Черное кружево

      Фелисити села, свесив ноги с койки. Ашанти тоже поднялась, разглядывая Валькура. Потом они обменялись с хозяйкой долгими взглядами. Вновь повернувшись к брату, Фелисити заметила, что он уже проснулся и теперь с интересом смотрит на нее своими желтыми кошачьими глазами. Перед тем как лечь спать, она сняла жилет, и сейчас мягкие округлости грудей с просвечивающими сквозь кожу голубыми венами открылись взгляду в вырезе кружевной сорочки, несмотря на то что она легла спать не раздеваясь. Впервые за всю совместную жизнь с Валькуром мысль о том, что он не является ей кровным братом, вызвала у Фелисити тревогу.
      Глубоко вздохнув и опустив ресницы, Фелисити спросила:
      — Что это значит? Как ты здесь оказался?
      — Какая ты храбрая, — проговорил он, растягивая слова. — А ты уверена, что должна это знать?
      — Да, раз я тебя спросила.
      — Хорошо. Эта каюта принадлежит мне по праву владельца.
      — Владельца? — повторила Фелисити.
      — Я… я вложил в это судно деньги. Только я считаю ниже своего достоинства иметь дело со сбродом, который на нем служит.
      — Возможно, — бросила в ответ Фелисити, — но на какое уединение мы можем рассчитывать в такой тесноте?
      — Уединение? Зачем оно нам? Ведь мы с тобой молодые люди, путешествующие вдвоем, вместе с девчонкой, которая состоит при нас.
      — Не шути, Валькур! Нам незачем продолжать этот маскарад.
      — Ты ошибаешься, дорогая. Ты бы сразу поняла, увидев, что за висельники служат на судне. Кроме тебя и, конечно, Ашанти, на борту нет ни одной женщины, а до Франции еще очень далеко.
      — Но ты ведь сумеешь меня защитить.
      В глазах Валькура промелькнула веселая искорка, а потом она вновь погасла. Ашанти сделала безнадежный жест, не сказав при этом ни слова.
      — Я не в силах уследить сразу за полусотней мужчин, — усмехнулся Валькур.
      — Полсотни? На таком маленьком корабле? Почему так много?
      Пожав плечами, он бросил взгляд на маленькое зарешеченное отверстие наверху, через которое в каюту проникал свет.
      — Наверное, капитан любит большую компанию.
      — Неужели это… на самом деле необходимо? — Фелисити прикусила губу.
      — Если тебе не хочется, чтобы за тобой гонялись по всему кораблю, словно за сукой во время течки.
      — Ладно, но как быть с Ашанти?
      Мельком взглянув на служанку, Валькур сложил на груди руки с тонкими пальцами.
      — Поскольку она находится при нас, ей можно не слишком беспокоиться, если только она не будет соваться в темные углы. А если с ней все-таки что-нибудь случится, к чему об этом беспокоиться?
      — Можете не опасаться за меня, мадемуазель, — сказала Ашанти. — Я ношу с собой нож. Любой, кто дотронется до меня, сразу останется без пальцев, а если он и тогда не угомонится, я отрежу ему все остальное.
      — Вот видишь? — усмехнулся Валькур. — Вопрос решен, хотя мне придется предупредить матросов насчет того, что им теперь угрожает.
      Он, похоже, больше ни о чем не беспокоился, чего нельзя было сказать о Фелисити. Она играла роль мужчины всего несколько часов, самое большее — один вечер. Удастся ли ей хранить тайну на протяжении нескольких недель, пока они не доберутся до берегов Франции, — в этом она сомневалась.
      Нанковые бриджи позволяли ей свободно подниматься по трапам на верхние палубы судна, однако в них Фелисити чувствовала себя почти голой, потому что ткань плотно обтягивала тело. Ей удавалось скрывать женственность фигуры только благодаря длиннополому, свободно развевающемуся на ходу камзолу, без которого она не отваживалась выходить из каюты. Однако это было просто необходимо. Она бы навлекла на себя слишком много подозрений, если бы оставалась внизу, пока Ашанти вместе с матросами готовила для них с Валькуром завтрак на обложенном кирпичами очаге. Каждый матрос готовил для себя сам, если только не собирался разделить трапезу с кем-нибудь еще. Кока на судне не было, исключение делалось лишь для капитана — в его каюту еду приносил юнга.
      Впрочем, Фелисити не могла постоянно оставаться внизу не только по этой причине. На палубу ее манил свежий соленый воздух и возможность полюбоваться бескрайним морским простором. Прошлым утром они оставили позади мутные воды Миссисипи и в сопровождении назойливых, сердито кричащих чаек направились мимо светлой бирюзы мелей в сторону темно-голубых океанских глубин.
      Фелисити путешествовала по морю не впервые; однажды отец взял ее с собой в Мобил. Однако тогда они не слишком далеко отошли от устья Миссисипи, продвигаясь вдоль побережья так, что на горизонте постоянно виднелась земля. На этот раз все было иначе. Выйдет ли из нее хороший моряк? Этого Фелисити не знала. Во время того, первого плавания она не испытывала никаких неприятных ощущений, проводя возле борта по нескольку часов подряд, любуясь видами горизонта и окружающей воды. Но теперь, осенью, море далеко не всегда бывало спокойным. Однажды их корабль уже как следует трепало волнами, так что его нос то и дело поднимался и падал вниз, разбрасывая по ветру морскую пену.
      Стоя на палубе, Фелисити смотрела, как косые паруса трепетали под порывами ветра над ее головой, время от времени издавая громкие хлопки, сопровождавшиеся скрипом мачт и каким-то особенным гулом туго натянутого такелажа. На тоне мачты развевался бившийся на стеньгах личный флаг капитана — черный ворон с черепом в когтях на красном фоне. Под изображением хищной птицы виднелась надпись «Garde le Corbeau», что в переводе означало «Берегись ворона».
      Фелисити обменялась приветствиями с парой прошедших мимо моряков. Еще несколько человек окинули ее пристальными взглядами. Команда действительно напоминала сборище злодеев. Французы, испанцы, ирландцы, шведы, индийцы, англичане, африканцы; казалось, здесь можно было увидеть людей всех национальностей, которые только есть на свете. Их лица и руки покрывали многочисленные шрамы, у многих недоставало зубов, у одного отсутствовал глаз, а у другого осталась только одна мозолистая рука. Все до единого были вооружены пистолетами, кинжалами и шпагами. Матросы с возмущением смотрели на хлопочущую у очага Ашанти, в то же время в их взглядах сквозила коварная похоть, отчего нервы Фелисити напряглись, словно натянутые струны. Она пожалела, что Валькур не догадался снабдить ее таким необходимым атрибутом мужского костюма, как шпага.
      — Доброе утро, приятель!
      Услышав это веселое приветствие, Фелисити обернулась и увидела мужчину, выглядевшего наиболее прилично среди этой зловещей команды. Впрочем, он также мог показаться своего рода дополнением к тем, кто до сих пор привлекал ее внимание. Это был темноволосый щеголеватый и осанистый мужчина в возрасте около сорока пяти лет, с карими глазами представителя латинской расы и лицом, сохранившим остатки былой красоты и в то же время свидетельствовавшим о распутной жизни и чрезмерном увлечении ромом. Его теплое приветствие и улыбка казались непритворными, хотя в быстром изучающем взгляде, брошенном в сторону Фелисити, чувствовалась хитрость и проницательность. Девушка посмотрела на него с неопределенным выражением на лице.
      — Разрешите представиться. Капитан Жак Бономм, к вашим услугам.
      Он назвал весьма распространенное имя, сплошь и рядом встречавшееся во Франции, настолько распространенное, что оно внушало некоторые подозрения. Однако Фелисити сейчас беспокоилась в первую очередь о том, чтобы ее по-прежнему продолжали принимать за мужчину. Стараясь скрыть смущение, она слегка поклонилась, как ей показалось, вполне сносно.
      — Приветствую вас. Я путешествую вместе с мсье Мюратом, как вы, наверное, знаете. Меня зовут Лафарг. Фе… Франсуа Лафарг.
      — А вам не кажется, что вы еще слишком молоды для искателя приключений?
      Фелисити приходилось следить за тем, чтобы тембр ее голоса оставался достаточно низким.
      — Иногда, мсье капитан, все происходит наоборот. Не мы ищем приключений, а они — нас.
      — Безусый философ. Это, наверное, помогает разогнать тоску. — Веселый блеск в его глазах не позволял Фелисити ответить ему резкостью.
      — Вы часто проделываете такие путешествия?
      Его жизнерадостность сразу бесследно исчезла.
      — Это мое единственное занятие.
      — Похоже, у вас очень большая команда.
      — Точно. Отличная шайка головорезов, которые выбрали меня своим капитаном.
      — Выбрали?
      — За мои грехи и красивые глаза, не говоря уже о моем искусстве мореплавателя. Кроме того, я командую счастливым судном, по крайней мере оно приносит неплохой доход.
      — Ваши хозяева наверняка ценят это?
      — Хозяева? У «Ворона» их нет. Зачем они нам нужны, если у нас есть попутный ветер и благосклонность дамы по имени Фортуна?
      «Ворон». Это название вызвало у нее какие-то неопределенные воспоминания, однако Фелисити не стала копаться в памяти и сменила тему разговора.
      — У вас нет хозяев, мсье капитан? Но мне показалось, Валькур Мюрат как раз входит в их число.
      — Очевидно, вы не так его поняли. Мюрат имеет право на такую же долю, как и любой из моих офицеров. За короткое время, с тех пор как он присоединился к нам, ему удалось добиться немалых успехов, прежде всего благодаря умению преследовать добычу и беззаветной ненависти к испанцам, позволяющей ему выслеживать их, даже если они находятся за горизонтом. Он исполняет на судне обязанности квартирмейстера, за исключением тех дней, когда меня трясет в лихорадке от малярии. Только ром помогает мне справиться с ознобом и вырваться из когтей этой заразы, поселившейся в моем теле. В это время командовать моими корсарами приходится кому-то другому. В последнее время этим занимается Мюрат.
      Тут Фелисити словно осенило, и она пристально посмотрела на подвижное лицо весело ухмылявшегося Бономма. Стараясь сохранять самообладание, она слегка наклонила голову.
      — Я бы с удовольствием послушал вас еще, мсье капитан, но наша служанка уже приготовила завтрак. Может, мы поговорим в другой раз?
      — Конечно, — ответил француз, на прощание наградив Фелисити улыбкой. Потом он долго смотрел ей вслед, опершись на ограждение борта.
      Оправдание Фелисити оказалось обоснованным. Она действительно позвала Ашанти, которая уже разогрела бисквиты, поджарила солонину и запаслась сушеными фруктами. Вдвоем они спустились в каюту. Пропустив Ашанти вперед, Фелисити перешагнула через комингс и плотно захлопнула за собой дверь. Брившийся возле умывальника Валькур обернулся.
      — Где ты пропадала? — спросил он сестру.
      — Я разговаривала с капитаном Бономмом. Скажи, Валькур, как получилось, что мы стали пассажирами пиратского люгера?
      Прежде чем ответить, он закончил скрести лицо, отложил остро отточенное лезвие и не торопясь стер полотенцем мыльную пену.
      — Ты узнала об этом гораздо раньше, чем я ожидал.
      — Валькур, почему…
      — Это такой же корабль, как и все остальные. Зачем платить, если можно плыть задаром? — Валькур приподнял бровь.
      — Насколько я понимаю, если нам встретится подходящий приз, твои друзья или, лучше сказать, сообщники поднимут черный флаг и захватят его?
      Двуличие Валькура настолько поразило Фелисити, что она не заметила, как Ашанти, поставив перед ними поднос с завтраком, вытащила из-под подушки какой-то маленький пакетик и поспешно вышла из каюты.
      — Наш капитан оказался не в меру словоохотливым, да? Вот уж не предполагал, что ему нравятся симпатичные мальчики.
      Фелисити не обратила внимания на насмешку.
      — Значит, это правда. Так вот где ты пропадал, пока отца держали в тюрьме! На пиратском судне, о котором известно во всех уголках залива.
      — Что ты можешь об этом знать, дорогая?
      — С именем этого корабля связано столько черных дел, что слухи о нем докатились даже до Нового Орлеана.
      — Сильно преувеличенные, можно не сомневаться. Капитан не сказал, что я беру на себя командование только в тех случаях, когда его одолевает малярия?
      — Ты что, решил отказаться от ответственности за те жестокости, которыми прославился этот корабль? По-моему, ты напрасно стараешься, если остался…
      — Ладно, — процедил Валькур. — Пусть я буду символом самого грубого порока, ненасытной жестокости. Можешь также обвинить меня в кровосмесительной похоти, потому что я хочу тебя, милая сестренка. Я долгие годы ждал, когда твое мягкое тело будет наконец извиваться подо мной, и теперь у меня нет никаких причин ждать дольше.
      — Что… О чем ты говоришь? — сдавленным голосом произнесла Фелисити. Кровь отхлынула от ее лица, оно сделалось бледным и неподвижным. Она хотела обвинить его только в том, что он остался на «Вороне», зная, что он собой представляет, и в том, что решил взять ее с собой. Но теперь слова Валькура явились для нее двойным жестоким ударом.
      — Неужели непонятно? Ведь я с самого детства тысячу раз давал тебе понять, что ты принадлежишь мне.
      Фелисити мысленно согласилась с его словами, осознав, что все это время она находилась в счастливом неведении.
      — Ты… ты же мой брат.
      — Я больше тебе не брат и никогда им не был! — Валькур приблизился к ней пружинящей походкой фехтовальщика, глаза его медленно приобретали такое выражение, от которого в жилах Фелисити леденела кровь.
      — Валькур… — прошептала она, отступая.
      — Я, Валькур Мюрат, не прихожусь тебе ни братом, ни кровным родственником. Я мужчина, на чьих глазах ты выросла, превратилась из сопливой девчонки в женщину, созревшую для того, чтобы ее цветок был сорван. Ты позволила другому мужчине украсть у меня этот первый сладкий плод, и за эту измену тебе придется понести жестокое наказание.
      Фелисити облизнула пересохшие губы.
      — Я уже объясняла, я не могла этому помешать. Если ты не…
      — Опять ты за свое, — грубо оборвал ее Валькур. — Ты первой совершила глупость, милая Фелисити. — Не останавливаясь, он схватил с умывальника ее гребень с деревянной ручкой.
      — Это… Ты сошел с ума! — Она бросила взгляд на дверь, но Валькур стремительным выпадом опередил ее, преградив дорогу. Фелисити могла закричать. Но если сюда прибегут люди, не станут ли они, вместо того чтобы помогать ей, держать ее за ноги, дожидаясь своей очереди?
      — Однако мне нравится такое безумие. Сколько раз я мечтал о том, как ты будешь лежать вниз лицом поперек моих колен, извиваясь и умоляя о пощаде, а я, задрав юбки тебе на голову, буду бить тебя по мягкой заднице, пока след моей руки не останется на ней словно клеймо. Теперь вместо юбок мне придется спустить с тебя бриджи, но результат будет все равно тот же самый.
      Резким движением Валькур бросил гребень на койку. Стоило Фелисити отвлечься на это движение, как он бросился на нее, рывком притянул к себе, так, что она споткнулась, упав на него, и повалил на койку.
      Из горла Валькура вырвался торжествующий неистовый смех. Он впился в тело девушки пальцами, сдавливая мышцы и парализуя нервы, так что она, задыхаясь от боли, забилась в бессильном отчаянии, словно рыба на крючке. Валькур сильно ударил Фелисити по бедру. Почувствовав, как она сразу напряглась всем телом, он потянулся к пуговицам ее бриджей.
      Из-за шума пульсирующей в ушах крови и собственного дыхания, сделавшегося учащенным и прерывистым в отчаянной борьбе, Фелисити не услышала, как распахнулась дверь. Ашанти без предупреждения внесла в каюту поднос, от которого поднимался горячий пар.
      — Ваш шоколад, мсье Валькур, — раздался ее тихий голос, в котором слышалась затаенная угроза.
      Валькур замер в нерешительности, опасаясь пролить обжигающую жидкость, чашка с которой находилась всего лишь в дюйме от его лица. Фелисити сползла с его колен и опустилась на корточки на зыбком полу. Ашанти стояла, раскачиваясь в такт движениям корабля, держа в руках поднос с жестяным кувшином, откуда поднимался клубящийся пар. Напряжение этой минуты ощущалось почти физически. Наконец Валькур взял ближайшую к нему чашку.
      — Это ты здорово придумала, — проговорил он, бросив на служанку полный злобной мстительности взгляд. — Я еще тебе припомню.
      Не проронив ни слова, Ашанти ловким движением налила Валькуру шоколад, а потом, наполнив чашку Фелисити, протянула ее хозяйке.
      — Завтра шоколада не будет, — заявила она бесстрастным тоном, — сегодня утром они зарезали корову. Вам подать завтрак прямо сейчас, мадемуазель, мсье?
      — Мы… ладно, подавай, — согласилась Фелисити, к которой с трудом возвращалось самообладание.
      — А после, — добавил Валькур со злостью, проследив за тем, как Ашанти выплеснула в свою чашку остатки шоколада, — не появляйся здесь до тех пор, пока мы до конца не разберемся в наших отношениях.
      Снова промолчав в ответ, Ашанти наградила Валькура долгим взглядом, с бесстрастным выражением на гладком лице наблюдая, как тот сделал большой глоток из чашки, стараясь поскорей допить шоколад. Потом она протянула Валькуру сухой бисквит. Он взял его и, откусив, снова глотнул шоколада.
      Через некоторое время Фелисити заметила, что служанка явно чего-то ждет, причем это никак не связано с угрозами Валькура. Она продолжала есть, отпивая шоколад маленькими глотками, глядя, как Ашанти спокойно подносит к губам свою чашку. Покончив с шоколадом, Валькур поставил чашку на поднос, презрительно хлопнув по нему ладонью. Посмотрев на Фелисити, он перевел взгляд на служанку.
      Внезапно его лицо приобрело странное выражение, кровь отхлынула от него, и оно сделалось изжелта-бледным. На лбу выступили капельки пота. Валькур судорожно сглотнул и вскочил на ноги, ударившись головой о верхнюю койку. Раскачиваясь из стороны в сторону, с окровавленным лбом, он схватился руками за горло.
      — Боже милосердный, — задыхаясь, прошептал он, глядя на Ашанти безумными глазами, — ты меня отравила!
      Сделав нетвердый шаг вперед, Валькур рухнул в сторону двери.
      Однако Валькур не умер. Весь остаток дня он или стоял согнувшись, свесившись за борт, когда его рвало желчью, или лежал, весь бледный и покрытый потом, перемежая стоны с нечленораздельными проклятиями. Ашанти отказалась ему помочь, со спокойным отвращением заявив, что для этого яда не существует противоядия.
      Команда, похоже, тоже не проявляла особого беспокойства. Матросы лишь изредка поглядывали в его сторону, нисколько не стараясь скрыть грубого презрения, обменивались непристойными замечаниями, сопровождая их косыми взглядами и подмигивая друг другу. Некоторые заключали пари насчет того, когда они наконец увидят внутренности мсье Мюрата. По общему мнению, он должен был испустить дух не позже, чем пробьет восемь склянок послеполуденной вахты, когда на голубизну вод опустится ночная тьма.
      Но те, кто в этом не сомневался, проиграли свои деньги. Перемена наступила после того, как капитан Бономм предложил Валькуру разведенный водой ром. Выпив его, он через несколько минут поднялся на ноги и побрел на нос судна, согнувшись от схваток в животе. Здесь по традиции находилось корабельное отхожее место, прикрепленное консолями к бушприту, так, чтобы волны смывали нечистоты, когда корабль будет зарываться носом в воду. Там Валькур провел большую часть ночи, держась за якорные цепи и укрываясь за высоким фальшбортом.
      На утренней заре небо окрасилось в багровый цвет, а на воду легли тяжелые тени. Ночью ветер усилился и изменил направление, поэтому теперь на корабле подняли все паруса и он пошел гораздо быстрее. Незадолго до полудня марсель, заплатанный и пожелтевший от старости, не выдержал и разорвался с треском, напоминающим раскат грома. Пираты вскарабкались на мачту, чтобы снять его и расправить новый, однако, спустившись вниз, они долго стояли на палубе, внимательно вглядываясь в горизонт.
      Послышалась пара хитроумных замечаний насчет упавшего барометра, при этом из уст в уста передавалось страшное слово «ураган». Фелисити увидела, как смуглый португалец с диким взглядом, носивший на голове колпак, осенил себя крестным знамением. Кто-то со злобой вспомнил о чернокожей служанке, заявив, что брать женщину на борт всегда считалось плохой приметой независимо от цвета ее кожи. Поэтому им сейчас надо разложить ее на палубе, а после, когда все будет кончено, скорее выбросить в море. Потом до слуха Фелисити донеслось имя Валькура. При упоминании о нем один из бездельников заметил, что если этот дьявол со шпагой не сумел совладать с негритянкой, он наверняка не станет возражать, если ею займутся они. Впрочем, никто из них, кажется, не собирался переходить от слов к делу.
      Ашанти, похоже, не следовало попадаться им на глаза. Спустившись вниз, чтобы предупредить служанку, Фелисити тоже решила остаться с ней, несмотря на то что она еще утром вооружилась шпагой Валькура, поскольку тот больше не возвращался к ним, предпочитая оставаться в капитанской каюте, где покачивался в гамаке, недоступный для Ашанти. Надев портупею со шпагой, Фелисити почувствовала себя если не лучше, то по крайней мере более подготовленной к разного рода неожиданностям.
      На исходе третьего дня плавания ветер вновь изменился. Задув с юго-запада, он принес с собой осеннюю бурю. На судне убавили паруса и натянули штормовые леера, стараясь управиться как можно быстрее. Корабль отчаянно раскачивался на волнах, зарываясь носом в черную, словно ночь, пучину шторма. Над темной водой вспыхивали молнии, поразительно красивые и в то же время внушавшие ужас. Раскаты грома напоминали рык исполинских львов. Вскоре пошел проливной дождь. Его косые от ветра струи накрыли судно колышущимся покрывалом, они хлестали по палубам и скатывались через шпигаты, унося с собой грязь и зловонные отходы. Море кругом кипело, вздымая гигантские валы, которые обрушивались на корабль, добавляя соленый привкус в дождевые капли, неистово барабанящие по обшивке и по поверхности воды, изборожденной волнами с пенистыми бурунами. Ураганный ветер стремительно гнал по небу тучи и, казалось, собирался унести сам корабль, то и дело взлетавший на гребни огромных валов, бесновавшихся вокруг, подобно сменявшим друг друга легионам вражеского войска, охваченного дикой яростью. Волны тащили корабль за собой, играя с ним, как кошка с жалким мышонком. Людям на борту оставалось только уповать на то, что на их пути не окажется подводной скалы или мели.
      Ребра шпангоутов скрипели и трещали, будто от нестерпимой муки. Единственный штормовой фонарь в каюте едва горел, стремительно описывая над головой круг за крутом. В отличие от остальной команды, среди которой было немало закаленных моряков, Фелисити и Ашанти не слишком страдали от морской болезни, скорее всего благодаря травам, которые они постоянно жевали. Тем не менее им обеим пришлось привязать себя к койкам. Сейчас, когда корабль бросало по волнам, словно пробку, они запросто могли переломать кости, если бы вздумали ходить в погруженной в полумрак каюте. Из-за переборки доносились стоны Валькура, но они все равно не смогли бы пробраться к нему, даже если бы он согласился принять их помощь. Матросы или догадались, что Валькур неожиданно заболел не без помощи Ашанти, или были заняты борьбой со штормом, однако никто из них больше не собирался с ней разделаться. Судя по тому, с каким удивлением они смотрели на Фелисити, перед тем как ухудшилась погода, они, по всей видимости, решили, что молодому человеку, находящемуся в одной каюте с Ашанти, тоже сделалось плохо. И они наверняка удивились, а может быть, даже почувствовали облегчение, узнав, что оказались не правы.
      Лежа на койке и глядя на раскачивающийся фонарь, Фелисити неожиданно задумалась, почему Ашанти, решившая спасти ее от Валькура, не проделала с Морганом то же самое. Ответ казался очень простым. Ашанти, как бы она ни переживала из-за того, что ее хозяйка стала жертвой насилия, вовсе не испытывала такой ненависти к ирландцу.
      Утро, забрезжившее наконец серым светом, не принесло облегчения. Шторм, словно одержимый местью и злобой, трепал их весь день и следующую ночь, показавшиеся бесконечной адской мукой.
      На третий день море по-прежнему оставалось бурным, а на горизонте все так же громоздились тучи. Они потеряли стеньгу, им пришлось спустить за борт плавучий якорь. Сквозь обшивку во многих местах сочилась вода, которую приходилось откачивать помпами круглые сутки. Тем не менее судно, на их счастье, оставалось на плаву, словно затычка от винной бочки. В обложенном кирпичами очаге снова развели погасший во время шторма огонь, и матросы сгрудились вокруг него, чтобы насладиться горячей пищей и глотком рома, прежде чем опять начать трудиться над спутанным такелажем, поврежденными швами обшивки и над мокрыми парусами.
      Валькур, как узнала Фелисити, смог съесть немного отварного мяса и бульона. Ночью в тучах образовался прогал, и в нем заблестели звезды, свет которых отражался на поверхности воды. Капитан тут же поднялся на палубу с секстаном. После необходимых вычислений он убедился, что судно благодаря смене направления ветра не настолько отклонилось от намеченного курса, как можно было ожидать, — словом, их плавание продолжалось.
      Фелисити стояла у перил, подставив лицо теплому влажному ветру. В надетом поверх сорочки жилете ей было немного жарко. На лбу и на спине у нее выступили капельки пота, однако она, похоже, стала
      понемногу привыкать к морской погоде. Фелисити только что отстояла вахту у помпы. Сейчас ей хотелось отдохнуть после физического напряжения, чтобы восстановить силы.
      Никто не ждал от нее помощи и не приказывал ей работать вместе с экипажем. Она сама так решила, увидев косые неприязненные взгляды матросов, направленные в ее сторону. В мужском костюме она выглядела совсем неоперившимся юнцом, не старше пятнадцати лет, поэтому на судне мало кто рассчитывал на то, что она станет работать наравне с остальными, однако ей самой следовало проявить инициативу.
      — Обожженный солнцем, розовощекий и вдобавок погруженный в мысли. Простите, юный Франсуа, но вы слишком хороши собой для молодого человека.
      Обернувшись, Фелисити увидела капитана Бономма. Приняв оскорбленный вид, чтобы он не заметил тревоги на ее лице, она положила руку на эфес шпаги Валькура.
      — Потом я стану другим, не сомневайтесь.
      — Умоляю вас, оставьте шпагу. Я не собирался вас оскорблять, к тому же за последние два дня я слишком устал, чтобы сражаться с вами.
      Проговорив это, Бономм окинул Фелисити проницательным взглядом, нисколько не уменьшившим ее опасения. Она давно обратила внимание, что он не однажды наблюдал за ней с тех пор, как начался шторм, и теперь постоянно мучилась вопросом, не посвятил ли его Валькур, все еще остававшийся в капитанской каюте, в свою тайну, или, может быть, он проговорился о ней в бреду. Фелисити отвела взгляд, устремив его на темно-синее море.
      — Я не сомневаюсь, вы хороший фехтовальщик, мсье капитан. И вы, конечно, могли бы показать мне ваше искусство, если бы захотели.
      Плечи капитана приподнялись в красноречивом галльском жесте, а в голосе прозвучала чуть заметная насмешка:
      — Возможно, я был им когда-то, но с тех пор прошло много лет.
      — И тем не менее вы командуете этими людьми. — Она кивком головы указала на расположившихся на палубе свободных от вахты матросов. Некоторые из них спали, другие — рыбачили, сплетали концы канатов или с сосредоточенным видом вырезали что-то из китовых зубов.
      — Хотите, я расскажу вам, как я сделался буканьером, а вы, надеюсь, объясните, как оказались на борту «Ворона» и стали спутником Валькура Мюрата? Это не займет много времени. Будучи младшим сыном в семье, не рассчитывая получить в наследство ни единого су, я благодаря протекции стал королевским мушкетером. Оказавшись при дворе, я обратил внимание на молодую жену одного старого богатого аристократа и регулярно, с немалым удовольствием начал наставлять ему рога. Через положенный срок мой незаконный сын сделался его наследником. В конце концов он все-таки понял, что заставляет его жену радоваться жизни. Вместо того чтобы вызвать меня на поединок, в исходе которого он наверняка не сомневался, признав тем самым перед всем обществом свою мужскую несостоятельность, он раздобыл для меня письмо с печатью. Если вы знаете, такая бумажка позволяет задержать именем короля указанного в ней человека и бросить его в темницы Бастилии без всякой надежды на суд. Однако я не принадлежу к числу тех, кто стремится, чтобы о них навеки забыли, и вовсе не похож на какого-нибудь крота. Получив предупреждение от любовницы, я бежал из Парижа раньше, чем за мной явились жандармы. Вест-Индия показалась мне самым подходящим местом на свете. Однако, добравшись сюда, я высадился на эти песчаные берега без каких-либо средств к существованию.
      — Очень романтичная история, — вставила реплику Фелисити.
      Бономм бросил на нее быстрый взгляд.
      — Действительно. Еще немного, и я закончу. В детстве я несколько лет подряд проводил лето в отцовском замке в Нормандии. Там я выходил в море вместе с рыбаками. Эти суровые люди научили меня навигационному вычислению и азам морского дела. Еще я встретился с человеком, который когда-то попал в плен к арабам и познакомился там с астролябией и секстаном. Иногда знание подобных вещей оказывается полезным. В общем, я стал пиратом.
      Несмотря на то что рассказ показался Фелисити немного приглаженным и приукрашенным, он вполне мог оказаться правдивым, особенно если учесть то, с каким видом капитан излагал ей историю своей жизни.
      — Итак, вы сделались главарем шайки беглых преступников, дезертиров из флотов и армий чуть ли не всей Европы. Потом в нее влились и те, кого уволили оттуда после того, как прекратилась война между Англией, Францией и Испанией. И тем не менее вы утверждаете, что они подчиняются вам не из страха, а из уважения к вашим познаниям в навигации?
      — Если люди объединяются в общество, они должны жить по определенным правилам, иначе они будут постоянно грабить и убивать друг друга, мало надеясь на взаимопомощь и еще меньше на то, что они могут спокойно спать по ночам. Корсары действуют в этих водах уже более сотни лет, и законы, определяющие их поступки и поведение, сложились здесь согласно традиции. Хотите, я познакомлю вас с ними?
      У Фелисити не оставалось другого выбора. В любом случае это казалось ей лучше, чем стоять на палубе одной, привлекая пристальные взгляды матросов. Она утвердительно кивнула.
      — Отлично. Я перечислю вам условия договора, который подписывает любой, кто поднимается на борт «Ворона». Первое: каждый член команды имеет право голоса при обсуждении текущих дел, право на равную долю свежей провизии и крепких напитков, захваченных в любое время; он может пользоваться ими, за исключением случаев, когда ввиду их недостатка возникает необходимость голосования о сокращении рациона в интересах всего экипажа.