Bridge Of D'Arnath - Стражи цитадели

      — Этот Изгнанник заслуживает доверия, как никто другой, — ответил Экзегет. — И он уже забрал юного принца в безопасное место. Я предлагаю оставить его там…
      Пока все шестеро продолжали пререкаться, в моей голове нарастал тихий гул.
      … Он жив… жив… жив…
      Паоло неотрывно смотрел на выглядывающее из-под края ковра пятно крови, медленно тускнеющее от красного до коричневого. Слезинка катилась по его веснушчатой щеке. Я коснулась его руки, и в этот раз он не отстранился. Когда он взглянул на меня, я легко покачала головой, призывая его к молчанию.
      — Итак, — сказал Экзегет, — давайте разберемся с этими шпионами, после чего можно будет заняться делами. Эти двое не только не зиды, они даже не дар'нети.
      — Не дар'нети? Да… вижу.
      Тепло и покалывание коснулись дна моих глаз, когда старый Устель уставился на меня через весь стол. Словно у меня было три головы.
      — Человеческая раса. Се'Арет выпрямилась в кресле.
      — Человеческие шпионы? Кто эта женщина?
      — Как шпионка, она страшно неудачлива. — Экзегет легонько постукивал кончиками гладких белых пальцев, сложенных домиком. — И потом, достаточно взглянуть на нее, чтобы понять, кто она, — даже если некоторые настолько глухи, что не услышали ее слезливых воплей.
      — Я не глуха, — огрызнулась Наставница. — Здесь было слишком шумно.
      — Да уж, когда Наследник Д'Арната кончает с собой, не в силах вынести боль в голове, непристойная суматоха кажется наиболее вероятным последствием. Но будет, неужели вы не замечаете сходства с нашим новым господином? Я убежден, нас почтила своим присутствием мать нашего юного принца.
      Экзегет вскочил с кресла и сошел с помоста, подойдя ко мне. Скрестив руки, он изучал мое лицо и одежду, словно предмет мебели.
      — Мать? То есть жена Изгнанника, который жил в теле Д'Нателя? — уточнила Мадьялар, с любопытством глядя на меня. — Это правда?
      — Госпожа Сериана Маргарита, двукратная вдова одного человека, — сострил Экзегет. — Случай печальный и крайне незаурядный. Обычная человеческая женщина. Разумеется, их раса совершенно не приспособлена к шпионажу, как мы его понимаем. Они не могут читать в разумах, им не доступно ничего, помимо скудных свидетельств собственных глаз и ушей. Не понимаю, как дар'нети — даже Изгнанник — мог связаться с такой пустышкой.
      — Она что, немая? — раздраженно спросил Устель. — Почему она так тупо стоит перед нами?
      — А что ей говорить? — поинтересовалась Мадьялар. — Как она счастлива, видеть нас, собравшихся здесь, чтобы судить ее мужа и ребенка? В каком восторге она оттого, что несчастный безумец наложил на себя руки в зале совета? Она не совершила никакого преступления, я полагаю.
      Женщина откинулась в кресле; пальцы выбивали по столу быструю дробь, губы сжались в гримасе досады.
      — Ну, мы же не можем просто взять и отпустить ее. — Лысый Й'Дан закусил губу и наморщил лоб. — Может, ей известно что-то важное. И я не понимаю, если она — жена принца, почему он не признал ее? Почему она ошивалась там, в грязи, — он принюхался, — в конюшнях?
      — Прекрасные вопросы, — заметила Мадьялар, — но важнее сейчас, не может ли она помочь нам узнать нашего нового Наследника. Мальчик на вид весьма холоден. Какой десятилетний ребенок назовет своего отца убийцей? Наше испытание не дало никаких свидетельств того, что нашему последнему принцу доводилось убивать.
      — Очевидно, кому-то из нас придется расспросить эту женщину, прежде чем мы отпустим ее, — согласился Экзегет. — Поскольку сама она не сможет добраться по Мосту в свой мир, пока сын не проведет ее, им с ее юным спутником понадобится кто-то, кто позаботится о них. Полагаю, как глава Наставников, я должен взять эту заботу на себя.
      Я едва не нарушила свое решение молчать. Я не могу позволить ни себе, ни Паоло сдаться Экзегету.
      — Нет, я заберу ее, — возразила Мадьялар, кинув на Экзегета злобный взгляд. — Когда речь шла об испытании принца, вы настояли на том, чтобы я отказалась в вашу пользу. И что же из этого вышло? Он был искалечен, едва ли не полумертв, когда вы привели его сюда сегодня утром. А их случай, — она показала на Паоло и меня, — требует женской руки.
      — Как вы смеете перечить мне? В состоянии принца виноват Дассин, а не я, и если вы думаете, что я допущу, чтобы нового Наследника баловала какая-нибудь излишне чувствительная дамочка…
      — Чума на вас обоих! — Гар'Дена поднялся во весь свой внушительный рост, впечатав мясистый кулак в столешницу так, что содрогнулся пол. — И на всех нас, дар'нети, допустивших, чтобы все зашло так далеко!
      В продолжение всего спора этот массивный человек молча сидел в своем огромном кресле, положив подбородок на пальцы, унизанные сапфирами и изумрудами. Но сейчас его громоподобная ярость оборвала эту глупую перебранку, как стрела, вонзившаяся в горло, обрывает крик.
      — От одной беды нас спасли наш брат Дассин и тот погибший Изгнанник, о котором вы так бессердечно забыли. Сейчас мы стоим на пороге новой, а вы все ссоритесь из-за своих жалких прав. Мы должны склониться перед этой женщиной, переживающей потерю, которую мы даже представить себе не можем. У нас нет права допрашивать ее, напротив, мы должны умолять ее простить нас и поделиться знанием о том, что может побудить ее сына следовать Пути дар'нети. Чтобы покончить с этим, я беру ее под свою защиту, а если у кого-нибудь есть возражения, он может обсудить их с моим кулаком! — Ослепительная молния сорвалась с усыпанной камнями руки Гар'Дены.
      Оставив шипящих, брызгающих слюной Экзегета и Мадьялар и остальных разинувших рты Наставников, Гар'Дена шумно, но с поразительной легкостью спрыгнул с помоста и бесцеремонно указал нам с Паоло на дверь. Сопротивляться ему было так же бесполезно, как легкому перышку противиться силе урагана. Когда бронзовые двери остались у нас за спиной, у меня закружилась голова, помутилось в глазах, и мне показалось, что я нахожусь одновременно в двух разных комнатах.
      Одна была убрана строго: толстый тускло-синий ковер на полу и скамьи дорогого дерева с мягкими сиденьями у голых кремовых стен. Другая казалась полной противоположностью. Огромное пространство, полное роскоши: стены убраны алой парчой и золотистым бархатом. С потолка, расписанного лесными пейзажами и танцующими девушками, спускались огромные занавеси из тончайшей красной и желтой ткани, переливавшейся, словно водная гладь. А по всему полу, выложенному зелеными плитками, разбросаны пурпурные узорчатые ковры, такие пушистые, что могли сгодиться и для королевского ложа. Сквозь медленно колышущиеся занавеси я разглядела серебряные и бронзовые лампы, стоящие на широких столах с ножками в виде золотых львов и черными мраморными столешницами. Статуи, серебряные колокольчики, украшения из хрусталя и серебра, корзины с цветами стояли или висели в каждом закутке и в каждой нише. Два фонтана журчали в углах комнаты, уставленных горшками с зеленью, даже с маленькими цветущими деревцами. Диковинные птички щебетали на их ветвях, повсюду звучала музыка: свирели, флейты, и виолы тихо наигрывали мотив, менявшийся в зависимости от того, где вы стояли.
      Сильная рука подтолкнула меня, и я шагнула вперед. Скупо убранное помещение исчезло. Гар'Дена, Паоло и я оказались во втором увиденном месте. Но пышная роскошь просторной комнаты оказалась еще не всем чудом. Гар'Дена трижды хлопнул в ладоши, и в комнате возникли три юные женщины. Одна была тоненькой и невысокой, с темными длинными волосами, которые как раз и расчесывала серебряным гребнем. Вторая была высока и светловолоса. На ее привлекательном лице отражались удивление и досада, вскинутые руки и передник были выпачканы мукой. Третья, самая юная, с ярким и свежим лицом, едва ли старше двенадцати-тринадцати лет, сидела, словно в колыбели, в петле одной из драпировок. На левой руке ее лежала книга, а правой она водила по строкам. Ее рассеянный взгляд был направлен куда-то в середину комнаты, и чем дольше я за ней наблюдала, тем яснее мне становилось, что девушка слепа. Но, тем не менее, она каким-то странным и чудесным образом «читала» книгу.
      — Айесса, Ариэль, Айме, у нас гости, — прогудел Гар'Дена. — А ну не спать! Нам нужны комнаты, ванны и ужин. Все три девушки были одеты в белые платья с высокой талией и рукавами, расшитыми голубым и розовым шелком. Изящная простота их нарядов резко контрастировала с самим Гар'Деной, разодетым в зеленые атласные штаны и красный шелковый камзол, не упоминая уже об огромном количестве драгоценных украшений.
      — Тебе следовало бы предупредить нас заранее, папочка, — заметила высокая белокурая девушка в темно-синем переднике. — Хлеб еще не замешан, и вина в доме ни капли. Ты сам проспорил и отослал наш ужин Ко'Месте, а в гостевых комнатах не подметали с прошлого месяца, когда ты перепугал уборщиц. Это не в том смысле, что вы здесь нежеланные гости, — обворожительно улыбнулась она мне.
      — Ты же что-нибудь придумаешь, Ариэль, — ответил великан, — как всегда. Пусть тебе помогут твои сестрицы-лентяйки. Мы немного побеседуем, а потом гости смогут освежиться и отдохнуть.
      Он наклонился и поцеловал светлые кудри младшей из сестер.
      — Кто тебя целует, умница Айме?
      Девочка потянулась и ущипнула его за огромный нос.
      — Я никогда тебя ни с кем не спутаю, папочка, — ответила она со смехом, который звучал нежнее звона серебряных колокольчиков, — разве что в Авонаре заведется носорог.
      — Однажды, когда наши беды закончатся, я приведу тебе носорога, милая. Тогда и посмотрим, спутаешь ли ты его со своим папочкой.
      Невероятно странный способ перемещения, незнакомая обстановка, тепло и очарование их пикировки — все отличалось от шума и вражды зала совета. Я зажмурилась, пытаясь совладать с путаницей в мыслях, но видения сверкающих кинжалов и рек крови затопили мое сознание. Колени подогнулись, и все силы и уверенность разом покинули меня.
      Темноволосая дочка Гар'Дены выронила гребень и подставила мне плечо, мягко поддержав.
      — Не хотите ли присесть? Папа иногда такой невнимательный!
      — Да, — ответила я. В напускной выдержке больше не было нужды. — Да, пожалуйста.
      — Папа, удели внимание своим гостям, — резко обратилась к отцу девушка. — А я поищу чего-нибудь выпить, пока Ариэль закончит с хлебом.
      Гар'Дена обернулся, его лицо выражало крайнее сожаление. Он взял мою руку и начал тихонько поглаживать.
      — Простите меня, сударыня, но мои отлучки из дома кажутся всегда невыносимо долгими, и я ужасно скучаю по своим любимым сокровищам! Пожалуйста, давайте присядем и поговорим о наших дальнейших планах.
      Он подвел меня к одной из алых драпировок, спускавшихся с высокого потолка. Когда я приблизилась, шелковая ткань обернулась вокруг меня, и я почувствовала, что сижу так удобно и уютно, словно опустилась на облачко. Паоло отшатнулся, когда Гар'Дена указал ему на желтое полотнище. Вместо этого он плюхнулся на пушистый ковер прямо у моих ног. Глядя на его чумазое лицо и перепачканную одежду, я поняла, что и сама вся в пятнах сажи и конюшенной грязи. Выгляжу отнюдь не женой принца, пусть даже и погибшего.
      «О боги, только не думать».
      Гар'Дена подтащил огромную подушку, бросил ее прямо на пол передо мной, и Паоло опустился на нее.
      — Завтра я разыщу вашу спутницу и приведу сюда. Вам будет здесь намного удобнее, чем в «Гостинице трех арфистов».
      Должно быть, на моем лице отразилось замешательство.
      — Да, я знаю о вас — и не только — многое, что может вас удивить. О, спасибо, милые!
      На низкий столик черного мрамора поблизости от Гар'Дены Айесса опустила поднос с золотым чеканным кувшином, украшенным изумрудами. Из кувшина шел пар, рядом стояли три золотых кубка и расписная тарелка с золотым ободком, на которой еле умещались ломти горячего хлеба, истекающие маслом. Маленькая Айме помогала сестре. Златовласая девочка на ощупь нашла край тарелки и поставила рядом хрустальный горшочек с медом, случайно опрокинув кубки. Она хихикнула и поставила их обратно. Едва ли успело пройти много времени с тех пор, как Ариэль вернулась к своей выпечке.
      Гар'Дена был младшим из Наставников, как рассказывал нам Барейль, его назначил принц Д'Март, отец Д'Нателя, лишь за несколько недель до того, как погиб в сражении. Никто из Наставников или прочих дар'нети не скрывал своей уверенности в том, что огромный ювелир получил этот пост благодаря богатству, а не силе или мудрости. Даже измотанная и одолеваемая сомнениями, я усомнилась в справедливости этого.
      Я приняла кубок горячей ароматной саффрии. Айме предложила Паоло второй кубок и маленькую тарелочку с горкой хлеба. Мальчик, вяло обмякший у моих ног, казалось, не замечал ее. Я слегка подтолкнула его. Когда он взглянул на разрумянившуюся Айме, глаза его широко распахнулись, челюсть отвисла, а руки так и остались на коленях. Я снова толкнула его и кивнула на тарелку и кубок. Он стряхнул с себя оцепенение и взял их, но принялся за еду лишь после того, как хихикающая девочка вышла вслед за сестрой прямо через тяжелую парчовую занавесь, не удосужившись даже отодвинуть ее. Когда Гар'Дена похлопал себя по животу и продолжил разговор, гора хлеба перед нами почти исчезла, а глаза Паоло лучились блаженством.
      — Итак, — сказал волшебник, — я знаю, зачем вы здесь, и я готов помочь вам в вашем деле.
      — Моем деле?
      «Осторожнее, Сейри, — сказала я себе. — Эти люди — умелые лжецы».
      Мне следовало держать язык за зубами.
      Он наклонился вперед, лицо его, словно полная луна, сияло искренностью.
      — О, сударыня, как бы мне хотелось завоевать ваше доверие столь же быстро, как моя дочь печет всякие вкусности. У нас так мало времени.
      — Времени на что?
      — На спасение вашего сына из цепких рук лордов. Надо вернуть его из Зев'На до того, как они извратят его душу. К совершеннолетию его там быть не должно.
      — Откуда вы знаете, что он в Зев'На? Всего час назад он был в вашем зале совета.
      — Он вернулся туда сразу же, как… случилась беда. Они бы не задержались в Авонаре. Это подвергает опасности их планы.
      — Вы говорите загадками. Вы имеете в виду, что вы — Наставники — знали о пленении моего сына зидами и ничего не предприняли?
      — А что можно было сделать? Ни дар'нети, ни дульсе, ни зиду, ни человеку не запрещено обращаться к Наставникам с прошением, обращением или жалобой. Если кто-то привел к нам мальчика, мы не можем сказать ему: «Мы считаем, что вы прибыли из Зев'На, поэтому не станем вас слушать». Мы заявляем, что наш мир снова обретет единство, что все исцелятся и станут жить в мире, и, если кто-то говорит, что привел сына Наследника Д'Арната, — мы выслушаем его.
      — Но это бессмысленно. Гар'Дена скривился.
      — Мы не можем отнять мальчика у его опекуна, пока они стоят как просители в зале совета, — особенно если мальчик остается с ним добровольно. Он не был испуган, не пытался отстраниться. И невозможно для нас нарушить закон даже в таком случае. Лордам известны наши обычаи и наша щепетильность, и они, как видите, используют их против нас. Мы вынуждены признать личность мальчика. Наш принц был… вы и сами видели. У нас должен быть Наследник, и даже те из нас, кто подозревает о природе его опекунов, бессильны изменить…
      — Но вы уверены. Как только завершилась ваша проклятая «проверка», почему вы не забрали его у Дарзида? — Как в душе, так и внешне я не могла оставаться равнодушной. — Как вы могли позволить этому презренному человеку увести его обратно к лордам?
      — Да потому что Дарзид не человек!
      Пол дрогнул от ярости, сотрясшей ранее зал совета, но гнев Гар'Дены был обращен не на меня. Он сжал руки так, что, казалось, едва не раскрошил собственные пальцы.
      — Мы не больше вашего знаем, кто или что он. Мы знаем, что у него есть, по крайней мере, один союзник среди Наставников. Даже если бы мы были готовы подвергнуть опасности жизнь ребенка, мы бы не осмелились бросить вызов лордам в самом сердце Авонара. Этот город — наша последняя защита. Битва должна состояться вне его стен. Лучше выставить себя глупыми, продажными или слабыми. Позволить им думать, что они снова получили желаемое. А теперь, сударыня, вступаете вы.
      — Я не понимаю вас.
      Он разжал руки, его плечи поникли, печальная усмешка пробилась сквозь охватившее его уныние.
      — Мы рассчитывали найти вас. Какое счастье, что вы попали ко мне, — нам повезло, что наши алчные Наставники не успели при дележке разорвать вас на части.
      — Если бы мне пришлось пойти с Экзегетом, я бы сама убила его.
      Гар'Дена глубоко вздохнул. Что бы он ни делал, он делал это с великанским размахом.
      — Вполне ожидаемо, сударыня, хотя убить Экзегета не так просто. Но раз уж нам удалось избежать этих, безусловно, отвратительных вещей, давайте продолжим. Существует некий план, который вам помогут осуществить. Если вы согласитесь, мы отправим вас в Зев'На спасать сына. Изумление и гнев еще не отпустили меня.
      — Я все еще не понимаю. Если вас так заботит мой сын, почему, во имя всех богов, вы не послали кого-то спасти его несколько недель назад? Я вам не нужна!
      Хорошее настроение Гар'Дены улетучилось вслед за его яростью, осталась лишь разумная серьезность, ожидаемая от Наставника Гондеи.
      — Потому что мы не можем послать дар'нети. Спаситель должен быть из вашего мира. Вы поймете почему, пока будете готовиться. Вы — самый разумный выбор, о вас прекрасно отзываются. Хотя мы должны были проверить вас самостоятельно — убедиться, что вы не ошеломлены чужим миром, не опрометчивы, не глупы, не усугубите ситуацию, вместо того чтобы исправить ее. Мы увидели, как осторожно вы действовали, и убедились, что вы справитесь. И, конечно же, наш план был неосуществим до этой ночи. В опасных водах нужно плыть осторожнее. Это все, что я могу сказать вам. Большее поставит под удар наш план.
      В конце концов, я прислушалась к нему. Он терпеливо ждал, пока я пыталась рассуждать.
      — Таков был замысел Дассина? — поинтересовалась я.
      — Дассину ничего не было известно об этом плане. Но он бы признал, что у нас нет выбора.
      — Кто еще с вами?
      — Вы этого не узнаете.
      Я почувствовала укол сомнения.
      — Тогда скажите, мастер Гар'Дена, знал ли о вашем плане Кейрон? Были ли его действия… кинжал… то, что он… было ли это частью вашего плана? Вы довели его до безумия или он сделал это сознательно? Мне необходимо это знать.
      Паоло взглянул на меня, любопытство озарило его испачканное, в разводах слез, лицо.
      Лицо Гар'Дены замкнулось, он прижал к сердцу увесистый кулак.
      — Конечно же, смерть принца не входила в наш план. Мы надеялись… но испытание оказалось гибельным. Казалось, мы показали ему другие возможности, убедили его… О, Вазрина Ваятельница, я не могу говорить об этом. Его смерть — страшный удар для Гондеи и нашего народа. Если нам не удастся вернуть его сына, мы погибли.
      Почему же я не ощущала потери, даже после такой горькой речи, как эта? Голос Гар'Дены грозил вот-вот надломиться. Я видела кинжал, кровь и страшную рану. Я видела, как упал Кейрон, как следы жизни покинули его искаженное болью лицо. Но в тот драгоценный миг, когда мы были вместе, его не терзали ни безумие, ни отчаяние. И если он не был безумен, я не могла поверить, что он смог бы убить себя, даже доведенный до крайности.
      Итак, я оставила мысли о нем ненадолго, отрешившись от горя, сожаления и тоски. Я лишь шептала про себя ответ нежному эху, все еще звучащему в моем сознании.
      «Тебе не за что просить прощения, любимый. Твоя жизнь остается со мной, все, чем ты был, и все, чем останешься для меня».
      — Расскажите мне о вашем плане, Наставник.

ГЛАВА 24
КЕЙРОН

      Дульсе говорят, что жизнь — это гобелен, который ткет Вазрина Ваятельница, женская половина нашего двойственного божества, и каждому из нас, населяющих этот мир, назначены место и цвет в его чудесном узоре. Валлеорцы же говорят, что жизнь — это сад, где каждому из нас отведена своя клумба, и мы подпитываем или закрываем тех, кто растет рядом с нами, или же сплетаемся друг с другом во взаимной любви или взаимном разрушении. Но я думаю, что мы, дар'нети, правы, когда утверждаем: жизнь — это путь, возникающий у твоих ног и исчезающий за спиной, когда ты идешь вперед. Вот отчего нет смысла оглядываться назад, говоря: «Эх, если бы…» — ведь ты уже не видишь, что осталось позади, или загадывать вперед, ведь дорога твоя еще не проложена. Лучше наслаждаться каждым мигом этого пути, словно он первый или последний. Наверное, мы пришли к такому заключению, поскольку именно в этом черпаем нашу силу — в наслаждении жизнью.
      Я никогда не считал себя выдающимся человеком, но, когда я сидел перед Наставниками дар'нети, понимая, что я сделал со своей жизнью, и, размышляя о том, что мне еще предстоит сделать, я мог со всей уверенностью сказать: в обоих мирах ничей опыт не мог сравниться с моим. Разве только история самого Д'Арната — короля-волшебника, который стал воином, настолько могущественного, что он смог связать между собой два мира, человека, почитаемого собственным народом столь высоко, что его преемники никогда не удостаивались его титула и считали высочайшей честью называться его Наследниками. Но даже у Д'Арната была лишь одна жизнь. А я прожил две, и каждую из них — дважды. Первый раз — как положено всем людям, а второй — в памяти. И те десять лет, которые я, по сути, был мертв, моя обездоленная душа была прикована к вместилищу силы — маленькой пирамидке из черного хрусталя — чарами дерзкого Целителя. А потом… Я не мог думать о том, что будет потом.
      Моя дрожь тогда не была притворством — одновременно следствие того, через что мне пришлось пройти, и неприятия последующих событий. Когда я сказал: «Еще десять глотков воздуха, и я не смогу удержаться от крика», я в это верил.
      Я знал, что мне придется последовать указаниям Дассина и отдать себя в руки Наставников. Все, что я мог дать госпоже Сериане и ее спутникам, — это немного волшебства и надежный меч, но этого не было достаточно. С ребенком все было не просто, а Дассин, единственный, кто разбирался во всех этих сложностях, погиб. Оставшимся после него наследством стала моя жизнь, а все, чего он когда-либо просил от меня взамен, — это доверия. Я не имел права отказать ему в этом.
      В тот раз, в «Гостинице трех арфистов», приняв решение, я размышлял, что же мне сказать Сериане, но и представить себе не мог, что она хочет услышать от меня. Как глуп я был… Как слеп… Она злилась, мне казалось, оттого, что я не оправдал ее надежд, что я снова и снова падал у нее на глазах с края этого мира. И, в конце концов, я не открылся никому, кроме своего мадриссе. Я бросил ее, вышел на главную площадь Авонара и назвал свое имя заспанному мальчугану — помощнику пекаря.
      Дассин не говорил, что я должен идти тайно, поэтому я понадеялся, что в толпе я буду хоть немного в безопасности. Но это стало куда более грандиозным событием, чем я предполагал. Мы, дар'нети, — романтичный народ и склонны к ритуалам, выражающим наши чувства. На исходе той долгой ночи я также решил подчиниться Мадьялар, а не Экзегету. На встрече в доме Дассина она произвела на меня хорошее впечатление.
      — Пойдемте со мной, государь, — говорила Мадьялар, торопливо шагая между колонн галереи.
      Ее каблуки постукивали по плитам. Дворцовые ворота с лязгом захлопнулись у нас за спиной.
      — Не так быстро, сударыня, — настойчиво и ядовито прошипел Экзегет. — Несмотря на эту прелестную маленькую инсценировку, свидетелями которой мы стали, нельзя забывать о правилах Наставников. Я, как глава совета, проведу первое испытание претендента.
      — Мастер Экзегет прав, — заметила Се'Арет.
      — Принц сам подчинился мне, а не кому-то другому, — возразила Мадьялар. — Все это видели. Пойдемте, государь.
      Она схватила меня за руку и потянула к боковой двери, спрятанной под колоннадой поблизости от высоких главных ворот.
      — Вы зарываетесь, Мадьялар! — гаркнул Гар'Дена. — Выбор претендента не имеет значения. Полагаю, Се'Арет, как старшая из нас…
      Как и предупреждал меня Барейль, подчинение Мадьялар вызвало бурю протестов. Каждый высказывал свое мнение, пререкался по поводу привилегий и превосходства. Все это время я стоял босой, полуголый, дрожащий от холода и предчувствовал всю унизительность положения — я не мог утереть подтекающий нос, поскольку руки все еще были связаны их проклятой лентой. И, по сути, спорить им было не о чем.
      — Я подчинился Мадьялар, — произнес я, отчего все осеклись на полуслове и уставились на меня — то, что я прервал их и вообще заговорил, было явным нарушением ритуала дар'нети. — Она сама определит, что будет наилучшим, или я найду другой способ добиться своих целей. — Я освободил руки от серебряной ленты и вытер ею нос.
      Все споры немедленно прекратились. Положение Наследника дает свои преимущества.
      Мадьялар, разумеется, была довольна, а Экзегет позеленел от злости, что доставило удовольствие мне. Он поклонился.
      — Оставляю вас этой гадюке, государь.
      Я думал, он сотрет себе зубы в порошок, скрипя ими от злости.
      Мадьялар долго вела меня по коридорам восточного крыла, части дворца, отданной тем Наставникам, которым необходим был рабочий кабинет в самом защищенном здании города. Ее лекторий представлял собой строгую, холодную комнату без окон, как и большинство помещений, приспособленных исключительно для занятий чародейством. Флаконы и коробочки со снадобьями и порошками были аккуратно расставлены на рабочих столах. Небольшие сундучки и расписные шкафчики, в которых хранились кусочки стекла, металла, камней и самоцветов, располагались вдоль темных стен комнаты. Мадьялар дала мне зеленую льняную рубаху и пару сандалий, поскольку моя одежда и обувь остались там, где я их снял. Затем она указала на кресло, стоявшее напротив ее собственного за низким столиком.
      — Я польщена, но и удивлена тем, как вы действовали этим утром, Д'Натель. Вы так надолго исчезли сразу после гибели вашего попечителя, а теперь появились для испытания — это выглядит странно. Я полагаю, вы понимаете сами, какому унижению подвергли сейчас Экзегета. Всем известно, что у вас не ладились с ним отношения, но это… это больше похоже на непримиримость. Почему я?
      — Я верю, что вы благородны и заботитесь о будущем Авонара и его народа, — ответил я. — Экзегету же не свойственно ни то ни другое.
      Она склонила голову в знак благодарности.
      — Кроме того, я нахожусь в несколько затруднительном положении, — добавил я.
      — Продолжайте.
      — Дассин послал меня к вам — не именно к вам, а к Наставникам.
      — Дассин? — Она вскочила со стула, голос ее был резок, как лезвие бритвы. — Я так поняла, он был смертельно ранен.
      — Я был с ним, когда он умер.
      Она слегка отступила назад и спрятала руки под радужно переливающимися одеждами.
      — Что он сказал вам?
      — Лишь то, что, если произойдут определенные события, я должен буду отдать себя в руки Наставников для испытания. Никаких объяснений. Я надеялся, вы сможете понять, что он имел в виду.
      Она быстро обдумала мои слова. Потом снова села на место.
      — Мы с Дассином были добрыми друзьями, не близкими, как вы, конечно, знаете, но союзниками. У нас было… общее дело… Возможно, если вы расскажете мне об этих «определенных событиях», упомянутых вами…
      — Зиды схватили мальчика. Дассин сказал, что, если тот окажется в Зев'На, я буду должен поступить именно так. Ребенка необходимо спасти.
      Мадьялар отбросила с лица, взъерошенные седые волосы и расхохоталась, однако смех казался натянутым и преувеличивал ее веселье.
      — И это все? Как это похоже на Дассина! «Я забрал Наследника, укрывал его десять лет, выпустил ненадолго лишь затем, чтобы сохранить Мост, и, да, кстати, рассказал ему, как спасти из Зев'На неизвестного мальчишку». Скажите, государь, что вы хотите от меня? Мы здесь что, в игрушки играем? Я же не дура.
      Чего я хотел? Совета? Помощи? Я не понимал, над чем она смеется, но, вероятно, она не представляла, насколько ограничены мои познания. Дассин сказал, что я должен идти к Наставникам для испытания, а не за помощью. Он приучил меня внимательно слушать его и, полагаю, тщательно подбирал слова, понимая, как мало ему осталось. Оставалось верить, что все необходимое откроется мне в ходе испытания — даже если это лишь осознание того, что я слишком изранен, чтобы продолжать.
      — Я хочу приступить к испытанию, но не желаю, чтобы в нем принимал участие Экзегет.
      Удовольствие растеклось по ее широкому, простоватому лицу.
      — Вы понимаете, что во время испытания я проникну в ваш разум. Вы не сможете уклониться от моих вопросов или ответить что-либо помимо правды. Вы этого хотите?
      — Да… полагаю, да.
      После этого все произошло очень быстро. Мадьялар отперла маленький ящичек красного дерева, стоявший на ее рабочем столе, и достала из него два небольших хрустальных флакона. В одном была жидкость темно-красного, почти черного цвета, содержимое другого было прозрачным, но оказалось густым, словно мед, когда она опорожнила его в серебряный кубок. С осторожностью отмерив красную жидкость, она плеснула ее в тот же самый кубок и оставила на миг, чтобы погасить лампы. Потом она разожгла маленькую керамическую жаровню, стоящую на низком столике между нами. Горсть серого порошка отправилась в огонь и вспыхнула, взвилась искрами, распространив по комнате тяжелый аромат агрины, травы, увеличивающей восприимчивость человека к чарам. И другой, более тонкий, почти неразличимый оттенок чувствовался за острым, насыщенным запахом агрины. Сеннетар, предположил я, мощное средство, использовавшееся, чтобы ослабить контроль над мышцами. Из самой сердцевины пламени тонкая струйка дыма потянулась ко мне. Мадьялар дала мне знак придвинуться и вдохнуть его.
      Я едва не передумал. Барейль говорил, что Дассин не доверял никому из Наставников, и, несмотря на это, я был здесь, еще неисцеленный от старых ран, готовый показать их неопытному врачевателю. Оставить себя столь уязвимым… Сеннетар беспокоил меня. Но если я откажусь, что мне делать дальше? Не имея ни единого ответа на этот вопрос, я прекратил задерживать дыхание и вдохнул, позволив дыму курений Мадьялар наполнить мои легкие.