разными углами и каждый соприкасался со соседними в двух противоположных точках своей окружности. Выглядело все так, будто некая сила тянула к потолку цепь, сделанную из обручей, но никак не могла выпрямить в вертикальном направлении ее жестко скрепленные звенья. Слепец оказался внутри лязгающего, сверкающего неяркими огнями столба, сотканного из мельтешащих металлических трубок. Лицо овеял уже знакомый ветерок, а мелькание обручей окончилось мгновенной вспышкой, ослепившей глаза. Слепец в ужасе закрылся руками, совершенно не задумываясь, что случится, стоит ему задеть окружившую со всех сторон волшебную стену. Он не видел, как обручи прекратили вращение и с грохотом повалились на пол. Через некоторое время Слепец смог отнять руки и приоткрыть глаза. Он находился в новом помещении - небольшой комнате, с шерстяным ковриком на полу и стенами, задрапированными золотистой парчой. Обручи прятались в глубокой темной нише, напротив, у большого, жарко пылавшего камина, стояли два кресла. Из одного при звуке падающих обручей встала женщина в длинном платье с широкими рукавами и стоячим воротником. Платье было из тяжелого красного бархата, отвороты белого воротника сбегали вниз, по краям смелого выреза. На бледной коже груди покоился яркий сапфир в золотой оправе. Густые каштановые волосы свободно падали за плечи женщины… Она нахмурила брови, отчего лицо с правильными, тонкими чертами и строгими цветами помады и теней стало еще прекраснее. Огромные глаза сияли в свете факелов, как неведомые, черные драгоценные камни.
      – Добрый день! - вымолвила она нежным, мелодичным голоском. Одновременно со словами Слепец уловил знакомый аромат духов.
      – Здравствуй, Шадри! - улыбнулся он. - Ты гораздо симпатичнее, чем я представлял себе.
      Увидев эту прекрасную женщину, первую женщину, которую он смог лицезреть за последние полгода, Слепец почувствовал, как все тяжелые мысли исчезают вместе с нудной болью в висках. Он вдруг почувствовал себя сильным и всемогущим. Хотелось немедленно совершить некое героическое деяние, которое заставило бы ахнуть эту надменную красавицу. Слепец немедленно расправил плечи; тепло камина обволакивало тело и наибольшее его средоточие оказалось на груди. Там, где висел на двух струйках застывшей воды Талисман. Осторожно и плавно Слепец взялся крючьями за ладонь подошедшей Шадри и легонько коснулся ее губ своими. Женщина не испугалась, только глаза ее удивленно распахнулись.
      – Не могу поверить, что ты - тот самый грязный, пропахший всеми ведомыми и неведомыми неприятными запахами бродяга! - выдохнула она, чуть отпрянув от Слепца. - Теперь тебя, в некотором смысле, можно назвать красавцем!
      – Увы, это если только сравнивать с прежним моим состоянием, - грустно улыбнулся Слепец. - Кто из нас по-настоящему красив - так это ты, великолепная Шадри.
      Она улыбнулась еще шире и немного потупилась. Неужели, такой важной даме ведом стыд? Или это просто кокетство?
      – Ах, эти слова… - Шадри несколько раз быстро взмахнула густыми ресницами. - Вместе с твоим пронизывающим взглядом они заставляют меня краснеть.
      – Не думал, что когда-либо женщины станут говорить мне таки слова снова, - вздохнул Слепец. От избытка чувств он чуть было не сжал нежные ладони Шадри своими крючьями, но вовремя опомнился.
      – Пойдем, - ласково сказала Шадри. Улыбка ее была такой, будто она приглашала Слепца на ночь в свои покои, и он даже успел представить себе, что же ждет его там… Но нет, потянув за руку, Младшая Помощница Мездоса увлекла его совсем в другое место. Они прошли по сыроватому, непохожему на остальные, ходу, через несколько поворотов окончившемуся тяжелой дверью. За ней находилось вытянутое помещение с низким потолком, где на длинных, расставленных в шеренги стеллажах, покоились разнообразные доспехи и оружие. Там были длинные и короткие мечи из серебристого металла - легкие, но быстро тупящиеся, по словам Шадри. Были узкие, тяжелые даже на вид мечи из отливающей синевой лучшей стали. Короткие бронзовые кинжалы, метательные ножи в перевязях, болы, дротики, копья и топоры… Щиты из того же легкого металла, или же дубовые, обшитые железом, либо бронзой. Панцири, длинные и укороченные, простые и украшенные драгоценными каменьями, грубые или изящно изогнутые, чтобы повторять выпуклости человеческого торса; поножи с кожаными ремешками, налокотники, перчатки, кольчуги всех мастей - от кожаных с металлическими бляшками, до набранных из тысяч металлических колечек. Были шлемы, круглые и пирамидальные, конические и цилиндрические, с плюмажами и без оных. Были луки обычные и волшебные, с коробками на тетиве, а также множество предметов, незнакомых Слепцу. Шадри протащила его мимо всего этого великолепия, могущего заворожить любого знатока. Слепец чувствовал себя мальчишкой, впервые попавшим в оружейную комнату и желающим примерить на себя доспехи настоящих воинов. Миновав множество прекрасных образцов защитного и оборонительного вооружения, они остановились перед каменной полкой, на которой в футляре, на бархатном ложе, лежал один единственный меч - длиной в полторы руки, с голубоватым клинком и черной, массивной рукоятью.
      – Это мы приготовили для тебя, - гордо объявила Шадри. - Ты запросто сможешь держать его своей изувеченной рукой.
      – А из чего он сделан? - поинтересовался Слепец, нерешительно проводя рукой рядом с тускло блестевшим лезвием. - Из какой-то особой стали?
      – Нет, - Шадри покачала головой, и даже это простое движение вышло у нее величественным и грациозным одновременно. - Этот металл гораздо прочнее самой лучшей стали, и, что намного важнее, может выдержать сильный жар. Его невозможно заточить, но не волнуйся, вряд ли он затупиться в ближайшие два десятка лет. Ну же, попробуй взять его!
      Шадри протянула руки, вынула меч из его футляра и торжественно протянула Слепцу. Тот взглянул в блестящие глаза женщины, улыбнулся и неуклюже обхватил рукоять крючками. Бронза лязгнула по черному материалу - очевидно, это тоже был какой-то неведомый металл. Увы, подумал Слепец, мне никогда не нанести удара этим прекрасным оружием, слишком тонка для моих уродливых крюков его рукоятка! О чем же думала Шадри, когда…
      Додумать свои грустные мысли он не успел. Тяжелый клинок опасно наклонился к полу, грозя вырваться из нетвердой руки Слепца, но черная рукоять вдруг набухла и поглотила в своей массе всю кисть. Крючки и кожа скрылись, будто бы внутри массивной перчатки необычной формы; меч перестал вырываться из слабой хватки - он просто стал продолжением руки. Раскрывший от удивления рот Слепец машинально взмахнул синим клинком, описав в воздухе широкий полукруг. Металл грозно загудел, а в полумраке оружейной комнате четко проявился оставляемый им голубоватый след. Призрачное сияние быстро растаяло, но необычайно красивое зрелище навсегда отпечаталось в мозгу. Слепец махнул еще раз, и еще. Завороженный прекрасным мечом, он не мог остановиться, и тут же принялся вспоминать фехтовальные приемы, которым учил его тысячу лет назад старый Галид… Шадри благоразумно отступила в сторону и не мешала Слепцу наслаждаться вновь обретенной способностью крепко держать в руках оружие. Он широко улыбался, описывая острием восьмерки и окружности, чертя кресты и проводя выпады.
      – Как прекрасно снова ощутить в руке тяжесть настоящего меча!! - воскликнул наконец Слепец, очнувшись от наваждения. Выглядел он очень взволнованным: грудь часто вздымалась, крючки на левой руке судорожно скребли друг о друга, даже прозрачные глаза, казалось, стали блестеть еще ярче. Шадри неотрывно смотрела на него с ласковой, понимающей улыбкой.
      – Когда захочешь разоружиться, вложи меч в ножны, - сказала она. - - Или же просто с силой разведи в стороны свои… пальцы.
      Слепец кивнул, но отпускать меч не торопился. Ему никак не хотелось расставаться с давно забытым ощущением собственного могущества… Такое испытывает каждый мальчишка, в первый раз взявший в руки самое плохонькое оружие - пускай даже это будет легкое и старое охотничье копье, или грубая палица с кремневыми шипами. Он протянул меч к полке и отодвинул кончиком лезвия футляр. За ним нашлись тяжелые ножны из дубленой кожи, натянутой на ясеневый каркас. По обоим бокам тянулся серебряный орнамент - кажется, мастер изобразил там группы играющих друг с другом сказочных птиц. Стоило лезвию исчезнуть внутри чехла, черная перчатка-рукоять растаяла. Кисть снова была свободной.
      – Остальное - шлем, доспехи - выбирай сам, - сказала Шадри. Слепец повел головой по кругу, пытаясь охватить все то богатство, что окружало его. Он старался не отвлекаться на богатые украшения и вычурные формы, выбирать только самое полезное. Вот эти доспехи, закрывающие чуть ли не всю верхнюю половину тела, да еще и бедра, прочны и легки. Но все равно, его крупные металлические пластины будут сковывать движения. Такие латы полезны коннику, собирающемуся на битву, а не тому, кто отправляется в путь. Кто знает, сколько ему придется пройти пешком? Как он понесет на себе весь этот хлам? Простая кираса вроде лучше, однако, попробуй в ней выбраться из болота, или преодолеть реку! С такими соображениями Слепец выбрал себе простую суконную куртку синего цвета, с парой небольших бронзовых блях на груди и крепкой кожаной подкладкой внутри, и такую же круглую шапку. К той, и к другой полагалась пришивающаяся меховая подбивка. Еще он взял себе плетеный пояс с металлическими нитями и массивной застежкой в виде двух извивающихся змей. Шадри помогла ему одеться и навесить ножны. С меховой подкладкой она долго не церемонилась - щелкнула пальцами, и неведомо откуда взявшиеся нитки с иголками сами пришили ее на место. Хорошая из нее вышла бы жена, - непроизвольно подумал Слепец. - С такими способностями все бы у нее в руках спорилось, и еще куча времени свободного осталось, чтобы мужа приголубить как следует.
      Тут он крякнул, отгоняя от себя видение: он, развалившись, сидит на просторном кресле, у ног его устроилась Шадри, а вокруг сами собой прыгают метлы, моются в кадках тарелки и горшки, дрова запрыгивают в печь.
      – Что такое? Туго затянули? - участливо спросила Младшая Помощница.
      – Нет, нет, - рассеяно ответил Слепец. - Большое спасибо тебе за заботу.
      Закончив с экипировкой, они покинули оружейную комнату. Шадри повела подопечного бесконечными коридорами, окончившимися громадной естественной пещерой.
      – Отчего ты не щелкнешь пальцами, чтобы перенести нас куда надо? - спросил вспотевший в новом наряде Слепец в самом конце пути.
      – Внутри Замка-Горы пользование перемещающей магией ограничено, - ответила женщина. - Все для того, чтобы засечь лазутчика, буде такой появится. Понимаешь? Трудно следить за всеми проходами и помещениями сразу, а проявления волшебства легко обнаруживаются. Лазутчик, стоит ему проникнуть внутрь, будет вынужден пользоваться магией, ведь он не знает обычного пути.
      – Ну, с этим можно поспорить! - возразил Слепец. Он на мгновение ощутил себя королем и проникся заботой о защите владений от незаконных вторжений. - Вдруг он подкупит кого, и тот нарисует карту? Или еще как?
      – Что поделать, абсолютной защиты все равно не существует, - вздохнула Шадри. - Однако, есть и еще одна причина, временная.
      Они к тому времени уже вышли в пещеру, и Младшая Помощница взмахом руки указала на груду огромных камней, которых явно не должно было быть посреди расчищенной площадки.
      – После недавнего миротрясения у нас много разрушений. Если воспользоваться магией, можно невзначай оказаться прямиком внутри какого-нибудь валуна, про который ты не ведаешь. Не очень-то это удобно.
      Тут уж Слепец не стал спорить. Он тут же забыл о предмете их разговора, и снова раскрыл рот от удивление. Зрелище, представшее перед его глазами, и впрямь было потрясающим: сотни летунов стояли ровными рядами справа и слева. Правда, в нескольких местах эти впечатляющие шеренги прерывались пустыми местами, а в центре правого опять громоздилась осыпь, похоронившая под собой не меньше десятка волшебных летающих колыбелей. В центре сводчатого потолка сияло тусклым светом небольшое отверстие. Впрочем, Слепец быстро понял, что небольшим оно казалось из-за высоты. На самом деле, в нем спокойно могли бы разминуться сразу несколько летунов. Судя по цвету косых солнечных лучей, заглядывающих в отверстие, на дворе уже вечер. Впрочем, зимой закат наступает рано… Слепец перевел взгляд вперед и увидел у большой деревянной платформы, прямо под "летком", две знакомые фигуры - одну долговязую, вторую низкорослую. Его друзья, которых наяву он видел в первый раз! Слепец почувствовал странный, ничем не обоснованный страх: нечто холодное и ухватистое проползло внутри груди и сжало горло. Словно бы он боится увидеть какое-то неприятное зрелище, в чем-то разочароваться… Ах да! Сейчас же будет очередное испытание. При знакомстве с приятелями он представлял их себе достаточно ясно и был уверен, что воображаемая внешность в точности совпадает с настоящей. Шадри он тогда толком вообразить не успел, так что и разочароваться в своих способностях "ясновидящего" тоже не пришлось. А вот Морин и Фило - совсем другое дело. Слишком долго они были вместе! Если они совсем не похожи на родившиеся в мозгу образы, как это отразится на дальнейшем общении? Вот чего он боится.
      У Морина-Приставалы были понуро опущенные плечи, большие кисти с длинными пальцами и тощая шея, на которой сидела маленькая головка. Редкие, неопрятные даже после мытья лохмы украшали ее повсеместно, за исключением разве что носа, лба и глаз. Борода, усы и даже волосы на макушке топорщились, как шерсть увидевшего собаку кота, а хитрые маленькие глазки бегали, словно их хозяин постоянно ждал нападение врагов. Одет Приставала был явно в свою старую одежду, только выстиранную и заштопанную. В правой руке он сжимал безобразную овечью папаху, на плече висела бесформенная холщовая сума.
      Фило походил на подростка, тем более, что ни бороды, ни усов он не имел. Маленький, заостренный носик, выступающие тонкие скулы, высокий чистый лоб, васильковые глаза и длинные, спадающие на плечи пепельные волосы. Да нет! Не на подростка он похож, а на девчонку! - поправил сам себя Слепец. Оделся Фило франтовато: яловые остроносые сапоги, кожаные, скрипящие от малейшего движения штаны, шерстяная куртка с балахоном и вышитым на груди солнцем. Под курткой виднелась легкая кольчужка, а в руках Мышонок держал длиннополый синий кафтан, весьма похожий на наряды местных слуг, только без золотого шитья, но зато с вшитым поясом. Шапка у него была меховая, с кожаным верхом, а на поясе висел небольшой меч в покрытых бронзовой чеканкой ножнах. Мышонок широко улыбался, в отличие от мрачного Морина, однако чересчур бледные щеки и черные круги вокруг глаз говорили, что Фило до сих пор не оправился до конца от своего тяжелого ранения.
      Еще раз окинув взглядами обоих друзей, Слепец с удовлетворением признался себе, что они точно такие, как он представлял их себе.
      – Ого! - самым первым заговорил, конечно, Приставала. - Тебя не узнать, наш необычный друг. Что этот Мездос сотворил с твоими глазами? Ты стал похож на самого Светлоокого Создателя, которого так любила поминать моя мамочка.
      Слепец невольно вздрогнул, услышав столь смелое, и столь подходящее к рассказам Мездоса сравнение. Неужели волшебник нарочно вставил ему такие глаза? Однако, Слепец быстро справился с собой и выбросил из головы бесполезные размышления.
      – Я прозрел, друзья мои!! - воскликнул он, вздымая руки. - Теперь я вижу вас не в своем воображении, а наяву!
      – Да ну, - вяло удивился Морин. - Ну и как зрелище?
      – Потрясающее! - продолжал радоваться Слепец. Он обнял обоих друзей одновременно; Фило сразу же обхватил его маленькими руками, да и Морин тоже оттаял и протянул свои длинные лапы для объятий. Они сплелись в тесный клубок и некоторое время стояли, покачиваясь и молча переглядываясь. Когда их объятия разжались, Мышонок и Слепец разглядели слезы на глазах Приставалы.
      – Я ведь вас, да и себя тоже, уже не раз хоронил… И по отдельности, и всех скопом, - прошептал растрогавшийся Морин. - А все вон как кончилось, лучше не бывает. Накормили, умыли, да еще подарков на дорогу надавали! Сам не знаю, как же я теперь Мездоса ругать стану?
      – Зачем? - удивился Слепец.
      – Да как зачем… По привычке.
      – Эх ты, неблагодарный! Но это пустяки, главное, что мы снова вместе, и то, что я наконец увидал вас воочию.
      – Ты же вроде говорил, что тебе теперь глаза не надобны? - Морин быстро вернул обратно свой сварливый тон. - Речи мне цветастые говорил на эту тему, а тут раз - и прозрел! Вот, опять проблема: как же мы тебя звать теперь станем?
      – Велика ли разница в прозвище? Пусть оно останется прежним. Ведь глаза у меня все равно ненастоящие. А насчет бесполезности обыкновенного зрения - тут признаю, был не прав.
      Они могли бы стоять здесь, посреди огромной пещеры, и говорить еще долгое время. Однако Шадри, для приличия дав им обняться и переброситься парой фраз, подошла ближе и тронула Слепца за плечо.
      – Вам пора отправляться, - мягко сказала она. Рука ее указала на летун, стоявший посреди деревянной платформы. Слепец кивнул и первым направился к летающей колыбели, чтобы занять свое место. Подошедший Фило протянул заплечный мешок.
      – Это твой. Говорят, все постирано, заштопано. Еды наложили, фляжку наполнили, но я не проверял.
      – Нет оснований им не верить. Как ты себя чувствуешь, Мышонок?
      – Неважно, но идти смогу запросто. Лечат они не хуже, чем штопают мешки, так что обычно, после превращения, я пребываю в гораздо худшем состоянии, чем теперь.
      Фило устроился рядом со Слепцом, а Приставала уселся за их спинами. Правящий летуном человек двинул какие-то рычаги, и они стали медленно подниматься в воздух. Шадри стояла рядом и помахивала рукой на прощание.
      – Желаю удачи в вашем походе! - крикнула она и подарила Слепцу, именно Слепцу - он не сомневался - одну из самых прекрасных своих улыбок.
      – Спасибо! - ответил тот и помахал в ответ своей крючковатой лапой.
      – Ишь ты, - пробурчал за спиной Морин. - Когда мы только пришли, грязные да оборванные, она прямо зверем глядела, а тут медом сочится.
      – Что ж поделаешь! - пожал плечами Слепец. - Бывают такие женщины: ты для них никто, пока не займешь высокого положения в обществе. Что ты думаешь, она сейчас тебе отвесила бы медку? Вряд ли. А меня сам Мездос принял, стоило мне появиться, и всячески облагодетельствовал. Вот она и подобрела.
      – А о чем же вы говорили? - внезапно встрепенулся Фило. - С Мездосом, я имею в виду. Мне вот тоже непонятно, чего он к тебе так хорошо отнесся?
      Слепец вздохнул и принялся пересказывать содержание своей беседы с великим волшебником - естественно, опуская половину, а то и больше. Он объяснил причину миротрясений и нашествия чудовищ происками Клозерга-Клусси, узурпировавшего трон на той стороне Реки. Слепец, как бывший король, должен был победить злодея и спасти мир. Подробности о якобы "божественном" своем происхождении и все, этому сопутствующее он оставил при себе.
      – Вот здорово! - завопил Приставала сквозь усиливающийся вой ветра. - Мы идем в поход против могучего колдуна, и к тому же на ту сторону Реки??!
      Он кричал еще что-то, но разобрать слов было невозможно: летун миновал отверстие в своде пещеры и вырвался наружу, в умирающий зимний день. Свет садящегося солнца уже не мог повредить нежным глазам Слепца, поэтому он не стал надевать на них волшебные заслонки. Усиленно вращая головой, он принялся разглядывать все вокруг.
      Летун быстро поднимался к холодному темно-голубому небу от склона гигантской Горы. Формой она была почти правильным конусом, но бока в некоторых местах украшали большущие шишки. Очевидно, там тоже находились пещеры… Склон был таким огромным, что, казалось, летун ползет вверх со скоростью улитки. Высокие сторожевые башни, торчащие тут и там, выглядели тоненькими иголочками на исполинском теле Горы. Далеко слева, на вершине, которую обволакивала серая дымка, можно было разглядеть нечеткие силуэты шпилей и куполов дворца. Поглядев в ту сторону, Слепец мысленно поблагодарил Мездоса. Какими бы жуткими не оказались его рассказы, он помог определить путь, которым следовало идти. Будет он ошибочным, или правильным - покажет время.
      Вздохнув, Слепец продолжал разглядывать окрестности. Наконец-то можно было заметить уменьшение размеров гигантского бока горы, застилавшего обзор. На западном склоне обнаружилась извилистая дорога, поднимающаяся от подошвы и исчезающая в зеве пещеры. Отсюда он казалась булавочным уколом, но на самом деле, вероятно, размером во много раз превосходил городские ворота Центра Мира.
      Вокруг все покрывал бесконечный снег, в густеющих сумерках ставший серым, с едва заметным красноватым отливом. Ночь наступала из-за Горы, двигаясь в сторону Реки подобно огромному темному облаку дыма. На вершинах сторожевых башен иногда вспыхивали крошечные красноватые отблески - вероятно, это последние лучи светила отражались от каких-то волшебных приспособлений с зеркальными поверхностями. А может быть, гарнизоны башен таким образом о чем-то сигнализировали друг другу?
      Слепец вдруг понял, что он беспрепятственно смотрит навстречу ветру. Не было рези в широко распахнутых глазах, слезы не выступали, заливая взор. Это было прекрасное чувство - как будто такая пустяковая способность прибавляла сил и уверенности. В то время, как спутники ежились и кутались в воротники своих одежд, Слепец смело обозревал все новые и новые земли, появляющиеся из-за склонов по мере подъема летуна. Картина расстилалась довольно унылая: голая степь с редкими крапинками рощ, да тоненькая темная полоса Великого Тракта, едва различимая в сумерках. Где-то вдали можно было разглядеть горизонт, цветом похожий на расплавленное золото, и багровый круг солнца, вывалившийся из-за клубящегося облака. Справа чернели бесформенные нагромождения гор, по мере отдаления увеличивающиеся в высоте. У подножий расплывалась огромная сизая клякса, судя по всему, Озеро-Великан. Похоже, оно зимой не замерзало, как меньшие собратья, или же пока было недостаточно холодно? Слепец не удержался, и бросил взгляд налево, в ту сторону, откуда они пришли. Увы, там царила непроглядная темнота, лишь только редкие зеленоватые пятна тускло мерцали в ней. Светящиеся Горы… Отсюда они виделись крошечными огоньками величиной ненамного большее самой яркой звезды на небе.
      Как ни смело глядел Слепец "в лицо ветру", вскоре он почувствовал, что щеки у него задубели. Мало того, прозрачные глаза тоже остыли и мороз проник прямо внутрь черепа. Слепец натянул на брови шапку и прижал плечи чуть ли не к самым ушам. Согреться это не помогло. Скоро все тело дрожало, а Слепец то и дело поминал недобрым словом свою глупость, заставившую пялиться на землю вместо того, чтобы поплотнее закутаться в одежды. Поздно жалеть!
      К счастью, полет оказался непродолжительным. Летун опустился на окраине небольшого городка, стоявшего прямо на Великом Тракте. Там уже ждали воины в синих куртках, которые помогли замерзшим седокам покинуть воздушный экипаж. Предусмотрительный командир отряда заранее велел подогреть на костре крепкий чай. Трое путешественников с удовольствием выпили по большой кружке, а потом переночевали в солдатской казарме. Утром сумки были приторочены к седлам могучих, как на подбор, угольно-черных коней. Путники позавтракали кашей с мясом, поговорили с воинами об опасностях путешествия сквозь подвергающиеся атакам чудовищ земли и отбыли. Путь их лежал строго на север по идеально ровной поверхности Великого Тракта.

      … Пятый день их лошади отбивали резкий, глухой ритм своими копытами. Первые два дня теплые одежды путешественников были скатаны и приторочены к седлам, рядом с сумками. Лошади покрывались потом, седоки то и дело прикладывались к фляжкам с водой. По пути часто попадались города и селения - почти все они стояли от Великого Тракта на некотором расстоянии. Однако после моста через реку Смилн пришлось сворачивать с уютной дороги, ибо вела она прямиком к Озеру-Великану. Сейчас, зимой, на нем бушевали свирепые шторма. Всякое сообщение южного берега с северным прервалось на месяц, а то и на два, ибо ни один капитан, ни за какие деньги не согласился бы выйти из порта. Так сказал путешественникам держатель одной из придорожных таверн, и им пришлось надевать шубы и поворачивать налево. Нехватка времени заставляла пускаться в рискованное предприятие: их ждали замерзшие, но не ставшие от этого менее опасными дортлонские болота.
      Теперь коням, играючи преодолевавшим по Тракту за день огромные расстояния, приходилось несладко. Они брели по колено в снегу, посреди бесконечной снежной пустыни.
      – Точно как в том гиблом месте, где мужик на кошке хотел на с сожрать, - бурчал Приставала, опасливо оглядывая далекий горизонт через каждые сто шагов. Фило почти все время дремал в седле, набираясь сил. Постепенно лицо его приобретало здоровый, розовый цвет, однако говорливее он при этом не становился. Главным образом, беседу вели Слепец и Морин, а Мышонок только кротко улыбался и только иногда изрекал фразу-другую. Всех развлечений на их пути было - изредка попадавшиеся холмы, а на них скрючившиеся на непрекращающемся ледяном ветру кусты и деревца. В таких местах Фило неизменно находил под сугробами пару нор со спящими жирными сурками, и тогда их ждало на ужин горячее, свежее мясо. Иногда, когда холм оказывался достаточно высоким, новые глаза Слепца могли разглядеть далеко на востоке, на берегу Озера-Великана, или же наоборот, на западе, в центре болот, чернеющие полосы леса. Впереди же лежала нескончаемая равнина… Если верить картам и рассказам оставшихся в теплых тавернах знатоков, до Великого Тракта, прерванного Озером и вновь тянувшегося от его северного берега, оставалось около двух дней пути.
      В тот день, ближе к вечеру, после легкого обеда с глотком превратившегося в драгоценность вина, на горизонте появилось черное пятно, которое быстро приближалось. Однако, убаюканные долгой, однообразной дорогой путешественники слишком поздно обратили внимание на это странное явление. Когда Фило наконец всмотрелся в ту сторону как следует, пятно уже превратилось в отряд из двух десятков человек. Все они были худыми, невысокими и очень бледными, на каждом был надет длинный ветхий плащ бурого цвета и облегающая шапочка из вытертой замши. Незнакомцы, как сначала показалось Слепцу, для передвижения пользовались волшебством: без помощи коней или каких-то иных скакунов, они двигались гораздо быстрее обычных пешеходов. А ведь кроме того, шли они по глубоким сугробам! Путники успели подняться на ноги и собрать свои пожитки, когда отряд приблизился к ним на полсотни шагов. Сбежать нечего было пытаться: незнакомцы явно двигались шустрее уставших коней, которые по снегу брели не намного быстрее людей. Не приходилось сомневаться, что люди в плащах идут сюда с целью перехватить путников, поэтому Слепец решил выйти им навстречу и первым начать разговор.
      Когда он взошел на вершину крошечного холмика, незнакомцы растекались в длинную, редкую цепь, чтобы охватить маленький лагерь путешественников. Это не сулило ничего доброго. Тут Слепец разглядел, что к ногам людей приделаны длинные плоские досточки, на которых они ловко и очень быстро скользили по насту. Значит, все объясняется безо всякого волшебства! Только от этого не легче… Два с лишним десятка недружелюбных воинов, сжимающих в руках длинные дротики - это тебе не накрытый стол! Незнакомцы приблизились на дюжину шагов, готовясь в любой момент бросить оружие в цель. Слепец поднял вверх руки, которые он предусмотрительно обмотал тряпками, и шагнул вперед, намереваясь заговорить с человеком, которого он посчитал главным. Но он не успел сказать ни слова: справа и слева раздались крики друзей. Слепец в отчаянии завертелся, пытаясь рассмотреть, что там происходит. Оказалось, что крайние незнакомцы сняли с ног свои палки и бросились со всех ног к Фило и Морину. Ни тот, ни другой не успели оказать сопротивления, так внезапно все произошло. Люди в бурых плащах ловко кололи жертв в шею чем-то вроде щепочек. Концы щепочек, судя по всему, были смазаны сильным ядом, так как оба спутников Слепца мгновенно упали наземь. Он сам зарычал от безысходной ярости, и решил подороже продать свою жизнь. Он ухватил рукоять меча, однако подкравшийся сзади злодей ткнул в шею его самого. В глазах потемнело, и Слепец почувствовал, что земля уходит из-под ног…
      Он очнулся в вонючей полутьме и немедленно закашлялся оттого, что кисло-приторный воздух встал комом у него в горле. Лежал он на какой-то влажной, колючей массе. Ноги потеряли чувствительность от долгого лежания в неудобном положении, и теперь, по мере того, как они приходили в порядок, боль наносила им десятки мелких, легких уколов. С трудом усевшись, Слепец осторожно пошевелил конечностями, чтобы кровь бежала в них еще быстрее: скоро боль окончательно исчезла. Тогда он огляделся: справа и слева во тьме можно было угадать грубые швы на сложенных из каменных блоков стенах. Судя по высоте потолка - а он вряд ли дал бы встать во весь рост, это сарай или даже подвал. Стены покрывали крупные капли воды и бороды плесени, а из стыков между блоками торчали комья застывшего раствора - скорее всего, перемешанный с глиной мох. Крышей служили как попало оструганные доски, кривые и сырые. Между ними оставались большие щели, забитые землей, из которой вниз свисали корни трав, сухие и безжизненные. В наполненной гнилостными испарениями полутьме (тусклый, серый свет проникал внутрь двумя крошечными лучиками через пару не заделанных как следует щелей в крыше), на ворохах мокрой травы лежало несколько черных куч. Одна в стороне, четыре других рядышком, причем три как бы окружали последнюю. Присмотревшись, Слепец понял, что эта, четвертая куча - человек, сидящий на полу и опирающийся спиной о стену. Остальные кучи тоже были лежащими ничком людьми в теплых одеждах. Еще через некоторое время Слепец узнал в сидящем у стены человеке Морина. Тот тоже заметил своего товарища, и призывно взмахнул рукой. Кряхтя от тупой боли во всем теле - видно, не до конца еще отошел - Слепец на корточках подобрался ближе. Трое незнакомых людей подвинулись, давая ему место для лежки. Это были осунувшиеся, грязные, до глаз заросшие нечесаными пегими бородами мужчины средних лет, с украшенными множеством колтунов и клочками мха шевелюрами. Несмотря на такие дикие рожи, одежда на них оказалась приличной: толстые и ладно сшитые кожаные куртки с меховыми изнанками, шерстяные штаны и унты выше колен. Три пары лихорадочно блестевших глаз впились в лицо Слепца, словно тот должен был сделать для них нечто чудесное.
      Отвечая на эти странные взгляды, Слепец сурово спросил Приставалу:
      – Кто эти дикари?
      – Не заблуждайся, увидев их жалкий внешний вид! - шепотом ответил Морин, ухитрившись при этом придать голосу нотки многозначительной важности. - Это могучие и смелые охотники из дортлонского Приболотья. Хасс, Илимон, Бралмер. Их с помощью подлого обмана захватили в плен, когда они охотились… На кого вы охотились?
      – На жаб! - хрипло пролаял один из охотников, а остальные мелко затрясли головами, подтверждая правдивость этого заявления. Нельзя сказать, что Слепец после слов охотника перестал считать его сумасшедшим дикарем… Скорее даже, наоборот.
      – На жаб, так на жаб, - беспечно согласился Морин. - Так вот, схватили их уже месяц назад, поэтому они выглядят не очень свежо.
      – И куда же мы угодили, а?
      – В самое сердце дортлонских болот. Нас пленили люди, которых охотники называют Хозяевами Лягушек.
      – Жабы, Лягушки… Хотя, чему удивляться, тут ведь болота, - пробормотал Слепец. - А где Фило?
      Приставала указал длинной рукой на лежавшую отдельно темную фигуру.
      – Вон там, за твоей спиной. Толи еще не очнулся, толи уже спит.
      – Скорее всего, не очнулся. Здешние люди искусны в приготовлении разных ядов, - снова сказал тот же охотник. Слепец отличал его только тем, что он сидел посередине, между двумя остальными. - Одни яды у них служат для лишения чувств, другие - для того, чтобы вызвать мучительные болезни, третьи - для мгновенного умерщвления жертв. Однако, если доза снотворного яда окажется слишком велика, человек тоже может умереть. Ваш друг очень маленький и щуплый; вам всем яда досталось поровну. Так что он, может быть, вовсе умер.
      В конце свой речи охотник закашлялся и согнулся в три погибели. Слепец почесал затылок указательным крюком правой руки.
      – Как же глупо все вышло! Только у нас все наладилось, только мы получили помощь и хорошенько отдохнули, как тут же угодили в новый переплет, пострашнее прежних! Где теперь те прекрасные кони, то золото, что нам насыпали на дорогу? Оружие? Боюсь, жизни свои мы тоже должны здесь потерять?
      – Ты прав! - сказал другой охотник. - Они уже начали: пока ты лежал, как мертвый, Люди-Лягушки увели Бануна, еще одного охотника, который сидел здесь семь рук дней. Скоро он мучительно умрет во время их отвратительного ритуала.
      Судя по рассказам охотников, их тюрьма стояла на окраине большой деревни болотных людей. Сама деревня целиком занимала остров, расположившийся посреди необозримых хлябей, не замерзающих самой суровой зимой из-за теплых источников. Здесь почти не было снега, а воздух постоянно отравляли желтые космы тумана со сладковатым запахом гнили.
      Вместо двери выходное отверстие тюрьмы закрывала каменная плита с неровными краями, приваленная снаружи большим валуном. В щели между плитой и косяками можно было разглядеть сгорбленную спину охранника, неподвижно сидящего на низкой лавке. Кроме того, из желтой мути проглядывали заросли карликовой березы и шиповника с ярко-красными ягодами на голых ветвях, а за ними - размытые углы зданий, приземистых, вросших в землю каменных коробок. К ним от ног спящего часового уходили желтые от жухлой травы тропы.
      К Слепцу, проводившему рекогносцировку, присоединился очнувшийся Фило. Бедняга опять пострадал более других: едва начавшее приходить в норму лицо снова осунулось и побледнело.
      – Эх, дружище! - только и смог вымолвить Слепец, но Фило, как обычно, не жаловался на жизнь, только улыбнулся и сказал, стараясь казаться бодрым:
      – Что я пропустил?
      – Угощение и девочек, - мрачно сострил Морин, чем привел в замешательство охотников - видно те стали соображать, когда это умудрились пропустить они? Потом все шестеро по-очереди прикладывались к щелям и разглядывали окрестности. Ни у кого не возникло ни одной полезной мысли… Охотник Хасс, бывший у давних сидельцев за главного, прополз к левой от двери стене и позвал туда остальных. Там тоже имелась щель, образованная выкрошившимся раствором, и через нее виднелся возвышающийся в полтораста шагах от тюрьмы бугор, голый, если не считать врытого в его верхушку столба. И хоть торчал он над низенькими крышами множества домишек достаточно высоко, разглядеть подробностей сквозь желтый туман никто не мог. Не мог - до тех пор, пока за дело не взялся Слепец, новые глаза которого, как оказалось, были намного зорче прежних, да и вообще человеческих. Приникнув к щели, Слепец стал пересказывать увиденное остальным:
      – Пригорок этот весь зарос мхом, или это трава такая? Только одна тропинка к столбу идет. Столб вроде каменный, серо-желтый, кое-как обтесанный. К нему привязан этот ваш Банан.
      – Банун! - строго поправил Хасс.
      – Ему уже все равно, - равнодушно пожал плечами Слепец, и продолжил: - Так вот, привязан он ремнями к столбу, голый, измазанный не то зеленой грязью, не то краской. Вокруг стоят люди в черных плащах, желтых и зеленых шапках, а он на них смотрит с большим, как мне кажется, страхом.
      – Испугаешься тут! - боязливо заметил Морин. - Они ж ему, поди, не пятки щекочут!
      Действительно, люди в черных плащах свалили у ног привязанного охотника несколько охапок сухой на вид травы, а рядом поставили три горшка. Там же стоял низкий столик и валялись несколько больших кож. Какой-то коротышка с выпученными глазами на землистом лице, стоял поодаль и наблюдал за приготовлениями с важным видом. На груди его висел приплюснутый череп с громадными зубами, а в сложенных на заметном брюшке руках он держал нож с волнистым лезвием. Судя по мелькающим на склоне пригорка, у его подошвы, теням, вокруг ритуального столба собралась на зрелище толпа зевак.
      – Будь уверен! - подтвердил эту догадку Хасс. - Их жрецы собирают туда всех, даже древних старцев и малых детей. Не идут только тяжело больные и занятые важными делами - вроде нашего сторожа. Мало того, Люди-Лягушки собираются сюда со всех окрестных болот, из маленьких поселений, разбросанных по дортлонским трясинам на многие, многие бурны вокруг.
      – И что же это за ритуал? - спросил дрожащим голосом Приставала.
      – Праздник посвящения. Дети, достигшие возраста шестнадцати зим, будут вдыхать в себя дух болот и становиться взрослыми. Мальчишки и девчонки - тут у них нет никакого различия. Увидишь Лягушку, и с первого взгляда не догадаешься, мужчина это, или женщина.
      – Откуда ты все это знаешь? - полюбопытствовал Слепец.
      – Банун сидел тут намного дольше нас, и видел уже несколько ритуалов. Теперь вот он в нем участвует.
      – А нас ждет та же участь?
      – Конечно! Зачем же, по-твоему, нас изловили и тащили сюда на собственных спинах их охотники?
      – Тогда надо убираться отсюда, и немедленно, пока они увлечены своим праздником, - заключил Слепец. Хасс, а за ним остальные охотники, нервно рассмеялись.
      – Какое глупое желание! Отсюда невозможно удрать. Ты сможешь избежать ритуала, только если раздерешь себе горло собственными крючками! - заявил Бралмер. Слепец взглянул на него с сожалением. Распрямившись, он уперся в потолок загривком. Обжигающе холодная влага немедленно просочилась ему за шиворот, доски же не сдвинулись ни на полмизинца. Он попробовал еще в нескольких местах, проверив каждую доску, ткнув крюком в каждую щель. Никакого результата. Тогда Слепец методично обстучал все стены, приналег на дверь… в конце концов он хитро ухмыльнулся и принялся разрывать земляной пол. Вскоре, отодрав слой подмерзшей грязи, крючки лязгнули по камню.
      Охотники с грустными улыбками на грязных лицах следили за его манипуляциями.
      – Ты думаешь, мы не перепробовали все это, когда только попали сюда? - безучастно вопросил Хасс. - Тоже носились между стен, как запертые в клетку волки, грызли камень зубами… А Банун сидел вот так же, как мы сейчас, и безнадежно улыбался. Помоги ему Создатель! Бануну сегодня любая помощь пригодится.
      Слепец устало опустился на корточки и в последний раз огляделся. Неужели и вправду он отбегал свое? Как обидно погибнуть сейчас, после того, как он узнал столько важных вещей. Интересно только, насколько моя смерть подойдет к теориям Мездоса о божественности Джона Торби и присутствию части его личности внутри моей? - подумал Слепец, но никаких сильных чувств эта мысль не вызвала. Ему все равно не узнать и не понять.
      Посреди всеобщего уныния уверенности в завтрашнем дне не потерял только один человек: вечно улыбающийся Фило. Тихим, робким голосом он сказал Слепцу:
      – Подсадишь меня?
      Тот взглянул на товарища непонимающе. Мышонок подошел к щели в левой стене, причем двигался он, почти что не сгибаясь. Просунув в щель ладонь, он удовлетворенно кивнул.
      – В эту дырку. Понимаешь?
      Охотники недоуменно переглядывались, Морин разом просветлел лицом, что было хорошо видно даже в темноте. Слепец тоже обо всем догадался, но он остался мрачным.
      – Ты же еще очень слаб, Фило! - негромко воскликнул он. - А вдруг умрешь от перенапряжения?
      Однако, Мышонок его уже не слышал: все его тело дрожало крупной дрожью. Нос сползал на верхнюю губу, а та убегала от него, вытягиваясь вперед вместе с челюстями. Уши увеличивались, сворачиваясь, как закрывающиеся на ночь цветы, волосы стремительно лезли из-под кожи на лице и руках. Тело Мышонка тоже быстро менялось, разбухая, поглощая под слоем серой, плотной шерсти одежду. Безмолвные охотники резво отползли в самый дальний угол и там, обнявшись, тряслись от ужаса. Фило менялся, менялся, отращивая хвост и когти на конечностях, пока наконец не превратился в стоявшую на задних лапах огромную мышь. Хлопок - и это чудовище уменьшается в размерах до мыши самой обычной. Пища, она выбежала на середину тюремного сарая и снова встала на дыбы. Розовый носик непрестанно шевелился, а передние лапки требовательно сучили. Морин опомнился первым: он осторожно подобрал мышь с полу и сунул головой в щель. Мышь взмахнула на прощание хвостом и исчезла.
      – Что… это… было? - дрожащим голосом спросил Хасс.
      – Разве не ясно? - презрительно ответил Приставала. - Наш приятель - оборотень!
      Посмотрел бы ты на себя во время первой встречи с Мышонком, - подумал Слепец, но вслух этого говорить не стал.
      – О, Смотрящие Извне! - хором завопили охотники, прижимая к щекам ладони и возводя глаза к потолку. - Охраните нас от злых чар!
      – Вовсе они не злые, - обиделся Морин. - Он ведь хороший оборотень. Человеколюбивый!
      – Таких не бывает! - возразил до сих пор дрожащий Илимон.
      – А ты многих встречал? - спросил Слепец.
      – Нет, - растеряно ответил охотник, но тут ж с жаром добавил: - Но мне бабушка рассказывала, что…
      – Заткнись! - приказал вдруг Хасс. Он, похоже, уже не боялся злых чар. - По мне так, пусть меня спасет кто угодно, хоть оборотень, хоть сам Враг Создателя! Не хочу я подыхать на лягушачьем жертвенном камне.
      Некоторое время все они, затаив дыхание, прислушивались - что же там творилось снаружи. Даже чуткие уши охотников не могли уловить ни одного звука, кроме далеких воплей жрецов, начавших ритуал. Надо сказать, что для запертых внутри сырой тюрьмы, посреди окутанного мерзким туманом острова, пленников эти вопли казались очень и очень жуткими. Слепец снова приник к щели в стене и принялся разглядывать пригорок.
      Видно стало еще хуже, потому что люди-лягушки развели костер, и сизый дым намного сгустил укрывающую бугор дымку. Можно было увидеть бледно-желтые языки пламени, лижущие кучи травы у подножия столба и Бануна, безучастно свесившего голову. Быть может, его просто милосердно прирезали? Когда слабенький порыв ветра разорвал в бурой пелене окошко, Слепец разглядел человека с черепом на груди, который стоял в шагах пяти от столба и потрясал воздетыми к небу руками. Именно он издавал леденящие кровь вопли. Когда ему требовалось набрать воздуха для новой порции криков, он опускал руки и снова подымал их, будто бы собирался взлететь. Очевидно, это было особым знаком, по которому другие жрецы подбрасывали в костер что-то вроде черных тряпок. Быть может, это отрезанные от тех больших кож куски? - подумал Слепец. Горели они плохо, как сырое дерево. Дым стал еще гуще и столб с привязанной к нему жертвой совсем скрылся из виду. Глотнув дыму, Банун не смог больше оставаться безучастным: он так закашлялся, что это отчетливо услышали в тюрьме. Толпа, невидимая, собравшаяся у подножия холма, уныло заголосила:
      – Раху! Раахууу!!
      Этим крикам скоро стал вторить привязанный к столбу охотник, только он кричал неразборчиво, от боли, потому что огонь добрался до его ног. Впрочем, трава не могла гореть долго, и скоро у столба осталась черная проплешина, от которой струилось только несколько жиденьких дымков. Слепец снова мог видеть жертву: человек извивался, пытаясь вырвать из пут обгорелые, как головешки, ноги. В остальном его тело не пострадало. Пока…
      Жрец с черепом на груди прорычал какие-то слова. Двое его помощников в зеленых шапочках схватили стоявшие на земле горшки и поставили их рядом со столбом. Потом они высвободили из пут руки Бануна, каждый по одной, и короткими костяными ножами вскрыли ему вены. Охотник негромко кричал и пытался вырваться, но был уже слишком слаб, чтобы даже покачнуть застывших на месте мучителей. Те держали его запястья над горшками; ярко-красная кровь густыми потоками стекала по ладоням и капала в жертвенные сосуды. Тем временем еще один жрец, в желтой шапке, принес выдолбленную из дерева воронку, которую безжалостно воткнул в рот Бануна. Для этого ему пришлось забраться на заботливо подставленную другим его товарищем скамеечку. Такие же скамейки подставили собиравшим кровь жрецам. Они по очереди вылили содержимое своих горшков в воронку, отчего тело охотника затряслось в мучительной судороге. Несчастный, задыхаясь, глотал то, что в него заливали, потому как нос ему зажали большой прищепкой. Наверное, они хотели "утопить" его в собственной крови? Хотя нет, в горшках было еще что-то, кроме крови охотника, так как содержимое их частично расплескалось, разлилось по густой бороде Бануна и его голой груди. Нечто вязкое, черное, мерзкое с виду. Наверняка и запах у него тоже отвратительный.
      Когда горшки опустели, все жрецы отошли прочь от затихшего охотника. На сей раз он, несомненно, был мертв - голова безжизненно свесилась набок, глаза закатились, грудь не вздымается. К нему приблизился главный жрец. Снова подняв руки, он выкрикнул какой-то приказ. Из толпы выбежали два худых, низкорослых подростка, схватили со стоявшего неподалеку столика длинные трубки и приблизились к столбу. По новой команде жреца они дружно воткнули трубки в грудь Бануна, один справа, второй слева. Жрец приник лицом к до сей поры торчащей изо рта жертвы воронке, и стал дуть в нее с громким сопением. С каждым его выдохом подростки старательно втягивали через трубки перемешанный с содержимым горшков воздух из легких Бануна. Их щеки ввалились, глаза выпучились, а лица даже покрыл легкий румянец - оба старались изо всех сил. Вдыхали в себя дух болот, чтобы стать взрослыми…
      В отвращении от всего увиденного, Слепец наконец отвернулся и, привалившись спиной к холодной стене, сел на пол. Бездумные, монотонные вопли "Раху! Раху!" вызывали в нем тошноту.
      Вдруг от дверей раздалось громкое бульканье, будто кто-то решил закричать с полным ртом воды. Нечто тяжелое шмякнулось на мягкую болотистую почву. Сквозь щель в дверях внутрь брызнуло несколько черных капель. Через некоторое время с душераздирающим скрежетом и глухим стуком валун-запор откатился от двери. Хасс и Илимон немедленно навалились на каменную плиту, преграждавшую выход наружу, и она послушно вывалилась наружу, едва не придавив собой Мышонка. Смертельно бледный, он хрипло дышал и держался рукой за стенку. Слепец не мог поверить, что мгновение назад именно этот, еле держащийся на ногах человечек, сдвинул с места тяжелый камень! Однако, восхищаться и ужасаться они будут потом: сейчас следовало торопиться и помалкивать. Все пленники спешно покинули тюрьму. Морин и Илимон подхватили Мышонка под руки, но он протестующе захрипел:
      – Постойте! Поднимите мой бумеранг.
      Хасс нагнулся к трупу сторожа, лежавшему в большущей луже черной, еще дымящейся на холодном воздухе крови. Глубоко в его горле торчал маленький каменный диск с острыми, как бритва, краями и дырой в центре. Он перерубил тонкую шею человека-лягушки так, что голова держалась только на тонком лоскуте кожи. Фило старательно отер диск о свисающий с крыши тюрьмы мох и спрятал оружие за пазуху.
      – Пойдем по левой тропинке, - скомандовал Мышонок, когда снова был подхвачен под руки. - В шестом доме отсюда у них склад и конюшня, там все наши вещи и наши лошади.
      Слепец все же не удержался и потрепал его по плечу:
      – Ах, Фило, Фило! Нам с тобой вовек не рассчитаться, столько раз ты уже спасал наши шкуры! Спасибо!
      – Этот раз был самым трудным, - признался Мышонок слабым голосом. - По дороге меня чуть было не сожрала змея.
      Они быстро добрались до нужного здания. Оно было в два раза выше вросшей в землю тюрьмы и раз в десять больше ее по площади. Вполне возможно, это был самый большой дом во всей деревне. Внутри стояли их перепуганные, дрожащие и дурно пахнущие лошади - болотные люди не потрудились даже расседлать их, не говоря уже о том, чтобы почистить или покормить. Несчастные животные, привязанные к грубой деревянной коновязи, выщипали вокруг себя весь мох. Дорожные сумки тоже висели на своих местах, так что можно было немедленно удирать. В углу рядом с коновязью большой кучей было навалено оружие, где среди ржавого и гнилого хлама выделялись своим внешним видом мечи Слепца и Фило. Охотники тоже с радостными воплями обнаружили свои копья, топоры и луки, однако крики радости быстро превратились в проклятия: стальные лезвия покрыла ржа, тетива на луках отсырела и для боя они теперь почти не годились. В другой куче хлама нашлись заплечные мешки троих дортлонцев, внутри которых до сих пор лежали окаменевшие краюхи хлеба и протухшее мясо.
      На лошадей пришлось садиться по двое. К счастью, все беглецы были поджарыми и невысокими, за исключением долговязого Приставалы. К нему подсел самый хлипкий из охотников, Илимон. Хасс, напротив, был крепче и тяжелее других, поэтому он занял место на лошади Фило. Все лишнее - мешки охотников, негодные луки, затупившиеся копья были брошены на месте, а три коня и шестеро седоков вырвались на волю. Они, словно призраки, проскакали по мрачным и безлюдным улицам деревни, до самого края не встретив не то что человека - собаки. Даже стук копыт, едва родившись, умирал в гуще желтого тумана… У последних домов, выглядевших нежилыми, начиналась широкая гать, ведущая на северо-восток.
      – Туда! - воскликнул Хасс. - Меня они поймали очень уж далеко от своего гнезда, поэтому я очнулся в дороге и запомнил кое-что.
      По гати они скакали до вечера, который, впрочем, наступил очень скоро. Зимой ведь не бывает длинных дней… Три часа непрерывной скачки так вымотали их лошадей, что отряду в любом случае нужно было делать остановку, или же вскоре пришлось бы идти пешком. Остановившись на крошечном острове, поросшем густым леском из тоненьких, низкорослых осин, беглецы расседлали коней, вытерли пену с их боков, накормили кое-как собранной по всему острову травой и оставили отдыхать. Им самим тоже не помешало передохнуть, однако никто, кроме смертельно уставшего Фило не смог уснуть. Морин даже не присел: поминутно выходя к краю трясины, он вглядывался в ночь, будто бы надеясь увидеть что-то в непроглядной темени. Вокруг них, по болотам, бродили пугающие, но, к счастью, далекие огни - синие, зеленые, желтые. То и дело трясина издавала жуткие звуки, словно некое огромное чудовище подымалось из черных глубин, чтобы вдохнуть воздуха. Промозглый ветер дул, не переставая, и только густая череда осиновых стволов защищала от него. Беспокойного Морина назначили часовым, остальные улеглись в леске, прижались друг к другу, и долго вслушивались в страшную болотную тишину. Сон так и не пришел. Провозившись под общим одеялом, они принялись беседовать, рассказывать друг другу истории жизни. Слепец поведал, что идет на север, но уточнять, зачем, не стал. Рассказы охотников не отличались интересностью, ибо они провели все свои годы здесь, на унылых Дортлонских пустошах. Разве что ездили по десятку раз каждый в город Кьез далеко на северо-востоке…
      Скоротав в тревожном ожидании часа два-три, отряд отправился дальше. Этому предшествовали жаркие споры: Илимон и Бралмер утверждали, что идти ночью по незнакомым топям смерти подобно, а Хасс возражал им на это:
      – А сидеть здесь и ждать, когда Жабы догонят нас - это по вашему чему подобно? Они наверняка уже рядом, им-то эти места прекрасно известны и никакая ночь их не остановит. Если вы собрались тут ждать рассвета, то уж лучше сразу идите и утопитесь.
      Слепец высказался за продолжение пути, да и Морин тоже. В конце концов порешили двинуться в путь, но пока, до рассвета, идти с лошадями в поводу. Благо, гать все еще не кончилась, нужно было только не сверзиться с нее в темноте… Хасс и Бралмер пошли впереди с осиновыми шестами, прощупывая дорогу и указывая ее другим. Это ночное путешествие осложнялось еще и тем, что беглецы не решались зажигать огня.
      Еще до рассвета, на очередном острове, гать кончилась. Им пришлось задержаться еще на час, дожидаясь, пока на востоке не забрезжит свет. Как только непроглядная ночная тьма сдала свои позиции, отряд двинулся дальше. Скорость передвижения заметно снизилась, ибо найти в болотах тропу было нелегким делом даже для родившихся в этих местах охотников. Все дорожки были извилистые, и частенько они подолгу вели на северо-запад или на юго-восток. Не раз и не два лошади соскальзывали в топь и только сноровка охотников помогала вызволять их из беды. Еще три раза беглецы останавливались на отдых на маленьких островах; с каждым разом они мерзли все больше и больше. Болота уже не изрыгали теплые газы так бурно и часто, как раньше. Стали попадаться участки покрытой коркой льда жижи, на клочках земли и редких кочках лежали кучи серого, ноздреватого снега. Скоро должен был начаться участок болот, надежно замерзший и прекрасно подходящий для коней. Именно туда стремились охотники, там надеялись уйти от погони, несмотря даже на перегрузку скакунов…
      Однако, вскоре после того, как они оставили свой четвертый лагерь, из холодного, тяжелого тумана в нескольких сотнях шагов правее их тропы появилось множество разноразмерных теней. Сначала Слепец не мог поверить своим глазам и списал увиденное на обман зрения: все-таки, туман был способен сильно исказить картину. Однако, по мере приближения теней, он убедился в правильности первых выводов. Огромные, как телеги, жабы, ползли по поверхности болота на животах, отталкиваясь мощными задними лапами и раздвигая густую грязь тупыми мордами. Этим огромным чудовищам не требовались тропы, поэтому они, двигаясь вряд ли быстрее людей, смогли нагнать их. На спинах жаб сидели болотные жители, по четверо на каждой. Всего чудовищ было семь, значит против пяти бойцов (Фило не в счет, он и глаза-то редко открывает) в шесть раз больше врагов! Жабьи наездники молча цеплялись за бородавки на спинах необычных "лошадок". Увидев беглецов, болотные люди зашевелились, вынимая из чехлов свои длинные дротики.
      Однако, первым шедших в атаку врагов заметил все же Бралмер, бывший замыкающим в маленькой колонне.
      – Хозяева Лягушек! - завопил он. Остальные оглянулись, но ходу не сбавили. Илимон, шагавший первым, продолжал тщательно прощупывать тропу шестом; следом шел Хасс, ведущий лошадь с привязанным к седлу, бесчувственным Фило, потом тянул своего коня Морин, за ним - Слепец. Бралмер, бросив долгий взгляд на бредущих по колено в болотной жиже товарищах по несчастью, остановился. В свое время, когда они удирали из деревни, этот молчаливый охотник не бросил свой лук, как остальные. По дороге он свил из конского волоса новую тетиву, которая, конечно, была не такой хорошей, как старая, однако стрелять позволяла. Теперь Бралмер набросил ее на рог и приготовился к стрельбе. Правда, стрел у него было не очень много. Наложив на лук первую, он стал ждать, когда противник подступит ближе, чтобы стрелять наверняка. Жабы ползли неравномерно: одна вырвалась вперед, за ней следовали сразу двое, потом еще три, а последняя отставала от первой на три десятка шагов. Когда головное чудовище, с трудом толкаясь лапами и разевая рот, приблизилось на сотню шагов, Бралмер неторопливо поднял лук, тщательно прицелился и отпустил тетиву. Стрела взвизгнула и мелькнула в тусклом туманном мареве черной тенью. Слепец увидел, как ее древко, украшенное жесткими перьями, выросло из груди болотного человека. Тот резко, раскинув руки по сторонам, отшатнулся назад. Двое товарищей мертвеца, сбитые размахом его конечностей, тоже потеряли равновесие и плюхнулись в бурую жижу. Судя по их воплям и судорожному барахтанью, из боя они выбыли если не навсегда, то надолго. Последний седок дернул широкие ремни, которые торчали из пасти жабы, принуждая ее ползти быстрее, но тут вторая стрела Бралмера попала ему в горло. Жаба, потеряв седоков, немедленно застыла на месте, задрала морду кверху и принялась лупать огромными глазищами. Ее товарка, ползшая сзади, была вынуждена остановиться. Седоки принялись дергать поводья; жаба, неуклюже переваливаясь, повернула вправо и на время оказалась выведенной из боя. Теперь только одна жаба быстро подползала к тропе по самой страшной топи. Несмотря на видимую неловкость, по прямой твари двигались весьма и весьма сноровисто. Однако, на помощь Бралмеру уже пришел Хасс, взявший на вооружение лук, который во время одного из привалов был найден в мешке Фило. Он был маленьким и слабым, однако убивать все же мог. Первая стрела вожака охотников воткнулась в ухо одному из задних седоков и свалила его со спины жабы. Следом выпустил стрелу Бралмер, но она просвистела мимо цели, с бульканьем упав в трясину. Ситуация становилась напряженнее с каждым мгновением, приближавшим Повелителей Лягушек к рубежу, с которого они могли метнуть дротики. Слепец и Морин, а так же Илимон, могли только бессильно наблюдать, дожидаясь этой роковой минуты.
      Хасс свалил еще одного человека в черном плаще, угодив ему в живот. Раненый громко застонал, пытаясь сразу ухватить торчащее из своего тела древко и удержаться на спине жабы. Неловко дернувшись, он скатился в трясину и тут же исчез под бурой, вязкой пленкой, чтобы больше не появляться. Бралмер выстрелил в жабу, двигавшуюся теперь второй и попал ей в бок, однако тварь, казалось, даже не заметила этого. Еще одним выстрелом он пробил насквозь тощую шею возничего, который, обливаясь кровью, упал на морду жабы и заставил ее остановиться. Впрочем, остальные быстро сбросили труп в болото и заставили чудовище продолжать движение. Вслед за тем Бралмер впустую потратил обе свои последние стрелы… Невозмутимый Хасс, словно бы нисколько не опасающийся приближения врагов, методично попадал в цель каждый раз. Сначала он послал стрелу точно в глаз той жабы, которую не смог поразить его товарищ. Из уродливой башки осталось торчать только оперение, а само чудовище беззвучно привстало на дыбы, бестолково дернуло крошечными передними лапками, и завалилось набок. Через секунду, словно нехотя, она перевернулась на спину, да так и осталась лежать. Ее серо-белое брюхо, испачканное потеками болотной грязи, стало эдаким надгробием трем седокам, вдавленных в трясину тяжелой тушей.
      Тем временем последний враг, оставшийся на ближайшей к тропинке жабе, подобрался наконец на расстояние броска. Привстав на толстокожей спине, он неторопливо занес дротик над головой. Как утверждали охотники, болотные люди непременно смазывали острие ядом, так что даже крошечной раны будет достаточно для того, чтобы попрощаться с белым светом. Бралмер, сжав в руках топор с такой силой, что побелели костяшки пальцев, впился взглядом в это смертоносное оружие, чтобы попытаться увернуться от него. Хасс замешкался, потому что стрела, как назло, зацепилась за колчан. Слепец и Морин беспомощно смотрели на охотников - с расстояния в три десятка шагов опытный метатель, каким, без сомнения, был болотный человек, обязательно попадет… И тут мимо них с резким свистом промчалась серая молния: это был бумеранг Фило. Летел он со скоростью, явно большей, чем та, которую мог придать ему смертельно усталый, едва пришедший в сознание человек. Конечно! Этот каменный диск был волшебным, как можно в этом сомневаться, - подумал Слепец. Бумеранг легко рассек предплечье болотного человека, развернулся в воздухе и упал под ноги коня Мышонка. Дротик как попало вылетел из руки раненного и шмякнулся в болото в паре шагов. Сам болотный человек, обхвативший раненую руку здоровой, упал боком на морду чудовища. Кровь стекала по пупырчатой коже жабы и заливала ей правый глаз. Жаба смаргивала ее, и капли ярко-красного цвета сбегали мимо чернеющей ноздри и капали вниз с кончика тупой морды…
      Итак, двенадцать врагов и одну жабу охотники смогли умертвить без потерь со своей стороны. В колчане у Хасса оставалось десять стрел, которые он разделил с Бралмером. Если охотники смогут поразить цель каждой, болотные люди окажутся в очень трудном положении, потому что им придется сражаться с равным количеством беглецов, и единственное, на что они смогут рассчитывать - уничтожить их издалека при помощи дротиков. Такое тоже вполне могло произойти, и Слепец, было обрадовавшийся, снова обеспокоился.
      Тем не менее, болотные люди не догадывались, сколько именно стрел осталось в колчанах их противников, и уже не лезли в атаку, сломя голову. Четыре оставшиеся в боевом состоянии жабы застыли вне досягаемости стрел, отрешенно глядя куда-то в небо. Седоки совещались, изредка вяло размахивая руками. Через некоторое время один из них слез со спины своей жабы прямо в трясину. Слепец сразу узнал плоский, зубастый череп, висевший на груди этого человека. Главный жрец, или как там они его называют? На сей раз этот коротышка одел другой плащ, гораздо более плотный на вид, а так же грубый стальной шлем.
      Казалось, стоит ему спрыгнуть с жабы - он тут же уйдет в трясину, как минимум, до пояса, но этого не случилось. Тропа под ногами беглецов вздрогнула, а по поверхности болота пошли крупные, неторопливые волны. Они расходились по сторонам от прямой, соединявшей человека с черепом и Слепца, отчего тот почувствовал себя очень неуютно. Он сразу понял, что этот жрец - колдун, так что теперь им придется выдержать атаку, гораздо более опасную, чем молчаливое наступление огромных жаб. И вот, первым делом вражеский волшебник поднял дно к поверхности, соорудив за мгновение новую тропу. Жрец прочно стоял на ней, и грязная жижа только едва касалась пол его тяжелого плаща. Молча, неподвижно уставившись взглядом в одну точку, болотный человек побрел к беглецам. Как только он оказался в пределах досягаемости луков, Хасс и Бралмер выстрелили. Их стрелы словно очутились в воде: полет их быстро замедлился, и около самого колдуна обе остановились вовсе, бессильно упав в топь. Волшебник не замедлил нанести ответный удар. Для этого он остановился и выставил вперед правую руку, повернувши ее кистью к противникам. Прямо из серой кожи вырвалась яркая, быстрая молния. Конь Приставалы громко заржал, дернувшись прочь, потому что на его ляжке красовался ожог величиной с хороший лист кувшинки. Удержать его на тропе стоило Морину больших усилий.
      В тот самый момент странное ощущение тепла, во сто крат более странное здесь, посреди промозгло сырых болот, родилось в груди Слепца. Он уже подумывал, не стоит ли прямо сейчас прыгнуть в трясину и сгинуть в ней, лишь бы не быть пойманным снова и не дожидаться жуткого ритуала в тюрьме болотных людей… Судя по всему, колдун не собирался убивать их, только пугал, принуждая сдаваться в плен. Однако в душе Слепца вместо унылой обреченности, или отчаянной решимости умереть, возникло чувство собственной могущественности и уверенности. Он успел еще удивиться, лихорадочно раздвигая крючками борта своего пропахшего тиной полушубка, прежде чем увидел на синем сукне проступающие контуры Талисмана Воды. Прозрачный кирпичик вырастал прямо из ткани надетой под полушубок куртки, словно проходя ее насквозь. Тут же Слепца бросило в жар: как он мог забыть об этом подарке Мездоса! Ай-яй-яй! И этот человек отправился на север для того, чтобы перейти могучую Реку, а потом сразиться с волшебником, которого боится сам Всемогущий хозяин Замка-Горы! Хорошо же он начал: в первой же заварушке забыл о колдовском Талисмане… Хорошо еще, что тот сам о себе позаботился, скрывшись от взглядов болотных людей. А ведь они могли бы содрать его и отдать вон тому парню с черепом на груди!
      Слепец приложил к Талисману ладонь, и теплый комок, разраставшийся в груди, как по сигналу, рванулся вверх и достиг мозга. Словно кто-то отвесил Слепцу крепкую затрещину: он перестал стоять, как приготовленный к бойне баран, безучастный к собственной судьбе. Он вспомнил слова Мездоса: "Талисман поможет тебе разыскать в себе скрытые силы, ибо ТЫ создан повелевать этим миром!" Стоит лишь как следует постараться. Тепло, даже не тепло, а настоящий жар, как во время сильной лихорадки, охватил все тело Слепца от кончиков пальцев на ногах до макушки. Он закрыл глаза, но продолжал видеть все вокруг - только в несколько ином ракурсе. Всякий предмет, всякое существо рядом и вдали покрывала необычная серебристая пыль, которая казалась ему живой, ибо постоянно переливалась, будто дышала. Она висела в воздухе и уплотнялась, становясь непроницаемой массой там, где начиналась трясина. И каждая пылинка, будь она висящей в воздухе или копошащейся на теле человека, будь она теснящейся среди мириады таких же в толще болота или замершей на палке, по этому болоту плавающей - каждая была воином миллионного войска. Войско то подчинялось главнокомандующему, на шее которого висел прозрачный кирпичик на двух тоненьких, застывших водяных струйках. Слепцу!
      Вода, оказавшаяся скопищем крошечных частичек, ждала его воли, каким-то образом он мог точно знать это. Слепец удивленно озирался: казалось, со всех сторон он был окружен бесчисленными крошечными солдатами в серебряных доспехах, и все они, обернувшись, преданно ждали приказа. Тогда "главнокомандующий" раскрыл глаза, продолжая видеть свое вновь приобретенное войско, и велел ему расступиться. Подобно занавесу, витавшая в воздухе серебристая пелена разошлась по сторонам.
      Вражеский колдун в это время с помощью энергичных пассов руками двигал к тропе желтое, явно ядовитое, непрестанно расширяющееся облако. Товарищи-беглецы кричали, кто от ужаса, кто от бессильной ярости, но бежать никто не пробовал. Слепец еще немного помедлил, чтобы насладиться собственной силой: он держал серебристые занавеси порознь, приказав каждой пылинке застыть на месте. Никто и не обращал внимания на то, что в воздухе между тропой и болотным колдуном будто бы повисла огромных размеров паутина. Наконец, повелитель приказал своей армии: "Взять!" В тот же момент миллионы маленьких серебряных воинов ринулись в атаку. Они проникли внутрь желтого облака и выстроились там в правильные многоугольники, на глазах становящиеся тяжелыми и плотными. Слепец чувствовал, видел, осязал их мощь, общую мощь всего воинства и силу каждого солдата в отдельности. Они были неуязвимы, непобедимы, безмерно преданы ему. О, это было восхитительное чувство!
      Ядовитое облако в мгновение ока стало огромным куском желтого льда и рухнуло в болото, подняв тучу мутных брызг. Вслед за этим рядом с застывшим в полном недоумении колдуном из глубин трясины выросли удивительно прозрачные волны. Зайдя справа и слева, они охватили ноги болотного человека до колен, и тоже превратились в лед. Теперь человек с черепом на груди не остался безучастным: он выпучил глаза и громко завопил от страха. Сначала он пытался дернуться, выдрать ноги из ледяной ловушки, потом присел на корточки и стал бессильно колотить руками по льду. Тщетно! До Слепца долетели обрывки его смятенных чувств - сейчас он просто воспринимал их разумом, без всякой цветовой интерпретации. Паника и отчаянные попытки взять себя в руки, вот какие главные настроения владели колдуном. Внезапно он выпрямился, сбивчиво и пронзительно выкрикивая слова заклинания. Но он не успел закончить, потому что воздух сгустился, захватывая руки в прочные прозрачные столбы, основаниями прикрепленные к ледяным буграм у ног. Лицо несчастного почернело от страха, губы отказывались ему повиноваться.
      – Как только ты снова попытаешься колдовать, лед покроет тебя целиком! - закричал Слепец. - Мы должны уйти без помех!
      Он попытался внушить колдуну чувство страха и безоглядного подчинения, как той огромной кошке в степи у Светящихся гор. Тут Слепец увидел, как прежде, яркое белое пятно, окутавшее тело болотного человека сияющим саваном. Отчаянный, не имеющий пределов ужас. Противник близок к потере сознания от страха! Теперь он ничего не слышал и не соображал, так что толку от такого собеседника не будет. На всякий случай, Слепец вморозил его в лед по пояс.
      Спутники оказались ошарашены и испуганы ненамного меньше противника. Они мало что понимали - хотя причину странностей определили сразу, ибо Слепец выдал себя своими повелительными речами. Все до одного, кроме смертельно-бледного Фило, вытаращили глаза и силились задать вопрос, видимо, один и тот же у всех.
      – Давайте-ка убираться отсюда, - мягко сказал им Слепец, и первым потянул под уздцы своего коня. Остальные нерешительно двинулись тоже. Через каждую пару шагов все оглядывались назад, где стоял схваченный льдом колдун и мелькали в густом тумане удирающие без оглядки на своих жабах болотные люди.
      – Что это было? - смог наконец спросить Морин дрожащим голосом. - Твоих рук дело?
      – Я вам все потом расскажу, в более спокойной обстановке, - пообещал Слепец.
      Никто и не думал настаивать. В полном молчании, со всей возможной скоростью, маленький отряд продолжил свое бегство. Они не видели, как болотные люди смогли побороть свой страх и развернуть жаб обратно. Опасливо приблизившись к стонущему от нестерпимого холода колдуну, самые смелые потрогали сковавший его лед древками. Ничего не произошло. Тогда все люди-лягушки отерли острия своих дротиков от яда и принялись скалывать ими ледяные кандалы.

      С вершины высокой, тянущейся с юго-востока на северо-запад гривы виднелась серебристая полоска, скрывавшая за собой Великий Тракт. Длинный, пологий склон, который уходил в ту сторону, усеивали кучки закутанных в снежные шубы кустов и редкие группы деревьев, из-за обилия снега на ветвях похожие на гигантские сморчки. Обратный склон спускался прямо в болота, превращаясь к горизонту в неохватную снежную пустыню с редкими черными пятнами осинников, росших на островах. Резкий сильный ветер мел поземку, бросаяяя лицяяпуяяяяов пригоршни кяяяяей снежной пыли…
      Охотники стояли по колено в сугробах; длинные волосы их метались на ветру, словно истерзанные флаги. Слепец и его друзья смотрели на них сверху вниз, из седел. В этом месте их пути разделялись.
      – Я боюсь, что вы не сможете дойти! - в который раз повторял охотникам Слепец, но те упорно молчали, смотря себе под ноги. - Три стрелы и три топора, ни копий, ни мешков… Да и мороз тоже не в вашу пользу.
      Плотный пар валил изо рта, тут же разметываемый в воздухе неугомонным ветром. Ресницы, брови, усы - все было покрыто густым налетом инея. Щеки и носы всех беглецов побелели, отчего их приходилось постоянно растирать, чтобы не отморозить напрочь. Промерзшие губы с трудом выговаривали слова… Однако, троих вскоре, после часового путешествия, ждало тепло и свежая пища на гостеприимном Тракте, а вот охотникам придется несколько дней брести по снегу до своего поселения. И зашли они так далеко в сторону от дома из-за товарищей, не знавших пути.
      – До ближайшего поселка - два дня пути. Дойдем, - мрачно сказал наконец Хасс. С тех самых пор, как Слепец заморозил на болоте вражеского колдуна, отношение к нему охотников в корне изменилось. Они больше не считали его равным, не могли так просто, как раньше, говорить с ним, даже старались лишний раз не приближаться. Эти диковатые и страшные с виду люди сами панически боялись колдовства в любых его проявлениях - дружественных и враждебных. Казалось, проводить собратьев по несчастью до Тракта они согласились больше из страха, чем из благодарности. Будь они уверены в собственных силах - тут же сбежали бы под покровом ночи… И теперь все трое готовы были мерзнуть и не есть двое суток, рисковать жизнью, лишь бы не находиться дальше рядом с колдуном. Если они не совсем потеряли рассудок от страха, то просто пройдут вдоль Тракта на юг и зайдут на него погреться и поесть. Однако, скорее, побегут отсюда без оглядки.
      – Что ж, прощайте, - вздохнул Слепец, глядя поверх голов охотников на бело-серую равнину. - Вряд ли мы с вами когда-нибудь встретимся.
      – Прощай, - вразнобой забормотали охотники. - Спасибо, что спас нас!
      – Мы все сами себя спасли, поэтому не надо благодарностей!
      Они не стали спорить или соглашаться - просто повернулись и побрели прочь, пропахивая в сугробах глубокие колеи. Точно на запад.

*****

      Их сгорбленные спины на фоне бескрайней пустоши, маленькие фигурки, закрываемые время от времени облаками взметенной снежной пыли, Слепец вспомнил через несколько дней, когда, сытый и довольный жизнью, неторопливо ехал между рядами зеленых деревьев. Дошли они, или замерзли, упав в снег от усталости и голода? Кто знает. Нужно было ехать с ними до их деревни… хотя, когда он вспомнил лицо Хасса, с каким тот встретил это предложение, идея сразу перестала казаться хорошей. Ладно, все было отдано в руки рока. Охотники проводят жизнь в болотах, зимой и летом, весной и осенью. Можно надеяться, что они выдержали. Он же, Слепец, никогда уже не узнает, как-то сложилась судьба тех троих. Люди - как вот эти буки, проплывающие мимо него по дороге: они появляются и пропадают, оставаясь за спиной, в прошлом. Только Фило и Морин до сих пор рядом. Как все-таки хорошо, когда кто-то верный и надежный никогда не покидает тебя! Впрочем, "никогда" - это сильно сказано. Неизвестно, какие события ждут впереди, и к чему приведет опасный путь, на который они вступили. Однако, нельзя оспаривать пользы верности и надежности. Глупый король Малгори, оставшийся так далеко во времени и пространстве, не понимал этого - за что и совершенно справедливо поплатился.
      Морин, слегка наподдав коню пятками, догнал Слепца и осторожно затронул его за плечо.
      – Смотри!
      Его вытянутая рука указывала на неровные зубы низких скал, чеканкой проступившие на серебряной поверхности защитного тоннеля за верхушками буков. Наверху одного "зуба" нечетко, но вполне узнаваемо очерчивался силуэт всадника с копьем.
      – Похоже на украшение, вроде тех, что прибивают к дверям, - восхитился Слепец, ибо картина и вправду была красива. - Ты думаешь, это воин?
      – Нет, нянька для детишек местного крестьянина! - съязвил Морин. - Иногда ты прикидываешься неимоверно глупым - наверное, специально, чтобы меня позлить?
      И он обратился за помощью к Фило, чуть отставшему от них. Однако тот, как всегда молчаливый и флегматичный, равнодушно пожал плечами.
      – Насколько я помню карту, рядом с нами город. Почему бы оттуда не появиться всаднику-воину?
      – Почему он на горе, а не на дороге, вот что интересно!
      – Не знаю. Может, там просто короткий путь, или недалеко сторожевая башня, которую мы спутали с очередной скалой? Не станут же они ставить башни внутри Тракта!
      – Нет, он явно за кем-то наблюдает! Вдруг тут затаилась какая-то опасность, о которой нам лучше узнать заранее? Сторожа не садятся на коней, наблюдатели не выставляются на всеобщее обозрение, а едущие коротким путем не застывают так надолго! Одевайте-ка шубы, проедемся до этого таинственного воина, благо он недалеко и не торопится.
      – Стоит ли? - засомневался Морин. - Он ведь нас не видит, скорее всего, так может, это к лучшему? Поедем себе.
      – Скоро вечер. Если город рядом, мы подъедем к нему затемно, и нас могут просто не пустить за ворота! Может, это - местный, и он поможет пройти вовнутрь? Ничего не хочется мне сильнее, чем очутиться на кровати, съесть большой кусок мяса и запить его пивом!
      На такие доводы не смог возразить даже Приставала, поэтому все трое спешно напялили свои меховые одежи и направили коней прочь с Тракта, к скалам. Слепец не застегивался, ибо надеялся недолго пробыть "в зиме", да и не мог он самостоятельно застегнуть петли быстрее, чем за десять минут. Продел руки в рукава болтавшегося за спиной тулупа - и вся недолга. Его товарищи одевались как следует, поэтому слегка поотстали.
      Снаружи оказалось не очень холодно, скорее всего, из-за полного отсутствия ветра - Великий Тракт шел по неглубокому распадку, окруженный с обоих сторон скалами. Гранитные выступы, острые, как зубы окаменевших чудовищ, торчали из отвесных стен; то и дело их прерывали осыпи, большие и маленькие, широкий и узкие. Обломки разных размеров усеивали узкие промежутки между серебряной стеной и скалами, так что ехать приходилось весьма осторожно. Стук копыт дробился на десятки, сотни повторений, отчего чудилось, будто за Слепцом двигалась целая армия.
      Кроме осыпей, рядом оказалась широкая расселина. Кони, недовольно храпя, вынесли всадников на скальную гряду одного за другим. Оказалось, за грядой высились настоящие, до самого неба, горы. К их подножьям вело усыпанное черными валунами плато. Черные камни на белом снегу - и больше никакого цвета. Даже небо казалось белым! Унылая страна, ничего не скажешь.
      Недалеко от гряды по плато шла прячущаяся в камнях дорога - скорее всего, проложенная в русле высохшей давным-давно реки. Через пять сотен шагов эта дорога поворачивала вслед за поворотом Тракта, скрываясь за неровным, крутым склоном.
      Самым странным оказалось то, что это была не какая-нибудь тайная и еле заметная бандитская тропа. Нет, настоящая дорога, по которой, к тому же, очень часто ходили. Глубокие, четкие колеи были оставлены десятками проехавших телег, а между ними и по сторонам снег украшали многочисленные лошадиные и человеческие следы. Совсем рядом с расселиной, выведшей путников на плато, застыла большая деревянная повозка со сломанным колесом. Очевидно, шла она не в одиночку, а в составе каравана, потому как стояла на обочине, явно стащенная туда, дабы не мешать движению. Две лошади, с посеребренными инеем крупами, понуро стояли рядом; на повозке была установлена клетка из крепких, толстых брусьев. Внутри стоял, сложив руки на груди, тучный седой мужчина в богатом, но изрядно порванном наряде - в дубленой шубе прекрасной выделки, с прорехами на рукавах и боках, с огромным круглым воротником-пелериной, расшитым золотом и висящим сейчас наперекосяк. Мрачно, из-под косматых бровей толстяк разглядывал копошащихся у сломанного колеса людей. Их было двое, оба в мелкозвенных, плотных кольчугах, но без шлемов, в простых волчьих шапках. Еще два воина на лошадях переговаривались, стоя дальше к повороту, а последний, тоже конный, охранял телегу сзади и оказался ближе всех к неожиданно появившимся путешественникам.
      Услышав громкий стук копыт о камни, этот последний повернул коня. Одним движением он сбросил с головы шерстяной капюшон, оставшись в кожаном шлеме с бронзовой круглой верхушкой. Лицо потемнело от прожитых лет и было изборождено глубокими морщинами, на густых, вислых усах качаются сосульки.
      – Что-то не очень он рад встрече, - промямлил за спиной Приставала, встретив злой и не обещающий ничего хорошего взгляд воина. Слепец, не замедляя хода, продолжал приближаться к нему. Брови воина сошлись на переносице, а из горла пополам с паром вырвался хриплый вскрик на непонятном языке. Его конь, поджимая задние ноги, нетерпеливо плясал на одном месте. Хозяин не заставил его долго ждать: сжав пятками бока, воин без слов бросился в атаку. Уже на скаку он достал из-за спины тяжелое копье, в котором короткое древко сочеталось с длинным и широким, чуть ли не как меч, зазубренным лезвием. Его зловещий наконечник, колеблясь, целил в грудь Слепцу… Расстояние быстро сокращалось, и оставалось очень мало времени для объяснений. Свернуть? Обратиться в бегство, крича на скаку, что не собирался делать ничего плохого? Однако в Слепце вдруг проснулась ярость, достойная короля, а не кроткого бродяги. По какому праву этот старый вояка кидается на него с копьем, даже не спросив имени? Значит, он чувствует за собой некую вину, из-за которой вынужден сражаться! И потому совершенно спокойно можно вынуть меч и наказать его за подобную грубость.
      Между всадниками оставалось пара десятков шагов, когда оскаливший зубы Слепец схватился за меч и почувствовал, как тепло его рукояти расползается по всей руке, наливает ее силой и крепостью. Успокоенный, Слепец не сразу понял, что не сможет как следует отбить сильный удар копья. Он не успел испугаться: рядом в воздухе прошелестело - и в горло атаковавшего воина вертикально воткнулся волшебный бумеранг Фило. Старый рубака был рассечен от ключицы до подбородка, густая, кажущаяся черной на белом фоне окрестных снегов кровь брызнула во все стороны. Мелкие и крупные капли образовывали замысловатый узор под копытами скакуна… Последним, уже посмертным движением воин сжал его бока ногами, и конь совершил большой прыжок. Тело всадника завалилось на спину и, перекувырнувшись, рухнуло в снег. А за телегой к тому времени уже слышались вопли и топот - приближались новые противники. Но Слепец был готов их встретить: его голубой меч упруго рассекал воздух и отражал тусклые лучи готового скрыться за горами солнца.
      Слепец первым достиг сломанной телеги. Один из тех, кто чинил колесо, бросился навстречу с большой киянкой в руках, но Слепец, не задерживаясь, пнул его ногой в лицо и помчался дальше. Второй пехотинец за его спиной стал карабкаться на повозку, но его можно было предоставить остальным. Уж вдвоем они с ним как-нибудь справятся? В голове мелькнула мысль, что можно было и не доводить дело до кровопролития… Сам Слепец намеревался выбить копье из рук того, первого солдата, а потом уже объясняться с позиции силы. Однако, вмешательство Фило поставило крест на этом плане - а не вмешайся он, валяться бы сейчас Слепцу в снегу, с дырой в боку или руке. Что же, теперь выбора нет, нужно сражаться до победы или до смерти.
      Слепец промчался мимо невозмутимо стоявших упряжных лошадей и опрометчиво выскочил прямо на конника. Удача, однако, летела на невидимых крыльях рядом с ним. Острие копья промелькнуло на расстоянии ладони от крупа лошади Слепца. Яростно вопящий воин пронесся мимо, но там, за повозкой, он видел других противников, поэтому не стал разворачиваться. Слепец же направил коня так, чтобы подобраться ко второму всаднику, безусому юноше с ярко-розовыми щеками и водянистыми глазами, с левого боку. Враг попытался повернуться и занести копье, но плотные одежды и кольчуга лишили его нужной подвижности. Со злой усмешкой, больше похожей на звериный оскал, Слепец ударил по древку снизу вверх и выбил копье из рук юноши. Кони топтались один рядом с другим, разбрасывая копытами комья снега. Слепец держал свой меч у плеча, давая противнику возможность обнажить короткий клинок. Как только тот был готов к бою, лезвия со скрежетом столкнулись в первый раз. Затем еще раз, еще и еще. Слепец атаковал непрерывно, держась от юноши подальше; он наносил удары концом меча, отчего противник с великим трудом удерживал свое оружие в руках после каждого блока. Наконец, Слепцу надоело возиться с этим, явно слабым, соперником, а заодно он решил проверить, на что способен его теперешний удар. После очередного бокового выпада он быстро привстал на стременах и занес меч над головой. Уставший юноша, тем не менее, смог отреагировать. Он понял, что такого удара ему не отразить, и лучшая защита сейчас - нападение. Вытягивая свой короткий меч как можно дальше, мальчишка смог ткнуть им в бок врага: острие пронзило полушубок, куртку, и скользнуло по ребрам. Конь Слепца отшатнулся прочь, отчего удар его седока вышел совсем не таким, как тот задумывал. Меч опустился как попало и угодил по вытянутой вперед руке юноши. Раздался глухой стук - и в разные стороны полетели куски рукоятки, отрубленные пальцы и кровяные брызги. Короткий меч с полуотсеченной ручкой кувырком упал в сугроб. Глаза юноши расширились, скорее от удивления, чем от боли, потому что он не издал ни звука. Поднеся к лицу правую руку, лишенную трех пальцев и половины кисти он смотрел, как потоки крови толчками изливаются из ярко-красного среза. Левой рукой он нашарил на поясе нож и медленно, как во сне, попытался вытащить его…
      Слепец, на мгновение потерявший равновесие, был зол и на юношу, и на самого себя. Было ясно, что долгие месяцы жизни без настоящего зрения отразились на его воинском умении. Будь сейчас напротив него опытный солдат - покатилась бы дурная голова под копыта коням. С излишней поспешностью Слепец отвел локоть за спину и резко выбросил руку вперед. Острие меча со скрежетом проткнуло кольчугу юноши и тяжело пронзило его тело насквозь, застряв в ребрах на спине. Глаза мальчишки раскрылись еще шире, будто бы он стал плохо видеть и хотел как можно подробнее разглядеть собственную смерть. В последний раз он выдохнул изо рта густой пар, вместе с которым горлом пошла клокочущая красная жидкость. Белое облачко поднялось над головой умирающего и растаяло, исчезло, пропало. В тот же момент юноша стал валиться на бок, словно в один момент с паровым облачком растворилась в небытии и его жизнь… Слепец с трудом вырвал из падающего тела меч, щедро омытый кровью и покрытый прилипшими костяными осколками. Вот так! А ведь это первый человек, убитый им с того памятного дня, когда армия Торбии была сожжена волшебником Клусси.
      Однако, задумываться над этим было некогда, ибо сзади кипела битва. Воин с непокрытой головой, с большим, во всю скулу, свежим кровоподтеком, с трудом отбивался от наседающего на него Фило. Как раз, когда Слепец обернулся, Мышонок дернул поводья, заставляя коня резко развернуться. Тот пихнул пешего воина грудью и свалил с ног. Фило свесился с седла далеко вниз и пронзил барахтавшемуся в снегу противнику шею. Слепец радостно оскалился, потрясая мечом, но тут же радость сползла с его лица: стоявший в телеге воин целил в него из лука. Времени оставалось только на то, чтобы судорожно хлебнуть воздуха. Будет потом, что выпустить вместе с кровавыми слюнями, как тому мальчишке - это видение вихрем пронеслось прямо перед открытыми глазами. Но в самый последний момент лучник пошатнулся и послал стрелу мимо. Из его кольчужного живота вылезло острие копья. С перекошенным лицом воин поглядел на него и прямо в этом положении, согнувшись вперед, завалился на борт повозки, да так и остался на нем висеть с торчащим из спины древком. Позади телеги появилось раскрасневшееся, лучившееся самодовольством лицо Морина. Подъезжая к нему поближе, Слепец отсалютовал мечом.
      – Не верю своим глазам! - закричал он. - Я-то, каюсь, думал - прячется Приставала где-нибудь за валунами, или бегает кругами, как заяц.
      – Заяц превратился в медведя, - поддержал восхищенную речь Фило, приблизившийся с другой стороны. - Он ведь еще и камень бросил, да так ловко, что тот копейщик с коня вверх тормашками полетел! Кабы не Морин, туго мне пришлось с ним биться.
      От похвал Приставала покраснел еще больше. Смущенно потупившись, он стал отламывать щепочки от борта повозки и кидать их под ноги. Слепец широко улыбнулся и спрыгнул с коня рядом с последним живым воином - тем самым, которого он сбил с ног ударом ноги в начале схватки. Теперь этот вояка, весь перемазанный кровью из разбитых губ и носа, только-только приходил в себя.
      – Надо его прикончить, - пробормотал Слепец, и занес меч, намереваясь раскроить окровавленному человеку голову.
      – Оставь! - Фило потянул его за рукав. - Зачем быть таким кровожадным?
      – Какая кровожадность?! - возмутился Слепец. - Эти люди набросились на нас, не удосужившись поговорить, и получили по заслугам. Судя по их поступкам, благородства от подобных типов ожидать не приходится. Сейчас мы оставим его в живых, а завтра утром он прикончит нас.
      Высвободив руку из хватки Мышонка, Слепец крючками ухватил спутанные волосы неразборчиво мычащего солдата, запрокинул вверх его голову и быстро чиркнул по горлу мечом. Кровь из раны брызнула так сильно, что залила стоявшего в полудюжине шагов беспризорного коня. От неожиданности тот отпрыгнул в сторону и испуганно заржал, а потом с храпением умчался прочь.
      – Очень правильный поступок! - простуженный голос, внезапно донесшийся из клетки, заставил всех вспомнить о пленнике. - Не знаю, кто вы такие, но по отношению к этим проклятым рыбакам годятся любые методы, уверяю вас!
      Толстый старик стоял, ухватившись руками за брусья решетки, преграждающей ему путь к свободе. Его длинные седые волосы были темно-серыми и лоснились от многодневной грязи. Бледную кожу на пухлых щеках тоже покрывали черные разводы, ясно видимые даже на фоне щетины стального цвета.
      – Выпустите меня из заточения, благородные путешественники, и помогите добраться до города из Розового камня. За это вы получите щедрую награду, ибо я - человек далеко не из последних.
      – Мы убили этих воинов не из-за награды, - сурово заметил Слепец, пытаясь понять, что за человек перед ним. Торжество и отголоски страхов владели сейчас этим толстяком; надменность, жадность и все прочее прятались за этими двумя, самыми сильными, чувствами.
      Получив знак от Слепца, Морин подобрал валявшуюся рядом киянку и несколькими неловкими ударами сбил с клетки замок. Фило подъехал к повозке и услужливо напялил на голову бывшего пленника теплую лисью шапку, принадлежавшую одному из убитых воинов.
      – Благодарю вас всех! - важно ответил толстяк и небрежно склонил голову. Смотрел он только на Слепца, безошибочно узнав в нем главного. - Могу ли я просить подвести мне лошадь? Артрит и ревматизм сковывают мои кости, как тиски, поэтому я не в состоянии двигаться достаточно быстро и ловко…
      Он развел руками, всем своим видом выражая глубину своего страдания по этому поводу. Слепец сам отъехал в сторону, чтобы подцепить крючком узду одного из бесхозных коней и подвести его к повозке. В глазах толстяка мелькнуло сомнение - он был сбит толку тем, что человек, принятый им за предводителя, не отдал приказ, а взялся исполнять просьбу сам. Впрочем, это не помешало ему удивительно ловко вскочить в седло - гораздо ловчее, чем это сделал молодой и не страдающий пока ревматизмом Приставала. Ага, этот тип уже хитрит! - с неудовольствием подумал Слепец. Важная шишка, привыкшая полагаться на слуг и считающая неприличным собственноручно ловить коня, когда рядом есть низшие по званию.
      – За мной! Скорее! - повелительно сказал толстяк. - Остальные могут вернуться сюда с минуты на минуту.
      – Кто? - спросил Слепец. Он и его спутники не замедлили последовать за ринувшимся с места в карьер толстяком.
      – Мерзкие рыбаки, будь трижды проклята рыба Трауль, породившая их!
      Объяснять дальше толстяк не стал, всем своим большим телом стремясь вперед, подальше от опасного места. Их лошади с грохотом промчались по расселине и ворвались на Великий Тракт, по которому устремились, судя по всему, прямо в город из Розового Камня. На ровной дороге кони путешественников быстро нагнали скакуна толстяка, которому приходилось несладко под такой массивной тушей. Через некоторое время, когда его конь устал, освобожденный пленник перестал гнать вперед изо всех сил и позволил лошади идти шагом. Тогда он и решил продолжить свой рассказ.
      – Рыбаки, эти поганые пожиратели чешуи из Шахша, посадили меня в клетку, словно дикого зверя или буйного сумасшедшего! Они тащили меня вслед за войском из тысячи человек. Эти выродки так торопятся дойти до цели до следующего утра, что опрометчиво бросили повозку со своим самым ценным грузом. Наши города давно враждуют, но ни у одного из них нет достаточных сил, чтобы одолеть другой, поэтому вся наша война давно состоит из одних подлостей. Вот и сейчас, каким-то гнусным способом прознав о том, что я охочусь на горе Крато, рыбаки перебили моих телохранителей и захватили меня в плен. А теперь вот везли в родной город, чтобы в очередной раз попытаться заставить его сдаться, открыть ворота, или заплатить отступные. Оружие, коней, украшения… Вы спасли моих земляков от огромных трат как самого меньшего из грозивших им зол! - с этими словами почтенный Пумита, Наставник Города, как он представился своим спасителям, снова пришпорил коня, которого явно не жалел.
      – Теперь он уж не вспоминает о спасении собственной бесценной жизни, - прошептал Морин, склонившись к Слепцу. - Не иначе, как желает переложить бремя выплаты щедрой награды на плечи горячо любимых горожан.
      Солнце умирало где-то там, за стенами защитного тоннеля. Серебристая чеканка справа и слева теряла прежнюю четкость, расползаясь в непонятные темные пятна. Великий Тракт погружался в свою обычную, светлую ночь. Мерцание защитного барьера разливалось над головами и стекало вниз за строем деревьев, а черные, непроницаемые тени выползали у земли из-под густых крон.
      Враги так и не появились - очевидно, остались где-то сбоку, обойденные на марше. Вместо них посреди длинной долины перед спешившими всадниками предстал город. В темноте, разбавляемой только светом ярких звезд, камни, слагавшие его стены, казались вовсе не розовыми, а скорее темно-серыми. Великий Тракт, который они покинули некоторое время назад, огибал город слева, по склону большой пологой горы. В ночи казалось, будто она уныло усмехается серебристыми, плотно сомкнутыми губами. Тусклое сияние освещало плотные ряды заснеженных елей, редкие голые березы, которые представлялись сейчас многорукими существами, заломившими свои конечности в жесте отчаяния.
      Город темной, безжизненной массой вырастал на пути четырех всадников. Ни одно здание не стояло за пределами высокой стены - точно так же, как это было в Центре Мира. Несмотря на несколько легкомысленное, какое-то светлое название, город из Розового Камня производил совсем обратное впечатление. Мрачный, затаивший злобу на весь белый свет, негостеприимный… Нельзя было представить обитаемыми эти вырисовывавшиеся на фоне звезд холодные шпили и зубцы на стенах - до тех пор, пока не стали видны блуждающие между ними желтые огни. То были факелы ночной стражи.
      Подскакав к большому рву, наполовину заполненному снегом, Пумита зычно крикнул. На его непонятное слово - скорее всего, это было местное ругательство - немедленно откликнулись. Воздух наполнился скрежетом воротов, скрипом блоков и тяжелым звоном цепей: это опускался мост. От этих, таких знакомых и давно не слышанных звуков, у Слепца внутри все сжалось. Не думал он снова услышать такое…
      Отвечая на редкие приветственные крики, толстяк проехал внутрь города через тесный дворик у ворот. Сзади ночь наполнилась скрипами и звоном: мост спешно подымали вновь. Четверо всадников поскакали по гулким, узким и пустым улицам. Большой трехэтажный дом за слепленной из разномастных камней стеной в два человеческих роста оказался конечной целью их путешествия. Пумите пришлось снова кричать, чтобы слуги соблаговолили открыть ворота. Так как они не торопились это сделать, из глотки толстяка посыпались самые страшные ругательства, какие только можно представить. Правда, по местной традиции все они были, так сказать, с "рыбным душком". "Рыбий сын", "рыбу тебе в задницу", "чтоб ты чешуей покрылся!" и так далее… В темном доме заметались слабые огни свечей, зазвучали испуганные голоса. Наконец насмерть перепуганный человек в ночной рубахе до пят и трясущейся бородой отворил ворота.
      – Господин! Но ты ведь… - пролепетал он. Пумита не стал его слушать, просто проехал во двор и тяжело спрыгнул наземь. Предложив всем отдать лошадей на попечение слуг, он позвал спутников за собой внутрь дома. Металлические нотки в его голосе не сулили прислуге ничего хорошего.
      В доме царил переполох. Один из слуг, вооруженный лестницей, торопливо зажигал под потолком большого обеденного зала масляные лампы, однако толи он толком не проснулся, толи руки у него дрожали от страха - работа не спорилась. Огромное помещение было освещено только танцующими в камине языками пламени. В полутьме Слепец с трудом разглядел детали - многочисленные охотничьи трофеи на одной стене, искусные барельефы на тему охоты - на другой. Третью стену занимали высокие, зашторенные на ночь окна, а больше стен не было. Треугольная комната! Необычная архитектура. Пумита тоже застыл посреди зала, словно бы оказался тут в первый раз и хотел все получше рассмотреть. Разведя руки, он радостно зарычал. Кажется, его раздражение внезапно улетучилось? Слугу, принесшего факел, толстяк отправил прочь хорошей затрещиной. Воткнув факел в зажимы на стене возле камина, Пумита подвинул к огню огромное и тяжелое, укутанное мохнатой шкурой кресло и рухнул в него. Раздалось жалобное скрипение старого дерева, которое повторилось, когда толстяк вытягивал вперед ноги. Слепец и его друзья стояли, не зная, что им делать дальше, до тех пор, пока из широких дверей не высыпала толпа кое-как одетых в богатые платья людей. Ни один из них не проявлял радости при виде развалившегося у камина старика. Несколько воинов в кольчугах, вошедших вслед за первой группой, держали в руках факелы и обнаженные мечи.
      Слепец быстро разглядел вошедших и мысленно приготовился к худшему, ибо лица их, даже в темноте, говорили о многом. Трое испуганных молодых людей в темных балахонах жались к человеку крепкого сложения, старше их раза в два. Он смотрел на Пумиту из-под нахмуренных кустистых бровей и нервно жевал пышный, с проседью, ус. Чуть в стороне от них стояли, взявшись за руки, кудрявый юноша с кинжалом на поясе и бледная русоволосая девушка лет семнадцати. Пумита, увидев вошедших, всплеснул руками и с кряхтением поднялся на ноги. Он шагнул было им навстречу, но, увидев мрачные лица, остановился, как вкопанный.
      – Вароппе! Сынок! - воскликнул толстяк, поочередно обращаясь к усачу и держащему за руку девушку юноше. - Что стряслось? Где Едевей?
      Человек, которого Наставник назвал Вароппе, поиграл желваками на скулах и хищно оскалился.
      – Ты скоро увидишь Едевея, Пумита. Но я должен сказать, что тебе не стоило возвращаться. Так ты, по крайней мере, умер бы в неведении.
      – О чем ты говоришь?? - удивился толстяк. Его возглас прервался скрипом двери: волоча ноги, из нее вышел глубокий старик с длинной и редкой бородой, большой залысиной на лбу и сгорбленными плечами.
      – Ты звал меня, хозяин? - безжизненно спросил он, обратив лицо с невидящими, белыми глазами к Вароппе. Воздух наполнил ужасный запах разложения, исходивший от тела старца. Слепец взглянул на него внимательнее - и ужаснулся, увидев ползающих по почерневшей коже жирных трупных червей. Они уже выели старику щеки и ноздри и теперь продвигались вниз, к горлу, прогрызая дорожки в бороде.
      – Едевей!! - с отчаянием воскликнул Пумита. - Что они с тобой сделали?
      Вароппе расхохотался, но слишком нарочито, не сводя с Наставника взгляда настороженных и испуганных глаз.
      – Он выпил зелье Шоновара, и превратился в моего раба! Правда, протянет он недолго, слишком уж старо это тело. Теперь я здесь волшебник, более того, теперь я хозяин города!! Мы все давно устали от твоей тирании, поэтому ни одни живая душа не станет за тебя заступаться. Перемены необратимы! Я хотел провести их как можно лучше, я хотел, чтобы ты ушел из жизни героем! Рыбаки потребовали бы выкуп, но мы отказали бы им. Ты же сам знаешь, как трудно живется сейчас горожанам - непосильной дани они не выдержат. Ты бы умер на глазах всего города, умер мучеником! И никогда не узнал бы, что стал жертвой предательства. Судьба, видно, распорядилась иначе. Придется тебе подыхать тихо и незаметно.
      Пумита стоял, сгорбившись, совсем как мертвый Едевей, только фигура у него была гораздо массивнее.
      – Для чего же меня спасли? - прошептал он дрожащим голосом, в котором не осталось ни капли того хозяйского рыка, которым он только что гонял слуг. - Для того, чтобы тут же подвергнуть такому душевному истязанию?
      Вопрос звучал очень странно - толстяк будто бы обвинял во всем своих спасителей! Слепец переглянулся с товарищами, увидев недоуменный взгляд Фило, и испуганный - Морина. Вароппе тоже обратил свое внимание на скромно стоявших за креслом незнакомцев.
      – Спасители нашего несчастного Наставника? Он, верно, обещал вам щедрую награду? Я дам ее вам - быструю смерть от топора палача. Заметьте, я мог бы быть гораздо менее добрым. Посадить вас на кол, четвертовать, сжечь, напоить зельем Шоновара, наконец!
      Слепец и Фило, одновременно, схватились за мечи, но Вароппе проворно повернулся к ходячему мертвецу и скомандовал:
      – Едевей! Веди их всех в подвал.
      Труп обратил на них взор своих мертвых глаз, отчего руки Слепца и Фило задрожали и опустились. Ни один из четырех пленников более не владел собственным телом. Молча, выражая ужас и обреченность одними только взглядами, они прошли мимо Едевея и устремились к лестнице. Несколько десятков крупных ступеней, практически неосвещенных, вели вниз безо всяких поворотов. Ступая ватными ногами, Слепец никак не мог прийти в себя от испытываемого отчаяния. Ему-то казалось, что все самое страшное в жизни он пережил - ан нет, теперешняя ситуация представлялась самой жуткой. Что может быть страшнее, чем предательство собственного тела, к которому ты так привык, без которого не мыслишь жизни? Ни одной здравой мысли не приходило на ум: сознание металось испуганным зайцем, пойманное в клетку превратившейся в оковы плотью.
      После того, как ступени кончились, повинующееся чужой, злой воле тело само собой прошло наполненными непроглядной тьмой коридорами. Вперед, направо, пригнуться, чтобы миновать низкую арку. В большом помещении, тускло освещенном одним-единственным факелом, процессия остановилась. По стенам, прямо в грубую каменную кладку, были вбиты железные штыри, а на них висели короткие цепи с зажимами для запястий. Потолок нависал над самыми макушками, а Морину едва ли не скреб по ней. В воздухе царили затхлость и запах немытых человеческих тел, в углах лежали кучи гнилой соломы, куски источенного червями дерева и даже несколько костей. Все четверо пленников выстроились вдоль стен, подняв руки к висячим кандалам и застыли. Волочащий ноги Едевей, овевая их ужасным запахом могилы, прошел дальше и притаился в одном из самых дальних и темных углов.
      Сердце Слепца стучало так громко, что его должны были слышать все вокруг. Ему вдруг стало очень жалко самого себя, и обидно за то, что он попал в такое чудовищное положение. Конечно, в смерти на болотах тоже не было ничего хорошего, но там он, по крайней мере, мог бороться за свою жизнь, здесь же как глупый и покорный баран, ждет казни. Мог ли он что-то сделать? Слепец попытался унять панику и оглядеться по сторонам внимательнее. Как раз в тот момент свету в подвале прибавилось - пришел Вароппе, три его молодых помощника, сын Пумиты и солдаты. В дрожащем оранжевом пламени, за мечущимися по сторонам тенями, можно было разглядеть нависающий над дальним торцом помещения балкон - простой гранитный козырек, соединенный с полом узкой крутой лестницей. Что там, наверху - этого Слепцу разглядеть не удалось, потому что люди в кольчужных капорах деловито вложили руки пленников в стенные кандалы и закрутили болты на браслетах. Тут Слепец почувствовал, как оцепенение, владевшее им, отступает. Необычное и непередаваемое ощущение! Будто бы все тело было одной огромной ледышкой, а теперь неторопливо оттаивало, становилось мягким и податливым. Тысячи крошечных иголочек втыкались в кожу в самых разных местах. Замирая от боязни ошибиться в своих чувствах, Слепец попытался пошевелить пальцами - и это ему удалось! Однако, поздно. Оковы распяли его, растянули по стене так, что он не мог двинуть руками, да еще и был вынужден стоять на носочках. Как можно незаметнее шевеля головой, Слепец внимательно рассматривал все, что попадало в поле зрения его неподвижных глаз. Теперь факелы горели сразу в нескольких стенных держателях и видно стало намного лучше, чем раньше. Можно было разглядеть, что углы подвала скруглены, а кандалы вделаны в швы между камнями по всему периметру. Середину помещения украшала группа небольших стальных стержней, служивших, очевидно, основанием для съемных орудий пыток. Среди них одиноко возвышался каменный постамент с углублением в форме человеческого лица. Примерно в том месте, где должен находиться рот, вглубь уходила зловещая черная нора.
      Внезапно подвал наполнился грохотом шагов множества ног и частыми, резкими ругательствами. Ввалилась большая толпа воинов, причем одни, в шлемах и при мечах, тащили под руки других, наряженных в красные меховые куртки. Упиравшихся пленников проволокли к противоположной от Слепца стене и с большим трудом, после множества тумаков и затрещин, приковали к ней. Люди в красных куртках пробовали вырываться и поносили своих пленителей последними словами, обзывая их предателями и трусами. Вароппе недовольно скривился и сделал знак рукой. В темном углу под балконом послышались шорох, после которого неспокойные новички вытянулись на стенах с выпученными глазами. После этого Вароппе и его свита важно прошли к лестнице и поднялись наверх. Большая часть солдат тоже покинула подвал - осталось только пять человек. Усатый узурпатор, подбоченясь, встал у края балкона, откашлялся и торжественно заговорил:
      – Вы стоите здесь, десять лишенных свободы и приговоренных к смерти. Только один наш настоящий враг, остальные просто оказались не вовремя в ненужном месте. Первым умрет, конечно, Пумита, ибо только его смерть по-настоящему важна для всех нас. За ним остальные… Да, кстати! Выходит, что я обманул вас, обещая легкую смерть! - Вароппе высокомерно поглядел на Слепца поверх задранных кверху усов. - Оказалось, что палач простыл и сейчас лежит, терзаемый бредом и лихорадкой. Никто не пожелал занять его место, так что придется вам всем кончить мучительной смертью. Вас привяжут к Станку, и снипсы прожрут ваши потроха!
      Его палец, украшенный огромным оловянным перстнем с жуткой рожей на печатке, указал на каменный постамент среди стальных стержней. Вароппе криво ухмыльнулся и хмыкнул.
      – Помнится, Пумита любил подвергать этой казни своих врагов, и весело смеялся, глядя на их мучения. Посмотрим, как он станет хохотать со снипсом в своем огромном жирном брюхе!
      Старый Наставник, храпя и брыкаясь, заметался у стены, колотясь о нее спиной с глухим стуком. К нему приблизились два воина: один схватил толстяка за голову, второй залепил нос комком теплой сырой глины. Затем еще двое помогли им держать Пумиту, пока пятый откручивал болты на браслетах. Старик, едва только почувствовал себя свободным, рванулся изо всех сил, однако все воины были рослыми и молодыми людьми. Тем не менее, управлялись они с трудом. Пиная и молотя куда попало кулаками, они протащили бывшего Наставника к месту казни, заставили встать на колени и впечатали лицом в каменный постамент.
      Слепец почувствовал тепло на своей груди. Как жаль, что он не может дотянуться до нее рукой! Но тепло не желало ждать: оно само стало расползаться по телу, проникая в самые отдаленные его уголки. Разум окутала приятная пелена, знакомое чувство всесилия и непоколебимой уверенности в себе. Казалось даже смешным, что совсем недавно он был поражен ужасом, унынием и обреченностью. Он могуч, участь жалкого узурпатора решена, и помощь ходячего трупа ему не поможет. Слепец вдохнул воздух полной грудью; закрыв глаза, он кинул безмолвный клич и тут же ему откликнулись тысячи таких же неслышных голосов. Серебристые доспехи крошечных воинов Воды возникали тут и там по всему пространству подвала. Они витали в воздухе, копошились на телах людей и усеивали стены, пол и потолок. Они ждали приказа.
      Слепец задрожал, своими собственными мышцами ощутив всю мощь невидимого и несокрушимого войска. Никто не мог противостоять его неисчислимым полчищам! Он был повелителем, по какой-то нелепой случайности стоявшим в оковах…
      Четыре ручья воды, возникших прямо из воздуха, пролились за шивороты солдат, удерживавших старого Наставника на каменном постаменте. Крича и размахивая руками, они отскочили в разные стороны, при этом дико вращая глазами в поисках неведомых шутников. Рычащий Пумита резко выпрямился на коленях - и в тот же момент из черной дыры в камне выпрыгнуло верещащее черное создание, похожее на ящерицу. Схватив его в полете обоими руками, толстяк разорвал узкое тельце пополам и швырнул останки в лица опешивших воинов. Люди на балконе встревожено загалдели. Вароппе, вздрогнув так, что это было хорошо заметно снизу, уставился на происходящее с раскрытым ртом. Слепец повернул голову и вперил в его огромные черные зрачки взгляд своих прозрачных глаз, наполненных мечущимся оранжевым отсветами пламенем факелов.
      – Едевей! - испуганно воскликнул Вароппе, не в силах отвести взора от странного пленника, на которого он поначалу не обратил особого внимания. - Убей человека с бесцветными глазами!
      Труп старого мага немедленно выполз из своего темного убежища под балконом. Его безжизненный взгляд обратился на одну цель, и в тот же момент мозг Слепца словно бы оказался в тесном горшке, давящем сразу со всех сторон с страшной силой. Перед глазами поплыло: реальность стала теряться, расползаясь мутными пятнами, будто слезы обильно заливали взор. Воздух превратился в вязкую смолу, отказывающуюся проникать в легкие, невыносимый жар впился в тело сразу со всех сторон и раздирал плоть.
      Хотя Слепец и не ожидал такой яростной атаки, она не смутила его, только разозлила еще больше. Он издал полный ненависти и жажды крови крик, от которого все люди вокруг задрожали и в ужасе заткнули уши. Тяжелые слова, словно камни, вылетающие из потолка и сотрясающие пол своим падением, заполнили подвал нестерпимым грохотом.
      – Я… Я рожден повелителем Мира. Люди, птицы, звери, деревья и камни, воздух и само солнце есть ничто иное, как продолжение моего разума. Я играю ими по собственному желанию. Только мое желание управляет дуновением ветра, падением дождя, рождением и смертью. Никто не в силах мешать мне. Я отдаю приказы. Я дарю жизнь и награждаю смертью. Я один.
      Дальнейшее происходило словно в странном сне, и Слепец не мог определить, что же это такое - странное видение, одно из тех, что частенько посещали его разум во время слепоты и после обретения зрения, или же реальность?? Он превратился вдруг в великана, заполнившего разом весь подвал и поглотившего в себе скрючившихся от ужаса людей. Огромными руками он вцепился в мучающие мозг тиски и разорвал их в клочья, черным туманом растаявшие внутри разбухшего тела. Вокруг все по-прежнему оставалось размытым и не имевшим никакого значение - только тонкое зеленое облачко, смутно напоминавшее очертаниями фигуру сгорбленного старца, дрожало впереди. Чудовищные руки великана, в которого обратился Слепец, потянулись к ней, и огромные когти, росшие прямо из ладоней, впились в призрачную плоть старика. Дым от костра можно разметать, развеять быстрыми ударами меча или даже палки. Точно так же когтистые лапы обратили в ничто зеленое облачко. Тихий стон, больше похожий на облегчение, чем на боль, родился и тут же пропал. В то самое мгновение Слепец снова оказался обычным человеком, прикованным к стене.
      Страшный труп Едевея, стоявший у балкона, мелко задрожал и вдруг оплыл, как попавшая в топку печи свечка. Желтая слизь сползала с костей, падавших одна на другую и рассыпавшихся в пыль, и вскоре на месте ходячего мертвеца осталась лишь куча праха посреди зловонной лужи. Слепец, встряхнув головой, сбросил с себя остатки транса, в который погрузился с помощью неведомых для него самого сил. Оторвав взгляд от останков Едевея, он оглядел подвал: вопящие и толкающиеся воины спешили покинуть его через проход с аркой; люди на балконе жались к стенкам, и только Вароппе с отчаянной решимостью двинулся вниз по лестнице. Приложив к вискам сложенные щепотями пальцы, он шепотом произносил неразборчивые слова. Повинуясь им, стальные пруты, до того торчавшие из пола, стали один за другим вылетать оттуда с глухим, протяжным звоном. Медленно вращаясь в воздухе, они нацеливались концами на пленников, каждый на своего. Слепец, не теряя времени, обратился в призывом к своему невидимому войску. Те крошечные воины Воды, что прятались в мельчайших трещинах каменной кладки у него над плечами, выстраивались в шеренги и расправляли маленькие плечи. Напор был так велик, что камни разлетелись в крошку. Крепления браслетов вылетели наружу, и руки Слепца оказались свободными. Он нагнулся - и оказалось, что очень вовремя, ибо первый стальной прут, с гудением разрезав воздух, вонзился в стену у него над головой. Остальные тоже отправились в короткий полет к цели, но все внезапно обросли густыми ледяными шубами и тяжело рухнули на пол у ног вопящих от страха пленников. Пораженный своей неудачей, Вароппе застыл на месте. Вокруг, если не считать редких стонов и тяжкого хрипения сидевшего на полу Пумиты, воцарилась тишина. Медленно разогнувшись, Слепец смерил противника долгим, презрительным взглядом, и мысленно приказал своему воинству покинуть территорию врага.
      Сначала Вароппе даже не понял, что с ним творится. Он недоуменно поглядел на руки, с которых обильно стекала вода, будто бы он вспотел сверх всякой меры. Крупные капли, соединяясь друг с другом в потоки, сбегали у него со лба, да и одежда на всем теле разом намокла и обвисла, будто колдуна-узурпатора только что выкупали в ванне.
      – У-аа-а-аа!! - взвыл Вароппе, принявшись царапать пальцами грудь, разрывая свой богатый кафтан и путаясь в висевшей на груди длинной золотой цепи. Потом он перешел к лицу и немедленно разодрал щеки и лоб, однако, крови в ранах не было. Каждая царапина раскрывала сухую, мумифицированную плоть. - Пощади!!
      Последний вопль превратился в сухое хрипение, ибо волшебнику приходил конец. Его фигура окуталась облаком пара, расползающегося по сторонам, ручьи убегали от него по полу. Наконец, Вароппе мелко затрясся, совсем как Едевей незадолго до него, и от этих судорожных движений с кистей рук и лица полетела шелушащаяся кожа. Будто бы крошечные листья валились с дерева, уносясь прочь ветром и уплывая в ручьях. Наконец, Вароппе застыл. Его иссохшее тело представляло собой скелет с навешанной на него одеждой, скелет, облепленный тонкой пленкой, бывшей когда-то человеческой плотью. Некоторое время он стоял со скрюченными конечностями, потом покачнулся и упал на спину. От падения останки рассыпались в пыль, а звук был такой, будто на пол уронили большой мешок, плотно набитый луковой шелухой.
      Слепец отвернулся, обведя взглядом поочередно всех пленников. Череда маленьких, быстрых разрывов покрыла стену, после чего прикованные к ней люди оказались свободными.
      – Раскручивайте болты и снимайте браслеты! - скомандовал Слепец и сам первым подал пример. Остальные не торопились ему последовать, так как не могли прийти в себя от увиденного. Разве что Фило, почти что невозмутимый, да смертельно побледневший Морин… Слепцу некогда было помогать или подбадривать. Обернувшись к балкону, он крикнул:
      – Эй вы, наверху! Не шевелитесь, если хотите жить!
      Темные фигуры, не решающиеся даже приблизиться к краю балкона, и не думали двигаться. Воины, подвергавшие экзекуции Пумиту, вовсе сбежали. Бывшие пленники наконец пришли в себя и стали со свирепыми ругательствами раскручивать болты на оковах. Со звоном и скрежетом те летели прочь, подпрыгивая на каменном полу. Старый Наставник с громким кряхтением поднявшийся с пола, опасливо обогнул останки Вароппе и Едевея, ступил на лестницу и заковылял по ней вверх. Раскрыв объятия, он со всхлипыванием повторял: "Сынок, сынок!". Поднявшись, он скрылся в тени, слился там в одно бесформенное пятно с фигурой своего отпрыска. Шорканье подошв и шелест одежд продолжались недолго: Пумита вдруг громко охнул и отшатнулся. Он снова оказался на свету, огромный, вытянувший перед собой образующие полукруг руки, сгорбленный. Шаг, второй - и толстяк свалился с балкона на пол, вызвав его сильное сотрясение. По грязной белой рубахе, показавшейся из-под разорванной верхней одеждой, расползалось черное кровавое пятно.
      Сын, которого так доверчиво обнимал старый Пумита, тоже выскочил к краю балкона. Рот его перекосило, белые зубы сверкали в кровожадном оскале, глаза горели бешеным, безумным огнем. Потрясая окровавленным кинжалом, коварный потомок закричал, повизгивая от страха и ненависти.
      – Умри, старый недоносок!! Перестань властвовать надо мной, как и над всем этим городом!!
      – Что ты наделал? - возмутился Фило, подошедший к трупу Пумиты, на губах которого еще пузырилась розовая пена последнего выдоха. - Как ты посмел убить отца, неблагодарный сын?
      – Тебе хорошо обвинять меня, ведь ты его совсем не знаешь, - ответил отцеубийца, уже гораздо тише. Яркие огни в его глазах подернулись поволокой, руки опустились. - Не ты был его сыном…
      Фило хотел что-то возразить, но Слепец обнял его за плечи и увлек прочь, в сторону выхода из страшного подвала.
      – Это их дела, пускай они разбираются с ними самостоятельно. Хватит с нас уже одного спасения, после которого мы оказались вовлечены в такие отвратительные события. Нужно как можно скорее убираться отсюда, дружище!
      С другой стороны к Слепцу подошел пожилой, изрубленный длинными шрамами воин в красной куртке, один из тех, кого приковали к противоположной стене.
      – Господин! - нерешительно пробормотал он, привлекая внимание Слепца. - Я и мои молодые товарищи желаем присоединиться к вашему отряду! После всего того, что здесь случилось, оставаться в городе мы не можем.
      – Что же, нам не помешают лишние руки, способные держать меч. Ступайте, найдите коней. Мы уезжаем из этого осиного гнезда как можно быстрее!
      Через два часа девять всадников рысью скакали по Великому Тракту. Морг, бывший капрал городской стражи, говорил, остальные с жадностью грызли куски курицы.
      – Нам сказали,что Наставник пропал во время своей охоты. А о Едевее - что он, дескать, умер. Правда, на самом-то деле почти так оно и оказалось. Его опоили снадобьем Шоновара.
      – Что это за Шоновар такой? Не слыхал про него, - заинтересованно спросил Фило.
      – Да чтоб ему пусто было! Такой же негодяй, как покойничек Вароппе, если верить преданиям. Жил он несколько сотен лет назад, и был учеником волшебника. Способным очень. Вот только учитель его не торопился на покой, не давал тому Шоновару власти. Тогда он изобрел особое зелье, которым напоил ничего не подозревавшего колдуна. Мало того, что убрал его со своей дороги, так еще и оставил при себе, чтобы тот исполнял все его приказы, используя накопленные за много лет знания и умения. Так и служил этому подлецу ходячий труп преданного им учителя, пока не рассыпался в прах, - Морг замолк, используя паузу для того, чтобы отодрать клок мяса от куриной ножки, прожевать его и запить вином.
      – Значит, Вароппе пошел по его стопам? - полуутвердительно спросил Слепец. - Вместе с сыном Пумиты организовал заговор против старого волшебника и Городского Наставника?
      – Да… Сынок Наставника ему нужен был для прикрытия, чтобы знать и командиры войска не очень морщились. Пумиту многие не любили, больно крутой нрав у него был, да и справедливым его не всегда назвать можно было… Вот когда Вароппе где-то, видно, в библиотеке, разыскал рецепт зелья, тогда и придумал злодейство.
      – Вы же, значит, Пумите верны остались? - спросил Слепец.
      – А как же! - Морг метнул на него укоризненный взгляд, дескать, как можно сомневаться? - Мы ведь не наемники. Как родились в городе, так и живем всю жизнь… А Вароппе - он пришлый. От него добра ждать не стоило.
      Проехав рысью довольно долгое время, отряд перешел на шаг, чтобы уставшие лошади могли отдохнуть. На востоке еле заметно занимался восход, отчего неровная кромка окружающих Тракт скал начала прорисовываться на серебряных стенках защитного тоннеля. Морин, приблизившись к Слепцу и Моргу, с деланной беззаботностью спросил, махнув рукой себе за спину.
      – Как вы думаете, они еще могут на нас напасть?
      – Вряд ли, - пожал плечами Слепец. - Слишком уж все в городе испуганы, на мой взгляд.
      – Как и мы же, - хмыкнул Морин. - Послушай, что с тобой сделал Мездос? Ты сильно изменился с тех пор, как побеседовал с ним.
      – Он вставил мне новые глаза. Ты разве не заметил?
      – Ах вот оно что! - Морин всплеснул руками в притворном изумлении. - Как же я не догадался!! Все твои необычайные способности, вроде замораживания болот, убиения живых мертвецов и высушивания человека заживо есть просто следствие возвращения зрения? Значит, пока тебя не ослепили, ты был могучим волшебником? Зачем тогда враки про другой берег Реки?
      – Да нет, Морин, ты не прав! Ничего этого я не умел раньше, и про Реку рассказывал все так, как и было на самом деле! - Слепец замялся, не зная, что сказать Приставале, потому что раскрывать всей правды не хотел. Он и сам еще не мог поверить в нее до конца… В нерешительности он потянулся рукой к груди, на которой висел Талисман Воды, и тут его осенило. - Посмотри! Вот это могучий амулет, который подарил мне Мездос. Отсюда и происходят все мои необычные способности.
      – Ври больше! - ответил Морин, недоверчиво косясь на прозрачный кирпичик. - Кабы я не знал ничего про амулеты да талисманы… Ты вспомни, я ведь тоже на волшебника учился! Чтобы такой штукой управлять, надо самому иметь большую магическую силу, да еще и тренироваться потом немало.
      – Хм… Может быть, с простыми амулетами так оно и есть, но этот - особый! Он такой могучий, что сам все делает, стоит мне только захотеть.
      – И что, - Приставала воровато огляделся. - Это значит, и я тоже мог бы?
      Ну вот, наврал на свою голову! - мысленно воскликнул Слепец. Стараясь выглядеть как можно честнее, он поспешил уверить приятеля:
      – Нет, дружище, у тебя так не получится. Мездос настроил амулет на использование только одним человеком: мной.
      – Я так и знал, что он на самом деле жадина и глупец! - воскликнул Морин, всем своим хитрым видом, однако, выражая полное неверие к последним словам Слепца. - А вдруг с тобой что случится, кто ж нас спасет?
      – Да хоть кто! - с жаром заявил Слепец. - Сколько раз уже нас Фило спас!? А ты, вспомни, как ты пронзил копьем того злодея, что целил в меня из лука?
      – Это все не то, - пробормотал Приставала и отстал, погруженный в свои мысли.
      Слепец вгляделся вперед: выстроившись вдоль дороги, буки и хлебно-винные деревья легонько трепетали тысячами листочков, которые словно светились нежно-зеленым светом. Стволы и ветви были чернильно-черными, а шелковистая трава в густой тени под их кронами манила к себе.
      – Спать хочется, - лениво сказал Слепец. Он вдруг понял, что давно уже должен лежать в мягкой постели, рядом с теплым камином, с набитым вкусным ужином желудком, а вместо этого скачет все дальше и дальше! Вместо постели - натершее с непривычки мозоль на бедрах седло, вместо сытного ужина - жалкий кусок холодного куриного мяса. А ведь он столько натворил всего за этот день! И за прошлые дни тоже. Усталость навалилась на плечи и свела мышцы ног, да так больно… Слепец почувствовал, что может запросто свалиться под копыта следующего за ним коня Приставалы. Тем временем Морг, заслышавший слова Слепца об отдыхе, крикнул ему:
      – Потерпи немного! Скоро будет городок под названием Кривые Домишки. Там тебя накормят как следует, напоят чем-нибудь крепким и положат спать в теплую постель.
      – Не верится в это, - пробормотал Слепец. - Наверняка, там нас ждет еще какая-нибудь гадкая заварушка! У меня же совсем нет сил. Того и гляди, рухну с коня…
      С коня он не рухнул, и привала не было, потому что Фило внезапно почувствовал себя плохо. Вот он точно едва не выпал из седла. Увидев, как он жмется к шее коня, цепляясь скрюченными пальцами за гриву, Слепец приблизился и прикоснулся к щеке Мышонка тыльной стороной ладони. Кожа была не холоднее раскаленной печи!
      – Лихорадка? - спросил Морг, когда растерянный Слепец сообщил о состоянии своего товарища остальным. - Вы не были на болотах недавно?
      – Были, - испуганно подтвердил Морин.
      – Ну точно, лихорадка. Правда, зимой ей редко кто болеет, - Морг взглянул на ярко белеющее в утренних сумерках лицо Фило. - Не повезло, значит, пареньку. Какой он худой у вас да слабый! Боюсь, не выдюжит, если в постель не уложить да травами не полечить.
      Пришлось снова подгонять лошадей, чтобы как можно быстрее достигнуть города. Слепец и Приставала с затаенным страхом ждали проявления лихорадки у себя, но обоих, судя по всему, она обошла стороной. Лишь несчастный Мышонок, выживший после жутких ран, нанесенных бронированным чудовищем, мог умереть от банальной болезни… К счастью, скоро они на самом деле достигли маленького городка Кривые Домишки, который во мраке едва не спутали с грудой больших камней. В тамошней таверне отряд устроил совет. Слепец поведал о своих планах пересечь Реку и сразиться на том берегу с колдуном, отобравшим давным-давно его трон. После этого трое воинов заявили, что их смелости недостаточно для того, чтобы пытаться перейти Реку.
      – Это даже кстати, - задумчиво сказал Слепец. - Фило не может ехать дальше, а я не могу ждать здесь его выздоровления… Поэтому я попрошу вас остаться с ним и проследить за лечением. В качестве платы возьмите вот этот большой мешок соли и несколько драгоценных камней.
      Трое малодушных воинов клятвенно заверили, что выполнят это поручение в лучшем виде. Слепец подумал, что они, считавшие его могучим волшебником, не посмеют обмануть. Увы, проститься с Фило они не смогли, потому что Мышонку, уже уложенному в постель, стало хуже. Он постоянно метался в бреду, никого не узнавал и лишь кричал что-то бессвязно. Ждать, когда он придет в сознание, не имело смысла - лекарь заявил, что лихорадка может терзать тело больного и неделю, и две. Кроме того он обещал Слепцу вылечить его товарища… Постояв у постели больного на прощание, Слепец провел ладонью по его горячему лбу.
      – Прощай, друг, - прошептал он и, как уже было не раз, пожалел, что не умеет плакать. Кожа Фило приобрела землистый оттенок, крупные капли пота непрерывно катились со лба на подушку, дыхание было хриплым и прерывистым. Не верилось, что такой измученный жизнью человек, как несчастный Фило, может выкарабкаться… Да и сам Слепец, и весь его отряд вряд ли могли похвастаться светлым будущим. Сколько шансов выжить у них? Никто не скажет точно.
      С такими мыслями Слепец, Морин, Морг и два совсем молодых воина, Гевел и Кантор, покинули городишко через сутки после своего прибытия туда. Их путь лежал все дальше и дальше на север, по дороге, обсаженной не знающими зимы деревьями.

      Через две недели, миновав перевал, маленький отряд достиг очередной широкой речной долины, в которой лежала заваленная снегом страна Килтос. Высокие бока гор за их спинами слагались в хребет, уходящий на северо-восток. Другой, еще более высокий, лежал впереди и скрывал от взгляда близкий Северный Край Мира. Ступня самой огромной горы, чья вершина потерялась далеко в вышине, среди плотных облаков, загибалась к югу и ограничивала долину с запада. Кругом, куда ни глянь, везде царили черный цвет древних скал или белый, режущий глаз снег. Даже плотный сосновый лес на некоторых пологих склонах казался черным под непременными снежными шубами… Выше лесов виднелись только камни, мрачные и неприступные, с длинными языками ледников в глубоких складках между вершинами. Долина, зажатая между огромными хребтами, казалась их жертвой, изломанной и уничтоженной, брошенной умирать у ног победителей. Толстое снежное одеяло было ее саваном: наружу выступали только редкие хвойные рощи или же источенные злым ветром каменные столбы. Лишь вблизи, хорошенько присмотревшись, можно было разглядеть среди бесконечных сугробов извилистую полоску речки. Сейчас, зимой, она была очень тоненькой и жалкой. Узкая, бескровная рана на трупе долины…
      Город с гордым названием Северное Гнездо оседлал эту речку, накинув на нее узы четырех массивных мостов, кажущихся смешными из-за своей излишней крепости на фоне хилого потока. Однако, весной река должна превратиться в дикого, необузданного зверя, чистое буйство стихии, сметающее все на своем пути. Об этом же говорили и высокие сваи, на которых стояли прибрежные дома… Вообще, город скорее походил на большую деревню: ни стен, никаких других укреплений, ни тем более замка здесь не наблюдалось. У первых домов серебряная труба защитного тоннеля и гладкая полоса Великого Тракта кончались, так внезапно, будто их отрубили здесь огромным мечом. Неуютно было покидать теплое и гостеприимное лоно этой удобной дороги, выходя из нее в холод и глубокий снег… Но ничего не поделаешь! Нельзя пройти весь путь по гладкой тропинке.
      В таком маленьком и убогом городишке, как Северное Гнездо, обнаружилось на удивление много таверн, кабаков и постоялых дворов. Где-то ближе к центру поселения путешественники обнаружили даже закрытый навесами и плетеными стенами рынок, достаточно многолюдный.
      – Ничего странного, - ответил Морг Слепцу, когда тот выразил свое изумление в словах. - Ты же видел, сколько возов мы обогнали по дороге, или встретили идущими навстречу? Здесь, в этой долине и на склонах окружающих ее гор очень много пушных зверей. Их мех весьма ценится богатыми людьми всех стран, даже толстосумы с далекого жаркого юга, как я слышал, платят бешеные деньги за шубу из соболя или песца. Не знаю, как они носят их под своим иссушающим солнцем?
      – Там не всегда жарко, - вступил в разговор Морин. - Лично я помню несколько случаев, когда с неба валил град или мокрый снег. Беда для крестьян и их урожаев - а для богатеев повод блеснуть своими шубами.
      – Какая извращенность! - сплюнул Морг. - У нас тоже есть такие. Дождутся того редкого дня летом, когда на небе нет ни единого облачка и можно наконец скинуть теплую куртку - и тут же вынимают из чехлов веера из перьев павлинов.
      – Богачи везде одинаковы, - заключил Слепец. - Но нам-то какое до них дело? Пусть они кичатся своими шубами и веерами, а нам же надо выбрать из множества кабаков самый приличный.
      – Я здесь бывал, - тут же вымолвил Морг. - Давненько, правда. Тогда я остановился в таверне Геруда, и не пожалел об этом. Еда, выпивка, девочки - все самое лучшее, на мой взгляд. Может, для тебя, господин, они покажутся чересчур грубыми, или недостаточно изысканными…
      – Я так долго питался холодным мясом и хлебом, выросшим на дереве, что сейчас самый подгорелый окорок с вертела и непропеченная буханка покажутся мне прекраснейшими из кушаний! - воскликнул Слепец. Таким образом, они направили стопы в указанную Моргом таверну, которую он нашел без труда.
      – Ничего не изменилось за два десятка лет, - ворчал старик, хмуро разглядывая следы копоти над окнами и заплатки на крыше. - С виду она не очень-то хорошо выглядит.
      – Как и все дома здесь, - пожал плечами Слепец. - Очевидно, пренебрежение к внешнему виду собственных домов в крови у местного люда.
      Внутри таверна смотрелась приличнее, чем снаружи. Пол был достаточно чисто выметен, столы сверкали белым после недавнего выскабливания, пьяных под ногами не валялось. Несколько очагов и не менее полусотни свечей сносно разгоняли мрак (окна были слишком замерзшими и почерневшими, чтобы пропускать свет). Девушки в чистых передниках сновали между столами, разнося блюда и огромные глиняные кружки с брагой и медовухой. Одна из них сразу же подошла к столу, который занял Слепец со своим отрядом.
      – Что будете есть-пить, и чем расплачиваться? - приветливо спросила девушка. Улыбаясь, она старательно отворачивалась от самого Слепца, предпочитая разглядывать симпатичных и молодцеватых Гевела и Кантора. Усмехнувшись, Слепец откинулся на спинку грубого деревянного стула и предоставил им вести беседу. Только когда девушка убежала выполнять заказ, он снова выпрямился и сказал, обращаясь сразу ко всем:
      – Нам нужно найти проводника, который бы знал путь на самый север. Моя карта про эти места ничего не сообщает. Я только знаю, что где-то у Края Мира через Реку перекинут мостик. Как до него добраться? Быть может, местные люди помогут.
      – Сомнительно, - покачал головой Морг. - Насколько я знаю, здешний народ, как впрочем, и любой другой, страшно боится Реки и всего того, что с ней связано. Так что, скорее всего, нам придется искать дорогу самим.
      Сказано это было весьма удрученным тоном, так что молодые воины, повеселевшие было при виде множества хорошеньких женщин, тут же погрузились в мрачные раздумья, посвященные собственному будущему. Морин тоже сидел, пригорюнившись, однако вид его кислой рожи Слепцу был настолько привычен, что он уже не обращал на него внимания. Вскоре прибыли заказанные блюда: зажаренный целиком полугодовалый поросенок, печеный гусь с орехами, толченые отварные овощи в качестве гарнира и несколько больших кувшинов медовухи.
      – Осторожнее с ней, - предупредил Морг, щелкая длинным желтым ногтем по одному из глиняных сосудов. - Можно выпить много, не чувствуя в голове хмеля, а потом вдруг очнуться через неделю, голому и избитому, в самой вонючей и холодной тюремной яме этой деревни!
      – Случай из твоей жизни? - ухмыльнулся Гевел. Морг пронзил молодого наглеца яростным взглядом, но тот только пуще рассмеялся в ответ. Остальные тем временем набросились на яства, которые сводили с ума утомленных однообразной пищей путников одними только запахами. Долгое время никто не мог вымолвить ни слова, так как рты постоянно были набиты до отказа. Но, стоило им насытиться и перестать глотать куски с жадностью оголодавших волков, за их стол подсел высокий человек в балахоне из грубой шерсти, слишком просторном даже для его, далеко не худощавого, тела. Широкие щеки незнакомца расплылись в плотоядной улыбочке: из-за этого короткая и редкая борода его встала дыбом. Черные волосы резко выделялись на фоне бледной кожи лица, темные, глубоко посаженные глаза цепко разглядывали по очереди каждого из сидящих за столом.
      – Приветствую вас, путешественники! - таинственно и негромко проговорил незнакомец, навалившись на столешницу всей грудью. Дерево немедленно издало протестующий скрип, но он не обратил на это внимания. Безошибочно остановив взгляд на Слепце, человек посмотрел ему прямо в глаза (отчего тот нимало удивился: как он заметил, люди не могут вот так, не мигая, глядеть на него. Даже Морг. Даже Морин) и продолжил шептать: - Меня зовут Мит, и я могу предложить вашему вниманию одну замечательную штуку, которая очень пригодится вам в пути!
      – А ты уверен, что она нам нужна? - сурово спросил Морг.
      – Конечно! - с жаром воскликнул Мит. - Я точно знаю. Эта вещь совершенно необходима любому человеку, отправившемуся в далекое путешествие! Какая самая большая проблема у таких людей?
      Человек в балахоне обвел горящим взглядом всех собеседников, молча потягивавших медовуху и доедавших последние кусочки гуся. Его широкие щеки снова разошлись в улыбке, отчего лицо стало почти овальным.
      – Я скажу вам, что это за проблема! Поклажа! Куда ее сложить? Как взять с собой побольше еды и питья, и при этом не перегрузить лошадь? У меня есть то, что поможет вам! И совсем недорого, если учитывать небывалую полезность предлагаемой вам штуки…
      – Нам ничего не нужно, - устало прервал излияния Мита Слепец. Отодвинувшись от стола, он оперся спиной о стену и прикрыл глаза. Однако, навязчивый продавец не унимался.
      – Вы просто еще не видели ее в действии! Вот, глядите: Безразмерная, Передвижная Нора в Иные Миры!
      Отодвинув полу балахона, Мит поднял вверх левую руку и продемонстрировал нечто вроде черной перепонки, натянутой в подмышке. Морин, Кантор и Гевел сдержанно захихикали. Слепец снова раскрыл глаза и поглядел на Мита так, чтобы он поскорее понял: никакой сделки ему здесь не светит.
      – Полюбуйтесь! - быстро шептал тем временем продавец Безразмерной Норы. - Именно сюда вы можете сложить любой груз, который потом достанете ни капельки не испортившимся, не потерявшим формы и цвета! Сколь угодно много! На самый долгий промежуток времени! Вынимается и достается по желанию хозяина! Смотрите…
      Кажется, даже волосы у Мита встали дыбом, так жарко и убежденно он говорил. Схватив со стола пустую кружку, многословный продавец быстро сунул ее себе подмышку. Черная поверхность "перепонки" поглотила ее без следа - словно кружку выкинули в окно, за которым царила непроглядная, жуткая ночь.
      – Видели? - торжествующе воскликнул Мит. - Вы можете сунуть туда все, что только захотите. Копченый окорок, запасную пару белья, сундук с золотом. Потом просунете руку и достанете обратно…
      Чтобы подтвердить слова делом, он сунул руку прямо в черноту. Сидевший к Миту ближе всех Гевел встал и заглянул ему за спину, видно, надеясь увидеть там потайной мешок, содержавший исчезнувшую кружку.
      – Там ничего нет! - удивленно сказал молодой воин, обернувшись к товарищам. - Совсем ничего!
      Выглядел он при этом глуповато - с разинутым ртом, выпученными глазами и взобравшимися чуть ли не на макушку бровями. Мит не обращал внимания на окружающих, потому что изо всех сил шарил в неведомых пространствах Иных Миров. Судя по тому, как его рука уходила за черную перепонку все дальше и дальше, кружка не спешила вернуться назад.
      – Очевидно, она немного откатилась в сторону, - хрипло пробормотал Мит, теперь уже стараясь не глядеть в глаза никому, а уж тем более Слепцу. Лицо продавца покраснело с натуги, когда он пытался согнуть свое мощное тело и засунуть руку еще дальше. Наконец он воздел левую руку выше, растягивая перепонку и поднимая ее вверх. С тяжким пыхтением Мит просунул в нее свою голову, а потом стал надевать Нору в Иные Миры на все тело, будто бы платье. Сравнение было очень живым: край черной перепонки казался вполне осязаемым и видно было, как он сползает по плечам Мита, растягивается вслед за неловко, с трудом отведенной за спину левой рукой. В кабаке осталась лишь половина человека - ноги, задница и кисть левой руки с запястьем… Ноги качались, переступали - их хозяин явно никак не мог настигнуть непокорную кружку. Потом края перепонки двинулись ниже, ноги подпрыгнули - и исчезли вовсе. Раздался тихий хлопок, с которым в полутемном помещении пропали всякие следы пребывания Мита. Слепец и остальные сидели, молча разглядывая пустую табуретку.
      – Вот так фокус! - прошептал наконец Морин, и добавил гораздо громче. - Проверить надо, этот жулик ничего у нас не стянул под шумок?
      Слепец послушно пощупал висящий на поясе кошель и отрицательно покачал головой.
      – Вроде все на месте…
      Морин уже открыл рот, чтобы высказать еще одну идею по поводу этого странного происшествия, но оказалось, что оно еще не закончилось. Снова раздался тихий хлопок, и прямо из табуретки - как показалось всем - вылезла скрюченная рука. За ней быстро последовала взъерошенная круглая голова и толстые щеки с редкой черной щетиной… Рот Мита был страдальчески перекошен, а глаза виновато уставились в пол.
      – Это небольшая неурядица, уверяю вас! - промямлил Мит и жалобно поглядел на Гевела. - Будь любезен, подай мне свечу вон с того стола! Здесь такая темень, а на ощупь ничего не найти…
      – Не смей ему ничего давать!! - раздавшийся рядом громкий визгливый голос заставил Гевела подпрыгнуть на своем стуле, да и остальные вздрогнули от неожиданности. Завлеченные явлением из ниоткуда говорящей головы, все они неотрывно следили за ней и не замечали, что происходит вокруг. А рядом уже стояло несколько совсем недружелюбно настроенных людей: маленький сморщенный человечек в грязном фартуке, надетом поверх расшитой узорами куртки из саржи, а также трое высоких и широкоплечих парней в длиннополых кожаных куртках со стоячими воротниками. Крепкие деревянные дубинки, которыми здоровяки небрежно поигрывали, не оставляли больших сомнений в роде их занятий. Или разбойники, или вышибалы. Маленький человечек, очевидно, управляющий заведением или даже его хозяин, продолжал кричать, брызгая во все стороны слюной и постепенно багровея:
      – Как ты посмел снова притащиться сюда, проклятый мошенник! Как ты посмел снова обделывать тут свои грязные делишки?! Убирайся немедленно!! Убирайся, или мои парни отделают тебя так, чтобы ты не мог больше ни ходить, ни говорить!!
      Торчащее из табуретки лицо Мита пошло пятнами: густая краснота на нем теперь соперничала с прежней отчаянной бледностью. С громким кряхтением неудачливый продавец начал размахивать рукой. Из табуретки вдруг вылезли, расправляясь по сторонам, плечи в мятом балахоне, затем широкая грудь, объемистый живот, колени… Мит нагибался, протаскивая локтем левой руки вниз край своей перепонки, как будто бы снимая невидимый полог, закрывавший до того его тело. Хотя нет, последняя стадия его появления больше напоминала снятие штанов. Вот из пустоты вынырнули его ступни, одетые в тяжелые сапоги, и обрушились на табурет. С резким скрежетом она перекосилась и как живая выпрыгнула из-под ног незадачливого жулика. В тот же самый момент из недр черной перепонки появилась последняя часть тела: кисть левой руки. Мит немедленно замахал ей в воздухе, пытаясь удержать равновесие, но это ему не удалось. Пол содрогнулся, когда грузное тело растянулось на нем во весь рост: Мит позорно лежал у ног разъяренного человечка, что выглядело для него крайне унизительно. Три громилы немедленно набросились на стонущего жулика и легко подняли его на ноги.
      – Это произвол! - застонал Мит, хватаясь за поясницу и затылок. - Никто не может запрещать мне совершать сделки за кружечкой медового напитка! Никто! Я пожалуюсь в Совет Старейшин!!
      – Жалуйся, жалуйся! - злорадно ответил человечек, слегка успокоившийся и сбавивший тон. - Там тебя тоже пнут под зад. Заключать сделки я никому не запрещаю, а вот воровать мою посуду… Что ты увел на сей раз? Кружку? Чтоб кружкой тебе раскроили череп в конце концов!
      – Это вышло ненамеренно! - взревел Мит. Он бросил потирать ушибленные места и стал рваться из рук громил. Те с улыбкой держали его безо всякого напряжения.
      – Ну что ж, попробуй доказать это! - снова позлорадствовал человечек. - К тому же, не забывай, что я тоже член Совета.
      Повинуясь короткому взмаху руки человека в фартуке, трое громил поволокли Мита к выходу. По пути тот все же ухитрился несколько раз лягнуть ногой своих мучителей и даже опрокинуть пару стульев. Самые страшные ругательства и проклятия лились у него из глотки.
      Редкие посетители, присутствовавшие в зале, на время прекращали разговоры и провожали шумную процессию взглядами. Сморщенный человечек долго смотрел ей вслед с гримасой отвращения на лице.
      – Кто это такой? - спросил его Слепец.
      – Это? - переспросил человечек недовольно. Он еще сильнее скривил лицо - словно глотнул скисшего вина. - Мошенник, как я и сказал. Нелегкая занесла его в наш город некоторое время назад, и с тех пор он ошивается здесь, портя жизнь приличным людям. Сначала утверждал, что он волшебник, потерявший память, и клянчил деньги на дорогу домой. Когда его спрашивали: "где твой дом, приятель?", он начинал болтать всякую чушь, или же прямо говорил: не знаю. Как же ты доедешь домой, говорили ему, коли не знаешь, в какой он стороне? Тут этот дурень непременно вскакивал на ноги и начинал орать, что объедет весь мир, пока не найдет родины. Никто ему ничего и не давал. Тогда он вдруг стал ловить в городе зверье - собак, кошек, даже крыс. Убивал, сдирал шкуры и шил из них шубы и шапки. Можете представить, что за мерзость у него выходила? С тупыми иглами, гнилыми нитками и кривыми руками… И он смел приносить свои вонючие "меха" в таверны и кабаки, чтобы навяливать посетителям! Тогда я столкнулся с ним впервые. Теперь он пытается продать всем подряд эту идиотскую перепонку, натянутую у него подмышкой. Придурок!
      Сморщенный человек плюнул и подозрительно поглядел на Слепца.
      – А почему, собственно, тебе так интересен этот тип?
      – Да он мне и не интересен вовсе! - поспешил оправдаться тот, завидев возвращающихся вышибал. - Я просто спросил, кто это… Ты сам взялся рассказывать подробности.
      Хозяин таверны хотел сказать еще что-то, судя по выражению его лица, не совсем хорошее. Однако, взглянув на приготовленные для расплаты монеты, он только плюнул в очередной раз и пошел прочь.
      Это забавное происшествие как следует повеселило всех. Устроившись на ночлег, они долго вспоминали подробности и излишне весело смеялись. Хмель бродил в головах и делал жизнь прекрасной… Никто даже и не вспомнил о поисках проводника, даже сам Слепец.
      Наутро он укорил себя за то, что позволил себе так сильно расслабиться. Быть может, дорога каждая минута, а он пьет медовуху, спит на мягкой кровати и забывает о деле… Впрочем, горевать пришлось недолго, так как Морг притащил прямо в комнату предводителя испуганного, грязного мужичонку в драном тулупе. Тот выглядел весьма плачевно: с бельмом на глазу, лишаем на щеке и безобразным шрамом на лбу. Постоянно шмыгая носом, словно собираясь расплакаться, он сказал, что знает дорогу к мосту через Реку.
      – Только на самом деле моста там нету, - плаксиво заявил он, когда Слепец готов был командовать сбор.
      – Как нет?
      – Да никак нет. Не знаю уж, кому вздумалось называть это место "мостом"… Да только подумайте сами, как это можно перекинуть мост через саму Реку!!! - мужичонка утер рваным рукавом соплю и заозирался. Вдруг спохватившись, он быстро затараторил: - Но я вам все равно покажу! Проведу в лучшем виде! Правда-правда, никто лучше не знает! А вдруг вам в то место и надо?
      – Нет, нам нужен именно мост, - покачал головой Слепец. - А ты сам точно видел, что его там нету?
      – Ну, как точно? - замялся проводник. - Я ж ведь не дурень, чтобы близко подходить. Там ведь кругом скалы, лед, да ветер без остановки дует. И - Река! Так, издаля глядел…
      – Тогда и не утверждай! - воскликнул Слепец и скривился. - Морг, ты зачем его привел? Не мог найти кого получше?
      – Остальные даже и слушать не хотели, - Морг равнодушно склонил голову к правому плечу. - Человек пять спросил, а они в ответ - ищи дурака! Вот один подсказал, чтобы я этого нашел. Мол, если он не проведет, значит никто не проведет. Боятся они туда идти.
      – Что же, делать нечего, - вздохнул Слепец. - Придется с этим идти. Собирайтесь.
      Истратив половину денег и драгоценностей на всяческие запасы в дорогу, они покинули Северное Гнездо в тот же день, в самом начале третьего месяца зимы. Кроме прочего, у Морина подмышкой была натянута волшебная перепонка - Безразмерная Нора, приобретенная у Мита за совсем небольшую сумму. Перед тем, как купить сомнительную вещицу, Слепец провел ее испытания: наложил в сумку камней, привязал к ремню веревку и спрятал поклажу в Нору. Снаружи остался лишь короткий конец веревки, за который они потом вытянули суму обратно. С виду все было цело. Перед отъездом Слепец купил чуть ли не весь овес, имевшийся в городке, сложил его в мешки и засунул в Дыру. Таким образом он надеялся прокормить лошадей в долгом походе.
      Первые несколько дней путешествия прошли относительно легко - пока путь шел сквозь густой хвойный лес. Из долины Северного Гнезда они поднялись по длинному склону одной из гор, миновали перевал и оказались на длинном, узком плато, ведущем на северо-запад. Хоть кони иной раз и брели по брюхо в рыхлом снегу, зато ветер не добирался до седоков своими злыми зубами, беснуясь где-то высоко в небесах, у верхушек деревьев. В здешних местах росли сплошь ели и сосны. Первые казались дамами в пышных белых шубах до пят, а вторые - мужчинами в коротких снежных куртках на высоко расположенных плечах-кронах. Куги, проводник, прекрасно знал свое дело. Он ловко проводил отряд нужными тропами, обходил коварные овраги и русла ручьев, сглаженные сейчас снежными наносами…
      Куги поведал, что теперешнее его плачевное состояние вызвано неудачной встречей с медведем, который повредил неудачливому охотнику зрение. Левый глаз перестал видеть совсем, покрывшись белой пеленой, а правый видел кое-как. Охотиться человеку в таком состоянии нельзя, а больше Куги ничего не умел… Оттого и впал в страшную нищету, перебиваясь случайными заработками.
      Сейчас он вел отряд достаточно уверенно, правда, Кантору пришлось служить "глазами". Частенько, Куги никак не мог разглядеть ту или иную примету, о наличии которой помнил хорошо - тогда молодой воин помогал ему. В самом лесу кипела жизнь: кругом все было исчерчено следами оленей, зайцев, куропаток и тетеревов, так что без мяса путешественники не оставались. Никакой зверь, опаснее медведя-шатуна, не грозил им; да и люди тоже, по словам Куги, редко забредали сюда, предпочитая охотиться в это время не на западе, а на востоке. Только одно заботило их в первые дни: те самые необъяснимые явления, что гнали Слепца в путь. Целых два раза с чистого, выцветшего от мороза неба начинали падать огромные голубые капли, оставлявшие на боках недалеких гор черные дыры. Один раз земля принималась прыгать у них под ногами, как взбесившийся конь. Вершина горы, синевшей впереди и чуть справа, при этом раскололась. Одна из частей медленно сползла вниз, и долго еще вокруг грохотало могучее эхо, вызванное этим катаклизмом.
      На шестой день легкая дорога кончилась: отряд начал взбираться по горным кручам - теперь только редкие голые кусты да карликовые сосенки встречались им по пути. Снежный покров остался внизу. В горах все сдувал жуткий, пронзающий насквозь любую шубу, ветер. Редко где за торчащим, как источенный временем зуб, камнем, прятались маленькие сугробы. Их Куги разрывал, находя под снегом клочья серо-зеленого мха, который скармливал лошадям. Этого, конечно, им было мало. Захваченный из города овес приходилось экономить, поэтому кони заметно исхудали с тех пор, как они вдоволь ели свежую траву на благословенном Великом Тракте.
      Люди тоже страдали от тягот этого трудного похода. В камнях, на осыпях и открытых вершинах бешеный ветер резал кожу на лицах безжалостными ледяными ножами. Спрятаться от него можно было лишь в расселинах, но они встречались весьма нечасто. Как правило, достигнув одной, отряд располагался в ней на привал. Ветер тем временем дожидался их снаружи, злобно воя, и в вое этом чудилась угроза.
      Кисти рук, которые приходилось частенько обнажать для тех или иных целей, носы и щеки, с которых постоянно спадали шарфы, почернели и шелушились. Непрерывный, изматывающий подъем и постоянный, иногда выводящий из себя круг общения превратили людей в злых, нервных угрюмцев. Морин, Гевел и Кантор частенько роптали. Еще немного - и они готовы были взбунтоваться против Слепца, подвергавшего их таким мучениям. Однако, через девять дней они снова вышли на небольшое плато, со всех сторон окруженное высокими горными склонами. Казалось, они попали в иной мир, лишенный ветра. Впервые за долгий период времени был разведен костер. Местные деревца, чахлые и тонкие, горели с большой неохотой, однако все-таки горели! Отдых затянулся на все сутки, за время которых люди сожгли, должно быть, целую рощу. Дичь тут тоже присутствовала: жирные куропатки и непуганые зайцы обеспечили людей свежим мясом. Настроение улучшилось - у всех без исключения, и даже перспектива продолжения пути теперь никого не пугала. Каждый из шестерых был горд тем, что он смог преодолеть все страшные тяготы, выжил, не повернул обратно. Гордость переполняла тела и души волшебной силой…
      За время пути Слепец незаметно для себя и других превратился в жесткого, не терпящего возражений и пререканий правителя. Подданные его крошечного кочевого государства в конце концов смирились с этим положением. Они стали безропотно подчиняться приказам: всякие зародыши упрямства и неповиновения быстро подавлялись взглядом прозрачных, неподвижных глаз, который был холоднее, чем снега вокруг…
      Достигнув края плато, отряд предстал перед обрывом ужасающей высоты. Внизу, в призрачной белесой дали желтела узенькая полоска - то была Река, которую не мог сковать никакой лед. В расплывчатой дымке, наполнявшей воздух, виднелось нагромождение разноразмерных гор с той стороны. Казалось, будто удар чудовищного меча рассек местные горы надвое, деля их на берега. Может, так Джон Торби и готовил ложе для своего огромного слизня? Слепец, не моргая, смотрел навстречу ураганному ветру, пытавшемуся оттолкнуть его от края обрыва, словно убеждавшего, что ходить дальше не нужно. Никто не слушал его предупреждений…
      Сам обрыв не был сплошным. Словно нарочно, для того, чтобы кто-нибудь решился попробовать сойти вниз, он спускался к Реке множеством узких террас. С одной на другую можно было сходить по осыпям и расселинам. Куги уверял, что спускаться на веревках или карабкаться вниз по отвесным стенам не придется, что даже кони при известной удаче смогут добраться до самого низа. Так оно и оказалось. Ведя в поводу лошадей, все они осторожно миновали террасы одну за другой. Несколько раз кони оскальзывались на льду, или же камни вылетали из-под их копыт и исчезали в бездне, но ни одно животное не последовало за ними. Правда, две лошади сильно ушибли ноги и теперь хромали, уменьшая и так невысокую скорость продвижения отряда. Целых пять дней они спускались ниже и ниже, уходя при этом все дальше к северу. К концу спуска террасы стали расширяться, тут и там стояли одинокие кривые сосны и даже небольшие группы деревьев. На сей раз никто не выражал бурной радости при виде костра или тяжело хлопающей крыльями куропатки. Взоры измученных путешественников притягивала Река, отчетливо видимая теперь в любую погоду за краем обрыва. Старый, испытанный вояка Морг - и тот бледнел, стоило ему взглянуть налево…
      Наконец, в самом конце зимы, через две трети года после расставания, Слепец снова стоял на берегу Реки, так ласково его встретившей тогда, и так неласково выпроводившей. Товарищи испуганно жались у него за спиной, изможденные лошади тихо храпели и делали слабые попытки удрать. Куги, едва только отряд достиг берега, взял свою плату и повернул обратно. Очень быстро он исчез из виду за высоким краем первой террасы…
      Пять людей стояли у берега. Река лежала перед ними, безжизненная и зловещая, словно это было простое скопище очень грязной, мутной воды. Русло здесь величиной едва достигало сотни шагов, сущая мелочь по сравнению с неохватной шириной в среднем течении. Впрочем, какое тут течение… Пугливо озираясь по сторонам, Морин пробормотал:
      – Может, нам тоже поворачивать, догнать Куги, пока он далеко не ушел? Моста-то нет.
      Голос его дрожал, да и все тело била дрожь, виной которой был вовсе не холод. Однако Слепец, полуобернувшись, сжал его плечо своими крючьями - так, что Приставала почувствовал их хватку даже через толстый полушубок.
      – Мост здесь. Я вижу его! - и указательный крючок другой руки вытянулся в сторону еле заметного марева, походившего на поток теплого воздуха, странно выглядевший в этом царстве мороза. Да, мост был - и в то же время, его не было. Мост из дыма, мост-призрак, мост-иллюзия. Морг, прищурив глаза, тоже увидел его. Присев, старый воин поднял из-под ног камень и бросил его в сторону дрожащего воздуха. Серая тень безо всяких усилий пронзила бесформенное марево насквозь, и упала на желтое тело Реки.
      – Мездос ничего не сказал про призрачность этого моста, - задумчиво сказал Слепец. - Почему?
      – Значит, мы все равно зря брели целый месяц по этим отвратительным горам, месили этот мерзкий снег и питались ненавистной солониной?! - завопил Приставала. - Надеюсь, ты не станешь заставлять нас плыть по этой милой речушке?
      Молодые воины немедленно загалдели, поддерживая возмущения и опасения Морина, даже Морг сурово и неодобрительно пыхтел. Но Слепец не слышал слов. Он вдруг снова почувствовал себя слепым. Темнота подкралась незаметно, когда он отчаянно всматривался в едва заметные контуры моста. Она, словно облако, окутала Слепца со всех сторон, постепенно погружая в свое непроглядное брюхо. Однако мост, призрачный, нереальный мост не поддавался ее атаке - наоборот, чем темнее становилось в глазах, тем ярче разгорались тонкие обводы балюстрады по краям тянущегося от берега к берегу полотна, тем отчетливее виднелись ступени, ведущие на изогнутую спину моста. Вскоре Слепец мог разглядеть все в мельчайших подробностях: маленькие плиты, из который неведомый строитель сложил ступени - желтые, как жирные сливки; балюстрада и перила были мощными сооружениями, искусно вырезанными из странного серого камня с искристыми прожилками. Все они, кажется, изображали волны, катящиеся от левого берега Реки к правому. Или нет? По мере того, как черная тьма поглощала остальной мир, Слепец мог сосредоточиться на одном только мосте. И теперь он вдруг понял, что волны на балюстраде никогда не кончаются. Они катят и катят, переходя одна в другую, потому что сам мост был свернут в кольцо! Кто-то спрятал его в некий карман другого, странного мира, где нет ни капли света, а только светящийся камень. Это волшебство сродни тому фокусу, какой показывал в Северном Гнезде неудачливый торговец Мит! Только он никак не мог нашарить во тьме спрятанную кружку, а Слепец прекрасно видит сияющие контуры моста. Значит, он может попробовать вынуть его обратно? Почему бы нет!
      Как же это сделать? Быть может, нужно только заставить мост развернуть могучие плечи и встать от берега до берега? Легко сказать, "только заставить". Как? Руками? Но в темноте, оказалось, не было рук. Не было вообще ничего - Слепец явился сюда только своим разумом, голым, беспомощным… Хилое зеленое облако, каким он немедленно себя представил. Что может оно противопоставить этой каменной громаде, неизвестно, сколько лет покоящейся здесь? Лишь силу того самого богатого воображения.
      Разгибайся! - подумал Слепец, яростно стараясь представить себе, как сверкающая балюстрада рвется и мост превращается в размахнувшуюся крыльями птицу. Он сияет ярким светом, пышет жаром, разбивает темные оковы чужого мира и с громким хлопком встает на свое место между берегами! Слепец чувствовал напряжение в несуществующих плечах, раздвигавших мощные камни; чувствовал как они подаются его напору и исполняют его повеление. Зеленое сияние охватило мост, выпрямившийся и издающий тихий ровный гул, как натянутая струна.
      И тут словно иглой ткнули в висок. Слепец скривился от боли и внезапно понял, что он уже не один хлопочет вокруг сияющего моста. Злобный красный жгут, вырастающий из ниоткуда, метался рядом и оставлял за собой размазанные, как будто дымные, следы. Изгибаясь, как атакующая змея, он наносил колющие, болезненные удары. Его красная аура, кроме того, насылала на противника невидимые волны страха и внушала мысли о полном бессилии перед столь грозным соперником. Мост, который только что распрямился и начал таять, погружаясь в темноту, теперь вновь стал четче и принялся заново заворачиваться в кольцо. Красный жгут отвлекал Слепца от дела и тем самым не пускал мост в реальный мир. Как только Слепец сделал попытку вновь вернуть себе контроль над мостом, красный жгут распался на несколько частей, и каждая замелькала вокруг зеленого облака разума с удвоенной скоростью, нанося целый град ударов. Боль, ритмичная, сверлящая, проникающая сразу с нескольких сторон и рвущая на части, моментально превратила Слепца безумца. Ярость затопила все на свете, заставив забыть о мосте, об оставшемся за пеленой тьмы мире, забыть даже о собственном Я. Остался только противник - мерзкие красные хлысты, стегающие и приносящие страдания. Зеленое облако сжалось - и тут же стало багровым. Слепец перестал ощущать что бы то ни было, разглядывая схватку будто бы со стороны. Его разум рассыпался на миллионы крошечных светляков, что заставило красные жгуты бессмысленно бить в пустоту. Светляки же разлетелись по сторонам и дружно впились в ненавистные жгуты, разрывая их в клочья. Не прошло и пары мгновений, как все было кончено. Злоба и неиспользованная сила клокотали внутри Слепца, который снова превратился в одно целое Нечто, парящее среди тьмы. Вне себя от гнева, он одним могучим желанием развернул превратившийся в кольцо мост обратно.
      И тьма исчезла… Слепец стоял на берегу Реки, разглядывая обычными глазами проклятый мост, вызвавший у него столько затруднений. Морин и трое воинов стояли далеко в стороне с расширившимися от ужаса и удивления глазами. Снег вокруг ступней Слепца растаял и теперь понемногу превращался в лед. Горячий ветер дул в его сторону от сияющего даже в свете солнца моста, а слева, со стороны Реки поднималась огромная и черная волна. Вторая, такая же, достигла моста и бешено ударила в его бок, пытаясь согнуть золотистые опоры, тянувшиеся к берегам, разбить камни, слагавшие ступени.
      – Река!!! - закричал Слепец так громко, что едва не сорвал голос. - Река!!! Это я, твой повелитель! Это я, тот, кто создал тебя! Прошу, покорись… Однажды ты спасла мне жизнь, когда я был слаб и беспомощен, так почему теперь ты хочешь моей смерти?
      – Ты был другим!! - прогремели в ответ слова, такие мощные и сокрушающие слух, что в горах посыпались вниз камни. Нависшая над берегом волна вдруг застыла, и в ней появилось лицо - прекрасная женщина, впавшая в неописуемую ярость. - Не смей обманывать меня: ты не Создатель. Ты и не тот беспомощный, но полный любви и умиротворения человек, который пришел на мой берег искать смерти. Теперь ты тот, для кого я и должна служить барьером: колдун, рвущийся на берег простых людей, колдун, ищущий мести и готовый ради нее сражаться и убивать! Теперь в тебе не осталось любви. Не осталось умиротворенности. Ты стал таким же, как твой брат, стремившийся на Правый берег ради войны и крови. Однако хватит для меня унижений: ТЫ не пройдешь!
      – Ошибаешься! Ты кругом не права! - прошипел Слепец сквозь сжатые губы. Пока Река говорила, он уже сосредоточил свои невидимые войска, и сейчас нанес внезапный удар. Вздыбившаяся волна вместе с застывшим на ней лицом превратилась в огромную стену льда… На мгновение Слепцу стало жаль противника, изо всех сил пытающегося выполнять свой долг - ему даже показалось, что женское лицо на боку волны искажено не яростью, а гримасой тоски и бессилия. Однако, тут же послышался страшный, оглушительный треск. Замерзшая махина подалась вверх, поднимаемая туда еще более могучей волной. Все это грозило обрушиться на берег и похоронить под массами льда и Слепца, и его друзей, и изрядную часть ближайшей террасы. Воины воды, повинуясь приказам своего командира, немедленно заняли позиции в трещинах на склоне ближайшей горы и взорвали его изнутри. С раскатистым звуком, похожим на многократно усиленный треск ломаемой палки, кусок камня величиной с хороший дом вылетел из горного бока и, описав дугу, врезался в замерзшую волну. Тучи осколков камня и льда самых разных размеров полетели во все стороны, размалывая скалы, разбивая в щепы редкие деревья и безжалостно рубя желтое тело Реки. Жуткий рев разнесся над вершинами гор и спустился вниз с грохотом осыпей и далеким гулом сошедших лавин. Река снова попыталась нанести удар - на сей раз, протянув к обидчику длинное и тонкое щупальце. Однако ледяная пластина, внезапно сгустившаяся в воздухе прямо над ним, упала вниз и отсекла большой кусок, который, извиваясь, стал метаться по берегу и разбрасывать по сторонам мелкие камни.
      И эта неудача не заставила Реку сдаться. Несколько тонких и длинных жал вырвались из земли в опасной близости от Слепца. Видно, слизень протянул щупальца под землей, намереваясь пронзить врага, посадить его на вертел - или хотя бы ухватить и разорвать на куски. Промазавшие жала тут же стали гибкими веревками, жадно потянувшимися к врагу. Ни одно не успело достигнуть цели. Снег, из которого они вылезли, с душераздирающим скрипом и скрежетом превратился в твердейший лед. Отрезанные щупальца бессильно упали и тут же вмерзли в наст.
      Теперь пришел черед атаковать Слепцу. Над Рекой сгустились низкие сизые тучи, из недр которых брызнул крупные град, принявшийся безжалостно сечь желтое тело слизня. Тот извивался в своем тесном ложе, уже не думая о нападении, и глухо, на пределе слышимости, ревел. Слепец воздел руки к небу, так как почуял победу - но рано, слишком рано. Река не сдавалась!! Ураганный ветер, принесшийся с юга, разметал в клочья все тучи и поднял на желтой поверхности новые волны…
      Эта битва могла продолжаться сколь угодно долго - до тех пор, пока один из бойцов не ослабнет и не упадет без сил. В один отдельно взятый миг Слепец был сильнее Реки, и, будь на ее месте человек или даже какое огромное чудовище, оно пало бы под натиском могучей атаки. Но слизень был невообразимо, непостижимо велик. Он мог погибать и воскресать часами, сутками, неделями. Никто, кроме, разве что самого Джона Торби в его первозданном виде не смог бы побороть Реку. Никто. Сомнения в собственных силах и собственной "полубожественной" сущности снова проникли в мозг Слепца. Если даже часть Торби есть внутри меня, думал он, отчего же Река не признала меня? С другой стороны, если ни капли Создателя не присутствует внутри тела его сына, почему жуткое чудовище до сих пор не смогло уничтожить его? Очевидно, истина в том, что Река не понимает "половинчатости". Ее хозяин - Джон Торби, единый и неразделенный на две части… а потому не стоит пытаться подчинить слизня. Нужно пользоваться моментом и переходить через мост.
      Он все еще стоял между берегов - но лишь потому, что Слепец не переставал удерживать его на месте силой своего разума. Долго так продолжаться не могло - сначала он "отпустит" мост, а потом и уступит неослабевающему напору Реки и погибнет. Он и сейчас уже слишком устал… Его многочисленные, такие шустрые и исполнительные раньше воины сбивались в кучки уже не горели желанием вступить в бой. Последним усилием разума Слепец призвал на помощь все оставшиеся силы. Он прижал руку к груди, чтобы тепло талисмана прибавило уверенности… Полупрозрачное, серебряное, как сама вода, сияние прорвалось сквозь крючки и залило все вокруг. Огромные массы снега и льда полетели вниз с окрестных гор, прямо на желтые волны, уже готовившиеся захлестнуть берег в новом бешеном штурме. Сугробы были так велики, что их верхушки выступили далеко вверх над скалистыми краями берегов, и даже над балюстрадой моста. Они затрещали так, что камни под ногами людей заходили ходуном - и сковали Реку толстым, прочным панцирем. Река билась под ним, и это было прекрасно слышно. Она металась и ярилась, но легионы воинов воды стояли из последних сил.
      – Эй! - хрипло прокричал Слепец и закачался, ибо слова отнимали у него последние капли сил. - Друзья мои, если в вас хватит духа последовать за мной на тот берег, это нужно сделать сейчас! Лед сдержит Реку, а я сдержу мост, но это не продлится долго…
      Ответа он не слышал, ибо вокруг раздавался страшный треск, с которым ледяной панцирь дрожал под ударами Реки. Не оборачиваясь, Слепец поплелся вперед. Вывший диким зверем ветер набросился на него, пытаясь не пустить, оттолкать назад, но человек упрямо переставлял ноги. Весь залитый потом, со вздувшейся на лбу жилой и развевавшимися по ветру прядями волос, он брел и думал: "Они не выдержали и сбежали… Трудно судить их за это, но… Эх, Джон Торби! Ты мог бы получше придумывать свои безумные сны. Или тебе плевать на них? Да, как же, для тебя это всего лишь статисты, ненужные, в общем-то декорации, которые ты в любой момент можешь сменить на новые."
      Низкие ступени, ведущие к горбу моста, казались высоченными обрывами, на которые нужно карабкаться по трещинам, ломая ногти и боясь поставить ногу на ненадежный камень. Справа и слева неслось оглушительное скрипение и треск льда, сверху выл ветер. Далеко впереди чернел склон горы… Тот берег. Такой близкий - и такой далекий… Мутная пелена застила взор - что это, неужели слезы? Они вернулись, чтобы Слепец мог всплакнуть перед смертью, бесславным провалом собственной миссии? Нет, это пот, обильно катящийся со лба. Что есть пот? Быть может, именно с этой влагой из тела уходят силы? Мысли Слепца стали путаться, и мост, ярко горевший под ногами и по сторонам, стал блекнуть.
      В это время две тени мелькнули по бокам спотыкающегося, теряющего сознание человека. Два воина в красных меховых куртках и куньих шапках мчались по мосту один подле другого, и копыта несущихся из последних сил скакунов стучали по камням так громко, что заглушали жуткий треск льда на поверхности Реки. Сильные руки подхватили Слепца за подмышки и подняли вверх. Он сам уже не мог двигаться, просто бессильно повис, болтаемый, как детская тряпичная кукла, между боками коней. Только мысли еще копошились в голове… Друзья… Они все-таки не бросили его! Джон Торби хорошо придумывает свои безумные сны. Все, все четверо последовали за ним, он не мог видеть или слышать этого - он знал, и все тут! Морин не забыл те долгие месяцы, что провели они вместе, скача на конях по ровной поверхности Великого Тракта или бредя по снежным равнинам. Город из Розового Камня они миновали, кажется, совсем недавно, но уже столько лишений пришлось пережить с тех пор вместе с тремя бывшими воинами городской стражи! Призывая к себе на помощь Создателя, они неслись над зловеще трещащим льдом, сквозь поднятую ветром пелену снежной пыли. Гевел и Кантор, пригибаясь к седлам, волокли своего предводителя, следом мчался Морин с конем Слепца в поводу, а замыкал маленький отряд Морг. Часто оборачиваясь, он побелевшими губами шептал: "Помоги нам, Создатель!". С юга, выплескиваясь из ущелья, в котором была зажата Река, шла волна высотой до самых небес. Когда она достигла ледяного панциря, тот не выдержал и разлетелся на мелкие осколки, воспарившие по сторонам большим серым облаком. Панцирь ломался все ближе и ближе к мосту, облако катилось впереди, как лавина, вместе с волной страшного по силе грохота.
      Однако, было поздно. В пелене ледяной крошки и валящихся с небес мелких камней отряд миновал мост. В конце его стук копыт стал звучать как-то странно - все глуше и глуше. Оглянувшись в очередной раз налево, Морг увидел, что искристая балюстрада постепенно тает, словно растворяясь в поднятой метели.
      Лед взорвался прямо за спиной старого воина, едва только лошадь его спрыгнула с моста на противоположный берег. Громадные глыбы льда вперемешку с камнями и даже невесть откуда взявшимися кусками деревьев полетели к небу, а между ними метались в безумной ярости длинные желтые языки. Подъятые кверху обломки падали вниз и наносили Реке болезненные удары: она словно боролась сама с собой и не замечала ускользающих людей.
      К счастью, две горы сходились своими подошвами у самого моста и между ними оставался промежуток для прохода. Всадники без колебаний направились туда, стараясь не обращать внимания на град мелких камней и постоянные снежные осыпи, вызванные бешеной битвой между Слепцом и Рекой. Кони забыли о долгом, изматывающем пути и мчались совсем как свежие. Им не меньше людей хотелось как можно скорее убраться подальше от беснующегося слизня. Река еще делала последние попытки достать врагов, тянула длинные щупальца, которые вспахивали сугробы и крошили валуны… Тщетно. Слишком быстро слабла она по отдалении от брегов, слишком много мусора попадалось на ее пути.
      Клочья пены уже украшали бока коней, когда те вынесли своих седоков в безопасное место. Длинное ущелье вело на запад; жизням людей в нем могли угрожать только камни, беспрерывно падавшие с круч. Несколько самых больших упали в опасной близости, обдав бока коней жгучим дождем крошки, множество мелких и совсем крошечных камешков стучали по крупам лошадей, плечам и головам людей. Здесь нельзя было задерживаться, и отряд, постепенно замедляя ход от усталости, двигался дальше и дальше, пока наконец не вырвался в крошечную долину, в которой было удивительно тихо и спокойно. Доносящиеся издалека грохот обвалов и вой ветра только подчеркивали тишину… Стройные редкие ели в плотных шубах, ослепительное сияние снега и охраняющие покой долины крепкие черные стены справа, слева и спереди… Тут отряд остановился, и Кантор с Гевелом осторожно усадили Слепца в седло. Однако, он не смог в нем сидеть и тут же упал на шею коня. Только одеревенение мускулов не давало телу соскользнуть вниз. Усталые, худые кони хрипели, опуская головы вниз, роняя клочья пены - они тоже готовы были упасть… Но сзади, над ущельем, вставало страшное серое облако. Морин, Гевел и Кантор с ужасом глядели на него - и сразу отводили взгляды, ища выход прочь из тихой долины, казавшейся им западней. Морг приблизился к Слепцу и поддержал его за руку.
      – Нам нужно идти на юго-запад, - прошептал тот. Голос был так слаб, что слова, казалось, могли запутаться в бороде, да там и остаться. - Перевалить через горы… там Олгмон… люди…
      Вслед за этим Слепец обессилено опустил голову на шею коня, разжал судорожно вцепившиеся в гриву крючья и медленно начал сползать из седла вниз. Морг успел схватить его крепче и удержал… Казалось, в руках у него очутилось мертвое тело.

*****

      Слепец очнулся почти ровно через сутки, вышел из глубокого, тяжелого сна, не принесшего отдыха и облегчения. Холод грыз один его бок, жар кусал за другой… Он открыл глаза и увидел в сером утреннем свете бесформенную тень, склонившуюся над догоравшим костром. Свет проникал в неглубокую пещеру, внутри которой находилось ложе, через треугольное отверстие с неровными краями. Костер горел на входе, а тень, смутно напоминавшая очертаниями человека в драной длиннополой шубе, сидела чуть дальше него, на высоком валуне.
      – Морин! - прошептал Слепец, пробуя подняться. Однако, вспышка боли и волна темноты, застилающей открытые глаза, толкнули его голову обратно, на жесткую скатку из чьей-то меховой жилетки. Тень у входа встрепенулась и подползла ближе: разогнуться ей мешал низкий свод. Рядом мутно-серое пятно превратилось в человека. Слепец смог теперь точно убедиться, что не ошибся, когда называл тень по имени. Приставала подслеповато сощурил свои маленькие глазки и почесал клок сивых волос на щеке.
      – Оклемался? - говорил он почему-то тоже шепотом.
      – Сколько я был без сознания? - простонал Слепец. Каждое слово отдавалось в его голове гулом, от которого разбегались мысли и казалось, что тело кувырком летит в бездонную пропасть.
      – Как вчера в середине дня рухнул, так до теперешнего утра… Рассвело уже давненько - точно за тучами не видно, так что, может, уже и полдень наступил.
      – Где мы?
      – В той же самой долине, что сразу за Рекой случилась. Помнишь? До нее ты еще держался, а как прибыли - так и упал.
      – Нет, не помню… - признался Слепец. Он снова попробовал сесть, и на сей раз ему это удалось. Крепко сжав руками голову, он вскрикнул от боли: концы бронзовых крючьев оцарапали кожу. Слепец вытянул руки перед лицом, словно удивляясь, почему на кистях у него нет пальцев. - Сначала мне вообще показалось, что я забыл все на свете, но теперь вроде начинаю припоминать…
      – Мое имя ты, к счастью, не забыл, - довольно улыбнулся Морин. Обернувшись, он взял стоявший у костра котелок и протянул Слепцу. - Есть сможешь? А то сейчас от голода снова в обморок хлопнешься.
      Слепец осторожно придвинул к костру замерзшие ноги, отряхнул со спины тончайшую снежную пыль и обессилено привалился спиной к неровной, впивающийся в тело десятком маленьких клыков стене. Поставив котелок с едой на колени, он некоторое время собирался с силами.
      – Если мы в той же самой долине, значит, вы не продолжили путь?
      – Точно. Лошади готовы были пасть. К тому же, здесь впереди голые скалы и длинный подъем к перевалу, как сказал мне Кантор. Поэтому, Морг решил разбить лагерь. Он дал коням вдоволь овса. Сейчас они втроем истребляют всю живность в округе, запасая мясо на дорогу. Я набрал кучу дров - тоже повезем с собой, чтобы жечь костры в горах. Хотя, на мой взгляд - это как мертвому припарка… Много ли увезут наши дохлятины? Все сожжем на первом же привале. Разве что дрова тоже в Нору заталкивать…
      Пока Морин говорил, Слепец жадно съел несколько ложек жиденькой каши и пару больших кусков жирного заячьего мяса. Потом, переведя дух, он твердо сказал:
      – Нам нужно как можно скорее отправляться в путь.
      – Да ты же вывалишься из седла! - воскликнул Приставала, возмущенно тряся бородой. - Да и кони толком не отдохнули…
      – Я чувствую, что быстро приду в себя, - в доказательство своих слов Слепец нахмурился и пронзил Морина суровым взглядом прозрачных глаз. - А если и нет - привяжете меня к бокам лошади. Будем ехать, пока кони не падут, потом съедим их и пойдем дальше пешком! Нам нужно спешить!!
      – А когда падем мы, ты и нас сожрешь!! - внезапно взъярившись, Приставала забылся и попытался вскочить на ноги. Он немедленно стукнулся макушкой о каменный свод и рухнул обратно, зажимая голову руками. - Проклятый Мездос!! Что он сделал с тобой?!?
      Слепец опешил, услышав последнее восклицание. Отставив котелок, он посмотрел на Морина с великим удивлением.
      – Ну вот, опять завел старую песню! С чего бы это он тебе вспомнился сейчас?
      – А то ты не понимаешь… - обиженный Приставала отполз к выходу из пещеры и отвернулся. Голос его зазвучал так глухо, будто он спрятал лицо в отворотах шубы. - После того, как ты с ним поякшался, тебя словно подменили. Словно он вставил тебе не просто глаза, а нечто другое… злое. Ты переменился.
      – С чего ты взял? - все больше и больше удивляясь, Слепец полез следом за Приставалой. Снаружи дул слабый ветерок, гонявший в воздухе редкие снежинки. Прямо перед пещерой располагалась поляна, а за ней плотным строем стояли великолепные, высокие и густые ели с темно-зеленой хвоей и аккуратными кучками снега на лапах. Вверху, над кромкой леса, синели пики гор, окутанные дымкой. Еще выше стлался непрерывный, однообразно серый ковер облачности. Ни малейшее пятнышко на нем не выдавало местоположения солнца.
      – У меня есть глаза. Причем мои собственные, и они не лгут, - горько сказал Морин. Подняв лежащую рядом веточку, он отряхнул с нее снег и бросил в костер. Вспыхнуло жадное маленькое пламя - и веточка с треском погибла, превратившись в серую золу. - Сейчас ты уже не тот, с кем мы шли по снежной пустыне к Светящимся Горам. Не тот, кто брел по Великому Тракту в Замку-Горе…
      – Но почему?
      – Спрашиваешь… Разве тот Слепец мог кровожадно добить раненого, как сделал этот рядом с поломанной повозкой? Разве мог тот Слепец бросить тяжело больного друга на попечение малознакомым и ненадежным людям? Нет… Тот, прошлый Слепец даже лошадей бы пожалел.
      – Ах вот оно что! Знаешь, Морин, я ведь обещал рассказать вам, почему мы вышли в путь, почему мы пошли на эту сторону Реки, навстречу сильному и коварному колдуну? Обещал, но никак не мог рассказать. Вот теперь, кажется, для этого самый подходящий момент. Я не могу поведать всего, ибо сам до конца не уверен в некоторых подробностях, но одно скажу точно: речь идет о судьбе всего нашего мира! Поэтому я тороплюсь. Каждый упущенный день, каждый упущенный час может стать роковым! Ты сам видишь, что творится вокруг: горы прыгают под нашими ногами, небо каплями проливается на землю и проедает ее, как горячая вода - снег. Мездос уверен, что корень всех бед - в том самом колдуне, что лишил меня глаз и пальцев. Клозерге. Клусси.
      Приставала сложил губы в скорбную усмешку и покачал головой.
      – Какие громкие слова! Судьбы мира… Зловещие колдуны, которых надо остановить. Но это ничего не меняет, пойми ты!! Есть люди, для которых друг важнее всего мира. Есть те, для которых мир превыше одного разнесчастного человечишки, пусть даже друга. Именно таким ты и стал… а раньше был другим.
      Слепец тяжело вздохнул, опуская голову.
      – Ах, Морин! Возможно, ты и прав, дружище. Я пережил такие великие изменения в собственной судьбе! Из короля, владыки земель и людей, превратился в слепого нищего, а потом снова обрел глаза, да еще в добавок получил волшебную силу!! Это ведь сродни новым рождениям. Я был поочередно тремя разными людьми. Или двумя? Мне кажется, что ныне я превратился в некое подобие себя прошлого. В человека, очень похожего на короля Малгори… Понимаешь? Когда я, весь в язвах и гное, брел по берегу Реки в поисках смерти, мне ничего не хотелось. Я никуда не стремился, всех простил и считал, что получил по заслугам. У меня не было никаких надежд на будущее, кроме одной, надежды на быструю смерть. Что остается человеку в таком случае? Глупо думать о мести или чем-то подобном, ибо она неосуществима. Остается только примириться со всем, что произошло, и с честью умереть. Но потом, постепенно, я получал назад потерянные надежды. На жизнь… на жизнь, имевшую цель и возможность ее осуществления… надежду на собственные силы, когда я снова увидел мир собственными глазами. Разве мог я остаться прежним, добродушным и ни к чему особому не стремящимся бродягой? Когда я вновь стал походить на себя прежнего физически, вернулись и прежние настроения. Смотри!
      Быстро отдернув рукав с левой руки, Слепец показал Морину свою обезображенную кисть.
      – Ну? - хмуро буркнул Приставала, непонимающе переводя взгляд со лица на руку и обратно.
      – Мизинец.
      – Че-его??!
      – Я смог превратить его обратно в палец. Бронзовый крючок стал живой плотью. Я могу вернуть себе все, что потерял, понимаешь? Наверное, это тоже оказывает свое влияние…
      Приставала засопел, рассматривая кисть Слепца. В самом деле, сбоку от уродливых, потемневших крючьев сиротливо торчал тонкий, бледный палец. Он казался настолько неестественным, настолько неподходящим к тому, что Морин привык видеть, что казался ему более уродливым и зловещим, чем все крючья, вместе взятые.
      – Ты чего же это… Вырастил его, пока валялся без чувств?
      – Нет, раньше, когда мы пробирались по горам. Не отрастил - а превратил! Это было трудно и я не спешил хвастаться. Боялся, что стоит отвернуться - и на месте пальца снова появится крючок…
      – А… Все это мне ни к чему знать, - отрезал Приставала, когда Слепец остановился перевести дыхание. - Это все причины, или еще чего, а я говорил о следствиях. Да уж, я еще помню эти мудреные слова. Проще говоря, ты изменился, и это для меня прискорбный факт. И мне неважно, почему это случилось, и был ли ты таким раньше.
      – Но почему неважно? - воскликнул Слепец. От собственного крика у него зазвенело в ушах. - Я пытаюсь объяснить тебе, что вовсе не заколдован Мездосом, как ты изволил подумать! И во мне, думается, осталось много от того Слепца-бродяги, что так дорог твоему сердцу.
      – Что, например?
      – Да хотя бы то, что я сейчас говорю с тобой и пытаюсь переубедить! Если б я стал плевать на друзей, если б я стал в точности тем королем Малгори, каким был раньше, я дал бы тебе по шее и обругал. Нет… Ты вот укоряешь меня за то, что я оставил Фило в той таверне. Думаешь, это далось мне легко? Я должен, должен спешить! Кроме того, я был уверен, что те трое молодцов, которым я поручил следить за Мышонком, сделают это как следует хотя бы из страха! Я ведь обещал вернуться.
      – Страх быстро пропадает, когда вызвавшие его обстоятельства изменяются, - проворчал Морин. - Это я точно знаю.
      – Ну, может быть я был не прав… Да… Ведь был очень простой выход - я мог оставить там, рядом с Фило, тебя!
      – А меня ты спросил?
      – Но… Как же все эти твои слова о дружбе?
      – Ладно, теперь об этом поздно размышлять, - Приставала выполз под серое небо и с хрустом разогнул колени. - Хватит болтать. Пойду, выскоблю котелок да соберу вещи. Ведь мы немедленно выступаем, как только вернуться наши охотники?
      – Да.

*****

      Голова все еще трещала от боли, а снег, камни и деревья прыгали перед глазами, как в безумном танце. Желудок норовил подползти к горлу и выбросить наружу все то, что Слепец съел на завтрак. Ноги отказывались держать тело прямо, и оно болталось из стороны в сторону, будто было набитым соломой мешком. Хорошо, что крепкие ремни притягивают щиколотки к бокам коня. Править Слепец тоже не мог, и потому поводья его лошади были привязаны сзади к седлу Морга.
      Отряд медленно взбирался по усеянному камнями склону, среди редеющего леса, приближаясь к черному склону горы. Если оглянуться назад, то можно увидеть застывшие бело-зеленые волны, заполонившие маленькую долину. Высокие горные склоны, как забор, ограничивают ее со всех сторон, и только в одном месте была узкая щелка, через которую они сбежали сюда от Реки. Теперь, перебив, наверное, всех здешних рябчиков и набрав мерзлой ягоды, похожей на ежевику, люди отправились дальше. Все выше и выше, мимо отвесного склона, туда, где между крутыми боками двух гор есть проход наверх. Глубокий снег длинными языками петляет между торчащими вверх скалами, похожими на редкие гнилые зубы в челюсти огромного чудовища. Злой сильный ветер дует всегда в одном направлении, сверху вниз, грубо толкает в грудь человеку и лошади. "Зачем вы идете сюда?" - свистит он. "Здесь могу пролетать только я!"
      За перевалом снова лежала долина, такая же маленькая, как и первая. Еловый лес взбирался вверх по покатым склонам от тоненькой замерзшей речки, что сбегала с горы и пропадала в зеве пещеры. За ним - высоченный пик, проткнувший облака, такой огромный, что он казался столбом, одиноким перстом на фоне низкорослых сородичей. Справа и слева от него виднелись перевалы, с виду одинаково трудные и одинаково проходимые. Морг выбрал левый, и они снова тряслись в седлах, брели по пояс в снегу с лошадями в поводу, устраивали привалы среди гигантских валунов, дающих хоть какое-то укрытие от ветра. Потом поднимались и опять бороздили глубокие сугробы и скользили на обледенелых камнях.
      День проходил за днем - и каждый следующий походил на предыдущий. Густая пелена туч надежно закрывала солнце, снегопады следовали почти каждый день. Метели часто пытались сбить путешественников с толку, но Слепец всегда твердо знал, куда им следует идти. Он предугадывал появление ущелий: снег нависал над их смертельными зевами длинными козырьками, и ослепленный пургой человек мог зайти на него и понять, куда попал, слишком поздно. Он предупреждал о попадавшихся на пути расщелинах, заваленных рыхлым снегом - стоит свалиться туда и застрять, и никакая веревка не вытащит обратно.
      Они преодолели все, только несчастные кони слабели с каждым днем. Гевел и Кантор пытались найти у камней мох, как делал это Куги, но толи он здесь не рос, толи молодые воины не умели толком искать. Тем не менее, отряд двигался вперед.
      Вновь с неба летели голубые капли, после которых в кромешной мешанине туч оставались быстро затягивающиеся полыньи. Однажды лавина, сброшенная с вершины горы землетрясением, едва не накрыла путешественников, но их спас сосновый перелесок, принявший на себя основной удар.
      Край Мира был совсем рядом, в нескольких днях пути точно на север. С самых высоких перевалов можно было увидеть синее небо, выныривающее из облаков и смыкающееся с горами. Узенькая полоска с неправдоподобно ровным верхним краем, будто в том месте кто-то провел большущей кистью… На западе и востоке громоздились горы, и только на юге, в промежутках между двумя хребтами иногда проглядывала серая равнина. Впрочем, это мог быть туман, закравшийся в долину. Когда они дойдут до тех мест, то выяснят все наверняка.
      Едва восстановивши силы после сражения с Рекой, Слепец продолжил свои опыты, превращая в пальцы один крючок за другим. Сил и внимания это отнимало очень много, но трудная дорога по заснеженным горам не баловала событиями. Конь Слепца послушно шел за конем Морга; седок по-прежнему был накрепко привязан в седле. Он мог полностью уйти в себя, рождая человеческую плоть из бронзы. Пальцы получались тонкими, с бледной, почти прозрачной кожей, скрюченными, словно перенявшими эту форму у рождавшего их металла. Однако, это были настоящие пальцы! От каждой новой удачи Слепцу хотелось кричать и прыгать, рассказывать каждому члену его маленького отряда - но сил на это уже не оставалось. Лишь перед сном, в сугробе или каменной расселине он иногда хвастался о очередной победе над увечьем Приставале. Тот встречал новости равнодушно.
      На второй неделе пути отряд подошел к новому длинному хребту, который рассекала глубокая трещина. По дну бежал бурный поток, сковать который льдом было не под силу самому лютому морозу. По берегам его валялись камни, росли чахлые, кривые сосны и редкие кусты колючего шиповника. Стены ущелья покрывали выступы, расположенные на разной высоте, и на самых высоких стояли маленькие группки мрачных кедров с толстыми, узловатыми ветвями. Неугомонный Гевел на первом же привале совершил рискованное восхождение на одну из таких ступеней и сбросил вниз множество прекрасных, смолистых поленьев для костра… Дно ущелья вскоре стало заметно опускаться, загибаясь при этом к западу, а стены резко разошлись по сторонам. Отряд медленно двигался по левому берегу шумной речушки, постепенно погружаясь в густой хвойный лес. Незаметно ущелье превратилось в долину, которую окружали пологие склоны, так же заросшие лесом. Впереди больше не было гор. Совсем рядом, внизу лежала равнина, до сих пор укрытая плотным снежным покровом. В синеватой туманной дымке у горизонта вставала гряда холмов, огромных сплющенных конусов… От них, даже на таком огромном расстоянии, веяло холодом: туда весна тоже не торопилась.
      Да, так оно и было. Судя по тому, сколько прошло дней с тех пор, как отряд покинул Северное Гнездо, весна уже наступила. Однако здесь, в этом суровом северном краю она не баловала людей теплыми солнечными лучами и звонкими ручьями. Наоборот, горная река, вдоль которой путешественники двигались несколько дней, постепенно раздалась вширь, успокоилась и спряталась под ледяным панцирем.
      Через две недели после того, как они вошли в ущелье, можно было считать, что горы преодолены. Удивительно, но ни одна из их лошадей до сих пор не пала, даже те, что ушибли ноги при спуске по террасам на той стороне Реки! Видно, почуяв, что дорога становится легче, лошади даже повеселели и иногда жеребец Слепца позволял себе заигрывать с кобылой Морина…
      По мере того, как маленький отряд преодолевал горы, Слепец побеждал сам себя. Новорожденные пальцы пока вели себя не намного лучше крючьев: они с трудом разгибались, не могли удержать ложку или почувствовать кончиками шероховатость древесного ствола. День за днем Слепец упорно тренировал вновь выращенные члены, возвращая жизнь в их чахлую плоть. И они начинали повиноваться.
      Кроме того, в один прекрасный день Слепец совершил еще одно превращение. Он изменил глаза, сделав хрустальные шары обычными человеческими глазными яблоками. Правда, в отличие от пальцев, он не мог оценить, насколько хорошо это у него получилось. Призвав Морина, как всегда, вечером, на привале, Слепец стал выпытывать у него, как выглядит теперь его лицо. Приставала, как обычно в последнее время, был мрачен и немногословен.
      – Лицо как лицо. Худое, черное, злобное - чисто разбойник лесной. Я бы тебя испугался - да сам такой, если не чище.
      – А глаза? Они изменились? - Слепец осторожно скользнул взглядом справа налево. Раньше он ни за что не мог устремить взор в сторону, если не поворачивал всей головы.
      – Хм… Да с виду вроде как всегда. Не, шевелятся! Точно, шевелятся. Не знаю, что уж лучше - когда они неподвижные были, или так…
      – А цвет? Какой у них цвет?
      – В темноте разве ж разберешь? Вроде бы они как были у тебя прозрачные, будто в глазницы воды налили, так такими и остались. Я ведь все равно не знаю, какими они раньше были!!
      – Карие, - тихо произнес Слепец. Кажется, вернуть себе прежний цвет радужин он не в силах, но стоит ли об этом печалиться? В тот раз он уснул с радостью в сердце.

*****

      Прошло еще некоторое время, за которое они немного отдалились от черных гор. Солнце садилось теперь почти точно справа от них: в вечных тучах появлялись разрывы и яркие желтые лучи, отражаясь от наста, били в глаза миллионами слепящих лучиков. Среди елей и пихт стали появляться березы и буки, похожая на ежевику ягода исчезла. Кони глодали мох на стволах деревьев и вырывали из-под снега жухлую прошлогоднюю траву… Глядя на их тощие бока и дрожащие ноги, не верилось, что они до сих пор в состоянии идти и тащить груз. Сколько еще мог продолжаться этот мучительный поход? День, два, неделю? Несмотря на обманчивые надежды, внушаемые близким потеплением и выходом на равнину, никто не обольщался. Если в самое ближайшее время они не выйдут к жилью, то могут остаться навсегда в этих лесах.
      Однако, в самый критический момент, за очередным поворотом реки, лес разошелся по сторонам. Недалеко изо льда торчали толстые опоры моста, составленные из нескольких стоящих рядом кедровых стволов. Настил был снят, вероятно, в преддверии будущего ледохода - чтобы не снесло. На пологих берегах теснились дома, возвышавшиеся над сугробами на надолбах. Ближе к опушке леса по левой стороне поднимался каменный утес, на который вела полузаметенная снегом дорога. На утесе дома стояли прямо на земле, все огромные, сложенные из толстых бревен. В их окружении высились стены маленькой крепостицы с каменной башней во внутреннем дворе. Еще дальше, за крепостью, смешанный лес покрывал склон одинокой горы с круглой макушкой. На ее вершине стояла сиротливая черная сосна, пережившая, видно, сильный пожар. Ветви ее, походившие на заломленные руки, тянулись к небу, словно вопрошая, за что оно послало кару на несчастное дерево…
      Из труб домов струились жидкие дымки, две или три человеческие фигуры брели по льду реки с ведрами в руках. Вот одна из них застыла на мгновение, а потом выронила ведро и бросилась бежать, спотыкаясь и застревая в сугробах. Морг, не смотря на изрядные годы имевший зоркие глаза, указал на бежавшего рукой.
      – Они тут чего-то боятся… Наверняка в крепость помчался.
      Слепец ничего не ответил ему. В полном молчании отряд достиг крайней, кривой улочки этого крошечного городка и по ней уже гораздо быстрее выбрался на главную, ведущую от моста на каменный утес. Громадные сугробы, казавшиеся в сером свете дня кучами соли, оставляли для проезда лишь узкую полосу. Совсем уже тоненькие тропки вели от нее в стороны, к утопавшим в снегу заборам, из-за которых за пришельцами мрачно наблюдали темные слюдяные окна. На крышах, там, где кончались снежные шапки, виднелись зеленые пятна медной кровли. Нигде не было видно ни души, только в окнах появлялись и снова исчезали бледные пятна лиц.
      У подножия утеса дорога расползалась небольшой площадью, посреди которой возвышался еле заметный в сугробах постамент - то ли место для казней, то ли трибуна для выступлений на городских собраниях. Стоило отряду подъехать к нему, как сверху по дороге спустились восемь всадников. Было видно, как за их спинами с резким скрипом закрываются ворота, обитые крест накрест стальными полосами. Лица "встречавших" выглядели далеко не дружелюбно. Все восемь всадников настороженно разглядывали пришельцев, сжимая тем временем рукояти мечей и топоров. Панцири и стальные пластины на кожаных доспехах укрывали их тела, конические верхушки шлемов, надетых поверх шерстяных шапок, тускло блестели.
      Один из восьмерых, пожилой человек с пустым левым рукавом, держался чуть впереди остальных.
      – Остановитесь, подлые южные псы! Сложите свое оружие и спешьтесь, тогда, быть может, проживете подольше, - голос безрукого глухо рокотал, словно он говорил в большую кадку. Морг с усмешкой повернулся к Слепцу:
      – Такие здесь, на правом берегу, законы гостеприимства?
      Остальные напряженно, исподлобья разглядывали враждебно настроенных местных жителей, а Гевел и Кантор тоже схватились за мечи. Слепец легко спрыгнул с коня и бросил поводья Моргу. Пройдя вперед и остановившись только у самого коня однорукого, он подбоченился и улыбнулся.
      – Не спеши поносить нас, старик, и бойся угрожать нам! Я не хочу ссориться с вами, поэтому должен перво-наперво объяснить, что пришли мы вовсе не с юга, а с противоположной стороны.
      Однорукий свел вместе седые брови и поднялся на стременах.
      – Лжешь, собака!! - заревел он, вытягивая вперед оставшуюся руку и потрясая кулаком. - Нет на севере таких поселений, откуда могли прийти пять вооруженных мужчин на конях, да еще в таких странных одеждах!
      – Что ж тебе не нравится? Красный цвет курток этих доблестных воинов или синий моей?
      – Ни ты, ни они! Мужчины не одеваются в петушиные цвета, оставляя эти забавы для глупых баб. Только гнусные псы, живущие на юге, носят такое платье.
      – Судя по тону, с которым ты говоришь, теплого приема нам ждать не стоит, даже если мы разоружимся, так? Но мы не будем сдаваться под ваши пытки, хотя и драться тоже не желаем. Можешь не верить, однако мы действительно идем с севера. Из далеких гор, много дней подряд среди снегов и камней… Нам нужен отдых, свежая пища - и все.
      – И ты думаешь, что я поверю тебе, проклятый лазутчик Кутлаха? Думаешь, вот эта рука даст тебе кусок хлеба и застелит постель?
      – Да уж вижу, что этого ты делать не собираешься, - вздохнул Слепец. - Послушай, ты обвиняешь нас беспочвенно и бездоказательно. Если мы уйдем ни с чем, то можем умереть в лесу от голода и усталости!
      – Нет, вы умрете раньше! - зловеще пообещал однорукий и сделал своим воинам знак приблизиться. - Вам придется расплатиться с лихвой за битву при Габри и смерть нашего герцога… А также за мою руку!
      Яростно оскалившись, злой старик выхватил меч и двинул лошадь на Слепца. Тот поспешно отскочил назад и приготовился бежать.
      – О чем ты говоришь? - удивился он, тем не менее. - Какие битвы могут быть здесь, в этом дремучем краю? Неужели кто-то решил захватить себе ваши ободранные елки?
      С рычанием однорукий снова подался вперед, но короткий окрик "Стой!" заставил его осадить коня. Морг спокойно целил из лука в разбушевавшегося старика, и остальные были готовы вступить в битву.
      – Если не хочешь стать еще и одноглазым, то не двигайся! - посоветовал Слепец и с достоинством выбрался с обочины, из сугроба, в который загнал его воинственный старикан. Другие северяне со злобными воплями стали размахивать мечами и топорами, призывая врагов сразиться с ними, как мужчины с мужчинами. Очевидно, в спешке или по глупости они не захватили с собой луков. Однако, стрелки могли выйти на стены - расстояние до них было не очень большое. Хороший лучник способен запросто попасть в цель, а на Слепце, как и на других, не было даже шлема…
      – Стреляй!! - взвыл между тем однорукий, снова замахиваясь для удара. В голосе его сквозило отчаяние и горечь, причем такие, что Слепцу даже стало жаль его.
      – Да подожди ты!! - закричал он, выставляя вверх руки, словно собираясь повелевать ветром и молниями. Это зрелище внезапно заставило старика застыть. - Найди в себе хоть каплю разума и выслушай меня, а не свою ненависть!! Если б мы были лазутчиками, неужели стали бы мы выезжать вот так, открыто, к вашим стенам? Неужели стали бы мы разговаривать и убеждать? Нет. Наши стрелы уже торчали бы из всех вас. Однако я до сих пор хочу решить дело миром. Вбей все это в свои старые мозги, или для них такие размышления слишком сложны? Закрой рот, опусти меч и поведай нам лучше, что за война пришла в ваши места? Кому пришла в голову идея увязнуть в олгмонских лесах?
      Тяжело дышащий старик наконец опустил свою единственную руку и посмотрел на Слепца уже с испугом.
      – Кто ты, бесстрашный незнакомец? - спросил он, тихо и по-прежнему глухо. - Твои глаза пронзают меня насквозь, как самый сильный зимний ветер. Будто две ледышки у тебя в черепе. Но… ты не можешь быть нашим другом, или даже человеком, стоящим в стороне от нашей войны. У Олгмона больше нет друзей, кроме, разве что, осажденного Скалгера. Может быть, ты послан оттуда?
      – Что? - Слепцу снова пришлось удивляться. Он разом забыл обо всех опасностях, о недружелюбии олгмонцев и прежней недоверчивости однорукого. - Ты, наверное, пьян, старик? Скалгер - осажден? Могучий город со всеми его чудесами и многочисленным населением - в осаде? Кому под силу такое?
      – Хочешь заговорить мне зубы? - обиделся старик. - Называешь меня пьяницей? Будь ты проклят, если издеваешься! Как ты можешь не знать обо всем этом? Ты что, провел весь последний год в спячке, что не знаешь ничего о потрясших мир событиях?
      – Представь себе, так оно и есть. Может быть, мы с моими друзьями очень долгое время жили в горах, в одной из тамошних маленьких прекрасных долин? Ты не веришь?
      – Я стар, но еще не выжил из ума, - снова нахмурился однорукий. Играя желваками на сизой щеке, он некоторое время смотрел на снег под копытами своего коня. Остальные олгмонские воины, недоумевая, перебрасывались короткими фразами, которые Слепец не мог расслышать.
      – Хорошо, я расскажу тебе, что случилось с нами, как будто ты не знаешь этого сам. Слушай, и приди в ужас, ибо мир наш катится в пропасть. Мы все, - старик широким жестом обвел рукой вокруг себя. - Уже мертвы, хотя на самом деле еще движемся, дышим, говорим. Смертельный враг неотвратимо приближается к нам с юга. Он хочет, чтобы мы покорились - или умерли. Сам понимаешь, северный народ не сдается на милость победителей, пусть даже они стократно сильнее его… Значит, скоро придет наше время отправиться к Смотрящим Извне и проливать слезы на небе, глядя, как враги заполоняют наши славные леса.
      Они пришли к нам с далекого юга, дальше, чем Хагмон. Из огромной страны под названием Накрия, в которой даже я никогда не был. Их войска неисчислимы, а жадность и жестокость не знают границ. Военачальник по имени Кутлах подступил к Габри, городу на юге нашего королевства, и потребовал сдаться под владычество какого-то южного тирана. Я не помню его тарабарского имени… Но наш король Мажион был настоящим мужчиной. Он быстро привел под Габри свою армию, составленную из лучших воинов Олгмона… Да, лучших. Наш герцог отправился туда с сотней солдат, и я был с ними. Увы! Олгмонская армия была такой же маленькой, как вся наша страна. Три тысячи воинов, а врагов - в шесть раз больше. Мы бились, как поднятые из берлоги медведи, мечи наши затупились и покрылись кровью от острия до рукояти, но силы были слишком неравны. Герцог погиб у меня на глазах, поднятый на копья. Самому мне отсекли руку, и только сын, оказавшийся рядом, спас мне жизнь. Остатки нашей армии бежали в леса… Король погиб, город пал, страна с ужасом стала ждать, когда враг захватит остальные ее пределы. И вот, через пять месяцев после той битвы, войска Кутлаха идут на нас. Мы даже не знаем, остался ли в Олгмоне свободным еще какой-то город? Теперь это неважно. Сын герцога, собрав всех, кто способен держать оружие - кроме вот этих семерых - выступил навстречу врагу. Он надеялся устроить засаду и отбить нападение… Ах, я уже не надеюсь на его победу. Скорее всего, наших воинов сейчас безжалостно убивают свирепые солдаты Кутлаха.
      Слепец, слушавший повествование старика с опущенной головой, расправил плечи и взглянул на рассказчика. Казалось, внутри его прозрачных глаз горел холодный голубой огонь.
      – Это там? - сурово спросил Слепец, указывая на мост и едва видимую дорогу, исчезающую в лесу. Однорукий не слышал его. Уставившись вдаль, он беззвучно плакал. Тогда Слепец, развернувшись, бегом достиг своего коня и запрыгнул в седло.
      – Скорее! - воскликнул он, обращаясь к своим спутникам. - Где-то недалеко отсюда идет битва. Олгмонцы сражаются с неведомым войском, пришедшим с далекого юга… Без сомнения, оно послано сюда Клозергом. Мы должны вступить в битву и помочь здешнему герцогу!
      – Чего? - опешил Приставала. - Вступить в битву? Вот так сразу, не поевши?
      – Оставайся здесь, - криво ухмыльнулся Слепец. - Может быть, вон тот добрый старичок без руки сжалится над тобой и даст покушать.
      Морин бросил быстрый взгляд на мрачное лицо однорукого, вытиравшего слезы рукавом.
      – Да нет, я уж лучше в битву. Эхма, раззудись плечо! Только я, чур, вас сзади прикрою…
      Но никто уже не слушал его болтовни. Слепец заставил измученного коня мчаться из последних сил, искреннее надеясь, что далеко скакать ему не придется. Остальные, один за другим, двинулись за ним, а оставшиеся за спиной олгмонцы растерянно наблюдали за отъездом странного отряда. Однорукий старик смотрел на это безучастно - судя по скорбному выражению лица, он снова погрузился в мысли о скорой смерти своего гордого народа.
      Миновав реку по гати из вмороженных в лед бревен, что лежали рядом с мостом, отряд углубился в лес. Дорога, такая же узкая, как и улица городка, вела на юго-запад по прямой просеке. Лошади хрипели, роняя клочья пены, пригибали головы к земле и спотыкались. Нет, не дотянут! Лес по сторонам от дороги был густ и чрезвычайно мрачен. Несмотря на то, что на дворе стоял полдень, в глубине бора царила зловещая темнота. Прямые стволы сосен, росших в шаге одна от другой, устремлялись на высоту четырех человеческих ростов. Лишь на самом верху у них росли плотные кроны, остальные ветви давно погибли от недостатка солнца. В мешанину лап плотно набился снег, и теперь весь лес был словно накрыт крышей, наглухо загородившей землю от скудного дневного света. Внизу, у сосновых корней, не росли кусты, только редкие скелеты сухих папоротников торчали из сугробов. Ветер не забирался туда: среди стволов расползалась угрожающая тишина, казавшаяся еще более грозной на фоне слабых звуков копыт, бьющих по утоптанному снегу на поверхности дороги.
      Но тишина длилась недолго. Через полтора часа скачки, когда ноги коней уже стали разъезжаться, а сами они жалобным ржанием пытались заставить всадников сжалиться над ними, по просеке навстречу отряду прилетели далекие звуки боя.
      С неба падали частые, крупные снежинки, медленно танцующие в воздухе. Ветра не было, и они выписывали сложные па, кружась друг вокруг друга… Впереди ждал крутой поворот: издалека казалось, что просека кончается тупиком, упираясь в строй темно-желтых стволов. Очевидно, прямо за поворотом и шло сражение. Слепец остановил задыхающегося коня и спрыгнул вниз.
      – Ты куда? - завопил Приставала. - Что ты собираешься делать? В одиночку победить армию?
      – Нет, всего лишь помочь это сделать олгмонцам, - возразил Слепец. Оглядевшись, он скинул свою меховую куртку и поправил на поясе ножны. - Если есть шанс уберечь их от разгрома, я должен попытаться это сделать. Еще раз говорю: нет сомнений, что армии, пришедшие с юга посланы Клозергом. По словам того старика они захватили уже почти все Правобережье, так что союзников у нас осталось очень мало. Нужно их беречь.
      – Посмотрел бы на свою рожу! - в отчаянии воскликнул Морин. - Ты вообще еле стоишь на ногах, а вспомни, сколько сил отняла у тебя прошлая схватка? Ведь ты сейчас собираешься не махать мечом, а снова призвать на помощь колдовство?
      – Точно. Отдыхать буду в могиле… А ты со мной не ходи.
      – Это почему? Думаешь, я такой трус?
      – Нет, я знаю твою смелость, ибо видел ее проявления, Морин. Но здесь четверо из нас с детства учились воевать, а один - ты - нет. Кроме того, я не хочу после сражения тащиться пешком - вдруг лошади обидятся на нас и сбегут? Или из лесу выйдут волки? Ты будешь их сторожить.
      – Сам бы послушал, какие глупости рождают твои лживые уста!! - снова воскликнул Морин, однако в голосе его послышалось тщательно скрываемое облегчение.
      Пешим ходом Слепец, Морг, Гевел и Кантор достигли поворота и углубились в лес, чтобы наблюдать за битвой никем незамеченными. Действительно, сражение кипело недалеко от этого места. В белой круговерти, в которой к снегопаду прибавлялась поднятая сотнями ног снежная пыль, мелькали редкие тускло поблескивающие панцири, темные кожаные куртки и иногда - странные светло-желтые одежды. Гул, слагавшийся из множества криков - победных, горестных, предсмертных мешался со звоном мечей и треском разрубаемых в щепы щитов.
      Не выходя из-за прикрытия длинных и тонких сосновых столов, маленький отряд продвигался к месту сечи ближе и ближе. Сначала они миновали стоявшую чуть поодаль группу военачальников-олгмонцев на конях. Рядом стоял крошечный резерв из пары десятков воинов в панцирях. Встревожено переговариваясь, всадники то и дело показывали руками в глубь леса, кто направо, а кто налево. Слепец сразу насторожился, и не зря. Впереди, прячась за деревьями, располагалась засада: люди в косматых полушубках и лисьих шапках с хвостами, сжимая луки, охраняли фланги. К счастью, они не оглядывались, так как ждали противника только спереди. Зоркие глаза Слепца разглядели еще дальше не менее сотни темных пятен на снегу, между желтыми стволами. Трупы наступавших… Коротким взмахом руки он велел своим людям уходить дальше влево. Для того, чтобы обогнуть засаду и выйти в тыл атакующей армии, нужно было сделать изрядный крюк. Как бы не опоздать, пробираясь по лесным сугробам… Однако, не стоит идти напрямую и пытаться объясниться с нервными олгмонцами - уж если в городе старик готов был броситься на Слепца с мечом, то здесь и раздумывать не станут, сразу истыкают стрелами. Лучники они, судя по всему, отменные. Придется поторопиться.
      На обход Слепец потратил больше получаса. Он уже сильно сдал, так что боялся, как бы не упасть прямо здесь, в чаще. Кантор и Морг пытались подхватить его под локти, но он яростно отогнал их прочь. Вглубь леса долетали только глухие отзвуки сражения, которое то затихало, то возобновлялось с прежней силой. Казалось, звон оружия и крики умирающих приходят из невообразимой дали, нисколько не нарушая, даже наоборот, подчеркивая тишину. Легкий ветер шумел высоко в сосновых ветвях, роняя с них вниз маленькие серебристые облачка… Наконец, когда Слепец повернул к дороге, до него донесся мощный, дикий вой, чем-то похожий одновременно на боевой клич и рев стада разозленных быков.
      У самой просеки дорогу преграждал густой ельник - совсем узкая полоса, состоящая из молодых деревьев, выросших тут, очевидно, уже после того, как люди вырубили проход. Пришлось идти напролом сквозь мешанину колючих лап, щедро усыпанных снегом, который так и норовил залезть за шиворот, облеплял лицо. Морг и его молодые товарищи сняли меховые шапки и одели вместо них кольчужные капоры, концы которых спускались далеко вниз, прикрывая грудь, плечи и спину. В руках они сжимали небольшие тугие луки. Слепец лука не имел, поэтому он обнажил голубое лезвие своего меча.
      Еще находясь в глубине ельника, не видя глазами дороги, Слепец ощутил присутствие многих сотен разумов. Они привиделись ему такими, какими он привык их воспринимать во время своей слепоты: ярко-красные и темно-бордовые пятна, имеющие контуры человеческих тел, более яркие вверху и темные снизу. Эти светили яростью и злобой; другие, бледных оттенков желтого, зеленого и голубого, были рождены страхом, болью и безнадежностью. Пятна соприкасались друг с другом, вспыхивали ярче и тускнели, меняли цвет, падали и таяли… Кроме того, Слепец чувствовал, как волны чужих чувств поочередно накатывают на него, будто порывы сильного ветра. Он мог понимать, что значит каждая волна. То же самое, что и цвет - ярость, боль, жажда крови, отчаяние, мольба о пощаде, страх. Крики, хрипение, боевые кличи, команды, звон металла и свист пролетающих стрел, а также жуткий глухой стук рассекающих живую плоть мечей и топоров… Все ближе и ближе.
      – Довольно! - воскликнул Слепец, вытянув в сторону невооруженную руку и останавливая воинов. - Мы не станем высовываться, а нанесем удар отсюда.
      – Волшебство? - неодобрительно покачал головой Морг.
      – Да, - ответил Слепец. - А ты хотел победить с помощью лука и меча? Врагов там сотни, а может, тысячи. Даже если, пользуясь внезапностью и неразберихой, ты прикончишь пару десятков, это ничего не решит.
      – Ты говоришь не как полководец, - возразил Морг. - Я никогда не лез к тебе с советами, но сейчас не поход через горы и не схватка с Рекой. Идет сражение между двумя армиями, а уж в этом я толк знаю! Будь я на месте того герцога, что глупо губит своих людей на просеке, я выиграл бы битву без всякого волшебства. Их лучники стоят в чаще и отбивают атаки с флангов. Я бы послал их вперед, бить из леса столпившихся на просеке солдат. Почаще менять позиции, создавать впечатление присутствия среди сосен множества стрелков! Если там воины в тяжелых доспехах, им никогда не приблизиться к легким лучникам на расстояние удара. Рано или поздно они испугались бы и побежали.
      – Возможно, ты и прав, - пожал плечами Слепец. - Даже скорее всего прав. Но мы явились слишком поздно, чтобы давать такие полезные советы, а осуществить подобный план вчетвером явно не сможем. Поэтому мы применим волшебство, чего бы это мне ни стоило. Беда только в том, что я пока не могу понять, как отделить врагов от друзей? Там ужасная неразбериха.
      – Как всегда в битве, - важно заметил Кантор. Гевел кивнул, соглашаясь с ним, а Морг усмехнулся в седые усы.
      Слепец постарался сосредоточиться на своем "внутреннем зрении", для чего поспешно закрыл глаза. Сжав Талисман Воды, он почувствовал, как волны тепла поплыли от него в разные стороны. Они были так осязаемы, что пошевелили волосы, свисавшие на лоб. Все тело быстро наполнилось силой и мощью, такой знакомой, такой прекрасной! Снег, лежавший на земле и на лапах елок, сорвался со своего места и начал кружить в медленном хороводе. Слепец был окружен снежным смерчем, начавшимся у его ног и постепенно разраставшимся, расползавшимся по сторонам. Воины прикрыли лица руками, когда ленивая метель принялась трепать их одежды, но вскоре круговерть ушла. Четверо людей стояли посреди затишья, а вокруг поднимались высокие стены, состоявшие из летящего по кругу снега. Они словно бы спрятались внутри странной башни, которая росла и наливалась чудовищной мощью. Воздух наполнял тяжелый гул, как будто бы ветер дул разом в десятке широких труб. На некоторое время рост снежной башни прекратился, и она нерешительно задрожала в воздухе. Ветви елей непрерывно тряслись - казалось, они решили станцевать здесь какой-то загадочный танец, или же просто силились вырвать корни из земли и бежать прочь.
      – Я все понял, - прошептал вдруг Слепец. Все это время он не переставал оглядывать поле битвы своим внутренним оком, пытаясь понять, как же отличить друзей от врагов? Теперь ему стало ясно, в чем между ними разница… Те, чья аура по краям едва заметно отдавала белизной, которая не меркла даже у тех, кто валился вниз, означала холодную уверенность в чем-то. Это были люди, знавшие свою судьбу, люди из обреченной армии. Они знали, что, какие бы чудеса храбрости они не показали сейчас, враг задавит их огромным численным превосходством. Их дома и семьи достанутся столь ненавистным южанам, на их земли придут новые хозяева, их кости будут растащены дикими зверями и рассыплются в пыль в полном забвении… Таких пятен было совсем немного. Узенькой плотиной они сдерживали напор могучей реки, состоящей из силуэтов, чья аура имела темно-красную, почти черную окантовку. Слепец подумал, что подобных оттенков он не встречал прежде у тех людей, что попадались ему на пути. Разве что у Уродов-разбойников было нечто подобное, некая черная скорлупа вокруг их разноцветных разумов. Тупая, бездумная, безрассудная, просто звериная ненависть! Эти пятна, все до одного, были массивными и медлительными. Их череда тянулась, тянулась и тянулась… Слепец ужаснулся: да ведь врагов здесь далеко не сотни. Не тысяча и не две, а гораздо больше! Если бы они двинулись по лесу, развернулись широким фронтом, то просто поглотили бы собой жалкую кучку обороняющихся. Но нет, южане тупо перли просекой, падая под ударами олгмонцев и напирая на них снова.
      Лишь очень далеко от места соприкосновения армий, глубоко в тылу южан, Слепец заметил ауры другого сорта, отсюда казавшиеся бледными и призрачными. Розовое раздражение и белая уверенность в том, что исход битвы все равно будет за ними.
      Слепец бессознательно вытянул руку вперед, как полководец, посылающий в атаку свои войска. Воины воды послушно строились в маленькие отряды - острые злые льдинки. Их были тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч. Выстроившись, отряды бросились вперед. Ледяные стрелы мгновенно набирали чудовищную скорость - срезанные ими ветки елей падали вниз, но новые и новые льдины рвали их на части с такой яростью, что хвоя и древесина, не долетая до земли, превращались в пыль! Бледно-зеленое облако вырвалось на дорогу с шорохом и свистом, столь громкими и грубыми, что по коже слышавших их пробегала дрожь. Почти все войско южан, втянувшееся вдоль просеки на много сотен шагов, было поглощено им. Осталось только несколько сотен воинов в первых и последних рядах… Ельник, переживший столь ужасную катастрофу, практически перестал существовать: только голые, ободранные стволы стояли на том месте, где прошли Воины воды. Никто не мог разглядеть точно, что творилось теперь на просеке, ибо облако бурлило на одном месте, перемалывая войско южан. Из бледно-зеленого оно быстро превратилось сначала в розовое, а потом в алое. Иногда с края появлялись корчащиеся в агонии фигуры: тела их словно вскипали, когда множество льдинок разом пробивали насквозь плоть, одежды, доспехи… Магическая сила разума Слепца и огромная скорость ледяных стрел не давали им таять внутри теплых тел. Вылетев из одного, они устремлялись к следующему, до тех пор, пока не достигали края просеки, где поворачивали обратно. Их жертвы превращались в решето с одной стороны и покрывались крошечными вулканами с другой. Редкие лошади будто бы обливались кровавым потом и валились с ног… Через несколько кратких мгновений все было кончено - на просеке больше не оставалось вражеского войска, только его деморализованные остатки. Красное облако тут же перестало бурлить и осело сверху на горы рубленого мяса и костей, ставшие теперь настилом дороги. Красная вода струилась по редким кускам странных кожаных доспехов светло-желтого цвета, по бесформенным останкам тел, похожим на истлевшее тряпье остаткам одежд и оружию, превратившемуся в источенные гусеницами капустные листы. Еще минута - и вверх поднималось уже новое облако, на сей раз естественного происхождения. Вода испарялась на морозе с залежей все еще теплой, хотя и мертвой плоти. Кровь текла по сторонам бурными ручьями, которые проделывали в сугробах на обочинах маленькие ущелья. Они расползались по сторонам, постепенно покрываясь корочкой льда и замедляя свой бег. Один почти добрался до Слепца, остановившись красной ледяной лужей в паре локтей от носков его поношенных сапог.
      – О, Создатель!! - прошептал Гевел, из ослабевших рук которого едва не падал лук. - Какая ужасная бойня! Что ты наделал!! Сколько народу угробил? Нет, воины не должны умирать подобной смертью!!!
      – Ведь это были наши враги, которые без раздумий выпустили бы тебе кишки при случае, - жестко ответил Слепец. В поисках поддержки он обернулся к Моргу, потом к Кантору, но везде увидел только безграничный страх и отвращение. - Что же вы, думали, я буду поливать их дождиком или посыпать снежком?
      Голос Слепца сорвался, но не потому, что он осознал весь ужас сотворенного им. Он не чувствовал сожаления, только правоту… Да, откуда им знать? Они не видели черного сияния ненависти этих странных, неуклюжих солдат, не ощущали безмолвного звериного рыка. Однако, усталость сжала глотку и нанесла предательский удар под коленки. Слепец сделал несколько шагов вперед, к дороге, и лишь чудом не упал прямо в раскисшую, но уже прихваченную морозом кровавую мешанину. На просеке не осталось ни одного целого тела, даже сколько-нибудь узнаваемой его части, лишь сплошной покров из кусков костей, клочьев внутренностей и мяса. На мгновение тошнота подступила к горлу Слепца, но он смог с ней справиться. Нужно было действовать дальше.
      Слева, там, где был глубокий тыл войска южан, раздавались нестройные вопли. Уцелевшие, бросая вооружение и коней, бежали прочь. Справа, там, откуда летел звон мечей, все еще продолжали рубиться, но с гораздо меньшим ожесточением. Кто-то в пылу битвы не заметил случившегося, кто-то заметил, но противник не дал ему шанса прервать бой. Около пятисот грузных воинов в светло-желтых кожаных доспехах еще толпились у остатков деревянной засеки, устроенной олгмонцами и потом разнесенной на части наступающими. Здесь предстояло сделать выбор - справиться разом с обоими отрядами южан Слепец не смог бы. Он не был даже уверен, что найдет в себе силы расправиться с одним из них… В тылу, несомненно, прятались военачальники - но сейчас эта группа беспорядочно удирала, испуганная и безопасная. А вот остатки первых шеренг до сих пор сражались. Нужно было взяться именно за них.
      Слепец снова взмахнул руками, помогая себе тем самым сосредоточиться. Он призвал большое облако из снега, сорванного с ветвей сосен на некотором расстоянии от просеки, и заставил его зависнуть над толпой сражавшихся. Теперь-то уже все бойцы, с той и с другой стороны перестали размахивать оружием и застыли с разинутыми ртами и запрокинутыми головами. Бурлящее облако рухнуло на них, и поглотило разом все поле боя. Некоторое время снежный вихрь бушевал над дорогой, но на сей раз он был слабее и не прогрызал тела воинов. Снег облеплял лица, лез в глотки и глаза, забивал уши. Толстым слоем он окутывал тела и не давал подняться рукам, сжимающим щит или оружие…
      Снежная пыль еще не улеглась, прыгая вверх и вниз, мечась между неуклюже застывшими фигурами, а Слепец уже подошел вплотную к пойманным в ловушку остаткам армии южан. Метель расступалась перед ним: вот, появились первые солдаты, с виду похожие на нелепые снежные фигурки, которые любят лепить зимой дети, с тем исключением, что эти пытались двигаться, выпростать руки. Из-под рыхлых белых комьев, покрывавших воинов с ног до головы, торчали части их доспехов - странная светло-желтая кожа, с виду слишком тонкая и нежная, чтобы служить защитой в бою. Мечи и топоры выпали из рук несчастных, щиты тоже. Слепец без труда мог убить каждого, и он поспешил сделать это. Удар, другой, третий! Меч вгрызался в снежные фигуры, вспарывал им животы и вскрывал грудные клетки. Из-под белого внешнего слоя выступала яркая кровь - казалось, что Слепец режет огромные пирожки с начинкой из жидкого малинового варенья. Белые фигуры хрипели, залеплявший лица снег становился розовым в тех местах, где должен был находиться рот… Но Слепец не разглядывал умиравших от его руки солдат, а шел дальше. Метель, слабевшая, но не сдававшаяся, смыкалась за его спиной и расступалась впереди. Повелитель воды мерно шагал сквозь строй скованных снегом солдат и рубил их направо и налево…
      Он едва успел остановить руку, когда та послала меч для удара по одной из беспомощных "снежных баб". Слишком мелкой она ему показалась… Слепец ткнул в середину кома рукоятью меча - и весь снег тут же осыпался вниз, обнажив перепуганного и судорожно разевающего рот охотника в медвежьей куртке с неровно обрезанными полами. Видно, раньше это был тулуп, но в столь массивной одежке несподручно биться с врагом, потому хозяин спешно укоротил ее перед сражением.
      Выплюнув изо рта остатки тающего снега, охотник смерил Слепца безумным взглядом, но ничего не сказал. Присев, он стал шарить у себя под ногами в поисках оброненного топора.
      – Поднимай его быстрее, - посоветовал Слепец. - А не то опоздаешь на резню. Твои враги ждут не дождутся, когда лезвие топора проветрит им кишки!
      Охотник наконец нашарил топорище и вдруг, вздрогнув, застыл: его взгляд наткнулся на полыхающие холодным ледяным огнем глаза Слепца. Но тот не стал более задерживаться. Пройдя еще дальше, за охотника, он воздел руки, и в тот же самый момент снег освободил из плена множество людей, которых можно было посчитать олгмонцами. В некоторых случаях Слепец ошибся - на свободе оказались и несколько грузных фигур в светло-желтых доспехах, тех, что слишком глубоко врубились в строй противника. Впрочем, их судьба тоже была решена. Охотники и редкие люди в панцирях, некоторое время отплевывавшиеся и приходившие в себя, узрев рядом врага тут же хватались за мечи и топоры. Жуткий вой умирающих продирал до костей, когда сразу несколько лезвий безжалостно рассекали их тела. Слепец поглядел вдаль и увидал, что олгмонские военачальники повели в бой свой резерв. Очевидно, они решили, что волшебная метель - дело рук противника, и собирались погибнуть в последней отчаянной схватке. Когда же глазам их предстало целое и невредимое войско, всадники задержали коней и принялись гарцевать на месте. Вытягивая шеи и тыча руками, они пытались понять, что же произошло на самом деле.
      – Смотрите на меня!!! - закричал Слепец что было мочи. Вышло не очень громко, но ближайшие к нему олгмонцы повернули головы. - Перед вами несколько сотен врагов, которые на некоторое время сделались беспомощными и безоружными. Советую вам не дожидаться, когда они смогут очухаться и продолжить схватку. Бойтесь только убить своих - некоторые могли остаться в снежных "шубах".
      Вслед за этими словами Слепец повернулся и продолжил методичное избиение. К счастью, все до одного олгмонцы оказались людьми, не обремененными излишним благородством. С гиканьем и свистом они накинулись на южан, из которых только некоторые смогли разбить снежную коросту и начать выцарапывать снег из глаз и рта. Издали казалось, что толпа лесорубов набросилась на безответную рощу, правда, деревья в ней были странные. Метель уже улеглась; ничто не смогло помешать олгмонцам вырезать противное войско за несколько минут.
      Когда все было кончено, мрачный Морг подошел к Слепцу, тяжело дышащему и опиравшемуся на высокий овальный щит, который он подобрал на поле боя.
      – То, что ты сделал… - пробормотал он и показал на кровавую дорогу, уходящую вдаль от ног Слепца. - Ни один воин не может спокойно смотреть на это.
      – Любая война приводит к смертям, - устало ответил Слепец. - Эти люди знали, на что шли.
      – Воин должен умирать в схватке, видя врага в лицо и честно сражаясь до конца!
      – Бред! - Слепец чуть возвысил голос, и тут же почувствовал, как все плывет перед глазами. Вместо лица Морга он видел только мутное пятно. - Смерть есть смерть, и нет разницы, как она пришла. Ты хотел бы славно погибнуть, задавленный численностью противника? Ты подумал - а честны ли они, напав на вдесятеро более слабую армию?
      – Таковы законы воинского искусства, - Морг казался слегка обескураженным словами Слепца, но, быть может, это ему только почудилось?
      – Ах, значит, иной раз это зовется воинским искусством, а другой - бесчестной бойней?
      – Мы привыкли так мыслить, - Морг склонил лицо и забормотал, словно оправдываясь. - Боюсь, мы не сможем более находиться рядом с тобой…
      С горькой усмешкой Слепец отвернулся, но тут к ним подбежал возбужденный Гевел, который стал упрашивать Морга взглянуть на что-то. Доносились обрывки фраз, произнесенных шепотом:
      – … не люди!… проклятые чудовища!… он знал… он колдун…
      Но Слепец не старался прислушиваться. Он глядел на свой меч, который до сих пор сидел на руке. Голубой клинок словно наливался тяжелым чугуном, оттягивающим его вниз, к земле. Под грязью и покрытой инеем бородой на коже проступали бледные пятна, перед глазами мелькали цветные искры. Нет, это совсем не то, что он привык видеть - просто глупая мешанина цветных мушек, решивших свести его с ума.
      Тяжелое дыхание лошадей, подошедших со спины, заставило Слепца на мгновение сосредоточиться, поднять лицо и повернуть голову.
      – Господа! - сказал кто-то из подъехавших олгмонцев. Всего их было трое: человек средних лет в конусообразном стальном шлеме с поднятым забралом, и двое совсем молодых воинов, лет по двадцать каждому. У одного юноши совсем недавно был отсечен кусок щеки. Страдальчески оглядываясь вокруг, он прикладывал к ране пропитанную кровью тряпицу, и тут же отнимал обратно. Из черной дыры наружу торчали изуродованные десны и осколки зубов, а панцирь с левой стороны был покрыт замерзшей кровью. Несмотря на страшные муки, которые испытывал этот молодой воин, он изо всех сил старался прямо держаться в седле. Это вызвало уважение даже у Слепца, мозги которого пошли набекрень от усталости. Тяжело ворочалась внутри мысль: неужели это герцог? Как не повезло бедняге! Однако человек средних лет, тот самый, что сказал "Господа!", выдохнул из-под забрала плотное облачко пара и указал рукой на третьего члена их маленькой группы.
      – Позвольте представить вам герцога Паджена, владельца этих земель и командующего армией. Он чрезвычайно благодарен за этот мастерский фланговый удар, который помог нам одержать победу. Также, он выражает восхищение вашим чутьем, позволившим так ловко выбрать момент катастрофического для Свиней природного катаклизма. Где ваш отряд, неужели все погибли во время сечи?
      Ах ты, придворный болтун! - восхитился Слепец, но только про себя… Не хочешь обижать своего сюзерена, признав, что его армию спас от разгрома грязный и тощий, как сама смерть, оборванец? Хорошо, пускай тешит себя иллюзиями. Превозмогая боль, поселившуюся в голове, и не слыша собственного голоса, Слепец ответил:
      – Меня зовут Слепец. Я пришел издалека… пришел, чтобы участвовать в войне. Но прямо сейчас я очень хотел бы прилечь и отдохнуть…
      Лица и фигуры людей снова расплылись в тумане, но на сей раз он был намного плотнее. Земля покачнулась под ногами, и Слепец подумал было, что снова началось одно из землетрясений… Но темнота, непроглядная и всеобъемлющая, темнота, которую не пронзить внутреннему оку или чему-нибудь еще, захлестнула его, как могучая волна. Она с силой толкнула в грудь и Слепец начал падать. Падать… падать… падать… В бездонную пропасть, наполненную до краев тишиной и покоем. Наконец-то! Наконец!! Он сможет отдохнуть.

      Слепец очнулся в замечательно теплой комнате с низкими потолками, ровно оштукатуренными серыми стенами и рычащим в очаге огнем. Пахло смолой и дымом от сосновых поленьев, а также какой-то пряной травой. Под боком лежал поскрипывающий волосяной матрас, тело накрывало плотное одеяло из овечьей шерсти. Рядом с кроватью, прямо посреди комнаты возвышался грубый деревянный стул на кривых толстых ножках - на нем лежала одежда. Новые шерстяные штаны с кожаными вставками и старый синий кафтан с поизносившимся золотым шитьем по бортам и обшлагам, льняная некрашеная рубаха и белый шарф из незнакомой ткани. Под стулом притаились массивные меховые сапоги на шнуровке, со вложенными внутрь шерстяными чулками.
      Слепец неторопливо оглядел все это и осторожно приподнялся на локтях. Словно кто-то следил за ним - шикарный полог из сшитых вместе прекрасных горностаевых шкур отодвинулся в сторону, пропуская в комнату человека в неряшливой серой одежде.
      – Добрый вечер! - лицо Морина украсила широкая улыбка. - Тебе понравилось тут дрыхнуть? Мы уже устали ждать, когда великий герой сможет проснуться и прийти на праздник по случаю победы.
      – Неужели вы голодали все это время? - пробормотал Слепец, ожесточенно потирая ладонями щеки. - Проклинали меня, да?
      – Нет, что ты! - Приставала небрежно перебросил ворох одежды со стула на кровать и сам уселся на освободившееся место. - Здесь в лесу много дичи, так что хватило закусить для начала, и осталось на пирушку. Медовуха у этих олгмонцев, я тебе скажу… Сразу предупреждаю - много не пей, голова потом болит.
      Слепец откинул одеяло и опустил ступни на холодный каменный пол.
      – Ух! - воскликнул он тут же и поджал ноги кверху. - Будь добр, Морин, подай мне вон те чулки!
      И тело, и разум прекрасно отдохнули. Кожа дышала свежестью, нежное белье из голубого шелка (откуда он только взялся в дикой стране?) щекотало ее каждым прикосновением. Утро короля, да и только! Правда, телосложение у него теперь вовсе не королевское. Кости торчат, на руках вздулись синеватые жилы, везде ссадины, синяки, шрамы… Когда-то он выглядел гораздо глаже и солиднее.
      Приставала встал со стула, подошел к кровати вплотную и ногами вытолкал наружу тапочки на уродливых деревянных подошвах.
      – Сколько я спал? - хрипло спросил Слепец.
      – Всего-то полдня, - теперь, вглядевшись в лицо Морина тщательнее, можно было заметить, что он тоже помыт и даже подстрижен. - Но, скажу тебе, зря ты не очнулся тремя часами раньше! Такие замечательные, красивые девушки отскребали с тебя грязь в большущем тазу!
      Морин мечтательно закатил глаза и провел руками в воздухе, показывая, насколько прекрасны и округлы были девушки.
      – Что же ты сплоховал? Сделал бы вид, что тоже без сознания.
      – Эге! Где уж там… Столько людей видело, как я, живой и здоровый, ехал впереди возвращавшейся в город колонны и покрикивал на носильщиков, что волокли тебя. Прямо как надсмотрщик в каменоломне!
      Между разговорами, Морин помогал Слепцу одеться. Пускай теперь у бывшего короля снова имелись пальцы, двигались они неуклюже и медленно.
      – Да, - заметил Приставала, когда они наконец закончили облачение. - О чем ты думал, выбирая кафтан со столькими пуговицами?
      – Я думал о тебе…
      – Ах, спасибо! Лучше бы вспомнил свои руки-крюки. Что раньше, что сейчас, почти без разницы - разве только теперешние выглядят не так уродливо. Ужас! Я бы не смог забыть о таком ни на мгновение. Или ты уже тогда подумывал отрастить себе новые хваталки? Зря, зря. Толку от них не больше, зато с крючками не нужно было стричь ногти.
      Когда Слепец был готов, Приставала провел его через сырой и холодный коридор, в котором слышалось далекое завывание ветра, в большую круглую залу. Ее сводчатый потолок был почти полностью скрыт сумерками. Десяток факелов, горевших на стенах, не могли осветить залу полностью, также как три камина у стен не могли разогнать холод. Посередине помещения стоял стол в форме кольца, с разрывом для прохода внутрь слуг, и деревянные кресла с высокими спинками и подлокотниками. Несколько свечей из серого воска на столешнице… Да, небогатое убранство! Даже ковров на полу и стенах нет, только какие-то блеклые, древние гобелены со сценами охоты висят рядом с дверьми.
      Наряды собравшихся в зале людей были столь же скромными, как и все остальное. Никаких ярких цветов и дорогих тканей - не удивительно, что однорукому не понравились разноцветные куртки Слепца и его воинов. Впрочем, они уже больше не его воины. Им не понравилась его манера вести сражения… что ж, никто никого не тянул сюда силком. Не согласны - прощайте.
      Тряхнув головой, Слепец прошел от дверей, у которых застыл ненадолго, вглубь залы. Молодой герцог сидел во главе стола - как раз напротив разрыва. Его длинные каштановые волосы казались достаточно чистыми и аккуратно подстриженными. Чтобы они не трепались и не лезли в глаза, герцог надел на голову простенький серебряный обруч с крошечными зубчиками на верхней кромке. Он был совсем еще молодым, этот властитель земель и людей, которому пришлось в самом начале своего правления вступить в жестокую войну. Пухлые губы, редкая светлая борода, не скрывавшая по-девичьи мягких очертаний круглого подбородка, тонкий нос и измученный взгляд чистых голубых глаз. Одет герцог был в плотный темно-коричневый жакет с кожаными манжетами, а шею окутывал узкий черный шарф. Рядом с Падженом сидел мужчина, который разговаривал со Слепцом сразу после битвы, юноша с забинтованной щекой и однорукий старик с серебряным ключом на золотой цепи. Одеты все они были точно так же, как и герцог, только оттенки жакетов и шарфов слегка отличались. Три дамы зябко кутались в меховые накидки на плечах - все они выглядели, словно богатые хозяйки рядом со слугами. Прекрасные, густые меха смотрелись в здешней аскетичной обстановке как нечто чуждое. Светло-коричневый соболь, черно-серебристая лиса и белый горностай. Наверное, каждая дама носила те меха, которые полагались ей по статусу. Тоненькая девушка рядом с герцогом - в белом, молодая женщина рядом с советником - в черно-серебристом, а подслеповатая толстуха около однорукого - в коричневом. Встретишь и не спутаешь, кто герцогиня, а кто - жена мажордома.
      Жена герцога выглядела серой мышкой - мелкие черты, блеклые, широко раскрытые зеленые глаза. Круглое личико обрамляли мелкие желтые кудряшки, а губы были сложены так, будто их хозяйка постоянно готовилась разреветься. Никакой косметики, никаких украшений вроде сережек или диадем. Жена советника выглядела куда симпатичнее. И под меховой накидкой было видно, как мерно вздымается ее высокая грудь, губы выглядели сочными, как спелая вишня, даже в полумраке. Густые черные брови, чуть волнистые длинные волосы цвета воронова крыла, пристальный взгляд ярких, пронзительных синих глаз. Шелковистая белая кожа - эх, провести бы по ней сейчас ладонью!! Слепец резко оборвал мечтательный поток своих мыслей, потекших явно куда-то не туда, и заставил себя перевести взор на старуху. А что, тоже ничего… если тебе стукнуло лет шестьдесят. Правда, глаза водянистые, волосы седые и редкие, больше похожие на пучки пакли, кожа исчерчена темными жилками. Может, тридцать лет назад она была красавицей? Женщина не виновата, что над ней так безжалостно потрудилось время. Не всем дана вечная молодость… Тут сердце Слепца екнуло, потому что он незамедлительно вспомнил Халлигу. Где ты, добрая женщина, живешь ли по-прежнему своей простой и грустной жизнью? А может, тихо умерла в тот самый момент, когда Мездос развеял свое заклинание, сдерживавшее твои годы?? Слепец тяжело вздохнул: он ведь так и не видел ее лица, только представлял его в воображении! Такова судьба: вместо того, чтобы вернуться к женщине, сделавшей для него столько доброго, и взглянуть на нее, он помчался за Реку, сражаться и убивать. Прав Приставала - он именно тот человек, для которого мир стоит прежде друга, а не наоборот.
      Тем временем, герцог жестом пригласил гостя садиться. Слепец смог очнуться от дум и заметить движение его руки. Вместе с Морином они уселись за стол сразу подле юноши с завязанной щекой, который одарил их грустным, полным боли взглядом. Тут же вошли три женщины в чепцах и серых передниках. Они несли подносы с оловянными тарелками, на которых лежали ломти грубого черного хлеба, дымящиеся куски жареной оленины, фаршированные цыплята. Составив все это на столы перед обедающими, служанки ушли и вернулись снова, неся горшки с гречневой кашей и потемневшие от старости серебряные кубки с пенной медовой настойкой. В полном молчании герцог принялся за еду, и остальные тут же последовали примеру сюзерена. Слепец придвинул поближе кашу и стал неловко черпать ее ложкой с коротенькой ручкой.
      По сравнению с Левым берегом, где даже в иной таверне привередливому клиенту могли выдать двузубую вилку и столовый нож, олгмонские манеры были гораздо проще. Мясо и птицу все ели руками. Молодые дамы брали кусочки поменьше и держали их в своих тонких пальчиках немного элегантнее мужчин и старой матроны, однако жир так же стекал на их подбородки. Улыбаясь, дамы иногда отирали его серыми тряпочками, лежавшими у них где-то на коленях. Медовуху они употребляли тоже наравне с мужчинами, хотя, надо заметить, те помногу не пили. Юноша с перевязанной щекой, оказавшийся сыном однорукого старика, вообще не пил и не ел. С выпрямленной спиной и застывшим взглядом он сидел на своем стуле, пока остальные жадно поглощали пищу. Слепцу снова стало жаль его, но поделать он все равно ничего не мог. В конце концов он отбросил эти мысли и сосредоточился на цыпленке, набитом какой-то чрезвычайно вкусной начинкой. Разделавшись с ножкой и куском грудки, Слепец украдкой рыгнул и отпил крепкой сладкой настойки. В общем-то, он уже насытился, но после долгих дней скудного и однообразного питания нельзя было запрещать себе как следует побаловаться разносолами. К тому же, служанки внесли новые блюда - несколько большущих форелей в белой заливке.
      – Прошу тебя, господин с забинтованной щекой… - обратился Слепец к соседу, осторожно тронув его за рукав. - К сожалению, нас не представили, и тем не менее, не мог бы ты передать мне рыбу?
      Юноша, неожиданно вырванный из наполненного болью полузабытья, одарил Слепца злым взглядом и отвернулся, что-то неразборчиво бормоча. К счастью, советник герцога - тоже до сей поры не сказавший своего имени - привстал со своего места и протянул тарелку с форелью.
      – Благодарю! - любезно кивнул Слепец, принимая блюдо. Советник проворно отдернул свою руку, не желая касаться странных иссиня-бледных пальцев Слепца. Как видно, олгмонец тут же устыдился этого поступка, потому что через некоторое время, отставив в сторону оленину, тщательно прокашлялся и заговорил.
      – Вы - весьма загадочный человек, господин странник. Загадочный, необычный, даже… я бы сказал, пугающий! Наши дамы боятся поднять на вас глаза… Быть может, вы будете так любезны и расскажете нам свою историю?
      Губы советника расплылись в неискренней улыбке. Уголки рта дрожали, выдавая его волнение и неуверенность в себе. Но, надо отдать ему должное - говорить он умел, и речь его сильно выделялась на фоне простоты нравов и одежд.
      – Вам хочется ее услышать? - спросил Слепец. - Ты так красиво и складно говоришь, сударь, а сам тем временем даже не назвал мне своего имени. Это невежливо, не правда ли?
      – Н-но… Вы тоже не представились!
      – Неправда. Я сказал, как меня зовут - тогда, на просеке, сразу после битвы. Слепец. Или ты считаешь, что это кличка, а не имя, которое пристало носить человеку?
      – Почему же… - вежливый советник стушевался и опустил глаза. Ага, каналья, значит именно так ты и подумал! Оглянувшись на герцога, советник не нашел там никакой поддержки: Паджен равнодушно потягивал медовую настойку и смотрел в потолок. - Хорошо, если вы так настаиваете, я представлю всех присутствующих: герцог Паджен Андимский, его милость. Это его родовое владение, замок Андим, и город Андим. Есть еще принадлежащие герцогу деревни, в которых… впрочем, это неважно. Я - советник герцога, Банмендер. Совсем недавно я служил при дворе короля Мажиона, но после известных событий мне пришлось перейти к герцогу. Вот этот седой старейшина - казначей и воспитатель молодого герцога, Троглин… а это - телохранитель Паджена, Малестармеголт.
      Какое дурацкое имя, - подумал Слепец, быстро поглядев на юношу с перевязанной щекой. К сожалению, для этого ему по привычке пришлось повернуть голову, и Малестармеголт перехватил взгляд. Кажется, он прочел мысль Слепца, потому что моментально вспыхнул и скрипнул зубами. Тут же кровь отлила от его лица, и несчастный телохранитель покачнулся на стуле. Слепец перевел взор на герцога и спросил:
      – А почему ты, Банмендер, все время говоришь, а Паджен молчит? Он что, немой?!
      Советник застыл с открытым ртом, женщины заохали, а Малестармеголт вскочил на ноги и потянулся к поясу. Меча там не было, поэтому он сжал пальцы в кулаки, явно собираясь драться. Герцог, покрасневший и сжавший кубок с медовой настойкой в своих тонких пальцах так, что побелели костяшки, махнул телохранителю левой рукой.
      – Н-н-нет, я у-у… умею г-говорить, - тихо сказал Паджен, смело глядя прямо в глаза Слепца. Тот понимающе кивнул.
      – Вот оно что! Заикаешься. Ничего, это ведь не порок, значит, нечего его стесняться. У меня, к примеру, уродливые руки и жуткие глаза. Что ж теперь, закрыться в подвале и сидеть там, пока не сдохнешь от голода и скуки?
      Разговор явно пошел не в нужное русло. Морин усердно ковырял ложкой в горшке с кашей и кривил губы, олгмонцы мрачно отводили взгляды от невежливого, даже наглого гостя.
      – Ну что ж, - проговорил Слепец после того, как покончил с рыбой. - Спасибо за угощение, господа. Думаю, сейчас вам уже не хочется слушать моих историй…
      Ответом была тишина. Жена герцога встала и пошла прочь - также безмолвно и тихо, как она вела себя в течение всего ужина. Старуха в соболях поспешила за ней.
      – Не буду больше пугать и смущать вас своим присутствием, - заявил Слепец, вставая тоже. - Скажите, какой сейчас час?
      – Мы не держим часов, - покачал головой Банмендер. - Могу сказать, что на дворе поздний вечер, где-то ближе к полуночи.
      – Это все равно неважно, - махнул рукой Слепец. - Я должен отправляться в путь немедленно. Где трое воинов, что были со мной?
      – Ваши солдаты? На кухне, конечно. Не мог же герцог звать их сюда…
      – Герцог, или ты? - Слепец презрительно скривился, глядя, как снова вздрогнуло лицо советника. - Когда-нибудь за такие придворные штучки можно схлопотать по роже. Это не солдаты, а мои верные спутники, ранг которых нисколько не ниже моего!
      Банмендер облизнул губы и прищурился: его взгляд сверкнул злобой. Он уже открыл было рот, чтобы как следует ответить наглецу, но герцог заговорил первым. Видно, он перестал стесняться своего заикания.
      – Прости нас, странник, однако ты и сам не вспоминал о них до последнего момента. Разве так заботятся о верных друзьях?
      – Мы немного повздорили после битвы, так что я подумал… они не хотят со мной встречаться, - пробормотал Слепец, словно оправдываясь. Да так оно и было - он почувствовал стыд и тело бросило в жар, а щеки, наверняка - в краску. Хорош друг! - Позовите их сюда, нам нужно поговорить…
      – Ладно. Банмендер, распорядись. А ты, тем временем, все же поведай нам свою историю. Если кто-то не хочет ее слушать - пусть уйдет. Я слушаю.
      – Хорошо. Но сначала я должен задать несколько вопросов о том, что творится в мире, - Слепец поднял руку, предупреждая вопросы герцога о том, в какой берлоге он сидел, коли задает такие глупые вопросы. - Позже ты поймешь, почему я ни о чем не знаю. Итак? Троглин уже рассказал мне о нашествии и битве у некоего города, где погибла олгмонская рать во главе с королем. Теперь мне нужны подробности.
      – Это очень грустная история, потому что в той битве погиб мой отец, а также много славных воинов, которых я знал с детства, - герцог вздохнул. Говорить ему было трудно, ибо от волнения и боли, которую вызвали воспоминания, он стал заикаться еще сильнее. - Мы мало знаем, до этой глухомани доходят только смутные слухи. Все началось в первый месяц осени, в Накрии. Ты знаешь такую страну?
      – Да. С южными странами я знаком достаточно хорошо.
      – Так вот, в Накрии, на одной большой реке состоялось сражение. Какой-то безумец, способный метать молнии не хуже Смотрящих Извне, собрал на дальнем юге небольшую армию и сошелся в битве с двадцатитысячной накрийской армией. Никто не принимал его всерьез - до тех пор, пока волшебник, а это был именно волшебник, можешь поверить? - не развеял противника, как злой осенний ветер кучу опавших листьев. Остатки накрийцев отступили к границе с Хагмоном, но там, в повторном сражении враг уничтожил их окончательно. Король угодил в плен.
      Прошло совсем немного времени, и захватчик сколотил новую армию, больше прежней, и пошел с ней на Боллоэр, столицу Хагмона. Хотя, как я думаю, зачем ему армия? Он мог бы биться в одиночку, и победил бы всех врагов. Опять была битва, но защитники Хагмона, а их было тысяч шесть или восемь, пали духом еще до ее начала. Мало того, что во главе противной армии стоял колдун - она превосходила хагмонскую в полтора раза, а еще, в рядах южан сражались чудовища! Как говорят, проклятый Создателем волшебник заколдовал множество животных - свиней, козлов, баранов и телят. Каким-то способом он превратил их в подобия людей, с руками и ногами, даже вроде бы снабдил способностью говорить! Эти воины безгранично преданы тирану - и также безгранично ненавидят всех остальных людей. Повиновение колдуну не дает им броситься на союзников и растерзать их, а на врагах эти твари отыгрываются как следует. Хагмонское войско было разбито и вырезано до последнего человека. Бывшие животные освежевали трупы и сделали себе наряды из человеческой кожи. Не для защиты, нет - они слишком тонкие и непрочные. Из мести человеку, многие годы носившему на себе шкуры животных… После этого армия захватчиков стала казаться еще более устрашающей. Через некоторое время в ней уже почти не осталось людей - лишь несколько командиров. Все солдаты были бывшими зверями. Так они подступили к Габри, разбили нашу армию и потом… освежевали трупы погибших…
      На этом месте герцог не выдержал и заплакал. Да что там! Потрясенный его рассказом Слепец сам едва не зарыдал, представив, что после смерти его кожу напялит на себя какая-нибудь толстая свинья, вставшая на задние ноги. Он явственно представил, как она ходит взад и вперед, довольно хрюкает и разглаживает копытцем складки…
      – Так значит, теперь в руках тирана все Правобережье? - сдавленным голосом спросил Слепец, поворачивая голову, чтобы разглядеть всех присутствующих. На глазах олгмонцев стояли слезы, даже Морин судорожно сглотнул и скривился от страха перед услышанным.
      – Почти. Негодяй, по слухам, не проник еще в самые северные владения Олгмона - но это только потому, что его самого здесь нет. Он ведет наступление на великий Скалгер. Сведений оттуда давно не поступало, может быть, и эта твердыня пала, а колдун пирует на ее развалинах? Здесь же, в Олгмоне, остался накриец по имени Кутлах. Он сам укрепился в крепости Габри, а на завоевание нашей столицы, Доллония, послал своего помощника. Однако, сын короля Мажиона с тысячей воинов, а вместе с ними горожане и крестьяне из ближайших деревень отбили штурм. Потом они даже смогли оттеснить противника за реку Ауц. Тут командир южан испугался и отошел назад, до Сэнгера в Хагмоне. Пока Кутлах узнал об этом, прошел почти что месяц; леса и дороги завалило снегом, а реки схватились тонким ледком, слишком хрупким, чтобы их преодолевать. Ему пришлось ждать сильных морозов, чтобы снова двинуться на завоевание Олгмона… Не знаю, взят ли Доллоний? Мы не получали вестей оттуда. Я посылал к нему нескольких людей, но ни один из них не вернулся.
      Рассказ герцога на этом был закончен. Опустив плечи и склонив голову, он сгорбился на стуле, как намокшая под дождем птица, что неприкаянно сидит на заборе. Несчастный юноша! Ему пришлось взвалить на себя непосильную ношу. Не окажись вчера рядом Слепца, Паджен лежал бы уже в могиле, вместе с большей частью своих подданных.
      – Так значит то войско, что погибло почти целиком на просеке, не было человеческим? - спросил Слепец первым делом.
      – Да, - ответил герцог. - Ни одного солдата из людей, только несколько полководцев. Но они, насколько я знаю, уцелели и сбежали. Ненадолго… Скоро Кутлах вернется сюда, и приведет с собой вдвое большее войско!
      – Плохо, - пробормотал Слепец. - Все кругом очень плохо. Вдвойне плохо оттого, что я знаю предводителя захватчиков, этого колдуна. Его имя - Клозерг.
      – Да, - подтвердил Паджен, ненадолго подняв голову. В его глазах мелькнуло подозрение.
      – Это очень могучий человек. В его злые руки попали силы, с которыми невероятно трудно будет справиться - если вообще возможно. Вы видели капли, падающие с неба и прожигающие в земле огромные дыры? Земля тряслась под вашими ногами? Все это - результат его безумия. Он силен настолько, что в конце концов способен разрушить весь мир!!
      Малестармеголт ткнул Слепца в бок рукой, довольно ощутимо. Гневно глядя на него, он что-то невнятно мычал, воздевал брови и вскидывал подбородок кверху.
      – Он, очевидно, желает узнать, откуда тебе столько известно о Клозерге? - спросил герцог. Подозрение с новой силой вспыхнуло в его усталых глазах, плечи развернулись, а голос окреп. Сейчас Паджен почти не заикался. - Особенно, если вспомнить, что обо всем остальном ты не знаешь ничегошеньки?
      – Все просто. Клозерг - мой брат, - твердо ответил Слепец, глядя герцогу прямо в глаза. Раздался глухой вопль - Малестармеголт вскочил со стула и схватил Слепца за грудки, чтобы как следует стукнуть о стол и выместить на нем всю злобу, которую изуродованный юноша затаил на Клозерга. Однако, несколько сильных рук ухватили разбушевавшегося телохранителя за локти, талию и плечи и оттащили прочь.
      Слепец, опершись на столешницу и согнувшись над ней спиной, нахмурился. Морг, Гевел и Кантор втроем пытались совладать с беснующимся Малестармеголтом, а рядом в нерешительности застыли два герцогских солдата. Советник Банмендер раскрыл было рот, чтобы отдать им команду, но герцог снова опередил его.
      – Малес! - громко позвал он. - Держи себя в руках. Этот человек, если он действительно тот, кто заслуживает нашего гнева, никуда не денется. Давай выслушаем его до конца, мне кажется, у него еще есть что сказать…
      – Очень мудро, Ваша Светлость, - похвалил Слепец, одергивая смятую куртку. Он впервые назвал герцога титулом, а не окликнул насмешливо, как мальчишку. Кажется, это произвело впечатление не только на самого Паджена, но и на остальных. Телохранитель перестал вырываться, и воины с того берега Реки немедленно отпустили его. Малес одарил каждого злым взглядом и пружинистым шагом зашел за высокую спинку герцогского стула.
      – Итак, - продолжил, как ни в чем ни бывало, Слепец. - Клозерг мой брат. Да, но это не делает меня его союзником, или даже нейтральной стороной в этой войне. Дело в том, что он безумен, как я уже сказал. А еще в том, что некоторое время назад он силой и обманом лишил меня трона, изуродовал и бросил умирать на берегу Реки. Не буду рассказывать, каким чудом я остался в живых - это слишком долгая история, да и поверить в него вам будет очень трудно… В конце концов я оказался во дворце главного волшебника на той стороне Реки, а он помог мне вернуться и снабдил оружием, с помощью которого я могу попытаться победить своего брата. Клозерг обладает могучим амулетом - Талисманом Огня. Пламя стало послушно ему, оно - как игрушка в его руках. У меня же есть Талисман Воды, полная противоположность Огня, его непримиримый враг. Именно это магическое оружие помогло мне уничтожить там, на просеке, вражескую армию. Оно должно помочь и в борьбе с главным противником.
      Слепец оглядел слушателей. Олгмонцы устремили на него странные взгляды, в которых перемешались недоверие, надежда, подозрение и отчаяние. Люди, загнанные в смертельную ловушку, боялись во что-либо верить - и хотели верить. Слепец оторвал пуговицу нижней льняной рубахи и вытащил из-за пазухи Талисман. Словно нарочно, позволяя всем вокруг как следует рассмотреть себя, амулет засиял в слабом свете факелов разными цветами, словно огромный бриллиант.
      – Вот это - наша надежда, наше оружие! - воодушевлено воскликнул Слепец. - Однако, для того, чтобы победить Клозерга, я должен подобраться к нему поближе. Для этого придется преодолеть земли, на которых хозяйничают его многочисленные армии. Поэтому сначала я поеду в Доллоний, чтобы уговорить сына короля выйти походом на юг… Если, конечно, Доллоний еще держится. У вас я хотел бы попросить свежих лошадей, немного провизии и хорошего проводника.
      – Я поеду с тобой! - неожиданно сказал герцог. Остальные олгмонцы остолбенело на него уставились.
      – Но, ваша светлость, - пробормотал советник. Малес что-то раздраженно промычал, а молчавший весь вечер старый воспитатель громко хмыкнул. - Как вы можете оставить город и ваши земли?
      – Если я останусь здесь, то вряд ли смогу как-то помочь в новой битве. Со мной, без меня ли, Андим обречен. Лучше я отправлюсь участвовать в битве, в которой будет хоть какой-то шанс победить, чем бесполезно погибну здесь. А вы все бросайте дома и уходите в горы, в тайные долины, которые враг не сможет обнаружить. Если мы уничтожим южан, то вы вернетесь обратно. Я не возьму с собой ни одного воина, ни одного охотника - все они будут со своими семьями.
      Услышав последнюю фразу герцога, Малес громко, протестующе замычал.
      – Нет, тебя это не касается. Ты едешь со мной, - успокоил его Паджен. Он снова говорил почти без запинки, и лишь тогда, когда глаза герцога встретились с немигающим, пронзительным взором его гостя, в голосе мелькнула неуверенность. - Когда мы отправимся?
      – Ты думаешь, что нужен мне? - спросил его Слепец.
      – Нет… Но я должен ехать. Смерть отца и многих, многих его воинов, а также бесчестное надругательство над их телами требуют отмщения! - глаза Паджена теперь горели. Он вскочил на ноги и подался вперед, готовый спорить со Слепцом до хрипоты.
      – Хорошо, - сказал тот, внезапно перестав сомневаться в том, что герцога следует взять. - Только запомни, что в походе ты станешь нашим товарищем, одним из многих, а не первым господином и повелителем всех вокруг. Более того - будешь делать то, что я прикажу. Согласен?
      С бледными лицами олгмонцы обратились к своему сюзерену, получившему такие неслыханные требования от прохожего оборванца, пусть и кичащегося волшебной силой. Но герцог ничего не видел - он просто кивнул головой в знак согласия.
      – Тогда… - Слепец помедлил. Он хотел выехать немедленно, но неожиданное желание герцога присоединиться к его походу спутало планы. Нельзя так сразу вырывать мальчишку из дома, который он, скорее всего, больше никогда не увидит. Пусть полежит последний раз под боком у жены, подумает хорошенько. - Тогда приготовь все к завтрашнему утру. Когда рассветет, мы должны быть в седлах.
      Герцог снова кивнул и, гордо подняв голову, удалился вместе со своей свитой. В зале остались только пришельцы - да еще пара служанок, убиравших со стола. Слепец медленно подошел к Моргу, стоявшему чуть впереди своих молодых товарищей.
      – Вы остаетесь здесь? - сухо спросил Слепец.
      – Нет, мы идем с тобой, - ответил старый вояка и потупился. - Ты простишь меня, хозяин?
      – Что!? - от неожиданности Слепец отшатнулся и стал вглядываться в лицо Морга, пытаясь разглядеть там тень насмешки. - Простить? За что? И с каких пор я стал хозяином?
      – Ты был им всегда! - Морг вздохнул. - Там, на просеке, я еще не понимал этого. Ты - великий и мудрый, а я пытался советовать тебе, поучать, и даже осуждать! Прости меня. Я не осознавал твоей мудрости и всеведения.
      – Будь я проклят, если хоть что-нибудь понимаю! - воскликнул Слепец. - Конечно, ведь я столько провалялся в кровати, да и тогда голова моя не соображала от слабости. Напомни мне, Морг - что тогда такого произошло? Быть может, я просто забыл это?
      – Ну как же! - принялся терпеливо объяснять старый солдат. - Сначала я не одобрял твоего намерения бороться с вражеской армией при помощи магии. Потом - ужаснулся бойней, которую ты устроил войску чудовищ. Но я не знал, не мог даже предположить, что это - не люди, и обычными методами с армией, созданной колдовством, не повоюешь! Ведь я не так прозорлив и всезнающ, как ты… Теперь я все понял. Тебе некогда было объяснять это нам, тупицам!!
      – Ничего, ничего, - машинально пробормотал Слепец и похлопал Морга по плечу. - Не нужно себя казнить. Пойдемте лучше отдыхать. Где вас расквартировали? Я устроюсь там же.
      – Нет, нет! - запротестовали хором все, включая и Морина. - Там живут солдаты, там шумно и плохо пахнет. Тебе надо как следует отдохнуть, ведь ты еще так слаб!
      – Да? - недоверчиво спросил Слепец. Он почувствовал, что голова и вправду кружится, а ноги подгибаются. - Наверное, вы правы. В таком случае, спокойной всем ночи. Увидимся утром.
      И он один побрел по коридору в свою комнату. Значит я - великий хозяин? - думал он по пути. Всевидящий, всезнающий, всеврущий… Нет, последнее в этом ряду лишнее - или нет? Морг, Морг! Как складно ты за меня все придумал. Ты ведь мне нужен. Нужен твой меч, твои умения. Кто, в конце концов, подхватит меня, когда я в следующий раз упаду от усталости? Морина постоянно нет рядом.
      Ухмыляясь во след собственным мыслям, Слепец открыл дверь, сдвинул рукой полог из горностаевых шкур и застыл. В комнате все было по-прежнему, исключая одно - на кровати сидела черноволосая красавица, та, которая обедала рядом с Банмендером. Богатая меховая накидка из чернобурки была отброшена в сторону, и ничто теперь не мешало увидеть, что грудь у нее действительно высокая и большая. Шерстяное платье обтягивало ее так туго, что соски выступили и торчали теперь двумя маленькими, зовущими бугорками. Или они стали такими вовсе не из-за платья?
      Слепец стоял, как вкопанный, на самом пороге и не мог оторвать взгляда от этой прекрасной женщины. Та взглянула на него, загадочно улыбнулась, и опустила взор, принявшись поглаживать рукой белый шарф, аккуратно сложенный на коленях.
      – Добрый вечер, сударыня, - пробормотал Слепец наконец, когда нашел в себе силы войти и захлопнуть дверь. Полог мягко, таинственно зашуршал за его спиной, отделяя от остального мира. Слепец вдруг понял, что голова его пошла кругом - и отнюдь не от медового напитка, выпитого за ужином.
      Синие глаза олгмонской красавицы снова посмотрели на него. В глубине этих маленьких чистых озер сверкали искорки.
      – Вы действительно колдун? - тихо спросила женщина. Голос у нее был мелодичный, такой же чистый и прелестный, как глаза. - Хотя, можете не отвечать. Стоит вам взглянуть на меня - и по коже пробегает мороз. Сама не знаю, почему, я пришла в вашу комнату и глупо сижу здесь…
      – О нет! - воскликнул Слепец негромко. Горло его перехватило, но он смог протолкнуть неосязаемый комок, преграждавший путь словам, и продолжить разговор. - Я очень рад, что… вы пришли поговорить со мной.
      Женщина снова улыбнулась, на сей раз грустно и мимолетно. Глупые мысли и глупые слова одолевали Слепца, но он ничего не мог с собой поделать. Столько дней подряд он даже не слышал женского голоса, а теперь прелестная дама сидит в двух шагах от него, многозначительно улыбается… Этот аромат! Его ни с чем не спутаешь. Аромат женщины. Слабое благоухание цветочных духов и горьковатый запах, исходящий от помытых в крапивной настойке волос. Как хочется взять их пальцами и гладить, любуясь, как переливаются черно-синие волны. Вот только послушаются ли его пальцы? Хотя, их неуклюжесть не сдержит Слепца. Еще немного - и он бросится к кровати, чтобы заключить прекрасную визитершу в объятия. Проклятье, а как же ее высокомерный муж? Вряд ли он одобрит подобный поступок жены.
      – Я подумала, что после ужина у вас сложится неправильное мнение об Олгмоне, - по-прежнему тихо сказала женщина. Глядя Слепцу прямо в глаза, она стала дышать все чаще и глубже, словно собиралась разрыдаться. - И поэтому… поэтому пришла сюда. Мы - народ угрюмый, но на самом деле не злой. Не грубый, просто, немного неотесанный.
      – Как я мог подумать такое о вас? - сокрушенно покачал головой Слепец. - Нет, ни на мгновение мне в голову не приходила подобная мысль.
      – Ах, я говорю вовсе не о себе. Наши мужчины мало смыслят в политике и приличиях - разве что Банмендер, да и у него обо всем этом понятия странные.
      Имя мужа в устах женщины прозвучало странно, словно она говорила о чужом человеке. Очевидно, о любви между ними нет и речи, однако, это ничуть не облегчало положения Слепца. Нет, он не чувствовал неудобства от того, что может наставить кому-то рога - раньше его не останавливали подобные мысли, теперь тоже. Но ссориться с советником герцога не хотелось. Только-только договорились, преодолев враждебность и предубежденность - а тут пахнет серьезным раздором! Внутри Слепца боролись две противоположности - чувства и разум, и ни одна не могла победить другую. Оттого он глупо стоял на месте с перекошенным ртом и судорожно сжимающимися и разжимающимися пальцами.
      – Что же, наверное, я зря сюда пришла, - вдруг сказала женщина. Ее прекрасный голос дрожал от подступивших слез. Она резко поднялась на ноги - так, что белый шарф скользнул на пол - и порывисто шагнула к пологу.
      – Я рад, что вы пришли, - пробормотал Слепец. Горький запах волос и цветочное благоухание окружили его со всех сторон и грозили совершенно лишить рассудка. - Но что может сказать ваш муж…
      Женщина застыла и повернулась к Слепцу лицом. Она стояла так близко, что вздымающаяся грудь почти касалась груди мужчины. Синие глаза были широко распахнуты, и в них вполне можно было утонуть. Броситься с головой в этот неотрывный взгляд, раскинуть руки и парить, наслаждаясь прекрасным забытьем!!
      – Вот оно что… - голос женщины перестал дрожать, хотя глаза были прозрачными от наполнивших их слез. Она улыбнулась, на сей раз почти без грустинки в глазах. Тонкие руки быстро взметнулись вверх и легли на плечи Слепца: в тот же момент ему показалось, что прямо к обнаженной коже шеи, там где ее коснулась женщина, приставили раскаленные угли. Все тело разом вздрогнуло, и стоило больших усилий не шагнуть назад. Что я делаю!!! - мысленно завопил Слепец. - Нужно было сразу уйти отсюда. Теперь уже поздно, я не смогу себя заставить…
      Но женщина быстро избавила его от мучений, разрешив разом все сомнения. Запрокинув голову, она еле слышно рассмеялась.
      – Вы волнуетесь совершенно напрасно! Банмендер - мой брат, мы вместе с ним бежали от Габри, когда южане разбили короля. А муж погиб в том страшном сражении, в самом его начале… Это очень грустно, но у нас недолгий траур. Мне хочется услышать вашу историю - от начала до конца. Вы расскажете мне ее?
      – Как ваше имя, прекрасная соблазнительница? - спросил Слепец, чувствуя одновременно огромное облегчение и страх перед тем, что должно было сейчас произойти. С того времени, как он вновь обрел зрение, это его первое свидание с женщиной в такой…гм, интимной обстановке.
      – Гианна, - выдохнула женщина и прижалась к Слепцу своей упругой грудью. Правая рука обвила шею, а левая скользнула вверх, нежно раздвигая густые волосы на затылке.
      – Боюсь, я не очень галантный кавалер, - пробормотал Слепец. Наперекор всему своему естеству, он еще пытался сопротивляться. - Я вряд ли смогу поддержать вас под локоть своими кривыми руками, или даже просто пожать руку…
      – А также расстегнуть пуговицу? - из сапфировых глаз Гианны брызнул настоящий яростный огонь, который мгновенно сжег все жалкие преграды отговорок и страхов, которые Слепец пытался воздвигнуть между ними. Женщина прижалась к нему уже всем телом, и прикосновение это повергало в дрожь, бросало в жар и холод по переменке, будто лихорадка. Чуть приподнявшись на носках, Гианна дотронулась до щеки своей щекой. Ее слова щекотали ухо Слепца, что доставляло ему наслаждение - как и смысл этих слов.
      – Но у меня нет пуговиц. Только шнуровка на спине, там, где ее очень просто достать. Она совсем не тугая, и даже твои неловкие пальцы смогут развязать узел. Потом нужно раздвинуть края - и платье само упадет к моим ногам… под ним только тонкая шелковая рубашка. Она дорого стоит, но если ты разорвешь ее на части, я не расплачусь.
      Что же мог Слепец противопоставить заманчивому предложению прекрасной женщины? Да он и не собирался больше сопротивляться ей и самому себе. Стараясь двигаться плавно, Слепец провел ладонями по лопаткам Гианны. Там, где его руки сошлись, почти на самой тонкой шее, он нашарил завязки.
      Они и в самом деле были стянуты совсем слабо…

*****

      Сумрачным утром, когда густой снегопад, казалось, укрыл под своей пеленой весь окружающий мир, Слепец вышел из ворот крошечного замка Андим. На маленькой площадке, у самого края утеса, виднелось много следов, полузасыпанных белой крупой. Было холодно, словно зима вернулась обратно, чтобы еще раз попрощаться. Слепец поежился и плотнее запахнул свой меховой кафтан, под который опрометчиво не одел шерстяной куртки. Ночь он провел такую жаркую, что думалось, будто во всем мире наступило лето… Однако, нет как нет. Подтаявшие было сугробы затвердели, превратившись в оглушительно хрустящую под ногами, неровную мешанину ледяных холмиков и впадин.
      Множество людей, за краткое время оказавшихся облепленными снегом так густо, словно они стояли под открытым небом всю ночь, толпилось на площадке и между домами на каменных фундаментах. Большая часть населения Андима собралась сюда для того, чтобы проводить в поход своего герцога. По хмурым лицам, к тому же покрытым крупными снежными хлопьями, нельзя было понять, как они относятся к отъезду Паджена в компании с незнакомым, пугающим странником. Осуждают, за то что господин бросает их в столь трудный и страшный момент, или надеются, что он вернется с победой? А может быть, им просто все равно?
      Бородатые, дикие с виду мужчины с непокрытыми головами, в тяжелых, лохматых шубах сжимали в руках луки и топоры, как будто пришли сюда на битву. Их жены в коротких тулупчиках, унтах и шерстяных шапках прижимали к себе разновозрастных, но до удивления молчаливых детишек. Двадцать шесть воинов в тускло блестящих панцирях, коричневых замшевых куртках под ними и таких же штанах выстроили короткий коридор от ворот замка к началу дороги, что вела вниз, к городу. Морг и его молодые товарищи сидели в седлах за пределами живого коридора, Приставала стоял там же, держа под уздцы двух коней.
      Герцог никак не мог проститься с молодой женой, сжимая ее в объятьях и что-то страстно говоря. Судя по перекошенному багровому лицу и прыгающим губам, при этом он страшно заикался. Банмендер тоже находился рядом, а его сестра, неотрывно глядевшая в сторону мрачной замковой башни, пряталась у него за спиной. Рано утром она убежала, оставив Слепца в одиночестве. Он не успел сказать ей ни слова, а теперь уже и не знал, что такого умного можно изречь в подобных обстоятельствах? Все слова глупы, обманчивы и бедны. Он не может остаться здесь, Гианна не может поехать с ним. Их бурная ночь останется в прошлом, и оба рано или поздно забудут о ней. Он уходит в опасный поход, который, вполне вероятно, окончится гибелью, она остается здесь, под угрозой попасть в лапы захватчиков или умереть в скудном на пищу и убежища весеннем лесу… Слепец отвернулся и изо всех сил сжал зубы. Никогда раньше, в пору своего царствования, он не задумывался о том, какие чувства овладевают девушками, с которыми он провел ночь, а потом отправил восвояси. Вряд ли они плакали оттого, что король больше не будет с ними, скорее злились и проклинали его вместе со своей злосчастной судьбой. Да, ему пришлось дорого заплатить за то, чтобы начать задумываться обо всем этом.
      Сейчас он снова расстается с женщиной, которую только что сжимал в объятиях. Тогда, далеко во времени и пространстве, расставания проходили быстро и незаметно, сейчас же он оставлял здесь кусочек своей души. Пусть Смотрящие Извне заботятся о прекрасной синеглазой Гианне, раз уж столь отвратительное существо, как Слепец, не хочет этого делать. Как всегда, весь мир значит больше, чем друг или женщина. Халлига, Фило, Гианна… Кто еще на мгновение окажется рядом и исчезнет за пеленой времени, как вот эти дома, которые вскоре укроет от его взгляда снегопад? Он не хотел даже думать об этом. Он не имел власти над собой, чтобы прекратить так поступать.
      Слепец снова повернулся к замку. Герцог так и не смог оторвать рук от плеч жены, которые сжимал в полном отчаянии. Советник Бармендер давал наставления мрачному Малесу, наряженному в легкий панцирь и небольшой круглый шлем, из под которого торчала толстая белая повязка, закрывающая от холода и снега страшную рану телохранителя. Безрукий Троглин, стоявший невдалеке, щурился и отворачивал лицо от снега, норовившего залепить ему глаза.
      Ах, ну почему же Паджен так медлит!! Все мучительное, нежелательное, приносящее боль нужно делать быстро, а не тянуть, продлевая страдания. Впереди долгое путешествие по весенней слякоти, сырому лесу, через реки, покрытые рыхлым льдом. Ничего там не будет напоминать герцогу теплую постель жены, так уж лучше быстрее двинуться в путь, постараться забыть ее за тяготами дороги!! Слепец решительно пошел к своему коню, рослому мышастому жеребцу с мохнатыми ногами, коротко остриженной гривой и смешным коротким хвостом. Почти без усилий вскочив в седло, он обернулся и крикнул герцогу:
      – Пора отправляться, Ваша светлость! Если вы передумали, то так и скажите, мы двинем одни.
      Паджен затравленно оглянулся. На лице его застыла такая мука, будто Слепец только что воткнул ему в бок кинжал. Малес немедленно ожег Слепца злобным, долгим взглядом, но тот равнодушно отвернулся в сторону Приставалы. Морин, получив безмолвный приказ, тоже взгромоздился в седло и тут же наподдал коню пятками. Недовольно мотая головой, его каурый жеребец поплелся по дороге, осторожно ставя ноги на скользкую поверхность. Морг, Гевел и Кантор неторопливо развернули коней, чтобы последовать за Морином, а Слепец все-таки обернулся. Герцог шагнул по живому коридору прочь от жены, но все никак не мог отпустить ее руки, оторвать взгляда от ее бледного и некрасивого лица. Странная штука - любовь! Рядом с ним прекрасная Гианна, а он весь поглощен дурнушкой-женой. Люди считают это добродетелью, но Слепцу подобное поведение казалось просто глупым…
      Герцогиня попыталась сделать шаг вслед за мужем, и тут Паджен наконец решился. Разжав пальцы, он резко повернулся и пошел, почти побежал прочь. Малес ждал его, держа в поводу коня. Перед тем, как запрыгнуть в седло, герцог обернулся и подарил жене последний взгляд. Та уронила лицо на ладони и затряслась в рыданиях.
      – Прощайте! - воскликнул герцог, когда оказался в седле. На бледном лице горели синие глаза, каштановые волосы облепило снегом, отчего они стали похожи на седины. - Я уезжаю, чтобы добыть победу, убив ненавистного колдуна-захватчика! Свиньи не оставят вас в покое, поэтому, не медля, уходите в леса, в горы! Я буду просить Смотрящих Извне беречь вас!
      – Ваша светлость! - сказал Троглин. - Еще раз прошу вас - возьмите с собой воинов! Мы обойдемся сами…
      – Нет, они нужнее здесь. Пусть остаются рядом со своими семьями… я знаю, так будет лучше. С нами отправится только Макноклар. Его жена умерла от простуды, детей они не нажили. Он сирота, и ничего не держит его здесь, а вы… вы постарайтесь дождаться моего возвращения.
      Названный герцогом человек склонил голову. Он тоже уже сидел на коне, украдкой разглядывая новых товарищей из-под низко надвинутой на глаза шапки. Макноклару было лет сорок. На маленьком, морщинистом лице росли вислые желтые усы, а правую щеку украшал небольшой шрам, похожий на след птичьей лапы. Сложением он был крепок, хоть ростом не выдался. Большущие кисти сжимали поводья, как тонкие нитки.
      Как только герцог замолк, Слепец посчитал, что больше ничто не может задерживать их отряд в Андиме. Вдавив пятки в бока коня, он отправил его за исчезнувшими в метели товарищами. С глухим стуком, раскидывая вокруг комья снега, следом двинулись и олгмонцы…
      Снег летел прямо в лицо. Сквозь его пелену Слепец видел вдалеке лишь смутные пятна городских домов. Внезапно темнота окутала его разум, как бывало уже не раз, но на сей раз он не собирался пользоваться своими необычными способностями в бою. Видения понесли его в прошлое, заставляя фантомов лететь рядом с невидимым теперь конем. Как всегда, когда внутреннее око проявляло себя, Слепец видел сразу вперед, назад и по сторонам. Башня его собственного замка в Центре Мира, колеблющаяся и нереальная, как столб дыма, смотрела на него семью черными пятнами окон. Вокруг громоздятся неясные, серые стены, очертания которых он уже стал забывать. Толпа безмолвных теней, собравшихся на призрачной площади, провожает молодого короля в его первый и последний военный поход. Впереди него скачут серые привидения - это изрубленные и сожженные воины на скелетах коней. Армия мертвецов.
      Он готов был закричать от страха, и тут же очнулся. Снежный заряд залепил лицо, и Слепец, мысленно ругаясь, стал яростно вытирать его тыльной стороной левой кисти. Пока он предавался видениям, отряд успел пересечь реку и углубиться в лес. Охотник Макноклар обогнал всех и скакал впереди, едва различимый за снежной завесой. Впрочем, казалось, что метель слабеет. Можно было рассмотреть сосновые стволы, выстроившиеся по обеим сторонам… Глядя на них, Слепец думал о только что увиденном. Неужели, это зловещее предзнаменование неудачи, которая их ждет? Или просто страх… Похожесть теперешнего расставания с Андимом на то, давнее расставание с Центром Мира. Видения… Только их сейчас не хватало! Он вдруг вспомнил Мездоса. "Ты плохой против тебя хорошего", говорил он. Битва двух противоположностей одной личности, так что нечего бояться пророческих видений. В любом случае победа будет за мною… или не мною, а моим отцом? Если я - это не я, а воплощение Джона Торби, то что в таком случае сделается с личностью Слепца после окончания войны? Она исчезнет, уступив место Джону Торби? Вопросы нескончаемым хороводом кружили в мозгу вокруг одного: что же все-таки значит видение? Оно не давало ответа, но раз за разом заставляло вернуться к себе, не отпускало. И вдруг Слепец буквально подпрыгнул в седле - прозрение, странное, похожее на пришедшую извне мысль, пронзило его насквозь! Главным в том страшном видении была не армия мертвецов, отправляющаяся на заведомо проигранную битву. Не толпа призраков, провожающая ее, не серый город со смутными очертаниями. Главной была… башня!
      Но почему, зачем она привиделась сейчас, в столь неподходящий момент? К чему зовет, о чем предупреждает? Вот уж загадка, так загадка - найти вопрос, на который уже дан ответ. Слепец попытался сосредоточиться, однако усилия пропали впустую. В колеблющемся силуэте башни с семью темными квадратными пятнами он не мог найти никакой разгадки. Таким образом он мог бы промучаться еще долгое время, но тут Приставала, поравнявшись с конем Слепца, решил завести разговор.
      – Снег, опять этот снег вокруг меня! - застонал он, безвольно покачиваясь в седле. - Как же я устал от бесконечной зимы! Мои кости промерзли насквозь и уже никогда больше не оттают. Все чаще мне думается о том, что гораздо проще и приятнее лежать где-нибудь в теплой, уютной могилке. Не надо никуда мчаться по холоду и слякоти, не надо драться, не надо истирать свою несчастную, мозолистую задницу о седло…
      – Скоро будет тепло, - ответил Слепец. - К тому же, сейчас ты спокойно едешь, а совсем недавно жрал в три горла и спал на мягкой постели.
      – Все равно, я устал! Уже не упомнить никакого другого времени года, кроме проклятой зимы. Ты к ней привычен, вот и не жалуешься. А если б тебя закопали по горло в песок нашей жаркой пустыни? Как бы ты запел тогда?
      – Можно подумать, ты сам этому обрадовался бы! - теперь в голосе Слепца появились нотки раздражения. Приставала взмахнул руками, причем так сильно, что едва не свалился на землю.
      – Представь себе, обрадовался бы!!
      – Не верю! Ты просто нытик, которому никогда не угодишь, - воскликнул Слепец. - Чуть появляются трудности - и ты начинаешь плакать, вместо того, чтобы молча переносить тяготы.
      – А что мне делать? Когда ты почти год подряд мерзнешь и вытряхиваешь снег из-за шиворота, когда никак не можешь снять проклятую шубу, чья тяжесть притягивает к земле твои усталые плечи… Когда злобный ветер хочет содрать кожу с твоего лица, раздирая его своими ледяными крючьями… - тут Морин внезапно заткнулся и испуганно поглядел на Слепца. - То есть, я хотел сказать… когтями.
      – Я понял, что ты хотел сказать, - усмехнулся Слепец. Поглядев на Приставалу, он медленно повернул голову и уставился на снег под копытами своего коня. - Вон на что ты жалуешься на самом деле, вернее, на кого. Отчего же не заявить свои обиды прямо? Раньше ты не боялся ругать меня без всяких околичностей. В чем дело? Страшишься моей новой волшебной силы? Но я и без нее мог справиться с тобой, даже когда был слеп!
      – Нет, - Приставала хмуро закусил губу. Глубоко вздохнув, он нехотя продолжил: - Вообще, я не собирался ругать тебя! Я в самом деле зол на вашу треклятую зиму. Про крючья вырвалось совершенно неожиданно!
      – Но ты вправду стал бояться меня?
      – Нет! Ну, может немного. Я ведь говорил уже, что ты изменился с тех пор, как прозрел.
      – Никчемный разговор. Хватит ныть, в любом случае - лучше помолчи!
      – Ах, что вы говорите! - Приставала разогнул сгорбившуюся было спину и принялся говорить с прежним жаром. - Смотрите, могучий волшебник и великий король не может выдержать слов слабого, глупого шута! Я нашел новый способ бороться с властелинами мира сего! Нужно подсылать им ко двору болтунов, которые могут толково поплакаться и таким образом свести своего повелителя с ума.
      Слепец махнул рукой и приударил коня пятками, чтобы оторваться от Морина.
      Вскоре после отбытия из Андима они миновали место недавнего побоища. Многочисленные лисы, куницы, волки и вороны лениво уступили дорогу маленькому отряду, прячась за деревьями. Некоторые, самые наглые черные птицы лишь отступали в сторону, недовольно каркая. Кони бешено храпели, ибо даже в морозном воздухе можно было слышать запах, источаемый огромным количеством мертвой плоти. Все всадники, без исключения, направили скакунов к обочине, чтобы миновать жуткие останки мертвой армии южан по краю. Никто не глядел на запорошенные снегом и развороченные потом зверьем трупы, лишь Слепец бросил пару беглых взглядов. В самом конце "дороги мертвецов" вперемешку с остатками светло-желтых кож он увидел несколько посеребренных кирас, продырявленных, как решето. Значит, несколько людей тоже попало под колдовскую атаку… Может, даже командиры? Сейчас этого не выяснить.
      Через три или четыре часа быстрой скачки Макноклар велел сворачивать с просеки, и тут скорость отряда резко снизилась. Ехать на конях по заснеженному лесу - не самый лучший способ передвижения. Так сказал проводник, да и сам Слепец прекрасно это понимал. Лучше бы встать на снегоступы, связанные из густых еловых лап, но кроме Макноклара никто не сможет идти на них достаточно ловко и быстро - а учиться времени нет. Лучше уж на конях, чем пешком. Лошадиные ноги, по крайней мере, длиннее человеческих.
      Сойдя с просеки, маленький отряд поднялся на небольшой холм, отчего-то полностью лишенный деревьев. С его вершины можно было хорошо разглядеть окрестности, благо, снег прекратился и даже тучи поднялись повыше. Кругом, насколько хватало взгляда, расползался непрерывный бело-зеленый лес, мрачный, равнодушный, готовый поглотить в своих недрах, спрятать, погубить и целую сотню путешественников. Словно могучая армия, которую предстояло победить в неравном бою… Слепец скривился, разглядывая его: недавно он ругал Приставалу за нытье, но сейчас и самому противно было смотреть на эти волны бесконечного леса, катящиеся из вечности-прошлого в вечность-будущее. Действительно, надоело скитаться промеж деревьев, в горах и чужих городах. Только что поделать? Конца-края этому пока не видно…
      Спустившись с холма, они углубились в темный хвойный лес, полный снега, который лежал тут в огромных белых сугробах, будто ничего не зная о приходе весны. День за днем кони брели по брюхо в этом холодном море, однако, когда через два дня солнце пригрело по-настоящему, стало еще хуже. Подтаявшие за день сугробы ночью покрывались толстой твердой коркой. Наст, однако, был не настолько прочен, чтобы выдержать вес лошади, поэтому несчастные животные почти на каждом шагу проваливались в снег, царапая острыми ледяными обломками шкуру. К полудню корка снова стаивала - и кони брели в полужидкой вязкой каше. В конце концов, к их ногам и животам прилипало столько мокрого снега, что они становились вполовину тяжелее и не имели больше сил идти. Привалы приходилось устраивать все чаще и чаще, а проходили они за день все меньше и меньше. Если б кони могли говорить, то, несомненно, они умоляли бы проводника свернуть на дорогу - самую завалящую, ухабистую, грязную. Две таких встретились на их долгом, мучительном пути, но безжалостный Макноклар переходил через них и снова углублялся в лес. Только третья удовлетворила его своим направлением. В общем-то ее и дорогой трудно было назвать, и менее опытный следопыт просто принял бы это за канаву, промытую в сугробах весенними ручьями. Двигаться по ней пришлось гуськом, но зато кони уже так не уставали, а смазанные целебными мазями раны на их ногах и животах начали заживать.
      Дорога окончилась в небольшой деревушке - всего-то десяток домов. Увидев дома, торчащие из серых, осевших сугробов, и люди, и кони повеселели. Послышались громкие крики и радостное ржание, но ликование оказалось преждевременным. Деревня была мертвой. Кругом сломанные воротца в заборах, выбитые двери… и ужасная вонь, висящая в неподвижном теплом воздухе. На остатках снега во дворах можно было при желании разглядеть множество звериных следов, а непонятные холмики, похожие на сваленное в кучу гнилое тряпье, были останками людей. Сунувшись так к паре домов, путешественники, разом помрачневшие и замолчавшие, быстро покинули поселение. После подобных картин запустения и смерти непроходимые сугробы и бьющие по лицу мокрые ветви казались намного меньшим злом.
      К началу третьей недели путешествия спокойная, с редкими холмами равнина превратилась в совсем иную местность. Во всех направлениях ее изрезали овраги, на дне которых бурлили мутные холодные ручьи. Крутобокие гривы, тянущиеся с востока на запад, то и дело преграждали путь. Взбираться по их сырым, глинистым бокам оказалось делом непростым, тем более, что внизу их покрывали плотные заросли смородины, малины и шиповника.
      Лес поредел. Сосны и ели постепенно сдавали позиции лиственным деревьям - березам, осинам, тополям, черемухам. Сейчас они стояли голыми, только маленькие вербы уже покрывались пушком.
      На очередной гриве, никто уже и не помнил, какой по счету, Макноклар ткнул черным кривым пальцем на северо-запад.
      – Доллоний там. Я думаю, мы можем до него добраться завтра вечером, или же послезавтра утром.
      Требовалось решить, какой вариант подходит им лучше, и, в зависимости от этого, либо поторопиться, либо расслабиться. Пока люди думали, дрожащие на пронзительном ветру кони тянулись губами к едва пробившейся из коричневой земли молодой травке.
      – Надо бы съехать вниз, - пробурчал Морг первым. - Макушка-то у гривы голая, торчим здесь на виду. Подходи да стреляй!
      – Я думаю, мы не должны спешить, - высказал свою точку зрения Слепец, когда они, последовав совету бывалого воина, спускались с гривы. - Не для того мы прошли столь длинный путь, чтобы в конце его угодить в западню.
      – А вдруг наше промедление станет роковым? - спросил герцог. За длинную дорогу он сильно сдал - глаза ввалились, волосы обвисли грязными сосульками непонятного цвета, бородка стала неряшливым серым колтуном.
      – Придется рискнуть, - вздохнул Слепец. - Если Доллоний падет за этот вечер, мы сможем отомстить. Если нас убьют, я сомневаюсь, что кто-то еще сможет отомстить за нас… А если город держится, вокруг может быть множество врагов. Будем осторожными, и оставим геройство глупцам!
      За последнюю фразу Слепец был награжден яростным взглядом Малеса, который, похоже, имел другую точку зрения на геройство. Постоянно страдающий от боли телохранитель, к тому же, не имеющий возможности нормально питаться, выглядел намного хуже, чем даже герцог. Сейчас, случись драка, придется Паджену защищать Малеса, а не наоборот. Впрочем, это мало волновало Слепца. Больше всего он сейчас думал о том, в каком положении они найдут Доллоний и олгмонскую армию.
      К вечеру небо покрыли тучи и стало темно, словно солнце уже село. Пошел дождь, через некоторое время превратившийся в мокрый снег. Резкий ветер злобно швырял его пригоршнями прямо в лица людей, нападая поочередно со всех сторон. Когда стемнело окончательно, ударил мороз. Снег не прекращался ни на мгновение, отчего к утру все вокруг снова было завалено сугробами, холодными, ярко-белыми, неприступными… Словно и не было ручьев, солнца и весны вообще. С рассветом небо, висевшее над головами, как низкий серый потолок, наконец перестало просыпать вниз белую крупу, но солнечного света через плотную облачность тоже не пропускало. Ругающиеся люди, которые всю ночь не разжигали костра из боязни быть обнаруженными, наскоро перекусили и отправились в путь. Им предстоял последний, решительный бросок.
      Преодолев один гребень, отряд застыл, остановленный повелительным движением руки Макноклара. Все замерли, даже кони перестали похрапывать - и вскоре каждый услышал ритмичный звук, рождаемый стучащими по мерзлой земле копытами. Он витал где-то за деревьями, растущими на вершине очередной гривы, постепенно усиливаясь. Слепец оглянулся через правое плечо: Моргу не требовалось команд. Двумя плавными движениями он вынул и изготовил к стрельбе свой короткий лук, тетиву на который натянул заранее. Макноклар указал рукой вниз, и сам тут же спрыгнул на землю. Слепец обернулся к остальным, повелительно выставив вверх правую ладонь. Он не желал, чтобы все принялись падать из седел, производя шум на весь лес. Всадник, судя по всему, один, значит они пойдут втроем. Охотник, Морг и Слепец.
      Взобравшись почти на самую макушку гривы, они через несколько мгновений увидели мелькающую среди белых березовых стволов тень лошади и ее грузного седока.
      – Свинья! - прошептал Макноклар, сжимая свой топор. Чудовище быстро приближалось - среди редких деревьев его конь шел размашистой рысью. Слепец с отвращением разглядел почти цилиндрическое толстое тело Свиньи, короткие руки, грязное рыло, торчащее из-за высокого стоячего воротника светло-желтой куртки. Морг тем временем натянул тетиву.
      – Нужно взять его живым, - предупредил его Слепец. Морг, не выражая ни единым жестом того, что он понял и согласился, быстро пустил стрелу, которая вонзилась глубоко в глаз черной лошади чудовища. Мотнув головой, скакун споткнулся и покатился кубарем. Всадник сразу же вылетел из седла и, врезавшись спиной в ствол старой березы, тяжело плюхнулся в снег. Оба тела вскоре затихли, а вместе с ними умерли и все остальные звуки: в редком леске воцарилась полная тишина. Рядом не было ни одной живой души… Подождав для верности несколько мгновений, Слепец обернулся и подал знак остальным, чтобы те поднимались по склону.
      Когда люди окружили Свинью, тот как раз пробовал подняться. Маленькие ручки скользили и не могли сдвинуть тяжесть массивного тела, поэтому сморщенное рыло постоянно шлепалось обратно в измятый снег. Гевел и Кантор, резво спрыгнув с коней, подхватили трепыхающееся чудовище под руки и подволокли его к Слепцу. Бледный герцог дернулся было, чтобы ударить чудовище ногой, но был остановлен. Ладонь Слепца легла Паджену на грудь и тут же охладила боевой пыл. Малес, правда, немедленно вцепился в руку Слепца и смог сбросить ее с герцога… Человек-свинья тяжело дышал, его пятачок, из дыр которого стекали струйки темно-красной крови, быстро шевелился из стороны в сторону.
      – Ты умеешь говорить? - медленно и четко произнес Слепец. Пленник был уродлив, страшен и жалок одновременно. Руки у него росли не так как у людей - из низко опущенных, скошенных вперед плеч, шеи не было вовсе. Голова торчала прямо из груди и рыло явно не смогло бы наклониться книзу, чтобы его владелец увидел, что творится у него под ногами. Из-под маленькой треугольной шапочки вывешивались громадные розовые уши, поросшие редкой и длинной белой щетиной. Рыло, казалось, было по пропорциям вполовину меньше, чем у обычных поросят, а лоб и затылок, наоборот, выступали гораздо больше обычного. Только глаза, маленькие, красноватые, тупые, в точности походили на свиные. Руки кончались четырьмя отвратительными, ороговевшими пальцами, которые росли попарно, одна пара против другой, чтобы можно было ими ухватить меч или лямку щита.
      Молча, Свин косил своими маленькими глазками то на одного человека, то на другого. С громким сопением из его ноздрей вылетали розовые брызги.
      – Послушай, - сказал Слепец. - Если ты будешь молчать, мы сейчас просто прирежем тебя и как следует позавтракаем свежиной. Знаешь, сколько дней мы не ели сочного, нежного мяса? Ты такой большой, что хватит на всех… Но я-то знаю, ты должен понимать человеческую речь, иначе как бы с тобой говорили твои командиры? Если скажешь, где находятся хозяева и остальные воины, то, клянусь, мы тебя не тронем.
      Еще заслышав первые фразы, свин судорожно задергался в руках Гевела и Кантора. Несмотря на то, что грузное тело казалось могучим, сила этих рывков была невелика. Рыло сморщилось сильнее обычного, обнажая редкие желтые зубы.
      – Хыуи, хыуэт, хуэт, хуэт!! - завизжало чудовище.
      – Хочешь сказать мне, что не умеешь разговаривать по человечески? - спросил Слепец, наклоняясь к свину ближе. Рыло быстро закачалось сверху вниз, подтверждая его догадку.
      – Тогда… отвечай хотя бы жестами. Откуда ты явился? - в ответ лишь жалобный визг.
      – Я это определю по следам, - уверенно заявил Макноклар. Слепец кивнул.
      – Тогда расскажи нам, сколько воинов осталось там? Много?
      Свин отрицательно замотал рылом, да так рьяно, что все его толстое тело затряслось.
      – Значит, мало. Столько же, сколько и нас? - чудовище утверждающе дернуло пятачком.
      – Там есть люди? Командиры? - свин снова закивал, много раз подряд. Слепец медленно шагнул назад, поднимая взгляд от скрючившегося чудовища. Нет смысла дальше слушать его мычание, ибо добиться толку невозможно. Так, кое-какие сведения он уже сообщил. Еще во время допроса Слепец сжал рукоять своего меча и теперь его черная "перчатка" намертво прирастила лезвие к кисти. Свин все еще судорожно тряс головой, а Слепец уже вынул меч из ножен и после быстрого замаха раскроил череп чудовища. Гевел и Кантор с руганью отскочили в стороны, а труп с изуродованной ударом, обливающейся кровью головой, свалился в снег.
      – Неужели ты и вправду бы съел его мясо? - с отвращением спросил Приставала, не в силах оторвать взгляда от расползающейся кровавой лужи.
      – Если бы был голоден, - пожал плечами Слепец. - Но вообще-то он мне противен - я его обманывал. А вот поступил я честно. Он не сказал нам ни слова, и мне пришлось его прикончить. Ну что, Макноклар, ты готов?
      Дно ложбины, в которую привел их след, покрывал слой снега толщиной в три-четыре пальца. Глубокие отпечатки копыт были четко видны на большом расстоянии, и проследить их смог бы даже герцог. Однако, Паджена, несмотря на все его протесты, оставили стеречь коней вместе с Малесом и Приставалой. Макноклар, Слепец, Морг, Гевел и Кантор шли по западному склону ложбины - он был положе и чуть суше восточного. Несмотря на это, а также на осторожность, с которой старались двигаться люди, несколько раз самые неловкие из них падали и съезжали вниз.
      Ложбина тянулась к северу, постепенно загибаясь влево. С тех пор, как Слепец размозжил мечом башку Свиньи, прошел целый час. Уж не зря ли они отказались проехать немного на лошадях? Когда Слепец готов был вслух признать свою ошибку, в покрытом жухлой прошлогодней травой склоне появился широкий провал. Овраг, рассекший склон гривы от верха донизу. Из него выбегал бурчащий под слоем льда ручей, разливающийся в лощине длинной лужей. Дальше он тек на север, туда, куда идти людям уже не надо было. След вел в овраг.
      Макноклар, осторожно ставя ноги, перебрался на самый берег ручья. Конь Свиньи скакал прямо по льду, но тогда было раннее утро, а сейчас в воздухе заметно потеплело. Вполне возможно, теперь лед не выдержит не только коня, но и человека. Проводник опасливо потрогал серый, ноздреватый покров ногой и остался недоволен. Рукой он показал на узенькую полоску берега, но потом вдруг насторожился и поднял руку, призывая остальных к полному молчанию. Как тень, беззвучно, проводник исчез в глубине оврага. Вернулся он очень быстро. Подойдя к Слепцу и воинам вплотную, он зашептал:
      – Они там, я видел! - видно, ему показалось, что говорит он слишком громко, поэтому охотник испуганно оглянулся. - Две норы в склонах, одна против другой… Несколько ям, из которых отвратительно воняет, и тропинка на самый гребень…
      – Кто-нибудь есть снаружи?
      – Нет.
      – А как выглядят норы?
      – Да просто дыры в земле, с плетеными из веток козырьками, которые на подпорках стоят. Высотой с человека, шириной в два локтя. Прикрыты деревянными щитами.
      – Так, - пробормотал Слепец, сжимая рукоять меча и одновременно разглядывая склон над головой. - Гевел и Кантор, идемте вместе со мной наверх. А вы вдвоем переберитесь через ручей и тоже карабкайтесь к гребню. Одна нора будет нашей, одна - вашей. Нападем сверху - надеюсь, что там нас ждут Свиньи, которые не могут задирать головы высоко вверх. За нами внезапность, а значит, и победа тоже должна быть нашей. Если тот пленник не соврал, тут с десяток бойцов, что вполне нам по силам. Окажется больше - не нужно геройствовать. Отступим по гребню назад, к лошадям. И еще: нужно взять нового пленника. Человека. Животных убивайте всех подряд, без жалости.
      С этими словами Слепец вынул меч из ножен и отсалютовал.
      – Начнем. Постарайтесь не ругаться во все горло, если поскользнетесь.
      Кивнув, он сам первым полез на скользкий склон. Морг и Макноклар перебрались на тот берег ручья, Гевел и Кантор достали луки.
      Когда они карабкались по покрытому раскисшим снегом боку гривы, с неба раздался громкий шелест. Все разом замерли, поглядев вверх: черные низкие тучи пробила гигантская голубая капля, свалившаяся на землю где-то в стороне Доллония. На мгновение в слое облаков появилась полынья, из которой брызнули яркие золотые лучи солнца, показавшиеся кусочком какого-то другого мира здесь, посреди бескрайней серости. Переливающаяся на фоне туч желтая полоса солнечного света звала за собой и обещала успех - так подумал Слепец. Не дав ему налюбоваться зрелищем всласть, тучи сдвинули свои пышные телеса и закрыли золотую полынью. Все вокруг стало серым и унылым, как раньше…
      С той стороны оврага донеслись громкие стенания:
      – Гнев Смотрящих Извне обратился на нас!! Такие же знамения были перед битвой у Габри. Нам не видать победы! - голосил Макноклар. Послышался глухой звук удара и шлепок, с которым охотник рухнул в снежную кашу.
      – Что же это на самом деле? - неуверенно спросил Гевел.
      – Разве сейчас время над этим задумываться? - прошипел Слепец. - Сколько таких знамений мы уже видели по пути, мой юный друг? Где те поражения, смерти, неудачи, которые они могли нам предсказывать?
      Воспоминания о победах и преодоленных с честью невзгодах взбодрило усомнившегося Гевела. Невозмутимый Кантор ткнул его в плечо и снисходительно ухмыльнулся - мол, понимаю твою мимолетную слабость, брат.
      – Встреча с десятком неуклюжих Свиней меня не пугает, - поспешил заверить его Гевел. - Чего нам их бояться, ведь наш предводитель оказался сильнее самой Реки.
      Слепцу пришлось повернуться и прекратить дальнейшие словоизлияния яростным взглядом. Гевел мгновенно вжал голову в плечи и едва не растянулся, угодив ногой на клочок льда.
      Продолжив подниматься, они не услышали звуков тревоги в неприятельском лагере - можно было надеяться, что маленький прокол с проводником не выльется в большие неприятности. Вскоре за краем обрыва появилась черная опухоль козырька. Кантор и Слепец осторожно перевалили через край обрыва, в который превратился здесь склон, и уперлись в козырек ногами. Гевелу места не досталось - он остался лежать на краю, свесив вниз голову и держа наготове лук. На той стороне показался Морг, левой рукой он аккуратно подталкивал вниз безвольного охотника, а в правой сжимал лук.
      Уверившись, что все изготовились к бою (кроме, разве что Макноклара, но тот мог еще долго плакать над несчастливыми знамениями), Слепец нагнулся и громко постучал в деревянную дверь лезвием меча. Из норы послышалось глухое рычание, от которого земляная стенка за спинами людей мелко задрожала. Кантор повернул к Слепцу испуганное лицо, но ничего сказать не успел. Внутри кто-то мощно протопал к "двери" и отбросил ее прочь. Наружу показалась громадная клешня, размером превосходящая "кисть" Свиньи раза в два, но по устройству такая же. Каждый палец был толщиной чуть ли не с человеческое запястье, и на половину длины его покрывал жесткий рыжий волос. Вслед за лапищей наружу медленно выползла громадная сгорбленная фигура, одетая в непременный наряд из человеческой кожи. Большая голова существа поросла рыже-черной шерстью, спереди торчало круглое розовое рыльце с широкими ноздрями, от него начиналась трапециевидная "переносица", разделявшая черные глаза размером чуть ли не с детский кулак. Над ними торчали небольшие уши, наполовину свернутые в трубочки, и серые рожки.
      На сей раз им попался человек-бык, гораздо больший по размерам, чем человек-свинья. От неожиданности никто не пошевелился - все смотрели на огромное, в полтора человека ростом, чудище и только глотали воздух. Бык, тем временем, с глухим, рокочущим где-то в глубинах мощной груди ревом поглядел по сторонам, а потом чуть поднял рыло и уставился на Макноклара, сидевшего на противоположном козырьке. Вид незнакомого человека сбил чудовище с толку. Оно застыло, и тут опомнившийся первым Кантор с размаху вонзил свой меч в глаз Быка. На широкую переносицу вылетел слизистый комок, а лезвие меча застряло в невообразимо толстых костях. Человек-бык оглушительно взревел, заставив Кантора отшатнуться назад и выпустить рукоять. Меч его тут же был увлечен вниз падающей тушей мертвого гиганта. Раздался треск ломающегося льда, а потом за ним вопросительный, неразборчивый крик из глубины норы. Гевел, уже с мечом в руке, быстро съехал по склону мимо Слепца, в мгновение ока очутившись на ногах. В тот же момент дверь противоположной норы распахнулась, и наружу, подслеповато щурясь, выбрался человек в наспех наброшенной овчинной шубе. В руках он, тем не менее, держал меч, которым непостижимым образом сумел отразить удар Гевела. Взглянув вверх, человек в овчине взвыл и отпрыгнул подальше от козырька. Гевел двинулся следом, атакуя очень осторожно, чтобы ненароком не убить противника. Из первой норы со встревоженным хрюканьем появился человек-свинья. Застыв под козырьком, он некоторое время недоуменно водил рылом по сторонам. Макноклар спрыгнул вниз, но сразиться с врагом не успел, ибо как только тот сделал шаг вперед, стрела Морга пробила бочкообразную грудь чудовища и пригвоздила его к земле. Следом выполз еще один свин. В мгновение ока он бросился к охотнику, нерешительно стоявшему на подгибающихся ногах - очевидно, в ожидании, когда сбудется плохое предзнаменование. И оно исполнилось. Первым, страшным по силе ударом, чудовище отбило в сторону выставленный неуверенной рукой топор, а вторым, не менее сильным, снесло Макноклару верхушку черепа. Меховая шапка улетела далеко в сторону, унося с собой срубленный черепной свод, следом летел поток, состоящий из кусков костей, брызг крови и ошметков мозгов. Труп охотника с зияющей в голове дырой мешком свалился на берег ручья. На поле боя появился еще один человек с мечом, и Кантор прыгнул ему на плечи. От толчка его противник упал на колени, подняв при этом брызги. Кантор одной рукой ухватился за рукоять вражеского меча, а второй натянул ему на глаза кунью шапку.
      – Гевел, убей своего! - повелительно крикнул Слепец. Пришла пора вступить в битву и ему. Сверху он обрушился на человека-свинью, только что прикончившего несчастного Макноклора. Толчок получился не таким мощным, как у Кантора, потому что Слепец немного промахнулся. От тычка свин только отшатнулся вправо, ухитрившись при этом сохранить равновесие. Быстро повернувшись к новому противнику, он истошно завопил и поднял меч - но ему пришлось защищаться, и сила удара голубого лезвия отбросила грузную тушу к стене оврага. Оттолкнувшись от нее, человек-свинья немедленно бросился в атаку. Морг, в суматохе не имевший шанса как следует прицелиться, начал спускаться вниз. Появись в это время новые противники, маленький отряд был бы разбит - но они не появились. Гевел быстрым финтом выбил меч из рук противника и следующим движением приставил острие к его горлу. Человек в овчинной крутке обречено развел руки в стороны и понурил голову.
      – Я своего взял! - воскликнул Гевел. Услышав это Кантор, возившийся со своим врагом в ручье, перестал выкручивать ему руку. Ловко выхватив из сапога нож, он воткнул его южанину в печенку. Тот выгнулся дугой, коротко вскрикнул и завалился на бок, примостившись рядом с трупом человека-быка. Ручей ниже по течению окрасился в густой красный цвет.
      Свин наносил удары с бешеной скоростью, безо всяких фехтовальных ухищрений, действуя только силой. Слепец отражал их без труда, и единственной проблемой было ограниченное пространство. Прямой выпад - от него человек уходит, даже не подняв меча. Короткий визг и удар наотмашь вправо - но соперника там уже нет, он за спиной врага. Увидев отставленную далеко в сторону руку противника, Слепец быстро рубанул мечом сверху вниз. Клешня свина с хрустом отделилась от предплечья и упала в снег. Чудовище тонко, протяжно завизжало, потрясая обрубком, из которого щедрая струя крови брызгала на все вокруг - снег, лед ручья, кафтан Слепца. Тот попытался успокоить врага последним ударом: верхним справа. Проклятый свин в это время бросился вперед, выставив перед собой уцелевшую клешню. Прежде, чем эфесом-"перчаткой" Слепец сокрушил его рыло, чудовище успело болезненно ткнуть его в щеку. Рядом возник Морг, хладнокровно пронзивший свина насквозь. Тот задрожал всем своим толстым телом, выпустил из пасти густой поток крови и осел под ноги людям.
      – Опять! Опять меня облили вонючей кровью с ног до головы!! - закричал Слепец, левой рукой зажимая расцарапанную и мгновенно опухшую щеку, а правой потрясая мечом. Гевел подтащил к нему дрожащего пленника. Это был кудрявый брюнет с голубыми глазами, довольно крепкого телосложения, в плохонькой одежонке. Овчина, криво надетая на плечи, была вся покрыта заплатами, а шерсть местами вылезла от старости.
      – Говори, или я тут же убью тебя! - промычал Слепец. Язык его плохо ворочался из-за опухоли. - Кто ты такой!?
      – Я Басита из Ауридана, - пролепетал пленник, в ужасе не способный оторвать взгляда от страшных глаз склонившегося над ним человека.
      – Накриец? Что ты делаешь здесь, в этих собачьих холодных краях?
      – Не по своей воле! - Басита рухнул на колени, не обращая внимания на то, что оказался прямо в ледяной воде. Умоляюще приложив руки к груди, он заныл: - Великий волшебник Клозерг захватил весь мир. Его нельзя ослушаться! Если я сейчас не стану молчать, он убьет меня на расстоянии! Все, кто пойдет против него, умрут мучительной смертью. Он всевидящий, всеслышащий и всемогущий…
      – Хватит! Скажи-ка лучше, сколько вас здесь? - Слепец подмигнул Гевелу и у горла Баситы появился острый нож. - Этот парень, конечно, не великий колдун, но убьет он тебя так же мучительно и зверски.
      – Ай! - тоненько воскликнул Басита, становясь серым, как снег на берегу ручья. - Нас было… шесть людей и трое Волшебных Зверей. Еще один зверь ускакал с депешей некоторое время назад.
      – Где остальные люди?
      – Двое в той землянке… чтоб они сдохли, трусы. А еще двое наблюдают за городом.
      – Хорошо. Ты будешь говорить со мной и дальше, или мне лучше прирезать тебя и заняться теми двоими, что сидят в норе?
      – Нет-нет! Я все скажу. Я много чего знаю такого, чего вам не сказал!
      – Ну хорошо. Смотри, твои приятели не кажут носа наружу… Неужели им неинтересно, что тут снаружи происходит? Наверное, слишком велика любовь к подземному образу жизни. Пускай же сидят там до самой смерти!
      Слепец отдал мысленный приказ крошечным Воинам воды, сновавшим в толщах земли, складывающих стены оврага. С громким шипением и кряхтением, весьма похожим на человеческое, склон оврага осел, похоронив под собой вход в нору.
      – Смотри и запоминай: Клусси теперь не единственный волшебник на этом берегу Реки! - заявил Слепец. Грозно взглянув на пленника, он снова погладил опухшую щеку и взмахнул рукой, приглашая Морга идти за собой. - Ты, Гевел, сторожи этого Баситу, а Кантор пусть отправляется за остальными.
      Вдвоем с Моргом Слепец поднялся на вершину гривы по тропинке, выбитой до твердости в глинистой земле. Там они осторожно прошли несколько сотен шагов по густому березняку и, когда тот окончился, увидели далеко впереди стены Доллония, лежавшего в блюдцеобразной впадине среди высоких холмов. Грива, на которой они находились, постепенно сходила на нет и оканчивалась в небольшой рощице, что стояла в пяти-семи тысячах шагов от городских стен. Тропинка вела именно к той роще - по ложбинке между раздвоившейся вершиной гряды, потом через заросли жимолости и боярышника. Когда они подобрались к роще поближе, Морг разглядел в мешанине шиповника у березовых корней две лежки. Не сходя с места, он убил обоих наблюдателей, дремавших на своих постах, из лука. Ни один даже не проснулся.
      Скоро сзади подъехал отряд. Герцог был страшно бледен, Малес - как всегда, мрачен. Труп Макноклара и пленный были навьючены на спину лошади охотника… Как только Слепец и Морг уселись в седла, отряд помчался к городу, и через полчаса они были у рва, наполненного застывшей водой.

      Принц Саджон оказался невзрачным коротышкой с пористым носом, грустными складками у краешков губ и серыми, безжизненными глазами. Он прожил долгую жизнь в ранге второго человека государства, ибо отец его, Мажион, отличался крепостью здоровья и кипучей энергией. Сейчас, получив трон в сорок с лишним лет, Саджон разом оказался в очень трудном положении. Государство разорено и обезлюдело, столица в страхе ждет возвращения вражеских полчищ… Совсем как молодой Паджен. Принц даже не стал принимать титул. По слухам, на уговоры придворных он ответил, что раз нет королевства - глупо становится королем. "Если случится чудо, - сказал якобы Саджон. - И Олгмон избавится от угрозы со стороны Клозерга и его армий, тогда я и коронуюсь".
      Слепец сидел рядом с ним, по левую руку, за длинным столом в полутемном зале родового замка королей Олгмона. Тут же находились мэр Доллония, военный советник принца, Паджен и еще несколько графов и герцогов.
      – Пленный сообщил нам, что они наблюдали за вами всю зиму, - сказал Слепец, когда после долгих речей и бестолковых выступлений ему досталось слово. - Армия Титака стоит в Темкоде и ждет того времени, когда просохнут дороги, а реки еще не разольются. Тогда он выступит на Доллоний.
      Мэр бесцеремонно прервал рассказ.
      – Они как следует получили здесь в сентябре, получат и в мае!
      Слепец бросил на мэра суровый взгляд, отчего тот поспешил заткнуться.
      – Я слышал, что поросята растут быстрее людей, значит, армия врага с тех пор увеличилась. Кроме того, Титак должен будет сосредоточить все силы на взятии столицы! Именно за провал этой задачи Клозерг казнил Кутлаха.
      Принц тяжело вздохнул.
      – Что же вы предлагаете? - при дворе Олгмона, даром, что во всех остальных королевствах его называли "дикарским", соблюдался строгий этикет, и даже Слепца, человека с виду весьма невзрачного, называли на "вы".
      – Вам нужно самим нанести удар, первыми. Не надо дожидаться, пока подготовленная армия придет под стены вашего города и возьмет его, не приступом, так измором. Идите в поход, бейте его войска по частям! Наверняка, сейчас они рассредоточены по зимним квартирам, так как прокормить большое количество солдат в одном месте, да еще и зимой, невозможно. Кроме того, большое преимущество дает внезапность. Разведка в войске южан поставлена гораздо хуже, чем у вас.
      – Но Темкод - это Хагмон! Другое государство! - возмущенно сказал один из графов.
      – Ныне нет прежних границ. Там владения вашего врага, Клозерга. Его необъятная империя, а не Хагмон. Отжившие понятия из прошлого не должны заслонять вам реальную картину. Нельзя стоять, как испуганным овцам в темном углу амбара, надеясь, что если придут волки, так вы их копытами отгоните! Ваши слабые ножки не смогут стукнуть их как следует, стоит волкам собраться в большую стаю. Ищите их поодиночке, и уничтожайте!
      Военный советник вскочил со своего места и гневно закричал, указуя на Слепца обличающим перстом:
      – Ваше высочество, прикажите вздернуть этого оборванца за его гнусные речи! Как он смеет позорить и обзывать доблестную олгмонскую армию и ее победоносного военачальника в вашем лице! Позвольте… - он не успел договорить, потому что вдруг покрылся крупными каплями воды. Пышная белокурая шевелюра мгновенно потемнела и обвисла жалкими сосульками. Советник испуганно отшатнулся, свалил стул и принялся тереть лицо руками.
      – Если ты еще раз станешь кричать что-нибудь подобное, покроешься коркой льда толщиной в три пальца, - тихо пообещал Слепец. Он легонько стукнул ладонями о столешницу. - Я устал уговаривать вас. То ли вы слишком тупы, то ли слишком трусливы - не хочу гадать. Я хотел объединить наши силы для борьбы с Клусси, ибо так шансы на победу увеличивались… Не желаете - не надо. Лично я не собираюсь сидеть здесь и ждать, когда явится огромная армия - и все, кто ее дожидался в тщетных надеждах отбиться, пойдут на куртки Свиньям. Это ведь не драка с соседом из-за спорного клочка болота в лесу… Но хватит. Я высказался - вам не понравилось. Хорошо. Я уезжаю, чтобы искать помощи в другом месте. Быть может, Скалгер еще держится, и люди там посговорчивее. Вам спасибо за пищу и ночлег.
      Еле сдерживая свой гнев, Слепец обвел взором надменные, и одновременно испуганные лица советников и графов. Впрочем, никто не желал смотреть ему в лицо - они отворачивались, перебрасываясь друг с другом презрительными фразами. Лишь только принц Саджон грустно взглянул на странного путешественника. Он вроде бы хотел что-то сказать - но потом передумал, и только тяжело вздохнул… Было непонятно, как этот уставший от жизни, измученный человек мог победить в битве сильного и страшного врага.
      В раскисшем от грязи королевском дворе, который никто не собирался посыпать песком или устилать досками, Слепец встретил Морга.
      – Завтра поедем дальше, - сказал он старику.
      – Куда теперь?
      – На юг. Там есть один огромный город под названием Скалгер. Мне не хочется верить, что Клусси смог взять эту великую твердыню… Он - наша последняя надежда. Олгмонцы, похоже, разделились на два совершенно не похожих друг на друга лагеря: одни надеются закидать врага шапками, вторые заранее себя похоронили… Дадут, по крайней мере, свежих лошадей, провизии, нового проводника… Саджон сказал, что три месяца назад к ним явился последний гонец из Скалгера. Просил помощи, но им некого было послать. Тогда город уже был осажден, но сдаваться не собирался.
      – Ну и ладно, что уберемся отсюда, - кивнул Морг. - Кругом грязь да пьянь. Солдаты, как я поглядел, совсем распустились, и никому до этого нет дела. Лакают вино с медовухой, да ходят по бабам. Когда сюда придет противник, он долго с ними не провозится.
      Приставала сидел в небольшом домике, выделенном для отряда Слепца, перед догорающим круглым очагом, в кресле с меховой обивкой.
      – Ну как, этот сброд не принял тебя всерьез? - спросил Морин, лениво потянувшись. С колен его при этом упал пустой ковшик из-под вина.
      – Увы. Таких тупиц я раньше еще не встречал! Чем меньше королевство, тем больше спесь и чванство его обитателей. Смотрят на меня, как на нищего и юродивого…
      – Что ж в этом странного? Где символы твоего высокого происхождения? Ввалившиеся щеки, кривые пальцы или вот эти жуткие буркалы в глазницах? Ты сказал им, что был королем?
      – А что бы это изменило? Я им ПОКАЗАЛ, что перед ними волшебник - думаешь, они сделали из этого выводы? Нет, просто испугались меня и наверняка решили, что на всякий случай надо бы посадить такого опасного сумасшедшего под замок. Так что ты будь готов ко всему, и не пей больше.
      – Вот тут без твоих советов обойдусь! Вино здесь дрянное, уксусом отдает. Выпьешь - и во рту одна кислятина, а в голову не дает… Что еще хорошего ты тут увидал?
      – Ничего. Кругом безысходность, угнетенность, обреченность, растерянность. Глупая бравада, за которой скрывается страх… Все просто сидят без дела и ждут, когда придет смерть. Мое настроение испорчено надолго. Ты видел их стены? Швы раскрошились во многих местах. Ров полон мусора, ворота давно не поднимались и глубоко утонули в земле.
      – Значит, мы уедем из этого гадюшника?
      – Конечно. Я ждал найти здесь союзников и армию, а нашел лагерь капитулянтов и дураков. Не стоит надеяться на светлое будущее в такой компании. Завтра опять в дорогу, мой друг - как бы ты от этого не плакал. Снова горы, хотя и совсем не такие высокие, да и снег в них должен уже растаять.
      – А лес?
      – Ну, куда без него. Леса нас ждут густые и необъятные.
      – Спасибо на добром слове. Моя промежность, между прочим - одна сплошная мозоль. Я не знаю, вы, кто любит помахать мечом да проскакать на лошади, рождаетесь с толстой кожей в этом месте? Я не кавалерист… Вот, смотри, сижу в кресле, а ноги сами по себе бесстыдно раскорячились, словно там по-прежнему седло! Мне хочется плакать, когда я думаю о том, что мягкая постель и теплое кресло - это на один день… А потом снова сырая земля под шубой, дымные костры, которые прожигают все новые дыры в твоей многострадальной одежде.
      – Оставайся здесь, - пожал плечами Слепец. Он хотел бы при этом хитро взглянуть на Морина, но глаза его еще не обрели нужной подвижности. Приставала шустро вскочил на ноги и замахал руками:
      – Нет-нет, я уже точно понял, с кем ходит удача! И оставаться тут, ждать, когда какая-нибудь вставшая на задние ноги свинья сдерет мою драгоценную шкуру… Бр-р-рр! Нет, ни за что!
      Остаток дня пролетел без происшествий, разве что Гевел и Кантор явились очень поздно, и были навеселе. Лица обоих были измазаны грубой помадой, которую дешевые шлюхи делают из свекольного сока. Морг задал им трепку, но сильно не усердствовал… Отужинав, все пятеро легли спать, надев предварительно кольчуги и положив поближе мечи. Приставала громко ворчал, что в таком виде, с сотнями колечек, впивающихся в его нежные бока даже через толстую нижнюю куртку, он никогда не уснет… Через несколько мгновений он уже храпел, выводя носом мелодичные рулады.
      Утром, бодрые, но отнюдь не удрученные, они расстались с унылым городом. Никто так и не попытался задержать их, или наоборот, помочь. Принц Саджон выделил коней и немного еды, но проводника не дал, сказав, что каждый боец нужен ему тут. Слепец не стал спорить, даже поблагодарил принца за заботу. Герцог Паджен стоял тут же, среди небольшой толпы других королевских вассалов, и хмуро смотрел в землю. Неизвестно, что творилось у него на душе? Он ехал, чтобы в решающей битве добыть победу для своих подданных, а оказался в рядах армии, разлагающейся в ожидании неминуемого поражения. Паджен не мог не видеть, как плохи дела Доллония… Может, он хотел бы отправиться дальше вместе со Слепцом или вернуться обратно в Андим, но Саджон приказал ему оставаться в столице. Никакой грусти из-за расставания с герцогом Слепец не чувствовал. Ему было жаль юношу, чем-то похожего на него самого, но поделать он все равно ничего не мог. С тем и уехал, ни разу не оглянувшись на ворота королевской цитадели…
      Тракт из столицы на запад, к отрогам поднимающихся там невысоких гор, был достаточно широким и ровным. Распутица миновала: плотная глинистая дорога вела через густые смешанные леса, изредка прерываемые проплешинами вырубок, на которых стояли опустевшие деревни. Никакого движения не наблюдалось - даже пикетов или разъездов олгмонской армии. Так, одни одинешеньки, пятеро путников быстро преодолели расстояние равное пройденному от Андима до Доллония пути, за гораздо меньший промежуток времени. Уже через неделю отряд достиг перевала, с которого в ясное весеннее утро хорошо просматривалась широкая долина и неимоверно огромное скопление зданий далеко впереди. Границы Скалгера размывала серая дымка и скрывали боковые пики, а также складки местности, но все равно, размеры его поразили всех, даже Морина.
      – Вот это да! - пробормотал он, хрипя пересохшим горлом. - Велик сей город.
      – А ты думал, только твой Коррознозд может хвастать своей величиной? - насмешливо поинтересовался Слепец. В голосе его сквозила гордость "за свой берег", которую Приставала поспешил загасить.
      – Ха! Если ты думаешь, что я поражен этим зрелищем, то ты ошибаешься. Удивлен просто, что варвары способны сбиться в такую толпу и не перерезать друг друга при этом. По сравнению с высоким, светлым и прекрасным Коррозноздом, это - ничто иное, как куча дерьма. Правда, очень большая.
      Уязвленный Слепец с мрачным видом поспешил пришпорить своего коня, чтобы оказаться как можно дальше от злословного приятеля…
      В горных лесах, стоявших на самых высоких склонах окрестных гор, таяли последние снега, на деревьях трепыхались нежные листочки и даже сами камни казались чистыми и обновленными. Птицы сновали в небе и пели в зарослях дикого орешника, густо покрывавшего обочины дороги; под копытами коней то и дело метались зайцы и бурундуки, ошалевшие от тепла и солнца… Последние холодные ночи остались позади, когда путешественники спустились с перевала вниз, к сизой дымке, почти все время окутывающей Скалгер прозрачной вуалью. Дорога теперь шла мимо огромных кусков скал, торчавших тут и там в полном беспорядке. Казалось, будто некий исполинский пахарь выворотил из склонов гор эти глыбы много лет назад.
      Вскоре дорога пересекла глубокое ущелье с рекой, глухо ворчащей во мраке, что скрывал дно этого провала. Через него был переброшен мощный стальной мост, а с той стороны по бокам от него высились два каменных столба с плоскими вершинами, подозрительно напоминавшие сторожевые башни. Слепец отдал приказ задержаться у самого начала стального полотна. Его товарищи отродясь не видели, чтобы люди имели столько стали, что из нее не жалко сделать целый мост, целиком, от поддерживающих балок до перил. Гевел высказал предположение, что все это обман, и на самом деле мост сработали из дерева, которое поверху обили тонкими листами стали.
      Слепец не слушал болтовню, сосредоточившись на окрестностях. Он чувствовал угрозу, исходящую с той стороны ущелья, хотя не мог определить точно, в чем она заключается. Оба каменных столба были окружены темно-красной аурой. Через некоторое время, когда отряд все же двинулся вперед, на вершинах "сторожевых башен" появились люди. Их было с полдюжины, все одетые с ног до головы в блестящие доспехи. В руках каждый держал арбалет, штуку очень редкую и ценную, потому что секретом их изготовления Скалгер ни с кем не делился. Многие пытались подражать, скрупулезно разбирая оружие на части и изготавливая копии, но получались одни жалкие подобия, с ненадежным взводным механизмом, слабым боем и дрянной точностью. В Центре Мира, в оружейной комнате, было несколько подобных штучек, старых, проржавевших и никогда на памяти короля Малгори не участвовавших в боях. Спусковой механизм арбалетов взводился специальным ключом, как часы, и все ключи были потеряны. Новые, выкованные местными кузнецами, работали слишком плохо, если вообще работали… У местных воинов, судя по всему, подобных проблем не возникало.
      – Эй! Остановитесь немедленно! - закричал кто-то из людей с арбалетами. Голос был слаб, потому что резкий ветер сносил слова за спины горцам. Слепец натянул поводья и поднял руку.
      – Тихо, братцы! - сказал он. - Не пытайтесь ничего делать, потому что эти люди настроены по отношению к нам весьма враждебно.
      – Прямо как тот однорукий, в Андиме? - уточнил Гевел.
      – Да, только эти подготовились ко встрече гораздо лучше. Если им не понравится какое-то твое движение - пустят арбалетный болт, который пробьет тебя насквозь вместе с кольчугой.
      – Да ну! - в голосе Гевела послышалось недоверие. - Далеко больно.
      – Поверь мне. У них особые луки… вроде как волшебные… как-нибудь, в более спокойной обстановке, я тебе про них расскажу.
      Гевел недовольно заворчал, однако никаких глупостей от него ожидать не стоило. Несмотря на болтливость, он был столь же благоразумен, как мудрый Морг или молчаливый Кантор. Слепец удовлетворенно кивнул и выехал чуть вперед, буквально на шаг.
      – Эй и вам, добрые жители славного Скалгера! - закричал он, от усердия привстав на стременах. - Мы - ваши друзья! Наш путь лежит из далекой страны, и проделали мы его, чтобы присоединиться к вашей борьбе со злом, охватившим Правобережье. Проведите нас в город.
      – Ты лжешь! - закричали в ответ. Порывы ветра уносили некоторые звуки, и речь казалась бормотанием сумасшедшего. - Ты… инем… афтане… выезжай вперед. Нам… ужен… плен… Остальные…усть… раются… или будут… биты.
      Морг хмыкнул.
      – Не перестаю удивляться гостеприимству на твоем берегу, хозяин. Сколько раз уже нам обещали смерть, едва завидев!
      – Ты должен простить их - просто сезон гостеприимства окончился вместе с началом войны. Хотя, должен сказать, Скалгер никогда не был особо радушным местом, как я слышал, - Слепец тяжело вздохнул. - Что же, придется играть нечестно.
      В одно мгновение прозрачный воздух над мостом помутнел. Мощный ливень с оглушительным шорохом ударил по камням и стальному настилу, пригнул людей к седлам коней и каменным площадкам. Видимость упала до двух шагов - тут самый меткий стрелок из арбалета станет беспомощным, как ребенок. Слепец пришпорил коня, ориентируясь с помощью внутреннего ока, четко различавшего красные пятна мечущихся на своих возвышениях скалгерцев. Широкие коридоры, свободные от дождя, указывали путь его товарищам, которые не замедлили пуститься вскачь. И вовремя - там, где они только что стояли, промелькнули несколько едва заметных теней. Арбалетные болты звякали о сталь моста так громко, что заглушали буйный стук дождевых капель. Было слышно, как стрелы рикошетят и со звоном ударяются в перила после отскоков.
      Лошади быстро достигли конца моста, но там путь преграждала гигантская каменная баррикада. Пришлось ждать, сгрудившись у одного ее края, пока воины воды, проникнув в крошечные трещины кусков скал на другом краю, разнесут их на части и освободят проезд. Тогда отряд двинулся вперед, вырвавшись на зажатую между высокими горами дорогу, по которой сейчас пенным потоком неслась вода. Человеческая фигура, едва различимая в плотном облаке дождя, попалась на пути и была сбита конем Кантора. С глухим лязганьем человек улетел далеко в сторону и исчез.
      Дорога несколько раз резко свернула в разные стороны. За очередным поворотом дождь внезапно прекратился, с небес снова полился солнечный свет, а горные склоны по бокам стали сухими… Только за пятерыми всадниками тянулись мокрые дорожки. Кони на бегу успевали отфыркиваться и трясти гривами. От одежд и лошадиных шкур понимался густой пар. Люди радовались солнцу и такому ловкому проникновению на территорию Скалгера.
      Через час с небольшим они достигли довольно крутого склона, который обрывался прямо на огромный зеленый луг, тут и там украшенный островами цветущих одуванчиков. Дорога уходила влево, спускаясь вниз по вырубленной в стене обрыва наклонной галерее, а справа громоздилась невероятных размеров осыпь. Слепец повернул отряд на нее. Карабкаться по камням было опасно и долго, но кто знает, какие еще сюрпризы могли ожидать на дороге? Осыпь вела куда-то к западу, к стоящему там частоколу узких горных пиков, за которыми прятался Край Мира.
      Без лишних приключений спустившись на луг, отряд направился к городским окраинам, видневшимся далеко впереди. Деревьев вокруг почти не было; зеленый ковер трав то и дело уродовали свежие ямы, рядом с которыми громоздились кучи вынутой земли, то коричневой, то черной, то серой. В некоторых кучах копошились грязные люди в рваных одеждах, выбиравших какие-то комья и складывающие их в большие ручные тележки. С каждой сотней шагов, приближавших к городу, все явственнее чувствовался запах дыма. Потом, у самых домов, вросших в землю развалюх, таких черных, что нельзя было разглядеть ни окон, ни дверей, встретились гигантские кучи отбросов: тогда "ароматы" гнили заглушили все остальное.
      Когда домишки стали чуть приличнее и кое-как выстроились в улицу, на ее поверхности стали попадаться следы мостовой. Далеко впереди вставали высокие и широкие здания, похожие на жилища гигантов, наплевательски относящихся к красоте и гармонии. Грубые формы, никаких украшений, серые цвета… Иногда в промежутках между уродливыми стенами проглядывали шпили и ажурные башни, явно сделанные из металла. Наверху непременно находилась круглая площадка непонятного назначения… Вокруг не было ни одного дома из дерева - все, даже самые захудалые развалюхи были сложены из камней. Крыши тех, что победнее, покрывала зеленая от древности медь или проржавевшее железо, богачи использовали для своих хором серебристый металл вроде того, из которого были сделаны ворота в Центре Мира.
      Узкие лабиринты окраинных улочек, похожие на каменные подвалы под открытым небом, окончились. На их месте появились высокие чугунные ограды, охраняющие аккуратные изумрудные газоны и крохотные фруктовые садики. Деревья по большей части стояли полуголые, листочки только проклевывались на свет из клейких почек. В глубине дворов прятались особняки из мрамора и желтого лесса, со слабыми намеками на украшения в виде лепных балкончиков и плющей, увивавших перила.
      Улицы были поразительно безлюдны, несмотря на то, что время близилось к полудню. Иной раз на перекрестках мелькали экипажи и отдельные всадники, или в подворотнях быстро исчезали тени пугливых прохожих. Только углубившись как следует в квартал особняков, отряд наткнулся наконец на человека, который не имел возможности спрятаться - справа раскинулся ничем не огороженный, видимо, общественный, пруд, грязный и заросший тиной, а слева высился особенно мощный и длинный забор, украшенный целым табуном скачущих чугунных коней.
      Прохожий носил грубую куртку из толстой холстины, такие же штаны, растоптанные сапоги с короткими голенищами и старый медный шлем с широкими полями и гребнем на макушке. Густая щетина, скрывавшая пол-лица, по цвету походила на шлем.
      – Стой! - воскликнул Слепец, прижимая скалгерца к ограде конем. Морг поспешно выехал вперед и перекрыл ему путь к отступлению. Человек в медном шлеме испуганно прижался спиной к копыту чугунного коня и затравленно поглядел на Слепца своими черными, как уголь, глазами.
      – Кто вы такие? - спросил он дрожащим голосом. - Не похожи на городских…
      – Мы гости вашего прекрасного города. Пришли из дальних далей, чтобы помочь…
      – Врешь! - скалгерец взвизгнул, не дав Слепцу закончить той самой фразы, которая уже раз блестяще доказала свою полную непригодность для переговоров. Рука человека в медном шлеме скользнула за борт куртки и появилась обратно с маленьким кривым ножиком. Непонятно было, что хотел сделать им владелец перед лицом пятерых вооруженных мечами воинов - разве что зарезаться? На всякий случай, Слепец потянул поводья, заставляя коня отойти от нервного скалгерца подальше. Тот продолжал кричать: - Вам неоткуда прийти к нам на помощь! Весь мир, кроме Скалгера, захвачен Огневержцем! Вы - вражеские лазутчики!
      – Послушай! - начал было Слепец, но скалгерец не захотел слушать. Ловко проскользнув под брюхом коня Морга, он бросился бежать вдоль ограды, а потом, испуганно обернувшись, прыгнул в пруд и побрел прочь по пояс в зеленой, вонючей воде.
      – Так, - уныло заключил Морин. - Не хотят они нас слушать. Сейчас этот парень добежит до околотка и расскажет, что по городу носится орда врагов, злобных, с горящими глазами, вооруженных до зубов. Что они насилуют женщин, жгут дома, убивают мужчин, живыми пожирают кур и загибают прутья на решетках прекрасных скалгерских заборов. Нас окружат и быстренько нашпигуют этими, как их там… болтами.
      – Будем надеяться, что повстречаем кого-то менее испуганного и более разумного, - пробормотал Слепец. - У меня идея! Может быть, они станут говорить с одним человеком?
      Он указал на стоявший неподалеку дом, выгоревший дотла, окруженный обугленными трупами деревьев и длинными ожогами на зеленой лужайке. Закопченные стены, черные провалы окон, внутри видна обрушившаяся вниз кровля. Слепец заставил своих товарищей спрятаться за стенами этого пепелища вместе с лошадьми.
      – Если вдруг вас все же обнаружат и станут атаковать, старайтесь как можно дольше никого не убивать…
      – Это просто, - пробормотал Гевел недовольно. - Надо выйти к ним с открытыми объятьями и принять себе в пузо пару лезвий. После этого и захочешь, а никого не убьешь.
      Морг отвесил ему подзатыльник и с рыком приказал заткнуться. Слепец, воровато озираясь на пустую улицу, подождал, пока его приятели войдут через выбитые ворота ограды и исчезнут в дверном проеме с головешками в петлях. Никого вокруг видно не было, даже беглец в медном шлеме уже скрылся за забором на той стороне пруда, но кто-то из соседей запросто мог видеть прячущихся воинов через окно. Пришли с миром, а ведем себя почти как враги, - с горечью подумал Слепец. Вздохнув, он отправил коня галопом вдоль улицы, и скакал до тех пор, пока не выбрался на широкий, вымощенный потертым булыжником бульвар. Посредине тянулась кленовая аллея, покрытая зеленым пушком молодых деревьев. Здесь было несколько человек - кривоногий старик в черном плаще и толстая дама в платье с пышным подолом, с двумя детьми и горностаем на поводке.
      – Не бойтесь! - ласково сказал Слепец, протягивая к ним руку. Дама взвизгнула и пустилась наутек так резво, что натянувшийся поводок едва не сломал шею горностаю. Некоторое время зверьку пришлось ехать за хозяйкой на спине. Потом он смог вскочить на лапы и побежать, смешно взбрыкивая. Дети голосили и бежали вместе с дамой, не смея даже оглянуться.
      Старик в плаще оказался весьма смелым субъектом. Из оружия при нем оказалась только длинная серебристая трость, и он не замедлил пустить ее в дело. Слепец едва успел отдернуть руку, как в том месте, где она находилась, свистнул рассекаемый тростью воздух.
      – Ради Создателя, не бойтесь меня! - взмолился Слепец, заставляя коня пятиться от воинственного старика. - Я хочу только узнать, где тут у вас живет голова? Где Ратуша, мэрия, или как называется это заведение?
      – Зачем тебе это знать? - прошамкал старик, примериваясь для нового удара. - Наверное, ты подосланный убийца?
      – Арр! - зарычал Слепец от бессильной злобы. Будь проклята их болезненная подозрительность!! - Ну тогда укажи мне, где находится ближайший патруль? Я хочу сдаться и кое-что рассказать.
      – А мы уже здесь, - спокойно сказал из-за спины чей-то бас. Слепец осторожно развернул коня и увидел три арбалета, нацеленные ему прямо в грудь.
      – Замри! - сказал высокий воин в полированных доспехах из замечательно крепкого и легкого металла, который умеют плавить только в Скалгере. Полный доспех - кираса с пластинчатой юбкой, наплечники, налокотники, поножи и конический шлем. Двое других облачены попроще - только короткие кольчуги и шлемы, все из того же легкого металла… А вот взгляды, наоборот, казались весьма тяжелыми и не обещающими ничего хорошего.
      – Отведите меня к своему начальнику! - потребовал Слепец.
      – Слезай с коня, - ответил солдат. - И пойдем мы в Южную тюрьму, где тебя допросят с пристрастием, а потом казнят.
      Слепец скрипнул зубами. Судя по непроницаемым лицам солдат и их арбалетам, готовым спустить болты, спорить с ними бессмысленно - только драться. Этого следовало избегать, покуда возможно… Поэтому Слепец сполз вниз, отдал солдатам пояс с мечом и поплелся по бульвару на юг. Начальник караула шел первым, показывая дорогу, за спиной Слепца двигался один из солдат с арбалетом наготове, а второй вел под уздцы коня. Дома вокруг стояли высокие, из крупного красного кирпича, но без заборов и деревьев. На не обремененных окнами стенах были выложены стилизованные картинки - молот, меч, щит, арбалет. Строители использовали для них кирпичи желтого цвета, но такого же размера, как и красные, потому изображения вышли грубыми.
      Бульвар окончился, превратившись разом в широкую грязную улицу. Мимо с грохотом пронеслось несколько больших крытых телег, влекомых рослыми лошадьми с широченными копытами. Кирпичные дома остались позади, и теперь вокруг возвышались те самые уродливые огромные домищи, которые Слепец видел с самой окраины. Они тоже были обнесены заборами, только на сей раз каменными. Из-за них доносилось множество самых разных звуков - громкое гудение огня, протяжные тяжелые вздохи мехов, равномерный гулкий стук молотов. Над крышами зданий клубился густой дым, уносимый ветром на юг, и его лохмотья снизу подкрашивались в багровые оттенки отсветами пламени.
      Квартал огромных зданий они тоже миновали без остановок. Потом были длинные прокопченные бараки, из открытых окон которых несся гул многочисленных людских голосов. Видно там разом работало большое количество рабочих. Сквозь их ропот иногда прорывался тонкий звон металла и шипение испаряющейся воды.
      Наконец, утомительное путешествие по Скалгеру закончилось: вся процессия вошла во двор тюрьмы, огороженный толстенной и высоченной стеной, по верху защищенной частоколом маленьких, острых стальных шипов. Два солдата грубо схватили Слепца под локти и заволокли через темный коридор и крутую лестницу в сырой подвал. Пара факелов, чадящих в стенных зажимах, освещали дрожащим оранжевым светом скупую обстановку - стол и стул, кое-как сколоченные из кривых осиновых досок. Из-за ржавой железной двери появился худой белобрысый человек в красной куртке, сплошь покрытой каким-то пятнами, похожими на въевшийся глубоко в ткань жир. Встав у стола, тюремщик осмотрел Слепца лихорадочно блестевшими в полумраке глазами.
      – Мы из патруля сержанта Туринга, - доложил один из солдат, державших пленника. - Этого поймали на бульваре Кленов, с оружием, на коне, в мокрой одежде и покрытого пылью. Приставал к прохожим.
      – Ясно. Как там у вас дела, ребятки?
      – Спокойно. Нашли пару недорезанных свиней, да поймали одного сумасшедшего поджигателя. А у вас?
      – Тоже негусто. С окраины привезли человека-овцу, но он только блеял, даже не дрался. Не успел до конца сформироваться. Мы ему быстро отрубили башку, - худой человек выразительно поглядел на Слепца, давая понять, что с ним они не станут возиться намного дольше. Тут в подвале немного посветлело: с лестницы спустились четверо солдат в красных куртках - двое с ярко горящими масляными лампами, двое с короткими секирами. Они окружили Слепца, подав знак патрульным освободить помещение. Те мгновенно исчезли, а спустя пару минут вниз спустились еще двое. Первым оказался уже знакомый Слепцу сержант Туринг, а вторым - высокий, широкоплечий красавец с пышной черной шевелюрой и носом с горбинкой.
      – Это он? - недовольно осведомился красавец у сержанта.
      – Так точно, господин начальник! - отозвался Туринг. - Явно пришелец, каким-то образом оказавшийся посреди города.
      – И чем он занимался?
      – Выведывал путь к мэрии у прохожих.
      – Довольно глупое занятие для шпиона, - заключил начальник. Обойдя Слепца вокруг, он уселся на стул и закинул ногу на ногу. Худой тюремщик бочком продвинулся ему за спину.
      – И кто же ты такой? - устало и беззлобно поинтересовался начальник у пленника. - Неужели такой неумелый лазутчик?
      – Все считают, что это именно так, - пожал плечами Слепец. Облизнув губы, он отважился поглядеть на начальника своим пронзительным взором. Начальник смотрел на него сквозь полуприкрытые веки, и вряд ли мог что-то хорошо разглядеть. Ему вообще было наплевать, кто таков Слепец и отчего он шлялся по улицам Скалгера. Слепец поморщился, но решил продолжать: - Я уже понял, что бесполезно кому-то что-то доказывать. Никто не желает разговаривать - либо бежит, либо пытается меня прикончить. У вас здесь, вроде, комната для допросов, так что вам придется слушать.
      – Но мы должны точно знать, что ты говоришь правду, - прервал его худой тюремщик. - А уверится в этом можно только одним способом.
      Он повел рукой себе за спину. Слепец присмотрелся, и увидел там несколько пыточных инструментов.
      – Вам не терпится меня прижечь?
      – Мы уже столько жгли и калечили, что успели устать, - возразил начальник тюрьмы. - Нам это неинтересно. Просто порядок такой.
      – Я слышал, что сегодня здесь спокойный день? Успеете еще побаловаться своими клещами. Я прошу вас выслушать мой рассказ и подумать над ним, а не отвергать все слова сразу. Если вы не сможете этого сделать, то, уверяю, поступите во вред Скалгеру. Я пришел издалека, пришел с одной только целью - победить Клозерга, захватчика чужих земель и тронов. У вас та же самая цель, неправда ли?
      – Ты привел с собой могучую армию? Или умеешь колдовать, как этот проклятый зверодел? - усмехнулся начальник тюрьмы. Худой тюремщик тихо засмеялся, вторя ему.
      – Эй, Туринг, ты не заметил при нем солдат? Может, он прячет их в карманах?
      – Вы правы, я пришел не с пустыми руками, - невозмутимо продолжил Слепец. - Я совершил долгое путешествие, начавшееся на этом берегу, продолжившееся на том и окончившееся здесь. Дальше идти некуда. Я принес волшебство, способное победить Клозерга, и спешил изо всех сил, чтобы не оказаться одному против его армий. Я волшебник. Я могу биться с Клозергом один на один и надеюсь победить.
      На лицах слушателей появились самые разнообразные выражения. Начальник слегка недоумевал и хмурился, худой тюремщик разинул рот от удивления, а сержант проскрежетал, сжав кулаки:
      – Господин начальник! Позвольте, я собью с него спесь!
      Внезапно в полутемном воздухе подвала разлилось голубоватое свечение. Перед лицом забияки возникла прозрачная квадратная плитка, переливающаяся, как поверхность воды, по которой идут мелкие волны. Коротко прошуршав, она разбилась о лицо сержанта, оставив его мокрым. Туринг хлопал глазами, а крупные капли воды сбегали по кончикам его густых черных усов. Стражники с секирами бросились к Слепцу, но их одежды в тот же момент щедро пропитались водой и накрепко замерзли. Они застыли, как каменные статуи, только изо ртов лились ругательства, да глаза лезли из орбит от поразившего тела жуткого холода. Тюремщик охнул и отступил назад, пытаясь нашарить за спиной какие-нибудь клещи поувесистей. Начальник тюрьмы сидел на своем стуле, вдруг неестественно выпрямив спину. Одна нога медленно сползла с колена другой.
      – Я никому не желаю зла, - вкрадчиво сказал Слепец. - Наоборот, только добра!
      – Не трогайте его! - нервно воскликнул начальник тюрьмы. - Разилбед, быстро поднимись на вышку и просигналь в мэрию: у нас важный пленник. Как твое имя, чужестранец?
      – Малгори, король Торбии, - Слепец едва заметно запнулся, произнося это имя, забытое, и будто бы принадлежавшее совсем другому человеку.
      – Но в Торбии давно властвует Клозерг!
      – Потому я здесь. Я - король в изгнании.
      Худой тюремщик, озирающийся через плечо, исчез за железной дверью.
      Несколько долгих минут прошло в напряженном молчании. Слепцу пришлось еще раз остудить пыл сержанта Туринга, вновь попытавшегося броситься на него с кулаками, а также "разморозить" стражников с секирами из опасения, что они умрут от переохлаждения. Оба выронили оружие из сведенных судорогами пальцев и сами свалились следом, в лужи стаявшей воды. Наконец, вернулся Разилбед.
      – Приказано тщательно обыскать пленника, крепко связать его и под усиленной охраной доставить в мэрию! - скороговоркой выпалил он, и принялся тяжело дышать, дабы восстановить сбитое дыхание.
      Мэрия состояла из двух зданий, соединенных между собой застекленной галереей. В левом, одноэтажном, со стрельчатыми тонкими башенками по углам, располагался зал для приемов - широкий и короткий, украшенный десятком статуй. Пол был отделан малахитом необычно яркого, насыщенного зеленого цвета, в стенах красовались высокие и узкие окна с бронзовыми рамами. Между ними, как караульные, застыли высеченные из неизвестного голубоватого камня скульптуры. Они, в отличие от всех встреченных Слепцом ранее "произведений искусства" таковыми могли называться по праву. Как и каменные звери во дворце Мездоса, здешние статуи производили впечатление живых существ, вдруг застывших на невысоких постаментах. Их создатель - или создатели - заслуживали всяческого восхищения, ибо тут никто не пользовался для изготовления фигур магией.
      Узкие окна пропускали мало света, а факелов и ламп в зале не зажигали, поэтому точно разглядеть, что за люди были запечатлены в камне, Слепец не смог. Только силуэты кряжистых мужчин, сжимающих в руках то лопату, то кирку, то молот, то топор. Поворачивая голову направо и налево, Слепец прошествовал по вытертой ковровой дорожке сине-черного цвета к возвышению у дальней стены. Десять массивных, угловатых дубовых кресел стояли на нем в ряд - места для городских старейшин, или как тут называли правителей. По бокам от возвышения, за низкой посеребренной балюстрадой в несколько рядов тянулись каменные скамьи для членов Совета… Сейчас и кресла, и скамьи пустовали… хотя нет, в полумраке, что покрывал самый конец зала для приемов, кто-то шевелился. Тусклый луч солнца из одного окна по левой стороне косо падал на конец ковровой дорожки, словно бы указывая место, на котором следовало остановиться пришедшим. Слепец и сопровождавшие его охранники с секирами остановились чуть дальше пятна солнечного света - когда можно стало разглядеть три темные фигуры в креслах, и еще две, слабо поблескивающие металлом доспехов, что стояли у них за спинами.
      – Приветствую вас, господа! - степенно сказал Слепец, едва только грубая хватка охранника, сжавшего ему локоть, заставила остановиться. - Думаю, вам сообщили, кто я такой?
      – Почему он не в цепях? - сурово спросил кто-то - кажется, один из стоявших.
      – Господин начальник тюрьмы сказал, что это не имеет смысла! - растерянно ответил стражник, взмахнув секирой. - В пыточном подвале пленник сотворил нечто такое, что заставило его отменить приказ о связывании конечностей…
      – Олухи! - прошипел человек, сидевший в кресле справа от Слепца. - А если он послан для того, чтобы уничтожить руководителей обороны Скалгера? Правда, они тоже не глупцы. Знай, пришелец, что здесь только один член Десятки, который вызвался идти сам. Его гибель не подорвет силы города…
      – Я никого из вас не собираюсь уничтожать, - возразил Слепец.
      – Но мог бы, если б захотел? - спросил человек, сидевший слева. - Нам сказали, что ты - колдун.
      – Да, я способен управлять силами, неподвластными обычным людям, - подтвердил Слепец. - Однако об убийствах говорить просто глупо, потому что я явился сюда только для того, чтобы объединить свои силы с вашими в борьбе против Клозерга.
      – Зачем тебе нужны "обычные", как ты выразился, люди? Раз ты сам по себе могуч, пойди и победи проклятого Огневержца!
      – А вы задумывались, почему он привел под ваши стены армию, а не пришел в одиночку, налегке? Наши с ним колдовские силы велики, но не безграничны. Ему нужна армия, чтобы одолеть ваш многолюдный город, мне нужны вы, чтобы пробиться сквозь полчища Клозерга к нему самому. Тогда мы сразимся и выясним, кто сильнее.
      – Ты уверен, что сильнее будешь ты?
      – Точно утверждать не сможет никто. Нужно сражаться, чтобы выяснить наверняка…
      – Хорошо… Ты назвал себя Малгори, королем Торбии. Знал ли ты, что этого человека Клозерг жестоко казнил в самом начале своего захватнического похода? Торбия пала первой.
      – Перед ней Клусси захватил Малое Королевство, свергнув моего брата, так что даже здесь ваши сведения неточны. Покажите мне хоть одного человека, который видел бездыханный труп короля Малгори!
      – Ты рассчитывал, что таких людей нет? Мы сейчас допросим одного торбианского купца - посмотрим, что ты будешь петь после этого!
      – Хорошо. Где он?
      Обернувшись в кресле, человек слева повелел привести некоего Палюку. Кто-то, позвякивая доспехами, исчез во мраке. Послышалось скрипение открываемой двери, громкие шорохи и невнятные голоса. Потом из темноты, огибая ряд кресел, выступил степенный человек с короткими седыми волосами и золотым медальоном на толстой цепи. Вдоль возвышения он прошел к говорящим и коротко поклонился сидевшим в креслах.
      – Слушаешь, Палюка? - провозгласил человек слева. Очевидно, это было какой-то ритуальной фразой.
      – Слушаю, господин! - ответил купец.
      – Скажи, откуда ты родом?
      – Из несчастной Торбии, изнывающей ныне под пятой захватчика. Там я торговал пенькой, льном и хлопком.
      – Значит, ты частенько бывал в Центре Мира?
      – Не только бывал, но и жил! Увы, мой прекрасный дом о трех этажах теперь разорен…
      – Не нужно стенать здесь о своих убытках, ибо до них нам нет дела. Скажи вот что: случалось ли тебе видеть короля Торбии, Малгори?
      – Конечно! И не раз.
      – Значит, ты запросто мог бы узнать его, если бы встретил сейчас?
      Купец нахмурился и засопел, словно был неуверен, как ему следует отвечать.
      – Я бы его, конечно, узнал, - пробормотал он наконец. - Но только зря все это вы затеяли: в тот день, когда я видал нашего храброго молодого короля в последний раз, его казнили. Вернее, злобный Клозерг, захвативший с помощью колдовства нашу страну, заявил, что он только подвергнет его усечению органов - отрубит пальцы и выколет глаза. Потом Малгори был бесчувственным унесен в подвалы, и через пару дней сообщили, что от полученных ран он скончался. В народе ходили упорные слухи… Якобы тело короля было свезено на берег Реки и брошено в это мерзкое место, словно труп преступника!
      – Что же тогда ты скажешь вот этому человеку, который стоит у тебя за спиной и утверждает, что он и есть король Малгори собственной персоной? - на сей раз в беседу вступил человек, сидевший на центральном кресле. Голос у него был старческий, надтреснутый и глухой.
      – Он самозванец!! - гневно воскликнул Палюка, резво оборачиваясь к Слепцу. Седая узкая борода его воинственно встопорщилась, толстые щеки негодующе тряслись, черные глаза сверкали. Купец даже поднял руку, сжатую в пухлый кулак, будто намеревался прямо здесь поколотить негодяя, посмевшего присвоить имя его короля. Однако, столкнувшись со холодным взглядом прозрачных глаз, он мгновенно обмяк и отступил на шаг.
      – Смотри хорошенько! - посоветовал Слепец. - Вот руки самозванца. Видишь, какие у него странные пальцы, бледные и хилые? Погляди в его глаза - почему они такие холодные и пронзительные? Да, чего не сделаешь, чтобы как следует притвориться королем!
      Слепец медленно повертел в воздухе ладонями. За последние недели он уже смог научиться как следует управлять новыми пальцами, но выглядели они еще, словно приделанные восковые имитации. Слепец нарочито неуклюже сжимал и разжимал кулаки. Раскрыв пошире глаза, он дал также насладиться их демоническим блеском, не исчезнувшим после превращения.
      Палюка вздрогнул и отшатнулся, мелко тряся седой бородой.
      – Ну, и что вы застыли? - сварливо спросил старец из центрального кресла. - Вы думаете, что нам нечем больше заняться - только сидеть и смотреть на устроенное вами представление? Давай нам окончательный ответ, Палюка.
      – Это… это… - пролепетал купец. Кажется, он лишился от увиденного всех своих сил и сейчас усядется прямо на пол. - Я не должен верить своим глазам, но этот человек действительно похож на короля Малгори. Если бы не глаза, не эта неподобающая худоба и неухоженная борода… Невозможно! Но это он.
      – Ты лично видел, как Малгори умер?
      – Нет! Я же рассказывал - его тело было унесено с места экзекуции. Никто не смог бы сказать, был ли он без чувств, или уже умер…
      – Довольно. Ты можешь идти, - человек с левого кресла встал и подошел поближе к краю возвышения. Он был одет в зеленую облегающую куртку с широкими рукавами, которая очень не шла к располневшему торсу. Одутловатое лицо кривилось в гримасе недовольства, черные глаза смотрели на Слепца со смесью недоверия и неуверенности. На груди человека висела тонкая платиновая цепочка с медальоном, на котором драгоценными камнями и металлами был выделан символ Скалгера. Алмазные треугольники гор, сапфировые переливы рек, серебряное небо и золотое солнце. Судя по всему, это был мэр города.
      – Итак, несмотря на уверения Даргрина, мы не смогли точно разобраться в том, кто ты такой на самом деле, чужестранец. Кажется невероятным, чтобы замученный до смерти король Малгори вдруг ожил и явился сюда, да еще и вооруженный могучим колдовством… Однако, скажи мне кто год назад, что под стены моего города придет огромная армия, состоящая из свиней, овец и коров, а во главе ее будет сумасшедший колдун с огненным мечом - я бы приказал отрубить ему голову за неуместные шутки. Пусть даже ты на самом деле Малгори - как можно быть уверенным, что ты не околдован? Быть может, Клозерг поднял тебя из могилы, приделал обратно пальцы и вставил волшебные глаза, а потом послал к нам, чтобы хитростью сокрушить город из тыла?
      – Твои подозрения полностью обоснованы, - пробормотал старец из центрального кресла. - Но вдруг этот человек - именно тот, за кого себя выдает? Король Малгори, чудесным образом выживший и посланный к нам на помощь самими Смотрящими Извне? В таком случае отвергать его помощь было бы чудовищной ошибкой. Скорее всего, без нее нам не удастся отстоять город.
      Мэр поднял лицо к потолку, и даже под его массивными щеками было видно, как ходят желваки. Очевидно, слова старика больно ударили по его самолюбию. Управитель города рад бы резко возразить, но не может. Старик - вот кто тот таинственный член Десятки, рискнувший прийти на встречу с подозрительным пленником!
      – Увы, - Слепец развел руками. - Я ничем не могу доказать своей честности. Только сражаясь на вашей стороне, но ведь вы боитесь до этого дойти. Вам придется самим решать - слушать свое сердце, разум, или что-то еще.
      – Сражаясь? Но вдруг ты в разгар битвы обрушишься на наши порядки с тыла и превратишь бой в бойню?
      – В том и выбор. Либо равная возможность победы - а я, кроме прочего, не могу обеспечить ее одним своим участием - и поражения, либо борьба своими силами. Вы в них уверены?
      – Мы… - начал мэр, но тут же был перебит стариком.
      – Если бы мы были уверены в своих силах, тебя давно лишили бы головы. Я дряхл, и мне уже должно быть все равно, когда умереть - в этом году от меча, или в том от старости? Однако я не хочу, чтобы с неба, из края Смотрящих Извне, мне пришлось созерцать руины моей великой родины. Поэтому надо рискнуть, ибо безнадежность битвы видна на улицах. Они пусты, потому что все взяли в руки оружие и готовятся к битве. Когда они погибнут, а на пополнение орд Клозерга придут новые полчища животных, кто станет защищать гордый Скалгер? Женщины, старики и дети? Я не сомневаюсь, что они предпочтут смерть, но города отстоять уже не смогут. Поэтому я рискну принять твою помощь. Я беру на себя всю ответственность, потому что я - второй человек Десятки. Потому, что городской совет уже никогда не соберется здесь, чтобы проголосовать. Кто-то убит, кто-то в армейском стане. Поднимайтесь сюда, к нам, ваше величество.
      Солдаты с секирами, изрядно ошарашенные поворотом событий, были отправлены обратно в тюрьму. Так и не пришедшего в себя от потрясения Палюку тоже выпроводили, и в зале остались только шесть человек. Слепец, мэр Сьизен, его первый помощник Даргрин, командир городской гвардии Криаг-Вирт с адъютантом и старый Даббер, член Десятки.
      – Ну что ж, - проскрипел последний, потирая сухонькие ручки. - Как мы поступим? У вас есть какие-то идеи, Малгори?
      Слепец поочередно оглядел всех собеседников. Кроме старика, маленького, укутанного в просторную накидку с серебряным шитьем, все смотрели на него враждебно. Даргрин сосредоточенно разглядывал полы своей вельветовой куртки, пальцами выщипывал оттуда соринки и сбрасывал их на пол. Всем своим видом он выражал, что не имеет никакого отношения к принятым сейчас решениям. Криаг-Вирт сжимал и разжимал крепкие кулаки, подергивая рассеченной старым шрамом щекой. Мэр непрестанно хмурился, не сводя взора со Слепца, будто бы с минуты на минуту ожидал, что тот проявит свою злодейскую сущность.
      – Позвольте прежде всего просьбу, - попросил Слепец, обращаясь только к Дабберу. - Недалеко от того места, где я сдался патрулю, в сгоревшем доме спрятались мои товарищи. Мы хотели избежать ненужного кровопролития, которое могло случиться из-за… той непростой ситуации, что сложилась здесь. Нужно, чтобы вы позаботились об их безопасности. Затем я готов выслушать вас - ведь сам я ничего не знаю о военном положении, составе армий и их планах…
      – В таком случае, нам следует пройти в подвал соседнего здания, где у нас нечто вроде штаба, - сказал Даббер. Потом он повернулся к адъютанту Криаг-Вирта. - А ты тем временем позаботься о людях короля Малгори.

      Штаб находился в глубоком подвале, надежно укрытом сверху толстым слоем гранита, что служил полом первого этажа. Короткий коридор и восемь одинаковых комнат средних размеров.
      – Здесь у нас до войны находился архив, - пояснил Даббер, державшийся со Слепцом так, будто знал его всю жизнь. Криаг-Вирт и Даргрин, сопровождавшие их, отчужденно молчали, а мэр Сьизен, сославшись на множество дел, покинул всю компанию еще на первом этаже. Старик же болтал без умолку, будто привел сюда экскурсию. - Тут комната для отдыха, в этих трех секретари переписывают планы и приказы для разных подразделений армии, тут проходят совещания, еще две отведены для разных хозяйственных нужд. А последняя…
      Даргрин предусмотрительно распахнул дверь, пропуская Даббера внутрь помещения, заполненного ровным гудением и таким же ровным голубоватым светом. Словно сияние звезд усилилось здесь до невероятной величины, делая все нереальным, таинственным, и при этом отлично видимым. Свет исходил от шеренги изогнутых трубок, торчавших из стен. Бело-голубое пламя било из их направленных к потолку концов, как тугие струи воды.
      А на полу Слепец с удивлением обнаружил тщательно сделанную модель местности вокруг Скалгера. Пологие горы, рассеченные тонкими ранами ущелий, широкая клиновидная долина, забитая множеством черных бугорков, а на остальном пространстве - равнина, покрытая чем-то вроде застывшей зеленой пены. Похоже на игрушку для малолетнего полководца, который станет двигать по ней оловянных солдатиков. Но даже на взрослых мужчин эта штука производила неизгладимое впечатление. Слепец застыл на самом краю, не в силах ничего сказать от восхищения - так красиво и тщательно была сделана эта рельефная карта. Скалгерцы осторожно зашли вовнутрь, двигаясь по узкой полоске голого пола, оставленной у ближайшей стены. У их ног лежала желтая паутина дорог, сходящихся в квадратное желтое пятно в то месте, где горная долина превращалась в равнину. Рядом плескалась лужица, изображающая Хагмонское озеро. По самым краям комнаты змеились узкие канавки, заполненные настоящей водой - реки. Круглые выпуклости разных размеров, оседлывающие дороги и реки обозначали поселения, маленькие разноцветные флажки, воткнутые в поверхность игрушечного Скалгера тут и там - местоположение армий.
      – Как это назвать? - восхищенно спросил Слепец. - Вроде карты, но не плоская!
      – Макет, - ответил Криаг-Вирт со смесью гордости и презрения к дикарю в голосе. - На нем удобно планировать военные действия. Заходите внутрь, не стойте в коридоре.
      Даргрин запер дверь в коридор и прижался спиной к стене. Даббер вытащил из ниши, проделанной в стене, откидное сидение и немедленно на него уселся.
      – Мы не командуем армией, но положение войск, своих и вражеских, описать можем. Позже прибудет глава Десятки, который и есть наш самый главный полководец, и он скажет еще что-то, если посчитает нужным. Пока же слушай Криаг-Вирта.
      В руке командира гвардии появилась тонкая серебряная указка, которой он стал тыкать в макет. Когда длины указки не хватало, рассказчик осторожно наступал на леса, дороги и горы… Слепец вдруг вспомнил комнату в замке Центра Мира, и огромный ковер-карту, по которому он сам ходил, вот так же запросто попирая ногами целые страны… Задумавшись, он пропустил начало речи.
      – … с обеих сторон ограничено реками: на севере Сиус, на юге Богер, - бубнил Криаг-Вирт, тыкая указкой в канавки. - Про запад я упоминать не стану, там Край Мира, а с востока нас прикрывает Хагмонское озеро. К счастью, в нем множество горячих ключей, поэтому на зиму оно не замерзало, и не дало противнику шанса пройти по льду… Осенью армия Клозерга была разбита при попытке высадиться в городе Треала, что стоит у озера, а весной, как только растаяли снега и чуть подсохла грязь, мы заняли плотную оборону по всем берегам. В горах реки текут по ущельям, которые невозможно преодолеть без длительной подготовки. За ними ведется постоянное наблюдение, и там враг вряд ли станет атаковать. В долинах дела идут совсем по-другому. На левом берегу Сиуса враг только создает видимость деятельности, заставляя нас держать в готовности заслоны, а вот с правого берега Богера он ведет настоящее наступление.
      Указка командующего гвардией скользнула вниз вдоль одной из желтых ниточек, ведущей прямо на юг, до крупного кругляша, стоящего на пересечении этой ниточки с "рекой".
      – Вот здесь, на накрийской дороге, противнику удалось захватить плацдарм. Город Богер-Нижний взят примерно двумя тысячами вражеских солдат, и каждый день он перебрасывает туда новых. Мы предприняли несколько попыток сбросить их обратно в реку, но, к сожалению, там появился сам Клозерг. После этого мы уже не могли заставить своих солдат идти в атаку… Мы даже оставили ближайший к плацдарму город, Айгер, потому что за последние несколько дней дожди превратили тамошние дороги в жидкую грязь, и войска могли оказаться в ловушке в случае наступления Клозерга. Весь берег от Богера-Нижнего до озера тоже достался ему. Как сообщают разведчики, передовые разъезды звериной армии уже достигли опушек Треальского леса, который простирается до самого Сиуса. Боюсь, что сейчас Айгер пал, а части врага пробираются лесом в какую угодно сторону: на восток к Треале, на север к Блайну-на-Сиусе, или на запад, к Площади Пяти Дорог, - указка ткнула в квадратное желтое пятно у восточной окраины Скалгера. Фактически, для нас это означает катастрофу. Теперь, когда между нами и Клозергом нет речных преград, он может быстро наносить удар в том месте, где нащупает слабую оборону. Все пространство от Сиуса до Богера мы прикрыть не в состоянии… Огрин, наш главнокомандующий, уже решил сузить кольцо обороны, ограничив его Площадью Пяти Дорог и специально для этого вырытыми рвами с глиняными стенами за ними. Сейчас все там, строят, командуют, сдерживают, ведут разведку. Гибнут. Только мы сидим здесь.
      Криаг-Вирт тяжело вздохнул и с остановившимся взглядом вперился в желтое пятно Площади.
      – Да уж, катастрофа близка, - пробормотал Слепец, явственно представляя себе, как тысячи жаждущих крови зверей в светло-желтых одеяниях из человеческой кожи рвутся сюда, к огромному городу, где их ждет великая пожива.
      – Именно поэтому я решил поверить вам, - почти весело сказал Даббер. - Для Клозерга, на мой взгляд, нет смысла засылать диверсанта, он и так победит. По крайней мере, я уверен, что он так считает. Некоторые рассказы, услышанные мной, заставляют нарисовать картину этой личности - самоуверенной, сильной, безрассудной. А нам, наоборот, следует цепляться за любую возможность, пусть даже самую фантастичную… Эти молодые люди до сих пор боятся поверит в безнадежность нашего положения, поэтому пытаются идти против здравого смысла…
      – Мы не хотим хоронить себя прежде времени, - возразил Криаг-Вирт.
      – Тогда скажи мне, как ты надеешься победить орду зверей, которая сейчас наверняка затопила междуречье? В нашей армии осталось меньше тридцати тысяч человек, усталых, уверенных в скором поражении. Меньше половины из них опытные воины, остальные - горожане, впервые взявшие в руки оружие той осенью. Вряд ли они смогут на равных бороться со Зверями, у которых нет даже страха смерти! Из этих тысяч четверть до сих пор стоит на Сиусе, и успеют ли они отступить - неизвестно. У врага солдат в полтора раза больше нашего. Пусть они не умеют толком драться, зато берут силой, яростью и напором. И еще волшебством, вот что самое важное. Наши укрепления разваливаются сами по себе. Жуткие машины, ползающие по земле и парящие в небе, изрыгают сгустки огня, которые сжигают людей в кучи пепла. А есть еще отвратительные создания, похожие на сваренные кое-как вместе куски металла. Они мечут молнии, словно посланцы небес, сыновья грозы… Ну и конечно, сам Клозерг Огневержец, что бьется в одиночку с целыми полками - и побеждает их. Взмахом меча он испепеляет десятки человек. Против всего этого у нас только мечи, копья, серебряные щиты и паровые баллисты. Скажи, кто может надеяться на победу при таком раскладе?
      Произнеся длинную речь, Даббер выдохся. Сжав грудь одной рукой, второй старик махнул Криаг-Вирту, призывая продолжать беседу. Но тому нечего было добавить. С почерневшим лицом он стоял и нервно стегал себя указкой по высокому сапогу из лакированной кожи.
      – Значит, они чуют, что близки к победе, не думают о поражении и не готовы к нему? - задумчиво сказал Слепец. Даргрин взглянул на него с надеждой и недоверием.
      – Ты что-то придумал?
      – Если удастся разбить их и обратить вспять, они окажутся в ужасном положении. Можно будет развеять их в пух и прах, уничтожить, снести с лица земли!
      – Да, но будь я проклят, как нам удастся это сделать?! - прорычал Криаг.
      – Для начала должен сказать, что резервы к этим армиям вряд ли подойдут, по крайней мере, в ближайшее время. Я прибыл из Доллония, и там до сих пор находится более или менее боеспособное войско, которое оттянет на себя некоторые силы неприятеля. К сожалению, боевой дух олгмонцев очень низок, но без драки они не сдадутся. Еще тысячу Зверей я уничтожил сам на подступах к городу Андим. Туда они будут вынуждены послать большую армию…
      – Что? - недоверчиво воскликнули хором Криаг-Вирт и Даргрин. - Как ты сказал - сам уничтожил тысячу Зверей? Но каким образом? Где та армия, которая тебе помогла?
      – Если я сказал "сам", значит сделал это сам. Без чьей-то помощи, - Слепец невесело улыбнулся, видя готовые сорваться с губ скалгерцев обвинения в неоправданном хвастовстве. Однако Даббер сурово взглянул на обоих сограждан по очереди и тем заставил заткнуться. Слепец продолжил: - У меня есть идея, которую надо привести в вид, пригодный для отдачи приказов армиям. А раз уж вы такие недоверчивые, я дам небольшое представление. Смотрите!
      Слепец протянул руки к макету, словно хотел его обнять. Ему самому это было не нужно, но он решил, что следует произвести на них большее впечатление. Воды "Хагмонского озера" и "рек" закипели, издавая смешное суетливое бульканье, а потом выплеснулись на долину Пяти Дорог и покрыли ее тонким слоем. Скалгерцы нервно засучили ногами, стараясь прижаться к стене, оказаться подальше от сошедшей с ума воды.
      – Мы утопим их, - сказал Слепец, довольный произведенным эффектом. - Не снесем, а смоем с лица земли.
      Скалгерцы молчали, и только Даббер мелко, по-стариковски хихикал.

*****

      Потом был долгий военный совет за столом в комнате для совещаний. Приходили и снова уходили новые люди - командиры полков, члены городского совета и Десятки. Был даже Огрин, высокий и худой мужчина с длинной полуседой бородой и орлиным взором. Он тоже был преисполнен недоверия, и сурово смотрел на Слепца даже после того, как Даргрин с восхищением рассказал о демонстрациях мощи, устроенных Слепцом в тюрьме и комнате с макетом.
      – Молодой человек! - голос Огрина по праву принадлежал вождю огромного города и могущественного народа. Он гремел, наполнял разом всю комнату, подавлял и заставлял верить себе. - Великий Скалгер на грани погибели, и только это заставляет меня идти против голоса разума и слушать ваши небылицы. Однако учтите, что в случае предательства вы не успеете насладиться его плодами. Каждый из нас, каждый гражданин города будет стремиться убить вас, и рано или поздно это удастся. Никакая магия не спасет.
      "Что ж вы до сих пор не убили Клозерга?" - подумал Слепец, но благоразумно не стал ничего говорить вслух. Огрин был властителем, неожиданно попавшим в безвыходную ситуацию, когда собственное могущество оказывается ничем. Он должен до самого конца внушать уверенность себе и другим, пусть даже эта уверенность окажется насквозь обманчивой.
      – Я не предатель. Слово короля, - твердо сказал Слепец, поглядев Огрину прямо в глаза. Там тоже плескался океан усталости и обреченности. Этот человек уже ни во что не верит, но продолжает бороться и настраивать на битву других. Сильная личность.
      – Мы не верим королям. Мы не верим никому, кроме самих себя, - упрямо отрезал Огрин. - Только тяжесть положения заставляет связаться с вами.
      "А вот это уже глупо", - снова подумал Слепец. Гордость в такой ситуации неуместна. Значит, если бы я приехал немного пораньше - отправился бы на плаху? Он подумал о несправедливости, наполнявшей мир. Зачем Джон Торби сделал его таким? Неужели он не мог сделать его гармоничным, лишенным разных мерзостных пороков? Это вряд ли делает его хорошим Создателем. Гордыня обуяла всех людей, встреченных на пути от Реки до Скалгера. Редкие исключения вроде герцога Паджена или старого Даббера лишь подтверждали правило. Стоя на краю могилы, они пытаются отвергнуть помощь и подозревают нехорошее. Откуда такие настроения? Очевидно, они идут изнутри их натур. Сами они без стеснения обманули бы, нанесли подлый удар, не сдержали бы слова - так выходит? Или просто сталкивались с обманщиками и клятвопреступниками и сильно от этого пострадали? Вопросы были слишком многочисленны и сложны, чтобы ломать над ними голову, а она и так уже гудела.
      Совещание шло несколько часов подряд, до самой глубокой ночи. Писари исписывали набросками приказов по полкам и планами на сражение альбомы, сшитые из тончайших листов странного материала, называемого "бумагой". Было выпито несколько ведер крепкого душистого отвара, чей аромат прогонял прочь сон. Морг и Приставала скромно заходили в комнату, чтобы сообщить Слепцу о своем прибытии в целости и сохранности. Морина тут же отправили спать, чтобы он не занимал стул, а Морг включился в обсуждение военных проблем. Вернулся Сьизен. Выслушав план и проникновенный шепот Даргрина, мэр вдруг загорелся надеждой на победу, и даже горячо пожал Слепцу локоть.
      – Если шанс есть - надо его использовать! - воскликнул он, заставив присутствующих оглянуться - кого недоуменно, кого осуждающе. - Ваше величество, коли нам удастся победить, Скалгер не забудет вас!
      К концу военного совета даже у самых дремучих скептиков пробудились искорки надежды. Громкие, перебивающие друг друга голоса изредка заглушались окриками старших…
      Здесь Слепцу удалось совершить то, что он хотел провернуть в Доллонии. Ему поверили, неважно как и насколько твердо. За ним пошли. Уже под утро множество людей с лихорадочным блеском в запавших, почерневших глазах, разошлись по всему городу, разнося с собой заряды оптимизма и желания действовать. Они надеялись обратить поражение в победу…
      Сам Слепец вместе с таким же почерневшим, как все остальные участники военного совета, Моргом, и заспанными Гевелом, Кантором и Приставалой отправились в одну из гостиниц на Площади Пяти Дорог. К полудню они должны были начать непосредственную подготовку к сражению вблизи будущего поля битвы.
      По дороге, на темных улицах затаившегося в предчувствии большой беды города, Морина продул свежий ветер, и его потянуло на беседу.
      – Какое унылое место, этот ваш Скалгер! - пробормотал он, вроде ни к кому не обращаясь, но Слепец-то знал, что эта отвлеченная фраза предназначена ему.
      – А ты чего хотел?
      – Да ничего я не хотел. Просто вспомнил сейчас, каким огромным он выглядел тогда, с перевала, и тут же о родине затосковал. Коррознозд совсем не таков по ночам. Кругом яркие огни, толпы веселых людей, фейерверки, песни и музыка!
      – Неужели ты думал, что горожане, которых не сегодня, так завтра могут пустить под нож полчища захватчиков, станут петь песни и веселиться?
      – Нет, но зато я думаю, что в обычные времена здесь ни капельки не веселее, - Приставала презрительно сплюнул. - Даже собаки не лают.
      – Их всех прикончили, потому что Клозерг и собак, тех, что побольше, превращал в своих солдат.
      – Ну и что? Неужели эти трусы и мосек всех повырезали?
      – Конечно. Со страху никто не разбирает. Собака - значит придушить.
      – Ах, какая страшная эта штука - всеобщее безумие! В юности я попадал в уличные беспорядки, когда толпа разбушевавшихся людей сносит все со своего пути. После нее трупы и развалины… страшное дело.
      – Так оно есть. Война - это тоже всеобщее безумие.
      – Надо же. Ты ли это говоришь?
      – Чего тут странного? Тебя вот потянуло на философскую беседу, а я чем хуже? Скоро все решится, поэтому хочется поразмыслить о чем-нибудь эдаком.
      – Значит, скоро наш поход окончится?
      – Да.
      – И что потом?
      – Смелый вопрос. Быть может, нас пустят на куртки для очередного полка свинской пехоты.
      – Бр-р-р! Как у тебя язык повернулся такое сказать? Неужели первая мысль, которая приходит к тебе после вопроса о будущем, это мысль о смерти?
      – Ко всему надо готовиться. Погибель, друг мой, равновероятный исход грядущего сражения. Как и выживание, впрочем.
      – Да… Ты когда-нибудь задумывался о том, что будет с тобой после смерти?
      – Нет, - Слепец пожал плечами, но Приставала вряд ли увидел этот жест в темноте - как и легкую усмешку, тронувшую губы. Стоит ли думать о смерти? Будет ли смертью поглощение личности Малгори личностью его отца? Как это произойдет? Множество вопросов без ответов.
      – Как? - патетически воскликнул Морин, напугав коней. - К тебе ни разу не приходил вопрос, будешь ли ты там, среди множества звезд?
      Он ткнул длинным пальцем в небо.
      – Ха-ха! Ты знаешь, я сейчас вспомнил, как Даббер говорил, что после смерти будет смотреть на Скалгер с неба. Он, похоже, не сомневается, что туда попадет.
      – Действительно, самоуверенный старикан.
      – Ты считаешь, что на небо попадают только те, кто этого достоин?
      – А как иначе? Если б туда попадали все подряд, небо стало бы белым и ярким!
      – И кто же удостаивается такой чести?
      – Ты у меня спрашиваешь? Я что, Смотрящий Извне? Это у них надо спрашивать. Сам я могу только строить предположения. Туда попадают самые добрые, мужественные, смелые и так далее…
      – Значит, мне путь заказан?
      – Гм… Почему?
      – Я бросил Фило… я убил того безоружного солдата около города из Розового Камня, а отцеубийцу в самом городе оставил в живых.
      – Тебя будут мерить другой меркой. Ты - великий герой, спасающий мир. Ты станешь яркой звездой в центре небосвода, звездой, наливающейся красным на рассвете и грозящий злодеям ранними вечерами. А те, кто прожил незаметную жизнь добрым и абсолютно справедливым, превращается в маленькую скромную звездочку с самого краешку.
      – Забавная философия. Таким образом, я слышу в твоих словах осуждение. Ты говоришь так, будто та яркая звезда достанется мне несправедливо!
      – Я этого не говорил! Просто герой, яркий и заметный всем, окружен смертями и страданиями, которые поровну достаются врагам и друзьям. Да и герою самому тоже, пожалуй.
      – Ух, ну и картину ты нарисовал… Грустную, даже душераздирающую - тут впору жалеть героев за их несчастную судьбу. Или прибить в детстве, чтобы жизнь была тихой, спокойной, доброй и мирной.
      – Тьфу на них на всех, - Морин махнул рукой.
      – На кого?
      – На героев. Ты ведь ненастоящий герой, правда? Я ведь помню, как мы шли с тобой через деревни, и ты устраивал на потеху публике представления. Ты тогда был простым слепым бродягой, без всяких претензий… И нравился мне больше. Это все Мездос, он тебя изменил. Заколдовал. Это ему понадобился герой, чтоб провалился под землю этот старый прохвост! Вот скажи, зачем тебе лично нужна эта битва и эта победа?
      – Мездос сказал, что Клозерг виноват во всех катаклизмах, потрясающих наш мир. Хочу остановить его разрушение.
      – И все? Ничего для себя?
      – Что ты пристал! У меня и так голова трескается. Ты-то спал, а я слушал болтовню двух десятков человек сразу на протяжении нескольких часов.
      – Я просто хочу показать, что тобой руководит злая воля. Ты действуешь не сам по себе!
      – Может, ты и прав, - Слепец задумчиво выпятил губы, со свистом выдувая носом воздух через густые усы. Да, Приставала прав, сам о том не подозревая. Чужая воля, вот только с ее источником он не угадал…
      Так они и ехали, болтая то о всяких пустяках, то о философских проблемах, затрагивающих основы мироздания. В то самое время богерские отряды, насчитывающие больше пяти тысяч бойцов, непрерывно отступали, унося ноги от готовившегося удара вдвое большей армии Клозерга.
      Наутро кинувшиеся в атаку Звери обнаружили, что цепь наспех сооруженных в проходах между айгерскими холмами фортов покинута, и бросились вдогонку. Еще засветло они нагнали арьергарды скалгерской армии и вынудили их дать бой. К счастью, вся местность вдоль накрийской дороги была изрыта редутами и украшена срубленными на скорую руку стенами, потому битва не принесла захватчикам победы. Потрепанные войска Свиней и Быков откатились назад, чтобы зализать раны и дождаться подхода подкреплений. Ночью и те, и другие видели плохо, предпочитая отсиживаться в ожидании утра. А утром все повторялось снова - атака на пустые оборонительные рубежи, изнурительная погоня и безрезультатное сражение на закате.
      Сам Клозерг не показывался в первых рядах наступающего войска. Было совершенно непонятно, проявляет ли он тем самым беспечность, предаваясь праздности и веселью, или собирается устроить какую-то пакостную неожиданность.
      Противоположный лагерь изо всех сил готовился к контрудару. На самых подступах к Площади Пяти Дорог, маленькому городку у границы накрийской равнины и долины Скалгер, рылись основные укрепления. Во множестве совершенно ненужных на первый взгляд редутов в стены замуровывали бочонки с водой. Последние резервные полки, стоявшие до того в глубине Скалгера, а также те, что держали рубежи у Блайна-на-Сиусе и Бизерде на юге, по ночам совершали стремительные броски в сторону приближающейся к Площади вражеской армии. Днем они прятались в лесах и рощах, не разводили костров, не заготавливали фуража, лишь бы не быть замеченными лазутчиками. Даже доспехи были выкрашены в бурый цвет. Достигнув назначенных планом мест расположения, полки продолжали прятаться. Ночами им доставляли пищу из Скалгера и близлежащих деревень… Командиры по очереди вызывались к Криаг-Вирту, в ту самую комнату с макетом. Каждый тщательно изучал, где предстояло действовать, куда и в какое время наносить удар. Маленькие кузни и большие мастерские работали с неимоверным напряжением, выковывая, клепая, отливая оружие и снаряжение. Шел день за днем, и так до тех пор, пока не истекла неделя, а за ней и вторая. Уже близилось лето - в дремучем треальском лесу растаяли последние сугробы, на вершинах гор поуменьшились ледяные шапки. Мутные, бурные воды Богера и Сиуса неслись к Хагмонскому озеру, переполняя его чашу. Половодье было необычайно сильным, что играло на руку Слепцу. Казалось, талые воды тоже были полками, пришедшими для участия в скорой битве.
      В ночь перед тем днем, когда было решено дать сражение, Слепец вышел из скрипучих дверей старой гостиницы "Сайон Коу", в которой он и его товарищи прожили последние десять дней. На нем был надет сияющий в свете многочисленных факелов панцирь с мощными оплечьями и длинной "юбкой", набранной из заходящих друг на друга пластин. Поножи спереди имели выступы вверх, чтобы захватить колени, локти и тыльные стороны кистей укрывали сделанные на заказ кольчужные наручи. Голову защищал круглый шлем с шестигранной верхушкой, поворотной маской-забралом и наваренным по нижнему краю обручем - на него крепилась мелкоячеистая кольчужная сетка, прикрывающая шею. На груди, совершенно не заметный даже вблизи, покоился Талисман Воды…
      Несмотря на большое количество металла, навешанного на тело, Слепец не ощущал особых затруднений - все доспехи были сделаны из того самого легкого и прочного серебристого металла под названием "андилль", коим славился Скалгер. Кроме того, все прошедшие дни они с Моргом, Гевелом и Кантором усиленно тренировались, устраивая схватки на мечах с надетыми на них ясеневыми чехлами. Все три воина с того берега Реки тоже получили прекрасную броню, только Приставала наотрез отказался одевать что-либо защитное - только легкую короткую кольчужку.
      – Думаешь, я поскачу следом за тобой, рубиться с этими отвратительными зверями? - сказал он Слепцу накануне сражения. - Нет, я себя знаю. Битвы не для меня, я там потеряюсь и бесславно погибну.
      – Что же, будешь шататься по тылам? Вдруг тебя примут за шпиона да и зарубят без разбирательств?
      – Не-а. Криаг дал мне жетон курьера, - хитро ухмыльнувшись, Приставала продемонстрировал маленький золотистый кругляш.
      Однако сейчас он вслед за остальными вышел в ночь и уселся на коня.
      – Если все будут грохотать и скрежетать так же, как вы, - весело воскликнул Приставала из седла, - то поднимется такой шум, что никакой внезапности не получится.
      Слепец оглянулся. Вокруг, на гигантской площади, давшей название городку, тьма была развеяна сотнями оранжевых факелов. Тысячи воинов в таких же панцирях, как у него, усаживались на коней под дублеными кожаными попонами, или уже медленно продвигались на восток. Казалось, огромное чудовище с горящей чешуей выползает в путь из своего логова. Два самых лучших полка скалгерской армии, Черный и Синий, по пять сотен первейших воинов, а еще вдобавок отряды гвардии и несколько десятков отчаянных рубак, до войны служивших охранниками и телохранителями у знатных купцов и владельцев больших кузниц.
      Рядом со Слепцом на огромных, могучих конях, сплошь черных, как сама ночь, сидели Криаг-Вирт, Даргрин и несколько членов городского совета. Их доспехи отличались цветной вязью на груди, составляющей гербы или девизы. Шлемы украшали плюмажи, привязанные к седлам щиты тускло отливали золотом и платиной.
      – Вперед? - торжественно спросил Криаг-Вирт, когда Слепец и его товарищи уселись в седла.
      – Да, - уверенно ответил бывший король Малгори. Он заглянул внутрь себя и понял, что на вторую битву в своей жизни он отправляется с теми же самыми надеждой на победу и страхом проиграть. Удастся ли взять реванш? Не сложится ли все хуже, чем в тот раз? Хотя, куда уж хуже. Сейчас Слепцу есть, что противопоставить мощи врага. И Клозерг не ожидает этого!
      С глухим, протяжным стуком и бряцаньем основные силы двинулись вперед. Солдаты заставляли неторопливых коней расступаться, чтобы дать проезд военачальникам, которые поспешили вперед, в голову колонны.
      Вокруг, в ночи, лежали поля и луга, редкие в этих местах сельскохозяйственные угодья. Никто не засеял их в эту проклятую весну, ибо неизвестно было, сможет ли Скалгер отстоять свои поля, или по ним пройдут многочисленные завоеватели? Заброшенные из-за военных неурядиц домишки темнели по сторонам от дороги, уныло отбрасывая при свете факелов длинные тени, которые метались туда-сюда, словно заломленные в мольбе руки. Только тянулись они не к солдатам, а от них… Небо над головой было затянуто плотными тучами, излучавшими тусклое серое сияние, не способное, впрочем, развеять ночь. Только смутные пятна возвышавшихся на вершинах далеких холмов рощ выделялись на его фоне. Сейчас они чудились гигантскими зверями, приготовившимися к прыжку. Да, ночь - обманчивое время. Все кажется не таким, как при ярком свете дня, все приобретает таинственный смысл.
      – Все готово? - спросил Слепец ехавшего рядом Криаг-Вирта.
      – Да, сообщения пришли от каждого отряда. Иные уже заняли предписанные им позиции, иные выдвигаются на них одновременно с нами. Резервы тоже покидают лагеря и скапливаются к западу от Лазусских лугов.
      В прошедшие два дня враги захватили много земли вдоль самого Богера, и в том числе те самые луга. Река охватывала их большим полукругом, отклоняясь в том месте к югу. Обороняющиеся покинули эту местность почти без боев, опасаясь окружения с северного фланга. Теперь луга обещали стать отличной ловушкой для наступающих отрядов Клозерга.
      Вскоре после того, как Слепец и остальные покинули Площадь Пяти Дорог, перед ними из темноты выступили неясные очертания незаконченных каменных стен, тянувшихся с севера на юг. Последний рубеж обороны, который не пригодился. Глубокие рвы на той стороны стены казались черными провалами в самое сердце земли. Дальше, за ними простирались болотистые просторы, сплошь покрытые разнообразными кустарниками и источенные ручьями. Так продолжалось до города Цкес, после которого местность приподнялась, вздыбилась мощными, покатыми плечами холмов. Кусты сменились березовыми и буковыми рощами, а между ними все было покрыто светящимися точками факелов. Войска продвигались на восток непрерывным потоком, узкими тропами, полевыми дорогами и просто напролом. Этим утром они должны были победить, или погибнуть. Тысячи людей, вышедших в бой вслед за Слепцом, обещавшим победу… Он не мог не оправдать доверия этих воинов, прежде почти лишившихся всяких надежд и готовившихся лишь к жестокому уничтожению. Вот они, уступают дорогу кавалькаде всадников в богатых доспехах, провожают их взглядами и громко приветствуют, размахивая руками и щитами. По большей части это были простые горожане, взявшиеся за оружие в критический для родины момент. Снаряжение и вооружение отличалось пестрым разнообразием - обыкновенные хозяйственные топоры, пересаженные на новые топорища, мясные тесаки, охотничьи луки, старые бронзовые наборные доспехи, латанные кольчуги или даже толстые меховые куртки. Только шлемы и щиты у всех были одинаковые: серебристые, начищенные до зеркального блеска, чтобы хоть как-то отражать волшебный огонь Клозерга. Редко попадались небольшие группы воинов, приданные ополченцам для усиления. Иногда можно было разглядеть в темноте синий плащ с белым коршуном - это встречались хагмонцы, после поражения в войне с Клозергом сбежавшие в Скалгер и теперь жаждавшие отомстить за свое унижение. Отдельными группами шли такие же изгои из Накрии. Их отличали кольчужные рубахи до колен, с несколькими круглыми стальными пластинами на груди и спине. Поговаривали, что в ряды большой армии затесалось даже несколько бывших воинов из королевства младшего брата Малгори, Оддерга. К великому удивлению Слепца, Северный Клин пытался сопротивляться захвату. В безнадежной и скоротечной битве практически вся армия была уничтожена, а сам Оддерг ранен и взят в плен. Быть может, его тоже лишили пальцев и глаз? Или Клозерг выдумал для третьего брата новую, еще более изощренную пытку? Слепец скрипнул зубами, внезапно переполняясь ненавистью к улыбчивому седому Клусси, под благообразной внешностью которого пряталось чудовище. Есть ли судья в этой битве? Какая-то часть разума Джона Торби, взирающая на битву двух противоположных сущностей собственного "я" с беспристрастностью арбитра? Неужели он даст победить злому началу, которое попросту разрушает им самим созданный мир? Что ж с ним станет, если в конце концов останется один Клозерг? Или… или же Джону Торби надоело играть со своим творением? Тогда никто не в силах помочь несчастному миру.
      Шестерки лошадей, понукаемые возницами в кожаных мундирах, волокли неуклюжие паровые катапульты - с чугунными котлами, горящими топками и толстенными поршнями. Присутствие этих монстров в бою, который, как надеялся Слепец, будет быстрым и маневренным, казалось сомнительным, но скалгерцы не могли отказаться от своего чудо-оружия. Кроме катапульт в колонне тяжелой техники встречались механические баллисты, больше похожие на арбалеты, увеличенные раз в десять и поставленные на лафеты. Некоторые могли одним выстрелом отправить во врага три стрелы.
      По прошествии полутора часов, миновав растянувшиеся по дороге части готовящейся к броску армии, отряд Слепца достиг нужного пункта на дороге. Там стоял специальный человек, занявший свое место еще днем. У его яркого костра было развешано черно-синее полотнище. Это означало, что пришло время поворачивать направо, к реке. Далеко на востоке уже можно было заметить легкие намеки на приближавшийся восход, но на лугах между шумящими на ветру рощами еще царствовала ночь. Тьма была полна шорохов, звона металла, приглушенных команд и сдавленных ругательств. Где-то впереди сосредотачивалась гвардия, и Криаг-Вирт увел туда Черный полк. Слепец же направился на небольшой по площади, но крутобокий холм, который выбрали для командного пункта. С его вершины, как уверяли разведчики, можно было видеть окрестности чуть ли не до самой деревни Лазус, давшей название лугам. Синий полк занял позицию за холмом. Воины спешились, чтобы дать лошадям отдохнуть, ослабили подпруги, сняли шлемы. Пока они должны были только ждать.
      Слепец оглядел мутную тьму вокруг себя - с каждой минутой она становилась все светлее и светлее. По восточному краю горизонта уже расползалось багровое пятно. Проснувшееся солнце силилось пробить густой покров облаков, но никак не могло этого сделать. Лучи застревали в толстых боках и растворялись в них, как пропитывающая повязку кровь.
      Полсотни лет, а то и больше, мир не видел подобного скопления войск. С тех памятных пор, когда Джон Торби ураганом прошел от Дерриоты до Олгмона, шутя разбил всех вставших у него на пути противников и после успокоился в Центре Мира. Теперь снова Джон Торби лишил спокойствия местных жителей, развлекаясь сам с собой и используя для этого множество жизней. Что ж, он, очевидно, считал, что имеет полное право на это - сам создал, сам и разрушает. Хорошо, что ставшие марионетками в его безумных руках люди ничего не подозревают… А может, им было бы наплевать? Что изменит знание? Ничего!
      Темно-красное пятно солнца поднялось вверх и вдруг прогнало тучи прочь. Они принялись улепетывать на запад, словно боялись приближения раскаленного, яростного светила. В рассветных сумерках стало вырисовываться поле предстоящей битвы. Прямо от подножий "командного" холма местность резко опускалась, и лазусские луга представляли собой блюдце, так и просившее, чтобы его наполнили водой. Далеко-далеко воздух был подернут серой дымкой - не то с мокрых трав поднимался туман, не то это стелился дым от костров вражеской армии. В десятке тысяч шагов впереди между рощами виднелись неровные черные насыпи и кривые стены наспех срубленных фортов - полоса обороны, часто прерывающаяся или просто недоделанная, уходила на север и терялась в рассветных сумерках.
      Приближался к концу шестой час утра. Плотный туман выползал из-за берега Богера и длинными, широкими щупальцами пробирался по сторонам. Шумы, производимые сосредотачивающимися до сих пор войсками, стали приглушенными, будто землю укрыли сверху толстым одеялом. Впрочем, человек с хорошим слухом по-прежнему мог разобрать вдалеке каждый шорох, каждый кашель…
      Один за другим к холму прибывали солдаты с висевшими у них на шеях позолоченными жетонами курьеров, и докладывали о готовности к бою различных отрядов. Писарь, присевший у раскладного столика, записывал каждый рапорт в толстый журнал с деревянной обложкой. Сразу после шести он был закрыт.
      – Все готово, - доложил писарь Даргрину. Вице-мэр медленно повернул голову к Слепцу и вопросительно изогнул бровь.
      – Сейчас, - пробормотал Слепец. Его вдруг охватило волнение, ибо он представил, как двадцать с лишним тысяч людей разом поворачивают головы и смотрят на скрытый туманом холм. Они ждут. Они надеются. Они верят. Слишком важна его роль… Если в битве не сдюжит отдельный солдат - ценой станет только его жизнь, ну, может быть, еще пары соседей. Если ошибется командир - расплачиваться придется отряду… Но когда не выполнит своей задачи Слепец, это будет значить гибель армии… да что там армии - всего Скалгера. На карту поставлено абсолютно все. Если риск обернется провалом, времени и сил что-то исправить уже не останется.
      Сможет ли он оправдать колоссальное доверие? Слепец со скрипом сжал зубы и невидящим взором устремился на восток, туда, где сейчас должен был находится Клозерг. О чем думает тот? Какие мысли вертятся в его безумной голове? Знает ли о том, что за игру ведет?
      Резкий шорох, донесшийся с неба, вывел Слепца из забытья. Сквозь туман и остатки облачности виднелись размытые пламенные хвосты, что тянулись за пролетавшими по дуговым траекториям огненными шарами. Они падали на город.
      – Что это? - спросил Слепец, хотя ответ и сам пришел ему в голову.
      – Небесный огонь, - прошептал Даргрин сквозь сжатые зубы. - Ты этого до сих пор не видел? Проклятый Огневержец мечет его, чтобы сломить мужество горожан. Уничтожает без разбору все, что попадет под обстрел - дома, сады, людей.
      Выходило так, будто Клозерг откликнулся на мысли Слепца. Хотя все это скорее всего было совпадением, ибо огненные шары летели в Скалгер чуть ли не каждое второе утро. Однако Слепца переполнила ярость, рожденная этим очередным свидетельством разрушительного начала, таящегося внутри брата. Он сидит сейчас далеко в тылу, за надежными стенами, прикрытый легионами свирепых воинов, и бросается смертью в беззащитных людей! Словно беспечный мальчишка, ради развлечения давящий муравьев. Тем неожиданнее и больнее для него будет вдруг оказаться по пояс в воде, злорадно подумал Слепец. Он порывисто сжал свой Талисман и набрал в грудь побольше воздуха, будто собирался отдавать приказы Воинам воды вслух. В глазах у него резко потемнело, и тьма немедленно покрылась серебристой рябью. Мириады крошечных точек приплясывали от нетерпения, изо всех сил желая броситься в атаку. Они сновали по земле, они пронзали воздух, играя друг с другом и кружась в сложном танце, они кишели справа, сбившись в плотную, огромную толпу в русле Богера. Далеко впереди неисчислимая орда составляла большое Хагмонское озеро. Слепец одновременно мог быть и там, и здесь. Он разом видел все поле боя от края до края, каждого солдата обеих армий, которых он при желании сумел бы пересчитать. Воины Воды отдавали ему свое волшебное зрение также, как они отдавали свою преданность. Враг тоже готовился к сражению, но не подозревал, что оно уже началось.
      И тогда Слепец повелел своим крошечным солдатам наступать. Воды Богера выплеснулись на берега и, бурля, покатились от них прочь. Туман резко приподнялся над лугами, а потом уплотнился, превращаясь в черные, тяжелые тучи. Плотные струи, гораздо более мощные, чем в самый сильный ливень, пролились на землю… Поверхность Хагмонского озера, до того покрытая беспокойной рябью, в тысяче шагов от берега, на самой середине, вдруг вспучилась огромным бугром. Он рос и рос, до тех пор, пока не достиг высоты десяти человеческих ростов. Став волной с круглым гребнем, бугор с громким шуршанием покатил к берегу и обрушился на него со всей своей силой. Затопляя лес, срывая деревца послабее и унося с собой горы мусора, волна не сбавляя хода пошла на юго-запад. Скоро огромные пространства все же поглотили ее порыв, заставив растекаться тонким слоем и умирать, впитываясь в сухую почву, но тут сзади подоспела вторая волна, а когда выдохлась и она - явилась третья. Воды Богера, катящиеся ровным, грязным потоком, изо всех сил стремились достигнуть накрийской дороги. Постепенно поднимающаяся кверху местность гасила натиск воды, заставляя ее прибывать все медленнее. Рощи тоже препятствовали бурному натиску, за что платили поваленными стволами и вымытыми вместе с корнями кустами. Множество животных, сбитых с толку внезапным половодьем, метались по лугам, натыкаясь друг на друга и врываясь в солдатские лагеря.
      Паника охватила огромное войско захватчиков со всех концов. Первый удар рычащих волн пришелся на тыловые обозы - стойбища повозок у Богера-Нижнего разом превратились пелену несомых водой деревянных обломков; множество барахтающихся в пенном потоке коней, дико вопящих от страха людей и Волшебных Зверей пытались бороться за свои жизни с разбушевавшейся стихией. Визжащие Свиньи, жалобно ревущие Быки и испуганно блеющие Бараны старались забраться на дома и сараи, но вода захлестывала их, бросала друг на друга и утягивала в свои бурлящие глубины.
      С холма люди мало что могли увидеть - до тех пор, пока мутные потоки не хлынули на луга прямо перед ними, в нескольких сотнях шагов от линии укреплений. Было видно, как ярится рукотворная стихия, как мечутся в ужасе и исчезают за ее наплывом крошечные фигурки неприятельских солдат. Один только Слепец мог в подробностях разглядеть любое место, любой участок гигантской катастрофы. Он видел, что густой Треальский лес сильно мешал наступлению волн. Множество Волшебных Зверей, проникших в чащобу для того, чтобы просочиться поближе к Скалгеру, утонули или были убиты жуткими по силе ударами, когда волны бросали их неуклюжие тела на деревья. Однако, основные силы находились рядом с южными опушками и до них вода до сих пор не добралась. Вдоль Богера почти все отряды, вступившие на Лазусские луга, перестали существовать. Вода спешила дальше и скоро должна была достичь окружающих луга холмов, чтобы утопить там весь левый фланг врага… Далеко в тылу половодье затопило улицы Богера-Нижнего, уничтожив все запасы вражеской армии.
      Дело продвигалось не совсем так, как предполагал Слепец. То ли его силы оказались недостаточными, то ли Воины воды сами по себе имели ограниченные возможности, но того почти мгновенного потопа, на который надеялись в лагере обороняющихся, не получилось. Две огромные волны сходились слишком медленно, и нельзя было надеяться, что Клозерг станет безучастно наблюдать за уничтожением своих полчищ.
      Так оно и случилось. Сначала над полем битвы разнесся глухой стон, будто некое невообразимое чудовище получило рану и негодующе закричало. Потом земля вздрогнула так резко, что кони присели и встревожено заржали. Слепец подумал было, что началось очередное Миротрясение, но, вглядевшись вдаль своим волшебным взором, он понял, что ошибся. В бой вступил Клозерг.
      Громадные полосы земли, покрывшейся трещинами, поднимались вверх, образуя уступы, как у лестницы. С их боков свисали оборванные корни трав и кустов, с писком сыпались кроты и землеройки, в изобилии водившиеся на холмистых лугах. Светло-желтая глина издалека казалась обнажившейся костью… Своим фронтом воздвигнутая Клозергом "лестница" была обращена к наступающей воде: бурные волны ударились в могучую преграду и обиженно забурлили, а потом отхлынули обратно. Подвергнувшийся повторному натиску волн, на сей раз пришедших с другой стороны, город Айгер был смыт с лица земли. Лишь несколько самых крепких домов смогли уцелеть, хотя и лишились крыш, заборов и садов. Другие попросту снесло, как детские песочные замки… Слепец с радостью подумал, что поселения на берегах реки и озера были заблаговременно оставлены жителями - иначе сейчас он убил бы их столько, сколько не снилось Клозергу. Правда, эти люди пошлют немало проклятий на его голову, когда вернутся к разрушенным жилищам.
      Кроме несчастного городка, откатывающаяся обратно волна накрыла тех редких счастливчиков, что пережили ее проход вперед. Кто-то уцепился за крышу и теперь был сорван вместе с ней, кто-то забрался на дерево, расслабился и поплатился за это. На широком пространстве от берега Богера до накрийской дороги не осталось почти ни одного вражеского воина. Увы, главные силы находились севернее, за дорогой, и сейчас, защищенные земляным барьером, оказались в сравнительной безопасности.
      Сосредоточившись, Слепец следил разом за обоими флангами: справа он пытался снова устремить в атаку воды Богера, а слева продолжал управлять через Треальский лес наступлением озера. Скоро стало ясно, что воде никоим образом не преодолеть высоченных уступов, и Слепец прекратил атаку с той стороны. Богер снова стал обычной рекой: мутная вода, наполненная мусором, несущая с собой множество трупов, бессильно отступала, как разбитая армия. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась безрадостная картина: истерзанные напором половодья деревья, грязные лужи и прочие следы катаклизма.
      Вместо того, чтобы бесполезно штурмовать рукотворные обрывы, Слепец взялся за козырь, припрятанный им до поры до времени. На всем пути отступления скалгерской армии было сооружено несколько промежуточных линий обороны - невысокие земляные стены, рвы с острыми кольями на дне, небольшие форты и редуты, землянки для солдат. Сейчас, как надеялся Слепец, большая часть этих рубежей занята врагом. Они не догадывались, что таким образом попали в ловушку.
      В земляные стенки и стены были закатаны тысячи бочонков с водой. Сейчас по команде Слепца Воины воды перестроились и ринулись наружу из тесных обиталищ. Взрывы, облака пара, разлетающиеся по сторонам деревянные обломки и комья земли… К сожалению, многие солдаты уже покинули убежища, чтобы выстроиться в боевые порядки, поэтому потери противника оказались гораздо меньше, чем можно было ожидать. Следовало взрывать бочонки первым делом, - с отчаянием подумал Слепец. Он видел катающихся по земле Волшебных Зверей, истыканных тонкими щепами так плотно, что они походили на ежей; видел тех, у которых взрывами оторвало конечности или головы; тех, кого проткнуло большими обломками досок насквозь, будто копьями, но пораженных было слишком мало… Редуты и форты осели кучами мокрой грязи, но эти могильники по большей части были пусты. Единственным значительным результатом последней атаки стала повальная паника, охватившая ряды противника. Звери и люди бестолково метались, сбивая друг друга с ног, застревая в жидкой грязи, крича, воя, визжа от страха и неизвестности.
      С холма можно было видеть широкое серое облако, состоящее из пара и взвешенной грязи, что поднялось по левую руку от Слепца, там, где находилась накрийская дорога и опушка Треальского леса. Воины Синего полка тоже увидели его, дружно завопив от восторга. Даже Криаг-Вирт не выдержал и закричал, широко раскрытыми глазами пожирая картину разрушений и полного уничтожения, открывшуюся ему сверху. Даргрин, сжав руки в кулаки, сдержано улыбался, один только Морг оставался спокоен. Он уже всякого навидался, да и война эта была ему чужой…
      Никто не видел, что лицо Слепца ничем не напоминает лицо человека, одержавшего великую победу. Напротив, оно было перекошено горькой гримасой душевной боли. Предчувствие, основанное на ощущении рядом злой, невероятно могучей силы, раздирало его на части. Он знал, что там, далеко во вражеском тылу уже сжалась невидимая пружина, готовая мгновенным броском разнести в куски все его успехи - и не мог ничего противопоставить ей. Он выдохся… Внутреннее око замутилось и то, что происходило вдалеке, виделось хуже и хуже. Усталые Воины Воды замедляли свой бег, ослабляли натиск и превращались в безответную материю. Серебристые искры тухли, становясь серой, мертвой золой. Как в страшном сне, когда ты видишь негодяя, занесшего меч над твоей склоненной головой, и с ужасом понимаешь, что не можешь двинуть ни рукой, чтобы защититься, ни ногой, чтобы убежать - вот так и было сейчас со Слепцом. Беспомощно он стоял на вершине холма, среди беззаботно радующихся соратников и со страхом ждал, когда будет нанесен ответный удар.
      И он последовал, сокрушительный и потрясающий своей мощью. В виски Слепца с обеих сторон вонзилось по невидимой стреле, пробивших, казалось, насквозь весь череп. Он пошатнулся в седле, и белый день перед глазами превратился в залитую розовой пеленой темноту. Он был отрезан от всего мира, оказавшись в плотном неосязаемом мешке, не пропускающем даже звуки. Слепец закричал, вскидывая вверх руки, словно хотел разорвать путы и вырваться обратно на волю. Ногти яростно впились в ладони, но он не замечал этой малой боли за той великой, что сотрясала тело и разум. Поражение. Полное поражение - это стало ясно в тот самый момент, когда Слепец почувствовал на себе всю силу брата, которого так наивно надеялся победить. Клозерг мог быть безумен, нечеловечески жесток, но он оставался при этом великим волшебником. Как ни старался Слепец, он не мог даже пробить надетый на него колпак болезненной тьмы, не то что нанести хоть какой-то удар в ответ.
      Что-то неуловимо изменилось, и Слепец зажмурился от хлынувшего в глаза яркого солнечного света. С ним осталось ощущение, что чьи-то грубые руки сжимают острыми пальцами обнаженный мозг, усталость грозила свалить с седла, но каким-то немыслимым напряжением он мог снова вернуть себе внимание Воинов воды. Вернее, это были их жалкие остатки. Пока Слепец оставался отрезанным от всяких мироощущений, Хагмонское озеро было обращено вспять и сейчас уже откатилось на половину пути до своих прежних берегов. В отчаянном порыве Слепец призвал его вернуться, снова обрушиться на врага и снести его, утопить, расплющить, раздавить… Воды нерешительно заколебались на одном месте, не отступая и не наступая. Очевидно, силы Клозерга все-таки были далеко не безграничными, и он не мог дальше укрывать мозг брата от внешнего мира, да и враждебная стихия боролась с его волей.
      Тогда в бой вступило пламя. Огненный дождь пролился с небес на озеро и затопленный им лес, отчего воды вспыхнули жутким фиолетовым пламенем. Воины воды в мучениях корчились и распадались, превращаясь в ничто. Каждый их вопль, каждый импульс боли передался Слепцу и пронзил его измученное тело от пяток до макушки. Забившись в агонии, он не смог больше держаться в сознании и с протяжным стоном упал на шею лошади, а с нее рывками сполз на землю. Гевел и Кантор бросились на помощь, подхватив тело Слепца на руки. Тревожно вглядевшись в белое, как мел, лицо, Приставала приник ухом к груди. Сердце стучало тихо, но ровно, и Морин успокоился, решив что после свершения такого великого дела, как разгром целой армии, Слепец не мог остаться в сознании. Сколько раз на его глазах этот могучий колдун падал в обморок! Успокоившись, Приставала велел Гевелу и Кантору осторожно положить недвижное тело на заботливо подстеленный Моргом плотный плащ.
      Никто из находившихся на холме военачальников не подозревал о том, что битва пошла совсем не так, как планировалось, и что не менее половины вражеской армии уцелело, а их вождь полон яростных сил и готов сокрушить кого угодно. Криаг-Вирт переглянулся с Даргрином и взмахнул рукой. Внизу, у подножья холма затрубили горнисты и вверх поднялись разноцветные стяги. Далеко на севере сигнал к атаке подхватили другие трубы - там командовал сам Огрин. С глухим гомоном передние ряды гвардии стали выбираться за оборонительные рубежи и выстраиваться в плотные шеренги. Сверкали на солнце панцири и шлемы, мельтешили вымпелы, неслись к небу воинственные кличи. Следом за гвардией пробирались пешие отряды, разношерстные и никакой строй не выдерживающие. Конница рванула вперед и скоро оставила пехотную лаву далеко позади, но потом, по мере достижения остатков вражеских укреплений, кони стали вязнуть в глубокой жидкой грязи и замедлять ход. Кучи мусора и принесенные водой стволы деревьев, на которых зачастую трепетали уцелевшие листья, разбивали строй и тоже снижали скорость наступления. Лазусские луга казались огромной, замусоренной лоханью с полужидкой землей. К счастью, там не осталось ни одного живого вражеского солдата - одни только трупы. Звери в светлых кожах, редкие люди, куски грозных когда-то металлических всадников, остовы громадных огнеметных машин…
      Однако, на ближайшем холме, склон которого больше походил на облитую льдом зимнюю горку для катаний, выстроились редкие цепочки солдат. Звери бросали в неловко карабкающихся наверх гвардейцев камни, люди метали стрелы. Потери скалгерцев могли бы остановить и обратить в бегство менее крепких духом, но эти воины славились стойкостью и смелостью. Как только первые смогли достигнуть вершины, они принялись опустошать ряды обороняющихся, быстро превратив бой в бойню. Потом наверх забрались основные силы и жалкие остатки Зверей и людей исчезли под копытами коней. Гвардия, до сих пор, несмотря на потери, полная воодушевляющих сил, ринулась дальше. На соседних холмах маячили мелкие группы врагов, но на них не обращали внимания. Сзади подходила пехота, она ими и займется.
      Кавалерия же, вырвавшись на просторы вражеских тылов, разделилась на две части. Одна направилась на восток, вдоль реки, вторая повернула к северу, чтобы с фланга ударить по центру неприятельской армии. Там кипела жаркая схватка, в которой скалгерцы с трудом одерживали верх. Многочисленные, оправившиеся от первоначального потрясения вражеские полки оказывали упорное сопротивление. Они были лишены поддержки застрявших в тылу, и по большей части сгинувших в половодье боевых машин, поэтому никаких шансов победить не имели. Когда левый фланг смяла яростная атака гвардейцев, ряды армии Клозерга окончательно смешались и обратились в бегство. Их преследовали по всему фронту, отжимая на север, к опушкам леса. Сотни Зверей пытались спастись от гнева скалгерских полков среди деревьев, но и там их ждали смертоносные жала стрел и длинных ножей - хагмонские охотники как следует отомстили за захват своей страны.
      Скоро всякое сопротивление прекратилось. Враги бездумно бежали, не разбирая дороги, и даже не успевали увидеть мелькнувший меч или топор, что вскрывал им грудную клетку или разбивал голову. Ослепленные злобой скалгерцы, ополченцы и гвардейцы, потеряв всякий строй, оторвавшись от командиров и горнистов, гонялись за обреченными врагами по всему полю битвы. Вдвоем, а то и втроем они нападали на одного противника и кололи, рубили его до тех пор, пока тело не превращалось в бесформенную кучу окровавленной плоти…
      Пять полков гвардии рвались к востоку, через Айгер - или то, что от него осталось - к мосту через Богер и ставке Клозерга. Победа казалась полной и безоговорочной…
      Лучи солнца пронзали легкий туман, клубившийся над огромным пространством, заполненным сражающимися войсками, падали на мокрую почву и заставляли ее парить еще сильнее. Золотистая дымка укрыла непрозрачным покровом поле боя, постепенно скрыв под собой толпы наступающих.
      – Это победа! - хриплым от волнения голосом воскликнул Криаг-Вирт. - Я не могу больше здесь торчать, я должен убить хотя бы одного негодяя!
      Он стукнул коня по бокам и тот с громким топотом помчался вниз по склону. За ним, содрогая почву, двинулся Синий полк. Гевел и Кантор угрюмо переводили взгляды с Морга на удаляющееся войско - они не знали, оставить ли им Слепца на попечение Морина и принять участие в битве?
      – Не вертитесь, - проворчал Морг и присел над недвижным Слепцом. Почти сразу тот глубоко вздохнул, с металлическим скрежетом дернулся всем телом и медленно открыл глаза.
      – Где они? - спросил он. Лицо его казалось лицом мертвеца, до того серой и безжизненной была кожа.
      – Кто? - откликнулся Морг, и протянул Слепцу флягу с холодной родниковой водой. Тот яростно оттолкнул ее прочь.
      – Криаг… Даргрин… все остальные…
      – Отправились вперед в надежде зарубить пару десятков Свиней.
      – Нет… Этого нельзя делать, мы должны отступать! Я больше не могу творить волшебство, я разбит… Сейчас Клозерг вырежет всю армию под корень! Нужно отступать, пока есть возможность.
      – У тебя помутился разум, должно быть! Поле боя пустое, там только трупы… Никто не сопротивляется - враг разбит, а не мы! - воскликнул Гевел. Он вытянул руку в металлической перчатке, указывая на затянутые серой дымкой луга и торчащие из нее, как острова из реки, верхушки рощ. В это время резкий западный ветер набросился на туман и стал рвать на клочья его покров. Обнажившаяся картина разительно отличалась от той, которую только что описал Гевел.
      Слепец, опершись на руки товарищей, встал на ноги и всмотрелся вдаль. Он мог видеть гораздо лучше остальных, спокойно наблюдавших за опустевшими лугами и вершинами близлежащих холмов, заваленными мертвецами. Взгляд Слепца, словно он был самостоятельным существом, стремительно полетел на запад, над землей, покрытой грязью, всевозможными обломками и мертвыми телами. Над потрепанными рощами, лишившимися трухлявых пней и кустов, над глинистыми склонами холмов, до сих пор запятнанными серыми комьями пены. Туда, где перед несущейся в атаку гвардией выстраивались зловещие шеренги солдат, закованных в сизую сталь. Сотня за сотней, их соратники медленно выливались из узкой горловины моста через Богер и формировали вторую и третью линии обороны. Впереди рассыпались черные точки лучников, уже поливавших наступающую конницу стрелами… С первого взгляда стало ясно, что уставшие, потерявшие всякий строй гвардейцы не смогут преодолеть внезапно очутившийся на их пути заслон - пусть даже оборонявшихся было меньше, чем наступавших. К тому же, парящий над полем сражения взгляд Слепца, получив неясную команду, развернулся влево и увидел приближавшуюся лаву всадников в светло-желтых одеждах…
      Кантор и Морг вскоре ускакали вперед, следом за Синим полком, чтобы найти Криаг-Вирта и рассказать ему об истинном положении вещей. Остальные медленно направились в сторону Треальского леса, чтобы достигнуть пехоты, которая до сих пор сражалась на опушках. Вырезая последних сопротивляющихся, скалгерцы пока не догадывались о грядущей катастрофе. Однако ехать пришлось невообразимо медленно, ибо каждый шаг лошади отдавался в висках Слепца импульсом резкой, сверлящей боли. Превозмогая ее, он пытался смотреть с помощью "внутреннего ока" на то, что происходит у окраин Богера-Нижнего.
      – Что теперь? - обеспокоено спрашивал его Морин раз за разом.
      – Снова земля трескается и наверх поднимаются уступы… прямо перед наступающей гвардией. Кони спотыкаются, ломают ноги, летят кувырком. Всадники валятся на землю и катятся по ней, теряя щиты и оружие - они даже не успевают встать, как их добивают стрелами, дротиками и копьями, - злое торжество Клозерга, пропитавшее незримо весь воздух от Богера до самого Скалгера, заставляло Слепца задыхаться. Он будто бы попал в густой кисель, который забивал его легкие, стеснял члены и давил на плечи сверху тяжелой, непреодолимой силой.
      – Смотрите! - воскликнул Гевел, уставившийся на запад с таким видом, словно он не верит своим глазам. Над вершинами холмов мельтешили черные точки, похожие на прилетевших на поживу воронов - вот только вороны эти должны были иметь размеры раз в десять больше обычных, чтобы стать видимыми с такого расстояния. Воздух между землей и летающими точками наполняли крошечные оранжевые искры.
      – Это какие-то парящие на высоте в несколько десятков шагов площадки, - прошептал Слепец. - У них на дне висит металлическая с виду бахрома, и вниз с нее капает жидкий огонь… Он падает на головы гвардейцев, которые мечутся перед вставшим на их пути земляным барьером. Где упала капля - остается только белесый пепел, тут же поднимаемый ветром…
      Голос Слепца был безжизненным, словно он превратился в стороннего наблюдателя, равнодушного к исходу схватки. Он спокойно поведал Морину и Гевелу о том, что атака гвардии полностью захлебнулась в считанные мгновения, и теперь сильно поредевшая толпа впавших в отчаяние кавалеристов откатывается обратно на восток.
      – Глупцы! - усмехнулся Слепец: усмешка его больше походила на гримасу боли. - Они убегают, надеясь обмануть смерть, но это никому не удастся.
      – И ты так просто говоришь об этом? - воскликнул Приставала. - Ты же можешь помочь!
      – Нет, - горько возразил Слепец. Он дотронулся ладонью до Талисмана воды, который некоторое время назад стал холодным, как ледышка, но с удивлением обнаружил, что амулет снова излучает тепло.
      – Можешь, я знаю!! - заорал Морин. - Просто ты слабак, который загнулся после первого же удара, совсем не смертельного!!! Ты что, никогда не дрался серьезно? Если кто-то по-настоящему желает победы, он бьется за нее до конца, пока есть хоть капля крови в жилах. Ты созерцаешь гибель скалгерской гвардии - на это у тебя достает сил? Помоги им!
      Слепец резко натянул поводья и заставил коня привстать на задние ноги, с храпением грызть удила. Боли в висках не было. Наоборот, некий внутренний огонь, сходный с тем, что растекается по телу после выпитого залпом стакана крепкой бражки, бежал по жилам и вливался в мозг. Страшная по силе ярость поднялась из глубин естества Слепца так внезапно, что едва не разорвала его на части. Расправив плечи и воздев к небесам руки он закричал, что было мочи:
      – Да!!! Я еще жив!!! Я еще жив!!!
      Закрыв глаза он мысленно полетел туда, где гибла скалгерская конница, надежда и гордость Криаг-Вирта. Он видел в кромешной тьме, в глубоком провале под собой копошащиеся массы людей, наползающие одна на другую и постепенно раскрашивающиеся в самые разные цвета. Он видел и безобразные лохматые ярко-красные кляксы, что поливали людей внизу дождем белых капель. Слепец возненавидел эти порождения Огневержца с такой страшной силой, что гнев его выступил наружу ярким белым сиянием. Мгновение - и сияние исторгло из себя несколько тонких лучей, пронзивших ненавистные кляксы насквозь, разорвавших их на части, развеяв каждый клочок в пыль.
      Обычное зрение вернулось к Слепцу, чтобы он смог насладиться делом рук своих: на западе, над холмами, растекались по небу огромные оранжевые облака, в которые превратились парившие там площадки.
      – Ага! - закричал Слепец, изо всех сил сжимая в правой руке меч. - Морин, скачи прочь - скоро здесь станут подавать милостыню стальными клинками, а ты в этом ничего не смыслишь. Сложи о нас хорошую сказку, которую будешь рассказывать, бродя по мертвым городам и деревням! Запомни, что мы не сдались до самой смерти и дорого взяли за нее с врага!!
      Голубое лезвие с резким негодующим визгом появилось на свет. Слепец поднял его высоко над головой, и пришпорил жеребца. Разбрасывая вокруг себя комья грязи, тот поскакал на запад, туда, где конница Волшебных Зверей сшиблась с отступающей гвардией. Гевел тут же повернул коня следом, и Морин, бормоча ругательства, остался нерешительно крутиться на месте. Он никак не мог решить, хочется ему снова прятаться по лесам, на сей раз совершенно одному, или умереть в уже проигранной битве?
      Гвардия отступала, не помышляя об организации четкой обороны - потому что организовывать ее было некому. Почти все командиры погибли в первые же мгновения вражеского контрудара, да и рядовых солдат оставалось едва ли с половину. Конница Волшебных Зверей, не такая уж многочисленная, как это могло бы показаться, преследовала скалгерцев, наседала им на пятки, сминала отстающих и пытающихся драться. Вся эта пестрая толпа двигалась на юго-восток, постепенно приближаясь к тем самым Лазусским лугам, с которых все началось. Мелкие группы металлических всадников, с корявых конечностей которых срывались огненные шары, двинулись прямиком к опушкам леса, где расправившиеся с неприятелем пехотинцы уже праздновали победу. Они столкнулись с новым, гораздо более грозным противником совершенно неготовыми к бою - сбившиеся в нестройные кучи, потерявшие начальников в хаосе и просто смертельно уставшие после сечи. Десятки огненных снарядов быстро посеяли смятение и страх в рядах ополченцев, которые в ужасе бросились наутек. Редкие отряды воинов пытались обороняться, но металлические всадники тут же превращали смельчаков в пепел и обгорелые скелеты. Из глубин Треальского леса вышли группы уцелевших Волшебных Зверей, которые визжа и ревя от кровавого азарта, стали преследовать и уничтожать людей - точно так же, как полчаса назад люди преследовали и уничтожали их братьев по оружию. Только через некоторое время военачальники скалгерцев смогли организовать хоть какую-то оборону. Наиболее боеспособные части выстроились на вершинах цепочки холмов, прячась за щитами. Здесь металлические всадники получили отпор: их огненные шары, попадая в зеркальные щиты, рассыпались на ворох красных и оранжевых искр, и не причиняли никому вреда. Правда, иной раз, когда на гладкой поверхности таилась трещина или глубокий проруб, при попадании колдовского снаряда щит взрывался, разрывая на части своего хозяина и его соседей.
      Все новые и новые пополнения армии Клозерга пересекали Богер по мосту и вливались в битву. Они вели наступление на юго-запад, вослед спасающейся бегством гвардии, и на запад, против вздумавших сражаться пехотинцев. Впрочем, с гвардией скоро было покончено: она больше не представляла никакой угрозы. Те несколько десятков ополоумевших от пережитого страха людей, что смогло прорваться через луга, больше похожие на болото, не могли помыслить ни о чем, кроме панического отступления. Конница Волшебных Зверей повернула направо, чтобы ударить во фланг пешего строя скалгерцев. А с фронта к ним подступали шеренги прячущихся за большими овальными щитами воинов-людей. Непрерывный скрежет, звон металла, грохот разлетающихся в щепы щитов, дикие крики ярости и боли надолго повисли над равниной. Кучи трупов у подножия гряды невысоких холмов грозили окончательно выровнять ее… Синий полк отчаянным наскоком вдоль северной кромки Лазусских лугов смог скомкать мощную атаку вражеской кавалерии, отчего ее удар по неприкрытому флангу пехотных построений провалился. Воины с синими треугольниками на панцирях были смелы и умелы, но на каждого из них приходилось по два противника, а с востока подходили новые и новые отряды. Скоро бурлящая каша, истоптавшая до черной земли густые травы, поглотила почти всех. Синий полк погиб полностью, его воины ценой своей жизни купили пехоте время для того, чтобы отступить с холмов и перестроиться. В подсыхающей грязи, имевшей странный бурый оттенок, остались сотни трупов, изуродованных до неузнаваемости множеством яростных ударов… Земля парила под лучами яркого солнца, перевалившего уже зенит, и над громадным полем клубились прозрачные струи тумана.
      Офицер с затейливой оранжевой вязью на кирасе попался на пути скачущего в битву Слепца. Зажимая окровавленной рукой дыру в боку, он прохрипел:
      – Назад, безумцы! Мы разбиты!
      Над головами, словно для подтверждения его слов, прошелестели гигантские огненные кометы. Однако Слепец даже не повернул головы. Он продолжал мчаться вперед, и меч в его руке подрагивал от нетерпения и жажды вражьей крови. Мимо промелькнули покрытые копотью, кровью и грязью гвардейцы, которые удирали, не разбирая дороги. Конь Слепца рассек их группу, а Гевел, отвернувший влево, чтобы не столкнуться с одним из отступавших, неожиданно исчез за полосой дыма, а может быть, густого тумана. Слепец снова ничего не заметил. Он не видел, как на почти высохшей земле под копытами коня стали попадаться трупы - сначала по одному, потом по два, потом целыми кучами. Выпущенные кишки лежали рядом с оскалившимися посмертной гримасой боли хозяевами, отсеченные руки продолжали сжимать оружие. Рядом горели заросли кустарника, до того благополучно пережившие половодье: клочья синеватого дыма отрывались от пожарища и плыли над покрытым мертвецами полем, словно намереваясь накрыть саваном каждое тело.
      Еще через некоторое время вокруг стали звучать сталкивающиеся друг с другом мечи, топоры, секиры и щиты. Редкие гвардейцы или последние солдаты Черного и Синего полков погибали в неравных дуэлях с дерриотийцами в стальных кирасах, накрийцами в длинных, до колен, кольчугах, или Волшебными Зверями, лишь некоторые из которых носили светло-желтые кожаные наряды. Плотные группы неприятельских солдат то и дело мелькали справа и слева, но пока, на удивление, ни одна не наткнулась на безумца, несущегося в атаку.
      Наконец, Слепец очнулся от своего забытья, в коем проскакал несколько тысяч шагов. Заметив рядом кучку врагов, обшаривавших трупы, он дико закричал и, привстав на стременах, помчался прямо на них. Первыми на его пути очутились два конных воина, закованные в стальные доспехи, с прямоугольными щитами и короткими копьями в руках. Коротко взмахнув левой рукой, Слепец отбил налокотником зазубренное жало, нацеленное ему в бедро. Вся рука заныла от тянущей боли, но обращать на нее внимание было некогда. Рядом был верхний край щита, пирамидальный шлем и испуганные голубые глаза в промежутке между ними. Лезвие меча свалилось сверху и вмяло купол шлема, заставив металл лопнуть, развалиться надвое. Яркая кровь выступила наружу, проливаясь по сторонам обильными потоками… Враг взмахнул руками и улетел вниз, и даже конь его споткнулся и упал, так велика была ярость Слепца и сила его удара. Второй конник остался сбоку, слишком далеко, чтобы атаковать своим коротким копьем. Слепец не видел его, но знал, что тот смотрит на погибшего товарища с ужасом, и бессознательно поворачивает коня прочь.
      Три Свиньи и один Бык бросились к Слепцу все сразу, с обеих сторон. Волшебные Звери радостно разевали пасти с длинными желтыми зубами, хрюкали и мычали в ожидании легкой расправы над одиноким врагом. Слепец метнулся влево и одним ударом раскроил одну из Свиней от плеча до пояса. Кучей мертвого мяса та осела в грязь и покрылась густой красной пеной, лезшей из гигантской раны. Остальные заверещали еще громче, неуклюже разворачиваясь вслед шустрому противнику. Один Свин вытянул далеко вперед зажатый в уродливых толстых пальцах меч, второй, крепко сжавший копье обеими конечностями, разбегался, чтобы со всей силы насадить человека на широкое острие. Бык, оставшийся чуть сзади Свиней, вообще не был вооружен - он пер в атаку, наклонив голову с короткими, но острыми с виду рогами.
      Слепец опустил меч и зловеще расхохотался в лицо врагам. Свин с копьем вдруг выпучил глаза и весь, от копыт до кончиков ушей, разом взорвался, обратившись тысячью крошечных кровавых капель, облаком поплывших прочь по воле ветра. Второй Свин в ужасе отпрыгнул в сторону, но через мгновенье его постигла участь собрата. Бык, который был все еще в полудюжине шагов, все понял и протяжно заревел от бессильной ярости. Слепец издевался над ним: сначала оторвал поросшие черным жестким мехом "руки", и дальше Бык бежал в сопровождении двух шлейфов горячей красной крови. Затем, когда чудовище было уже в двух шагах от цели, большелобая голова разлетелась по сторонам красными клочьями. Слепец заставил коня прянуть в сторону, пропуская могучее тело, которое сделало последние прыжки, споткнулось и упало, словно куль с мукой.
      Снова захохотав, Слепец пустил коня вскачь. Какой-то человек находился поблизости и, видимо, наблюдал за поединком со Зверями. Копье он метнул слабой от страха рукой - наконечник чиркнул по броне на спине и не причинил никакого вреда. Слепец быстро приблизился к струхнувшему солдату. Тот вынул меч, но не успел поднять его, как голубое лезвие отсекло руку по локоть. Добивать врага было некогда, потому что рядом с ним появился новый. На сей раз Слепец нанес удар первым и попал точно над верхней кромкой щита. От удара шлем вражеского воина слетел с головы, а следом отправился выбитый глаз, похожий на смачный плевок. Искалеченный солдат, как подкошенный, свалился наземь, а Слепец уже не смотрел в его сторону. Он жаждал крови еще и еще, желая заглушить ею жгучее чувство собственной ущербности. Во второй раз он пытался сразиться с Клозергом, и во второй раз терпел поражение - причем такое, от которого страшно пострадали многие другие. Что он за король?
      Пущенное издалека крепкой рукой копье врезалось в грудь, измяло броню и заставило Слепца всей своей тяжестью завалиться назад, на круп коня. Его скакун, не выдержав веса, присел до самой земли, а потом изо всех сил рванулся вперед, прыжком взвившись на высоту человеческого роста. Слепец уже не мог удержаться в седле: вылетев из него головою вниз, он воткнулся верхушкой шлема в чей-то лежащий плашмя полуразбитый щит…

      Небо занимало весь мир, открывшийся глазам Слепца, когда тот с трудом разлепил веки. Выцветшее, как застиранная голубая тряпка. Настоящее небо для жаркого летнего дня… Несколько крошечных облаков нежно-белого цвета застыли в невообразимой вышине. Они не скроют солнца, накалившего доспехи не хуже разведенного прямо под задницей костра. Слепцу казалось, что он погружен в липкую горячую смолу и не первый час варится в ней. Наверное, мясо уже отстает от костей. Он с трудом подтянул к лицу левую ладонь и увидел, что пальцы измазаны засохшей кровью…
      Он чуть согнулся, поднимая голову - и тут же во многих местах кожу прижег раскаленный металл, прямо через одежды. Слепец сжал зубы и постарался не кричать, только глухо заворчал. Он увидел копье, до сих пор криво торчащее из груди. Короткое древко указывало куда-то на север, в сторону Треальского леса. Слепец попытался ухватить его обеими руками, чтобы вырвать, но правая оказалась невообразимо тяжелой. Он с трудом поднял ее вверх и увидел меч, до сих пор сидящий на руке. Надо же! На совесть сделан. Слепец неловко размахнулся и рубанул мечом по древку копья, у самого наконечника. Удар был слаб: лезвие рассекло дерево наполовину и застряло. Правда, своей цели Слепец все же добился - наконечник копья со скрежетом выскочил из панциря. Боль разодрала грудь от подмышки до подмышки, и Слепец ужаснулся, представив, что там у него все разворочено. В таком случае, пора прощаться с жизнью… Однако, сделать это он не успел, так как боль быстро утихла. Рана саднила, но совсем немного, как царапина или ободранная коленка. Он нашарил на поясе ножны и вложил в них меч - рукоять в тот же момент отпустила кисть на свободу. Слепец медленно оперся локтями на что-то твердое, лежавшее под спиной, с трудом сел, потом перевалился на четвереньки и наконец встал.
      Он стоял среди поля, тут и там украшенного телами павших в битве людей и Зверей. Их было не очень много, потому что этот луг между невысокими холмами не стал ареной решающих схваток. Пара лошадей мирно щипала траву, видневшуюся между грязевыми наносами; недалеко лежал труп гвардейца с торчащим в боку обломком меча. На его щите Слепец и пролежал, рухнув с коня.
      Над вершинами окрестных холмов плыли полупрозрачные клочья дыма от горящих вокруг деревьев и кустарников. Откуда-то неслись приглушенные крики и конский топот, а в небе появилась каркающая ворона. Первый падальщик явился поживиться тем, что оставили для него глупые люди. Едва Слепец опустил голову, переводя взгляд с неба на землю, на восточном холме появились четверо воинов. Под легкой броней виднелись длинные дерриотийские рубахи, лица, смуглые и обветренные, окаймляли кольчужные сетки шлемов. Увидев одиноко стоящего на лугу Слепца, один из воинов что-то весело крикнул. Остальные засмеялись и быстрым шагом все четверо направились вниз по склону.
      – Дерриотийцы!! - крикнул им Слепец так, словно это слово было самым страшным ругательством. Он снова схватил рукоять меча и потянул его из ножен. Степняки быстро выстроились в цепочку, стараясь зайти на врага разом со всех сторон и быстро прикончить своими копьями. Никому не хотелось проводить честные схватки один на один, никому не хотелось умереть, когда уже достигнута победа. Эти четверо были уверены в успехе - еще бы, у их противника не было даже шлема и щита, зато была дыра в груди с запекшейся кровью по краям. Такой вряд ли может оказать достойное сопротивление и одному умелому воину…
      Они были слишком самоуверенны. Проклятые дерриотийцы, быть может, они из тех, кто видел проигрыш короля Малгори, сначала в битве армий, потом в схватке с подлым Клусси! Теперь они надеются так же легко и просто добить жалкого доходягу, в которого превратился несчастный король. Гнев наполнил Слепца сверху до низу, разом вернув ему истощившиеся силы. Он бурлил в жилах вместо вытекшей крови и заставлял разум работать с быстротой молнии. Смерть им! С хриплым криком, больше похожим на карканье кружившего над головой ворона, Слепец прыгнул вперед, выбрав целью одного из дерриотийцев, вырвавшегося чуть вперед. Свободной рукой он ухватил копье, отвел его в сторону и дернул к себе. От неожиданности степняк запнулся и едва не упал. Слепец пинком отбросил в сторону его щит и быстрым выпадом пронзил незащищенное горло. Бедняга даже не успел понять, что умер. С удивлением, навечно застывшим на лице, он отшатнулся и во весь рост рухнул на засохшую грязь.
      Слепец не следил за его падением. Согнувшись, он отпрыгнул в сторону, чтобы уйти от брошенного копья - это ему удалось. К тому же он неосознанно занял выгодную позицию: один из дерриотийцев закрыл его от двух других, которые со сдавленными ругательствами принялись оббегать товарища. Тот вынул короткий меч, называемый "скан" - толстое и узкое лезвие, острые выступы на гарде и второе, совсем небольшое острие вместо шишака на рукояти. Такой хорош в плотной схватке, когда негде размахнуться и частенько надо рубить-колоть во все стороны… Один на один с противником, вооруженным мечом подлиннее, такому воину придется туго.
      Однако, степняк-то был не один, поэтому он даже бровью не повел, видя приблизившегося Слепца. Двое других дерриотийцев находились рядом, готовые вонзить копья в бока врага, туда, где сходятся броневых пластины. Но Слепец перехитрил всех. Быстро сблизившись с меченосцем, пожилым коротышкой, он с маху нанес ему чудовищный по силе удар. Степняк смог парировать его своим сканом, но мощь, с которой атаковал противник, заставила его отшатнуться назад на пару шагов. Никто не мог ожидать, что воин, выглядевший полумертвым, станет двигаться и наносить удары столь молниеносно. Едва не поломав меч одного дерриотийца, Слепец тут же ринулся направо и срубил наконечник копья другому, который только удивленно таращился на него при этом. Когда древко отломилось с тем звуком, с которым топор раскалывает полено, степняк вздрогнул и вжал голову в плечи. Слепец быстро развернулся - и очень вовремя, потому что копье третьего дерриотийца летело прямо в него. Еще один мгновенный удар, лезвие меча расплывается в воздухе голубым пятном, а копье, вращаясь как попало, отлетает в сторону.
      И тут удача чуть было не отвернулась от смелого воина. Только что трясшийся от страха степняк за его спиной опомнился и изо всех сил огрел Слепца по спине щитом. От удара тот не устоял на ногах и рухнул - прямо под ноги коротышки, как раз бросившегося в атаку. Дерриотиец не успел подпрыгнуть и покатился кубарем, а Слепец вскочил и оказался лицом к лицу с его товарищем, длиннолицым человеком с квадратным подбородком. Тот торопился достать из ножен меч, и успел это сделать, но вот выставить его вперед и парировать удар уже не смог. Слепец схватился за левый край щита, вывернул его в сторону и вонзил меч в оголившийся бок, как раз между ремнями, стягивающими грудную и спинную пластины брони. Дерриотиец оскалил зубы, втягивая между ними воздух - будто бы прищемил палец. Он сделал тяжелый шаг в сторону, снявшись с острия меча, отвел прочь руку со щитом и поглядел на рану. Кровь яростно хлестала красным фонтанчиком, будто бы не хотела расставаться с лезвием. Степняк медленно упал на колени, а потом завалился набок. На земле он прикрыл рану щитом, поджал под себя ноги и в таком положении затих.
      Его товарищи набросились на Слепца сразу вдвоем. Теперь в них тоже бушевал гнев, гнев за друзей, так неожиданно и глупо погибших в ничего не значащей схватке с недобитым врагом. Раздувающий багровые щеки коротышка скрестил меч со Слепцом, ловко поймал лезвие в выступ на гарде и мощным движением увел в сторону и вниз. Другой в это время ударил, метя в шею, чтобы срубить голову. Но Слепец неосознанным движением поднял левое плечо высоко вверх, и удар вражеского меча пришелся по наплечнику. Этот кусок металла был оторван и с силой припечатал своего хозяина по уху. В голове у Слепца зазвенело, и в тот же момент он увидел перед носом доски из потемневшего ясеня, скрепленного стальной полосой. Щит. Он заслонил разом весь белый свет и приложился к переносице, расплющивая ее, пронзая болью, острой, режущей. Встряхнув головой так резко, что едва не хрустнули позвонки, Слепец отшатнулся назад и почувствовал горячие капли, сбегающие по губам и подбородку. В носу горело, словно туда натолкали крапивы. Качаясь и пытаясь разглядеть хоть что-то за плавающими вокруг разноцветными пятнами, не имеющими к "внутреннему оку" никакого отношения, Слепец застыл на месте с опущенными руками, беззащитный и готовы умереть. Коротышка поднял меч, намереваясь раскроить ему череп.
      Увлекшись, дерриотийцы не смотрели по сторонам и не заметили человека в заношенном кафтане, который бегом спустился на луг с западных холмов. В руках он держал крепкий щит с большим стальным шишаком посередине, и этим шишаком человек с разбегу стукнул коротышку. От неожиданности и силы толчка степняк выронил из рук оружие и отлетел далеко в сторону. Морин - а это был именно он - тут же повернулся и огрел по голове второго дерриотийца. Тот пытался защититься, выставив вверх меч, но этого оказалось недостаточно. Теперь он застыл на месте, оглушенный, трясущий головой. Слепец к тому времени смог прийти в себя и ударом сверху рассек врагу шею и ключицу. Коротышка, увидев смерть последнего своего товарища, поднялся и со всех ног бросился наутек. Никто не собирался его преследовать…
      – Зачем ты явился? - жалобно спросил Слепец, утирая все еще сочащуюся из носа кровь тыльной стороной левой ладони. Вторая рука безжизненно висела вдоль тела, словно была поранена. Тяжесть меча оттягивала ее вниз, и острие касалось земли.
      – Это вместо благодарности? - сокрушенно покачал головой Приставала. Говорил он с трудом, глотая звуки вместе с судорожно вдыхаемым воздухом. Пробежка далась ему нелегко. Он недоуменно поглядел на щит, накрепко зажатый в руках, словно видел его в первый раз, и вдруг с силой бросил в сторону.
      – Мне не нужна моя жизнь, поэтому благодарить за ее спасение глупо, - сказал Слепец, уставившийся себе под ноги. - У меня ничего не вышло; армия, за которую я сражался, снова разбита и отступает, городу грозит захват… А мне… Я боюсь даже предположить, что может статься со мной, если я снова окажусь в руках Клозерга? Лишусь ног, языка, носа, ушей? Еще чего-нибудь? Одна мысль об этом повергает меня в трепет. Лучше смерть, чем позор и новые мучения…
      – Быстро же ты сдался, - хмыкнул Морин. - Погоди, может, я спас не того человека? Больно не похож ты на того Слепца, что я знал. Хотя нет, вот они, злые прозрачные глазищи прозрачная штука на шее… Что с тобой стряслось?
      – Поражение, вот что. Ты никогда не был королем, Морин, и не знаешь, каково это - терять сразу так много! Славу, государство, прежнюю жизнь… пальцы и глаза.
      – Брось ты! Ни одна из этих потерь по настоящему тебя не сломила, иначе ты давно гнил бы где-нибудь на берегу Реки, или жил себе потихоньку в объятиях сердобольной женщины. Ты слишком силен! А сейчас не потерял вовсе ничего. Разве твоя армия разбита? Разве твой город готов пасть и превратиться в прах в руках неприятеля? Какое тебе дело до них?
      Слепец быстро поднял голову и пронзил Приставалу холодным взглядом пронзительных глаз, в которых не было ни капли скорби и уныния.
      – С каких это пор ты стал думать таким образом? Ты, укорявший меня за Фило, сейчас советуешь плюнуть на судьбу целого города?
      – Ничего странного в этом нет, - Приставала пожал плечами и пнул валявшийся под ногами круглый шлем. - В тебе снова говорит великий герой, озабоченный судьбами мира. Тебе кажется, что ты один мог спасти его, но ничего не получилось, и потому на тебе лежит вина. А в чем собственно ты провинился перед Скалгером? В том, что заставил дать битву - но ведь им пришлось бы сражаться в любом случае! Пускай без тебя они оттянули бы неизбежное столкновение еще на пару месяцев, это решающей роли не играет.
      – Я дал им надежду, но не смог превратить ее в реальность!
      – Но, пока ты жив, еще не все потеряно.
      Слепец пожевал губы и повернулся на запад, пронзая взглядом яростно сверкавших глаз клубы дыма и клочья тумана. Где-то там торжествовал Клусси. Он хохотал, задирая к небу клин седой бороды и упирая в позолоченные бронированные бока крепкие руки с пожелтевшими ногтями. Он был бы счастлив узнать, что ничтожный противник, с треском проигравший битву, убит каким-то простым солдатом посреди одного из многочисленных лугов. Крик ярости разнесся далеко вокруг - и руки Слепца обрели прежнюю силу. Он стал прыгать вокруг Морина, как свихнувшийся, и рубить мечом грязь у себя под ногами. Голубое лезвие с глухим стуком выворачивало наружу большие комья, липкие и жирные на глубине. Вскопав таким образом столько земли, что хватило бы на приличных размеров грядку, Слепец успокоился так же неожиданно, как и впал в безумство. Он воздел меч кверху и потряс им над своей головой.
      – Вот этим металлом небесного цвета я поражу тебя, Клозерг! - воскликнул он, обращаясь к маленькому облачку, похожему на клок бороды проклятого колдуна. Затем Слепец обвел окрестности горящим взором, словно бы желая убедиться, что злодея нет поблизости. Никого не обнаружив, он обратился к Приставале: - Спасибо тебе, дружище, за поддержку в минуту позорной слабости. Ты прав. Ты совершенно прав, о бродячий мудрец в дырявой одежке! Пока мы живы - мы не побеждены!!! Я был глуп, потому что не мог осознать этого. Ты открыл мне глаза. Ведь, если задуматься, Клозерг не победил меня в тот раз, коли я стою здесь с мечом в руках и оказываю ему сопротивление? Так?
      Слепец кричал так громко, что ворон, терпеливо дожидавшийся ухода живых на вершине ближайшего холма, с испуганным карканьем снова взлетел. Приставала радостно оскалился, но счел за благо малость отодвинуться от разошедшегося приятеля.
      – Все верно. Мы еще покажем ему, как обижать родственников!
      – Да, - торжественно подтвердил Слепец и четким движением руки вогнал меч в ножны. - Почему мы до сих пор тут торчим? Пора убраться, не то придется иметь дело с сотней-другой приятелей этих дохляков.
      Он презрительно пнул лежавший с запрокинутой головой труп дерриотийца и замарал сапог в его крови. Приставала опасливо огляделся.
      Вместо сотен врагов на холмах показался одинокий всадник, приникший к шее коня. Животное, увидевшее людей, тоненько заржало и потрусило к ним. Вскоре Слепец смог разглядеть, что всадник - никто иной, как Гевел, тяжело дышащий и зажимающий рану на боку. Потеки крови украшали пластины его панциря, потемневшие от копоти и многочисленных темно-красных капель, штаны заскорузли.
      – Ты успел? - прошептал он, обращаясь к Приставале.
      – Едва-едва, - ответил тот.
      – Извини… я не надеялся на тебя и пытался найти кого-то еще… но кругом только трупы.
      – Ничего, я привык, что меня недооценивают, - Приставала успокаивающе погладил по шее коня Гевела. - Это даже удобно.
      Морин быстро поймал пару коней, мирно пасшихся рядом. Вскочив в седло, Слепец тут же, не оглядываясь, помчался на запад.
      Их дорогу устилали трупы. Большая часть - гвардейцы, с оплавленными дырами в закопченных панцирях или стрелами, торчащими из шей. Вдали, за дымными завесами иногда мелькали отряды всадников. Никто не мог сказать с уверенностью, кто они - враги или друзья? Слепцу не было до этого дела. Ему не нужно было поворачивать головы и всматриваться в дали, чтобы увидеть колонны вражеских войск, наступавших по накрийской дороге. Отряды лучников крались по обеим сторонам тракта, прикрывая армию от внезапного нападения какой-нибудь группы отчаянных скалгерцев. Толпы зверей, чьи полки изрядно поредели, понуро брели по обочинам, ревя и визжа на все лады. Солнце поблескивало на латах командиров…

*****

      Мрачные лица солдат выглядывали из-за верхней кромки недостроенной стены рядом с Площадью Пяти Дорог. Видимо, трое беглецов были не первыми, кто спасался от наступающего врага, потому что никто не пытался встретить их стрелами или болтами. Однако, все проходы в стенах уже были завалены бревнами и камнями, поэтому пришлось оставить коней и карабкаться наверх по сброшенной лестнице. Гевела подняли с помощью спущенной на веревках корзины для камней.
      Через два с лишним часа Слепец, снявший опостылевшие доспехи, перевязавший рану и сменивший порванную кончиком копья куртку на новую, поднялся на крышу самой высокой таверны. Она стояла на восточной окраине Площади Пяти Дорог, на вершине холма. Вокруг можно было видеть движущиеся в разные стороны повозки с камнями и бревнами, всадников и небольшие воинские отряды. На самой крыше уже находились несколько членов городского совета, двое помощников Огрина, а также один из советников мэра - все в серых, покрытых грязью и копотью одеждах. Никто не поприветствовал Слепца, хотя половина присутствующих знала его в лицо. Только хмурые взгляды исподлобья и крепко сжатые губы.
      – Где Криаг-Вирт? - спросил Слепец, ни к кому конкретно не обращаясь. Люцек, член городского совета, медленно смерил его взглядом и зло процедил сквозь зубы:
      – Командующий гвардией убит. Даргрин увезен в лазарет с отрубленной рукой и, вероятно, скончается. Многие остались там, на поле… ты доволен, чужеземец?
      – Почему я должен быть доволен? Это и мой проигрыш тоже, - возразил Слепец, но в ответ получил десяток презрительных взглядов, говоривших: "ты с нами не равняйся!". Ногти вжались в ладони с такой силой, что там, должно быть, выступила кровь. Ну вот, новые шрамы… Слепец скрипнул зубами и свирепо огляделся. Казалось, он собирается выхватить меч и им отбиваться от жгучих взглядов скалгерцев. - А, кроме того, с этим поражением вы ничего не потеряли… кроме небольшой оттяжки времени. Армия Клозерга потрепана как следует, и, наверняка, не сможет прямо сейчас устроить решительный штурм. Так что вы получите те потерянные дни, продлите свою бессильную агонию.
      Помощники Огрина со скрежетом потянули мечи из ножен.
      – Как ты смеешь… - грозно начал одни из них, но тут на крыше появилась высокая тощая фигура, сразу же повелительно поднявшая руку в призыве успокоиться.
      – Что еще ты можешь нам сказать, чужеземец? - тихо спросил Огрин. В голосе его сквозили усталость и ожесточение.
      – Я слишком зол. На всех - на вас и на себя, - пробормотал Слепец. Подняв голову, он старался не смотреть на мрачные лица людей… Солнце висело низко над верхушками гор, и его красно-золотой шар перечеркивало длинное темно-синее облако, похожее на зазубренный меч. - Наши надежды были такими радужными, и никто не хотел задумываться о возможности проиграть. Однако, жизнь распорядилась иначе… Тем не менее, мы все еще живы и можем продолжать борьбу.
      – Можем? - с болью повторил Огрин. - Можем продолжать борьбу? После того, как гвардия погибла, а вместе с нею большая часть опытных бойцов и командиров? Враг выводит на поле боя все новые и новые войска, а нам уже неоткуда брать пополнения. Разве что вооружать женщин и детей…
      – Отчего же ты так уверен, что Клозерг силен по-прежнему? Сегодня мы убили столько его солдат, сколько он не терял во всех предыдущих сражениях, вместе взятых!
      – Их потери не имеют значения, - с тяжелым вздохом вымолвил Огрин. Ординарец поднес ему табуретку, и главнокомандующий обессилено опустился на нее. - Сегодня утром на перевалы прибыли люди из Доллония. Город пал, армии олгмонцев больше не существует. Двадцать тысяч вражеских воинов идут сюда, чтобы влиться в ряды армии Клозерга. Они гонят с собой стада овец, свиней, быков. Понимаешь, что это означает?
      Слепец опустил голову и сгорбился. Ему нечего было ответить…
      – Значит, я принес вам только вред? - прошептал он очень тихо, но Огрин расслышал слова.
      – Знаешь, какие чувства овладели всеми нами, когда мы узнали о гибели гвардии и торжестве врага? Проклинали старого Даббера, так слепо доверившегося тебе. В тот момент каждый готов был растерзать тебя голыми руками…
      Слепец гордо поднял голову и взглянул в лицо измученного полководца. Там не было ненависти, только опустошенность и слабость пожилого, уставшего жить человека.
      – Вы сдались. Но я не сдался, - четко сказал Слепец.
      – Уходи, - покачал головой Огрин. - Твоя помощь принесла нам несчастье.
      Можно было сказать этим покорившимся судьбе людям множество слов - злых, обидных, будящих ярость и силы продолжать борьбу. В конце концов, сам Слепец тоже ненадолго поддался пораженческим настроениям, но был с успехом "вылечен" Приставалой. Беда только в том, что он не друг этим господам, и они уже твердо уверились в его вине. Нет смысла уговаривать их, тем более, что бросать оружие к ногам Клозерга они пока не собираются.
      В голове Слепца уже зародился план дальнейших действий, и для него помощь скалгерцев уже не была нужна. Пусть только не мешают…
      – Я не могу найти двух своих воинов, - спросил Слепец. - Кто-нибудь видел их?
      – Ищи там, - тонкий палец генерала указал на простирающиеся за кривой стеной холмистые луга, туда, где с далекого востока ползли вечерние сумерки. - Среди павших.

*****

      Мэр Сьизен был не столь суров, как Огрин. Пожевывая длинный ус, он нервно поглаживал золоченую кирасу, под которой скрывалось его объемистое брюхо.
      – Какая жалость, что все так кончилось… Немногие уцелевшие гвардейцы рассказывают, что они уже видели знамена над тем домом, где прятался Огневержец. Кажется, до победы нам не хватило совсем немного, - мэр сокрушенно качал головой и поглядывал на Слепца так, словно расстройство его было не до конца искренним. - Конечно, в том, что все окончилось разгромом и уничтожением ядра армии, нет вашей вины. Простите генералов, у них нет настоящего военного опыта, а тем более, нет опыта поражений.
      – Да уж, - горько усмехнулся Слепец. - Зато я наполнен этим "бесценным" опытом до самой макушки.
      – Любой опыт ценен…
      – Только не этот. Он не ведет к победам, увы, и потому бесполезен. Обе битвы, в которых я сражался против Клозерга, развивались по одному и тому же сценарию. Вначале все идет хорошо и можно надеяться на триумф, а потом, в считанные мгновения, он превращается в позор. За который заплачено тысячами жизней, к тому же. После такого хочется только сдохнуть, лишь бы не смотреть в глаза тех людей, что на тебя надеялись.
      – Но… вы решили еще пожить? - осторожно спросил Сьизен, метнув на Слепца быстрый взгляд.
      – Да. Чтобы не слишком облегчать жизнь Клозергу, я решил повременить расставаться со своей. Есть у меня одна задумка. Довольно рискованная попытка добраться до Огневержца, однако терять уже нечего.
      – Все это - пустые слова! - на сей раз из голоса мэра исчезло всякое сочувствие. - Хоть они и грозно звучат. Натиск всей нашей армии не создал трудностей для Клозерга; вы, в одиночку, вряд ли сможете даже поранить его… Оставьте глупости - мы не гоним вас прочь. Сейчас каждый воин на счету, а уж вы-то, со своими способностями, можете помочь продлить агонию города на пару недель.
      – Продлить агонию?! - воскликнул Слепец. Такие слова означают одно - скалгерцы уже сдались, пока только в своих душах, но многого ли надо, чтобы они начали складывать оружие? - Я говорю о попытке победить! Шансы еще меньше… хотя, как мне думается, мы избрали неправильную тактику, бросаясь в битву.
      – "Мы"? - толстые щеки мэра подпрыгнули, а усы встопорщились. - Это была ваша идея!
      – А вы все ее поддержали! - парировал Слепец. - Нет. Нужно было нанести подлый удар. Затеять несколько отвлекающих стычек в самых разных местах, и под прикрытием суматохи пробиться к самому Клозергу, чтобы схватиться с ним один на один.
      – Этот яркий блеск в ваших глазах я уже видел, - покачал головой Сьизен. - Он не привел ни к чему хорошему.
      Слепец тяжело вздохнул, уперся ладонями в колени и встал с кресла, медленно, со скрипом в коленках, словно старик. Посмотрев в темный угол кабинета мэра, он пожал плечами.
      – Ну что же… коли вы мне не верите - не надо. Для осуществления моей затеи никакой помощи не требуется. Я все сделаю сам. Прощайте.
      – И куда же вы собрались направиться? - тихо спросил Сьизен. Слова звучали угрожающе - будто бы мэр не собирался вот так просто отпускать Слепца из города.
      – Где бы ни был Клозерг, я найду его и постараюсь убить!
      – А может быть, доложишь ему, как блестяще ты тут все провернул? - воскликнул кто-то за спиной Слепца. Он обернулся и увидел, как на свет газовых ламп выходит Тирах, один из немногих уцелевших гвардейских командиров. В руках он держал взведенный арбалет - так же, как и пять других воинов, зашедших в кабинет следом. Сьизен молча сидел в своем кресле и разглядывал свитки, разбросанные по обширной крышке стола. Со стен, из дубовых рам, сурово смотрели лики великих мэров прошлого. - Больно ловко у тебя все получилось! Вышел из самого центра битвы с пустяковой царапиной - чтобы нас здесь добить? Признавайся, что заслан к нам Клозергом!
      – Понимаю, - устало прошептал Слепец. Он стоял, опустив руки и голову, даже не пытаясь оправдываться и не собираясь бороться. - Победителей не судят, а побежденных судят обязательно… Но я пришел сюда из Олгмона, от самой реки Равен.
      – Неужели? Ты уже раз обманул нас, сбив с толку свидетеля, но теперь появился новый. Этот человек действительно пришел из Олгмона, и он поможет развеять твою ложь! - Тирах повелительно взмахнул рукой. В кабинет вошел еще один человек - в нелепой зеленой накидке на плечах и шляпе с загнутыми кверху полями. Тяжело ступая, он вышел на свет, и Слепец узнал в нем Малестармеголта. Остановившись недалеко от стола мэра, телохранитель герцога Паджена с прищуром поглядел по очереди на Сьизена, Слепца и Тираха.
      – Ты прибыл из Доллония? - властно спросил мэр, начав точно так же допрос, какой он вел полмесяца назад, расспрашивая купца Палюку. Малес резко повернулся к Сьизену и небрежно кивнул.
      – Этого человека ты знаешь? Он утверждал, что был при дворе принца Саджона.
      Малес словно не слышал последних вопросов. Он неотрывно глядел в глаза Слепца и ухмылялся одной правой половиной лица - левая щека была закрыта серебряной пластинкой, испещренной непонятными буквами. Хищно и зло андимец прожигал взглядом жуткие глаза Слепца, в которые никто не мог долго смотреть прямо… "Зря я тогда вел себя с этими лесными дворянами так заносчиво, - подумалось Слепцу. - Сейчас он со мной расквитается".
      Наконец, Малес разжал свои тонкие, бескровные губы и его глухой голос, кое-как складывающийся в полуразборчивые слова, раздался в полной тишине.
      – Они осадили Доллоний… Принц Саджон вышел из-за стен, чтобы, как в первый раз, внезапным ударом разбить врага. Он забыл, что повторенный трюк не может быть неожиданным. В самый разгар битвы из леса появилось второе вражеское войско, прятавшееся там в засаде, и ударило во фланг нашей армии. Мы были разгромлены. Город пал, многие лишились жизни, а те, кто выжил, теперь жалеют, что не умерли. Мой герцог погиб от подлого удара сзади, а я, оттесненный от него десятком яростно сражавшихся Свиней, мог только бессильно смотреть, как мой господин выгибается дугой и падает на землю с кровавой пеной на губах. Я проклинал тебя, Человек с Севера. Проклинал за то, что ты не смог уговорить Саджона помочь тебе.
      Глубоко вздохнув, Малес прижал к искалеченной щеке руку, но тут же отдернул ее, словно серебряная пластинка была раскалена. Повернувшись к мэру, он постарался говорить как можно более разборчиво:
      – Я сам вместе с этим человеком пробирался заснеженными лесами от реки Равен, от замка Андим, до Доллония. Не знаю, откуда он взялся - может, и вправду с того берега Реки, но это самый настоящий враг Клозерга. Под Андимом он в одиночку расправился с целым войском Волшебных Зверей.
      Сьизен крякнул, и отвернулся. Кажется, он был немного сконфужен. Гвардейцы растерянно опустили арбалеты, а Тирах пробормотал:
      – Как так? Не ты ли заявил утром - "покажите мне этого человека и я прокляну его"!
      – А разве я не проклял его только что? Твоя беда, что ты неверно истолковал мои слова, - равнодушно ответил Малес. - Не мог же я рассказывать все в подробностях тебе, а потом повторять еще раз здесь? Мне очень трудно говорить.
      Сьизен с трудом, стукаясь бронированным пузом о край стола, выбрался из кресла и вдоль стены направился прочь из кабинета.
      – Вы можете ехать на все четыре стороны! - зло бросил он по дороге. - Никто не станет ни мешать, ни помогать вам.
      Провожаемый недоуменными взглядами гвардейцев, которые, видно, так и не поняли, почему мэр не приказал им нашпиговать лживого колдуна болтами, Слепец покинул кабинет и спустился по истертым гранитными ступеням. У выхода из мэрии прохаживался Морин, нервно теребящий заплатку на борту своего кафтана. Слепец отошел в сторону от двери и облокотился на высокую балюстраду, покрытую множеством царапин и мелких щербин.
      – Что ты намерен делать? - промямлил Малес. Оказывается, он шел следом. Приставала, услышавший голос, вскинул голову, просиял, и в два прыжка очутился на крыльце.
      – Цел!? - радостно зашептал он, вцепившись в плечи Слепца и ощупывая его взглядом.
      – Снаружи - да, - вздохнул Слепец. - Хотя они имели намерение попортить мне шкуру. А вот в душу наплевали.
      – Чего ж ты хотел! - Морин всплеснул руками. - Это ты привык к лишениям и близости смерти, а эти люди много-много лет жили в мире и спокойствии. Трудно смириться с мыслью, что со дня на день тебя убьют, а твой город разграбят и сожгут.
      – К таким мыслям нельзя привыкнуть! - злобно прошипел Малес. Приставала смерил его быстрым взглядом.
      – А, это ты! Что-то не видно второго, этого смешного парнишки…
      – Брось, Морин. Герцог Паджен погиб в битве, - Слепец строго посмотрел на Приставалу, отчего тот мгновенно заткнулся. - Не обижайся на него, этот человек ничего не знает о приличиях.
      – Я не собирался на него обижаться, - Малес нахмурился. - Я собирался всадить ему в горло нож.
      – Эй! - Приставала заслонился руками и отшатнулся. - Не надо!
      – Итак, - Слепец упер руки в бока. - Чего же ты хотел от меня, доблестный Малестармеголт?
      – Не называй меня так. Нет доблести в том, чтобы потерять своего господина и остаться при этом в живых… Это позор, который смывается только мщением. Даже смерть не станет оправданием - именно так написано в клятве, которую я выбил на этой пластине! - Малес дрожащей рукой прикоснулся к левой щеке. - А чего я хотел… Мэр велел тебе ехать на все четыре стороны. Что это значит?
      – Это значит сесть в седло лошади и проваливать куда угодно, - усмехнулся Слепец.
      – Я сейчас проделаю тебе в щеке такую же дыру, как у меня! - разъярился Малес. Голос его от этого не стал громче - только слова звучали еще невнятнее. - Чтобы ты понял, как трудно задавать одни и те же вопросы по три раза!
      – Извини, я ведь тоже расстроен, - Слепец помолчал, глядя на аллею аккуратно подстриженных кленов, шелестящих листвой на тихом ночном ветерке. Недалеко от крыльца в ровных рядах деревьев зияла брешь, пробитая небесным огнем. - Ты хочешь присоединиться ко мне?
      – Да. Я знаю, что ты не оставишь своей борьбы, иначе не стоило так упорно идти сюда с далекого севера. Я тоже хочу убивать южан.
      – Так останься в Скалгере. Скоро они сами придут сюда в большом количестве.
      – Это не то. Я хочу убивать не в отчаянной, безнадежной схватке, а в битве, приносящей сладость отмщения и радость победы.
      – Кто тебе сказал, что я все это могу обеспечить?
      – Никто. У меня своя голова на плечах есть.
      – Хм… Ладно, - Слепец принялся медленно спускаться по ступеням. - Там, около последней линии обороны скалгерцев уже собираются южане, как ты их называешь. Пока их не очень много, и до штурма еще далеко. Да они и не спешат, им ведь ни к чему спешить. Я надеюсь, что дорога в Треальский лес до сих пор свободна, или же ее охраняют не слишком тщательно. По этой дороге я направлюсь к городу, давшему название лесу. Он стоит на берегу Хагмонского озера, немного севернее разыгравшегося вчера в этих местах половодья. Город должен остаться целым. На высоком утесе, над уютным пляжем с белым песком и ласковыми волнами, стоит большой дом, почти дворец, в котором отдыхали мэры Скалгера. Белый мрамор, позолоченная ограда и дорожки, выложенные нефритовыми кирпичиками… Будь я проклят, если Клозерг не устроит там свое гнездо! Там я с ним и встречусь.
      – Как я слышал, ты не особо преуспел, когда дрался с ним на расстоянии, - скептически заметил Малес.
      – Это было ошибкой. Я замахнулся на слишком многое и быстро выдохся, уступив Клозергу первенство… Однако, когда мы станем биться лицом к лицу, все станет по-другому.
      – Почему ты так решил? Может быть, он наоборот прихлопнет тебя за одно мгновение?
      – Все дело в быстром натиске. На краткое время я чувствую в себе силы перевернуть мир, но надолго этого порыва не хватает. Битву таким образом не выиграть, а вот убить одного человека, пусть даже это могущественный колдун, запросто.
      Малес недоверчиво покачал головой.
      – Я думал, у тебя более здравые идеи.
      – Например?
      – Прокрасться в спальню, когда Клозерг спит или кувыркается со служанкой, и зарезать его.
      – Это тоже хороший вариант. Я о нем не забывал. Главное - достигнуть Треалы, а там уж видно будет.
      – Верно. Я еду с тобой.
      За разговором они дошли по выложенной бутом мостовой до коновязи, где, невидимые в темноте под навесом, похрапывали лошади. Слепец подождал, пока Морин отвяжет и выведет наружу их лошадей, Малес в напряженной позе стоял рядом и беспрерывно поправлял свою дурацкую шляпу.
      – На Площади Пяти Дорог есть гостиница под названием "Сайан Коу", - сказал Слепец перед тем, как запрыгнуть в седло. - Вплоть до завтрашнего вечера ты сможешь застать нас там.

*****

      Рядом с фасадом гостиницы, облицованным фигурными кедровыми плашками, под вывеской с вырезанной из бронзовой пластины кроватью, они собрались в то самое время, когда солнце упало на изломанный край горного массива, находившегося на востоке от Скалгера. Словно круглый красно-золотистый плод, полный соков, попал на острие ножа и расплескал по небу приглушенное сияние.
      – Сегодня будет кровавая ночь, - пробормотал Гевел. Он первым прибыл к Морину и Слепцу, поджидавшим остальных на узкой скамеечке рядом со скрипучей дверью с облупившейся краской.
      – Надеюсь, это будет кровь наших врагов, - откликнулся Слепец. Встав на ноги, он поглядел на криво сидящего в седле Гевела неодобрительно. - А тебе, приятель, лучше было оставаться в лазарете.
      – Ну нет. Там все на меня криво смотрели - как же, подручный того самого чужестранца со страшными глазами, который своей самонадеянностью сгубил армию! Лучше я с вами. Обузой не буду, правда-правда! Бок болит, но рана неглубокая. Лук натянуть я пока не смогу, а вот нож кинуть или слегка мечом приложить - это пожалуйста.
      – Ну хорошо, - Слепец склонил голову. - Мы уже оставили позади достаточно своих друзей, так, Морин?
      Гевел после этих слов помрачнел и стал иссиня-бледным. Утром Приставала, занимавшийся розыском сгинувших в битве Кантора и Морга, смог найти последнего. Старый рубака приплелся на рубеж обороны пешком, уже под утро, и без сил завалился спать в одной из землянок. Кантора не было ни в одном лазарете, и никто ничего не слышал о его судьбе. Именно о нем, о своем давнем друге и почти что брате, подумал теперь Гевел. Рана сделала его слабым: он не сдержался и всхлипнул.
      – Ну-ну, - Приставала похлопал его по колену. - Рано еще оплакивать нашего славного Кантора. Я ведь не мог побывать всюду? Быть может, он тоже дрыхнет сейчас в какой землянке на другом краю обороны, и по глупости своей не догадался послать нам весточку?
      Гевел старательно закивал, словно пытаясь тем самым убедить самого себя. Слепец отправился внутрь гостиницы, чтобы забрать вещи, а Морин - в конюшню, за лошадьми. Когда они оба вернулись, то обнаружили, что явился и Малестармеголт. Они с Гевелом молча сверлили друг друга враждебными взглядами. Кроме того, Малес привел с собой еще одного олгмонца, такого же мрачного парня, как он сам. В отличие от бывшего герцогского телохранителя, нарядившегося теперь в дорогой охотничий костюм из коричневой замши, его товарищ был одет скромно и неброско. Вытертые кожаные штаны и серая куртка из грубой холстины, круглая небольшая шапка из дубленой бычьей кожи и рваные сапоги со стоптанными каблуками…
      – Это Ашкес, - представил спутника Малес. - Лучший воин Олгмона.
      Слепец смерил молодого Ашкеса взглядом, от которого тот поежился. С виду парнишка не походил на лучшего воина - слишком мал ростом, хотя в плечах, похоже, пошире Гевела. Однако на лице у Ашкеса белели несколько старых шрамов, а прищуренные голубые глаза смотрели цепко и внимательно. В конце концов Слепец удовлетворенно кивнул, но тут же снова застыл: на сей раз он принялся разглядывать Малеса. Поверх одежды, на груди, поясе, рукавах и бедрах примостилось множество разнообразных предметов - ножей, маленьких дротиков, непонятных мешочков и стеклянных бутылочек. Иные лежали в карманах, иные были прижаты ремнями.
      – Что это? - недоуменно спросил Слепец, тыкая пальцем в бутылки на поясе.
      – Разные полезные предметы, - ответил Малес. - Когда мы с Падженом были совсем сопляками, то подолгу жили в Доллонии. Я изучал в библиотеке древние манускрипты, посвященные забытой ныне профессии тайного убийцы. Словно знал, что пригодится… Здесь все, что я смог приготовить за день. Яды, снадобья, вызывающие чесотку, сон или паралич. Ослепляющий порошок.
      – Это не достойно настоящего воина, - проворчал Гевел. Прежде, чем Малес успел возразить ему, Слепец поднял руку.
      – Я хочу сказать кое-что важное. Все вы должны осознать и принять, что мы отправляемся не на честный поединок двух благородных господ. Годятся любые методы, самые подлые и коварные, ибо слишком велики ставки. Тем более, что о честности, вернее, о бесчестности Клозерга я сам знаю не понаслышке.
      Малес одобрительно кивнул головой, а Гевел снова что-то неразборчиво проворчал. Слепец не обратил на это внимания - он вскочил в седло и осмотрел свой маленький отряд. Последнюю надежду на избавление мира от угрозы уничтожения.
      Страдающий от раны Гевел сжался в седле. Он был без брони, в одной только потрепанной красной куртке. Бесполезный лук торчит в седельной сумке, на поясе пара метательных ножей… На лице - кроткая печаль. Он не задумывается о будущем, он весь в прошлом. Там, где Кантор, его давний друг, ныне скорее всего ставший кормом для ворон и куниц. Рядом Приставала, как всегда немытый и нечесаный, небрежно одетый и внешне беззаботный. Нескладный человек без оружия и воинских навыков… Однако Слепец знал, что под беспечностью и нескладностью кроется ум и готовность помочь, уже не раз выручавшие его самого. Два северянина, готовые мстить за гибель своего государства, оба состоящие из застывшего до поры гнева, суровые, умелые и, надо надеяться, надежные.
      Такие разные люди, объединенные в одно целое им, Слепцом. Что из этого выйдет? Несколько никем незамеченных смертей или долгожданная победа? Я устал от поражений, - подумал Слепец, ударяя коня пятками. - На сей раз, для разнообразия, надо одержать верх!
      Им пришлось сделать крюк для того, чтобы забрать Морга. Тот до сих пор спал! Один из солдат, находившихся рядом, поведал, что старик пришел с востока весь покрытый кровью, в изрубленном панцире и с почерневшим мечом. От помощи отказался, попросил только чистую тряпицу и таз с горячей водой, потом закрылся в землянке и с тех пор оттуда слышался богатырский храп. Пришлось потревожить могучего воина: Морин исчез в черной дыре входа и тут ж храп прервался. Через несколько мгновений Морг выбрался наружу, щурясь от угасающего света солнца. Лицо его изборождали багровые полосы.
      – Эй, сколько новых шрамов ты получил в бою! - воскликнул Слепец, едва завидев старика.
      – Нет, не то, - отмахнулся он. - Эти я получил, сражаясь целый день с жесткой подушкой.
      Не говоря лишних слов, он вылил на себя несколько ковшей воды из стоявшей неподалеку кадки, напялил заботливо вынесенные Морином одежды, грязные и окровавленные. Похоже, вся кровь на нем была вражьей… Затем старик впрыгнул в седло запасной лошади, предусмотрительно захваченной Приставалой из гостиницы.
      – Не хочешь перекусить? - спросил Слепец. В ответ Морг выпятил нижнюю челюсть и покачал головой. Потом он подъехал к Гевелу и осторожно потрогал его бок.
      – А Кантор? - глухо спросил старик.
      – Мы не нашли его, - дрогнувшим голосом ответил Гевел. С каменным лицом Морг кивнул и подобрал поводья.
      – Куда бы мы не ехали, - зловеще проговорил он, - поедемте быстрее! Не то мой меч заржавеет без свежей кровушки!

      Лесная дорога ни капельки не пострадала от волн атаковавшего сушу Хагмонского озера - оно сюда просто не добралось. Никаких заминок или препятствий на пути тоже не встретилось. Маленький отряд миновал линию обороны по глубокому оврагу, замутив воду текущего там ручья. Хмурые солдаты с арбалетами в руках провожали их взглядами с обрывов, но никто не кричал вслед напутствий или проклятий. Овраг быстро сошел на нет и ручей, ставший маленькой речушкой, заструился по широкому пустом лугу, достигавшему опушки леса. Берега густо поросли ракитами и смородиной, которые могли прекрасно скрыть от врага. Однако, уровень воды доставал коням до колен и это замедляло движение, поэтому Слепец вывел отряд на левый берег. На дорогу они выехали только тогда, когда скрылись под сенью леса. Умирающее солнце к тому времени освещало лишь самые верхушки сосен и берез, а легкий ветер скользил с востока на запад, поглаживая отмеченные темной позолотой листья и хвоинки. Вокруг царила совершенная тишь, будто все живое чувствовало приближение страшных событий. Глухой стук копыт об истертые, покрытые густым слоем грязи и пыли булыжники дороги дробно разносился далеко вперед и назад, метался между двумя плотными стенами деревьев по обочинам. И, кроме него - ни одного звука. Ни вспорхнувшей птицы, ни метнувшегося в чашу зайца, ни стука дятла, ни крика кукушки.
      Так, в мертвой тишине и полном одиночестве, отряд проделал весь путь через громадный лес. Лошади их успели устать и несколько раз переходили на шаг, чтобы отдохнуть. Люди от волнения выпили по фляжке воды, но во рту у каждого оставалась сухость, а на зубах скрипела дорожная пыль. Хуже всех пришлось Гевелу: в конце концов его пришлось привязать к седлу, потому что от постоянной боли, рожденной тряской, он стал терять сознание. Слепец уже не раз пожалел, что взял его с собой.
      Около трех часов утра вместо глухого топота из-под копыт их коней вылетел звонкий цокот - они выехали на выложенную гранитными плитками мостовую города. Вокруг стояли окруженные садами небольшие дома, лишь впереди и чуть справа, на самом берегу озера, которое неярко сияло в свете звезд, громоздилось несколько высоких зданий. Улица, извиваясь, вела вниз и уходила влево, к темнеющему на светлом фоне воды зубу утеса. У самой земли стлалась легкая, еле заметная дымка. Она медленно наступала от озера вверх по склону, к лесу.
      Кругом было темно и тихо - всех жителей Треалы еще несколько месяцев назад вывезли в Скалгер. Только квартал рядом с утесом озаряли редкие огни костров, разведенных прямо на улицах и во дворах. Приземистый дом, выглядевший во тьме бесформенной грудой огромных камней, тоже был темен… Однако, когда всадники подобрались к нему вплотную, Слепец смог заметить тусклый свет в нескольких окнах. Густо насажанные у стен ели заслоняли их, не позволяя разглядеть снизу, из города.
      – Он там! - возбужденно прошептал Слепец, словно враг мог его услышать.
      – И как же мы до него доберемся? - деловито спросил Ашкес.
      – Главное - взобраться на гору и прорваться во двор того большого дома… Как мне рассказывали, утес с трех сторон круто обрывается в озеро. Под ним каменистые пляжи, и склоны ровные, так что взобраться почти невозможно.
      – Ты же колдун! - удивился Малес. - Прикажи озеру поднять тебя!
      Слепец усмехнулся.
      – В схватке с Клозергом мне понадобится каждая капля сил, которые, увы, далеко не безграничны. Я не могу тратить их направо и налево. Мне кажется, что можно просто проскакать по этой самой улице до ворот. К нашему визиту не готовы, ведь мы должны сейчас дрожать от страха где-нибудь в Скалгере и готовиться к смерти.
      Ашкес недоверчиво покачал головой - кажется, он не одобрял подобный план - но вслух ничего не сказал. Вместо этого он легко и неслышно спрыгнул на землю и исчез в тени ближайшего сада.
      – Подождем, пока он разведает обстановку, - сказал Малес. - А ты скажи, что мы станем делать там, во дворе дома?
      – Дальше - мое дело. Вы можете уйти, - ответил Слепец.
      – Думаешь, Клозерг спит дома один, без всяких слуг? - угрюмо спросил Морг. - Там наверняка полно народу, и тебе могут без всяких волшебных ухищрений всадить стрелу в спину!
      – Я думаю, что не допущу этого.
      – Самоуверенность никогда никого не доводила до добра. Ежели мы отправились с тобой, то будем сражаться рядом до победы, или до смерти, - заявил Морг и оглядел остальных, ища на их лицах согласия. Все слаженно закивали, но взгляд Морга задержался на Гевеле. - А вот тебе, сосунок, придется остаться. Через десяток шагов ты вылетишь из седла.
      – Не вылечу, старая перечница! - зло ответил молодой воин. - Я теперь не боюсь подохнуть. Быть может, отвлеку на себя пару стрел, предназначенных для кого-то более ценного для сражения, чем я.
      Кажется, дубленая кожа на лице Морга приобрела мертвенно-бледный оттенок. Он плотно сжал губы, отчего усы встопорщились.
      – Останьтесь! - попробовал помочь в увещеваниях Слепец. - Ты, Гевел, и ты, Морин.
      – Нет, не уговаривай.
      – Но у тебя нет оружия! Ты и драться не умеешь толком!
      – Вспомни, друг мой: с тех пор, как с нами нет Фило, работа по спасению тебя из лап смерти перешла ко мне. Я не могу остаться.
      – Не тратьте времени на напрасные уговоры, - подытожил Гевел. - Нас нельзя заставить остаться.
      Тут как раз вернулся Ашкес, шепотом сообщивший, что беспечные южане на самом деле не выставили караулов. В обнимку с бурдюками и окороками, они вповалку спали возле костров, разведенных прямо посреди улицы, за хлипкими и невысокими рогатками из тонких жердей.
      – Тогда вперед. Пусть каждый сразит столько врагов, сколько получится, но помнит - главная цель для нас Клозерг! - сказал Слепец. - Нет смысла планировать нападение. Просто ворвемся в дом, найдем колдуна и убьем его, если сможем.
      Первый костер они перемахнули без всяких помех. Возникшие из темноты кони с гулким топотом разрезали ночной воздух над умирающим пламенем, сшибали со своего пути жалкие перегородки. Ошарашенные люди, вернее, те из них, кто смог очнуться от пьяного забытья, спотыкаясь и вопя бросились в разные стороны. Никто и не думал взять в руки копье или лук… Отряд пересек небольшую площадь с трехъярусным фонтаном посередине, когда у них за спиной хрипло взревел горн. Тревога! Однако, остановить их было некому. От площади пустая улица повернула сначала налево, а потом, по широкой дуге загибаясь в обратную сторону, повела наверх. После двух или трех домов с каждой стороны мостовой жилой квартал кончился. Дальше тянулась аллея с густо насажанными кленами и ясенями, листва которых шелестела на прохладном ветре, дующем с озера. У их корней по земле ползли языки молочного цвета - туман становился плотнее. Слепец не удержался и призывно махнул рукой. В тот же момент с недалекой поверхности озера вверх повалили густые облака, словно кто-то решил вскипятить воду. Белое облако накрыло отряд со всех сторон, кроме одной - той, в которой располагались близкие уже ворота.
      Широкие, золоченые, с мощными прутьями и украшениями в виде раскинувших крылья орлов. Два кирпичных столба держали створки, а ограда крепилась на вбитых в землю тонких чугунных стержнях. Наверху прутья забора были острыми, как копья.
      В темноте, за ветвями часто растущих во дворе елей, метались блики факелов. Слышны были крики людей и бряцанье металла, но рядом с воротами пока было пусто. Даже здесь самоуверенные враги не выставили караульных! Ашкес, вырвавшийся во время скачки далеко вперед, остановил коня у самых золоченых прутьев ворот. Столбы были сложены из обоженных глиняных кирпичей и достигали в высоту двух человеческих ростов. Олгмонец ловко вскочил на седло ногами, ухватился за верхний край правого столба и быстро взобрался на него, а потом мягко, как кошка, спрыгнул вниз. Через мгновение послышался скрип засова, и створки разошлись. Путь был свободен! Отряд ворвался внутрь двора.
      Широкая дорожка, обсаженная лохматыми голубыми елочками и посыпанная красным песком, вела прямо к невысокому крыльцу под остроконечной крышей. Между поддерживающих ее резных колонн стояли факелы на приземистых треножниках. Кроме того, рядом с крыльцом, там, где кончались ряды деревьев, на лужайке, пылало несколько костров, в которые только что подбросили большие охапки еловых лап. Свет от тех и других был так ярок, что вся дорожка, имевшая в длину шагов пятьдесят, была прекрасно освещена.
      Нападающие спешились - все, кроме Приставалы, принявшегося нахлестывать лошадей с опустевшими седлами. Недовольно храпя, скакуны помчались прямо к крыльцу, на яркий свет, а люди тем временем нырнули за строй елей, влево от дорожки. Там росли в кажущемся беспорядке кусты, давно не стриженные, но еще хранившие необычные очертания. К левому углу дома лепился павильончик с темными стрельчатыми окнами, рядом с ним чернел пустой бассейн с мраморными бортиками. Из-за павильона, среди других елей, темных и высоких, приближалось не меньше десятка колеблющихся пятен света. Очевидно, это были солдаты, ночевавшие в конюшнях.
      Дерзкие налетчики не сделали и пары десятков шагов, как навстречу им метнулись тени, превратившиеся в воинов в грубых кожаных доспехах, кое-как напяленных на голые тела. В руках каждый сжимал длинный меч из светлой стали и круглый щит с бронзовой окантовкой. С воплями воинство Клозерга набросилось на маленький отряд. Слепец первым вступил в бой, со всей силы опустив голубое лезвие на щит. Бронзовая полоса лопнула и завилась спиралями, а деревянная основа развалилась на несколько частей. Противник с криком боли покатился по земле, но на его месте появились двое других. За их спинами мелькали тени десятков людей, спешащих присоединиться к битве в ночи. Слепец сделал выпад вправо, отогнав одного соперника и одновременно увернувшись от удара второго. Счастье было на его стороне: тот воин, что отскочил, избегая голубого меча, споткнулся о ногу упавшего и тоже очутился на земле. Слепец прыгнул на оставшегося противника. Как только их мечи скрестились, в воздухе просвистело, и враг, будто снесенный ветром, рухнул на бок. Из шеи у него торчала рукоять метательного ножа…
      Не было времени даже взглядом поблагодарить Гевела. Ах, прохвост! Сейчас он на деле доказал, как не правы были те, кто уговаривал его остаться в тылу. Не мешкая, Слепец бросился добивать того злодея, что поднимался с земли. Не успеет как следует поднять щит, значит можно ударить по незащищенной шее. Слепец замахнулся, но в это время яркий свет факела какого-то солдата, выскочившего из-за елки, осветил лицо противника. Голубое лезвие застыло в воздухе, а тот, кто должен был стать его жертвой, вдруг опустил плечи и скривился, будто собираясь плакать.
      – Таккор! - прошептал Слепец, с удивлением обнаружив, что он смог вспомнить имя этого человека. Да, это был тысячник его собственной армии… вернее, армии короля Малгори.
      – Вы ли это? - жалобно простонал Таккор, с трудом сглатывая слюну. - Или демон, натянувший на себя личину короля, сброшенного в Реку?
      – Это я, Таккор! - спешно воскликнул Слепец, делая шаг назад, потому что рядом уже появился очередной вражеский солдат. Правда, увидев смирно стоящего тысячника, он тоже нерешительно застыл в боевой стойке и не делал попыток напасть. - Провидение не дало мне умереть, и теперь я вернулся, чтобы уничтожить узурпатора!
      – Слава Создателю! - завопил Таккор. Он разом поднял над головой щит и меч, и принялся стучать одним по другому. Однако, после третьего или четвертого удара, радость испарилась с его лица, а руки снова опустились. - Но… ваше величество… если бы злодея можно было убить, разве бы мы служили ему, словно подлые предатели? Не счесть, сколько попыток покушения на жизнь он пережил, не получив даже царапины!
      – Ничего, Таккор, - успокоил его Слепец. - У меня теперь есть в кармане пара трюков наподобие тех, что любит Клозерг.
      – Это правда? У вас есть шанс победить его? - Таккор обернулся к стоявшему рядом воину… нет, там их было уже трое. - Что вы глазеете, бестолочи! Наш король, наш настоящий король вернулся!!
      Тысячник снова поднял меч кверху и помчался между кустами, завывая на все лады: "Торбианцы!!! Торбианцы!! Король Малгори восстал из мертвых, чтобы сбросить тирана! Король с нами, мы с королем! Поворачивайте свои мечи в обратную сторону и помогайте Его Величеству!!"
      Схватка, только что яростно кипевшая тут и там, быстро затихла. Потрясенные солдаты Клозерга, все до одного уроженцы Торбии, растерянно озирались и испуганно разглядывали друг друга. К сожалению, двое из них уже были убиты, а еще трое - ранены. Таккор описал круг, вернувшись вскоре на то место, с которого начал пробежку. Торбианцы опасливо пятились, собираясь вокруг него в кучку.
      – Сколько вас? - спросил Слепец, разглядывая опустевшие на время подступы к дому.
      – Пятьдесят! - возбужденно ответил Таккор. - Остальные на подступах к Скалгеру, или в Накрии, где обучаются и ждут вооружения. Кор… Узурпатор забрал в армию половину мужского населения Торбии!
      – Хорошо. Сколько здесь других солдат, и каких?
      – Здесь всех по пятьдесят - накрийцев, хагмонцев, дерриотийцев. Несколько Волшебных Зверей. Твой брат, Хелог.
      – А где сам Клусси?
      – В доме… - начал было Таккор, повернувшись в сторону крыльца, чтобы рукой указать на окно спальни Огневержца. Но взгляд его остановился, не достигнув стен: сквозь редкий строй деревьев можно было разглядеть шагах двадцати от них крыльцо, залитое ярким светом факелов на треножниках. Там, окруженный четырьмя дерриотийцами в полном вооружении, стоял Клозерг.
      Слепец прекрасно разглядел его в неверном свете факелов. Клозерг поседел еще больше - черными остались только уголки его густой бороды и пара прядей в шевелюре. Волшебник стоял, уперев руки в бока и рассеянно поглядывал по сторонам. Расшитый золотом, серебром и белой нитью кафтан из синей парчи был расстегнут и сидел криво. Под ним виднелась мятая нижняя рубаха и красный рубец на полуобнаженной груди. На ногах были надеты смешные меховые тапочки…
      В несколько громадных шагов Слепец вырвался из-за елей и оказался на дорожке, совсем рядом с крыльцом. Казалось, Клозерг нисколько не удивился внезапному появлению брата, которого он должен был считать давно погибшим.
      – Здравствуй, - беззаботно воскликнул Огневержец и почесал рубец на груди. - Ты мне сильно напоминаешь одного знакомого, только вот глаза у тебя какие-то лягушачьи…
      – Негоже встречать брата оскорблениями, - покачал головой Слепец. Пару раз глубоко вздохнув, чтобы как следует успокоиться, он встал потверже, будто бы готовясь выдержать свирепый натиск ветра.
      – Хе-хе, приятель! Обидчив, словно король… Ну, и что же ты со мной сделаешь?
      – Я думаю, пришла пора повторить наш бой один на один. Хочется взять реванш, знаешь ли. Только на сей раз не будем зарекаться от волшебства.
      – Ага, даже так! - Клозерг хохотнул, запрокидывая голову, отчего седая борода указала острым кончиком на небо. - Но сегодня мне не хочется играть в эти дурацкие игры…
      Он взмахнул обеими руками, посылая в атаку своих дерриотийцев. Все четверо разом бросились вперед, чем вызвали за спиной Слепца нестройный рев. Торбианцы с Моргом, Малесом, Таккором и Ашкесом во главе, пробирались сквозь строй деревьев на помощь. Они не успели: едва только дерриотийцы сделали по паре шагов, от их тел повалил густой пар. Крича от ужаса, солдаты Клозерга завертелись на месте, пытаясь содрать с себя панцири и одежду. Через мгновение они попадали, содрогаясь от дикой боли. Длинные рубахи стали мокрыми от обильно выступившей влаги, а в песке под извивающимися телами расползались темные лужи. Все четверо, окутанные клубами пара вскоре застыли в самых немыслимых позах. От них остались только серые мумии с оскалившимися зубами.
      Клозерг по-прежнему был спокоен.
      – Неплохо, - похвалил он Слепца. Вытянув руки перед собой, Огневержец продемонстрировал зрителям меч в смешных, коротеньких ножнах. Картинно, медленно взявшись за его рукоятку, Клозерг вытянул наружу язык пламени величиной с локоть. Волшебник быстро прочертил им в воздухе окружность и в конце концов нацелил прямо на Слепца. Шустрые ручейки огня побежали по руке Клозерга к плечу, охватили пламенем его голову и, как горящая смола, стекли вниз по груди, животу и ногам, до самых ступней. Объятый оранжевым, дрожащим маревом, Клозерг блаженно улыбался. Прыгающие перед его лицом огненные языки искажали эту улыбку, и зрителям казалось, что сумасшедший Огневержец непрерывно корчит немыслимые рожи.
      – Что теперь, братец? - спросил горящий человек шелестящим голосом. Он не двигался с места - просто из его груди вырвался настоящий фонтан пламени, направленный прямо в Слепца. Цель должна была стать живым факелом, умереть в страшных, но недолгих мучениях и превратиться в кучку золы… Но на пути огненного копья в воздухе появилась толстая ледяная пластина. Оглушительный взрыв потряс окрестности, когда лед и пламя встретились: на том месте, где стояли братья-волшебники, образовалось плотное белое облако, быстро расползающееся в стороны. Наблюдавшие за боем солдаты в ужасе бросились прочь, ища спасения за деревьями. Даже товарищи Слепца сочли за благо укрыться, хотя они не собирались уходить далеко. Вдруг, справа и сзади раздались несколько боевых кличей: это остальная часть охраны Клозерга явилась к месту битвы и пошла в атаку. Пока они не сообразили, с кем следует сражаться. На пути им попалось несколько удирающих торбианцев, что поколебало уверенность вновь прибывших и еще больше сбило их с толку. Морг тем временем организовал всех, кто остался рядом, для того, чтобы прикрыть Слепца с тыла на то время, которое понадобится ему для победы или смерти.
      Медленно, но верно облако пара разошлось по сторонам. Оба колдуна остались живы и невредимы.
      – Ах так!? - снова прошелестел Клозерг, как только смог разглядеть, что Слепец по-прежнему стоит напротив. В голосе слышались легкие нотки тревоги… Внезапно, не делая никаких приготовлений, Огневержец коротко ткнул вперед своим мечом. Пламенное лезвие с гудением выросло до длины пары хороших кавалерийских копий, целя в голову Слепца. Тот снова укрылся за ледяной пластиной, на сей раз развернутой к огню под углом. Чудовищный меч Клозерга пропахал во льду канаву и скользнул к земле, где тоже оставил след - глубокую длинную яму, наполненную удушливым дымом горящих корней трав. Слепец снова оказался скрытым в облаке пара. Клозерг, не останавливаясь после первого удара, тут же нанес второй, сбоку. Теперь его меч легко пронзил клубящийся туман и вылетел с другой стороны: Огневержец издал победный крик, но тут же он превратился в разочарованное рычание. Слепца не было на том месте, куда бил Клозерг. Появившись справа, он обрушил с неба на врага несколько заостренных ледяных глыб, похожих на навершия топоров для колки дров. Огневержец успел мановением руки послать навстречу огненные шары, но один кусок льда ударил прямо по руке, в которой был зажат меч. Огненное лезвие в последний раз ярко вспыхнуло и погасло; в ладони колдуна осталась лишь рукоять с безобидным, крошечным огоньком на ней.
      – Ну как? - гневно воскликнул Слепец. - Теперь тебе нравится, моя злобная половина?
      – О чем ты болтаешь, глупый мальчишка? - прошипел Клозерг, медленно отращивая себе новое лезвие. Слепец понимал, что сейчас самый лучший момент для решительной атаки, что сейчас не время болтать, но чувства были сильнее его: он не мог не выговориться.
      – О том самом. Я постоянно мучаюсь вопросом - когда Джон Торби решил поиграть сам с собой, с какой половиной остались его симпатии? С той, которую олицетворяю я, или с той, которой служишь ты? Не мог же он быть совершенно беспристрастным…
      Клозерг неподдельно удивился, удивился до такой степени, что даже опустил вооруженную руку. Огненное лезвие с гудением рассекло воздух и застыло. Со стороны казалось, будто волшебник выливает из ладони струю жидкого пламени…
      – Что за чушь ты несешь? Какие половины?
      – Значит, ты ни о чем не ведал? Половины личности нашего отца, Джона Торби. Он разделился, чтобы позабавиться таким образом с придуманным миром. Очевидно, иные развлечения ему наскучили. Весь наш мир существует только в его воспаленном воображении. Внутри гениального и сумасшедшего разума! Он решил устроить схватку: какая из сторон натуры, добрая или плохая, окажется сильнее и оставит за собой право управлять мирозданием…
      – Ты сошел с ума, - искренне воскликнул Клозерг. - Или тебе кто-то рассказал эти бредни? А, знаю-знаю! Тот суровый старикан, у которого я позаимствовал Амулет огня! Это ведь он научил тебя играть с ледышками и снежками? Значит, он выдал тебе такую теорию.
      Оглушительно шипя и булькая, Клозерг расхохотался, а Слепец, недоуменно хмурясь, стал готовиться, наконец, к решительной атаке. Вокруг голубого лезвия его меча собиралась огромная, колышущаяся масса прозрачной воды.
      – Прежде, чем слушать этого старого дурака, следовало подумать собственной головой! - нравоучительно сказал Клозерг. Кажется, его опять перестала заботить исходящая от брата угроза. - Как, по твоему, отец мог разделиться между нами надвое, если я на двадцать лет старше тебя?
      – Для творца миров нет ничего невозможного.
      – Хорошо, хорошо. Я не стану тебя ни в чем убеждать, просто сейчас, перед тем, как убить тебя, расскажу, в чем тут дело. Нет никакого воспаленного воображения свихнувшегося гения. Все вокруг реально так, что реальнее уже некуда, дорогой братец. Наш безумно - ха-ха - сообразительный папаша глотнул изобретенного им же самим зелья и стал богом, созидающим настоящие миры, а не видения внутри своего разума! Не знаю, как в точности проходит сотворение мира, но он существует вне зависимости от чьих-то мозгов. Я знаю, отец творил его постепенно - сначала голую землю, потом небесную твердь вокруг нее, потом воздух и светила, дневные и ночные, потом деревья, животных, Реку и в конце концов - людей. Он был полным властелином всего созданного, он мог одним желанием вылепить из дерева медведя, а того превратить в валун. В нас с тобой лишь слабые отголоски его мощи, переданной вместе с кровью. Даже Хелог и Оддерг обладают теми же возможностями, но они слишком тупы и трусливы, чтобы ими пользоваться. Ты сумел, молодец… Если б не одна важная причина, мы могли бы остаться друзьями и существовать вместе!
      Клозерг тяжело вздохнул, словно огромные меха в самой большой кузнице Скалгера. Он даже опустил голову, выражая, как ему на самом деле жаль. Слепец нерешительно переступал с ноги на ногу. Атаковать, или дослушать до конца? Быть может, Клозерг только тянет время, собираясь с силами или ожидая, когда ему помогут слуги? Нет, есть один важный вопрос, который надо обязательно успеть задать ему.
      – Если все так, как рассказываешь ты, - осторожно вымолвил Слепец, тщательно следя за каждым движением противника. - То что на самом деле случилось с отцом?
      – Здесь виновата жестокая судьба… - снова вздохнул Клозерг. - Фатальное стечение обстоятельств, точно то самое, что заставляет меня убить тебя. Понимаешь, могущество не терпит соперничества, даже малейшего! Наш отец не задумывался над этим, когда плодил детей. Ты знал, что имеешь старших братьев… вернее, имел?
      – Да, - Слепец сказал это едва слышно, начиная осознавать, куда клонит брат. Это знание холодило его изнутри, словно вся та вода, которую он намеревался обрушить на Клозерга, оказалась у него в кишках и легких.
      – Трое, считая меня, - Огневержец потряс левой рукой с оттопыренными пальцами, придавая своим словам большего весу. - Трое! По мере того, как наши с тобой старшие братики взрослели, старый хрыч стал задумываться, как дети отнесутся к присутствию в тесном маленьком мирке такого могучего волшебника, да что там - бога, как он? Не возникнет ли у них желания убрать его и править единолично?? Он поступил просто. Как только сыну исполнялось восемнадцать лет, он убивал его. Первого, потом второго. Но с третьим вышел прокол: я смог догадаться, куда пропадают мои несчастные братья, и был готов, когда старик вызвал меня в свой кабинет в башне. Я оказался более удачливым, чем он. Или более достойным? Неважно. Я убил его. Понимаешь? Убил нашего отца, нашего бога. Джон Торби мертв, и миром по праву должен владеть именно я. Разве не так? А ты… Рано или поздно ты захотел бы свергнуть меня. Даже дав клятву - которой, я уверен, ты все равно не дашь. Понял бы, что грубые методы не действуют, и свалил бы меня обманом и хитростью… вернее, попытался бы. Я не могу отдаваться на волю судьбы. Таков закон: в мире должен быть один повелитель. Один из рода Джона Торби. Даже трус Хелог и тупица Оддерг опасны для меня и в скором времени умрут. А ты… извини, ты должен отправиться вслед за Джоном Торби прямо сейчас. Я много страдал, прежде чем смог занять предназначенное мне место. Извини, что тогда я подверг тебя мучениям, а не убил быстро и безболезненно. Во мне говорила злоба: проклятый старик за краткий миг до смерти, или даже уже будучи мертвым, смог отбросить меня от себя так сильно, что я очнулся только на том берегу Реки, в пустыне, с переломанными костями и туманом в башке. Потом он, очевидно, исчез в некоей волшебной вспышке, ибо даже этажа с его кабинетом более не существует. Я и после его смерти должен был страдать, влачить жалкое существование, постоянно избегать смерти. Я знал о собственном могуществе, но не умел его использовать. Долгие годы странствий и обучение у Мездоса. О, злобы скопилось сколько угодно!! Ты ни чем не виноват, конечно, но упорство, с которым ты не желал отдать законный трон, вывело меня из себя. Больше такого не будет. Я убью тебя скоро и почти без боли. Прощай!
      Огненный шар стал расти на том месте, где только что стоял Клозерг. Теперь нельзя было разглядеть за бушующим пламенем человеческого силуэта - только оранжевая, с белым отливом волна катится разом во все стороны.
      – Убийца!! - заорал Слепец. Он чувствовал себя рыбой, которую жарят на сковородке, заботливо переворачивая с одного бока на другой, но жар был не внешний. Он жег Слепца изнутри. Жуткие вещи, только что поведанные Клозергом, не могли быть ложью, совершенно точно. Не было сна, не было двух половин разума, не было глупого выяснения, кто сильнее - хороший или плохой. Был коварный отец, убивавший сыновей, и коварный сын, убивший отца и принявшийся за братьев. И несчастный Малгори, оказавшийся на его дороге… Прошлое вдруг превратилось в зловонную яму, из которой лезли смрадные трупы с ехидными ухмылками на гнилых зубах. Они пытались схватить Слепца за ноги и утащить за собой, в потусторонний мир, где вечный жар и мучения сгорающей и вновь нарастающей плоти…
      Слепец очнулся, когда расползающийся по сторонам огненный шар пожирал землю и воздух в паре шагов от него. Он отшатнулся и воздел руки к небу, призывая на помощь всех Воинов Воды, которые способны были услышать этот зов. Обильный ливень в тот же момент обрушился на огненный шар, и тот издал оглушительное, полное боли шипение. Пламя принялось корчиться и перестало расти. Поверхность шара изгибалась, рвалась, отлетала от основной массы тающими языками. Словно некий человек, накрывшись оранжевым покрывалом, танцевал фантастический, лишенный смысла и гармонии танец…
      Как разваливающаяся и ни на что более не годная скорлупа слезает с вылупившегося цыпленка, так остатки огненного шара упали наземь и превратились в дымящиеся пятна. Ливший с небес дождь превратился в град. Вернее, это были не градины, а маленькие ледяные стрелы, впивающиеся в облизываемое остатками пламени тело Клозерга. Множество маленьких взрывов покрыло его с ног до головы: Огневержец корчился, прикрывая голову руками, и не пытался атаковать. Теперь он казался жалким и неопасным, но Слепец все так же стоял с поднятыми вверх руками и с неослабевающей яростью насылал на врага Воинов Воды, а также свои проклятия. Вот огненные доспехи Клозерга поблекли, и только небольшой язык пламени до сих пор вырывался из рукояти меча. Слепец почувствовал, что силы покидают его и опустил руки вниз. Перед глазами плавали цветные пятна, в ушах молотом стучала кровь. Он поглядел вниз: водяной столб, который он собирал вокруг меча, икрился и блестел оранжевыми отблесками, как огромный алмаз. Водяная пыль окружала его, развеиваясь в воздухе или падая тяжелыми каплями на землю. На мгновение даже показалось, что там появилась жуткая, черно-красная радуга!
      Слепец понял, что скоро он останется безоружным. Он снова поднял меч, сделал три медленных, мучительных шага вперед и нанес удар. Клозерг, уставший не меньше, выставил собственный меч - жалкий клочок прежнего великолепия, маленький красный язычок. Когда два волшебных лезвия соприкоснулись, раздался новый взрыв.
      Он был гораздо слабее предыдущих, но на сей раз противники сцепились друг с другом вплотную, и остаться невредимыми им не удалось. Слепца отбросило назад. Лишь чудом он смог устоять на ногах, чувствуя, как ураганный ветер сдирает с него одежды. Горячий пар ожег ему лицо, он чудом успел закрыть глаза. Когда пелена спала, Слепец увидел Клозерга, который, дымясь, лежал на почерневшей земле… Вокруг, куда не кинь взгляд, все пострадало оттого, что рядом дрались волшебники. Окна дома лишились всех стекол, а в некоторых местах со стен свалилась штукатурка. Стоявшие рядом деревья превратились в ободранные столбы без хвои и веток; факелы на крыльце попадали и почти все погасли. Далеко позади и в стороне слышались глухие крики - или это уши перестали как следует слышать? Кажется, звенели мечи, вопили раненые… Сейчас все это было неважно. Главное - вот этот человек в черных обрывках дорогого одеяния на плечах, в дырявых штанах и смешном меховом тапочке на одной ноге. С выпученными, ничего не соображающими глазами он силится подняться и шарит вокруг себя рукой. Не замечая, что кисти нет, а из разорванного, с висящими лохмотьями кожи и мышц запястья хлещет кровь. Слепец вздрогнул, когда понял, что сам вряд ли выглядит лучше. Он поднял вверх руки… вместо голубого лезвия на черной рукояти, что охватывала его правую кисть, как перчатка - обломок с ладонь длиной. Однако все остальное, вроде бы, цело.
      Слепец снова поглядел на Клозерга и удивился, увидев его стоящим. Качаясь, как пьяный, Огневержец что-то неразборчиво бормотал. На груди у него тускло сиял багровый огонек - как будто последний уголек потухшего костра, который вот-вот умрет. Но нет, по сторонам от уголька побежали тоненькие, похожие на шелковые нити, огненные змейки. Клозерг бормотал и качался, слегка размахивая руками. Правая по-прежнему брызгала кровью ему на бедро, но колдун не желал отвлекаться на такую мелочь. Он не сдался. Он жаждал победы. Он был готов сражаться до тех пор, пока мог шевелиться. "Умри!" - шептали его потрескавшиеся от горячего пара губы. "Только я имею право владеть этим миром!" Слюни летели во все стороны от этого горячечного шепота и застревали в остатках бороды и усов. А тело уже было покрыто багровой паутиной огненных ручейков.
      Слепец загреб левой рукой остатки рубахи у себя на груди. Талисман воды пронзил ладонь мертвенным холодом, словно кусок железа, долго пролежавший на лютом морозе и соприкоснувшийся с мокрой кожей. Судорожным движением Слепец сорвал его с шеи и бросил в Клозерга, целясь во вражеский амулет. Прозрачный кирпичик блеснул во тьме отраженным бликом неведомого происхождения и распластался по груди Огневержца, словно слизень, захвативший добычу. На краткий миг Талисман огня вспыхнул ярче, разом заставив проявиться все те бесчисленные огненные ниточки, что опутывали тело Клозерга, но потом вдруг потух вовсе с тихим "пуф-фф!". Огневержец яростно вцепился в мокрое пятно на своей груди, попытался оторвать его, выбросить, но пальцы погрузились глубоко внутрь слившихся в одно целое амулетов и застряли там. Из горла Клозерга вырвался дикий, нечеловеческий крик, который он исторг в небеса, что равнодушно взирали на него тысячами крошечных, поблескивающих глаз. Затем вопль прервался. Вместо него окрестности огласил другой звук - словно кто-то неосторожно уронил на пол громадный перезревший огурец. Плоть Клозерга лопалась на неровные лохмотья, очевидно, по тем самым контурам, которые прочертили по нему недавно огненные ручейки. Лоскутья кожного покрова скатывались в трубочки и облазили, обнажая серую, похожую на прогоревшие угли, массу; но и она недолго держалась как единое целое. Медленно, страшно, с тихим шелестом и шуршанием то, что было только что человеческим телом развалилось на множество бесформенных кусочков. Они падали, катясь друг по другу, стукаясь друг о друга и распадаясь от этих взаимодействий на все более мелкие частички. Через пару мгновений недалеко от ног Слепца лежала большая куча едва заметно дымящейся золы… Все, что осталось от великого и ужасного волшебника, чуть было не покорившего весь Правый берег и не погубившего мир своим безумием.
      – Все, - выдохнул Слепец так тихо, что, стой кто-нибудь рядом, он не расслышал бы слова. Потрескавшиеся губы покрыли капли крови. Слепец машинально слизнул их и медленно осел на колени. Сверху продолжал сеять мелкий дождик, теперь уже не волшебный, а самый обычный, но победивший человек, когда-то король, а ныне бродячий колдун, не замечал его. Качаясь от усталости и борясь с тошнотой, подкатившей к горлу, он в мыслях снова и снова возвращался к рассказу Клозерга. Как прозаична правда по сравнению с той красивой и восхитительно безумной сказкой, что поведал ему давным-давно Мездос! Раньше ему казалось, что это слишком дико, слишком безумно, слишком жестоко, но теперь, узнав истину, Слепец хотел вернуть все заблуждения и по-прежнему верить в борьбу двух противоположностей личности Джона Торби. Однако, жестокая реальность неотвратима: то была борьба обычных, жестоких, коварных, уродливых душой людей, которая привела к страданиям и смертям в огромных масштабах. И он, Малгори, один из самых активных участников!! Пусть будут прокляты они все! Будь проклят ты, Джон Торби, породивший мерзкое племя убийц и сам вставший у него во главе!
      Капли дождя струились по щекам Слепца, и он застонал, на секунду забывшись и представив, что к нему вернулась способность плакать. Жаль, что плакать от горя… Он так стремился сюда, к этой лужайке перед загородным домом скалгерского мэра, так надеялся одержать победу! И вот, когда все сбылось, он хочет забыться и не помнить ничего из того, что узнал. Ему не нужен этот мир. Не нужна победа…
      В одном из разбитых окон дома показался дерриотиец, сжимающий в руках лук. Свистнула стрела - и Слепец с размаху шлепнулся боком в грязь, пузырящуюся под дождем… Потом некоторое время рядом было тихо, только капли размеренно постукивали по земле. Как это забавно, чувствовать пробившее плоть узкое древко, что намертво прижало руку к боку. Как забавно дышать, чувствуя холодную, жалящую сталь между ребрами…
      Уже в самом конце, когда удары капель о землю стали звучать громче, чем барабанный бой, и расплываться в один непрерывный шум, Слепец вдруг ясно услышал чей-то истошный вопль.
      – Люди!! Тиран умер!! Тиран умер!! Счастье вернулось к нам!! Бросайте оружие, хватит смертей! Война окончена!
      Тогда Слепец наконец улыбнулся, слабо, но по-настоящему счастливо. Кровь вытекла из трещин на губах, смешалась с дождем и просочилась на землю. Слепец медленно закрыл глаза и провалился в желанную, лишенную видений и воспоминаний тьму…

      Покачиваясь в седле, Слепец разглядывал окрестности дороги, по которой двигалась его армия. Дымка нудного, мелкого, хотя и теплого дождя смазывала дали для глаза обычного человека - но не для короля Малгори. Сейчас с ним не было Талисмана воды, однако, как оказалось, можно было прекрасно обходиться без него. Слепец отлично видел кочковатый луг в ложбине меж двух приземистых холмов в тысяче шагов от дороги, и шального зайца, застывшего на нем столбиком. Зрелище множества людей, галдящих и смеющихся, с радостью подставляющих лица каплям дождя, заворожило зверя. Вряд ли испугало: эта армия никого не способна устрашить, даже пугливого зверька. Мирная армия, ее солдаты возвращаются домой с войны, на которую были согнаны силой.
      Многотысячное войско таяло с каждым новым проселком, уходившим в сторону, каждой деревней, встреченной на пути. Некоторые, особо нетерпеливые всадники обгоняли растянувшуюся в походе колонну и устремлялись к своим поселениям, чтобы скорее сообщить радостные вести и обнять родных.
      Однако, радость эта скоро пройдет. Самое страшное позади: жуткий колдун, ввергнувший в пучину разоров и смерти все Правобережье, убит, и без его злой воли громадная армия захватчиков тут же распалась. Те Волшебные Звери, которых не настигли мечи врагов или недавних соратников, попрятались в лесах. Скалгеру, Олгмону и Хагмону еще долго придется бороться с ними… Война нанесла всем странам и народам страшные удары: армии требовали пищи, а сами ничего не созидали. Поля стояли, заросшие дикими травами - и даже их до сих пор не косили, хотя пришла самая пора. Зимой будет очень мало провизии, ибо что могли оставшиеся в домах женщины, дети и старики? Ведь у них не было даже плугов и сох, металлические части которых пошли на изготовление оружия и доспехов для гигантского войска. Большая часть домашних животных превратилась в отвратительных монстров, так что мяса на зиму тоже не запасешь. Когда еще восстановится поголовье…
      Слепец понимал, что должен бы заняться обратным процессом, вернуть Волшебным Зверям прежний облик, но у него не было ни сил, ни желания. Последнее время он был погружен в созерцательную апатию - ел без аппетита, говорил скупо, почти ничего не делал. Только когда пришла пора толпам бывших солдат отправляться по домам, король Торбии быстро собрался и выехал во главе разношерстного скопища людей.
      Сейчас он осторожно вздыхал, чувствуя неудобство от повязки, сдавливающей грудь и пеленавшей левую руку. Каждый вздох рождал тихую, колющую боль, будто подмышкой сидел некий крошечный монстр, регулярно тыкающий меж ребер острым когтем. Рука, насквозь пробитая стрелой две недели назад, до сих пор не работала. Противная слабость во всем теле заставляла Слепца под конец дня буквально валиться из седла - но, несмотря на все уговоры, он отказывался пересесть в повозку. Почему? Пытался мучить сам себя за неведомые прегрешения? Или то было обыкновенное, не поддающееся объяснению упрямство? Слепец и сам не мог сказать точно. Боль постоянно напоминала ему о том дне, о последней схватке и словах Клозерга. Как же он жалел, что не убил Огневержца как можно быстрее, завел тот проклятый разговор, вытащивший на свет отвратительные подробности жизни королевской семьи. К чему было их знать, любопытный недоумок? - в который раз мысленно кричал сам себе Слепец. Отчего тебе не терпелось развеять блаженное заблуждение?
      По правде сказать, теперь он чувствовал себя уже не так паршиво, как тогда, едва очнувшись в горячечном полубреду, на следующий день после победы. Иной раз он пробовал себя убедить, что лично ему нет дела до того, сколь подлыми и кровожадными были его брат и отец. Они - сами по себе, он - сам по себе. Однако, плохие мысли нет-нет, да и возвращались обратно, прогрызая его разум подленькими маленькими червячками.
      Вот и сейчас, он опять бесконечно мусолит в себе вспоминания и размышления. Быть может, во всем виновата рана, лишившая его сил и ввергнувшая в уныние? Имей он силы, занялся бы сейчас разными неотложными делами и не думал, не забивал себе голову вредными мыслями.
      Слепец тряхнул головой и немедленно поморщился: рана напомнила ему, кто сейчас хозяин тела. Прижав ноющую руку к больному боку, осторожно и тщательно, Малгори огляделся. За размышлениями он перестал следить за конем и тот сошел далеко на обочину, чтобы полакомиться сочным клевером. Тысячная колонна, состоящая из как попало одетых, горланящих песни и весело смеющихся людей, ползла мимо. Сотня торбианцев во главе с Таккором ушла вперед, не заметив отсутствия вождя… Непослушные мысли Слепца снова заставили его забыть об окружающем мире: он подумал о том, что ему, в отличие от большинства бывших солдат возвращаться особо некуда. Вон целая толпа крестьян, машущих руками товарищам, отделилась от колонны и направилась к деревне Камни. Там их ждут жены, дети, родители. Каждый день смотрят на пустые верхушки холмов - не появятся ли на них черные точки возвращающихся обратно мужчин? Даже дома ждут их, опустевшие и соскучившиеся по хозяйской руке. Ждут поля, ждут полные рыб реки и лесные угодья. Привычная жизнь, на время прерванная войной…
      А что же ждет его, Малгори? Пустая, ставшая чужой и страшной Башня, где нет ни жены, ни детей, ни родителей? Разоренное, наполовину опустевшее королевство, которым у него нет желания управлять? В чем смысл его дальнейшего существования? Где его найти?
      Слепец нахмурился и поднял лицо к небу. Дождь прекратился и в тонком слое светло-серых облаков стали появляться быстро увеличивающиеся бреши. Таково лето - только что с неба падали капли, а через час уже светит жаркое солнце и лужи на дорогах парят. Мирная картина, как и все, о чем он размышлял ранее. Беззаботные крестьяне, возвращающиеся к мирной жизни, не задумываются о скором будущем, или же они полны радужных надежд на то, что все будет хорошо.
      Лишь мрачный человек, к которому вроде как перешло право владения всем этим миром, никак не оторвется от страшных дум. Он знал, что светлого будущего не будет, ибо отчетливо помнил каждый день, в который земля ходила ходуном и покрывалась трещинами. Предположения Мездоса не подтвердились: Джон Торби не разделился на две половины, а Клозерг не виноват в Миротрясениях. Или же, очутившись на небесах, среди Смотрящих Извне, он продолжает разрушать Мир, который не смог захватить? Как-то ночью Слепец пытался разглядеть среди россыпей звезд новые, яркие и злобные. Как там говорил Приставала? Герои, повелевающие странами и народами, помещаются в центре. Интересно, кто делит героев на плохих и хороших, кто определяет, достоин ли умерший смотреть на покинутую землю сверху? Как бы там ни было, новых звезд Слепец не обнаружил и потом выбросил из головы идею о том, что Клозерг мстит им после смерти. Причины Миротрясений в другом, и если их не обнаружить в скором времени, дело кончится плохо. При каждом новом катаклизме трещины в земле все длиннее, падающие с неба капли все больше. Скоро мир просто развалится на огромные куски… У Слепца была на этот счет еще одна мысль, достаточно безумная - но разве можно ее отвергать только по этой причине? Быть может, когда Джон Торби создавал Мир, тот стал неким продолжением его собственного тела, и сейчас, со смертью творца, он тоже умирает и разлагается? Здесь была одна нестыковка - Джон Торби умер два десятка лет назад. Если только он на самом деле умер… Мысли Слепца охватил ужас: он выдумывал дальше и дальше. Что, если на самом деле Творец вовсе не умер? Разве можно просто так убить Бога, как в этом похвалялся Клозерг? Вдруг отец переселился в тело Клозерга и жил там, сводя его с ума и наслаждаясь его страданиями?
      С неба уже светило солнце, а Слепца сотрясали волны дрожи. Прямо перед открытыми глазами вставали видения: пронзенный мечом Джон Торби тает, как эти облака в небесах, превращается в крошечный вихрь и исчезает внутри Клозерга, сжимающего окровавленный клинок. Потом этот вихрь поднимается вверх от кучки пепла, в которую превратился старший брат, и перетекает в качающегося от усталости Малгори… Он пытался найти внутри себя следы чужого присутствия, ибо понял, что со смертью Клозерга дух Джона Торби обязательно должен был найти себе новое пристанище. Его, Малгори, разум и тело. Нет! Нет! Этого не может быть. Он должен отыскать останки отца и убедиться, что тот - просто мертвец, а не истаявший дух, витающий в воздухе и захватывающий тела!
      Резко очнувшись от видений и дум, Слепец с яростью поддал пятками по бокам коня. От неожиданности тот всхрапнул и с резким прыжком, заставившим седока скрипеть зубами от боли, бросился к дороге. Свежий ветер в лицо, брызги грязи, приветственные крики людей и заливший все вокруг солнечный свет позволили Слепцу отвлечься от жутких мыслей. Он вдруг подумал, что этот прекрасный мир не может погибнуть, да и ему самому еще рано сдаваться. Странное дело - ведь он только что был беспросветно мрачен и удручен!? Будто бы пришедшее со стороны внушение заставило отринуть плохое и преисполниться светлыми чувствами. Слепец мчался вперед, в твердой уверенности, что он сможет жить дальше.
      Когда он настиг Приставалу, затерявшегося в толпе торбианцев, тот очнулся от мыслей, в которые был погружен, поглядел на Слепца долгим взглядом и вдруг спросил:
      – Скажи, а твой город большой?
      – Что? - от неожиданности переспросил Слепец. - Мой город?… Хм… Как тебе сказать. Раньше, особенно в детстве, он казался мне огромным. Теперь, когда я сравниваю его со Скалгером - нахожу крошечным.
      – Но люди-то в нем богатые живут? - продолжал выспрашивать Приставала. Слепец никак не мог взять в толк, к чему он завел этот разговор.
      – Всякие есть… Даже нищих целый квартал, правда, маленький.
      – А! Конкуренты, - пробормотал Морин. Почесав ухо, он снова взглянул на Слепца - хитро, из-под свесившейся на лоб грязной пряди волос. - Но ты ведь подаришь старому другу самое доходное место?
      – Ты что, собираешься продолжать нищенствовать? - воскликнул Слепец. Беседа с Морином наполняла его странным чувством радости, какой-то совершенно немотивированной, ребяческой. Ему хотелось громко расхохотаться, привстать на стременах и ударить себя по ляжкам, и только постоянно колотье в боку не давало совершить подобное сумасбродство. - Что подумают люди, когда попрошайка в кабаке станет рассказывать, как он на пару с королем прошел полмира? Нет, приятель. Если уж тебе так нравится собирать денежки, сделаю тебя королевским сборщиком налогов.
      Морин обрадованно хмыкнул и замолк, очевидно, размышляя о прелестях будущей работы. Путь продолжался…
      Еще дважды большие группы крестьян отрывались от общей колонны и сворачивали к своим деревням. Оставшееся войско к вечеру добралось до небольшого городка, Кияса, вокруг которого расположилось на ночлег. Никто не безобразничал, хотя медовухи и пива было выпито немало. Щедрые жители отдавали еду из своих скудных запасов задаром, потому что весь городок праздновал возвращение своих мужчин.
      Совсем немного осталось и до Центра Мира. Если бы не сумерки, то, взобравшись на старую сторожевую вышку, можно было увидеть самые высокие здания. Башню. Улегшись спать в доме городского головы, на мягкой постели, после обильного ужина, Слепец некоторое время ворочался. Скоро он понял, что не в силах уснуть. Не в силах ждать. Подняв весь свой отряд, он отправился в дорогу.
      Небо совершенно расчистилось и звезды усеивали его от края до края, крупные, словно глаза Смотрящих Извне приблизились, желая подробнее разглядеть, что там делают люди. Их призрачный свет заливал темные поля вокруг дороги, отчего они выглядели довольно зловеще. Нигде не было видно резких теней, только кучки деревьев выделялись тут и там черными пятнами. Рядом с дорогой на лугах кружили стаи зеленоватых светляков, да где-то далеко громко ухал филин. Впереди, там, где прятался Центр Мира, толком ничего не было видно. Даже когда отряд поднялся на последний высокий холм перед тем, как достигнуть города, тот предстал перед ними смутным, огромным темным пятном. Нет огней, потому что караульные не ходят с факелами по покинутым стенам. Не видно освещенных окон, ибо они закрыты теми самыми стенами. Только совсем рядом можно было разобрать, что это человеческое поселение, а не гора, невесть откуда появившаяся посреди равнины. Зубцы угловых и приворотных башенок и массивная колонна главной Башни отчетливо рисовались на фоне звездного неба.
      Полночь едва миновала, когда копыта коня Малгори выстучали быструю дробь на поверхности подъемного моста… Впрочем, судя по большому слою грязи, покрывавшему дубовые брусья, не поднимали его давным-давно. Король, а за ним остальные, миновали гулкий тамбур в стене, где негромко гудел ночной ветер. Дальше лежала пустая площадь, залитая жутким, дрожащим светом с небес. Грязь и огромные лужи покрывали некогда ухоженную мостовую, на балках, вделанных в стены, болтались на веревках обгорелые скелеты. На ветру они медленно раскачивались и поворачивались из стороны в сторону, словно предлагая живым полюбоваться на свои тонкие ребра и склоненные черепа. Скрипение веревок и легкий стук костей заполняли окрестности и, казалось, заглушали стук копыт. Разломанные телеги, кучи мусора у стен, ограничивающих площадь. Черные провалы проходов во внутренних стенах, что ведут в глубь города. И впереди - настежь распахнутые ворота королевского двора. Даже в темноте ночи были видны следы от содранных золотых и серебряных полос, словно это были шрамы на спине много раз битого кнутом преступника…
      Каждый шаг коня отзывался в Слепце болью, будто его самого стегали плетью. Разглядывая это место, долгие месяцы жившее в его воспоминаниях наполненным народом, ярко освещенным солнцем и пронизанным болью, сейчас он никак не мог поверить, что вернулся обратно. Казалось, ночь обманула его и привела в какое-то совсем другое место, издевательски похожее, но в то же время полностью чужое. Вот еще один шаг, на сей раз вглубь двора. Ниша, в которой покоилась нефритовая статуя Джона Торби, была небрежно замазана глиной, которая уже потрескалась и начала выкрашиваться. Грубые столы и стулья стоят прямо у крыльца. На столешнице остатки еды на том самом столовом серебре, на котором ел когда-то Малгори. Перевернутые кубки с засохшими липкими лужами, обгрызенные кости.
      У ступеней, покрытых мусором, Слепец сполз наземь, поддерживаемый Моргом и Морином. Таккор почтительно раскрыл перед ним дверь, и вернувшийся король, нерешительно ступая, зашел внутрь темного зала. Сначала он ничего не мог разглядеть, потому что "внутреннее око" давненько не давало о себе знать. Кромешная тьма не под силу глазам, пусть даже сейчас они видят необычно хорошо… Но тут воины внесли факелы, заполнив гулкий зал треском и метанием теней. Слепец снова вздрогнул: ему показалось, что вокруг запрыгали страшные чудовища, танцующие на костях погибших и безмолвно хохочущие над горем короля. Тронный зал был так же пуст и грязен, как площадь и двор. Тут и там валялись обломки мебели, остатки костров, кучи грязного тряпья, обрывки смердящих кож, грубая глиняная и оловянная посуда. Высокий подиум в дальнем конце помещения стал простой площадкой, так как главная его принадлежность, богато украшенный драгоценными металлами и камнями королевский трон, отсутствовал. Осталось только четыре отверстия для ножек. Гобелены и фрески на стенах закоптились, а местами были и вовсе попорченными. Лицо Малгори скривилось, когда он увидел, что от его любимой картины, изображавшей величественного всадника на фоне крепости с развевающимися на бастионах флагами, оторван большой клок.
      – Что стало с моей Башней? Ей досталось ничуть не меньше, чем мне, - прошептал Слепец дрожащим голосом. - И где же люди? Неужели никого не осталось в живых?
      Он повернулся, пытаясь разглядеть лестницы, полого поднимающиеся вверх вдоль стен, но они тонули во мраке. Будь здесь кто из обитателей, они бы уже давно вышли посмотреть, что за шум. Если только это не предатели, верой и правдой служившие захватчику. Морин и все остальные потерянно бродили по залу, пытаясь найти что-то только им ведомое. Большинство воинов столпились в дверях, не решаясь войти внутрь, будто бы их страшил сам вид поруганного королевского дома.
      Вдруг дверь в стене за подиумом резко заскрипела. Из-за нее появился слабенький огонек, дрожащей на деревянной плошке - он освещал разве что сам себя, да еще выхватывал из темноты контуры несшего его человека. То была старая, толстая кухарка, имени которой Малгори не смог вспомнить. Переваливаясь и громко пыхтя, она выползла ближе к середине зала и поднесла плошку к самым подслеповато щурящимся глазам.
      – Хто ето? - сонно спросила она. - Чего надо? У нас уже нечего взять, все, что было, сожрали и выпили. И женщин нет, одна я осталась.
      – Протри глаза, Акселла!! - громко зашипел на нее тысячник. Шагнув вперед, он высоко поднял факел, чтобы пламя как следует осветило его самого, кухарку и Слепца.
      – Э, так это ты, Таккор? - воскликнула Акселла. - Прости старую кошелку, я и так слепая, как курица, а тут еще темнотища, да и не проснулась я толком. Что же, ты вернулся один, или с королем? Слыхала я, что-то с ним случилось - разбили, что ли проклятые скалгерцы? Тут бандиты разные много раз захаживали, так говорили разное. Будто бы даже убил Клозерга какой-то вражеский колдун, в тыщу раз могучее его… Так я не верила, правда-правда!
      – Помолчи, дура! - снова зашипел Таккор. Потом он спохватился и заговорил громко, почти торжественно: - Беги и буди всех тех, кто боится открыть глаза в своих затхлых кельях! Торбианское войско вернулось навсегда, и вернулось с самой настоящей победой. Злодей Клозерг в самом деле убит - и ты не поверишь, кем! Раскрой глаза пошире и смотри внимательно: вот наш настоящий король, Малгори, который обманул смерть и вернулся в родную страну!
      Громко вскрикнув, старуха выронила плошку и прижала пухлые руки к пухлым щекам.
      – Ваше величество! - промямлила она сквозь пальцы. - Что ж это вы такой худенький?
      Слепец против воли улыбнулся словам кухарки, но пока он придумывал, какие бы мудрые слова сказать ей в ответ, Акселла неловко поклонилась, шумно развернулась и помчалась прочь, отчаянно виляя толстым задом. В зале же снова воцарилась тишина. Солдаты наконец зашли внутрь и принялись отшвыривать подальше к стенам мусор. Люди с факелами вставляли их в стенные держатели в виде рук, сделанных из чугуна.
      – Вот, - пробормотал тем временем Малгори, обращаясь Приставале. - Здесь и жил глупый молодой король, поумневший только тогда, когда ему выкололи глаза.
      – А почему у тебя был только один трон? - спросил Гевел, стоявший на подиуме. - Где же сидела королева?
      – У меня ее не было, - ответил Малгори, и вдруг в его памяти всплыл образ тоненькой девушки, молодой и свежей, как первый весенний цветок. Нежной, умной и доброй. Где же теперь то прекрасное дитя? Цветы не живут в мусорных кучах и не переносят грязи. Слепец нерешительно шагнул к скрипучей двери, за которой исчезла кухарка, ибо возникший вопрос требовал немедленного ответа. Неужели и это воспоминание о прошлом будет безжалостно растоптано настоящим? День за днем с того страшного момента, когда огненный меч лишил Малгори зрения, когда он в последний раз видел Селию, воспоминания о ней не посещали разум Слепца. Теперь же он внезапно почувствовал страстное желание увидеть ее снова, взять за руки, погладить по белой щеке, взглянуть в чистые голубые глаза… В этот момент ему казалось, что лишь за ней он переходил Реку и бился с врагами. Ради того, чтобы опять оказаться рядом.
      Однако его тут же отвлекли: один за другим, воины стали подходить к королю с просьбами разрешить им отправиться по домам. Слепец никому не отказывал, а Таккора заставил уйти сам.
      – Все твои воины женаты? - удивленно спросил Морг.
      – Почти что, - ответил Слепец. - Может, самые молодые еще не успели, но у них есть отцы и матери. А почему ты так поражен?
      – У нас солдаты женились только под старость.
      – Ну, здесь жизнь была гораздо спокойнее вашей. Это ты прозябал в непрерывных стычках с рыбаками и горными бандами.
      – Ага! - старый вояка хитро сощурился. - Тогда я точно у вас останусь. Может, найдется какая вдовица подходящих размеров?
      Он развел руки далеко в стороны.
      – Найдется, я думаю, - с улыбкой ответил Слепец.
      – А что-нибудь эдакое? - Гевел, с трудом двигая правой рукой, изобразил в воздухе несколько небольших округлостей. В этот момент скрипучая дверь за подиумом пропустила в зал несколько теней. Первым ковылял старый, дряхлый даже Мадди.
      – Ваше величество, ваше величество! - жалобно повторял он, хлюпая носом и роняя с заросших седой щетиной щек слезы. Подойдя к Слепцу вплотную, он попытался поклониться, но король живо шагнул к нему и обнял за плечи.
      – Не надо, старичок, не надо, - пробормотал Малгори почти таким же дрожащим и слабым голосом, как и старый слуга. Только плакать он не мог… Из дверей робко выходили другие слуги, старые и молодые. Кое-как одетые, растрепанные. Одни только женщины. Потом они расступились, пропуская еще одного старика, круглолицего и сухонького, седого, как лунь, с прозрачной кожей и высохшими руками, которые он протягивал к королю.
      – Галид? - нерешительно сказал Слепец. Трудно было узнать в этом старце, стоящем на краю могилы, его учителя, до преклонных лет сохранявшего крепость тела и духа.
      – Это ты! - прохрипел Галид, не сводя с Малгори взгляда слезящихся, выцветших глаз. - Я знал, что ты не мог умереть! Я знал, что ты рано или поздно вернешься и покараешь злодея!
      Слепец осторожно оставил Мадди и заключил в объятия старого учителя.
      – Ты сильно сдал, Галид! - потерянно пробормотал король, невидящим взглядом уставившись в темный угол. Он догадывался, что могло так подкосить крепкого старика, но спросить вслух - это было выше его сил. Впрочем, как оказалось, ничего и не требовалось спрашивать. В дверном проеме появилась еще одна девушка, нерешительно застывшая на пороге зала. Белое круглое личико и белые одежды, в темноте казавшиеся одним целым, будто это была статуя из мрамора, а не живой человек. Только глаза отличались от всего остального: голубые, огромные, они будто бы излучали мягкий свет. Свет грусти и печали, несчастья и обреченности, словно появление Слепца принесло ей страшное, ведущее к смерти предзнаменование.
      – Селия! - воскликнул Малгори. Странный свет глаз девушки зачаровал его - он никак не мог двинуться, чтобы обнять и ее. Неужели она не рада? Проклинает его за то, что не приходил так долго? Селия громко всхлипнула, спрятала лицо в ладонях и вдруг исчезла в темноте за дверью. Тут уж Слепец смог заставить свое тело двигаться. Он бросился в погоню, быстро настиг девушку, ставшую еле заметным белым пятном в кромешной тьме, и безошибочно ухватил ее за запястье. Очень бережно и легко, чтобы не причинить ей боли. И все равно, Селия вскрикнула и, замерев, прижалась спиной к стене. Плечи ее ходили ходуном, а голова обессилено поникла. Сейчас она походила на замерзшего котенка, из последних сил плакавшего над своей несчастной судьбой посреди огромной, страшной ночи.
      – Отчего ты плачешь? - шепотом спросил Слепец, осторожно отпуская запястье Селии и пытаясь погладить ее по голове одной ладонью. - Неужели тебя испугал мой вид? Не надо! Ты знаешь, иногда я сам боюсь собственного взгляда, когда гляжусь в зеркало, но на самом деле он не таит никакого зла.
      – Нет, ваше величество! - выдавила Селия сквозь рыдания. Отстранившись, он хотела снова бежать прочь, отступить как можно дальше от Слепца, словно ее пугала близость короля. Почему? Он разглядывал девушку широко раскрытыми глазами, и теперь, даже в темноте видел ее лучше и лучше. Она стояла, такая хрупкая и беззащитная, окутанная легким голубым сиянием, в которым иногда мелькали едва уловимые черные и зеленые волны. Страх, отчаяние, стыд. Совсем не те чувства, какие он хотел бы увидеть в ней. Тем не менее, он не мог оторвать взгляда от этой хрупкой фигурки. В воспоминаниях, являвшихся из глубин памяти, как замшелые коряги, внезапно выброшенные на поверхность болота пузырем гнилостного газа, он казался сам себе недалеким дикарем. Как могла она казаться ему недостаточно красивой и женственной? Эти тонкие руки, эти прекрасные каштановые волосы, тонкая талия и плавный изгиб бедер? Теперь он понял, что не видел женщин красивее. Прости, Халлига! Прости, Гианна! Только Селия, словно наколдованный кем-то идеальный, полностью подчиняющий себе образ, занимала его сердце. Как мог он грубо разговаривать с этим прелестным созданием, всегда желавшем ему только добра? Даже сейчас, Слепец отчетливо чувствовал это, она страшится не его, а сама себя. Чего-то такого, что может причинить боль королю. Нужно сказать, немедленно сказать ей… признаться, ради чего он сражался и терпел лишения, ради чего шел и шел вперед, не желая останавливаться. Однако, горло Слепца сжала невидимая, но обладающая железной хваткой рука.
      – Я рада, государь, - еле слышно прошептала Селия. Рыдания ее немного утихли, но с каждым словом они грозили прорваться обратно. - Теперь я могу умереть спокойно, ведь все закончилось благополучно для вас. Умоляю, отпустите меня! Позвольте уйти… ведь я страдала так долго!
      – О чем ты говоришь? - растерянно спросил Слепец. Он знал, что вопрос жесток и заставит девушку вспоминать о вещах, которые она хочет забыть изо всех сил, но нужно было знать ответ.
      – Я любила вас… - тоскливо ответила Селия. Теперь она перестала всхлипывать, и голос стал бесцветным, мертвым. Лучше бы она плакала! - подумал Слепец. - Несмотря на то, что иногда вы были по-мальчишески злым или неоправданно жестоким, я знала о добром начале, скрытом внутри вас. Мечтала, что всегда буду с вами, мечтала… да мало ли о чем я мечтала! Это было так давно и кончилось так печально. Поймите, я не могу рассказать вам всю правду, ибо видения и без того мучают меня каждую ночь. Они слишком ужасны. Теперь я недостойна даже стоять рядом с вами… а потому должна уйти как можно дальше. На небо! Я надеюсь, что заслужила там одну крохотную звездочку на самом краешке… Позвольте мне уйти!!! Я буду любоваться вами оттуда, и продолжать любить.
      Тело Селии содрогнулось от невыносимой душевной боли. Колени ее подогнулись, и девушка готова была рухнуть прямо на холодный каменный пол, но Слепец успел обнять ее и удержать. Внутреннее око, очнувшееся от долгого забытья, позволяло видеть ее насквозь. Внезапно Малгори понял, что за ужасная вина гнетет бедняжку, какую ужасную правду она не в силах поведать ему. Словно она без слов прошептала ему об этом… Она считает, что опорочена и недостойна даже касаться короля. Обесчещена ничтожным Хелогом, чей обезглавленный труп давно гниет в большой общей могиле рядом с Треалой.
      – Если бы я мог, - прошептал Слепец, - то поднял бы Хелога из могилы и предал его смерти еще раз. Но тебе, моя прекрасная Селия, не нужно больше бояться прошлого. Грязь, приставшая к телу, смывается чистой водой - главное, чтобы человек оставался чист внутри.
      – Я испачкана, испачкана им изнутри и снаружи!! - надрывно прокричала Селия. - Мне никогда не забыть этого, никогда не стать прежней, никогда не очиститься!
      – Глупости, - твердо возразил Слепец. - Посмотри на мои глаза: они волшебные. Я побывал в далеком замке, у одного великого колдуна, который подарил мне способность видеть то, что недоступно глазу простых людей. И сейчас я вижу тебя насквозь: внутри ты так же чиста и прекрасна, как в тот момент, когда я видел тебя в последний раз. Не надо больше слез, я прошу тебя! Трудно забыть ужасы, так больно ранившие в самую душу, но ты должна бороться с воспоминаниями. Я постараюсь помочь. Я… я буду рядом с тобой!
      Он вложил в свои слова всю силу чувств, владевших им в тот самый момент, и почувствовал, как в бледной ауре Селии зарождается маленький огонек надежды. Золотой, как отчаянный лучик солнца, проникший к бредущим во тьме людям, и указывающий им путь. Еще не все было потеряно, ведь нет ничего невозможного в том, чтобы вернуть надежду на счастливую жизнь восемнадцатилетней девушке. Нужно только очень этого хотеть.

      И было великое веселье. В свете факелов кое-как одетые жители, от мала до велика, радостно вопили и бродили по улицам города. Малгори, ехавший на коне (привязанным к седлу, чтобы не свалиться от внезапно вернувшейся слабости) из одного квартала в другой, кричал им слова приветствия и махал здоровой рукой. Но слышали ли они эти слова за шумом, который сами и создавали? Ликование, безудержное, до слез и подгибающихся колен, продолжалось чуть ли не до самого рассвета. Полуодетые люди не чувствовали коварной утренней прохлады. Королю пришлось начать заботиться о них: он призвал всех отправляться по домам, чтобы завтра продолжить празднование с новыми силами. Подданные у него были послушные: крича последние радостные слова, они стали разбредаться с площадей и улиц.
      Слепец вернулся в тронный зал Башни, застав там большую уборку. Служанки с метлами, мокрыми тряпками и ведрами деловито копошились тут и там, пытаясь уничтожить хотя бы часть следов опустошения и заброшенности.
      – Эй, что теперь? - спросил Морин, выглядевший довольно усталым. Несколько взоров обратились на него с укором: слишком запанибратски, по мнению торбианцев, этот грязный оборванец разговаривал с королем.
      – Ляжем спать, - с трудом ответил Слепец. - Простите друзья, но я с трудом удерживаюсь, чтобы не свалиться замертво. О вас позаботятся… подождите, а где Морг?
      – Верно, он уже устроился. Побоялся, что не достанется вдовицы подходящих размеров, и стал действовать незамедлительно, - усмехнулся Гевел.
      Слепец уже не мог отвечать - он только кивнул. Мадди во главе нескольких женщин помоложе и посильнее помог королю подняться по лестнице, еще две служанки взялись проводить в самые лучшие апартаменты Гевела и Морина. Подметальщицы и поломойки тоже вскоре отправились по своим комнатушкам, и Башня погрузилась в предрассветную тьму.
      В прежней комнате Малгори по приказанию Клозерга был устроен склад разного ценного имущества, захваченного в войнах против Накрии, Хагмона и Олгмона. Вытащить оттуда множество самых разных вещей не представлялось возможным, поэтому Мадди решил уложить короля на собственной постели, на одном из огромных сундуков в оружейной комнате. Теперь ее трудно было назвать таковой, потому что для вооружения армии Огневержец забрал почти все, кроме самых старых и ржавых мечей и лат. Стараясь, чтобы факел не слишком освещал пустые стены и стойки, Мадди с помощью еще одного старого слуги, Рулида, подтащил Малгори к сундуку, осторожно усадил его туда и принялся раздевать.
      – Какое счастье, ваше величество!! - шептал Рулид, размазывая слезы по щекам. Он сам не смог спуститься вниз и встретить короля там из-за сильнейшего приступа подагры. Даже сейчас он сидел на том же сундуке, что и Слепец, и иногда морщился от боли. Мадди сурово хмурил густые седые брови и шикал на Рулида, забыв, что недавно он сам также расчувствовался. - Какое счастье, что вы живы и снова во главе Торбии! Теперь я порадуюсь, глядя, как проклятый Слорг дрыгает ногами на виселице!
      Мадди, стягивавший королевский сапог, внезапно отпустил его и застыл, согнувшись и с болезненной гримасой вывернув шею, чтобы посмотреть на Малгори.
      – Ох, какая оплошность! - просипел он. Щеки его налились багровой краской. - За всеобщей радостью мы совсем забыли об этом недоноске!
      – Кто это? - спросил Слепец, с трудом разлепляя веки.
      – Мерзавец, каких мало. Один из капитанов ночной уличной стражи, с первых дней лизавший задницу Клозергу, пусть Смотрящие Извне выжгут его душу! Огневержец оставил его командовать гарнизоном Центра Мира, когда ушел на завоевание Скалгера. Три десятка людей и несколько сотен Волшебных Зверей. Когда они прознали, что с севера идет большое войско, то немедленно удрали отсюда. Не то в Малос, не то в какую-то деревеньку поближе к дерриотийской границе. Однако я уверен, здесь, в столице, у них остались соглядатаи, и прямо сейчас они могут мчаться к врагу с сообщением о вашем появлении. Бывший король и сотня воинов… Это может заставить Слорга напасть на Центр Мира.
      – Значит, война не кончилась? - прошептал Малгори и откинулся на подушку. Ему так хотелось закрыть глаза и провалиться в самое глубокое из возможных забытье. Как он может сейчас сражаться? Обломок меча в ножнах и слабость в мыслях, неспособных даже трезво осмыслить положение. Будет обидно, если его, прошедшего столько опасностей, поразившего стольких могучих врагов, победит какой-то захудалый капитан "ночных горшков", как любили обзывать стражников горожане. Малгори тяжело вздохнул и с трудом открыл глаза вновь. - Ладно, не будем отчаиваться. С одной стороны это даже хорошо, если кто-то предупредит Слорга и подвигнет его явиться сюда. Не нужно будет гоняться за ним по всей стране. Если во весь опор проскакать до дерриотийской границы и поспешить обратно, то можно обернуться за двенадцать часов. Вряд ли враги появятся здесь до сегодняшнего полудня… Я просто обязан немного отдохнуть, иначе не смогу даже прикрикнуть на них как следует. Мадди, ты должен сослужить Торбии важную службу: найди Таккора и расскажи ему все. Он сможет позаботиться о подготовке к нападению врагов… Только не поднимай паники, умоляю тебя. Мы сломили силу гораздо более страшную и могучую, так что этим недобитым предателям не омрачить нашего счастья. Успокойтесь. Все будет хорошо.
      Слуги улыбнулись, но, даже смертельно уставший, Слепец видел, что беспокойство их не развеяно полностью. Вдруг короля пронзила одна тревожная мысль.
      – Где Галид? - спросил он, медленно садясь на сундуке. Голова от этого закружилась, но Слепец смог взять себя в руки и не упал обратно.
      – Ах, бедняга Галид! Последнее время он живет здесь. Старик уже совсем не тот, что раньше, - смущенно пробормотал Мадди. - По первости он чуть было не собирался вызвать Клозерга на поединок и убить, но потом вдруг за неделю превратился в дряхлого старца… А когда с Селией… случилось несчастье… тогда он вовсе выжил из ума.
      – Тебя спрашивают вовсе не об этом, старый дуралей! - воскликнул Рулид и ткнул приятеля сухоньким кулачком в бок. - Галид, как беззаботный ребенок, улегся спать в своей каморке, это как пить дать! А кто присмотрит за его дочкой? Вспомни, она ведь тоже была сама не своя, постоянно твердила: или увижу поражение и смерть врагов и умру в радости, или дождусь торжества зла, и погибну в страшном горе! Все мысли у нее сводились к одному…
      Малгори, застонав от боли в боку и руке, поднялся на ноги и ринулся к выходу. При этом он шатался, словно пьяный, оттого, что голова, казалось, отделилась от тела и полетела в угол. К счастью, Мадди так и не успел стянуть сапоги, иначе король побежал бы из оружейной босым.
      – Она этажом выше! - прокричал вслед Рулид, заглушая неразборчивые ругательства ковылявшего за Слепцом Мадди. - В одной из комнат для гостей!
      Как в тумане отсчитав нужную дверь, Малгори взялся за ручку и застыл. Что делать - стучать или ворваться без предупреждения? Мысли путались, перед глазами плыли черные пятна, в висках гулко стучала просящаяся наружу кровь. Какие глупости! Любое промедление опасно… Может быть, он уже опоздал… В который раз, бросил одного ради множества… Покинул Селию, когда она очень нуждалась в его поддержке, покинул, чтобы помахать ручкой толпе!
      Он резко распахнул дверь и быстрым, насколько это было возможно, шагом добрался до узкой девичьей кровати, скудно освещенной единственной оплывшей свечой. Сгорбившись, Селия сидела на ней, опершись рукой о столик у изголовья. Все в той же белой ночной рубахе, в которой она выходила в зал пару часов назад. Наверное, эти часы она так и провела - сидя здесь, в холодной темной комнате. На столике, совсем рядом с ее рукой, стояла зловещего вида стеклянная бутылочка, черная, словно бы наполненная самой беззвездной ночью.
      Услышав шаги короля, Селия повернулась и судорожно ухватила бутылку тонкой рукой. Слезы полились из глаз с новой силой.
      – Ваше величество! - прерывисто выдохнула она. Едва не падая, дрожа так же сильно, как и девушка, Малгори встал рядом с ней и своей ладонью накрыл полупрозрачное запястье.
      – Я… я… - Селия изо всех сил пыталась говорить, но слезы душили ее, не давая словам выбраться из горла. - Я хотела выпить яд, но все никак не могла решиться. Тогда, в том коридоре, вы говорили так убедительно, что ваш образ никак не шел у меня из памяти. Я сидела и не могла заставить себя прервать эти прекрасные воспоминания. Простите меня!
      Она бросила на него взгляд, полный самых разных чувств, от боли до обожания.
      – Я хотела еще один, последний раз увидеть вас - и вы пришли…
      – Я не мог не прийти, - прошептал Слепец. Силы наконец оставили его, и он медленно опустился перед Селией на колени. Девушка тихонько вскрикнула, вздрогнула всем телом и выпустила зловещую бутылочку из пальцев. Та опрокинулась, и на стол вылилось несколько черных капель, тут же скатившихся со столика на пол и исчезнувших там. Теряя сознание, Слепец протянул свои руки к лицу Селии и осторожно коснулся самыми кончиками пальцев ее щек.
      – Не покидай меня… - прошептал он. - Пожалуйста.
      Она смотрела на него огромными глазами, такими наивными и исстрадавшимися одновременно. Потом решилась - и тоже коснулась ладонями щек Слепца. Тот бессильно опустил голову на ее колени и смежил веки… Так они и застыли на долгое время, до тех пор, пока топтавшийся в коридоре Мадди не решился заглянуть внутрь.
      Его взору предстала совсем другая Селия, не та бледная тень, уже распрощавшаяся с миром. Конечно, румянец не вернулся на ее щеки, но теперь никто не мог бы подумать, что эта решительная девушка собирается в скором времени проститься с жизнью. Она велела Мадди помочь ей поднять бесчувственного Слепца, уложить его на кровать и стянуть сапоги. Потом Селия не терпящим возражений голосом изгнала старого слугу прочь. Сама же она придвинула к постели грубый табурет и села рядом с изголовьем. До самого рассвета она любовалась королем, во сне так похожим на прежнего Малгори, каким он был давным-давно… больше года назад. Разве что сильно исхудавшим. Она смотрела, смотрела и не могла оторвать взора, лишь иногда поглаживала мягкой ладонью то руку, то щеку или локон Слепца, при этом не переставая благодарить Смотрящих Извне за то, что они не дали ей сил выпить яд.
      К утру, когда лучи солнца наискось пронзили комнату через узкое окошко-бойницу, Селия тоже задремала, сложив руки на стол и склонив на них голову. Только в одиннадцатом часу слуги наконец осмелились войти внутрь комнаты и разбудить обоих. От шума, который производили в дверях Мадди и Морин, Слепец очнулся и рывком сел на постели. Широко раскрытыми глазами он осмотрелся вокруг, явно с трудом припоминая, где он и как тут очутился.
      – Эй! - воскликнул Приставала. - Хватит дрыхнуть, твое величество. Жизнь продолжается и не желает ждать, пока ты там выспишься.
      – Что случилось? - каркая от страшной сухости в горле, спросил Слепец. Из-за спины Морина вынырнула служанка с кувшином воды, который поднесла королю. Их возня разбудила Селию и та тоже сонным взглядом принялась рассматривать собравшихся в ее комнате людей.
      – Извини, милая моя, - пробормотал Слепец уже нормальным голосом и вытер мокрые губы рукавом. - Не дали тебе поспать. Но ведь там, на столе, неудобно! Зачем ты положила меня сюда, а сама мучалась?
      – Не могла же я допустить, чтобы мучался мой король! - ответила девушка и отобрала из рук нерешительно застывшей служанки кувшин с водой.
      – Спасибо тебе за заботу, - поблагодарил Слепец. Встав на ноги он расправил плечи - и тут же согнулся от боли в боку и левом предплечье. - Проклятье! Мне казалось, что я так хорошо выспался… так хорошо, что все раны исцелились, и вообще все вокруг стало таким прекрасным!
      – Угу, - поддакнул Морин. - Мы уж было подумали: здравствуй, скучная мирная жизня, но не тут-то было! Недавно сюда явился мальчишка, больше похожий на грязного волчонка, из деревни с таким варварским названием, что я никогда не смогу его повторить. Говорит, с юга к нам движется большое свинское стадо, или как там они называют свои отряды, а пастухом - некий Слорг. Посему тебе вместо завтрака - или вместе с ним, как пожелаешь - придется выйти на стену. Враг уже близко, потому что конь у мальчонки был совсем паршивенький.
      Город будто бы бурлил - куда не кинь взор, всюду жители всех возрастов и полов мели улицы, жгли мусор в огромных кучах, мыли вывески и окна. Трупы повешенных с базарной площади убрали и похоронили, а в королевском дворе несколько каменщиков с великой осторожностью очищали нишу, в которой стояла нефритовая статуя Джона Торби. Малгори, глядя с высокой стены на кипевшую кругом деятельность, даже улыбнулся.
      – Да, жизнь продолжается, несмотря ни на что. Глядишь, скоро станет такой же, как прежде… - тут он почесал затылок и крякнул. Прежде, конечно, жилось хорошо, но и плохого тоже имелось вдоволь, так что это он зря так подумал. Однако, размышлять над проблемами прошлого и будущего жизнеустройства пока было некогда; Морин тащил его по стене в угловую башню, с полуразвалившимся зубцом на смотровой площадке. Там, на почерневших табуретах уже сидели Морг, Таккор, Гевел и Локоб, который заведовал хозяйством Башни вместо умершего несколько месяцев назад Садбала.
      – О, да тут уже настоящий военный совет! - воскликнул Малгори, как только взобрался наверх. - Зачем было меня будить - сами бы разобрались.
      Он весело похлопал собравшихся по плечам. Его боевые товарищи с того берега Реки в ответ ухмылялись, а торбианцы чувствовали себя не в своей тарелке - пытались неловко кланяться, но Слепец остановил их легким движением руки.
      – Когда я стану где-нибудь королем, - проворчал Морг, - тогда и стану разбираться с неприятностями. А покуда ты правишь - ты и расхлебывай.
      – Гм, резонно, - кивнул Слепец. - И все же, что вы тут поделываете?
      – Высматриваем полчища врагов, - ответил Гевел.
      – Мы позволили себе закрыть ворота, Ваше величество, - перебил его Таккор. - Все-таки воинов у нас мало. Та сотня, что пришла с нами, да еще с полсотни городских стражников. Хотя, я бы на них особо не полагался, ведь Слорг когда-то был их командиром. Половина стражи с ним сбежала!
      – И что же, станем держать осаду? - спросил Морг.
      – Конечно! - воскликнул Таккор. - Дождемся остального войска, которое придет уже к вечеру. Там ведь много еще горожан. От одного вида армии проклятый Слорг удерет… Я ведь это к чему говорю - вроде мы уже победили, а после победы помирать никому не хочется. Если драться - потери будут.
      – Что за глупости, Таккор! - сморщился Гевел. - Воин должен быть готов к смерти всегда! Ты говоришь как лавочник, которому пришлось на время взять в руки оружие.
      – Он прав, - покачала головой Слепец. - Вернее, правда в том, что умирать людям не хочется почти никогда, а не только после уже одержанной победы. Если есть шанс избежать риска, нужно им воспользоваться!
      – Поставим на стены лучников! - приободренный королем Таккор вскочил с табурета и принялся размахивать руками, - Они тех Свиней близко не подпустят!
      – Хорошо, поставь на всякий случай, - согласился Слепец. - Только я думаю, они сюда и соваться не станут, когда увидят, что ворота закрыты. Ведь Свиньи все до одного толстые и неповоротливые. Никто не заставит их штурмовать стены. Давайте сделаем так: приоткрой ворота, так, как будто мы не смогли захлопнуть их до конца. Это заставит Слорга попытаться ворваться в город, и мы его прихлопнем! А не то он может развернуться и удрать. Лови его потом по лесам да степям!
      – Но ведь это опасно! - хором сказали Таккор и Локоб.
      – Чем? Вокруг города луга и поля. Врагам не подобраться незамеченными, так что делайте, как я сказал, а мы сами тем временем пойдем и займемся приготовлениями к празднику.
      – О каком празднике может идти речь? - грустно пробормотал Локоб. - Центр Мира погряз в нищете. Домашнюю птицу и ту редкую скотину, что нам оставил Клозерг, давно уже съели. Осталось разве что несколько пар, которых я спрятал на развод для королевского хозяйства… хлеба почти нет, питаемся одними овощами с огородов. По всем окрестным деревням мужчин забрали в армию, животных превратили в монстров. Мальчишки, что постарше, да женщины ходят на охоту, за кореньями-грибами, тем и живут. Изредка нам привозят на продажу… А уж о том, что зимой с нами будет, я стараюсь и не думать.
      Локоб тяжело вздохнул и понуро опустил голову. Слепец задумчиво потер лоб костяшками пальцев.
      – Превратил, говоришь… Ну что ж, тут, по-моему, кроется ответ сразу на два вопроса - как победить Слорга и как обеспечить себя провиантом.
      – Э, я знаю, что ты задумал! - завопил Морин, - Я не стану жрать мясо дохлых Свиней!
      – Будешь, - заверил его Слепец с хитрой улыбкой. Бросив их недоумевать и спорить, он направился прямиком в кабинет, где, как он знал, жил во время пребывания в Центре Мира Клозерг. По пути он бормотал: " превратил… превратил… значит, возможно и обратное!" Если брату оказалось по силам превращать разом сотни и тысячи животных в прямоходящих и умеющих сражаться монстров, то он, Слепец, должен сделать наоборот.
      Осознание самого факта ему ничем помочь не могло. Как это сделать, вот в чем вопрос! Быстрого, беглого осмотра кабинета хватило для того, чтобы понять - здесь ничего, способного ему помочь, он не найдет. Книги и свитки покрыты слоем пыли, на столе тоже пыль и мелкий мусор, только с самого края видны следы. Однако там было больше всего крошек и следов разлившегося вина - просто-напросто, здесь его Огневержеское величество кушали. Походная кровать, пара маленьких сундуков с драгоценностями, и больше ничего. Странная это была личность - Клозерг. Однако, каким-то образом он мог проделывать фокус с превращениями. Как!!? Слепец застыл на месте, сосредоточенно глядя в окно, словно надеялся разглядеть на пыльном стекле начертанный ответ.
      На горячем, грязном подоконнике в лучах солнца грелась большая черная муха. Подчиняясь внезапному порыву, Слепец попробовал превратить ее в таракана, но из этого ровным счетом ничего не вышло. Муха, как ни в чем ни бывало, принялась потирать друг о дружку передние лапки и чистить хоботок. Неужели он не способен повторить то, что сделал Клозерг? Король почувствовал, как внутри его рождается замешанный на отчаянии гнев. Ну как же так??? Я ведь знаю, что способен это сделать, стоит лишь постараться!! - вскричал он про себя. Для того, чтобы овладеть искусством управления водой, мне понадобился Талисман воды. Неужели без всяких разных магических помощников я ничего не могу? Но ведь я развил в себе способности видеть без помощи глаз! Улавливать и распознавать человеческие чувства! Слепец направил на муху яростный взгляд и смотрел на нее так упорно, что скоро ему показалось - весь остальной мир покрыла тьма. Остались только он и муха, больше никого. Вдруг виски пронзила боль, от которой хотелось колотиться головой о стену. Казалось, что череп изнутри трут грубым напильником… Это было ужасное ощущение, однако сквозь дрожащее марево, что заволокло глаза, Слепец вдруг увидел, что муха состоит из тысяч, миллионов крошечных частичек, и каждая готова повиноваться, как это делали Воины Воды. Вот они засуетились, меняя строй и формируя новые контуры. Тельце мухи вытянулось, крылья прижались к спинке и стали хитиновым панцирем, головка сжалась и выпустила длинные усы.
      Как только новая тварь была создана из старой, темнота вокруг Слепца развеялась и боль в висках тоже пропала. Удивленная муха - или уже таракан? - попыталась снова потереть передними лапками, но вместо этого упала, завалившись на спину и осталась лежать, не шевелясь. Король смотрел на только что сотворенное чудо с радостной улыбкой на лице. Получилось! Гордо расправив плечи, он пошел по Башне, разыскивая, на ком бы еще попрактиковаться?
      Враги появились в четыре часа пополудни. Множество чудовищ - кстати сказать, были там не только Свиньи, но Быки, Овцы и даже несколько Козлов - сбилось в кучу вокруг небольшой группки людей. К тому времени, когда Слепец поднялся на стену, отряд Слорга выбрался на огромную пустошь перед воротами и теперь замер там, в туче оседающей пыли, потому что беспомощно приоткрытые ворота вдруг захлопнулись у них перед самыми носами. Волшебные Звери никак не могли осознать своими крошечными мозгами, что попали в ловушку. Задние напирали на передних, все громко вопили, каждый на свой лад, и никто ничего не понимал. Толстощекий Слорг, яростно кривя губы, пытался перекричать свое войско, больше похожее сейчас на толпу ловящих вора торгашей на базаре.
      – Открывайте немедленно, трусливые мыши! - вопил бывший капитан, потрясая мечом. - Кто там к вам заявился? Бунтовщики? Всех перевешаю!
      По словам Локоба и Мадди, Слорг никак не хотел поверить многочисленным слухам о смерти Клозерга и поражении его великой армии. Он постоянно твердил, что это просто бунт, который подняли непокорившиеся дворяне Накрии. "Вот возьмет господин Скалгер, и накажет их всех!" - твердил упрямый Слорг в ответ на опасливые шептания приспешников. Однако, когда пришло сообщение о некоей армии, двигавшейся с севера, недоверчивость капитана дала трещину и он решил удрать. Узнав, что вместо огромной армии в Центр Мира явилась всего сотня воинов, Слорг снова воспрянул духом и решил самолично, не дожидаясь господина, разобраться с "бунтовщиками".
      Сейчас он был вне себя от гнева, но отступать, похоже, не собирался. Значит, все еще думал, будто бы незримо присутствующая здесь сила Клозерга поможет ему… Слепец взобрался на бочку, стоявшую на стене, чтобы как можно сильнее высунуться из-за каменного бортика (не кричать же сквозь бойницу!).
      – Замолчи, предатель! - заорал король что было сил. - Тогда, обещаю, умрешь легкой смертью.
      Узнать Малгори, да еще и сильно изменившегося с прошлого лета, на расстоянии в три сотни шагов было невозможно - по крайней мере, обычному человеку. Слорг никак не отреагировал на его появление, вернее, отреагировал, еще более распалившись:
      – Ах ты, собачья кишка!! Я тебя запомню, червячья жратва!! Повиснешь на дыбе, а пятки тебе станут глодать голодные псы!
      – Кажется, мы с ним друг друга понять не сможем, - зло сказал Слепец, спрыгнув с бочки обратно. - Слишком он туп и самоуверен… да и к чему попусту тратить время!
      Он закрыл глаза, чтобы ничто не мешало представить в мыслях толпу врагов, копошащихся на фоне кромешной тьмы. Теперь уже не было боли, сопровождавшей его первый опыт и несколько других; уверенно и быстро Слепец сосредоточился на телах чудовищ… Надо было увидеть их, словно бы состоящими из облаков снующих друг вокруг друга насекомых. Рыхлыми, как кучи песчаной земли. Податливыми, как мокрая глина, из которой умелые горшечники лепят посуду. С легкостью повелевая сразу всеми, следя за каждой отдельной Свиньей, Быком или Овцой, Слепец принялся возвращать Волшебным Зверям их прежний облик. Они не успели испугаться и почуять неладное, и даже Слорг по-прежнему ругался, самозабвенно, брызгая во все стороны слюной и не замечая, что творится с его войском. Зрители на стенах восторженно вопили, глядя на меняющие форму тела врагов. Опасные чудовища превращались в безобидных, таких милых взору домашних животных, а тела их покрывали комья похожей на раздавленных слизней жижи, смешанной с остатками одежды… Вскоре на лошадях сидели и лежали молчащие от удивления свиньи, бычки и овцы. Самые обычные, кроткие и тихие… Хотя, тихими они были недолго: как только Слорг наконец заметил, что вместе с тремя десятками своих приспешников остался среди громадного стада скота, принявшие природный облик животные взорвались многоголосым испуганным криком, намного превзошедшим тот, что они издавали недавно, будучи Волшебными Зверями. Отчаянно извиваясь, суча ногами, они как попало падали на землю - боком ли, спиной, потом вскакивали и начинали беспорядочно метаться под ногами коней. Те в одно мгновение поддались общей панике и начали вставать на дыбы, шарахаться по сторонам, яростно ржать и бить копытами мечущихся рядом свиней и овец. Все пространство перед воротами быстро затянуло густое облако пыли. Время от времени оттуда вырывалась очередная очумевшая свинья или овца, которая мчалась прочь, не разбирая дороги. Городские ворота с грохотом и скрежетом раскрылись, опускаясь на ров, и наружу поспешили отряды воинов и простых горожан с сетями и веревками. Солдаты должны были заняться оставшимися злодеями, а простой люд - наловить как можно больше взбесившихся от страха животных. Никто не помнил, или не хотел вспоминать, кем были эти хрюшки совсем недавно. С плотоядным огнем в глазах горожане связывали пойманных жертв и волокли их, визжащих или ревущих, за стены. Примерно так же воины поступили с людьми Слорга и им самим - поймали, связали и поволокли на базарную площадь, где немедленно вздернули на тех столбах, что остались от прежних времен. Визжали и брыкались предатели ничуть не хуже животных…
      – Да, - неуверенно вымолвил Морин, разглядывая все это безобразие со стены. - А я до сих пор не уверен, что мне захочется кушать мясо какого-нибудь из этих поросят…
      – Ты и на Великом Тракте, как мне помнится, первое время привередничал, - ответил Слепец со смехом. Он чувствовал себя прекрасно. И разум, и мышцы полны сил и готовы к новым свершениям. Мир, подобный этому городу, лежит у самых ног… Добродушно осклабившись, король добавил: - Но, так уж и быть, в честь нашего праздника, мы сможем найти для тебя, такого брезгливого, цыпленка пожирнее!
      Когда все они спустились со стены, на виселицах затихали последние из казненных. Поглядев на их синие языки, вывалившиеся изо ртов, на перекошенные лица и скрюченные ноги в мокрых штанах, Слепец сморщился и распорядился немедленно снять трупы и похоронить их.
      – Нечего смотреть на эти нечестивые хари, пусть даже и мертвые, - сказал он. - Площадь нужна нам для того, чтобы все желающие могли посетить торжественный королевский ужин, который мы устроим вечером. Праздничное гуляние со свежим мясом… для тех, кто не особо щепетилен, конечно! Кроме того…
      Король вдруг замолк и принялся сосредоточенно вглядываться в раскрытые ворота королевского двора. Через мгновение его лоб разгладился, и он призывно замахал руками.
      – Селия!! Иди сюда! Скорее! Смотрите все до единого - это идет моя невеста! Я сообщаю вам, что сегодня же вечером мы отпразднуем и мою свадьбу!
      Все, кто находился на рыночной площади, взревели, как один. Толпа, словно поверхность воды, разрезаемая плывущим кораблем, почтительно расступаясь перед будущей королевой, которая шла сама не своя. Глаза ее блестели, по щекам текли слезы, и никого вокруг она не видела - только Слепца. Тот стоял, протягивая к ней руки. Когда они наконец заключили друг друга в объятия, Селия уронила голову на грудь Малгори и зарыдала в голос.
      – Что такое? - шепотом спросил ее Слепец. - Неужели ты не рада? Неужели ты не хочешь выходить за меня?
      – Нет… То есть да… ДА! - ответила девушка сквозь слезы. - Просто я никак не могу отделаться от воспоминаний. Они так ужасны! Я ведь не могла надеяться, что смогу вот так обнять тебя, а тем более… услышать из твоих уст эти слова… а еще мне страшно вспомнить минувшую ночь - ведь я едва не выпила яду. О, Смотрящие Извне, спасибо вам!
      Вокруг них все плясали и пели, даже суровый Морг, даже раненный Гевел. Ревущая и визжащая скотина добавляла шуму во всеобщую сумятицу и гвалт стоял невообразимый. Наконец, потрясая руками и приплясывая, люди двинулись с площади, растекаясь по улицам: все торопились донести потрясающие новости до друзей и родных.
      – Эге, с войны на свадебку! - хитро подмигнул Морг, когда они остались на площади в одиночестве.
      – Да, - радостно сказал Слепец. - Хватит мне ходить в мальчишках… Да и тебе тоже! Не нашел еще подходящей вдовушки?
      – Нет, - степенно и строго ответил Морг, но потом снова ухмыльнулся и добавил: - Слишком выбор богатый!
      – Ну, наверное, это и к лучшему, - Слепец оглядел по очереди всех друзей и подданных. - Три праздника разом мы бы не вынесли…

*****

      Да, долгие, постные и наполненные страхом месяцы владычества Клозерга не прошли даром. Народ отвык от праздников и даже простой радости, а теперь каждый пытался наверстать упущенное. В неудержимом весельи все, исключая разве что малых детей, пили вино без всякой меры, благо, этого добра в королевских подвалах сохранилось достаточно. Никто не обращал внимания на наступившую ночь, разве что некоторые из слуг были вынуждены бродить по площади, зажигая тут и там факелы. Все, кто еще не уснул от неодолимой пьяной усталости, продолжали есть и пить в дрожащем, скудном оранжевом сиянии. Неестественно громкими голосами люди рассказывали друг другу истории, и иных рассказчиков не заботило, что собеседники уже свалились под стол или лопочут о чем-то своем. Лишь тогда, когда здравицу произносил Слепец, или кто-то призывал пить в честь него или новоиспеченной королевы, пирующие находили в себе силы немного помолчать. За разномастными столами, выставленными на рыночной площади, сидели самые именитые горожане - богатые купцы, ремесленники покрупнее, несколько младших командиров войска. Остальной люд, попроще, пьянствовал кто где - иные дома, иные - вместе с соседями, вытащив столы на улицы. Кушаньем и питьем всех угощал король…
      Бедняга Морин, быстро набравшийся лишнего, давно свалился под стол и беззаботно посапывал, положив под голову упавшую со стола деревянную тарелку. Морг и Таккер поочередно били себя в грудь и с пьяными слезами в глазах клялись друг другу в любви. Мрачный Гевел изредка поднимал голову из тарелки с остатками рагу, что-то невнятно бурчал и падал назад. Мадди же оказался, пожалуй, единственным человеком старше четырнадцати лет, который до сих пор твердо держался на ногах…
      Впрочем, Слепца тоже нельзя было назвать пьяным. Задумчиво поворачивая голову из стороны в сторону, он медленно разглядывал теряющийся в ночи пиршественный стол. Он сидел, откинувшись спиной назад в удобном кресле, а на груди его покоилась голова молодой жены. Один единственный выпитый кубок слабого вина подействовал на нее, как снотворное. Здоровой рукой Слепец осторожно гладил прекрасные волосы Селии, густые, даже в неверном свете факелов не потерявшие своего превосходного темно-золотого оттенка. В приятной, мягкой и чуточку дурманящей пелене хмеля король размышлял о превратностях жизни.
      Еще совсем недавно, сразу после внезапной и грандиозной победы над Клозергом, им владели опустошенность, чувство собственной ненужности и усталости. Теперь интерес к жизни снова вернулся: здесь есть Его город, Его королевство, Его жена. Подданные любили короля, а он любил их, и ему казалось, что он точно знает - так будет всегда. Рядом были друзья; друзья остались в Скалгере, так восторженно провожавшем его после победы… Друзья ждали известий на том берегу Реки - надо бы найти способ связаться с ними.
      Однако, самым большим счастьем в данный момент Слепцу казалась любовь, главная любовь его жизни, так внезапно вспыхнувшая и с каждым часом разгоравшаяся все сильнее, будто пожар в сухом лесу. Селия, теплая, родная, доверчиво прильнувшая к нему всем телом, была самым близким человеком на свете. Ему хотелось постоянно быть рядом с ней, смотреть на нее, вдыхать ее запах, ощущать ее прикосновения… Как прекрасно просто сидеть в уютном кресле, участвовать в этой доброй, почти что семейной попойке, наслаждаться мягким и успокаивающим мраком наступившей ночи… Прижимать к себе любимую женщину, и не задумываться ни о чем плохом. Укутанный покрывалом умиротворения разум, задремавший где-то в глубине сознания, понимал, что вскоре праздник уйдет и потянутся серые, трудные дни. Голодные, а то и просто смертельно опасные, если миротрясения будут становиться все сильнее и сильнее. Вполне вероятно, что некоторые из тех, кто сейчас в пьяном угаре от всей души восславляет короля, взбунтуется против его власти. Это будет после… После. Всевозможные плохие события успеют попить из него кровушки, так что сейчас не стоит принимать их во внимание…
      Пыхтящий от усталости Мадди тяжело опустился на соседнее со Слепцом кресло - кажется, раньше там сидел Морин. Некоторое время он сидел молча, пытался восстановить дыхание, да нерешительно вертел в руке недопитый кубок. Тишина постепенно завладевала рыночной площадью и всем городом: она сгущалась, наподобие наступающей ночи, выползала из укромных уголков и окутывала каждый предмет, каждого человека. Голоса самых последних, самых крепких пьяниц становились все глуше, и скоро только треск факелов и хриплое дыхание слуги тревожили слух короля. Он улыбнулся, в очередной раз проводя ладонью по локонам молодой жены.
      – Как вы себя чувствуете, Ваше величество? - осторожно поинтересовался Мадди. - Наверное, приятно вот так посидеть в полном покое, среди друзей и преданных слуг, особенно после того, что вы испытали?
      – Откуда тебе знать, что я испытал? - спросил Слепец, совершенно беззлобно, с удивлением.
      – Зачем знать? - Мадди тяжело вздохнул. - Догадаться можно, через что вы прошли.
      И он движением головы словно указал на что-то… впрочем, Слепец знал, на что. Все видели, как Клозерг отрезает брату пальцы и выжигает глаза. Да, людей, должно быть, пробирает дрожь от одного воспоминания об увиденном тогда - это он сам, Слепец, привык и почти забыл боль и ужас того дня. Однако, для чего Мадди завел разговор - неужели просто так, чтобы в очередной раз выразить сочувствие и преданность?
      – Почему ты спросил? - король осторожно, стараясь не потревожить Селию, повернул голову, чтобы смотреть прямо на слугу. Тот немедленно потупился и стал царапать желтым, толстым ногтем указательного пальца край стола.
      – От вас ничего не укроется, Ваше величество! Стало быть, правду говорит тот грязный мужичонка, что глаза у вас волшебные и видят то, чего остальным не под силу? - вопрос остался без ответа, и Мадди поспешил продолжить. - Дело у меня вот в чем… Мы - то есть я, да Рулид, да кое-кто еще, нарочно не торопились вам рассказать одну важную новость. Знаете… ведь ваш брат Оддерг до сих пор жив!!
      – Что?! - забывшись, Слепец встрепенулся и Селия недовольно заворчала во сне, однако же не проснулась, и король снова затих. Вытянув шею, он зашептал: - Не может быть! Но почему же вы тянули, не говорили мне о нем?
      – Понимаете… - Мадии с новой силой взялся за край стола. - Бедняга чуть ли не год просидел в темнице и у него стало не все в порядке с умом. Может, это временное помешательство, может и нет. Речи и поступки у него совершенно безумные. Еще той ночью я пытался его освободить, но он едва не разорвал на куски и меня, и сторожа. Так плохо… Его все жалели. Раньше он был избалованным, испорченным мальчишкой, в точности как Хелог, но когда Оддерг выступил в безнадежный поход против Клозерга, когда бился до последнего, когда потом отказывался признать узурпатора… Мы все прониклись к нему жалостью. Вы в последнее время перед войной недолюбливали Оддерга, так что нам подумалось - не нужно торопиться рассказывать вам про бедного мальчика. Теперь время пришло - вы благодушны и добры. Может быть, стоит попытаться привести вашего брата сюда, и вы сможете вернуть ему разум?
      – Хм, - Слепец нахмурился, уставившись в столешницу, на которой извивалась широкая и бесформенная тень слуги. - Признаться, я был очень удивлен, узнав о геройствах Оддерга. В моей памяти он навсегда остался глупым и напыщенным болваном, совсем как его близнец Хелог. Но… Жизнь, кажется, утверждает, что люди способны измениться. Я согласен, веди его сюда - вот только боюсь, найдешь ли ты кого достаточно трезвого, чтобы справиться с безумцем?
      – Уж постараюсь! - Мадди проворно вскочил на ноги, словно и не задыхался несколько минут назад, как старый, загнанный конь. Прямо за королевским столом он нашел себе подмогу: Морг и Таккор, чуть ли не в обнимку дрыхшие в плотно сдвинутых креслах, на удивление быстро проснулись. Проморгавшись и высосав по хорошему кубку вина, они согласились помочь. Три фигуры растворились в ночи, а Слепец остался сидеть в волнении, будто юный мальчишка перед первым свиданием с девушкой. Неужели он боится увидеть брата? Почему? Немного поразмышляв, Слепец понял, почему: он не ждал от встречи ничего хорошего. Может быть, оттого, что воспоминания о постоянных ссорах с избалованными близнецами отравляли его прошлое, может, оттого, что после рассказов Клозерга он стал предвзято относиться к своим ближайшим родственникам. Казалось, волосы на затылке вставали дыбом, ибо внезапно проснувшееся внутреннее око видело, как из черной ночи за спиной короля сочится кровавый туман. Его полупрозрачные, жидкие струи пронизывали тьму во всех направлениях. Все выглядело так, словно Слепец смотрел на солнце сквозь зажмуренные веки - только солнце было не желтым, а ярко-алым.
      Дрожащий от страшных видений и предчувствий, король поспешно приподнял спящую жену и отнес ее в сторону. Там, специально для тех, кто мог не выдержать праздника и свалиться с ног, стояли повозки, заполненные свежим, мягким сеном и накрытые плотными покрывалами. Укладывая Селию (слава Смотрящим Извне! Она так и не проснулась), Слепец запоздало подумал, что никто не удосужился перетащить сюда Морина… Теперь уже поздно. Поспешно он вернулся к своему месту, придвинул ближе факел, который недовольно брызнул по сторонам багровыми искрами. Из распахнутых ворот королевского двора донеслись бессвязные выкрики, брань и еле слышный металлический звон. Вскоре темнота сгустилась в большое черное пятно с хаотически меняющимися очертаниями, а оно, в свою очередь, обратилось в четырех людей, которые брели, цепляясь и таща друг друга в разные стороны. Морг и Таккер, сами шагающие кое-как, волокли за собой тощее, грязное, лохматое и одетое в тряпье существо. Каждый шаг любого из этой троицы немедленно влек за собой движение остальных, а также тихий, какой-то обиженный звон цепей, которые сковывали руки и ноги Оддерга. Брат упирался и еле слышно выкрикивал неразборчивые ругательства. Старый Мадди опасливо семенил сзади и лишь изредка подталкивал Морга или Таккора в нужном направлении… Непонятно было, как вся компания вообще смогла дойти до площади - ведь им нужно было еще подняться по узким лестницам с щербатыми ступенями!
      – Вот! - прорычал Морг, когда они приблизились к королю. - Мы привели его… хотя следовало бы придушить прямо там, в подвале! Очень уж он вонюч и страшен, а слова, вылетающие из его рта, еще грязнее и отвратительнее!
      Старый вояка икнул и, оступившись, всем телом навалился на столешницу. Его приятель, Таккор, бросился на помощь, но тоже споткнулся и свалился на землю. Пленник оказался предоставлен самому себе, и он не замедлил воспользоваться этим подарком. Потрясая перед собственным носом скованными руками, он сделал два маленьких шага вперед.
      – Это ты! - воскликнул Оддерг. Вернее, воскликнул - это слишком сильно сказано, потому что из глотки, измученной долгими лишениями и сырым, холодным подземельем, вылетало лишь глухое карканье. Слепец быстро встал с кресла и поглядел прямо в глаза страшного человека. Когда-то, кажется, он походил на самого Малгори, но сейчас король не мог узнать в дергающемся уродце своего младшего брата. Лоб и щеки покрывали бурые, гниющие шрамы, глаза горели злым огнем в черных ямах запавших глазниц, нос заострился, словно у мертвеца. Это и был мертвец, от которого веяло смрадом и холодом могилы, только по какой-то злой воле он до сих пор мог говорить и двигаться. Жуткая багровая аура расползалась над плечами и косматыми патлами Оддерга, как буйный, но призрачный костер, пожирающий его ополоумевшие мозги. Казалось, жуткое создание бросится на короля и станет раздирать его на части страшными загнутыми когтями, выросшими на пальцах.
      – Оддерг, - тихо пробормотал Слепец в глупой надежде все исправить и усмирить безумца.
      – Он самый!! - провыл тот, с каждым звуком исторгая из себя волны жуткого зловония. - Что ты так уставился на меня? Думал, я упаду тебе на грудь и разрыдаюсь, благодаря за свое освобождение?? А?!?
      Малгори застыл, и лицо его теперь стало каменной маской, пугающей своим спокойствием, так отличающимся от бесноватых гримас брата. Мадди, несчастный и сжавшийся в комок, вцепился в спинку кресла и с ужасом наблюдал за "семейной ссорой".
      – Кое-кто думал, что ты способен на все это, - наконец процедил сквозь зубы Слепец. Оддерг, ненадолго застывший с поднятыми руками, вновь потряс скрюченными пальцами и закаркал:
      – Способен!? Я должен был благодарить тебя?? Тебя?? Разве не ты первый заточил меня в темницу? Деббис и весь Северный Клин - чем вам не темница? Два двора, пять убогих мужиков и земли три огорода. Правь, дорогой Оддерг! И сейчас, чем же ты хотел меня обрадовать? Тем, что после братских объятий и кружки вина снова отправил бы меня в эту ссылку! За это я не стану тебя благодарить!
      Он произносил эти обвинения под зловещий, бьющий по нервам аккомпанемент бряцающих цепей. Слепец по-прежнему не двигался, на его лице не дрогнул ни один мускул.
      – Ради Создателя, помиритесь, Ваши величества! - жалобно воззвал Мадди. Он ждет, что я сделаю первый шаг к примирению, - подумал Слепец. - Протяну руку этому зловонному чудовищу, упаду перед ним на колени и стану упрашивать простить меня? Нет. Если именно так должны поступать милосердные короли, то мне никогда им не стать. Оддерг опасен и неисправим. Я вижу, он похож на дикого зверя, снедаемого жаждой крови… моей крови. И ни одного проблеска разума, к которому можно обратиться.
      – Мириться с ним? - кричал тем временем пленник. - Да мне что Клозерг, что Малгори - все едино! Ненавижу одинаково их обоих. Если ты, ублюдок, рассчитывал на мою благодарность, то вот тебе она!!
      Оддерг плюнул, но его тягучая, желтая слюна разбрызгалась по его же бороде и осталась висеть там, яростно раскачиваясь при каждом движении безумца.
      – Во мне нет ничего, кроме ненависти к тебе!! Если б я только мог, то разорвал бы тебя на куски голыми руками… Ты, ты, ты сломал всю мою жизнь, мерзавец! - мелко дрожа, Оддерг выпучил глаза так, что казалось - еще немного, и они выпрыгнут ему под ноги. Он больше не мог выговорить ни слова, только жутко хрипел, как человек, которому неловко перерезали горло. Потом он стал извиваться, подпрыгивать на месте, а изо рта уже лезла бурая пена:
      – Мал… го… ри… Не… на… вижу… те… бя!!! - выдавил Оддерг с огромным трудом. Следом за этим признанием, которое уже никого не удивило, он внезапно, с истошным воплем развел руки в стороны. В его хилых конечностях, состоящих с виду только из костей и кожи, обнаружилась неимоверная сила. Цепь лопнула с жалобным звоном, а чугунные браслеты на руках безумца во время рывка разорвали его запястья, оставив огромные, рваные раны. Оддерг не обращал внимания на хлынувшую кровь. Бросившись вперед, он достиг стола и схватил с него лежавший там нож, которым Таккор резал мясо. Подняв его высоко над головой, сумасшедший дико захохотал, когда брызги его собственной крови усеяли лицо. Обернувшись к побледневшему Слепцу, застывшему на месте, Оддерг сделал шаг вперед, но вдруг резко покачнулся - раз, другой. Неловко, словно все его тело разом стало деревянным, безумец попытался извернуться, чтобы поглядеть себе за спину, но не устоял на ногах и упал. За ним стоял не менее жутко выглядящий Морг с окровавленным ножом в руке. Проводив упавшего Оддерга долгим взглядом, старик вдруг громко икнул и выпустил оружие из рук.
      – Говорил же… - пробормотал он, отворачиваясь. - Нужно было его придушить еще в подвале.
      Против собственной воли, словно им двигала посторонняя сила, Слепец вдруг метнулся вперед и присел у дергающегося в конвульсиях тела брата. Он не задумывался о том, что тот еще был опасен - в последнем, предсмертном движении мог вонзить нож прямо в сердце, или в горло… Нет, король почему-то точно знал, что должен увидеть лицо брата вблизи. И услышать его последние слова.
      Все в Оддерге оставалось прежним - умирающий безумец, бесновавшийся при жизни и содрогающийся в страшной агонии при смерти. Только глаза, они стали совсем другими. Полные страдания и боли, лишенные горячечного блеска, уже затуманивающиеся от приближения смерти.
      – Боже, - Оддерг сказал это непонятное, незнакомое слово странным шипящим голосом, так не похожим на его недавнее карканье. - Лишь краткий миг перед смертью…
      Вместе со словами он извергал из себя клочья пены, которая в глубокой тени, залегшей у земли, казалась серой. Скрюченная рука дрогнула, будто хотела подняться и достать Слепца - но не та, в которой был зажат нож, а другая. Король нерешительно облизнул пересохшие губы и наклонился к умирающему ближе.
      – Башня… - прошептал Оддерг едва слышно. - Посмотри на Башню.

      Слепец вскочил с колен - со стороны казалось, что некая сила подбросила его вверх, заставила отшатнуться и разбросать руки. Что же это такое творилось? Он был уверен, что сейчас с ним говорил не брат, а кто-то другой… Король дрожал всем телом, совсем как безумец Оддерг только что. В голове его кружили вихри мыслей, мешающих одна другой и стремящихся вырваться, разорвать мозг на части. С большим трудом Слепцу удалось взять себя в руки и сосредоточиться. Он не обращал внимания на то, что вокруг появились новые люди - они услышали громкие голоса и звуки суматохи. Селия, Морин тревожно спрашивали, что же здесь случилось, но взор и слух короля был устремлен внутрь него самого.
      Он пытался разобраться в собственных ощущениях. Одна догадка, важная и потрясающая, постепенно захватила его разум целиком. Нет, Клозерг был не прав тогда, когда посмеялся над идеями Мездоса. Конечно, волшебник с Левого берега тоже был не совсем точен в своих догадках, или же что-то пошло не так. Злая половина Джона Торби не захотела сдаваться или соединяться обратно с другой половиной после смерти своего носителя. Она до сих пор носилась в воздухе над миром, и продолжала разрушать его! Теперь Малгори был уверен, что он - совсем не тот человек, что был раньше. Морщины и шрамы украшали его кожу и сердце, странное ощущение груза прожитых лет укоренилось душе. Молодой человек двадцати четырех лет просто не может себя чувствовать подобным образом… Лишь старик, много повидавший и совершивший. Джон Торби, вселившийся в тело сына одной частичкой своей могучей личности.
      Слепец изо всех сил сжал кулаки, так, что ладони и суставы пронзила боль. Он ее не замечал, как не замечал встревоженных взглядов окружающих и их испуганные крики. Он пытался найти в себе чужое присутствие. Где-то в глубине будто бы прятался другой разум, во много раз более хитрый, мудрый, сильный и жизнеспособный.
      – Выходи! - прошипел Слепец сквозь сжатые зубы. Однако ничего не случалось, и он не мог ощутить ничего необычного в сумбуре собственных мыслей. Лишь страшные догадки, которые не подтверждаются ничем…
      В этот момент, будто отчаянному зову Малгори повиновался кто-то другой, кого он вовсе не собирался призывать, черную ночь раскололо яркое белое сияние. Небо покрылось сетью серебряных трещин - будто тысячи молний разом вспыхнули на нем и не торопились погаснуть. Их многократно ветвящиеся прожилки пульсировали, сплетались друг с другом, пересекались и расходились, охватив своей паутиной все небо. Люди вокруг в ужасе завопили, тыча пальцами вверх и не в силах оторвать от страшной и чарующей картины взглядов. Земля мощно подпрыгнула у них под ногами, да так, что даже самые трезвые не устояли на ногах; со столов посыпалась посуда, стулья и кресла тоже падали на бок, на рухнувших людей.
      Только Слепец остался на ногах, как могучий гранитный утес посреди осыпающихся комьев рыхлого песчаника. Вот оно, - думал он. - Утвердительный ответ на мой невысказанный вопрос, доказательство мелькнувшей догадки. Злой дух Джона Торби реет над нами в вышине, хохочет своим неслышным злодейским смехом, от которого ломается небо и трескается земля… А его дружелюбный собрат утонул где-то в глубинах сознания своего носителя и не желает ввязываться в битву. Только он может помочь - почему же молчит? Почему? Быть может, он просто боится и знает, что не имеет шанса на победу? Или же… Или же он уже сделал свой ход? Те слова, что слетели с уст умиравшего Оддерга, не это ли подсказка, которой нужно только умело воспользоваться? Башня, прошептал он. Посмотри на Башню… Что ж такого важного можно там увидеть? Что такого связанного с Джоном Торби, могущего помочь в борьбе с его злой волей? Мудрые знания? Тайные заклинания? Могучие амулеты? Но их невозможно найти. Малгори прожил в этой Башне всю свою жизнь и знал каждый ее уголок. Сначала, в детстве, его не пускали в некоторые комнаты или, к примеру, в подвал, но потом, вступив на трон полновластным королем, он исследовал и их. Помнится, его занимала тайна исчезновения братьев и отца, поэтому он надеялся раскрыть ее. Не было никаких загадочных следов или непонятых символов, непрочитанных книг в библиотеке или вещей непонятного назначения.
      Теперь, когда Слепец знал, что Клозерг убил отца, вернее, думал, что убил его, он мог выдумать кое-что новое. Быть может, есть в башне некая тайная комната, запечатанная магией и неподвластная поискам глупого мальчишки, и именно там можно найти ответ, который так нужен. Мертвое тело Джона Торби? Не в нем ли ключ?
      – Малгори! Малгори! - истошный крик Селии вывел Слепца из транса, в котором он находился уже долгое время. Очнувшись, король в два прыжка достиг жены и отбросил кресло, которое придавило ее к земле. Конечно, Селия могла бы освободиться и сама, если бы ужас не лишил ее сил. Слепец усадил ее и попытался обнять за плечи, но очередной толчок земляных судорог разделил их, отбросив в разные стороны. Селия стукнулась головой о край стола и безвольной куклой свалилась под него. Хрипящие, кричащие, воющие от страха люди метались по сторонам. Факелы гасли, из стен выпадали камни, а с неба со громким шелестом летели вниз черные капли. Когда одна такая срывалась вниз, на ее месте оставалась зияющая белая пропасть, медленно заполняющаяся серой дымкой и стягивающаяся. Однако, с каждой новой каплей пропасти зарастали все медленнее и неохотнее. Какой-то угрожающий, низкий звук служил постоянным аккомпанементом рушащемуся мирозданию. Он шел сразу со всех сторон и давил на уши, словно вода на большой глубине.
      Как во сне, двигаясь медленно и плавно, Слепец перепрыгнул трещину в земле и очутился рядом с лежащей без чувств женой. Подняв ее на руки, он совершил новый прыжок, туда, где не было трещин и мечущихся людей.
      – Морг!! - заорал король что было мочи. - Морин! Таккор! Гевел!!
      Он выкрикивал их имена, а сам прижимал к груди Селию и всматривался в царящий кругом хаос. Земля подпрыгивала теперь непрерывно, только на множество мелких ее подрагиваний приходился один мощный толчок. Стены плясали и скрежетали, грозя развалиться на тысячи мелких кусочков, воздух плыл, будто нагретый невидимыми кострами. Лишь одно оставалось неизменным и неподверженным никаким разрушениям.
      Башня возвышалась над всеобщей сумятицей черной, непоколебимой громадой и притягивала взгляд. Вертикальный ряд ее главных окон равнодушно поблескивал в свете исчертившей небо серебристой паутины… Те самые семь окон, которые он как-то раз видел во сне, те самые семь окон, которые хотели ему что-то сказать. Что это было, тот давний сон, благополучно им забытый - еще одна подсказка или ничего не значащее видение? Постаравшись на мгновение забыть о том, что мир вокруг него рушится, Слепец стал рассматривать тускло серебрящиеся прямоугольники один за другим. Где, за каким из них спасение… если только оно вообще существует? Тронный зал… кухня… оружейная… королевская спальня… комната для гостей и чердак. Какая из них? Вдруг разум обожгла догадка: он ведь перечислил не все этажи! Только шесть, а окон-то семь!! Никогда ему в голову не приходила эта мысль. Никогда. Он снова стал вспоминать, теперь представляя себя поднимающимся по лестнице внутри Башни. Тронный зал остается внизу, темный и пустой, потом идут двери, в которые он редко заходил - оттуда пышет жаром, пахнет свежим хлебом и жареным мясом, там визгливо смеются толстые поварихи. Следом предмет его детских мечтаний, громадная комната, наполненная доспехами и оружием. Царство Рулида, оружейная. В ее стенах двери в библиотеку и кабинет. На этаж выше - украшенная прекрасными орнаментами дверь в королевскую спальню - ту самую, где ковер выткан в виде карты Правобережья. Еще выше большой овальный зал с креслами, камином и маленькими столиками, место отдыха гостей. Дальше виднеются двери комнат, в которых они должны были ночевать… Невидимый, как призрак, Слепец плыл дальше и очутился перед пыльной, заросшей паутиной дверью на чердак. Засов, щеколда, тяжеленный замок. Сюда никто не ходил долгие годы, но он, Малгори, заглянул первым делом, едва ли не на следующий день после коронации. Голубиные гнезда, кучи помета, спящие летучие мыши на потолочных балках. Старая катапульта из рассохшихся брусьев, с гнилыми веревками. Пыль и паутина такими густыми слоями, что страшно их трогать… Тогда он заставил слуг и воинов перевернуть чердак сверху донизу, вымести всю грязь, распугать птиц и мышей. И ничего не нашел. Пусто.
      Их по-прежнему было шесть. Шесть знакомых этажей и одно лишнее окно, таинственно сверкавшее сейчас ярче всех. Или это просто показалось?
      – Пришло время умирать?! - закричали рядом. Слепец снова отряхнул затянувшие его в омут видения и увидел стоявших тесной кучкой Морга, Гевела и Морина. Старый вояка сжимал в руках тот самый нож, которым недавно убил Оддерга, но теперь им некого было разить. Резкий ветер, поднявшийся пока Слепец в забытьи "бродил" по этажам Башни, развевал волосы и рвал одежды. С каждым мгновением он становился сильнее и сильнее, грозя вырвать воздух из легких, не дать вздохнуть.
      – Держите Селию! Постарайтесь позаботиться о ней!! - что есть мочи, закричал Малгори. Он протянул бесчувственное тело жены Морину, и тот бережно подхватил ее. - Попробуйте пробраться к Башне - кажется, она еще держится!
      Слепец не был уверен, что смог перекричать вой ветра, но ждать дальше было нельзя. Он сам уже стал задыхаться, а каково другим? Закрыв глаза, король представил, что земля вокруг него - податливая глина, которую он в силах разгладить и удержать, что воздух - мягкая кисея, подвластная его желаниям и способная застыть. Кажется, все получилось, потому что почва перестала уходить из-под ног, да и дышать стало полегче. Оглянувшись и увидев, что остальные живы-здоровы и осторожно двигаются к Башне, Слепец побежал вперед. Издалека слышался рокот лопающейся земли и жуткий свист ветра, но вокруг было тихо. Король взбежал по ступеням на крыльцо и исчез в кромешной темноте тронного зала. Скорее, нужно торопиться! Не известно, почувствовал ли злой дух Джона Торби угрозу или последний катаклизм должен был в любом случае состояться в нынешнюю ночь, однако больше времени нет. Как можно скорее следует выяснить, куда делся потерянный этаж, и что таится на нем. Мир рушится, люди на грани смерти.
      Как на крыльях, Слепец преодолел лестницу, пролет за пролетом. Первый, второй, третий этажи… Он не мог заметить ничего необычного. Быть может, ЭТО невозможно разглядеть вот так, походя? Четвертый, пятый. Все без толку, все пропало.
      И тут, когда король был готов остановиться и упасть на лестницу без сил - не физических, а душевных - он увидел ЕГО. Шестой этаж, не чердак, а настоящий этаж, был выдавлен в чужой мир примерно так же, как мост через Реку. Неведомая сила сжала его и свернула в крошечный мешок с узким горлышком, соединявшим спрятанный этаж с родным миром. Слепец застыл и вперился взглядом вглубь спрятанного, разворачивая потроха "мешка" усилием воли, раздувая его, возвращая обратно. Он втискивал между пятым и седьмым этажами их потерянного братца, хранившего неведомую тайну.
      Скоро вся Башня содрогнулась, будто бы она не желала, чтобы часть ее возвращалась на место. Долгий стон пронесся от ее основания к верхушке и с потолков посыпалась каменная пыль… Перед Слепцом появилась темная площадка, нет, скорее короткий и широкий коридорчик. Толстый слой пыли покрывал его пол, пыль, не тревожимая на протяжении долгих лет осела на дверных ручках и толстых резных рейках, украшавших стены. Малгори видел все это, несмотря на темноту. Зачем? Неужели это так важно? Он двинулся вперед, минуя двери справа и слева. Ему нужно было вперед, к двум узким створкам, на которых застыли в вечном танце два диковинных зверя. Стоило подойти ближе, они сами собой раскрылись, пропуская внутрь освещенного призрачным светом громадного зала.
      Слепец зашел туда, чувствуя предательскую дрожь в ногах, снова готовых подогнуться и уронить хозяина прямо в пыль, на сей раз не от безысходности, а от самого настоящего страха. Это большое помещение, размерами схожее с королевской спальней, очевидно, служило кабинетом Джону Торби. Вдоль левой стены, тянущейся без всяких острых углов до самого окна, стояли высокие полки с книгами. Множество пыльных томов самых разных размеров. Справа - мрачные шкафы с глухими дверцами без единой выпуклости, даже без ручек, и стеллажи с непонятными вещами на них. И тоже пыль, пыль, которая тускло серебрится в льющемся снаружи сиянии. Впереди, прямо под окном стоял массивный стол, на котором лежал раскрытый том с желтыми страницами и выцветшим текстом… А рядом, у небрежно сдвинутого в сторону высокоспинного кресла лежал скелет в истлевших одеждах.
      Слепец застыл на месте, как только увидал эти останки. Протянув было к ним руку, он тут же отдернул ее прочь, словно обжегся.
      – Отец, - прошептали губы сами собой. - Значит, Клозерг все же убил тебя…
      – Почти… - прошелестело по залу. Слепец сжался в комок и испуганно заозирался вокруг. Нет, пусто. Разве что справа, там, где кончаются шкафы и полки, какое-то шевеление. Малгори с трудом проглотил ком густой, липкой слюны и сделал шаг в том направлении. Сначала ему показалось, что это тусклое светлое пятно на сером камне, но потом он всмотрелся получше. У стены стояло нечто приземистое, высотой до груди человека, похожее на сундук. Стенки у него были сделаны из стекла, внутри плескалась непроглядная мутная жижа… а в ней - некое темное пятно, подрагивающее и излучающее еле заметное красное свечение. Сверху "сундук" оказался открытым. На поверхности отвратительной жидкости надувались и лопались десятки мелких пузырьков, словно она закипала.
      – Где ты? - спросил Слепец, облизывая пересохшие губы и готовясь отпрыгнуть, если из мерзкой жижи вдруг высунется нечто непотребное.
      – Я? - переспросил голос. Он явно исходил не из наполненного жидкостью сундука… он вообще ниоткуда не исходил, а возникал прямо внутри черепа. - Меня нет, сынок.
      Призрачные слова бросили Слепца в жар. Он кое-как выдохнул воздух из сведенных спазмом легких и набрал нового. Однако губы прыгали и отказывались повиноваться, так же, как и язык, гортань…
      – Отец… - выдохнул Малгори с великим трудом. - Ты ли это?
      – Нет, - как усталый выдох пронесся ответ. - Лишь жалкие останки, гнусная насмешка над бывшим творцом миров и великим королем!
      – Ты все-таки проявил себя! - смог воскликнуть Слепец, обхватив себя за голову ладонями. - Помоги мне! Помоги мне сохранить созданный тобой мир!
      – Я не в силах этого сделать, сын мой! - уныло ответил бесплотный голос. - Ибо как можно спасать мир от самого себя?
      – Значит, злая половина сильнее?
      – Да. Мистер Хайдгораздо могущественнее загибающегося доктора Джекила.
      – О чем ты говоришь? - Слепец отошел на шаг от жуткого сундука, кипящего здесь, наверное, на протяжении двух десятков лет. Помимо воли он продолжал озираться, словно до сих пор надеялся увидеть в темном уголке прячущийся дух Джона Торби.
      – Прости, я забылся. Что ты знаешь о том положении, в которое мы угодили?
      – Кто мы? Прости, отец, но если ты все-таки можешь помочь… хотя бы советом - сделай это сейчас же, не трать времени на разговоры! Там, за стенами, люди умирают от падающих с неба капель, задыхаются оттого, что воздух ускользает от их губ!!
      – Нет, сынок! Твой приход дал мне немного сил, боюсь, последних, и я загнал чудовище подальше в глубины сознания. Мир на краткое время вновь пришел в порядок. А я… я просто обязан поговорить с тобой.
      – Я ничего не понимаю… - Слепец бессильно опустил руки и покачал головой.
      – Это так естественно, - голос Джона Торби был мягким и теплым, словно самый настоящий, живой отец стоял сейчас рядом с маленьким Малгори и собирался погладить его по голове. - Поэтому я и спросил.
      – Я… - Слепец на мгновение замешкался, соображая, как же ему рассказать все свои идеи, внезапно показавшиеся глупыми и неестественными. - Я жил в своем… твоем замке и правил страной, ничего не зная о твоей судьбе и судьбе братьев. Никто не мог сказать, что с вами сталось, куда вы могли пропасть и почему. И год назад могучий колдун пришел с юга и разбил мою армию. Потом взял меня в плен и казнил - я теперь понимаю, что это была самая настоящая казнь, жестокая и надежная. Только чудо помогло мне выжить… постичь собственные силы и вернуться, чтобы отомстить Клозергу. Чудо… или это была твоя помощь? Ты все это время находился со мной, внутри моего разума?
      – Нет, сынок, увы…
      – Значит Мездос все-таки был не прав? Не было никакой игры, никакого соревнования разделившихся на "плохую" и "хорошую" половинок личности?
      – Разделение? Он до этого додумался? - в голосе Джона Торби проскользнуло удивление, такое неуместное в их разговоре. - Это правда, но никакой игры. Страшная трагедия. Убийство. Безумие и страдания. Ненависть, выплеснувшаяся наружу и принявшаяся разить весь мир целиком.
      – Убийство? Одно - или много? Отец… - Малгори снова помедлил. - Клозерг рассказал мне о том, что убил тебя, а также о том, по какой причине он это сделал.
      – Да? - голос Джона Торби вдруг наполнился каким-то болезненным, злым интересом и сделался громче, будто старый король все ж таки стоял рядом и жадно приблизился, торопясь услышать ответ. - И по какой же?
      – Он понял, что ты сам убивал своих сыновей. Наших старших братьев, из боязни, что они станут оспаривать у тебя власть над миром, когда возмужают. Из страха быть убитым Клозерг решился нанести удар первым.
      – О, нет!!! - бесплотный голос превратился в долгий, болезненный стон. - Бедный мальчик! Какое чудовищное заблуждение!!
      Некоторое время Слепец молча слушал стенания отца и пытался хоть что-нибудь понять. Какое заблуждение? Кого он назвал бедным мальчиком? Через некоторое время Малгори решился задать свой вопрос вслух.
      – Клозерг, несчастное, заблудшее создание! И я, Всемогущественный создатель миров, просмотревший собственного сына!!! О, Малгори, плачь вместе со мной, ибо все несчастья, обрушившиеся на нас, есть плод ужасной ошибки. Ведь я не убивал твоих братьев, своих детей! Нет! Достигнув совершеннолетия, они отправились творить собственные миры.
      Новые стоны заполнили все вокруг, они метались от стены стене и казалось, обретали плоть. Стонали крепкие полки вдоль стен, стонали стол и кресло, стонал каждый пузырек, лопающийся на поверхности мутной жидкости. Сам Слепец никак не мог осознать только что услышанное и лишь тупо думал: "ошибка? Смерть отца, мои мучения, мир, содрогающийся в конвульсиях - все это лишь оттого, что один глупый мальчишка подумал, будто распознал коварные планы отца, а глупый отец не заметил подозрения и недобрых замыслов в глазах сына?"
      – Ах, лучше бы он был злодеем, человеком с извращенным разумом, созревшим наперекор воспитанию! - снова вскричал Джон Торби. - Мне было бы не так больно. Ведь в тот день я привел его сюда, в свой кабинет, чтобы поведать всю правду о самом себе, об окружавшем нас мире. Сказать о том, что он тоже может, если хочет, приняться за сотворение собственного! Я сидел за столом, за книгой, которую сам и написал для подобных случаев, и услышал скрежет вынимаемого из ножен меча. Да, Клозерг был умелым фехтовальщиком и сильным для своих лет мальчиком. Он не тратил времени на лишние разговоры. Я успел только сдвинуть кресло и встать, оборачиваясь к нему - и увидеть полный ярости взгляд и тускло блеснувшую сталь. Одним мастерским ударом он срубил мне голову, которая улетела в этот огромный аквариум, стоявший у стола. Какая нелепая и позорная смерть для того, кто овладел тайнами мироздания и стал настоящим Богом! Но самое страшное, что я не умер до конца. Мой мозг не прекратил работать после того, как не стало живительного тока крови с кислородом и нужными питательными веществами. Не все ткани необратимо изменились. Я все еще мог мыслить и даже действовать! Очевидно, это был побочный эффект действия принятого мной препарата… снадобья, которое позволило сотворить наш Мир. Теперь мое существование не зависело больше от собственных желаний. Через какое-то время я мысленно взвыл от осознания того, что зацепился за жизнь столь презренным способом. А сначала мне показалось, что я могу все исправить, ведь я - Творец, я всесильный Бог! Первым же делом я разделался с Клозергом, выбросив его прочь от себя и запечатавшись потом в изолированный от всего мира карман измерений. Я думал, что уничтожил отцеубийцу… я пытался вырваться из заточения этого узкого мирка - и вдруг, не сразу, постепенно, осознал, что не могу этого сделать. НЕ МОГУ! Мой мозг все-таки не получал нужного ему питания, и это вызвало роковые изменения. Я наполовину умер и наполовину лишился своей силы… Да что там наполовину - от нее осталась лишь жалкая частица. Я не мог больше простым желанием перенести свой разум в любой конец мира, не мог узнать мыслей человека, удаленного от меня на большое расстояние, не мог полностью властвовать над материей, наконец! И это стало самым страшным открытием. Я оказался неспособен сотворить себе новое тело, ибо просто не помнил, как оно устроено. Эти знания умерли, как и многое другое.
      Словно переводя дух, Джон Торби замолк. Слепец тяжело дышал, обливался потом и дрожал… совсем как Фило тогда, в лихорадке.
      – Но… отец! - пробормотал наконец Малгори, ожесточенно отирая лоб и щеки рукавами. - Как такое возможно? Разве мир вокруг нас не плод твоего воображения? Как может воображение не послушаться хозяина?
      – Очень просто! Ведь это воображение облечено в вещественную форму. Ты думал, что и ты, и это кресло - всего лишь часть одного сложного объекта под названием "Мир", существующего только в моем разуме?
      – Э…э…э… Я не совсем понимаю твои слова, но, кажется, думал как-то похоже. Так мне сказал Мездос!
      – Нет, это еще одно заблуждение - хотя и не такое страшное. Когда я придумал наш мир, он перестал зависеть от меня и обрел собственную жизнь. За мной осталась власть изменять в нем все, что было бы угодно моей душе, но и только. Если тебя интересовал этот вопрос, моя смерть не означает смерти мира. Именно поэтому, прямо сейчас ты должен добить меня, сынок! Злобное чудовище, которое незаметно вызрело внутри моего разума, становится все сильнее и сильнее. В нем нет ничего, кроме ненависти ко всем без разбора. Оно методично мстит каждому живому существу и каждому недвижному камню, разрушает мир, мой мир! По злой иронии судьбы, только способности к уничтожению остались при этом жалком комке плоти, в который я превратился. Мой настоящий разум не выдерживает заточения и тонет в волнах необузданной ярости. Если не остановить этот безумный поток, все плоды моих титанических трудов пропадут.
      – Я ненавидел Клозерга за то, что он убил тебя… я осуждал тебя за то, что ты убивал братьев, как я думал, - прошептал Малгори. - Теперь, ты хочешь, чтобы я встал в тот же ряд?
      – Нет! Глупости!!! - снова в призрачном голосе промелькнули жесткие, наполненные жуткой силой нотки. - Выбрось это из головы и поторопись. Чудовище лишено многих навыков, но оно раздавит тебя, как букашку, коли проснется и увидит здесь, так близко. Оно почуяло Клозерга, когда тот достиг замка, и это, как мне кажется, ускорило перерождение. Оно не могло только найти его, выделить из тысяч других, и потому решило убивать всех подряд. Я тоже не был способен достигнуть твоего разума и подсказать путь. Только умиравшие слабели настолько, что я мог проникнуть внутрь их сознания и двигать мертвеющими губами. Губами тех, кто погибал рядом с башней. Несколько повешенных пытались звать тебя, но веревки сдавили их горла, да и ты находился слишком далеко. А потом зарезанный безумец, оказавшийся еще одним моим сыном. Я успел сказать тебе главное и ты, слава богу, обо всем догадался. Ты пришел, так иди до конца. Разбей это стекло, и пусть жижа вытекает наружу. Раздави гнилой комок, бывший когда-то головой славного Джона Торби! Найди в себе мужество. Только… никому не рассказывай потом об этом, хорошо?
      В конце длинной речи голос отца стал мягким, упрашивающим. Слепец изо всех сил сжал зубы и поднял лицо кверху, чтобы слезы не брызнули из глаз… Ах да, он совсем забыл, что лишен способности плакать.
      – Скорее! - прошептал исчезающий голос. - Скорее…
      С воплем отчаяния, взметнувшимся к потолку и заставившим вибрировать пыльные полки, Слепец схватил тяжелое кресло за спинку и яростно метнул его в стенку стеклянного "сундука". Прочная, почерневшая ножка, на которой висела паутинная бахрома, раскололо бок аквариума на несколько крупных кусков. Мутная и зловонная жижа хлынула наружу и выбросила на грязный пол черный, склизкий комок. Никто не смог бы узнать головы Джона Торби в этом скопище наростов и впадин, покрытых студенистой прозрачной массой. Мерзкий, вонючий кусок дерьма!
      Странный звук разнесся вокруг - с одной стороны, он походил на негодующий звериный вой, а с другой - на громкий и протяжный стон-облегчение, с которым прощаются с жизнью люди, уставшие от нее страдать. Слепец, сам поражаясь собственной смелости, сделал шаг вперед и наступил на склизкий комок сапогом, раздавив его, порвав пополам, уничтожив… убив.
      Вслед за этим наступила полная тишина, звенящая в ушах и пугающая. В тот самый миг Слепец вдруг осознал, что остался один на один с огромным миром, только что тяжело раненым собственным Создателем и требующим помощи. Еще дальше, за его Краями, простиралось нечто и вовсе непостижимое, пугающее, и в то же время зовущее. Другие миры? Другие Создатели?
      Взгляд сам собой вернулся к жалкой кучке, в которую только что превратился один из Творцов.
      – Какая страшная плата за могущество! - прошептал Слепец, медленно отступая к двери. - А что же я? Кто я такой?
      Он вдруг понял, что надеялся рано или поздно свалить со своих плеч бремя Повелителя и Хозяина - а ведь он не почувствовал, наверное, и десятой доли его тяжести? Он был готов превратиться в ничто, уступив тело Джону Торби или даже погибнув в битве в Клозергом…
      Нет, теперь придется за все отдуваться самому.
      Слепец в который уже раз тяжело вздохнул и, понурившись, побрел к выходу из разом потемневшего кабинета. Туда, где его ждали. Туда, где он был нужен. Туда, где он должен был править. Ничего не поделаешь, ведь других наследников у Джона Торби нет… по крайней мере, не в этом мире.
       1993-28.11.2001