Интерфейсом об тейбл

— Ох, — заявила мама, цокая языком, — какая же я дура иногда бываю!

( — Правда? — пробормотал я себе под нос. — А я и не заметил.) — Один из них оставил свою визитку и сказал, чтобы я позвонила, если ты появишься. Она на кухне у телефона.

Уронив конверты, я побежал на кухню и зарылся в многолетние наслоения записок и газетных вырезок, прикнопленных к доске.

— Погоди! — окликнула меня мама. — Я все напутала! Вот она!

Я промчался назад в гостиную и чуть не оторвал ей пальцы вместе с визиткой.

Визитка была… весьма благопристойная. Высококачественная печать, тисненый двуцветный узор из цветочков. И текст:

Тодд Беккер.

Выездной проповедник.

Церковь Вегентологии.

— Спасибо, ма, — выдохнул я. Мое кровяное давление нормализовалось. Я задумался, скольких лет жизни мне стоила эта легкая истерика. — Ладно, если что, я внизу. — Я направился к лестнице.

— ПОДОЖДИ, — крикнула вслед мама, задержав меня на пороге кухни. — Джек? Я вчера ходила вниз белье стирать и заметила, что у тебя кое-что пропало. Ты заметил?

Откашлявшись, я уставился на пол:

— Ма? Я же переехал дня два назад, ты не помнишь? Снял себе квартиру?

— А-а, — кивнула она, — точно-точно. Я забыла.

Тут на телеэкране что-то произошло, и, завопив: «Так его!», она врубила звук до упора и, очевидно, немедленно выкинула из головы тот факт, что я стоял рядом и мы разговаривали. Я в последний раз обвел взглядом верхние комнаты — м-да, отсюда мне явно ничего не требовалось — и отправился к себе.

На моем автоответчике накопилось больше дюжины посланий. Сперва я пришел в восторг. Потом прослушал их и обнаружил, что только одно из них — НЕ от Т'Шомбе. Это счастливое исключение исходило от Катэ из Перераспределения: похоже, диск «Конформизм в одежде» требовался ей позарез. Ну а послания Т'Шомбе охладили мой энтузиазм еще пуще. Судя по всему, Т'Шомбе дико разозлилась, что я ее подвел в пятницу вечером. (Блин, ничего уже не помню. Я что, обещал сходить с ней на какую-то идиотскую церковную службу?) Так что я переключился на мой шкаф и начал паковать следующую партию пожитков для переброски в офис. В основном это была одежда. И всего одна — ну ладно, возьму две, — ну хорошо, ПЯТЬ штук и ни одной больше, моих любимых ракетомоделей. И, само собой, полное собрание комиксов про Судью Дредда. Но железную дорогу я скрепя сердце оставил.

Я уже практически погрузил все в багажник, когда голос мамы, отдавшись эхом во всем доме, отыскал меня у гаража.

— ДЖЕ-Е-К! НЕ ЗНАЮ, КАК ТЫ ЭТО ДЕЛАЕШЬ, НО ОТ ТВОЕГО КОМПЬЮТЕРА У МЕНЯ ОПЯТЬ ВСЕ НА ЭКРАНЕ ПЛЫВЕТ!

М— да, давно пора было убираться отсюда.

16. ЗАЧЕМ ДУРАКИ ВЛЮБЛЯЮТСЯ

Вернувшись в родной офис, я обнаружил, что Ле-Мат, судя по всему, уже тут побывал. На улице стоял его пикап; ведущая к грузовому лифту дверь была незаперта; на полу в самом офисе тут и там громоздились раскупоренные ящики с его барахлом. К его чести, он даже где-то надыбал шторы для восточных окон — правда, при ближайшем рассмотрении шторы оказались пластиковыми чехлами цвета хаки, склеенными между собой при помощи скотча. Сам Ле-Мат как в воду канул. Сперва я не особенно беспокоился. Вздыхая, принялся разгружать «тойоту». Разгрузил. Ле-Мат не появлялся. Заволновавшись всерьез, я пошел его разыскивать.

И нашел друга на крыше: в руках — пневматический пистолет, у ног, на сером толе — куча убитых голубей. На лице — блуждающая, блаженная улыбка, от которой меня пробил озноб.

— Джозеф? — тихо окликнул я. Нет ответа. Я осторожно вынул из его пальцев пистолет и помахал рукой перед его носом. — Джозеф? Ты меня слышишь?

Он обернулся, ослепив меня столь благостной улыбкой, что я глубоко задумался — кому звонить: в неотложную психовозку или в Ватикан, в комиссию по прижизненной канонизации?

— Привет, Джек, — произнес он. Когда стало ясно, что других коммуникативных актов ждать нечего, я взял инициативу на себя.

— Ты себя нормально чувствуешь?

— Лучше не бывает, — ответил он. Ослепил меня еще одной улыбкой и вновь уставился в какую-то завлекательную точку по ту сторону горизонта. — По-моему, я влюбился, — пробормотал он наконец.

Окинув взглядом крышу, я не обнаружил под рукой ни одного потенциального объекта симпатий и инстинктивно попятился к люку.

— Э-э-э… это, в общем, классно. А кто счастливая э-э-э…

— Инге, — молвил он. — Прислушайся: даже ветер шепчет ее имя. «ИНГЕ-А-А-НДЕРС-С-С-С-О-Н-Н-Н…» Если честно, я услышал только одно — как, отвиснув, ударила о толь моя нижняя челюсть.

— ИНГЕ АНДЕРСОН? — переспросил я, невольно сморщив нос хуже мандрила. — Эта, с пятого? Эта жирная с шиньоном и в кроссовках, и…?

— В кроссовках, — мечтательно протянул Ле-Мат. — О да. Я спускался вынести мусор на помойку — и случайно увидел ее в дверь. Дверь была приоткрыта, понимаешь. Она стояла ко мне спиной и гладила шнурки своих кроссовок.

Тут я вообще не знал, что и думать.

— ШНУРКИ? ГЛАДИЛА?

— Да! — ликующе вскричал он. — Она сияла! Какая сосредоточенность! Какое стремление к совершенству! — Я пощупал Ле-Матов лоб. Странно — жара вроде нет. — Но, — он перешел на вкрадчивый, заговорщический шепот, — знаешь самый лучший момент? — Я помотал головой. — Я чуть с ума не сошел, — пояснил он. — Меня словно околдовали. Руки-ноги отнялись. И язык отнялся. Я прижался лицом к косяку и глаз от нее не мог отвести. И знаешь, что в этот момент произошло?

Ну, тут особого воображения не требовалось. Одинокая, незамужняя женщина обнаруживает, что за ней подглядывает какой-то маньяк…

— Я ее вспугнул, — продолжал Ле-Мат. — Выдал свое присутствие то ли шумом каким, то ли движением. И знаешь, что она сделала?

Я уже догадывался.

— Заорала и вызвала полицию?

— Взяла меня на мушку! — сообщил Ле-Мат с круглыми от приятного изумления глазами. — Я и не подозревал, что у нее может быть оружие! И все же, когда она поняла, что за ней наблюдают… — о, ни капли страха, ни секунды замешательства! Одним грациозным движением она уронила утюг, повернулась, как орудийная башня, и, выдернув из своей набедренной кобуры пистолет, застыла в классической стойке! А знаешь, что она… СКАЗАЛА?

Мне пришло в голову несколько красноречивых, обусловленных ситуацией вариантов — все непечатные.

— Она сказала: «Я в „911“ не нуждаюсь». Я мог лишь тряхнуть головой:

— Блин, тебе еще повезло, что она не сказала:

«Ой, извините, кажется, моя пуля продырявила вам грудь».

— О нет, — блаженно ухмыльнулся Ле-Мат. — Я был в полной безопасности. Я же тебе говорю, моя милая Инге — само хладнокровие. В ее очаровательных ручках кольт марки «Золотой Кубок» работает четко, как аптечные вес…

— Ни фига себе, — прервал я его, взмахнув рукой. — Погоди минутку. Ты что, был так близко, что смог узнать ее пушку?

Ле-Мат несколько опешил:

— Ну да, естественно. Кольт марки «Золотой Кубок Национального Чемпиона», девяностой серии, ударно-спусковой механизм Уилсона, дуло и втулка Кинга, прицел Бо-Мара, рукоятка Бакоте…

Я вновь показал руками «тайм-аут».

— Ты вроде бы сказал, что был на лестнице. Ты что, в ее квартиру забрался?

Ле-Мат вылупился на меня как на идиота:

— Конечно нет! Я дождался, пока она меня сама пригласит.

— Она тебя ПРИГЛАСИЛА?

— А то. Когда я объяснил, кто я такой, и спросил, какой мастер ей курки делал…

Моя голова оказалась в плену бесконечного вращения. Я плюхнулся на какую-то удобную коробкообразную штуку.

— Вы, значит, оружейные разговоры вели?

— ДА! — просиял Ле-Мат. — Это было что-то! Я испустил тяжелый вздох. Сделал глубокий вдох. Примерно с минуту чесал в затылке. И, скажу вам честно, хотя ситуация была довольно странная, ничего предосудительного в союзе Ле-Мата и Инге я не нашел.

— Ну, раз так, — сказал я, — ты, наверно, хочешь пригласить ее на пиццу или… это самое?… В смысле, когда мы закончим с переездом?

Донельзя благостная улыбка Ле-Мата наконец-то погасла.

— Вообще-то, Джек, я… — он уставился на свои ботинки, сцепил руки за спиной, нервно пнул подвернувшийся камешек, — я вообще-то надеялся, что сегодня ты поработаешь один. Мы с Инге… — он умолк, передернул плечами.

— Ну?

— Она сейчас переодевается, — сообщил Ле-Мат. — Я ей как бы обещал свозить ее на стрельбище и дать опробовать мой «АР-15», а она мне даст свою «FN-FAL».

Я все еще гадал, как меня сегодня утром угораздило сбиться с дороги и куда сворачивать, чтобы вернуться в мою родную вселенную, когда лязгнул чердачный люк и на крышу выбралась Инге. Под ее высокими ботфортами громко скрипел гравий.

— Салют, Гуннар! — радостно вскрикнула она. Пришла моя очередь косо поглядеть на Ле-Мата.

— Ты? Ей? СКАЗАЛ?

— Я ей сказал, что по документам я — Джозеф, — быстро шепнул он мне сквозь зубы, не переставая улыбаться Инге, — но все друзья зовут меня Гуннаром. Больше она ничего не знает.

Скрипя, она приблизилась к нам.

— Инге! — возопил Ле-Мат, синхронно разинув рот и распахнув руки. — Ты чудесно выглядишь!

Бросившись друг к другу, они обнялись. Нет, хуже — что называется «слились в объятиях». Нормальные люди обошлись бы обычным глаголом «обняться», но этим непременно понадобилось устроить что-то типа брачного танца канадских журавлей.

Кстати, о птичках: в этот самый момент я пришел к выводу, что мне непременно следует апгрейдить мои представления о значении словосочетания «чудесно выглядеть» в личном словаре Ле-Мата. На мой вкус, Инге выглядела не «чудесно», а как малорослая, квадратно-плечистая, перекормленная, тридцатипяти-с-гаком-летняя, веснушчатая пепельная блондинка, которая только что сошла с обложки каталога «Эберкромби и Фитч для дам с пышной фигурой» и направляется на фотопробы для журнала «Солдат фортуны». Ее сапоги-ботфорты я уже упомянул. Но сказал ли я хоть слово о ее галифе цвета хаки или о ее сшитом на заказ рыжем охотничьем жилете, на котором выделялось контрастное цветовое пятно — подушечка для амортизации отдачи? А эти длинные пепельно-светлые волосы, заплетенные в тугую косу, которая временно создавала эффект подтяжки кожи на лице? И огромные пуленепробиваемые солнечные очки из желтого пластика? Короче, среди местных клубных тусовщиков она могла бы произвести сенсацию.

Завершив операцию слияния, Инге и Ле-Мат неохотно расцепились. Она обернулась ко мне.

— Вы, наверно, Джек, — произнесла она, загадочно улыбаясь. — Гуннар мне столько о вас рассказывал.

Она протянула мне руку. Я пожал ее. М-да, эта дамочка могла бы колоть орехи двумя пальцами.

Ясно было одно — их отношения куда глубже, чем мне показалось с первого, второго и даже третьего взгляда.

— Послушай, Джек, — проговорил Ле-Мат, нервно дергая пальцами и глядя куда-то вбок. — Тебя точно не напряжет, если мы с Инге на пару часов смотаемся на стрельбище?

Если честно, это меня очень напрягало, но я отлично понимал — противоречить Ле-Мату сейчас бессмысленно. Я покачал головой.

— Нисколечко, — соврал я на голубом глазу. — Езжайте, ребята, расслабьтесь немного. Я управлюсь.

— Отлично! — захлопал Ле-Мат в ладоши. — Раз так…

Схватив Ле-Мата за руку, Инге увлекла его за собой.

— Раз так, мы зря теряем светлое время суток, дружище. ШЕВЕЛИСЬ. — И, подарив мне еще одну загадочную улыбку, она буквально впихнула Ле-Мата в чердачный люк. Последнее, что я услышал, — эхо голоса Инге, прокатившееся по лестничным маршам:

— Нет, за руль сяду я.

После их ухода я несколько минут просидел на крыше, ничего не делая, а просто вслушиваясь в воркование голубей в конденсаторе вентиляционной системы и шум машин на улицах, внизу. Спустя некоторое время мне пришло в голову, что неплохо бы взглянуть на Ле-Матов пневматический пистолет, который я все еще держал в левой руке. Тут-то я и обнаружил, что эта гадость была заряжена и снята с предохранителя и взведена, или как там оно называется, и что все это время мой палец задумчиво поглаживал спусковой крючок.

Тут приблизительно в двадцати футах от меня на крышу спланировал голубь. Я старательно прицелился, медленно-медленно, как меня учил Ле-Мат, нажал на спусковой крючок и был вознагражден тихим «пиф-паф!» со стороны пистолета, обиженным воркованием голубя, который взлетел ввысь, совершенно невредимый, и веселым звяканьем разбитого стекла в здании напротив. М-да, из реальных стволов я всегда палил в белый свет, как в копеечку.

Данное обстоятельство навело меня на мысль, что пора потренироваться в виртуальной реальности. Я спустился в офис, захлопнул и запер двери к лифту и на лестницу, швырнул пневматический пистолет Ле-Мата туда, куда он соизволил брякнуться, и взялся за дело.

В этот субботний день больше ничего интересного не произошло. Я убрал всю Ле-Матову фигню из зоны моих передвижений — спасибо за честь, но свою ерунду пусть сам распаковывает — затем нацепил дигитально-индуктивный интерфейс и на несколько часов удалился в нашу локальную тренировочную МПВ-шку — отрабатывать движения, осваиваться в теле. Во второй раз «проктопрод» оказалось немного легче… э-э-э…инсталлировать, но все равно больше трех часов я не вытерпел — мне уж казалось, что если я не вытащу эту штуку из себя, то умру.

Пробило семь часов вечера. Ле-Мат с Инге все не появлялись. Я изучил широчайший ассортимент плодов криогенных технологий в нашем холодильнике и остановился на полуфабрикате: «Яблочный пирог для микроволновой печи» и банке имбирного пива. Пиццу в Нижнем городе заказать невозможно — даже сумасшедший не согласится ее доставить, а в местные кабаки мне заглядывать не хотелось — я боялся, что моя кавалерийская походка в стиле «мозоль между ног» покорит сердца местных официждантов. То есть совсем не те сердца, которые мне хотелось бы покорить. В восемь часов Ле-Мат с Инге тоже не вернулись, так что я нацепил обычное снаряжение, нырнул в резервуар и потратил несколько часов на модернизацию внешности МАКСА_СУПЕРА. чтобы чуть реалистичнее выглядеть в глазах других суперпользователей. Потом — чисто со скуки — я прошвырнулся по «Раю», но ни ДОН МАКА, ни дона Вермишелли нигде не нашел. И почти не удивился, открыв для себя, что без них мне в «Раю» совсем неинтересно.

Где— то в 10.30 по «Раю» прошел слух, что кто-то видел, будто к главному входу приближается Элиза. Глаза у нее налиты кровью, в руках — электропила. Я счел это известие знаком, что мне пора слинять через мусоропровод Мемориала Трудовой Славы и вообще покинуть виртуальную реальность.

[ИнСг]

Я вынырнул в теплый, влажный, душный вечер раннего лета. Ле-Мат с Инге, очевидно, вернулись со стрельбища. Их «стволы» были прислонены к холодильнику; а вся кухня — замусорена

[ИнСг]

вещественными доказательствами их любви к блюдам, которые продаются на вынос в китайских ресторанчиках. Также Ле-Мат распотрошил одну из огромных коробок, которые сегодня привез из дома. След из просыпанных пенопластовых мини-макаронин привел меня на западную сторону крыши.

[ИнСг]

Ого— го, какая сладкая парочка. Они сидели по-турецки на крыше, осмотрительно не давая воли рукам, но эротично соприкасаясь плечами. Их лица были скрыты приборами ночного видения, украденными со складов Советской Армии. На головах -наушники, соединенные с целым лесом параболических микрофонов, которые были нацелены на парк Мерза в трех кварталах отсюда. В алых отблесках костра, на котором сгорал угнанный «БМВ», я увидел, что парк кишит обычными вечерними посетителями: наркоманами, группен-насильниками и заблудившимися в поисках модных ресторанов яппи.

— Ах, дети ночи, — тихо произнес Ле-Мат.

— Их голоса сливаются в восхитительную музыку, — отозвалась Инге.

Подавляя внезапные рвотные позывы (блин, этот тошнотворно-сладкий запах влюбленных олухов), я оставил парочку сидеть на крыше, а сам вернулся вниз, успешно поборол соблазн запереть за собой чердачный люк и рухнул на свой матрас. Не знаю уж, что еще произошло той ночью — если что и было, я все проспал.

Воскресное утро. Неспешно вернувшись из сонного царства, я немало удивился, увидев Ле-Мата на его раскладушке и спящим — спящим в одиночестве. Правда, его пробуждение долго себя ждать не заставило: ровно в восемь зазвенел его будильник и Ле-Мат вскочил с койки, точно она была утыкана гвоздями.

— Ну, Гуннар, — промямлил я, отзевываясь, — как ты…

— Некогда! — отрезал он. — Сегодня у Инге состязания, в девять мы должны быть в клубе! — С этими словами он скрылся в ванной. Зажурчал душ.

Я скатился с матраса, встал, дошлепал до кухни и запустил кофеварку. Высыпав в нее остатки наших скудных запасов так называемого «эксклюзивного кофе». Надо будет при первом же случае купить канистру обычного кофе в зернах. Как только кофеварка завела свою песенку, Ле-Мат выскочил из ванной.

Ох, много бы я отдал за его секрет. Этот тип умудрился принять душ, побриться и полностью одеться меньше чем за десять минут.

— Успеешь кофе выпить? — спросил я вслед его улетающей фигуре.

Он затормозил (взвизгнув горящими подметками), принюхался, развернулся.

— Классная идея, Джек! Спасибо! — Запустив руку в одну из своих коробок с загадочными кухонными принадлежностями, он выудил громадный термос в красно-коричневую клетку и опорожнил в него всю кофеварку. — Инге понравится! — Сунув мне пустой сосуд, чтобы мне было что держать в левой руке (кофеварка чудесно сочеталась с пустой чашкой, которую я держал в правой, и моим обалдело разинутым ртом). — Пока! — крикнул он уже с лестницы. — К ужину наверняка вернусь!

И был таков.

Увы, вместе с кофе.

Как минимум час я проклинал свою судьбу и Ле-Мата. Дулся, злился, бродил по офису, обливаясь потом и методично пиная все картонные коробки, которые этот эгоистичный козел Ле-Мат нарочно оставил на моем пути. Я бы поныл в свое удовольствие — будь у меня хоть один слушатель — но во всем здании я был один. Кроме того, я слишком упивался своей истерикой, чтобы прерываться на поиски свежих жертв.

Потом я еще немного поскрипел зубами. Но в итоге, стоя под душем, подставляя лицо горячим водяным иголочкам и вновь разыгрывая у себя в голове сцену с кофеваркой (то была обновленная версия с радикально подправленным саркастическим диалогом, где я сообщал Ле-Мату все, что он заслужил своим поведением), я наконец понял, в чем собака зарыта. Я просто-напросто завидовал. Нет, не Инге, которой Ле-Мат уделял так много внимания. И не Ле-Мату, к которому она относилась со столь глубоко запрятанной симпатией. А им обоим — потому что у них была своя жизнь вне виртуальной реальности. А у меня такой жизни не было.

Разобравшись с этой проблемой, я домылся, оделся и решил временно плюнуть на работу. Запер офис, спустился на уровень мостовой, прошелся до соседнего квартала и взял в кофейне круассан, большую чашку кофе и воскресную газету. И до самого обеда просидел на скамейке, в парке на набережной, тупо наслаждаясь отличной весенней погодой и наблюдая за смертельными трюками роллеров на дорожке для велосипедистов. Ровно три часа я делал вид, будто читаю газету — хотя на самом деле одолел только юмор и телепрограмму.

И был всем этим необъяснимо горд.

К тому времени, когда я вернулся в офис, мое отношение к жизни резко улучшилось, а неизвестные доброжелатели покрасили правое переднее крыло моей «тойоты» яркой, царственной, блестящей синей краской.

17. ВЗЯТИЕ БЕРЛИНА: СТРАТЕГИЯ

Остаток воскресенья я посвятил работе — изучал файлы Амбер и составлял алгоритм моих действий по осуществлению ее задания. Ближе к вечеру я рассудил, что парочка разумных сборщиков информации мне не помешает, и слепил двоих торопливых, нескладных, не блистающих особой красотой автономных демонов. Я избрал для них облик мелких, мне по колено протогуманоидов с вихрастыми волосами, маниакальными ухмылками и трехпалыми перчатками вместо кистей рук. Закончив, я попятился на шаг, критически оглядел свои творения и нарек их «Тварек-1» и «Тварек-2».

Примерно в шесть воротился Ле-Мат. У него хватило совестливости завернуть к «Боцману Комаре» и купить «Бочонок капитанский» (жареные кальмары, десять порций). Он извинился за то, что увильнул от работы, а я извинился за свое хреновое настроение, а он извинился, что позволил гормонам взять верх над мозгом, а я извинился, что позавидовал его приятному времяпровождению с новой приятельницей, а он… Словом, после нескольких раундов до нас дошло, что дальнейшие состязания в самобичевательских извинениях вскоре кончатся уже НАСТОЯЩЕЙ дракой. Пришлось переключиться на кальмаров. После ужина мы доделали инфосборщиков. Потом Ле-Мат уехал домой — проверить, чем особняк занимался в его отсутствие, и выспаться на нормальной кровати.

На следующее утро, ровно в семь, меня разбудил мой верный друг факс. Значит, телефонная сеть исправно выполняла мое поручение по переадресовке звонков на офис.

22 мая, понедельник, 08.05 по местному времени. Я подключился, пристегнулся, нарядился под Маниакального Нонконформиста и теперь очень радовался, что мы не поленились заделать скотчем все щелки в шторах на восточных окнах. Ле-Мат восседал в кресле перед рабочей станцией интерфейса, прихлебывая кофе, жуя булочку, следя за моей жизнедеятельностью и осуществляя предстартовый контроль.

— Торакальные датчики? (Правда, звучит получше, чем «инфолифчик»?) — Есть.

— Тазовые датчики? (Аналогично.)

— Есть.

— Аудиошлемофон?

— Есть.

— Датчики положения черепа?

— Есть.

— «Проктопрод»… э-э-э… в гнезде?

— «Проктопрод» где надо. И — чисто для информации — не беспокойся, я к нему ни за что не привыкну.

— Отлично. — Ле-Мат захлопнул руководство и уронил его на пол. — Представление начинается. Пошла загрузка. Три, два, один…

Я затемнил стекла видеоочков. Ле-Мат распахнул Портал Сети. На миг — ужасное, катастрофическое ощущение, будто меня всасывает колоссальная, абсолютно черная труба канализации, а потом…

ЧМОК! Я стоял на симпатичном зелененьком склоне в Виртуальной Реальности, где все мужчины сильны, все женщины — красивы, а все дети находятся в розыске за уголовные преступления.

— Лады, — проскрипел мне в ухо Гуннар, — проскочил. Тут вроде тихо-мирно, так что я пока отключу аудио и видео. Обойдемся биотелеметрией. Но прежде всего… Макс?

— Да, Гуннар?

— Ни пуха ни пера, старина. Я показал ему большой палец:

— К черту. Оставь на мою долю пару булочек. (За завтраком мы имели бурную дискуссию по этому вопросу и сошлись на том, что булочки с пророщенной пшеницей и интерфейс данной конструкции — не лучшее сочетание.) В моем ухе раздался щелчок — Гуннар вырубил аудио. Спустя секунду я ощутил затылком что-то вроде «одиночества» — следовательно, Гуннар перестал смотреть на мир моими глазами.

Я набрал в грудь воздуха, собрал нервы в кулак и сказал себе: «Ну ладно, Макс, раз взялся — давай!» Щелкнув пальцами, я вызвал мой новый виртуальный «харлей-ультраглайд».

Мой новый, модернизированный до последнего винтика «харлей-ультраглайд».

Хорошо-хорошо, я сам первый признаюсь, что переделывать его было глупо и бессмысленно. Но примерно в три утра я проснулся, обливаясь холодным потом, и глаз сомкнуть уже не смог. Оставалось лишь включить компьютер, надеть очки и чем-нибудь заняться: вот я и потрудился над своим виртуальным мотоциклом. И теперь, благодаря моим новым суперпользовательским талантам и врожденной патологической скрупулезности, железный конь выглядел не менее реальным, чем я. А может, и еще реальнее. Все было при нем: включая монотонное «кап-кап-кап» смазочного масла, Я медленно обошел вокруг мотоцикла, любуясь своим творением. Потом вскочил в седло, натянул свои черные перчатки с заклепками, поправил черные очки, поглядел на свои сальные черные волосы в зеркальце. Одним мановением правой руки сотворил горящую сигарету. Сунул в рот. Глубоко затянулся — и, поперхнувшись, чуть не выкашлял все легкие. Наклонил мотоцикл вправо, чтобы подножка поднялась. Выжал сцепление и поехал вниз по виртуальному склону. Разогнавшись до нужной скорости, включил первую передачу, включил зажигание и дал газ.

Разразившись зловещим, достойным газонокосилки самого бога Тора ревом, 1100 куб. см закаленной милуокской стали, рыча, рыгая и плюясь огнем, ОЖИЛИ! Выпрямившись в седле, я газанул на полную катушку. Со скоростью 100 миль/час мой железный конь переехал кювет у подножия горы, перепрыгнул через четыре полосы запруженного машинами Суперхайвэя и плюхнулся в крайней левой. И как оглашенный помчался в Делмир.

Джек Берроуз, честно говоря, испуганно грыз ногти — только маленькие кровавые объедки оставались. Зато Макс Супер испытывал полный кайф.

Суперхайвэй, 8.12 утр а. Эх, ребятки, как же я был рад, что Ле-Мат не нашептывает мне на ухо и не видит того, что вижу я! Теперь, немного попрактиковавшись, я уже взял хренов кубизм под контроль, научился по желанию включать его и отключать, и все же правда была на стороне Ле-Мата. Делмир с точки зрения суперпользователя действительно походил на картину Фернана Леже [ИнСг].

Конечно, он оставался все той же тесной тюрьмой из серых инфогромадин, но теперь я видел, что эти громады — не безликие, однотонные монолиты, а удивительно сложные, плотные переплетения трубопроводов, балок, проводов. Этакая помесь нефтеперерабатывающего завода с Центром Помпиду, которую оккупировали и заселили гигантские радиоактивные гусеницы тутового шелкопряда. Я даже сбавил скорость, чтобы полюбоваться этим живым памятником информационной анархии и энтропии и припомнить статью о какой-то теории хаоса из журнала «Ридерз-дайджест» (я ее просмотрел по диагонали в приемной у зубного). «Люди не могут без общения», называлась она. Правило на распространяется на отношения между супругами — но это уже тема для другой статьи.

И тут я увидел огоньки.

Еще больше сбавил скорость, чтобы разглядеть детали. М-да, каждая из этих крепостей большого бизнеса просто кишела крохотными, стремительными, яркими и пестрыми огоньками — так роятся светлячки в сказочных ледяных замках. Квазилазерные лучи ослепительно-зеленого цвета то и дело протягивались от одной части структуры к другой, или даже из одной корпорации — в другую. И надо сказать, смотрелось неплохо — если вы любите фейерверки на Четвертое июля и световые шоу. «Что же это за огоньки?» — гадал я. «Искры творческого вдохновения? Очаровательные символы свободного обмена информацией?» — Я перевел двигатель на холостой ход, подкатился к самой стене инфоквартала компании «Пищепрогресс» и попытался приглядеться к проскакивающим мимо виртуальным светлячкам. На стене рядом со мной затеплился крохотный голубой огонек, и я изловил его.

Это оказалась непристойная, неумело намалеванная карикатура на тему дележа имущества после развода, которую скучающая торговая представительница «Пищепрогресса» послала по факсу бывшей однокурснице в «Диету Лимитед».

Я потратил попусту еще пару минут, хватая все огоньки, какие попадались под руку. Потом отпустил их на волю и пожалел, что негде вымыть мои виртуальные руки. Я в точности установил, что огни были факс-модемами и что их ужасающее большинство использовалось для передачи таких сверхважных материалов, как новейшие анекдоты о блондинках. Чуть поинтереснее — но именно что «чуть» — оказались зеленые лазерные лучи. То были резюме сотрудников, которые хотели обменять коммерческие тайны своей фирмы на хорошую должность у конкурентов.

Сокрушаясь о плачевном конце информационно-компьютерной революции (неужели за это дерьмо боролись?), я вновь включил первую передачу и дал газу.

Делмир, 8.22 утр а. Из-за горизонта показался инфоквартал корпорации МДИ — странно-плоский, полностью лишенный перспективы, как здания из малобюджетных японских мультиков. Притормозив, я съехал на обочину и достал из седельной сумки виртуальный бинокль. Испытующе оглядел МДИ — проверяя, много ли информации можно получить при взгляде извне.

Как выяснилось, немного. Инфоздание МДИ выглядело так, как я, в общем, и ожидал: колоссальное, высокое, широкое, рваное: целые отделы висели безо всякой опоры, держась лишь упорством одного-единственного менеджера, который мертвой хваткой цеплялся за фалды вице-президента. Где-то посреди структурной схемы корпорации в воздухе бессмысленно болтались точки высокооплачиваемых, но ровно ни к чему не привязанных должностей, похожие на слабоумных шмелей. Вначале они меня озадачили — но, присмотревшись к одной из них, я узнал виртуальный символ Скотта Юбермэна.

В общем и целом инфоздание МДИ походило на этакую мобильную скульптуру — насмешку над гравитацией, сварганенную от нечего делать из первых попавшихся обломков каким-нибудь склонным к сарказму художником. И лишь с четвертого или пятого взгляда я заметил, что у него все-таки есть прочное ядро. Только оно и не позволяло всему безобразию превратиться в бизнес-компост. «Все держится на одном, неуклонно приносящим прибыль подразделении», — догадался я. Поставил бинокль на максимальное увеличение и попытался рассмотреть эту единственную опору.

А— а. ТОПР. Кто б сомневался…

Вернув коэффициент увеличения к норме, я завершил рекогносцировку МДИ издалека. Будь у меня неделя, я с большим удовольствием потратил бы ее на картографирование инфопотоков. К примеру, что стоит за этой сияющей паутиной в левом боку «Дайнэмик-Инфотайнмент„? А пульсирующие лазерные лучи? Их же до фига и больше! Ну, самый толстый и зеленый, исходящий из ядра успехов МДИ — прямой канал между кабинетом генерального и Высочайшим Святилищем Менеджмента в Париже, это понятно. Но все эти тоненькие и тихие, снующие между вице-президентским ярусом МДИ и высшими эшелонами наших конкурентов? В чьи окна я загляну, если выслежу эти лучики? «И, — подумал я, вспомнив Катэ из Перераспределения, — какую власть даст мне эта информация?“ Внезапно структура МДИ показалась мне безумно интересной.

Тут зазвонили мои виртуальные часы. Отвернув рукав «косухи», я взглянул на циферблат. Блин, уже 8.30. Мысленно завязав узелок на память, я убрал бинокль в сумку и запустил двигатель. «Эх, будь у меня неделя…» — пробормотал я про себя. Но недели у меня не было. А был всего лишь ограниченный во времени шанс — окошко, которое захлопнется, в лучшем случае, через пятнадцать минут.