Глава 6

На пятый день Дар Хегеда принц стал вести себя как-то странно. Он не мог спокойно сидеть на месте. Он все время барабанил пальцами по подлокотникам кресла. Он ерзал и передергивал плечами под бархатной мантией, словно пытаясь устроиться поудобнее. Он вертел в руках ножик, теребил косу и крутил цепочку на шее, потом он вышвырнул с кресла подушки. Через некоторое время он велел вернуть их на место. Он потребовал принести вина, но пить не стал, и через некоторое время опрокинул бокал на пол, разозлившись на просительницу. Это была почтенная матрона, обвинявшая своего сына в подделке родословной скаковой лошади, подобное преступление в Империи считалось более серьезным, чем убийство. Эта дама едва не упала со своего стула, когда принц вдруг вскочил посреди ее пространной речи и пронзительно завопил:

— Побыстрее, женщина. Ты задерживаешь тысячи других просителей.

Он встал за свое кресло и время от времени ударял кулаком по его спинке, пытаясь ускорить ее речь. Она засуетилась, попыталась говорить быстрее и через минуту стала валиться на бок, хватаясь за сердце. Ее унесли. Один из управляющих подошел к принцу, прошептав ему что-то на ухо, тогда Александр наорал и на него.

— Я великолепно себя чувствую. Проси следующего, если не хочешь отведать кнута.

На следующий день все пошло еще хуже. Принц не мог усидеть на месте более десяти минут, поэтому он выслушивал просителей, бегая туда-сюда по своему возвышению, а пришедшие водили головой, следя за его движениями. От этого они начинали мямлить, и тогда он впадал в ярость. Часы приема шли, принц пытался сдержать себя, он крепко прижимал руки к груди или вцеплялся пальцами в стакан с такой силой, что у него белели суставы. Но и тогда его ноги шаркали по полу, а голова слегка тряслась. Все управляющие и камердинеры тряслись от страха. Он велел выпороть уже двоих из них, когда те осмелились предложить ему отдохнуть, и обещал выпороть любого, кто посмеет посоветовать ему сделать что-либо. В этот день, второй день странного поведения принца, я заметил среди свиты Александра келидца. Белокурый худой человек в малиновом плаще молча стоял за его креслом, поглядывая по сторонам и изредка улыбаясь собственным мыслям, хотя едва ли они были забавны. Я постарался тут же забыть о нем. Какое дело рабу до демона и его забав?

Седьмой день Дар Хегеда, и третий день неведомой болезни принца, начался с чрезвычайно запутанного дела, где глава семьи умер, оставив наследницей всего своего состояния и земель единственную незамужнюю дочь. Александр сидел, вцепившись в подлокотники кресла с такой силой, что я бы не удивился, если бы старое дерево вдруг треснуло и рассыпалось в пыль. Я сидел достаточно близко к принцу, чтобы заметить темные мешки под янтарными глазами. Взгляд его скользил по всем предметам, ни на чем не останавливаясь. Принца предупредили, что двумя сторонами, воюющими за наследство девицы, были два могущественных барона, каждый из которых хотел взять ее в жены. Оба они охраняли самые беспокойные участки границы Империи, и Император ни за что не хотел бы поссориться ни с одним из них.

Один из баронов уже полчаса занудно объяснял суть дела, когда на Александра напала вдруг дрожь. Его руки, ноги и все тело сотрясались, как будто бы он голым сидел на морозе.

— Продолжайте, — бросил он посетителю, когда тот замолчал, уставившись на него. Барон забормотал что-то невнятное. — Я сказал, продолжайте.

Тот продолжил, потом вызвали для ответа вторую сторону. Не знаю, удалось ли Александру вникнуть во все тонкости семейных отношений, старых долгов, воинских клятв, обещаний руки и сердца, словом, во все детали жизни целого клана. Он походил на готовый извергнуться вулкан. Присутствующие качали головами и хмурили в недоумении брови. И среди них, опираясь на косяк двери, стоял Корелий, келидский эмиссар. Он улыбался.

Я быстро уткнулся в лист бумаги. Нет, я не позволю ему еще раз заглянуть мне в глаза и увидеть то, что я знаю. У меня нет силы. Я беспомощен перед ним. Были вещи, по сравнению с которыми рабство не значило ничего, и я не хотел встретиться с ними. Демонов привлекает страх. В тот миг, когда я увидел его улыбку, я заметил, что келидец сделал легкое движение рукой. Меня охватило дурное предчувствие. Я обернулся к Александру. Он мотал головой из стороны в сторону, словно пытаясь отогнать насекомое. Что происходит?

— Умоляю, ваше высочество, выслушайте мою просьбу, — начал удивленный ответчик. — Я не стал бы заручаться согласием юной девы, если бы знал о притязаниях барона Юзайя.

— Не обращай внимания, я внимательно слушаю… Продолжай, Кердан. Я осознаю всю важность дела, и я выслушаю тебя, как и обещал, — принц с трудом выговаривал слова.

Следующие полчаса принц, стиснув зубы, продолжал сражаться с неведомым недугом. Записывая все подробности дела, я поглядывал время от времени на принца, а иногда позволял себе украдкой взглянуть и на тощего человека у двери. Вот… он опять сделал едва заметное движение. И принц еще сильнее вцепился в подлокотники кресла, силясь усидеть на месте. Человек в малиновом плаще больше не улыбался.

Когда обе стороны высказались, Александр прикрыл глаза и произнес:

— Я должен уделить вашему делу особое внимание. Верные слуги Империи, вы заслуживаете всяческого уважения. Сейчас я удалюсь в свои покои, а решение вынесу завтра утром.

Такого нечеловеческого самообладания я не встречал ни в ком.

Александр встал, ответил на поклоны обоих баронов и приветствия толпы, и поспешно покинул Зал.

Как только он вышел, присутствующих прорвало:

— Что это с ним?

— Заболел, должно быть. Я ничего такого раньше не видел.

— Говорят, он уже три ночи не спит.

— А, это все оттого, что у него нет стремления править. Не то, что у его отца.

— Он просто недостаточно умен, чтобы править. Вы слышали…

— Помолимся за то, чтобы у него родились достойные сыновья, а сам он умер бы молодым.

Больше всего меня заинтересовала одна бессловесная реакция на уход принца. Когда я убирал чернила, складывал исписанные листы и закрывал книгу, намереваясь сдать ее на хранение управляющему, я еще раз взглянул на келидца. Тот грубо оттолкнул мешающих ему пройти слуг и выскочил из Зала.

Что, дело обернулось не так, как ты ожидал? Подумал я про себя, складывая перья и ножик в деревянную шкатулку. Он крепче, чем ты думал. Он упрямый.

Я рассеяно погладил испачканными чернилами пальцами кожаный переплет книги. Не спит. Ну, конечно! Будет не сложно найти причину болезни принца. Подарок, что-то небольшое, какая-нибудь бронзовая лошадка или фарфоровое яйцо, возможно, нечто, спрятанное под подушкой, кольцо или платок. Но ткань не надежна. Лучше всего подходит медная шкатулка для украшений или блестящий камешек — его можно бросить в цветочный горшок, которых полно в покоях принца. Все, что нужно, это знать, что искать, куда смотреть и как слушать тишину…

Я тряхнул головой, словно прогоняя остатки сна, и задул лампу, освещавшую мои бумаги. Главный Зал для аудиенций был почти пуст. Рабы с метелками убирали грязь и мусор, принесенные за день толпами посетителей.

О чем я думаю? У меня же нет силы. Я лишен оружия. Мне нет никакого дела до Александра. Абсолютно. Он и его люди присвоили себе мою жизнь, разрушили мою личность, истерзали и покалечили мое тело и разум, изломали… о, боги, только не это. Не сейчас. Я перевел взгляд на свою руку, сжимающую книгу. Я заставил себя внимательно рассмотреть ее: длинные, испачканные чернилами пальцы, обветренную от вечного холода кожу, — увидел стальной браслет на запястье, который останется со мной до самой смерти. Затем я представил себе эту же руку с иссохшей старческой кожей. Реальное и воображаемое не совпадали. Пока еще нет. Мне удалось быстро прогнать непрошенное воспоминание, но я так и не смог убедить себя отказаться от собственного намерения.

Я решился на этот поступок не ради Александра. Я подхватил под мышку большую книгу и направился в его покои не ради какой-то высокой цели. Для высокой цели у меня не было силы. Я сделал это ради себя. Я не хотел видеть рядом с собой ледяные голубые глаза. Я хотел снова спать спокойно.

— Я принес книгу с записями. Принцу нужны сделанные мною заметки, — заявил я стражнику у двери, который старательно обыскал меня, и теперь не знал, что со мной делать.

— Он не посылал за тобой.

— Да, наверное. Он забыл из-за своей бессонницы, а мы сегодня разбирали очень запутанное дело. Он, кажется, приказал мне принести записи. Наверное, будет лучше, если ты сам спросишь его, ведь ты дерзийский воин. Он не велит тебя повесить за это, ты же не раб. Разве что прикажет выпороть. Но если он меня ждет, а ты меня не пускаешь… — я пожал плечами. — Уж лучше спроси его.

Стражник побледнел и посмотрел через плечо, словно там его уже поджидал кнут.

— Ну уж нет. Если ты сам не понял, звали тебя или нет, сам и расхлебывай.

— Он уже несколько раз приходил сюда, когда принц писал письма, — сказал подошедший камердинер. — Если его вздернут за его собственное упрямство, что с того.

— Действительно.

Они постучали в дверь, приоткрыли ее и втолкнули меня внутрь. Там было совсем темно. Окна были занавешены плотными шторами, на столе горела единственная свеча. Александр пластом лежал на подушках, прикрыв лицо рукой, я мысленно обругал себя. Он спит. Я рисковал головой напрасно.

— Кто там?

Я быстро опустился на колени, пригнул голову и глубоко вдохнул.

— Сейонн, ваше высочество.

Он отнял руку от лица, глаза его походили на черные дыры.

— Что, эззариец, ты всерьез решил умереть сегодня? Я не звал тебя.

— Да, мой господин. Я пришел вернуть тебе сон.

Он резко поднялся.

— Неужели весь мир сошел с ума, как и я? За подобную дерзость я должен отдать тебя на съедение волкам.

В этом я нисколько не сомневался, только надеялся, что усталость не позволит ему сделать это сразу. Я поспешно кинулся объяснять ему суть:

— Прежде чем вы прикажете убить меня, я хочу сказать вам кое-что, и если я окажусь не прав, вы сделаете со мной, все, что захотите. То есть, вы в любом случае сделаете со мной все, что захотите… — Я умолк и снова проклял себя за дурость, потом продолжил.

— Не задолго до того, как у вас началась эта странная болезнь, к вам приходил какой-то гость. Полагаю, что он принес вам небольшой подарок, что-нибудь медное, бронзовое или фарфоровое. Он вложил эту вещицу прямо вам в руку. И вскоре вслед за этим ему захотелось непременно зажечь свечу или взять уголек из камина. Вы могли заметить, а могли и не заметить, фигуру, которую он нарисовал в воздухе пламенем. Скорее всего, его движение походило на обычную жестикуляцию при разговоре, просто он как бы забыл, что у него в руке горящая свеча. Сказать, кто был этот гость? Сказать, какое слово он произнес, когда в его руке оказался огонь?

Принц сидел неподвижно.

— У меня было много гостей, они приносили множество подарков. Если в твоей болтовне есть смысл, скажи, пока у тебя еще есть язык.

Я облегченно перевел дух. Если бы моя догадка оказалась неверна, я уже шел бы к месту казни.

— Если мне удастся найти этот подарок, эту вещицу, согласится ли мой господин выслушать меня?

— Я не заключаю сделок с рабами.

— Это не сделка. Я молю, чтобы меня выслушали и надеюсь, что мои действия придадут вес моим словам.

— Ищи.

Я поклонился, затем встал и поднял свечу. Минута подготовки — я расслабился и по-другому сфокусировал взгляд, что позволяло лучше видеть и слышать — и я начал свой путь по большой комнате. Я освещал каждую поверхность из стекла или металла, вглядывался в каждую бутылку и статуэтку, рассматривал расписные блюда с остатками завтрака, колокольчики, кольца, коробки с фишками для игры в ульяты, украшения, внимательно изучил перевязь меча и меховой плащ принца, брошенные на пол, хлыст и перчатки, оставленные на столе. Мои обычные чувства были отключены, поэтому я не услышал бы его, обратись он сейчас ко мне.

То, что я делал, не было волшебством. Сила моя давно умерла, старательно и последовательно уничтоженная в первые дни нашего завоевания. Но меня с пяти лет обучали видеть и слышать, пробовать на вкус и обонять иначе, различая малейшие колебания в мировых волнах, вызванные заклятием. Постоянно жить с подобной чувствительностью нельзя, иначе все чувства кончатся, испарятся, засохнут, как испаряется и засыхает краска в открытой банке. Поэтому меня научили возвращаться обратно, к обычным ощущениям, используя экстраординарные чувства только при необходимости.

Что это там такое? Я шагнул к маленькому письменному столику у окна, и в моей голове зазвучала негромкая музыка. Ближе. Я высоко поднял свечу и в ее свете, полированная поверхность стола заблестела. Где же? Музыка зазвучала громче, настойчивее, в ней появились режущие слух диссонансы, каждая следующая нота причиняла страдание душе и телу. Скорее, не то она захватит тебя. Музыка демонов съедает разум.

Я открыл ящик и увидел это. Тяжелую медную печать с рукоятью из слоновой кости, которая давала оттиск со львом и соколом, такой же, как кольцо Александра, только больше. Такую печать ставят на документы. Знак будущего величия Александра, когда он будет голосом своего отца, а не просто его сыном. Волны заклятия расходились от изящной вещицы, холодя мою кожу и вызывая боль в позвоночнике. Я взял печать и повернулся к Александру, который стоял за моей спиной, внимательно глядя на предмет в моих руках.

— Вот, господин. То, что дал келидец.

— Что это за магия, эззариец? — Негромко спросил принц. Я не видел его лица в темноте. — Разве ты не прошел Обряды, как мне сказали? Или это что-то более простое?

Глупо было бы надеяться, что он поверит моим объяснениям.

— Я прошел через Обряды Балтара, господин. У меня нет ни силы, ни возможности использовать ее. Но есть навыки, практические навыки, такие же, как верховая езда или танцы… Их Обряды не могут отобрать. Их я и использовал, чтобы найти предмет.

— И как этот подарок связан с моей болезнью? Осторожно выбирай слова, раб. Я не такой дурак, каким кажусь тебе.

Осторожно! Я едва не засмеялся. Шестнадцать лет предосторожностей пошли насмарку в тот момент, когда я переступил порог этой комнаты. Безумец. Жизнь ничему так и не научила меня.

— Я видел и раньше подобные болезни. Я узнал симптомы, проявившиеся в последние три дня. Такие заклятия осуществляются через небольшой предмет и приводятся в действие силой огня. Обычно там, где человек спит, как и в этом случае. Если подержать заговоренный предмет в огне около часа, заклятие будет разрушено.

— И почему ты говоришь мне это? Не вздумай ответить, что из любви ко мне. Думаешь, получишь двойную порцию на ужин? Или шелковую подушку на свою кровать? Или девку в свою постель? Думаешь, если я недоспал несколько часов, я поверю в любой бред, сочиненный трусливым и лживым рабом?

Он толкнул меня, прежде чем я нашелся, что ответить. Падая на пол к его ногам, я ударился плечом об угол стола. Печать выпала у меня из рук и покатилась по ковру.

— Я не верю в магию, раб, — его башмак ударил меня в бок. Я перевернулся, стараясь прикрыть самые уязвимые части тела. — Думаешь, ты очень умный? Да, я знаю. Ты наблюдаешь за мной, ты оцениваешь меня, и вот результат. Я говорил тебе, что ты слишком много думаешь, но ты не внял, — у него были очень тяжелые башмаки, а удары были быстрыми и сильными. — Думал рассказать сказочку дерзийскому дураку? Наплести, что это келидец, которому он и без того не доверяет. Он заснет и поверит, что раб вылечил его. И скажет спасибо. Что, так ты думал?

Он продолжал осыпать меня словами и ударами. Слов я уже не понимал из-за головокружения и боли. Я не винил его. Как он мог поверить, что раб действительно хочет помочь ему? Прежде чем провалиться во мрак, я ощутил радость. По крайней мере, сегодня ночью меня не будут преследовать глаза демона.

Глава 7

Нельзя мне было шевелить головой. Но моему закрытому глазу мешало что-то острое и твердое, и я подумал, что если сменить позу, станет удобнее. Острое и твердое (им оказалось кольцо, соединявшее браслет на запястье с цепью) мне больше не мешало, но от движения я окончательно проснулся. И ощутил, что все мои кости и мышцы, все без исключения, отчаянно болят. Мне показалось, что даже волосы у меня покрыты синяками.

Не было необходимости открывать глаза, чтобы понять, где я нахожусь. В подвале было так темно, что открой я глаза, все равно ничего не увидел бы, к тому же открывать их было больно. Было бы чудесно снова провалиться в сон или небытие, или где я там оказался, после того, как принц напомнил мне, что бывает с глупцами, берущимися отделять добро от зла. Раб не должен даже думать о подобных предметах.

Я уже достаточно проснулся, чтобы припомнить все, и тут я понял, насколько меня мучит жажда и как мне холодно. Голода я не чувствовал, во всяком случае, я не мог понять, отчего болит мой живот, от голода или башмаков его высочества. Я крепко задумался, стоит ли вообще двигаться, чтобы найти оставленную Дурганом воду. Жажда победила. Жажда очень сильная вещь.

Должно быть, кто-то прислушивался к звукам, доносящимся из подвала. Когда я со стонами принялся искать жестянку с водой, люк над моей головой распахнулся. В хлынувшем сверху свете я увидел воду на ее обычном месте. Схватив жестянку, я облегченно привалился к стене.

— Спасибо, — слово походило на что-то среднее между карканьем и стоном.