Натуралист на Амазонке
ModernLib.Net / Природа и животные / Бейтс Генри Уолтер / Натуралист на Амазонке - Чтение
(стр. 27)
Автор:
|
Бейтс Генри Уолтер |
Жанр:
|
Природа и животные |
-
Читать книгу полностью
(948 Кб)
- Скачать в формате fb2
(552 Кб)
- Скачать в формате doc
(394 Кб)
- Скачать в формате txt
(388 Кб)
- Скачать в формате html
(546 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32
|
|
Погода прояснилась к 10 часам утра. В 3 часа дня мы подошли к устью Каямбе, другого притока, гораздо меньшего, чем Жутека. И здесь при впадении в Солимоинс русло очень узкое, но в глубине местности река разливается до громадных размеров, образуя озеро (я смело рискну употребить это слово), имеющее десятки миль в окружности. Даже будучи подготовлен к такого рода неожиданностям, на этот раз я был просто ошеломлен. Целый день шли на веслах вдоль однообразного берега, и перед нами катил свои мутные волны унылый Солимоинс, имеющий здесь от 3 до 4 миль в ширину. Подойдя к тому месту, где в стене глинистого берега имелся небольшой разрыв, мы увидали мрачный узкий проток, осененный с обеих сторон стеной леса; вошли в него, и через 200-300 ярдов перед нами вдруг раскрылась великолепная водная ширь. Пейзаж на Каямбе весьма живописен. Видневшиеся два берега озера возвышенны и одеты сумрачным лесом, на фоне которого там и сям разбросаны по зеленому расчищенному клочку земли беленые дома поселенцев. Разительный контраст с этим темным, неровным лесом составляет веселая ярко-зеленая листва лесов на многочисленных островках, которые подобно надводным садам покоятся на поверхности озера. Островки населены стаями уток, аистов и белоснежных цапель, а когда мы проплывали мимо, оттуда доносился гомон попугаев в сопровождении звонкого хора тамбури-пара. Звуки эти действовали как-то радостно после гнетущей тишины и безжизненности лесов, окаймляющих главную реку.
Мы с Кардозу пересели в маленькую лодку и переправились через озеро, чтобы посетить одного поселенца, а когда на обратном пути мы находились в середине озера, внезапно поднялся сильный попутный ветер, и целый час нам грозила серьезная опасность утонуть. Ветер сорвал настилы и циновки и поднял пену на воде, волны вздымались очень высоко. К счастью, наша лодка была превосходной конструкции — она имела подъем к носу, и, умело правя рулем, мы ухитрялись идти впереди волн, поднимавшихся над лодкой, и избегали их, так что вода почти не захлестывала нас. На закате мы добрались до нашей игарите, а затем как можно быстрее пошли к Курубару за 15 миль, чтобы расположиться там на ночь на песках. Мы подошли к праии в 10 часов. Теперь вода далеко забиралась по наклонному пляжу, а на следующее утро, пройдясь с сетью, мы обнаружили, что рыба начала сильно уменьшаться в числе. За завтраком Кардозу и его друзья довольно уныло толковали об уходе радостного верана и наступлении мрачного и голодного зимнего сезона.
В 9 часов утра 10 ноября снизу вверх по течению реки задул легкий ветерок, и все, у кого были паруса, подняли их. В первый раз за всю поездку нам представился случай пустить в ход паруса — до того продолжительно здесь, в верховьях реки, бывает затишье. Мы весело понеслись вперёд и вскоре вошли в широкий проток между Бариа и материком на южном берегу. Ветер нес нас прямо в устье Тефе, и в 4 часа дня мы бросили якорь в гавани Эги.
Глава XII
ЖИВОТНЫЕ В ОКРЕСТНОСТЯХ ЭГИ
Краснолицые обезьяны. — Обезьяна парауаку. — Ночные обезьяны. — Игрунки. — Жупура. — Летучие мыши. — Птицы. — Тукан Кювье. — Тукан с витым гребнем. — Насекомые. — Висячие коконы. — Муравьи-фуражиры. — Слепые муравьи
Как можно заключить из уже приведенных заметок, окрестность Эги представляла собой прекрасное поле деятельности для человека, собирающего коллекции по естественной истории. Если не считать того, что дали несколько экземпляров, привезенных после кратковременных посещений Спиксом и Марциусом, а также графом де Кастельно, чьи приобретения хранятся в музеях Мюнхена и Парижа, в Европе было очень мало известно о животных, населяющих эту область, поэтому коллекции, которые мне удалось составить и отправить на родину, привлекли немало внимания. Название моего любимого селения прочно вошло в обиход у многочисленной группы натуралистов, и не только в Англии, но и за границей, вследствие очень большого числа новых видов (свыше 3 тыс.), которые пришлось им описать, присоединяя к видовому названию указание на место нахождения — Эга. Однако открытие новых видов составляет лишь малую долю того интереса, который представляет изучение живых существ. Строение, повадки, инстинкты, географическое распределение некоторых издавна известных форм — все это дает неистощимую пищу для размышления. Кое-какие заметки, сделанные мной о животных Эги, касаются млекопитающих, птиц и насекомых и распространяются иногда на животных области Верхней Амазонки в целом. Начнем с обезьян, самых интересных изо всех животных после человека.
Краснолицые обезьяны. Однажды ранним солнечным утром 1855 г. я увидел на улицах Эги индейцев, которые несли на плечах большую клетку из крепких лиан, футов 12 в длину и 5 в высоту, с дюжиной обезьян самого уморительного вида. Клетку эту они несли в гавань, чтобы погрузить на верхнеамазонский пароход. Тело обезьян (около 18 дюймов в высоту, исключая конечности) было одето от шеи до хвоста очень длинной, прямой и блестящей белесой шерстью, голова, почти голая, поросла лишь очень короткими и редкими серыми волосками, а лицо пылало самым ярким алым цветом. Облик довершали густые бакенбарды песочного цвета, сходящиеся под подбородком, и красновато-желтые глаза. Эти краснолицые обезьяны принадлежали к виду, который индейцы называют уакари и который водится только в районе Эги, а клетку с содержимым сеньор Кризостому, правитель индейцев с Япура, посылал в подарок правительственным чиновником в Рио-де-Жанейро в благодарность за назначение его полковником национальной гвардии. Обезьян с большим трудом поймали в лесах, которые покрывают низменности близ главного устья Япура, милях в 30 от Эги. Так я первый раз увидал эту самую своеобразную из всех южноамериканских обезьян, к тому же выпавшую, по-видимому, из поля зрения Спикса и Марциуса. Впоследствии я предпринял поездку в те места, где она обитает, но мне не удалось добыть ни единого экземпляра; причем, до отъезда из страны я приобрел двух таких обезьян, и одна прожила у меня в доме несколько недель.
Краснолицая обезьяна относится, судя по всем существенным чертам строения, к тому же семейству цепкохвостых (Cebidae), как и остальные крупные американские виды, но отличается от всех своих сородичей тем, что имеет только рудимент хвоста -органа, достигающего у некоторых родственных видов максимальной известной в этом отряде ступени развития. Встретиться с почти бесхвостой американской обезьяной было делом до того необычным, что, когда в Европу пришли первые образцы, натуралисты предположили, будто этот орган был укорочен искусственно. Тем не менее уакари не вполне обособлена от родственных ей видов того же семейства: у нескольких других видов, также встречающихся на Амазонке, хвост при переходе от формы к форме постепенно удлиняется. Придаток этот полностью развит у тех родов (ревуны, Lagothrix, и паукообразные обезьяны), у которых на нижней его поверхности, около конца, имеется обнаженный участок, благодаря которому хвост становится чувствительным и полезным в качестве пятой руки при лазании. У остальных родов цепкохвостых (числом 7, насчитывающих 38 видов) хвост менее крепок, весь покрыт шерстью и мало помогает или вовсе не помогает при лазании; у нескольких видов, близко родственных уакари, он гораздо короче, чем у прочих. Все Cebidae, как длиннохвостые, так и короткохвостые, — древесные жители. Краснолицая обезьяна живет в лесах, которые затоплены в течение большей части года, и никогда, насколько известно, не спускается на землю; поэтому короткий хвост не является у нее признаком наземного образа жизни, как у макак и бабуинов Старого света. Она несколько отличается от типичных цепкохвостых по расположению зубов: резцы стоят косо, а в верхней челюсти сходятся, оставляя промежуток между крайними из них и клыками. Подобно всем остальным представителям семейства, она отличается от обезьян Старого света и от человека тем, что имеет по добавочному заднекоренному зубу (ложнокоренному) с каждой стороны в обеих челюстях, так что полный набор насчитывает 36 зубов вместо 32.
Белая уакари (Branchyuruscalvus) встречается, по-видимому, только в одном месте в Южной Америке, а именно в только что упомянутом районе на берегах Япура, близ главного ее устья; но даже и там она, сколько мне удалось выяснить, водится только на западном берегу реки. Живут эти обезьяны небольшими группами на вершинах высоких деревьев, питаясь различными плодами. По словам охотников, белая уакари весьма проворна, но прыгает мало, предпочитая при путешествиях с дерева на дерево перебегать вверх и вниз по большим сучьям. Мать, как и у других видов отряда обезьян, носит детенышей на спине. Животных этих добывают живьем, стреляя в них из духовой трубки стрелами, смоченными разбавленным ядом урари. Подстреленные обезьяны проходят немалое расстояние, и, чтобы выследить их, нужно быть опытным охотником. Самым ловким считается тот, кто, не отставая от раненой обезьяны, успеет подхватить ее на руки, когда она упадет в изнеможении. Тогда в рот ее кладут щепотку соли — противоядие от урари, и животное оживает.
Вид этот встречается редко даже в ограниченном районе своего распространения. Сеньор Кризостому послал шестерых самых искусных своих индейцев, и они охотились три недели, прежде чем раздобыли те 12 экземпляров, которые составили столь редкостный, великолепный дар его покровителям. Когда вольный охотник поймает одну такую обезьяну, он запрашивает за нее очень высокую цену (30-40 мильрейсов), так как обезьяны эти пользуются большим спросом: их посылают в подарок влиятельным лицам вниз по реке.
Пойманных описанным способом взрослых уакари очень редко удается приручить. Они раздражительны и угрюмы, отвергают любую попытку задобрить их и кусают всякого, кто рискнет подойти поближе. Они не издают какого-нибудь характерного крика, даже когда живут в родных лесах; в неволе они и вовсе молчат. Если не следить за уакари, они через несколько дней или недель впадают в апатию, отказываются от пищи и умирают. Многие гибнут от болезни, судя по симптомам, от воспаления легких. Одна уакари, которую я держал у себя дома, умерла от этого заболевания, прожив у меня около трех недель. Она очень скоро потеряла аппетит, хотя держал я ее на открытой веранде; шерсть ее, некогда длинная, гладкая и блестящая, стала какой-то грязной и косматой, как у выставленных в музеях образцов, а ярко-алый цвет ее лица потускнел. Когда животное здорово, цвет этот окрашивает все лицо до самых корней волос на лбу и висках, а внизу — до шеи, в том числе и отвислые щеки, спускающиеся ниже челюстей. Когда смотришь на животное с некоторого расстояния, кажется, будто кто-то наложил на лицо его толстый слой красной краски. Скоро моей обезьяне пришел конец: последние сутки она лежала без сил, учащенно дышала, и грудь ее тяжко вздымалась; цвет лица постепенно бледнел, но, даже когда она испустила дух, все еще оставался красным. Поскольку цвет этот не исчез полностью по истечении двух-трех часов после наступления смерти, я рассудил, что он обусловлен не только кровью, но отчасти и каким-то пигментом под кожей, сохраняющим долго свой цвет после того, как кровообращение прекратилось.
Немало насмотревшись на угрюмый нрав уакари, я был крайне удивлен, встретив в доме одного знакомого весьма бесцеремонную обезьяну этого вида. Когда я сел на стул, она выбежала из внутренней комнаты, вскарабкалась по моим ногам и приютилась на коленях, а затем, устроившись поудобнее, обернулась и взглянула на меня с обычным обезьяньим оскалом. Это было молодое животное; обезьяну поймали, когда мать ее была подбита отравленной стрелой; зубы у нее появились еще не все, а лицо было бледное и в крапинках, так как пылающий алый тон приходит только со зрелым возрастом; на бровях и губах росло немного длинных черных волос. Игривое существо росло в доме с детьми, бегало где угодно и ело вместе с остальными домочадцами. Лишь немногих животных не удается приручить бразильцам в этих селениях. Я видел даже, как молодые ягуары свободно бегали возле дома, и с ними обращались, как с домашними животными. Но животные, которые бывали у меня, редко привыкали, как бы долго ни оставались в моем распоряжении, — обстоятельство, вызванное, без сомнения, тем, что я всегда держал их в неволе.
Уакари — один из многочисленных видов животных, которых бразильцы называют моргал, т.е. хрупкого сложения, в отличие от дуру, т.е. крепких. Большая часть этих обезьян, отправляемых из Эги, погибает, не добравшись до Пара, и едва ли одна из дюжины попадает живой в Рио-де-Жанейро. Трудность, с какой они приспособляются к измененным условиям, имеет, вероятно, какую-то связь с очень малой областью распространения или ограниченностью местообитания животного в естественном его состоянии: его родина — область болотистых лесов, занимающая около 60 квадратных миль, хотя, быть может, только с южной стороны существует постоянно действующий барьер, препятствующий их расселению по гораздо большему пространству. Когда в 1858 г. я плыл вниз по реке на большой шхуне, у нас была с собой ручная взрослая уакари, которую пускали бегать по судну. Когда мы достигли устья Риу-Негру, нам пришлось задержаться на четыре дня, пока таможенные чиновники в Барре, за 10 миль, выправляли паспорта для нашей команды, и все это время шхуна стояла у самого берега, привязанная за бушприт к деревьям. И вот однажды утром краснолицая обезьяна убежала в лес. На поиски послали двух человек, но они вернулись через несколько часов, так и не найдя беглянки. Мы уже считали, что обезьяна пропала, но на следующий день она появилась на опушке леса и спокойно сошла по бушприту на свое обычное место на палубе. Она, очевидно, нашла лес Риу-Негру весьма мало похожим на леса дельты Япура и предпочла неволю свободе в столь не подходящем для нее месте.
Обезьяна парауаку. Другая эгская обезьяна, близко родственная уакари, — парауаку (Pitheciahirsuta), смирное безобидное создание с длинной медвежьей шерстью из грубых пятнисто-серых волос. Шерсть нависает над головой, наполовину скрывая приятное крохотное личико, и одевает до самого конца хвост, который достигает 18 дюймов, превышая длиной туловище. Парауаку встречается на материковых землях северного берега Солимоинса от Тунантинса до Перу. Она водится также к югу от реки, а именно на берегах Тефе, но форма там иная, несколько отличающаяся окраской. Эту форму д-р Грей описал, как особый вид, под названием Pithecia albicans. Парауаку — тоже очень нежное создание, редко выживающее даже несколько недель в неволе; но те, кому удается продержать ее живой месяц-другой, приобретают самого милого домашнего зверька. Один из экземпляров Pithecia albicans, хранящийся ныне в Британском музее, принадлежал при жизни одному молодому французу, моему соседу в Эге. За несколько недель эта обезьянка стала до того ручной, что следовала за хозяином по улицам, как собака. Мой друг был портной, и зверек имел обыкновение большую часть дня сидеть у него на плече, пока он трудился за своим столом. Тем не менее она враждебно относилась к посторонним и не поддерживала добрых отношений ни с кем из семьи моего друга, кроме его самого. Я не видел ни одной обезьяны, которая обнаруживала бы такую сильную привязанность к одному человеку, как это кроткое, смирное, молчаливое созданьице. Энергичные и страстные капуцины занимают, по-видимому, первое место среди южноамериканских обезьян по смышлености и восприимчивости, а у коаита, должно быть, самый кроткий и податливый нрав; но парауаку — пусть это мрачное, неприветливое животное — превосходит всех способностью привязываться к отдельным представителям человеческого рода. Она не лишена, однако, ни смышлености, ни хороших нравственных качеств; это доказала однажды своим поведением наша маленькая любимица. Мой сосед ушел утром из дому; заметив отсутствие друга и заключив, что он, наверно, у меня, так как они имели обыкновение ежедневно заходить вдвоем ко мне, обезьянка направилась к моему жилищу напрямик по садам, деревьям и зарослям, а не вокруг, по улице. Прежде она никогда так не поступала, и об этом пути ее мы узнали только от соседа, наблюдавшего за ее передвижением. Добравшись до моего дома и не найдя своего хозяина, она вскарабкалась ко мне на стол и села в ожидании с выражением смиренной покорности. Вскоре вошел мой друг, и обрадованная обезьяна вскочила к нему на плечо — на обычное свое место[43].
Ночные обезьяны. Третий интересный род обезьян, встречающийся близ Эги, — Nyctipithecus, или ночные обезьяны, называемые индейцами эй-а. Я обнаружил два вида их, близко родственные между собой; тем не менее они совершенно различны, поскольку живут в одних и тех же лесах, не сливаясь и не скрещиваясь между собой. Весь день напролет они спят в дуплах деревьев и выходят охотиться на насекомых и есть плоды только по ночам. Размер их невелик: длина туловища около фута, хвоста — 14 дюймов; они густо одеты мягким коричневым мехом, как у кролика. Физиономией они напоминают сову или тигровую кошку: лицо круглое и окружено кольцом белесой шерсти; мордочка совсем не выдается вперед; рот и подбородок малы; уши очень коротки и едва виднеются над шерстью на голове; глаза большие, желтоватого цвета, с немигающим взглядом ночного хищника. Белесый лоб украшен тремя черными полосками, которые у одного вида (Nyctipithecus trivirgatus) тянутся до макушки, а у другого (N. felinus) сходятся на верху лба. N. trivirgatus был описан впервые Гумбольдтом, который открыл его на берегах Касикьяре, около истоков Риу-Негру.
Я держал в течение многих месяцев ручного N. trivirgatus, которого подарил мне детенышем компадри-индеец от имени моего крестного сына сразу же после крещения. Днем обезьяны эти просыпаются от малейшего шума, и, когда человек проходит мимо дерева, на котором они спрятались, его пугает внезапное появление нескольких полосатых мордочек, заполнивших отверстие дупла в стволе. При таких обстоятельствах мой компадри открыл целую колонию и взял оттуда обезьяну, которую отдал мне. Мне пришлось держать обезьяну на цепочке, и потому она так и не освоилась вполне. Впрочем, однажды я видел ручную обезьяну другого вида (N. felinus), такую же живую и проворную, как капуцины, но менее шаловливую и более доверчивую — она с восторгом принимала ласки всякого, кто заходил в дом. Правда, хозяин обезьяны, муниципальный судья в Эге д-р Карлус Мариана, в течение многих недель обращался с ней с чрезвычайной добротой, позволяя спать с ним в одном гамаке ночью и прятаться у него за пазухой в то время дня, когда он читал лежа. Все очень любили ее за опрятность, привлекательную внешность и манеры. Свою ручную обезьяну я держал в ящике, куда поставил стеклянную банку с широким горлом. Когда кто-нибудь входил в комнату, обезьяна кидалась в банку вниз головой, там переворачивалась и через мгновение высовывала свое любопытное личико, чтобы разглядеть пришельца. Она проявляла большую активность ночью: насколько позволяла цепочка, носилась по комнате за тараканами и пауками и время от времени испускала гортанный крик, похожий на приглушенный лай собаки. Карабкаясь между ящиком и стеной, она широко расставляла конечности, опираясь на ладони и концы растопыренных пальцев, согнутых под острым углом в суставах, и таким образом с величайшей легкостью взбиралась на самый верх. Хотя она предпочитала насекомых, но ела и все виды плодов; зато она не притрагивалась ни к сырому, ни к вареному мясу и очень редко пила. Мне говорили люди, которые держали этих обезьян около дома без привязи, что эй-а спасают комнаты не только от летучих мышей, но и от насекомых-паразитов. Моя эй-а, когда к ней подступали осторожно, давала себя погладить, но при грубом обращении всегда тревожилась, жестоко кусалась, отбивалась руками и шипела, как кошка. Как я уже упоминал, эту мою любимицу убила ревнивая обезьяна — капарара, которую я держал в то же самое время у нас в доме.
Обезьяны барригудо. В дополнение к уже упомянутым видам в лесах Верхней Амазонки было найдено еще 10 видов обезьян. Все они ведут исключительно древесный и дневной образ жизни и живут стаями, путешествуя с дерева на дерево, причем матери несут своих детенышей за спиной; можно было бы сказать, что они ведут жизнь, сходную по сути с жизнью индейцев парарауате, и точно так же грабят от случая к случаю плантации, расположенные поблизости от их пути. Некоторых обезьян я встречал также на Нижней Амазонке и упоминал о них в предыдущих главах книги. Из остальных самая замечательная — макаку барригудо, или сумчатая обезьяна, португальских колонистов, один из видов Lagothrix. Род этот очень близок с коаита, или паукообразными обезьянами, и имеет такой же чрезвычайно сильный и гибкий хвост, снабженный с нижней стороны голой «ладошкой», как на руке, для хватания. Однако барригудо — животные весьма неуклюжие, тогда как паукообразные обезьяны замечательны стройностью своего тела и конечностей. Я раздобыл экземпляры обезьян, которых считали относящимися к двум видам: к одному (L. olivaceus, Spix?) относили обезьян с серой шерстью на голове, к другому (L. humboldtii) — с черной шерстью. И те и другие живут в одних и тех же местах и являются, вероятно, лишь различно окрашенными особями одного вида. Я послал в Англию самца одной из этих форм; туловище его имело 27 дюймов в длину, а хвост 26 дюймов; это была самая крупная обезьяна, какую я только видел в Америке, исключая черного ревуна с туловищем 28 дюймов в высоту. Кожа на лице барригудо черная и морщинистая, лоб низкий, с выступающими бровями; чертами своими он поразительно напоминает старого негра. В лесах барригудо ведет себя не очень активно; питается он исключительно плодами; индейцы много охотятся на него, так как мясо его — превосходная пища. Исходя из того, что рассказывал человек, которого я нанял собирать для меня птиц и млекопитающих и который долгое время жил среди индейцев тукуна около Табатинги, я подсчитал, что одна группа этого племени, насчитывающая 200 человек, ежегодно уничтожает 1200 барригудо для употребления в пищу. Вид этот очень многочислен в лесах на возвышенностях, но вследствие длительного преследования редко встречается теперь в окрестностях больших деревень. На Нижней Амазонке барригудо не встречается вовсе. В неволе он ведет себя весьма чинно, выказывая нрав кроткий и доверчивый, как у коаита. Все эти черты прирученного барригудо вызывают большой спрос на него; но в отличие от коаита он не вынослив и редко переживает плавание вниз по реке в Пара.
Игрунки. Теперь остается упомянуть об игрунках, составляющих второе семейство американских обезьян. Наш старый друг Midas ursulus из Пара и с Нижней Амазонки не встречается в верховьях реки, но вместо него появляется близко родственный вид, по-видимому, Midas rufontger, Gervais, у которого рот окружен довольно длинной белой шерстью. Повадки у этого вида такие же, как у М. ursulus, и вообще представляется вероятным, что это форма или раса того же вида, изменившаяся в процессе приспособления к иным условиям жизни. Однажды, бродя по лесной тропе, я увидел стаю этих проворных зверьков, перебиравшихся с дерева на дерево; одна обезьянка прыгнула и, пытаясь ухватиться за ветку, промахнулась. Она полетела вниз головой с высоты не менее 50 футов, но изловчилась и упала на ноги на тропинку; быстро обернувшись, она несколько мгновений пристально разглядывала меня, а затем весело поскакала дальше, чтобы вскарабкаться на другое дерево. На Тунантинсе я подстрелил пару игрунок очень красивого вида, по-моему, М. rufontger.
Шерсть у них была блестящая и гладкая, спина темно-коричневого, а нижняя половина туловища — густо-черного и красноватого цвета. Третий вид (встречающийся в Табатинге, в 200 милях к западу) окрашен в густой черный цвет, только рот окружен кольцом белой шерсти. С небольшого расстояния кажется, будто зверек держит в зубах шарик белоснежной ваты. Последний вид, о котором я упомяну, — Hapale pygmaeus, одна из самых миниатюрных форм отряда обезьян; три экземпляра, у которых туловище имело всего 7 дюймов в длину, я раздобыл около Сан-Паулу. Крохотное личико обрамлено длинными бурыми бакенбардами, которые естественным образом оказываются зачесанными за уши. В целом животное рыжевато-бурого цвета, но хвост украшен изящными черными полосками. Вернувшись в Англию, я с удивлением узнал, что, судя по образцам Британского музея, карликовую игрунку нашли также в Мексике; между тем, насколько известно, ни одна другая амазонская обезьяна не ушла далеко с великой речной равнины. Итак, самый маленький и явно самый слабый во всем отряде вед каким-то образом приобрел наиболее широкое распространение.
Жупура. Здесь можно упомянуть об одном любопытном животном, которое известно натуралистам как кинкажу, а амазонскими индейцами называется жупура и причисляется ими к обезьянам. Это Cercoleptes caudivolvus; некоторые авторы считают его формой, промежуточной между семейством лемуров отряда обезьян и стопоходящими хищниками, т.е. семейством медведей. Он, однако, не состоит в близком родстве с какой бы то ни было группой американских обезьян, так как у него по 6 резцов в каждой челюсти и длинные когти вместо ногтей, конечности же имеют обычную форму ноги, а не руки. Морда у него коническая и заостренная, как у многих лемуров с Мадагаскара; выражением физиономии, привычками и повадками он также напоминает лемуров. Очень гибким концом хвоста он обвивает ветки при лазании. Я не видел этого животного и не слыхал ничего о нем, пока жил на Нижней Амазонке, но в верховьях реки, от Тефе до Перу, оно встречается довольно часто. По своим повадкам жупура, подобно Nyctipithecus, — животное ночное, хотя глаза у него в отличие от этих обезьян блестящие и темные. Странствуя с одним индейцем по низменным берегам игапо Тефе, милях в 20 выше Эги, я видел жупура в значительных количествах. Как-то ночью мы спали в доме одного туземного семейства, в чаще леса; там справляли праздник, и, так как из-за множества гостей под крышей не оказалось места, чтобы развесить наши гамаки, мы улеглись на циновке под открытым небом, около навеса, посреди рощи плодовых деревьев и пупуньевых пальм. Уже за полночь, когда все стихло после праздничного шума и я прислушивался к глухим взмахам крыльев бесовских стай вампиров, теснившихся у деревьев кажу, со стороны леса послышался шелест и на фоне ясного лунного неба показалась группа стройных длиннохвостых животных, которые, перепрыгивая с ветки на ветку, двигались через рощу. Многие задерживались на пупуньевых деревьях, и тогда суматоха, щебет и вопли, сопровождаемые звуками от падения плодов, свидетельствовали о том, чем занимались животные. Сначала я принял их за Nyctipithecus, но оказалось, что это жупура; на другой день рано утром хозяин дома поймал молодого зверька и отдал его мне. Я держал его у себя дома несколько недель, кормя бананами и маниоковой крупой, смешанной с патокой. Он очень скоро стал ручным, позволял гладить себя, но к посторонним относился вовсе не так доверчиво, как ко мне. К сожалению, моего зверька загрызла соседская собака, забравшаяся в комнату, где я держал его. Животное это очень трудно добыть живым, да и убежище его в дневные часы неизвестно туземцам, а потому мне так и не удалось достать второй живой экземпляр.
Летучие мыши. Из прочих млекопитающих я упомяну только летучих мышей, живущих в очень больших количествах в лесу, а также в домах селений. Многие мелкие и своеобразные виды, обитающие в лесу, скрываются днем в тенистых уголках под широкими листовыми пластинами Heliconia и других растений; иногда они прицепляются к стволам деревьев. Когда бродишь днем по лесу, особенно по сумрачным лощинам, почти всегда случается спугнуть летучих мышей с мест их ночлега, а ночью нередко видишь, как они в огромных количествах порхают около деревьев по тенистым берегам узких протоков. Не уделяя особого внимания летучим мышам, я поймал их в Эге в общей сложности 16 различных видов.
Вампир. Маленький серый кровопийца Phyllostoma, о котором в одной из предыдущих глав я говорил, что нашел его у себя в комнате в Карипи, встречается и в Эге, где, по общему мнению, посещает ночью спящих и сосет у них кровь. Но здесь вампир намного превосходил своей численностью остальных представителей семейства летучих мышей — листоносов. Это самый крупный южноамериканский вид, имеющий 28 дюймов в размахе крыльев. Не найдется животного с физиономией более отвратительной, чем у этого создания. Представьте себе большие кожистые уши на голове, выступающие в стороны и наверх, прямой копьевидный отросток на кончике носа, оскал зубов и сверкающие черные глаза — все это вместе составляет образ, напоминающий какого-то насмешливого бесенка из сказки. Не удивительно, что одаренный воображением народ приписывает столь уродливому животному бесовские инстинкты. Однако вампир — самая безвредная из всех летучих мышей, и безобидный нрав его хорошо известен жителям амазонских берегов. Я нашел тут два вида — один с черноватой шерсткой, другой с рыжеватой — и убедился, что оба питаются преимущественно плодами. Церковь в Эге служила главной квартирой обоим видам; сидя у своей двери в короткие вечерние сумерки, я обыкновенно наблюдал, как они десятками вылетали из большого открытого окна позади алтаря и весело щебетали, устремляясь к опушке леса. Иногда они залетали в дома; когда я в первый раз увидал, как вампир тяжело кружит по моей комнате, то принял его за ручного голубя, сбежавшего от одного из моих соседей. Я вскрывал желудки у нескольких летучих мышей и обнаружил в них массу из мякоти и семян плодов, перемешанных с небольшим количеством остатков насекомых. Туземцы говорят, что вампиры объедают спелые плоды кажу и гуйявы с деревьев в садах, но, сравнив семена из их желудков, с семенами всех культурных деревьев Эги, я убедился в отсутствии сходства между ними, поэтому представляется вероятным, что вампиры обыкновенно отправляются в лес за пищей, а по утрам возвращаются в селение спать, так как здесь они оказываются в большей безопасности от хищных зверей, чем в естественных своих обиталищах в лесу.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32
|
|