4. КАТАКЛИЗМ НЕ ПРИХОДИТ ОДИН

Рабочее время истекло. Наконец-то, слава тебе Господи! Я схватил дождевик и галоши, потерял несколько минут на поиски портфеля и припоминание того факта, что я его оставил дома, — и направился к стоянке.

После обеда погода как-то разгулялась. Дождь кончился, облака разбрелись, в голубом небе светило солнце, птички пели, озеро на той стороне Пятого шоссе сверкало, качая на волнах персиково-желтые блики, — в общем, передо мной предстал такой нестерпимо умилительный пасторальный пейзаж Среднего Запада, что меня аж затошнило. Чайкам на озере Эльмо этот денек тоже был в кайф. На несколько минут я завяз посреди стоянки, глядя, как они парят в вышине (пройдя через огонь, воду и стальные трубы секьюрити). Чайки кричали. Кружились. Ныряли за рыбой, точно пикирующие бомбардировщики, и тут же взлетали под самый небосвод. Красота неописуемая.

Красота-то красота, но вдруг я сообразил, что они не столько питаются, сколько восстанавливают запасы экскрементов для очередного налета на автостоянку МДИ. И больше всего доставалось машинам на дальнем краю южного сегмента. В особенности — некой синей в яблоках «тойоте» 95-го года, что в последнем ряду.

Мне только одно хотелось бы знать: как они умудряются это делать с такой снайперской точностью? Корпус моей машины изобилует серыми загрунтованными поверхностями, просто умоляющими посадить на них пятнышко любого другого цвета. Но нет, все эти гигантские, мерзкие, молочно-белые кляксы красовались на той панели, которая единственная из всех частей моей машины сохранила свой изначальный цвет. [ИнСг]

Совесть не позволяет мне умолчать о самой талантливой детали этой инсталляции — откушенной голове и внутренностях сома перистоусого, которые неизвестный пернатый художник поместил на крышу моего авто. Поместил так, чтобы, когда я потянулся открыть дверцу, глубокомысленная рыбья физиономия заглянула мне в лицо. Вылитое креольское блюдо, которое я как-то заказал по недомыслию в одном нью-орлеанском ресторане. Оправившись от шока, я смахнул рыбью голову с крыши, распахнул дверцу и влез в машину. Прокладка лобового стекла опять протекла, превратив салон в сауну. Как бы то ни было, со второй попытки машина завелась, и я выехал на Пятое шоссе.

Статус того или иного работника МДИ можно узнать по самым разным приметам. Удалась у человека карьера или нет, легко видно по тому, налево он поворачивает на данном перекрестке или направо. Левый поворот выводит вас на Восточное Пятое шоссе — в сторону всяких шикарных пригородов типа Хвойной Рощи, Тиховодья и Марины-Дель-Круа.

Я повернул направо, на Западное Пятое.

[ИнСг]

В географии Восточного Сент-Пола без подробной топографической карты не разберешься. Достаточно сказать, что этот район не зря прозвали «Землей десяти тысяч комариных садков». Пятое шоссе змеится по Восточным Холмам, затем, после пересечения с Окружной улицей, превращается в Тиховодский бульвар. Данный бульвар, в свою очередь, за границей Папоротников превращается в болото (этот участок так и не восстановили после наводнения 2003 года), так что я обычно сворачиваю на Окружную, а с нее — на Продольную. Но у Гранадского проезда улица оказалась перегорожена полицейским кордоном — МАВНовцы опять ее заминировали, и движение было остановлено до приезда телевизионщиков. Я скрипнул зубами, развернулся — и двинулся в объезд.

К Третьей улице.

[ИнСг]

Третья улица вам известна еще лучше, чем мне, — и не по книжкам. Третья улица или что-то вроде нее есть в любом крупном городе. Стальные решетки на всех окнах. Колючая проволока на крышах немногих уцелевших магазинов. Пустыри, усыпанные стеклом, посреди которых ржавыми скелетами разлеглись каркасы сгоревших автомобилей. На каждом углу — голодные юристы с табличками:

«Еда ваша, консультации наши», да нелегальные операционные, замаскированные под легальные бордели. Миля за милей — пестрые, бодрые щиты фирм по торговле недвижимостью, с болтающимися на ветру плакатиками-дополнениями: «Предоплата — 0$. Торг возможен. Владелец очень заинтересован. Позвоните нам, ради всего святого. Век вашей доброты не забудем».

Ну а истина в том, что Третья улица кажется страшнее, чем есть — за исключением временного периода с 11 вечер а до 3 утр а с пятницы на субботу, когда она страшнее, чем кажется. То есть я вновь пережил путешествие по ней, выехал на Медвежью авеню и свернул на север, гордясь тем, что до дома осталось всего двадцать перекрестков.

И тут я, как последний дурак, остановился у светофора на улице Маргарет.

У автобусной остановки сшивались какие-то жутковатого вида ребята. Кто они такие, я никак не мог определить: не то мямлерпанки, не то гавкерпанки, а может, кряккерпанки; блин, панк-стили мутируют так быстро, что даже Интернет за ними угнаться не может. Факт тот, что они передавали по кругу огромный пакет «Анаболических стероидов в шоколадной глазури» и смотрели на меня косо, так что я тоже не спускал с них глаз. Их отличительные цвета были мне до боли знакомы, но к какой банде они относятся, я вспомнить никак не мог. Что до светофора, то он стоял с таким видом, точно никогда не соберется сменить красный на зеленый.

Следующее, что я услышал, — характерный стук, рождающийся при соударении стекла в левой дверце и окованной бериллом хоккейной клюшки из углеродного волокна. Я обернулся.

Господи Исусе. У машины стоял Он. Рост — как минимум шесть футов четыре дюйма. Вес — двести шестьдесят фунтов (в основном хирургически накачанные мускулы и оригинальные серьги во всех частях тела). Первой моей мыслью было: «Как же он через металлодетекторы в аэропорту проходит?» — но этот вопрос поспешил уступить дорогу холодному потоку абсолютного ужаса. Мои жилы лопнули, разорванные ледяными кристалликами, в которые превратилась моя кровь.

АХ ВОТ ЧЬИ ЭТО ЦВЕТА! Мое сердце бешено застучало — я осознал, что со всех сторон окружен мерзейшими из мерзких, гнуснейшими из гнусных. Из-за этого дурацкого объезда я попался прямо в лапы жуткого кошмара, сторожившего меня все двадцать три года моей (вскоре скажут безвременно оборвавшейся») жизни! Остальные члены банды, сойдя с тротуара, обступили мою машину. Один из них, лениво оборотив ко мне злорадно ухмыляющееся лицо, продемонстрировал надпись на спине своей куртки:

«ФИЗКУЛЬТУРНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ СРЕДНЯЯ ШКОЛА МАУНДС-ПАРК». Господи, пожалуйста, — кто угодно, только не ОНИ. Но от ужасной правды бежать было некуда. Я отлично знал, кто взял меня в окружение. Спортманьяки — вот они кто. Слегка гуманоидообразный монстр, стоявший слева, вновь постучал в окно и сделал мне знак — опусти, мол, стекло. Я послушался и произнес дрожащим голосом:

— Да?

— Добрый вечер, лубезный сэр, — промямлил он, с трудом двигая губами — мешала вживленная в рот броня. — Мы ыз двыженыя: «Удочеры улицу». Вот мы, абездоленны трудные падрошткы, удочерылы эту улицу.

Смысл этих слов дошел до меня не сразу.

— Вы… вы не угонщики?

Еще один спортманьяк зловеще расхохотался:

— Че, издеваешься? Да кому нужна твоя жестянка?

— Блин, — развил его мысль третий, — да я такую машинку на помойку снес, когда в юниорскую команду поступил. Тренер мне новую подарил. — Это сообщение вызвало приступ непристойного смеха у всех присутствующих.

Тут вышеупомянутый монстр напомнил мне о себе, нежно, но крепко ухватил меня за нижнюю челюсть.

— Еслы вы положытелно оценываэте нашы ушылыя по поддержанию чистоты, покою ы на-полненносты нашых карманоф ф этом раене, мы будым рады прынят от вас добраволные пожертвованыя в фонд Спортивной Обса… Ассы… нет… блын! Команды нашей, понял?!

Еще один спортманьяк влез на радиатор и, распахнув куртку, показал мне из-под полы вышитое моноволоконными нитками полотенце.

— Помните, — заявил он, — ваша сегодняшняя пожертва поможет удержать обездоленного подростка от бессмыслового насилия и мокрухи.

Я полез за бумажником:

— Шесть долларов хватит?

Они расхохотались. Как-то недобро.

— У меня с собой больше нет, — взмолился я, демонстрируя им раскрытый бумажник.

— Похоже, придется дать этому парню урок. Пусть научится разделять несчастья ближнего, — взревел один из них. Тип с полотенцем достал его и начал раскручивать над головой до летальной скорости. Господи боже мой, я видел, что бывает от таких полотенец — раз, и голова с плеч! Прочие бандиты придвинулись поближе…

— СТОЯТЬ! — заорал верзила с бронированным ртом и хоккейной клюшкой. Перегнувшись через меня, он ткнул в ворох всякого барахла на пассажирском сиденье. — Это… это… сы-ды-ром?

Я ухватился за этот шанс, как за соломинку.

— О да, совершенно верно. — Тут я вынул из кармана плаща диск «Конформизм в одежде», который взял из отд.люд.рес., и помахал им перед носом верзилы. — Я работаю в МДИ, а это СЕКРЕТНЫЙ документ, который я должен изучить за один вечер по приказу начальства…

— Блын, — вымолвил верзила. — Я думал, «Рол-лынгов» новый дыск. Ладно, ребяты. Мочыте ехо.

Вся банда как один человек шагнула вперед.

[ИнСг]

— ПОГОДИТЕ! — завопил я. — Неужели мы не можем договориться по-хорошему? Верзила замер, оглянулся по сторонам.

— Ну, еслы он правда секретный…

Не успел я опомниться, как он вырвал диск из моих рук и прочел надпись на обложке. Я приготовился достойно встретить смерть.

Верзила выпучил глаза.

— Слушай… не вреш, твой началнык ф натуре заставляет тебя такое читат?

— Начальница, — поправил я.

Верзила швырнул диск мне на колени, попятился и обернулся к своим товарищам по банде. — Пуст едет, ребяты. Еслы мы ехо замочым, он с такой жызны толко рад будет.

Ткнув в одного из бандитов, он распорядился:

— Морыс, зажгы лампочку, а?

«Морыс» достал пульт дистанционного управления и переключил светофор на зеленый. Верзила обернулся ко мне:

— Валяй, шевелы педалямы, дуй отсюда. Ы шоб я не выдел твоехо тупохо лыца в моем раене! Та-кых засранцев, как ты, абворовывать — времени не напасессы!

Ох, никогда бы не подумал, что «Конформизм в одежде» спасет мне жизнь. Как-то даже унизительно. Но все же я предпочел счесть произошедшее своей победой и — завалял, зашевелил педалямы, дунул оттуда.

Двумя светофорами дальше меня подстерегли в кустах девочки из банды Тарзанок и отняли последние шесть баксов. Правда, взамен я получил две вкуснющие шоколадки.

— Привет, ма, это я! — алюминиевая дверь веранды, дребезжа, захлопнулась за мной. Я повесил плащ на гвоздь, вбитый в дверной косяк, примостил галоши на ящик со стеклотарой (конкретно — бутылками от пива «Бад») и пробрался к черной лестнице, осторожно лавируя между пакетами со сплющенными пивными банками, битым стеклом и прочим вторсырьем. Лоток Истеркиски просто вопиял о том, чтобы в нем сменили песок.

[ИнСг]

— Мама, ау?

На кухне ее тоже не было — что, правда, неудивительно: там я ее видел довольно редко. Я вырубил кофеварку, сгрузил окаменевшие остатки завтрака в раковину и залил чайник горячей водой — в надежде, что остатки смолы на его дне как-нибудь все-таки растворятся.

Я сунулся в столовую:

— Мама?

— Я слышала, как ты меня уже два раза звал, — донесся ее сахарный голос с той стороны коридора, из гостиной. — Прости, пожалуйста, но они только что объявили Ежедневный Двойной приз, и мне хотелось бы хоть один вопрос расслышать.

— Да, мамочка, — войдя в столовую, я подошел к встроенному буфету и начал разбирать наваленные на нем бумаги. Реклама, счета, реклама…

Я уже раскрыл рот, чтобы спросить маму, не принесли ли чего-нибудь еще, но благоразумно воздержался и вернулся к своим инфораскопкам. Счета, реклама…

[ИнСг]

О, июньский номер «Моделиста-железнодорожника»! Его я аккуратно свернул в трубочку и сунул в карман. (Можете назвать меня ходячим атавизмом — но я твердо решил, что откажусь от своего последнего бумажного журнала лишь в день, когда на рынке появится портативный Си-Ди-Ром проигрыватель с действительно высококачественным изображением, который не страшно брать с собой в ванную. Мой первый «ридмэн» погиб, свалившись с моих колен на кафельный пол. Ошибка эта меня многому научила, а еще больше (говоря о деньгах) отняла, так что повторять ее я не собираюсь).

[ИнСг]

В соседней комнате что-то стряслось. Вернее, стряслось в телеящике. Раздался разочарованный ропот толпы; мама грязно выругалась и вскрикнула: «Это Никсон был, дурачина!» Я направился к черной лестнице.

[ИнСг]

[ИнСг]

— ДЖЕ-Е-К! — завизжала мама. — От твоего компьютера у меня опять все на экране плывет!

Остановившись, я выразительно закатил глаза и подмигнул потолку:

— Не может быть, ма. Он даже не включен.

— Что? Нет, ты зайди ко мне. Посмотри, это же ужас! Ужас!

— Ладно, ма. — Я торопливо досчитал до пяти, вздохнул и, развернувшись на 180 градусов, поплелся в гостиную.

[ИнСг]

М— да-а. Мама во всем ее великолепии. Выцветшие волосы по-прежнему обесцвечены до сияющей, пошлой белизны; неуклонно полнеющие ягодицы продавливают ободранный кошачьми когтями диван — когда она встает, насиженный ею кратер не исчезает.

[ИнСг]

На левом подлокотнике — пепельница с надписью: «Кури, вспоминай Лейк-Тертл». В ней (а также вокруг нее) штабелями навалены жалкие трупы убитых сигарет.

[ИнСг]

Пол замусорен в том же стиле — целой коллекцией трубочек от конфеток «Тэб» (Отлично. На пиво она еще не переключилась.Пока). Левая рука вытянута вперед, как у фехтовальщика — только вместо рапиры пульт. Осуждающе глядя на 54-дюймовый, сверхплоский экран с рирпроекцией, мама переключает кнопки с быстротой и сноровкой, каким могут позавидовать даже счастливые двенадцатилетние владельцы «Супер-Мега-Нинтендо».

— Видишь! — обрушилась она на меня, — Видишь! Дерьмо какое-то показывает! Твой дядя Дейв, по доброте душевной, достал мне этот телевизор по очень сходной цене, и кабельное так хорошо ловилось, пока ты не начал дурью мучаться с этим своим…

[ИнСг]

[ИнСг]

Ох, мама, мама. Мне оставалось лишь покачать головой. Телевизор был подключен не к розетке кабельного ТВ, а к пиратской антенне-тарелке, стоявшей у нас на чердаке. Чудо еще, что он вообще работал — ну, чудо не чудо, а с кодами, шифрующими сигнал маминого любимого Хаббард-Ченнела, я уже пять лет воюю.

— Ладно, ма, сейчас погляжу; Может, выключишь его пока?

На выключение она не согласилась, но была так любезна, что убавила звук. Я откатил телевизор от стены, заполз за него и проверил провода.

Угу, как и следовало ожидать, Истеркиска опять перегрызла 300-омовый кабель антенны. Попытавшись вывернуть некий шуруп, я сломал ноготь. Взмолился к небесам о металлическом аналоге отвертки — и вспомнил, что с самой 21-й страницы у меня в кармане валяется антипротивопожарный «жучок». Тридцать секунд спустя антенна обрела первозданный вид.

— Ну а теперь как показывает, ма?

— А-а-а, — акнула она. — Все равно раньше лучше было.

— Ну, на лучшее не надейся — пока не разрешишь мне переделать его под 75-омовую проводку.

— И думать не смей! — Она бы выгнула спину дугой — если бы диванные пружины не мешали. — Твой дядя Дейв на телевизорах собаку съел! Как он все установил, так пусть и будет!

— Хорошо, ма. — Что толку с ней спорить… Закончив сборку, я встал и пододвинул телевизор обратно к стене. — Раз так, я сделал все, что мог. Мама вновь врубила звук до максимума. Из своего логова за филодендроном в горшке выскочила Истеркиска и вонзила клыки в мою ногу.

[ИнСг]

Заткнув рану «Клинексом», я похромал вниз — в мою комнату в подвале.

Подвал, милый мой подвал: я жил там-поживал в уюте и комфорте. Личный холодильник и микроволновка (мои верные друзья по общежитию колледжа), личная телефонная линия, личный матрац, личный шкафчик с ящиками для моих носков и белья и тайником для коллекции CD-ROM-ов из серии «Лучшие хиты „Пентхауза“. Масса места для всех моих компьютерных прибамбасов; конечно, с настоящей квартирой не сравнишь, но после того, как меня выперли из аспирантуры…

22 апреля 2004 года. После славной ночки перед монитором Джек Берроуз выходит из подвала Университетского суперкомпьютерного центра и красными от недосыпа глазами изумленно пялится на праздник жизни вокруг: оказывается, в этом самом уголке кампуса Друзья Деревьев устроили митинг. — Сегодня День Земли! — осеняет его. Но бог с ней, с Землей, — важнее, что среди этих «зеленых» есть офигительные телки! Офигительные, какими только могут быть одухотворенные, длинноволосые, джинсовые, босоногие, не скованные лифчиками, питающиеся вегетарианской пищей, черпающие энергию в самоцветах девицы — если, конечно, такие вас привлекают.

— Меня — привлекают, — решает Джек, плененный особенно соблазнительной парой дерзких сосков. На крыльях вдохновения он мчится в свою квартиру в городе, переодевается и, вернувшись на место митинга, принимается фланировать вокруг основного скопления народа, надеясь заинтересовать девушек своей гениально выбранной футболкой (с надписью: «Спаси дерево. Убей бобра»).

Не проходит и нескольких минут, как вокруг него уже толпятся рассерженные члены Ассоциации Борьбы за Права Грызунов, которые срывают с него футболку и угрожают перевоспитать его путем перемонтажа черепной коробки. От увечий Джека спасает лишь своевременное вмешательство полицейских, которые моментально надевают на него наручники, швыряют в «Черную Мэри» и везут в здание, где заседает Политкорректный Трибунал. Джек уличен в Недостаточном Уважении к Многообразию Форм Жизни, Пропаганде Геноцида Полу-Водоплавающих Грызо-Американцев и Сарказме в Адрес Абсолютно Лишенной Чувства Юмора Группы — и в четыре часа пополудни того же дня выходит приказ исключить его из аспирантуры, изгнать с территории кампуса и уволить с должности ассистента по научной работе. Документы о том, что он должен государству за обучение, переданы в агентство взыскания недоимок, право представлять его интересы на рынке труда — агентству по трудоустройству уцененной рабочей силы, а в комитет Гражданской Службы его родного округа летит извещение, что Джек отныне подлежит призыву на обязательную добровольную службу.

Научный руководитель Джека, доктор Аврам Мехта, на стены лезет от ярости — ибо Джек работал над алгоритмом, который професор уже нелегально продал трем фирмам из частного сектора сразу. Теперь доктору Мехте придется доводить проект до ума силами — б-р-р-р! — второкурсников.

Да, а не забыл ли я упомянуть о моем личном древнем телефонно-аналоговом автоответчике? В тот день меня ожидали три сообщения. Одно — оглушительный писк (кто-то, ошибшись номером, уговаривал мой автоответчик принять факс). Второе — сочиненный и произнесенный компьютером рекламный ролик службы знакомств — и, судя по всему, их автовопросник и мой автоответчик друг другу понравились.

Третье было от Гуннара: «Не забудь — в клубе. Сегодня. 23.00. Приходи. Алоха».

Я нажал на кнопку стирки и выкинул сообщение Гуннара из головы.

[ИнСг]

[ИнСг]

[ИнСг]

5. КАТАКЛИЗМ НАСТУПАЕТ — И САДИТСЯ В ЛУЖУ

«Проснись, Джек».

Ась? Чего? Я резко поднял голову. О нет — неужели опять?

Сонный зевок раздвинул мои губы и выбрался наружу. Я протер глаза, встряхнул головой и обвел тупым взглядом окружающую действительность.

Все правильно. Опять. Опять я задремал, уткнувшись лицом в мой кухонный стол, крепко сжимая в левой руке остывшую, сальную четвертушку оставшейся с прошлых выходных пиццы.

«Проснись, Джек».

Неподалеку от пиццы — банка с содовой (которая наверняка согрелась и выдохлась). За банкой — товарный вагон стандарта НО, над сборкой которого я трудился, когда, уколотый случайным угрызением совести, засунул в «рид-мэн» диск «Конформизм в одежде» и — по чистому совпадению — поставил вагончик сушиться.

«Проснись, Джек».

Кстати, а где же мой «рид-мэн»? Медленно-медленно я сфокусировал взгляд на левой части стола. Ага, вот он. Три румба по левому борту. Хранитель экрана действовал исправно: махонькие крейсеры гонялись за миленькими героями диснеевских мультиков и расстреливали их из огнеметов, превращая в закопченные, окутанные клубами дыма скелеты.

«Проснись, Джек», — пробубнил «рид-мэн».

— Заткнись, — отозвался я. Машина заткнулась. Экран очистился, дисковод загудел, и моим глазам была предложена: «Глава 7: Как одеться, чтобы босс принял вас за нормального человека?» Дабы измерить силу моего желания читать эту муть, мне потребовалось около тридцати наносекунд. — В задницу, — распорядился я, уронил холодный ломоть пиццы на стол и вытер сальные пальцы о штаны.

— Неверная команда, — ответила машина.

[ИнСг]

О, чудеса голосового управления и мать их!

— Закрыть файлы, — промямлил я, превозмогая нечеловеческое желание зевнуть еще раз.

— Неверная команда, — уперся «рид-мэн».

Не подумайте, будто машина была наделена разумом. Рудиментарная программа распознавания речи да весьма узкий ассортимент звуковых реакций — вот и все ее достояние. Нагнувшись к самому микрофону, я внятно произнес:

— Закрой свои полигребаные файлы.

— Полигребаные файлы не открыты, — ответил «рид-мэн» с твердокаменной серьезностью, на какую способны лишь машины. — Показать вам список открытых в данный момент файлов?

— Нет. — Я дал «рид-мэну» несколько секунд на усвоение этой команды, затем вновь повторил: — Закрой файлы.

На этот раз команда ему понравилась, и он задраил наглухо все, связанное с «Конформизмом в одежде». Удостоверившись, что дело на мази, я добавил:

— Отключись.

— Пароль? — замялся «рид-мэн».

Делюсь полезным опытом. Все устанавливают пароли для запуска компьютера. Я ставлю пароль и для запуска, и для отключения. И для входа в систему, и для выхода. Хотите узнать, почему? Как-нибудь я вам расскажу подробно о том семестре, когда первокурсники из землячества «Лямбда-Тэта-Сэта» в порядке инициации должны были бегать по университетской читалке и орать: «Отключись!» Пока я вспоминал о юности, «рид-мэн» ждал от меня пароля.