Bridge Of D'Arnath - Стражи цитадели

      И ни верховный бог Арот, удалившийся от дел в небесный замок в сказочном Кадоре, ни Близнецы-воители ничем не помогут роженице.
      — Скажите хотя бы, как она себя чувствует, чтобы я могла известить юного герцога. Он, вероятно, будет напуган слухами. Завтра День соглашения, и мы должны быть готовы к любым случайностям.
      — Ничего я тебе не скажу, ведьма! Я посоветовала юному герцогу держаться подальше от тебя, пока мы не вышвырнем тебя из замка. Все твои козни будут раскрыты, и тебя сожгут, как и следовало сделать давным-давно!
      Она хлопнула дверью прямо перед моим носом.
      Ужасная женщина. Я сбежала вниз по ступенькам и отправила посыльного к Герику — сообщить, что его мать, вполне возможно, разрешится от бремени раньше положенного, и напомнить: что бы ни случилось, завтра, с первыми лучами солнца, он должен быть в большом зале и принимать арендаторов. Возможно, это будет тяжело, но ничто не должно этому помешать.
      Весь остаток дня домочадцы ходили на цыпочках, как будто малейшее колебание воздуха могло накликать беду. Траурные стяги, все еще висящие на воротах замка, приобрели новое зловещее значение.
      Я занялась приготовлениями к встрече с арендаторами, пытаясь сосредоточиться на перечне имен и фамилий, который подготовил Джордж. Но я места себе не находила из-за того, что не могу попасть в комнату Филомены. Хотя я и понятия не имела, чем могу ей помочь, я была уверена, что должна быть там. Неллия время от времени сообщала новости, по крупицам собранные у служанок. Схватки прекратились, едва начавшись, но могли возобновиться когда угодно.
      Прибыла повитуха из Грейстева, но госпожа Вералли настаивала, чтобы мы немедленно отправили ее обратно. Я поговорила с этой миловидной, опрятной женщиной примерно моих лет и попросила ее остаться до вечера, в надежде, что герцогиня отменит решение тетушки. Повитуха ответила, что будет ждать столько, сколько потребуется. Дети не должны отвечать за дела своих родственников, сказала она, вежливо не замечая всей глупости положения. Я попросила Неллию позаботиться о том, чтобы повитухе было удобно.
      От Герика я ответа не получила. Джордж сказал, что мальчик сидел рядом с Томасом в День соглашения с тех пор, как научился ходить, и всегда вел себя превосходно. Мне оставалось лишь верить, что и сейчас он поступит так же.
      Следующим утром я поднялась затемно; было холодно, и одеваться пришлось быстро. Обычай требовал от членов семьи облачаться в лучшие наряды, но у меня не было ничего подходящего. Из двух своих платьев я выбрала более приличное, сказав себе, что сегодня моим украшением будет чувство собственного достоинства. Стоило только произнести это, как меня разобрал смех: я говорила в точности как моя мать.
      Я торопливо спустилась в кухню, где тут же вцепилась в Неллию, выходившую из кладовой:
      — Что слышно о герцогине?
      — Девушки говорят, ночь прошла спокойно, — ответила она, устраивая кусок сыра на тарелке в центре подноса, заставленного тарелками, мисками и горшочками. — Лисса! Отнеси это наверх!
      Когда девушка в белом чепце взялась за тяжелый поднос, мне на мгновение показалось, что сейчас мы окажемся с ног до головы во фруктовом пюре, отварной рыбе, фарше, горячем сидре и кусочках кекса с тмином. Однако служанка выровняла свою ношу и убежала прочь.
      — Госпожа Вералли ночевала в комнате хозяйки, — продолжила Неллия. — Она придвинула кресло, забаррикадировав дверь, и не пускает внутрь никого, кроме собственных служанок. Повитуху я оставила на ночь у себя. Я хотела спросить, не отправить ли ее обратно. Незачем отрывать ее от собственных детей, когда здесь она никому не нужна.
      — Нет, она нужна герцогине. Есть у меня одна мысль… Хоть я и не пылала любовью к Филомене, я не могла допустить, чтобы она умерла, если я могу ей помочь. Так что я собрала отряд из Неллии, Джорджа, повитухи, капитана замковой стражи и двух лакеев, которых Неллия охарактеризовала как преданных Томасу. Я приказала всем быть наготове. Как только мы получим известие о том, что Филомена рожает, повитуху доставят к ней. Если госпожа Вералли откажется ее впустить, лакеи должны будут вывести старуху из комнаты и запереть в ее покоях, пока герцогиня не разрешится от бремени или пока за тетушкой не пошлют. Поскольку Филомена была не в состоянии распоряжаться, мне пришлось взять бразды правления в свои руки, чтобы спасти жизнь ей самой и ее ребенку. Все были согласны. Я оставила их ждать сигнала Неллии к исполнению плана. У меня же были обязанности в главном зале. Главный зал Комигора представлял собой узкое вытянутое помещение, чья площадь казалась скромной лишь в сравнении с огромной высотой стен. Сводчатый потолок был так далеко, что в детстве я с изумлением вглядывалась в проплывавшие наверху облака. Я была уверена, что, если мне позволят остаться здесь на ночь, я увижу целую новую вселенную звезд. Разумеется, эти облака были не чем иным, как скопившимся дымом старинных каминов выше человеческого роста и сотен свечей и ламп, которые освещали помещение.
      Этим утром пиршественные столы и кресла были отодвинуты к стенам. Звук моих шагов отдавался эхом, пока я торопливо шла по деревянному полу в дальний конец помещения. Джордж с помощниками уже все приготовили: маленький столик с бутылью вина и парой бокалов, два мягких кресла для меня и Герика и кресла попроще — для арендатора, самого Джорджа и одного из его подручных, который сядет позади меня и будет вносить записи о выплатах в учетные книги. Всё, как того ожидают арендаторы. Есть что-то весьма успокаивающее в исполнении ожиданий пятисотлетней выдержки.
      — Молодой хозяин уже идет?
      Джордж присоединился ко мне, разглаживая серый бархатный камзол. Из-за распахнутых настежь входных дверей доносились шелест и гул толпы, а за узкими окнами зала, выходившими на замковый двор, бродили туда-сюда и притопывали от холода серые тени людей.
      — Я уверена, что он успеет.
      Разумеется, я вовсе не была уверена в этом и вздохнула с не меньшим облегчением, чем Джордж, когда Герик быстро вошел в зал. Мой племянник был одет в плотно облегающие штаны черного атласа и белые чулки. Из-под желтого атласного же камзола, щедро изукрашенного золотым шитьем, был выпущен широкий воротник рубашки из узорчатого зеленого шелка. Его каштаново-рыжие волосы сияли, а глаза, казалось, могли заморозить вулкан.
      — Вы прекрасно выглядите, сегодня утром, ваша светлость, — приветствовала я его.
      Не удостоив меня ответом, он сел рядом и застыл, выпрямив спину. Он казался намного старше своих десяти лет.
      — Вы уже говорили с матерью или госпожой Вералли? — спросила я.
      Он отрицательно покачал головой.
      — Тогда, возможно, вы захотите узнать, что… насколько мне известно, с вашей матушкой пока что все в порядке.
      Я не ожидала, что он пустится в пляс от радости, но была поражена, когда он посмотрел на меня взглядом, полным неприкрытой ненависти, от которой меня бросило в жар.
      Было некогда выяснять причину его неудовольствия, потому что за окнами уже брезжили первые лучи солнца. Топот и шарканье сотни подбитых гвоздями башмаков эхом разнеслись с дальнего края зала, когда длинная череда крепких, безыскусно одетых людей двинулась к нам через открытые двери. Я поднялась с кресла и знаком велела Герику сделать то же самое.
      Джордж наклонился ко мне из-за спины и прошептал:
      — Этот человек…
      — Почтенный Кастор, — сказала я, кивком приветствуя приземистого беззубого старика, который с гордостью возглавлял очередь.
      Я просила Джорджа незаметно подсказывать мне, если я замешкаюсь с именем, поскольку было невозможно выучить новые лица и вспомнить все старые за краткие несколько месяцев. Но Кастор возделывал комигорскую землю с тех пор, как мой отец был ребенком.
      Я указала ему на кресло.
      — От имени его светлости, юного герцога, я рада приветствовать тебя в Комигоре. Будь добр, присядь.
      — Почту за честь, госпожа, — громко ответил этот небрежно одетый человек, сощурился, почтительно коснулся лба и осторожно устроился на деревянном кресле.
      — Бокал вина? — предложила я.
      — Благодарствуйте, госпожа, только не сегодня. У меня еще дела есть.
      — Расскажи-ка, почтенный, как твоя Кейт? А Бон и Сей ли, должно быть, совсем выросли с тех пор, как я была здесь последний раз? Они все еще меняются платьями и дурачат всех, заставляя их путать?
      С лица старика исчезла настороженная степенность.
      — Так это и впрямь вы!.. — Он сглотнул с трудом и моргнул. — Нет… нет, госпожа. Сейли вновь на сносях, у нее это уже четвертый, а Бон так себе никого и не нашла, так что теперь они совсем не похожи. А Кейт моя в порядке. У ней еще все зубы при себе.
      — Рада слышать.
      — А как поживает молодой герцог и его семейство? — Старик наклонил голову в сторону Герика.
      Тот молча кивнул. Вежливый и подобающий случаю ответ.
      — Мы пребываем в добром здравии и благодарим всех, кто оказал нам честь своей службой, — ответила я.
      Мы кратко обсудили погоду и урожаи, и я велела Джорджу сделать пометку, согласно которой почтенный Кастор получит дополнительные полмешка семян, поскольку он заботился об участке своего зятя, ушедшего на войну в Искеране. За молодого солдата некому было работать, потому что его отец уже умер, а старшему сыну было всего шесть лет. Когда все было надлежащим образом отмечено, я встала, завершая разговор.
      — Желаем тебе доброй зимы и хорошего урожая, почтенный Кастор.
      Старик поднялся и снова торжественно коснулся лба.
      — И хозяину нашему, и семье его того же, госпожа.
      Тут он опустил руку в карман, достал оттуда замусоленный платок, осторожно развернул его и достал восемь маленьких серебряных монет. С великим почтением он вложил их в мою ладонь.
      — Благодарю тебя, почтенный Кастор, — произнес Герик, вежливо кланяясь в знак уважения перед пожилым арендатором, чем несказанно удивил и меня, и его.
      Затем старик уступил место следующему земледельцу, который глядел на меня с явным беспокойством.
      Многих арендаторов я знала. Это были главы семей, работавших на комигорской земле поколениями, чьи дети росли бок о бок со мной, хоть нашим дорогам и не было позволено пересекаться. Другие были новичками в поместье. Несколько человек даже не раскрыли рта в ответ на мои вопросы. Их нежелание говорить могло быть и простым следствием того, что мы не знали друг друга, но не один и не два из них прищелкивали пальцами — этот жест должен был привлечь внимание Святых Близнецов к частице зла, от которого они, как предполагалось, защищают людей. Арендаторы шли один за другим все утро, лишь по нескольку мгновений на каждого, и каждого надо было приветствовать так, как будто он был первым.
      — Почтенный Финальдо, приветствую тебя…
      — …почту за честь, госпожа…
      — …этим утром — никакого вина…
      — …доброй зимы и урожайного года…
      Прошло два часа с начала этого долгого дня, когда лакей принес мне записку, набросанную небрежным почерком Неллии: «У герцогини схватки, чувствует себя неважно. Госпожу тетушку убрали прочь, и позвали повитуху, как вы приказывали».
      — Почтенный Хельярд, приветствую тебя…
      — …новую косу, а то старая истерлась по самую рукоять…
      — …в добром здравии, благодарю тебя…
      Делать было нечего. Мы не могли прерваться. В паузе между двумя арендаторами я передала записку Герику, поскольку он имел право знать. Серьезное выражение его лица не изменилось после того, как он прочел письмо, и мальчик любезно поклонился следующему земледельцу. Я испытывала невероятную гордость за своего племянника.
      — …того же герцогу и его семье…
      — С семью-то детьми у вас должна быть коза. Как нет козы? Джордж, отметь: почтенный Артур должен получить козу.
      — …в добром здравии… В полдень лакей вернулся.
      «Герцогиня разрешилась дочерью. Ребенок очень слаб. Герцогиня спит, с ней, кажется, все в порядке».
      Я передала записку Герику, он отреагировал точно так же, как и в прошлый раз.
      — …благодарим за верную службу…
      — …сын собрался жениться…
      — …отметь, Джордж: сын почтенного Фердана, Джеральд, будет следующим в очереди на новые наделы земли. Если мы снова откроем западные поля, как и собирались…
      Перерыва на второй завтрак мы делать не стали. В свое время я изводила маму нытьем, возмущаясь, что выполнившие свой долг крестьяне отправляются домой, а нам приходится сидеть весь день без глотка воды и крошки хлеба. Она оставляла мое хныканье без внимания, лишь однажды заметив: «Когда-нибудь ты поймешь, Сейри, что просить человека придержать работу за целый год, пока ты набьешь желудок, недостойно того положения, которое дано тебе в жизни».
      В свои десять Герик справлялся намного лучше, чем я в его возрасте. Он смотрел арендаторам в глаза, когда благодарил каждого за принесенную плату. Томас прекрасно выучил его. Я улыбнулась, приветствуя следующего.
      — …невыносимо стыдно, госпожа. Это все выпивка творит… совсем меня ума лишила… а ворюгам раздолье…
      — …но ты не платишь ренту уже три года, а пятеро молодых парней ждут, не дождутся земли. Пора уступить место тем, кто будет работать на совесть.
      — Куда же я денусь? Моя жена… а дети?..
      — Тебе следовало думать о семье тогда, когда ты пропивал все свои обязательства. Твоим родным не придется довольствоваться горькими плодами посеянного тобой урожая, но своей земли у тебя больше не будет. Будешь работать на почтенного Кастора, который один трудится на двух наделах, потому что его зять в отлучке. Он станет кормить тебя, как обычного наемного работника. Слушайся его, и он научит тебя чести и ответственности.
      Так прошел День соглашения, пока самый последний причесанный и отмытый земледелец не покинул главный зал уже затемно. Сияющий Джордж приказал своему помощнику собрать учетные книги и простой стальной ящик, в котором лежали теперь средства на ремонт кузницы и крыши над западным крылом, на уплату королевских налогов, на жалованье слугам, солдатам и виноторговцу. Хватало и на безбедное существование молодого герцога и его семьи в течение всего будущего года. Когда бледные от усталости писари были отосланы, прочь, управляющий низко мне поклонился.
      — Хороший был день, сударыня, молодой герцог. Все прошло, как подобает.
      Это была высочайшая похвала из уст неразговорчивого Джорджа.
      При свечах, освещавших бумаги управляющего, графин мерцал рубиновым блеском. Повинуясь странной прихоти, я налила по толике вина в оба стоявших сегодня весь день без дела бокала и предложила один Герику, устало обмякшему в кресле. Он выпрямился и поднес бокал к губам.
      — Твой отец гордился бы тобой сегодня, — сказала я с улыбкой.
      Но, видимо, мои слова каким-то образом напомнили ему о том, что портило наши отношения. С гневным возгласом он швырнул бокал прямо мне под ноги. Ударившись об пол, тот разбился, окропив мои юбки россыпью кроваво-красных брызг. Герик бросился вон из зала. У меня даже не осталось сил на удивление.
      Две скомканные записки от Неллии лежали на кресле Герика, напоминая о том, что еще не все дела на сегодня закончены. Я поблагодарила недоумевающих слуг, которые пришли убрать грязь и расставить в зале мебель, и стала подниматься по лестнице к Филомене.
      Прежде чем я добралась до первого пролета, запыхавшийся слуга обратился ко мне с сообщением от управляющего. В маленькой приемной ждет какой-то посетитель, желающий видеть герцогиню по важному делу. Может быть, госпожа Сериана встретится с ним? Я решила сперва избавиться от гостя, чтобы оставшееся время посвятить Филомене и Герику. Я не могла себе представить, что привело кого-то в Комигор поздним вечером. Так что, руководствуясь любопытством не в меньшей степени, нежели нетерпением, я поспешила в скромную приемную, которая предназначалась для посыльных и посетителей невысокого положения.
      — Добрый вечер, сударь, — сказала я закутанной в плащ фигуре, стоявшей перед камином спиной ко мне. — Будьте так любезны, сказать, что у вас за срочное дело к герцогине.
      — Только в том случае, если вы окажетесь герцогиней, — ответил мне незнакомец таким надменным тоном, какого никогда не услышишь от тех, кого направляют ждать в маленькие приемные.
      Произнося это, он повернулся ко мне, и мои возражения умерли, не сорвавшись с уст. Привлекательный мужчина средних лет с узким лицом и темными, коротко стрижеными волосами, не броско и добротно одетый, как подобает военному среднего ранга, у которого есть связи при дворе. С тех пор как мы виделись в последний раз, он отпустил бороду длиннее, но я не могла не узнать его.
      — Дарзид!
      — Вы?..
      Он быстро овладел собой, но я успела заметить изумление, досаду и несомненные признаки беспокойства, прежде чем он спрятался за привычной маской отстраненного любопытства. На мгновение меня захватило не вполне подобающее удовольствие при виде его замешательства — пусть даже минутного.
      — Госпожа Сериала. Никогда, ни при каких обстоятельствах я не подумал бы, что встречу вас в доме вашего брата. Неужели ее светлость лишилась рассудка?
      Осторожность удержала мою ненависть на привязи. Лишь несколько часов назад Кейрон и Дассин прогуливались по комигорскому саду, а теперь сюда прибыл тот, кого я считала самым опасным человеком во всех Четырех королевствах.
      — Ее светлость не принимает сегодня гостей, капитан. Изложите суть вашего дела, и я сделаю для вас все, что смогу.
      Когда-то я полагала сумрачно-обаятельного капитана Томасовой стражи просто умным и несколько безнравственным придворным, который предавался своего рода циничному развлечению, вращаясь в кругу власть имущих и с презрением наблюдая за их глупыми выходками. Мы были друзьями настолько, насколько натура Дарзида была способна к дружбе. Я потеряла к нему интерес, когда меня захватило таинство любви к чародею. А затем развлечения Дарзида приобрели человекоубийственную наклонность. Он был орудием тех, кто арестовывал, судил и казнил Кейрона и наших ближайших друзей. Именно Дарзид принес мне труп моего ребенка и наблюдал за моей скорбью так, как если бы я была каким-то чуждым созданием, с которым у него не могло быть ничего общего. И в день, когда Кейрон вернулся в наш мир в теле принца Д'Нателя, Дарзид бросился по его следу в компании трех воинов-зидов из мира Гондеи. Был ли он пешкой, жертвой обмана или же заговорщиком, я не знала, но невинным он не был определенно.
      Он подошел ближе — так близко, что мне стало тревожно. Я могла чувствовать запах его дыхания, анисовый из-за любимых им сладостей. Но я не отступила.
      — О, как это занятно, — сказал он, изучая мое лицо. — Какой неожиданный поворот наших судеб. Однако у меня совершенно неотложное дело. Решающая возможность, так скажем. Если это пройдет мимо герцогини, она снимет чью-то голову. Полагаю, вашу.
      — Или я узнаю, в чем дело, или этому придется подождать. Герцогиня сегодня разрешилась дочерью.
      Дарзид широко улыбнулся, его щеки залила краска.
      — Дочерью, говорите? Бедный Томас. Его последняя попытка достичь бессмертия завершилась очередной девочкой. Она так же слаба, как и остальные?
      — Не вижу, как бы это вас касалось, капитан.
      — Хорошо, что его первенец — сын, не так ли, иначе кто бы блюл святые традиции Комигора?
      Он разразился совершенно неуместным хохотом. Если бы он не стоял так близко, я бы и не заметила нешуточной холодности его зрачков.
      — Что у вас за спешное дело, капитан? Уже поздний час.
      Он опустился на стоявшую у камина деревянную скамью с высокой спинкой и вытянул тонкие, затянутые в черное ноги, всем своим видом напомнив мне паука.
      — Я привез ответ герцогине на ее прошения, но совершенно очевидно, что обстоятельства изменились. Быть может, мои известия несколько устарели, нежеланны или уже излишни… Скажите, сударыня, как поживает ваш племянник?
      Он произнес это обычным тягучим голосом, но взгляд его не дрогнул.
      — С какой стати вы интересуетесь молодым герцогом? Когда умер мой брат, умерли и все ваши связи с Комигором. Томас не заключал с вами договора.
      Дарзид широко улыбнулся.
      — Не бойтесь, сударыня. Я здесь не для того, чтобы претендовать на жалованье, просто хотел оказать последнюю услугу моему глубокоуважаемому бывшему хозяину. Сочтя меня недостойным учителем для вашего племянника, герцогиня попросила меня, неофициально навести справки насчет подобающего воспитания. Я нашел человека, с одной стороны — в должной мере высокопоставленного, чтобы удовлетворить меркантильные амбиции герцогини, с другой — обладающего достаточным терпением, чтобы взяться воспитать мужчину из, прямо скажем, исключительно трудного отпрыска вашего брата.
      — И кто же этот человек?
      Как будто любой выбор Дарзида мог быть приемлемым!
      — О, вы будете в восторге. Это настолько деликатный вопрос, что я бы не доверился никому, прежде чем известил графиню, но возможность увидеть ваше лицо, когда вы услышите новость, слишком заманчива. Разве вы не догадываетесь, кто мог бы согласиться взять на себя такую ответственность?
      Я не ответила. Кожа пылала под его взглядом. Я крепко обхватила себя руками, чтобы он не заметил моей невольной дрожи.
      — И вы не доставите мне удовольствия посостязаться с вами? О, какая досада, сударыня. Плохо, очень плохо. — Он наклонился вперед. — Наш король собственной персоной!
      Дарзид расцвел улыбкой и снова оперся на вытянутый подлокотник скамьи.
      — Эвард хочет взять Герика на воспитание? — Только неимоверная усталость после долгого дня не дала прорваться моему отвращению.
      — А кто еще? Он так по-родственному относился к Томасу и готов был сделать для него то же, что и всякий брат. Я бы сказал, это неплохая возможность для Герика заполучить невесту королевского происхождения, минуя установленные порядки. Если, конечно, его самого возможно будет облагородить. Ирония судьбы, не так ли? Комигор, связанный с лейранским троном, — то, о чем так мечтал Томас, только поколением позже. Правда, он несколько чересчур мертв, чтобы оценить это.
      Этот план был вполне выполним и оттого еще более ужасал. Эвард, король Лейрана, действительно любил Томаса, насколько вообще может любить поверхностное, высокомерное, беспринципное существо. Его вполне можно было убедить в том, что если он приютит сына друга и вырастит из него подходящего супруга для дочери, принцессы Роксаны, то разом избавится от двух докучливых обязательств. И это уже не изменить. Предложение поступило, как сказал Дарзид, в ответ на прошение Филомены.
      Дарзид замер в ожидании моего ответа, словно толпа, затаившая дыхание перед виселицей, предвкушающая, когда затянется петля. Хитрить было бессмысленно.
      — Вы будете рады услышать, капитан, что мне нечего на это ответить. Но даже самого заброшенного крестьянского ребенка я бы не обрекла на жизнь у Эварда. Поэтому я сделаю все возможное, чтобы убедить герцогиню в том, что ее сын нуждается в наставнике хотя бы с зачаточными представлениями о чести…
      — И горе тому, кто недооценивает госпожу Сериану. Я был близок к этому. Очень близок.
      — …но решение, разумеется, остается за моей невесткой. Возможно, она будет в состоянии принять вас завтра, но я ничего не обещаю. Вы остановились где-то поблизости?
      Я не собиралась приглашать его переночевать под крышей замка.
      — Я остановился в казармах Грейстева, сюда вернусь утром. Дело не терпит отлагательства. Его величество ждет мальчика в своей резиденции к завтрашней ночи. Однако… возможно, раз вы здесь, правила игры меняются… да, думаю, так… Даже самая совершенная стратегия должна учитывать непредвиденные обстоятельства.
      — Я велю слугам седлать вашего коня.
      Не меняя расслабленной позы, он с издевкой мне поклонился.
      — Как пожелаете, сударыня, как пожелаете.
      Все еще озадаченная ролью Дарзида в сложившемся положении, я поднялась в спальню Филомены. В комнате стоял полумрак, лишь несколько свечей на каминной полке озаряли герцогиню, крепко спящую на огромной кровати. Ее щеки и губы были розовыми, а золотистые волосы разметались по пышным подушкам. Госпожа Вералли бдела на жестком стуле рядом с постелью, но ее подбородок уже поник на обтянутую черным атласом грудь. Она похрапывала, поджав губы, как и подобает почтенной матроне. Можно было найти уйму недостатков в этой мрачной женщине, но она и впрямь была самоотверженной компаньонкой.
      В детской я нашла Элену, повитуху, склонившуюся над крошечным свертком.
      — Как она? — спросила я шепотом.
      Она покачала головой и откинула краешек пеленки, показывая мне ребенка. Я никогда еще не видела такого крошечного личика. Кончик моего мизинца мог полностью накрыть ее носик, а большим пальцем можно было заслонить глаза. Воистину, даже та мягкая сила, которая удерживает нас на поверхности земли, способна разрушить подобную хрупкость. Золотой пушок покрывал головку девочки. Она была прекрасна.
      — Мы нашли кормилицу, но у малышки нет сил сосать. Пришлось дать ей несколько капель молока с ложечки, но так она долго не продержится. Вот, слышите, как ей трудно дышится?
      — А что с герцогиней?
      — Да с ней-то все в порядке будет, сударыня. Ребенок ей нисколько не повредил, хотя старая госпожа ее и убедила, что ей от него плохо. Сразу видно, что ни та, ни другая, ни разу ребенка до срока не выносили.
      — Сомневаюсь, что у госпожи Вералли есть дети, но у герцогини совершенно здоровый сын.
      Женщина выглядела озадаченной.
      — Если б я не услышала это от вас, я бы сказала, что это какая-то ошибка, сударыня. У герцогини слишком слабая утроба. Она всегда будет разрешаться от бремени преждевременно. Ни разу не видела, чтобы женщина с такой утробой выносила бы жизнеспособного ребенка.
      — К счастью, ее сын вполне здоров, — сказала я. — Полагаю, и был таковым с самого начала. Хорошо, что ты оказалась здесь, Элена. Спасибо тебе за терпение и знания.
      Женщина раскрыла рот, словно чтобы продолжить спор, но вместо этого вежливо поклонилась.
      — Мы послали в Грейстев за более опытной кормилицей. Через час она должна прибыть. Меня попросили задержаться до ее прибытия, хотя мне давно уже пора возвращаться к собственному потомству.
      — Конечно, ты можешь отправляться домой. Получи у Неллии плату за труды и поужинай, прежде чем ехать. И передай, чтобы она отправила кормилицу наверх, когда та прибудет. А я пока присмотрю за ребенком.
      Малышка была легкой, как перышко. Ручка была не толще лапки котенка, а миниатюрные пальчики еле-еле обхватывали мой палец. Я ходила с ней по комнате, шепотом рассказывая о Томасе и роняя скупые слезы о потерянных жизнях, потерянных годах, потерянных надеждах. Затем прибыла кормилица и села в темном углу комнаты на поставленное для нее кресло, забрав ребенка.
      Несмотря на поздний час, я отправилась на поиски Герика, намереваясь пробиться сквозь его злость, чтобы он увиделся с сестрой, пока она еще жива, и, быть может, хоть как-то утешил мать, когда та проснется. Джеймс, его бездельничающий слуга, сообщил, что Герик недавно заглядывал к себе и взял плащ. С тех пор его никто не видел. Это было не в обычае Герика — отлучаться в столь поздний час.
      Я отыскала у себя в спальне свой плащ и лампу и отправилась в северо-западную башню. В детстве я часто искала там прибежища, когда мне было тяжело на душе. Всю дорогу вверх по лестнице в потайную комнату меня не покидало ощущение смутной нарастающей тревоги.
      Его здесь не было. Сильный порывистый ветер дул из дверного проема, ведущего к внешней лесенке, крыше и парапету. В лампе зловеще бился язычок пламени, отбрасывая пляшущие тени на скругленные стены. Поплотнее запахнувшись в плащ, я выбралась на крышу. Герика не было, хотя кто-то побывал здесь совсем недавно. От костровища шел резкий запах. Я поднесла к нему лампу, чтобы разглядеть, что же так воняет. Гладкий камень был совершенно чист, за исключением большого бесформенного кома, от которого все еще шел жар. Я бы еще долго гадала, что это, но заметила в стороне от ямы крошечную металлическую руку, раскрашенную голубой краской. Солдатики. Каким-то образом Герик сумел притащить сюда дрова и, переборов ветер, развести огонь, чтобы расплавить всех до единого отцовских солдатиков. Я не знала, плакать мне или смеяться.

ГЛАВА 8

      Я уеду ближайшим же утром. Смех и слезы совершенно ни к чему, а вот убраться из жизни Герика стоит. Даже если мне придется идти пешком до Грейстева, а там нанимать деревенскую клячу, чтобы уехать отсюда, я не могу спокойно смотреть, как из-за меня ребенок разрушает себя и свой дом. Ничто из того, чем я занималась последние четыре месяца, не имело смысла. Ребенок Филомены умрет. Герику отчаянно нужно, чтобы кто-то ласково, но решительно избавил его от ненависти и одиночества. Никому из них я не могла помочь.
      Я обшаривала комнату, остервенело, швыряя вещи в дорожную сумку. Что настолько разозлило этого ребенка? Последние несколько недель мы прожили хоть и без теплоты, но, по крайней мере, терпимо друг к другу. Наше празднование Долгой Ночи вселило в меня огромные надежды. Что изменилось? Меня терзало дурное предчувствие, которое не мог развеять даже самый трезвый подход. Все казалось бессмысленным.
      Я проснулась среди ночи; оказалось, что я лежу, скорчившись, поверх покрывала, все еще в платье, надетом на День соглашения. Лампа давно потухла. Я завернулась в одеяла и позволила темноте снова погрузить меня в суматошный тревожный сон.
      Я неистово колотилась в дверь какой-то воображаемой темницы, когда очнулась в сером сумраке комнаты, услышав непрекращающийся стук уже в самую настоящую дверь собственной спальни.
      — Сударыня, прошу вас. Неллия говорит, вы должны торопиться. — Испуганный шепот мгновенно разбудил меня. — Пожалуйста, сударыня, ответьте. Это ужасно. Я не хотела вас будить, но Неллия велела. Пожалуйста, откройте.
      — Нэнси? Я здесь. Секунду. — Стук продолжался, пока я не нащупала щеколду.
      Служанка была бела, как мел и вся дрожала.
      — Неллия просит вас немедленно идти к ней.
      — Что-то с молодым герцогом? Или с герцогиней? Нэнси замотала головой, так что чепец едва не слетел.