Натуралист на Амазонке

В 3 часа пополудни 26-го мы миновали селение Бревис. Оно состоит домов из 40, большая часть которых занята португальскими лавочниками. Здесь живет несколько индейских семейств, занимающихся изготовлением узорной керамики и раскрашенных куй, которые они продают торговцам или проезжающим путешественникам. Куй — чашки из тыкв — бывают иногда раскрашены с большим вкусом. Густой черный фон получается при помощи краски, добытой из коры дерева коматеу: смолистая природа вещества придает чашкам красивый блеск. Желтые краски добываются из глины табатинга, красные — из семян растения уруку, или анатто, а синие — из индиго, растущего вокруг хижин. Это искусство амазонских индейцев имеет местное происхождение, но занимаются им одни только оседлые земледельческие племена из группы тупи.

27—30 сентября. Миновав Бревис, мы медленно продолжали наш путь по протоку, или ряду протоков, переменной ширины. Утром 27-го дул попутный ветер; ширина реки колебалась ярдов от 150 до 400. Около полудня мы прошли устье Атуриазала, которое осталось к западу от нас; течение в нем сравнительно быстрое, и потому по нему проходят суда, спускающиеся из Амазонки в Пара. Вскоре вслед за тем мы вошли в узкий рукав Жабуру, который протекает 20 милями выше устья Бревиса. Здесь начинается тот особый пейзаж, который присущ этой замечательной области. Мы очутились в узком и почти прямом рукаве шириной не более 80-100 ярдов, стиснутом между двух стен леса, которые вздымались совершенно отвесно от самой воды футов на 70-80 в вышину. Вода была повсюду очень глубока, даже у самых берегов. Мы как будто находились в глубоком и узком ущелье, и необыкновенное впечатление, производимое этим местом, усугублялось глухим эхом, которое рождали голоса наших индейцев и всплеск их весел.

Лес был до чрезвычайности пестрый. Некоторые деревья — куполоверхие гиганты из порядков бобовых и баобабовых — возносили свои вершины много выше средней высоты зеленых стен. Среди остальных деревьев было рассеяно некоторое число веерных пальм мирити — несколько одиноких экземпляров вздымали свои гладкие, как колонны, стволы над прочими деревьями. Изящные пальмы асаи росли небольшими группами, образуя перистые узоры посреди округленной листвы основного древесного массива. Убусу, более низкие, показывали лишь свои воланообразные кроны из отдельных громадных листьев, которые ярким светло-зеленым оттенком представляли контраст с сумрачными тонами окружающей листвы. Убусу росли здесь в большом количестве; не менее замечательная пальма жупати (Rhaphiataedigera), свойственная, как и убусу, этому району, встречалась реже, длинные и широкие косматые листья ее длиной от 40 до 50 футов склонялись над протоком. Береговую кромку украшали разнообразные пальмы меньших размеров, например маражаи (Bactris, много видов), убим (Geonoma) и немногочисленные величавые бакабы (Oenocarpusbacaba). Последние удивительно изящны по форме, размеры их кроны находятся в правильном соотношении с прямым гладким стволом. Листья до самых оснований блестящих черешков густого темно-зеленого цвета и лишены колючек. «Лесная стена, — читаю я в своем дневнике, — под которой мы теперь движемся, состоит, кроме пальм, из множества различных обыкновенных деревьев. От самых высоких ветвей их и до уровня воды протянулись ленты вьющихся растений с самой разнообразной и узорчатой листвой, какая только возможна. Лазящие вьюнки и другие растения пользуются тонкими лианами и свисающими. воздушными корнями как лестницами и карабкаются по ним. Там и сям выглядывает мимоза или какое-нибудь другое дерево с такой же красивой перистой листвой, а у самой воды растут густые массивы инга, с ветвей которых свисают длинные бобовые стручки разных — смотря по виду — форм и размеров, иные в целый ярд длиной. Цветов очень мало. То тут, то там видны великолепные малиновые цветы на длинных колючках, украшающие сумрачную листву у верхушек деревьев. Полагаю, что они принадлежат вьющемуся растению из порядка Combretaceles. Еще кое-где встречаются растения с желтыми и фиолетовыми трубчатыми цветами (бигнонии). Цветы инга, хоть и не бросаются в глаза, очень нежны и красивы. Лес повсюду образует такую плотную стену, что совершенно невозможно проникнуть взглядом в его дикие дебри».

Длина протока Жабуру около 35 миль, принимая в расчет многочисленные крутые излучины между серединой и северным концом его русла. Мы шли по нему три с половиной дня. Берега по обеим сторонам были сложены, по-видимому, твердым речным илом с толстым покровом растительного перегноя, так что, как я мог себе представить, вся эта местность создана постепенным накоплением аллювия, сквозь который прорезали свои глубокие и узкие русла протоки, образующие бесконечный лабиринт. Прилив, по мере того как мы продвигались к северу, оказывал нам постепенно все меньше и меньше помощи, так как создавал лишь едва заметное течение вверх. Здесь уже давало себя знать давление вод Амазонки; ниже давление это не ощущается, и я полагаю, что потоки воды отводятся по многочисленным протокам, которые остались справа от нас и которые прорезают на своем пути к морю северо-западную часть Маражо. Вечером 29-го мы добрались до места, где к Жабуру с северо-востока подходит другой рукав. Прилив поднимал воду в рукаве; мы повернули на запад и встретились с приливом, надвигавшимся со стороны Амазонки. В этом месте лодочники выполняют один любопытный суеверный обряд. Они говорят, что сюда наведывается паже, т.е. индейский колдун, и, если путешественник хочет наверняка вернуться целым и невредимым из сертана, как называют внутренние области страны, он должен умилостивить колдуна, оставив что-нибудь в этом месте. Деревья были сплошь увешаны лоскутьями, рубашками, соломенными шляпами, связками плодов и т.д. Хотя суеверие, без сомнения, ведет свое происхождение от коренного населения, во время обоих моих путешествий я наблюдал, что приношения оставляли только португальцы и необразованные бразильцы. Чистокровные индейцы не оставляли ничего и считали все это вздором; правда, то были цивилизованные тапуйо.

30-го в 9 часов вечера мы добрались до широкого протока Макаку и покинули мрачный и гулкий Жабуру. От Макаку отходят боковые ответвления к северо-западному берегу Маражо. Это всего-навсего пролив в группе островов, между которыми временами проглядывают широкие воды главной Амазонки. Свежий ветер быстро вынес нас из области этого однообразного пейзажа, и рано утром 1 октября мы достигли входа а Уитукуару, т.е. «Отдушину для ветра», расположенную за 15 миль от конца Жабуру. Это также извилистый проток длиной 35 миль, лежащий посреди группы островов, но он гораздо уже, чем Макаку.

Выйдя 2-го из Уитукуары, мы все высадились на берег: матросы — поудить рыбу в маленьком ручье, а мы с Жуаном да Куньей — пострелять птиц. Мы увидали стаю ало-синих ара (Macrocercusmaco), питающихся плодами пальмы бакаба; глядя на них, кажется, будто под темно-зеленой кроной развеваются яркие флаги. Мы высадились ярдах в 50 от того места, где сидели птицы, и осторожно поползли через лес, но, прежде чем добрались до попугаев, они улетели, издавая громкие пронзительные вопли. Около одного дикого плодового дерева нам повезло больше, ибо мой спутник застрелил анака (Derotypuscoronatus), одну из самых красивых птиц семейства попугаев. Она зеленого цвета и с задней стороны головы имеет хохолок из перьев, красный с синей каймой, который может произвольно поднимать и опускать. Анака — единственный попугай Нового света, очень похожий на австралийского какаду. Птица эта встречается во всех низменных районах Амазонского края, но нигде не водится в большом числе. Немногим удается приручить ее, и мне никогда не приходилось наблюдать, чтобы ее удалось выучить говорить. Тем не менее туземцы очень любят эту птицу и держат у себя в домах ради удовольствия видеть, как это раздражительное создание расправляет свои прекрасные перья, что оно обыкновенно делает, когда его дразнят. Матросы вернулись с обильным уловом рыбы. Меня поразило большое число различных видов; преобладал среди них один вид Loricaria длиной в целый фут и целиком одетый костным панцирем. Он встречается в изобилии в определенное время года в мелководье. Мясо у него сухое, но очень вкусное. Матросы принесли также небольшого аллигатора, которого называли жакаре-куруа; они говорили, что вид этот встречается только в мелких протоках. Он имел не больше 2 футов в длину, хотя, по утверждению индейцев, то было.взрослое животное; они назвали его mai d'ovos, т. е. матерью яиц, потому что разорили гнездо, которое нашли у самой воды. Яйца были немного больше куриных и правильной овальной формы, твердая скорлупа имела шероховатую поверхность. К сожалению, когда мы вернулись на шхуну, аллигатора уже разрезали на куски, чтобы съесть, и потому мне не удалось разобраться в его видовых особенностях. Куски насадили на вертела и принялись жарить над огнем; каждый матрос стряпал для себя. Впоследствии я больше не встречал этого вида аллигаторов.

Рис. Рыба акари (Loricaria duodecimalis)

3 октября. Около полуночи начал дуть ветер, которого мы долго ожидали, матросы подняли якорь, и вскоре мы уже плыли по самой Амазонке. Я встал задолго до восхода солнца, чтобы посмотреть на великую реку при лунном свете. Дул свежий ветер, и судно быстро неслось по воде. Проток, по которому мы шли, представлял собой всего-навсего узкий рукав реки шириной около 2 миль; полная ширина реки в этом месте больше 20 миль, но течение разделяется натрое рядом больших островов. Тем не менее река имела вид самый величественный. Она не производила впечатления озера, как водные просторы Пара и Токантинса, но обнаруживала мощь громадного струящегося потока. Желтоватые мутные воды также составляли резкий контраст с реками, входящими в систему Пара. Проток образовал великолепный плес, раскинувшийся с юго-запада на северо-восток; казалось, что воды сливались с небесами. В 11 часов утра мы добрались до Гурупа, маленького селения, расположенного на скалистом берегу высотой 30-40 футов. Здесь мы высадились, и мне удалось побродить по окрестным лесам, пересеченным многочисленными тропками и устланным ковром плаунов, которые вырастают до 8-10 дюймов в высоту и населены множеством блестящих синих бабочек из семейства Theclidae, или голубянок. В 5 часов пополудни мы снова пустились в путь. Вскоре после захода солнца, когда мы пересекали устье Шингу, первого крупного притока Амазонки длиной 1200 миль, на северо-востоке неожиданно показалась черная туча. Жуан да Кунья распорядился убрать все паруса, и тотчас же налетел страшный шквал, поднимавший пену на воде и производивший ужасный шум в окрестных лесах. Затем пошел проливной дождь, но уже через полчаса все снова было тихо, и в безоблачном небе показалась полная луна.

Из устья Шингу путь, по которому следуют суда, ведет прямо через реку, имеющую здесь 10 миль в ширину. Около полуночи ветер стих; судно находилось в это время неподалеку от большой мели под названием Баишу-Гранди. Мы простояли здесь в штиле под изнурительной жарой в продолжение двух дней, а когда с восходом луны в 10 часов вечера 6 числа снова задул пассат, оказались на подветренном берегу. Несмотря на все усилия нашего лоцмана, судно село на мель. К счастью, дно было сложено одним только мягким илом, так что, бросая якорь в наветренную сторону и вытравливая канат всеми силами команды и пассажиров, мы снялись с мели, проведя довольно тяжелую ночь. Мы обогнули выступ мели, пройдя по глубине в 2 фатома; затем судно повернуло к западу, и к восходу солнца мы в приподнятом расположении духа уже неслись вперед на всех парусах под ровным ветром.

Теперь погода на протяжении нескольких дней подряд стояла чудесная, воздух был прозрачно чист, ветер — прохладный и бодрящий. Днем 6-го на северном берегу реки показалась вдали цепь синих холмов — Серра-ди-Алмейрин. Я так долго жил на равнине, что холмы произвели на меня самое отрадное впечатление. Мы держались у южного берега и в течение дня прошли устья Урукурикаи и Акики, двух протоков, соединяющих Амазонку с Шингу. Весь этот южный берег отсюда и почти до Сантарена, на расстоянии 130 миль, представляет собой совершенно необитаемую низменность.

Он изрезан короткими рукавами, или заводями Амазонки, которые называются на языке тупи парана-миримами, т.е. маленькими речками. Следуя по ним, челноки могут пройти большую часть пути, почти не подвергаясь неприятностям сильного волнения в главной реке. Прибрежная полоса имеет вид самый заброшенный: лес здесь не так разнообразен, как на возвышенности, а береговую кромку, лишенную зеленого покрова вьющихся растений, которые служат столь пышной декорацией в других местах, на каждом шагу загромождают груды упавших деревьев, где обитают белые цапли, одиночные серые цапли и похожие на привидений аисты. Вечером мы миновали Алмейрин. Холмы, по словам фон Марциуса, который высаживался здесь, поднимаются на 800 футов над уровнем реки и поросли густым лесом до самых вершин: они начинаются на востоке несколькими невысокими и округленными возвышенностями, но к западу от селения принимают вид вытянутых гребней, которые, казалось, сравняла под одну высоту какая-то внешняя сила. Весь следующий день мы шли мимо цепи таких же плосковерхих холмов: одни стояли обособленно и имели форму усеченной пирамиды, другие вытянулись на несколько миль. В промежутке между холмами и хребтом Алмейрин расположена низменность, общая длина которой достигает миль 25; затем внезапно начинается Серра-ди-Марауакуа, за которой подобным же образом следуют хребет Велья-Побри, Серра-ди-Тапауинакуара и Сeppa-ди-Парауакуара. Все они резко отличаются от Серра-ди-Алмейрин отсутствием деревьев. У них крутые, неровные склоны, кажется, одетые короткой травой, но там и сям на них виднелись обнаженные белые пятна. Общая длина их составляет миль 40. Дальше, в направлении в глубь страны, их сменяют другие горные цепи, связанные с центральным горным хребтом Гвианы, который отделяет Бразилию от Кайенны.

Пока мы плыли вдоль южного берега в продолжение октября и двух последующих дней, почти все внимание наше занимали плосковерхие холмы на противоположном берегу.

Река здесь имеет в ширину 4— 5 миль, и в некоторых местах в середине течения лежат вытянутые и низменные лесистые острова, яркая и светлая зелень которых составляла удивительно красивый передний план на фоне великолепного ландшафта — широкой реки и серых гор. В 90 милях за Алмейрином находится селение Монти-Алегри; оно выстроено близ вершины последнего в этой цепи холма, который виден.с реки. Затем река несколько отклоняется к югу, и холмистая местность отступает от берегов Амазонки, чтобы снова показаться у Обидуса, милях в 100 к западу, значительно уменьшившись в высоте.

Между Монти-Алегри и следующим городом — Сантареном — мы трижды переходили от одного берега реки к другому. На середине течения волны поднимались очень высоко, судно страшно накренялось, и все, что только не было как следует закреплено, швыряло с одной стороны палубы на другую. Утром 9 октября легкий ветерок понес нас по ремансу, т.е. тихой воде, у южного берега. Эти полосы спокойной воды нередко встречаются у неправильных берегов реки и объясняются встречным движением воды вследствие быстрого течения в средних частях реки. В 9 часов утра мы прошли устье парана-мирима Маика, и тут вода вдруг изменила цвет, а берега — внешний вид. Вместо низменной и топкой береговой кромки, преобладавшей начиная от устья Шингу, перед нами раскинулся широкий пологий пляж белого песка. Лес уже не представлял собой более перепутанного скопления хаотической и буйной растительности, а имел округлые очертания и производил какое-то очень приятное и спокойное впечатление. В самом деле, мы приближались теперь к устью Тапажоса: чистые оливково-зеленые воды его сменяли илистый поток, против которого мы плыли уже так долго. Хотя река эта имеет огромные размеры -1000 миль в длину и по меньшей мере на протяжении последних 80 миль своего течения 4-5 миль в ширину, — та вода, которую она вносит, незаметна на середине Амазонки. Белые мутные струи главной реки невозмутимо текут дальше, занимая почти всю ширину русла, между тем как темная вода из притока точно крадется у самого берега и милях в 4-5 от устья уже неразличима.

Сантарена мы достигли в 11 часов утра. С реки город имеет чистенький и веселый вид. Он состоит из трех длинных улиц, которые пересекаются под прямым углом несколькими более короткими, и насчитывает около 2500 жителей. Расположен он у самого устья Тапажоса и делится на две части — город и алдею т.е. деревню. Дома торговцев и вообще всех белых построены основательно, многие имеют два и три этажа и все выбелены и крыты черепицей. Алдея, где живет, или жила прежде, индейская часть населения, состоит по большей части из глиняных лачуг, крытых пальмовым листом. Город расположен в очень красивом месте. Местность, несмотря на то что приподнята лишь немного, не составляет, строго говоря, части аллювиальных речных равнин Амазонки, а скорее служит северным продолжением бразильского континентального массива. Она бедна лесом и по направлению в глубь страны представляет собой волнистые кампу, которые соединяются с рядом холмов, простирающихся к югу, насколько хватает глаз. Впоследствии город этот был моей штаб-квартирой в течение трех лет; поэтому об окрестностях его я расскажу в одной из последующих глав. При первом же знакомстве с Сантареном поражаешься, как выгодно он расположен. Несмотря на расстояние в 400 миль от моря, он доступен для крупных судов, которые могут заходить сюда прямо из Атлантического океана. Между портом и морем река имеет всего две небольших излучины, а в продолжение пяти-шести месяцев в году амазонский пассат дует с очень небольшими перерывами, и потому парусные суда, прибывающие из-за границы, могут без особых трудностей достигать города. Сами мы прошли 200 миль, т.е. около половины расстояния от моря, за три с половиной дня. Хотя земля в непосредственной окрестности, вероятно, мало пригодна для земледелия, на противоположном берегу реки расположена обширная полоса богатой почвы с лесами и лугами, а Тапажос — путь в глубь горнопромышленных провинций внутренней Бразилии. Но откуда же явятся люди, чтобы овладеть богатствами этой прекрасной страны? В настоящее время в радиусе 25 миль насчитывается едва 6500 жителей; за городом, в глубь страны, местность необитаема, и по ночам неподалеку от окраинных улиц, по крайней мере в дождливый сезон, бродят ягуары.

Основываясь на полученных здесь сведениях, я выбрал следующий город — Обидус как лучшее место для того, чтобы задержаться там на несколько недель и исследовать произведения природы северного берега Нижней Амазонки. Мы выехали с зарей 10-го и. добрались до Обидуса, отстоящего почти за 50 миль от Сантарена, к полуночи. Весь день мы плыли поблизости от южного берега; на берегу там и сям попадались дома поселенцев, окруженные плантациями какао, которое является главным продуктом этого района. Берег этот пользуется дурной славой из-за бурь и москитов, но нам, к счастью, удалось избежать и того и другого. Замечательно, что москиты беспокоили нас, да и то не очень сильно, только одну ночь на протяжении всего нашего плавания.

На следующее утро я высадился в Обидусе и распрощался с моим любезным другом Жуаном да Куньей, который, доставив на берег мои пожитки, поднял якорь и продолжал свой путь. Город насчитывает около 1200 жителей и расположен высоко на утесе, футах в 90-100 над уровнем реки. К западу берег обрывист на протяжении 2-3 миль отсюда. Обрывы состоят из разноцветной глины — табатинги, которая встречается так часто в Амазонском крае; в половодье о них ударяет сильное течение реки, ежегодно вымывая значительную часть берега. Местами глина располагается чередующимися розовыми и желтыми слоями; розовые пласты толще и гораздо тверже остальных. Когда я плыл вниз по реке в 1859 г., один немец — инженер на службе у правительства — говорил мне, что он нашел известняковые слои, густо заполненные морскими раковинами и переслоенные с глиной. Поверх табатинги лежит пласт песка, в некоторых местах толщиной в несколько футов, а вся формация покоится на пластах песчаника, которые обнажаются лишь тогда, когда река опускается до самого нижнего своего уровня. За городом поднимается красивый округлый холм, и такие же холмы тянутся на 6 миль к западу, до устья Тромбетаса, большой реки, которая протекает по внутренней Гвиане. И холмы и низины покрыты сумрачным лесом. Река здесь суживается до ширины немногим меньше мили (1738 ярдов), и вся масса ее вод, образуемая слиянием множества могучих потоков, изливается через теснину со страшной скоростью. Следует заметить, однако, что сама долина реки не суживается до такой степени: противоположный берег представляет собой не материковую породу, а низменную аллювиальную полосу, в той или иной мере затопляемую в дождливый сезон. За ней лежит обширное озеро Лагу-Гранди-да-Вила-Франка, которое соединяется с Амазонкой и выше и ниже Обидуса, а потому выглядит словно рукав или старый проток реки. Озеро имеет миль 35 в длину и от 4 до 10 миль в ширину, но глубина его невелика, и в сухой сезон размер его значительно сокращается. Течения в нем не заметно, следовательно, в настоящее время, оно совершенно не отводит вод Амазонки с их главного русла, проходящего мимо Обидуса.

Я пробыл, в Обидусе с 11 октября до 19 ноября. Кроме того, я провел здесь три недели в 1859 г., когда город претерпел большие изменения вследствие наплыва португальских иммигрантов и постройки крепости на вершине утеса. Это один из самых приятных городов на реке. Дома по большей части основательной архитектуры и все крыты черепицей. Жители по крайней мере во время первого моего посещения, были простодушны, любезны и общительны. Крытых пальмовым листом хижин почти не видно, так как теперь здесь живет очень мало индейцев. То было одно из первых поселений португальцев, и лучшая часть населения состоит из издавна обосновавшихся здесь белых семейств, обнаруживающих, впрочем, иногда следы примеси индейской и негритянской крови. В течение последних 80 лет в Обидус и Сантарен было ввезено значительное число негритянских невольников; до того времени практиковался с той же целью насильственного порабощения жестокий угон индейцев, но число их постепенно уменьшалось, и ныне индейцы не являются сколько-нибудь существенной составной частью населения округа. Большинство горожан Обидуса — владельцы какаовых плантаций, расположенных в окрестных низинах. Есть здесь крупные скотовладельцы; они владеют поместьями, занимающими многие квадратные лье в кампу — травянистых районах по берегам Лагу-Гранди и других подобных же внутренних озер близ селений Фару и Аленкер. В этих кампу растет питательная трава, но в некоторые периоды в году, когда вода в Амазонке поднимается выше среднего уровня, их обыкновенно затопляет, и тогда происходит большой падеж скота — он тонет, гибнет от голода и от нападений аллигаторов. И в скотоводстве и в разведении какао употребляются только требующие минимальной затраты труда и самые примитивные способы, и оттого хозяева обыкновенно бедны. Впрочем, кое-кто разбогател, приложив к ведению хозяйства лишь немного трудолюбия и искусства. Люди поговаривали о нескольких наследницах в округе, исчисляя их богатство в волах и невольниках: десяток невольников и несколько сот голов крупного рогатого скота считались порядочным состоянием. Некоторыми из тех поместий, где я бывал, уже овладели предприимчивые молодые люди, которые явились в эту сторону из Пара и Мараньяна в поисках счастья.

Те несколько недель, что я провел здесь, прошли весьма приятно. Вечера я проводил обычно в обществе горожан, которые собирались (в противоположность бразильскому обычаю) на европейский манер: различные семейства встречались для совместного развлечения в домах друг у друга, в том числе и холостяки, и все общество, женатые и холостые, замужние и незамужние, вместе играли в незатейливые игры. Встречи эти происходили обыкновенно в гостиных, а не на открытых верандах — обычай, почти вынужденный из-за москитов; однако вечера здесь очень прохладны, и в комнатах не так душно, как в Пара. Воскресенье в Обидусе соблюдалось строго: по крайней мере лавки все закрывались, и почти все население отправлялось в церковь. Викарий — падре Раимунду ду Саншис-Бриту — был превосходный старик, и, мне кажется, любезные манеры народа и общую чистоту нравов в Обидусе в значительной части следовало отнести за счет хорошего примера, который он подавал своим прихожанам.

Лес в Обидусе, по-видимому, изобиловал обезьянами, ибо редкий день проходил без того, чтобы я не встречал нескольких из них. Я заметил четыре вида: коаита (Atelespdniscus), Chrysothrix sciureus, Callithrixtorquatus и нашего старого друга по Пара Midas ursulus. .Коаита — крупная черная обезьяна, покрытая грубой шерстью; выступающие лицевые части у нее коричневато-телесного оттенка. Ростом это самая большая из амазонских обезьян, но объемом ее превосходит барригудо (Lagothrixhumbotdtit) с Верхней Амазонки. Встречается она повсюду в низменностях Нижней и Верхней Амазонки, но к югу не выходит за пределы речных равнин — там ее место занимает родственный вид — белоусый коаита (Ateles marginatus). Зоологи называют коаита паукообразными обезьянами за длину и гибкость их туловища и конечностей.

Хвост как хватательный орган достигает у этих обезьян высшей степени совершенства, и потому было бы, вероятно, правильно рассматривать коаита как последнюю ступень развития американского типа обезьян. Насколько мы знаем, судя по живым и ископаемым видам, Новый свет не пошел дальше коаита в направлении создания более развитой формы отряда четвероруких. Тенденция Природы заключалась здесь, по всей видимости, лишь в том, чтобы усовершенствовать те органы, которые все лучше и лучше способствуют приспособлению вида к чисто древесному образу жизни; но вид этот нисколько не стал ближе к тем более развитым формам человекообразных обезьян, которые свойственны одному только Старому Свету. Мясо обезьяны высоко ценится туземцами в этой части страны, и военный комендант Обидуса майор Гама каждую неделю посылал негра-охотника застрелить.одну обезьяну для своего стола. Однажды я пошел поохотиться на коаита в сопровождении невольника-негра, принадлежащего одному моему приятелю. В самой глубокой части лощины мы услышали хрустящий звук откуда-то с деревьев наверху, и вскоре Мануэл показал мне коаита. Было что-то человекоподобное в том, как осторожно двигалось это тощее темное косматое существо среди ветвей на огромной вышине. Я выстрелил, но, к сожалению, только ранил зверя в живот. Он с треском полетел головой вниз, но, пролетев 20 или 30 футов, уцепился хвостом за сук, мгновенно охватил его и остался висеть в воздухе. Прежде чем я успел перезарядить ружье, обезьяна оправилась и проворно взобралась на самые верхние ветки, где оказалась вне досягаемости охотничьего ружья; мы отчетливо видели, как бедняжка исследовала рану своими пальцами. Коаита держат прирученными чаще, чем других обезьян. Индейцы очень любят их как ручных животных, и женщины нередко кормят молодых обезьянок грудью. Обезьяны привязываются, к своим хозяевам и иногда ходят за ними следом по земле на значительном расстоянии. Однажды я видел одного чрезвычайно забавного ручного коаита. Это была старая самка, сопровождавшая своего хозяина, который вел торговлю по реке, во всех его путешествиях. Чтобы продемонстрировать мне, до чего она смышлена и понятлива, хозяин принялся жестоко бранить ее, называя бездельницей, ведьмой, воровкой и тому подобными словами — всем обильным португальским словарем бранных выражений. Бедная обезьяна, тихонько сидя на земле, испытывала, казалось, тяжкое горе от этого проявления гнева. Сначала она стала серьезно смотреть на хозяина, затем заскулила и, наконец, принялась с чувством раскачиваться всем телом взад и вперед, жалобно вскрикивая и беспрерывно проводя по лбу своими длинными и тощими руками: она всегда так ведет тебя, будучи возбуждена, и потому на лбу ее была протерта лысина. Под конец хозяин переменил тон: «Все это неправда, старина: ты ангел, цветок, добрая милая старушка» и т.д. Бедная обезьяна тут же перестала вопить и вскоре вслед за тем перебралась туда, где сидел ее хозяин. Нрав у коаита чрезвычайно мягкий; в нем нет ничего от беспокойной, неугомонной живости его родственников капуцинов и ни следа от угрюмого, не поддающегося приручению характера еще более близких его родственников Mycetes, или ревунов. Впрочем, этот отъявленный воришка обнаруживает немалую хитрость, утаскивая мелкие предметы одежды, которые прячет на своем ложе. Туземцы Верхней Амазонки, чтобы добыть взрослого коаита, стреляют в него из духового ружья отравленными стрелами и возвращают к жизни, вкладывая ему в рот щепотку соли (противоядие от яда урари, которым смачивают стрелы). Пойманные таким способом животные быстро становятся ручными. Двух самок держали одно время в Ботаническом саду в Париже, и Жоффруа-Сент-Илэр рассказывает, что они редко расставались: почти все время они сидели тесно обнявшись, у каждого хвост был обернут вокруг туловища другого. Ели они вместе: в этих обстоятельствах, когда дружба животных подвергалась трудному испытанию, они, как было замечено, никогда не ссорились и не спорили между собою из-за обладания излюбленным плодом.

Окрестности Обидуса были богаты и насекомыми. На широких лесных аллеях я ежедневно наблюдал, как великолепная бабочка из рода Morpho, 6-8 дюймов в размахе, — Morpho hecuba — парит на высоте 20 или более футов над землей. Среди низких деревьев и кустарников в изобилии встречались многочисленные формы Heliconia, группы бабочек, свойственных тропическим областям Америки, с длинными и узкими крыльями. Преобладающий фон на крыльях этих насекомых густо-черный, на нем располагаются пятна и подоски темно-красного, белого и ярко-желтого цвета, сочетаясь в различных узорах у разных видов. Изящная форма, яркие краски и медленный, плавный полет делают их очень привлекательными, а число их до того велико, что они составляют, пожалуй, отличительную черту внешнего облика леса, возмещая недостаток цветов. После Heliconia всего заметнее были Catagramma (С. astarte и С. peristera). Бабочки эти летают очень быстро, совершая короткие перелеты, часто садятся и долгое время остаются без движения на стволах деревьев. Крылья у них ярко-зеленого и черного цвета, поверхность — с густым бархатистым отливом.