— Партию слуг без ошейников заберут в Зев'На на заре. Вас присоединят к ней в последний момент. Это ваша опознавательная бирка. Вам говорили о ней?
— Да.
Гар'Дена рассказал мне про металлическую бирку — она крепится к левому уху наподобие серьги у зидов, на ней указывается имя крепостного и предписанные обязанности, а также заклинания, понуждающие слугу к повиновению.
— Прикосновение к ней вызовет лишь краткое неудобство. На вашей бирке указано имя, на ней также есть и фальшивое заклинание — без принуждения. Но вы же понимаете, что малейшее неповиновение с вашей стороны будет замечено и чары немедленно исправят?
— Я понимаю, — ответила я спокойно.
Но так и не разжала кулаки до тех пор, пока игла не пронзила мочку моего уха и я не убедилась, что по-прежнему могу двигаться и рассуждать, как я того хочу.
Раздался громкий стук в дверь, и мой хозяин нахмурился. Он жестом отослал меня в угол комнаты, где лежала глубокая тень. Я скорчилась на крошечном пространстве, едва втиснувшись между двумя ящиками.
— Надсмотрщик Гернальд? — окликнул голос.
— Что еще? — проворчал мой спутник, держа свечу перед собой и слегка приоткрыв дверь.
— Господин, у Дьюина осталось еще два ошейника для этой партии. Он хочет знать, будете ли вы клеймить лично. Он уже поставил клеймо первому, когда я сказал ему, что, быть может, вы пожелаете заняться остальными.
Через узкую щель говорящего было не видно.
— Хорошо.
Мужчина задул свечу и поставил ее на ящик возле двери.
— Да, отныне и вплоть до дальнейших распоряжений я намерен принимать участие в каждом клеймении. В последнее время было слишком много работы и слишком мало развлечений. Прекрасно, когда одно можно совместить с другим.
Он вышел и закрыл за собой дверь. Заскрежетал засов, и я осталась одна, совершенно не чувствуя себя в безопасности.
Где-то с полчаса или час я сидела, скорчившись в темной комнате. Похоже, это был склад для учетных книг и прочих документов. Мою тревогу ничуть не уменьшали леденящие душу вопли, раздавшиеся еще дважды. Вскоре после второго я услышала голоса за дверью.
— Это все, господин надсмотрщик?
— Ты мне сегодня больше не нужен. Я собираюсь поужинать, еще раз попробовать найти записи по запросу генсея Сето, а потом отдохнуть.
— Как пожелаете, господин надсмотрщик. Хлопнула дверь. Вскоре после этого заскрипел засов на входе в комнату, где сидела я. Зид Гернальд сунул мне в руки маленькую фляжку и тарелку с мясом, сыром и хлебом.
— Настоятельно советую съесть это. Пока ваше задание не будет завершено, ничего подобного вам не видать.
— Спасибо.
Я взяла маленький круглый хлебец. Он был холодным и черствым.
Зид зажег свечу, коснувшись ее пальцем.
— Никто, кроме меня, не может войти в эту комнату. И все же дверь будет заперта, пока я не вернусь за вами через несколько часов. У вас есть что-нибудь прикрыть волосы? Ни одной женщине-служанке не дозволяется ходить простоволосой.
Я вытащила из кармана красный платок.
— Да, есть.
— Не забудьте про него. Желаю вам бестревожной ночи. Да спасут наши труды оба мира.
Он мало походил на человека, способного вызвать у кого-то такие крики, как я только что слышала, — но я подозревала, что это был именно он. Вероятно, этим и объяснялась его болезненная гримаса.
Дверь снова закрылась за ним, щелкнула задвижка, и я осталась совершенно одна на островке света от горящей свечи. Ковыряя безвкусный сыр и хлеб и потягивая из фляги теплый эль, я с мучительной завистью представляла, как Паоло бы на моем месте свернулся калачиком на жестком полу и сразу же заснул. Я не была уверена, что смогу когда-нибудь спать в Зев'На. Но, конечно, как это обычно и бывает, когда сон кажется совершенно недостижимым, в какое-то мгновение этой ночи мой разум решил отдохнуть, и я задремала. Но чуть позже, когда ключ заскрежетал в замке, я вскочила, полностью проснувшись раньше, чем Гернальд показался в дверях.
— Быстро. Тихо. Идите за мной.
Он провел меня через большую, пустую комнату, в которой стоял широкий стол и один-единственный стул, потом через полутемный коридор, полный неприятных запахов. У деревянной двери, запертой длинным засовом, он жестом приказал мне замереть. Прислушавшись на миг, он тихо отодвинул засов, толкнул дверь и выглянул в проем. В помещении толклось и бормотало множество людей. Резкий женский голос потребовал внимания.
Гернальд закрыл дверь, схватил меня за руку и притянул к себе. Затем поднял три пальца и кивнул на вход. Я не поняла, что он имеет в виду, пока он не показал еще раз, сначала один палец, потом два… когда настал черед трех, он приоткрыл дверь так, чтобы только можно было протиснуться, и толкнул меня туда. Я оказалась в хвосте очереди из пятнадцати — двадцати человек, помятых, сонных, медленно двигающихся через похожую на пещеру комнату. Все были одеты так же, как я.
Другую группу крепостных — побольше, человек пятьдесят сразу, — выводили через широкую дверь в другую комнату, трое зидов подгоняли их длинными палками, крича, чтобы те вели себя тихо, иначе неделю будут жрать песок. Следом изможденный человек, босой, в короткой серой тунике, волок тележку, груженную грубыми кирпичами. Судя по широкому металлическому ошейнику, это был раб-дар'нети.
Рядом с головой очереди, которую замыкала я, трое зидов стояли посреди туманного облачка потревоженного воздуха, в котором я узнала волшебный портал. Одна из них, женщина, задавала вопросы стоявшим в очереди и что-то помечала в списке. Другой зид, по-видимому, проверял бирки в ушах. Третий касался головы каждого крепостного, прежде чем тот проходил в портал. Вне всяких сомнений, он искал дар'нети.
— Имя и род занятий! — рявкнула женщина со списком сгорбленному человечку, стоявшему в очереди впереди меня.
— Григо, мясник.
— Проходи.
— Имя и род занятий!
— Мэг, уборщица.
— Проходи.
— Имя и род занятий!
— Эдда, швея.
— Проходи.
Я повиновалась и очутилась в колыбели моих страхов — в Зев'На.
ГЛАВА 28
Я шагнула из портала на пустынный внутренний двор: утоптанная проплешина красной земли, со всех сторон окруженная зданиями из темного камня или бурых кирпичей. Серые тени ночи задержались на сумрачной колоннаде, ограничивающей двор с востока, в то время как встающее солнце уже припекало на открытом пространстве. Несмотря на жару, я толкалась среди остальных вялых, молчаливых людей, как один одетых в бесформенные коричневые рубахи и мешковатые штаны или юбки черного цвета.
Охранник передал список высокой женщине-зиду, которая назвалась Каргетой, надзирательницей за всеми не носящими ошейников слугами крепости. Каргету явно не радовала необходимость возиться с двадцатью тупыми, сонными крепостными, поэтому она как могла быстро отправила нас на работу. Одних послали на кухню, других — в конюшни или кузницы, под надзором зидов-помощников.
Я значилась в списке последней, и к этому времени у Каргеты не осталось подручных, поэтому она, грубо подталкивая меня костлявым пальцем, сама спустилась со мной по стертым каменным ступеням в северной стороне двора. Внизу и справа стояло низкое строение без окон, с тюфяками, расстеленными прямо на полу, — спальный барак человек на двадцать — тридцать. Помещение было душным и таким вонючим, словно здесь не убирали и не проветривали с тех пор, как была построена эта часть крепости — задолго до Уничтожения.
— Вот твое спальное место. Оставь здесь вещи.
Я кинула маленький сверток, которым снабдил меня Гернальд, рядом с лежанкой, указанной Каргетой. Затем я следом за ней поднялась по ступенькам вверх, пересекла двор и вышла к длинному кирпичному зданию, стоявшему у высокой стены. Она провела меня через один из многих дверных проемов в забитый людьми зал с деревянными полами. В центре его стоял широкий стол, на который были свалены рулоны и куски коричневой и серой материи. Две женщины, одетые так же, как я, стояли у стола и шили из выкроенных деталей одежду. За другим столом еще три женщины подрубали огромный квадрат грубого льняного полотна. Без всяких предисловий меня приставили к четвертой стороне полотнища.
— Делай, как они.
Я взяла одну из иголок, воткнутых в край стола, продела в нее нитку с большой деревянной катушки и принялась подгибать и подшивать край материи, как это делали другие женщины. Остаток утра Каргета провела за моим плечом, распарывая те стежки, которые казались ей слишком крупными или неровными. Она была крайне привередлива и проявляла свое неудовольствие тем, что била меня по пальцам коротким стеком.
Утро миновало, в швейном зале воцарилась жара и запах пота многочисленных женщин, и Каргета решила, что с нее достаточно.
— Ты медлительна и неумела, — сообщила она с усмешкой. — Не знаю, долго ли ты тут продержишься. Лучше бы тебе получиться, иначе отправишься в пустыню, послужить на охотничьих тренировках. Вот, — она подтолкнула меня к одной из женщин, — это Зои. Делай, как она скажет.
Зои была старшей из женщин, с кривыми желтыми зубами и пятнистой кожей. У нее и у других крепостных лица были как у любых опустившихся до животного состояния женщин, где бы они ни жили: старше своих лет, помятые и подурневшие от грязи и плохой еды, в их глазах не светилось ни ума, ни надежды. Как только Каргета ушла, женщины начали тихо переговариваться, не прерывая работы, большей частью о жаре, о том, что иголки тупые, нитки грубые, а они должны делать ими приличную работу. В отличие от дар'нети крепостным позволялось говорить, не спрашивая разрешения.
Зои, возглавлявшая группу, взяла на себя труд выяснить, как меня послали в Зев'На. Она глубокомысленно кивнула, когда я закончила свою историю.
— Да, у нас тут полно таких, кто потерял мужчину, а то и троих, в лагерях. — Зои указала иголкой на женщину помоложе с дряблыми губами. — У Диавон всю деревню перебили и сожгли на учениях. Она уходила, чтобы помочь двоюродной сестре при родах, а когда вернулась, увидела, что все мертвы — и ее мужчина, и приплод ее, все. Так-то оно бывает.
— Ужасно, — ответила я, пораженная. — Твои дети… их всех?
Девушка с дряблыми губами пожала плечами.
— Ну да. Их было то ли пятеро, то ли шестеро… не помню. Кто знает, сколько их бывает? Заведу и еще, если прикажут.
Несколько женщин, как оказалось, пережили то же самое, но ни одна из них нисколько не переживала из-за утраты детей. Зато моя реакция, по-видимому, поразила их куда больше, чем их собственные кошмарные истории. Я восприняла это как предупреждение и впредь изо всех сил старалась сдерживать чувства. Я позволила им задать все интересующие их вопросы, каких оказалось совсем немного, но сама ни о чем больше не спрашивала, кроме как о работе.
В середине дня бледная девушка принесла жестяное ведро и тряпичный мешок. Каждая из нас взяла из кучи в углу деревянную миску и зачерпнула из ведра темно-коричневого эля. Потом все достали по куску хлеба из мешка. Едва успев прожевать хлеб, залпом выпить тепловатый эль и швырнуть миску обратно в угол, все снова стояли за работой. Я думала, что мы остановимся, когда зайдет солнце, но зажгли лампы, и мы шили еще часа два. К тому времени, как вернулась Каргета, чтобы проверить работу за день, пальцы на руках мучительно ныли, ноги горели, а перед глазами все плыло. Мы налили в деревянные миски жиденький суп. Я, как и остальные, вытерла миску куском хлеба, а потом туда же зачерпнула эль из стоявшего у дверей ведра. Пока мы ели, пили и складывали миски обратно в угол, женщина-зид тщательно проверяла каждый кусочек нашей работы. Лишь после того, как она дала разрешение, мы отправились в спальный барак.
Большинство женщин падали на лежанки, даже не раздеваясь, и присоединялись к тем, чей храп, словно гром, перекатывался под стропилами низкой крыши. Никакой запирающейся наружной двери не было, и за два часа наблюдения уже слипающимися глазами ни стража, ни часовые не заглянули проверить нас.
Еще одна рискованная вылазка, прежде чем заснуть, решила я. Мне хотелось выяснить, где я нахожусь. Прокравшись мимо рядов спящих женщин, я выбралась наружу и вверх по ступеням во внутренний двор. Ночь была холодная, небо затянуто пыльной мглой. Не видно ни звезд, ни луны. В каждом из углов двора горели одинокие факелы, скупо освещая то, что лежало по эту сторону стен.
Через двор, на южной стороне, как я помнила из утренних наблюдений, стояло простое двухэтажное здание, в котором располагались швейные залы и прочие мастерские, и рабочие помещения. Позади меня, над спальным бараком, тонкие, заостренные башни из темного камня высились в ночи, словно пики, вонзающиеся в небо, их прорезало множество высоких окон, светящихся темно-синим или зеленым светом. Я решила, что это, должно быть, главная часть крепости, поскольку она заметно возвышалась над открытой колоннадой, образовывавшей восточную границу двора — рабочего двора, как я расслышала название своего нового дома. Укрепления Г-образной формы огибали дальний угол двора и уходили влево, образуя восточную стену крепости.
Колоннада отделяла жилища рабочих от следующего внутреннего двора, образованного восточным крылом укреплений и другим высоким каменным зданием. Обращенное фасадом к крепости, здание напротив нее казалось менее внушительным, чем она сама, но определенно более значительным, чем рабочие помещения. В его окнах также горел свет.
К западу — справа от меня, стоящей на ступенях барака, — сгрудилось скопление низких кирпичных построек, которые могли быть казармами стражи, другими мастерскими или, может быть, спальными бараками для мужчин. Еще дальше, в темноте, находилось что-то, от чего шел омерзительный запах, как от запущенных конюшен.
— Что ты здесь делаешь?
Я резко обернулась и встретила пустой взгляд Каргеты. Я мигом рухнула на колено и опустила глаза.
— Уборная, ваша милость. Никто не сказал мне, где ее найти.
— Тебе следовало позаботиться об этом раньше. Шляться в темноте запрещается! — Она указала в угол двора. — Найдешь там все необходимое. И сразу после этого возвращайся назад, в барак.
Я снова склонилась перед ней и поспешила в темный угол, на который она мне указала. Проверять, подчинилась ли я, к моему великому облегчению, она не стала. Мне не хотелось привлекать к себе дальнейшее внимание, и я поспешила назад, к своей лежанке. Вытащив нитку из подола своей юбки, я спрятала ее в уголке постели. Один день прошел.
* * *
Четырнадцать дней. Так много надо узнать. Я не могу спрашивать обо всем сразу, но и откладывать расследование до тех пор, пока не освоюсь здесь, я тоже не могла.
Наш барак на самом деле был частью подвальных помещений крепости. Сами лорды жили над нами, как мне сказали, хотя никто из женщин никогда их не видел. Они слышали разнообразнейшие сплетни о лордах: что те были богами или гигантами или же состояли скорее из духа, нежели из плоти. Все соглашались на том, что лорды могут читать в твоей душе, если таковая у тебя есть. Зиды утверждали, что крепостные вовсе не имеют души, потому что у них нет «истинных талантов» — то есть колдовского дара. Все женщины верили в справедливость того, что мы служим столь могущественным господам, как бы нами ни управляли. Если таковым, очевидно, был и задуман мир, что же с этим можно поделать?
Я спросила Диа, женщину, раньше бывшую повитухой, много ли детей живет в Зев'На. Она выглядела озадаченной.
— В крепости размножаться не позволено. Какой тут может быть приплод?
— Мне просто показалось, что я слышала детский голос прошлой ночью. Вот и все, — объяснила я. — Когда Зои послала меня взять у дубильщика полоски кожи.
— Ну, детские голоса… это другое, — протянула Диа. — Я думала, ты говоришь о новом приплоде. Время от времени сюда приводят детей-рабов; хоть сами они говорить не могут, но иногда им позволяют. А иногда и среди их милостей появляются молодые. — «Их милостями» крепостные называли зидов. — Их учат, чтобы они и сами стали их милостями.
— Я думала, что все их милости сразу взрослые, — удивилась я. — В наш лагерь редко приходили воины. Я не знала, что они могут быть и молодыми.
Диа оглянулась через плечо и содрогнулась.
— Они недобрые, эти молодые.
Я оставила этот разговор, чтобы не показаться слишком заинтересованной. Но тем же днем я заняла место рядом с Зои, когда мы сражались с горой простой коричневой ткани, превращавшейся в белье для солдатов-зидов.
— Диа говорит, что лорды растят приплод. Это правда, Зои? В моем лагере о таком никогда не слышали.
— Тьфу! Диа собственные пальцы к простыне пришьет, если ее не предупредить! Лорды — их милости, а их милости не плодятся.
— Но она сказала, что они завели мальчика, который живет здесь как принц, так что он должен быть ребенком лордов.
Зои сморщила бледное испачканное лицо и лизнула пальцы, вдевая нитку в иголку.
— Есть такой мальчик, что живет в Сером доме под покровительством лордов. Гэм видела его, когда ее послали отнести туда новые полотенца. Она сказала, что на нем есть знак лордов, поэтому она была очень осторожна и уважительна.
— Знак лордов? Я такого не знаю. Я здесь недавно, вот ни в чем и не разбираюсь.
Зои наклонилась ближе, морщины у ее губ превратились едва ли не в пустынные разломы.
— Камни, понимаешь? — Она коснулась бирки в ухе. — Значит, все, что ты делаешь или говоришь, известно лордам.
Этот мальчик может убить тебя взглядом, если ему придет в голову. Будь осторожна, если увидишь знак лордов, Эдда.
Гар'Дена настойчиво предупреждал меня не раскрываться перед Гериком, что бы ни случилось, — пока не будет подан сигнал. Мудрое предостережение, как выясняется.
Серый дом был тем самым зданием, что стояло напротив основных строений крепости, фасадом к ним, через двор за колоннадой. На четвертую ночь пребывания в Зев'На я решилась на вылазку чуть дальше прежнего — посмотреть, что я смогу об этом выяснить.
Работа затянулась немного дольше обычного, поскольку Каргета оказалась недовольна нашим дневным шитьем и заставила нас распустить половину и переделать заново. К тому времени, как мои товарки с храпом повалились на лежанки, все поселение было пустым и тихим. Я выждала примерно час, потом выскользнула во тьме под колоннаду и через ближайший к крепости просвет пробралась во второй внутренний двор.
Стоя в темном углу, дрожа на холоде, я мечтала о плаще, о том, чтобы оказаться где угодно, кроме этого ужасного места. Внутренний двор между Серым домом и сердцем крепости — двор лордов, как называли его женщины, намного просторнее рабочего, — был вымощен большими каменными плитами, которые покрывали изображения причудливых символов и эмблем. Вместо деревьев и растений ровными рядами выстроились статуи фантастических птиц и животных, огораживая пустое пространство. Вход в крепость представлял собой портик с колоннадой, высотой не меньше шести этажей, украшенный по бокам гигантскими резными изображениями воинов и чудовищ. Освещали его поднятые над ним огромные чаши пламени. Чаши-факелы горели очень ярко и так высоко, что никто из слуг наверняка не смог бы добраться до них, чтобы зажечь или поменять в них масло. Я сжалась, чувствуя себя крошечной и одинокой.
Серый дом, стоящий напротив портика, был более скромных размеров, но столь же строгой, угловатой постройки. Никаких вычурных украшений на входе — лишь железные ворота вели в его внутренний дворик. Несмотря на четыре факела, освещавшие ворота Серого дома, я не могла ничего разглядеть в черноте за ними. В самом доме виднелось немного освещенных окон, и я постаралась запомнить, где они располагались: на первом этаже справа от ворот, на втором — над воротами и на третьем — с самого края.
Стражи на первый взгляд не было заметно, и я задумалась, не удастся ли мне быстро пробежать через двор и заглянуть за железные ворота Серого дома. Но моя неуверенность заставила меня промедлить достаточно долго, чтобы расслышать, как кто-то шагах в двадцати негромко чихнул. Несмотря на ночную прохладу, меня бросило в пот, пока я пыталась выполнить сложную задачу: вжаться в тень, при этом совсем не двигаясь.
Время шло, а я скорчилась в темном углу, едва осмеливаясь дышать. Спустя, как мне показалось, целую вечность, из каждого конца колоннады вышло по человеку и еще двое — из крепости. Четверо встретились ненадолго посреди двора. Потом двое часовых вернулись в крепость, а другие начали обход темных окраин двора. Этот путь должен был привести их к едва освободившимся постам. С гулко бьющимся сердцем я вернулась к жилищам работников, прежде чем стражи завершили обход. Мне понадобится вернуться сюда снова, чтобы узнать, как часто меняется караул и сколько времени занимает у них путь до поста. Итак, завтра.
Очень важно правильно высчитать время, но в Зев'На следить за ним очень трудно. Здесь, похоже, совсем не было ни часов, ни колоколов, ни глашатаев, ни барабанного боя, ни других сигналов. Женщины-швеи не имели никакого представления о времени и не интересовались им. Какая разница, отвечали они, когда я спрашивала, сколько времени у них уходит на шитье туники или когда обычно бывает обед. Они начинали работать на рассвете и заканчивали, когда Каргета говорила, что на сегодня достаточно. Они ели, когда им давали еду, и спали, пока их не начинали будить. Хотя, конечно, кто-то в крепости должен был следить за временем. Стража знала, когда ей заступать на пост, а кухонная прислуга, казалось, приходила всегда в один и тот же час. Кто-то посылал этих слуг, значит, кто-то был в курсе. Это казалось слишком очевидным, чтобы быть просто догадкой.
Где-то в конце моей первой недели, когда Каргета все утро объясняла нам, как по-новому кроить гетры, я, наконец, поняла. Поздно утром женщина-зид вскинула голову.
— Проклятье! — рявкнула она. — Уже последний час утра, а ваши деревянные мозги даже не начали понимать, что я от вас требую! Еще час — и каждая, кому не удастся справиться хотя бы с одной штукой, останется без еды на весь день. Ваши желудки — это все, что вас заботит.
Я внимательно наблюдала за Каргетой и заметила, что без всякого внешнего сигнала она точно узнала, когда час прошел. Она подняла голову. Мгновение спустя прислуга с кухни принесла наш обед.
Каким-то образом часы были внутри самих зидов. А мы, не обладавшие «истинным талантом», были лишены даже такой малости, как возможность следить за временем. Осознание этого неожиданно разозлило меня.
Так что я была вынуждена выработать собственный способ отсчета времени. Примерно полдня я пробовала различные приемы. Ни один не был успешным, пока я не начала считать. Спустя четыре долгих дня в швейном зале движения моей иглы стали столь же размеренны, как мой пульс. За единицу измерения я взяла один стежок.
Поработав над этим немного, я могла довольно точно определить длительность пятидесяти стежков. Я начинала ряд, потом шила, не считая их, — не такое уж простое дело, если все внимание приковано к ним, — и затем, когда мне казалось, что полсотни уже сделано, я пересчитывала их. Я ошибалась не больше чем на один-два. Дорога до бадьи с водой в углу рабочего поселения занимала две сотни стежков. Семьдесят пять — на путь от спального барака до швейного зала. Шесть сотен отводилось на еду. Я начала прикидывать более долгие промежутки, и, хотя поначалу точность снизилась, через пару дней я могла отсчитать три тысячи стежков с погрешностью в двенадцать. Этот промежуток я назвала часом. Теперь мне нужна была только точка отсчета, так что закат стал девятнадцатым часом.
На закате шестого дня в Зев'На я начала отсчет. Я не обращала внимания на разговоры других женщин. Наши беседы были столь бессмысленны, что никто не замечал, кто участвует в них, а кто — нет. Мы шили еще десять тысяч стежков — приблизительно три часа с четвертью.
С того времени, как мы съели вечерний суп, и до того, как я почувствовала себя в относительной безопасности, поскольку в бараке достаточно долго уже было тихо, прошло еще полтора часа. Я поспешила во двор лордов и принялась наблюдать, спрятавшись за колонной. По моим подсчетам, настал первый час, когда стража сменилась. Я ждала, мысленно продолжая шить, пока у меня от напряжения не свело пальцы.
Еще два часа до следующей смены караула и около четверти часа на обход двора. Через два часа — снова. К третьей смене стражи край неба окрасился глубоким пурпуром, и я поспешила обратно в спальный барак, где уже зашевелились остальные женщины.
Весь день я боролась со сном. Зои несколько раз накричала на меня, обвиняя в лени. Руки опускались, хотя слипающиеся глаза оставались открытыми, а сознание продолжало отсчитывать стежки.
— Прости, Зои, плохо спалось. Я буду стараться, — оправдывалась я.
— Если не можешь проснуться, может, ты лучше справишься с чем-нибудь другим. Ее милость Каргета хочет, чтобы эти гетры доставили в караульное помещение Серого дома. Тебе придется это сделать.
Моя душа возликовала, но я не осмелилась показать это.
— Я постараюсь больше не копаться, Зои. Только не посылай меня.
Хотя, казалось бы, можно было только радоваться каким-то нарушениям рутинного распорядка, мои товарки очень не любили, когда их посылали с поручениями. Я не знала, боятся ли они сделать что-нибудь неправильно и быть наказанными или же полагают это слишком трудным.
— Ты пойдешь.
— Как скажешь, Зои.
— И поговори с управляющим. Несколько драпировок выцвели на солнце, их надо заменить. Он отдаст их тебе, и ты принесешь их сюда.
— Да, Зои.
Я поверить не могла в свою удачу. Хотя я готова была почти на что угодно, чтобы расстаться с иглой, я не осмеливалась вызываться добровольно и ворчала, как другие, получив поручение подняться наверх к прядильщику ниток или зайти в соседнюю дверь к дубильщику. Не успела я разработать план проникновения в Серый дом, как возможность сама свалилась мне в руки.
Зои объяснила, где в Сером доме расположена дверь для слуг и как оттуда найти караульное помещение — как раз справа от ворот, где я видела свет поздно ночью. Медленно пройдя со свертком с гетрами под арку во двор лордов, я приметила, где именно стоит на угловом посту зид. Часовой смотрел точно сквозь меня.
Изнутри Серый дом оказался больше, чем можно было предположить. С черного хода, по которому мне велела идти Зои, я краем глаза увидела огромные, скудно обставленные залы. Все комнаты дома открытыми арками выходили в маленькие внутренние дворики, но каждый двор был сух и пустынен, как и все остальное в Зев'На. Стерильный дом.
Темноглазая рабыня, тощая, совсем еще девочка, несла корзину с бельем вниз по лестнице. Когда я спросила ее, как пройти в нижнюю караулку, она съежилась, покачала головой и убежала. Я встретила другого раба, натиравшего тряпкой плиты пола, и спросила то же у него. Он указал вниз на боковой проход, затем согнул руку влево и поднял два пальца. Как рабу, ему не позволено было говорить. Как крепостная, а значит, полнейшее ничтожество, я не могла дать ему разрешение, даже задав вопрос.
— Второй поворот налево? — уточнила я.
Он устало кивнул и вернулся к своей работе. Ужасные шрамы покрывали его плечи. Я никогда раньше не видела рабов достаточно близко, чтобы рассмотреть ошейник. Полоса черного металла, покрытая более светлыми буквами и символами, шла от ключиц до подбородка. Я вспомнила крики, которые слышала в ночь прибытия, и сглотнула комок.
Доставив гетры по назначению, я отметила для себя, что двое часовых бодрствуют, а двое других спят на лежанках в соседней комнате. Не поднимая глаз, как меня учили, я спросила стражников, где можно найти управляющего. Зид указал мне на лестницу вверх.
На полпути вверх по узкой лестнице я услышала снаружи крики и безошибочно узнаваемый звон оружия. Звук шел снаружи. Оглянувшись и убедившись, что никто меня не видит, я шагнула на крытый балкон, продолжавший лестничную площадку, и спряталась за колонной.
В центре пыльного двора двое мальчиков яростно сражались друг с другом, кружа, уклоняясь; их мечи сверкали на солнце. На одном из них были ботинки и кожаный доспех, в то время как другой — выше на голову — был бос и одет только в тунику и ошейник. У меня перехватило дыхание. Мальчик в доспехах был Гериком, его ожесточенное лицо блестело от пота. Он отбил быстрый удар и перешел в нападение. Скорость и точность его движений не имели ничего общего с неуклюжим десятилетним мальчиком, которого я знала в Комигоре.
Противник парировал удар, и мальчики закружились снова. Раб был горд и бесстрашен, и, хотя его левая рука висела плетью и кровоточила, он атаковал Герика с холодной и смертоносной точностью. На что надеялся этот раб, атакуя гостя, находящегося под покровительством лордов?
Я попятилась к лестнице, готовая броситься на помощь, но солнечный блик на стали в углу двора остановил меня. Воин-зид стоял, наблюдая из тенистого угла. Герик снова атаковал. Зид что-то прокричал, и раб перед ударом поменял защитную стойку. Земля и небо! Это была тренировка.
Герик пропустил миг, когда противник открылся, и зид остановил поединок, устроив ему подробный разнос. Пока воин заставлял Герика десять раз повторить требуемое движение, мальчик-раб дошел до бочонка с водой у стены и отпил, крепко сжимая раненую руку. Учитель фехтования закончил наставления, вернулся на место и поднял руку. Мальчики заняли позиции, и, когда зид опустил руку, поединок продолжился.
Наблюдая за тем, как они схватились, снова нанося друг Другу удары, я поняла, что ошиблась, посчитав эту схватку простой тренировкой. На деле это было войной, а оба мальчика — ее случайными жертвами. Когда раб открылся снова, Герик не промахнулся. Его меч вонзился как раз под ребра юноши, и красное пятно расплылось на серой тунике. Герик отступил назад, подняв меч. Раб согнулся, прижав оружную руку к животу.
«Сдавайся! — безмолвно молила я. — Кто-нибудь, прекратите это!»
Юноша, едва ли старше пятнадцати или шестнадцати, выпрямился и поднял меч. Он был бледен. Двое схватились снова, и лишь несколько мгновений спустя Герик выбил меч из рук противника. Раб упал на колени в красную грязь. Герик коснулся острием меча шеи раба, затем убрал меч в ножны и отвернулся. Он дошел до угла, где стоял бочонок, зачерпнул ковшом воду и жадно глотнул. Учитель фехтования некоторое время еще говорил с ним, показав другое движение и заставив его повторить десять или пятнадцать раз. Потом оба ушли через полутемный проход. Задыхающийся раб стоял на коленях на солнцепеке, пытаясь удержать вытекающую в красную грязь жизнь.
