Другие правила

— «Что за комиссия, создатель, — пропыхтел гляциолог, — быть взрослой дочери отцом!» Райво Хаапссало, — представился он. — Что хоть случилось?

— «Пурпурный террор», — бросил Жилин, заглядывая в рабочий модуль.

— Нет, ну… — задохнулся Райво. — Прямо…

— Райво, — перебил его Жилин, — у нас минут десять осталось. Пробегите, проверьте, не остался ли кто. И мухой к танкам! Будем уходить на юг!

— О, да-да! Я бегу!

Глеб повернулся и быстро вышел наружу. Грунт под ногами ощутимо дрожал, огромные ледяные глыбы на кручах отрывались со страшным скрежетом (давление у полюса выросло изрядно — слышно было хорошо) и свергались с уступа на уступ, размолачиваясь в пыль. Небо провисало черной клубящейся тучей, а в дальнем конце каньона крутился морозный туман… Явно не Лимб уже, что-то похлеще… Широкий конус посадочного бота казался черным, особенно по контрасту с ярко освещенным проемом люка. В редкой толпе у трапа прощались, клялись в любви, сыпали несмешными шутками и очень старательно смеялись им. Гирин лихорадочно помогал разместиться своим пассажиркам, что-то объяснял, тыча рукой в люк, и старался не смотреть на тех, кто оставался.

А над самым обрывом скручивался исполинский грифон из пара и пыли, угольно-черное Мировое Древо, переплетенное корневищами молний. Невообразимо огромный грифон медленно-неуклонно вращался, тягуче взметывая высоко в атмосферу клокочущий конденсат, разбрызгивая остуженный кипяток градом и мокрыми хлопьями, сотрясая все вокруг оглушительным, рокочущим гулом.

Жилин глядел и оторваться не мог от этого грозного и величественного зрелища. Сжав зубы, он протолкался к трапу и махнул Гирину рукой.

— Макс! Стартуй немедля! Еще минута — и все тут дуба врежем!

— Да мне еще двоих запихать!

— Времени нет! — Жилин поглядел на двух перепуганных девчонок и развел руками. — Составите нам компанию! — Он обернулся к Гирину: — Стартуй!

— Я скоро! — прокричал Гирин и убрал трап. Прошипел, затворяясь, внешний люк, и планетолет обрел гладкую плотность слитка. Жилин схватил за руки обеих девушек и крикнул:

— По машинам!

Все будто только и ждали команды — сорвались с места и побежали. Глухо заворчав, танки двинулись навстречу. На их темных кузовах разгорались, перебегали, мерцая, и гасли бело-голубые блики от ослепительных разрывов молний, кромсавших тучи с яростью.

— Ну-ка, еще быстрее! — подбадривал Жилин своих перепуганных спутниц. Те только попискивали, а бежавшая слева, маленькая, но грудастенькая, всю дорогу не раскрывала глаз.

Боясь не дождаться своей очереди у тесных кессонов, мужички, толкаясь и спеша, лезли на крыши танков. Трое человек забрались на кабину транспортера, поближе к антенному устройству, чтобы было за что цепляться.

Жилин подхватил и забросил в кузов сначала писклю, потом грудастенькую, которая лишь теперь распахнула удивительно синие глаза, и влез сам.

— Все тут? — прокричал он. — Трогай!

Турбины взвыли, и песчаные танки покатились на юг, зарываясь в сугробы и набирая скорость. «Что он не стартует?» — думал Жилин, хватаясь за высокий борт, и тут же в уши ударил тяжелый грохот. Поток оранжевого пламени вскрутил облака пороши, погнал пыль и камешки. Посадочный бот вынырнул из вихрей пара, повис на секунду над курящимся грунтом и взвился на сотню метров.

Могучий удар бури едва не сбросил грузный белый конус — в наушниках послышался чей-то сдавленный крик, — но Гирин удержал бот. Дюжий корабль, изрыгая оранжевый огонь, высверлил в кудлатых облаках туннель. Буря втягивалась в эту дыру спиральными вихрями. Чистый клочок неба стремительно заплывал снежной мутью.

— Хоть они успели, — вздохнул кто-то, — и то ладно…

Танки резво бежали, с гулом и металлическим лязгом прыгая через снежные наносы. Летели секунды, летели метры, робкие надежды пробивали черную корку отчаяния. Томительное, выматывающее душу напряжение уже стало отпускать Глеба, когда вдруг нестерпимый жар охватил его, проник сквозь силикетовую броню скафандра, опаляя кожу и разжигая нутряное пекло.

— А-а-а! — задергался, прыгая и мотая головой, Райво.

— Опоздали! — проверещал над самым ухом чей-то перепуганный голос. Сквозь пот, застилающий глаза, Жилин увидел, как оседают в плавящийся снег сугробы, колеблясь в струях горячего пара. Ледяные пласты горбились, вставали дыбом, лопались с пушечным громом и выбрасывали бурлящие массы углекислого газа из потаенных полостей. Высоченная, клубистая аспидно-черная стена закрыла небо, бросая впереди себя кромешные вспухающие смерчи и гром бесчисленных молний.

Глеб зарычал от боли и согнулся, бессознательно пытаясь уйти от излучения, но жгло везде. В наушники долбился крик страха и боли. Бешеной каруселью закружилась тьма…

2

Спу «Антенна-2»

В энергомодуле утечки воздуха не наблюдалось, поэтому все или подняли забрала гермошлемов, или опустили маски. И Габа наконец-то разглядел новых друзей. Иван Гомес был мал, худ, черноволос и остронос, и вертел головешкой в шейном вырезе скафандра, словно выглядывал из люка. Ваню будто долго усушивали на солнце и утрясали, зато энергии в нем скопилось — прорва. «Энергоемкость ходячая, — улыбнулся про себя Габа, — того и гляди шарахнет…»

— Иди сюда, собака свинская!.. — пропыхтел за стойкой пульта Сергей Одинцов. — Да иди ж ты скорей! Вот, зараза!

Он выволок из бокса упиравшегося киберуборщика и демобилизовал механизм.

— Чует, гад, куда пошлют, — отпыхивался Сергей.

Упитанного и румяного, Одинцова отличали зоркие желтые глаза и нос сапожком. Как-то так получилось, что вздернутый нос гасил хищный блеск Серегиных медовых зениц — как «плюс» на «минус» дает «минус», — и зеркало души инженера-контролера отражало добрую и жалостливую силу.

Впрочем, все это — и знакомство, и наблюдения, и размышлизмы — делалось на бегу, в коротких паузах. Одинцов в паре с Гомесом быстро-быстро, словно в ускоренной съемке, готовили робота к искупительной жертве — стирали эвристограммы и даже базовые инстинкты, обращая сложную полифункциональную машину в убогого кибершахида. А разве не то же самое творят асассины с людьми? Конечно, об Иване с Сергеем Габа так не думал. Они ему больше напоминали саперов, обезвреживающих бомбу с таймером, — и спешить надо, бешено спешить, и торопиться нельзя. Пот градом, в глаза бьют истекающие секунды, а деминеры кропотливо копаются в схеме, в вязках проводков… Ошибешься — «скорую помощь» не тревожь…

— Все! — выдохнул Иван и быстро отер ладонями мокрое лицо. — Пошла команда!

— А предохранители ты отсек? — озабоченно спросил Сергей.

— Отсек, отсек! «Тиун-13М», — сказал Гомес с преувеличенной артикуляцией, — повтори команду!

— Стать напро-тив энерго-вода, — прошепелявил робот, спотыкаясь на каждом слове, — разо-гнаться и прыг-нуть по оси ка-нала…

Восемь длинных и тонких трехсуставчатых ног кибера едва слышно зашелестели соузлиями псевдомышц, подняли матово-черное дискообразное тело, выпрямили его… И в ту же секунду начались события.

Мягкие панели на переборке потемнели в четырех местах, задымились, протаяли, и по пультам, по компам ударили ручьи ослепительного огня.

— Ложись!

Режущий свист высокотемпературной плазмы, бьющей из растущих дыр, сильно действовал на нервы. Прозрачные стеллажи биокомпьютеров спалило моментально. В прожженную брешь ввалился пурпурный в десантном автоном-комплекте. Коленями и локтями он гнул сосульчатые, докрасна раскаленные края пролома. Дезинтегратор мотался у него в руках, мигая желтым огоньком, — в три секунды израсходовав боезапас, лучемет требовал подзарядки. Габа рефлекторно выхватил табельный пистолет-парализатор. Догадается вражина сдвинуть переключатель режимов с потокового на импульсный — тут и сказочке конец. А вот если сглупит и не передвинет… Тогда появляется крохотный, на одну сек, но шанс… Сглупил! Пошла самая долгая секунда в жизни штурмана Оле-Сенду.

Он то ли сам увидел, то ли представил себе, как выстрелил Калитин, как он падал, роняя квантовый пистолет. Что-то неслышное за грохотом выстрелов орал Гомес, вставая на колено и вытягивая худую, но жилистую руку с разрядником. Ощеренное лицо Одинцова уже не казалось добрым — Сергей разворачивался, невыносимо медленно поднимая слабенький плазмер.

Опередив противника на ничтожную долю секунды, Габа выстрелил, когда пурпур лишь вскидывал оружие. Звуки почти слились: хлопнул Габин парализатор, и тотчас же гулко ухнул плазменный заряд в ответ. Пурпурного скрутило и бросило набок. Локоть Габы обожгло — выхлоп поплавил силикетовый рукав спецкостюма.

Еще двое просунулись в отверстие, за ними маячил третий — и все в разных скафандрах. Габа выстрелил в того, на ком был оранжевый «турист», еще раз — правее, по облаченному в полужесткий «силикоид», и еще раз — левее, по шлему белого с металлом ЗСК. Секунда истекла.

Пурпур в ЗСК обмяк и поплыл по воздуху, совершая замедленный кувырок, пока не застрял в оплавленных стойках стеллажей. «Туриста» погнало под потолок, там он снес консоль и с ней на пару опал на главный пульт. А вот в того, кто был упакован в «силикоид», Габа промахнулся. Мощно оттолкнувшись, пурпур воспарил и врезался в штурмана. Они сцепились и закружились. Пурпурный шипел и хекал, пиная Габу, но это мало помогало — о единоборстве в невесомости пурпур и понятия не имел. Инсургент замахнулся, метя Оле-Сенду в голову, и его развернуло, да еще и вверх ноги закинуло. Габа моментально отщелкнул крепления шлема на «силикоиде» и увидел круглое лицо, не отмеченное умственными борениями — вывороченные мясистые губы, короткий плоский нос с широкими ноздрями… Тхакур Сингх! Пристроившись, бвана Оле-Сенду провел «ливерпульский поцелуй» — ударил Тхакура головой в лицо. Тхакур отлетел, вяло трепыхаясь. Штурман в прыжке догнал его и сцапал за волосы.

— Серега! — заголосил он. — Что там с кибером?! Минута осталась! Вы что?!

— Щас!

Держа одну ногу на весу, Одинцов попрыгал-полетел, удаляясь по коридору. Тхакур Сингх всхрапнул, почмокал разбитыми губами и навел на штурмана выпученные бельма.

— Что, черножопый, — просипел он, — радуешься? Рано радуешься…

Габа смазал ему кулаком по губам. Словно в вареники с вишнями вляпался.

— Лучше не выводи меня, — посоветовал штурман.

Тхакур Сингх медленно утерся свободной рукой — в сторону поплыл розовый пузырь. Вылупленные глаза пурпура до того налились ненавистью, что, мнилось, прыскали черной кровью.

— Клянусь, — проговорил Тхакур вздрагивающим голосом, — я тебе еще отомщу!

— «Раздался голос из помойки, — процитировал Габа грубую школьную присказку, — и показалась голова!»

Этот пучеглазый убийца раздражал его. Просто руки чесались отдубасить Тхакура, только неохота с дерьмом связываться… Или так подействовало упоминание о цвете его усеста? Это вряд ли… Габа подходил к вопросу расовой принадлежности без комплексов и фобий, по принципу: «Не нравлюсь? Уматывай!»

А что, если это классовое чутье проснулось? Почуял нутром врага рабочего класса — и шерсть дыбом…

— Прольется кровь! — сипел Тхакур. — Кровь!

— Да пошел ты!..

Габа приставил к «силикоиду» парализатор и нажал спуск. На мгновение онемели пальцы. Выпуклые, пустые глаза пурпурного скосились к переносице, из распущенного рта потянулась слюна… Страшно смотреть.

— Выполняй! — проверещал Одинцов и поскакал обратно.

— Мухой за угол! — завопил Гомес. — Сейчас долбанет!

Подполз раненый Калитин и простонал с отчаянием:

— Да что он там копается!

— Сейчас уже… Пошел! — Одинцов задел обожженной ногой стойку, и мат перемешался с ойканьем.

Слышно было и видно, как киберуборщик сорвался с места и, с тоненьким гудком, смешно задирая паучьи ноги, прыгнул прямо в дрожащую струю энергии. Грохнуло так, что Габа непроизвольно зажмурился, но красно-лиловая вспышка ослепила даже сквозь сомкнутые веки. Робота разнесло на атомы, салютом искр рассеяло по всему модулю.

В ту же секунду освещение на Спу погасло, не засветились даже красные аварийные сигналы. Замерли компрессоры циркуляционной, умолкли компьютеры, защелкали, остывая, сетки термоэлементов в переборках. Ослаб, истончился и стих совершенно зудящий вой.

Еще догорали исковерканные, оплавленные пульты, но пожарные автоматы дело свое знали туго — понапускали тяжелые облака пирофага, и фотоны захлебнулись в чернилах тьмы.

— «Рюмку ликера, — выдохнул Габа, — кофе, сигару!»

Глава 13

МАРС, ГОРОД-ПОРТ «БОЛЬШОЙ СЫРТ»

Прошло еще целых два дня, прежде чем экипажу «Боры» разрешили финишировать. И все эти 48 часов, за вычетом короткого сна и торопливых завтраков, Антон практически не выходил из состояния рептильного восторга.

Сначала надо было где-то расселить эвакуантов с «Северного полюса» — полетели к Фобосу. По дороге сдали пленных пурпуров — в настоящий тюремный блок, на орбитальную базу «Беллона». Там пришлось задержаться. Инспектор Иволгин назначил пурпурным принудительное ментоскопирование, а Габа со станционщиками сами дали снять с себя свидетельские показания. Настоящий ментофильм получился!

Тхакур был самым главным в Боевой Группе пурпуров и подчинялся лично Локи, этому уроду-андроиду. У Тхакура было задание — спалить базу «Северный полюс», а потом так скорректировать орбиту гигантской СВЧ-антенны, чтобы под луч попадал экватор и каждые сутки можно было бы наносить удар по системе «Большой Сырт». Ну, или грозить лучевой атакой. Так что Жилин с Габой подоспели вовремя — еще немного и было б всем…

Инспектор Иволгин, лобастый крепкий парень очень серьезного вида, проболтался, что Василя Хлюстова, Лима Сяоке и Виталия Дворского — подельников Тхакура — изолируют на базе, а главаря Боевой Группы доставят под охраной на Цереру, в зональное управление СОП. Лайнер «Солярис» уже подошел. Погрузят пурпура — и «спокойной плазмы!» Опять придется отпуск переносить… «Почему, почему… А кому ж еще Тхакура конвоировать? Нас тут всего-то трое, для виду. Надо книжек взять в дорогу — это ж пока долетишь… Чокнуться можно». Антон Эдику Иволгину вежливо посочувствовал.

После обеда на посадочной палубе базы уже не оставалось свободных причалов — двум буксирам с сектейнерами пришлось подняться на малой тяге в зону ожидания. Пришвартовался бот с «Антенны-1», подвез все пять смен станционщиков — проведать Гомеса и иже с ним. Шуму от них было — немерено. Прибыл планетарный катер самого Фелиппе Гереро, директора системы «Большой Сырт». Этот жилистый, остролицый типчик лет пятидесяти Антону не понравился — скользкий он был какой-то, неприятный.

Пристыковался посадочный модуль с лайнера «Солярис» и забрал Иволгина с напарником — полицейские волокли за собой цилиндрический контейнер с Тхакуром Сингхом. Причалил продовольственный танкер — роботы цепочкой, как муравьи, потащили тюки, бурдюки, баки с условно-живым мясом, упаковки готовых обедов, ящики с термоконсервами…

На следующий день «Бора» совместилась с орбитой Фобоса и «села» — выпустила анкера, забурилась в грунт и притянулась. Сошли все, кроме Громыко — он должен был потом отвести «Бору» на ремонтную станцию.

Гуськом по магнитному трапу в гофрированной трубе-галерее спустились на базу и стали ждать бота. Сидели, как дачники, в зале ожидания — на минус девятом горизонте. Минут десять сидели. Затем начали потихоньку разбредаться. Осмелели. Облазили все ярусы — база «Фобос» представляла собой подземный комплекс, проплавленный в грунте и залитый сверху металлопластом. Искупались в шаровом бассейне — Антон чуть воды не наглотался. Перекусили в столовой на нижнем горизонте — сок из пластета лился медленно-медленно, как смола. Такая тут тяжесть — меньше одной тысячной «g»!

Заглянули в спортзал, разбились на команды и сыграли в мини-квиддич. Потом девчонки стали приставать к Жилину — пленяли, пленяли, ластились, ластились и добились-таки своего. Отпустил мастер «погулять». Приставил двух парней из местных — огромных, зубастых и донжуанистых — строго-настрого наказал сильно не прыгать (улететь можно запросто) и отпустил.

Коричневый Фобос не очень-то и волновал — так, отдельно взятая гора. Трещины, микрократеры с тарелку, черные ущелья, разрушенные гребни больших кратеров, острые скалы, выпуклая пустошь, заваленная камнями… Но под ноги никто и не глядел, все смотрели на Марс. Виджай, конечно, сразу стал вещать, как на телевизионном уроке по астрономии, — длина Вэллис Маринер… высота горы Аскреус… глубина речной долины Тиу… Ну что за натура! Никто его, правда, особо не слушал, а Гоша Черняк беззлобно посоветовал заткнуться и не совершать резких движений…

Марс был цвета охры. Он изгибался полумесяцем, да столь близко, что видимой оставалась, наверное, только треть планеты — полюса прятались за изгибом горизонта. Марс почти различимо шел на убыль — скоро Солнце скроется, и Фобос выйдет на ночную сторону планеты. А станет ее видно наполовину, рассеченную терминатором точно пополам — жди восхода, яркого, как взрыв. Все добровольцы были в серебристых вакуум-скафандрах. Они стояли, задрав головы в ртутно-блестящих спектролитовых шлемах, и свет Марса красил всех в алые и оранжевые тона…

Было пять часов утра, когда объявили посадку. Подали родимую «Кочу» и еще один шестиместный бот-планетарник. Чтобы перевезти всех, кораблям надо было три раза взлетать и садиться. Антон попал в первую двадцатку.

Бот быстро снижался; слой плазмы, в которую превращалась хиленькая атмосферка Марса, трущаяся о керамитовый корпус, светилась еле-еле. Всматриваясь в картинку на мониторе, Антон остро проживал каждую секунду финиша, каждый метр посадочной траектории. Все было в первый раз и не умещалось в памяти, насыщенное и яркое.

Прошла слабенькая вибрация, и бот мягко опустился на каменистое поле космодрома второго класса.

Подъехавший к месту посадки герметичный автобус-транспортер на шаровом шасси сначала обождал, пока бурые, дымящиеся комья радиоактивного шлака маленько остынут, и лишь потом подкатил под корму «Кочи». Осторожно, примериваясь, автобус стал точно посередине меж двух суставчатых лап-опор и состыковался с пассажирским люком. Что-то клацнуло в прозрачном кессоне, взасос зачвакали диафрагмы. Разошлись сегменты люка, и добровольцы, кто толкаясь, кто не спеша, спустились в салон.

Антону такая высадка не понравилась. Она его разочаровала. Антон еще на борту предвкушал, как неторопливо спустится по трапу… как ступит на пыльный грунт, потопчется, попрыгает, пройдется взад-вперед… И на тебе. Он задержался в маленьком кессончике (инженеры-водители неуважительно окрестили его «подстаканником») и обвел глазами пустыню. Пустыня была тускло-оранжевая, усеянная изъеденными каменными обломками, а у горизонта, на фоне гряды черных скал, отчетливо проступали три башни: вышка контрольной станции с люлькой диспетчерской на самой верхотуре; полосатая энергоантенна, мощная, как донжон, и Центральная метеобашня.

Фронтир, мелькнуло у Антона. Суровая и величественная земля… Или грунт? Как сказать? Каменистая, вспоротая оврагами и каньонами, изрытая кратерами, загроможденная скалами, безжизненная и безрадостная… Редко-редко где можно было заметить лиловый колючий шар кактуса или худосочные стволики марсианского саксаула, кривые и колючие, синие, будто от холода.

— Привет, земляне! — весело сказал водитель, свешиваясь из кабины наверху. И без того приземистый и коренастый, он выглядел еще шире, чем был, из-за своей куртки с электроподогревом. Черный намордник кислородной маски болтался у него на шее, а огромные черные очки были подняты на лоб, открывая скуластенькое лицо с пятнистым коричневым загаром и ранними морщинками — злое марсианское солнце кожу не щадило.

— На базе только и разговору, что о вас! — балаболил водитель, спускаясь и здороваясь со всеми по очереди. — Я еле отбился от собкора «Всеобщего Вещания» — так тот рвался вас встретить! Ну а как же? Эксклюзив Таши Намгьял, — вспомнил он вдруг о манерах, — инженер-водитель.

Антон пожал Намгьялу руку и без спросу поднялся в кабину, под прозрачный спектролитовый колпак. Сердце замирало: вот сейчас погонят… еще на одну ступеньку… сейчас, сейчас… Не турнули.

Наверху было тесновато — три диванчика впритык, да так, что колени не помещались. Зато все видно. Антон придвинулся к самой стенке, стараясь занять как можно меньше места. Рядом уселся Жилин.

Мастер поднял красные, будто ошпаренные руки и осторожно, кончиками пальцев, потер лицо. Лицо тоже было красновато-розового цвета. Марина с ног до головы обмазала Жилина коллоидом, и теперь обожженная кожа подживала. И чесалась, наверное, зверски.

— Сначала никто даже не поверил, — продолжал балаболить водитель, протискиваясь на свое место перед пультом, — а потом такое началось! Такой кигол поднялся! И главное, как быстро все всё поняли! — с неожиданной злостью сказал Намгьял. — Директора базы сняли сразу и без разговоров. Никакие звания не помогли. Как будто раньше никто ничего не замечал! А тут и СИБ зашевелилась. И директор системы проснулся… Забегали!

— Допрыгались, — буркнул Жилин, — вот и забегали… Это ж додуматься надо было — развернуть базу в запретной зоне! Еще б на полюсе поставили — совсем бы хорошо было…

— Ну! Живот уже готовы положить за грязную сосульку!

В кабину, кряхтя и пригибая головы, залезли Габа, Гоша Черняк и док Клунин. Таши крикнул, высунувшись в пассажирское отделение:

— Все на месте?

— Все! — подтвердил хор добровольцев. — Поехали!

Автобус-транспортер разомкнул «подстаканник» и тронулся.

— Вас сразу на стройплощадку? — деловито спросил Намгьял, правя на скалы-штоки, сходственные с женскими грудями — у одной даже круглый обломок лежал на вершине, изображая сосок. — Или в порт подбросить?

— В порт, — решил Жилин. — Пусть сначала все высадятся. Гоша!

— А? — встрепенулся Черняк.

— Рот закрой, а то муха влетит. Размножишь мне киберов по списку, ладно? Матрицы я тебе дам.

— Сделаем! Сторожей-разведчиков?

— И этих, и скибров, и инициаторных. Аварийных обязательно. Только надо все это успеть засветло, чтоб по темноте не телепаться. Уже и так поздно…

— План мы, вероятно, скорректируем, — сказал Йенсен. Ларс Юлиус поднялся снизу и остался стоять на трапе в кабину. — Заметим, завод будем разворачивать, как и намечали, у кратера Соам, только заложим поближе к лагерю…

— Ну и правильно, — оценил Габа, — чего зря мотаться? И место подходящее — кратер кругленький, вал у него пологий, опять же— песочек… Пляж! Солнце, воздух и вода— наши лучшие… — Он заметил насмешливую улыбку Жилина и сказал с укором: — Смейся, смейся! Зуб даю — лет через десять кратер переименуют в озеро!

— Ну-у… — протянул мастер, — десять не десять…

— Ну, через пятнадцать! Через двадцать! Какая разница? Все равно будет где купаться! А потом — представляете?! — курорт на озере Маринер!

— Ну ты сказал! — фыркнул Гоша. — Озеро! Да туда целое море влезет!

— Еще лучше! Лежишь себе, греешься на песочке, а к тебе так и льнет какая-нибудь аэлиточка, да с такими «вайтлс», что закачаешься… Что еще нужно?

— Балда ты… — улыбнулся Жилин.

Набирая скорость, автобус понесся вперед, подвывая мотором и чувствительно потряхивая. Рыжие барханы перемежались с наметами черного песка, остроконечные скалы сменялись плоскими низинами солончаков, по которым гуляли «пылевые дьяволы», а в небе, хоть и при полуденном Солнце, светились Сириус, Альдебаран и Полярная.

Антон и забыл уже, что чувствовал разочарование. Так интересно было все вокруг, что никакая тряска, никакие жесткие сиденья не могли сбить его настрой типа «ух, ты!!!». Плаксивые эвакуанты, толкотня и галдеж, тошнотворные запахи бедноватого общежития; слабый голосишко Ленусика и рык Клунина; пленные головорезы — немытые, вонючие, описавшиеся (биопарализатор здорово расслабляет); труп начальника Спу в длинном контейнере из-под синхронизатора, залитый стеклопластом; раненые Калитин и Одинцов с коконами на ногах, полураздетый Гомес с заживляющим тампопластырем на обожженной спине… Все это было, все это виделось, слышалось, нюхалось и осязалось, но давным-давно, еще вчера… (Отцы и дети потому и не понимают друг друга, что живут в разных временах. Старики обращены в прошлое, а молодые — все в будущем. Пожилые не торопятся доживать — им так мало осталось! А юные спешат жить — у них впереди всего лишь вечность! Вчера или до нашей эры — какая им разница? Счастливые…)

Через малое время под восемью рубчатыми шарами захрустело каменное крошево и трясти почти перестало. За прозрачным колпаком, расправляя красноватые пыльные шлейфы, цепью ползли киберстроители, спекающие грунт. Сами черные машины настолько запылились, что казались пятнистыми. На клочкастое облако пыли проектировались коричневые силуэты грузовых автоматов, шире корпуса расставивших мощные рычаги опор. По блестящим трапам слезали многорукие киберы — целая орава больших и малых роботов-богомолов, роботов-пауков, роботов-вообще-не-пойми-что.

Потом транспортер колыхнулся и вынесся на ту часть взлетного поля, что уже была залита металлопластом — серым и гладким, пока еще не тронутым ни стартами, ни финишами. Антон осторожно подвигался, выпрямляя ноги по очереди.

Сбоку открылся вид на низкие купола — серые и с серебристым противорадиационным покрытием пузыри, — на полуцилиндры складов, на блестящие, надраенные песочком антенны. Космопорт фронтира.

— Во, понастроили! — поразился Клунин. — Я улетал, тут гольная пустыня была! Когда только успели?

— А вот уметь надо! — загордился Таши. — Я вчера с начальником космодрома разговаривал… — Он смолк, видимо, прикидывая, не звучит ли это некрасивым намеком на его связи в «высших сферах», но быстро нашелся: — Да так, в столовке за один стол сели, по работе покалякали… У Степаныча в планах во-он там, у скал, реперную базу отстроить, а здесь чтоб терминал стоял. Спасибо, говорит, Проекту, а то так и гнили бы на выселках! Не одной же Луне все доставаться должно, верно ведь? На Марсе тоже люди живут! Сейчас мы напрямик, так короче…

Автобус ринулся вверх по склону плоского холма, перевалил через груду щебня, черного, как вывал угля, и Антону открылся хмурый хребет вдали, унылый и дикий. «Изида!»

Гребень далеких кордильер вырисовывался очень четкой зубчатой линией и выглядел как близкое предгорье. А над ним, в блекло-розовом небе, рябили реденькие ячеистые облачка.

Таши посмотрел на Жилина в овальное зеркало перед местом водителя.

— Кипо ре? — спросил он, странно улыбаясь.

— Шита кипо, — ответил мастер, не думая, и подозрительно глянул на водилу. Таши счастливо засмеялся.

— Не узнали! — сказал он довольно. — А я так вас сразу узнал! Мне отец рассказывал, и еще у нас много стереофото — и где вы с ним в чубах стоите, и у чортена, вместе с теми заложниками — помните? — там еще на вас какие-то зареванные девицы повисли и у вас все лицо в помаде…

— Так твой отец… — протянул Жилин, светлея.

— Лобсанг Намгьял! Вспомнили?

— Лобсанг Намгьял… — механически повторил Жилин. На его губах заиграла смутная улыбка. — Еще бы не вспомнить… Разве такое забывается?

На Антона словно ветром пахнуло, пробрало, мурашки поползли. В воображении всплыли мужественные лица бойцов, закаленных людей в камуфляже, почему-то похожих на Жидина, и личики красавиц, почему-то похожих на Марину, вознаграждающих героев — потом, после победы. Лица каменели в последнем усилии битвы, их выхватывали из темноты красно-лиловые вспышки выстрелов… Падали ветви деодаров, срезанные лучеметом, и сыпали искрами. И крики боли отражались от исполинских гор и затухали, затухали…

Антон помечтал немножко, представляя, как он с лучеметом наперевес заступает дорогу пурпурам, а те, подвывая от ужаса, драпают от него по отсекам Спу, мечутся, на стенки лезут… Ага, побегут они, жди. Сам скорее побежишь… Он вспомнил, какая морда была у Тхакура Сингха, когда его проносили в контейнере. Уродливая, разбитая в кровь, но какая же лютая! С каким бы наслаждением он нас всех…

Антон уже другими глазами пригляделся к паре красочных стереофото, налепленных на бочину аварийной кислородной цистерны. На одной была заснята долина, усыпанная камнем и зажатая гигантскими горными пиками. Крохотная деревушка на переднем плане, обсаженная чахлыми ивами… Островки подтаявшего снега и рядом жесткие кустики белого рододендрона… Другая фотка изображала дзонг — тибетскую полукрепость-полумонастырь. Снимали в потемках, дзонг был словно врезан в чистейшие медно-зеленые небеса, где белела Луна в зените, а над цепью гор пылали шесть ложных солнц, преломляясь во льдах… Красиво! И необычно. Будто и не Земля вовсе.

— Как он там? — поинтересовался Жилин. — Трудится еще?

— Трудится, — кивнул Таши, — он у меня такой. Закончил курсы при Службе погоды и сейчас заведует синоптической станцией. Говорит, большим начальником стал на старости лет!

— Ну и правильно, — одобрительно кивнул Жилин.

— Сейчас и Аниче с ним, помогает. Не забыли еще? Сестричка моя!

— А как же! — улыбнулся Жилин. — «Перак на ножках»! [24]

Таши расплылся в улыбке.

Слева из-за барханов открылась уже не рыжая, а черная пустыня, обширная и ровная, словно выглаженная утюгом, и по смолянистому песку медленно перекатывались лиловые ноздреватые колобки — движением не плавучим, а толчковатым. Фиолетовая капуста, единственное теплокровное растение. Колобки выкатывались на солнцепек, сучили псевдоножками и медленно выворачивались, разлепляя края, укладывались погреться — ни дать ни взять круглые матрасы, выставленные на просушку.

— Это наши плантации, — с гордостью сказал Таши, — самые-самые первые. Агрокупола потом уже построили. До них отсюда километров семьдесят… Вам видно? Сейчас тут питомник. Тысяча кочанов!

— Ни фига себе… — бормотнул Гоша.

Внизу заохали и заахали, а Антон, сколько ни всматривался в фиолетовые колоба, раскатывающие вдоль и поперек, проникнуться благоговейною трясцой так и не смог. Капуста как капуста. Растение. Течет у него в жилках тепленькая гемолимфа? Ну и пускай себе и дальше течет. Подумаешь… Гуляет само по себе? А кто ему мешает? Впрочем, Антон даже фауну не особо-то поэтизировал, а уж флору — тем более. Он даже петуха в детстве «бульоном» называл…

Натужно воя, транспортер перевалил крутой кольцевой вал, урча, съехал на длиннющий шлейф плотного песка, наметенного бурями с подветренной стороны кратера, и покатил вдоль большой плоской деляны, расчищенной от камней и местами поросшей синим мхом — излюбленным кормом для «фиолетки».