Рей-Киррах (№1) - Превращение

— Заканчивай, хватит на сегодня, — произнес один из слуг принца, появляясь в дверях. От неожиданности я вздрогнул и едва не опрокинул чернила. Сердце молотом застучало в груди. — Его высочество требует своего писца. Иди незаметно, как и раньше, — это был тот же мальчишка, что провожал меня в первый раз в спальню принца.

— Не унести ли мне прежде все эти вещи, мастер Олдикар?

— Нет, конечно. Ну, что ты за дурак? Ведь принц ждет тебя. Мне поручили все убрать за тобой, чтобы ты мог идти сразу же, — похоже, ему все время отдавали подобные приказы, что не улучшало его и без того мрачного настроения. Ему так и придется быть на побегушках у Фендуляра, пока он не получит права заплести волосы в косу. На всякий случай следовало сохранить с ним хорошие отношения.

Я низко поклонился. Потом вытер испачканные пальцы листом бумаги и поспешил через роскошные комнаты Фендуляра, через внутренний дворик с замерзшими фонтанами и голыми деревьями в занятое покоями принца крыло Летнего Дворца. Я прошел уже полпути, прежде чем понял, что подгоняет меня. Я беспокоился за Александра.

Я на миг остановился у начала колоннады, ведущей в жилые покои, и вдохнул ледяной воздух. Промерзшая земля под моими босыми ногами вернула меня к реальности: я вспомнил, кто я, что я и где я. Ничто не изменилось. Ничто. После всех этих долгих лет я не имел права разрушить построенный с таким трудом свой собственный мир. Беспокойство означает надежду. А надежде не было места в моем мире.

Думая, что идти «незаметно» означает войти через комнату со светильниками, я брел по коридору, размышляя, как я смогу объяснить стражнику, зачем я здесь. Но юный Олдикар предупредил его. Когда я появился, солдат молча кивнул головой на дверь спальни. Я успел заметить обнаженную женщину, которая плакала, сидя на полу рядом с кроватью, после чего стальная рука схватила меня за плечо и потащила через спальню в следующую комнату.

— Где это? — заревел Александр, выталкивая меня в середину комнаты. На нем была белая шелковая ночная рубаха. Распущенные рыжие волосы свисали растрепанными прядями.

— Найди эту гадость!

Я упал на колени.

— Как прикажете, ваше высочество. Но, умоляю, скажите, что мне искать?

— Что-то, нечто заговоренное… откуда я знаю?

Я мог бы задать ему точно такой же вопрос, но воздержался.

— Найди, или я прикажу подать твои глаза на завтрак, волшебник! Я не хочу стать посмешищем Двадцатого Хегеда!

У меня был богатый опыт по утешению находящихся в ярости и чем-то ужасно расстроенных хозяев. Но сейчас я не знал, что сказать. Обычно они говорили, чем именно расстроены. И я все-таки рискнул спросить.

— Чтобы точно знать, что искать, я должен знать, какое именно заклятие на вас наложено, что не так. Или вы подозреваете, что это какой-то конкретный предмет, данный вам…

Принц схватил меня за шею и едва не поднял над полом.

— Если хоть одно словечко… намек… достигнут чьих-нибудь ушей… Я найду для тебя такую казнь…

— Ни слова, — просипел я, потирая шею после его могучей руки. — Клянусь.

Он оттолкнул меня и повернулся ко мне спиной.

— Я не могу… с того времени, как я снова начал спать… В первую ночь я только спал. И мне было не до этого. Потом приехал курьер, и я отослал ее прочь. Я решил, что это длится дольше обычного, потому что я расстроен письмом. Но потом еще две ночи подряд… Мне пришлось притвориться, что она не нравится мне…и тогда я сразу же послал за Шион. Эта рабыня всегда удовлетворяла меня. Я хотел удостовериться…

Все моментально встало на свои места. Мне пришлось сдержать улыбку — опасность была слишком велика. Просто для дерзийца неудача в подобного рода делах была немыслима, они не признавали поражений на этом поле боя.

— Келидец приносил вам еще какие-нибудь подарки? — Я был уверен, что дело не в заговоренных предметах. Это было вовсе не заклятие. Причину его неудачи было сложно установить, но заклятие почти никогда не накладывают на эту сферу жизни жертвы. Однако такого ответа Александр бы не принял.

— Нет, Корелий отправился в Парнифор навестить родственника. Но он сумел бы найти способ. Поищи, как ты уже искал.

— Да, конечно, — я поискал. Как я и ожидал, ничего, кроме волн страха, исходивших от рыдающей рабыни, которая винила себя, что не смогла утешить принца.

Придется придумать кое-что. Ведь было столько причин для подобных неудач, даже у такого молодого, полного жизненных сил человека. Но если я хотел сохранить свою голову на прежнем месте, мне не следовало пускаться в рассуждения.

— В вашей комнате нет заговоренных предметов, но заклятия подобного рода могут быть наложены с помощью пищи. Вы не ели ничего необычного в последнее время?

— Нет, кажется, ничего. Я сожгу кухни. Я их всех…

Я замахал руками и замотал головой.

— Нет, нет, не надо. Существует только один способ. Вы должны прекратить доступ яда в организм. Скорее всего, вам поможет ифрейл. Дерзийские воины раз в год очищают себя постом, разве не так, мой господин?

— И что с того?

— Просто пришло время сделать это. Тогда из вашего тела выйдут все яды, как обычно и бывает, — еще ему придется на недельку воздержаться и от женщин, тогда он сможет как следует отоспаться. Я надеялся, что пост станет лучшим лекарством от его болезни.

— Ифрейл, — задумчиво произнес он. — Это ведь довольно долго. И я избавлюсь тогда от заклятия?

— Я не могу точно сказать, что за заклятие использовалось на этот раз, но если в вас вошло что-то дурное с пищей, лучшего способа избавиться от него нет. А вместе с ним уйдет и заклятие.

— Наверное, ты прав, — он кивнул головой. — Перед тем, как покинуть город, Корелий принес мне микстуру для улучшения сна. Он слышал, что у меня бессонница. Я отказался от его микстуры, заявив ему, что сплю как сурок. Он целый вечер только об этом и говорил, все выпытывая, какое снадобье я использовал. Сказал, что когда-то занимался врачеванием, и с тех пор интересуется лекарствами. Потом он еще спросил, кто мне посоветовал мое лекарство. Мне показалось, что вопрос странный… ведь ты предсказал его.

— И что вы ответили ему? — Я должен был узнать, чтобы избавиться от тяжести на душе.

— Я сказал, что никто не смеет мне советовать с тех пор, как я покинул детскую.

Дней десять спустя, на церемонии закрытия Дар Хегеда, я заметил, как слегка похудевший, с сияющими глазами принц Александр поднял почтительно склонившуюся перед ним в реверансе юную даму с золотистыми волосами. Он поддержал ее под локоть и как бы случайно провел рукой по ее груди. По его взгляду и ее плотоядной улыбке я догадался, что мое лекарство подействовало. Я больше не ощущал беспокойства, только обычную неловкость, поскольку снова исполнил желание дерзийца. Но Александр всегда добивался выполнения своих желаний, так что я был рад хотя бы тому, что девушки-рабыни не будут больше страдать от неудовлетворенной похоти принца.

Келидца не было во дворце, но музыка демона изредка начинала негромко звучать у меня в голове, подобно тому, как свежий летний ветер иногда приносит с собой запах падали.

Глава 9

Участие в решении постельных проблем Александра никак не отразилось на натуре эззарийца, давшего обет безбрачия. Но я так и не смог избавиться от своих мрачных видений. Мне удавалось сохранять выдержку и самообладание в течение всего дня и видеть более-менее спокойные сны по ночам, но периодически в них вторгались непрошеные гости. Однажды ночью после завершения Дар Хегеда Дурган разбудил меня как раз во время одного из кошмаров.

— Вставай, эззариец!

— Что, принц еще не утомился за день? — Вопрос прозвучал раньше, чем мне удалось окончательно проснуться и прикусить язык. Желание снова заснуть и досмотреть, чем же закончился мой запутанный сон, было сильнее чувства вины.

— Ты нужен не принцу, а мне.

Я сел, как всегда неловко из-за короткой цепи, приковывавшей меня к стене, и попытался стряхнуть с себя остатки сна.

— Что случилось, мастер Дурган?

— Нам доставили десять рабов в качестве уплаты налога, один из них, кажется, нарывается на неприятности. Я подумал, что всем будет лучше, если ты поговоришь с ним.

Я уже достаточно проснулся, чтобы сдержаться и не плюнуть на эти слова склонившегося надо мной толстяка. Были рабы, которые шпионили за другими, которые доносили обо всех словах, сказанных в гневе или расстройстве. Были рабы, которые пороли и клеймили других. Или отнимали у других пищу, думая таким способом выделиться и повысить свой статус. Если бы я не делал скидку на то, что все мы здесь несколько не в своем уме, я давно бы уже кинулся убивать их голыми руками. Сам я жил в установленных для себя самого жестких рамках. И Дурган ошибся, думая, что я стану вдруг его помощником, его союзником в обмен на его расположение. Я должен был твердо объявить об этом.

— Нет, мастер Дурган. Думаю, я не тот, кому следует поручать подобные дела. У меня не получится!

— Тьфу! Это не то, что ты подумал. Этот парень не протянет и нескольких дней, если ты не образумишь его. Пойдем, — Дурган снял с меня наручники и повел к лестнице в подвал. Он сунул мне в руку небольшой фонарик, потом отпер крышку люка и спустил лестницу. Голос его упал до шепота. — Если ты считаешь, что жизнь стоит того, чтобы жить, пусть даже в оковах, тогда иди. Постучишь дважды, когда захочешь выйти.

Я был заинтригован. Если Дурган хотел запереть меня в подвале, ему не было нужды прибегать к таким уловкам. Он мог бросить меня туда в любое время. То, как он поднял меня посреди ночи, говорило о том, что он не желал, чтобы кто-нибудь из его помощников или других рабов знал о его делах. Я поднял фонарь над головой и стал спускаться.

Ему было не больше шестнадцати. Забившись в угол, он дрожал от холода и слабости. Кожа его отливала бронзой, волосы были черными, также как и широко расставленные, немного раскосые глаза, сейчас широко раскрытые от страха и боли. На обнаженной спине виднелись следы кнута, знак креста в круге на его плече еще не зажил.

— Тьенох хавед, — негромко произнес я. Я приветствовал его от всего сердца. Это было особое приветствие. Непонятное постороннему. Но он не был посторонним. Он был копией меня шестнадцать лет назад. Он был эззарийцем.

Вся работа, которую я проделал, чтобы забыть первые дни, полные ужаса, пошла прахом, как только я увидел его. Зеркало Латена, отражающее зло и возвращающее его в самое себя, не смогло бы наделать больше разрушений, чем принесло моему миру появление этого мальчишки. В один миг я ощутил все глубину унижения, когда тебя выставляют на всеобщее обозрение голым, когда другие трогают, обсуждают и издеваются над вещами, к которым они не имеют ни малейшего касательства, все муки Обрядов Балтара, всю боль от разрушения твоей веры, надежды, идеалов, чести. И я вспомнил, как решил скорее умереть, чем жить таким.

— Я хотел бы облегчить твою боль, — произнес я. Пустые, бессмысленные слова. — Но я не могу вернуть тебе то, что было отнято у тебя. Я могу только поделиться с тобой своим опытом, чтобы ты смог жить дальше.

Рядом с ним лежал нетронутый ломоть хлеба и стояла жестянка с водой. Скорее всего, он не ел и не пил уже несколько дней.

Я сел на солому напротив него.

— Ты должен попить. Не жди воды, которая будет чище этой. Ты не получишь ее.

— Гэнед да, — прошептал он, в его словах звучал гнев и отвращение.

— Я знаю, что я нечистый. Я такой с первых дней завоевания. Точно так же, как и ты.

Он отрицательно помотал головой.

— Это не твоя вина. Никогда не думай так. Я знаю, что наши люди говорят о тех из нас, кого захватили. Но нет ничего… ничего… что ты мог бы сделать, чтобы спасти себя.

— Д… должен был сделать.

— Ты сейчас не веришь мне, но ты поймешь, если дашь себе время.

Я хотел бы выплеснуть на него все, заставить его понять, но сейчас это было невозможно. Все, что я мог сделать для него сейчас, это помочь ему пережить момент.

Я закрыл глаза и прижал к груди сжатые в кулаки руки.

— Лис на Сейонн, — я вручал ему высший эззарианский дар — свою дружбу и участие. — Прошу тебя, выслушай, что я скажу. У тебя есть только один выбор: жить или умереть. Пути назад нет, возможности обойти судьбу тоже нет. Я хотел бы, чтобы было иначе. Остается только жить или умереть. Все сводится только к этому. Чему учит нас Вердон в таком случае?

Я ждал его ответа. Он быстро ответит. Желание жить у шестнадцатилетнего велико… даже если жизнь обещает одни только страдания.

— Жить, — он закрыл глаза, и слезы потекли по его обезображенному синяками лицу.

Я обрадовался. Он все еще верил в богов, в их внимание к нему. Возможно, к тому моменту, как он поймет правду, жизнь, даже жизнь в оковах, станет для него привычкой, с которой он не в силах будет расстаться. Я подождал немного, затем сунул ему в руку жестянку.

— Только один глоток, — я забрал у него чашку прежде, чем он осушил ее залпом. — У тебя есть какие-нибудь повреждения, кроме синяков? — Клеймо на его плече вызывало опасения.

Он помотал головой.

— Они сказали, что я буду сидеть тут, пока не умру. Зачем они послали тебя? — В его словах сквозило подозрение.

Он уже начинал учиться тому, что необходимо. Я рассмеялся.

— Дурган позволил мне пойти, потому что ты представляешь ценность, пока ты жив, а не тогда, когда ты умер. Хозяева не любят, когда ценный раб превращается в бесполезного. Если ты будешь отказываться от еды и питья, они заставят тебя силой. Если ты убежишь, они высекут тебя и поставят клеймо на лице, не такое, как у меня, а гораздо больше, и еще отрежут одну ногу. Изуродованный раб тоже может работать. Они не станут убивать тебя, что бы ты ни делал. Они убьют тебя только если совсем покалечат, но до этого дело дойдет не скоро. Дургану все это, в отличие от большинства надсмотрщиков, не нравится, — я напугал мальчика сверх меры, но это было необходимо. — Дурган немного разбирается в эззарийцах, но не следует слишком полагаться на это.

Мне очень хотелось спросить, откуда он. Те несколько эззарийцев, что я встречал на своем пути за все годы рабства, были, как и я, захвачены в первые дни нашего падения. Штурм произошел очень быстро. Мы, те, кто был обучен, делали все, что могли, чтобы дать возможность последним выжившим уйти, но к тому моменту, когда я последний раз свободно вдохнул, все, кого я видел, были мертвы. Где были выжившие? Кто они были? Имена готовы были сорваться с моего языка. Вдруг он сын моих друзей? Воспоминания нахлынули, требуя, чтобы я разделил их с тем, кто мог меня понять. Я хотел знать, что случилось после того, как на моем плече появилось клеймо. Я мечтал утолить свой голод, смешанный со странным волнением, но сумел сдержать себя. Я не имел права потворствовать своим желаниям. Я должен был обучить мальчика жить в новом мире.

— Будь уверен в одном. Дерзийцы не спросят тебя о других, это их не волнует. Мы не стоим того, чтобы за нами охотиться. Тебя схватили случайно. Ты сделал какую-то глупость, и их маги заметили тебя. Я прав?

Он поспешно кивнул.

— На самом деле, заинтересованы в нас только их маги.

— Почему?

— Боятся остаться без работы. Они умеют очень мало. Но производят впечатление знающих. Иногда им что-то удается, но они растеряли все знания о том, что такое мелидда. Они знают, что мы умеем творить волшебство, но не понимают, как это возможно, и не могут повторить. До них не доходит, что мы не рвемся вместо них развлекать дерзийскую знать.

— Я просто пытался попасть домой… Просто возвращался обратно… — Он до крови закусил губу.

— Ты правильно не веришь мне. Не верь никому. Здесь во дворце есть даже рей-киррах, в келидском эмиссаре.

— Рей-киррах? — Он широко раскрыл глаза. Я сильно напугал его. Он и не подозревал, что такое возможно рядом с ним. Так же, как и я.

— Он не узнает тебя. Но будь осторожен. У тебя больше нет защиты. По большому счету, надежнее всего спасаться в одиночку, но я помогу тебе, если смогу. Скажи, что ты хочешь?

Он не отвечал, отвернувшись в сторону. Он с трудом выносил вид такого испорченного существа, каким я был для него, от которого он молча отошел бы еще несколько дней назад. Но потом он снова посмотрел на меня, на клеймо на моем лице, на шрамы на плечах, на еще не до конца сошедшие синяки.

— Ты уже долго… живешь здесь? — Он не смог произнести нужного слова.

— Я раб вот уже шестнадцать лет. С падения Эззарии. Тогда мне было восемнадцать, — шестнадцать лет — вся его жизнь. Ему она, наверняка, казалось вечностью.

— Кем ты был раньше? Ты знал, что такое мелидда?

Я понял, что он хотел сказать. Если у него есть настоящая сила, а у меня ее не было, возможно, он сумеет избежать моей участи.

— Это единственный вопрос о прошлом, на который я отвечу, потому что я оставляю прошлое прошлому. И тебе придется сделать то же самое, — я смотрел ему в глаза, чтобы он понял, что я говорю правду. — Я был Смотрителем.

Он совсем побледнел. Я вложил в его руку кусок хлеба и заставил его поесть. Он съел немного, а потом разом выложил то, что давило на него: он заговорил о настоящем.

— Они пытались заставить меня назвать мое имя, носить их бесстыдные одежды и падать перед ними на колени, как будто они боги. Они велели мне прислуживать за столом. Я должен был прикасаться к их отвратительному мясу и гнилой пище, и мыть им руки их грязной водой.

Конечно, они хотели, чтобы он прислуживал за столом. Он был приятным хорошо сложенным юношей, наивным, невинным. Ненависть заклокотала во мне. Я понадеялся, что рей-киррах не охотится в этот момент, не то он найдет подходящий для себя сосуд во мне.

— Есть еще несколько вещей, которые я должен рассказать тебе о застольных традициях дерзийцев…

Прошло еще полчаса, прежде чем Дурган открыл люк и велел мне выходить. Я пожал дрожащую руку мальчика и сказал:

— Ты переживешь это. Чистота в твоей душе. Ее никто не тронет. Боги увидят в тебе свет, — хотел бы я верить в это.

Когда я начал подниматься по лестнице, мальчик закрыл глаза и прижал сжатые кулаки к груди.

— Лис на Ллир.

— Тьенох хавед, Ллир. Нефаро вид, — произнес я. Спи спокойно.

Я не знал, что делать с Ллиром. Инстинкт требовал, чтобы я отошел в сторону. Одиночество безопаснее, как я сам сказал ему. Тогда ему придется самому усваивать уроки жизни, и чем скорее, тем лучше. Но желание завоевать его расположение и получить ответы на мои вопросы было так велико, что я ощущал его почти физически. Судьба в лице Александра сделала выбор за меня.

На следующий же день я переехал во дворец, чтобы быть под рукой у принца и его людей. Приготовления к его дакраху шли полным ходом, приходилось писать тысячи бумаг: списки знатных гостей, указы, бесконечные письма купцам и поставщикам, друзьям и родственникам.

Только через неделю я снова увидел Ллира. Принц велел мне читать за ужином некую поэму, сочиненную какой-то влюбленной в Александра дамой и посвященную будущему празднику. Когда я закончил чтение плаксивого опуса, принц не приказал мне уйти, поэтому я сел в тени за его подушкой и видел, как эззарианский мальчик начал омывать гостям руки. Глаза его глубоко запали, кожа была почти прозрачной. Мое сердце упало. Он не ест. Он все еще искал способа избежать всех тех вещей, которые мы с рождения считали нечистыми, не убивая при этом себя. По эззарианским верованиям самоубийство было высшей степенью испорченности. Уроки жизни надо было еще усвоить. Он не сможет сделать этого, пока не найдет для себя новую веру, которая поможет ему жить. Ллир с трудом заставил себя прикоснуться к рукам крепкого дерзийского воина. А когда тот протянул руку и потрепал мальчика по коротким волосам, я ощутил отчаяние Ллира, как будто на его месте был я сам. Конечно, я и был… когда-то.

Два дня спустя я сидел в каморке Фендуляра, переписывая список вещей, необходимых для приема двух тысяч гостей, которые должны были съехаться во дворец на шесть коротких теплых недель. В дверь постучала девушка-рабыня.

— Мастер Дурган велел тебе прийти в дом для рабов.

По всем правилам было абсолютно недопустимо оставить данную мне работу и подчиниться приказу нижестоящего лица. Но я ни секунды не колебался. Я догадался, что произошло.

Дурачок не знал, как сделать это быстро и безболезненно. Он воткнул себе в живот тупой нож для бритья. Дурган положил его в самом темном углу комнаты и накрыл одеялом, чтобы унять его предсмертный озноб.

— Дитя, что ты наделал?

Он не ответил, а только отвернулся от меня. Не из-за моей испорченности. Наоборот.

— Гэнад зи, — произнес он. «Уходи». Ему было стыдно.

Я прижал его к себе, чувствуя, как теплая кровь пропитывает мою тунику.

— Я не боюсь стать нечистым, Ллир. Мне просто жаль. Я хочу… — какая разница, что я хочу? Я негромко запел песню смерти, надеясь утешить его.

— Ты действительно был Смотрителем? — прошептал он. Я однажды тоже задавал такой вопрос одному человеку.

— Да.

— Ты можешь посмотреть… внутрь… и сказать мне, что ты видишь?

— Нет необходимости…

— Пожалуйста, я боюсь.

— Хорошо, — я заглянул в его темные, полные боли глаза, но я не стал читать в его душе, прежде чем ответить. — В тебе нет зла, Ллир. Нет испорченности. Ты дитя Вердона и брат Валдиса. Ты будешь жить вечно в светлых лесах.

Он расслабился и закрыл глаза, я подумал, что его уже нет. Но он сонно улыбнулся и произнес:

— Галадон рассказывал мне, что знал одного мальчишку, который стал Смотрителем в семнадцать. Он сказал, что мне никогда не добиться такой мелидды, даже после тысячи лет тренировки.

— Галадон… — Я едва не забыл, где нахожусь, когда услышал это имя. — Мне он ничего такого не говорил. Он всегда заявлял, что я невежественный, невнимательный…

— …невосприимчивый и плохо подготовленный к своему дару, — подхватил он.

Я улыбнулся давно забытым словам.

— Галадон жив…

— Да… — Он захлебнулся выплеснувшейся изо рта кровью, его худенькое тело свела судорога. Я обнял его крепче.

— Ничего, ничего, расслабься.

— …пять сотен…

— Тише, дитя.

— …прячущихся, прячущихся, прячущихся. Холод и чистота… и… Не говори, где. Гирбест укажет путь… — Он умирал, его слова походили на детскую считалочку. — Найди путь, найди путь домой… смотри на гирбеста… он приведет тебя домой… — Он вздохнул и умолк.

«Нефаро вид, Ллир». Спи спокойно.

Ллир успокоился. Я — нет. Дурган пытался заговорить со мной, пока я смывал с туники кровь и, мокрую, натягивал ее обратно на себя. Я не стал его слушать.

— Я должен вернуться к своей работе. Не зови меня больше по подобным делам, мастер Дурган. Не хочу, чтобы принц обнаружил, что я забросил свои обязанности ради какого-то раба-варвара.

Меня придавила невыносимая тяжесть. Я предпочел бы спать, замерзая, в доме для рабов и голыми руками убирать кучи навоза, чем вдаваться в подробности дерзийской жизни. Но недели шли, я все больше погружался в дела. Я не знал жалости к себе, гоня прочь любую мысль, хоть сколько-нибудь связанную с прошлым. Я не позволял себе видеть снов, видения не посещали меня, я не разговаривал ни с кем, кто не был непосредственно связан с моей работой. Я почти забыл ошеломившую меня новость, что существует пятьсот эззарийцев, которые смогли спрятаться где-то, и среди них мой учитель, который воспитывал меня с пяти лет, с того самого дня, когда обнаружилось, что во мне есть мелидда. Мое короткое общение с Ллиром лишний раз доказало мне, что я прав. Надо быть одному, надо забыть прошлое, надо притвориться, что не существует ничего, кроме настоящего, в котором я живу.

Глава 10

Оставалось всего три недели до двенадцатидневного празднования в честь Александра. Ему исполнится двадцать три года. В этом возрасте дерзийские мужчины становились равными своим отцам. Они получали полагающуюся им долю земель и состояния, которая зависела от того, кто была их мать, каким по счету ребенком они были, сколько у них было единокровных братьев. Еще они получали право жениться без разрешения отца. Они могли затевать судебные разбирательства против отцов или сражаться с ними на поле боя без риска быть повешенными за непочтительное отношение к родителю. С ними считались, как и с их отцами, хотя у дерзийского мужчины был только один способ завоевать настоящее уважение окружающих — война.

Но Александр был сыном Императора, и его положение несколько отличалось от обычного. Собственность он получит, он получит столько земель, лошадей и денег, что их хватит на несколько королевств, но у него не будет права жениться по собственному выбору. Решение столь важного вопроса не доверяли наследнику трона. И, конечно, Александр не будет полностью равен своему отцу, хотя его голос будет обличен огромной властью. Если он будет противиться желаниям своего отца, только отец сможет наказать его. Ни у кого больше не будет такого права. И никто не сможет отказаться от подчинения Александру, обойти его и заключить соглашение с Айвоном, как это бывало прежде. Слово принца станет законом Империи.

Каждый дворянин, каждый слуга и каждый раб во дворце принца, и почти во всей Кафарне, участвовали в грандиозных приготовлениях к дакраху. Большая часть всего необходимого была заготовлена прошлой осенью: пока снег не запер горные перевалы, в столицу доставлялись лакомства и разнообразная утварь из самых отдаленных уголков страны. Возы шелков и камчатого полотна, сундуки с позолоченным фарфором, сосуды с редкими винами непрерывно ввозились в город вплоть до наступления зимы. Из Загада доставлялись драгоценные камни, тысячи ароматических свечей и золото в слитках. Повозки были так тяжело нагружены, что оставляли на дорогах глубокие борозды.

Управляющие сбились с ног, пытаясь приготовить все для двух тысяч гостей и оставить при этом хоть что-нибудь для жителей Кафарны и близлежащих деревень, чтобы те не умерли с голоду, когда все продукты попадут на дворцовую кухню. В Кафарну пригоняли целые стада коз, овец, свиней и коров, привозили птицу различных видов, а также корм, необходимый всей этой живности в течение зимы.

Портные и белошвейки трудились над нарядами уже более года. Для Александра шилась мантия, так обильно усыпанная жемчугами, что их хватило бы выкупить из рабства всю Эззарию. Я видел приготовленную для него алмазную гривну, которая могла бы придавить к земле человека менее сильного, чем принц.

И хотя приготовления велись уже год, дворец все еще не был готов. Покои Императора нуждались в покраске и мелком ремонте, комнаты для гостей следовало обновить. И в самом городе требовалось найти место для тех гостей, которые не смогут остановиться в Летнем Дворце Дерзи.

Отовсюду прибывали подарки: драгоценные камни, дорогие безделушки, шкатулки слоновой кости, прекрасно выкованные кинжалы и мечи, луки, отделанные драгоценностями очелья и мужские рубахи, лошади, бойцовые петухи, флаконы духов и экзотические птицы. Принц, продолжавший утверждать, что не верит в магию, заставил меня осматривать все привезенные вещи, на случай, если они заговорены. Он, кажется, проникся ко мне доверием, с тех пор, как я «вылечил» его. Никаких заговоренных предметов я не обнаружил, но, поскольку ничего дурного не происходило, принц был уверен, что я выполняю полезную работу.

Я, как ни старался, не мог забыть о демоне. Келидец уехал из Кафарны, но он должен был вернуться к дакраху. Я убеждал себя не думать о нем (может, на него в горах упадет кусок скалы, или земля вдруг разверзнется и проглотит его), но ничего не помогало. Я был уверен, что мы еще услышим о нем.

Александру словно было мало всех проблем, связанных с дакрахом, он решил еще, что ему необходим новый меч, который он наденет на день помазания. Хотя прибывшие в подарок мечи были богато отделаны и стоили невероятно дорого, ни один из них Александр не нашел достойным руки будущего Императора народа воителей.

— Мой последний меч ковал Демион из Авенхара, — сказал он как-то утром собравшимся у него приятелям. — Он лучший мастер в Империи.

— Почему же не заказать ему еще один меч? — поинтересовался Невари, косоглазый щеголь, который был с принцем и Вейни в день аукциона. У него постоянно было такое выражение лица, словно он вдыхает запах разлагающегося трупа.

Александр следил за тем, как я распаковываю ящик золотых кубков, отделанных аметистами, но дурацкое предложение отвлекло его от этого занятия.

— Ты что, совсем слабоумный, Невари? До праздника осталось три недели, этого едва хватит, чтобы просто выковать меч. Но у него не будет времени приехать сюда, подогнать его по руке да еще вернуться обратно, чтобы закончить работу. И я не смогу поехать к нему примериться к мечу.

— А почему бы тебе не послать ему письмо с почтовой птицей? Я заказывал меч в Загаде и весьма доволен результатами. Мне не пришлось торчать там, пока меч ковали, — он вынул из ножен толстый бронзовый меч, гарда которого была так усыпана камнями и так утяжеляла его, что лучше всего было бы использовать этот меч в качестве дубины.

Александр закатил глаза и кивнул остальным троим молодым людям, покрутив пальцем у виска Невари:

— Да это бабская игрушка, Невари! Как ты получил право заплести свою косу? Твой отец, наверное, нанял комедиантов, чтобы они разыграли для тебя бой? А! Похоже, я угадал!

— Нет, конечно, — возмутился молодой человек, он покраснел так, что его лицо стало одного цвета с его розовой туникой. Остальные прикрыли рты ладонями, чтобы скрыть усмешки.

— Учись у меня, пока можешь. Ни один настоящий воин не станет пользоваться мечом, который не подогнан по его руке и не сбалансирован так, чтобы подходить к его манере боя. Кому нужен меч, волочащийся по земле из-за собственной тяжести?

Бестолковый юный лорд высоко поднял меч, так что свет лампы заиграл на камнях, и, насупив брови, задумчиво уставился на свою игрушку.

— Но ведь он отлично выглядит, разве нет? А ты, Александр, как ты можешь носить с собой такой простой меч? Он у тебя как у солдата. Меч Императора должен быть еще богаче моего.

Но Александр уже не слушал Невари. Он разглядывал свои ножны, брошенные на середину круглого мраморного стола. Потом он резко развернулся.