Глава 33

«БОЛЬШОЙ СЫРТ», ТЕХКУПОЛ

Тяжелые, гулкие шаги в жилом коридоре. Они топчут приятное сновидение.

— Группа, подъем!

Антон сел и чуть не треснулся головой о низкий закругленный потолок. «Бора»?! «Соам»?..

— Вставай, Антон, — слышится бодрый, хрипловатый голос Васи Вожжеватова, и Стажер держит удар. Он в техкуполе, в секторе «Г». В казарме.

Возвращаются вчерашний страх, вчерашняя тоска и наваливаются, гнут, давят… Хочется сбежать и спрятаться. А нельзя!

Антон сползает с верхней полки, нащупывая босой ногой подножку, едва не срывается и ступает на холодный пол. Какой неуют… Подушка притягивает с силой восьми "g".

Вася, встрепанный, с красной полоской на щеке, уже почти одет. Из пластмассового шкафчика он достает сапоги и, покряхтывая, обувается.

— Давай шевелись, — пыхтит Вожжеватов, — скоро контакт!

Задвинув койку, Вася расстегивает ширинку и семенит в закуток санблока. Быт определяет бытие… Потянувшись как следует, поприседав, Антон очухался и убрал в стену спальное место.

Казарма когда-то служила общежитием для строителей города-порта и представляла собой жилой блок с широким коридором и двумя вереницами модулей. На тонкую перегородку Вася повесил «живые» постеры. Один плакат, до этого пустой и темный, осветился, и в него вошла юная девушка в бикини. Расстегнула лифчик, уронила его, приподняла ладонями груди, начала было снимать трусики, но вдруг замерла, ушла из окна и вернулась к началу цикла.

Коридор полнился звуками — шарканьем, кашлем, стуком задвигаемых кроватей, гоготом. Тянуло запахом сигарет и нестираных носков. Из санблока донеслось хриплое урчание разрегулированного унитаза-автомата.

— С отливом! — поприветствовал Васю агент Родин.

— Не копайся, — строго, командирским тоном сказал Вася и застегнул ширинку.

Антон кинулся к своему шкафчику, мигом натянул комбез, обулся, умылся, воспользовавшись выдвижным умывальником, и причесался перед зеркалом. Зеркало кое-где отлипло от стенки, вздулось пузырями, как обои на брошенной даче, но заспанную физиономию отражало один к одному.

— Я готов! — доложился Антон.

— Пошли! Не закрывай, а то уборщику не забраться…

Вожжеватов повел Антона на таинственный «контакт».

— Ты смотри, — поучал он «салагу», — поосторожнее с нашими. Толкнут — надо дать сдачи. А то и опомниться не успеешь, как тебя отовсюду повыталкивают! Короче, как себя поставишь, так и жить будешь.

В коридоре их догнал распределитель питания. За ним ехал транспортный кибер с тележкой, груженной пищевыми рационами.

— Вожжеватов Василий, Родин Антон, — сонливо сказал Цыпленок. Сунул каждому по пакету на завтрак и погнал робота дальше — тот тормозил и упирался.

— Мы, конечно, не БГ, — говорил Вожжеватов, — но что бы они без нас делали! Я не спорю, на абордаж или там в десант, идут они. А кто готовит им боты? Мы, Производственная Группа! Кто программирует киберов? Опять мы! Кто следит за броней? А кто же еще, кроме нас? Пришли, — утишил он голос. — Я к своим, а ты здесь будь.

Антон осмотрелся. Вася привел его в бывший лабораторный блок — круглый и довольно просторный. Нейтринный микроскоп был сдвинут к вогнутой стене и накрыт чехлом. А вот все остальное — столики, пара громоздких хемостазеров, экспресс-лаборатории, камеры биофак-импульсов — лежало сваленное в кучу.

Пурпуры из ПГ, в одинаковых белых комбинезонах вершителей, толпились перед большим экраном. Антон расковырял свой рацион, достал пластет с колой и приложился к соску.

— Эй ты! — послышался глумливый голос, и Антона довольно неучтиво ткнули в спину. — К тебе обращаются!

Антон обернулся. На него уставился Зигги Римайер, вершитель седьмого разряда. Сравнив свои кулаки с кулаками Зигфрида, Антон горько пожалел, что не занимался субаксом. Но сдачу отсчитать все равно придется…

Антон не стал посылать Римайера ни по одному из известных ему адресов, а отделался нейтральным «Отстань!».

— Да ты знаешь, кто я?! — набычился Зигги.

Изо всех сил заботясь о том, чтобы внутренняя трясца не была замечена снаружи, Антон выпалил присказку Тагвелла Гейтсби:

— Ты не самая большая лягушка в этом болоте!

В толпе хихикнули. Злобно заворчав, Римайер потянулся за квантовым пистолетом.

— Не советую, — предупредил Антон подрагивающим голосом и переложил пластет с колой в левую руку. — Я успею и выпить, и прострелить тебе оба уха, пока ты будешь ковыряться в кобуре.

Злость поднималась в стажере, и он радовался ей. Когда злишься — страх пропадает. Проверено.

Дружок Римайера, с приплюснутым носом, стриженный «под горшок», сказал густым баском:

— Тормози базар, стрелок. Я сам видел, как Зигги разрядил плазмоган по столбу за одну сек!

— Да что ты говоришь?! — комически изумился Антон. — А тот столб стрелял в ответ?

В толпе засмеялись.

— Тихо! — рявкнул вершитель пятого разряда Семь и торжественно включил визор.

Антон оторопел. С экрана на него глядело страшненькое, землистое лицо Локи. Щели зрачков у отвратительного уродца слегка подрагивали, мимики — ноль.

— «Из всех решений выбирай самое доброе», — раздался голос. — Так учат те, кто считает нас с вами злыми и нехорошими. А вы не верьте. «Пурпуры аморальны», — твердят они, потому как мы творим насилие, а насилие есть зло… А кто, собственно, сказал, что добро всегда нравственно? «Добро — это добро, а зло — это зло»? Но так не бывает… Это имена действий, и нету блага, отдельного от зла, — они не раздвоимы… И не слушайте тех, кто жмется в сумрак великих теней! Если вас ударили по левой щеке — воздайте поднявшему руку! Избейте его до полусмерти! Или убейте на месте. Подставлять щеку — означает не противиться злу, что вдвойне аморально, ибо тождественно равно соучастию в злом деянии…

Антон заслушался. И видел краем глаза застывшие лица пурпуров. Даже Зигги перестал сопеть и шмыгать носом. А голос звучал и звучал, мороком стелясь, заплетая паутиной рассудок. Звучал высоко, холодно. Хотя фонодемонстратор был выключен, да и губы у Локи не двигались. Ни разу не дрогнули даже. Ну и пусть… Антону было хорошо. Так, как бывает после долгого пути через пургу, когда вваливаешься, еле живой, в теплое и тихое жилище, где горит огонь в очаге, и томится горячий ужин, и ждет интересная книга перед сном, и мягкая постель, и все выходные впереди…

— Добро — не пассивная данность, — вещал Локи, — а сила действия. Актив. Пассивна Норма, и она есть идеал. Это тот уровень, на который поднялась цивилизация. Что люди считают идеалом? Работу, друзей и любовь. Хлеб и безопасность. Все это мы имели. Нас лишили работы — и мы потеряли товарищей. Праздность обессмыслила семью, и мы потеряли любовь. Человечество раскололось надвое, и о какой безопасности речь? Все, что нам дано, — это дармовой хлеб от Фонда изобилия… Это упадок. Это Зло, явленное в занижении Нормы… Добро есть противодействие Злу, оно — великая сила гомеостазиса, оберегающая Норму. Мы — носители этой силы, ибо в хотениях наших — вернуться к нормальной жизни!

Голос звучал прямо в голове. Даже не звучал, а как бы возникал из ниоткуда — высокомерный, снисходительно-пренебрежительный, дозволяющий внимать. Голос унижал, голос уценивал, голос умалял. Антон понял это, когда поймал себя на том, что испытывает мерзопакостную рабскую благодарность к Локи. К вождю! К хозяину! Не только не гонящему от себя своих слуг, а, наоборот, проводящему их серые и скудные умишки по своему Дворцу Мысли и Духа. Антон возмутился. Чудовищным усилием души он потащил себя из того теплого и приятного, что наколдовывал голос. Изнемогая, Антон снимал с себя заклятия и чары. Он стал задавать вопросы, выражать сомнения, спорить с речениями Локи. И победил. Еще по пояс в вонючей болотной жиже, он уже чувствовал под ногами твердое, надежное дно.

— Одна из самых старых и населенных лунных баз, — продолжал проповедь хомо супер, — евразийская «Луна-Главная», делится на сектора. В Зеленом секторе — теплицы и оранжереи, в Голубом — гидросистема, а Пурпурный сектор — производственный. Там из реголита добывали гелий-3, выплавляли титан и алюминий, расщепляли ископаемый лед на углекислоту, аммиак, метан и воду. А воду — на кислород и водород… Теперь Пурпурный сектор закрыт. И именно этот цвет, цвет труда, я выбрал для нашей Лиги, для нашей Гвардии, для нашего дела…

«Вранье! — ожесточенно твердил Антон. — Ничего он не закрыт! Его даже расширили и достроили! Что он все врет?!»

Но пурпуры слушали Локи с упоением, вбирали в себя андроидную полуправду, как первую и последнюю истину, как святониспосланную благодать… Теперь Антон совсем иначе смотрел на пурпурных. Ненавидеть их — позориться только. К кому тут питать ненависть? К исполнителям-биороботам, которым подсадили размноженную «Ка» этого гоблина? Или к вершителям, у коих гоблин аккуратно вымарывает собственные «Я», а те только покряхтывают? Или его опять заносит на поворотах понятий?

Антон с запозданием порадовался, что видел Локи на экране, а не вживую. У этого чуда-юда такое мощное психодинамическое поле, что даже за километр подействовало. Чуть самого не оболванили… А если б глаза в глаза? Вот где страх… И почему он все так витиевато излагал, а по селектору из штаба — убого, на манер Зигги? Или суперу все равно, или он вообще по-нашему не чувствует, просто имитирует эмоции. В обед все по-свойски излагает, еще и хамоватости в голос подпустит, словечек разных, а перед завтраком умничать начинает, увлекается старинным слогом, переходит на доверительный тон… «Мы утратили любовь…» Господи, кто бы говорил!

Контакт окончился, и все задвигались, задышали, заговорили — с отсутствующим выражением, с глуповатыми улыбками, растерянно хмыкая и хмурясь. Вышли из лабораторного блока, миновали атриум и свернули в столовую. Похоже на специзолятор — гладкие серые стены, гладкий серый пол. Длинные пластиковые столы, длинные пластиковые скамьи.

Думая о своем, Антон присел с краю — спиной к стене — и одноразовым ножом вскрыл рацион. Армейский стандарт. Котлетки планктоновые, желе витаминизированное из глубоководных водорослей и сырники из китового молока. Недурственно, весьма недурственно… Любой «гурме» выставит за такой завтрак «десятку». Ну, девятку с плюсом.

Напротив Антона уселся Зигги и прохрипел:

— На хера?!

Антон дико разозлился. Будет тут всякий… холоп выступать еще! Но сдержался. Торопливо всосал последний кубик желе и потянулся за термосудком с парой сырников. Судок прихлопнула здоровенная волосатая пятерня с вытатуированным серпом и молотом.

— На хера?!

Антон схватил пластмассовый нож и всадил его в татуировку, да с такой силой, что одноразовое лезвие пригвоздило ладонь Зигги к столу.

Уши просверлило поросячьим визгом. Римайер, брызжа слюной, слезами и кровью, кривясь от боли, перекосился весь и верещал на одной ноте.

Антона тоже колотило, но злоба все еще булькала в нем неизлившейся лавой и поддерживала градус решимости.

— Еще раз полезешь, — сказал он отчетливо, — убью.

Как по волшебству, явились роботы медслужбы и увели стонущего Зигги.

Боясь мести дружков Римайера, Антон заозирался, но, видать, мушкетерский девиз у вершителей был не в чести — «однополчане» Зигги пересмеивались, подмигивали стажеру. Нашлись и такие, кто даже внимания не обратил. Пришпилили знакомца? Ну и ладно, не бабочка, жить будет…

«А наши бы вступились…» — подумал Антон и остро, всей центральной нервной, ощутил одиночество свое и «оторванность от коллектива». Это и сравнить-то не с чем. Только разведчик поймет разведчика. Когда тебе даже укрыться негде, ты весь на виду, а вокруг враги. И ты затыркиваешься в свое тело, как в скафандр, прячешься в него и смотришь, анализируешь, делаешь выводы. И притворяешься пурпурненьким…

— Всем построиться! Смир-р-на!

Седьмой оглядел строй, похлопывая по ноге планшетом компьютера, как стеком.

— Тэк-с… Долгов, Шеянов, Игнатов, Курода!

Названные вышли из строя.

— Западная башня Соацеры, ярусы восемь и семь. Будете спецов местных конвоировать на работу и с работы. И чтоб никаких там… — закончил он с грозной неопределенностью.

— Будет исполнено…

— Цимссен, Состенес, Костенко, Рябкин, Макеев! Идете в наряд на Регенерационный. Следить, чтоб спецы не покидали рабочих мест и не базарили. Я понятно излагаю?

— Понятно… Идем, вашбродь.

— Р-разговорчики! Тэк-с… Жаровский, Рикошетников, Капур! Займетесь профилактикой заправщиков.

— Будет исполнено! В лучшем виде! Так мы пошли?

— Топайте, топайте… Кукушкин, Вальдес, Рингголд! На ремонт анализаторов… Родин, Брокмен, Пятаков, Бхавани Сингх! Шагом марш в скафандровую! На вашей совести — наладка, контроль настройки и подзарядка. Свободны!

С Антоном вышли трое заспанных пурпуров. Все трое были небриты и явно забыли дорогу в баню. Эйбел Брокмен человек был худощавый, интересный, с холодным и жестоким лицом. У Олега Пятакова, усатенького, светловолосого и ушастого, был шрам на щеке и не хватало мизинца на руке. Саяджи Бхавани Сингх, с желтым лицом и бесцветными глазами, носил квантовый разрядник не в кобуре, как все, а за поясом. На рукоятке пистолета насчитывалось девять зарубок, и Антон испытывал нездоровое любопытство — исподтишка он оглядывал этого убийцу, словно высматривая отличия от «нормальных» людей.

— Башка трещит, — пожаловался Пятаков, — и во рту будто кошки насрали…

— Надо меньше пить, — сделал Бхавани верный вывод.

— Какой ты умный! — сказал Пятаков с кислотой в голосе и обернулся к Антону. — Саяджи у нас — махараджа!

— Не махараджа, — покривился Бхавани Сингх, — а тринадцатый низам!

— Ну, нехай себе низам… Низам-верхам…

Антон вздохнул. Разведка больше не казалась ему занятием, достойным завистливого почтения. Полуобнаженные красотки, роскошные отели, перестрелки, погони — все это есть, наверное, только в виртуальных сериалах вроде «Операции „Вирус“ или „Наблюдателя“. А в жизни — одна грязь, грязь и страх, страх и отчаяние. Второй день держится ощущение, что он бредет под холодным дождем, в потемках, кутаясь в промокший плащ, идет, тупо уставясь перед собой, и терпит, терпит, терпит…

Приучаешься никогда не засыпать крепко, как бы ты ни устал. Приучаешься искать тени там, где их не должно быть, ожидать неожиданное. Приучаешься двадцать четыре часа в сутки оставаться настороже и смотреть в три глаза…

У дверей в комнату для хранения бронескафандров дорогу им заступил охранный робот — здоровый, шестирукий «голем».

— Вход разрешен только для членов ПГ! — всполошился кибер. — Скажите пароль!

Мутные бельма оптических рецепторов, окольцовывавшие переднюю черепную коробку «голема», стеклянно взблескивали. Угрожающе посверкивали шипастые нашлепки станнеров. Робот чуть склонился, разводя две пары рук — донесся едва слышный шелест псевдомышц.

— Экстрим! — произнес Эйбел, и робот неохотно открыл дверь.

Скафандровая была длинной и узкой комнатой, похожей на конюшню, только вместо денников стояли боксы, занятые боекостюмами.

— Иди сюда, — позвал Антона Эйбел. — Смотри…

Брокмен зашел скафандру «за спину», вытянул руку, пошарил у БК между плечами.

— Тут рычаг немедленного отпирания, — объяснил Эйбел. Что-то щелкнуло, зашипело, и скафандр раскрылся, как футляр для человека. Так в красивую коробочку пакуют духи — упаковка велика, а сам флакончик с парфюмом — малюсенький, зажатый между двумя углублениями, повторяющими его форму.

— Скаф! — рявкнул Эйбел. — Статус!

— Не занят, — ответил скафандр. — Кислород — норма. Энергозапас в пределах нормы, все системы функционируют нормально.

Включился монитор БК, по цепочке зажглись индикаторы: «Энергия — 0,7», «Вооружение — 0,5», «Умножение силы», «Медблок», «Пищеблок», «Видео»…

Скромная пластинка в самом низу сообщала: «Евразия, Северо-Уральский регион, г. Ижевск, система предприятий ПО „Звезда“. Скафандр боевой автономный с активным камуфляжем „Аргироаспид-А2-С“.

— И что с ним делать? — оглянулся Антон.

— Да ничего не делай! — посоветовал Эйбел. — Че там проверять? Это Седьмой нам все работу ищет… Тебя как звать, солобон?

— Антон.

— Рифмуется! — высказался Пятаков.

— Ты нам, Антон, лучше бы пол-литра поставил… — намекнул Бхавани Сингх.

— Или два! — оживился Эйбел. — Прописаться же надо!

— А где…

— Мы тебе сейчас все покажем и обскажем!

Трое пурпуров, сносящих муки абстинентного синдрома, услужливо и суетливо показали и обсказали, куда Антону идти, к кому обратиться и как незаметно пронести «Медицинский стопроцентный очищенный…»

«Терпи, агент, — подумал Антон, — резидентом будешь…»

— Только побыстрей давай! — нетерпеливо подогнал его Эйбел.

— Я туда и обратно! — заверил его Антон.

Он прошел через служебный тамбур и попал в узкую щель между зданием киберцентра и корпусом Регенерационного завода. Было сумрачно, и сама по себе развивалась клаустрофобия, но в КЦ многое делалось «через щелку» — проносилось спиртное и курево с марихуаной, проводились девицы без комплексов. Этим же путем сбегали в самоволку.

Щель выходила в «Колонный зал» — широкий коридор с низким потолком и строем труб, в коих постоянно гудело и булькало.

Антона терзали страхи. Всю душу уже повымотали. Большие ужасы и мелкие боязни. Вдруг увидит его кто-нибудь из добровольцев — тот же Сугорин, — что он подумает? А Зигги? Он же не успокоится, пока не учинит смертоубийства. А если в самом ополчении заведется предатель? И донесет Локи? И то полумертвое, что останется от Антона Родина, окровавленное и многажды переломанное, спустят в утилизатор? Но хуже всего, если он встретит Локи… Этот страх был самым основательным, неотступным. Локи вычислит Стажера вмиг. Пошарит в черепушке — и готово! И превратит в своего раба-исполнителя…

И самое поганое, что терпишь все это, терпишь, а толку никакого. Ну, внедрился, ну, передал пару донесений и что? Стоило из-за этого столько потеть?..

Антон обошел толстую башню регенератора, глухо гудящую и остро пахнущую озоном, и оказался на треугольной площадке, зажатой серыми пластолитовыми стенами и обсаженной хилыми синими прутиками саксаула. Сквозь мощное чуфыканье и шипение завода пробились звуки человеческой речи:

— Двигай давай! Быстрее!

Антон юркнул за толстую, с желтыми потеками, трубу и прижался к ее теплому и вибрирующему боку. На мощеный треугольник вышло человек десять в серых робах с номерами. За ними, как боевые треножники марсиан, возвышались два конвоира в тяжелой броне.

— Ты можешь быстрее?!

Людей гнали на работу. Антон дождался, пока гиганты в броне скроются в проходе, и перебежал площадь. Поднялся по металлопластовому трапу, перешел по гудящему мостику, свернул в пыльную галерею, резонирующую в такт шагам. И выбрался к дверям ремонтной мастерской.

Из дверей неслось уныло-залихватское:

— Бывали дни веселые — неделями не пил…

Антон стукнул и вошел. Прямо на полу, прислонившись спиной к фармасинтезатору, сидел румяный пурпур. Пухленькой рукой он сжимал захватанный стакан с прозрачной жидкостью.

— Заходи, — сказал пурпур, отчетливо выговаривая буквы.

Антон зашел и молча протянул румяному пожелтевшую от времени нэцкэ — выточенную из слоновой кости фигурку божка, лет пятьсот назад болтавшуюся на перевязи самурайского меча. С эпохи Мэйдзи фигурка кочевала из рук в руки, из одной коллекции в другую, побывала и у парижского антиквара, и у русского фабриканта, и у оберштурмбанфюрера СС… Пока не попала на Марс, где ее и похитил Эйбел.

— Какая прелесть! — пропел румяный, зажав нэцкэ двумя толстенькими пальцами и вертя ее перед заплывшими глазками. — Два литра. Идет?

— Три, — настоял Антон.

— Три?.. Хрен с тобой — три!

Румяный сноровисто поднялся и запустил синтезатор. Вряд ли этот агрегат синтезировал какое-либо иное лекарство, кроме этилового спирта. Нацедив в круглую флягу чистейший це-два-аш-пять-о-аш, румяный ловко спрятал ее в пустой емкости из-под нейтронного аккумулятора.

— Увидишь кого, — наставлял Антона румяный, — пыхти от натуги!

Стажер подхватил цилиндрическую емкость и молча направился к выходу.

— Неси, если найдешь чего! Я все беру!

«Еще бы ты не взял, — подумал Антон. — Жучара… Это ж сколько он уже сгреб под седалище! Те стяжают, а этот в сундучок кладет… Куркуль!»

А ведь все пурпурные — мещане, понял Антон. И фашисты были мещанами, и исламисты, и гангстеры — все они мещане. Воинствующие мещане. «…С людьми бороться нельзя», — вспомнил он и решил: «С этими — можно!»

В галерее его нашел «арктан» и радостно забегал кругом, как соскучившийся щенок. Антон внимательно огляделся и вывел сообщение на маленький монитор.

«Мастер — Стажеру.

Завтра, но не позднее часу дня покинешь техкупол. Это приказ. Постарайся уйти в броне и увести с собой еще хотя бы пару БК. Используй команды «лидинг», «импринтинг» и «эскорт». Мы тебя встретим в переходе, в ПУ (вход рядом с изображением Аэлиты). Это последнее задание, но если возникнет угроза провала, уходи немедленно!

Мастер».

Глава 34

«БОЛЬШОЙ СЫРТ», КЛИМАТИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ

Рита Ивернева испытывала лишь одно ощущение — тяжелейшей усталости, и одно-единственное желание — поскорее лечь и заснуть. Вечером еще хотелось поесть, но бессонная ночь притупила голод.

Вторые сутки подряд Рита не вылезала из машинного зала Климатической станции. Налаживала, настраивала, ревизию делала и профилактику. И вот уже завиднелся конец ее трудам, но тут Жилин подвез ульмотроны… Рита не застонала, не возмутилась — сил не было совершенно, — кивнула только и принялась за наладку двух схем на ульмотронах.

А глаза будто сами стягивались, пытаясь закрыться, да еще этот режим светомаскировки — нельзя было зажигать лампы, чтобы пурпуры не заметили, и по всему залу мелькали лучики фонариков и носились шепоты. Они словно убаюкивали, Рите чудился то шелест листьев, то журчанье талой воды… Мучение сплошное! Одно укрепляло Риту — Жилин да и Колманов с Максом не спали уже трое суток, и ничего, держатся… Легок на помине, подошел Жилин.

— Рита, — сказал он глухо, — иди поспи хоть часок…

— Глеб Петрович! — заныла Рита. — Молчите лучше! Ну что вы меня жалеете? Вот возьму и лягу! А кто за меня работу сделает? Не надо меня жалеть, не такой уж это и подвиг — не спать!

Жилин не обиделся, кивнул только.

— Скоро уже, — вздохнул он, — к обеду запустим…

Рита мысленно застонала — еще пять часов!

— До обеда еще дожить нужно, — вздохнула она. — Помогите мне ульмотрон задвинуть…

Жилин молча затолкал ульмотрон в гнездо. Прибор тоненько запищал, а за его зеркальным окошком разгорелось фиолетовое пламя. И тут же под потолком затлело аварийное освещение, бросая алые отблески на полуразобранную аппаратуру, протягивая багровые тени. Рита увидела человек десять, копавшихся, как и она, в киберстационарах и автоматах климатизатора. Ковавших победу…

Жилин аж извертелся весь, опасаясь, что пурпуры опередят его, займут Климатическую станцию и помешают успеху операции «Еры». Но нет, Локи и его команда не обращали внимания на недостроенные сооружения, загромоздившие дальний край лавового поля. И зря.

Без перерывов и перекуров, держась на сухпайках и таблетках спорами на, метеотехники достраивали станцию, готовили климатизаторы к решающей битве. С нижних горизонтов доносилось тяжкое гудение мезонного реактора, гоняемого на холостых режимах, глухо свистели погодные модуляторы. Призывалась в ополчение атмосфера, мобилизовалась стихия… Жилин нервно потер ладони, словно копируя Йенсена, и обругал себя за «псих». Спокойствие, только спокойствие, как говаривал Карлсон, который живет на крыше… Да какое тут, к черту, спокойствие может быть! Если акция сорвется, «Еры» можно переименовывать в «Хер»!

Главный киберинженер, он же командир ополчения, он же руководитель-исполнитель операции, поднялся на самый верх девяностометровой наблюдательной башни, где был устроен центральный пост управления. За рядами пультов сидели напряженные и непривычно сосредоточенные добровольцы-метеотехники, обмениваясь быстрыми, четкими фразами:

— Адвекция увеличивается… Половина тяги по вектору.

— Давление шестьдесят миллибар! Семьдесят миллибар! В центре — двадцать пять!

— Пошел циклогенез! Адиабатическое охлаждение — норма!

Жилин подошел к прозрачному колпаку, прикрывавшему ЦПУ, и посмотрел на мутный горизонт, где взблескивали купола «Большого Сырта». Набрякшие багровые тучи проседали над городом-портом и вступали в кружение, но заметить, как вокруг атмосферного завода сгущаются газовые макромассы, как растет давление над долинами и каньонами, кратерами и пустынями, было нельзя. Пока лишь большой контрольный экран отражал грузное вращение атмосферы против часовой стрелки — было видно, как теплый фронт вытягивается в длинный язык и вклинивается в холодную область.

Глеб чувствовал себя полководцем, следящим с холма за ходом сражения, только не армии вел он в бой, а ветра. Ветра поднимали бурю над Сыртом. С просторов Япигии, Аэрии, Изиды стягивались сюда газовые течения, выжимали ничтожную влагу, складывались и множились, возводили давление в степень. Противник Жилина еще не углядел сгустившихся газовых масс, этой легкой дымки незримого гнета, выраженной в миллиметрах ртутного столба. Враг не чуял опасности от флюктуации давления над Сыртом, не замечал в реденькой атмосфере Марса последнего довода королей. Другие правила…

— Давление в центре сорок миллибар, в циклозоне — триста семьдесят пять миллибар! Фронт слабо возмущен…

— Увеличивается градиент давления. Формируется высотный центр, высота — пять с половиной километра.

— Ветер усиливается. Конвекция ниже нормы!

— Повышаю. Георгий Иваныч, поддайте энергии!

— Сейчас, сейчас! Третий и четвертый реакторы!

— Третий слушает!

— Здесь четвертый.

— Увеличить приток энергии в теплый сектор!

— Выходим на полную! Включаем пятый и шестой резервы!

Пол под ногами Жилина задрожал — это просыпались резервные мезонные реакторы. Шкалы на верхних пультах налились малиновым свечением, замелькали численные выражения мощностей.

— Термическая конвекция растет! Турбулентность ниже нормы!

— Циклон углубляется. Уровень конденсации — ниже нормы… да сойдет!

Метеотехники насылали бурю. Жилин прошелся вокруг ЦПУ, почти касаясь плечом панорамного окна. Климатическая станция внизу была не достроена и казалась полуразрушенной — выпирали титановые ребра, остатками чешуи блестели листы пластмассовой оболочки. Схожие с пирамидальными часовенками на Братском кладбище Севастополя, горбились погодные модуляторы Решетчатые параболоиды синоптических конденсаторов были развернуты на «Большой Сырт», все пять, и от них шел низкий, густой звон, словно пульсирующий набат царь-колоколов.

Жилин обошел шкаф распределителя и увидел Риту Иверневу. Девушка спала, свернувшись на круглом матрасике, ничего не слыша и не чувствуя. Умаялась.

Жилин оглядел ЦПУ и перевел глаза на Сырт за прозрачным колпаком.

Небесный ход почти не менялся — все также летели облака, красные пыльные, серые снежные. Все также мел песок по мальпаису и крутились «пыльные дьяволы». Глупая природа не понимала, что ей полагалось утихнуть перед грозой. Нет, не глупая, просто малопомнящая — за десятки миллионов лет великой суши немудрено и забыть, что такое гроза…

Жилин отвернулся от окна и поглядел на пульты. За главным сидел Колманов. За рабочими стояли, сидели, подпрыгивали помощники — уж где-где, а на Центральном посту предгрозовое напряжение ощущалось всей кожей, всем екающим нутром. Глеб сместил взгляд. На экране теплый и холодный фронты наложились один на другой.

— Прошло окклюдирование, — отрывисто доложил Тимка Морган.

— Фронт окклюзии сформирован, — прозвенела Флоранс Барон, имевшая одни «десятки» и «девятки» за лабораторные работы по теоретической синоптике.

— Циклоническая циркуляция — норма! Инверсия погашена!

— Давление — четыреста! В центре — тридцать! Падает! Двадцать девять уже!

— Ребята и девчата! — воззвал Колманов. — Глядите в оба и не мигайте! Следите, чтоб энергия распределялась по фронтальному разделу, чтоб точно по линии шквалов! Держите конвекцию!

— Держим, держим!

— А мы ее и не отпускали… Георгий Иваныч! Пошла стадия кумулюс!

— Ага, вижу;

Жилин приставил к глазам стереотелескоп. Над куполами Сырта вставали плотные, вытянутые по вертикали облака. Конвективные течения поднимали газы, те охлаждались, и реденькие облачка густели и росли, теряя прозрачность. Пробившееся Солнце осветило куполообразные вершины кумулюсов — белые по контрасту с плоскими темными основаниями, процарапанные полосами падения. Кристаллы льда в полосах таяли, проливаясь дождем, и тут же испарялись, не достигая грунта.

Блестящие купола «Большого Сырта» угрюмели, попадая в тень. Чудилось, они прогибались под массой грозовых облаков. А под самими черными тучами, на перекрестке ветров — техкупол. Вся вражья сила — там, личный состав и флотилия. Смести их одним ударом — и можно разливать шампанское по случаю окончания операции «Еры»…

— Нагретые газы поднимаются выше уровня конденсации!

— Сходящие ветровые потоки усиливаются!

— Георгий Иваныч! Георгий Иваныч!

— Что, Тим?

— Стадия кумулонимбус!

— Вижу, вижу… Всем внимание! Приготовиться! Пошла зрелая стадия!

Набат конденсаторов не остывал, башня дрожала мелкой дрожью, атмосфера туманилась в линеечку, словно потоки туманного стекла неслись к Сырту, где распухали торовидные кумулонимбусы, кучево-дождевые облака. Темно-фиолетовые, почти черные, они медленно бурлили, ворочаясь жерновами над огромными колониальными колпаками и кругами фундаментов для новых куполов, где вразброс стояли и мокли десантные боты пурпуров. Вершины тучевых гор растекались, из «подбрюшья» били молнии и сеялся то ли снег, то ли град. Ветер неистовствовал.