Думаю, я никогда в жизни не был так испуган. Маленьким я боялся темноты, поэтому Люси всегда оставляла мне свечу или сидела рядом, пока я не засыпал. Еще боялся, что, когда я вырасту и стану воином, я могу лишиться руки, ноги или глаза — как многие из тех, кто вернулся с войны. Но папа сказал, что, если я буду усердно тренироваться, меня не покалечат. Тогда я решил тренироваться усерднее всех, хотя и знал, что таким, как папа, я не стану никогда. Все говорили, что он — лучший в мире.
      Конечно, я и не подозревал, что значит настоящий страх, до той ночи, когда Люси застала меня в папиной библиотеке: я заставлял солдатиков маршировать по полу. Это была просто умора, и я удивлялся, почему папа не показал мне этого накануне вечером, когда, наконец, сказал, что я уже достаточно взрослый, чтобы играть с ними. Эта мысль пришла мне в голову, когда я уже лежал в постели. Я глаз не мог сомкнуть, так мне хотелось попробовать, поэтому, после того как Люси погасила лампу и отправилась спать, я прокрался вниз. У мамы с папой были гости, так что в библиотеке никто бы меня не побеспокоил. Ну, должно быть, Люси вернулась в детскую, чтобы проверить, как там я.
      Она бегом спустилась в библиотеку — она всегда хорошо угадывала, что у меня на уме, — и увидела, чем я там занимался.
      Я в жизни не видел никого настолько перепуганного. Я-то думал, ей понравится, как и прежде, когда я научился кувыркаться, ездить верхом, не падая, или писать свое имя, не перепачкавшись в чернилах. Но в ту ночь, если бы к ней вернулся голос, она, наверное, кричала бы, пока снова не онемела. Она прижалась спиной к двери, и вид у нее был такой, словно она хочет сбежать, но вместо этого она махала руками и трясла головой, показывая на солдатиков.
      — Но, Люси, все в порядке, честно. Сегодня вечером папа сказал мне, что я могу ими пользоваться, — объяснил я, показывая ей, как я могу заставить серебряного короля взбираться вверх по моей ноге.
      Но она не желала ничего слушать или даже шевелиться, пока я не позволил им всем замереть. Тогда она бросилась ко мне и прижала к себе так крепко, что едва не раздавила в лепешку. Она плакала и укачивала меня, как младенца, хотя мне было уже целых пять лет.
      Мне не понравилось, что она плачет. Обычно вместе мы хорошо проводили время. Она умела множество забавных вещей и, разумеется, не кричала и не ныла, как мама, ведь Люси была немой. Если ей казалось, что я что-то делаю не так, она просто еще раз показывала, как делать правильно, и изображала разочарованный вид. Никогда раньше она не плакала из-за меня. Я снова и снова повторял, что сожалею. Да, я вылез из кровати, но мне не хотелось спать, и я думал, что ничего страшного не случится, если я поиграю немного в солдатиков, раз уж папа разрешил.
      Она вела себя так, словно и не слышала, что я говорил, как будто думала о чем-то еще, о чем-то, что ей совсем не нравилось. Она заставила меня убрать солдатиков и отвела в детскую. Мы сели там, у камина, и на своем смешанном языке жестов, гримас и рисунков Люси объяснила мне, что, если хоть кто-нибудь хоть когда-нибудь увидит, как я делаю что-то подобное, он убьет меня. Даже папа.
      — Я не верю! — завопил тогда я. — Ты тупая прислуга! Мама всегда говорила так, когда кто-то из слуг сообщал ей нечто неприятное.
      — Папа любит меня больше всех на свете! Он никогда не сделает мне ничего плохого!
      Я отвернулся, чтобы не видеть, как она попытается еще что-нибудь объяснить мне, но она взяла меня за плечи и отвела через весь замок в комнату около северо-западной башни. Это была девчоночья спальня. В ней все было чисто и опрятно, но пахло запустением, словно тут долгое время никто не жил. На полках стояли куклы и резные лошадки, книги и письменные принадлежности лежали на столе. На стене висел групповой портрет: мужчина, женщина, мальчик и девочка. Я не понимал, зачем Люси показывает мне это место, пока не глянул в зеркало на стене рядом с портретом. Мальчик выглядел совсем как я, а дама была похожа на бабушку, чей портрет висел в музыкальной комнате.
      — Этот мальчик — папа?
      Люси кивнула, а затем указала на маленькую девочку с картины и обвела рукой комнату.
      — Значит, это папина сестра, Сериана, и мы в ее комнате.
      Люси снова кивнула. Никто никогда не говорил о папиной сестре. Когда ее имя упоминалось в разговоре, собеседники принимали огорченный вид и поджимали губы. Я думал, что она умерла и поэтому всем грустно думать о ней. Это навело меня на ужасное подозрение.
      — Люси, неужели кто-то убил Сериану за то, что она заставляла солдатиков маршировать?
      Люси снова залилась слезами и закивала. Я не попросил ее объяснять дальше и не расспрашивал, кто убил тетю. Я просто дал ей прижать себя к груди и сказал, что вовсе не хотел обзывать ее тупой. Она показала, что понимает это.
      Только после того, как госпожа Вералли переехала к нам, когда мне было семь, я узнал, что убили не папину сестру, а ее ребенка, а сделал это сам папа. Я выяснил: то, что я могу делать, называется чародейством, а чародейство — самая дурная штука в мире. Мужа Серианы сожгли заживо за то, что он занимался им. Я вовсе не чувствовал, что поступаю дурно, когда заставлял солдатиков маршировать, когда приказывал отвалиться колючкам густого кустарника, мешавшим мне исследовать холмы, когда заставлял котов держаться подальше от моей комнаты — потому что я от них чихал. Но я знал: то, что сказала госпожа Вералли, — правда, потому что папа никогда бы не убил хорошего человека.
      Так что Люси была не совсем права в том, что объяснила мне. Некоторые вещи ужасно трудно объяснить на пальцах и картинках. Может быть, она считала меня слишком маленьким, чтобы понять, но она напугала меня, а именно этого она и добивалась. С того самого первого дня она стала следить за всем, что я делаю, еще внимательнее, чем прежде. Она научила меня держаться подальше от тех, кто может догадаться, что я способен на такие дурные вещи, и обдумывать все слова и поступки, чтобы никто не узнал обо мне правды. Ясно, что я не мог больше бывать рядом с папой. Я решил, что, если он смог разглядеть зло в грудном младенце, значит, во мне он его тоже заметит. Люси не считала меня дурным, но она была и вполовину не так умна, как папа.
      После той ночи в библиотеке я чувствовал себя в безопасности только рядом с Люси. Когда мама сказала, что пришло время отослать ее, потому что мне теперь нужен учитель, а не нянька, я решил удрать вместе с ней. Я мог бы догадаться, что она найдет способ остаться со мной. Она была моим лучшим другом в целом мире.
      Я не мог поверить, что Сериана — Сейри, как она велела себя называть, — приехала жить у нас. Госпожа Вералли сказала, что, говорят, это она убила папу, что она — ведьма, похитившая мамин рассудок, хотя все знали, что у нее особо красть нечего. Я не знал, как мне сохранить свою тайну, когда Сейри поблизости. Она, должно быть, привыкла к чародейству и разглядит его во мне еще быстрее, чём мог бы папа. Когда я впервые встретил ее, она пришла прямо к солдатикам в библиотеку. Я испугался, еще даже не зная, кто она. Интересно, догадалась ли она, что я с ними делал? Так что я решил избавиться от нее как можно скорее. Госпожа Вералли утверждала, что Сейри вернулась в Комигор, чтобы отомстить. Я был уверен, что, как только она выяснит правду обо мне, она добьется того, чтобы меня сожгли, так же как и ее мужа.
      Но так я думал только поначалу, пока не начал следить за ней. Она оказалась совсем не такой, какой я ожидал. Когда она рассказывала мне о смерти папы… ну, было совсем не похоже, что она его ненавидела. Хотя, кажется, она сочла меня пятилетним несмышленышем, не подозревающим, что она о многом умалчивает. Она усердно трудилась и со всеми обращалась уважительно, даже со слугами и мамой. Она совсем не выглядела жаждущей мести и знала много интересного о погоде, истории и о том, что как делается, а особенно о Комигоре. Хоть я и не решался доверять Сейри, я начал задумываться, не ошибается ли госпожа Вералли.
      Когда Люси услышала, что Сейри приехала в Комигор, она почти так же испугалась, как и в ту ночь, когда я заставил солдатиков маршировать. Я спросил, не думает ли она, что тетя приехала убить меня из мести или что она скажет королю Эварду, чтобы меня сожгли, если узнает правду. Но Люси снова и снова объясняла знаками, что мне нужно держаться подальше от Сейри. Когда я говорил о ней, Люси начинала плакать, и я не мог выяснить у нее всего, что хотел. Так шли недели, и я не говорил Люси, что на самом деле Сейри казалась мне теперь хорошим человеком, с которым стоило бы подружиться. Возможно, она не стала бы считать меня злом, как остальные. Наверное, она любила своего порочного мужа и их порочного ребенка так же, как Люси меня, несмотря даже на то, что они были злом и заслуживали смерти. Но накануне Дня соглашения я выяснил, как меня одурачили.
      Я перестал следить за Сейри постоянно. Она знала про потайные отверстия и всегда догадывалась, когда я был поблизости, хотя нельзя сказать, что ее это беспокоило. Однажды, когда мы вместе сидели на крыше потайной башни, она сказала, что во всем замке есть только несколько уголков без скрытых глазков: в папином кабинете, в нескольких спальнях, сторожевых башнях, в маленькой приемной, в зале для званых обедов и в заброшенном саду, принадлежавшем бабушке. Мне пришло в голову, что было бы занятно и там устроить смотровые щели. Тогда я буду знать кое-что о замке, чего не знает Сейри. В нескольких местах это, оказалось, довольно сложно сделать, и я решил, что не стану подсматривать за спальнями, но каждую ночь, когда все ложились спать, я вставал и принимался за остальные. Утром накануне Дня соглашения я встал еще затемно, чтобы поработать над глазком в приемной. Но мне захотелось спать, и я решил отправиться обратно в постель. Не успел я вернуться в комнату, как с лестницы спустилась Сейри, закутанная в плащ, словно собиралась наружу. Мне это показалось странным, ведь до рассвета оставался еще час, а гуляла она обычно после полудня. Я прокрался за ней в бабушкин сад и использовал свой новый глазок, чтобы следить за ней. Долгое время ничего интересного не происходило. Она просто гуляла туда-сюда по дорожкам, но вид у нее был взволнованный, при каждом шорохе она подпрыгивала и оглядывалась.
      Едва рассвело, колючее тепло разлилось по моему телу, как будто солнце всходило внутри меня самого вместо неба. Дальше — еще более странно: прямо из рассвета вышли двое. Там не было ни калитки, ни ворот, ни места, где они могли прятаться. Оба кутались в белые плащи, и стало ясно, что Сейри ждала именно их. Она села на скамью рядом с одним из них, странного вида стариком. Они сказали много непонятного, но кое-что — кое-что важное — я понял.
      — Я никогда не подвергла бы вас опасности… — сказала Сейри. — Я здесь лишь потому, что мне представилась возможность отплатить брату за все.
      «Отплатить брату за все…»
      Месть. Госпожа Вералли была права.
      Старик сказал, что молодой высокий мужчина, с которым Сейри гуляла по саду, был тем самым принцем, убившим папу. Я не смог расслышать все, о чем Сейри говорила с молодым, но потом они остановились перед мертвым деревом, и он протянул к нему руку. Внезапно дерево покрылось листьями, расцвело и снова засохло, словно прожив целый год у меня на глазах. Я знал, что за зло может сотворить такое, и понял, кого Сейри привела в наш дом. Госпожа Вералли была права во всем. Папу убил колдун. Этот колдун был другом Сейри, и она привела его в Комигор, чтобы завершить свою месть.
      Я не стал ждать, чем все это закончится. Вместо этого я бросился в замок, чтобы рассказать хоть кому-нибудь о происходящем. Я побежал в мамину комнату, но госпожа Вералли сказала, что маме нельзя ни с кем видеться и мне не следует знать почему. Это означало, что мама рожает. Может, Сейри убедила колдунов сделать так, чтобы ребенок появился на свет раньше положенного и умер, как остальные.
      — Вы ведь не пустите сюда ни Сейри, ни кого-нибудь чужого, правда? — спросил я. — Я знаю, что она ведьма, как вы и говорили.
      Госпожа Вералли взяла меня за подбородок и подняла его, чтобы я заглянул в ее морщинистое лицо.
      — Ты видел следы зла? Мы пошлем за королевскими дознавателями, чтобы ее допросили.
      Ее глаза горели.
      Я не знал, что ответить. Мысль о королевских дознавателях судорогой свела мой желудок. Если они примутся искать чародейство, то, разумеется, отыщут и меня. Я старался не делать ничего дурного, но не всегда знал, что было дурным, а что — нет. Некоторые вещи просто случались сами. Вот почему Люси так пристально за мной следила. Нет, я не мог рассказать госпоже Вералли всего, и объяснил только, что не хочу, чтобы Сейри причинила вред маме или ее новорожденному ребенку.
      — Она и близко сюда не подойдет, мой маленький ягненочек, и ты держись от нее подальше. Я собираюсь отправить ее отсюда прочь. Капитан Дарзид уже едет из Монтевиаля. Этот человек помог твоему отцу уничтожить ее злого супруга и ребенка-демона. Когда капитан приедет, я расскажу ему, как она шныряет тут повсюду, когда тело твоего отца еще не остыло. Он позаботится, чтобы ее здесь не было!
      Мне никогда не нравился капитан Дарзид. Он при каждой встрече клал мне на плечо руку и принимался расспрашивать, чем я занимаюсь, что изучаю, с кем дружу, и все время следил за мной. Если я упражнялся с мечом во дворе, он наблюдал, опираясь на стену, если читал в библиотеке — он заглядывал в книгу через мое плечо. Сколько раз он улыбался мне особенной вкрадчивой улыбкой, словно мы с ним были близкими друзьями. Я обрадовался, когда он уехал из Комигора после смерти папы.
      Если Дарзид приедет и госпожа Вералли пошлет его на поиски чародейства, надо готовиться уносить ноги. Бесполезно было мечтать оказаться старше, выше, искуснее в фехтовании, чтобы защитить маму или ребенка от Сейри и колдунов. Хорошо, если мне удастся позаботиться о себе. Я собирался бежать так далеко, чтобы никто не мог найти меня. Остаток дня я провел, собирая вещи: нож, потерянный кем-то на фехтовальной площадке, несколько холодных булочек, оставшихся после завтрака, немного сыра, предназначенного на обед, который я стащил из буфета; еще была теплая рубашка, перчатки и пять серебряных монет — их дал мне папа в последнюю нашу поездку в Монтевиаль. Я долго колебался, но все-таки пошел к запертому шкафу в библиотеке и вытащил оттуда зеленый шелковый кисет, в котором лежал перстень с гербом Комигора. Теперь он принадлежал мне и мог однажды понадобиться. Собранную сумку я спрятал в подвале.
      Я хотел бы уехать тем же вечером, но завтра наступал День соглашения, и я должен был присутствовать независимо ни от чего. Папа ждал бы этого от меня. Некоторые вещи просто приходится делать, как бы вы их ни ненавидели. Я буду сидеть рядом с Сейри целый день, а она будет притворяться, что у нее нет друзей-колдунов и что она вовсе не приводила их в Комигор, чтобы убить нас всех. Я не спал всю ночь, чтобы они не смогли тайком прокрасться ко мне.
      Я не мог понять, как можно так правильно поступать и в то же время быть такой злобной в душе, как Сейри. Она очень старалась заботиться об арендаторах как надлежит, именно так, как говорил папа, показывая им, насколько они важны и уважаемы. К концу дня я устал, и меня снова стали мучить сомнения. Но Сейри совершила ошибку. Я уже готов был выпить с ней бокал вина, когда она принялась говорить о папе, как бы он гордился мной. Это напомнило мне о нем, о том, что его больше никогда не будет здесь в День соглашения из-за нее и ее принца-чародея. Я пришел в ярость оттого, что она привела в дом убийцу моего отца. Я задумался, не отравлено ли вино, и, швырнув в Сейри бокалом, убежал. Я чувствовал себя трусом.
      Выбежав из главного зала, я быстро заглянул к себе в комнату, чтобы взять плащ, и спустился в подвал за сумкой. Я уже готов был ехать, оставалось только одно: я не мог уйти, не попрощавшись с Люси. Я надеялся, что мне удастся проскользнуть в ее комнату и обратно незамеченным, но помещения прислуги, словно муравейник, кипели суматохой Дня соглашения, рождения ребенка и всего прочего. Мне пришлось прятаться в пустой комнате, пока все не улеглось. Прошло несколько часов. Я бы сгрыз кирпич до половины за то время, что Токано ходил и гасил светильники. Но и после этого я выждал еще немного на всякий случай. Жаль, что я не умел становиться невидимым.
      Когда, наконец, я добрался до комнаты Люси, из-под ее двери выбивалась полоска света. Она никогда не спала подолгу. Когда бы я ни пришел к ней, она сидела, покачиваясь, в кресле лицом к двери и улыбалась, словно как раз и ждала, когда я войду. Но той ночью, когда я тихонько поскребся в ее дверь, я не услышал ни скрипа кресла, ни ответного постукивания, приглашавшего меня войти, — ни единого звука. Я почти решил не входить, боясь разбудить ее. Но мне нужно было бежать и нужно было сказать ей об этом, поэтому я распахнул дверь.
      Я никогда прежде не видел мертвых людей, но даже если бы все вокруг не было залито кровью, я бы понял, что Люси больше нет. Ее комната всегда была приветливой, полной вещиц, которыми мы играли и которые мастерили, но в ту ночь она показалась грязной и захламленной. Я надолго опустился на пол рядом с ее креслом, слишком ошеломленный, чтобы делать что-нибудь, кроме как плакать. Потом я, наконец, сказал себе, что ее уже не вернуть, а ее убийцы, вероятно, ищут меня. От этого я снова разозлился и, думаю, ненадолго сошел с ума.
      Сейри и ее приятели убили Люси. Сейри говорила старику, что здесь есть лишь одна старая женщина, беспокоящая ее, но с ней она «справится сама». Мне хотелось причинить Сейри боль за то, что она сделала. И я знал только один способ сделать это, потому что единственное, что заботило Сейри, — это Комигор. Я хотел сжечь его дотла, но не мог этого сделать. Я был господином и поэтому отвечал за замок и всех людей на его землях. Все остальное казалось недостаточным. Но потом я вспомнил о мелочи, которая должна задеть Сейри.
      Из кухни я украл мешок и кремень с огнивом. В библиотеке я ссыпал в мешок оловянных солдатиков — эти гадкие игрушки, с которых началось все плохое в моей жизни. Затем я отволок их в любимое место Сейри на потайной башне, чтобы сжечь. Олово плавится легко.
      На крыше было холодно и ветрено. Трясущимися от холода пальцами я развязал мешок. Вспомнив, что здесь еще и не было никаких дров, я почувствовал себя дураком вдвойне. Если бы я стал таскать поленья наверх, кто-нибудь обязательно заметил бы. Но я знал, как раскалять вещи без дров, масла и огнива. Меня не заботило, опасно это или дурно, потому что рядом были люди во много раз хуже меня. Итак, я вытряхнул солдатиков из мешка в очаг и принялся думать о том, как разогреть их настолько, чтобы Сейри никогда больше не смогла ими воспользоваться. Краска почернела, руки, ноги, лица солдатиков начали оплывать. Очень скоро человечки, лошади и повозки слились в один ком. Пусть это была глупость, но от нее мне стало гораздо легче.
      Прежде чем покинуть замок, оставалось сделать одну последнюю вещь. Мама всегда говорила, что благородные дамы должны получать цветы по всем особенным случаям, потому что они любят цветы больше всего на свете. Люси была лучше любой благородной дамы, которую я когда-либо видел, так что я прошмыгнул в сад и заставил одну из лилий расцвести для нее. Я уже поступал дурно этой ночью. Вряд ли от лишнего раза мне стало бы хуже. Больше меня это не заботило.
      Мои шаги отдавались в коридорах эхом, когда я осторожно крался по замку. Сам он был темен и тих, как кладбище в Десфьере. Неужели Сейри и колдуны убили всех? Я не отваживался заглядывать в комнаты, страшась снова увидеть мертвецов. Вместо этого я поспешил к Люси так быстро, как только мог. Я перетащил ее на ее тюфяк, положил ровно, чтобы она могла лежать спокойнее, опустился возле нее на колени и, окунув пальцы в ее кровь, сказал ей:
      — Я клянусь, что никогда не забуду тебя и, когда вырасту, найду тех, кто сделал это с тобой, и отплачу им. Кровью твоей и честью дома Комигора клянусь.
      И положил цветок ей на грудь.
      — А знаете ли вы, ваша светлость, кто ответствен за этот предосудительный поступок?
      Я чуть не рухнул на Люси от неожиданности. В углу за моей спиной стоял капитан Дарзид.
      — Что вы здесь делаете? — спросил я, стараясь не выдать голосом испуг.
      — Я приехал встретиться с вашей матушкой, но, поскольку она нездорова, решил поискать вас. Вас нелегко найти. Так что же сталось с этой несчастной?
      — Это моя старая нянька, Люси. Она была… слабоумной. Я понятия не имею, зачем кому бы то ни было причинять ей вред.
      — Люси? — Дарзид опустился на колени рядом со мной и посмотрел на нее. — Это имя… конечно же. Должно быть, бедная женщина была ужасно напугана возвращением в дом вашей тетушки. Может, она ждала этого каждый день с ее приезда. Подчас прошлое никак не может оставить нас в покое.
      Он держался так, словно даже не был удивлен.
      — Но Люси никогда никому не делала вреда!
      — Знаете ли вы о своей тете Сейри? Что она вышла замуж за чародея?
      Я смотрел в сторону.
      — Да. Король Эвард сжег его. И я знаю, что папа убил ее ребенка, чтобы другой проклятый колдун не жил на свете.
      — Ну… да. Похоже, вы много о чем знаете. Успели подружиться с тетей с тех пор, как она приехала в Комигор? Хорошо узнали ее?
      — Нет. Она грешна и проклята. Это не ее дом. Папа этого не хотел. Я не разговариваю с ней.
      Дарзид улыбнулся мне именно так, как я терпеть не мог, словно он единственный мой друг во всем мире.
      — Несомненно, очень мудро. Так вот, во время этой неприятной истории с ее мужем необходимо было, чтобы ваша тетушка находилась в заключении во дворце Монтевиаля. С ней очень хорошо обращались. Ваш отец приглядывал за этим, он надеялся, что Сериана сможет понять, какое страшное зло она совершила, позволив чародейству существовать в этом мире, мире, где ему нет места, — смертный человек приобретает силу, принадлежащую лишь богам. Все эти месяцы у вашей тети была сиделка, которая ухаживала за ней…
      — Люси!
      — Да. Эта самая женщина. Я видел ее там несколько раз.
      — Ничего удивительного, что Люси сказала…
      — Сказала? Разве она не была немой?
      Капитан наклонился ко мне настолько, что его брови слились в одну.
      — Она могла объясняться знаками и рисунками. Она не умела ни читать, ни писать, но рисовала замечательно. Я всегда ее понимал.
      — Не сомневаюсь. И что же она рассказала о вашей тете?
      — Она не хотела разговаривать о Сейри и с тех пор, как та приехала, не выходила из комнаты, так что я решил, что она ее боится.
      — Ваша тетушка затаила страшную ненависть, направленную на тех, кто призвал ее к ответу за преступления, включая всех причастных к ее заключению. Спросите ее обо мне и сами увидите. Не думаю, что она отличает таких, как ваш отец и я, — тех, кто был облечен властью и нес ответственность перед королем и законом, от таких, как Люси, — тех, кто невольно оказался вовлечен в события.
      — Люси была лучше всех в целом мире.
      — Несомненно. Вы должны быть очень осторожны, когда ваша тетя поблизости. Честно говоря… увидев это, я склонен остаться с вами этой ночью. С завтрашнего дня она уже не сможет причинить вам вред. Я привез прекрасную новость, которая обеспечит ваше будущее и передаст вас под личную защиту короля Эварда.
      — А можете вы забрать отсюда Сейри прямо сейчас? Пусть король спросит с нее за убийство Люси!
      — К несчастью, это невозможно. Она каким-то образом способна отводить глаза королю, и я не уверен, что он станет с ней связываться, пока мы не докажем ее преступление. Он не поверит, что она убийца.
      — А что, если у нее есть кто-то, кто мог бы сделать это за нее?
      Капитан Дарзид вскинул черные брови:
      — Что вы имеете в виду?
      — Я видел вчера с ней двух незнакомцев, они прятались в саду. Что, если они помогли ей в этом деле?
      — Как они выглядели, эти двое?
      — Один — низкорослый, странный, у него сильный голос. Он был в рясе, как у монаха, только белой. Другой был выше и моложе, и…
      Дарзид вцепился мне в руку и сказал:
      — Это очень важно, мальчик мой. Имена. Вы слышали какие-нибудь имена?
      Имена. Тут была одна странность. Сейри и старик называли молодого разными именами.
      — Я не слышал, как зовут старика. Но другой… Они звали его Динатейль, или что-то в этом роде, и…
      — Д'Натель? Так его звали?
      — Да, но я не вполне уверен, его ли это имя, потому что они называли его еще и по-другому.
      — Как?
      — Кейрон.
      — Кейрон!
      Нечасто удается сказать взрослому то, что он совсем не ожидает услышать, но сейчас случилось именно это. Он подскочил как ужаленный.
      — Вы уверены?
      — Они называли мужчину обоими именами, так что я не знаю, какое правильное. Старик сказал, что он именно тот, кто убил папу.
      — О да. Это совершенно точно. Но имена… Если, правда… Дассин, коварный ублюдок, так долго укрывал Д'Нателя. Что он мог сделать? — Капитан лишь наполовину обращался ко мне. — Что еще было сказано? Они знали, что вы их слышите?
      — Я прятался. Они говорили о многом, чего я не понял.
      — Не сомневаюсь. Какие занятные возможности… крайне занятные… и весьма опасные. Все может измениться.
      Он взглянул на меня совсем иначе, чем прежде.
      — Похоже, вам грозит смертельная опасность, ваша светлость. Думаю, вам нужно немедленно покинуть это место.
      — Но как же мама и ребенок?
      — Д'Нателя они не заботят. Ему нужны вы.
      — Из-за мести? Это месть Сейри?
      — Да, конечно. Это месть Сейри. Все очень сложно. Эти двое не обычные люди, даже для чародеев. — Он привлек меня к себе и обнял за плечи. — Вы должны отправиться со мной. Я отвезу вас туда, где вы будете в безопасности. Там вы расскажете мне все, что слышали, а я смогу объяснить вам некоторые вещи. Мы ведь не дадим этим грязным убийцам уйти безнаказанными, не так ли?
      Мне не нравился Дарзид. Мне не хотелось находиться рядом с ним, когда он думал о чародействе. Он знал о друзьях Сейри, кем они были. Но ночь уже близилась к концу, и мне пора было уезжать. Он мог отвезти меня дальше, чем я смог бы добраться один. Я просто должен сбежать от него прежде, чем он поймет, кто я. Я посмотрел на Люси, лежащую в луже крови, и решил, что лучше отправлюсь с папиным другом, у которого есть меч, чем останусь с теми, кто сделал с ней такое.
      Итак, мы вместе выскользнули из дома в самый глухой час. Дарзид посадил меня на огромного черного коня позади себя, и мы выехали в ясную, морозную ночь. Казалось, мы скакали целую вечность, я боялся, что отморожу руки, держась за пояс Дарзида, но, в конце концов, заснул. Во сне я видел волка, воющего на полную луну, что освещала холодным бледным светом заснеженные холмы.

      Я мало что помню о бегстве с капитаном Дарзидом. Я цеплялся за его пояс и боролся с сонливостью, пока мы ехали сквозь холодную ночь. Казалось невероятным, что я продержался так долго и что лошадь скакала дни напролет без отдыха, но, когда мы разбили лагерь где-то на дальней стороне склона Серран, в нескольких днях пути от Комигора, я не мог вспомнить других остановок.
      Нас остановила погода. Спустившись с перевала, мы продвигались на север, и тут снег и ветер принялись так свирепствовать, что конь отказался идти дальше. Даже кнут капитана не помог. Зарывшись лицом в его спину от мороза, я мог слышать проклятия, глухо отдававшиеся в его ребрах:
      — Погибель на эту погоду, этот мир и всех ленивых, хнычущих тварей!
      Мы спешились на прогалине; окоченевший, я сидел в отупении на поваленном дереве, пока Дарзид разводил огонь.
      — Садитесь ближе, — позвал он, ногой подкатив к огню бревно и кивнув в его сторону, — незачем мерзнуть. Погодка не ахти, но, глядишь, и нашим преследователям достанется.
      — Преследователям?
      — Ваша мать, разумеется, разослала поисковые группы. Убийцы вашего отца и няни, скорее всего, тоже среди них. Но мы неплохо оторвались.
      Кто-нибудь может подумать, что, раз уж меня все время смаривало верхом на лошади, к привалу я должен был оказаться бодрым, однако вышло не так. Скалы, небо, деревья — все расплывалось перед глазами, и мой рассудок, казалось, соскальзывал со всего, на чем я пытался сосредоточиться. Это беспокоило меня, потому что слишком легко было допустить промах и показать Дарзиду, что я и есть та самая угроза, от которой он пытается меня защитить. Капитан дал мне два одеяла, чтобы завернуться в них. Ветер выл, а ступни и ладони оставались ледяными даже так близко к огню.
      Пока я блуждал на грани сна и яви, капитан Дарзид разговаривал сам с собой.
      — Допускают ли они? Судьба вознаградила нас за терпение… Надо спешить. Они будут наступать нам на пятки. Проверка на отцовство даст ответ… Вечная ночь, вернуться бы домой, вернуть принадлежащее мне!
      Каким-то образом все это смешалось со снами о странном старике из бабушкиного сада и о том, что он сказал Сейри в тот день. Я снова и снова повторял про себя его слова.