Натуралист на Амазонке

Леса вокруг Баиана выросли заново — земля здесь некогда возделывалась. Среди зарослей встречалось много кофейных и капоковых деревьев[13]. По высокому, неровному берегу протянулась на несколько миль прелестная лесная тропинка — она шла от дома к дому вдоль края обрыва. Я заходил в некоторые дома и беседовал с жителями. Все они были бедные люди. Мужчины отсутствовали: они ловили рыбу, иные очень далеко, на расстоянии многих дней пути; женщины разводят маниок, приготовляют фаринью, прядут хлопок и ткут, выделывают мыло из жженой шелухи какао и масла андиробы и выполняют другие домашние работы. Я спросил, почему они допускают плантации до одичания. Они ответили, что бесполезно и пытаться разводить здесь что бы то ни было: муравьи сауба пожирают молодые кофейные деревья, а всякий, кто пытается бороться с этими разорителями, неизменно терпит поражение. Местность по берегам реки плотно заселена, по-видимому, на протяжении многих миль. Население почти целиком состояло из смуглых мамелуку. Я видел также довольно много мулатов, но очень мало негров и индейцев, и никого нельзя было причислить к чистокровным белым.

Прибыл сеньор Сейшас; он обошелся с нами чрезвычайно любезно. Он сразу же дал нам двух людей, зарезал в нашу честь вола и вообще выказывал нам большое уважение. Впрочем, семейству своему он нас не представил. Как-то мне удалось мельком увидать его жену, маленькую хорошенькую мамелуку, когда она перебегала задний двор с молодой девушкой, кажется дочерью. Обе носили длинные халаты из яркого ситца и держали во рту длинные деревянные курительные трубки. Комната, в которой мы спали и работали, служила прежде кладовой для какао, и по ночам мне часами не давали спать крысы и тараканы, которыми изобилуют подобные места. Последние во множестве бегали по стенам, и то и дело один из них с шумом падал мне прямо в лицо, а если я пробовал сбросить его, забирался ко мне под рубашку. Что касается крыс, то они всю ночь напролет гонялись друг за другом по полу, вверх и вниз по деревьям и по стропилам открытой крыши.

7 сентября. Мы выехали из Баиана ранним утром. Один из наших новых матросов был добродушный и услужливый молодой мулат по имени Жозе; второй был угрюмый индеец по имени Мануэл, вынужденный, видимо, поступить к нам на службу против своей воли. На прощанье сеньор Сейшас послал нам в лодку немного свежей провизии. В нескольких милях выше Баиана проток сильно обмелел; мы несколько раз садились на мель, и матросам приходилось вылезать из лодки и толкать ее. Алешандру подстрелил здесь из лука несколько неплохих рыб. Я впервые увидел, как ловят таким образом рыбу. Стрела состоит из тростника с острым стальным наконечником, вставленным в отверстие на конце и привязанным тонкой бечевкой из волокон ананасовых листьев. Подстрелить рыбу таким образом можно лишь в самой прозрачной воде; искусство состоит в том, чтобы, прицеливаясь, правильно учесть преломление света.

На следующий день перед восходом солнца поднялся попутный ветер, матросы проснулись и поставили паруса. Весь день мы скользили по протокам между островами с длинными белыми песчаными пляжами, на которых время от времени пробегали водяные и голенастые птицы. Лес был низменный, сухой и неприятный на вид. Здесь росло несколько пальм, каких мы прежде не встречали. Над низким кустарником около воды во множестве летали прелестные красноголовые танагры (Tanagragularis), чирикавшие, как воробьи. Около половины пятого пополудни мы остановились у выхода из залива или протока, неподалеку от обширного песчаного пляжа. Ветер намел из песка гребни и холмики, и по более влажным местам бегали большие стаи куличков. Мы с Алешандру долго бродили по холмистой равнине, которая показалась нам желанной переменой после однообразного лесного пейзажа так долго окружавшего нас в пути. Алешандру показал мне на песке следы громадного ягуара. Мы нашли здесь также — впервые — черепашье гнездо и извлекли из него 120 яиц, которые лежали на глубине около 2 футов от поверхности: черепаха-мать сперва вырыла нору, а затем прикрыла ее песком. Нору удается обнаружить, идя по черепашьим следам от воды. Здесь я в первый раз увидел аллигатора: его голова и передняя часть тела показались над водой как раз после того, как я выкупался близ этого места. Ночь была тихая и безоблачная, и перед сном мы несколько часов удили рыбу при лунном свете. 10-го мы достигли поселка Патус, состоящего из какой-нибудь дюжины домов и выстроенного на высоком и каменистом восточном берегу. Порода представляет собой тот же узловатый конгломерат, который столь часто встречается на всем протяжении от морского побережья и до мест за 600 миль вверх по Амазонке. Здесь м-р Ливенс сделал последнюю попытку нанять людей до Арагуаи, но она оказалась тщетной: никого не удалось убедить за какую бы то ни было плату согласиться на такую экспедицию. Сведения о наличии кедра были весьма неопределенны. Все говорили, что дерево это где-то растет в изобилии, но никто не мог точно указать место. Я полагаю, что кедр, как и другие лесные деревья, рассеян, а не растет где-нибудь сплошными массивами. То обстоятельство, что дерево это чаще других замечают среди плавучего леса в течении Амазонки, объясняется тем, что древесина его много легче, чем у большинства прочих деревьев. Когда течение вымывает берега, в реку падают деревья всех видов, но более тяжелые, которые всего многочисленнее, тонут, и только более легкие, например кедр, плывут вниз, к морю.

М-ру Ливенсу сказали, что деревья кедра растут у Трокара, на противоположном берегу реки, около красивых округленных холмов, покрытых лесом, который виден из Патуса, и мы направились туда. Мы нашли там несколько семейств, разбивших лагерь в чудесном месте. Берег постепенно спускался к воде, и несколько раскидистых деревьев покрывали его своей тенью. Подлеска здесь не было. Между стволов деревьев висело много гамаков, повсюду были разбросаны предметы домашнего обихода. Сейчас в лагере оставались женщины, старые и молодые (из последних некоторые были очень миловидны), с кучей детей; кругом бегали домашние животные. Все эти простые, дружелюбно настроенные люди были метисами; они объяснили нам, что являются жителями Камета и приехали сюда, за 80. миль, на летние месяцы. Оправдать свой выезд они могли только тем, что «в городе летом такая жара, а они все до того любят свежую рыбку». Так эти простые люди, не задумываясь, бросают дом и дела, чтобы отправиться на три месяца на пикник. Проводить ежегодно несколько месяцев ясного сезона в более диких местах страны вошло в обычай у этого класса населения по всей провинции. Они берут с собой всю фаринью, какую только им удается наскрести, и это единственный предмет питания, которым они обычно запасаются. Мужчины добывают ежедневное пропитание охотой и рыболовством, иногда собирают немного каучука, сарсапарели или копайского бальзама, чтобы продать купцам по возвращении; женщины помогают грести в челнах, стряпают, а иногда ловят рыбу на удочку. Погода все время стоит чудесная, и дни и недели бегут счастливо.

Один человек вызвался пойти с нами в лес и показать несколько деревьев кедра. Мы прошли милю или две по колючим зарослям и, наконец, подошли к берегам ручья Трокара, который течет по каменистому руслу, а милей выше устья падает вниз со скалистого уступа, образуя прелестный водопад. По соседству мы нашли несколько экземпляров своеобразного наземного моллюска — крупной плоской улитки с лабиринтовидным устьем (Anastoma). Впоследствии мы узнали, что это был вид, открытый за несколько лет до того ботаником д-ром Гарднером в верховьях Токантинса.

Здесь мы в первый раз увидели великолепного гиацинтового ара (Macrocercushyacinthinus — по латыни, араруна — у туземцев), один из самых красивых и редких видов семейства попугаев. Встречается он только во внутренней Бразилии, от 16° ю.ш. до южной границы долины Амазонки. Он имеет 3 фута в длину от клюва до конца хвоста и весь окрашен в мягкий гиацинтово-голубой цвет, за исключением колец вокруг глаз, где обнажена белая кожа. Птицы эти летают парами; питаются они твердыми орехами с нескольких пальм, особенно мукужа (Acrocomialasiospatha). Орехи, которые до того тверды, что их трудно разбить даже тяжелым молотком, ара своим мощным клювом превращают в мягкую кашицу.

М-р Ливенс был до глубины души возмущен жителями Патуса. Снизу пришли два человека с намерением, как я полагал, наняться к нам, но затем отказались. Местный начальник, не то полицейский, не то комендант, был, видимо, весьма скользкий субъект и, по-моему, отговаривал людей от службы у нас, хотя всячески делал вид, будто помогает нам. Эти отдаленные селения служат приютом многим ленивым и недостойным людям. В то время было нечто вроде праздника, и народ напивался допьяна кашири, хмельным напитком, изобретенным индейцами. Для его приготовления маниоковые лепешки вымачиваются в воде, пока не начнется брожение; вкус у напитка такой же, как у свежего пива.

Не имея возможности добыть людей, м-р Ливенс отказался от замысла подняться по реке до Арагуаи. Он согласился, однако, по нашей просьбе подняться к водопадам у Арройоса. Поэтому мы выехали из Патуса с целью, более определенной, нежели та, что стояла перед нами до сих пор. Река по мере нашего продвижения становилась все живописнее. Вода стояла очень низко, теперь она была на уровне сухого сезона; острова были мельче тех, что расположены ниже по течению, некоторые — возвышенные и скалистые. В реку выдавались крутые, поросшие лесом утесы; берега сплошь опоясывались пляжами ослепительно белого песка. С одной стороны реки лежала обширная, поросшая травой равнина, или кампу, на которой были разбросаны отдельные рощицы деревьев. 14-го и 15-го мы несколько раз задерживались, чтобы побродить по берегу. Самую дальнюю экскурсию мы совершили к большой мелкой лагуне, заросшей водяными растениями — она находилась на расстоянии около 2 миль пути через кампу. В селении под названием Жукерапуа мы наняли лоцмана до Арройоса и не прошли и нескольких миль вверх от его дома, как были остановлены порогами, перебраться через которые в нашей большой лодке оказалось невозможным.

16 сентября. В 6 часов утра мы пересели в большую монтарию, которую одолжил нам на эту часть путешествия сеньор Сейшас; вижилингу мы оставили на якоре у скалистого островка Санта-Ана ожидать нашего возвращения. Смотреть за ней остался Изидору, кроме того, нам, к сожалению, пришлось присоединить к нему мулата Жозе, который занемог после отъезда из Баиана. С нами отправились дальше только Алешандру, Мануэл и лоцман, крепкий тапуйо по имени Жуакин, и такой команды едва хватало, чтобы грести против сильного течения. В 10 часов утра мы достигли первых порогов, которые носят название Тапаиунакуара. Река, имевшая здесь около мили в ширину, была загромождена скалами — ее от одного берега до другого перерезал разбитый кряж. Между этими беспорядочными нагромождениями камней течение было необыкновенно сильное и образовывало многочисленные вихри и водовороты. Нам то и дело приходилось выбираться из лодки и переходить с камня на камень, в то время как команда перетаскивала челн через препятствия. За Тапаиунакуарой река снова стала широкой и глубокой; пейзаж тут был удивительно красив. Вода прозрачная, синевато-зеленого цвета. По обеим сторонам реки протянулись цепи покрытых лесом холмов, а среди водной глади покоились живописные островки, на которых изумительные зеленые леса, опоясанные пальмами, составляли прелестный передний план перспективы мрачных холмов, постепенно становившихся серыми и терявшихся вдали. Жуакин то и дело показывал нам на берегу рощи бразильского орехового дерева (Bertholletiaexcelsa). Здесь один из главных районов сбора этого ореха. Дерево — одно из самых высоких в лесу, оно поднимается гораздо выше прочих своих собратьев; ветви его были усеяны этими лесными плодами, большими и круглыми, как пушечное ядро. Течение местами было очень сильное, так что на большей части пути наши матросы предпочитали продвигаться около берега, толкая лодку длинными шестами.

Мы добрались до Арройоса около 4 часов пополудни, после десяти часов утомительной гребли. Поселок состоит всего из нескольких домов, выстроенных на возвышенном берегу, и служит станцией, где останавливаются на отдых лодочники из горнопромышленных областей внутренней Бразилии перед переправой через страшные водопады и пороги Гуарибас, расположенные двумя милями выше, или же на обратном пути. Мы пообедали на берегу, а вечером снова сели в лодку, чтобы съездить к водопадам. Мы с восхищением следили, как успешно боролись наши.мужественные матросы со страшным течением. Русло реки, имеющее здесь около мили в ширину, усеяно глыбами разных размеров, которые разбросаны самым хаотическим образом; между ними устремляются потоки воды. Досконально зная эти места и искусно правя маленьким челноком, можно подойти в нем к водопадам по менее опасным протокам. Главный водопад имеет в ширину около четверти мили; мы взобрались на возвышенность над водопадом, откуда он был очень хорошо виден. Масса воды устремляется со страшной силой вниз по крутому склону и с оглушающим ревом вскипает на валунах, преграждающих ей путь. Вся эта дикая картина производила сильное впечатление. Насколько хватал глаз, тянулись одна за другой цепи лесистых холмов — многие мили красивой пустыни, населенной лишь немногочисленными племенами диких индейцев. Рев водопада звучал вполне уместной музыкой в этой пустынной глуши.

17 сентября. Рано утром мы пустились в путь вниз по реке. Арройос расположен около 4°10/ ю.ш. и отстоит почти на

130 миль от устья Токантинса. 15 милями выше Гуарибаса находится другой такой же водопад во всю ширину реки под названием Табокас. Нам говорили, что на пути от Арройоса к устью Арагуаи имеется всего 15 подобных мест, представляющих помеху для судоходства. Худшим из них считается Инферну; Гуарибас же по дурной славе стоит вслед за ним на втором месте. Здесь гибнет множество лодок и людей, несчастные случаи в большинстве своем происходят от того, что течение швыряет суда на громадную кубической формы глыбу камня, называемую Гуарибинья; во время нашей экскурсии к водопадам в маленьком челноке мы без малейшего труда обогнули этот утес примерно четвертью мили ниже главного водопада. Дело происходило, однако, в сухой сезон; во время полной воды течение там бушует со страшной силой. Вниз по реке мы плыли очень быстро, и нам показалось чрезвычайно забавным пронестись мимо порогов на полной скорости. Матросы, по-видимому, получали удовольствие, выбирая самые быстрые места течения; пока мы неслись вниз, они пели и кричали в величайшем возбуждении, изо всей силы работали гребками и взметали над нами облака брызг. Мы остановились отдохнуть в устье ручья, носящего название Каганша. Лоцман рассказал нам, что в. русле этого ручья нашли золото, и нам захотелось пройти несколько сот ярдов вброд по холодной, как лед, воде, чтобы осмотреть его. М-р Ливенс как будто очень заинтересовался: он подбирал все блестящие камешки, какие только замечал на галечном дне, надеясь найти и алмазы… В самом деле, здесь вполне могли оказаться и золото и алмазы, так как холмы служили продолжением богатых ископаемыми областей внутренней Бразилии, а ручей протекал по узким долинам между холмами.

Вернувшись на то место, где осталась наша лодка, мы нашли бедного мулата Жозе в гораздо худшем состоянии и поспешили в Жукерапуа за помощью. Одна старая метиска взяла Жозе на свое попечение: она делала ему припарки из мякоти, какого-то дикого плода; давала пить жаропонижающее лекарство, приготовленное из трав, которые растут около ее дома, и превосходно выполняла обязанности сиделки. Мы провели там всю ночь и часть следующего дня, и я совершил прогулку по прелестной тропинке, которая шла через лес по холмам и долам на 2 или 3 мили. Меня поразило количество и разнообразие ярких, но мелких бабочек, которые при каждом моем шаге взлетали с низеньких кустов по обочинам дороги. Здесь я впервые услыхал крик трогона: он сидел один на невысокой ветке. Это была красивая птица с блестящей зеленой спинкой и розовой грудью (вероятно, Trogon metanurus). Он издавал с перерывами жалобный звук вроде «куа-куа». Это глупая и вялая птица; когда к ней приближаешься, она взлетает не слишком охотно. В этом отношении, однако, трогоны отличаются от жакамаров, которые остаются сидеть на своем месте, на низких ветвях в самой густой лесной чаще; такое глупое поведение жакамаров тем более замечательно, что все прочие птицы в этой стране чрезвычайно пугливы. Довольно часто попадается здесь один вид жакамара (Gdlbulaviridis); иногда я видел, как эти птицы сидели по две — по три вместе на тонкой веточке молча и неподвижно, лишь слегка поводя головой; когда неподалеку пролетало какое-нибудь насекомое, одна из птиц стремительно взлетала, хватала его и снова возвращалась на прежнее место. Трогоны встречаются в тропиках в обоих полушариях; жакамары же, оперение которых отличается самыми красивыми бронзово-золотым и стальным цветами, свойственны только тропической части Америки.

Ночь я провел на берегу, чтобы переменить обстановку после лодки; сеньор Жуакин разрешил мне повесить гамак под его крышей. Дом этот, как и все остальные дома в этих глухих частях страны, представлял собой крытый пальмовым листом навес, с одного конца которого была отделена перегородками, также из пальмовых листьев, комната семьи. Под навесом помещалась вся домашняя утварь: глиняные кувшины, горшки и котелки, охотничьи и рыболовные снаряды, гребки, луки и стрелы, остроги и т.п. В одном или двух деревянных сундуках хранится праздничное платье женщин; кроме нескольких табуреток да гамака, который служит одновременно креслом и диваном, никакой другой мебели нет. Когда приходит гость, его приглашают сесть в гамак; люди, находящиеся в близких между собой отношениях, садятся в один гамак, с разных сторон: для дружеской беседы такое расположение очень удобно. Ни столов, ни стульев нет: скатерть для еды расстилается на циновке, и гости пристраиваются вокруг, как им заблагорассудится. Задушевности в манерах нет, но обращение с гостями свидетельствует о том, что хозяевам хорошо знаком долг гостеприимства. В отношениях между этими полудикими мамелуку соблюдается множество церемоний, которые, по-моему, ведут свое происхождение преимущественно от их индейских предков, хотя частично, возможно, заимствованы у португальцев.

На небольшом расстоянии от дома стояли открытые навесы, под которыми производилась фаринья для собственного употребления. Посредине каждого навеса, над печами, вмазаны глиняные сковороды, где и пекут фаринью. С перекладины под крышей свешивается длинная гибкая трубка из кожицы какого-то марантового растения, соответствующим образом сплетенная; сюда-то и набивается маниоковая масса, и из нее в специально подставляемые снизу миски течет сок, который в высшей степени ядовит, хотя сама масса — очень полезная пища. На земле стоит деревянное корыто, куда повсюду в этих местах кладут массу до того, как отжимают из нее ядовитое вещество, а со столбов свешиваются длинные плетеные корзины — атура, в которых женщины приносят коренья с росы т. е. расчищенного участка; к краям корзины прикреплена широкая лента из внутреннего слоя коры дерева монгубы — носилыцицы надевают ее на лоб, благодаря чему спина их освобождается от тяжелой ноши. Вокруг навеса были посажены бананы и другие плодовые деревья; среди них росли неизменные кусты стручкового перца, сверкавшие своими огненно-красными, плодами, точно рождественская елка, а также деревья лимона: одни придают остроту, другие кислоту приправе к постоянному здесь рыбному блюду. В этих местах никогда не встретишь ни тщательно возделанной земли, ни садов, ни огородов; полезные деревья окружены сорняками и кустарниками, а тут же рядом встает вечный лес.

Кроме меня, под кровом сеньора Жуакина пребывали еще другие путники — мулаты, мамелуку и индейцы, — так что нас набралась порядочная компания. Дома в этой дикой стране стоят на большом расстоянии один от другого, и немногочисленным путешественникам безоговорочно предлагается гостеприимство. После скромного ужина, состоявшегося под навесом развели большой костер, все улеглись по своим гамакам, и началась беседа. Некоторые вскоре заснули, но остальные допоздна рассказывали разные истории. Одни толковали о приключениях, происшедших с ними на охоте или рыбной ловле, другие пересказывали мифы о Курупире и прочих лесных чертях или духах. Рассказы эти были очень уместны, потому что в глухом мраке вокруг навеса то и дело раздавался вопль или пронзительный крик. Один старик с лицом, точно из пергамента, и кожей цвета красного дерева был, по-видимому, умелым рассказчиком; но я, к сожалению, недостаточно знал язык, чтобы уследить за всеми подробностями. Среди прочего он поведал о приключении с ягуаром, которое он однажды пережил. Рассказывая, старик выскочил из гамака, чтобы усилить впечатление жестами: он схватил лук и большую стрелу такуара, показывая, как убил зверя, подражал его хриплому урчанию и плясал вокруг костра, словно злой дух.

Спускаясь вниз по реке и часто высаживаясь на берег, мы с м-ром Уоллесом не упускали случая пополнить наши коллекции, поэтому к концу путешествия у нас скопилось большое количество птиц, насекомых и моллюсков, собранных, впрочем, главным образом в низменности. Покидая Баиан, мы бросили прощальный взгляд на прозрачные воды и пестрый пейзаж, верховьев реки и снова очутились во влажной и плоской области долины Амазонки. Дальше вниз по реке мы плыли уже не по тому протоку, по которому шли вверх, и часто выходили на берег низменных островов в середине реки. Как уже отмечалось, острова эти во влажный сезон покрываются водой, но теперь, после трех месяцев ясной погоды, они были совершенно сухие и вследствие спада воды поднимались на 4-5 футов над уровнем реки. Острова покрыты роскошным лесом, в составе которого очень много каучуковых деревьев. Мы встретили несколько человек, которые устроили здесь лагерь и занимались сбором и выделкой каучука, так что нам представилась возможность посмотреть, как это делается.

Дерево, дающее этот ценный сок, Siphonia elastica, — представитель порядка молочайных (Euphorbiacea), следовательно, оно относится к группе растений, совершенно отличных от тех, что дают каучук в Ост-Индии и Африке. Там продукт этот добывается из различных видов фикуса и на рынке ценится, по-моему, ниже каучука из Пара. Siphonia elastica растет только в низменных местах Амазонского края; прежде каучук собирали по преимуществу на островах и в болотистых местах на берегу, не далее 50-100 миль к западу от Пара, но множество ненадрезанных деревьев растет и в диких чащах по Тапажосу, Мадейре, Журуа и Жауари, за 1800 миль от побережья Атлантического океана. По внешнему виду дерево это ничем не замечательно; корой и листвой оно несколько напоминает европейский ясень, но ствол, как у всех лесных деревьев, прежде чем появляются ветви, достигает громадной вышины. Деревья эти здесь не являются, по-видимому, ничьей собственностью. Люди, с которыми мы встретились, говорили нам, что. они ежегодно приезжают на эти острова собирать каучук, как только спадет вода, а именно в августе, и остаются здесь до января или февраля. Процесс сбора очень прост. Каждое утро мужчина или женщина, которому или которой отведено определенное количество деревьев, обходит их все и собирает в большой сосуд млечный сок, который капает из надрезов, сделанных в коре накануне вечером, в специально подставленные маленькие глиняные чашки или раковины Ampullaria. Сок, который сначала течет, как сметана, вскоре густеет; у сборщиков есть очень много деревянных форм для каучука, и, возвращаясь, в лагерь, они окунают формы в жидкость, накладывая таким образом в течение нескольких дней один слой за другим. Под конец-вещество становится белым и твердым; нужного цвета и плотности достигают неоднократным окуриванием в густом черном дыму, который получается от сжигания орехов с некоторых пальм, и после этого изделие готово для продажи. Резина известна по всей провинции под названием серинги, что по-португальски означает «спринцовка»; дело в том, что первые португальские поселенцы заметили у туземцев резину, которую те применяли именно в виде спринцовок. Говорят, что индейцы выучились впервые делать спринцовки из каучука, увидев естественные трубки, образовавшиеся из случайно вытекшего сока, который собрался вокруг выступавших веток. Бразильцы всех сословий все еще широко применяют резиновые спринцовки, так как вспрыскивания составляют важную особенность народной системы врачевания; спринцовка состоит из грушевидной резиновой бутылки, в длинное горлышко которой вставляется игла.

24 сентября. На всех островах напротив Камета посажены какаовые деревья, приносящие шоколадный орех. Лес для этого не расчищают: какао высаживают почти без всякого порядка, там и сям среди других деревьев. На берегах реки стоит много домов, все они поднимаются над болотистой почвой на деревянных сваях и оборудованы широкими лестницами, ведущими в нижний этаж. Проплывая в лодке, мы видели на открытых верандах людей, занятых своими делами, а в одном месте увидали даже бал, продолжавшийся средь бела дня: вовсю играли скрипки и гитары, и несколько парней в белых рубашках и штанах танцевали со смуглыми девицами в ярких ситцевых платьях. Какаовые деревья производят странное впечатление, так как цветы и плоды на них растут прямо из ствола и ветвей. В этой стране есть целая группа диких плодовых деревьев с такою же особенностью. В чащах, где разводится какао, собирать плоды опасно из-за множества обитающих там ядовитых змей. Однажды, подведя нашу монтарию к берегу, мы увидели на деревьях над нами большую змею, которую едва не задели; лодку успели вовремя остановить, и м-р Ливенс сбросил пресмыкающееся с дерева зарядом дроби.

26 сентября. Наконец, мы миновали острова и вновь увидели обширный, точно море, простор устья Токантинса. Вода в реке стояла теперь на самом низком уровне, и в мелких местах кувыркалось множество пресноводных дельфинов. Здесь водятся два вида, один из которых, до того как я отправил в Англию образцы, не был известен науке; он называется тукуши (Stenotucuxi, Gray). Выходя на поверхность, чтобы набрать воздуху, он поднимается в горизонтальном положении, показывая прежде всего задний плавник, вдыхает воздух, а затем медленно ныряет головой вперед. Эта манера позволяет сразу же отличить тукуши от другого вида, называемого туземцами бото, т. е. морской свиньей (Intogeoffroyi, Desmarest). Это животное, поднимаясь, показывает сначала макушку головы, затем отдувается и сразу же вслед за тем ныряет головой вниз, изгибая спину и выставляя последовательно из воды весь спинной хребет с его плавником. Таким образом, оно, по-видимому, устремляется в воду вниз головой, не показывая, однако, при этом хвостового плавника. Бото отличаются от тукуши не только этим совершенно особенным движением, но и привычкой плавать по большей части парами. Оба вида чрезвычайно многочисленны по всей Амазонке и крупным ее притокам, но нигде не встречаются в таком изобилии, как в мелкой воде устья Токантинса, особенно в сухой сезон. На Верхней Амазонке водится во множестве также третий вид, бледно-телесного цвета (Delphtnuspalli — dus, Gervais). За исключением одного вида, встречающегося в Ганге, все остальные разновидности дельфинов живут только в море. В более широких местах Амазонки — от ее устья и на полторы тысячи миль в глубь страны — всегда, особенно ночью, можно услышать, как кувыркаются, пыхтят и фыркают дельфины — того или иного из трех упомянутых здесь видов, — и звуки эти еще больше усиливают то ощущение необъятности водного простора и заброшенности, какое охватывает здесь путешественника. Для нижнего течения Токантинса, кроме дельфинов, характерны летающие вокруг птицы-фрегаты. Стаи этих птиц, парящих на огромной высоте, мы видели в последние два-три дня нашего путешествия. Под вечер нам пришлось бросить якорь на мели посредине реки, чтобы дождаться отлива. Дул очень сильный ветер, который вместе со встречным течением поднимал такое волнение, что уснуть было невозможно. Судно качало во все стороны, так что от набитых синяков у нас ныли все кости, и каждый из нас в той или иной мере страдал от морской болезни. На следующий день мы вошли в Анапу, а 30 сентября, пробравшись вновь по лабиринту протоков, соединяющих Токантинс и Можу, прибыли в Пара.

Я расскажу теперь вкратце о Камета, главном городе на берегах Токантинса, где я побывал во второй раз в июне 1849 г.; м-р Уоллес в том же месяце уехал из Пара, чтобы исследовать реки Гуама и Капин. Я сел в качестве пассажира на торговое судно «Сан-Жуан», небольшую шхуну из Камета грузоподъемностью 30 т. К этому времени я убедился, что достигнуть целей, ради которых я прибыл в эту страну, можно, лишь приучившись к образу жизни людей низших сословий. На Амазонке путешественнику немного пользы от рекомендательных писем к высокопоставленным лицам, ибо в огромных диких областях внутри страны, в лесах и на реках лодочники совершенно независимы; власти не могут принудить их перевозить путешественников или наниматься на службу, и потому чужестранец вынужден искать их расположения, чтобы его перевозили с места на место. Поездка в Камета доставила мне большое удовольствие; погода снова установилась чудесная. Мы отплыли из Пара утром на заре 8 июня, а 10-го вышли из узких рукавов Анапу в широкий Токантинс. Судно было до того забито грузом, что в каюте негде было спать, и мы проводили ночи на палубе. Капитаном, или суперкарго, называемым по-португальски кабу, был. мамелуку по имени Мануэл, спокойный добродушный человек, обращавшийся со мной во время трехдневного путешествия с самой искренней любезностью. Лоцман Жуан Мендис был тоже мамелуку, красивый молодой парень, живой и веселый. У него была с собой гитара с проволочными струнами, или виола, как называют ее здесь, и в ясные лунные ночи, когда мы стояли на якоре, ожидая с часу на час прилива, он развлекал нас песнями и музыкой. Он состоял в наилучших отношениях с кабу, оба спали в одном гамаке, подвешенном между мачтами. Я проводил ночи на крыше каюты, завернувшись в старый парус. Команда состояла из пяти человек — индейцев и метисов, и все они обращались с двумя своими начальниками с самой удивительной фамильярностью, но, право же, мне не приходилось плавать на судне, которое управлялось бы лучше, чем «Сан-Жуан».