Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Bridge Of D'Arnath - Стражи цитадели

ModernLib.Net / Фэнтези / Берг Кэрол / Стражи цитадели - Чтение (стр. 24)
Автор: Берг Кэрол
Жанр: Фэнтези
Серия: Bridge Of D'Arnath

 

 


      Это я придумал оставить загон для рабов открытым в ту ночь, когда мы вернули их обратно. Я решил, что, почувствовав вкус недолгой свободы, они снова попытаются сбежать. Я оказался прав, и мы с моим отрядом заново переловили их за следующие два дня. Я не позволял своим людям спать, пока последний из рабов не был пойман, и жестоко выпорол сторожа за то, что тот оставил загон незапертым. Он не знал, что я сам открыл его, и верил, что заслужил наказание. Это стало хорошим уроком для моих людей.
      На следующее утро после того, как мы вновь переловили рабов, я вышел из палатки и увидел с холма, что мой отряд, их палатки, лошади, оружие — все исчезло.
      — Где они? — потребовал я ответа.
      Коврак, как обычно, занимался растяжкой и пил кавет.
      — Переведены. Не знаю куда, и вы не узнаете.
      — По чьему приказу?
      Глупый вопрос. Я и сам знал по чьему. Почему? Мы хорошо работали. Они боялись меня. Они сделают все, что я им прикажу.
       Вы прекрасно понимаете почему,— ответил Парвен. — Из-за того, кто вы есть и кем должны стать. Ваше время в лагерях подошло к концу.
      Когда я вернулся в свой дом в Зев'На, Сефаро и другие рабы исчезли, их сменили другие, безымянные. Мне не сказали, куда они делись. Я решил, что они убиты, а если и нет, то мои расспросы приговорят их. На фехтовальной площадке меня встретил новый учитель, наставники по рукопашному бою и верховой езде тоже сменились. У всех у них были странные глаза, они не улыбались, но издевались надо мной и высмеивали мои несовершенные умения, пока я не возненавидел их.
      Мне и не должно быть приятно. Предстоит выучить трудные уроки. Я пытался вспомнить, каким я был, прежде чем оказался в Зев'На, но в памяти не всплывало ничего, кроме постоянного страха. Теперь страха не было. Он исчез вместе с моей мягкостью и слабостью, я стал таким же крепким и одиноким, как красные скалы пустыни. Никогда больше я не пролью слез в подушку. Я даже не помню, как это делается.

ГЛАВА 31
В'САРО

      Мои ступни, покрытые пузырями и трещинами, кровоточили. Каждый шаг — сражение. Сначала желудок сжимался в мрачных предчувствиях, а душа ожесточалась в ожидании невыносимой боли. Затем волны обжигающего жара, струившегося из раскаленного жерла пустыни, расстреливали кожу, словно передовой отряд врага. И наконец, приходила сама боль, когда окровавленная плоть соприкасается с песком, покрытым соляной коркой, и камнем, источенным ветрами и докрасна раскаленным огненным шаром солнца.
      Я мечтал о ботинках. Как странно, что вся жизнь человека может свестись к размышлению над единственным шагом и страстному вожделению стоптанной за десять лет пары ботинок. Это были прекрасные ботинки, выносившиеся до такой мягкости и совершенной формы, что моя нога покоилась в них, как яйцо в гнездышке. Я получил их от Б'Далло в обмен на три занятия фехтованием с его прыщавым сынишкой Б'Исандером. Это было отличной сделкой для Б'Далло, поскольку моя плата, как правило, бывала выше, но в последние годы, годы войны, хорошие сапожники еще большая редкость, чем хорошие учителя фехтования.
      Годы войны… Мы думали, что они закончились, когда принц Д'Натель вернулся в Авонар после победы у Ворот Изгнанников. Наши войска — они никогда не были настоящей армией, всего лишь чародеи разнообразнейших занятий, превращенные в солдат, — были распущены. Мы выходили из убежищ и верили, что сможем вернуть жилища, откуда сотни лет назад ушли наши семьи. Дураки вроде меня говорили, что те, кто родился в Сен Истаре, могут отправиться в нашу давно заброшенную деревню и возродить ее, прокладывая прекрасный путь, по которому пройдут наши дети, — или, быть может, встретить там прекрасную женщину, с которой и проложить путь к прекрасным детям. Но мы осознали свою ошибку, и теперь какой-нибудь пустоглазый дьявол-зид носит мои несравненные ботинки, пока… пока мне приходится делать следующий шаг.
      Мы в Сен Истаре ничего не слышали о возобновившихся атаках и с радостью и надеждой занимались собственными делами. Фен'Лиро, мельник, пригласил Строителя, чтобы тот починил его колесо, и мы все собрались посмотреть на чудо, творимое голосом Строителя. Он спел на место спицы и обод, завершив мельничное колесо руладой, которая исторгла восхищенные вздохи из груди нескольких деревенских девиц, знавших, что Строитель не женат. На учителей фехтования девицы не заглядываются.
      Мое искусство умрет с наступлением мира. И хотя я радовался вместе со всеми счастливому исходу путешествия принца Д'Нателя, я все равно не мог свыкнуться с этим. Я думал пойти в подмастерья к кузнецу, но в мечах я любил вовсе не сталь. В любом случае, к ковке у меня таланта не было. Если я затачивал гвоздь, то не обходился без трех напильников и не мог, раз заострив, заставить его таким и остаться. И даже не само фехтовальное искусство так меня волновало — безупречное единство силы и изящества, — а, скорее, спрятанная в нем логическая задача. Атака, контратака, выпад, блок. Бесчисленные возможности, и для каждой из них — свои средства, которые ты воспринимаешь и сравниваешь всего за один удар сердца. Ни один бесформенный кусок металла не способен бросить вызов, равный тому, который бросают тело и разум противника.
      Но что пользы мне было с моего искусства, когда Поиск зидов пополз по улицам Сен Истара? Ледяные пальцы зидов впивались то в одного, то в другого из нас, пока мы так беспечно праздновали красоту мельничного колеса Фен'Лиро. Должно быть, еда и вино и посейчас ждут нас там, на длинных столах, расставленных на припорошенной снегом траве…
      Нет, лучше не думать о еде и вине. В день нам, пленникам, выдавали краюху хлеба размером с кулак, серую и черствую, и две чашки воды, в два хороших глотка каждая. И сколько же таких дней прошло? Шесть… семь… восемь…
      К тому времени, как нас прогнали через портал в Пустыни и приковали цепями к унылой колонне других пленников, нас, деревенских, осталось лишь горстка. Быть может, это не самый удачный день для того, чтобы быть опытным воином. Определенно, лучше лежать мертвым в Л'Тьере, чем идти по бесконечной пустыне. С каждым мучительным шагом я завидовал тем, кто нашел свой путь, ведущий за Черту… многим из тех, кого я знал. Одним из последних упавших был Б'Исандер — много лет назад я дал ему всего лишь три урока, но он многое из них почерпнул.
      Однако дар'нети не скорбит долго. Он принимает обстоятельства, делает их частью себя и идет дальше… еще один шаг на Пути, и не важно, насколько горек он. Грррр… Песок режет, как стекло.
      По крайней мере, моя душа была еще со мной, а это уже не мало, когда имеешь дело с зидами. Луку-Певца, М'Аритце-Заклинателя и Бас'Теля-Кузнеца превратили в зидов, и они, вместе с прочими, кого постигла та же участь, помогали согнать в кучу остатки наших, чтобы доставить в Пустыни. Никто не знал наверняка, как зиды выбирают, кто уподобится им, а кто станет рабом. Говорят, что это зависит от того, сколь большой силой наделен пленный. Быть может, это правда, потому что я стал рабом, а Строитель превратился в зида и перерезал глотку Фен'Лиро, для которого целый день выпевал мельничное колесо.
      — Встать, раб! — прорычал мне в ухо чей-то голос.
      Следом обрушился неизбежный удар, и я на время забыл о боли в ногах. Я даже не заметил, как упал. Я попытался подняться до того, как цепь на шее успеет натянуться, а это непросто, когда запястья связаны так туго. Я видел двоих или троих человек, которых долго волок за собой медленно тащившийся строй, пока их, уже потерявших человеческий облик, не отвязали от остальных пленников. Я всегда считал себя редкостно сильным и выносливым, но после падения задумался, не окажусь ли я добычей стервятников, подобно многим из нас. Сначала нас было полторы сотни, в основном мужчины и несколько крепких женщин средних лет, но мы потеряли уже, по меньшей мере, восемнадцать человек. Женщины держались лучше: успокаивающая мысль для того, кто полагает, что и сам не вполне лишен «женских слабостей».
      Еще несколько часов, и я был уже не в состоянии ясно мыслить. На горизонте смутно обрисовалась крепость, высокая, мрачная и очень темная, даже в резком сиянии пустыни. Один ее вид наполнял душу такой тоской и унынием, что из моей груди вырвался громкий стон. На этот раз я даже не почувствовал удара, потому что неназываемая боль внутри меня самого была намного, несравнимо сильнее.
      Вскоре после этого солнце исчезло за западным горизонтом, а колонна замедлила шаг. Пленники прижимались друг к другу, пытаясь как можно дольше сохранять остатки тепла, прежде чем их высосет холодная ночь. Наши конвоиры обычно позволяли нам так делать, но не в этот раз.
      — Растянуть строй! Скорость не сбавлять! К полуночи мы должны быть у загонов. Никакого отдыха, никаких задержек!
      Может, это и к лучшему. Я не был уверен, что переживу еще одну леденящую ночь на открытом месте — и только для того, чтобы встретить новый обжигающий рассвет.
      Еще двоих погибших отрезали от цепи прежде, чем мы взобрались на невысокий холм и смогли взглянуть сверху на армию лордов. Те из нас, кто сохранил жизнь и способность понимать, что предстало нашим взорам, с замиранием сердца смотрели на огромный лагерь наших врагов: темная масса, расползшаяся по пустыне до самого горизонта. Двадцать лет я сражался на стенах Авонара и рассуждал с товарищами о бесконечности волн зидов. Но никогда я не считал, что они и впрямь бесконечны.
      Мы шли прямо через лагерь, скопление палаток, костров и лиц казалось размытой цепью света и тьмы, спаянных ненавистью. Она чувствовалась со всех сторон, холоднее ночного ветра, трепавшего парусиновые палатки и швырявшего золу и песок в наши саднящие, покрытые коркой глаза. Они выстроились вдоль дороги, по которой мы шли, в молчании, нарушаемом лишь тихим шипением. Мы, долго сражавшиеся с ними, знали, так они выражают свое презрение.
      — Не слушай, не пускай это в себя, — шептал я, сначала себе самому, а потом — юноше, прикованному возле меня.
      Даже его бронзовая от загара кожа не могла скрыть бледности, а растрескавшиеся, покрытые волдырями губы дрожали. Годы закалки требовались человеку, чтобы не обращать внимания на шипение зидов.
      — Шаг, еще шаг…
      Окончание нашего горестного пути уже маячило впереди: черная железная решетка, расстояние между вертикальными прутьями было не больше ширины двух пальцев. Нет, не решетка — клетка, прутья тянулись вверх и переходили в крышу. Поперечины, поблескивавшие в свете факелов, были сделаны, несомненно, из того же серебристого металла, что и наши цепи. Долемар, назывался он, оковы чародеев, поскольку он делал невозможным любое использование колдовской силы. Говорили, что человек, слишком надолго связанный долемаром, сходил с ума от переизбытка накапливавшейся в нем силы, которой не было выхода. Ни один дар'нети не мог перестать вбирать в себя ощущения жизни, так же как не мог не дышать, так что, возможно, это было правдой. Таков наш Путь.
      Когда мы подошли к решетке, ворота открылись. Каждого пленника отсоединили от колонны, потом согнали всех вместе в ярко освещенный загон, слишком низкий потолок, которого не позволял выпрямиться рослому человеку. Днем, на жаре, в клетке будет не очень-то приятно, впрочем, я и так полагал, что слово «приятно» придется исключить из своего словаря или же изменить его значение, обозначив им то чувство, которое испытываешь, опускаясь на устланную соломой землю, закрывая горящие, запорошенные песком глаза и отгораживаясь от ужаса.
      Наша передышка длилась недолго. Огонь факелов и голоса выдернули меня из минутного забытья обратно в холодную ночь.
      — Так что, те, внутри, уже готовы? Мы тут надрываемся, чтобы в срок уложиться, а они еще даже не готовы! Гореть мне, если это не так!
      Это был один из наших охранников, приземистый зид с приплюснутой головой.
      — Заткнись и начинай сортировать их. Надо на всех ошейники понадевать, пока не пришел надсмотрщик.
      — Как же его затрясет, когда он увидит этот жалкий улов. Судя по их виду, лишь несколько сгодятся для тренировок. Еще несколько — для дома. Остальных — на копи или на фермы.
      — Просто запусти их внутрь и поставь охрану. Меня аж ломает всего, пока они в клетке и без ошейников.
      Опираясь на локти связанных рук, я заставил ноющее тело сесть, прислонившись к решетке, и в тот же миг пожалел об этом. Прутья были так холодны, а моя спина так истерзана солнечными лучами и плетью, что мне показалось, будто в нее вонзилось множество сосулек. Выругавшись, я разбудил юношу, который в течение восьми дней был прикован к цепи рядом со мной и считал возможным спать, свернувшись калачиком на моих ногах.
      — Что происходит? — спросил мальчик, на вид лет шестнадцати, хотя я был уверен, что последние дни изрядно прибавили ему возраста.
      — Понятия не имею. Мы им зачем-то нужны. И пока мы живы и хотя бы наполовину в своем уме, еще остается надежда.
      Мальчик поежился и покачал головой. Я не был уверен, что я и сам себе верю.
      — Просыпайтесь, свиньи! — заорал охранник. — Если хотите насытить свои гнусные животы или смочить поганые языки, выстраивайтесь в очередь к двери у дальней стены. По одному.
      В первые дни пути я видел, как люди пытались бороться, вырываться, наблюдал отчаянные попытки скопить достаточно силы, чтобы разорвать путы, превратить палку в оружие, притянуть в руку булыжник. В самую первую ночь мне показалось, будто кто-то пытался мысленно поговорить со мной образами, исполненными такой красоты и надежды, что я лежал без сна и ждал спасителей, которые, я был уверен, непременно обрушатся на наших захватчиков. Два дня в пустыне положили конец бесплодным попыткам и напрасным видениям. Тогда пришел черед просьб о помощи, о лечении, о том, чтобы напиться, и молитв о силе и отваге. Еще два дня, и затихли все.
      Пока мы подтягивались к задней стене клетки, железная дверь которой открывалась в темное, низкое строение, слышны были только лязг цепей и стоны тех, кто не смог встать. Мы пытались помочь им, но у двери всех, кто не мог идти своими ногами, зиды вталкивали обратно в клетку. Мой юный товарищ оказался среди тех, кто остался позади. Он съежился в углу, дрожа от страха.
      — Это чудо, не правда ли? — окликнул его я.
      Это была всем известная фраза из старой шутки дар'нети. Даже нас, пытавшихся видеть чудо во всем, дороги судьбы подчас заводили в тупик.
      Медленно улыбка осветила лицо мальчика, отгоняя страх и возрождая сияние духа.
      — Всё это, — выдавил он растрескавшимися кровоточащими губами. — Увидимся за Чертой.
      — Чудо… За Чертой… — подхватили некоторые из тех, кто остался позади.
      Я заметил рукопожатия, несколько поцелуев и даже услышал смех, озаривший эту мрачную ночь.
      «О, святая Вазрина! — думал я. — Из какого же удивительного материала ты вылепила нас?»
      Железная дверь распахнулась передо мной, и меня втолкнули туда. Пока один охранник проверял оковы на руках и прикреплял к кольцу на моей шее короткую цепь, второй зид связывал мне лодыжки куском веревки. Состояние ног не позволило бы мне далеко убежать, но я вспомнил несколько любимых ударов ногами, когда увидел, что охранников только двое. Жаль.
      Пока они вели меня, спотыкающегося, по темному коридору туда, где горел тусклый желтый свет и слышен был плеск воды, где-то далеко в темноте раздался вопль, загасивший последние искры выдержки, которые еще чудом теплились в моей душе. Что, во имя всего живого, может заставить человека так кричать?
       Ищи защиту внутри себя… погрузись глубже… пусть все пройдет.
      В отвращении и ужасе, я не понимал даже собственных мыслей.
      Коридор делал резкий поворот. Перед открытым дверным проемом горели факелы. Пока я жмурился от яркого света, мой охранник подвел меня к деревянной скамье, стоявшей у голой каменной стены.
      — Сядь здесь и не шевелись.
      Сидеть спокойно было не так уж просто, поскольку кто-то, стоящий позади меня, взял нож и принялся огромными пучками срезать мои волосы. Но я пытался. Когда недружелюбный незнакомец орудует ножом в непосредственной близости от твоих глаз, ушей и всего такого, лучше не возражать.
      — К следующему готов! — раздался крик из-за другой двери.
      — Этот — просто ужас какой-то, — заметил охранник, сдергивая меня со скамьи за цепь на шее.
      Из-за связанных ног я едва не упал лицом прямо в кучу волос на полу.
      — Хочешь сплясать для нас, дар'нети? Резкий ответ готов был сорваться с губ.
       Нет. Обратись внутрь себя… погрузись глубже… что бы ты ни сказал, оно станет поводом для чего-то, что ты предпочел бы не испытывать. Прибереги остроумие для тех, кто его оценит.
      В следующей пустынной комнате, маленькой, прямоугольной, были отсыревшие стены и каменный пол, плавно понижавшийся к водостоку. Охранники вздернули мои руки над головой и зацепили их за железный крюк. Затем они сорвали то, что осталось от моей одежды, вместе с изрядным количеством кожи там, где к ней присохла окровавленная ткань. И хотя я ожидал чего-то подобного, но все равно не смог сдержать крик, когда меня окатили со спины ведром ледяной воды.
      — Рука Вазрина!
      — Давай, раб, ты же хочешь появиться перед господином надсмотрщиком чистым и красивым, не так ли?
      У них была не то щетка, не то швабра, не то какое-то похожее приспособление. С его помощью они отдраили меня, а потом снова окатили ведром воды. Голый и дрожащий, я едва не подпрыгнул на ладонь от земли, когда кто-то принялся мять и ощупывать мою спину и конечности. Отвратительное чувство беспомощности. Он обошел меня кругом — маленький, аккуратный зид, от взгляда которого я весь съежился, когда он взглянул мне в лицо. Взяв один из обрывков веревки, свисавших с кольца на его поясе, он плотно обернул ее вокруг моей шеи. Я отшатнулся, пытаясь успокоить себя мыслью о том, что это было бы ужасно глупо: дать себе труд вымыть меня только затем, чтобы потом удавить. И в самом деле, он сразу же убрал веревку, не обращая внимания на мою издерганность.
      — Отдай этого Дьюину, — сказал он, надрезав шнур маленьким ножичком и передав его одному из моих охранников. — Ты кажешься просто превосходным экземпляром.
      Я предположил, что последнее высказывание адресовалось мне, но не в моих привычках было поддерживать изысканную беседу с враждебно настроенным незнакомцем, который мог сделать со мной все, что ему вздумается.
      — Как тебя зовут? И без глупостей. Мы узнаем, если ты солжешь.
      — В'Capo из Сен Истара.
      — Возраст?
      — Сорок три.
      — Род занятий?
      — Учитель фехтования.
      — В самом деле? А твой истинный талант?
      — Младший Повелитель Коней. Не было времени на что-то еще.
      Что за глупость: извиняться перед каким-то проклятым зидом за недостаток способностей.
      Его бледные глаза и полные руки продолжали изучать мое тело.
      — Очень плохо, что твой истинный талант не позволяет сделать из тебя воина. Твое физическое состояние этого требует. Но раб для тренировок — это лучшее, что из тебя выйдет. Некоторые из них живут довольно долго, случается, по нескольку месяцев. Тебе придется полагаться исключительно на физические данные, но…
      — Дьюин готов, — сказал один из охранников.
      — Скажи ему, этот сгодится для тренировок. Если он прилично сражается, он может оказаться полезным.
      Меня привели в сумрачное, дымное, жаркое помещение. Ком подкатил к горлу, когда меня поставили на колени на грязный пол. Все здесь пропиталось отвратительной вонью страха. И тот крик тоже шел отсюда.
      — Растяните его.
      Освободив от пут мои руки, их вытянули вперед и в стороны, вынудив меня лечь грудью на наклонную, холодную как лед, каменную плиту. Когда они закрепили мне запястья, кто-то снял с моей шеи железное кольцо с прикрепленной к ней цепью.
      «Тем лучше», — подумал я.
      Я не мог поднять голову, чтобы видеть хоть что-то, кроме холодного гранита под своим носом.
      Смутная темная фигура замаячила у меня над головой. Мне очень не нравился этот ревевший позади него огонь. Совершенно.
      Кто-то намазал мне шею холодной мазью, нашептывая при этом слова заклинания. Я глубоко вдохнул, пытаясь отогнать ужас, пронизывающий все мое ноющее от боли существо. Запахло раскаленным металлом. Они говорили об ошейниках.
      — Этот подойдет, — раздался сухой голос. — Посмотрим, не тонка ли кишка у этого крепкого парня.
      Чьи-то руки подняли мою голову и просунули полосу горячего металла между мной и камнем. И, разумеется, в таком положении я не мог ни отдернуться, ни как-то еще помешать им, пока они оборачивали металл вокруг моей шеи и он испарял с нее мазь.
      Я не кричал. Это было терпимо — определенно терпимо.
       Погрузись глубже… не чувствуй… пусть все пройдет…
      Пока зид произносил заклинания, от которых у меня кровь стыла в жилах, горячий металл менял форму, растекался, пока не замкнулся гладким и плотным кольцом. Тогда они окатили меня холодной водой. Борясь с тошнотой и дрожью, я подумал, что худшее уже позади.
      — Есть кто важный поблизости, кто желает насладиться запечатыванием?
      — Вам придется сделать все самому. Хозяина весь день не было видно, и гостей у него нет. Пойду, приготовлю следующего. Там еще сотня.
      — Ну, уж я-то с ними быстро справлюсь. Охранник вышел, оставив только человека в черном.
      — Ну, раб, осталось последнее. Соединить. Вот здесь… — Он провел пальцем по узкой щели между краями ошейника, вдоль моего позвоночника. — Как непременно рассказал бы господин надсмотрщик Гернальд, соблаговоли он присутствовать здесь, мы изобрели вещество более действенное, чем долемар, для сдерживания силы дар'нети. Оно называется мордемар. Он не только препятствует использованию ваших талантов, ты даже не сможешь теперь накапливать силу. Ни капли. Никогда больше. Ошейник останется на тебе до самой смерти, так что остаток дней ты проведешь получеловеком. Наслаждайся!
      Жидкость пролилась на полоску кожи между концами ошейника. Горячая, хотя не идущая ни в какое сравнение с самой обжигающей полосой металла. Но когда она заполнила щель, завершая кольцо вокруг моей шеи, она начала впитываться в само мое существо, словно кислота, разъедающая плоть. И тогда я закричал.
      Удушье… бессилие… слепота… Какими словами выразить утрату? Душа вырезана, разум выкорчеван и изодран в клочья, мир сделался плоским. Какой станет вселенная без одного из цветов — красного, синего или зеленого? Чем станет жизнь, если внезапно исчезнут все мужчины или все женщины или если больше никогда не будут рождаться дети?
      Пока печать застывала, мои крики стихли до стонов. Я потерял свой Путь. Я не мог больше наслаждаться каждым мигом, потому что не различал всех оттенков пламени, только его блеск. Я не видел чудесных лабиринтов в толще гранита, на который капали мои слезы, только холодную плиту. Я не чувствовал воздуха на голой коже и всех тех мест, куда он просачивался и которых касался, только холод, жар и боль. Слова «смерть» и «жестокость» отныне не могли вместить иного, более широкого смысла, поскольку способность принимать их в себя и смотреть со стороны была отнята у меня. Ни капли. Никогда больше. Лучше… лучше бы они отняли у меня разум, сделали из меня жестокого негодяя — тогда бы я не понимал, чего лишился!..
      Не помню, когда они сняли с моих рук обычные оковы и заменили их широкими, плотно сидящими полосами того же темного металла, и их тоже запаяв. Когда ты погружен в предельное отчаяние, никакие боль или унижения не смогут сделать тебе хуже. Убрав путы с ног, они дали мне серую тунику, чтобы прикрыть наготу, прикрепили к ошейнику цепь и отвели в загон для рабов. Оттуда уже убрали трупы и калек и насыпали чистой соломы. У всех оставшихся были короткие стрижки, серые туники и ошейники. И, подобно каждому из них, я погрузился в себя перед лицом горестной ночи.

ГЛАВА 32

      Утро. Солнце едва успело подняться, а в загоне уже стояла духота. Мы, кто сидел в этой клетке, не могли даже поднять глаз друг на друга — не из-за каких-нибудь чар, нет. Из-за того, что, взглянув, мы бы осознали реальность того, что сделали с нами. Быть так искалеченным — это невыразимое осквернение, невообразимый ужас.
       Шаг назад. Осмотрись. Запоминай все, что только можно запомнить. Ты не одинок…
      Глупо. Конечно же, я одинок. Ошейник отделил меня от жизни, от моего народа, от всех, кого я знал, и от всего, чем я когда-либо был.
       Ты не одинок. Есть и другие. Смотри и запоминай.
      Мысли и предположения в моей голове метались в безумии, словно у меня все еще было сердце или разум, чтобы беспокоиться о чем-то. Безумие обгрызало меня с краев.
       Слушай… снаружи клетки… почему нас бросили так надолго?
      — Их кормить-то надо? — спросил кто-то снаружи клетки. — Если нет, зря их в такую даль тащили. Мы полночи с ними провозились.
      — У меня нет никаких приказов.
      — Кто-то же должен знать!
      — Принеси мне приказ, тогда я их накормлю. Но не раньше.
      Меня так и подмывало крикнуть им, чтобы не утруждали себя нашей кормежкой, но вместо этого я прижался лбом к решетке и попытался заглянуть между прутьями. Безнадежно. Слишком узкий обзор. Плотно утрамбованная земля, бесконечное мельтешение, лошади — я чувствовал их запах. Сотни марширующих ног — солдатская муштра…
      — Ты про Гернальда что-нибудь слышал?
      — Да. В ванне, они сказали.
      — Он же тут пробыл-то всего месяц.
      — Видать, съел что-то не то.
      — За новеньким уже послали…
      Собеседники отошли, разговор перестал быть слышен. Почему от их слов меня пробрало таким отчаянием?
      Долетали и другие бессмысленные обрывки разговоров. Командные окрики. Бурная деятельность. Должно быть, Сен Истар первым попал под удар зидов, но окажется явно не последним. Они готовили отнюдь не мелкие отряды налетчиков.
      «Авонар, о Авонар, будь бдителен!»
      Должно быть, я задремал на жаре, потому что, когда дверь в клетку распахнулась и охранник заорал: «Встать, ленивые свиньи!» — тени уже значительно сместились. Поначалу я не собирался подчиняться, но в первый же день нашего плена зиды показали, что будет означать малейшее неповиновение — смерть другого пленника. Не моргнув глазом, они превращали тебя в убийцу. И не имело значения, что несчастный, скорее всего, поблагодарил бы меня за собственную смерть. Я не мог этого сделать. Так что я встал в очередь вместе с остальными.
      Четверо вооруженных стражников ждали на выходе.
      — Этого на рудники… в дом… на ферму…
      Они сортировали нас.
      Я был первым, кого определили как «раба для тренировок» и втолкнули обратно в загон. Наверное, ошейники были помечены нашим назначением. Когда был отобран следующий раб для тренировок, я увидел на темном металле его ошейника изображение меча и предположил, что на моем стояло такое же. Я чуть было не потянулся, чтобы ощупать его, но не смог заставить себя прикоснуться к этой вещи.
      Троих из нас назначили рабами для тренировок. Как только распределение было закончено и наших бывших спутников увели, нас снова отвели в здание и выстроили перед бледным мужчиной с узким породистым лицом. Он сидел за широким столом в пустой душной комнате без окон, по обе стороны от него стояло по тяжеловооруженному зиду.
      — Только трое из этой партии?
      — Да, господин надсмотрщик, — ответил зид, приведший нас.
      — Насколько мне известно, у нас только на этой неделе ушло в расход трое тренировочных рабов. Придется работать лучше.
      — Завтра должна прийти еще одна партия.
      — Ладно, давай-ка взглянем на этих.
      Офицер-зид встал из-за стола и медленно обошел вокруг нас, тыкая в каждого рукоятью кнута. Затем остановился перед нами.
      — Итак, друзья мои дар'нети. Вас выбрали для того, чтобы сделать ваших врагов непобедимыми. Время вашей смерти зависит от вашего прилежания — и послушания. Вам предстоит сражаться на пределе своих способностей, даже если это будет означать смерть одного из наших воинов.
      Он хлопнул свернутым кнутом по ладони.
      — Так как вы должны сражаться в полную силу, мы не можем связывать вас теми же средствами принуждения, что и других рабов. Но у нас есть и возможность предотвратить злоупотребление данной вам свободой. Пока в вас нет нужды, вы будете находиться в загоне, и сейчас я покажу, что я имел в виду. Ты, — он указал на меня рукоятью кнута, — на колени!
      Я повиновался. Нехотя. Но все же сделал это.
      — Когда раб опускается на колени, он должен вытягивать руки. Десять плетей, если забудешь в следующий раз так сделать.
      Он подошел довольно близко, я чувствовал терпкий запах его пота.
      — А теперь повали меня на землю.
      Я непонимающе взглянул на него снизу вверх, и он плюнул мне в лицо.
      — Ты что, глухой? Подчиняйся, иначе один из твоих приятелей лишится головы. Повали меня.
      С нехорошим предчувствием я потянулся дернуть его под колени, дав слишком много воли своей злости. Но не успел я дотронуться до него, как он коснулся пальцем моего ошейника. Жгучие судороги пробежали по моим мышцам, по груди, рукам, ногам… повсюду. Ошейник сжал мое горло так, что я не мог вздохнуть. Когда зид убрал руку, я скорчился, задыхаясь и трясясь, съежился на полу бездумным узлом плоти.
      Зид вернулся на прежнее место.
      — Синнегар будет за вами присматривать. Он объяснит вам, как вы будете есть, спать, мыться и тренироваться. Заговорите без разрешения — и вам отрежут языки. Вы больше не распоряжаетесь своей жизнью, не делаете ничего, кроме того, что от вас требуем мы, и так будет до вашей смерти.
      Весь оставшийся день Синнегар, низенький, плотный зид с рыжеватыми волосами и отвратительным шрамом на левой щеке, гонял нас с разными упражнениями. Мы бегали, прыгали, показывали, как владеем шестом и луком, он заставлял нас сражаться друг с другом разнообразными клинками, биться врукопашную; условие было только одно: не причинять друг другу вреда. Мы занимались в залитом солнцем огороженном загоне, но нам разрешено было окунаться в бочонок с водой так часто, как потребуется, и до отвала объедаться серым хлебом.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35